Дюна

Глава 1

Барон Владимир Харконнен, дрожа от гнева, вылетел из своих личных покоев и быстро пошел по коридору, пронизанному светом заходящего солнца, что лился сквозь высокие окна. От резких движений тело его в суспензорном поле казалось искаженным и изломанным.

Он промчался мимо личной кухни, мимо библиотеки, мимо маленькой приемной и мимо помещения для слуг, где уже царило вечернее спокойствие. Капитан охраны, Иакин Нефуд, сидел на диване, и на его плоском лице застыло то оцепенение, которое вызывает семута. Вокруг него бушевала сверхъестественная семутная музыка. Рядом сидели его люди.

Нефуд встал, лицо его под влиянием наркотика было спокойным, но его неестественная бледность выдавала страх. Семутная музыка прекратилась. Барон оглядел лица вокруг него, отметив выражение спокойствия безумцев. Вновь обратившись к Нефуду, он вкрадчиво проговорил:

— Сколько времени ты являешься капитаном, Нефуд?

— Со времен Арраки, мой господин. Почти два года.

— И ты всегда противостоял опасностям, которые мне угрожали?

— Таково было мое единственное желание, мой господин.

— Тогда где Фейд-Раус? — проревел барон.

Нефуд весь сжался под его свирепым взглядом:

— Мой господин?!

— Ты не считаешь, что Фейд-Раус может представлять для меня опасность? — голос его снова зазвучал вкрадчиво.

Нефуд провел языком по губам. Его оцепенение мало-помалу проходило.

— Фейд-Раус в помещении для рабов, мой господин.

— Снова с женщинами, а? — барон трясся от гнева.

— Сир, могло быть, что он...

— Молчать!

Барон подошел ближе, отметив при этом, что люди отступили назад, страшась его гнева.

— Разве не приказывал я тебе всегда иметь под рукой исчерпывающую информацию о том, где находится барон-наследник? — спросил барон. Он придвинулся к Нефуду еще на один шаг. — Разве я не говорил тебе, что ты обязан каждый раз сообщать мне, что он направился в помещение для рабов, когда бы это ни произошло? — Он придвинулся еще на шаг. — Разве я не говорил, что ты должен знать совершенно точно о том, что говорит барон-наследник?

На лбу Нефуда выступила испарина.

Тусклым, лишенным выражения голосом барон повторил:

— Разве я не говорил тебе всего этого?

Нефуд кивнул утвердительно.

— И разве не говорил я, что ты обязан проверять всех рабов-мальчиков, присылаемых ко мне, и что ты обязан это делать сам... лично?

И снова Нефуд кивнул.

— Может быть, ты не заметил изъяна на бедре того, которого прислал мне сегодня вечером? — спросил барон. — Возможно, ты...

— Дядя!..

Барон обернулся и уставился на стоящего в дверях Фейд-Рауса. Присутствие его племянника здесь, сейчас, поспешность, следы которой молодому человеку не удалось скрыть, — все это говорило о многом: Фейд-Раус имел целую систему собственных шпионов, неустанно следивших за бароном.

— В моих покоях лежит тело, и я желаю, чтобы его унесли, — сказал барон. Держа руку на оружии под плащом, он мысленно поблагодарил судьбу за то, что у него такое превосходное защитное поле.

Фейд-Раус бросил взгляд на двух охранников, стоящих у стены справа, и подал им знак. Те козырнули и направились к двери, а потом — по коридору в направлении покоев барона.

"Значит, эти двое, — подумал барон. — Этому юному чудовищу еще нужно поучиться конспирации!?

— Полагаю, ты закончил свои дела в помещении для рабов, Фейд? спросил барон.

— Я играл в чеопс с их начальником, — сказал Фейд-Раус. А про себя подумал: "Что же произошло? Мальчик, которого мы отослали моему дяде, очевидно, убит. Но он удивительно подходил для игры. Даже Хават не мог бы сделать лучшего выбора. Мальчик был превосходен!?

— Играешь в шахматы? — спросил барон — Как это мило. Ты выиграл?

— Я... э... да, дядя, — сказал Фейд-Раус с легким замешательством.

Барон щелкнул пальцами.

— Нефуд, ты хочешь вернуть себе мое расположение?

— Сир, что я сделал? — спросил Нефуд.

— Сейчас это неважно! — отрубил барон, — Фейд обыграл начальника над рабами в чеопс. Ты это слышал?

— Да, сир, — неуверенно сказал Нефуд.

— Я хочу, чтобы ты взял троих людей и отправился к начальнику над рабами, — сказал барон. — Задуши его. Тело принеси сюда, чтобы я мог убедиться, что все проделано чисто. Мы не можем держать в штате такого незадачливого шахматиста.

Заметно побледнев, Фейд-Раус шагнул вперед:

— Но, Дядя...

— Потом, — сказал барон и махнул рукой. — Это потом, Фейд.

Два охранника, посланные в апартаменты барона, прошли по коридору мимо открытой двери, неся тело мальчика, чьи руки беспомощно свисали и раскачивались. Барон проследил за ними взглядом, пока они не скрылись из виду.

Нефуд встал радом с бароном.

— Вы желаете, чтобы я убил начальника над рабами сейчас, мой господин?

— Сейчас, — ответил барон. — А когда сделаешь, добавь в свой список тех двоих, что сейчас прошли мимо. Мне не понравилось то, как они несли тело. Это надо делать аккуратнее. Их трупы тоже покажешь мне.

Нефуд с готовностью кивнул:

— Мой господин, если есть хоть что-то...

— Делай то, что тебе велел твой хозяин, — прикрикнул на него Фейд-Раус. И он подумал: «Я могу сейчас надеяться только на спасение собственной шкуры».

«Теперь он запомнит этот урок», — подумал барон и улыбнулся про себя. — «Этот мальчуган знает, как мне понравиться и как отвести от себя мой гнев. Кто еще есть у меня, способный взять в свои руки бразды правления, которые я однажды выпущу из своих рук? Другого такого у меня нет. Но знать он должен. А я, пока он учится, должен себя сдерживать».

Нефуд знаком велел своим людям следовать за ним и пошел к двери.

— Ты не пройдешь со мной в мои покои, Фейд? — спросил барон.

— Я в вашем распоряжении, — ответил Фейд-Раус, думая: «Я пойман».

— После тебя, — сказал барон, указывая на дверь.

Фейд-Раус колебался не более секунды. "Неужели я окончательно проиграл? — подумал он. — Всадит ли он мне в спину отравленный клинок... медленно, сквозь защитное поле? Есть ли у него другой преемник??

"Пусть познает мгновение ужаса, — подумал барон, идя вслед за племянником. — Он наследует мне, но только тогда, когда я сам выберу время. Я не позволю ему отбросить то, что я построил!?

Фейд-Раус старался не идти чересчур поспешно. Он чувствовал, как натянулась кожа на его спине, как будто само тело вопрошало, когда оно получит удар. Мускулы его напряглись и снова расслабились.

— Ты слышал последнее сообщение с Арраки? — спросил барон.

— Нет, дядя.

Фейд-Раус силой заставил себя не оглядываться. От крыла служебных комнат он повернул в коридор.

— У Свободных появился новый пророк, религиозный предводитель, или что-то в этом духе, — сказал барон. — Они называют его «Муаддиб». Очень смешно. Это слово обозначает «мышь». Я сказал Раббану, чтобы он позволил им свою религию. Пусть будут хоть чем-то заняты.

— Это очень интересно, дядя, — сказал Фейд-Раус. Он повернул в коридор, ведущий в опочивальню барона, удивляясь про себя: "Почему он болтает о религии? Не кроется ли здесь намек для меня??

Они прошли через приемную в спальню. Там их встретили признаки не слишком упорной борьбы: передвинутая суспензорная лампа, подушка на полу, сломанная кассета на кровати.

— План был умный, — проворчал барон. Повернув регулятор защитного поля до упора, он смотрел на племянника. — Но не слишком. Скажи мне, Фейд, почему ты не убил меня сам? У тебя было достаточно возможностей.

Фейд-Раус отыскал суспензорный стул и опустился на него без приглашения, что было лишним доказательством его замешательства.

?Теперь я должен призвать на помощь все свое мужество", — подумал он. — Вы сами учили меня, что руки должны оставаться чистыми, — сказал он.

— Ах, да! — сказал барон. — Когда ты стоишь лицом к лицу с императором, то должен говорить правду. Ведьма, сидящая возле императора, услышит твои слова и узнает, правда это или ложь. Я предупреждал тебя об этом.

— Почему вы никогда не привозили Бене Гессерит, дядя? — спросил Фейд-Раус. — Если бы рядом с вами сидела Предсказательница правды...

— Тебе мои вкусы известны! — рявкнул барон.

Фейд-Раус внимательно посмотрел на дядю и сказал:

— И все же одна из них могла бы быть полезной...

— Я им не доверяю! — отрезал барон. — И хватит об этом.

Фейд-Раус холодно проговорил:

— Как пожелаете, дядя.

— Я вспоминаю о том, что произошло на арене несколько лет назад, сказал барон. — Кажется, к тебе был подослан раб, который должен был тебя убить. Так ли это было?

— Это было так давно, дядя. В конце концов я...

— Пожалуйста, никаких уверток, — жестко проговорил барон.

Фейд-Раус, глядя на своего дядю, подумал: «Он знает. Иначе бы он не стал спрашивать».

— Это был обман, дядя. Я пошел на него, чтобы устранить вашего начальника над рабами.

— Очень умно, — заметил барон. — И смело. Этот раб-гладиатор едва не взял над тобой верх, так?

— Да.

— Если бы твоя хитрость могла сравниться с твоей храбростью, тебе не было бы цены. — Барон покачал головой. И как это с ним случалось множество раз с того ужасного дня на Арраки, он поймал себя на том, что сожалеет о гибели Питера, своего ментата. Ловкость того человека была поистине дьявольской. Впрочем, она его не спасла. Барон снова покачал головой. Иногда пути судьбы поистине непостижимы.

Фейд-Раус оглядел спальню, изучая следы борьбы и удивляясь тому, как дяде удалось одолеть раба, столь тщательно им подготовленного.

— Удивляешься, как я одержал над ним верх? — спросил барон. — Позволь мне оставить в тайне мои стариковские секреты, Фейд. Сейчас нам лучше заняться сделкой.

Фейд-Раус внимательно посмотрел на него. «Сделкой! Значит, он намерен оставить меня в преемниках. Иначе почему сделка? Сделка заключается с равным или почти равным».

— Какой сделкой, дядя? — Фейд-Раус не без гордости отметил, что его голос остался звучным и спокойным, не выдавая тех чувств, что переполняли его.

Барон тоже отметил это обстоятельство. Он кивнул.

— Ты — благодатный материал, Фейд. Я не намерен зря расходовать хороший материал. Тем не менее ты упорствуешь, отказываясь узнать свою истинную для меня ценность. Ты упрям. Ты не понимаешь, почему тебе следует относиться ко мне, как к высшей для тебя ценности. Это... — Он указал на следы борьбы в комнате. — Это было глупо с твоей стороны. Я не намерен награждать тебя за глупость.

?Переходи к сути дела, ты, старый дурак!" — подумал Фейд-Раус.

— Ты думаешь обо мне, как о старом дураке, — произнес барон. — Я должен тебя в этом разубедить.

— Вы говорили о сделке.

— Нетерпение свойственно юности, — сказал барон. — Что ж, суть сделки в следующем: ты прекратишь эти глупые покушения на мою жизнь; я, когда ты к этому будешь готов, уступлю тебе место. Я сделаю тебя властелином, а сам стану просто советником. Ты все еще считаешь меня дураком, и эти слова только укрепляют тебя в твоем мнении, не так ли? Ты думаешь, что я стою перед тобой на задних лапах! Осторожнее, Фейд! Старый дурак разглядел сквозь защитное поле иглу, которую ты всадил в бедро мальчика-раба. Как раз на то место, на которое я кладу руку. Малейшее давление — и отравленная игла в ладони старого дурака! А, Фейд?..

Барон покрутил головой, думая: «И все же план удался бы, не предупреди меня Хават. Пусть парень верит в то, что я сам все понял. В некотором смысле так оно и есть. Это я спас на Арраки Хавата от гибели, и он просто обязан отблагодарить меня за это».

Фейд-Раус молчал, размышляя: «Можно ли полагаться на его слова? Если действовать осторожнее, я рано или поздно уберу его. Но надо ли торопить события, ведь он не будет жить вечно».

— Вы говорили о сделке, — напомнил Фейд-Раус. — Какие гарантии ее выполнения мы можем дать друг другу?

— А как мы можем доверять друг другу? — спросил барон. — Так и быть, Фейд, я открою тебе секрет: я приставил Зуфира Хавата наблюдать за тобой. В таком деле я полностью доверяю способностям Хавата. Ты меня понимаешь? Что же касается меня, то тебе придется поверить мне на слово. Но я не могу жить вечно, не так ли, Фейд? И возможно, тебе следует задуматься над тем, что на свете есть вещи, в которых я разбираюсь лучше, чем ты смог бы это делать.

— Я дам вам клятву, а что дадите мне вы? — спросил Фейд-Раус.

Ответ барона был краток:

— Я дам тебе возможность жить.

И снова Фейд-Раус пристально посмотрел на своего дядю. «Он приставил ко мне Хавата. Что бы он сказал, если бы я поведал ему, что это Хават придумал трюк с гладиатором, стоивший дядюшке потери начальника над рабами? Возможно, он бы сказал, что я лгу, стараясь очернить Хавата в его глазах. Но добрейший Зуфир-ментат предвидел и эту возможность».

— Итак, что ты мне на это скажешь? — спросил барон.

— Что я могу сказать? Разумеется, я согласен.

И Фейд-Раус подумал: "Хават! С обоих концов он играет против середины... Так ли это? Перешел ли он в лагерь моего дяди, после того как я посоветовался с ним насчет этого покушения с использованием мальчикараба??

— Ты ничего не сказал насчет Хавата, — прохрипел барон.

Фейд-Раус раздул ноздри, подавляя гнев. В семье Харконненов имя Хавата служило сигналом опасности в течение многих лет... а теперь у него появилось новое значение: он все еще опасен.

— Хават — опасная игрушка, — сказал Фейд-Раус.

— Игрушка? Не будь глупцом. Я знаю, что приобрел в лице Хавата, и знаю, как его контролировать. Хават глубоко эмоционален, Фейд. Его эмоции... их можно обернуть нам на пользу.

— Я вас не понимаю, дядя.

— А между тем это достаточно просто.

Лишь быстрый взмах ресниц выдал возмущение Фейд-Рауса.

— И Хавата ты не понимаешь, — невозмутимо продолжал барон.

«Как и ты!» — подумал Фейд-Раус.

— Кого должен винить Хават в своем теперешнем положении? — спросил барон. — Меня? Конечно. Но он был инструментом Атридесов и брал надо мной верх до тех пор, пока не вмешалась империя. Вот как он смотрит на это дело. Его ненависть ко мне привычное для него чувство. Он верит в то, что в любое время может одержать надо мной победу. Веря в это, он подавляет ненависть ко мне. А я направляю его внимание туда, куда хочу: против империи:

Фейд-Раус наморщил лоб, силясь понять услышанное.

— Против императора?

"Пусть мой дорогой племянничек отведает и этого, — подумал барон. -Пусть примерит на себя: император Фейд-Раус Харконнен. Пусть спросит себя, сколько это стоит. Конечно, такое стоит больше, чем жизнь старого дяди, чьими стараниями мечта может стать явью!?

Очень медленно Фейд-Раус провел по губам кончиком языка. "Может ли быть правдой то, что говорит старый дурак??

— И при чем же тут Хават? — спросил он.

— Он думает, что сможет использовать нас против императора в качестве оружия мщения.

— И когда же?

— Дальше мести его планы не идут. Хават из числа людей, которые должны служить другим, но сам он этого не знает.

— Я многому научился у Хавата, — сказал Фейд-Раус, сознавая, что говорит правду. — Но чем больше я его узнавал, тем острее чувствовал, что нам нужно от него избавиться, и как можно скорее.

— Тебе не понравилась мысль о том, что он может за тобой следить?

— Хават следит за всеми.

— Он может возвести тебя на трон. Хават хитер и очень опасен, но я еще не отменил для него противоядие. Кинжал тоже опасен, Фейд, но на него есть ножны. Яд — ножны для Хавата. Когда мы уберем противоядие, смерть заключит его в ножны — навсегда.

— В некотором смысле все это похоже на арену, — заметил Фейд-Раус. -Притворство внутри притворства. Нужно следить за тем, куда уклонился гладиатор, куда он посмотрел, как он держит нож.

Он видел, что его слова понравились дяде. При этом он подумал: "Да! Как на арене. И лезвие — ум!?

— Теперь ты понимаешь, как нуждаешься во мне, Фейд? — спросил барон. — Я еще могу быть полезен.

«Кинжал полезен, пока не притупится», — подумал Фейд-Раус, а вслух произнес:

— Да, дядя.

— А теперь, — сказал барон, — мы вместе отправимся в помещение рабов. И я прослежу за тем, как ты собственными руками убьешь всех женщин в крыле удовольствий.

— Дядя?

— У нас будут другие женщины, Фейд. Но я уже сказал, что больше не допущу ошибки.

Лицо Фейд-Рауса потемнело.

— Дядя, вы...

— Ты примешь это наказание и кое-что вынесешь из него, — сказал барон.

Фейд-Раус увидел злорадство в глазах дяди. «И я должен помнить эту ночь, — сказал он. — И помня ее, я должен помнить другие ночи».

— Ты не откажешься, — сказал барон.

«Что бы он сделал, если бы я отказался?» — спросил себя Фейд-Раус. Но он знал, что существовали более изощренные наказания, которые бы согнули его еще более грубо.

— Я тебя знаю, Фейд. Ты не откажешься.

"Хорошо, — подумал Фейд-Раус. — Сейчас ты мне нужен, я это понимаю. Сделка заключена. Но я не всегда буду в тебе нуждаться. И когда-нибудь...?

Глава 2

«Я видел много правителей Великих домов, но никогда не встречал свинью более тучную и опасную, чем эта», — сказал себе Зуфир Хават.

— Можешь говорить со мной откровенно! — прогремел барон. Он откинулся на спинку суспензорного кресла, устремив на Хавата взгляд заплывших жиром глаз.

Старый ментат посмотрел на гладкую поверхность разделяющего их стола и отметил его помпезную отделку. В этом, как и в красных стенах совещательной комнаты барона, и в пряных запахах трав, сквозь который пробивался более сильный запах мускуса, был виден вкус барона.

— Ты не заставишь меня остаться лишь пассивным исполнителем, пославшим Раббана. Это предупреждение только потому, что ты так захотел, сказал барон.

Морщинистое лицо старого Хавата осталось бесстрастным, не отразив ни одного из обуревающих ментата чувств. — Я хочу знать, — продолжал барон, — какие признаки на Арраки дали тебе пищу для подозрений относительно Салузы Второй. Одних твоих слов насчет того, что император якобы находится в какой-то связи с Арраки и этой таинственной планетой, недостаточно. Я послал столь поспешное предупреждение Раббану лишь потому, что туда отправлялся лайнер. Ты сказал, что промедление недопустимо. Очень хорошо, но теперь я должен получить объяснения.

«Он слишком много болтает, — подумал Хават. — Он не похож на Лето. Тот мог сообщить обо всем, что мне нужно, лишь одним движением бровями или руки. И на старого герцога он не похож. У того одно сказанное с определенным выражением слово заменяло целое предложение. А эта глыба! Тот, кто его уничтожил бы, сделал бы ценный подарок человечеству».

— Ты не уйдешь отсюда до тех пор, пока я не получу полного и подробного объяснения, — предупредил ментата барон.

— Вы недооцениваете Салузу Вторую, — сказал Хават.

— Это колония для уголовников, — возразил барон. — На Салузу Вторую посылаются отбросы со всей Галактики. Что еще мы должны знать?

— Условия на тюремной планете более деспотичны, чем где-либо еще, возразил Хават. — Вы слышите о том, что смертность там составляет более шестидесяти процентов. Вы слышите о том, что император практикует там все формы деспотизма. Вы слышите обо всем этом и не задаете вопросов. — Император не позволяет Великим домам обследовать эту планету, проворчал барон. — Но и в мои подземные темницы он тоже не заглядывает.

— И это... — Хават приложил к губам костлявый палец, — отбивает у вас охоту проявлять любопытство в отношении Салузы Второй?

— Некоторыми тамошними делами нельзя похвастаться.

Хават позволил себе улыбнуться — чуть заметно, одними губами. Глаза его блеснули в свете глоуглоба, когда он посмотрел на барона.

— И вы никогда не задумывались о том, где император берет своих сардукаров?

Барон поджал свои толстые губы, сделавшись похожим на обиженного ребенка. Голос его был сердитым, когда он сказал:

— Он проводит наборы рекрутов... так говорят... существует воинская повинность...

— Ха! — не выдержал Хават. — То, что вы слышите о подвигах сардукаров, это ведь не слухи! Эти сведения получены из первых рук, от тех немногих выживших, кому приходилось сражаться с сардукарами.

— Сардукары — превосходные солдаты, это несомненно, — сказал барон. -Но, думаю, мои собственные легионы...

— Являются в сравнении с ними группой туристов! — фыркнул Хават. -Думаете, я не знаю, почему император обрушился на дом Атридесов?!

— Это не та область, в которой тебе можно строить догадки, предупредил барон.

«Неужели даже ему неизвестно, чем руководствовался император?» подумал Хават.

— Моим догадкам открыта любая область, если только для этого вы меня наняли, — сказал Хават. — Я — ментат. От ментата нельзя скрыть ни информацию, ни расчеты.

Барон посмотрел на него долгим взглядом, потом сказал:

— Говори то, что ты должен говорить, ментат!

— Падишах-император обрушился на дом Атридесов потому, что военачальники герцога, Гурни Хэллек и Дункан, готовили воинов, маленькое войско, почти таких же великолепных, как сардукары. Некоторые из них были даже лучше. И герцог собирался увеличить свое войско, сделать его таким же, как у императора.

Обдумав это открытие, барон спросил:

— И что собирались делать с ним Атридесы?

— Это следует, из тех суровых испытаний, которым подвергались рекруты.

Барон с сомнением покачал головой.

— Уж не Свободных ли вы имеете в виду?

— Именно их.

— Ха! Зачем же было тогда предупреждать Раббана? После разгрома, учиненного сардукарами, и после репрессий Раббана Свободных осталось не больше горсточки.

Хават молча посмотрел на него.

— Не больше горсточки! — повторил барон. — Только в прошлом году Раббан убил их шесть тысяч!

Но Хават молчал.

— А годом раньше число убитых составляло девять тысяч, — сказал барон. — И сардукары, прежде чем уехать, отчитались почти за двадцать тысяч.

— А сколько потеряли за последние два года войска Раббана? — спросил Хават.

Барон потер подбородок.

— Ему, конечно, пришлось вести усиленную вербовку. Его агенты давали весьма экстравагантные обещания и...

— Скажем, тридцать тысяч для круглого числа? — спросил Хават.

— Такая цифра, пожалуй, чересчур велика.

— Совсем наоборот, — не согласился Хават. — Я, подобно вам, могу читать в докладах Раббана между строк. И вам, конечно, должны быть понятны мои отчеты о полученных от наших агентов сведениях.

— Арраки — суровая планета, — сказал барон. — Потери от бурь могут... — Мы оба знаем, сколько списывается на бури, — возразил Хават.

— Что из того, если мы потеряли тридцать тысяч? — жестко спросил барон. Его лицо потемнело от прилившей крови.

— По вашим собственным подсчетам, — сказал Хават, — он убил пятнадцать тысяч более чем за два года, потеряв при этом в два раза больше людей. Вы говорите, что сардукары отчитались еще в двадцати тысячах. Я видел отчет по их возвращении из Арраки. Если убили двадцать тысяч, то их потери составили пять человек к одному. Почему вы не хотите посмотреть этим цифрам в лицо, барон, и понять, что они означают?

— Это твоя обязанность, ментат, — нарочито ледяным тоном проговорил барон. — Что же они означают?

— Я давал вам цифры, сообщенные Дунканом Айдахо после посещения им сьетча, — сказал Хават. — Они выверены. Имей они даже двести пятьдесят сьетчей, их население должно составлять около пяти миллионов. По моим подсчетам, у них по крайней мере в два раза больше общин. На такой планете вы только зря тратите свои людские резервы.

— Десять миллионов, — Щеки барона дрогнули от изумления.

— По меньшей мере.

Барон поджал жирные губы. Похожие на бусинки глаза, не мигая, уставились на ментата. "Действительно ли таковы его расчеты? — размышлял он. — Как такое могло пройти незамеченным??

— Мы не нанесли им сколько-нибудь существенного ущерба, — сказал Хават. — Мы лишь уничтожили некоторое количество наименее выносливых особей и сделали сильных еще более сильными — точно так же, как на Салузе Второй.

— Опять Салуза Вторая? — взревел барон. — При чем тут планета-тюрьма императора?

— Человек, выживший на Салузе Второй, становится жестче, чем большинство других людей, — сказал Хават. — А когда к этому прибавляется превосходная военная подготовка...

— Чепуха! Судя по вашим доводам, вы считаете, что я могу принимать Свободных в солдаты после тех репрессий, которым они подвергались со стороны моего племянника?

Хават холодно проговорил:

— Разве вы не подвергаете репрессиям некоторые ваши отряды? Репрессии имеют и положительную сторону: ваши солдаты лучше многих других. Будучи солдатами барона, они все время помнят об острастке.

Барон молчал, не отводя взгляд от ментата. Новые возможности?.. Не дал ли Раббан в руки дома Харконненов мощное оружие, сам того не предполагая?

Наконец он спросил:

— Как же можно быть уверенным в лояльности таких рекрутов?

— Я бы разбил их на небольшие отряды, не больше взвода, — сказал Хават. — Я бы перестал притеснять их и изолировал бы от обучающих кадров, состоящих из людей, которые знают их подноготную, преимущественно таких, которые пережили ситуацию преследования. Потом я внушил бы им мистическую мысль о том, что их планета на самом деле была тайным местом воспитания сверхсуществ, подобных им. И в то же время я показал бы им, что могут заработать подобные сверхлюди: богатая жизнь, красивые женщины, красивые дома... все, что пожелаешь.

Барон согласно кивал:

— То, что имеют у себя дома сардукары.

— Рекруты со временем начинают верить, что место, подобное Салузе Второй, почетно, поскольку оно произвело на свет их — элиту. Рядовые сардукары во многих отношениях ведут такую же жизнь, что и члены Великих домов. — Что за мысль! — прошептал барон.

— Вы начинаете прозревать, — сказал Хават.

— Где же это началось? — спросил барон.

— А откуда берет начало дом Коррино? Были ли на Салузе Второй люди до того, как император послал туда первую партию заключенных? Бьюсь об заклад, что даже герцог Лето, ваш сводный кузен, не задумывался над этим. Задавать подобные вопросы рискованно.

В глазах барона засветилось понимание.

— Тайна Салузы Второй тщательно охраняется. Используется любая выдумка, чтобы...

— А что там скрывать? — вставил Хават. — Что у падишаха-императора есть планета-тюрьма? Это и так всем известно. Что у него есть...

— Граф Фенринг! — выдохнул барон.

Хават замолчал, озадаченно глядя на барона.

— Что «граф Фенринг»?

— Несколько лет назад, — припомнил барон, — этот имперский хлыщ прибыл на день рождения моего племянника в качестве официального наблюдателя и для того, чтобы... мм... чтобы завершить деловые переговоры между императором и мной.

— И что же?

— Я, помнится, сказал что-то насчет создания планеты-тюрьмы на Арраки. Фенринг...

— Что же, буквально, вы сказали? — спросил Хават.

— Это было довольно давно и...

— Мой господин барон, если вы желаете извлечь из моего служения вам пользу, вы должны снабдить меня соответствующей информацией. Записывался ли этот разговор?

Лицо барона потемнело от гнева.

— Ты дотошен, как Питер! Я не люблю...

— Питера с вами больше нет, мой господин, — сказал Хават. — Кстати, что с ним случилось на самом деле?

— Он стал слишком много себе позволять! — фыркнул барон.

— Вы уверяли меня, что не бросаетесь полезными людьми, — сказал Хават. — Собираетесь ли вы и дальше запугивать меня бесполезными угрозами и посулами? Мы обсуждали, что вы сказали Фен рингу.

Барон с трудом овладел собой. «Придет время, и я припомню, как ты вел себя со мной!» — подумал он.

— Одну минутку, — сказал барон, возвращаясь памятью к встрече в большом холле. Это помогло ему отчетливо вспомнить то, что происходило в тот день в конусе молчания. — Я сказал что-то насчет другого решения проблемы Арраки и о том, что планета-тюрьма императора вдохновляет меня на соперничество с ним.

«Ведьмина кровь!» — выругался про себя Хават.

— А что сказал Фенринг?

— Именно тогда он начал расспрашивать меня о тебе.

Хават откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Так вот почему они начали следить за Арраки, — сказал он. «Что ж, что сделано, то сделано». Он открыл глаза. — Теперь они, должно быть, наводнили шпионами всю планету. Два года?

— Но мое невинное предположение конечно же не могло...

— В глазах императора ничто не может быть невинным! Каковы были ваши инструкции Раббану?

— Они заключались лишь в том, чтобы заставить Арраки бояться нас.

Хават покачал головой.

— Теперь у вас есть два выхода, барон. Вы можете перебить всех туземцев или...

— Потратить на это все силы?

— А вы предпочитаете, чтобы император и Великие дома, которые пойдут за ним, примчались сюда и вычистили весь Гъеди Прайм, как перезрелую тыкву?

Барон внимательно посмотрел в лицо ментата:

— Они не посмеют!

— Вы уверены в этом?

Губы барона дрогнули.

— Что вы предлагаете?

— Оставить в покое вашего дорогого племянника Раббана.

— Как оставить... — барон непонимающе уставился на Хавата.

— Не шлите ему больше людей и вообще никакой помощи. На его послания отвечайте, что слышали о его ужасных способах правления на Арраки и намерены при первой же возможности поправить дело. Я устрою так, что некоторые ваши послания попадут в руки имперских шпионов. — Но как быть со спайсом, с годовым доходом, с...

— Требуйте свою часть, но будьте умеренны в своих требованиях. Запросите у Раббана твердо установленную сумму. Мы можем...

Барон протестующе поднял руку.

— Но как я могу быть уверенным в том, что мой вечно недовольный племянник не...

— На Арраки еще остались наши шпионы. Сообщите Раббану, что он или соглашается на ту долю спайса, которую вы для себя установили, или будет смещен.

— Я знаю своего племянника, — сказал барон. — Такие меры заставят его лишь усилить репрессии против населения Арраки.

— Разумеется! — воскликнул Хават. — Вам и не нужно, чтобы они прекратились! Вам лишь нужно сохранить в чистоте свои руки. Пусть Раббан создает для вас Салузу Вторую — вам даже не придется посылать ему заключенных: к его услугам все население Арраки. Если Раббан будет преследовать людей, чтобы выколотить из них вашу долю, то императору не нужно будет искать других причин. Для того чтобы подвергать планету мучениям, такой причины вполне достаточно. А вы, барон, ни словом, ни делом не должны показать, что другая причина все же существует.

Барон не смог скрыть своего восхищения.

— Да, Хават, ты хитрец. Ну а как же мы переберемся на Арраки и извлечем пользу из того, что подготовит Раббан?

— Это самое простое, барон. Если с каждым годом вы будете завышать свою долю, очень быстро создастся критическая ситуация. Когда количество продукции резко сократится, вы сможете отстранить Раббана и занять его место... чтобы исправить положение.

— Подходяще, — сказал барон. — Но я могу почувствовать себя усталым от всего этого и подготовлю себе замену. Этот другой и подготовит для меня Арраки.

Хават испытующе всматривался в круглое лицо собеседника. Наконец он медленно кивнул.

— Фейд-Раус! — сказал он. — Вот она, причина теперешних репрессий! Вы и сами хитрец, барон. Возможно, нам удастся соединить оба этих плана. Да, ваш Фейд-Раус поедет на Арраки как спаситель. Он сможет поладить с народом.

Барон улыбнулся. И спросил себя: "Интересно, как это стыкуется с собственными планами Хавата??

Видя, что разговор окончен, Хават встал и вышел из комнаты с красными стенами. По пути он думал о тех тревожащих его недомолвках, которые сквозили в каждом донесении с Арраки. Этот новый религиозный вождь, на которого намекал Гурни Хэллек из своего укромного места среди контрабандистов, этот Муаддиб...

«Возможно, мне не стоило советовать барону позволить этой религии расцветать пышным цветом? — сказал он себе. — Но хорошо известно, что репрессии создают благоприятную почву для процветания религии».

И он подумал о донесениях Хэллека, о военной тактике Свободных. В ней было много от самого Хэллека... и от Айдахо... и даже от него, Хавата. «Выжил ли Айдахо?» — спросил он себя.

Это был праздный вопрос. Он еще не спрашивал себя, возможно ли, чтобы смог выжить Пол. Он знал, однако: барон убежден, что все Атридесы мертвы. Ведьма Бене Гессерит была его оружием, как признался сам барон. А это могло означать лишь конец всего — даже собственного сына этой женщины. "Какую же смертельную ненависть она должна была питать к Атридесам, подумал он. — Она сравнима лишь с моей ненавистью к барону. Будет ли мой удар таким же сокрушительным, каким был ее удар??

Глава 3

Пол Муаддиб помнил, что он ел что-то с примесью спайса. Он цеплялся за это воспоминание, потому что оно было исходной точкой и, придерживаясь ее, он мог говорить себе, что его мгновенно возникшее знание было только сном.

"Я — сцена для происходящих процессов, — сказал он себе. — «Я жертва несовершенного зрения, расового сознания и его ужасной цели».

Он не мог отделаться от страха, что преступил пределы своих возможностей, затерялся во времени, где прошлое, будущее и настоящее настолько перепутались, что их стало невозможно отличить друг от друга. Это было нечто вроде усталости зрения, и возникло оно, он это понимал, от постоянной необходимости сохранять в себе предвидение будущего, как род памяти, тогда как память связана с прошлым.

«Чани приготовила для меня эту еду», — вспомнил он.

Но Чани с их сыном — Лето Вторым — была далеко, спрятанная в одном из новых, содержащихся в строгой тайне сьетчей, в полной безопасности.

Или всему этому только еще предстояло случиться?

Нет, уверял он себя, ибо Алия Странная, его сестра, уехала туда вместе с его матерью и с Чани — далеко на юг, где солнце было горячим и куда было двадцать тамперов езды. Они отправились в паланкине Преподобной матери, установленном на спине дикого Создателя.

Он отвратился мыслями от возможности путешествия на гигантском черве и спросил себя: "Может быть, Алии только еще предстоит родиться??

«Я участвовал в раззии, — припомнил Пол. — Мы совершили вылазку, чтобы освободить воду из тел наших мертвых в Арракине. И я нашел останки своего отца в погребальном костре. Я почтил его память и поместил череп отца в Скалу Свободных, ту, что смотрит на Хверг Пасс».

Или это только еще будет?

«Мои раны — реальность, — убеждал себя Пол. — Мои шрамы — реальность. Гробница с останками моего отца — реальность».

Все еще оставаясь в полудремотном состоянии. Пол вспомнил, что Хара, жена Джемиза, входила к нему без приглашения, чтобы сообщить, что в коридоре сьетча драка. Прежде чем женщины и дети были отправлены далеко на юг, все жили в промежуточном сьетче. Хара стояла у входа во внутреннюю комнату, и черные крылья ее волос удерживались цепочкой из водных колец. Она раздвинула занавеси у входа и сказала, что Чани кого-то убила.

«Это было на самом деле, — сказал себе Пол. — Это реальность, а не порождение временных изменений».

Пол вспомнил, что выбежал в коридор и нашел Чани, стоящую в коридоре под желтым глоуглобом. На ней было блестящее голубое одеяние с отброшенным на спину капюшоном. Тонкие черты лица застыли в напряжении. Она вложила криснож в ножны. Группа людей поспешно удалялась по коридору, унося труп. И Пол вспомнил, как подумал тогда: «Всегда можно узнать, что несут мертвое тело».

Водные кольца Чани, которые она, оставаясь в сьетче, носила на повязанной вокруг шеи ленте, звякнули, когда она обернулась к Полу.

— Чани, что это?

— Я уничтожила того, кто пришел вызвать тебя на бой, Узул.

— Ты его убила?!

— Да. Но, возможно, мне следовало бы оставить его для Хары. (И Пол вспомнил, как стоящие вокруг них люди согласно закивали. Даже Хара рассмеялась).

— Но ведь он пришел бросить вызов мне?

— Ты сам учил меня своему сверхъестественному искусству, Узул.

— Конечно! Но тебе не следовало бы...

— Я рождена в пустыне, Узул. Я знаю, как пользоваться крисножом.

Он подавил гнев и попытался говорить спокойно:

— Все это так, Чани, но...

— Я больше не ребенок, который охотится в сьетче при свете ручных глоуглобов на скорпионов. Я не играю в игры, Узул.

Пол, удивленный непонятной ему яростью, которая угадывалась под внешним спокойствием, пристально посмотрел на нее.

— Как боец он ничего не стоил, Узул, — пояснила Чани. — Ради такого, как он, я не стала отрывать тебя от твоих размышлений. — Она подошла ближе, глядя на него исподлобья: — Кроме того, не сердись, любимый... Когда станет известно о том, что бросившему вызов придется смотреть в лицо мне и принять позорную смерть от руки женщины Муаддиба, не много найдется желающих бросить вызов ему самому, — чуть слышно проговорила она...

«Да, — сказал себе Пол. — Все так и было. Прошлое было правдивым. Число желающих проверить остроту клинка Муаддиба сошло на нет».

Где-то, за пределами мира грез, послышался слабый намек на движение, крик ночной, птицы.

?Я грежу, — сказал себе Пол. — На меня повлияла еда со спайсом".

И все же его не покидало чувство покинутости. Он спросил себя, не могло ли случиться так, что его Ра-дух унесся в какой-то мир, где, как верили Свободные, он ведет свое истинное существование — в алам алмитал, мир образов, в метафизическое царство, где не действовало ни одно физическое ограничение. И ему был ведом страх при мысли о таком месте, потому что снятие всех ограничений означало исчезновение всех точек опоры. Оказавшись среди метафизического ландшафта, он не смог бы сориентироваться и сказать: "Я есть "Я", потому что я здесь".

Его мать однажды сказала: «Свободные разделяются на группы в зависимости от того, как они относятся к тебе».

«Теперь я, должно быть, пробуждаюсь», — сказал себе Пол. Ибо это было в действительности — слова, произнесенные его матерью, леди Джессикой, теперь Преподобной матерью Свободных, проходили через реальность.

Джессика с благоговением относилась к религиозным связям между ней и Свободными, Пол это знал. Ей не нравилось, что люди обоих сьетчей и грабены воспринимают Муаддиба как ЕГО. И она без устали расспрашивала людей из разных племен, рассылала сайадинских шпионов, собирала воедино их сведения и размышляла над ними.

Она цитировала ему аксиому Бене Гессерит: «Когда религия и политика идут в одной упряжке, те, кто ею правит, верят в то, что никто не сможет встать на их пути. Их скачка становится все более безрассудной: быстрее, быстрее и быстрее! Они отбрасывают все мысли о возможных препятствиях и забывают о том, что человек, ослепленный скоростью, видит обрыв лишь тогда, когда уже поздно что-то сделать».

Пол вспомнил, как сидел в апартаментах своей матери, во внутренней комнате, где царил полумрак от свисающих повсюду темных занавесей, расписанных сценами из мифологии Свободных. Он сидел там, слушал ее и отмечал, как она вела наблюдения. А делала она это непрерывно, даже тогда, когда ее глаза были опущены. В уголках ее рта появились новые морщинки, но волосы по-прежнему были похожи на отполированную бронзу. В глубине ее широко расставленных зеленых глаз притаилась вызванная спайсом бездонная синева.

— Религия Свободных проста и практична, — сказал он.

— Ничто, относящееся к религии, не может быть простым, — предупредила она.

Но Пол, видевший мрачное будущее, которое все еще угрожало им, почувствовал, как в нем поднимается гнев. Его ответ был лаконичен:

— Религия объединяет наши силы.

Но дух разлада и противоречий не покидал его весь тот день. Это был день церемонии обрезания маленького Лето. Причины растерянности Джессики были отчасти понятны Полу. Она никогда не признавала его «юношеский брак» с Чани. Но Чани произвела на свет сына Атридесов, и Джессика не сочла возможным отвергать ребенка и его мать.

Наконец, шевельнувшись под его взглядом, Джессика сказала:

— Ты считаешь меня противоестественной матерью?

— Конечно же нет.

— Я замечаю, как ты смотришь на меня, когда я бываю с Алией. История твоей сестры тебе тоже непонятна.

— Я знаю, почему Алия такая необычная, — сказал он. — Она была еще не рождена, когда ты изменяла Воду Жизни. Она...

— Ты не можешь знать этого! — сердито оборвала его мать.

И Пол, внезапно ощутивший невозможность выразить полученное из Времени знание, сказал лишь одно:

— Я не считаю тебя противоестественной.

Она поняла его страдания:

— Есть одно обстоятельство, сын.

— Какое?

— Я по-настоящему люблю твою Чани. Я принимаю ее.

"Это было на самом деле так, — подумал Пол. — Я ясно видел это в измененном Времени.

Возвращение уверенности дало ему новую зацепку в реальном мире. Частицы истинной реальности начали проникать в его сознание сквозь оболочку грез. Внезапно он осознал, что находится в пустынном лагере, эрге. Чани установила на песчаном полу их стилтент, чтобы они могли побыть друг с другом, — Чани, его душа. Чани, его сихайя, нежная, как весна пустыни. Чани, возникшая из недр далекого юга.

Теперь он вспомнил, что, когда приходила пора сна, она пела ему песню песков:

Ритм этой песни воспроизводил размеренную поступь людей, бредущих по песку, напоминая чуть слышный шелест песка под их ногами.

Он услышал, как под другим тентом кто-то наигрывает на бализете. И он вспомнил о Гурни Хэллеке. В его снах лицо Гурни мелькало среди членов отряда контрабандистов; этот Гурни не видел его. Пола, и знал о Нем только то, что он — сын убитого герцога, жертва Харконненов. Стиль игры музыканта, его недюжинное мастерство воссоздали в памяти Пола образ того, кто играл на бализете сейчас. Это был Чат Прыгун, капитан федайкинов, команды смерти, охраняющей Муаддиба.

«Мы в пустыне, — вспоминал Пол. — Мы в центральном эрге, недалеко от патрулей Харконненов. Мне предстоит идти по пескам, приманить Создателя и взобраться на него, доказав тем самым, что я ловок и смел, как настоящий Свободный».

Он нащупал пистолет и нож, спрятанные за поясом, и почувствовал, как сгустилась вокруг него тишина. Это была особая тишина перед рассветом, когда ночные птицы замолкали, а существа, бодрствующие днем, еще не бросили вызов своему врагу-солнцу.

— Ты должен пробежать по пескам при свете дня, чтобы Шаи-Хулуд увидел тебя и узнал, что в тебе нет страха перед ним, — сказал Стилгар.

Пол сел, чувствуя слабость в не защищенном стилсьютом теле. Как ни осторожны были его движения, Чани все же услышала их. Из мрака тента раздался ее голос:

— Еще не совсем рассвело, любимый.

— Сихайя! — сказал он почти весело.

— Ты называешь меня своей «Весной пустыни», — сказала она, — но сегодня я — нечто другое. Я — сайадина, которая должна наблюдать за правильностью соблюдения церемонии.

Он начал прилаживать стилсьют.

— Ты сказала мне однажды слова из Китаб ал-Ибара, — сказал он. — Ты сказала мне: «Женщина — это поле, иди же к своему полю и возделывай его». — Я мать твоего первенца, — согласилась она.

В полутьме он видел, что она следит за каждым его движением, за тем, как он отлаживает на себе стилсьют для выхода в открытую пустыню.

— Тебе бы следовало полностью использовать время отдыха, — в ее голосе была любовь.

— Сайадина-наблюдательница не должна ограждать или предостерегать испытуемого, — напомнил он.

Она прижалась к нему и коснулась ладонью его щеки.

— Сегодня я и сайадина, и женщина.

— Тебе бы следовало передать обязанности наблюдения другому, — сказал он.

— Ожидание тягостно — я лучше буду рядом.

Прежде чем закрыть лицо, он поцеловал ее ладонь, потом приладил маску, повернулся и вышел из-под тента...

Прохладный воздух был еще сухой, в нем чувствовался аромат росы.

Но был в воздухе и другой запах, запах спайсовых масс, доносящийся с северо-востока, и этот запах сказал Полу о приближении Создателя.

Пол вышел на открытое пространство, остановился и стряхнул с мускулов сонное оцепенение. Над восточным горизонтом слабо засветилась зеленая полоска. Тенты его отряда казались в полутьме маленькими дюнами. Слева от себя он различил движение и понял, что люди из охраны увидели его пробуждение.

Они знали, какой опасности он смотрит сегодня в лицо, — каждый Свободный прошел через нее. Теперь они оставляли ему эти последние минуты одиночества с тем, чтобы он смог себя приготовить. Я должен сделать это сегодня", — твердо сказал он себе.

Он подумал об обретенной им силе, об отцах, присылающих к нему своих сыновей, чтобы он обучал их своим способам битвы; о стариках, внимавших ему на советах и следовавших его планам; о людях, возвращающихся из похода, чтобы подарить ему величайшую для Свободных похвалу: «Твой план удался, Муаддиб».

И все же самый слабый и самый низкорослый из воинов-Свободных мог сделать то, чего никогда еще не делал Пол. Он знал эту разницу, и его самолюбие страдало от этого.

Он не ездил верхом на Создателе. Вместе с другими он участвовал в учебных поездках и рейдах, но самостоятельного путешествия он не совершал ни разу, и пока он не сделает этого, мир его возможностей будет отличаться от возможностей остальных. Ни один истинный Свободный не мог смириться с таким положением дел. Он должен это сделать сам, он должен проехать на черве через великие южные земли — территорию в двадцать тамперов, лежащую за эргом, — не прибегая к помощи паланкина, которым пользовалась Преподобная мать, раненые и больные.

Память вернула его к ночной борьбе со своим внутренним "Я". Он усмотрел в ней странную параллель: если он одержит верх над Создателем, власть его упрочится; если он одержит верх над внутренним зрением, упрочится мера власти в нем самом. Но и над тем, и над другим простиралось скрытое во мгле пространство. Великая Смута, в которой, казалось, заблудились все Вселенные.

Разница в путях постигаемых им Вселенных смущала его: четкость мешалась с нечеткостью. И все же, рождаясь и становясь реальностью, видение получало собственную жизнь, оно росло и ширилось, варьируясь лишь незначительно. Ужасная цель оставалась. Расовое сознание оставалось. И над всем этим продолжала маячить тень джихада, кровавого и дикого.

Чани подошла к нему, крепко обхватив себя руками и искоса поглядывая на него, как делала всегда, когда хотела изучить его настроение.

— Расскажи мне о воде твоего родного края, Узул, — попросила она его, как когда-то давно.

Он видел, что она пытается отвлечь, его, рассеять его напряженность перед смертельным испытанием. Уже рассвело, и он отметил, что некоторые из его федайкинов уже складывают тенты.

— Я бы предпочел, чтобы ты рассказала мне о сьетче и о нашем сыне, сказал он. — Наш Лето по-прежнему командует своей бабушкой?

— Он командует Алией. И очень быстро растет — из него получится сильный воин.

— А как там, на юге?

— Когда помчишься на Создателе, увидишь все сам.

— Но я хотел бы увидеть это сначала твоими глазами.

— Там очень пустынно.

Он дотронулся до ее лба — в том месте, где его не закрывал капюшон.

— Почему ты не хочешь говорить о сьетче?

— Я уже сказала: сьетч кажется заброшенным местом, когда там нет мужчин. Это только место работы. Мы работаем на фабриках и в мастерских. Нужно готовить оружие, выращивать траву, чтобы управлять погодой, собирать спайс для взяток. Нужно обсаживать дюны, чтобы заставить их цвести и не дать им двигаться. Нужно ткать материю и ковры, запасаться топливом. Нужно учить детей, внушая им, что сила племени не может исчезнуть.

— Значит, в сьетче нет ничего радостного?

— Дети — радость. Мы следим за соблюдением ритуалов. У нас достаточно еды. Иногда одна из нас может поехать на север, чтобы разделить ложе со своим мужчиной: жизнь должна продолжаться.

— А моя сестра Алия? Как ее воспринимают люди?

Чани повернулась к нему во все усиливающемся свете дня.

— Мы поговорим об этом в другой раз, любимый.

— Лучше поговорим об этом сейчас.

— Тебе следует беречь силы для испытания.

Он видел, что затронул нечто чувствительное, слышал сомнения в ее голосе.

— Неизвестность доставляет больше тревог, — возразил он.

Тогда она сказал:

— Бывают недоразумения из-за странности Алии. Женщины боятся, видя, что ребенок, еще младенец, говорит... о вещах, знать которые следует только взрослым. Они не понимают, что Алия претерпела изменения во чреве матери, которые сделали ее взрослой.

— Были какие-нибудь неприятности? — спросил он и подумал: «В своих видениях я видел, что с Алией будут неприятности».

Чани посмотрела вбок, на растущую полосу света над горизонтом.

— Некоторые из женщин потребовали от Преподобной матери, чтобы она изгнала демонов из своей дочери. Они все время повторяли цитату из Библии: "Да не позволь ведьме жить среди нас!?

— И что же моя мать?

— Она изложила священный закон и отослала женщин назад. Она сказала: «Если Алия возбуждает беспокойство, то это ошибка тех, кто наделен властью. Они должны предвидеть беспокойство и предупредить его». И она попыталась объяснить, как повлияли на Алию изменения во чреве.

«С Алией может произойти несчастье», — подумал Пол.

Налетевший ветер бросил ему в лицо горсточку песка, пахнувшего спайсом.

— Эл Сайал, песчаный дождь, провозвестник утра, — сказал Пол.

Он посмотрел на серый пустынный ландшафт, ландшафт, достойный всяческой жалости, на пески, создававшие сами себя. Сухая полоса прочертила темный угол на юге — знак того, что шторм создает там свой статический заряд. Прогремел долго не смолкающий раскат грома.

— Голос, устрашающий землю, — прошептала Чани.

Большая часть его людей уже сложила свои тенты. Все вокруг него шло согласно раз заведенному порядку, не требовавшему распоряжений.

«Отдавай настолько меньше приказов, насколько это возможно», — учил его когда-то отец... когда-то, давным-давно. — «И если уж ты отдал какой-то приказ, ты не должен отступать от него».

Свободные инстинктивно придерживались этого правила.

Хозяин Воды завел утреннюю песню, и голос его был отчетливо слышен в тиши.

— Кто может отвести руку ангела смерти? Как решит Шаи-Хулуд, так тому и быть.

Пол слушал, узнавая слова, потому что этими же словами начиналась песня смерти, эти слова повторяли его федайкины из отряда смерти перед тем, как броситься в бои.

"Появится ли сегодня в скале новая гробница, отмечающая уход еще одной души? — спросил себя Пол. — Будут ли останавливаться здесь люди, добавляя еще по камню, вспоминая умершего Муаддиба??

Он знал, что подобная возможность существует в числе других на линиях будущего, отходящего от его положения во временном пространстве.

Несовершенство видения мешало ему. Чем больше сопротивлялся он своей ужасной цели, чем яростнее боролся против джихада, тем беспорядочнее становились его предвидения. Все его будущее становилось подобно реке, несущейся к бездне. То было хаотичное "переплетение связей, а за ним туман и облака.

— Стилгар уже близко, — сказала Чани. — Теперь я должна покинуть тебя, любимый: теперь я — сайадина и обязана следить за ритуалом, чтобы о нем можно было дать правдивое сообщение в хронике. — Она посмотрела на него, и на какое-то мгновение самообладание изменило ей. Однако она тут же взяла себя в руки. — Когда все кончится, я приготовлю тебе завтрак своими руками, — сказала она и ушла.

Стилгар шел к ним по песку, и легкое облако пыли вилось вокруг него. Взгляд кажущихся двумя черными провалами глаз был устремлен на Пола. Казалось, что и его черная борода, мелькавшая под маской стилсьюта, и морщины впалых щек были высечены ветром, как борозды на камнях.

Другой человек нее на древке знамя Пола — зеленое с черным знамя с водой племени в древке, — ставшее уже легендой края. С некоторым оттенком гордости Пол подумал: «Я не могу сделать даже самой простой вещи без того, чтобы она не вошла в легенду. Они запомнят все: и как я приветствовал Стилгара, и все другие мои движения. Жизнь ли, смерть ли — все станет легендой. Я не имею права умирать. Если я умру, от — меня останется только легенда, и тогда ничто уже не сможет остановить джихад».

Стилгар воткнул древко в песок возле Пола и опустил руки.

Синие-в-синем глаза хранили все то же непроницаемое выражение. И Пол подумал о том, что его собственные глаза уже начали вбирать в себя этот цвет.

— Они отрицают наше право на хайру! — сурово произнес Стилгар, как того требовал ритуал.

Пол ответил ему так, как учила его Чани:

— Кто может отрицать право Свободного ходить или ездить там, где он захочет?

— Я — наиб, — сказал Стилгар, — и никогда не сдаюсь врагу живым. Я нога треножника смерти, который уничтожает наших врагов. Воцарилось молчание.

Пол посмотрел на других Свободных, которые сгрудились на песке за спиной Стилгара. Они стояли неподвижно — молчаливый символ того, что Свободные — это люди, чья жизнь состоит из смерти; это народ, все дни которого наполнены только скорбью и гневом, если не считать той мечты, которой заразил их перед смертью Льет-Кайнз.

— Где Бог, который поведет нас через просторы пустыни? — вопрошал Стилгар.

— Он всегда с нами, — нараспев отвечали Свободные.

Стилгар расправил плечи, подошел к Полу и тихо проговорил:

— А теперь запомни то, что я тебе скажу. Делай это просто и прямо, никаких фантазий. Наши сыновья проделывают это в двенадцать лет, а тебе на шесть лет больше. Но ты не рожден для этой жизни и поэтому будь осторожен. Не нужно показывать никому свою храбрость: мы и так знаем, что ты храбр. Все, что ты должен сделать, это вызвать Создателя и оседлать его.

— Я запомню.

— Постарайся. Я не хочу, чтобы мои уроки пропали даром.

Из-под своего плаща Стилгар достал пластиковую палку примерно в метр длиной. Один конец ее был заострен, на другом имелась трещотка.

— Я сам сделал этот тампер. Возьми его, он хорош.

Принимая тампер. Пол ощутил теплую и гладкую поверхность пластика.

— Твои крючья у Шишакли, — сказал Стилгар. — Он передаст их тебе вон у той дюны. — Он указал направо. — Вызови большого Создателя, Узул, покажи нам пример.

Пол отметил необычное выражение голоса Стилгара. Оно было двойственным, как будто с ним говорил и человек, соблюдающий ритуал, и друг, беспокоящийся о Нем. В это мгновение солнце показалось из-за горизонта, внезапно брызнув лучами. Небо осветилось серебристо-голубым светом, который предупреждал, что день будет даже для Арраки исключительно сухим и знойным.

— Наступило время палящего зноя, — сказал Стилгар. Теперь это был только человек, исполняющий ритуал. — Иди, Узул, оседлай Создателя и путешествуй по песку, как подобает вождю людей.

Пол отсалютовал своему знамени, отметив, что теперь, когда исчез предрассветный ветер, зеленый с черным флаг повис безжизненными складками. Он повернулся к дюне, на которую указывал Стилгар, — грязно-коричневому склону с С-образной вершиной. Большая часть людей отряда уже двигалась в противоположном направлении, взбираясь на другие дюны, окружающие лагерь. На пути Пола осталась лишь одна завернутая в плащ фигура: Шишакли, капитан команды федайкинов; из под его маски и стилсьюта виднелись одни глаза.

Как только Пол приблизился к нему, Шишакли протянул ему две тонкие стрелы, в полтора метра длиной, с острыми блестящими крючьями на одном конце и зажимами на другом.

Пол, согласно ритуалу, принял их в левую руку.

— Это мои собственные крючья, — голос Шишакли прозвучал хрипло, — они никогда еще меня не подводили.

Пол кивнул, храня, как требовалось, молчание, и пошел мимо капитана вверх по склону дюны. Оказавшись на вершине, он оглянулся и увидел, что люди, сгрудившиеся на соседних вершинах, похожи в своих развевающихся плащах на рой крылатых насекомых. Теперь он стоял на песчаном гребне один, и лишь линия горизонта, плоская и неподвижная, простиралась перед ним. Стилгар выбрал для него хорошую дюну: более высокая, чем те, что ее окружали, она была хорошим местом для наблюдения.

Наклонившись, Пол погрузил тампер глубоко в песок, с подветренной стороны дюны, чтобы максимально увеличить расстояние передачи звука. Потом он помедлил, вспоминая насущные уроки и вопросы жизни и смерти, которые встали перед ним вплотную.

Когда он нажал на задвижку, тампер, будто очнувшись, начал свое «ламп! ламп! ламп!». Гигантский червь — Создатель — должен услышать эти звуки и начать свое движение к их источнику. Пол знал, что, обладая крючьями, он может взобраться на самый верхний изгиб на спине Создателя: и пока передний край кольца-сегмента держится открытым с помощью крюка, червь не станет стремиться закопаться в песок. Напротив, он постарается держать свое гигантское тело как можно дальше от поверхности песка, чтобы защитить открытый сегмент от попадания песка, раздражающего самую чувствительную часть туловища.

«Я — песчаный наездник», — сказал себе Пол.

Он посмотрел на крючья, зажатые в его левой руке, и подумал о том, что стоит ему зацепиться ими за выступ огромного бока чудовища, как оно развернется и направится туда, куда нужно ему. Полу. Он видел, как это делается, — ему помогали взбираться на червя для короткой тренировочной поездки. На пойманном черве можно было мчаться до тех пор, пока он не ляжет, выдохнувшийся и неподвижный, на песок, и тогда нужно будет вызывать нового Создателя.

Когда он выдержит это испытание, думал Пол, он сможет совершить двадцатитамперную поездку в южную часть планеты, где живут спрятанные от погромов женщины и дети Свободных и где он сможет отдохнуть и восстановить силы.

Он поднял голову и посмотрел в сторону юга, напомнив себе о том, что вызов Создателя из территории, находящейся в непосредственной близости к эргу, чреват неожиданностями: еще неизвестно, как поведет себя в этих условиях Создатель.

"Ты должен точно рассчитать размеры Создателя, — объяснил ему Стилгар. — Ты должен стоять достаточно близко к нему — чтобы суметь взобраться на него на ходу, но и не так близко, чтобы он мог тебя проглотить.

Внезапно решившись. Пол освободил запор тампера. Клапан задвигался, и звук, похожий на барабанный бой, разнесся по пескам: "Ламп... ламп... ламп...?

Он выпрямился и, глядя на горизонт, вспомнил слова Стилгара: «Внимательно следи за знаками приближения червя. Помни, что приближение его к там перу редко бывает незаметным. В то же время держи ухо востро: его обычно раньше слышишь, чем видишь».

И предостерегающие слова Чан и, которые она шептала ночью, когда ее переполнял страх за него, тоже всплыли в его памяти: «Когда встанешь на пути Создателя, схоронись под своим плащом и весь, до последней своей жилки, уподобься песку, неподвижной застывшей дюне».

Пристально вглядываясь в горизонт, он слушал и наблюдал, как его учили Свободные.

Оно пришло с юго-востока — отдаленное шипение, шелест песка. Потом он увидел далекий след приближающегося чудовища и понял, что никогда не видел Создателя столь огромного, никогда даже не слышал о том, что бывают такие черви. Полу показалось, что его длина достигает полмили, а в том месте, где была его голова, песок вздымался, подобно высокой горе.

«Ничего подобного я не видел ни в сновидениях, ни в жизни», — сказал себе Пол. Он поспешил занять место на пути червя, думая теперь лишь о том, чего требовала от него эта минута.

Глава 4

В сознании Джессики таилась непрошеная мысль: «Пол может в любую минуту начать испытание наездника песка. От меня захотят скрыть этот факт, но он очевиден. Вот и Чани уехала по какому-то таинственному поручению». Джессика сидела в своей комнате, пользуясь минутами отдыха между часами ночных бдений. Комната была уютная, хотя и поменьше той, которая у нее была в сьетче Табр до их побега от погрома. Но и здесь были толстые ковры на полу, мягкие подушки, низкий столик под рукой, разноцветные драпировки на стенах и глоуглобы над головой, дававшие мягкий золотистый свет. В комнате стоял тот тяжелый кислый запах сьетча Свободных, который теперь ассоциировался в ее представлении с безопасностью.

И все же, она это знала, ей никогда не удастся преодолеть такое ощущение, что она находится в чужом доме. Ей все время казалось, что ковры и занавеси что-то таят от нес.

В комнату проник слабый отголосок ритмичных звуков. Джессика догадалась, что это празднуются роды. Возможно, Сабийи — ее время было близко. И еще знала Джессика, что скоро она увидит и самого ребенка синеглазого младенца принесут к Преподобной матери для благословения. Она знала также, что ее дочь Алия будет присутствовать на празднестве и даст матери о нем отчет.

Время ночной Молитвы о расставании еще не подошло, а начинать празднование рождения до того, как будет проведена церемония скорби по рабам Поритрина, Бела Тегузы, Россана и Хармонтепа, было нельзя.

Джессика вздохнула. Она поняла, что пытается уйти от мыслей о своем сыне и тех опасностях, в лицо которым он смотрит, — о замаскированных ловушках, полных отравленных колючек. О набегах Харконненов (хотя они и сделались более редкими после того, как Свободные преподнесли им славный урок с помощью нового оружия, что дал им Пол); о естественных опасностях пустыни в лице Создателей, безводья и песчаных штормов. Она подумала, не велеть ли принести кофе, и вместе с этой мыслью пришла другая, часто возникавшая у нее: о парадоксе образа жизни Свободных. Как славно им живется в их пещерах по сравнению с тем, как живут синки и пеоны, и в то же время насколько больше трудностей им приходится переносить во время хайров в открытой пустыне в сравнении с крепостными Харконненов. Темная рука высунулась из-за занавеса, поставила на столик чашку кофе и исчезла. От чашки исходил густой аромат спайсового кофе.

«Дар от празднующих родины», — подумала Джессика.

Она взяла кофе и, улыбнувшись про себя, сделала глоток. В каком еще другом обществе в нашей Вселенной женщина моего положения согласилась бы принять неведомый напиток и могла бы без опаски его попробовать? Теперь я могла бы, конечно, изменить яд, прежде чем он причинил бы мне вред, но ведь дающий не знает этого.

Она выпила кофе, чувствуя, как горячий и восхитительный на вкус напиток возвращает ей энергию и силу.

Какое другое общество могло бы с такой естественностью заботиться о ее уединении и комфорте: ее не хотели побеспокоить даже на минуту. Уважение и любовь — со слабым оттенком страха — стояли за этим даром, думала Джессика.

И еще одна деталь привлекла ее внимание: только она успела подумать о кофе, как тот немедленно появился. Никакой телепатии за этим не было, она знала, что это было тау, единство сьетча, понимание, вызванное той порцией спайса, которую получали все его члены. Подавляющее большинство людей не могло и надеяться на возникновение в себе той ясности, которую вызывал спайс в ней: их не учили, не готовили к этому. То, чего они не понимали или не хотели знать, их сознание просто отказывалось принимать. И все же они чувствовали и действовали как единый организм, хотя мысль о таком единстве никогда не приходила им в голову.

«Закончил ли Пол испытание на песке? — спросила себя Джессика. — Он очень способный, но неудача может постигнуть и более способного». Ожидание...

«Какая тоска! — подумала она. — Можно прождать очень долго, пока тоска не овладеет всем твоим существом».

В их жизни были все виды ожидания.

«Мы пробыли здесь более двух лет, — подумала она. — И пройдет по крайней мере в два раза больше времени, прежде чем мы сможем хотя бы надеяться на избавление Арраки от правителя Харконненов, скотины Раббана». — Преподобная мать?

Голос, доносившийся из-за занавесей, принадлежал Харе, другой женщине Пола.

— Да, Хара?

Занавеси раздвинулись, и вошла Хара. На ней были обычные в сьетче сандалии и красно-желтое одеяние, оставляющее открытыми руки почти до плеч. Смазанные маслом черные волосы, плотно прилегающие к голове, были разделены пробором посередине и свисали ей на грудь подобно двум крылам. Лицо с крупными хищными чертами было нахмурено.

За Харой стояла Алия, двухлетняя дочь Джессики.

Джессика всегда поражалась ее сходству с Полом, когда он был в том же возрасте: те же широко раскрытые вопрошающие глаза, темные волосы, твердая линия рта. Но была и некоторая разница, и касалась она того, что так смущало в ней взрослых. Ребенок, совсем еще младенец, держался с удивительным для ее возраста спокойствием и уверенностью. Взрослые удивлялись и поражались, когда она смеялась, услышав двусмысленные, одним лишь им понятные выражения. Или же они ловили себя на том, что, слушая ее по-детски шепелявый, неопределившийся голосок, обнаруживают в ее словах тонкий намек, никак не соответствующий тому опыту, располагать которым может ребенок ее возраста.

— Алия, — позвала ее Джессика.

Девочка подбежала к лежавшей возле матери подушке, опустилась на нее и схватила руку матери. Физический контакт сразу же восстановил ту духовную близость, которая установилась у них еще до рождения Алии. Дело было не в общих мыслях, хотя они и возникали, если контакт происходил в те минуты, когда Джессика изменяла для церемонии спайсовый яд. Это было мгновенное познание другой живой особи, нечто более глубокое и острое, чем просто телепатия. Это было эмоциональное единение, связанное с симпатической нервной системой.

Памятуя о том, что Хара — другая женщина Пола, хранительница его домашнего очага, Джессика приветствовала ее в подобающей случаю, хотя и сдержанной манере:

— Субакх ул кухар, Хара? Хорошо ли ты провела ночь?

В той же традиционной манере Хара ответила:

— Субакх ун нар. У меня все хорошо.

Голос Хары, лишенный всякого выражения, звучал ровно и безучастно. Джессика ощутила исходящее от Алии удивление.

— Ганима моего брата недовольна мной, — чуть шепеляво произнесла девочка.

Джессика отметила слово, которым Алия назвала Хару — «ганима», означавшее: «нечто, приобретенное в битве», а произнесенное с особым выражением — «нечто такое, что не использовалось больше по своему прямому назначению». Что-то вроде копья, используемого для крепления занавесок. Хара хмуро посмотрела на ребенка:

— Не надо меня оскорблять, дитя: я знаю свое место.

— Что ты сегодня делала, Алия? — спросила Джессика.

Хара ответила:

— Сегодня она не только отказалась играть с другими детьми, но и без разрешения вторглась туда, где...

— Я спряталась за занавесями и смотрела, как рождается ребенок Сабийи, — перебила Алия. — Это — мальчик. Он все кричал и кричал. Ну и легкие! Когда он накричался так, что...

— Она подошла и дотронулась до него, — докончила за нее Хара. — И он перестал кричать. Каждый знает, что дитя Свободного, если он родится в сьетче, должен накричаться при рождении, потому что он больше никогда кричать не сможет, иначе он выдаст нас во время хайры.

— Он уже накричался, — объяснила Алия. — Я просто хотела послушать его искру, его жизнь, вот и все. А когда она ощутила меня, он больше не захотел кричать.

— Это вызвало среди людей много толков, — сказала Хара.

— Мальчик Сабийи здоров? — спросила Джессика. Они видела: что-то взволновало Хару, и хотела знать, что это такое.

— Здоров так, как этого может желать мать, — ответила Хара. — Они знают, что Алия не причинила ему вреда. Они не обратили особого внимания на то, что она его трогала. Он сразу успокоился, и вид у него был довольный. Дело в том... — Хара запнулась.

— Дело в странностях моей дочери, не так ли? — спросила Джессика. -Дело в том, что она знает много такого, чего не положено знать в ее возрасте. Она знает даже о прошлой жизни.

— Как она может знать о том, что ребенок похож на Митху с Бела Тегузы? — с горячностью в голосе спросила Хара.

— Но он действительно похож! — стояла на своем Алия. — Мальчик Сабийи выглядит точно так же, как выглядел сын Митхи.

— Алия! — прикрикнула на нее Джессика. — Я тебя предупреждала...

— Но, мама, я это видела, и это правда, и...

Джессика покачала головой, видя на лице Хары выражение беспокойства. «Кого я родила? — спросила она себя. — Дочь, которая с рождения знает все, что знаю я сама и даже больше, все, что влилось в нее из проходов, открытых мне Преподобной матерью на церемонии Семени».

— Дело не только в том, что она говорит, — продолжала Хара, — но и в том, как она сидит, как она смотрит на скалы, не двигая ни одним мускулом на лице, или на пальце, или...

— Всему этому учат в школе Бене Гессерит, — сказала Джессика. — Тебе об этом известно, Хара. Неужели ты хочешь отказать дочери в праве на наследственность?

— Преподобная мать! Ты знаешь, что сама я не придаю этому никакого значения, — сказала Хара. — Но люди в сьетче шушукаются, и я вижу в этом опасность. Они говорят, что твоя дочь — ведьма, что другие дети не хотят с ней играть, что...

— Разве у нее так мало общего с другими детьми? — удивилась Джессика. — Она не ведьма, просто она...

— Я знаю это!

Джессику поразила страстность, прозвучавшая в голосе Хары. Она посмотрела на Алию. Ребенок казался погруженным в свои мысли, всем своим видом выражая... ожидание. Джессика снова перевела взгляд на Хару.

— Я чту тебя как члена семьи моего сына, — сказала Джессика. Алия потерлась о ее руку. — Ты можешь открыто говорить обо всем, что тебя беспокоит.

— Скоро я перестану быть членом семьи твоего сына, — сказала Хара. -Я долго ждала этого дня — ради моих сыновей, ради специального обучения, которое они получали как сыновья Узула. Я мало что могу им дать: всем известно, что я не делю ложе с твоим сыном.

Алия снова шевельнулась возле матери, полусонная, теплая.

— И все же ты была доброй спутницей для моего сына, — сказала Джессика. И поскольку эта мысль была в ней всегда, она повторила про себя сказанные вслух слова: «Спутницей, не женой...» Потом Джессика обратилась мыслями к главному, к тому, о чем говорили сейчас в сьетче: связь ее сына и Чани превратилась в нечто постоянное, в брак.

«Я люблю Чани», — подумала Джессика и тут же напомнила себе о том, что нужды знатных домов могут расходиться с любовью. Браки у них преследуют другие цели, нежели удовлетворение чувств. — Думаешь, я не знаю, какие планы ты строишь для своего сына? спросила вдруг Хара.

— Что ты имеешь в виду? — голос Джессики прозвучал непривычно резко. — Ты хочешь объединить под ним все племена, — сказала Хара.

— Разве это плохо?

— Я вижу в этом опасность для Пола... и Алия — часть этой опасности. Алия еще ближе придвинулась к матери. Теперь глаза ее были широко раскрыты: она внимательно изучала Хару.

— Я наблюдала за вами обеими, когда вы вместе, — сказала Хара, — я видела, как вы касаетесь друг друга. Алия подобна моей собственной плоти, потому что она сестра того, кто для меня все равно что брат. Я наблюдала за ней и охраняла ее со времени раззии, когда мы перебрались сюда, с того времени, когда она была совсем младенцем. И я многое за ней замечала. Джессика почувствовала, как в сидящей рядом Алии начинает расти беспокойство.

— Ты знаешь, о чем я говорю, — сказала Хара. — О том, что ей известно все наперед, о чем мы собираемся с ней говорить. Когда здесь был младенец, в таком возрасте понимающий водную дисциплину? И у какого ребенка первыми словами, обращенными к няне, были: «Я люблю тебя, Хара»?

Алия подняла голову и посмотрела на мать.

— Я обладаю силой разума. Преподобная мать, — проговорила Хара. — Я могла бы быть сайадиной. Я видела то, что видела.

— Хара... — Джессика пожала плечами. — Я не знаю, что тебе сказать. -И она поняла, что эти, такие затертые, слова точно передают ее чувства. Алия выпрямилась и расправила плечи. Джессика почувствовала, что время ожидания истекло, пришло время для решения и печали.

— Мы совершили ошибку, — заявила Алия. — Теперь нам нужна Хара.

— Это случилось на обряде Семени, когда ты изменяла Воду Жизни, а Алия была внутри тебя, в твоем чреве, — напомнила Хара.

«Нужна Хара?» — спросила себя Джессика.

— Кто, кроме тебя, может говорить с людьми и заставить их понимать меня? — настаивала Алия.

— Чего же ты от нее хочешь? — спросила Джессика.

— Она сама знает, что делать, — возразила Алия.

— Я расскажу им правду, — подхватила Хара. Ее лицо внезапно стало старым и печальным, на оливковой коже резче обозначились морщины. — Я расскажу им, что Алия только кажется маленькой девочкой, на самом же деле она никогда не была ребенком.

Алия покачала головой. Слезы бежали по ее щекам, а Джессика чувствовала такую печаль, как будто скорбь дочери заставила забыть обо всем на свете.

— Я знаю, что я урод, — прошептала Алия.

Слышать подобные слова из уст ребенка было нестерпимо.

— Ты не урод! — воскликнула Хара. — Кто осмелился назвать тебя уродом?

И снова Джессика поразилась страстности голоса Хары. Вдруг она поняла, что суждение Алии верно — Хара действительно им нужна. Племя поймет Хару, и слова ее, и чувства, ибо было очевидно, что она любит Алию так, как будто та была ее собственной дочерью.

— Кто сказал тебе это? — повторила этот вопрос Хара.

— Никто.

Краем материнской абы Алия вытерла слезы и разгладила платье в том месте, где смяла его.

— Тогда не смей так говорить! — воскликнула Хара.

— Я не буду.

— А теперь, — сказала Хара, — расскажи мне, что с тобой произошло, чтобы я могла рассказать об этом всем остальным.

Алия посмотрела на мать. Джессика кивнула.

— Однажды я проснулась, — начала Алия. — Это было похоже на пробуждение ото сна, если не считать того, что я не помнила, когда заснула. Это было в теплом и темном месте. И я испугалась.

Слушая картавый голос дочери, Джессика вспомнила тот день в пещере.

— Я попыталась бежать, но бежать было некуда. Потом я увидела искру не то чтобы настоящую... Просто искра была там, со мной, и я чувствовала то, что она хотела мне передать... успокаивала меня, сообщала мне, что все будет хорошо... Это была моя мать.

Хара вытерла глаза и ободряюще кивнула Алии. И все же — как отметила Джессика — в ее глазах была дикость Свободной женщины и настороженность, как будто глаза тоже пытались услышать рассказ Алии.

И Джессика подумала: "А что мы, собственно, знаем о том, как на самом деле происходит мыслительный процесс подобного существа... с учетом его собственного опыта, воспитания и наследственности??

— Как раз тогда, когда я почувствовала себя уверенно и в безопасности, — сказала Алия, — появилась еще одна искра... Тут-то все и случилось. Другой искрой была старая Преподобная мать. Они с моей мамой... обменивались жизнями, и я была там, с ними, и видела это. Потом все кончилось, и я стала ими, потом еще другими — оставаясь собой... Только мне понадобилось много времени, чтобы снова себя найти: других было так много...

— Это было очень жестоко, — сказала Джессика. — Ни одно существо не должно пробуждаться к жизни подобным образом. Самое удивительное то, что ты смогла принять это.

— А что мне оставалось делать! — возразила Алия. — Я не знала, как это отбросить, как спрятать мое сознание или защитить его. Все случилось так...

— Мы не знали... — пробормотала Хара. — Когда мы давали твоей матери Воду, чтобы она ее изменила, мы не знали, что ты существуешь у нее внутри. — Не печалься об этом, Хара, — сказала девочка. — И самой мне не стоит себя жалеть. В конце концов есть повод и для радости: я -Преподобная мать. У племени две Пре...

Она оборвала себя и подняла голову, прислушиваясь.

Хара резко повернулась и посмотрела на Джессику.

— Разве ты об этом не подозревала? — спросила Джессика.

— Тс-с!.. — шикнула на нее Алия.

Сквозь занавеси, отделяющие их от коридора, донеслись звуки ритмичного пения. Оно делалось все громче, и вот уже можно было различить слова: "Иа! Иа! Иаум! Иа! Иа! Иаум! Му зейн, валлах! Иа! Иа! Иаум! Му зейн, валлах!?

Поющие прошли мимо входа, и их голоса начали стихать, а потом и совсем исчезли.

Когда слов пения было уже не разобрать, Джессика проговорила с печалью в голосе:

— И был Рамадан на Бела Тегузе...

— Моя семья сидела у фонтана, у себя во дворе, — подхватила Хара, — и воздух был напоен влагой. Там было дерево, покрытое плодами партигулов, круглых и ярких, величиной почти с голову. Там была корзина с миш-мишем и баклавой, и кружки с либаном. В наших садах и в домах был мир, мир был на всей земле.

— Жизнь была полной счастья, пока не пришли захватчики, — вставила Алия.

— Кровь стыла от криков людей, — Джессика ощутила, как в ней закружились воспоминания полученного в дар прошлого.

— Женщины кричали: «Ла! Ла! Ла!» — вторила ей Хара.

— Нападавшие прошли через муштамал и бросились на нас с ножами, лезвия которых сделались красными от крови наших мужчин, — вторила ей Джессика.

И они втроем погрузились в тишину, подобно всем другим жителям в сьетче, и эта тишина дала им воспоминания, которые сделали свежей их скорбь.

— Не забудем и не простим, — строго сказала Хара.

В полной значения тишине, установившейся вслед за этими словами, они слышали голоса многих людей, шелест многих плащей...

— Преподобная мать? — раздался голос у входа. Джессика узнала Сарсар, одну из жен Стилгара.

— В чем дело, Сарсар? — спросила Джессика.

— Беда. Преподобная мать...

У Джессики сжалось сердце от смертельного страха за Пола.

Сарсар раздвинула занавеси и вошла в комнату. Джессика успела заметить, что снаружи стоит группа людей. Она посмотрела на вошедшую маленькую черноволосую женщину в красном одеянии. Взгляд ее темных глаз был устремлен на Джессику, ноздри крошечного носа раздувались, скрывая рубцы от зажимов. — В чем дело? — спросила Джессика.

— Получено известие из песков, — сказал Сарсар. — Сегодня Узул проходит испытание. Молодые мужчины говорят, что он не может не справиться, что до наступления ночи он будет назван наездником песков. Молодые люди объединяются для раззии. Они отправятся на север и там встретятся с Узулом. Они говорят, что заставят его вызвать Стилгара и встать во главе племен.

«Сбор воды, засаживание дюн, медленное, но верное изменение своего мира — всего этого им уже недостаточно, — подумала Джессика. — Небольшие, неизменно заканчивающиеся удачей набеги не удовлетворяют их больше после того, чему они научились у Пола и у меня. Они почувствовали свою силу, они хотят сражаться».

Сарсар переминалась с ноги на ногу, не решаясь говорить дальше.

«Нам понятна необходимость осторожного выживания, — думала Джессика, — но в нем есть и уязвимость. Нам известно также, какой стыд может заключаться в слишком долгом ожидании. Если оно будет длиться бесконечно, мы можем потерять ощущение цели».

— Молодые мужчины говорят, что если Узул не вызовет Стилгара, то это будет означать, что он боится, — проговорила Сарсар и опустила глаза.

— Вот оно что! — пробормотала Джессика. И она подумала: «Что ж, я знала, что этот день придет. И Стилгар знал тоже».

Сарсар прочистила горло.

— Даже мой брат, Шоаб, так говорит, — сказала она. — Они не оставят Узулу выбора.

«Значит, время пришло, — подумала Джессика. — И Полу придется взять все на себя. Преподобная мать не осмелится вмешаться в вопросы преемственности».

Ллия высвободила свою руку из руки матери и сказала:

— Я пойду с Сарсар и послушаю, что говорят молодые мужчины. Может быть, есть выход.

Джессика встретилась взглядом с Сарсар, но обратилась к Алии:

— Иди. И сообщи мне обо всем, как только сможешь.

— Мы не хотим, чтобы это случилось. Преподобная мать, — сказала Сарсар.

— Не хотим, — согласилась Джессика. — Племени нужна вся его сила. -Она посмотрела на Хару. — Ты пойдешь с ними?

Хара поняла ее невысказанный вопрос:

— Сарсар не допустит, чтобы Алии был причинен вред. Она знает, что скоро мы обе — она и я — будем делить ложе с одним и тем же мужчиной. Мы говорили об этом с Сарсар. — Хара посмотрела на Сарсар, потом опять на Джессику. — Мы понимаем друг друга.

Сарсар взяла Алию за руку:

— Мы должны спешить: молодые мужчины уходят.

Они торопливо прошли через занавешенный выход. Рука ребенка покоилась в маленькой женской руке, но со стороны казалось, что ребенок ведет взрослую.

— Если Пол Муаддиб убьет Стилгара, это не пойдет на пользу племени, сказала Хара. — Раньше это могло служить успеху, но времена меняются.

— Времена меняются и для нас, — заметила Джессика.

— Не думай, что я сомневаюсь в исходе такой битвы, — сказала Хара. -Узул не может не победить.

— Именно это я и имела в виду.

— Ты думаешь, что мое суждение пристрастно? — Хара покачала головой, и водные кольца звякнули у нее на шее. — Ты ошибаешься! Возможно, ты думаешь также, что я жалею о том, что не на меня пал выбор Узула и что я ревную его к Чани?

— Ты сделала свой собственный выбор, как только смогла, — возразила ей Джессика.

— Я жалею Чани, — сказала Хара.

Джессика на секунду потеряла дар речи.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, что ты думаешь о Чани. Ты думаешь, что она не годится в жены твоему сыну.

Джессика откинулась на подушки, борясь с собой.

— Возможно...

— Может быть, ты и права, — сказала Хара. — Если это так, то ты можешь взять в союзницы саму Чани: она хочет только того, что лучше для него самого.

Джессика проглотила ком, вставший у нее в горле.

— Чани очень дорога мне, — призналась она. — Она не могла бы...

— У тебя здесь очень грязные ковры, — прервала ее Хара. Она обвела взглядом полы, избегая смотреть Джессике в глаза. — Здесь все время топчется так много народа! Давно пора их почистить...

Глава 5

Пол стоял на песке и ждал приближения гигантского червя.

«Я не должен ждать, как контрабандист, нетерпеливо и нервно, — внушал он себе. — Я должен быть частью пустыни».

Теперь червю нужно было лишь несколько минут, чтобы оказаться возле Пола: звуки его шипения наполняли воздух. Огромные зубы в круглой, как вход в пещеру, пасти торчали подобно причудливым цветам. Сильно пахло спайсом.

Пол слился со стилсьютом в единое целое, слегка ощущая лишь присутствие маски у зажимов в носу. Сейчас он помнил лишь то, чему учил его Стилгар. Все остальное ушло на задний план.

— На каком расстоянии от Создателя можно стоять? — спросил его Стилгар при подготовке.

И он дал верный ответ:

— На расстоянии, равном половине диаметра Создателя.

— Почему?

— Чтобы, с одной стороны, не попасть в песчаный вихрь, образующийся при его приближении, а с другой, чтобы успеть подбежать и взобраться на него.

— Ты уже ездил на маленьких Создателях за Семенем и Водой Жизни, сказал Стилгар. — Но во время твоего испытания ты будешь иметь дело с диким Создателем, стариком пустыни. К такому ты должен испытывать уважение...

Теперь барабанный стук тампера потонул в шипении приближающегося червя. Пол глубоко вдохнул в себя воздух, даже через фильтры ощутив его горечь. Дикий Создатель, старик пустыни, надвигался на него. Его вздымающиеся кверху передние сегменты отбросили волну песка, хлестнувшую Пола по коленям.

"Ближе, ты, прекрасное чудовище, — мысленно звал он. — Сюда! Ты слышишь мой зов? Ближе, еще ближе!?

Волна песка приподняла его. Вокруг него кружил поднятый с поверхности песчаный вихрь. Он поустойчивее утвердился на поверхности. Сейчас весь его мир сошелся на изогнутой, движущейся стене, состоящей из ясно видных колец-сегментов. Пол поднял свои крючья, прицелился и метнул их. Он почувствовал, что попал в цель, и потащил их на себя, чтобы зацепить покрепче. Потом, цепляясь за зубцы, принялся взбираться по этой стенке. Настал важнейший момент испытания: если он верно всадил зубцы — так чтобы они попали в выступающий край сегмента и открыли сегмент, червь не сможет свернуться и раздавить его.

Движения червя замедлились. Он прополз через тампер, заставив его умолкнуть, и начал сжиматься, пытаясь переместить раздражающие его зубцы как можно выше — подальше от песка, угрожавшего нежной внутренней ткани, лишившейся своей защиты.

Пол обнаружил себя сидящим верхом на черве. Его обуял восторг. Он чувствовал себя как император, обозревающий свои владения. Ему стоило большого труда подавить в себе страстное желание испытать свою власть над этим существом.

Внезапно он понял, почему Стилгар предупреждал его, рассказывая о молодых людях, танцевавших на чудовище, делавших стойку на его спине, вынимавших оба острия и снова втыкавших их, прежде чем червь успевал сбросить наездника.

Оставив одно острие на месте, Пол вытащил другое и всадил его немного ниже. Прочно закрепив второе острие и проверив его надежность, он вытащил первое и всадил его немного дальше. Создатель сжался еще больше и, сжимаясь, развернулся и оказался против того места, на котором ждали остальные.

Он увидел, что они подходят и пускают в ход свои крючья, избегая при этом краев чувствительного кольца, пока не достигнут верха. Наконец они один за другим уселись позади него, каждый против своего крюка.

Стилгар прошел вдоль ряда, проверил положение крючьев Пола и посмотрел на его улыбающееся лицо.

— Ну, как? Сделал? — спросил Стилгар, возвышая голос, чтобы перекрыть шипение червя. — Что ты сам об этом думаешь? — Он выпрямился. — Теперь я могу сказать, что твоя работа была небрежной. У нас есть двенадцатилетние, которые делают это лучше: слева от того места, где ты стоял, расположены барабанные пески. Если бы червь двинулся в том направлении, ты не смог бы туда отступить.

Улыбка исчезла с лица Пола.

— Я видел барабанные пески.

— Тогда почему ты не дал нам предупреждающий сигнал? Ты должен был в любом случае сделать это.

Пол молчал.

— Ты думаешь, что с моей стороны нехорошо тебе это говорить, продолжал Стилгар. — Но это мой долг. Я думаю о том вреде, который ты мог бы принести отряду. Если бы ты ступил на эти барабанные пески, Создатель бы устремился на тебя.

Пол, как ни был сердит, понимал, что Стилгар говорит правду. Чтобы восстановить в себе спокойствие, Полу понадобилась целая минута и полученные им от матери специальные знания.

— Извини, этого больше не случится.

— В тяжелых случаях оставляй всегда дублера, человека, который подстрахует тебя, если ты сам не сможешь справиться с Создателем, наставлял его Стилгар. — Помни о том, что мы работаем вместе. Только тогда мы можем быть уверенными в своих действиях. Мы работаем вместе, так?

Он потрепал Пола по плечу.

— Мы работаем вместе, — повторил Пол.

— А теперь, — в голосе Стилгара зазвучали жесткие нотки, — покажи мне, что ты умеешь обращаться с Создателем. На какой стороне мы находимся? Пол посмотрел вниз, на чешуйчатую поверхность кольца, на которой они стояли, отметил форму и размер чешуек: справа они были больше, а слева меньше. Каждый червь. Пол это знал, двигался в разных направлениях по-разному. С возрастом червя строение верхней его части становилось все более специфичным, тогда как чешуйки внизу все более сглаживались и уплощались.

Передвинув крючья, Пол переместился влево. Он укрепил их сбоку открытого сегмента, направив червя прямо. Повернув червя, он велел двоим ездокам выйти из ряда и занять места впереди.

— Хай-и-и-и-йох! — Пол испустил традиционный клич наездника песков. Левый ездок открыл новое кольцо-сегмент.

Величественным движением Создатель развернулся, пытаясь защитить открытый сегмент. Получился полный разворот, и когда Создатель снова направился на юг. Пол закричал:

— Гейрат!

Левый ездок высвободил свой крюк. Создатель лег на верный курс.

— Очень хорошо. Пол Муаддиб, — похвалил Стилгар. — Побольше практики, и ты сможешь стать наездником песков. Пол нахмурился, подумав: "Разве я еще не стал им?

За его спиной раздался смех. Члены отряда запели, выкрикивая его имя в такт песне:

— Муаддиб! Муаддиб! Муаддиб!

С дальней поверхности червя до Пола донеслись звуки погонявших.

Червь начал набирать скорость. Плащи Свободных развевались на ветру. Шум, вызываемый их рейдом, стал еще громче.

Пол оглянулся и отыскал среди членов отряда лицо Чаны. Глядя на нее, он спросил Стилгара:

— Я — наездник песков, правда, Стил?

— Хал иаум! Сегодня ты — наездник.

— Значит, я могу выбирать, в каком направлении нам двигаться?

— Выходит, что так.

— И я — Свободный, родившийся сегодня здесь, в эрге Хаббания. До этого дня у меня не было жизни, до этого дня я был ребенком.

— Не совсем ребенком, — Стилгар поправил капюшон в том месте, где его сдувало ветром.

— Но мой мир был запечатан, а теперь эта печать снята.

— Печати больше нет.

— Я хотел бы отправиться на юг, Стилгар, на двадцать тамперов. Я хотел бы увидеть землю, которую видел лишь глазами других.

«И я увижу моего сына и мою семью, — подумал он. — Сейчас мне нужно время, чтобы обдумать будущее и определить, что является прошлым для моего сознания. Надвигается время смуты, и если я не буду там, где должен быть, чтобы утихомирить ее, начнется хаос».

Стилгар посмотрел на него твердым, изучающим взглядом. Пол продолжал смотреть на Чани и видел на ее лице, как и на других лицах, интерес, вызванный его словами.

— Люди полны желания совершить с тобой набег на притоны Харконненов, — сказал Стилгар. — Они лишь в одном Тампере отсюда.

— Федайкины уже совершали со мной набеги и будут совершать их до тех пор, пока хоть один Харконнен останется на Арраки, — торжественно произнес Пол.

Стилгар продолжал изучать его, и Пол понял, что этот человек мысленно видит тот момент, когда он. Пол, станет во главе сьетча Табр, а теперь, когда Льет мертв, — и во главе Совета Собраний.

?Он слышал о волнении среди молодых Свободных", — подумал Пол.

— Ты хочешь созвать Совет вождей? — спросил Стилгар.

Глаза молодых Свободных заблестели. Покачиваясь от быстрой езды, они продолжали наблюдать. И в том, как Чани переводила взгляд со Стилгара, который был ее дядей, на него, который был ее мужчиной, Пол угадал ее беспокойство.

— Ты не представляешь, чего я хочу, — неопределенно ответил Пол.

И он подумал: «Я не могу отступать. Я должен держать этих людей под контролем».

— Сегодня ты — мудир песчаного рейда, — сказал Стилгар. Теперь его голос звучал строго и холодно. — Как ты используешь эту власть?

?Нам нужно время на отдых и на спокойные размышления", — подумал Пол. — Мы поедем на юг, — решил он.

— Даже если я скажу, что, когда день кончится, мы вернемся на север? — Мы поедем на юг, — повторил Пол.

Стилгар плотнее закутался в плащ. Его фигура излучала удивленное спокойствие.

— Совет будет созван, — сказал он. — Я разошлю сообщения.

«Он думает, что я его вызову, — подумал Пол. — И он знает, что не сможет мне противостоять».

Пол посмотрел на юг и, чувствуя, как щеки его горят от встречного ветра, подумал о том, что последует за его решением.

«Они не понимают этого», — подумал он.

Он знал, что никому не позволит мешать ему. Ему придется оставаться в центре внимания, как он это видел в будущем. Придет время, и все встанет на свои места, но только в том случае, если он будет там, откуда сможет управлять происходящим.

"Я не вызову его, если это будет возможно, — думал он. — Если есть другой способ предотвратить джихад...?

— Для вечерней еды и молитвы остановимся в Птичьей пещере, под скалами Хаббания, — сказал Стилгар. Опираясь на крюк, он указал вперед на низкий скалистый барьер, выступающий из песка.

Пол изучал утес, его огромные каменистые складки, напоминающие волны. Ни одно растение не оживляло суровую линию горизонта. За утесом лежал путь в южную пустыню. Он должен был занять, если им повезет, самое меньшее десять дней. Двадцать тамперов. Дорога проходила в стороне от патрулей Харконненов. Он знал, как все это будет, — он видел это в своих снах. Однажды горизонт перед ними Изменит свою окраску — изменение будет настолько слабым, что его можно будет принять за обман чувства. И это окажется новым сьетчем.

— Устраивает ли мое решение Муаддиба? — спросил Стилгар. Лишь слабый намек сарказма прозвучал в его голосе, но уши Свободных, улавливающие каждый оттенок птичьего крика и писка передающего сообщение силаго, уловили этот сарказм, и глаза их устремились на Пола, ожидая, что он ответит.

— Стилгар слышал, как я клялся ему в верности, когда мы освящали команду федайкинов, — сказал Пол. — Мой отряд смерти знает, что я держу свое слово. Разве Стилгар в этом сомневается?

Голос Пола выдал его боль. Стилгар услышал ее и опустил глаза.

— Узул — друг в моем сьетче. Я никогда не стану сомневаться в нем, проговорил Стилгар. — Но ты также и Пол Муаддиб, герцог Атридес, и еще ты — Лизан ал-Гаиб, Голос из Другого Мира. А их я никогда не узнаю до конца. Пол отвернулся и посмотрел на выступающие перед ним скалы Хаббания.

Создатель под ним был все так же полон сил. Он мог мчать их на расстояние, почти в два раза превышающее то, на которое обычно передвигались подобным образом Свободные. Он это знал. Подобное существо встречалось до сих пор лишь в сказках о Старике пустыни, что рассказывали маленьким детям. Пол сознавал, что сейчас рождается еще одна легенда.

Чья-то рука легла на его плечо. Пол посмотрел на руку, а потом перевел взгляд выше — на лицо: под фильтрующей маской и капюшоном стилсьюта виднелись глаза Стилгара.

— Тот, кто управлял сьетчем Табр до меня, был моим другом, — сказал Стилгар. — Мы делили опасность. Он много раз рисковал ради меня своей жизнью, а я рисковал для него своей.

— Я твой друг, Стилгар, — сказал Пол.

— Никто не сомневается в этом, — Стилгар пожал плечами и убрал руку.

— Таков путь.

Пол понимал, что Стилгар неразрывно связан с традициями Свободных. Здесь вождь принимал власть из рук умирающего предшественника. Или же, если вождь умирал в походе, завоевывал ее в поединке с сильнейшим из племени.

— Нам следовало бы оставить этого Создателя в глубокой пустыне, предложил Пол.

— Да, — согласился Стилгар. — Отсюда мы могли бы дойти до пещеры пешком.

— Мы оставим его достаточно далеко, чтобы он смог спрятаться и погрузиться в одиночество на день-другой.

— Ты — мудир песков, — сказал Стилгар. — Скажи, когда мы... -Внезапно он умолк и пристально посмотрел на небо на востоке.

Пол обернулся. Сквозь вызываемую спайсом пленку небо казалось темным, глубоко лазурным; и на фоне этого неба резким контрастом выделялась увеличивающаяся темная точка.

— Орнитоптер! — определил Стилгар. — Небольшой.

— Возможно, разведчик, — сказал Пол. — Могут ли нас заметить?

— С такого расстояния мы — только червь, движущийся по поверхности пустыни, — ответил Стилгар и указал левой рукой вниз. — Прыгайте на песок! Один за другим люди стали сползать на бок червя и прыгать вниз, закрывшись плащами от летящего песка. Пол отметил то место, где укрылась Чани. Теперь их оставалось только двое.

— Прыгай первым! — скомандовал Пол.

Стилгар оперся на свои крючья и спрыгнул. Пол подождал, пока Создатель минует тот участок, на котором укрылись люди. Поскольку червь не был полностью укрощен, требовалась особая осторожность. Освободившись от раздражающих его крючьев, огромный червь начал погружаться в песок. Пол легко побежал по его широкой спине к хвосту, тщательно рассчитывая момент прыжка. Замедлив бег, он, как его учили, прыгнул на скользкую дюну, завернувшись в плащ. Каскад песка взвился и поглотил его.

Теперь ожидание...

Пол осторожно повернулся, изучая сквозь прореху в плаще полоску неба. Он представил себе, как остальные, каждый в своем укрытии, делают тоже самое.

Он услышал шум крыльев топтера раньше, чем увидел его. Топтер пролетел у них над головами, а потом, сделав разворот, полетел к скалам Хаббания и скрылся за ними.

«Неопознанный топтер», — подумал Пол.

Над пустыней раздался птичий крик... Еще один...

Пол освободился от песка и взобрался на вершину дюны. Остальные тоже выбрались из песка. Пол отыскал глазами Чани и Стилгара. Стилгар указал на скалы.

Люди собрались вместе и двинулись вперед, скользя по песку шагом, лишенным ритма, чтобы не привлечь внимания Создателя. Стилгар шел рядом с Полом по утрамбованному ветром гребню дюны.

— Это было судно контрабандистов, — сказал Стилгар.

— Похоже, что так, — отозвался Пол. — Но для контрабандистов он слишком далеко забрался в пустыню.

— У них тоже проблемы с патрулями.

— Если они забрались так далеко, то могут забраться и еще дальше, сказал Пол.

— Верно.

— Ни к чему им видеть то, что они могут здесь увидеть: контрабандисты торгуют и информацией.

— Они охотятся за спайсом, разве ты думаешь иначе? — спросил Стилгар. — Всякое может быть. Давай устроим западню и захватим нескольких контрабандистов. Пусть знают, что это наша земля, а, кроме того, нашим людям надо поупражняться с новым оружием.

— Вот теперь в тебе говорит Узул, — сказал Стилгар. — Узул думает, как Свободный.

«Но Узул должен открыть путь тому решению, что сможет противостоять ужасной цели.» — подумал Пол.

Глава 6

Спайсовая фабрика контрабандистов с ведущим судном впереди и строем управляемых по радио орнитоптеров по бокам, появилась из-за дюн подобно рою насекомых, ведомому маткой. Перед ними расстилался один из отрогов той скалы, что возвышалась над пустыней, являя собой малую имитацию Защитной стены. Отроги хребта сверкали, отполированные недавним штормом.

Сидящий в конусообразном отсеке фабрики Гурни Хэллек, подавшись вперед, изучал в бинокль ландшафт. За уступом виднелась темная полоса. Она вполне могла указывать на спайсовые залежи, и он дал сигнал ближайшему орнитоптеру пойти на разведку.

Топтер качнул крыльями, давая сигнал, что понял. Оторвавшись от роя, он ринулся к темному песку и принялся описывать над ним круги, изучая пески с помощью детекторов, покачивающихся над самой поверхностью.

Почти сразу он сделал крутой вираж и описал круг — таков был сигнал, сообщавший фабрике о найденном спайсе.

Гурни убрал бинокль в футляр. Он знал, что сигнал принят всеми членами экспедиции. Место ему понравилось: скалы могли служить укрытием в пустыне и защитой. Они находились глубоко в пустыне, где трудно было ожидать засады, и все же Гурни дал знак отряду снизиться и выбрать такое место для краулера, чтобы его было невозможно разглядеть на детекторах Харконненов. Впрочем, он сомневался, что патрули Харконненов могут проникнуть так далеко к югу. Эта территория все еще принадлежала Свободным.

Гурни проверил оружие, кляня судьбу за то, что защитные поля были здесь бесполезны. Всего того, что могло привлечь внимание червя, следовало избегать любой ценой. Он потер синеющий на подбородке шрам, изучая разворачивающийся перед ним ландшафт, и решил, что было бы неплохо совершить разведывательный рейд: осмотр местности пешими людьми все-таки был надежнее. В этой стране, где Харконнены и Свободные без конца воевали друг с другом, никакая мера предосторожности не была излишней.

Сейчас его беспокоили именно Свободные. Они не возражали против продажи любого количества спайса, которое только могли захватить контрабандисты, но если те попадались в местах запретных, они становились сущими дьяволами, используя дьявольские приемы.

Их хитрость и ловкость в битвах раздражали Хэллека. Он не мог сравнить их умение драться ни с чьим другим, а он ведь учился у лучших бойцов Вселенной и побеждал в сражениях лучших из лучших.

Гурни еще раз внимательно осмотрел ландшафт, удивляясь своей тревоге. Возможно, причиной ее был увиденный ими червь... но они видели его по ту сторону хребта.

Рядом с Гурни вынырнула голова командира фабрики, бородатого пирата, синеглазого, с молочного цвета зубами.

— Похоже, что месторождение богатое, сэр, — сказал командир фабрики. — Будем его брать?

— Опускайтесь на вершину этой скалы, — приказал Гурни. — Мне нужно выгрузить людей, чтобы осмотреть местность. Вы можете добраться до спайса и оттуда.

— Угу.

— В случае чего, — распорядился Гурни, — спасайте фабрику, а мы поднимем топтеры.

Начальник фабрики отсалютовал и снова исчез в люке.

А Гурни опять впился взглядом в горизонт. Приходилось считаться со Свободными и с тем, что он сам — нарушитель. Он знал жестокость и непримиримость Свободных. Вообще многое в этом деле беспокоило его, но и вознаграждение было огромным. Его беспокоило и то, что он не мог поднять споттеры на достаточную высоту. Добавляло тревоги и вынужденное молчание радио.

Фабрика-краулер развернулась и начала опускаться. Вот она сползла по сухой полосе у подножия хребта. Ее гусеницы коснулись песка.

Гурни открыл колпак конуса и приладил на себе предохранительные ремни. Едва фабрика приземлилась, как он выпрыгнул на лесок и захлопнул за собой конусообразный колпак. К нему присоединились пять человек его личной охраны, выпрыгнувшие из носового отсека. Остальные освободили транспортные крепления фабрики. Ее крылья дрогнули, разошлись и описали первый полукруг, после чего огромная фабрика-краулер взмыла в воздух и полетела в сторону темной полосы. На то место, где она стояла, приземлился топтер, потом еще и еще. Высадив людей, они снова поднимались в воздух.

Гурни напряг мускулы под стилсьютом, пробуя их готовность. Он снял с лица фильтрующую маску, жертвуя влагой ради более важного — силы голоса, если ему придется отдавать команду, и стал взбираться на уступы, внимательно изучая место, вглядываясь в камни, в песок, впитывая в себя запах спайса.

«Хорошее место для тайника, — подумал он. — Возможно, стоит спрятать здесь часть оборудования».

Он оглянулся и посмотрел на цепочку следующих за ним людей. Хорошие ребята, даже эти новые, которых проверить он толком не успел. Им не нужно без конца говорить, что и как. Ни один из них не включил защитное поле. Здесь нет трусов, которые бы таскали за собой защитные поля в пустыню, где червь, стоит ему учуять поле, явился бы и отобрал добытый спайс.

С этого небольшого возвышения Гурни мог видеть спайсовую гряду в полукилометре отсюда и краулер, только что достигший ближнего края гряды. Он посмотрел наверх, на суда прикрытия, определил высоту — не слишком высоко. Удовлетворенный осмотром, он намеревался продолжать подъем.

И в это мгновение скалы взорвались! Двенадцать грохочущих столбов огня устремились к топтерам и крыльям фабрики. Раздался металлический грохот, и камни вокруг Гурни оказались кишащими людьми в капюшонах.

Гурни успел подумать: "Клянусь Великой матерью! Ракеты! Они осмелились воспользоваться ракетами!?

Он оказался лицом к лицу с закутанной в плащ фигурой с крисножом наготове. Слева и справа на валунах застыли еще двое. Гурни были видны лишь глаза воина, стоящего напротив него. Все остальное закрывал песочного цвета бурнус и капюшон, но осанка и поза выдавали опытного воина.

Глаза — синее-в-синем — были глазами Свободного.

Гурни, не сводя глаз с ножа противника, осторожно потянулся к своему ножу. Если они посмели пустить в ход ракеты, то у них, вероятно, есть и другие, не менее эффективные орудия. Требовалась величайшая осторожность. По звукам он определил, что по крайней мере часть его воздушного прикрытия сбита. За его спиной, судя по шуму, шла борьба.

Глаза стоящего напротив Гурни воина проследили за движением его руки, потом обратились на его лицо.

— Оставь нож в ножнах, Гурни Хэллек! — приказал воин.

Гурни колебался. Даже приглушенный фильтром стилсьюта голос казался странно знакомым.

— Тебе известно мое имя? — спросил он.

— Со мной тебе, Гурни, ножа не понадобится, — сказал человек. Он выпрямился и убрал свой нож в ножны, под плащ. — Вели своим людям прекратить бесполезное сопротивление.

Человек откинул капюшон и снял фильтр.

То, что он увидел, заставило Гурни окаменеть. Ему показалось, что он смотрит на дух герцога Лето Атридеса. Подлинное узнавание приходило к нему очень медленно.

— Пол, — прошептал он. Потом громче: — Это действительно Пол?

— Неужели ты не доверяешь собственным глазам? — спросил Пол.

— Все говорили, что вы мертвы, — выдохнул Гурни, слегка подавшись вперед.

— Прикажи своим людям остановиться, — велел Пол, указывая на нижние уступы хребта. С неохотой отведя взгляд от лица Пола, Гурни посмотрел в ту сторону. Он увидел лишь маленькую группу своих людей. Люди пустыни, со скрытыми под капюшонами лицами, были, казалось, повсюду. Фабрика-краулер неподвижно стояла на песке, захваченная Свободными. В небе не было видно ни одного судна.

— Прекратите борьбу! — крикнул Гурни, крепко стиснув в руке мегафон. И набрав в легкие воздух, он повторил:

— Говорит Гурни Хэллек. Приказываю прекратить борьбу!

Медленно и неохотно люди опустили оружие. Взгляды всех вопросительно обратились на него.

— Это друзья, — объяснил Гурни.

— Ничего себе, друзья! — выкрикнул кто-то из задних рядов. — Половина наших людей убита!

— Это была ошибка, — сказал Гурни. — Не надо ее усугублять.

Он снова повернулся к Полу и посмотрел ему прямо в глаза — глаза Свободного.

Улыбка тронула губы Пола, но была в выражении его лица и твердость, напомнившая Хэллеку старого герцога, дедушку Пола. Потом Гурни увидел на его лице знаки, не виденные им раньше ни в ком из Атридесов, — они проявлялись в напряжении лицевых мускулов, в испытующих взглядах исподтишка.

— Все говорили, что вы мертвы, — повторил Гурни.

— Это было нам на руку, — сказал Пол.

Гурни понял, что эта фраза в известной мере извиняет его за то, что он оставил Пола на произвол судьбы, поверил в то, что его юный герцог... его друг мертв. А потом ом подумал: осталось ли в стоящем перед ним воине хоть что-то от того мальчика, которого он знал и учил искусству борьбы? Пол подошел вплотную к Гурни, и в глубине его глаз плеснулась нежность.

— Гурни...

Все произошло, казалось, само собой, и вот они уже стоят, обнявшись и хлопая друг друга по спине, с удовольствием ощущая под руками крепкую плоть.

— Пол! Малыш! — повторял Гурни.

— Гурни, старина! Гурни...

Наконец они отпустили друг друга и изучающе посмотрели друг на друга. Гурни глубоко вздохнул.

— Я мог бы и догадаться, почему так выросло военное искусство Свободных. Им удавалось такое, что мне бы и в голову никогда не пришло. Если бы только я знал... — он покачал головой. — Если бы ты передал для меня хоть словечко, мальчуган, я бы примчался и...

Взгляд Пола заставил его замолчать — твердый, остерегающий взгляд.

Гурни вздохнул:

— Конечно, нашлись бы и такие, кто бы поинтересовался: куда это Гурни Хэллек помчался? А некоторые захотели бы найти и ответ на этот вопрос.

Пол кивнул и посмотрел на стоящих в выжидательных позах Свободных. Во взглядах федайкинов читалось любопытство. Он отвернулся от членов команды смерти и снова посмотрел на Гурни. Встреча с бывшим наставником подняла его настроение: он увидел в ней доброе предзнаменование, знак того, что он на верном пути в будущее, где все должно окончиться хорошо.

"Гурни рядом со мной...?

Пол посмотрел мимо федайкинов вниз, на контрабандистов, прилетевших с Хэллеком.

— Чего хотят твои люди, Гурни?

— Они контрабандисты, — ответил тот. — Они стремятся туда, где больше прибыли.

— В нашем предприятии прибыли мало, — сказал Пол и заметил, как шевельнулся палец на правой руке Гурни, подавая ему сигнал — старинный кодовый знак из их прошлого. В отряде контрабандистов были разные люди. Пол шевельнул губами, давая знать, что он понял, и посмотрел на своих людей, стоящих на страже на высоких камнях. Он увидел Стилгара и, вспомнив, что отношения с ним надо еще выяснять, сразу погрустнел.

— Стилгар, — сказал он. — Это Гурни Хэллек, о котором я много тебе рассказывал. Оружейный мастер моего отца, один из учителей фехтования, обучавших меня, мой старый друг. На него можно положиться во всем.

— Я слышал; — коротко отозвался Стилгар. — Ты — его герцог. Пол посмотрел в темное лицо над ним, стараясь понять, почему Стилгар сказал именно это: «Его герцог!» В интонации Стилгара содержался какой-то странный оттенок, как будто ему хотелось добавить что-то еще. И это было не похоже на Стилгара, предводителя Свободных, привыкшего говорить все то, что подсказывал ему разум.

«Мой Герцог!», — подумал Гурни и посмотрел на Пола. Да, теперь, когда Лето мертв, титул перешел к Полу.

Некоторые аспекты войны Свободных на Арраки повернулись к Гурни новой стороной. «Мой герцог!» Лишь часть его сознания отметила распоряжение Пола о том, что контрабандисты должны быть обезоружены и остаться таковыми, пока не будут допрошены.

Полностью смысл приказа дошел до Гурни лишь тогда, когда он услышал протестующие возгласы своих людей. Он повернулся к ним.

— Вы что, парни, оглохли? — рявкнул он. — Это истинный герцог Атридес. Выполняйте его приказ!

Контрабандисты, ворча, повиновались.

Пол подошел к Гурни и тихо проговорил:

— Я не ожидал, что именно ты попадешься в эту ловушку, Гурни.

— Я получил то, что заслужил, — сказал Гурни. — Держу пари, что эта полоса — пустая толща песка, приведенная в такой вид, чтобы нас обмануть. — Это пари ты бы выиграл, — усмехнулся Пол и посмотрел на разоружаемых контрабандистов. — Есть ли среди твоего отряда люди моего отца?

— Ни одного. Наши ряды изрядно поредели. Есть несколько человек среди свободных торговцев. Большая часть истратила свои доходы на то, чтобы покинуть это место.

— Но ты остался.

— Я остался.

— Потому что здесь Раббан, — Пол скорее утверждал, чем спрашивал.

— Я думаю, что мне не осталось ничего, кроме мщения, — отозвался Гурни.

С верхнего уступа послышался сдавленный крик. Гурни поднял голову и увидел, что один из Свободных машет платком.

— Идет Создатель, и довольно большой, — сказал Пол. Сопровождаемый Гурни, он подошел к краю уступа и посмотрел на юго-восток. Вдалеке отчетливо виднелся след червя. Пересекая дюны, он тянулся к скалам.

Со стороны лежащей над ними фабрики послышались тревожные крики. Повернувшись на своих гусеницах, краулер пополз к скалам, подобно гигантскому неуклюжему насекомому.

— Очень плохо, что мы не можем спасти карриол, — пожалел Пол.

Гурни посмотрел на него, потом на дымящиеся участки пустыни, где лежали сбитые ракетами карриол и орнитоптеры. Внезапно он почувствовал боль за оставшихся там людей — его людей, и проговорил:

— Твой отец лучше бы позаботился о людях, которых не мог спасти.

Пол бросил на него быстрый взгляд и опустил глаза.

— Они были твоими людьми, Гурни, — сказал он, помолчав. — Для нас же они были нарушителями, которые могли увидеть то, что им не следовало видеть. Ты должен это понять.

— Я хорошо это понимаю, — пошутил Гурни. — Но меня разбирает любопытство: так хочется увидеть то, чего не следует видеть.

Пол поднял голову и увидел на лице Гурни хорошо ему известную волчью усмешку.

Гурни кивком указал в сторону лежащей перед ними пустыни. Там повсюду, насколько хватало глаз, сновали Свободные, занимающиеся своими делами. Его поразило то, что ни один из них, казалось, не был обеспокоен приближением червя.

С открытых дюн за лжеполосой спайса послышался громкий барабанный звук тампера, от которого, казалось, даже камни вибрировали под их ногами. Гурни увидел, что Свободные встали вдоль линии, где должен был проходить путь червя.

Червь возник подобно блестящей гигантской песчаной рыбе, прорезая поверхность песка своими извивающимися кольцами. Через мгновение Гурни стал свидетелем поимки червя: первый метатель загарпунил червя, заставил развернуться, и вслед затем все члены отряда взобрались на его блестящую поверхность.

— Это зрелище — из числа тех, которые тебе не следовало бы видеть, заметил Пол.

— Мне рассказывали об этом, — признался Гурни. — Но поверить в такое, не видя своими глазами, очень трудно. — Он покачал головой. — С существом, которого боится вся планета, вы обращаетесь, как с лошадью.

— Ты помнишь, что говорил мой отец о силе пустыни, — сказал Пол. Теперь поверхность этой планеты — наша. Ни штормы, ни эти создания, ни безводье не могут нас остановить.

«Нас... — подумал Гурни. — Он имеет в виду Свободных. Он говорит как один из них». И снова Гурни посмотрел в глаза Пола, сверкающие спайсовой синевой. Его собственные глаза, он это знал, тоже были тронуты голубизной, но контрабандисты могли доставать внепланетную еду, и изменения в цвете их глаз были гораздо менее заметными. Когда говорили о человеке, который породнился с этой планетой, то говорили о «мазке спайсовой кистью». И в таких намеках всегда ощущалась неприязнь.

— Были времена, когда в этих краях мы не смели мчаться на Создателях при свете дня, — заметил Пол. — Но у Раббана стало так мало воздушной силы, что он не может терять ее на патрулирование песков. — Он посмотрел на Гурни. — Появление твоего воздушного судна было для нас полной неожиданностью.

"Для нас...?

Прогоняя эти мысли, Гурни покачал головой.

— Однако мы явились для вас не такой большой неожиданностью, как вы для нас, — усмехнулся он.

— Что говорят насчет действий Раббана в селах и деревнях? — спросил Пол.

— Говорят, что деревни синков укреплены атакой степени, что с ними нельзя ничего поделать. Говорят, что им остается только пережидать, пока кончатся бесполезные атаки.

— Другими словами, Харконнены лишены мобильности.

— Зато ты можешь появляться там, где пожелаешь", — оказал Гурни.

— Этой тактике я научился от тебя. Они потеряли инициативу и, значит, проиграли войну.

Гурни понимающе улыбнулся.

— Наш враг находится там, где этого желаю я, — заявил Пол и посмотрел на Хэллека. — Ну как, Гурни, поступаешь ко мне на службу — до окончания компании?

— Поступаю ли? — Гурни посмотрел на него в недоумении. — Мой господин, я никогда не оставлял службы у вас. Это вы меня... оставили, заставив считать, что вас уже нет в живых. И я, оставшись не у дел, принял то, что мне предложили, в ожидании того времени, когда я смогу продать свою жизнь ради стоящего дела — смерти Раббана.

Растроганный Пол хранил молчание.

К тому месту, где они стояли, возвратилась женщина и остановилась перед Полом. Глаза ее за капюшоном и маской обращались то на Пола, то на его собеседника. Гурни отметил исходящую от нее уверенность.

— Чани, — сказал ей Пол. — Это Гурни Хэллек. Ты слышала о нем от меня.

Она посмотрела на Гурни, потом снова на Пола.

— Я слышала.

— Что наши люди сделали с Создателем?

— Они лишь отвлекли его, чтобы выиграть время и спасти оборудование. — Что ж, тогда... — Пол замолчал, принюхиваясь.

— Идет ветер, — подсказала Чани.

Из-за гряды донесся голос:

— Хо, там — ветер!

Гурни увидел, как убыстрились движения Свободных. Чувствовалось, что они очень спешат. Все, что червь оставил невредимым, было уже снесено. Краулер тяжело прогромыхал по сухому песку, перед ним открылся проход... а потом камни сомкнулись так плотно, что от прохода не осталось и следа.

— И много у вас таких тайников? — спросил Гурни.

— Много, помноженное на много, — ответил Пол. Он посмотрел на Чани. -Найди Корбу, скажи ему, что Гурни предупредил меня: среди них есть люди, которым нельзя доверять.

Она посмотрела на Пола, лотом на Гурни, повернулась и легко побежала по камням.

— Она — твоя женщина, — сказал Гурни.

— Она — мать моего первенца. Среди Атридесов есть еще один Лето.

Глаза Гурни округлились от изумления.

Пол внимательно следил за тем, что творилось вокруг. Теперь небо на юге стало совсем черным. Порывы ветра поднимали тучи песка над их головами.

— Застегни костюм, — посоветовал Пол. Сам он приладил маску и надвинул капюшон.

Гурни повиновался, благодарный за фильтры.

Голосом, приглушенным из-за фильтров. Пол спросил:

— Кому из своего отряда ты не доверяешь, Гурни?

— В отряде есть несколько новичков, пришельцев из чужих миров... — Он заколебался, сам удивляясь, как легко сорвались с его языка эти слова -"из чужих миров".

— Они не похожи на тех искателей приключений, которые к нам обычно приходят, — сказал Гурни. — Они жестче.

— Шпионы Харконненов?

— Я думаю, мой господин, что они отчитываются не перед Харконненами. Я подозреваю, что они на службе у империи. В них есть что-то от Салузы Второй.

— Сардукары? — Пол бросил на него испытующий взгляд.

Гурни пожал плечами.

— Может быть, и так; они хорошо замаскировались.

Пол кивнул, думая о том, как легко Гурни вернулся к положению слуги Атридесов. Правда, теперь это был другой Гурни — планета Арраки изменила и его.

Из-за камней под ними появились двое Свободных в капюшонах и направились к ним. За плечами одного из них висел большой узел.

— Где сейчас мой отряд? — спросил Гурни.

— В безопасности. В скалах под нами есть пещера... Птичья пещера. После шторма мы решим, что с ними делать.

Голос сверху позвал:

— Муаддиб!

Пол обернулся и увидел своего охранника, указывающего на пещеру. Пол знаком ответил, что понял.

Гурни посмотрел так, как будто видел его впервые.

— Ты — Муаддиб?!

— Это мое имя среди Свободных, — ответил Пол.

Гурни отвернулся, чувствуя, как растут в нем дурные предчувствия. Половина его отряда лежала мертвая, половина была захвачена в плен. О новичках, которые вызывали подозрение, он не беспокоился, но среди остальных были хорошие люди, друзья, за которых он чувствовал ответственность. «После штурма мы решим, что с ними делать» — так сказал Муаддиб. И Гурни вспомнил, что рассказывали о Муаддибе, Лизан ал-Гаибе: как он сдирал кожу с офицеров Харконненов, чтобы обтянуть ею барабаны, как окружил себя командой смерти, члены которой бросались в бой с песней смерти на устах.

ОН...

Двое Свободных взобрались на площадку у ног Пола. Темнолицый воин сказал:

— Все в безопасности, Муаддиб. Теперь нам лучше сойти вниз.

— Ты прав, Стилгар.

Гурни отметил интонацию говорившего, полуповелительную, полувопросительную. Этого человека звали Стилгар — еще одно имя из новых легенд о Свободных.

Пол посмотрел на узел за спиной второго и спросил:

— Корба, что у тебя в узле?

Стилгар ответил:

— Я нашел его в краулере. На нем инициалы твоего друга, а в нем бализет. Я много раз слышал от тебя, как искусно Гурни Хэллек играет на бализете.

Гурни внимательно изучал говорившего, отметив край черной бороды под маской, ястребиный взгляд, точеный нос.

— Ваши соратники умеют думать, мой господин, — сказал Гурни. -Спасибо, Стилгар.

Стилгар знаком велел своему спутнику передать узел Гурни:

— Благодари своего герцога. Раз он тебя поддерживает, ты можешь рассчитывать на наше уважение.

Гурни принял инструмент, удивленный жесткими нотками в голосе Стилгара. В его поведении слышался вызов, и Гурни подумал, уж не чувство ли зависти говорит в Свободном. Явился некто Гурни Хэллек, знавший Пола еще до появления его на Арраки, человек, которого связывали с Полом узы дружбы, неведомой Стилгару.

— Вы оба мои друзья, — сказал Пол. — Я хотел бы, чтобы вы подружились и между собой.

— Свободный по имени Стилгар хорошо известен, — ответил Гурни. — Я считаю за честь иметь среди своих друзей убийцу Харконненов. — Ты подашь руку моему другу Гурни Хэллеку, Стилгар? — спросил Пол.

Стилгар медленно протянул руку и пожал тяжелую руку Гурни.

— Мало кто не слышал имя Гурни Хэллека, — сказал он и повернулся к Полу. — Буря уже близко, Муаддиб.

— Идемте, — сказал Пол.

Стилгар повернулся и повел их вниз по узкой тропинке, вьющейся среди камней, к затерянной среди скал расселине, которая привела их ко входу в пещеру. Мужчины торопливо закрыли вход в скале. Глоуглобы освещали широкое сводчатое помещение с возвышением в одном конце и с отходящим от него проходом.

Пол в сопровождении Гурни направился к возвышению и повернул в проход. Остальные ушли по другому проходу, открывающемуся напротив главного входа. Пол провел Гурни через комнату, и они вошли во внутреннюю комнату, на стенах которой висели темные, винного цвета ткани.

— Мы сможем поговорить здесь наедине, — сказал Пол. — Мои люди не станут нарушать моего...

Из внешнего помещения донесся протяжный сигнал военной тревоги, и сразу же послышались крики и звон оружия. Пол круто повернулся и бросился через прихожую к проходу, ведущему к возвышению над сводчатым залом пещеры. Гурни с оружием наготове не отставал от него.

Под ними, на полу пещеры, мелькали фигуры сражающихся людей. Какое-то мгновение Пол стоял неподвижно, отделяя взглядом плащи и бурнусы Свободных от костюмов их противников. Развитая в нем его матерью привычка наблюдать и слагать мельчайшие детали в значительные факты сказала ему, что Свободные сражаются с людьми, одетыми в костюмы контрабандистов, однако контрабандисты эти разделились на тройки и в тех местах, где битва была особенно жестокая, стояли спинами друг к другу, образуя треугольные фигуры.

Такая манера вести сражение изобличала в них императорских сардукаров. Один из дерущихся федайкинов увидел Пола, и его клич эхом отразился от стен.

— Муаддиб! Муаддиб! Муаддиб!

Еще одна пара глаз засекла Пола, и в него полетел черный нож. Пол увернулся, услышав, как тот лязгнул о камень над его головой, и обернулся посмотреть, избежал ли удара Гурни.

Когда человеческие треугольники были оттеснены назад, Гурни показал Полу меч, обращая его внимание на перевязь темного, имперского, цвета, наколотой крест со львами, на многоцветные глазки на рукоятке кинжала.

Вне всякого сомнения, это были сардукары!

Пол шагнул к краю уступа: внизу оставалось лишь трое сардукаров. На полу возвышался кровавый холм из сардукаров и Свободных.

— Прекратить! — крикнул Пол. — Герцог Пол Атридес приказывает вам остановиться!

Движения сражающихся замедлились.

— Эй вы, сардукары! — крикнул Пол оставшейся в живых тройке. — Кто приказал вам напасть на правящего герцога? — И видя, что его люди начали окружать сардукаров, крикнул: — Прекратить, я сказал!

— Кто сказал, что мы сардукары? — крикнул один из троих.

Пол взял у Гурни нож и положил его на свою ладонь.

— Ваш нож сказал, что вы — сардукары.

— А кто докажет, что ты — правящий герцог?

Пол указал на федайкинов. — Эти люди говорят, что я — правящий герцог. Ваш собственный император перевел сюда дом Атридесов, Я — герцог Атридес.

Сардукар молчал, явно взволнованный.

Пол внимательно вгляделся в него. Это был высокий человек с плоскими чертами лица, с бледным шрамом, наискось пересекающим его левую щеку. Его вид выдавал и злобу, и смущение, но чувствовалась в нем и гордость, без которой сардукар казался будто бы неодетым.

Пол посмотрел на своего лейтенанта-федайкина:

— Корба, как получилось, что их не разоружили?

— Они спрятали оружие в хитроумно скрытых под стилсьютами карманах, ответил тот.

Пол оглядел лежащих на полу убитых и раненых и снова посмотрел на лейтенанта. Слова были не нужны. Лейтенант опустил голову.

— Где Чани? — спросил Пол, затаив дыхание в ожидании ответа.

— Стилгар ее спрятал, — Корба кивнул в сторону прохода и оглянулся на убитых и раненых. — Я должен ответить за эту ошибку, Муаддиб!

— Сколько было этих сардукаров, Гурни? — спросил Пол.

— Десять.

Пол легко спрыгнул на пол пещеры, прошел к тому месту, где стоял говоривший с ним сардукар, и остановился на расстоянии нескольких шагов от него.

Федайкины хранили молчание. Они боялись за него, когда он вот так приближался к опасности. Они были обязаны не допускать этого, ибо Свободные желали сберечь мудрость Муаддиба.

Не оборачиваясь. Пол бросил лейтенанту:

— Как велики наши потери?

— Четверо раненых, двое убитых, Муаддиб.

Пол уловил звуки движения за спиной сардукаров. В другом проходе стояли Чани и Стилгар. Он снова перевел взгляд на сардукаров, глядя прямо в глаза с белыми белками, глаза человека из другого мира.

— Как тебя зовут? — спросил Пол.

Человек будто онемел, лишь глаза его бегали из стороны в сторону.

— Брось это! — сказал Пол. — Мне ясно, что вам велено было пробраться сюда и уничтожить Муаддиба. Ручаюсь, это вы предложили искать спайс в глубокой пустыне.

Сдавленный стон стоявшего позади Гурни вызвал улыбку на губах Пола. Лицо сардукара стало багровым.

— Ты видишь перед собой семь ваших мертвых против двоих наших. Три к одному, неплохой счет, а?

Человек приподнялся на носки, но отступил под напором федайкинов. — Я спрашиваю, как тебя зовут, — повторил Пол и, используя искусство Голоса, приказал: — Назови мне свое имя!

— Капитан Арамшем, имперский сардукар! — гаркнул человек. Челюсть у него отвисла, и он в замешательстве уставился на Пола.

От его надменности человека, попавшего в пещеру к варварам, не осталось и следа.

— Что ж, капитан Арамшем, — сказал Пол. — Харконнены дорого заплатили бы за то, что теперь знаете вы. А император — чего бы он не дал за то, чтобы узнать, что Атридесы все еще живут, несмотря на его предательство. Капитан бросил взгляд налево и направо, на двоих оставшихся в живых людей. Пол почти видел мысли человека, бьющиеся в его голове: сардукар не сдается, но император должен узнать об этой угрозе.

Используя Голос, Пол приказал:

— Сдавайтесь, капитан!

Человек, стоящий слева от капитана, внезапно бросился на Пола, но путь ему преградил нож его же капитана. Нападающий коротко вскрикнул и рухнул на пол с ножом в груди.

Капитан посмотрел в лицо своему единственному оставшемуся в живых товарищу.

— Я думаю о том, как лучше послужить Его величеству. Понятно?

Плечи второго сардукара опустились.

— Брось оружие! — приказал капитан.

Сардукар повиновался.

Капитан посмотрел на Пола в упор.

— Ради тебя я убил своего друга, — произнес он с расстановкой, — не забывай об этом.

— Ты мой пленник, — отвечал ему Пол. — Будешь ли ты жить или умрешь, это неважно. — Он велел охране взять сардукаров и обыскать их.

Охрана увела сардукаров. Пол повернулся к лейтенанту.

— Муаддиб... — сказал тот. — Я допустил ошибку...

— Ошибка допущена с моей стороны, Корба, — признал Пол. — Мне следовало бы предупредить тебя, что надо искать. В будущем, когда будешь обыскивать сардукаров, помни об этом. Помни также о том, что любой из них может иметь один или два фальшивых ногтя на ноге, которые в соединении с другими частями, спрятанными на теле, могут составлять эффективные передатчики. У них может быть и по несколько фальшивых зубов. Они прячут кольца шигавира в волосах, и так искусно, что найти их очень трудно, однако с помощью такого кольца можно смастерить гарроту и оторвать человеку голову. Когда имеешь дело с сардукаром, нужно с помощью всех имеющихся в наличии средств срезать каждый волосок на его теле. И только когда закончишь эту работу, можешь быть уверенным в том, что ничего не упустил.

Он посмотрел на Гурни, который подошел ближе и слушал.

— Тогда нам лучше их убить, — сказал лейтенант.

Пол покачал головой, все еще глядя на Гурни.

— Нет. Я хочу, чтобы они бежали.

Гурни в недоумении уставился на него.

— Сир... — выдохнул он.

— Да?

— Этот ваш человек прав. Убейте их, уничтожьте все, что напоминает об их присутствии здесь. Вы взяли в плен имперских сардукаров! Когда император об этом узнает, он не успокоится до тех пор, пока не поджарит вас на медленном огне.

— Вряд ли императору удастся это сделать, — Пол говорил медленно и холодно. Что-то произошло в его душе, пока он смотрел на сардукара. Сумма наблюдений вылилась в знание.

— Гурни, — сказал он. — Вокруг Раббана много людей Союза?

Гурни выпрямился, глаза его сузились.

— Ваш вопрос не имеет...

— Я тебя спрашиваю! — повысил голос Пол.

— Арраки наводнена агентами Союза. Они покупают спайс, как будто это самая ценная вещь во всей Вселенной. И все же почему вы думаете, что нам следует слишком далеко вдаваться в...

— Это и есть самая ценная вещь во Вселенной, — перебил его Пол. — Для них. — Он посмотрел на Стилгара и на Чани, которые шли к ним через комнату. — И мы держим ее под контролем, Гурни.

— Ее держат под контролем Харконнены!

— Контролирует ценность тот, кто может ее уничтожить, — отчеканил Пол. Движением руки он предупредил дальнейшие вопросы Гурни и кивнул Стилгару, который вместе с Чани подошел и остановился перед Полом.

Пол взял в левую руку нож сардукара и протянул его Стилгару со словами:

— Ты живешь ради пользы племени. Мог бы ты взять ножом кровь моей жизни?

— Ради пользы племени, — негромко повторил Стилгар.

— Тогда пускай в ход нож, — сказал Пол.

— Ты меня вызываешь?

— Если бы это было так, — сказал Пол, — я не позволил бы взять мою жизнь, стоя без оружия.

Стилгар судорожно глотнул воздух.

— Узул! — Чани бросила взгляд на Гурни, потом снова на Пола.

Стилгар все еще осмысливал услышанное, а Пол продолжал:

— Ты воин, Стилгар. Когда сардукары затеяли сражение, ты не ринулся в битву. Первой твоей мыслью было защитить Чани.

— Она — моя племянница, — сказал Стилгар. — Если ты сомневаешься в тех федайкинах, которые занимались этими мерзавцами...

— Почему первой твоей мыслью была мысль о Чани?

— Это не так!

— А как?

— Она была о тебе, — признался Стилгар.

— Ты думаешь, что смог бы поднять на меня руку? — спросил Пол.

Стилгар вздрогнул.

— Таков закон, — прошептал он.

— Закон говорит, что надо убивать пришельцев из далеких миров, найденных в пустыне, и брать их воду, как подарок Шаи-Хулуда, — возразил ему Пол. — И все же однажды ночью ты позволил жить двоим таким пришельцам — моей матери и мне.

Так как Стилгар продолжал молча смотреть на него. Пол продолжал:

— Пути меняются, Стил. Ты и сам их менял.

Стилгар посмотрел на желтую эмблему, укрепленную на рукоятке ножа у него в руке.

— Когда я стану герцогом в Арракине, будет ли у нас с Чани время входить в каждую мелочь управления сьетчем Табр? — спросил Пол. — И разве ты сам станешь заниматься проблемами каждой отдельной семьи?

Стилгар продолжал пристально смотреть на нож.

— Неужели ты думаешь, что я жажду обрезать свою правую руку? настойчиво спрашивал Пол.

Стилгар медленно перевел взгляд на его лицо.

— Ты! — воскликнул Пол. — Неужели ты думаешь, что я хочу лишить себя и племя твоей мудрости и силы?

Стилгар тихо ответил:

— Юношу из моего племени, чье имя мне известно, этого юношу я могу убить на поле вызова, пожелай этого Шаи-Хулуд. Но Лизану ал-Гаибу я не могу причинить вреда. Ты знал это, когда давал мне нож.

— Я знал это, — согласился Пол.

— Пути меняются, — сказал Стилгар и разжал руку. Нож упал на каменный пол.

— Чани, — позвал Пол, — отправляйся к моей матери и пришли ее сюда: нам нужен ее совет.

— Но ты говорил, что поедешь на юг! — запротестовала она.

— Это решение было неверным, — объявил он. — Харконнены не там. Война не там.

Она глубоко вздохнула, смиряясь с его словами, как любая женщина пустыни смирялась с неизбежным в этой жизни, которая так тесно связана со смертью.

— Ты отвезешь моей матери сообщение, предназначенное лишь для ее ушей, — сказал Пол. — Скажи ей, что Стилгар признал меня герцогом Арраки, что должен быть найден путь заставить молодых воинов согласиться с этим решением.

Чани посмотрела на Стилгара.

— Делай, как он говорит, — проворчал Стилгар. — Мы оба знаем, что он мог победить меня... и что я не могу поднять на него руку ради пользы племени.

— Я вернусь вместе с твоей матерью, — проговорила Чани.

— Пришли ее сюда, — сказал Пол. — Стилгар был прав: я сильнее, когда ты в безопасности. Ты останешься в сьетче.

Она хотела было что-то возразить, но передумала.

— Сихайя, — сказал Пол, назвав ее именем, известным лишь им двоим. Он отвернулся вправо и встретился с горящими глазами Гурни.

С тех пор как Пол упомянул о своей матери, Гурни уже ничего не понимал из разговора Пола со старым Свободным.

— Твоя мать... — начал Гурни.

— Айдахо спас нас в ночь набега, — рассеянно произнес Пол, думая о предстоящей разлуке с Чани, — теперь мы...

— Что с Дунканом Айдахо, мой господин? — спросил Гурни.

— Он мертв; ценой своей жизни он выиграл нам время на побег. "Так, значит, ведьма жива! — подумал Гурни. — Одна из тех, кого я поклялся уничтожить, жива. И герцог Пол, конечно, не знает, какая тварь дала ему жизнь! Это сам Дьявол! Выдать Харконненам его отца!?

Пол прошел мимо него и вскочил на возвышение. Оглянувшись, он увидел, что раненые и мертвые уже унесены, и с горечью подумал о том, что в легенду о Муаддибе вписана еще одна глава. «Я даже не вытащил свой нож, но о сегодняшнем дне будут говорить, что я уничтожил двадцать сардукаров». Гурни, не чувствуя под ногами земли, последовал за Стилгаром. Мысли яростно бились в его голове.

«Ведьма все еще жива, в то время как те, кого она предала, превратились в груду костей в зыбких могилах. Я должен сделать так, чтобы Пол узнал о ней правду, прежде чем я убью ее».

Глава 7

Джессика видела, что толпа, собравшаяся в пещере, в помещении для собраний, была охвачена теми же чувствами, которые владели ею в тот день, когда Пол убил Джемиза.

Выйдя из личных покоев Пола и направляясь к возвышению, Джессика спрятала цилиндр с полученной ею запиской в складки платья. Она чувствовала себя отдохнувшей после долгого путешествия с юга, но все еще досадовала на то, что Пол никак не желал давать разрешения на пользование захваченным орнитоптером.

— Наш контроль над воздухом не полный, — сказал он. — И мы не должны полагаться на горючее чужеземцев. К тому же горючее и воздушные суда должны тщательно сберегаться и охраняться до тех пор, пока нам не понадобится максимальная сила.

Пол стоял с группой молодых воинов у возвышения. Слабый свет глоуглобов придавал всему происходящему несколько нереальный вид, как будто все происходило не на самом деле, а было изображено на картине. Лишь запахи, шепот и звук шаркающих по камню ног говорили об обратном.

Она изучала сына, удивляясь тому, что он еще не показал ей свой сюрприз — Гурни Хэллека. Мысль о Гурни всколыхнула в ней воспоминания о прошлом, о днях, проведенных ею с отцом Пола и наполненных любовью. Стилгар с маленькой горсткой своих людей ждал на другом краю возвышения, и за этим молчаливым ожиданием скрывалось удивительное достоинство.

«Мы не должны допустить потерю этого человека, — думала Джессика. -План Пола должен удаться. Все остальные пути обернулись бы величайшей трагедией».

Она спустилась с возвышения, прошла мимо Стилгара, не взглянув на него, и вступила в толпу. Люди перед ней расступились, и по образовавшемуся проходу она направилась к Полу. Тишина сопровождала ее, шла по пятам.

Она понимала, что кроется за этим молчанием — невысказанный вопрос, благоговейный страх перед Преподобной матерью.

Молодые воины при ее приближении отошли от Пола, и на какое-то мгновение ее встревожило их новое отношение к нему.

Но она не заметила никакой скрытности на их лицах. Их заставлял держаться в отдалении создаваемый вокруг Пола религиозный ореол. И она вспомнила поговорку Бене Гессерит: «Насильственная смерть невозможна для пророков».

Пол посмотрел на нее.

— Пора, — она передала ему цилиндр с сообщением.

Один из спутников Пола, более смелый, чем остальные, бросил взгляд на Стилгара и сказал:

— Ты думаешь его вызывать, Муаддиб? Время решать. Люди подумают, что ты трус, если...

— Кто осмелился назвать меня трусом? — сурово спросил Пол. Рука его легла на рукоятку крисножа.

Группа молодых воинов, а за ними и вся толпа погрузились в напряженное молчание.

Пол повернулся, пошел через расступившуюся толпу к возвышению, легко вскочил на него и поднял руку, прося тишины.

— Сделай это! — выкрикнул кто-то в толпе.

Это восклицание вызвало ропот и перешептывание.

Тишина наступила нескоро и прерывалась шарканьем ног и покашливанием. Когда наконец все стихло, Пол опустил руку и голосом, отчетливо слышным в самых дальних уголках пещеры, проговорил:

— Вы устали от ожидания.

И снова ему пришлось ждать, когда смолкнут ответные крики.

«Они действительно устали», — подумал Пол. Он взвесил на руке цилиндр, думая о его содержимом. Передавая его, мать сказала ему, каким образом он был отобран у курьера Харконненов. Содержание послания не вызывало сомнения: Раббан отныне мог рассчитывать только на свои силы здесь, на Арраки! Он не мог требовать ни помощи, ни подкреплений!

И снова Пол возвысил голос.

— Вы думаете, что для меня пришло время вызвать Стилгара и сменить предводителя войск! — И прежде чем люди успели ответить. Пол гневно воскликнул: — Неужели вы думаете, что Лизан ал-Гаиб — глупец?

Тяжелое молчание повисло в пещере.

«Он пользуется защитой религии, — подумала Джессика. — У него должно получиться».

— Таков путь! — выкрикнул кто-то в задних рядах.

Сухо, придав своему голосу особые интонации. Пол сказал:

— Пути меняются.

Из одного угла пещеры послышался сердитый выкрик:

— Мы сами скажем, что нужно изменить!

Толпа отозвалась одобрительными криками.

— Как пожелаете, — согласился Пол.

И Джессика услышала в его ответе те интонации, которые говорили, что он прибегнул к помощи Голоса — искусству, которое он перенял у нее.

— Вы скажете свое слово, — продолжал он. — Но вначале вы выслушаете то, что скажу вам я.

Стилгар шагнул вперед. Его бородатое лицо хранило бесстрастное выражение.

— И это тоже закон, — заявил он. — Любой Свободный имеет право сказать в Совете свое слово. Муаддиб — Свободный.

— Самое главное — это то, что идет на пользу племени, ведь так? спросил Пол.

— Каждый наш шаг должен вести к этому, — ответил Стилгар все тем же бесстрастным, но исполненным достоинства голосом.

— Прекрасно, — согласился Пол. — Тогда скажите мне, кто управляет отрядом нашего племени и кто управляет всеми племенами и отрядами через воинов-инструкторов, обученных нами сверхъестественному способу?

Пол ждал, глядя через головы людей. Ответа не последовало.

И тогда он спросил:

— Разве не Стилгар все это делает? Сам он говорит, что нет. Тогда, может, это делаю я? Даже Стилгар выполняет мои приказания, и мудрые, умнейшие из умных, слушают меня и воздают мне почести в Совете.

Молчание толпы сделалось еще более напряженным.

— Или, может быть, всем заправляет моя мать? — он указал на Джессику, стоявшую среди них в приличествующих случаю темных одеждах.

— Стилгар и вожди отрядов просят ее совета перед принятием даже самого малого "решения. Но разве Преподобная мать возглавляет переходы по песку и раззии — набеги на Харконненов?

Лица тех, кого Пол мог видеть, нахмурились, однако то там, то здесь возникал сердитый шепот.

«Он избрал опасный путь», — подумала Джессика, но тут же вспомнила про цилиндр и про заключенное в нем послание. И она понимала намерения Пола: проникнуть в глубь их неуверенности, покорить ее, и тогда во всем остальном они пойдут ему навстречу.

— Без вызова и без битвы ни один человек не распознает лидера, ведь так? — спросил Пол.

— Таков закон! — крикнул один из присутствующих.

— В чем наша цель? — спросил Пол. — Сбросить скотину Раббана, ставленника Харконненов, и восстановить мир в месте, где среди изобилия воды смогут процветать наши семьи — разве не в этом наша цель?

— Жестокие цели требуют жестоких путей!

— Кто размахивает ножом перед битвой? — спросил их Пол. — Здесь нет мужчины, включая и Стилгара, который смог бы выстоять против меня в битве один на один. И сам Стилгар знает об этом, так же как и все вы.

В толпе поднялся сердитый ропот.

— Многие из вас выходили против меня в тренировочных сражениях, продолжал Пол. — Вы знаете, что мои слова — не пустая болтовня. Я говорю так потому, что это всем известный факт, и с моей стороны было бы глупо его замалчивать. Я начал изучать эти пути раньше, чем вы, и моими учителями были такие строгие люди, каких вы и не видывали. Почему, как вы думаете, мне удалось одержать победу над Джемизом в том возрасте, когда ваши мальчики еще только играют в поединки?

«Он хорошо пользуется Голосом, — подумала Джессика. — Но с этими людьми одного Голоса недостаточно. Он должен убедить их и логикой».

— Итак, — сказал Пол, — мы подошли вот к этому сообщению. — Он поднял цилиндр и вытащил из него записку. — Оно было отнято у курьера Харконненов, подлинность его не вызывает сомнений. Адресовано оно Раббану. В ней сообщается, что его просьба о военной силе отклонена, что количество добытого им спайса гораздо ниже нормы и что с людьми, имеющимися у него, можно забрать гораздо больше спайса у жителей планеты Арраки.

Стилгар подошел поближе.

— Кто из вас понимает значение полученных сведений? — спросил Пол. Стилгар понял его сразу.

— Они отрезаны! — крикнул кто-то.

Убрав цилиндр с запиской под плат. Пол снял кольцо с шейного шнурка и поднял его над головой.

— Это кольцо было герцогской печатью моего отца. Я поклялся не носить его до тех пор, пока я не буду готов возглавить все отряды Арраки для завоевания планеты и превращения ее в мое владение. — Он надел кольцо на палец и сжал руку в кулак.

В пещере стояла гробовая тишина.

— Кто здесь правит? — спросил Пол. Он поднял сжатую в кулак руку. -Здесь правлю я! Я правлю на каждом квадратном дюйме Арраки! Это мое герцогское поместье, независимо от того, скажет император «да» или «нет»! Он дал его моему отцу, а от отца оно перешло ко мне!

«Почти перешло», — подумал Пол. Он пытливо вглядывался в толпу, постигая ее настроение.

— Есть люди, которые смогут занимать важное положение на Арраки, когда я провозглашу свои законные имперские права, — продолжал говорить Пол. — Стилгар — один из таких людей. И не потому, что я хочу его задобрить или отблагодарить, хотя я и обязан ему жизнью. Я говорю так потому, что он мудр и строг: он руководит отрядом благодаря уму, а не руководствуясь одними законами. Неужели вы считаете меня глупцом? Неужели вы думаете, что я отрежу свою правую руку и оставлю ее, окровавленную, на полу пещеры — потому лишь, что это доставит вам удовольствие?

Пол обвел толпу взглядом.

— Кто из вас осмелится отрицать, что я являюсь истинным правителем Арраки? Должен ли я доказать это, оставив без вождя каждое племя в эрге? Стилгар, стоявший рядом с Полом, бросил на него вопросительный взгляд.

— Неужели я буду растрачивать нашу силу в то время, когда мы нуждаемся в ней больше всего? — спросил Пол. — Я — ваш правитель, и я говорю вам, что пора прекратить убивать наших лучших людей и начать убивать наших истинных врагов — Харконненов!

Одним молниеносным движением Стилгар выхватил из ножен криснож и поднял его над головой.

— Долгая жизнь герцогу Полу Муаддибу!

Крик множества голосов, слившихся в единый вопль, потряс пещеру, и стены повторили его многократным эхом. Люди восторженно закричали нараспев:

— Иа хийа чухада! Муаддиб! Муаддиб! Иа хийа чухада!

Джессика перевела про себя: «Долгая жизнь воинам Муаддиба!» Представление, сочиненное ею. Полом и Стилгаром, удалось на славу.

Шум медленно стихал. Когда восстановилась тишина, Пол посмотрел в лицо Стилгара и приказал:

— На колени!

Стилгар, стоя на возвышении, опустился на колени.

— Передай мне твой криснож.

Стилгар повиновался.

«Мы планировали этот момент не так», — подумала Джессика.

— Повторяй за мной, Стилгар, — сказал Пол и начал произносить слова клятвы посвящаемого в должность, которые он слышал от отца; "Я, Стилгар, принимаю этот нож из рук моего герцога...?

«Я, Стилгар, принимаю этот нож из рук моего герцога...» — повторил Стилгар и принял из рук Пола светящийся молочным светом нож.

«Я устремлю этот клинок туда, куда укажет мне мой герцог...» продолжал Пол.

Стилгар повторял слова, выговаривая их медленно и торжественно. Вспоминая того, кто ввел этот ритуал, Джессика едва удержала слезы.

«Мне же известны пружины происходящего, — подумала она. — Я не должна так волноваться».

«Я посвящаю этот клинок делам моего герцога и смерти его врагов до тех пор, пока струится кровь в моих жилах...» — закончил Пол.

Стилгар повторил за ним эти слова.

— Поцелуй лезвие, — приказал Пол.

Стилгар повиновался, потом, по обычаю Свободных, поцеловал руку Пола, державшую клинок. По знаку Пола он убрал нож в ножны и встал. Благоговейный шепот пробежал по толпе, и Джессика услышала слова:

— Пророчество: Бене Гессерит укажет путь, а Преподобная мать его увидит. — И еще кто-то, стоящий сзади, сказал: — Она дает нам знаки через своего сына.

— Стилгар возглавит свое племя, — заключил Пол. — Пусть ни у кого не будет сомнений. Он будет править с моего голоса: то, что скажет вам он, будет то самое, что скажу я.

«Мудро, — подумала Джессика. — Предводитель своего племени не должен терять своего лица перед теми, кто должен ему повиноваться».

Пол, понизив голос, сказал:

— Стилгар, я хочу, чтобы этой ночью были отправлены наездники песка и чтобы членам Совета были посланы силаго. Когда отошлешь их, возьми Чани, Корбу, Озейма и двоих других лейтенантов по собственному выбору. Приведи их ко мне на квартиру, будем разрабатывать план битвы. Мы должны иметь его на руках, чтобы показать Совету вождей, когда они прибудут.

Пол кивком дал знать матери, чтобы она шла за ним, и направился к центральному коридору в свои покои. Когда Пол пробирался сквозь толпу, к нему со всех сторон тянулись руки желавших дотронуться до него людей. Голоса выкрикивали его имя.

— Мой нож устремится туда, куда велит Стилгар, Пол Муаддиб! Поскорее веди нас в битву. Пол Муаддиб! Мы оросим весь мир кровью Харконненов! Чувствуя настроение толпы, Джессика понимала, что их боевой дух вырос предельно. Более готовыми они просто не могли быть.

Во внутренних покоях Пол усадил мать и сказал:

— Подожди здесь, — с этими словами он нырнул за занавеси в боковой проход.

После ухода Пола в комнате воцарилось спокойствие и такая тишина, что до ее слуха даже долетали слабые вздохи насоса, от которого зависела циркуляция воздуха в сьетче.

«Он собирается привести сюда Гурни Хэллека», — подумала она. Ее обуревали смешанные чувства. Гурни и его музыка были частью многих приятных минут, проведенных ею на Каладане, до приезда на Арраки. Ей казалось, что все это происходило с кем-то другим. За прошедшие с тех пор три года она сделалась совершенно другим человеком. Появление Гурни должно было сделать эти изменения явными.

Кофейный прибор Пола, сделанный из сплава серебра, — тот, что Пол унаследовал от Джемиза, — стоял на низеньком столике справа от нее. Она смотрела на него и думала, какое множество рук касалось этого металла. В течение последнего месяца кофе Полу подавала Чани.

«Что может сделать для герцога женщина пустыни, кроме как подать ему кофе? — спросила она себя. — Она не принесла Полу ни власти, ни знатности. У Пола есть только одна возможность породниться с могущественными Великими домами, возможно, даже с императорской семьей. В конце концов, там есть достигшие брачного возраста принцессы и каждая из них прошла обучение Бене Гессерит».

Джессика мысленно представила себе, как она покидает суровую планету Арраки ради жизни, полной могущества и безопасности, жизни, которая полагалась бы ей в качестве матери принца-консорта. Она бросила взгляд на завесы, отделяющие эту клетку от остальной пещеры, вспоминая о том, как она добиралась сюда — в паланкинах, на множестве сменяющих друг друга червей.

«Пока жива Чани, Пол не осознает своего долга, — подумала Джессика. -Она подарила ему сына, и этого с нее довольно».

Внезапно ею овладело страстное желание увидеть своего внука, в котором было так много черт деда, дитя, так похожее на Лето. Джессика сжала руками лицо и занялась ритуальными дыхательными упражнениями, успокаивающими чувства и просветляющими разум, потом проделала несколько наклонов — упражнение, подготавливающее тело к требованиям разума.

Она знала, что выбор Полом Птичьей пещеры в качестве командного пункта обсуждать не приходилось: он был идеален. К северу от нее лежала Дорога ветров — проход к защищенной деревне, расположенной среди скал. Деревня была ключевым пунктом, местом жительства механиков и техников, центром всего защитного пояса Харконненов. Из-за занавесей послышался кашель. Джессика выпрямилась и сделала вдох и выдох.

— Войдите, — сказала она.

Занавеси разошлись, и в комнату ворвался Гурни Хэллек. Она успела уловить взглядом странное выражение его лица. В мгновение ока он очутился позади нее и схватил ее за горло.

— Гурни, ты сошел с ума! Что ты делаешь? — прохрипела она.

Она почувствовала прикосновение ножа к спине и поняла, что Гурни хочет убить ее. За что? Она не видела причины, ибо он был не из тех людей, кто может стать предателем. Но его намерение было достаточно ясно, и мозг ее лихорадочно заработал. Над таким человеком нелегко одержать верх. Это был человек, искусный в битвах, искушенный до мозга костей в смерти и насилии. Это был сложный инструмент, возобладать над которым было непросто.

— Ты думаешь, тебе удалось убежать, да, ведьма?! — зарычал Гурни.

Прежде чем она успела осмыслите ситуацию и ответить, занавеси раздвинулись, и вошел Пол.

— Вот он, ма... — Пол осекся, осознавая происходящее.

— Оставайтесь на своем месте, мой господин, — приказал Гурни.

— Что здесь... — Пол на мгновение потерял дар речи.

Джессика открыла было рот, но руки крепче сомкнулись вокруг ее шеи.

— Ты будешь говорить только тогда, когда я тебе позволю, ведьма! пригрозил Гурни. — Я хочу узнать от тебя только одно, чтобы и сын твой услышал это, и я готов вонзить вот этот нож тебе в сердце при малейшем признаке твоего противодействия. Голос твой останется монотонным, ты не посмеешь шевельнуть ни одним мускулом. Ты будешь действовать с чрезмерной осторожностью, чтобы заработать себе несколько лишних секунд жизни. И, уверяю тебя, это все, что тебе осталось.

Пол сделал шаг вперед.

— Гурни, старина, в чем...

— Стойте там, где стоите! — рявкнул Гурни. — Еще шаг, и она мертва.

Рука Пола скользнула к рукоятке ножа. С ледяным спокойствием он проговорил:

— Тебе придется объясниться, Гурни.

— Я дал клятву уничтожить предателя твоего отца, — сказал Гурни. -Неужели ты думаешь, что я могу забыть человека, который освободил меня от рабства у Харконненов, подарил мне свободу, жизнь, честь... подарил мне дружбу — то, что я ценю превыше всего. Теперь предатель в моих руках и никто не может мне поме...

— Больше ошибиться ты не мог, Гурни, — прервал его Пол.

А Джессика подумала: "Вот оно что! Какая насмешка судьбы!?

— Ошибаюсь, я?! — взревел Гурни. — Давай лучше послушаем саму виновницу. И да будет ей известно, что ради подтверждения этих сведений я давал взятки, шпионил и шел на хитрости. Я даже дал семуту капитану охраны Харконненов, чтобы услышать от него подробности этой истории.

Джессика почувствовала, что хватка руки, сжимавшей ей горло, ослабела, но прежде чем она успела заговорить. Пол сказал:

— Предателем был Уйе. Я все расскажу тебе, Гурни. Улики очевидны, и опровергнуть их невозможно. Мне безразлично, как ты пришел к своим беспочвенным подозрениям, но если ты причинишь вред моей матери... — Пол выхватил из ножен криснож, — ...я возьму твою жизнь.

— Уйе был кондиционным медиком! — завопил трубадур. — Он был предназначен для имперского дома. Он не мог стать предателем!

— Я знаю способ устранить кондиционность, — сказал Пол.

— Улики? — требовал Гурни.

— Улики не здесь, они в сьетче Табр, далеко на юге, но...

— Это уловка! — задохнулся от гнева Гурни, и его рука плотнее сомкнулась вокруг горла Джессики.

— Нет, не уловка, — в голосе Пола прозвучала такая печаль, что сердце Джессики дрогнуло.

— Я видел сообщение, перехваченное у агента Харконненов, — заявил Гурни. — В нем прямо говорилось...

— Я тоже видел его. Мой отец показал мне его однажды ночью и объяснил, что это трюк Харконненов, чья цель — заставить его подозревать женщину, которую он любит.

— Айях! — пробормотал Гурни. — Ты не...

— Спокойно, — остановил его Пол. Монотонная холодность его слов таила в себе такую твердость, какую Джессике не приходилось слышать ни в чьем другом голосе.

«Он владеет Великим контролем», — подумала она.

Рука Гурни на ее шее дрогнула. Кончик ножа у ее спины неуверенно шевельнулся.

— Чего ты не слышал, так это рыданий моей матери в ту ночь, когда она потеряла своего герцога. — Голос Пола звучал по-прежнему ровно. — И ты не видел, как в глазах ее разгоралось пламя, когда она говорила об убийцах Харконненах. Чего ты не помнишь, так это уроков, полученных тобой в харконненских темницах. И ты еще говорил, что гордишься дружбой с моим отцом! Видно, ты не понял разницы между Харконненами и Атридесами, если не можешь отличить запах харконненской стряпни по особенной, свойственной лишь ей вони?! Неужели ты не постиг того, что верность у Атридесов покоится на любви, тогда как у Харконненов — на ненависти? Неужели тебе не ясен механизм этого предательства?

— Но ведь Уйе... — пробормотал Гурни.

— Улики, которыми мы располагаем, — говорил Пол, — это письмо, написанное его собственной рукой, в котором он сам сознается в своем предательстве. Я клянусь тебе в этом своей любовью к тебе, которая будет гореть во мне даже после того, как я увижу тебя на этом полу мертвым. Слушая своего сына, Джессика восхищалась его мудростью, внутренней силой и самоконтролем.

— Мой отец обладал чутьем на людей. Он редко кого одаривал своей любовью, но никогда не ошибался. Слабость его заключалась лишь в неверном понимании ненависти: он думал, что тот, кто ненавидит Харконненов, не может его предать, — Пол посмотрел на мать. — Она знает об этом. Я передал ей слова отца о том, что он никогда в ней не сомневался.

Джессика почувствовала, что теряет контроль над собой, и закусила губу. Видя твердость Пола, она понимала, чего стоят ему эти слова. Ей хотелось подбежать к нему, спрятать его голову у себя на груди, чего она никогда не делала раньше. Но рука на ее горле перестала дрожать, и острие ножа на ее спине снова сделалось спокойным.

— Одна из самых ужасных минут в жизни ребенка, — продолжал Пол, — это та, когда он обнаруживает, что его отец и мать — существа из плоти и крови, любящие друг друга той любовью, которую ему не дано испытать. Это огромное потрясение в его жизни, когда, он вдруг осознает свое одиночество и раздвоенность. Но мгновения эти несут в себе свою правду, и от этого не отмахнешься. Я слышал моего отца, когда он говорил с моей матерью. Она не предательница. Гурни.

Джессика обрела наконец голос:

— Гурни, отпусти же меня. — В ее словах не было особой интонации, ничего, чтобы могло бы подействовать на волю Гурни, но руки его разжались. Она подошла к Полу и остановилась перед ним, не прикасаясь к нему.

— Пол, — сказала она. — Эта Вселенная дарит нам и другие откровения, Я вдруг поняла, как пользовалась тобой, чтобы направить тебя по избранному мною пути... пути, который я вынуждена была выбирать — если это только может служить извинением — из-за полученного мною воспитания. — Она судорожно вобрала в себя воздух и посмотрела сыну прямо в глаза. — Пол... теперь я хочу, чтобы ты сам выбрал дорогу к своему счастью. Твоя женщина — женщина пустыни, женись на ней, если ты этого желаешь. Сделай это и не смотри ни на кого и ни на что. Я тебя...

Увидев, что взгляд Пола устремился мимо нее, она обернулась.

Гурни стоял на том же самом месте, но нож его был вложен в ножны, а плащ на груди распахнут, обнажая гладкую серую ткань стилсьюта того типа, какие контрабандисты выменивают близ сьетчей.

— Вонзи свой нож сюда, в мою грудь, — пробормотал Гурни. — Я говорю: убей меня, и покончим с этим. Я обесчестил свое имя! Я предал своего герцога! Что ж, лучше всего...

— Замолчи!

Гурни непонимающе посмотрел на Пола.

— Застегни плащ и перестань строить из себя дурака! — оборвал его Пол. — Хватит с меня глупостей на сегодня.

— Говорю тебе, убей меня! — в гневе закричал Гурни.

— Ты знаешь меня достаточно хорошо, — сказал Пол. — Не считай меня круглым идиотом! Неужели я должен вот так, за здорово живешь, расправиться с человеком, который мне нужен?

Гурни посмотрел на Джессику и проговорил жалобно и умоляюще, что было ему совсем не свойственно:

— Тогда вы, моя госпожа, пожалуйста... убейте меня.

Джессика подошла к нему и положила руку ему на плечо.

— Гурни, почему ты считаешь, что Атридесы должны убивать тех, кого они любят? — мягким жестом она запахнула плащ у него на груди.

Гурни бессвязно бормотал:

— Но я...

— Ты думал, что защищаешь память герцога, — договорила она, — и я чту тебя за это.

— Моя госпожа, — прошептал Гурни. Он уронил голову на грудь, из-под его опущенных век катились слезы.

— Будем считать все, что случилось, минутным недоразумением, возникшим среди друзей, — в ее голосе Пол услышал успокаивающие интонации. — Все кончено, и мы должны быть рады тому, что оно никогда больше не повторится.

Гурни посмотрел на нее блестящими от слез глазами.

— Тот, прежний, Гурни Хэллек, которого я знала, с одинаковым искусством владел и ножом, и бализетом, — проговорила Джессика. — Его игра на бализете восхищала меня как ничья другая. Неужели Гурни Хэллек не помнит, как я часами с восторгом слушала его, когда он играл для меня? Бализет все еще у тебя, Гурни?

— У меня есть новый, — сказал Гурни. — Я взял его на Чузуке, ладный инструмент. Звучит, как настоящая Варота, хотя клейма на нем и нет. Я думаю, что он сделан учеником Вароты, который... — Он вдруг оборвал себя. — Что-то я разболтался не в меру, моя госпожа. Все это глупости...

— Это не глупости, Гурни, — возразил ему Пол.

Он подошел, встал рядом с матерью и посмотрел Гурни прямо в глаза.

— Не глупости, если это доставляет радость людям. Я очень хотел бы, чтобы ты сейчас сыграл для нас. С планом битвы можно и повременить. Мы все равно не начнем ее раньше завтрашнего дня.

— Я... я пойду возьму в коридоре свой бализет, — Гурни обошел их и скрылся за занавесями.

Пол положил руку на руку матери и почувствовал, что та дрожит.

— Все прошло, мама, — сказал он.

Не поворачивая головы, она взглянула на него уголком глаз:

— Прошло?

— Конечно, Гурни...

— Гурни? Ах, да... — она опустила глаза.

Занавеси разошлись, и вошел Гурни с бализетом. Избегая смотреть им в глаза, он принялся настраивать его. Драпировки на стенах глушили эхо, делая звучание инструмента мягким и интимным.

Пол подвел мать к подушкам и усадил ее так, чтобы спиной она опиралась о толстые ковры на стенах. Внезапно Пола поразило то, какой постаревшей она выглядит с иссушенным пустыней лицом, с морщинами в уголках синих глаз.

«Она устала, — подумал он. — Мы должны найти способ облегчить ее бремя».

Гурни взял аккорд.

Пол посмотрел на него и сказал:

— Я... у меня срочное дело. Я скоро вернусь.

Гурни посмотрел на него отсутствующим взглядом, как будто он был сейчас вновь под открытым небом Каладана, где на горизонте громоздились тучи, обещая дождь.

Пол силой заставил себя направиться к выходу и, раздвинув тяжелые занавеси, вышел в коридор. Он слышал, как Гурни за его спиной повел мелодию, и помедлил немного, слушая музыку.

Сады и виноградники,

Полногрудые гурии,

Чаши полные вина передо мной.

Почему же твержу я о битвах,

О покрытых песком горах?

Почему на лице моем слезы?

Небеса надо мной разверзлись

И сулят мне любое богатство,

Подставляй лишь свои ладони.

Отчего же в мыслях моих преграды -

Яд смертельный, опущенный в чашу?

Почему на лице моем слезы?

Меня манят прекрасные руки,

Красотою своей ослепляя,

Обещая восторги Эдема.

Отчего ж мои мысли о шрамах,

Мои думы о старых грехах?..

Отчего я в слезах засыпаю?

Перед Полом возник появившийся из-за угла курьер — федайкин, закутанный в плащ. Капюшон его бурнуса был откинут, плотно застегнутый стилсьют указывал на то, что человек только что из пустыни.

Пол знаком велел ему остановиться. Тот поклонился, сложив ладони перед собой, как если бы приветствовал, согласно ритуалу. Преподобную мать или сайадину, и сказал:

— Муаддиб, вожди начинают прибывать на Совет.

— Так скоро?

— Это те, за которыми Стилгар посылал раньше, когда он думал... человек умолк.

— Понимаю, — Пол оглянулся на слабый звук бализета, думая о старинной песне, которую выбрала его мать, — песне, сочетающей в себе радостную мелодию и грустные слова.

— Скоро сюда вместе с другими придет Стилгар. Покажи ему, где ожидает моя мать.

— Я буду ждать здесь, Муаддиб, — сказал курьер.

— Да, жди здесь.

Пол прошел мимо человека и углубился в пещеру, направляясь к тому месту, где был бассейн для сбора воды. В таком месте должен быть маленький Шаи-Хулуд, червь не больше девяти метров длиной, надежно спрятанный за стенками водяной ловушки. Создатель избегал появления воды — она была для него ядом, и утопление Создателя было величайшей тайной Свободных, поскольку в результате возникала особая субстанция — Вода Жизни — яд, изменить который могла только Преподобная мать.

Решение пришло к Полу в тот момент, когда он смотрел в лицо опасности, угрожавшей его матери. Ни одна тропа будущего, которую он видел, не указывала на подобную опасность, исходящую от Гурни Хэллека. Будущее, серое облако будущего несло с собой чувство, будто вся Вселенная, скрученная в клубок, повисла над ним, подобно призрачному миру.

Его организм привык к с пай су, и он постепенно входил в такое состояние, когда способность предвидения становилась все слабее и слабее, когда будущее видится все более тускло. «Я должен его видеть! — решил Пол. — Я утоплю Создателя и посмотрю, действительно ли я Квизатц Хедерах, способный перенести испытание, которое переносит Преподобная мать».

Глава 8

В предрассветной тьме Чани вышла из долины Хаббания, слыша, как жужжит топтер, доставивший ее с юга. Она направлялась к тайной пещере. Позади нее, держась на расстоянии, прячась за уступами скал, продвигался эскорт, оберегавший ее от опасностей. Он подчинялся требованию женщины Муаддиба, матери его первенца, которая пожелала идти одна.

«Почему он меня вызвал? — спрашивала она себя. — Ведь он сам велел мне оставаться на юге с маленьким Лето и Алией».

Подобрав плащ, она быстро скользнула вдоль скалистого барьера и пошла вверх по крутой тропе, распознать которую в темноте мог лишь глаз, привыкший к условиям пустыни.

Обломки камней скользили у нее под ногами, но она пробиралась вперед с врожденной ловкостью.

Подъем развлек ее, несколько разогнав тревогу, вызванную молчаливым исчезновением эскорта и тем, что за ней был послан топтер. Втайне она радовалась близкому свиданию с Полом Муаддибом, ее Узулом. Его имя стало боевым кличем всей планеты: «Муаддиб! Муаддиб!» Но она знала другого человека, с другим именем, отца ее сына, нежного любовника.

Высокая человеческая фигура возникла из-за скалы сверху и сделала знак поспешить. Она ускорила шаги. На восточном горизонте показалась узкая полоска света. Птицы звонко приветствовали зарю, взмывая в небо.

Человек наверху не принадлежал к ее эскорту. «Отейм?» — подумала она, подмечая в движениях и манере держаться знакомые черты. Она подошла к нему и узнала в свете разгорающейся зари широкое, плоское лицо лейтенанта-федайкина. Голова его была непокрыта, а фильтр укреплен у рта небрежно, как делают тогда, когда выходят в пустыню на короткое время.

— Торопись, — прошептал он и через открытую трещину провел ее в пещеру-тайник. — Скоро станет светло. — Он закрыл за собой отверстие. -Патруль Харконненов летает то тут, то там. Они не должны обнаружить наше местонахождение.

Они вошли в узкий боковой проход, ведущий к Птичьей пещере. По пути их следования загорались глоуглобы. Наконец Отейм обогнал ее и сказал:

— Иди за мной, теперь уже скоро.

Они прошли коридор, еще одну дверь-клапан, еще коридор и вошли в помещение, которое предназначалось для отдыха сайадины в дневное время. Каменный пол покрывали ковры и подушки, стены прятались под узорчатыми тканями с изображенным на них красным ястребом. Низкий складной столик у одной из стен был завален бумагами, от которых исходил аромат спайса. Преподобная мать сидела одна, прямо против входа. Она посмотрела на вошедших отсутствующим, устремленным в себя взглядом, вызывавшим невольную дрожь.

Отейм сложил ладони у груди:

— Я привел Чани, — с этими словами он поклонился и исчез за занавесами.

И Джессика подумала: "Как я скажу об этом Чани??

— Как чувствует себя мой внук? — спросила Джессика.

"Значит, приветствие будет ритуальным, — подумала Чани, и страхи ее вернулись вновь. — Где Муаддиб? Почему его здесь нет? Почему он меня не встречает??

— Он здоров и счастлив, матушка, — ответила Чани. — Я оставила его и Алию на попечение Хары.

«Матушка», — подумала Джессика. — Да, она имеет право называть меня так в ритуальном приветствии. Она подарила мне внука".

— Я слышала, что из сьетча Коануа была прислана в подарок материя, ровным, невыразительным голосом произнесла Джессика.

— Это прекрасная материя.

— Прислала ли мне Алия записку?

— Нет. Но сейчас люди сьетча стали привыкать к ее странностям, и стало легче.

«Почему она тянет? — подумала Чани. — Случилось нечто важное, иначе за мной не прислали бы топтер. А мы никак не можем покончить с ритуалом». — Часть новой материи мы должны употребить на одежду для маленького Лето, — тон оставался сухим и безжизненным.

— Как пожелаете, матушка, — в тон ей сказала Чани. — Есть ли новости с поля боя? — она изо всех сил старалась сохранять бесстрастное выражение лица, опасаясь, что Джессика может понять истинный смысл вопроса — он был о Муаддибе.

— Новые победы. Раббан осторожно намекает на перемирие. Его посланные лишились воды. В некоторых деревнях синков Раббан даже пошел на снижение налогов. Люди понимают, что он делает это из страха перед нами.

— Все идет так, как предсказал Муаддиб, — сказала Чани. Она прямо посмотрела на Джессику, стараясь подавить свои страхи. «Я произнесла его имя, но она не отозвалась на это. На этом застывшем каменном лице ничего нельзя прочесть... такой я ее еще никогда не видела. Что с моим У зудом?» — Хотелось бы мне оказаться сейчас на юге, — сказала Джессика. Оазисы были так прекрасны, когда мы их покидали. Не так уж далек тот день, когда вся земля станет цветущей.

— Земля прекрасна, это правда, но на ней много скорби.

— Скорбь — гордость победы, — ответила Джессика.

?Не подготавливает ли она меня к скорби?" — спросила себя Чани.

— Так много женщин, оставшихся без мужчин. Мне завидовали, когда узнали, что меня вызывают на север.

— Это я тебя вызвала, — ответила Джессика на ее непрямой вопрос.

Чани чувствовала, как сильно забилось в ее груди сердце. Страшась того, что она могла услышать, она едва не зажала уши руками. И все же голос ее прозвучал ровно, когда она заметила:

— Послание подписано Муаддибом.

— Я сама подписала его так в присутствии лейтенанта. Это было необходимой уверткой, — призналась Джессика. А про себя подумала: «Она стойкая женщина. Она умеет держаться даже тогда, когда страх наполняет ее до краев. Да, она может быть той, кто нам нужен».

Лишь слабый намек на покорность мелькнул в словах Чани, когда она проговорила:

— Теперь вы можете сказать то, что должны сказать.

— Ты мне была нужна здесь для того, чтобы помочь оживить Пола, — с усилием проговорила Джессика и подумала: «Я сказала именно то, что нужно. Теперь она знает, что Пол жив и что ему грозит опасность — и все это выражено в одном слове».

Чани помедлила лишь одно мгновение, приходя в себя.

— Что именно я должна сделать? — Ей хотелось броситься к Джессике, трясти ее за плечи и кричать: «Отведи меня к нему!» Но она молча ждала ответа.

— Я подозреваю, что Харконненам удалось спрятать среди нас агента, чтобы отравить Пола. Это единственное правдоподобное объяснение. В высшей степени необычный яд: я самым тщательным образом исследовала его кровь, но не обнаружила его.

— Яд?! Пол страдает! Я пойду... — Чани шагнула вперед.

— Он без сознания, — сказала Джессика. — Его жизненные процессы настолько вялы, что могут быть обнаружены лишь самым чутким прибором. Мне страшно даже подумать о том, что могло бы произойти, если бы я не нашла его лежащим в углу пещеры.

— Вы вызвали меня сюда не только из вежливости, — сказала Чани. — У вас были другие соображения. Я слишком хорошо вас знаю. Преподобная мать. Скажите же, что я могу сделать такого, чего не можете вы?

«Она храбрая, милая и такая... восприимчивая, — подумала Джессика. -Из нее получилась бы прекрасная Бене Гессерит».

— Может быть, тебе будет трудно в это поверить, но я сама толком не знаю, зачем посылала за тобой. Просто был такой импульс, неожиданная мысль: "Пошли за Чани!?

И тут Чани впервые заметила печаль на лице Джессики, неприкрытую боль в ее глазах. Руки безвольно лежали вдоль застывшего в неподвижности тела, укрытого плащом. Кожа на лице казалась восковой и безжизненной.

— Я сделала все, что было в моих силах, — добавила Джессика. — Это «все»... оно настолько шире всего, что подразумевается обычно под этим словом, что тебе трудно это представить. И все же... я потерпела неудачу. — Этот старый друг... Хэллек, он не может быть предателем?

— Только не Гурни! — ответила Джессика.

Эти два слова заключали в себе очень многое, и Чани увидела за ними поиски, сомнения, воспоминания о старых ошибках...

Чани выпрямилась и поправила платье цвета пустыни.

— Отведите меня к нему!

Джессика встала и сквозь занавеси на левой стене вышла из комнаты. Чани последовала за ней и оказалась в помещении, которое служило кладовой. Пол лежал у дальней стены на походных подушках. Единственный глоуглоб над его головой освещал его лицо.

Чани подавила желание броситься вперед, рухнуть на колени возле него. Вместо этого она обратилась мыслями к сыну, маленькому Лето. В это мгновение она поняла, что и Джессика однажды пережила подобное: когда смерть угрожала ее мужу, она переключилась на мысли о своем юном сыне. Осознав это, Чани ощутила тесную связь между собой и старшей женщиной. Она протянула руку и вложила ее в руку Джессики. Ответное пожатие было до боли крепким.

— Он жив, — поспешила успокоить ее Джессика. — Уверяю тебя, он жив. Но нить его жизни так глубоко спрятана, что ее можно не распознать. Кое-кто из вождей уже шепчется по углам, что во мне говорит только мать, а не Преподобная мать, что мой сын давно мертв, а я не хочу отдавать племени его воду.

— Сколько времени он находится в таком состоянии? — спросила Чани.

— Три недели. Всю первую неделю я прилагала отчаянные усилия, чтобы оживить его. Были собрания... споры... расследования... Потом я послала за тобой. Федайкины повинуются мне, и все же не следует закрывать глаза на то, что... — Она провела языком по губам, наблюдая, как Чани приближается к Полу.

Чани стояла теперь над ним, глядя на мягкую юношескую бородку, обрамлявшую его лицо. Она проследила глазами высокую линию бровей, крупно очерченный нос, закрытые глаза — черты, кажущиеся такими мирными в своей неподвижности.

— Как его кормят? — спросила Чани.

— Требования его плоти настолько ничтожны, что он еще не нуждается в еде.

— Многие ли знают о том, что с ним случилось?

— Лишь ближайшие его советники, некоторые вожди, федайкины и, естественно, тот, кто дал ему яд.

— Кого вы подозреваете?

— Расследование нежелательно.

— Что говорят федайкины?

— Они верят в то, что Пол находится в священном трансе, собирая свои святые силы перед решающей битвой. Я сама предложила такое объяснение. Чани опустилась на колени возле подушек и наклонилась к самому лицу Пола. Она мгновенно почувствовала разницу в составе воздуха возле его лица... Это был всего лишь спайс, чей запах сопровождал каждый шаг Свободных. И все же...

— Вы не были рождены для спайса, подобно нам, — сказала Чани. — Вы исследовали возможность того, что его тело воспротивилось повышенной дозе спайса?

— Все реакции на аллергию отрицательные, — сказала Джессика. Она закрыла глаза, внезапно ощутив неимоверную усталость.

«Сколько ночей я провела без сна? — спросила она себя. — Не помню, когда я спала последний раз».

— Когда вы изменяли Воду Жизни внутри себя, — напомнила ей Чани, — вы опирались на знание своего внутреннего мира. Использовали ли вы это знание, когда проверяли его кровь?

— Нормальная кровь Свободного, полностью приспособленная к местному рациону и условиям жизни.

Чани села на корточки и, преодолевая страх, начала изучать лицо Пола. Она научилась этому, наблюдая за Преподобной матерью. Время можно было направить на служение разуму. Ее лицо выражало предельную сосредоточенность.

— Здесь есть Создатель? — спросила Чани.

— Есть, — ответила Джессика. — В такие дни мы не можем обходиться без них: каждая победа требует благословения; каждая церемония перед рейдом... — Но ведь Пол Муаддиб не любит церемоний.

Джессика устало кивнула, вспомнив, как чувства сына восставали против спайсового одурманивания и того состояния, которое оно за собой влекло.

— Как ты об этом узнала? — спросила Джессика. — Из разговоров. — Слишком много болтовни, — недовольно проворчала Преподобная мать.

— Достаньте мне сырой воды Создателя!!

Джессика оцепенела, уловив в голосе Чани повелительные интонации; потом она заметила предельную собранность молодой женщины и распорядилась послать за водой.

Чани сидела, не сводя глаз с Пола.

"А что, если он попытался сделать это, — подумала она. — Он мог попытаться...?

Джессика опустилась на колени подле Чани и протянула ей кувшин. В ноздри Чани ударил сильный запах спайса. Она окунула в жидкость палец и поднесла его к носу Пола. Потом она провела смоченным в спайсе пальцем по его верхней губе. Ноздри юноши затрепетали.

Джессика затаила дыхание.

— Что ты делаешь? — шепотом спросила она.

— Тише!.. — сказала Чани. — Вы должны преобразовать небольшое количество Воды. Быстрее!

В тоне голоса Чани слышалось знание, не спрашивая больше ни о чем, Джессика поднесла кувшин ко рту и сделала небольшой глоток.

Глаза Пола открылись. Он смотрел прямо на Чани.

— Ей совсем необязательно изменять Воду Жизни, — голос его был слабым, но твердым.

Джессика, держа жидкость во рту, почувствовала, как ее тело напрягается, почти автоматически преобразуя наркотик. В том состоянии озарения, что всегда влекла за собой эта процедура, она ощутила, что от Пола исходит свечение Жизни. Все ее чувства отметили это.

И в это мгновение она поняла:

— Ты пил Священную воду!

— Совсем немного, — сказал Пол. — Одну каплю...

— Как ты мог сделать такую глупость? — сурово спросила мать.

— Он — ваш сын, — ответила за него Чани.

Джессика метнула на нее уничтожающий взгляд.

Теплая, всепонимающая улыбка тронула его губы.

— Слушай, что говорит моя любимая, — сказал он. — Слушай ее, мама. Она знает...

— То, что могут другие, может и он, — сказала Чани.

— Когда капля была у меня во рту, когда я ощутил ее вкус и запах, я понял, что она со мной делает, и я понял, что могу сделать то, что сделала ты, — сказал он. — Ваши проекты Бене Гессерит говорят о Квизатце Хедерахе, но они никогда не отгадают, во скольких местах я побывал. За несколько минут я... — он резко оборвал себя и озадаченно посмотрел на Чани. — Как ты здесь очутилась? Ты должна быть... Почему ты здесь?

Он попытался приподняться на локтях. Чани мягким движением остановила его:

— Прошу тебя, Узул!

— Я чувствую ужасную слабость, — сказал он и обвел взглядом комнату. — Сколько времени я здесь?

— Три недели ты находился в состоянии глубокого беспамятства, жизнь едва теплилась в тебе.

— Но ведь... я выпил ее одно мгновение назад и...

— Одно мгновение для тебя — три недели страха для меня, — с укором произнесла Джессика.

— Это была одна лишь капля, но я преобразовал ее, — сказал Пол. — Я изменил Воду Жизни.

И прежде чем его успели остановить, он окунул палец в стоящий на полу кувшин, поднес руку ко рту и слизнул жидкость.

— Пол! — вскричала в испуге Джессика.

Глядя на нее с застывшей улыбкой, он схватил ее за руку, и она почувствовала, как его знание вливается в нее. Воссоединение не было таким мягким, полным и последовательным, как с Алией или со старой Преподобной матерью, тогда, в пещере... но это было воссоединение, чувство слияния с другим существом. Оно потрясло ее, ослабило, и она, полная страха перед ним, внутренне съежилась.

А он сказал:

— Ты говорила о месте, куда не можешь войти, которое не смогла увидеть Преподобная мать, — укажи мне его.

Она покачала головой, придя в ужас при одной только мысли об этом.

Он повторил приказание, и она не смогла ему противостоять.

Подстегиваемая его сверхъестественной силой, она закрыла глаза и сосредоточилась на своем внутреннем "Я" — там, где была темнота.

Сознание Пола хлынуло в нее, через нее и устремилось в темный участок ее сознания. Место это смутно мелькнуло перед ней, прежде чем она с ужасом отпрянула прочь. Не сознавая почему, все ее существо испугалось того, что она увидела: место, где дует ветер и мерцают искорки, где замыкаются и размыкаются круги света, где белые силуэты плавают вокруг световых пятен, направляемые темнотой и ветром, дующим ниоткуда.

Потом она открыла глаза и увидела, что Пол пристально смотрит ей в лицо. Он все еще держал ее за руку, но таинственная связь исчезла. Пол отпустил ее руку, и ей показалось, что у нее вышибли опору из-под ног. Она покачнулась и непременно бы упала, не подоспей Чани ей на помощь.

— Преподобная мать! — встревожилась Чани. — Что с вами!

— Так... — прошептала она. — Просто я устала.

— Садитесь сюда. — Чани помогла Джессике опуститься на подушки у стены.

Прикосновение сильных молодых рук подействовало на Джессику успокаивающе. Она прильнула к Чани.

— Он действительно видел Воду Жизни? — спросила Чани, высвобождаясь из ее объятий.

— Он видел... — прошептала Джессика. Разум ее все еще находился в смятении после испытанного его слияния.

Она чувствовала себя как человек, очутившийся на берегу после долгого плавания по бурному морю. Она ощущала внутри себя старую Преподобную мать, все в ней проснулось и вопрошало: «Что это было? Где находится это место?» И над всем этим ширилось понимание того, что ее сын — Квизатц Хедерах, тот, что может быть во многих местах одновременно. И мысль эта не давала ей покоя.

— Что случилось? — с тревогой допытывалась Чани.

Но Джессика лишь покачала головой.

Пол сказал:

— В каждом из нас есть древняя сила, которая дает, и древняя сила, которая берет. Человеку нетрудно заглянуть туда, где в нем сосредоточена берущая сила, но для него почти невозможно заглянуть в силу дающую, не изменив себя на что-либо другое, нежели мужчину. У женщин есть ограничения.

Джессика подняла голову и увидела, что Чани, слушая Пола, не спускает с нее глаз.

— Ты поняла меня, мама? — спросил Пол.

Она лишь слабо кивнула в ответ.

— Эти заключенные в нас свойства настолько древние, что внедрены в каждую клетку нашего тела. Мы сформированы этими силами. Вы можете сказать себе: «Да, я понимаю, что может означать подобное». Но заглянув в себя и оказавшись перед лицом ничем не прикрытой жизненной силы, вы увидите опасность. Вы увидите, что она может возобладать над вами. Величайшая опасность для Дающего — сила, которая берет. Величайшая опасность для Берущего — сила, которая дает. И дающее и берущее легко может перевесить противоположное начало.

— А ты, мой сын, — спросила Джессика, — тот ли ты, кто дает, или тот, кто берет?

— Я — точка опоры, — ответил он. — Я не могу дать без того, чтобы не взять, и я не могу взять без того... — Он осекся, глядя на стену справа, -...здесь был Отейм. Он слушал.

Чани щекой ощутила сквозняк и повернулась, чтобы взглянуть на занавеси.

Внимая его словам, Чани ощутила в себе озаренность, которая так часто посещала Пола, и она увидела то, что будет, как будто оно уже было когда-то. Отейм сейчас пойдет и расскажет о том, что видел и слышал. Остальные станут разносить его слова по всей планете, пока они не запылают над ней огнем. Пол Муаддиб не похож на других людей, скажут они. В этом нет больше никаких сомнений. Он — мужчина, и все же он видит сквозь Воду Жизни так, как это делает Преподобная мать. Он — истинный Лизан ал-Гаиб.

— Ты видел будущее. Пол, — сказала Джессика. — Ты не расскажешь нам о том, что видел?

— Не будущее, — ответил он. — Я видел настоящее. — Он заставил себя сесть и жестом остановил Чани, пытавшуюся ему помочь. — Пространство над Арраки заполнено кораблями Союза.

Уверенность в его голосе заставила Джессику вздрогнуть.

— Здесь сам падишах-император, — продолжал Пол, глядя на каменный потолок комнаты, — со своей любимой Предсказательницей правды и пятью легионами сардукаров. Здесь старый барон Владимир Харконнен с Зуфиром Хаватом и семью кораблями, набитыми всеми рекрутами, каких только он мог набрать. Над нами представители всех Великих домов, и все они ждут.

Чани покачала головой, не будучи в состоянии отвести взор от Пола. Его непривычно монотонный голос, его взгляд, направленный как бы сквозь нее, — все наполняло ее благоговением.

Джессика судорожно глотнула воздух:

— Чего же они ждут?

Пол посмотрел на нее.

— Разрешения Союза на приземление. Союз выбросит с Арраки любую силу, которая приземлится без его разрешения.

— Значит, Союз нас защищает? — не поняла Джессика.

— Защищает?! Союз сам и затеял все это. Именно он растрезвонил везде о том, что мы здесь делаем. И это он снизил цену за перевозку настолько, что даже бедные Дома примчались сюда, чтобы нас ограбить.

Джессика отметила отсутствие горечи в его тоне и удивилась этому. Его слова не вызвали в ней сомнений — они несли в себе силу, которую она увидела в нем в ту ночь, когда он открыл тропу в будущее, что привела их к Свободным.

Пол глубоко вздохнул:

— Ты должна изменить для нас некоторое количество Воды — она нужна как катализатор. А ты, Чани, вели выслать разведчиков на поиски приспайсовых масс. Вы знаете, что произойдет, если мы расположим над приспайсовыми массами некоторое количество Воды Жизни?

Джессика взвесила его слова и внезапно проникла в их смысл.

— Пол?! — Она задохнулась.

— Получится Вода смерти. Произойдет цепная реакция. Будет уничтожен весь спайсовый жизненный цикл, включая детенышей Создателей. — Пол указал вниз, под ноги. — Арраки станет пустынной планетой, без спайса и без червей.

Чани, сраженная этим богохульством, зажала себе рот рукой.

— Тот, кто может уничтожить нечто, обладает истинным контролем над этим нечто, — твердо проговорил Пол. — Мы можем уничтожить спайс.

— Что останавливает руку Союза? — шепотом спросила Джессика.

— Они ищут меня, — сказал Пол. — Задумайся над этим. Великолепные навигаторы Союза, люди, которые могут видеть — сквозь Время — самые безопасные пути для своих скоростных хайлайнеров, — все они ищут меня... и не могут найти. Они боятся: они знают, что их тайна у меня вот здесь! -Пол вытянул сжатый кулак. — Без спайса они слепые!

— Ты сказал, что видишь настоящее! — подала голос Чани.

Пол снова лег, исследуя растянувшееся во времени настоящее, его границы, уходящие в прошлое и будущее. Ему с трудом удавалось удерживать ясность видения, ибо спайсовое озарение покидало его.

— Иди и делай, как я велел, — сказал он Чани. — Будущее становится запутанным, как для Союза, так и для меня. Границы видения сужаются. Все сосредоточивается здесь, где есть спайс и куда они раньше не осмеливались вторгаться — это означало бы потерю того, без чего они не могут обойтись. Теперь они в отчаянии: все дороги ведут в темноту.

Глава 9

— Посмотрите-ка на это чудо техники! — прошептал Стилгар.

Пол лежал подле него на горном отроге, на верхней кромке Защитной стены, глядя в окуляр телескопа. Маслянистые линзы были нацелены на звездный лихтер, вырисовывающийся в предрассветных сумерках в долине под ними. Неяркие солнечные лучи играли на металлической обшивке той части корабля, что смотрела на восток, хотя на противоположном его борту иллюминаторы все еще желтели светом глоуглобов. За кораблем лежал холодный, будто застывший под северным солнцем Арракин.

Пол знал, что не сам лихтер привлек внимание Стилгара. Его удивило причудливое многоэтажное сооружение, имеющее форму шара, центром которого был лихтер, а радиус составлял не менее тысячи метров. На нем прибыли сардукары во главе с Его императорским величеством падишахом-императором Шаддамом Четвертым.

Распластавшийся слева от Пола Гурни удивленно проговорил:

— Я насчитал девять этажей. Сколько же там сардукаров?

— Пять легионов, — отозвался Пол.

— Светает, — прошептал Стилгар. — Нам не нравится, что ты так выставляешь себя напоказ, Муаддиб. Давайте вернемся в скалы.

— Я здесь в полной безопасности.

— Корабль снабжен огнеметным оружием, — заметил Гурни.

— Они верят в то, что мы защищены защитными полями, — сказал Пол. -Они не стали бы расходовать энергию на три неопознанные фигуры, даже если бы и заметили нас.

Пол направил телескоп на дальний берег впадины, разглядывая хребты, покрытые воронками, наклонные платформы, отмечавшие места, которые стали могилами для многих солдат его отца. На мгновение ему вдруг почудилось, будто тени этих людей смотрят сейчас на происходящее. Форты и города Харконненов по ту сторону защищенных земель находились в руках Свободных или были отрезаны от источников продовольствия, как растения от корней, обреченные на высыхание. Лишь эта впадина и этот город оставались в руках врага.

— Если они увидят нас, то могут попытаться достать нас с топтера, сказал Стилгар.

— Пусть попробуют. Мы умеем поджигать топтеры. И мы знаем, что надвигается шторм.

Пол направил телескоп на дальний край арракинского посадочного поля, где стояли в ряд фрегаты Харконнена, а над ними, на флагштоке, трепетало на ветру знамя компании СНОАМ. И он подумал об отчаянной акции Союза, позволившего этим двум группам приземлиться, в то время как остальные были в резерве. Союз уподобляется человеку пустыни, пробующему пальцем температуру песка, прежде чем раскинуть палатку.

— Есть ли там что-нибудь интересное, чего мы не знаем? — спросил Гурни. — Нам лучше бы забраться в укрытие. Надвигается буря.

Пол снова перенес внимание на гигантское сооружение.

— Они захватили с собой даже своих женщин, слуг и лакеев, — сказал он. — Ай-яй-яй, дорогой мой император! До чего же вы самоуверенны!

— По тайному ходу кто-то идет, — сказал Стилгар. — Это могут быть Отейм и Корба.

— Хорошо, Стил, — уступил наконец Пол. — Мы возвращаемся.

Однако он еще раз посмотрел в телескоп, изучая равнину, заполненную кораблями, многоярусное сооружение, молчаливый город, фрегаты харконненских наемников. Затем он скользнул за обломок скалы. Его место у телескопа занял часовой-федайкин.

Пол спустился в узкую впадину, находящуюся на поверхности Защитной стены. Углубление это было тридцати метров в диаметре и около трех метров глубиной — естественная впадина, которую Свободные скрывали от врагов. В отверстии на правой стене впадины громоздились коммуникационные приборы. Часовые федайкины склонились над впадиной, ожидая распоряжений Муаддиба. Из отсека с коммуникационным оборудованием вышли двое и заговорили о чем-то с часовыми. Заметив это. Пол кивнул Стилгару.

— Прими у них отчет, Стил.

Стилгар отправился выполнять приказ. Пол прислонился спиной к камню и замер в ожидании. Он увидел, что Стилгар отослал людей обратно в узкий темный проход, и подумал о том, как длинен этот тайный ход, сделанный руками человека.

Стилгар подошел к Полу.

— Что же произошло столь важное, что нельзя было прислать силаго с запиской? — спросил его Пол.

— Птиц берегут для битвы, — ответил Стилгар. Он посмотрел на коммуникационное оборудование, потом снова на Пола.

— Не стоит им пользоваться пусть даже с направленным лучом, Муаддиб: тебя могут найти по эмиссионному полю.

— Скоро они будут слишком заняты для того, чтобы заниматься моими поисками, — усмехнулся Пол. — Что сообщили эти люди?

— Наш любимец сардукар был отпущен близ Старой щели и находится теперь на пути к своему хозяину. Ракетный гранатомет и другие метательные установки на месте. Люди расположились так, как ты приказал. Все как обычно.

Пол посмотрел на своих людей поверх изогнутого края впадины сквозь фильтрованный свет, пропускаемый камуфляжным покрытием. Ему показалось, что время ползет слишком медленно.

— Еще немного, и сардукары «просигналят» нашим дозорным отрядам. За ними наблюдают?

— Наблюдают, — сказал Стилгар.

Гурни Хэллек, стоящий рядом с Полом, откашлялся:

— Не лучше ли нам отправиться в безопасное место, мой господин?

— Такого места нет, — ответил Пол. — По-прежнему ли благоприятен прогноз погоды?

— Идет Великая прародительница бурь, — сказал Стилгар. — Разве ты не чувствуешь ее приближение, Муаддиб?

— Да, что-то такое есть в воздухе, — согласился Пол. — Но я люблю знать наверняка.

— Буря будет здесь через час, — сказал Стилгар. Он кивнул в сторону бреши, что смотрела в сторону имперского сооружения и фрегатов Харконнена. — Они тоже об этом знают. Ни одного топтера в небе, все привязано и прикреплено. Они получили прогноз погоды от своих друзей из космического пространства.

— Никаких вылазок не наблюдалось? — спросил Пол.

— Ничего со времени посадки прошлой ночью, — ответил Стилгар. — Им известно о том, что мы здесь. Я думаю, они выжидают, выбирая время.

— Время выбираем мы, — возразил Пол.

Гурни посмотрел наверх и проворчал:

— Если те нам позволят...

— Та флотилия останется в космосе, — сказал Пол.

Гурни с сомнением покачал головой.

— У них нет выбора, — стоял на своем Пол. — Мы можем уничтожить спайс. Союз не пойдет на такой риск.

— Отчаявшиеся люди наиболее опасны, — заметил Гурни.

— А разве мы не отчаявшиеся? — возразил Стилгар.

Гурни бросил на него хмурый взгляд.

— Ты не жил с мечтой Свободных, — сказал Пол. — Стил думает о том, сколько воды мы потратили на подкупы, сколько долгих лет провели в ожидании того времени, когда Арраки вновь станет цветущей планетой. Он не...

— Уф-ф! — не выдержал Гурни.

— Почему он так ироничен? — спросил Стилгар.

— Он всегда ироничен перед битвой, — сказал Пол. — Это единственная форма добродушного юмора, которую он может себе позволить.

Злая усмешка медленно поползла по лицу Гурни, и зубы его сверкнули над подбородковыми зажимами стилсьюта.

— Меня очень печалит мысль обо всех бедных Харконненах, которых мы отправим на небо без покаяния.

Стилгар усмехнулся.

— Он говорит как федайкин...

— Гурни был рожден для отряда смерти, — сказал Пол. И он подумал: «Пусть они занимают себя разговорами, пока не настала решающая минута». Он взглянул на отверстие в скале, потом перевел взгляд на Гурни и увидел, что к воину-трубадуру вернулся его мрачный вид.

— Беспокойство иссушает силу, — напомнил ему Пол его же слова, сказанные некогда на Каладане.

— Мой герцог, основная моя забота — это атомное оружие. Если использовать его, чтобы проделать дыру в Защитной стене...

— Союз не станет применять против нас атомное оружие, — сказал Пол. -Они не осмелятся: мы можем уничтожить источник спайса, они не будут этим рисковать.

— Но есть и Закон, запрещающий...

— Закон! — фыркнул Пол. — Страх, а не Закон мешает Великим домам использовать друг против друга атомное оружие. Язык Великой конвенции достаточно ясен: «Использование атомного оружия против человечества приведет к уничтожению планеты». Мы же собираемся разрушить Защитную стену, а не уничтожать людей.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть убедительным аргументом, проворчал Гурни.

— Те канительщики будут рады любому аргументу, — сказал Пол. — И давай окончим этот разговор!

Пол сердился, спрашивая себя, действительно ли он так уверен в том, что говорит. Он снова повернулся к Стилгару:

— А как насчет горожан? Они решились?

— Да, — неуверенно пробормотал Стилгар.

— Что тебя смущает?

— Я никогда не считал, что горожанам можно доверять полностью, признался Стилгар.

— Я сам когда-то был горожанином, — напомнил Пол.

Стилгар замер. Краска смущения залила его лицо.

— Муаддиб знает, что я имею в виду.

— Я знаю, что ты имел в виду, Стил. Но человек проверяется не тем, что ты о нем думаешь, а тем, как он поступает на самом деле. Правда, они еще не знают, как сбросить с себя путы, но мы их научим.

Стилгар печально проговорил:

— Привычки сильны, Муаддиб. В Долине скорби мы научились презирать поселян.

Пол бросил взгляд на Гурни и увидел, что тот тоже изучает Стилгара.

— Скажи нам, Гурни, почему сардукары выгнали горожан из их домов?

— Старый фокус, мой господин: они хотят обременить нас беженцами.

— Партизанская война так давно не практиковалась, что сильные мира сего забыли, как с ней бороться, — сказал Пол. — Сардукары сыграли нам на руку: они увели для своих развлечений городских женщин украсили свои боевые штандарты головами сопротивлявшихся мужчин. Они посеяли ненависть среди людей, которые в противном случае смотрели бы на грядущую битву как на крупный спор, не более... или же как на возможность поменять одного ставленника на другого. Сардукары вербовали воинов для нас и вместо нас, Стилгар.

— Горожане, видать, действительно доведены до отчаяния, — согласился Стилгар.

— Их ненависть свежа и чиста, — сказал Пол. — Вот почему мы используем их в ударных отрядах.

— Они устроят чудовищную резню, — согласился Стилгар.

— Они будут бороться за каждый шанс, — продолжал Пол. — Они знают, что каждый убитый ими сардукар — на одного меньше для нас. У них теперь есть за что умирать. Они открыли в себе людей. Они пробудились. Наблюдатель у телескопа выкрикнул что-то неразборчивое. Пол повернулся к отверстию в стене:

— Что там такое?

— Какая-то непонятная суматоха у этого чудовищного шатра, пробормотал наблюдатель. — Приехала из Римвол Вест наземная машина, и началось такое, будто паук попал в гнездо куропатки.

— Это прибыл наш пленный сардукар, — подсказал Пол.

— Теперь они установили защитные поля вокруг лагеря, — доложил наблюдатель. — Я вижу, как пляшет воздух у силового поля вокруг склада, где они держат свой спайс.

— Теперь им известно, с кем они имеют дело, — сказал Пол. — Пусть же харконненские твари трепещут при мысли о том, что Атридесы еще живы?

Пол заговорил с федайкином у телескопа.

— Следи за флагштоком на императорском корабле. Если на нем поднимется мой флаг...

— Не поднимется, — вставил Гурни.

Заметив хмурый и озадаченный вид Стилгара, Пол сказал:

— Если император признает мои права на Арраки, он даст мне знать об этом, подняв мой флаг. Тогда мы будем действовать по второму, направленному только против Харконненов, плану. Сардукары не станут вмешиваться и предоставят нам самим решать свой спор.

— Я не искушен в этих чужеземных фокусах, — сказал Стилгар. — Я слышал о них, но мне кажется невозможным, чтобы...

— Здесь не требуется быть искушенным, — прервал его Гурни.

— На мачте большого корабля поднимается новый флаг, — доложил наблюдатель. — Желтый... с черным и красным кругами посередине.

— Тонкая работа! — сказал Пол. — Это флаг компании СНОАМ.

— На остальных кораблях подняты такие же флаги, — добавил часовой-федайкин.

— Я чего-то не понимаю, — недоуменно произнес Стилгар.

— И правда, тонкая работа, — подтвердил Гурни. — Подними он флаг Харконненов, ему пришлось бы изворачиваться, объяснять, что это значит. Слишком много кругом наблюдателей. Но нет — он поднимает знамя СНОАМ. Этим он хочет сказать... — Гурни показал наверх, в пространство, — что ему все равно, есть ли здесь Атридесы или нет.

— Когда на Защитную стену налетит буря? — уточнил Пол.

Стилгар посовещался с одним из своих людей и сказал:

— Очень скоро, Муаддиб. Скорее, чем мы думали. Эта пра-пра-прабабушка бурь, похоже, сильнее, чем можно было ожидать.

— Это моя буря! — заявил Пол, видя, как по лицам слушающих его федайкинов разливается благоговейный трепет. — Хотя она потрясет весь мир, она не будет сильнее, чем я того желаю. Она полностью разрушит Защитную стену?

— Очень похоже на то, — подтвердил Стилгар.

Из дыры, что вела к тайному ходу, появился вестовой.

— Сардукары и харконненский патруль отступают, Муаддиб, — сообщил он. — Они боятся, что в низину нанесет слишком много песка и видимость ухудшится, — сказал Стилгар. — Они считают, что и мы окажемся в таком же положении.

— Скажи канонирам, чтобы они установили прицелы до того, как снизится видимость. Они должны отбить носы у каждого из этих кораблей, как только буря разрушит защитное поле. — Он подошел к стене, поправил складку камуфляжного покрытия и посмотрел вверх. На фоне темного неба были уже видны клубы коричневого песка. Пол сказал:

— Начинай высылку наших людей вниз, Стил.

— А вы разве не пойдете с нами? — спросил Стилгар.

— Я немного побуду здесь, с федайкинами.

Стилгар кивнул Гурни, подошел к отверстию в каменной стене и исчез во тьме.

— Взрыв, который должен уничтожить Защитную стену, я оставляю на тебя, Гурни. Ты это сделаешь?

— Сделаю.

Знаком подозвав к себе лейтенанта-федайкина. Пол сказал:

— А ты, Отейм, займись переброской патрулей с территории действия огня. Их нужно убрать оттуда, пока не разразился шторм.

Лейтенант кивнул и последовал за Стилгаром. Гурни высунулся в щель в каменной стене и заговорил с человеком у телескопа:

— Не выпускай из виду южную стену. Она не будет защищена до тех пор, пока мы не нанесем по ней удар.

— Отправь силаго с сигналом о начале атаки, — приказал Пол.

— По направлению к южной стене движется несколько зеленых машин, сказал человек у телескопа. — Некоторые используют лучевое оружие, испытывают его. Наши люди пользуются защитными полями, как ты приказал. Наземные машины остановились.

В наступившем молчании Пол услышал звук, похожий на хлопанье дьявольских крыльев, — это заявила о себе надвигающаяся буря. Песок начал сыпаться в их каменную чашу сквозь отверстия в покрытии. Порыв ветра подхватил покрытие и унес его.

Пол знаком велел федайкину влезть в укрытие и подошел к людям у коммуникационного оборудования рядом с ведущим в туннель отверстием. Гурни держался поблизости от него.

Пол наклонился к связистам.

— Идет пра-пра-прабабушка бурь, Муаддиб, — сказал один из них.

Пол посмотрел на темнеющее небо:

— Гурни, сними с постов наблюдателей за южной стеной.

Ему пришлось повторить свой приказ, перекрывая нарастающий шум бури. Гурни отправился выполнять распоряжение.

Пол приладил лицевой фильтр и затянул капюшон стилсьюта.

Гурни вернулся. Пол тронул его за плечо, указывая на триггер взрывателя, вделанного в туннель как раз над связистами. Гурни вошел в туннель и положил руку на триггер, не сводя глаз с Пола.

— Мы не передаем сообщений, — сказал связист рядом с Полом. — Слишком много помех.

Пол кивнул, глядя на стрелки часов. Потом он взглянул на Гурни, поднял руку и снова обратился к часам. Стрелки закончили круг. — Давай! — крикнул Пол и опустил руку.

Гурни повернул триггер взрывателя.

Казалось, что целая секунда прошла до тех пор, пока они ощутили, как дрогнула под ними земля. К реву бури добавился грохочущий звук взрыва. Наблюдатель федайкин, держа под мышкой телескоп, появился рядом с Полом.

— Защитная стена разрушена, Муаддиб! — закричал он. — Буря обрушилась на них, и наша артиллерия начала обстрел.

Пол подумал о том, как буря пролетает над долиной и стены песка, несущие в себе электрические заряды, разрушают силовые поля противника.

— Буря! — закричал кто-то. — Надо уходить в укрытие, Муаддиб!

Пол очнулся и почувствовал уколы песка на своих щеках. «Свершилось!» — подумал он. Положив руку на плечо связиста, он крикнул:

— Оставь оборудование здесь — в туннеле есть все, что нужно! — Он почувствовал, что его оттаскивают федайкины, сгрудившиеся вокруг него. В молчании они втиснулись в устье туннеля, завернули за угол, в маленькое, освещенное глоуглобом помещение, за которым открывался проход в другой туннель.

Там у аппарата связи сидел другой связист.

— Очень много помех, — сказал он.

Порыв ветра наполнил воздух вокруг них песком.

— Закройте вход в туннель! — крикнул Пол. Наступившая внезапно тишина показала, что его приказ выполнен.

— Открыт ли еще проход в долину? — спросил Пол.

Федайкин пошел посмотреть и, вернувшись, доложил:

— Взрыв разрушил небольшую скалу, но инженеры говорят, что проход открыт. Его расчищают лазерными лучами.

— Пусть пользуются своими руками, — сердито крикнул Пол. — Там, внизу, еще есть действующие поля.

— Они очень осторожны, Муаддиб, — сказал человек, отправляясь, однако, выполнять приказ.

Мимо них, таща оборудование, прошли связисты.

— Я велел им оставить аппараты, Муаддиб, — недовольно проворчал федайкин.

— Сейчас люди дороже всего остального, — сказал Пол. — У нас больше оборудования, чем нам может понадобиться в ближайшее время, а может быть, оно нам и вообще не понадобится.

Гурни Хэллек подошел к нему и сказал:

— Я слышал, что здесь говорили об открытом пути. Мы сейчас находимся близко от поверхности, мой господин. Не вздумали бы Харконнены отомстить. — Им сейчас не до мести, — возразил Пол. — Они только что обнаружили, что у них нет полей и что они не могут покинуть Арраки.

— Я принимаю сообщение, Муаддиб, — связист у приемника плотнее прижал к ушам наушники. — Сколько помех! — Он начал записывать в лежащем перед ним блокноте, то и дело прерывая запись.

Пол подошел к связисту, федайкины отступили в стороны, давая ему место. Он посмотрел на написанное и прочел:

— "Налет... на сьетч Табр... схвачены... Ллия /пропуск/... семьи /пропуск/... мертвы... они /пропуск/ сына Муаддиба...?

Связист растерянно мотнул головой.

Пол поднял голову и встретил взгляд Гурни.

— Сообщение искажено, — сказал Хэллек. — Помехи... Ты знаешь, что... — Мой сын умер, — сказал Пол и, говоря так, знал, что это правда. Мой сын умер, а Алию взяли заложницей. — Он ощущал внутри себя страшную пустоту, лишенную всяких чувств. Все, к чему он прикасался, несло в себе смерть и скорбь. И это походило на болезнь, заразить которой он мог всю Вселенную.

Он был способен ощущать мудрость старика, бесчисленные жизни влились в него, наполняя знанием и опытом. И кто-то будто посмеивался внутри него, потирая руки.

И Пол подумал: "Как же мало знает Вселенная о природе истинной жестокости!?

Глава 10

Барон Владимир Харконнен стоял, опустив глаза, в приемной падишаха-императора. Он исподтишка изучал комнату со стальными стенами, охрану, членов домашнего отряда сардукаров, застывших у стены под запятнанными кровью и порванными в битве знаменами, которые были единственным украшением помещения.

Голоса, доносившиеся справа, эхом отдавались в высоком проходе:

— Дорогу! Дорогу Его императорскому величеству!

Император Шаддам IV в сопровождении свиты вошел в приемную. Он ждал, пока подвезут трон, не обращая внимания ни на барона, ни на кого-либо другого из присутствующих.

Барон обнаружил, что не может отвести взгляда от лица Его величества, ища в нем объяснение столь необычной холодности. Император продолжал стоять в ожидании — стройный, элегантный, одетый в серую форму сардукара с серебряными и золотыми галунами. Его тонкое лицо и холодные глаза напомнили барону давно умершего герцога Лето — тот же вид дикой птицы. Только волосы у императора были не черными, а рыжими.

Наконец трон внесли. Это было массивное кресло, вырезанное из единого куска хагальского кварца, сиявшее голубоватым светом с мелькавшими в нем желтыми искрами. Пажи подняли его на возвышение, где стоял император. Старая женщина в черном плаще-аба, в надвинутом на лоб капюшоне медленно вышла из коридора и заняла место за троном, положив одну из сморщенных рук на спинку трона. Ее лицо, выступающее из-под черного капюшона, походило на карикатурную ведьму — запавшие щеки и глаза, удивительно тонкий нос.

При виде ее барон едва сдержал дрожь: присутствие Преподобной матери Гайус Хэлен Моахим, Предсказательницы правды, указывало на важность этой аудиенции. Барон отвел от нее глаза и начал изучать свиту, пытаясь по ней определить, в чем же дело. В нее входили два агента Союза — один высокий и толстый, другой низенький и толстый, оба с неживыми серыми глазами. Окруженная слугами стояла одна из дочерей Императора, Ирулэн, о которой говорили, что она обучена приемам Бене Гессерит и предназначена в Преподобные матери. Это была высокая белокурая девушка, с прекрасным, будто точеным лицом и зелеными глазами, глядевшими мимо него и сквозь него.

— Дорогой мой барон!

Император соизволил наконец его заметить. У него был глубокий баритон, всеми оттенками которого он владел в совершенстве — он мог высказать свое недовольство кем-то даже в приветствии.

Барон низко поклонился, приблизился к трону и стал шагах в десяти от него.

— Я явился по вашему вызову. Ваше величество!

— По вызову! — хихикнула ведьма.

— Прошу вас. Преподобная мать, — остановил ее император, однако улыбнулся замешательству барона.

— Прежде всего вы должны мне сказать, куда вы отослали своего любимца Зуфира Хавата.

Барон метнул взгляд налево, потом направо, кляня себя за то, что явился сюда без охраны. Не то, чтобы его люди были полезны в драке с сардукарами, но все же...

— Итак? — спросил император.

— Все эти пять дней он отсутствовал. Ваше величество, — барон бросил взгляд на агентов Союза, потом перевел его на императора. — Он должен был высадиться в стане этого божества Свободных, Муаддиба.

— Невероятно! — сказал император.

Одна из похожих на клешню рук колдуньи легла на плечо императора. Нагнувшись вперед, она что-то шепнула ему на ухо.

Император кивнул.

— Так вы говорите, пять дней, барон? И вас не беспокоит его отсутствие?

— Оно меня беспокоит. Ваше величество!

Император продолжал внимательно вглядываться в его лицо. Преподобная мать снова хихикнула.

— Я имел в виду. Ваше величество, — сказал барон, — что Хават должен умереть в течение нескольких ближайших часов. — И он рассказал о смертельном яде и о необходимости противоядия.

— Как это умно с вашей стороны! — одобрил император. — А где же ваши племянники — Раббан и юный Фейд-Раус?

— Надвигается буря, Ваше величество, и я послал их проверить наши укрепления, поскольку Свободные могут пойти на штурм под прикрытием песка. — Укрепления, — повторил император. Слово получилось таким, как будто он с отвращением выплюнул его. — Буря не придет сюда, в долину. И этот сброд. Свободные, не пойдут на штурм, пока я здесь с пятью легионами сардукаров. — Конечно нет. Ваше величество, — согласился барон, — но не судите строго ошибки, допущенные из-за излишней осторожности.

— Вот как! — сказал император. — Не судите! Так, значит, я не должен спрашивать, почему все это арракинское безобразие так долго от меня скрывалось? И почему прибыли компании СНОАМ утекают через эту крысиную дыру? И почему я был пешкой в этой дурацкой игре?

Барон опустил глаза, напуганный гневом императора. Деликатность его положения, при котором он становился в полную зависимость от конвенции и от диктата Великих домов, смущала его. «Намерен ли он убить меня? спросил себя барон. — Невозможно! Только не теперь, когда здесь собрались все Великие дома и ждут лишь предлога, зацепившись за который, они смогут извлечь выгоду из беспорядков на Арраки».

— Вы взяли заложников? — спросил император.

— Это бесполезно. Ваше величество, — сказал барон. — Эти сумасшедшие Свободные служат панихиду по каждому, попавшему в плен, и ведут себя так, как будто его уже нет в живых.

— И что же?

Барон медлил, бросая взгляды по сторонам и думая об окружающих его со всех сторон металлических конструкциях. Все это несло на себе печать такого умопомрачительного богатства, что даже барон испытывал чувство благоговения. «Он привез пажей и несчетное количество слуг, женщин и обслуживающий персонал: парикмахеров, дизайнеров — целый рой дворцовых паразитов. Подлизывающиеся, заискивающие, „терпящие лишения“ вместе с императором... все они здесь затем, чтобы наблюдать, как он ведет это дело к концу, иронизируя над дерущимися и делая кумиров из раненых».

— Возможно, вам не удавалось находить нужных пленных, — сказал император.

«Ему что-то известно», — подумал барон. Страх так сильно сжал его желудок, что невыносимой стала даже сама мысль о еде. Но чувство страха походило на голод, и он уже несколько раз балансировал на суспензорах, готовый к тому, чтобы отдать нужные распоряжения о еде. Однако здесь не было никого, кто повиновался бы его приказаниям.

— У вас есть какие-нибудь соображения насчет личности Муаддиба? спросил император.

— Это, наверняка, один из умма, — сказал барон. — Свободный фанатик, религиозный авантюрист, какие регулярно возникают на гребнях цивилизации, как это известно Вашему величеству.

Император бросил взгляд на свою Предсказательницу правды и снова повернулся к барону.

— И больше об этом Муаддибе вы ничего не знаете?

— Он — сумасшедший, — сказал барон. — Все Свободные — слегка помешанные.

— Сумасшедший?

— Его люди идут в битву с его именем на устах; женщины бросают в нас своих детей и сами бросаются на ножи, открывая мужчинам путь. Они не знают никаких... никаких приличий!

— Ах, как это скверно! — пробормотал император, и от барона не ускользнула ирония в его голосе. — Скажи мне, мой дорогой барон, обследовали ли вы районы Арраки, лежащие у южного полюса?

Барон вскинул глаза на императора, пораженный внезапным изменением темы.

— Но... вы же знаете. Ваше величество, что вся эта территория необитаема. Там хозяйничают ветер и черви. На тех широтах нет даже спайса. — Вы не получали сообщений о том, что со спайсовых лихтеров замечали полосы залежей?

— Подобные отчеты поступали всегда. Некоторые из них расследовались. Много топтеров пропало без вести. Это обходится слишком дорого, Ваше величество. На юге Арраки люди долго жить не могут.

— Вот как! — сказал император. Он щелкнул пальцами, и дверь, находящаяся за троном, открылась. Вошли два сардукара, которые вели за руки девочку лет четырех. На ней была черная аба с откинутым капюшоном. Застежки стилсьюта свободно болтались у горла. Синие, как у Свободных, глаза твердо смотрели с нежного округлого личика. Она вовсе не казалась испуганной, и в ее взгляде было что-то такое, от чего барон почувствовал беспричинную тревогу.

Даже старая Предсказательница правды отпрянула, когда ребенок проходил мимо нее. Старая колдунья была потрясена ее присутствием. Император откашлялся, намереваясь заговорить, однако ребенок опередил его. Голосок у девочки был тонкий, по-детски шепелявый, но очень отчетливый.

— Так, значит, это — он? — проговорила она. — Не очень-то хорошо он выглядит, правда? Просто старый испуганный толстяк, слишком слабый, чтобы удержать свое тело на ногах без помощи суспензоров. Подобное заявление из уст младенца прозвучало настолько неожиданно, что барон молча воззрился на нее, потеряв от ярости дар речи. «Что это за карлица?» — спросил он себя.

— Дорогой мой барон, — сказал император, — познакомьтесь с сестрой Муаддиба.

— С сестрой?! — барон повернулся к императору. — Я вас не понимаю.

— Я тоже иногда ошибаюсь «из-за излишней осторожности», — буркнул император. — Мне сообщили, что ваши необитаемые районы хранят следы человеческой деятельности.

— Но это невозможно! — запротестовал барон. — Там черви... такие пески...

— Похоже на то, что эти люди умеют избегать червей, — сказал император.

А девочка, усевшись на край помоста у подножия трона, свесила ноги и начала болтать ими, совершенно не обращая внимания на окружающих. Она казалась очень уверенной в себе.

Барон, не отрываясь, смотрел на эти болтающиеся ножки, на колышущийся край плаща, на сандалии, мелькающие под ним.

— К сожалению, — сказал император, — я послал лишь пять транспортных самолетов с небольшим количеством людей, чтобы взять пленных, пригодных для допроса. Им едва удалось уйти на одном самолете, захватив троих пленных. Уверяю вас, барон, мои сардукары были просто ошеломлены сопротивлением, которое им оказали силы, состоящие из детей, стариков и женщин. Этот ребенок сражался в одном из атакующих отрядов. — Вот видите. Ваше величество! — воскликнул барон. — Теперь вы видите, каковы они!

— Я нарочно сдалась в плен, — проговорила девочка, — Я не хотела, глядя в лицо моему брату, сообщить ему о том, что его сын убит.

— Лишь сотне наших людей удалось уйти, — сказал император. — О боже!

Вы слышали это?

— Мы бы и их забрали, — сказал ребенок. — Если бы не огонь.

— Мои сардукары использовали реакторы самолетов как огнеметы, сказал император. — Они решились на это с отчаяния и только поэтому смогли уйти. Отметьте, мой дорогой барон, сардукары были вынуждены бежать в панике от стариков, женщин и детей!

— Мы должны бросить против них все наши силы, — выдохнул барон. — Мы должны уничтожить даже след...

— Молчать! — прогремел император, подавшись вперед на своем троне. -Хватит злоупотреблять нашей добротой! Вы стоите здесь и клянетесь в своей невиновности...

— Ваше величество, — перебила его Предсказательница правды.

Он отмахнулся от нее.

— Вы говорите, что вам неизвестно ни о жизни, которую мы там обнаружили, ни об умении этих суперлюдей сражаться! — Император привстал на троне. — За кого вы меня принимаете, барон?

Барон отступил на два шага, повторяя про себя: "Это Раббан! Это он во всем виноват...?

— И эта мнимая ссора с герцогом Лето, — промурлыкал император, опускаясь на трон. — Как тонко вы все это состряпали.

— Ваше величество, — умоляюще проговорил барон. — Вы...

— Молчать!

Старая Бене Гессерит положила руку на плечо императора и начала ему что-то шептать. Ребенок, сидевший на возвышении, перестал качать ногой и сказал:

— Припугни его еще немножко, Шаддам. Мне не следовало бы радоваться, но уж слишком большое это удовольствие.

— Спокойно, дитя, — сказал император. Он подался вперед, положил руку на голову ребенка и посмотрел на барона. — Возможно ли это, барон? Можете ли вы быть таким простаком, каким полагает вас моя Предсказательница правды? Неужели вы не узнаете этого ребенка, дочь вашего союзника, герцога Лето!

— Мой отец никогда не был его союзником, — сказал ребенок. — Мой отец мертв, а эта старая скотина Харконнен никогда раньше меня не видел. Пораженный барон лишь молча таращил на нее глаза. Когда он обрел дар речи, он смог выдавить из себя лишь два слова:

— Ты кто?

— Я — Алия, дочь герцога Лето и леди Джессики, сестра герцога Пола Муаддиба, — сказал ребенок. Помогая себе руками, девочка соскочила в зал. — Мой брат обещал насадить твою голову на древко своего знамени, и я думаю, ему это удастся.

— Потише, дитя, — сказал император и откинулся на спинку трона. Подперев голову руками, он внимательно изучал выражение лица барона.

— Я не повинуюсь императорским приказам, — сказала Алия. Она обернулась и посмотрела на Преподобную мать. — Она знает.

Император взглянул на свою Предсказательницу правды.

— Что она имеет в виду?

— Отвратительный ребенок! — сказала старуха. — Ее мать заслуживает такого наказания, какого еще никто не придумал. Самая мучительная смерть слишком большое благо для этого ребенка и для той, что произвела ее на свет. — Старуха ткнула пальцем в Алию. — Убирайся из моего разума!

— Ты! — прошептал император.

— Вы не понимаете этого, Ваше величество, — сказала старуха. — Не телепатия. Эта тварь у меня в мозгу. Она одна из тех, кто дает мне воспоминания. Они в моем сознании, во мне! Это невозможно, но это так!

— А кто остальные? — требовательно спросил император. — Что за чепуха?

Старуха выпрямилась и опустила руку.

— Я слишком много сказала. Но самое главное заключается в том, что это вовсе не ребенок и что она должна быть уничтожена. Нас давно предупреждали о возможности рождения подобного существа и учили, как этого избежать, но одна из нас оказалась отступницей.

— Ты — болтунья! — сказала Алия. — Ничего ты не знаешь, а болтаешь, как глупая трещотка. — Алия глубоко вздохнула и закрыла глаза.

Преподобная мать застонала и пошатнулась.

Алия открыла глаза:

— Космический несчастный случай — вот что это было. И ты тоже сыграла в этом свою роль.

Преподобная мать вытянула вперед руку, как бы отталкивая Алию.

— Что здесь происходит? — властно спросил император. — Дитя, ты действительно можешь передавать свои мысли в сознание других людей?

— Не совсем... — сказала Алия. — Поскольку я рождена не так, как вы, я и думаю не так, как вы.

— Убейте ее! — прошептала старуха и вцепилась руками в спинку трона, чтобы не упасть. — Убейте ее!!! — запавшие старые глаза метали молнии на Алию.

— Тише! — прикрикнул на нее император, продолжая изучать Алию. -Скажи мне, дитя, ты можешь связаться со своим братом?

— Мой брат знает, что я здесь, — заявила Алия.

— Можешь ли ты сказать ему, что если он капитулирует, то ты останешься в живых?

Алия улыбнулась ему с видом полнейшей невинности:

— Я этого не сделаю!

Барон шагнул вперед и встал рядом с Алией.

— Ваше величество, — взмолился он. — Я ничего не знаю о...

— Только посмей еще раз прервать меня, и ты навсегда потеряешь возможность прерывать кого-либо и когда-либо. — Он вновь сосредоточил внимание на Алии, изучая ее сквозь полуопущенные веки. — Не сделаешь? А ты можешь прочитать в моих мыслях, что я сделаю с тобой, если ты меня не послушаешь?

— Я уже сказала, что не могу читать мысли, но для того чтобы понять твои намерения, телепатия не нужна.

Император нахмурился.

— Дитя, твоя болтовня бессмысленна. У меня нет другого выхода, как собрать все силы и привести эту планету в состояние...

— Это не так-то просто, — сказала Алия. Она посмотрела на двух людей Союза. — Спроси лучше у них.

— Идти против моих желаний — не самый лучший путь, — сказал император. — Тебе не следовало бы отказывать в моей просьбе.

— Мой брат идет, — сказала Алия. — Даже император не устоит перед Муаддибом, ибо на его стороне правда и небеса улыбаются ему.

Император вскочил на ноги.

— Эта игра зашла слишком далеко! Я захвачу твоего брата и сровняю эту планету...

Комната внезапно качнулась, и стены ее содрогнулись. Из-за трона, из того места, откуда вел проход к императорскому кораблю, внезапно ударил каскад песка. Внезапно возникшее покалывание кожи показало, что заработали генераторы поля на открытом месте.

— Я же сказала: мой брат идет!

Император встал перед троном и приложил к уху правую руку. Находящийся в нем сервоприемник забормотал отчет о ситуации.

Барон встал за спиной Алии. Сардукары заняли посты у выходов. — Мы возвращаемся в космическое пространство за подкреплением, сказал император. — Барон, примите мои извинения. Эти сумасшедшие нападают под прикрытием бури. Что ж, — он показал на Алию, — отдайте ее тело буре. Едва он это проговорил, как Алия отпрянула в притворном ужасе.

— Пусть буря возьмет то, что она может взять, — воскликнула она и оказалась в руках барона.

— Я поймал ее, Ваше величество, — завопил барон. — Я могу ее уничтожить... А-а-а! — Он выпустил ее и вцепился в свою правую руку.

— Извини, дед, — сказала Алия. — Ты встретился с Гомом Джаббаром Атридесов. — Она выпрямилась, и из ее руки выпала темная игла.

Барон упал на спину. Выпученными глазами он смотрел на царапину на правой руке.

— Ты... ты... — он перекатился на бок — вздрагивающая бесформенная масса, поддерживаемая суспензорами в нескольких дюймах от пола, с болтающейся головой и широко открытым ртом.

— Эти люди — душевнобольные! — рявкнул император. — Быстро на корабль! Мы очистим эту планету...

Что-то вспыхнуло слева от него. От стены в этом месте отлетел светящийся шар, и помещение заполнилось запахом горящей изоляции.

— Поле! — закричал один из офицеров-сардукаров. — Они уничтожили внешнее поле!

Его слова потонули в грохоте взрыва. Корабль императора задрожал и закачался.

— Нашему кораблю отбили нос! — закричал кто-то.

В комнате заклубилось облако пыли. Под ее прикрытием Алия вскочила и бросилась к наружной двери.

Император круто обернулся и жестами приказал своим людям идти через запасной выход, открывшийся в боковой части стоящего за троном корабля.

— Наша позиция будет здесь! — крикнул он возникшему из пыли сардукару.

Еще один удар потряс здание. Двойные двери распахнулись, и в комнату — вместе с песком и громкими криками — ворвался ветер. На мгновение в луче света мелькнула маленькая фигурка в черном плаще — рука Алии метнулась за ножом, чтобы, как учили ее Свободные, убивать Харконненов. Сардукары из домашней охраны с оружием наготове бросились сквозь темно-зеленую завесу к проему и встали там полукругом, защищая императора.

— Спасайтесь, сир! — закричал командир сардукаров. — Быстрее на корабль!

Император стоял на помосте один, указывая на двери. Сорокаметровая секция металлического сооружения была в этом месте снесена, и дверь открывалась теперь прямо на кучи песка. По облаку пробегали яркие вспышки электрических разрядов, вызванные столкновением защитных полей с электрическими разрядами бури. Долина была заполнена дерущимися людьми сардукарами и пригнувшимися, мечущимися фигурками в плащах, которые возникали будто прямо из бури.

И все это походило на оправленную в раму картину, на которую указывала рука императора.

Из клубов песка возникли огромные чудовищные существа — сверкающие туловища, молочно-белые кристаллические зубы в разинутой пасти... Это были песчаные черви, и на каждом из них — готовый к нападению отряд Свободных. Вонзая крючья в яростно шипящие существа. Свободные спрыгивали на равнину, вступали в рукопашный бой, и плащи их развевались на ветру, как знамена. Впервые в истории Дом сардукаров испытал благоговейный страх перед нападением, в очевидность которого им было трудно поверить. Однако фигурки, спрыгивающие со спин червей, были реальными мужчинами, и их кинжалы, лезвия которых вспыхивали в свете молний, были знакомы сардукарам. Когда воины императора поняли это, они кинулись в бой, и арракинская долина огласилась воинственными кличами с той и другой стороны. Это продолжалось до тех пор, пока лучшие из сардукаров не втиснули императора в корабль, запечатав за собой дверь и приготовившись умереть возле него, будто они были частью его защитного силового поля.

В изумленной тишине корабля император внимательно оглядел лица своих приближенных. Глаза у всех были широко раскрыты — люди все еще не могли поверить в то, что произошло. Раскрасневшаяся от волнения старая Предсказательница правды стояла, как черная тень, с надвинутым на лоб островерхим капюшоном. В поле зрения императора попали выжидательные лица обоих представителей Союза — они были единственные из всех, кому хоть как то удалось сохранить присутствие духа. Тем не менее один из них, тот, что был повыше ростом, держал руку у правого глаза, прикрывая его. Кто-то толкнул его под руку, и глаз стал виден. Человек этот потерял одну из маскировочных контактных линз, и его широко раскрытый глаз оказался совершенно синим, даже иссиня-черным.

Более низкий протиснулся поближе к императору и сказал:

— Мы не могли знать как обернется дело.

А его высокий спутник, снова закрыв глаз рукой, холодно присовокупил: — Но и этот Муаддиб тоже ведь не мог знать!

Эти слова вывели императора из состояния шока. Он с видимым усилием удерживал рвущиеся с языка бранные слова, поскольку они все равно не достигли бы цели: единственное, на что был нацелен разум навигаторов Союза, — это невозможность увидеть ближайшее будущее на этой равнине. Неужели эти двое так зависят от своего дара, что потеряли надобность и в своих глазах, и в своем разуме? — дивился император.

— Преподобная мать, — сказал он, — мы должны составить план.

Она отбросила на спину капюшон и немигающим взором посмотрела ему прямо в лицо.

Взгляд, которым они обменялись, таил в себе полное взаимопонимание. У них осталось одно оружие, и они знали какое: предательство.

— Вызовите графа Фен ринга из его покоев, — сказала Преподобная мать. Падишах-император кивнул одному из своих приближенных, и тот поспешно вышел, чтобы исполнить приказ императора.

Глава 11

В вечер его победы Пола Муаддиба с почетом проводили в резиденцию правителя Арраки, некогда занимаемую Атридесами. Здание оставалось в том виде, в каком его оставил Раббан, не пострадало почти ничего, хотя грабители из города и побывали здесь. Часть мебели в главном холле была перевернута и разбита.

Пол вошел через центральный вход, сопровождаемый Гурни Хэллеком и Стилгаром. Эскорт прошел вперед, в большой холл, навел там порядок и приготовил место для Муаддиба. Одна из групп приступила к тщательному обследованию дома, чтобы удостовериться в отсутствии ловушек.

— Я вспоминаю день, когда мы с твоим отцом впервые вошли в этот дом, — сказал Гурни. — Мне тогда не понравилось это место, а сейчас оно нравится мне еще меньше. Любая из наших пещер была бы безопаснее.

— Он говорит, как настоящий Свободный, — сказал Стилгар и, заметив, что его слова вызвали на губах Муаддиба холодную усмешку, добавил: — Ты будешь переделывать этот дом, Муаддиб?

— Это место — символично, — сказал Пол. — Здесь жил Раббан. Заняв его место, я показал, кто победитель. Осмотрите дом, ничего не трогайте, только убедитесь в том, что Харконнены не оставили здесь ни своих людей, ни своих игрушек.

— Как прикажешь, — сказал Стилгар и с явной неохотой отправился выполнять приказание.

В холл, таща за собой оборудование, торопливо вошли связисты и принялись устраиваться возле массивного камина. Охрана Свободных, усиленная оставшимися в живых федайкинами, занимала места вдоль стен холла. Люди перешептывались, бросая вокруг подозрительные взгляды. Это место слишком долго было для них враждебным, чтобы они так сразу к нему привыкли.

— Гурни, пусть пошлют за моей матерью и за Чани, — сказал Пол. — Чани уже знает о смерти сына?

— Ей было послано сообщение, мой господин.

— Создатели отведены из долины?

— Да, мой господин. Буря почти улеглась.

— Каков урон, причиненный бурей?

— На посадочном поле и в хранилищах спайса — очень значительный. Как от битвы, так и от бури.

— Я думаю, нет ничего, что не могло бы быть восстановлено с помощью денег. — Кроме жизней, мой господин, — сказал Гурни, и в голосе его послышался упрек, как будто он хотел сказать: "Давно ли Атридесы стали беспокоиться о вещах, когда в опасности люди??

Но Пол сосредоточил внимание на внутреннем видении и тех видимых ему дырах в стене времени, что все еще лежали на его пути. Сквозь каждую из таких дыр уносился вдаль по дорогам будущего джихад.

Он вздохнул и прошел к замеченному у стены креслу. Когда-то оно стояло в столовой и, могло статься, служило его отцу. Но сейчас оно было лишь предметом, который мог помочь ему одержать победу над усталостью и скрыть ее от окружающих. Он сел, поправив плащ и ослабив застежку стилсьюта у шеи.

— Император все еще скрывается в останках своего корабля, — сказал Гурни.

— Теперь его можно перевести сюда. Харконненов еще не нашли?

— Все еще ищут среди мертвых.

— Каков ответ с кораблей наверху? — он указал кивком головы на потолок.

— Ответа еще нет, мой господин.

Вздохнув и поудобнее устроившись в кресле. Пол сказал Хэллеку:

— Приведи ко мне пленных сардукаров. Мы должны послать сообщение нашему императору. Пришло время обсудить условия.

— Да, мой господин.

Гурни повернулся и сделал знак одному из федайкинов, который тотчас же занял его место возле Пола.

— Гурни, — прошептал Пол, — с тех пор как мы снова вместе, ты еще ни разу не вставил приличествующую случаю цитату. — Он посмотрел на Гурни и увидел, что губы у того дрогнули в усмешке.

— Как пожелаете, мой господин, — сказал Гурни. Откашлявшись, он на едином дыхании проговорил:

— "И победа в тот день обернулась трауром для всех людей, ибо слышали все люди, как король оплакивал своего сына".

Пол закрыл глаза, вытесняя из памяти скорбь, заставляя ее притихнуть и ждать своего часа — так отложил он когда-то оплакивание своего отца. Сейчас он сосредоточился на открытиях того дня — смешанные пути будущего, скрытое присутствие Алии внутри его "Я".

Из всего, что дало ему временное видение, это было самым странным. «Я восстала против будущего, чтобы поместить мои слова туда, где только ты можешь их услышать, — сказала Алия. — Даже ты не можешь этого сделать, брат мой. Я открыла интересную игру. И... ах, да! Знаешь, я убила нашего деда, сумасшедшего старого барона. Ему было совсем не больно».

Тишина. Его чувство Времени показало, как она исчезла.

— Муаддиб!

Пол открыл глаза и увидел обрамленное черной бородой лицо Стилгара, темные глаза, в которых еще сверкали отсветы битвы.

— Вы нашли тело старого барона? — сказал им Пол.

Все, кто находился рядом, умолкли, пораженные услышанным.

— Как ты узнал? — прошептал Стилгар. — Мы нашли его тело в этом странном металлическом сооружении императора.

Пол им не ответил — он глядел на Гурни, вернувшегося в сопровождении двух Свободных, которые вели пленного сардукара.

— Вот один из них, мой господин, — сказал Гурни. Он знаком велел охране поставить пленного в пяти шагах от Пола.

В глазах сардукара, отметил Пол, читалось изумление. Синий кровоподтек тянулся от ноздри к уголку рта. Он был темноволос, с правильными чертами лица — внешне типичный сардукар, но на его порванной форме не было знаков различия, если не считать золотых пуговиц с имперским крестом и полуоторванного галуна на брюках.

— Я думаю, что это офицер, мой господин, — сказал Гурни.

Пол обратился к пленному:

— Я — герцог Пол Атридес. Тебе это понятно, старина?

Сардукар смотрел на него, не двигаясь.

— Говори! — приказал Пол. — А не то твой император может отправиться к праотцам.

Человек тупо моргнул и проглотил слюну.

— Кто я такой? — возвысил свой голос Пол.

— Ты — герцог Пол Атридес, — хрипло ответил человек.

Он показался Полу уж слишком покорным, но ведь сардукары были совершенно не подготовлены к тому, что произошло в этот день. Они никогда не знали поражений, а это, считал Пол, могло нести в себе момент слабости. Он оставил эту мысль для дальнейшего развития во время своих тренировочных размышлений.

— Я хочу, чтобы ты передал сообщение императору. — И он заговорил, облекая слова в старинную форму: — Я, Герцог Великого дома и родственник императора, приношу клятву перед Конвенцией: "Если император и его люди сложат оружие и придут сюда, я стану охранять их жизнь, как свою собственную! — Пол поднял левую руку так, чтобы сардукар мог видеть на ней кольцо с герцогской печатью. — Клянусь этим кольцом!

Сардукар облизнул губы и посмотрел на Гурни.

— Да, — сказал Пол, — кто, кроме Атридесов, может полагаться на преданность Гурни Хэллека?

— Я передам сообщение, — сказал сардукар.

— Отведи его на передовой командный пост и отправь, — сказал Пол.

— Да, мой господин, — Гурни кивнул охране, и они вышли.

Пол снова повернулся к Стилгару.

— Прибыли Чани и твоя мать, — сказал Стилгар. — Чани просила дать ей время, чтобы побыть одной со своим горем. Преподобная мать поднялась ненадолго в тайную комнату, не знаю зачем.

— Моя мать испытывает страшную тоску по планете, которую никогда, возможно, не увидит, — сказал Пол. — Вода там падает с неба, а растительность такая плотная, что сквозь нее трудно пробираться.

— Вода с неба... — прошептал Стилгар.

В это мгновение Пол увидел, как изменился Стилгар, превратившись из наиба-Свободного в слугу Лизана ал-Гаиба, вместилище благоговения и послушания. Это было умаление человеческой личности, и Пол почувствовал в нем холодное дыхание джихада.

?Я видел, как друг превращается в почитателя", — подумал он.

Ощущая свое одиночество. Пол оглядел комнату, отметив, какими точными и торжественными стали в его присутствии стражи. Он чувствовал, что между ними идет молчаливое, но очень важное соревнование — каждый надеялся на знак внимания со стороны Муаддиба.

«Муаддиб, от которого исходит всяческая благодать... — подумал он, и эта мысль была самой горькой за всю его жизнь. — Они чувствуют, что я должен захватить трон. Но они не могут знать, что я делаю это для того, чтобы избежать джихада».

Стилгар кашлянул и сказал:

— Раббан тоже мертв. Пол кивнул головой.

Охрана справа внезапно раздвинулась в стороны, открыв проход для Джессики. На ней была черная аба, и шла она так, как ходила по пескам, но Пол отметил, как этот дом воскресил в ней воспоминания о тех днях, когда она была наложницей правящего герцога. В ней чувствовалось нечто от прежней уверенности.

Джессика остановилась перед Полом и посмотрела на него. Она ощутила его усталость и то, как он ее прятал, но не нашла в себе сочувствия к нему. Она, казалось, утратила материнские чувства к своему сыну.

Джессика вошла в большой холл, удивляясь тому, что место это не связывается в ее воспоминаниях с чем-то своим. Оно оставалось чужим, как будто она никогда не проходила здесь с возлюбленным Лето, никогда не спорила с пьяным Дунканом Айдахо — никогда, никогда, никогда...

«Должно бы быть словесное выражение для понятия, противостоящего „адабу“, требованию памяти, — подумала она. — Должно быть слово для обозначения тех воспоминаний, которые сами себя отрицают».

— Где Алия? — спросила она.

— Делает то, что в такое время должен делать каждый ребенок Свободных, — добивает раненых врагов и готовит их тела для отряда, освобождающего воду.

— Пол!

— Ты должна понять, что она делает это вне зависимости от своей доброты, — сказал он. — Разве не странно, что мы совсем не понимаем связи скрытой внутри нас доброты и жестокости?

Джессика не отводила глаз от сына, пораженная глубиной произошедших в нем перемен. «Может быть, причиной тому смерть его ребенка?» — размышляла она.

— Люди рассказывают о тебе много странного. Пол. Говорят, будто ты наделен сверхъестественной силой и ничто не может укрыться от тебя; будто ты видишь то, что скрыто от взора других, — проговорила Джессика.

— Следует ли мне спрашивать о легенде Бене Гессерит? — спросил он.

— Я замешана во все, к чему ты имеешь отношение, — согласилась она, но ты не должен ожидать от меня...

— Как бы ты отнеслась к тому, чтобы прожить миллионы жизней? спросил Пол. — Вот целое полотно, сотканное из легенд! Подумай о всеобъемлющем познании, о мудрости, которую оно с собой несет. Мудрость ведь сдерживает любовь, не так ли? И она же несет в себе новую форму ненависти. Как можешь ты определить, что такое безжалостность, пока не измеришь глубину как жестокости, так и доброты? Тебе следует бояться меня, мама. Я — Квизатц Хедерах.

У Джессики сперло дыхание.

— Однажды, стоя передо мной, ты отрицал, что ты Квизатц Хедерах, — с трудом произнесла она.

Пол покачал головой.

— Теперь я не могу этого отрицать. — Он посмотрел ей прямо в глаза. -С минуту на минуту сюда прибудет император со своими людьми. Встань подле меня. Я хочу их ясно видеть — среди них моя будущая невеста.

— Пол!.. — выдохнула Джессика. — Не повторяй ошибки, которую допустил твой отец...

— Она — принцесса, — сказал Пол. — Она — мой путь к трону, и это все, чем она для меня будет когда бы то ни было. По-твоему, это — ошибка? Ты думаешь, что раз я являюсь тем, чем ты меня сделала, то не могу чувствовать жажды мщения?

— Даже невинным? — спросила она и подумала: «Он не должен сделать ту же ошибку, которую сделала я».

— Невинных больше нет!

— Скажи это Чани... — Джессика указала на коридор, ведущий к жилым покоям.

Чани шла по нему, направляясь к большому холлу. По обе стороны от нее шли двое охранников, но она, казалось, не замечала их присутствия. Капюшон ее плаща и колпак стилсьюта были откинуты назад, лицевая маска отстегнута. Неуверенно ступая, она прошла через комнату и стала рядом с Джессикой.

Пол заметил следы слез на ее щеках. «Она дает воду мертвому». Он ощутил, как скорбь сдавила ему грудь, однако у него было такое чувство, будто он может испытывать ее только в присутствии Чани.

— Он умер, любимый, — сказала Чани. — Наш сын умер...

Держа свои чувства под строгим контролем, Пол встал. Протянув руку, он коснулся лица Чани и ощутил влагу на ее щеках.

— Его нельзя вернуть, — сказал Пол. — Но у тебя будут другие сыновья. Это обещает тебе Узул. — Осторожно отстранив ее, он подозвал знаком Стилгара: — Император и его люди вышли из корабля. Я буду ждать их здесь. Собери пленных в центре холла, на видном месте. Пусть стоят на расстоянии десяти метров от меня, если только я не отдам другое приказание.

— Как прикажешь, Муаддиб!

Стилгар отправился выполнять поручение, а Пол уловил шепот охранников:

— Слышали?! Он знает! Никто ему не докладывал, но он знает!

Снаружи послышался шум, сопровождающий приближение императорской свиты. Сардукары, поддерживая свой боевой дух, напевали в такт шагам маршевые мелодии. Мимо охраны прошел Гурни Хэллек. На несколько секунд он задержался возле Стилгара и что-то сказал ему, потом подошел к Полу. Глаза его хранили странное выражение.

«Потеряю ли я и Гурни? — подумал Пол. — Так же, как потерял в Стилгаре друга, получив взамен почитателя».

— Метательного оружия у них нет, — сказал Гурни. — Я убедился в этом лично. — Он оглядел Пола. — С ними Фейд-Раус. Может, отделить его от остальных?

— Оставь так.

— Среди них есть несколько людей Союза. Они требуют особых привилегий, угрожая наложить на Арраки эмбарго. Я обещал передать тебе их слова.

— Пусть угрожают.

— Пол! — прошептала за спиной Джессика. — Он ведь говорит о Союзе!

— Я вырву у них клыки, — сказал Пол.

И он подумал о Союзе — сила, настолько ограничившая свои усилия, что стала паразитом, неспособным существовать независимо от жизни, которая их питала. Никогда они не осмеливались взяться за меч и теперь не осмелятся. Они ограничили своих навигаторов спектральным предвидением и поставили их в зависимость от меланжа. Они могли бы захватить Арраки, когда обнаружили свою ошибку. Но они не сделали этого. Они предпочли жить сегодняшним днем, надеясь на то, что море спайса, в котором они купались, произведет нового хозяина, когда умрет старый.

Навигаторы Союза, наделенные ограниченным предвидением, приняли фатальное решение: они всегда выбирали ясный, безопасный курс, который непременно ведет вниз, к застою.

?Пусть поближе посмотрят на своего нового хозяина", — подумал Пол.

— Среди них Преподобная мать, Бене Гессерит, которая говорит, что она друг твоей матери.

— У моей матери нет друзей среди Бене Гессерит.

Оглядевшись по сторонам, Гурни наклонился к самому уху Пола:

— С ними Зуфир Хават, мой господин. У меня не было возможности увидеться с ним наедине, но пользуясь нашим старым кодом, он сказал мне, что работал с Харконненами только потому, что считал вас погибшим. Говорит, чтобы его оставили с ними.

— Ты оставил Зуфира с этими!..

— Он сам этого хотел, и я подумал, что так будет лучше: так нам легче его контролировать. И кроме того, у нас будет ухо в стане врагов. Пол вспомнил, что образы предвидения говорили ему о возможности этой минуты. Но была также одна временная линия, согласно которой Зуфир прятал отравленную иглу, ту, что император приказал использовать против выскочки-герцога.

Охрана у входа расступилась, образовав узкий коридор из пик. Шелест одежд и шум шагов сделались явственнее.

Император Шаддам IV ввел в холл своих людей. Его шлем-бурсег был потерян, рыжие волосы спутаны. Левый рукав формы лопнул по шву. Он был без пояса и без оружия, но ореол величия окружал его, точно защитное поле, заставляя всех расступаться перед ним.

Пики Свободных сомкнулись перед ним в том месте, на котором велел остановить его Пол. Остальные сгрудились вокруг — разномастная шушукающаяся толпа, напряженные лица.

Пол обежал ее взглядом, увидел женщин со следами слез на щеках, лакеев, привыкших радоваться победам сардукаров, а теперь раздавленных поражением. Пол увидел по-птичьи яркие глаза Преподобной матери Гайус Хэлен Моахим, пристально глядевшие из-под черного капюшона, а рядом узкие и пронзительные глаза Фейд-Рауса Харконнена.

Потом он посмотрел мимо Фейд-Рауса, привлеченный каким-то движением, и увидел узкое василискообразное лицо, никогда раньше им не виденное — ни в предвидениях, ни наяву. Он чувствовал, что ему следовало бы знать это лицо, и чувство это заключало в себе укол страха.

«Почему я должен бояться этого человека?» — недоумевал он.

Он наклонился к матери и прошептал:

— Тот человек дьявольского вида, что стоит слева от Преподобной матери, — кто он?

Джессика посмотрела в указанном направлении и узнала лицо из досье герцога.

— Граф Фенринг. Генетический евнух и убийца.

«Императорский мальчик на побегушках», — подумал Пол. И мысль эта сковала его сознание своей неожиданностью, потому что императора он видел в бесчисленных вариантах, цепью протянувшихся через возможное будущее, но никогда, ни разу, предвидение не показывало ему графа Фенринга.

И тогда Полу пришла в голову мысль о том, что он видел себя мертвым в бесчисленных нитях временной паутины, но никогда не видел мгновения своей смерти.

«Может быть, образ этого человека не посетил меня именно потому, что он — тот, кто меня убивает?» — подумал Пол.

У него зародились дурные предчувствия. Он отвел взгляд от Фенринга, разглядывая теперь оставшихся в живых сардукаров, солдат и офицеров, подмечая в них боль поражения и отчаяние. И все же, отметил Пол, были среди них и другие лица, внимательные, придирчиво вглядывающиеся в каждую деталь обстановки холла — лица людей, строивших планы, как превратить свое поражение в победу.

Внимание Пола привлекла высокая белокурая женщина, зеленоглазая, с патрицианским лицом, классическим в своем совершенстве, не тронутое слезами, совершенно не задетое горечью поражения. Пол, хотя ему и не говорили об этом, уже знал, кто она такая: принцесса по рождению, Бене Гессерит по образованию, та, чье лицо являлось ему во многих видениях, дочь императора — Ирулэн.

«Вот мой путь», — подумал он.

Потом он увидел Зуфира Хавата: все те же, отмеченные временем черты, губы в черных пятнах, согбенные плечи.

— Там Зуфир Хават, — сказал Пол Гурни. — Пусть он встанет отдельно.

— Но, сир... — начал было Хэллек.

— Пусть он встанет отдельно, — повторил Пол.

Гурни кивнул.

Едва пики Свободных разомкнулись, Хават неуклюже двинулся вперед, не отрывая от Пола изучающего взгляда.

Пол тоже сделал шаг вперед и почувствовал, как императора и его людей охватило напряженное ожидание.

Хават отвел глаза от Пола и сказал:

— Леди Джессика, сегодня я понял, как несправедлив был к вам в своих мыслях. Я не заслуживаю прощения.

Пол ждал, но его мать хранила молчание.

— Зуфир, старый друг! — сказал Пол. — Как видишь, я не сижу спиной к двери.

— У Вселенной много дверей, — возразил Хават.

— Похож я на своего отца?

— Больше смахиваешь на деда, — буркнул Хават. — У тебя его манеры и тот же взгляд.

— И все же я сын своего отца. Ибо я говорю тебе, Зуфир, что в уплату за годы твоей службы моей семье ты можешь теперь просить у меня все, что пожелаешь. Абсолютно все. Если тебе нужна моя жизнь, Зуфир, она — твоя! -Пол сделал еще шаг вперед, держа руки по швам и следя за тем, как в глазах Хавата разгорается огонек понимания.

«Он понимает, что я знаю о заговоре», — подумал Пол.

Понизив голос до полушепота, так, чтобы только Хават мог его слышать, Пол сказал:

— Я говорю серьезно, Хават. Если ты намерен сразить меня, сделай это сейчас.

— Я бы ничего не хотел, кроме как снова встать рядом с вами, мой герцог, — проговорил Хават. И Пол только теперь заметил, что старик делает над собой неимоверные усилия, чтобы не упасть. Пол взял его за плечи, поддерживая, и почувствовал, как дрожат под его рукой мышцы Хавата.

— Больно, старый друг? — спросил Пол.

— Больно, мой герцог, — подтвердил Хават, — но радость сильнее боли. — Он повернулся в руках Пола и вытянул левую руку ладонью кверху — по направлению к императору. Между его пальцами блеснула крошечная игла. -Видите, Ваше величество? — спросил он. — Видите вашу предательскую иглу? И вы думаете, что я, отдавший всю жизнь служению Атридесам, причиню им сейчас зло?

Старик задохнулся, и Пол вздрогнул, почувствовав смерть, излучаемую обмякшим телом. Очень осторожно Пол опустил Хавата на пол, выпрямился и знаком велел охране унести его.

Пока его приказ выполняли, в холле стояла ничем не нарушаемая тишина. На лице императора застыло выражение ожидания с оттенком страха, никогда неведомого императору.

— Ваше величество, — сказал Пол и отметил удивленное внимание, промелькнувшее на лице высокой принцессы. Произнесенное им слово было подвергнуто тщательному анализу по методу Бене Гессерит, и от нее не ускользнула ни одна мельчайшая деталь презрительной и мрачной интонации голоса Пола.

«Истая Бене Гессерит», — отметил Пол.

Император откашлялся:

— Возможно, мой уважаемый родственник полагает, что может действовать сейчас, как ему заблагорассудится. Но это совершенно не отвечает действительному положению вещей. Вы нарушили Великую конвенцию, использовав атомное оружие против...

— Я использовал атомное оружие против естественной преграды в пустыне, — сказал Пол. — Она находилась на моем пути, а я спешил на свидание с вами. Ваше величество, чтобы попросить объяснения некоторых странных аспектов вашей деятельности.

— Сейчас в космическом пространстве над планетой находится огромная армия представителей Великих домов. Стоит мне сказать лишь слово...

— Ах, да! — сказал Пол. — Я почти совсем забыл об этом. — Он принялся оглядывать свиту императора, и когда в поле его зрения попали двое людей Союза, он громко спросил у Гурни: — Это и есть агенты Союза, Гурни, вон те два толстяка?

— Да, мой господин.

— Вы двое! — сказал Пол, указывая на них. — Немедленно убирайтесь отсюда и передайте мое распоряжение о том, чтобы весь этот флот отправлялся по домам. Впредь вы будете просить моего разрешения, прежде чем...

— Союз не повинуется вашим приказаниям, — завопил более высокий из них. Он и его спутник ринулись мимо пик, поднятых по приказу Пола. Они вышли вперед, и высокий сказал, глядя на Пола в упор.

— Вы можете оказаться под эмбарго за ваш...

— Если я услышу от вас еще какую-нибудь чепуху вроде этой, то прикажу уничтожить весь спайс на Арраки — навсегда.

Высокий агент опешил:

— Вы сумасшедший? — спросил он, отступая назад.

— Вы признаете, что сделать это в моей власти?

Агент Союза одно мгновение тупо смотрел в пространство, потом сказал: — Да, вы могли бы это сделать, однако не сделаете.

— Поня-а-тно... — протянул Пол. — Вы оба навигаторы Союза?

— Да.

Другой агент сказал:

— Вы лишитесь дара предвидения, и все мы будем обречены на медленную смерть. Вы представляете, что значит оказаться лишенным спайсовой жидкости, когда она становится необходимой?

— Глаз, что смотрит вперед, выбирая безопасный путь, закрывается навсегда, — сказал Пол. — Союз больше ни на что не будет годен без спайса. Люди превратились бы в небольшие изолированные группки на изолированных планетах. Вы знаете, что я мог бы сделать это — от злобы или от скуки.

— Давайте обсудим этот вопрос в частной беседе, — сказал высокий. — Я уверен, что мы сможем прийти к компромиссному решению, которое...

— Пошлите распоряжения вашим людям! Я устал от этого бесполезного спора. Если тот флот, который кружит сейчас над нашими головами, не будет отведен в самое ближайшее время, тогда отпадет необходимость в каких бы то ни было переговорах вообще. — Он посмотрел на своего связиста. — Можете воспользоваться нашей аппаратурой.

— Вначале мы должны обсудить, — сказал высокий. — Мы не можем просто...

— Делайте то, что вам сказано! — загремел Пол. — Тот, кто может уничтожить нечто, сохраняет над этим нечто абсолютный контроль. Вы должны согласиться, что хозяин положения я. Мы здесь не для того, чтобы торговаться, обсуждать или искать компромиссы. Или вы подчиняетесь моим приказаниям, или последуют немедленные меры!

— Он говорит серьезно, — сказал более низкий агент, и Пол услышал страх в его голосе.

Они медленно направились к аппаратам связи Свободных.

— Они подчинятся? — спросил Гурни.

— У них узкое видение времени. Они смотрят вперед и видят пустую стенку, как наказание за свое непослушание. Каждый навигатор Союза на каждом из кораблей, что висят над нами, видит все ту же стенку. Они подчинятся.

Пол обернулся к императору:

— Когда они позволили вам взойти на императорский трон, они были уверены в том, что спайс будет поступать бесперебойно. Вы обманули их ожидания. Ваше величество. Вы знаете, каково будет наказание?

— Никто мне не позволял...

— Прекратите валять дурака! — повысил голос Пол. — Союз подобен деревне у реки. Ему нужна вода, но он может лишь черпать сколько ему требуется. Он не может перекрыть реку и взять ее под свой контроль, потому что это привлекло бы внимание к его действиям и в конечном итоге привело бы к уничтожению реки. Спайсовый поток — его река, и я построил на нем дамбу. Но моя дамба такова, что вы не можете уничтожить ее, не уничтожив реку.

Император провел рукой по рыжим волосам и посмотрел вслед агентам Союза.

— Этого боится даже ваша Предсказательница правды Бене Гессерит, сказал Пол. — Преподобная мать может использовать для своих трюков и другие яды, но как только начинаешь прибегать к помощи спайсового напитка, остальные яды перестают действовать.

Старая женщина плотнее запахнула черный плащ, пробилась сквозь толпу и остановилась перед самым барьером из пик.

— Преподобная мать Гайус Хэлен Моахим, — сказал Пол. — Мы не виделись очень давно, со времен Каладана, не так ли?

Она посмотрела на его мать и сказала:

— Да, Джессика, твой сын действительно нечто, я это вижу. Даже твоя мерзостная дочь — недостаточное наказание за твое ослушание.

Сдерживая холодную ярость, переполняющую все его существо. Пол сказал:

— Вы никогда не имели ни права, ни повода наказывать мою мать.

Глаза старой женщины скрестились с его глазами.

— Не пробуй на мне свои фокусы, ведьма! — сказал Пол. — Где же твой Гом Джаббар? Попытайся заглянуть в тот участок сознания, куда ты еще ни разу не осмелилась заглянуть! Ты найдешь там квизатца хедераха, взирающего на тебя!

Старая женщина опустила глаза.

— Тебе нечего сказать?

— Я приветствую тебя среди людей — только не запачкай их!

Пол возвысил голос:

— Посмотрите на нее, мои соратники! Это Преподобная мать Бене Гессерит, терпели вей тая из терпеливых. Она может ждать со своими сестрами девяносто поколений, пока нужная комбинация генов не произведет на свет того, кто им нужен для их планов. Посмотрите на нее. Теперь она знает, что девяносто поколений произвели наконец это лицо. Вот я стою перед нею, но я... никогда... не буду подчиняться... ее приказаниям!

— Джессика! — взвыла старуха. — Утихомирь его!

— Утихомирьте его сами! — отрезала Джессика.

Пол пристально посмотрел на старуху:

— За твою роль во всей этой истории я с радостью велел бы тебя удушить, — сказал он. — И ты не смогла бы избегнуть наказания! — Она окаменела от гнева, слушая эти слова. — Но я думаю, что наказанием для тебя будут годы жизни, в продолжение которых ты не сможешь ни прикоснуться ко мне, ни заставить меня сделать самой простой вещи, предписанной вашими планами.

— Что ты наделала, Джессика! — завопила старуха.

— Я дам вам только одно, — продолжал Пол. — Вы видели лишь часть того, что нужно расе, но как плохо вы это видели! Вы надеетесь держать под контролем браки и зачатия, чтобы производить генетический отбор для вашего великого плана! Как же мало вы смыслите в том, что...

— Ты не должен об этом говорить! — шикнула на него Преподобная мать. — Молчать! — рявкнул Пол. Казалось, что это слово соткано из ткани: повинуясь воле Пола, оно будто повисло между ними в воздухе.

Старая женщина отшатнулась. Лицо ее отражало замешательство, вызванное необычайной силой его внушения.

— Джессика!.. — прошептала она. — Джессика...

— Я помню твой Гом Джаббар, — сказал Пол. — Запомни же и ты мой: я могу убить тебя словом!

Свободные, стоящие вдоль стен холла, понимающе переглянулись. Разве не говорит легенда: «И слово его приносит смерть тем, кто будет противостоять истине».

Пол перевел взгляд на рослую принцессу, стоящую рядом с отцом-императором. Не сводя с нее пристального взгляда, он проговорил:

— Ваше высочество, мы оба знаем путь, который может избавить нас от затруднений.

Император посмотрел на свою дочь, потом снова на Пола. — И ты смеешь? Ты! Авантюрист без роду, без племени... — Вы сами определили, кто я такой, — прервал его Пол. — «Мой уважаемый родственник» — вот что вы сказали. Давайте прекратим эту бессмысленную ссору.

— Я — твой император! — вскричал Шаддам.

Пол посмотрел на людей Союза, стоящих у аппарата связи, повернувшись лицом к Полу. Один из них ответил на его взгляд кивком головы.

— Я мог бы взять у вас власть силой.

— Ты не посмеешь!.. — прошипел император.

Пол выразительно посмотрел на него.

Принцесса положила руку на плечо отца.

— Отец, — сказала она, и голос ее был мягким и нежным, как шелк.

— Не пробуй на мне свои фокусы, — сказал император и посмотрел на нее в упор. — Ты не должна этого делать, дочь. У нас есть другие возможности, которые...

— Но здесь есть человек, вполне достойный стать вашим сыном, сказала она.

Преподобная мать вновь обрела хладнокровие, пробилась к императору и что-то зашептала ему в самое ухо.

— Она на твоей стороне, — сказала Джессика.

Пол продолжал изучать златокудрую принцессу.

— Это — Ирулэн, старшая дочь императора? — уточнил он у матери.

Та утвердительно кивнула. Чани подошла к Полу и спросила:

— Ты хочешь оставить меня, Муаддиб?

Он посмотрел на нее непонимающе:

— Оставить?! Ты теперь всегда будешь рядом со мной.

— Нас ничто не связывает, — с трудом проговорила Чани.

Несколько мгновений Пол молча смотрел на нее, потом сказал:

— Всегда говори мне только правду, моя сихайя.

Она хотела что-то ответить, но он приложил палец к ее губам:

— То, что нас связывает, нерушимо. А теперь обдумай это повнимательней, так как я хочу видеть все происходящее в этой комнате сквозь призму твоей мудрости.

Император и Предсказательница правды продолжали свой тихий, но жаркий спор.

Пол сказал матери:

— Она напоминает ему, что возведение на трон Бене Гессерит является частью их соглашения, а Ирулэн — одна из тех, кого они для этого взрастили.

— Это входило в их планы?

— А разве это не очевидно?

— Признаки этого я вижу! — вскипела Джессика. — Целью моего вопроса было напомнить тебе, что ты не должен учить меня тому, что я сама тебе когда-то внушала.

Гурни Хэллек, наклонившись к ним, сказал:

— Напоминаю вам, мой господин, что среди этой банды есть Харконнен. -Он кивнул в сторону Фейд-Рауса, прижатого к барьеру из пик. — Вон тот, слева, с колючими глазами. Самое дьявольское лицо, какое я когда-либо видел. Вы обещали мне однажды, что...

— Благодарю тебя, Гурни, — сказал Пол.

— Правда, это не барон... Но теперь, когда старик мертв, мне сгодится и этот.

— Ты можешь победить его в поединке, Гурни?

— Мой господин сомневается?!

— Тебе не кажется, мама, что спор между императором и его колдуньей слишком затянулся?

— Несомненно.

Возвысив голос. Пол обратился к императору:

— Ваше величество, есть ли среди ваших людей Харконнены?

В том, как император обернулся и посмотрел на Пола, снова проявилась надменность монарха.

— Я верю в то, что все, кто меня окружает, находится под защитой вашего герцогского слова.

— Я лишь хотел узнать, — сказал Пол, — входит ли Харконнен в вашу свиту или прячется там из трусости.

— Любой, приглашенный в имперское собрание, является членом моей (БИТЫ, — уклончиво ответил император.

— Я сдержу слово герцога — сказал Пол. — Но Муаддиб — другое дело. Он может и не разобраться в таких тонкостях. Мой друг Гурни Хэллек горит желанием убить Харконнена. Если он...

— Я требую канли! — вскричал Фейд-Раус. — Ты называешь меня трусом, Атридес, а сам прячешься за женщинами и предлагаешь выставить против меня своего лакея!

Старая Предсказательница правды что-то прошептала на ухо императору, но он оттолкнул ее:

— Канли?! Для канли существуют строгие правила.

— Пол, немедленно прекрати! — строго сказала Джессика.

— Мой господин, — сказал Гурни, — вы обещали мне, что пробьет и мой час.

— Твой час уже пробил, — сказал Пол и почувствовал в себе непринужденность арлекина. Он сбросил с плеч плащ и капюшон и передал их матери. Он чувствовал, что вся Вселенная сосредоточила свое внимание на этом мгновении.

— В этом нет нужды. Пол, — пробовала остановить его Джессика. — Есть другие пути.

Пол освободился от стилсьюта, взял у матери ножны и вынул из них криснож.

— Я это знаю, — сказал он. — Яд, заговор — испытанные семейные способы...

— Вы обещали Харконнена мне! — прошипел Гурни, и Пол по выражению его лица и по тому, как напрягся и сделался багровым его шрам, понял, что Гурни охвачен яростью. — Вы должны его мне, мой господин.

— Ты пострадал от них больше, чем я?

— Моя сестра... — выдохнул Гурни. — Годы, проведенные в подземелье... — Мой отец... — ответствовал Пол. — Мои добрые друзья и товарищи, Зуфир Хават и Дункан Айдахо, годы, проведенные в изгнании без привилегий и помощи... и еще одно, самое главное: это — канли, а ты не хуже моего знаешь правила.

Плечи Хэллека поникли.

— Мой господин, но если эта свинья... он ведь только тварь, которую вам бы следовало топтать и пинать ногами — до тех пор, пока она не издохнет. Назовите меня палачом, если хотите, но не рискуйте собой!..

— Муаддибу нет нужды это делать, — сказала Чан и.

Он посмотрел на нее и увидел одни глаза, полные безумного страха.

— Но герцогу Атридесу — есть! — возразил Пол.

— Это же харконненское отродье! — отчаянно выдохнул Гурни.

Пол едва не сказал о своей принадлежности к роду Харконненов, но сдержался, остановленный предостерегающим взглядом матери.

— Но оно облечено в человеческий образ, Гурни, и должно платить по-человечески.

— Если только он... — не сдавался Гурни.

— Отойди, пожалуйста, — попросил его Пол. Он поднял криснож и легким движением руки отстранил Хэллека.

— Не отвлекай его, Гурни! — Джессика тронула трубадура за руку. — Это единственное, что ты сейчас можешь для него сделать. — И она подумала: "Великие Боги! Что за ирония судьбы!?

Император изучил Фейд-Рауса, отметив его атлетическое сложение, и перевел взгляд на Пола — худощавый юнец, хотя и не такой высохший, как уроженец Арраки: ребра его можно пересчитать, и каждый мускул виден под кожей.

Джессика наклонилась к Полу и, понизив голос так, что только он один мог ее слышать, сказала:

— Хочу кое-что подсказать тебе, сын. Иногда опасных людей готовят по методу Бене Гессерит: в глубочайшие уголки сознания закладывается слово с помощью старого приема боли или удовольствия урошнор, особое кодовое слово. Если этот субъект, как я предполагаю, был подготовлен, это слово, будучи нашептано ему в ухо, должно расслабить его мускулы и...

— Я не хочу никаких преимуществ, — сказал Пол. — Дай мне пройти!

Гурни сказал ей:

— Зачем он это делает? Не собирается же он дать себя убить и заслужить тем самым мученический венец? Может, религиозная болтовня Свободных затуманила ему мозги?

Джессика закрыла лицо руками, сознавая, что не знает истинных причин, побудивших Пола принять этот вызов. Она ощутила присутствие смерти в этой комнате и знала, что этот, изменившийся, Пол был способен на то, что предполагал Гурни. Она лишь сфокусировала сознание на одной цели защитить сына, но сделать ничего не могла.

— Так, значит, дело в религиозных бреднях? — допытывался Гурни.

— Молчи, — прошептала Джессика, — и молись...

По лицу императора промелькнула мимолетная улыбка.

— Фейд-Раус Харконнен — член моей свиты. Если он хочет биться, пожалуйста. Я освобождаю его от всех его обязанностей и предоставляю ему свободу выбора. — Император указал на охранников-федайкинов. — Кто-то из этой черни отобрал у меня пояс и короткий кинжал. Если Фейд-Раус пожелает, он может биться моим кинжалом.

— Я желаю этого, — сказал Фейд-Раус, и Пол отметил на лице соперника выражение радости.

«Он слишком уверен в себе — в этом его слабость. Но это мое естественное преимущество, и я могу его принять», — решил про себя Пол.

— Принесите кинжал императора, — сказал Пол и проследил за тем, как выполняется его приказ. — Положите его вот здесь, — он указал на пол у своих ног. — Разместите людей императора вдоль стены и пропустите Харконнена.

Шелест одежд, топот ног, тихие голоса команд, протесты федайкинов, вынужденных им повиноваться, последовали за словами Пола. Люди Союза остались стоять возле коммуникационного оборудования, глядя на Пола в явной нерешительности.

«Они привыкли видеть будущее, — подумал Пол. — В этом месте и в данный момент они слепы, и даже я сам...» Он опробовал временные потоки, чувствуя их беспорядочность и то, как яростно они заклубились здесь, нацеленные на это место-мгновение. Даже слабые бреши были закрыты. Здесь было средоточие будущего джихада, он это знал. Здесь было расовое сознание, познанное им однажды, как его собственная ужасная цель. Здесь была причина, достаточная для Квизатца Хедераха, или Лизана ал-Гаиба, или даже для хромающего плана Бене Гессерит. Раса людей почувствовала собственную спячку, свою заплесневелость и понимала только одно: ей необходим тот опыт беспорядка, в котором гены могут смешаться, чтобы дать новые сильные соединения. Все люди существовали сейчас как единый бессознательный организм, излучая нечто вроде сексуального жара такой силы, что он мог преодолеть любой барьер.

И понял Пол, насколько бесполезны все его усилия по изменению даже мельчайших деталей происходящего. Он надеялся воспрепятствовать джихаду внутри себя, но джихад неизбежен. Его легионы двинутся с Арраки даже и без него. Им нужна лишь легенда, а он уже стал ею. Он указал им путь, дал им преимущество над самим Союзом, который не мог существовать без спайса. Предчувствие неудачи охватило его, и сквозь него, как сквозь туман, он увидел, что Фейд-Раус Харконнен выскользнул из порванной формы и остался в гимнастическом костюме.

«Это — перелом, — подумал Пол. — Отсюда открывается путь в будущее, и облака сойдутся в нечто похожее на венец славы. И если я умру здесь, они станут говорить, что я пожертвовал собой ради того, чтобы мой дух мог повести их за собой. А если я выживу, они скажут, что никто не может противостоять Муаддибу».

— Готов ли Атридес? — выкрикнул Фейд-Раус, следуя древнему ритуалу канли...

Пол ответил ему по обычаю Свободных:

— Пусть твой нож притупится и расколется! — Он указал на лежащий на полу кинжал императора, давая понять, что Фейд-Раус может его взять. Внимательно наблюдая за Полом, Фейд-Раус поднял кинжал и какое-то мгновение взвешивал его в руке, привыкая к нему. Его обуял восторг. Вот драка, о которой он мечтал, — мужчина против мужчины, мастерство против мастерства, и никакие защитные поля не будут мешать бою. Он понимал, что перед ним открывается путь к власти, что император наверняка наградит того, кто убьет этого, причиняющего столько беспокойства герцога. Наградой может быть даже рука надменной принцессы и часть трона. А этот деревенщина-герцог, этот неотесанный авантюрист вряд ли будет опасен для Харконнена, который провел многие сотни боев на арене и познал все хитрые уловки и вероломство. К тому же этот увалень не знает, что ему придется иметь дело не только с ножом.

«Поглядим, насколько ты непроницаем для яда», — подумал Фейд-Раус. Он отсалютовал Полу кинжалом императора и сказал:

— Встречай свою смерть, болван!

— Начнем, братец? — кротко спросил Пол. Он сделал скользящий шаг вперед, не сводя глаз с направленного на него кинжала, низко пригнувшись над молочно-белым лезвием собственного крисножа и держа его так, как будто он был продолжением руки.

Они кружили друг против друга, неслышно ступая по полу босыми ногами, напряженно ожидая, не раскроется ли противник хоть чуть-чуть, чтобы можно было нанести удар.

— До чего же ты красиво танцуешь! — засмеялся Фейд-Раус.

«Он — болтун, — подумал Пол. — Это еще одна его слабость. Мое молчание вызывает в нем тревогу».

— Ты что, уже исповедуешься перед смертью? — спросил Фейд-Раус.

Пол продолжал молча кружить вокруг него.

Старая Преподобная мать, наблюдая за борьбой из толпы, окружающей императора, почувствовала, что ее бросило в дрожь. Когда этот юнец Атридес назвал Харконнена братцем, это могло означать только одно: он знал, что у них общие предки, легко поняв это потому, что был квизатцем хедерахом. Но слова эти заставили ее сосредоточиться на том единственном, что привело ее сюда.

Для плана Бене Гессерит это может стать ужасной катастрофой.

Она видела кое-что из того, что видел Пол: Фейд-Раус может убить, однако победителем он стать не может. Но ошеломила ее другая мысль: два конечных продукта долговременной и дорогостоящей программы встретились друг с другом в смертельной схватке, которая могла унести их обоих. А если они оба умрут, то у ордена останется только незаконнорожденная дочь Фейд-Рауса, младенец, еще безвестный и непроверенный, и эта мерзавка Алия. — Возможно, у вас здесь языческие обычаи, — куражился Фейд-Раус, — и ты не хочешь, чтобы Предсказательница правды императора приготовила твой дух к путешествию на небо.

Пол улыбнулся и сделал выпад вправо. Его мрачные мысли усилились, подстегиваемые напряженностью минуты.

Фейд-Раус подался вперед и сделал обманное движение правой рукой, после чего молниеносно перекинул нож в левую.

Пол без труда уклонился, заметив в движении Фейд-Рауса чуть легкую замедленность, вызванную привычкой драться под защитой силового поля. И все же эта привычка не была такой сильной, как у других, с кем Полу приходилось иметь дело. И он понял, что Фейд-Раусу приходилось встречаться и с незащищенными противниками.

— Атридес, ты побежишь или будешь сражаться? — насмехался Фейд-Раус. Пол продолжал молча кружить возле него. В его памяти всплыли слова Айдахо, сказанные им когда-то давно, еще на учебной площадке Каладана: «Используй первые минуты для изучения. Возможно, ты упустишь шансы на скорую победу, но зато внимательное изучение — гарантия конечного успеха. Пользуйся временем и готовь себя к решающему удару».

— Ты, наверно, думаешь, что этот твой танец продлит твою жизнь на несколько мгновений, — иронизировал Фейд-Раус. — Как это умно с твоей стороны! — Он перестал кружить и выпрямился.

На первое время Пол узнал достаточно. Фейд-Раус предпочитал двигаться влево, слегка выставив правое бедро вперед, как если бы легкий чешуйчатый щит мог защитить всю правую часть его тела. Это была манера человека, привыкшего действовать с ножом в каждой руке под защитой поля.

«А может, щит на самом деле шире, чем кажется?» — подумал Пол. Очень уж уверенно держится Харконнен в поединке с вождем, который сумел привести своих людей к победе над сардукарами.

От Фейд-Рауса не укрылись его колебания.

— Зачем оттягивать неизбежное? — глумился он. — Ты напрасно хочешь лишить меня удовольствия разделаться с этим комом глины.

«Если это метательное оружие, — размышлял Пол, — то оно очень хитроумное. Непохоже, чтобы эту рукоятку можно было разъединить».

— Почему ты не отвечаешь? — злился Фейд-Раус.

Пол возобновил свои зондирующие круги, позволив себе холодную усмешку при виде запальчивости противника, выдававшей его тревогу.

— Смеешься? — взъярился Фрейд-Раус и сделал полувыпад.

Сделав поправку на замедленность движения. Пол едва избежал прикосновения лезвия, почувствовав лишь легкий укол в левую руку. Он успокоил возникшую в этом месте боль. Теперь он понимал, что прежнее поведение Фейд-Рауса было лишь трюком, сверхпритворством: Фейд-Раус был более сильным противником, чем думал Пол. От него можно было ожидать трюков внутри трюков. — Кое-чему из того, что я умею, меня научил твой любимый Зуфир Хават, — сказал Фейд-Раус. — Он научил меня хладнокровию. Очень жаль, что старый дурак не дожил до этой минуты.

И Пол вспомнил, как Айдахо когда-то сказал: «Ожидай только того, что случается в поединке. Тогда ничему не придется удивляться».

И снова они пригнулись и настороженно закружили друг возле друга.

Пол увидел, что к его противнику вернулось приподнятое настроение, и удивился этому. Неужели его так вдохновила эта царапина? А что, если на лезвии был яд? Но как он мог там очутиться? Его люди проверяли оружие и исследовали его снупером, прежде чем разрешить им пользоваться. Они были слишком хорошо обучены, чтобы пропустить такую очевидную вещь, как яд.

— Женщина, с которой ты болтал, — не унимался Фейд-Раус. — Та, маленькая... Она что, твоя любовница? Она стоит моего особого внимания? Пол ничего не ответил. Он исследовал свое тело, изучая кровь, выступившую из раны, ища следы наркотика с императорского кинжала. Он перестроил собственный метаболизм, противопоставляя его угрозе и изменяя молекулы наркотика. И все же он сомневался. Они нанесли на лезвие кинжала наркотик! Не такой, что мог бы встревожить снупер, но достаточно сильный, чтобы вызвать заледенение мускулов. Его враги имели свои планы внутри планов, собственные пути предательства.

И снова Фейд-Раус устремился вперед, сделав выпад.

Пол с застывшей улыбкой на лице притворился, что его движения замедлились под действием наркотика, но в последнее мгновение увернулся и встретил вражескую руку с кинжалом острием крисножа.

Фейд-Раус отскочил в сторону, перекинув клинок в левую руку, и лишь легкая бледность щек выдала, что он испытывает боль в месте укола.

«Пусть познает момент сомнения, — подумал Пол. — Пусть заподозрит яд».

— Предательство! — закричал Фейд-Раус. — Он отравил меня! Я чувствую яд в моей руке!

Пол сбросил броню молчания:

— Лишь немного кислоты, чтобы посчитаться за наркотик на императорском кинжале!

Фейд-Раус наградил Пола холодной усмешкой и поднял кинжал в насмешливом салюте. Его глаза горели огнем. Пол переложил нож в левую руку, следуя за противником. И снова они закружили, выбирая момент для удара.

Фейд-Раус, постепенно уменьшая расстояние между ними, описывая все меньшие и меньшие круги, держал нож в поднятой руке. В прищуренных глазах и выдвинутой вперед челюсти таилась злоба. Он сделал ложный выпад, подавшись вперед и вправо, и они оказались прижатыми друг к другу, с напряженно сжимающими ножи руками.

Пол, настороженно следивший за правым бедром Фейд-Рауса, где, как он подозревал, был спрятан дротик с ядом, вынужден был податься вправо. В своем стремлении разглядеть блеск отравленной иглы за поясом Фейд-Рауса Пол едва избежал смертельной опасности.

Крошечное острие едва не коснулось его тела.

"На левом бедре!?

Предательство внутри предательства, напомнил себе Пол. Пользуясь способностью тренированных по системе Бене Гессерит мускулов, он расслабился, надеясь на автоматизм движений Фейд-Рауса, но необходимость уйти от крошечного острия, выступающего на бедре противника, заставила его резко отшатнуться. Он оступился и оказался на полу, под Фейд-Раусом, навалившимся сверху.

— Ты видел его на моем бедре? — прошипел Фейд-Раус. — Это твоя смерть, дурак. — Он принялся изгибать свое тело, все больше приближая иглу. — Я парализую твои мускулы, а мой нож прикончит тебя. И не останется никаких следов!

Пол напрягся, слыша молчаливый вопль в своем мозгу: разум всех поколении его предков, заключенных в клетках мозга, требовал, чтобы он использовал секретное слово для замедления движении Фейд-Рауса, спасая тем самым самого себя.

— Я не произнесу его! — выдохнул Пол.

Фейд-Раус воззрился на него, и изумление заставило его заколебаться на какое-то мгновение. Но для Пола этого было достаточно. Он успел обнаружить слабость равновесия в одном из мускулов ноги противника, и вот они уже поменялись местами. Фейд-Раус оказался на полу, лежа правым бедром кверху, неспособный повернуться из-за крошечной острой иглы, вонзившейся в пол.

Пол изогнулся, высвободил левую руку — выступившая на ней кровь уменьшила трение, и это помогло ему, — и ударил Фейд-Рауса в челюсть. Острие крисножа впилось тому в голову. Фейд-Раус дернулся и откинулся назад.

Глубоко вздохнув, чтобы восстановить дыхание. Пол вскочил на ноги. С ножом в руке он стоял над телом и медленно поднимал голову, пока не встретился взглядом с стоящим напротив него императором.

— Ваше величество, — сказал Пол, — вы опять понесли урон. Может быть, откинем теперь притворство и амбиции? Может быть, обсудим, как быть дальше? Ваша дочь выйдет за меня замуж, и это откроет Атридесам путь на трон.

Император обернулся и посмотрел на графа Фенринга. Граф устремил на него свои серые с зеленым глаза. Они так давно знали друг друга, что им было довольно и одного взгляда, чтобы понять один другого.

"Убей для меня этого выскочку, — требовал взгляд императора. -Атридес юн и силен — это так, но он устал после утомительной борьбы и не сможет тебе противостоять. Вызови его сейчас... ты знаешь, как это делается. Убей его!?

Фен ринг отыскал Пола взглядом.

— Давай же! — прошипел император.

Граф смотрел на Пола глазами своей жены, леди Марго, обученной способу Бене Гессерит, и постигал тайну и скрытое величие юного Атридеса. «Я мог бы его убить», — подумал Фен ринг, и он знал, что это правда.

Граф прикинул свои преимущества перед Полом: опыт, не свойственный юности, непроницаемость и мотивы, проникнуть в которые не дано ничьему взгляду. Его остановило тайное нечто, скрытое в его душе.

Пол, увидевший кое-что из этого сгущения временных связей, понял, почему он никогда не видел Фенринга в паутине своих видений: евнух и сам был таким, как он. Почти квизатцем хадерахом, искалеченным генетическим моделированием. Глубокая жалость к графу охватила душу Пола, и он испытал новое для себя чувство братства.

Фенринг, прочтя чувства Пола, сказал:

— Ваше величество, я вынужден отказаться.

Гнев охватил Шаддама IV. Сделав два коротких шага, он с силой ударил Фенринга в подбородок.

Лицо Фенринга потемнело. Он посмотрел прямо в глаза императору и намеренно будничным тоном проговорил:

— Мы были друзьями. Ваше величество, мой отказ противостоит узам дружбы. Я забуду о том, что вы меня ударили.

Кашлянув, Пол напомнил о себе:

— Мы говорили о троне, Ваше величество...

Император круто обернулся и бросил на Пола злобный взгляд.

— На троне сижу я! — отрезал он.

— У вас будет трон на Салузе Второй.

— Я прихожу сюда без оружия, полагаясь на ваше слово! — крикнул император вне себя от ярости. — А вы осмеливаетесь...

— В моем присутствии вам ничто не угрожает. Это обещал вам герцог Атридес, а Муаддиб приговорил вас к ссылке на вашей планете-тюрьме. Но не бойтесь, Ваше величество. Я скрашу суровость тех мест с помощью всех имеющихся у меня средств. Планета станет цветущей, полной радости и света. Когда смысл этих слов дошел до сознания императора, он бросил на Пола мрачный взгляд.

— Теперь истинные ваши мотивы мне понятны! — бросил он.

— Я очень рад.

— А что будет с планетой Арраки? Еще один цветущий мир, полный радости и света?

— Свободные получили то, что обещал им Муаддиб. Здесь будет много воды, которая падает с неба, и зеленые оазисы, изобилующие красивыми растениями. Но мы должны подумать и о спайсе. Поэтому на Арраки сохранятся и участки пустыни с их свирепыми ветрами и испытаниями, способные закалить дух человека. У нас. Свободных, есть поговорка: «Бог создал Арраки, чтобы воспитать преданность». Нельзя идти против созданного Богом.

Старая Предсказательница правды по-своему расшифровала скрытый смысл слов Пола — она угадала за ними джихад.

— Ты не должен выпускать этих людей во Вселенную!

— Подумай лучше о радостях правления сардукаров! — съязвил Пол.

— Ты не смеешь!.. — прошипела она.

Он посмотрел на Ирулэн, потом на императора.

— Вам лучше поторопиться. Ваше величество.

Император устало взглянул на дочь. Она коснулась его руки и ласково проговорила:

— Для этого меня и готовили, отец.

Он тяжело вздохнул.

— Вы не можете этому помешать, — прошептала старуха.

Император, выпрямился, возвращая своему взгляду утраченное достоинство.

— Кто будет вести ваши торговые дела, родственник? — спросил он.

Пол обернулся и увидел, что его мать стоит рядом с Чани в окружении федайкинов. Он подошел к ним и остановился перед Чани.

— Я знаю причину, — прошептала Чани. — Раз это так нужно, Узул...

Пол услышал в ее голосе скрытые слезы и дотронулся до ее щеки.

— Моей сихайе ничего не нужно бояться, — прошептал он и посмотрел на мать. — Ты будешь заниматься торговлей, мама, а Чани будет помогать тебе. У нее светлая голова и острый глаз. Как гласит мудрость пустыни, нет сделки прочнее, нежели сделки, заключенной Свободными. Она будет смотреть сквозь призму своей любви ко мне и думать о том, что нужно ее будущим сыновьям. Слушайся ее.

Джессика, почувствовавшая твердую решимость сына, с трудом уняла дрожь.

— Каковы будут инструкции?

— Вся императорская компания СНОАМ переходит ко мне — в качестве приданого.

— Вся? — она на минуту лишилась дара речи.

— Правление будет лишено полномочий. Директором я назначаю Гурни Хэллека; кроме того он получит дворянский титул и планету Каладан в личное владение. Каждый из оставшихся в живых людей Атридесов, не исключая простых солдат, получит дворянский титул и почетную должность.

— А что будет со Свободными?

— Предоставь это мне. Все, что получат Свободные, даст им Муаддиб. Со временем Стилгар станет правителем Арраки, но с этим можно и подождать.

— А я? — спросила Джессика.

— Чего бы ты сама пожелала?

— Возможно, я переселюсь на Каладан, — ответила она и посмотрела на Гурни. — Впрочем, я не уверена, слишком много во мне теперь от Свободной... и от Преподобной матери. Мне нужно время и спокойствие, чтобы все обдумать.

— Это у тебя будет. И все остальное, что только можем дать я или Гурни.

Джессика кивнула, почувствовав себя внезапно постаревшей и усталой. Пришло время вспомнить о Чани.

— А для императорской наложницы?

— Мне не нужно никаких титулов, — прошептала Чани. — И вообще ничего, что я могла бы попросить у тебя.

Пол заглянул в ее глаза и вспомнил, как она стояла с маленьким Лето на руках, с их умершим в этом жестоком мире ребенком.

— Я клянусь, — прошептал он, — что тебе никогда не понадобится титул. Та женщина будет моей женой, а ты — только наложницей, потому что это политический шаг и потому что мы должны установить мир между Великими домами ландсраата. Мы должны повиноваться внешним обстоятельствам. Но принцесса никогда не получит от меня ничего, кроме имени, — ни ребенка, ни ласкового слова или прикосновения, ни мгновения желания.

— Ты говоришь это сейчас, — сказала Чани и посмотрела на красавицу-принцессу, стоящую на противоположном конце помещения.

— Неужели ты так плохо знаешь моего сына? — прошептала Джессика. -Посмотри на эту принцессу, такую самоуверенную и надменную. Говорят, что у нее есть писательский талант. Будем надеяться, что он станет для нее утешением, всего остального у нее будет очень мало. — Джессика горько усмехнулась. — Подумай об этом, Чани. Эта принцесса получит его имя, но будет жить гораздо хуже, чем наложница, никогда не зная минуты нежности с мужчиной, с которым она связана узами брака. А нас, Чани, нас, которых называют любовницами, история назовет женами.