Дыхание Мороза

Глава двенадцатая

На пороге на нас выплеснулся вихрь тел. Вылетевшие нам навстречу собаки радостно лаяли, тявкали, скулили и завывали, и как будто даже говорили — что не так уж и невозможно, потому что собаки эти волшебные.

Псов было так много — как и хозяев, — что пробиться в дом не получалось. По собачьему обычаю они радовались так, словно нас неделю не было, а не несколько часов. Мне здесь принадлежала пара борзых, почти как настоящих. Форма головы не совсем та, и уши другие, и линия спины, но мускулистая грация — та же самая. Основной цвет шерсти белый — чистый, сияющий белый, в тон моей кожи, и рыжие пятна там-сям — в тон моих волос. У Минни — уменьшительное от Минивер — наполовину рыжая морда и большое рыжее пятно на спине. Морда просто замечательная: с одной стороны рыжая, а с другой белая, точно кто-то провел под линейку черту точно посередине. А Мунго, мальчик, немного выше, потяжелее, и почти совсем белый — только одно ухо рыжее.

Среди собак покрупнее были похожие на прежних ирландских волкодавов — до того, как породу разбавили мелкие собаки. Их было немного, но эти немногие возвышались среди борзых как горы посреди равнины — жесткошерстные или гладкошерстные, но все рыже-белые. Совсем под ногами крутились терьеры — тоже в основном рыже-белые, но были и черно-коричневые, точнее черно-палевые, древней породы, возрожденной дикой магией, предки большинства современных пород.

Терьеры почти все принадлежали Рису: он ведь бог смерти или когда-то им был. Наш народ страну мертвых помещает под землю, и вполне логично, что у Риса собаки, привыкшие рыться в земле. Рис вроде бы нисколько не страдал, что у него не изящные борзые и не здоровенные волкодавы. Он присел в море тявкающих и ворчащих псов — один другого меньше — и просто светился от радости, как и все мы. Наш народ всегда чтил своих животных и очень горевал, когда их не стало.

Из общего цветового фона выбивались только собаки Дойля. Они были пониже волкодавов, зато коренастей: сплошные черные мышцы на крепком костяке. Эти собаки сохранили тот вид, в котором к нам явились — черные псы, которых христиане зовут Адскими гончими. Только с христианским дьяволом они никак не связаны, черные, темные псы — псы бесплодной пустоты. До того, как возникнет свет, бывает тьма.

Дойль попытался идти сам, но пошатнулся; Мороз подставил другу сильное плечо. К моему удивлению, Мороз своей собаки не приобрел. Ни один из черных псов не превратился в другую собаку под его прикосновением — так вышло с Морозом и еще несколькими (очень немногими) стражами. Почему — никто не знал, но Мороз здорово комплексовал по этому поводу. Наверное, считал явным свидетельством, что он не вполне сидхе. Когда-то он был воплощением зимнего холода и звался Джекки Иней, а сейчас он Смертельный Мороз, моя любовь — но все равно переживает, что не родился сидхе, а стал им.

Над морем собак носились крылатые фейри, феи-крошки. У них считалось позором родиться бескрылым. Все, кто последовал в ссылку за мной, еще недавно были бескрылыми — пока я не принесла в холмы новое волшебство. Пенни и Ройял, темноволосые и яркокрылые близнецы, помахали мне ладошками.

Я помахала им в ответ. Даже не воображала никогда, что меня станут вот так приветствовать феи-крошки и волшебные собаки.

Я предложила Дойлю свою помощь, но он отказался, даже не глянув на меня. Слишком переживал свою мнимую «слабость». Черный пес толкнул меня плечом и тихо зарычал. Мунго и Минни дружно шагнули вперед, шерсть на загривках поползла вверх. Вот уж собачьей драки мне точно не хотелось, так что я отступила и отозвала псов.

Собаки смогли бы меня защитить, если потребуется, но по статям они здорово уступали черным псам. Я погладила гончих по головам; Мунго ободряющей тяжестью привалился к моей ноге. Ничего так не хотелось, как завалиться в кровать, и чтобы мои собаки спали на коврике у кровати или сразу за дверью — присутствие животных не всем моим мужчинам нравилось, да и мне иногда тоже. Но до отдыха мне предстояло еще одно дело.

Мы вызвали по зеркалу мою тетю Андаис, Королеву Воздуха и Тьмы, едва вошли в дом. Дойля с Эйбом я бы отправила в постель немедленно, но Дойль напомнил, что стоит тетушке от кого-то третьего, а не от нас, узнать, что мне предложили занять трон Благих, и она может счесть нас изменниками. Может решить, что я сбегаю с корабля. Андаис не любит, когда ею пренебрегают. Пусть ей даже это только кажется.

Она и без того была вне себя, что чуть ли не все ее преданные телохранители переметнулись ко мне. Только я не думала, что они ради меня ее бросили: просто они увидели шанс на секс после веков насильственного целибата. В такой ситуации чуть ли не каждый мужчина увяжется за женщиной, все равно какой. А я, к тому же, не садистка — в отличие от тетушки Андаис. О чем, впрочем, лучше вслух не говорить.

Дойль настоял, что должен присутствовать при разговоре. Он хотел, чтобы королева увидела дело рук Тараниса — наверное, думал, что печальное зрелище погасит вспышку царственного гнева. Андаис поуравновешенней Тараниса, но порой мне казалось, что и тетушка не вполне в своем рассудке. Понравятся ей наши странные новости или совсем наоборот? Я понятия не имела.

Дойль сел на краю кровати, я рядом с ним, Рис — рядом со мной. Он шутливо сказал:

— Ты мне кое-что обещала, но знаю я тебя: стоит мне отойти в сторонку, ты тут же забудешь.

Шутка была довольно язвительная, но Дойль поспешно согласился на предложение Риса составить нам компанию, и я поняла, что мой Мрак чувствует себя хуже, чем хочет показать.

Мороз встал сбоку от кровати — стоя легче выхватить оружие. Рядом с ним встал Гален. Он тоже захотел присутствовать при разговоре, и никто не придумал достойных аргументов, чтобы его переубедить. Легче оказалось позволить ему остаться. Гален уверял, что нам нужен еще хоть один дееспособный страж, и в этом был определенный смысл. Но мне казалось, что он, как и я, опасался реакции Андаис на новости. Он боялся за меня, а я — за нас всех.

Эйб лег у стенки. Он присутствовать как раз не хотел, но подчинился приказу Дойля. По-моему, Эйб боялся Андаис. Как и я, разумеется.

Рис шагнул к зеркалу, протянул руку, обернулся, не касаясь стекла.

— Все готовы? — спросил он.

Я кивнула. Дойль сказал:

— Да.

— Нет, — сказал Эйб, — но кто ж меня послушает.

— Давай уже, — поторопил Мороз.

Гален просто смотрел на зеркало чуточку слишком блестящими глазами. Не от магии блестящими, от тревоги.

Рис тронул зеркало, послав почти неощутимый импульс магии. На миг стекло затуманилось, потом в нем проявилась черная спальня королевы. Только самой королевы в ней не было. На громадной постели в черных простынях лежал белокожий мужчина.

Он лежал на животе в разливах черного шелка и черного меха. Кожа у него была не просто белая, и даже не лунно-белая, как у меня, а настолько бледная, что казалась прозрачной, как будто хрустальной. Только этот хрусталь на ногах и руках был покрыт длинными алыми порезами. Спину и ягодицы Андаис оставила нетронутыми — так что скорее всего это было «вразумление», а не пытка. Когда королеве хотелось причинять боль ради боли, она чаще бралась за торс.

Кровь блестела на свету — ярко, будто драгоценные камни, я никогда не видела крови такого цвета. Волосы расстелились сбоку, отражая свет, словно сотни маленьких призм. Тело было так неподвижно, что я решила — где-то должна быть страшная рана, нам ее просто не видно. Но тут я заметила, как поднимается и опадает его грудь. Он был жив. Ранен, но жив.

Я прошептала его имя:

— Кристалл!

Он медленно, явно через боль повернулся, лег щекой на мех постели и посмотрел на нас ничего не выражающими глазами, глазами без надежды. У меня от его взгляда защемило сердце.

Кристалл никогда не был моим любовником, но он дрался на нашей стороне. Он помог спасти Галена, когда тому грозила гибель. Королева объявила, что любой из стражей, кто пожелает, может отправиться в ссылку следом за мной, но отправиться пожелали слишком многие и она отменила свое слишком щедрое предложение. Те, кто успел уйти, были в безопасности рядом со мной. Те, кто не попал в первую партию, которую доставил в Лос-Анджелес Шолто, Повелитель Всего, Что Проходит Между, оказались в ловушке — остались в распоряжении королевы. В распоряжении женщины, которая не любит, когда ею пренебрегают — после того, как открыто предпочли ей другую. И теперь я видела, что думает на этот счет та самая женщина, моя тетка.

Я протянула руку к зеркалу, словно могла дотронуться до Кристалла, только это было не в моих силах. Я не способна на то, что с такой легкостью проделал сегодня Таранис.

— Принцесса, — прошептал Кристалл сорванным, хриплым голосом. Мне понятно было, почему у него такой голос. От крика. Понятно, потому что я не однажды испытала королевское милосердие на себе. Милосердие королевы вошло у Неблагих в поговорку. «Лучше я отдамся на милость королевы» — так говорили о том, чего не хотели делать ни за что.

Андаис считала, что ссылка из волшебной страны ужасней любой пытки, какую она могла выдумать, и не понимала, почему фейри порой все же предпочитали изгнание. Точно так же она не поняла, почему мой отец принц Эссус забрал меня и своих домочадцев и поселился среди людей после того, как Андаис попыталась меня утопить — мне тогда было шесть лет. Она считала, что если я настолько человек, что смогу утонуть, то я не настолько сидхе, чтобы оставить меня жить. Примерно так топят принесенного породистой сукой щенка, когда станет ясно, что отцом его оказался не высокопородный, нарочно подобранный кобель, а никому неведомый дворняга, пролезший в дыру под изгородью.

Андаис испытала потрясение, когда мой отец покинул волшебную страну, чтобы растить меня среди людей, и второе — когда, много лет спустя, чуть ли не вся ее гвардия решила последовать за мной в Западные Земли. Она была уверена, что лишиться волшебной страны — участь хуже смерти. Вот только она не понимала, что милосердие королевы стало участью хуже изгнания.

Я смотрела в блестящие безнадежные глаза Кристалла, и горло у меня сжималось от слез, которые я не решусь пролить. Андаис оставила нам подарок — полюбоваться; но она явно за нами следит, и слезы сочтет проявлением слабости. Кристалл — словно видеоряд к ее сообщению. Наглядный пример. Для нас, для меня. Не знаю, что именно она хотела таким путем нам сообщить, но явно что-то хотела. Только, да простит меня Богиня, не видела я тут другого смысла, кроме выражения ревности и злобы отвергнутой женщины.

— Прости, Кристалл, — сказала я. — Мне так жаль!

Голос у него раньше звенел колокольчиками на ветру. А сейчас больше походил на хрип:

— Не твоя вина, принцесса.

Он глянул в сторону двери — хоть я не видела, где она, но помнила ее расположение. Лицо его мгновенно закрылось, безнадежность на миг сменилась яростью — но он ее погасил, спрятал, глаза стали такими же непроницаемыми, как и лицо.

Я понадеялась, что Андаис не успела разглядеть секундную ярость. Если успела — она попытается выбить из него непокорность.

Королева величаво вступила в спальню, одетая в свободный, развевающийся черный халат. Он оставлял на виду треугольник белой плоти — плоское совершенство живота, завиток пупка. На высоких тугих бугорках грудей полы халата удерживала тонкая завязка, а то бы он распахнулся полностью. Длинные широкие рукава обнажали руки почти до локтей. Наверное, ее отозвали по важному поводу, если она потрудилась одеться, когда в постели у нее лежал Кристалл. Она с ним явно еще не разобралась — ран маловато.

Длинные черные волосы она собрала в хвост и перевязала красной лентой. Никогда не видела, чтобы она носила хоть что-нибудь красное. Ни ниточки. Красный цвет королеве нравился только в одном случае — если это чужая кровь.

Не знаю, почему, но при виде красной ленты у меня живот свело, а пульс зачастил. Андаис села на кровать перед Кристаллом, но так, чтобы ласкать рукой нетронутую кожу его спины. Она поглаживала его бездумно, как собачку. От первого прикосновения он вздрогнул, но потом затих, пытаясь сделать вид, будто его здесь нет.

Королева посмотрела на нас трехцветными глазами: от темного серо-стального до цвета грозовых туч и потом до бледно-бледно-серого, как небо зимой. Глаза отлично сочетались с черными волосами и белой кожей. Та же готская раскраска, как у Эйба, вот только королева круче любого гота на Земле. И страшнее. Андаис жутка, как маньяк-убийца, и при этом она — сестра моего отца и моя королева. И ни того, ни другого мне не изменить.

— Тетя Андаис! — сказала я. — Мы только что вернулись из больницы и должны о многом тебе сообщить.

Мы сошлись во мнении, что королеве надо с самого начала дать понять, что мы воспользовались первой же возможностью рассказать ей обо всем.

— Приветствую мою королеву. — Дойль неловко поклонился, насколько позволяли повязки.

— Я слышала уже немало, — произнесла она голосом, который некоторые считали грудным и полным соблазна. А меня он всегда приводил в ужас.

— О Богиня! Интересно, на что похожи слухи, когда сама правда ни в какие ворота не лезет? — сказал Рис, делая шаг ко мне. Говорил он с улыбкой и обычной своей слегка игривой интонацией.

Королева ответила ему хмурым взглядом — выражал он что угодно, только не радость при виде Риса. Судя по взгляду, настроение ей так легко не поправишь. Она обратила тот же злобный взгляд на Дойля.

— Кто же сумел ранить самого Мрака? — спросила она со злостью и без любопытства. Она знала ответ. Не знаю, откуда, но уже знала. Кто же ей сказал, псы бы его взяли?

— Когда появляется Свет, Мрак уступает дорогу, — ответил Дойль самым невыразительным голосом.

Алым лаком ногтей она провела по спине Кристалла. Остались красные полосы, хотя кожу она не прорезала. Кристалл отвернулся от зеркала — и от нее, — наверное, боялся выдать себя выражением лица.

— Чей же свет так ярок, что победил Мрака?

— Таранис, Король Света и Иллюзий, как прежде властен над своей рукой силы, — сказал Дойль еще невыразительней, чем королева.

Она всадила ногти в спину Кристалла чуть ниже лопатки — словно хотела вырвать кусок мяса. Под ногтями выступила кровь — медленно просачиваясь наверх, как вода заполняет свежевырытую яму.

— Тебе что-то не нравится, Мередит? — спросила она тоном почти светским, если не слышать в нем нотку жестокости.

Надо было как-то отвлечь ее от Кристалла.

— Таранис ударил нас магией сквозь зеркало. В адвокатской конторе. Ранил Дойля и Аблойка. И пытался достать меня, но Гален успел меня унести.

— О, не думаю, что он в тебя метил, Мередит, при всем его безумии. Подозреваю, он целил в Галена.

Я недоуменно моргнула. По ее словам казалось, что она больше знает о подоплеке событий, чем мы.

— Но почему в Галена?

— А ты не думала, племянница, почему он обвинил в изнасиловании леди Кейтрин именно Галена, Аблойка и Риса?

— Ничего не приходит в голову, тетя, — сказала я, стараясь говорить спокойно, без эмоций. Нельзя было проявлять ни страха, ни злости, хотя сейчас самым сильным моим чувством был именно страх. Королева была вне себя, и я не знала, по какой причине. Если ей донесли о сделанном Благими предложении, то понятно, почему она разозлилась — но не дай Богиня ее спросить: она решит, что я сознаю свою вину, а вины никакой не было. С Андаис разговаривать — все равно что по минному полю идти. Знаешь, что нужно его пройти, а как это сделать и не взорваться — вопрос.

— Ну подумай же головой, Мередит. Или в тебе так мало от Неблагих и так много от Благих, что думать ты способна только о продолжении рода?

— Мне казалось, что именно о продолжении рода мне и полагается думать в первую очередь, если я хочу стать твоей наследницей, тетя Андаис?

Она сжала пальцы; Кристалл невольно вскрикнул. На спине у него остались кровавые царапины — словно на коже расцвел жуткий цветок. Андаис подняла бледную руку — с пальцев капала кровь.

— А ты хочешь стать моей наследницей, Мередит? Или тебя привлекает другой трон?

А, вот теперь мне было от чего оттолкнуться.

— Благие действительно предложили мне шанс занять трон Тараниса, когда утихомирили своего короля.

— И ты согласилась, — прошипела она, вставая и делая шаг к зеркалу.

— Нет. Я сказала, что такое предложение я должна прежде обсудить с моей королевой. С тобой, тетя Андаис.

Она стояла перед зеркалом, загораживая кровать и Кристалла. От гнева зажглась ее сила. Кожа начала светиться, глаза наполнились сиянием — но не так, как светятся от магии глаза у других сидхе. У нее свет как будто загорался в глубине глаз, словно за черно-серыми тучами зажигали свечу. У нас, у других сидхе, каждый цвет обычно сиял отдельно, но у нее было вот так. Она королева, она не должна походить на других.

— Мне сказали, что ты вцепилась в удачу руками и зубами, неблагодарная стервочка.

— Значит, тебе солгали, тетя Андаис. — Я с трудом сохраняла спокойствие.

— Правильно, не забудь напомнить, что ты моя родня, мой последний шанс оставить на троне преемника моей крови. Если бы ты только родила ребенка, Мередит! Видит Богиня, ты трахаешься со всем, что носит штаны! Почему ты до сих пор не беременна?

— Не знаю, тетя, зато знаю, что мы только что приехали из больницы и прямо с порога направились к зеркалу. Мы хотели рассказать тебе обо всем, что произошло. Клянусь Всепоглощающей Тьмой, я не давала Благим согласия сесть на их трон. Я сказала им, что прежде чем ответить, я должна поговорить с моей королевой.

Свет у нее в глазах стал тускнеть; магия гасла. Меня чуть-чуть отпустило. Я поклялась клятвой, которую ни один из фейри не даст не подумав. Есть силы еще древнее волшебной страны, во тьме и мраке они поджидают клятвопреступников и наказывают их за нарушенные клятвы.

— Ты точно не согласилась сесть на золотой трон? Ты не предала наш двор?

— Нет, не предала.

— Я должна тебе поверить, племянница, но Благой двор гудит слухами, что ты станешь их новой королевой.

Дойль дотронулся до меня здоровой рукой в ту же секунду, что Рис положил ладонь мне на плечо. Я легонько погладила Дойля по ноге и накрыла рукой ладонь Риса.

— Слухами я не распоряжаюсь, но согласия я не давала.

— А почему? — поинтересовалась она.

— В Неблагом дворе у меня есть друзья и союзники. Насколько я знаю, при Благом дворе у меня таковых не имеется.

— Но они наверняка есть, и сильные, Мередит. Прямо сейчас там идет голосование за свержение Тараниса с трона. А потом начнется голосование за то, чтобы провозгласить королевой тебя. Если ты не сговаривалась с их верхушкой, никто бы на такое не пошел. Ты наверняка давно уже с ними заигрывала! Наверняка устраивала тайные встречи, и никто из стражей мне не доложил!

Теперь я поняла, откуда взялся ее гнев, и даже согласилась, что у нее были основания.

— Я ответила им «нет» и поторопилась поговорить с тобой, тетя Андаис, именно по этой причине, среди прочего. Я ни в чем и никогда не сговаривалась с Благими сидхе. Таранис до странности упорно желал видеть меня на своих зимних празднествах, но кроме переговоров по этому поводу я никаких сношений с Благим двором не имела. Клянусь. И как раз поэтому мне очень хотелось бы знать, зачем я на самом деле им понадобилась.

— Я знаю эту старую лису Хью. Он не сделал бы тебе такого предложения, не будь у него причины. Ты клянешься, что он никогда не подкатывал к тебе с таким разговором?

— Клянусь, — сказала я.

— Мрак, расскажи мне, что именно произошло.

— Боюсь, моя королева, от меня будет мало пользы. К моему глубокому стыду, почти все время я пролежал без сознания.

— Твои раны не кажутся настолько серьезными.

— Меня исцелила Хафвин, иначе я так и остался бы в больнице.

— Аблойк? — повернулась она к другому стражу.

Эйб пошевелился у нас за спинами. Он так мечтал, чтобы его не заметили!

— Да, моя королева?

— Ты знаешь, почему Таранис хотел поразить именно тебя?

Аблойк медленно, осторожно сел на кровати — точнее, не сел, а скорее поднялся на четвереньки.

— Когда-то королеву выбирали с помощью моей магии, как магия Мэб выбирала короля. Наверное, до Тараниса дошли слухи о возрождении моего дара. Думаю, он боялся, как бы я не помог Мередит стать истинной королевой волшебной страны. Если он прознал, что кому-то из его подданных пришла в голову мысль предложить ей Благой трон, то в его нападках на меня появляется смысл. Он хотел удалить меня от принцессы.

— Гален! — позвала Андаис. — Почему он целил в тебя?

В глазах у Галена мелькнула растерянность. Он покачал головой.

— Не знаю.

— Ну же, Гален Зеленоволосый, Зеленый рыцарь, почему?

До меня вдруг дошло.

— Он узнал о пророчестве, полученном Келом у смертного ясновидца, — сказала я.

— Да, Мередит, о том, что ты вместе с зеленым человеком вернешь жизнь дворам фейри. Таранис сделал ту же ошибку, что и мой сын. Он решил, что Гален и есть зеленый человек из пророчества. Оба они забыли нашу историю.

— Зеленый человек — это бог, Консорт, — сказала я.

Андаис кивнула и повернулась к Рису:

— А ты? Почему ты, ты понял?

— Он прослышал, что я снова стал Кромм Круахом. Если я вернусь к моей прежней силе, ему действительно стоит меня бояться.

— Говорят, что ты снова убиваешь гоблинов прикосновением. Правдив ли этот слух?

— Я убил одного, — уточнил Рис. — Но не знаю, сохранится ли сила и дальше.

— Таранису могло хватить и слуха. — Она как будто успокаивалась. Хорошо, если так. Королева снова взглянула на Дойля. — Почему он напал на тебя, мне понятно. Если бы я хотела убить принцессу, я бы тоже вначале убила тебя. Но он сделал глупость, не тронув Смертельного Мороза. — С тем же спокойствием она повернулась к очень молчаливому высокому стражу у кровати. — Не правда ли, нужно вас обоих убить, чтобы надеяться выжить, прикончив Мередит? А, Смертельный Мороз?

Мороз облизал губы. Правильно он беспокоился. Не тот разговор, чтобы нам хотелось его вести с королевой.

— Это верно, моя королева, — сказал он.

— Благой двор поставил тебе то же условие, что и я? Ты должна зачать ребенка, чтобы сесть на их трон?

— Нет, мне предложили трон безо всяких условий, в случае если придворные проголосуют за свержение Тараниса и мое избрание.

— И что ты об этом думаешь, Мередит?

— Я польщена, но я не дура. Я думаю, что кто-то из аристократов наверняка метит на трон сам, и мое выдвижение просто дает им время собраться с силами. Голосование за мою кандидатуру здорово затянет выборы нового правителя Благого двора.

Андаис улыбнулась:

— Это Дойль тебе подсказал?

— Нет, моя королева, — ответил Дойль. — Принцессе отлично известны коварство и лицемерие Благих сидхе.

— Таранис вправду едва не забил тебя до смерти, когда ты была ребенком?

— Да, — сказала я. Про себя добавив: а ты меня чуть не утопила. Вслух я ничего не сказала, разумеется.

Андаис улыбнулась, словно припомнив что-то приятное.

— Ох, Мередит, пора бы тебе научиться следить за лицом. Глаза всю твою ненависть ко мне выдают.

Я опустила взгляд, не придумав, что бы сказать такое, чтобы не солгать.

Она мелодично рассмеялась — а у меня от ее смеха мурашки по спине побежали, словно это я лежала беспомощная у нее в кровати. Я хотела выручить Кристалла, но не могла придумать, как. Если попытка окажется неудачной, я ему только хуже сделаю. Она решит, что он мне небезразличен, и ей только больше удовольствия доставит пустить ему кровь.

— Теперь, когда я уверена, что ты не сговаривалась с Хью или другими Благими, я соглашусь, что они задумали тебя обмануть. Скорее всего, ты для них станешь подставной фигурой — отвлекать возможных убийц. А может, как ты предположила, они всего лишь тянут время, выставляя тебя напоказ, пока кто-то за сценой собирает силы. Второй вариант больше похож на правду, но сама новость настолько неожиданна, что у меня не хватило времени как следует над ней поразмыслить.

Понимать надо было так: она была настолько убеждена в моем предательстве, что от злости даже думать толком не могла. Но эту мысль я оставила при себе. Мне удалось сделать достаточно непроницаемое лицо, чтобы я рискнула снова посмотреть на королеву. Или я надеялась, что удалось. Как узнать, что твое лицо не выражает ничего предосудительного?

— Если Таранис знает содержание полученного Келом пророчества, то, значит, кто-то из приближенных Кела шпионит на короля. — Андаис постучала себе по подбородку кровавым ногтем. — Но кто же?

В зеркале что-то зазвенело, словно забряцали мечи. Я глянула на часы.

— Мы ждем зова от Курага, Царя Гоблинов, — сказала я.

— И твое зеркало ждет, пока ты ему ответишь?

Я кивнула.

— Никогда такого не видела. Кто накладывал чары на зеркало?

— Я, — ответил Рис с легкой улыбкой, но глаза у него оставались серьезными.

— Тебе надо и мое зеркало зачаровать.

— С радостью, моя королева, — нейтрально-любезным тоном сказал он.

Снова звякнули мечи.

— Пожалуй, прямо сегодня. Вернись ко двору.

— Со всем уважением, тетя Андаис, но Рис сегодня должен быть в моей постели, если мы улучим момент посреди переговоров и внештатных ситуаций.

— Тебе не хотелось бы видеть его белую плоть у меня на кровати, окровавленной, как плоть Кристалла?

На такой вопрос правильного ответа нет.

— Не знаю, какого ответа ты от меня ждешь, тетя Андаис.

— Меня вполне устроит правдивый.

Я вздохнула. Дойль сжал мне руку, а Рис напрягся. И тут взорвался Гален.

— А зачем?! Нас чуть не убил Таранис! Таранис спятил, на него накинулись его собственные придворные, куда-то уволокли и теперь намерены свергнуть с трона, а ты изводишь Мерри допросом о нас!

Он даже к зеркалу шагнул, так на нее орал.

— Дойль чуть не умер! И Мерри могла бы погибнуть, и ты никогда не дождалась бы продолжателя династии, не было б у тебя наследников — ни на одном троне, ни на другом! Благие вот-вот затеют бучу, которая наверняка отразится на нашем дворе, а ты все играешь в дурацкие садистские игры! Нам королева нужна, а не палач. Нам помощь нужна! Видит Богиня, до чего нужна.

Нам бы на него броситься и заткнуть ему рот — но мы оторопели так, что застыли столбами. Повисла тяжелая тишина, нарушаемая только учащенным дыханием Галена.

Андаис смотрела на него так, словно впервые видела. И взгляд ее хоть и не был довольным, но и злости в нем не было.

— И какой помощи ты от меня хочешь, Зеленый рыцарь?

— Выяснить, почему Хью предложил Мерри трон. Настоящую причину.

— А он как объяснил?

— Он говорил о лебедях в золотых ошейниках, о том, что Ку Ши не дала королю избить служанку. Благие уверены, что винить — или благодарить — за возвращение магии надо Мерри.

— А это так? — спросила Андаис, и в голосе снова прорезалась жестокая нотка.

— Ты же знаешь, что да, — сказал Гален без вызова, будто констатируя общеизвестный факт.

— Возможно. — Андаис повернулась ко мне. — Я попытаюсь выяснить, был ли Хью честен в своем предложении, или коварен, как мы подозреваем. Ты, Мередит, должно быть, околдовываешь мужчин, хоть я и не пойму, как. С Кристаллом ты даже не спала, а он тебе до странности предан. Я все равно его сломаю и приведу к покорности, а потом возьмусь за следующего из тех, кто променял меня на тебя. За сидхе, который предпочел последовать в ссылку за тобой, чем остаться со мной в волшебной стране.

Последнюю фразу она сказала чуть ли не задумчиво, словно и правда не могла понять, как такое возможно. А правда была в том, что не из волшебной страны они бежали, а от ее садистских ласк. Но такую правду я лучше оставлю при себе.

— Если предложение Благих сделано без подвоха, Мередит, тебе стоит о нем подумать.

По спине пробежал холодок страха.

— Не понимаю, тетя Андаис.

— С каждым новым мужчиной, который предпочитает мне тебя, я тебя ненавижу немного больше. Боюсь, вскоре моя ненависть перевесит мое желание возвести тебя на мой трон. На золотом троне Благого двора ты будешь в безопасности от моего гнева.

Я облизала вдруг пересохшие губы.

— Я не стремлюсь вызывать твой гнев, моя королева. Я ничего не делаю нарочно.

— Именно это меня и злит, Мередит. Я знаю, что ты это делаешь не нарочно. Ты просто такая, какая есть, и при этом как-то умудряешься переманить к себе моих придворных и моих любовников. Их покоряет твоя Благая магия.

— Я владею руками плоти и крови, тетя, это не магия Благих.

— О да, и пророк Кела сказал, что принц погибнет, когда некто от плоти и крови воссядет на престол Неблагих. Кел думал, что подразумевается твоя смертность, но ошибся. — Она посмотрела мне в глаза, и во взгляде у нее была не жестокость, а что-то еще, только непонятно, что. — Кел по ночам кричит твое имя, Мередит.

— Он бы меня убил, если б смог.

Она покачала головой.

— Он себя убедил, что вы зачали бы ребенка, если б он лег с тобой, и тогда он стал бы королем, а ты королевой.

Во рту у меня не могло пересохнуть еще больше, зато сердце забилось чаще.

— Не думаю, что это возможно, тетя Андаис.

— Возможно, невозможно — какого черта, Мередит! Обычный трах. Хватило бы простой механики.

Я снова попыталась объяснить, хотя Дойль с Рисом сжимали мне руки до боли. Даже Эйб прижался к моей спине и зарылся в волосы лицом, пытаясь успокоить.

— Я имела в виду, что из нас с Келом вряд ли получится гармоничная правящая чета.

— Не надо так пугаться, Мередит. Я знаю, что от Кела ты не забеременеешь, но он себя в этом убедил. Так что мне стоило тебя предупредить. Он больше не жаждет твоей смерти, зато убьет любого твоего мужика, если дотянется.

— А он… — Я попыталась подыскать слова. — Он свободен?…

— Он не в тюрьме, но за ним все время следят. Я не хочу, чтобы мои собственные стражи убили моего единственного сына, защищая мою же наследницу. — Она покачала головой. — Иди, ответь царю гоблинов. Я постараюсь узнать, насколько искренним был Хью в своем предложении.

С этими словами она направилась обратно к кровати.

— Но сперва я вымещу свою злость на тебя на твоем Кристалле. И знай, что даже самый мелкий порез я бы лучше на твоей лилейной коже сделала — если б ты не нужна мне была целая и здоровая.

Она забралась на кровать и потянулась к Кристаллу. В руке у нее возник нож — то ли по волшебству, то ли из-под подушки.

Мороз успел к зеркалу первым. Он погасил изображение, и мы остались смотреть на самих себя. Глаза у меня были слишком круглые, лицо слишком бледное.

— Твою мать, — сказал Рис.

«Твою тетку» было бы точнее. Но описание ситуации очень верное.