Дьявольские балы

1

«Английский генерал, придворная дама и моряк заходят в спортзал», — подумала я, окинув взглядом танцующих. Они двигались в отупляющей неразберихе сдерживаемой неумелой подростковой страсти. Предоставьте дело ковингтонской средней школе, и школьный бал превратится в посмешище. Я уж не говорю о своем семнадцатилетии. Что я здесь делаю? На балу должны быть настоящие платья и живая музыка, а не взятые напрокат костюмы и танцы под фонограмму. А на моем дне рождения... Да все что угодно, только не это!

— Точно не хочешь потанцевать? — проорал мне в ухо Джош, обдавая меня приторно-сладким дыханием.

Я постаралась не скривиться, а сама не отрывала взгляда от часов перед доской счета. Интересно, если

я пробуду здесь час, этого хватит, чтобы избежать папиного допроса с пристрастием? Музыка занудная — сплошное ритмичное бум, бум, бум. И так последние сорок минут. К тому же слишком громкие басы.

— Точно, — Джош хотел поймать меня за руку, но я вовремя увернулась в такт музыке. — По-прежнему не хочу танцевать.

— А выпить чего-нибудь? — еще одна попытка.

Я переступила с ноги на ногу и скрестила руки на груди, чтобы закрыть вырез. Я пока не дождалась своей грудной феи, но корсет платья так все стискивал и приподнимал, что казалось, там больше, чем есть на самом деле, и я ужасно стеснялась.

— Нет, спасибо, — вздохнула я.

Джош меня, наверное, не услышал, но тут же отвернулся и принялся рассматривать остальных, значит, суть уловил. А вокруг отплясывали девицы в длинных бальных платьях и откровенных костюмах барменш вперемежку с хулиганскими пиратами и моряками. Пираты. И этому они посвятили вечеринку?! Бог ты мой! Я два месяца проработала в комитете по организации бала в своей старой школе. Это было бы что-то невообразимое: залитый лунным светом корабль и живая музыка — но не-е-е-ет. Мама сказала, что я очень нужна папе. Что у него кризис среднего возраста и ему надо напомнить о чем-нибудь хорошем — ссоры не

в счет. Думаю, она просто испугалась. Я как-то улизнула выпить капучино, а мама меня застукала — вот и сплавила в этот Скукоград к папе, потому что его я, видите ли, лучше слушаюсь. Ну да, вернулась я уже за полночь. И, может, одним кофеином дело не обошлось. Но я и так просидела под замком все предыдущие выходные за поздние прогулки, вот и пришлось уходить тайком.

Я пропустила между пальцами крахмальное кружево своего пышного платья. Да здесь вообще хоть кто-нибудь знает, что такое настоящая вечеринка? Может, им наплевать?

Джош покачивал головой под музыку и явно хотел потанцевать. Около столика с едой стоял тот парень, что вошел следом за нами, и смотрел в мою сторону. Кто же будет моим кавалером — он или Джош? Поймав мой взгляд, парень отвернулся.

Я снова посмотрела на Джоша, который уже пританцовывал на полпути между мной и остальными. Долговязый и неуклюжий, но в красно-белом костюме английского генерала с эполетами и бутафорским мечом впридачу он смотрелся хорошо. Наверное, это его отец придумал. С тех пор как местная военная база переехала в Аризону, все здесь работали в исследовательском центре, а отец Джоша был там самой большой шишкой. К моему платью — кружев явно

перебор, и корсет чересчур жесткий — генеральский костюмчик вполне подходил.

— Ну давай же! Все танцуют, — начал упрашивать Джош, заметив, что я смотрю на него. Мне даже стало чуточку жалко его. Совсем как те ребята из фотоклуба — они притворялись, что не могут открыть дверь в лабораторию, до того им хотелось хоть какого-нибудь движняка. Это просто нечестно. Я три года училась быть крутой девчонкой, и вот снова оказалась среди милых зануд, которые сражают наповал барышень в спортзале. И к тому же на мой день рождения.

— Нет, — отрезала я. Перевод: «Мне наплевать. Можешь с тем же успехом сдаться».

Это дошло даже до тупоголового, нескладного Джоша в треснутых очках. Он перестал пританцовывать и вылупил на меня свои голубые глаза.

— Ну ты и стерва, знаешь ли! Да я тебя пригласил только потому, что отец заставил. Захочешь потанцевать — я тут рядом.

У меня перехватило дыхание, я смотрела на Джоша, раскрыв рот, как будто он дал мне кулаком в живот. А он с нахальным видом поднял брови, задрал подбородок и пошел прочь, руки в карманы. Две девчонки расступились и пропустили его, а потом склонились друг к дружке и начали болтать, поглядывая на меня.

О боже! Он пригласил меня только из-за отца! Я быстро-быстро заморгала, а то комната уже готова была расплыться перед глазами. Вот черт, я не просто новенькая, мне еще и устраивают подставные свидания! Папа угодил начальнику, и тот заставил своего сынка меня пригласить.

— Сын дохлого щенка, — прошептала я. Интересно, все и правда на меня таращатся или мне просто кажется? Я заправила короткую светлую прядь за ухо и прислонилась к стене. Скрестила руки на груди и попыталась сделать вид, что Джош просто отошел к столу. В глубине души я тихонько умирала. Меня бросили. Нет, меня бросил какой-то идиот!

— Так держать, Мэдисон, — мрачно сказала я себе. А какие сплетни поползут в понедельник! Я увидела Джоша у стола с едой, он притворялся, будто не обращает на меня внимания. С ним разговаривал тот парень в костюме моряка, что вошел за нами следом. Непохоже, что они друзья, хотя парень и подталкивал Джоша локтем, указывая на танцующих девчонок. Они кружились, позабыв про свои чересчур глубокие вырезы. Ничего удивительного, что этот парнишка мне незнаком. Я же всех здесь избегала по одной простой причине: мне тут плохо и я никого не желаю знать.

Нет, я не какой-нибудь тормоз и не зануда, хотя дома и занималась в фотоклубе. Несмотря на все по пытки, куклы Барби из меня не вышло. Я не гот, не заучка, не наркоманка. И не из тех ребят, что хотят играть в ученых, подражая своим мамочкам и папочкам из исследовательского центра. Ни под какую мерку я не подхожу.

«Поправочка, — подумала я, когда Джош и тот морячок засмеялись, — я стерва».

Парень кивнул на другую компанию девчонок, Джош что-то сказал в ответ, и они снова захихикали. Из-под бескозырки незнакомца выбивались завитки каштановых волос, и в чистеньком белом костюме он был точь-в-точь как все остальные мальчики, которые оделись моряками, а не пиратами. Он был высокий и двигался плавно — значит, уже перестал расти. И выглядел старше меня, но не намного. Это же все-таки школьный бал.

«И мне здесь делать нечего», — внезапно подумала я, отталкиваясь локтями от стены. Джош должен был отвезти меня домой, но если я позвоню, папа приедет за мной.

Я начала пробираться сквозь толпу к двустворчатым дверям, но приостановилась, обеспокоенная. Папа спросит, почему Джош меня не отвез, и все всплывет. Лекцию о том, что нужно быть хорошей и со всеми ладить, я еще переживу, но такой позор...

Я подняла глаза. Джош смотрел на меня. Тот парень дергал его за рукав, но Джош взгляда не отводил. Издевался.

Тут-то я и поняла. Не буду я звонить папе. И с Джошем тоже не поеду. Я пойду пешком. Все пять миль. На каблуках. В длинном легоньком платьице. Сырой апрельской ночью. Со стиснутой корсетом грудью. Куда уж хуже? Вот дрянь. Я и правда осталась без машины.

— Так держать, девочка, — пробормотала я, собирая в кулак решимость, а заодно и подол платья. И, не поднимая головы, пошла к двери, то и дело задевая плечами танцующих. Мне здесь не место. Пусть себе болтают, плевать. Не нужны мне друзья. Дружбу вообще переоценивают.

Музыка загрохотала еще быстрее, толпа неуклюже меняла ритм, как будто переключалась. Я на ходу огляделась и резко остановилась — чуть не влетела в кого-то.

— Извини! — крикнула я, надеясь, что меня услышат в таком бедламе, и замерла в изумлении.

Черт возьми, потрясный мистер Капитан пиратов! Где он был последние три недели? А там, откуда он взялся, есть еще такие?

Я торчу в этом городе уже три недели, но его ни разу не видела. Я бы запомнила. Может, и постаралась бы вести себя по-другому. Краснея, я отпустила подол и сразу же прикрыла ладонью вырез. Господи, да у меня все наружу, как у проститутки! На парне был блестящий черный пиратский костюм, в вырезе

воротника виднелся кулон с серым камнем. Маска а-ля Зорро закрывала верхнюю часть лица, широкие шелковые завязки спускались на спину и мешались с волной роскошных черных волос. Он был выше меня почти на полголовы, и, оглядывая его подтянутую фигуру, я гадала, где он так накачался.

«Уж наверняка не на репетиционной базе и не в классе миссис Фейрел, учительницы обществознания», — думала я, глядя, как пляшут по нему разноцветные огни.

— Прошу прощения, — сказал незнакомец и взял меня за руку. У меня перехватило дыхание, но не от его прикосновения. У этого парня был не местный акцент. Он произносил слова медленно и мягко, но с изысканной отчетливостью — похоже, вкус у него что надо. В его речи мне послышались звон бокалов и тихий смех под шум волн на пляже — эти звуки успокаивали и почти всегда убаюкивали меня.

— Ты не отсюда! — брякнула я и наклонилась к нему поближе, чтобы лучше слышать.

Парень улыбнулся еще шире. Его смуглая кожа и темные волосы были для меня почти как целительный бальзам, такие непривычные среди бледнолицых и светловолосых обитателей Среднего Запада — этой тюрьмы, в которой я томилась.

— Я здесь на время, — отозвался парень. — Можно сказать, учусь по обмену. Как и ты. — Он оглядел ся с презрительным видом. Вокруг нас все танцевали — с ритмом у них была беда, а с оригинальностью и подавно. — Сплошные коровы, а?

Я засмеялась. Но только бы он не подумал, что я какая-нибудь тупица.

— Точно! — едва не заорала я и потянула его к себе, чтобы перекричать шум. — Но я не по обмену учусь. Я из Флориды. Мама живет там на Западном побережье, а я застряла тут с папой. Полный ужас, правда? А ты хотя бы уедешь домой.

Кстати, откуда ты, мистер Потрясный Пират?

Словно из глубин его памяти поднялся и долетел до меня сырой, чуть затхлый запах отлива. Может, кому-то он и не по душе, но я едва не расплакалась. Я скучала по своей старой школе. По своей машине. По друзьям. И с чего мама так на меня разъярилась?

— Да, домой, — повторил незнакомец с одурманивающей улыбкой и кончиком языка облизнул губы. — Давай отойдем. Мешаем им... ну, танцевать.

Мое сердце забилось сильнее. Двигаться не хотелось. А вдруг он уйдет или, еще того хуже, кто-нибудь возьмет его под руку да и уведет?

— Потанцуем? — робко предложила я. — Музыка непривычная, но ритм хороший.

Он расплылся в улыбке, и от облегчения мое сердце снова застучало быстро-быстро. О боже! Кажет ся, я ему нравлюсь. Он выпустил мою руку, отступил на шаг и...

На мгновение я забыла обо всем и просто смотрела. Нет, никакого выпендрежа, совсем наоборот. Закружи он меня так, что я вытерла бы тут все полы подолом, это смотрелось бы не так впечатляюще. Но он двигался медленно.

Поймал мой взгляд — глаза у незнакомца были серо-голубые, — улыбнулся из-под своей загадочной маски и протянул мне руку. Я перевела дыхание, мои пальцы скользнули в его теплую ладонь, и он вовлек меня в свой танец.

Музыка стала основой, на которой он выводил узор, а я изо всех сил старалась от него не отставать. Покачиваясь, мы поворачивались на каждый второй удар. Я расслабилась и просто танцевала; не думать было даже проще. Бедра и плечи двигались легко и послушно — и во мне начало расти какое-то волнение.

Все вокруг по-прежнему быстро дергались, а мы танцевали медленно, все ближе друг к другу, глаза в глаза. Я все наполнялась уверенностью и наконец позволила незнакомцу вести, пока бьется музыка и мое сердце вместе с ней.

— Здесь меня обычно зовут Сетом. — Он чуть не загубил этот чудесный миг, но потом его рука нежно обвила мою талию, и я склонилась к нему. О да. Такто лучше.

— Мэдисон, — представилась я. Мне нравилось танцевать медленнее всех. Но от грохота быстрой музыки сердце летело вскачь, и в этом слиянии крайностей танец казался еще более дерзким. — Я тебя раньше не видела. Ты выпускник?

Пальцы Сета на легкой ткани моего платья напряглись, а может, он просто притянул меня еще ближе.

— И лучший в классе. — Он наклонился ко мне, чтобы не кричать.

Отблески цветных огней играли на его лице и фигуре. Я словно летала. Да Джош яйца выеденного не стоит! Вот это, я понимаю, бал!

— Тогда ясно, — я запрокинула голову, чтобы заглянуть Сету в глаза и понять, о чем он думает. — А я младше.

Он улыбнулся, не разжимая губ, и я почувствовала себя маленькой девочкой под надежной-пренадежной защитой. Улыбка расползлась до ушей. На нас уже глазели, вокруг то и дело оборачивались и останавливались. Надеюсь, Джош смотрит как следует. Назови-ка меня теперь стервой!

Руки Сета скользили по моей талии легко, нетребовательно. Он позволил мне танцевать, как хочу, и я дала себе волю: все больше страсти в каждом движении. В здешнем захолустье такое видели только по телевизору! Губы мои дрогнули. Вот он, Джош, и с ним тот морячок, с которым они все это время болта ли. Джош побелел от злости, я жеманно улыбнулась ему.

— Пусть знает, что ты не с ним, да? — желание послышалось в голосе Сета, и я тут же перевела взгляд на него. — Он тебя обидел, — продолжал загадочный пират, и мой подбородок покалывало от прикосновения его смуглых пальцев. — Пусть увидит, что потерял.

Еще мгновение я колебалась, — конечно, это будет уж очень зло, — но потом неожиданно для себя кивнула.

Сет медленно остановился и плавно притянул меня к себе. Он хотел меня поцеловать. Точно. Это было видно по каждому его движению. Сердце заколотилось, я запрокинула голову, чтобы наши губы встретились. Вокруг останавливались посмотреть на нас, одни смеялись, другие завидовали. Я закрыла глаза и чуть качнулась, чтобы поцелуй длился в танце.

Этого-то мне и надо было. Там, где мы касались друг друга, меня омывали волны жара, разливаясь по всему телу и поднимаясь вновь, ведь Сет прижимал меня к себе все крепче. Никто никогда так меня не целовал, и я боялась дышать, чтобы не разрушить очарование. Мои руки лежали на талии Сета, и я тоже прижималась к нему, а он поддерживал ладонью мой подбородок и обнимал меня так бережно, словно я

могу разбиться. На вкус он был как дым от костра. Мне хотелось еще — но нет, я-то знаю, что к чему.

В груди у Сета будто тихо пророкотал далекий-далекий гром. Объятия сделались еще жарче, и я вся задрожала. Это был уже совсем другой поцелуй.

Я в смятении отстранилась, и хотя задыхалась, но голова была ясная, я даже повеселела. В страстном взгляде Сета мелькнуло легкое удивление, он не понимал, почему я отстранилась.

— Это же только игра. Теперь он будет мудрее. И ты тоже. Не стоит из-за него страдать.

Цветные огни бешено вертелись, музыка все гремела, безразличная к нашему поцелую. Все стало другим, но изменилась только я. Моя рука по-прежнему лежала на талии Сета. Я наконец отвела от него взгляд. На щеках Джоша выступили красные пятна, он явно злился.

Я вскинула брови, взяла Сета под руку и сказала:

— Пойдем.

Вряд ли кто-нибудь решится бросить мне вызов теперь. Только не после этого поцелуя.

Я уверенно шагнула вперед под руку с Сетом. Толпа расступилась перед нами, и я почувствовала себя королевой. Музыка грохотала по-прежнему, но все смотрели, как мы шествуем к оклеенным коричневой бумагой дверям — они должны были изображать дубовые двери замка.

«Плебеи», — подумала я, когда Сет распахнул дверь и прохладный воздух из коридора ударил мне в лицо. Дверь за нами закрылась, и музыка стала тише. Я шла, стуча каблуками по кафелю, потом замедлила шаги и остановилась. Возле стены, за накрытым бумагой столом сидела усталая на вид контролерша. Трое ребят замешкались у входной двери, дальше по коридору. Я вспомнила о нашем поцелуе и вдруг всполошилась. Шикарный парень. Почему он со мной?

— Спасибо, — пробормотала я, глядя в сторону, и тут же спохватилась: как бы Сет не подумал, что я о поцелуе. — Спасибо, что помог мне... сохранить гордость, — добавила я, краснея еще больше.

— Я все видел, — Сет вел меня вперед, прочь ото всех. — Либо так, либо ты заехала бы ему кулаком. А тебе... — он колебался, пока я не подняла на него глаза, — тебе хотелось более изысканной мести.

— Думаешь? — я не удержала легкой усмешки.

Он склонил голову — отчего показался гораздо старше своих лет — и спросил:

— Тебя есть кому отвезти домой?

Я остановилась как вкопанная, он сделал еще шаг и обернулся, его серо-голубые глаза тревожно расширились. В коридоре было прохладно, наверное, поэтому меня пробрал озноб.

— Извини... — Сет застыл, виновато моргая, — я не об этом... Подожду, пока за тобой кто-нибудь приедет. Ты же меня совсем не знаешь.

— Нет, не в том дело, — тут же затараторила я. Мне и самой было неловко за собственное недоверие. Я обернулась к женщине у дверей спортзала, та следила за нами с ленивым интересом. — Надо позвонить папе, вот и все. Чтобы он был в курсе.

— Ну конечно, — Сет улыбнулся, блеснув белыми зубами.

Я затеребила свою сумочку. Он немного отошел, пока я выуживала телефон и безуспешно пыталась сосредоточиться и вспомнить домашний номер. Никто не отвечал. Мы с Сетом обернулись на шум открывающейся двери. Из спортзала вышел Джош. Я сжала зубы.

Включился автоответчик, и я выпалила:

— Привет, пап. Это Мэдисон. — Кто ж еще?! — Я поеду домой с Сетом... — Я вопросительно взглянула на него.

— Адамсоном, — тихонько подсказал тот. Взгляд из-под маски устремлен на Джоша.

Черт, красивые глаза! И длиннющие ресницы.

— С Сетом Адамсоном, — продолжала я. — Джош оказался полным придурком. Буду дома через пару минут, ладно? — На другом конце провода никого не было, так что папа особо возражать не стал. Я сдела ла вид, что слушаю, потом сказала: — Все-о-о хорошо. Просто придурок, и все тут. До скорого.

Весьма довольная собой, я закрыла и убрала телефон и взяла Сета под руку. Мы уже повернули к выходу, когда нас догнал Джош, стуча генеральскими каблуками по кафелю.

— Мэдисон... — голос у него был злой, и от этого я только повеселела.

— Привет, Джош! — бодро отозвалась я.

Он зашагал рядом со мной. Как-то стало неуютно, прямо в жар бросило. Я так и шла, не глядя на него.

— Меня есть кому отвезти, спасибо. — Хотя вообще-то не за что, добавила я про себя. Я до сих пор жутко злилась на него. Или на папу, за то, что он все это устроил.

— Мэдисон, подожди!

Джош так вцепился в мой локоть, что меня развернуло на ходу. Я остановилась. Он замер, отступил и выпустил мою руку.

— Ты придурок, — я оглядела его костюм. Теперь он казался мне совершенно идиотским. — И не надо мне подставных свиданий. Просто... отстань, — выкрутилась я. А то Сет еще подумает, что я ругаюсь, как матрос.

Джош подошел ближе, снова схватил меня за руку и оттащил в сторону.

— Послушай, — глаза у него были испуганные, поэтому я даже не противилась, — я этого парня первый раз в жизни вижу. Не дури. Давай я тебя отвезу. Рассказывай друзьям что угодно. Я на все согласен.

Я хотела обиженно вздохнуть, но в этом корсете особенно не повздыхаешь. Так что просто задрала подбородок. Знает же, что у меня нет друзей.

— Я позвонила папе. Все будет хорошо. — За спиной Джоша я увидела того длинного, в костюме моряка, он вышел из спортзала следом за нами.

Но Джош все не отпускал меня. Я начала в негодовании вырываться и уже потянулась к его запястью — сделать защитный захват, — но он, словно угадав мои мысли, сдался и отошел назад.

— Тогда я поеду за тобой, — взгляд его широко раскрытых глаз скользнул по Сету.

— Валяй, — я тряхнула волосами. Втайне я была рада. Может, Джош в конце концов не так уж и плох? — Сет, ты в дальнем ряду запарковался?

— Сюда, Мэдисон, — Сет вышел вперед, в каждом плавном движении — изящество и изысканность, не то что этот Джош, сплошная серость. Я подала руку своему кавалеру, и, мне показалось, глаза его победно блеснули. Еще бы. Он явно пришел на бал один, а теперь уезжать одному придется Джошу.

Мы пошли по коридору к дальним дверям. Я убедилась, что мои каблуки аккуратно стучат, как у на стоящей леди, уверенной в себе. Я была такая изящная в этом платье, а Сет — и вовсе красавец. Джош и его молчаливый приятель тащились следом, как статисты в голливудском фильме.

Сет придержал для меня дверь, предоставив ребятам самим разбираться с качающимися створками. На улице было холодно. Стоило все-таки выпросить у папы еще пятьдесят баксов на подходящую шаль. Интересно, если я пожалуюсь, что замерзла, Сет отдаст мне куртку?

Луна казалась туманным пятном в облаках. Пока мой кавалер вел меня вниз по ступенькам, я слышала, как Джош тихо и насмешливо переговаривается со своим приятелем. Я стиснула зубы и последовала за Сетом к блестящей черной машине, которая была припаркована в запрещенном месте у бордюра. Верх ее был откинут. Улыбка помимо моей воли расползлась до самых ушей. Может, он сначала покатает меня, а уж потом повезет домой. Замерзну я или нет, лишь бы все видели, как я сижу рядом с Сетом в этой машине. Волосы развеваются на ветру, звучит фантастическая музыка... У него наверняка отменный вкус.

— Мэдисон... — Сет открыл дверцу, приглашая меня внутрь.

Чувствуя себя одновременно неуклюжей и совсем особенной, я опустилась на низкое переднее сиденье, платье заскользило по гладкой коже обив ки. Сет подождал, пока я подберу подол, и осторожно захлопнул дверцу. Пока он обходил машину сзади, я пристегнулась. Гладкая черная поверхность поблескивала в тусклом огоньке сигнализации, я провела по ней пальцами и самодовольно улыбнулась, увидев, как Джош топает к своей машине.

Сет так внезапно оказался за рулем, что я вздрогнула. Я даже не слышала, как открылась дверца. Он завел мотор, и мне понравилось его сильное рычание. Включилась музыка — что-то тяжелое и вдобавок не на английском, но и это отлично вписывалось в общую картину. У машины Джоша загорелись фары, и в тот же миг мы тронулись с места, Сет вел одной рукой.

Я взглянула на него в тусклом свете, и сердце забилось чаще. Прикосновение холодного воздуха к коже казалось вязким, мы набирали скорость, и ветер гулял в моих волосах.

— Я живу к югу отсюда, — сказала я, когда мы выехали на шоссе, и Сет повернул, куда я указала. Позади нас покачивались огни фар — это Джош ехал следом. Я устроилась поудобнее. Вот бы Сет предложил мне куртку! Но с тех пор, как мы сели в машину, он не сказал ни слова, даже ни разу не взглянул в мою сторону. Прежде он был весь ловкость и уверенность, а теперь... предвкушение? Не знаю почему, но я встревожилась.

Словно почувствовав это, Сет повернулся ко мне и продолжал вести, не глядя на дорогу.

— Слишком поздно, — сказал он тихо, и я почувствовала, что бледнею. — Так просто. Я ведь сказал им, это будет просто, ты же молоденькая и глупая. Едва ли стоило так стараться ради тебя. И уж, конечно, никакого удовольствия.

— Что, прости? — у меня пересохло во рту.

Сет перевел взгляд на дорогу, потом снова на меня. Он еще прибавил скорости, я отшатнулась от него и схватилась за ручку дверцы.

— Ничего личного, Мэдисон. Ты всего-навсего имя в списке. Или, я бы сказал, душа, которую нужно срезать. Важное, но все-таки просто имя. Они сказали, ничего не выйдет, а теперь ты станешь моим пропуском в высший круг. Ты и твоя маленькая жизнь, которой теперь не случится.

Что за чертовщина?

— Джош... — Я обернулась к фарам позади нас. Они удалялись по мере того, как мы набирали скорость. — Он едет за нами. И мой отец знает, где я.

Сет улыбнулся, лунный свет блеснул на его зубах, и я вздрогнула. Весь мир потонул в неясных лунных тенях и свисте ветра.

— Как будто это что-то меняет.

О господи. Я здорово влипла. Внутри у меня все сжалось.

— Останови машину, — потребовала я, одной рукой схватилась за дверцу, а другой придерживала растрепавшиеся на ветру волосы, чтобы не лезли в глаза. — Останови и выпусти меня. Ты не можешь ничего сделать. Все знают, где я! Останови!

— Остановить машину? — ухмыльнулся Сет. — Да запросто.

Он ударил по тормозам и повернул. Я закричала, стараясь хоть за что-нибудь уцепиться. Все вокруг завертелось. Из груди вырвался пронзительный вопль. Странное чувство: оглушительный шум и ощущение невесомости. Мы съехали с дороги. И тут я с ужасом поняла, что машина переворачивается.

Вот дрянь. Она же с откидным верхом!

Я пригнулась, прикрыв руками голову, и начала молиться. Меня сильно тряхнуло, и все вокруг почернело. Кажется, я висела вверх ногами. Потом меня рвануло в другую сторону. Небо посветлело до серого, я что было сил втянула воздух, машина еще раз перевернулась и покатилась под откос с насыпи.

Небо снова почернело, машина опрокинулась.

— Нет! — беспомощно крикнула я и застонала, когда она с грохотом остановилась. Меня бросило на ремень, и спину тут же пронзила боль.

Тишина. Дышать было больно. О господи, болело все. Ловя ртом воздух, уставилась на разбитое вдребезги ветровое стекло. Осколки слабо поблескивали

в лунном свете. Сета рядом нет. Как же больно! Крови видно не было, но, кажется, я что-то сломала. А я вообще жива?

— Мэдисон! — донеслось до меня сквозь собственное хриплое дыхание. — Мэдисон!

Я с трудом подняла взгляд к двум светящимся точкам на насыпи. Оттуда двигалась туманная фигура. Джош.

Я набрала в грудь воздуха, чтобы позвать его, но лишь застонала — кто-то повернул мою голову в другую сторону.

— Сет? — прошептала я.

Он стоял рядом с разбитой машиной с моей стороны, все в том же пиратском костюме из черного шелка. Казалось, его даже не задело. Его серые глаза и камень в кулоне одинаково сверкали в лунном свете.

— Все еще жива, — сказал он без всякого выражения, и тут у меня полились слезы. Я не могла двинуться, но все жутко болело, значит, меня не парализовало. Черт побери, паршивый получился день рождения. Папа меня убьет.

— Мне больно, — еле слышно сказала я. Ничего глупее и придумать было нельзя.

— А мне некогда, — Сету явно все это надоело.

Я не шевельнулась, только глаза вытаращила, когда из складок костюма он достал короткий клинок.

Хотела крикнуть, но дыхание пресеклось — Сет замахнулся, словно для удара. Лунный луч сверкнул на лезвии, еще красном от чьей-то крови. Потрясающе. Да он псих! Я уехала со школьного бала в компании психа! Я хоть руки поднять могу?

— Нет! — завопила я и все-таки вскинула руки, но клинок ледяным шепотком проскользнул сквозь меня, не поранив. Я опустила глаза. Не может быть! Платье было цело, кровь не шла, но лезвие точно прошло сквозь меня. Сквозь меня и машину сразу.

Ничего не понимая, я удивленно уставилась на Сета. Он стоял теперь, опустив клинок, и смотрел на меня.

— Что за... — но тут я заметила, что ничего больше не болит. Только голос стал какой-то совсем потусторонний. Сет презрительно поднял брови. Все чувства покинули меня, и я ощутила прикосновение абсолютной пустоты, новое и вместе с тем знакомое, как давно утраченное воспоминание.

Пугающее отсутствие всего медленно захватило меня, заморозило мысли. Мягкое туманное одеяло пустоты разворачивалось от краев моего мира. Сначала оно укрыло луну, потом ночь, мое тело, наконец машину. Крики Джоша потонули в затихающем гудении, и остались лишь серебряные глаза Сета.

А потом он повернулся и пошел прочь.

— Мэдисон! — донесся до меня слабый голос, и кто-то легонько коснулся моей щеки. Потом прикосновение исчезло, и не осталось больше ничего.

2

Туман пустоты медленно отступал, оставляя после себя противные покалывания и звуки двух спорящих голосов. Мне было плохо, но не от боли в спине, из-за которой я едва могла дышать, а от страха и беспомощности — вдруг эти немолкнущие приглушенные голоса вернулись из моего прошлого? Мне даже почудился отдающий плесенью запах, как от шерсти моего игрушечного зайца. Я свернулась клубочком, слушала и страшно боялась этих двоих, в которых заключался весь мой мир. Оба говорили мне, что я ни в чем не виновата, но и это нисколько не умаляло моего горя. Того самого горя, что пришлось держать в себе, пока оно не стало частью меня. Вросло в меня до самых костей. Расплачусь на груди у мамы — значит, я люблю ее больше. Разревусь у папы на плече — значит, его. Вот так я и росла. Паршиво, ничего не скажешь.

Но это... это не родители. Спорили, скорее, двое ребят моего возраста.

Дышать стало легче. Остатки тумана таяли все с тем же покалыванием, легкие работали, но дышать было так больно, словно у меня на груди кто-то сидел. Я сообразила, что лежу с закрытыми глазами, открыла их и обнаружила прямо перед носом какуюто черную пелену. Сильно пахло пластиком.

— Ей было шестнадцать, когда она села в машину. Это ты дала маху! — горячо заговорил парень странно приглушенным голосом. Судя по всему, спорили они уже довольно давно, но я помнила лишь обрывки разговора вперемешку с тревожными мыслями ни о чем.

— Нечего на меня сваливать, — откликнулась девушка, так же приглушенно и так же решительно. — Когда он подбросил ее монетку, ей было семнадцать. Это твой промах. Черт возьми, да она была у тебя под носом! Как ты умудрился ее упустить?

— Упустил, потому что ей не было семнадцати! — огрызнулся парень. — Когда он ее забрал, ей было шестнадцать. Откуда мне было знать, что у него на уме? Почему тебя там не было? Здорово ты оплошала!

Девушка едва не задохнулась от обиды. Мне было холодно. Я вздохнула поглубже и почувствовала прилив сил. Покалывало меньше, но боль не утихала, даже наоборот. Было душно, и тепло дыхания возвращалось ко мне, словно от чего-то отражаясь. Но это не темнота. Это я была внутри чего-то.

— Ах ты, маленький негодяй! — взорвалась девушка. — Хватит меня винить! Она умерла в семнадцать лет. Потому меня там и не было. Меня никто не предупредил.

— Шестнадцатилетки не моя забота! — капризно заявил парень. — Я думал, ему нужен мальчишка.

Я вдруг поняла, что черная завеса, от которой отражается мое дыхание, — это слой целлофана. Я подняла руки и в приливе внезапного страха проткнула его ногтями. Едва сдерживая ужас, села.

Я что, на столе? Похоже на то, он такой твердый. Я сорвала целлофан. Двое ребят, стоявших у грязнобелых открывающихся в обе стороны дверей, удивленно обернулись. Бледная девушка залилась краской, а парень отступил на шаг, словно смущенный тем, что его поймали на споре с ней.

— Ой! — девушка перекинула длинную черную косу за спину. — Ты проснулась. Ну, привет. Я Люси, а это Барнабас.

— Привет. Ты как? — парень опустил глаза и с глупым видом помахал мне.

— Ты был с Джошем. — Я ткнула в его сторону дрожащим пальцем, и парень кивнул, по-прежнему не глядя на меня. Девушка была в шортах и майке, и он в своем бальном костюме выглядел рядом с ней странновато. У обоих на шеях висели кулоны с серыми камнями. Камни как камни, но они бросились

мне в глаза, потому что больше ничего общего у этих двоих не было. Кроме взаимной злости и удивления при виде меня.

— Где я?

Барнабас вздрогнул и зашаркал ногами по плитке.

— Где Джош? — я заколебалась. Кажется, я в больнице, но... Минуточку! Я что, была в этом отвратном пакете для тел? — Я в морге? Что я делаю в морге?

Не помня себя, я высунула ноги из пакета и сползла на пол, едва удержав равновесие, каблуки жутко щелкнули в унисон. На резиновой ленте вокруг моего запястья висела бирка, я оторвала ее, зацепив вместе с ней несколько волосков. Юбка была распорота и вся в пятнах какого-то жира. Я была измазана грязью и зеленью и провоняла травой и дезинфекцией. И как теперь возвращать платье?

— Кто-то ошибся, — сказала я, засовывая бирку в карман.

— Барнабас, — фыркнула Люси.

Тот шумно втянул воздух, а потом снова набросился на нее:

— Да не я! Ей было шестнадцать, когда она села в машину. Шестнадцатилетками я не занимаюсь! Откуда мне было знать, что у нее день рождения?

— Да что ты?! Ну ладно, умерла-то она в семнадцать. Ты и разбирайся!

Умерла? Они что, ослепли?

— Знаете что? — Я чувствовала себя все увереннее. — Можете спорить хоть до скончания века, а мне нужно найти кого-нибудь и сказать, что я цела. — И, стуча каблуками, я направилась к дверям.

— Мэдисон, подожди, — сказал парень. — Тебе нельзя.

— Вы только посмотрите на меня. Папа будет проо-осто в бешенстве.

Я прошагала мимо них, но через двадцать шагов со мной что-то произошло. Странное ощущение нахлынуло из ниоткуда, голова закружилась, и я положила руку на пустой стол. Рука будто прилипла, я отдернула ее, как от огня — казалось, холод металла проник до самых костей. Я стала какой-то... мягкой. Словно таяла. Тихое гудение вентиляторов сделалось приглушенным. Даже стук сердца, казалось, доносился откуда-то издалека. Я обернулась, приложив руку к груди, и постаралась все вернуть.

— Что за...

На другом конце комнаты Барнабас пожал худыми плечами:

— Ты умерла, Мэдисон. Извини. Ты отошла слишком далеко от наших амулетов и стала терять телесность.

Он указал на каталку, и я взглянула туда.

Дыхание пресеклось, колени подогнулись, и я едва не рухнула на пустой стол. Я по-прежнему лежа ла там. На каталке. В порванном пакете, чересчур маленькая и бледная, вечернее платье сбилось в одну кучу — превосходный образчик позабытого и несвоевременного изящества.

Так я умерла? Но я чувствую, как бьется мое сердце.

Ноги подкосились, и я начала оседать на пол.

— Вот замечательно. Совсем слабенькая, — сухо сказала Люси.

Барнабас бросился вперед, чтобы меня подхватить. Его руки скользнули вокруг меня, моя голова безвольно упала. Но как только он прикоснулся ко мне, все нахлынуло вновь: звуки, запахи, даже сердце снова забилось. Руки и ноги дрожали. В нескольких сантиметрах от моего лица оказались стиснутые губы Барнабаса. Он был совсем близко, и я, кажется, уловила запах подсолнухов.

— Придержи язык, а? — обратился он к Люси, усадив меня на пол. — Нет бы посочувствовать. Это же твоя работа, сама знаешь.

От кафельного пола тянуло холодом, и он словно разогнал остатки серого тумана перед моими глазами. Неужели я умерла? Разве мертвые теряют сознание?

— Я же не умерла, — неуверенно сказала я.

Барнабас помог мне сесть поудобнее и прислониться к ножке стола.

— Умерла-умерла. — Он опустился рядом, карие глаза широко раскрыты, взгляд сосредоточенный, искренний. — Мне, правда, жаль. Я думал, он пришел за Джошем. Они обычно не оставляют улик вроде машины. Видно, ты особый случай.

Мысли понеслись вскачь и тут же остановились на всем ходу. Я приложила ладонь к животу. Джош — он ведь был там. Я помню.

— Он думает, я умерла. Джош, я имею в виду.

— Ты и умерла, — язвительно заметила Люси.

Я бросила взгляд на каталку, но Барнабас подвинулся, чтобы мне ничего не было видно.

— Кто вы? — спросила я, когда перестала кружиться голова.

— Мы собираем данные и исправляем ошибки. Служба «Жизнь: направление естественного цикла. Оценка и восстановление», — Барнабас поднялся.

Я подумала. Служба... жнецов?

Вот черт! Сердце снова застучало как сумасшедшее. Я вскочила, не сводя глаз с каталки. Но я же здесь. Живая! Может, это и я — там, на каталке, — но еще одна я стою здесь!

— Так вы — мрачные жнецы! — воскликнула я и обошла стол, чтобы он оказался между нами. Пальцы на ногах начали коченеть, и я остановилась, глядя на амулет на шее Барнабаса. — О, господи, я умерла, —

прошептала я. — Но как же так... Я еще не готова. Я ничего не успела. Мне всего семнадцать!

— Никакие мы не мрачные жнецы, — Люси скрестила руки на груди, словно защищаясь. Видно, я наступила на больную мозоль. — Мы белые жнецы. Черные жнецы убивают людей до того, как придет срок подбросить их монетку. Белые жнецы стараются спасти их. А мрачные жнецы — коварные изменники, много хвастаются, но сами и не доживут до того мига, когда все обратится в первозданный прах.

— Мрачные жнецы — это белые жнецы, которых обманом завлекли... на другую сторону. — Барнабас смущенно зашаркал ногами. — Они нечасто срезают души — черные им не позволяют. Но стоит гденибудь прокатиться волне смертей — они тут как тут, стараются поскорее выхватить несколько душ до срока. Никуда не годные халтурщики.

Последние слова он произнес с горечью. Да у них настоящее соперничество! Я отступила еще на несколько шагов, пока не начала снова таять. Не сводя глаз с амулета, я осторожно двинулась вперед — и мерзкое ощущение опять схлынуло.

— Вы убиваете людей! Сет так сказал. Сказал, что срежет мою душу! Вы — убийцы!

— Да нет, — Барнабас почесал шею. — По большей части, нет. — Он взглянул на Люси. — Сет чер ный, темный жнец. А мы приходим, только когда они метят в кого-то до срока. Или в случае ошибки.

— Ошибки? — я в надежде подняла голову. Может, они вернут меня обратно?

— Видишь ли, — Люси выступила вперед, — ты не должна была умереть. Темный жнец забрал тебя до того, как пришло время подбросить твою монетку. Наша задача — останавливать их, но иногда не получается. Мы здесь, чтобы принести тебе официальные извинения и отправить туда, где теперь твое место. — Она хмуро взглянула на Барнабаса. — И как только он признает свою вину, я уйду.

Я застыла, не в силах смотреть на саму себя на каталке.

— Никуда я не пойду. Ошиблись — отлично. Просто верните меня назад! Я же здесь. — Я шагнула вперед. Мне было страшно до потери сознания. — Вы ведь можете?

Барнабас поморщился.

— Вроде как... поздно. Все уже знают, что ты умерла.

— Плевать! — крикнула я. И тут же похолодела от внезапной мысли. Папа. Он думает... — Папа... — прошептала я в ужасе. Вздохнула поглубже, повернулась к дверям и бросилась бежать.

— Мэдисон! Подожди! — завопил Барнабас, но я толкнула двери и ринулась вперед, и хотя они успе ли открыться всего на ладонь, я уже оказалась в следующей комнате. Кажется, я прошла сквозь двери. Как будто меня и вовсе не было.

За столом сидел какой-то толстяк-лаборант. Услышав скрип приоткрывшихся дверей, он поднял голову. Вытаращил глаза и ахнул, да так и застыл с раскрытым ртом, указывая на меня пальцем.

— Ошибочка вышла, — выпалила я, направляясь к сводчатому проходу в тускло освещенный коридор. — Я не умерла.

Но тут снова вернулось то жуткое чувство. Я опять истончалась, таяла. Растягивалась. Звуки поплыли, и смотрела я словно в тоннель, по краям которого все сделалось серым.

Барнабас вылетел из дверей за мной. И тут же все вернулось в норму. Это и правда амулет дает мне силы. Надо как-то достать себе такой.

— Она умерла, — Барнабас схватил меня за запястье. — Вам все это почудилось. Ее здесь на самом деле нет. И меня тоже.

— Откуда вы взялись? — испуганно выдавил из себя толстяк. — Как вы попали внутрь?

Тут подоспела и Люси и, выходя, так грохнула дверью по стене, что мы с толстяком аж подпрыгнули.

— Хватит упрямиться, Мэдисон. Тебе пора.

Это для лаборанта было уже слишком. Он потянулся к телефону.

Я попробовала вырвать руку, но Барнабас не отпускал.

— Мне нужно поговорить с папой! — воскликнула я, но он дернул меня так, что я чуть не упала.

— Уходим, — глаза Барнабаса снова стали тревожными. — Сейчас же.

Совсем обезумев, я изо всех сил наступила ему на ногу. Барнабас взвыл, неуклюже сложился почти пополам и отпустил меня. Люси засмеялась, а я бегом бросилась в коридор. «Попробуйте-ка меня остановить», — подумала я и тут же врезалась во чтото большое, теплое и пахнущее шелком. Я отпрянула. К моему ужасу, это был Сет. Ему не удалось убить меня, пустив машину под откос, и тогда он заколол меня клинком, который не оставляет следов. Он темный жнец. Моя смерть.

— А почему вас здесь двое? — спросил Сет, глядя на Барнабаса и Люси. Интонации казались знакомыми, но сам звук его голоса резанул мне слух. И пахло от Сета теперь не морем, а тухлятиной. — Ах да, точно, — добавил он, переводя взгляд на меня. — Ты же умерла в свой день рождения. Ну надо же! Мэдисон, да ты прямо как королева на подмостках — сплошные трагедии. Рад, что ты проснулась. Нам пора.

— Не трогай меня! — я отступила, вне себя от страха и подозрений.

— Мэдисон! — крикнул Барнабас. — Беги!

Но куда? Только обратно в морг. Люси загородила меня и раскинула руки, словно одной своей волей могла остановить Сета.

— Что тебе здесь нужно? — голос ее дрожал. — Она уже умерла. Дважды монетку не подбросишь.

Сет самоуверенно расшаркался.

— Ты же сама сказала, это я подбросил ее монетку. И если я захочу, она моя.

Барнабас побледнел.

— Вы никогда за ними не возвращаетесь. Ты... — Он бросил взгляд на камень в кулоне у Сета. — Ты не черный жнец?

— Нет, — Сет осклабился, словно Барнабас удачно пошутил. — Немножко повыше рангом. Тебе не справиться. Давай, Барнабас, уходи, да и все. Тогда останешься цел.

Я беспомощно уставилась в карие глаза Барнабаса. Он понял, как мне страшно. И явно собирал в кулак всю свою храбрость.

— Барнабас! — в голосе Люси звучал ужас. — Не надо!

Но тот уже бросился на темную фигуру в черном шелке. Сет обернулся. Одно небрежное и оттого еще более пугающее движение ладони — тело Барнабаса обмякло, он отлетел назад, ударился о стену и уже без сознания сполз на пол.

— Беги! — крикнула Люси и подтолкнула меня в сторону морга. — Оставайся на солнце. Не позволяй черным крыльям коснуться тебя. Мы найдем подмогу. Кто-нибудь тебя разыщет. Выбирайся отсюда!

— Как? — воскликнула я. — Он загородил единственную дверь!

Теперь Сет направил удар на Люси. Она рухнула где стояла. Я осталась одна. Лаборант куда-то смылся или прятался под своим столом. У меня зуб на зуб не попадал. Я выпрямилась во весь — какой-никакой — рост и одернула платье. Вот я и влипла хуже некуда.

— Она хотела сказать, — голос Сета по-прежнему казался знакомым и чужим одновременно, — беги сквозь стены. Скорее спасешься от черных крыльев на солнце, чем от меня под землей.

— Но я не могу... — начала было я, а потом взглянула на двери. Я же прошла сквозь них, когда они приоткрылись всего сантиметров на десять. Да кто я теперь? Призрак?

От улыбки Сета меня пробрал озноб.

— Рад тебя видеть, Мэдисон. Теперь, когда я и в самом деле тебя... вижу, — он развязал маску, и она соскользнула вниз. Красивое лицо, словно у ожившей статуи.

Я облизнула губы и тут же похолодела, вспомнив о поцелуе. Прижала руку к груди и попятилась — тогда амулеты Барнабаса и Люси перестанут на меня

действовать и я смогу пройти сквозь стены. Раз этот мистер Мурашка думает, что мне такое под силу, — может, он прав?

Сет следовал за мной по пятам.

— Мы уйдем вместе. Никто не поверит, что я срезал твою душу, пока я не брошу тебя к их ногам.

Я отступала, стуча каблуками. Барнабас и Люси были по-прежнему распростерты на полу.

— Спасибо, я, пожалуй, останусь.

Сердце колотилось, и вот я уперлась спиной в стену. От неожиданности вскрикнула. Так далеко от этих двоих я бы уже начала таять. Но нет. Я уставилась на серый камень на шее у Сета. Точно такой же, как у них. Проклятье!

— У тебя нет выбора, — сказал Сет. — Я тебя убил. Ты моя.

Он схватил меня за руку. В мгновенном приливе сил я вырвалась.

— Да черта с два! — И пнула его по голени.

Сет согнулся, хрипя от боли, но не отпустил меня. Зато я сумела дотянуться до его волос и вцепилась в них, а потом двинула ему коленкой по носу. Противно хрустнул хрящ.

Ругаясь на чем свет стоит, Сет выпустил мою руку.

Надо было выбираться. А для этого — оставаться материальной. С колотящимся сердцем я взялась за ремешок и сдернула с Сета кулон. Камень огнем жег

руку, но я только крепче зажала его в ладони. Я готова была терпеть, лишь бы больше не таять.

Сет упал, все лицо его залило кровью, словно он напоролся на стеклянную стену.

— Мэдисон... — прохрипел с пола Барнабас.

Я обернулась. Глаза его были полны боли, и он никак не мог сфокусировать на мне взгляд.

— Беги, — с трудом выговорил он.

Сжимая в руке амулет, я кинулась в коридор. И побежала.

3

— Пап!

Я стояла на пороге и с бьющимся сердцем прислушивалась. В доме — папа всегда содержал его в чистоте и порядке — было тихо. Только за моей спиной жужжала на утреннем солнце газонокосилка. Золотое сияние лилось внутрь и вспыхивало на паркете и перилах лестницы, ведущей на второй этаж. Я всю дорогу бежала — на каблуках и в этом противном платье. Люди на меня пялились. А я вдобавок совсем не устала, и это меня слегка встревожило. Сердце стучало не от напряжения, а от страха.

— Пап?

Я шагнула внутрь, на глаза навернулись слезы, когда сверху донесся дрожащий недоверчивый голос:

— Мэдисон?

Я перепрыгивала через ступеньки, путалась в подоле, хваталась за перила и наконец взобралась наверх. И вот я на пороге своей комнаты, в горле ком. Папа сидел среди моих открытых, но так и не распакованных коробок. Он словно постарел, худое лицо было совсем изможденное от боли. Я не смела двинуться с места. Просто не знала, что делать.

Он смотрел широко раскрытыми глазами, будто меня здесь и не было.

— Ты даже вещи не разложила, — прошептал папа.

Горячая слезинка капнула из ниоткуда и скатилась мне на подбородок. Увидев папу таким, я поняла, что и правда должна напомнить ему о лучших временах. Я нужна ему. Нужна как никогда и никому на свете.

— Пап... прости, — только и смогла беспомощно выговорить я.

Он перевел дыхание и встряхнулся. Лицо его осветилось любовью. Он вскочил.

— Ты жива?!.. — шепнул он, и вот уже нет тех трех шагов, что разделяли нас, и папа крепко-крепко меня обнимает. — Мне сказали, ты умерла. Ты жива?!

— Со мной все хорошо. — Я всхлипнула, уткнувшись носом в его грудь, мне стало до боли легко. Он весь пропах своей лабораторией, маслом да чернилами, и это был лучший в мире запах. Слез было не удержать. Я умерла — наверное. У меня был амулет, но даже с ним я чувствовала себя совсем беспомощной: я ведь не знала, смогу ли остаться здесь. — Все хорошо, — проговорила я, икая от рыданий. — Но они ошиблись.

Чуть не смеясь от радости, папа слегка отстранил меня и заглянул мне в лицо. Глаза его блестели от слез, а улыбка, казалось, теперь так и останется на лице навсегда.

— Я был в больнице, — сказал он. — Видел тебя. — Воспоминание о той боли промелькнуло в папином взгляде, он дрожащей рукой коснулся моих волос, словно хотел убедиться, что я настоящая. — Ты в порядке. Я пробовал позвонить твоей маме. Она, наверное, подумает, что я окончательно сошел с ума. Я так и не сумел оставить сообщение, сказать, что ты попала в аварию. И бросил трубку. Но с тобой и правда все хорошо.

У меня ком стоял в горле. Я громко шмыгнула носом. Никому не отдам амулет. Никогда.

— Прости, пап. — У меня до сих пор текли слезы. — Не надо было ехать с тем парнем. Ни за что. Прости. Прости, пожалуйста!

— Тс-с-с. — Папа обнял меня и начал укачивать, но я только сильнее расплакалась. — Все хорошо. Ты в порядке. — Приговаривал он и гладил меня по голове.

Вдруг папа затаил дыхание, словно какая-то мысль поразила его. Он опять немного отстранил меня, от его взгляда я похолодела и с последним тихим всхлипом перестала плакать.

— С тобой и правда все хорошо, — удивленно заметил папа. — Ни царапины. — Его рука соскользнула с моего плеча.

— Пап, — я тревожно улыбнулась, — мне нужно тебе сказать... Я...

У двери кто-то тихонько зашаркал, папа взглянул туда поверх моего плеча. Я обернулась. На пороге с неловким видом мялся Барнабас, а рядом с ним стоял коротенький человечек в колышущемся свободном одеянии вроде тех, что носят мастера боевых искусств. Он был худой и прямой как палка, с очень темной кожей и острыми чертами лица. Судя по морщинам в уголках темно-карих глаз и по тому, что его жесткие курчавые волосы поседели на висках, он был уже стар.

— Прошу прощения. — Папа чуть развернул меня, теперь я стояла с ним рядом. — Вы привезли мою дочь? Спасибо.

Физиономия, которую скроил Барнабас, мне совсем не понравилась, и я едва не спряталась за папи ной спиной. Но он по-прежнему обнимал меня одной рукой, и мне не хотелось двигаться. Вот елки! Кажется, Барнабас притащил своего начальника. Я хочу остаться здесь. Черт возьми, я не хочу умирать! Так нечестно!

Лицо старика изобразило сожаление.

— Нет, она добралась сама, — произнес он, приятно чеканя слова. — Бог знает, как ей это удалось.

Я испуганно потерла глаза.

— Они меня не привозили. — Я беспокойно переминалась с ноги на ногу. — Я их не знаю. Парня как-то видела, — добавила я, — а старика — ни разу.

Папа неопределенно улыбнулся, стараясь разобраться, что к чему.

— Вы из больницы? — спросил он, и лицо его закаменело. — Кто сказал, что моя дочь умерла? Кто за это отвечает? Не сносить ему головы.

Барнабас съежился, а его начальник одобрительно фыркнул.

— Точнее и сказать нельзя, сэр. — Он обвел взглядом мою комнату — розовые стены, белую мебель, нераспакованные коробки, — и снова воззрился на меня. И что, интересно, он тут высмотрел? Моя так внезапно оборвавшаяся жизнь совсем как эта комната: все здесь, но так и лежит в коробках. А теперь их снова закроют и уберут в шкаф, и никто не узнает, что же хорошего было внутри. Я еще ничего не успела.

Я вся напряглась, когда старик, умиротворяюще подняв руку, шагнул в комнату.

— Нам нужно поговорить, девочка.

От его слов меня точно холодом обдало. О, боже! Он хочет забрать меня с собой.

Я крепче сжала амулет. Папа поймал мой испуганный взгляд и наконец сообразил, что что-то не так.

— Мэдисон, звони в полицию. — Он встал между мной и теми двумя.

Я потянулась к телефону на прикроватном столике. Уж его-то я распаковала.

— Да всего на минутку, — сказал старик.

И взмахнул рукой, как плохой актер в фантастическом фильме. Гудок прервался, а на улице затихла газонокосилка. Я в недоумении перевела взгляд с телефона на папу, который по-прежнему стоял между мной и гостями. Стоял не шелохнувшись.

Ноги сделались ватными. Я поставила телефон на место и изумленно рассматривала папу. Вроде бы с ним все было нормально. За исключением того, что он застыл как вкопанный.

Старик вздохнул, и я подняла на него глаза. Сын дохлого щенка. Мне было холодно и страшно. Но сдаваться без боя я не собиралась.

— Отпустите его. — Голос мой дрожал. — А то я... я...

Барнабас язвительно скривился, а старик поднял брови. Глаза у него стали серо-голубые. Но я готова поклясться, что раньше они были карие.

— Ну, и что ты сделаешь? — Он стоял на ковре у двери, решительно скрестив руки на груди.

Я взглянула на застывшего папу и пригрозила:

— Закричу. Или еще что-нибудь.

— Кричи. Хлоп! И все — пустота, да так быстро, никто и не услышит.

Я решила попробовать и набрала было воздуха, но старик только головой покачал и шагнул в комнату. Я шумно выдохнула и начала медленно отступать. Но ко мне он не приближался. Вместо этого отодвинул от туалетного столика белый стул и примостился на краешек. Облокотился на спинку и подпер лоб ладонью, словно совсем устал. Странное зрелище: старик, а рядом музыкальный центр и прочее девичье барахло.

— Ну почему все так сложно? — пробормотал он и потрогал пальцем моих керамических зебр. — Это шутка такая? — продолжил он громче, обращаясь к потолку. — Смеешься? Покатываешься над всем этим со смеху, да?

Я взглянула было на дверь, но Барнабас предостерегающе покачал головой. Ладно. Оставалось окно — но если прыгать в этом платье, недолго и убиться. Стоп. Я же и так мертвая.

— С папой все хорошо? — я осмелилась тронуть его за плечо.

Барнабас кивнул, и старик снова перевел взгляд на меня. Судя по выражению лица, он наконец чтото надумал и протянул мне руку.

— Приятно познакомиться, — решительно сказал он. — Мэдисон, верно? Рон, меня обычно так зовут.

Я удивленно уставилась на него, и старик медленно опустил руку. Глаза его снова стали карими.

— Барнабас рассказал мне, что ты сделала. Можно посмотреть?

Я встревожилась, пальцы соскользнули с папиного локтя. Вот гадость. Все в мире остановилось, а я разгуливаю тут мертвая. Так что замороженный папа — это еще не самое страшное.

— Посмотреть что?

— Камень.

Легкая тревога в голосе Рона обожгла меня.

Он хочет его забрать. Но только благодаря камню я остаюсь живой. Или не совсем мертвой.

— Вряд ли.

На лице старика отразилось беспокойство. Значит, камень этот точно ценный. Пальцы скользнули по его прохладной поверхности.

— Мэдисон, — начал уговаривать Рон, вставая, — я просто хочу посмотреть.

— Вы хотите его забрать! — крикнула я с колотящимся сердцем. — Только благодаря ему я не таю. Я не хочу умирать. Ваши ребята перепутали. Я не должна была умереть. Вы ошиблись!

— Да, но ты же все-таки умерла, — Рон протянул руку. Дыхание с шумом вырывалось из моей груди. — Просто дай мне посмотреть.

— Не дам! — завопила я.

— Нет, Мэдисон! — В глазах старика загорелся страх. — Не говори этого! — И он бросился ко мне.

Я стиснула камень и отступила, выйдя из-под сомнительной папиной защиты.

— Он мой! — пронзительно крикнула я и в тот же миг уперлась спиной в стену.

Рон резко остановился и уронил руки, на его старом лице ясно проступил испуг. Казалось, весь мир закачался.

— Ох, Мэдисон, — вздохнул старик, — правда, не стоило.

Я всматривалась в него, не понимая, почему он остановился. Потом ледяная дрожь поднялась от ладони, сжимавшей амулет, и прокатилась по всему телу. Как будто меня током ударило. Биение сердца отдавалось во мне, отражаясь от кожи изнутри, потом заполнило меня целиком, словно я снова была... живая. Мгновение спустя лед сменился огнем, будто для равновесия, а потом... Потом все закончилось.

Дыхание перехватило, и я так и застыла, прижавшись к стене. С бешено бьющимся сердцем я посмотрела на Рона. Бедный старик в диковинном одеянии стоял тихо-тихо и казался совсем несчастным. Я боялась шевельнуться. Но амулет у меня в руке изменился. Он до сих пор чуть искрился той странной силой, и, не удержавшись, я разжала пальцы, чтобы взглянуть на него. От удивления я оторопела.

— Смотрите, — оглушенно сказала я, — он стал другим.

Рон, согнувшись, плюхнулся на стул, еле слышно что-то бормоча. Я потрясенно выпустила камень из рук и держала его теперь за ремешок. Когда я сорвала его с черного жнеца, это был самый обычный серый камень, обкатанный речными волнами. Теперь он стал абсолютно черным, словно с ремешка свисала капелька пустоты. Да и сам черный ремешок отливал теперь серебром, бросая отсветы на всю комнату. Черт. Сломала я его, что ли? Но как он может быть сломан, если стал такой красивый?

— Когда я его забрала, он был другой, — сказала я, но тут же осеклась, увидев, с каким сожалением смотрит на меня Рон. Позади стоял Барнабас, в лице ни кровинки, в глазах едва ли не ужас.

— Это ты верно подметила, — с горечью сказал Рон. — У нас была надежда покончить с этим, как

положено. Но не-е-ет, теперь он твой. — Лицо старика исказилось неудовольствием. — Поздравляю.

Я медленно опустила руку. Он мой. Рон сказал, камень мой.

— Но этот камень... Тот парень был не жнец, но камень у него, как у черного жнеца, — к моему удивлению, в голосе Барнабаса звучал страх. — Она — черный жнец!

— Эй, погодите! — я открыла было рот.

— Черный жнец! — завопил Барнабас. Я остолбенела, когда он достал откуда-то из складок рубашки маленький клинок, точь-в-точь такой, как у Сета, и одним прыжком оказался между мной и Роном.

— Барнабас! — взревел тот и отвесил ему затрещину. Барнабас отлетел назад к двери. — Она не черный жнец, идиот! И даже не белый. И быть им не может. Она человек, даже после смерти. Убери это, пока я не состарил его до ржавчины!

— Но это камень черного жнеца, — заикаясь, проговорил Барнабас и ссутулил узкие плечи. — Я сам видел, как она его взяла.

— И откуда же она узнала, что это такое, а, Барни? — поддразнил его Рон, и парень отступил, смущенно пригнув голову.

Я с бьющимся сердцем стояла у стены, до боли в пальцах сжимая амулет. Рон презрительно смотрел мимо нас обоих.

— Это не камень черного жнеца. Черный жнец не настолько силен, чтобы оставить после себя материальное свидетельство своего существования, или... — продолжил он, подняв руку, чтобы Барнабас не перебивал, — или вернуться за срезанной душой. Она обладает чем-то помогущественнее камня, и они за этим еще придут. Будьте уверены.

Отлично. Просто превосходно.

Барнабас, казалось, пришел в себя, и выглядел теперь обеспокоенным и испуганным.

— Он сказал, что не жнец, но я подумал, он просто хочет нас запугать. А вдруг это правда?

— Я пока не знаю. Но кое-какие соображения у меня есть.

То, что Рон признался в своем неведении, было хуже всего, и мне снова стало страшно. Я вздрогнула, старик заметил это и вздохнул.

— Нужно было следить, — пробормотал он. И, обращаясь к небесам, крикнул: — Хороший вышел бы докладец!

Его слова отдались эхом в приглушенной пустоте, поглотившей мир. Я вспомнила, что эти люди на самом-то деле не совсем люди, и взглянула на папу. Он все стоял без движения, как манекен.

Они же не навредят ему? Чтобы скрыть эту ошибку со мной?

— Снова от пыли к звездам, все сначала, — тихо сказал Рон. — Мы просто сделаем все, что в наших силах.

С тяжелым вздохом он поднялся. Я тут же встала между ними и папой. Рон посмотрел на мою поднятую руку, как скучающая собака — на котенка, который хочет преградить ей дорогу и с которым ей просто лень связываться.

— Я никуда не пойду. — Я встала перед папой, как будто и в самом деле могла что-то сделать. — А вы не тронете папу. У меня есть камень. И мое тело, я больше не таю. Я живая!

Рон посмотрел мне в глаза.

— Камень у тебя есть, но обращаться с ним ты не умеешь. И никакая ты не живая. А притворяться и обманывать саму себя не очень-то хорошая мысль. Но поскольку камень у тебя, а твое тело — у них...

По взволнованному лицу Барнабаса я поняла, что это правда.

— Сет? Мое тело у него? — Мне опять стало страшно. — Почему?

Рука Рона легла мне на плечо, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности. Ладонь была теплая, и я сразу почувствовала его поддержку — но поняла, что ничего для меня сделать он не может.

— Чтобы ты не смогла перейти на нашу сторону и отдать нам камень навсегда? — предположил он, и

его темные глаза наполнились сочувствием. — Пока твое тело у них, ты застряла здесь. Этот камень явно могущественный. Он изменился под стать твоим возможностям смертного. Очень немногие камни на такое способны. Обычно смертного, посягнувшего на камень, просто разносит на атомы от перенапряжения.

Я раскрыла рот, и Рон задумчиво кивнул:

— Посягать на божественное, не будучи богом, — верный способ обратить душу в пыль.

Я сжала зубы, сдерживая дрожь.

— Камень у нас, и, вероятно, это дает нам преимущество, — продолжал старик. — Он сейчас пребывает в заточении, как и ты — монетка, что крутится на самом краю.

Его рука соскользнула с моего плеча. Я сразу почувствовала себя совсем одинокой и маленькой, хотя и была выше Рона.

— Пока ты остаешься в материальном мире, они могут найти тебя. — Он выглянул в окно. Все в мире замедлилось и двигалось еле-еле.

— Но Сет знает, где я, — сказала я в замешательстве, и Рон медленно обернулся.

— Физически — да, но он очень торопился с твоим телом из одного мира в другой. А без камня не успел запомнить, где именно ты находишься. Ему будет трудно снова тебя отыскать. Особенно если ты не станешь бросаться в глаза.

Мисс Инкогнито. О да, это я могу. Точно. У меня разболелась голова, и я прижала ладони, одну поверх другой, к груди, стараясь разобраться в том, что говорил Рон.

— Но рано или поздно он тебя найдет. И заберет вместе с камнем. Что тогда? — старик покачал головой и снова отвернулся к окну, темный силуэт на золотом фоне. — Они, не раздумывая, творят ужасные вещи, лишь бы продвинуться в высший круг.

Мое тело у Сета. Я почувствовала, что бледнею. Барнабас это заметил и кашлянул, чтобы привлечь внимание Рона. Старик посмотрел на меня и прикрыл глаза, словно осознал, что наговорил.

— Ну, я могу ошибаться, — добавил он, но мне легче не стало. — Я и правда иногда ошибаюсь.

Сердце в ужасе заколотилось. До аварии Сет сказал, что я — его пропуск в высший круг. Он не просто хотел меня убить. Я была ему нужна. Не камень, который я украла. А я. Я открыла было рот, чтобы рассказать об этом Рону, но передумала. Мой внезапный страх не укрылся от Барнабаса, и он понял, что я чегото недоговариваю. Но Рон уже решительно прошагал через всю комнату и погнал его вон. Барнабас молча вышел в коридор, губы сжаты, голова опущена. Может, боится, как бы не попасть в еще больший переплет, что бы я там ни сказала. Я встревожилась. Они же не уйдут вот так?

— Ладно, оставим все как есть, пока не придумаем, как освободить тебя от власти камня, не разрушив твою душу, — сказал Рон.

— Но вы же только что сказали, что я не могу умереть! — сказала я. И куда это он собрался?! Сет же вернется!

Рон остановился на пороге и обернулся. За его спиной показался Барнабас, лицо омрачено заботами, слишком серьезными для его семнадцати лет.

— Умереть ты не можешь, потому что и так мертвая, — утешил меня старик. — Но есть вещи и похуже.

Великолепно. Кровь прилила к щекам, когда я вспомнила, как мы с Сетом танцевали, как он меня поцеловал, и как его нос хрустнул о мою коленку, и с какой ненавистью он тогда на меня посмотрел. Так держать, Мэдисон. Я не просто загубила свою репутацию в новой школе, но еще и умудрилась оскорбить ангела смерти. Теперь я — его желание номер один.

— Барнабас! — сказал Рон. Я аж подскочила от неожиданности.

— Сэр? — Барнабас и сам удивился.

— Поздравляю с повышением в статусе — теперь ты ангел-хранитель.

Барнабас замер и ошеломленно взглянул на меня:

— Но это же не повышение. Это наказание!

— Отчасти все это случилось по твоей вине, — Рон заговорил нарочито сурово, а сам незаметно для Барнабаса лукаво улыбнулся мне. — Даже по большей части. Вот и разбирайся. И не надо срываться на Мэдисон.

— Но Люси... Это она отвечает! — заныл Барнабас, совсем как маленький.

— Мэдисон семнадцать, — отрезал Рон тоном, не терпящим возражений. — Семнадцатилетними заведуешь ты. Надо было держать ухо востро. — Он повернулся и подбоченился. — Будешь исполнять повседневные обязанности белого жнеца и помимо этого работать ангелом-хранителем Мэдисон. Думаю, за год мы все уладим. — Взгляд его стал отстраненным. — Так или иначе.

— Но, сэр! — воскликнул Барнабас, споткнулся и налетел на стену коридора, когда Рон протиснулся мимо него к лестнице. Я пошла следом, не смея поверить: у меня есть ангел-хранитель?

— Сэр, я не могу! — не унимался Барнабас. Как будто я была для него нежеланным бременем. — Не могу я заниматься своим делом и смотреть за ней! Стоит мне уйти слишком далеко — они ее утащат!

— Значит, бери ее с собой на работу, — Рон спустился еще на несколько ступенек. — Ей надо научиться обращаться с этой штукой. Вот и займись — у тебя куча свободного времени. Кроме того, тебе же не

нужно поддерживать в ней жизнь. Просто пусть ее монетка крутится. И на этот раз уж постарайся получше, — проворчал он.

Барнабас залопотал что-то невнятное, а Рон обернулся и тревожно улыбнулся мне.

— Мэдисон, — сказал он на прощание, — не выпускай амулет из рук. Он тебя, так сказать, защитит. Если ты его снимешь, черные крылья могут тебя найти, а темные жнецы всегда с ними рядом.

Черные крылья. От этих слов по коже побежали мурашки.

— Черные крылья? — Даже произносить эти слова было противно.

Рон остановился на нижней ступеньке.

— Подлые хищники, они остались после творения. Вынюхивают несправедливые смерти до того, как те случаются, и пытаются стащить кусочек забытой души. Не позволяй им касаться тебя. Ты мертвая, поэтому они могут тебя почуять, но из-за камня будут думать, что ты жнец, и оставят тебя в покое.

Я кивнула. Держаться подальше от черных крыльев. Поставим галочку на память.

— Хронос! — взмолился Барнабас, когда тот двинулся дальше. — Пожалуйста. Не надо!

— Постарайся извлечь пользу из этой истории, — пробормотал Рон, уже подходя к двери. — Это всего на год.

Старик переступил порог и исчез в солнечном свете, но не сразу. Он растворялся в золотом сиянии постепенно, от ступней и выше, шаг за шагом. Льющиеся в дом лучи, казалось, ярко вспыхнули, а потом далекая газонокосилка снова зажужжала.

Я глубоко вздохнула. Мир снова пришел в движение, стали слышны пение птиц, шум ветра и чье-то радио. А я стояла рядом с Барнабасом в полном замешательстве.

— Что значит на год? — прошептала я. — Это все, что у меня есть?

Барнабас оглядел меня с ног до головы с явным раздражением.

— А мне откуда знать?

Из моей комнаты раздалось изумленное:

— Мэдисон! Это ты?

— Пап!

Мы столкнулись на пороге. Он радостно обнял меня и с улыбкой взглянул на Барнабаса.

— А ты, наверное, привез ее вечером домой. Сет, верно?

Что за дела? Он ведь уже видел Барнабаса. И как это он так быстро превратился из моего яростного защитника в идеального папочку? А как же авария? Больница? Разбитая машина? Моя смерть, наконец?

Барнабас смущенно переминался с ноги на ногу. По взгляду, который он метнул на мою растерян ную физиономию, я поняла: надо бы прикусить язык.

— Нет, сэр. Я Барнабас. Друг Мэдисон. Я тоже был вчера на балу и остался с ней, когда Джош ушел. Рад с вами познакомиться, сэр. Просто заглянул проведать Мэдисон, может, придумаем, чем заняться сегодня.

Папа, похоже, гордился, что мне удалось подружиться с кем-то без его помощи, но я была скорее озадачена. Папа откашлялся, словно решал, как обращаться с первым моим другом-мальчишкой, с которым ему выпала возможность познакомиться. Пожал протянутую руку Барнабаса, а я стояла и изумленно наблюдала за ними. Барнабас легонько пожал плечами, и я чуть-чуть успокоилась. Кажется, папа начисто забыл о том, что случилось на самом деле, и вместо этого у него остались поддельные воспоминания о спокойном вчерашнем вечере. Мечта любого подростка по полной программе. Надо бы только выяснить, как Рону это удалось. Так, на будущее.

— У вас найдется что-нибудь перекусить? — Барнабас почесал шею. — А то я как будто сто лет не ел.

На папу, словно по волшебству, нашел бодрый отеческий стих, и он потопал вниз хлопотать над вафлями. Барнабас собрался было следом, но я поймала его за локоть.

— Значит, по легенде, Сет привез меня домой, а потом я всю ночь смотрела телек? — Я хотела выяс нить, придется ли осторожничать с папой. Барнабас кивнул, и я добавила: — И с той насыпи никогда не падала? А кто-нибудь вообще помнит про ту ночь?

— Из живых — никто, — ответил Барнабас. — Рон все делает медленно, но наверняка. Видно, ты ему понравилась. — Его взгляд упал на амулет у меня на шее. — Ты или твой симпатичный новый камешек.

Я снова заволновалась, но Барнабаса отпустила, и он вприпрыжку помчался за папой. Из кухни как раз донесся его вопль — папа спрашивал, будет ли мой новый друг с нами завтракать. Я расправила платье, пригладила взъерошенные волосы и медленно, осторожными шажками пошла вниз. Чувствовала я себя отвратительно. Год. По крайней мере, год у меня есть. Может, я и не живая, но, черт побери, окончательно не умру. Я научусь обращаться с камнем и останусь здесь. На своем месте. С папой.

Смотрите, если хотите.

4

Я сидела в темноте на крыше, швыряла камешки в ночь. Пыталась успокоиться и собраться с мыслями. Я не живая, но и не мертвая. Целый день осторожно расспрашивала папу — как я и подозревала,

он не просто напрочь забыл о том, что я умерла в больнице, он даже об аварии не помнит. Думает, что я отшила Джоша, как только узнала о подставном свидании, приехала домой с Сетом и Барнабасом и всю ночь так и провалялась в платье перед телевизором.

И папа не очень-то обрадовался, что взятый напрокат костюм оказался испорчен. Расплачиваться он решил в счет моих карманных денег, и это мне, конечно, не понравилось, но я не жаловалась. Я здесь, вроде как живая, а остальное ерунда. Папа, кажется, удивился, что я так покорно приняла наказание, и сказал, что я взрослею. Ох, знал бы он...

Целый день я развешивала и раскладывала свои вещи и внимательно наблюдала за папой. Он точно чувствовал: что-то не так, но не мог понять, что именно. Он почти не отходил от меня, то и дело притаскивал что-нибудь перекусить или попить. Я уже готова была на него прикрикнуть. Не раз я ловила на себе его испуганный взгляд, но папа тут же делал вид, что все в порядке. Разговор за обедом не клеился, я двадцать минут ковыряла свиные отбивные, потом извинилась, сославшись на усталость после вчерашней ночи.

Н-да. Должна бы устать, но куда уж там. Два часа ночи, а я, вместо того чтобы спать, сижу здесь, на крыше, швыряюсь камешками, пока мир вращается себе в холодной темноте. Может, мне больше вообще не нужно спать?

Неуклюже ссутулившись, я подняла с кровли очередной кусочек застывшей смолы и запустила в трубу. Он звякнул по металлическому козырьку и отскочил в темноту. Я съехала по плоскому скату крыши и подтянула джинсы.

Вдруг мне стало немного не по себе. Сначала легонько закололо в пальцах рук, потом чувство стало острее, пронзило меня насквозь, словно шипами. Казалось, за мной кто-то наблюдает. Ощущение тут же материализовалось: я обернулась и ахнула, когда с нависающего над крышей дерева обрушился Барнабас и приземлился на все четыре конечности, как кошка.

— Эй! — сердце чуть не выскакивало у меня из груди. — Предупредил бы, что ли!

Он поднялся в разбавленной лунным светом темноте, подбоченился. В слабом лунном мерцании можно было различить и его самого, и написанное на его физиономии недовольство.

— Будь я черным жнецом, ты бы уже умерла.

— Ну-ну, я ведь и так умерла, разве нет? — Я бросила в него камешек. Он пролетел нал плечом Барнабаса, но тот не двинулся с места. — Чего тебе надо? — угрюмо спросила я.

Он пожал узкими плечами и посмотрел на восток.

— Хочу узнать, что ты не рассказала Рону.

— Что, прости?

Он стоял неподвижно, словно каменный, руки скрещены на груди, взгляд устремлен в пространство.

— Сет что-то сказал тебе тогда, в машине. Все остальное время я не спускал с тебя глаз. И я хочу знать, что он тебе наговорил. Будешь и дальше притворяться и играть в жизнь или тебя попросту оттащат к черному двору — есть разница? — Он сердито махнул рукой. — Хватит с меня ошибок. Уж тем более из-за тебя. Ты была нужна Сету еще до того, как стащила этот камень. Вот он и пришел за тобой в морг. И я хочу знать почему.

Я взглянула на мерцающий в лунном свете камень, потом на свои ноги. Неудобный край крыши впивался мне в лодыжки.

— Он сказал, что я всего лишь имя в списке и что он собирается срезать мою душу.

— Это-то ему удалось, — Барнабас опустился на крышу поодаль от меня. — Теперь ты умерла и никакой угрозы не представляешь. Но почему он тогда вернулся за тобой?

Барнабас немного смягчился, и это меня окончательно убедило. В лунном свете его глаза казались серебряными.

— Никому не скажешь? — Мне хотелось довериться ему. Нужно было выговориться, но не стану же я звонить старым друзьям и ныть про то, каково быть мертвой. Тоже мне развлеченьице.

Барнабас заколебался.

— Нет, но постараюсь убедить тебя рассказать самой.

Это еще куда ни шло. Я глубоко вздохнула.

— Он сказал, что конец моей жалкой жизни — его пропуск в высший круг. И вернулся, чтобы доказать, что и в самом деле... срезал мою душу.

Я ждала отклика, но его не последовало. Наконец я не выдержала, подняла голову и встретилась взглядом с Барнабасом. Он словно пытался понять, что все это значит. У него самого ответа явно не было, и он медленно произнес:

— Ты лучше держи это пока при себе. Может, он ничего и не имел в виду. Забудь. Приноравливайся.

— Ага. — Я язвительно хихикнула. — Новая школа — это та-а-ак весело.

— Я о твоей жизни.

— Ну-ну. — Ладно, буду привыкать, не к новой школе, так к новой жизни. Прекрасно. Я вспомнила жуткий обед в папиной компании и закусила губу. — Кстати, Барнабас, я вообще могу есть?

— Конечно. Если захочешь. Я вот не ем. По крайней мере, не помногу, — сказал он почти тоскливо. — Но если ты теперь, как я, то никогда не проголодаешься.

Я заправила короткую прядь за ухо.

— А спать?

Он улыбнулся.

— Попробуй. У меня не получается, пока не станет до одури скучно.

Я снова запустила кусочком смолы в трубу.

— А почему мне не нужно есть?

Барнабас повернулся ко мне.

— Этот твой камень излучает энергию, а ты ее поглощаешь. Греешься в ней. Остерегайся ясновидящих. Они решат, что ты бесноватая.

— М-м-м, — промычала я. Интересно, в церкви мне смогут объяснить, что на самом деле происходит? Но ведь насчет мрачных жнецов они ошибаются, выходит, знают не так много, как им кажется.

Я вздохнула. Сижу на крыше со своим ангеломхранителем — белым жнецом. Чудно, Мэдисон! Может ли моя жизнь — вернее, смерть — еще сильнее запутаться? Я медленно провела пальцем по камню, который поддерживал во мне это странное существование. Что же теперь делать? Ходить в школу. Делать уроки. Быть с папой. Стараться понять, кто я и в чем мое предназначение. По большому счету, мало что изменилось, только вот теперь я не ем и не сплю. И у меня есть проблемы посерьезнее, чем черный жнец, который за мной охотится. И еще у меня есть ангелхранитель. И по всей видимости, жизнь продолжается, хотя я больше и не часть ее.

Барнабас внезапно поднялся, вытянулся во весь рост — черная тень на фоне звезд. Я обернулась.

— Пойдем, — он протянул мне руку. — Мне сегодня больше делать нечего, скучно. Ты же не из тех, кто вопит по любому поводу.

«Вопит? И куда пойдем?» — успела подумать я, но выдавила только:

— Не могу. Ни шага из дома, кроме как в школу, пока не расплачусь за платье. — Но тут же улыбнулась и взяла Барнабаса за руку. Он помог мне подняться. Если уж стараниями Рона папа забыл про мою смерть, Барнабас как-нибудь да отмажет меня за побег из дома на пару часов.

— Ну, с твоим домашним арестом я поделать ничего не могу, — сказал тот, — но там, куда мы отправимся, тебе и не придется ни шагу ступить.

— А? — запнулась я и замерла, почувствовав движение у себя за спиной. — Эй! — Это Барнабас обнял меня одной рукой. Но возмущение мое тотчас растаяло — нас внезапно окутала серая тень. Пахла она совсем как мамина пуховая подушка. Барнабас сжал меня крепче, и мои ноги оторвались от крыши...

— Черт возьми! — воскликнула я. Под нами разворачивалась земля, черная с серебром в лунном свете. — У тебя что, крылья есть?

Барнабас засмеялся. В животе даже заныло, и мы поднялись еще выше.

Может... может, в конце концов, все не так уж и плохо.