ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Над Призрачной Башней догорали последние лучи заката. В этой обители тьмы ночь наступала необыкновенно быстро, словно спешила на свидание.

Возле этой Башни Куллу, варвару из Атлантиды, делать было совершенно нечего. Возможно, прав был его случайный знакомый, маленький камелиец Дзигоро, в варваре было очень многое от зверя. Сейчас какой-то безошибочный инстинкт, похожий на волчье «верхнее чутье», говорил ему, что нужно уносить ноги, пока еще полыхают за спиной таинственно прекрасные Врата Заката, и желательно лиг за двадцать. Но прощальный крик Керама: «Встретимся у врат», да врожденное упрямство, да неистребимое любопытство тащили его вперед, как на аркане.

Это да еще странное чувство.

Кулл мог бы поклясться, что, подходя к Врагам, он отчетливо видел темную фигуру, шагнувшую в розово-золотую дымку и пропавшую в ней. Если это был Керам, значит, грабитель караванов не дождался Кулла. Должно быть, решил, что Кулл попал в руки Абад-шаана… или просто не поверил грабителю.

Он и не верил. До тех пор, пока не увидел своими глазами полыхающие Врата и зловеще огромную Призрачную Башню. Но теперь, увидев ее, он тем более не мог отступить.

Мягким, стелющимся шагом, почти сливаясь с темнотой, Кулл подкрался к самым стенам, выщербленным ветрами, и затаился. На любезное приглашение загадочной красавицы он все-таки положиться поостерегся.

Жилище лемурийского колдуна (если он действительно там жил) было погружено во тьму. Кулл долго прислушивался, но его тонкий слух не уловил ни малейшего признака, что в Башне кто-то бодрствует.

Однако Кулла не отпускало чувство, что все, что он делает, хорошо известно лемурийцу и все его предосторожности здорово веселят колдуна. Вспомнились рассказы, слышанные в Эбере, о магическом серебряном зеркале, которое показывает колдуну все, что тот пожелает видеть, хотя бы это было на краю света.

«И зачем меня несет прямо в пасть колдуну?… — рассуждал Кулл, не забывая оглядываться по сторонам и чутко прислушиваться. — Конечно, сокровища… Может, и врал Керам. А может, и нет… Должен же был тураниец хоть раз в жизни сказать правду. Хотя бы для разнообразия».

Деньги, Кулл знал это слишком хорошо, лишними не бывали. Правда, собственная голова атланту тоже совсем не казалась лишней, но голову он крепко надеялся сохранить.

Кулл поежился и отогнал непрошеные мысли. Думать надо было раньше. Сейчас следовало действовать. Через некоторое время Кулл заметил то, что вполне могло показаться любезным приглашением, — маленькое окошко на высоте примерно в три человеческих роста. Оно, конечно, было забрано решеткой, но атланта не смутило.

Он аккуратно разобрал скрученную на поясе тонкую, но очень крепкую веревку, продел конец ее в кольцо «железной лапы», огляделся, как следует раскрутил его и бросил. Тихий скрежет железа о камень в этой тишине показался ему оглушительным. Кулл замер, готовый при первом признаке опасности исчезнуть в ночи. Но все было тихо. Кулл несколько раз потянул веревку, потом повис на ней всей своей тяжестью — «железная лапа» вцепилась в решетку мертвой хваткой.

Замок не отпирался уже, наверное, лет сто. Он порядком заржавел, но все же поддался, хотя и не сразу. Управившись с ним, Кулл осторожно открыл окно и, с трудом протиснув свое большое тело в узкую бойницу, спрыгнул на каменный пол.

В комнате было светло.

В первое мгновение это насторожило Кулла, он уже решил, что попался, и рука сама потянулась к топору, но вокруг стояла густая, ничем не нарушенная тишина, и Кулл медленно выдохнул, опуская руку. Зеленоватый свет, заливающий комнату, был неярким, но давал возможность отчетливо разглядеть даже малейшие детали. Комната была небольшой, шагов пять в длину и столько же или чуть больше в ширину. В ней едва помещался узкий топчан, покрытый толстым ковром, маленькая трехлапая жаровня с остывшими углями и низкий столик с ворохом бумаг и свитков. Комната слуги, решил Кулл и повернулся к двери.

И обмер.

Он разглядел источник странного света, который так его озадачил. Прямо над дверью был прибит выбеленный временем лошадиный череп и глаза его, пустые, незрячие, холодно тлели колдовским, зеленым пламенем.

— Змей тебя забери! — выразился Кулл, разглядывая оригинальный светильник. Когда атлант отошел от первого изумления, он заметил, что в глазницы черепа вставлены два недурных изумруда очень редкой огранки и это именно они изливали из потухших глазниц этот мертвый свет. Когда Кулл сообразил, что череп не живой и видеть его не может, ему стало намного легче.

«Сокровищница, скорее всего, в подвале».

Убедившись, что в коридоре тихо, Кулл потянул ручку на себя, и она легко поддалась. Выковырять изумруды из лошадиного черепа ему и в голову не пришло.

А в коридоре было темно. Но это была не та темнота, к которой со временем привыкают глаза, и она становится проницаемой. Этот мрак был густым, как деготь, и казался вязким. Кулл мотнул головой, прогоняя пустые мысли, и осторожно выскользнул в коридор. Однако не тут-то было. Лемурийский маг, если это была действительно его работа, оказался не таким уж ослом, как можно было предположить, увидев замки на оконных решетках. И если безопасность слуг заботила его не слишком, то свою собственную он сумел оградить. С первых же шагов Кулл почувствовал, что ему что-то мешает, и чем дальше он углублялся, тем сильнее становилось сопротивление.

Атлант был не на шутку озадачен. Его не держали, не связывали, и тем не менее каждый шаг давался с великим трудом, словно ноги налились свинцом. Через минуту он почувствовал, что завяз, завяз окончательно и бесповоротно, завяз в темноте, которая держала его не хуже капкана. Он попытался вытащить нож и вспороть невидимую преграду честной сталью, свободной от всяких магических штучек, но оказалось, что придумать это легче, чем осуществить. Рука завязла на полпути к ножнам, завязла так основательно, что Кулл вспотел от бесплодных усилий. Он был пойман. Пленен. Рассвет застанет его здесь, связанного по рукам и ногам, и он ничего не сможет сделать — беспомощный, как спеленутый младенец. Подходи и руби — он даже не сможет обнажить топор. Кулл зарычал и дернулся… Бесполезно. Колдовская паутина держала его крепче, чем железные цепи.

Сколько он так простоял — Кулл впоследствии так и не вспомнил. Ему казалось: прошли века. Густая тьма давила на грудь свинцовой тяжестью, мешая не то что шевелиться — просто дышать. Кулл взмок от усилий, пытаясь дотянуться до ножа, но раз за разом терпел поражение. Наконец он затих и перестал бороться.

Он не сдался.

Он просто решил поберечь силы.

Рано или поздно это сонное царство проснется, лемурийский маг, или кто там еще, высунет свой нос хотя бы для того, чтобы посмотреть, что за птица попала в силки, и вот тут он себя покажет. Пусть только развеется эта черная тьма и освободится рука для топора, и он обрушит эту Башню на голову проклятому волшебнику.

…Сначала во тьме возник призрачный зеленый свет. Он расходился косыми лучами низко, где-то на уровне коленей, и Кулл почувствовал боль в сведенных икрах. Потом в них впились тысячи иголок, и, хотя это ощущение больше всего напоминало утонченную пытку, Кулл молча возликовал. Ноги оживали. Зеленый свет приближался, и мягкое живое тепло поползло от полностью «размороженных» ступней выше. Вскоре Кулл почувствовал, что может дышать, и первым делом неловким, скованным движением потянулся за топором.

И вовремя!

Она выскочила из темноты прямо на атланта — огромное, гибкое тело, быстрое, как молния, и такое же смертоносное. Кулл едва успел увернуться и, почти не глядя, обрушить тяжелый топор ей на голову. Раздался ужасающий хруст, пронзительный рык, переходящий в жалобный стон, и она рухнула на пол у ног Кулла, заскребла в агонии когтистыми лапами, забила хвостом и вдруг вытянулась и затихла. Только сейчас Кулл разглядел недавнего противника. Это была огромная черная пантера. Видимо, лемуриец держал ее за домашнюю кошку, а мышками были некоторые не в меру любопытные гости Призрачной Башни. Но в этот раз киска просчиталась и вместо пугливой мышки налетела на боевого пса, и к тому же злющего, как… собака.

Варвар перевел дух и огляделся, не выпуская из рук топора, но в коридоре по-прежнему было тихо, словно Призрачная Башня вымерла и погибшая пантера была ее единственным обитателем. Зеленые глаза кошки тускнели, и Кулл почувствовал, что жуткое, похожее насмерть оцепенение снова начинает охватывать его и скоро опять спеленает, как мумию. Одним огромным прыжком он преодолел расстояние от мертвого зверя до комнаты слуги, сорвал со стены лошадиный череп со светящимися глазами и выскочил в коридор.

На этот раз тьма пропустила его…

…Пройдя короткий коридор, Кулл оказался у широкой лестницы. Тусклый зеленый свет из пустых глазниц черепа в его руках едва разгонял мрак. Тишина успокаивала, но атлант всем своим нутром чувствовал исходившую от нее опасность. Не решаясь ступить на первую ступень, он стоял, крепко сжимая в правой руке топор. Неожиданно он услышал в темноте что-то. Точнее, Кулл сказать не мог. Что-то весьма похожее на удары железных подков по камню. Но это было не здесь. И даже не внизу. Кулл не знал, откуда эта уверенность, но был убежден, что звук, настороживший его, звучит не где-то, а когда-то. Когда-то здесь провели лошадь, а эхо ее шагов осталось, завязнув в какой-нибудь магической ловушке вроде той живой темноты, которая едва не поймала его в коридоре.

Осторожно ступая по крутым ступеням, Кулл поднялся вверх, стараясь не производить ни малейшего шума.

Он прошел в узкую дверь и остановился в двух шагах от входа. Он находился в круглом зале. Варвара окружали наполовину утопленные в стены резные колонны из черного мрамора, холодно сиявшие в лунном свете. Высокий потолок был похож на плоское блюдо, а по углам лежала густая темнота. Кулл пригляделся и различил смутные очертания высокого каменного изваяния. Преодолевая собственное нежелание, атлант поднял череп на вытянутой руке и заставил его взглянуть на статую изумрудными глазами.

Зеленый свет встретился с таким же жестким желтым и на мгновение вспыхнул так, что Кулл чуть не выронил светильник. Взгляд встретился с другим взглядом, и лишь спустя некоторое время Кулл понял, что мастерство древнего скульптора сыграло с ним злую шутку. Взгляд желтых глаз с неподвижными вертикальными зрачками не был живым. Или был? Кулл не стал бы ручаться, что это не так. Уж больно живо выглядел зловеще красивый змей, глядевший на него из темноты своего святилища. Свет змейками струился по мозаике его грациозных колец, бледно-зелеными бликами ложился на аккуратные пирамидки из черепов, расположенных по обе стороны, и застывшим огнем мерцал в сверкающей короне. Это был Йог-Сагот, Великий Змей, Отец Тьмы. И он был до дрожи настоящим.

Кулл хмыкнул. Собственно, этого стоило ожидать. Кому еще мог поклоняться лемурийский колдун, не Валке же?

Он оглянулся назад. В узком окне все так же мирно сияла луна. Звезды казались близкими. Одна из них, видимо самая любопытная, заглядывала в окно, и тонкие нити, ее невесомые лучи, не мог рассеять даже свет полной луны. Кулл заметил, что отбрасывает длинную тень и эта тень почти коснулась статуи Йог-Сагота. А глазницы черепа почти потухли.

Он решительно пересек зал, не заботясь о тишине. За изваянием Йог-Сагота он различил темный проем коридора. Великий Змей не шевельнулся, когда Кулл прошел мимо, едва не задев локтем, и дерзко заглянул в желтые глаза. Они были пусты и стеклянно блестели. Жизни в них не было никакой.

Темный проход в стене дохнул на него холодом и мраком. Атлант отбросил череп с потухшими глазницами к груде таких же белых костей и под сухой треск раскатившейся пирамиды шагнул вперед. Сзади послышался легкий вздох, и Кулл похолодел, потому что не ощутил под ногами пола. Только легкое покалывание в ступнях. Он дернулся было назад, но странная чуждая сила схватила его за ноги, подобно удаву, хватающему свою жертву, сдернула его с мозаичного пола и поволокла за собой. Это не было падением. Скорее это был путь. Сложный, извилистый, со множеством поворотов, который пролегал в пустоте, где не было ни земли, ни неба. Кулл никак не мог определить, что схватило его. У этой силы не было даже подобия тела, невидимая, неслышимая, неосязаемая, она тащила его неизвестно куда, и не было никакой возможности ей помешать. Варвар попробовал дотянуться до нее топором и ударить, но лезвие разрубило пустоту.

Внезапно хватка ослабла, и Кулл понял, что уже не движется в безмирье и безвременье, влекомый таинственной силой, а просто летит вниз, сам по себе, и, похоже, с порядочной высоты.

Удар о камень оглушил атланта. Пальцы разжались, и топор со звоном скатился по крутой лестнице вниз. И в тот же миг тьма беспамятства, более плотная, чем темнота Призрачной Башни, поглотила его и погасила боль.


* * *

Кулл с трудом разлепил ресницы, слипшиеся от крови, и подумал, что после этого похода у него прибавится шрамов гораздо больше, чем после стычки с туранийцами. Имело ли это какое-нибудь значение?

Варвар не имел ни малейшего понятия, где находится и может ли двигаться. Свет изменился, став из зеленого красноватым. Кулл попытался встать, но что-то держало его. «Что-то» было холодным и тяжелым. И весьма похожим на цепи. Кулл был прикован к стене. Топора при нем не было.

В центре пещеры возвышался черный, закопченный треножник с огромной чашей — полусферой такой же черной и закопченной. Вся видимая Куллу поверхность чаши была испещрена какими-то знаками, которые словно бы проступали из-под толстых слоев сажи и окалины.

В самой чаше плавилась красно-бурая масса, она время от времени порывалась маслянисто поблескивающими пузырями, которые затем взрывались с мерзким бульканьем, извергая клубы зловонного пара. Очаг под треножником был выложен крупными белыми камнями, острые края которых говорили, что некогда они составляли одно целое, а теперь, раздробленные безжалостной и нечеловеческой силой, прижаты один к другому, но уже не властные соединиться вновь.

Треножник с чашей, покрытые грязью и копотью, теперь вызвали у Кулла здоровое любопытство, ведь огня в очаге не было. Вместо этого в центре круга, очерченного острозубыми каменными осколками, чернел провал, по всему видно глубокий.

«В самую преисподнюю, не иначе», — мелькнуло в голове атланта. Это предположение подтверждалось еще и тем, что откуда-то снизу долетали отблески чудовищно громадного кострища, всполохи которого отражались на отполированных неведомым доселе жаром стенках тянущегося вниз узкого жерла-топки. То и дело над ним взметывались фонтанчики искр, беззвучно гасших на лету.

Над самим котлом-чашей на длинной с массивными звеньями цепи, конец которой уходил куда-то ввысь и терялся в густой черноте под сводами пещеры, куда не могли уже дотянуться всполохи подземного пламени, висел матовый, точно из белого хрусталя, шар. Внутри этого шара тоже происходила какая-то странная подозрительная работа: что-то непонятное клубилось там, то сворачиваясь кольцами, то взвиваясь протуберанцами. Движение это точно находилось в строгом согласии со зловещей игрой света и тьмы на стенах самой пещеры. Сполохи подземного пламени выхватывали из мрака то одну стену из грубо обработанного камня, то другую, то сразу обе облизывал узкий, как жало, язык багрового света. От этого вся пещера кажется бездонным ущельем меж высоченных, скребущих небо, скал, и не к каменному своду крепится цепь шара, а к самому небесному своду.

Чуть в стороне от жертвенника, ближе к стене, виднелся стол, почти скрытый под грудой свитков, часть из которых лежала на нем аккуратными рядами, а по большей части валявшихся в беспорядке как на самом столе, так и под ним. Зеленоватый свет, к которому Кулл начинал привыкать, здесь освещал только нишу в самом дальнем от варвара конце пещеры мага. Ниша была отгорожена от всего остального пространства решеткой с частыми прутьями, больше походившими на ветви драконова дерева.

Череп на этот раз освещал то, что могло бы привидеться только в кошмаре. Скорее всего, это кошмар и был, потому что наяву, Кулл знал это точно, его бы вывернуло наизнанку от мерзости, которую он увидел… А сейчас ничего, даже не тошнило.

В большой клетке сидело создание, которое могло бы быть крысой… Крыс здесь хватало… всяких… Наверное, были и такие. Мохнатое туловище покоилось на шести паучьих лапах, а длинная мордочка с умными черными глазками оканчивалась Волосатым белым хоботком с тонкой иглой жала. Зато хвост был точно такой, как надо, — голый и розовый. Кулл почувствовал, что его все-таки мутит, и отвернулся, но тут же пожалел об этом. Из клетки напротив на него внимательно глядело чудовище, похожее на питона, но с головой маленькой симпатичной обезьянки. Чудовище смотрело на него с печальным сочувствием, словно пыталось что-то сказать, и Кулл испытал настоящее потрясение, когда понял, что оба эти уродца — разумны.

По сторонам от Кулла в самую каменную плоть стен были всажены толстенные кольца из витого железа, на этих уродливых выростах безвольно и безучастно висели обрывки цепей, некоторые куски, рассыпающиеся в прах, валялись беспорядочной грудой тут же рядом. Их густым слоем покрывала мохнатая вездесущая пыль. Черный пол пещеры тоже местами скрывали серые пласты, нанесенные временем.

Так сначала показалось Куллу, но, приглядевшись внимательно, он понял, что видит на полу искусное изображение свернутого кольцами гигантского змея, изготовившегося к броску. Его огромная голова упиралась в острые обломки камней вокруг черного устья жерла, и теперь они казались ядовитыми зубами мерзкой твари. В пещере стоял тошнотворно сладкий запах тления — по всей видимости, исходил он от жуткого варева в котле.

Внезапно из темноты выступил человек. Сначала Кулл не видел ничего, кроме блестящей лысины в завитках седых волос, потом разглядел прямой нос с широкими ноздрями, тонкие, сжатые в ниточку губы, узкую бородку и непонятного цвета глаза.

Маг внимательно разглядывал атланта, словно тот был диковинным зверем, и наконец все-таки не выдержал и негромко произнес:

— Кто ты такой?

Против ожидания, голос у него оказался почти приятный.

— Откуда ты взялся? — с недоумением вопросил маг и добавил нечто совсем уже странное, — я ждал другого.

Несмотря на боль, Кулл криво ухмыльнулся:

— Не повезло тебе, приятель.

— Ты зря явился сюда, — произнес лысый поклонник Йог-Сагота, рассматривая рельефные мускулы и развернутые плечи варвара. — Если бы ты не был так ловок, возможно, я бы тебя отпустил. — Маг выдержал паузу и буднично добавил: — В преисподнюю.

— По-твоему, я должен горевать, что ты этого не сделал? — озадаченно спросил атлант.

Маг усмехнулся и мотнул лысой головой в сторону помеси питона с обезьяной.

— Этот тоже поначалу радовался. Потом сообразил, что к чему, и тут же попытался собственным хвостом удавиться, да Кошиф устерег. — И голова мага мотнулась в другую сторону. Жутковатый крысеныш вздрогнул и моргнул глазами.

Неожиданно маска спокойной отрешенности слетела с мага, он побагровел и, вцепившись в прутья клетки маленькими руками, заорал, брызгая слюной:

— Что, грабитель караванов, может, тебя на волю отпустить?

Несмотря на душную жару, мороз пробрал Кулла до костей. Этого не могло быть. Ведь он же собственными глазами видел входящую в закат фигуру. Сколько же времени он проблуждал по коридором Призрачной Башни и провалялся в беспамятстве? Почти против воли он повернулся к несуразному созданию в клетке и хрипло спросил:

— Керам?

Обезьянья морда поморщилась и стала похожа на личико забавного старичка.

И вот тут Кулл, варвар из Атлантиды, первый раз в жизни по-настоящему испугался. Потому что понял: маг, хозяин Призрачной Башни, попросту сумасшедший. Кулл не боялся ни сумасшедших, ни колдунов по отдельности, но вместе это было сочетание настолько немыслимое, что атлант почувствовал, как волосы на голове зашевелились.

Разум вернулся к магу так же внезапно.

— Значит, эта тварь — твой приятель? — деловито осведомился он. — Пришлось мне с ним повозиться. Никак в змеиную шкуру влезать не хотел. Отбивался, за руку укусил. Пришлось сверху обезьяний череп нахлобучить, вот и вышла такая странная зверюшка. Можно на базаре за деньги показывать. Только кормить трудно. Обезьянки-то больше фруктами да насекомыми питаются, у них и зубы к этому приспособлены, а питону раз в месяц кролик нужен обязательно. Но ты не горюй, варвар. Теперь я умнее буду. Иногда у меня даже и очень неплохо выходит. Пантеру видел? Ах да! — Маг хлопнул себя по лысине, — Бедная Малика. Как танцевала! А как ножи кидала! Твой приятель, кстати, обманул тебя, варвар. Никаких сокровищ здесь нет. И быть не может. Было одно, да из него ты своей железкой два сокровища сделал. Ведь он же за Маликой сюда вернулся!

Обезьяно-питон в клетке словно обезумел. Тонкий визг и грохот громадного хвоста по прутьям клетки заглушили слова мага. Да, правду сказать, Кулл вовсе не старался его дослушать. То, что он услышал, потрясло атланта. Он убил женщину, возлюбленную своего приятеля. По незнанию, Для защиты, но убил, и теперь этого уже не поправишь. Видя, как беснуется в клетке Керам, Кулл думал, что отдал бы многое, чтобы вернуть время назад и ударить Малику плашмя… или вовсе обойти тот коридор стороной.

«Так легко погасить божественное пламя, но сможешь ли ты зажечь его вновь?»

Кулл опустил голову и низко, страшно зарычал и изо всех сил рванул цепи. Штыри, вбитые в стену, не шелохнулись. Колдун не замечал его. Встав на четвереньки, он рылся в каких-то свитках, выставив на обозрение свой тощий зад, обтянутый шароварами.

Кулл смотрел на него и чувствовал, как раскаяние покидает его и он вновь наливается злобой. И это было неплохо, а главное, вовремя, потому что злость, как и боль, отбивает страх. А Куллу было страшно.

Наконец маг вылез на свет с большим, мерзко пахнущим свертком.

— Осталась только эта, — произнес он огорченным тоном. Но Кулл мог бы поклясться, что его огорчение — чистейшей воды притворство. Старикан был чем-то страшно доволен и даже не дал себе труда скрыть это как следует.

— Хотел я сделать из тебя вторую Малику. — При мысли, что из него могут сделать женщину, Кулл впал в столбняк. Но оказалось, что маг имел в виду не это. — Была у меня где-то шкура пантеры, но что-то я никак не могу ее найти. Придется обойтись тем, что есть.


С некоторых пор довольные лемурийские маги внушали Куллу мрачные подозрения…

— А это… чья? — спросил он, проклиная себя за неспособность сдержаться.

— Это очень редкий зверь, — объяснил маг, изо всех сил налегая на мех, раздувающий угли. От маленькой жаровни потянуло теплом. — Это бело-голубой хряк.

— Что?! — опешил Кулл. — Ты, отрыжка демонов, собираешься превратить меня в…

— В свинью, — невозмутимо закончил маг.

Внезапно до Кулла дошло, что старик над ним просто потешается. Все эти сказки о женщине-пантере и о питоне — грабителе караванов просто пыль в глаза. А он ему поверил, трясся, как щенок и, наверно, здорово развеселил Йог-Сагота. Но больше такой радости он магу не доставит! Кулл выпрямился и сплюнул. От жаровни валил густой синеватый дым с тошнотворным запахом плохо выделанной шкуры. Маг бормотал что-то себе под нос, видимо заклинание. Кулл огляделся в поисках подходящего оружия. Пожалуй, он загостился в Призрачной Башне. Нельзя забывать о правилах хорошего тона. Пора вежливо попрощаться с хозяином и уходить. А по пути неплохо бы все-таки заглянуть в сокровищницу… А если там еще какая-нибудь пантера, то тем хуже для нее.

Кулл напряг свои могучие мускулы, шея затрещала, но на мгновение ему показалось, что толстый штырь шевельнулся в стене. Он удвоил усилия. В ушах шумело, пот заливал глаза, но атлант не замечал ничего, кроме этой маленькой железки, медленно, но верно уступающей его звериной силе. Он остановился, чтоб несколько раз глубоко вздохнуть, и заметил, что маг внимательно смотрит на него и молчит. Тем хуже.

— Слова забыл? — насмешливо спросил атлант. Маг не ответил, продолжая смотреть в ту же точку. Кулл проследил за его взглядом и невольно вздрогнул. Штырь, наполовину вытащенный из стены, снова обрастал камнем прямо на изумленных глазах варвара. Заметив, что лемуриец наблюдает за ним, Кулл выпрямился во весь свой огромный рост, сложил руки на груди и спросил, презрительно щурясь:

— Ты произвел дым и страшную вонь. Что дальше, ублюдок?

— Увидишь, — загадочно обронил маг и тихо забубнил какую-то ерунду, склоняясь над жаровней. Кулл помимо воли прислушался, но слов не разобрал, уловив лишь четкий ритм.

Призрачный дым клубился под потолком, постепенно меняя окраску на серо-голубую и обретая некое подобие формы. Кулл вглядывался в висящее над головой облако и различал низкий лоб, плавно спускающийся вниз. Он заканчивался рылом. В воздухе маячили толстые ляжки и острые копытца.

Маг поднялся с колен, из складок своей хламиды извлек длинный кривой нож и сделал резкое движение, словно взрезал свинье брюхо. Кулл невольно пригнулся, ожидая, что сейчас на него посыплются вонючие внутренности, но вместо этого шкура свиньи распласталась в воздухе и плавно двинулась к нему. На него!

Кулл дернулся и глухо зарычал. Первобытная, звериная ярость проснулась в нем. Дым пеленал его, пригибая к земле, но атлант упорно поднимался, сбрасывая с себя вязкую массу, рвал ее пальцами, зубами. Вся его воля, вся жажда жизни, все врожденное упрямство сплавились в единый порыв «Не сдаваться!», и варвар с яростным рычанием раз за разом отбрасывал наползавшую тьму, поднимаясь на задние лапы…

На что? Кулл внезапно обмер. С ним определенно что-то произошло. Глаза заволокло мутью, и то, что он еще совсем недавно различал отчетливо, превратилось в скрытые туманом силуэты. Зеленоватый свет, так раздражавший его, пропал. Вместо него в комнате колыхалась серебристая дымка. Зато слух обострился чрезвычайно, Кулл мог бы поклясться, что слышит размеренные шаги недобитых стражников далеко внизу, копошащихся летучих мышей на чердаке, он слышал в отдалении щемяще-печальный волчий вой, и сердце откликнулось на эту древнюю как мир песню.

Что с ним? Что?

Взгляд его упал на лемурийца, и Кулл возликовал. Маг, побледнев, отступал в угол, вытирая вспотевший лоб рукавом хламиды, и в маленьких глазках его плескался изумленный ужас. Цепи упали, и освобожденный Кулл ринулся вперед, даже не вспомнив о топоре. В одном великолепном прыжке он достал своего врага, ударил его плечом в грудь, повалил и с наслаждением рванул зубами тощее горло. Соленый вкус крови показался ему отвратительным. Кулл опомнился и закружил по комнате в поисках своего топора. Что-то мешало ему, сковывало движения, и Кулл рванул зубами это что-то, даже не пытаясь сообразить, чем его связали. Поддалось оно на удивление легко, и Кулл, извиваясь, освободился от остатков… собственной одежды.

С нарастающим ужасом он понял, что двигается как-то странно. Не то чтобы это причиняло какие-нибудь неудобства, отнюдь. В его теле была сила и ловкость, движения были полны грации и какой-то дикой красоты, и все же что-то было не так.

Он двигался на четырех конечностях!

Попытка встать на ноги ни к чему не привела. Некоторое время он балансировал, как жонглер на канате, пытаясь удержать тяжесть своего тела, но не выдержал и с облегчением упал на передние лапы.

Кулл стал зверем!

В атланте пробудился и властно заговорил инстинкт. Тот, о котором Кулл-человек не имел ни малейшего понятия, но который был отлично знаком Куллу-зверю И этот инстинкт властно скомандовал: «Вперед!»

Кулл взлетел, как стрела, выпущенная из тугого лука, ударил в дверь могучими передними лапами и снес ее напрочь. В нос ударили острые запахи. Большинство из них было знакомо, но один, новый, показался особенно отвратительным. Звериная половина Кулла без тени сомнения знала, что так пахнет человеческий страх. Здесь были люди! Стражники! Рассказ Керама оказался правдой — они появились ниоткуда, словно лемуриец вытащил их из рукава перед тем, как умереть. Кулл бросился по коридору вперед.

Ненавистный запах подстегивал. Он был совершенно ясен, как какому-нибудь мудрецу совершенно ясна любая строка в десять раз прочитанном свитке.

Зверь увидел стражника у самой лестницы. Это он стоял тут со своей глупой железкой и боялся на всю Башню. Чего? Зверя или вызвавшего его хозяина? Кулл опрокинул его без труда. Перепрыгнув через поверженного человека, он преодолел лестницу, промчался по коридору, не обращая внимания на открытые двери, подозрительные шумы и мерзкие запахи из них, и вышиб еще одну дверь. Пахло немытым полом, звериными шкурами и кислым вином. Зверь вернулся и принюхался. Потянуло свежим воздухом. Это был запах свободы.

Во дворе зверя ждала засада. Он знал это так точно, словно видел каждого человека сквозь толщу каменных стен. Запах страха, запах ненависти, запах железа — полудикий варвар различал их и раньше, но и вполовину не так остро. Он знал, кто и где его ждет. Он знал, как избежать ловушки. Он знал, что все они умрут еще до рассвета, возможно, пролив и его кровь. Он не собирался убегать. Даже в звериной шкуре Кулл остался воином!


Впереди показался просвет. Человек вырос будто из ниоткуда, массивным телом закрывая выход. Времени на раздумья у пса не было — позади слышался тяжелый бег охраны. Кулл, впервые пробуя на прочность новое тело, оттолкнулся и одним прыжком покрыл разделяющее их пространство. Передние лапы уперлись стражнику в грудь, и, как тот ни был силен, не устояв, упал. В воздухе пропела стрела, неся на острие вечную спутницу воинов — смерть. Кулл отскочил к стене и бросился вперед. Бледный лик луны освещал тусклым светом внутренний, мощенный булыжником, двор. Повсюду были люди. Они размахивали мечами и факелами. Рослый воин взмахнул топором, но тут же взвыл от боли, падая навзничь. Кулл уже понял, как пользоваться новым телом, и в считанные мгновения оказался на другом конце двора. Взвыли луки. Зверь припал к земле, и несколько стрел, едва не задев его, пролетели мимо. Вскочив, он услышал совсем рядом вздох и шум падающего тела. В темноте стрела угодила в кого-то из своих. Перепрыгнув через труп с торчащим из груди оперением, пес метнулся к стене одного из строений, но наткнулся на копье. Слепой случай спас ему жизнь. Воин в суматохе схватил копье не той стороной, и Кулл не замедлил воспользоваться этой промашкой. Человек упал с перекушенной глоткой.

Узенькая лестница вела на крепостной ярус. Зверь, не задумываясь, в два прыжка очутился наверху. Но и тут к нему уже спешили. Оставался единственный свободный путь — налево по деревянному помосту. Кулл влетел в проем сторожевой башни. Вокруг было темно, но зоркий глаз зверя различил во мраке ступеньки, что вели куда-то вниз. Метательное копье звонко ударило о камни башни, и Кулл метнулся на лестницу. Перемахивая через четыре ступеньки, пес мчался без оглядки. Он свернул, и яркий свет на миг ослепил его. Два стражника преградили ему путь. Отблески пламени зловеще играли на холодных лезвиях мечей. Зверь, скалясь и рыча, стал отступать перед извечным врагом всех диких созданий — огнем. Люди, вытянув факелы перед собой, делали колющие удары. Ему не оставили выбора. Там, наверху, могут опомниться и кинуться за ним, окружая со всех сторон. А это означало лишь одно… смерть, в лучшем случае — плен. Ни то ни другое его не устраивало. Присев на задние лапы, он оттолкнулся. Жгучие языки пламени обожгли гладкую шкуру пса, но только больше разъярили его. Он очутился на плечах одного из них, опрокинул и перемахнул через стену.

Падая, зверь едва не повредил лапы. Земля оказалась немного дальше, чем он предполагал. Это была еще не свобода, всего лишь второй, узкий и маленький дворик, глухой, если не считать темной щели между строениями. Куда она могла вести? Был только один способ узнать. Зверь нырнул туда и вылетел прямо на свет факелов.

— Закружили! — взорвалось в мозгу и острой болью отозвалось в теле. На зверя надвигалась темная гора. Великолепные мышцы сами, без участия сознания, собрали тело и бросили вперед и вверх с силой камня, выпущенного из пращи. В уши ударил истошный, животный крик, зверь почувствовал кровь и человеческий страх, спину обожгла резкая боль. Мелькнуло в темноте белое лицо человека с перекошенным ртом и упало куда-то во тьму. Что-то большое, живое и обезумевшее от страха взвилось под ним, раздался треск, вопль, запахло паленой шерстью. Лапы зверя разъехались в разные стороны, он почувствовал рывок и скатился на землю едва не под копыта ошалевшей лошади. Крики людей и жестокий огонь остались позади. Взбесившаяся кобыла вынесла его за ворота. На зверя обрушилась тьма: прохладная, свежая, с ветром и звездами, и он нырнул в нее, ища спасения.

Опомнившиеся люди принялись метать стрелы. Темный силуэт метавшейся лошади привлекал их внимание, и они, не заметив, что зверя на ней уже не было, добили ее несколькими неудачными залпами. Она печально заржала и, устало храпя, сбавила шаг, опускаясь на передние ноги. А Кулл бросился наутек в другую сторону, оставив бедное животное наедине со смертью. Отбежав, как ему казалось, достаточно далеко, он последний раз бросил через плечо прощальный взгляд назад, злобно оскалился, отвернулся и побежал прочь, поклявшись в душе обязательно вернуться.


* * *

Каменистая гряда черной громадой виднелась впереди. Туда-то и устремился Кулл. Он бежал, а ветер больно холодил раны. Жутко заныло все тело, но варварская выносливость помогала ему не раз, и быть может, сейчас тоже… Он остановился у первого валуна. Устало опустился на задние лапы, восстанавливая сбившееся дыхание. Призрачная Башня осталась позади, призраком страшных легенд, которыми матери пугают непослушных детей. Вдалеке послышался негромкий стук копыт по попадавшимся на пути камням. Кулл оглянулся. Ночь расцвела огнями факелов. Они быстро приближались. «Погоня!» — догадался Кулл. Разглядят ли его в ночи? Кулл не стал это проверять. Любопытство грозило обойтись слишком дорого. Он просто бросился изо всех оставшихся сил подальше от огней и от людей, надеясь скорее на чудо, чем на свое израненное тело.


Сухой черный щебень, едва остыв за ночь, снова наливался неистовым огнем, как и восходящее светило. Тысячи острых, словно кинжальные лезвия, осколков камней вспарывали кожу. За псом тянулся кровавый след. Спускаясь все ниже, стремясь уйти как можно дальше от того страшного места, зверь инстинктивно жался в тень расщелин, но с каждым сто полушагом-полупрыжком они становились все короче. Кулл-зверь хотел затаиться, залечь, не в силах больше выносить эту накатывающую мощными волнами боль. Кулл-человек знал, что в горах сто найдут. Он должен выйти на равнину под Солнце и за день найти укрытие понадежнее. Мышцы спины онемели, ног он почти не чувствовал. С отчаяньем обреченного он гнал прочь мысль о том, что произойдет, когда это поистине нечеловеческое напряжение, двигавшее им, оставит его истерзанное тело. Вперед! Среди выжженных небесным огнем земель нет укрытия как для него, так и для его преследователей. Они не смогут напасть из-за угла. Он увидит их приближение и дорого продаст свою жизнь, «если она сама, по доброй воле не покинет меня», — метнулось в воспаленном мозгу.

«Нет! Не отпущу!» — оскалился в звериной усмешке Кулл. Он уходил, уходил от погони, уходил от Призрачной Башни, от темного животного ужаса. Мутный раскаленный песок скрипел под тяжестью мощного тела. Желто-красные откосы остались позади. Перед ним раскинулось до самого края земли песчаное море, раскаленное добела, дышащее тысячами тысяч солнц в каждой песчинке. Чуткие ноздри опалил зной, серая пыль покрыла пепельным саваном серебристое тело зверя. Вперед! Он должен уйти от погони, затаиться, замереть. Песок нестерпимо режет глаза. Уже нет сил повернуть голову, чтобы увидеть хоть что-нибудь в колышущемся вокруг пса раскаленном мареве.

Еще усилие! Еще один шаг… или нет, он уже только ползет, беспомощно волоча за собой задние лапы. Но боли еще нет. То ли она не успевает за ним, то ли сама боится войти в это страшное тело. Силы оставляли зверя медленно, но верно. От жары мутилось сознание. Кулл презрел свое человеческое достоинство и вывалил наружу длинный красный язык, облегчая грудь частым дыханием. Хуже всего было то, что его обостренный нюх нигде не различал запаха мокрых ив, который говорил бы о воде — ручейке, озере… Колодец сейчас не годился. Кулл чуть не сошел с ума, думая о том, что, будь он по-прежнему человеком, все решилось бы гораздо проще. Кулл знал, что рано или поздно боль настигнет его, так же как знал, что куда бы он ни ушел от Призрачной Башни — ему не уйти от себя. Так же как Кераму и тем, другим. Значит, он вернется. Если останется жить. Если он не расплавиться между двумя огнями сверху и снизу. И еще один огонь горел в нем самом. Огонь мести. Он был так силен, что по сравнению с ним меркли два других. Оскалив чудовищные клыки в угрозе самой смерти, Кулл полз, рывком отрывая грудь от земли и отталкиваясь подрагивающими от напряжения передними лапами. За ним тянулась глубокая борозда, тут же затягиваясь ручейками песка, словно он не полз по пустыне, а плыл по сухой воде.

Чувство жажды сводило с ума. В пасти пересохло. Распухший язык висел меж зубов, на которых хрустел все тот же вездесущий песок.

Мертвые песчаные волны и мертвые песчаные ветры вокруг еще живого, но умирающего зверя. Он полз туда, где темными силуэтами темнели несколько камней, полз в смутной надежде найти поду. И знал, что не доползет. Не потому, что его оставят силы. Ему просто не дадут это сделать.

Он чуял поблизости запах свалявшейся шерсти и падали. Он слышал шум крыльев над головой.

Зверь из последних сил подтянул непослушное тело, ставшее обузой, и ткнулся мордой в передние лапы.

Шум крыльев возник снова. Кулл поднял голову. На стоящий торчком одинокий камень в некотором отдалении от него, но все же не слишком далеко опустился стервятник. Потом еще один. Зверь ощерился, и это до странности напомнило кривую ухмылку прежнего Кулла. Пусть нападают! Как он ни слаб, он встретит их зубами. Да, зубами. А был бы он человеком, одного движения его руки хватило, чтобы они убрались отсюда подальше. Тут Кулл злобно ощерился, вспомнив, что его доблестный топор остался в Призрачной Башне. Боевая добыча сумасшедшего чародея.

Как поступит с ним этот злобный прислужник Йог-Сагота? С боевым спутником и единственным верным другом варвара! Только свой меч считал Кулл своим другом, который никогда не предаст его в любой битве, не оставит и не подведет. Атлант и его топор были единым существом — так легко отзывалась боевая сталь на любое движение руки хозяина. Рукоять топора, точно сцепленные в крепком пожатии руки братьев, не выскальзывала из широкой ладони Кулла даже при самом тяжком ударе врага. Выкованный из железа, он был продолжением железной воли Кулла, видимым воплощением его стальных мышц.

Кулл никогда не носил щита, а теперь его тело покрывал панцирем слой запекшейся крови, намертво въевшейся в кожу вместе с песком. От любого, даже малейшего движения, панцирь этот немилосердно рвал шерсть и кровоточил. Кулл слабел. Это новое приключение, в которое он ринулся, как всегда, не раздумывая, грозило оказаться последним. Но расчетливый мозг варвара искал выход. Искал и… не находил. Кулл — сын природы, первобытный, первозданный, рожденный землею и водой… Огонь в его глазах подернулся белесой дымкой, как выгоревшее небо над ним. Такое же белое и выжженное, как песок…

Хр-рм, хр-рм, еще два рывка вперед, хр-рм, хр-рм, еще два. Хр-р-рм, один. Передышка. Если обожженное горло еще может глотнуть, почти заталкивая горячий воздух в разрывающуюся на части грудь. И снова рывок. Пока есть силы. Пока не ослабела воля. Пока горит огонь внутри. Огонь мести. Огонь смерти и жизни. Валка! Валка! Посмотри, что сделали с сыном твоим! Воины-наемники, псы войны, не люди, а звери! И вот он, лучший из лучших, сильный, ловкий, самый удачливый… ползет по песку, спасая свою шкуру.

Растрескавшиеся до крови черные губы вздернулись кверху, в презрительной звериной усмешке Кулла-человека. Еще одна передышка. И тут Кулл ощутил удар в спину. Его могучие мышцы наконец изменили своему хозяину и выпустили из тисков разбитый, наверняка огромным камнем, хребет. Дикая, раздирающе-жгучая боль пронзила тело, подобно молнии. И остановилась в нем, готовая, однако, при малейшем движении пригвоздить его к месту, не хуже тяжелого валузийского копья.

На мгновение Кулл ослеп, затем вместе с возвращающимся зрением пришло отчаянье, затопив его волной безразличия к своей дальнейшей судьбе. Кулл-человек упал, приникнув головой к раскаленному песку. Кулл-зверь сделал новый рывок, боль, прорезавшая его, притупила сам страх боли. У него еще есть силы, а потом… А потом, не так то просто убить Кулла-варвара — и зверя, и человека. Силы оставляли его медленно, но неотвратимо…

Птицы смотрели на него с мудрым терпением, и Кулл понял, что они не станут нападать. Во всяком случае, пока он жив. Они подождут. Птицы не хотели причинять ему зло, они были просто голодны. И не желание досадить или испугать привело их сюда. Они просто стерегли добычу, чтоб никто из вечно голодных собратьев не отнял этот, может быть первый за несколько дней, кусок. Птицы были очень голодны, но то, как они основательно устраивались на камне, без слов сказало Куллу, что стервятники дождутся своего.

Запах свалявшейся шерсти стал ближе. Кулл услышал осторожные, крадущиеся шаги. Он рыкнул, поднимаясь и ощерил пасть. Стервятники дружно, но как-то лениво взмахнули крыльями и не двинулись с места. Каждый должен бороться за жизнь, пока может. Их это не злило и не возмущало. Птицы знали, что их добыча никуда не денется.

Из-за камней показались буро-желтые полосатые морды. Круглые глаза горели алчностью. «Гиены! Легки на помине», — подумал Кулл-человек. «Эти ждать не будут», — понял Кулл-зверь.

Он подтянул непослушные лапы и приподнял верхнюю губу. Из горла вырвался короткий глухой рык. Но гиены не спешили убраться. Они знали, что этот странный зверь почти мертв.

Загрузка...