Двуликие. Ведьмино пламя

Глава 6. Бегство от магии

– Пожалуйста, открой! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!..

Дверь вздрогнула, словно от испуга; лязгнул отпираемый засов. В проёме появилась растрёпанная Хэтти, и Дайана, всхлипнув от облегчения, ввалилась в комнату.

– Госпожа, что…

Не говоря ни слова, Дайана крепко-накрепко заперла за собой дверь. Закончив, она обессиленно сползла на пол и съёжилась в дрожащий комок. Хэтти бросилась к ней, встала рядом на колени.

У её госпожи стучали зубы.

– Что случилось?..

Дайана с усилием сглотнула и, не выдержав больше, начала говорить. Речь полилась бешеным, торопливым потоком. Слушая её, Хэтти всё сильнее закусывала губу.

– Но хоть ты, ты настоящая?! – цепляясь за служанку, спрашивала Дайана, с мольбой заглядывая ей в лицо.

Хэтти не отвечала. Только смотрела на неё глазами больной собаки, да порывалась погладить по волосам – но всё отдёргивала руку.

– Не плачьте. Ридделлы не должны плакать, – пытаясь ободряюще улыбнуться, наконец, сказала она.

«Каждый раз новое поколение Ридделлов становится сильнее», – вспомнила Дайана и, зарычав, размазала слёзы по лицу. Взгляд её метнулся по крохотной, тесной комнатке, что освещалась тусклым огоньком одинокой свечи. Дайана никогда не бывала здесь прежде. Стены здесь были почти полностью задрапированы тканью с искусной вышивкой. Оказывается, у Хэтти был свой дар…

…И своё наваждение.

Дайана резко поднялась, шагнула к ближайшей стене. Взгляд её вонзился в фигуру, вышитую чёрной и фиолетовой нитью.

«Я помню крылья. Я помню пламя».

– Ты знала. Да? – удивительно спокойно сорвалось с губ.

Хэтти не ответила. Дайана обернулась, чтобы увидеть, как по лицу её служанки катятся крупные, с горошину, слёзы.

– Я не могу вам ничего сказать. Не могу!

Дайана кивнула, вдруг почувствовав себя очень старой и усталой.

– Гейс, – только и произнесла она. Окинула взглядом стены, подмечая крылатые фигуры и пламя на каждом клочке ткани.

– Он убьёт меня, если скажу… – проглотив слёзы, выдохнула Хэтти. Седые патлы её прилипли к мокрому лицу.

Дайане захотелось закричать. Но она лишь до боли зажмурила глаза, стиснула кулак, покрытый засохшей кровью.

– Я переночую у тебя. Можно? – помедлив, несмело спросила Дайана у Хэтти.

Крохотный кивок.

…Дайана лежала спиной к тихо посапывающей служанке и всю ночь смотрела в темноту.

***

На следующий день, ближе к полудню, барон Ридделл позвал Дайану с ним отобедать.

Хотелось отказаться. Притвориться больной. Сделать всё, что угодно, лишь бы не ходить туда, не говорить, не видеть…

Но пальцы Хэтти уже расчёсывали спутанные волосы, вплетали в них серебряные и синие атласные ленты, закрепляли косы-петли вокруг ушей. Дайана стояла как истукан, позволяя себя одевать и прихорашивать – очень прямо, с белыми губами, стянутыми в ниточку, – и чувствовала себя рыцарем, что вот-вот отправится на войну.

Да только в отличие от настоящего рыцаря она совершенно не знала, что делать.

Барон уже сидел за столом. Заметив вошедшую в зал дочь, он мазнул по ней привычно-быстрым взглядом и молча указал на место рядом с собой. Дайана подошла. Чинно села. За плечом в мгновение ока вырос слуга, поднёс воду для омовения рук – и Дайана чуть не шарахнулась от него, словно от прокажённого. Внутренности будто скрутил железный кулак. Но сила воли взяла своё: на каменном лице Дайаны не отразилось ни намёка на страх или отвращение. Она спокойно омыла руки и заглянула в блёклые, как у снулой рыбы, глаза слуги. Они, как и всегда, ничего не выражали.

«Это иллюзия. Морок. Только и всего».

Дайана взяла кусок пшеничного хлеба. Безотчётно разломала его, проглотила пару кусочков и больше есть не стала. Пальцы мяли крошки, скатывали маленькие, с ноготь величиной, комки. Выдавали всё нарастающее беспокойство.

– Я скоро уеду, – без всяких прелюдий произнёс Джеймс Ридделл.

Дайана коротко кивнула. Раздавила хлебный комочек, как вошь. Сутки назад эта новость заняла бы все её мысли, болезненно отдалась бы в сердце. Но в этот раз…

– Но в этот раз я возьму тебя с собой, – договорил отец.

Теперь сохранить бесстрастность не удалось. Дайана повернулась к барону всем лицом. Увидела устремлённый на неё, выжидающий взгляд. Поймала своё крохотное отражение в серых, как пепел, глазах и выпалила вопрос:

– Куда? Зачем?

Барон моргнул. Отвернулся, взял в ладонь серебряный кубок.

– А вот это тебе знать пока не обязательно.

Хотелось задать ещё тысячу вопросов. Прокричать, до эха проорать их прямо в это безмятежное, словно запертое на сотню замков, лицо. Выбить из руки треклятый кубок, который украл у неё его внимание, содрать со стола скатерть, опрокинуть скамью…

Но Дайана лишь уткнулась взглядом в тарелку. Замолчала. И продолжила сидеть. Она была тиха, почти незаметна. Холодна. И старательно делала то, чего от неё ожидали.

***

Дайана смотрела на своё отражение. Отражение нагло, в упор, глядело в ответ: опалово-голубые глаза; синее, как грозовое небо, платье; богато украшенный пояс, кисти которого болтаются у бедра…

«Каждый раз Сила впервые проявляется в полную мощь после шестнадцатилетия».

Рука сжалась, царапнула ногтями мягкую, податливую ладонь.

«Это произойдёт с ней. Уже очень скоро».

Дайана зажмурилась, и девушка в зеркале, теперь невидимая, тоже сомкнула веки.

«Книга Джеймса». Лерой и его крылатая, неведомая жуть. Колдовские печати и колдовское пламя. И пленник. Этот несчастный пленник, наказанный неведомо как и неведомо за что – всё это казалось каким-то нереальным, неправильным. Кошмаром, от которого она никак не может проснуться.

Дайана открыла глаза, прошлась по комнате так, что взвился длинный подол. В поле зрения мелькнул потёртый томик с историей Моргейны, и губы дёрнулись, словно в рот попала какая-то гадость. Перед глазами вихрем промчались все фантазии, все эти глупые, придуманные россказни и мечты о геройствах отца, о его трудной, каждодневной борьбе… Все эти приключения, что происходили только в её голове, потерявшей рассудок от беспросветного одиночества и скуки… Жизни взаперти…

Скрежетнув зубами, Дайана вырвала скрепляющие косы заколки, выдернула ленты, разворошила пальцами волосы. Моргейна, Моргейна… Это ведь тебе он служит? Или кому-то другому?

У девушки в зеркале прыгали губы. По лицу, точно рябь по воде, то и дело проходила дрожь. Дайана отвернулась, обхватила себя руками.

«В этот раз я возьму тебя с собой».

Нет никаких гейсов, нет и в помине не было… Да с чего она вообще взяла, что ей нельзя, что ей смертельно опасно покидать Хокклоу?! Только слово отца, только сила привычки… Только нелюди-слуги, что повинуются колдовству и следят за ней день и ночь.

Дайана подошла к окну. Взглянула на тёмную, шумящую листвой армию деревьев, плотно окружившую замок.

«Я знаю, кого ты прячешь за этими лесами, среди этих проклятых башен…»

Фиолетовая вспышка. Рывок. Смерть.

Дайану пробил озноб. Она сжала руки сильнее.

«Сила… проявляется…»

Но она не хочет никакой Силы! – хлестнула внезапная мысль. Лбу стало жарко, зубы оскалились. Если то, что умеет барон, это Сила, она не желает ей обладать!

– Я не убийца, – процедила Дайана сквозь зубы и повторила – уже громче, на всю комнату: – Не убийца!

Она – не он.

Иссиня-чёрные, не тронутые сединой волосы. Гипсовая маска-лицо. Твёрдые, холодные пальцы, что чуть тронули подбородок – и исчезли.

Он никогда не обнимал её, не гладил по волосам. Словно она была какой-то грязной, неприкасаемой… Он научил её ездить верхом. Писать, читать, открыл сокровища библиотеки – и, сделав это, под конец оставил совсем одну. Оставил, будто потеряв к дочери всякий интерес. Но теперь она вновь интересна ему – своей пробуждающейся Силой.

Дайана опустила голову. Но вскоре подняла её, приблизилась к зеркалу, шагнув к отражению вплотную… Шестнадцатилетняя наследница Ридделлов, которая недавно не боялась никого и ничего, была бледнее полотна. Под глазами залегли тени, у губ появилась незнакомая угрюмая складка. Волосы были растрёпаны, всклокочены, как грозовая туча. Настоящая ведьма.

Минута, вторая – и на хмуром лице проступила внезапная жёсткость. Из зеркала на неё смотрела уже не она. Джеймс Ридделл.

– Я не поеду с тобой. Я убегу, – сказала Дайана.

***

Побег требовал тщательной подготовки и полной секретности. Решение сбежать было твёрдым, бесповоротным – и всё же нутро Дайаны то и дело сжималось от страха неизвестности и навязчивой тревоги. Что ждёт её за пределами замка? Похож ли Альбион на то, о чём она читала в книгах? И как, как в нём надо выживать?..

Но всё это было второстепенным. Главная задача состояла в том, как ускользнуть из Хокклоу незамеченной.

Поначалу это казалось невозможным: миновать охраняемые ворота, подъёмные решетки, внешний двор, новые решётки и ворота без посторонней помощи и лишних звуков было крайне сложно. Но затем Дайана вспомнила о ходе.

Когда-то она отыскала в библиотеке карту, что, без всяких сомнений, была нарисована рукой её далёкого предка. Карта была ветхой, в ней не хватало кусков, однако, многие комнаты и потайные проходы замка Дайана обнаружила именно благодаря ей.

Если верить карте, один из ходов вёл за пределы Хокклоу: поворачивая то тут, то там, сужаясь и разветвляясь, он выполнял роль спасительного, отходного пути на случай осады. Как-то раз Дайана проникла в него и даже прошла десяток шагов. Но быстро повернула назад, вспомнив, что не может оставлять замка…

Теперь она знала, что это не так.

Стоило Дайане вспомнить о ходе, она чуть ли не бегом отправилась туда на разведку. Она миновала то место, откуда в своё время повернула назад, радостно прошла вперёд, удивляясь тому, как же всё получилось просто…

Но вскоре потемнела лицом: дальнейший путь был заблокирован камнями.

Дайана со злостью пнула один из валунов. Чертыхнулась, зашибив палец, но, погоревав ещё немного, закрепила свечу на полу и стала освобождать проход. Руки, непривычные к грубой и тяжёлой работе, скоро покрылись припухлостями и ссадинами. Но усердие, в конце концов, было вознаграждено: вспотевшая, лохматая Дайана улыбнулась во весь рот, когда один из откинутых камней открыл за собой пустоту. Завал оказался не таким большим, как показалось ей вначале. Несколько дней работы – и путь будет открыт.

Оставалось надеяться, что ход не окажется совсем заблокирован дальше… не обрушится над её головой…

…А ещё – что барон не придёт за ней раньше, чем она сбежит.

***

Дайана в который раз собирала и разбирала путевой мешок. Он был не так уж велик и включал только самое, на её взгляд, важное: небольшой бурдюк с водой, сушёные фрукты, сухари, хлебные лепёшки и жёсткие полоски вяленого мяса в полотняном мешочке – то, что она сумела незаметно вынести из кладовых; сменное бельё, несколько запасных рубашек и сорочек из тонкого льна… А ещё – пригоршню драгоценностей и украшений, которые Дайана, за неимением денег, хотела использовать во внешнем мире: жемчужную сеточку для волос, вышитый золотой канителью пояс; пару колец, в которых искрились сапфиры, будто зажатые в когтистых «лапах», и увесистый, с голубиное яйцо, опал, внутри которого застыли замысловатые прожилки цвета радуги.

Подумав, Дайана встала с кровати и присела у крытого ковром сундука. Открыла его и, порывшись среди тканей, что так и цеплялись за руку, вытащила большой, с ладонь, серебряный крест.

Серебро холодило кожу, кровь быстро пульсировала в висках. Этой находке было уже много лет: Дайана случайно отыскала крест в одной из потайных комнат, да так и оставила его себе, ничего не сказав отцу. Причиной было смутное детское воспоминание: когда-то она уже находила подобную вещицу, только из потемневшего, как от огня, дерева. На том кресте тоже был вырезан человек: худой, с остро-торчащими рёбрами, кротким, но измученным лицом…

«Кто это?» – помнится, удивлённо спросила она.

«Никто», – побелев скулами, ответил Джеймс Ридделл и властно протянул к её находке руку.

Дайана никогда больше не видела того креста. Но затем нашла этот. А давеча…

На груди, средь запылённой одежды, сияло нечто серебряное.

– Хенли, – произнесла Дайана и стиснула держащую крест руку. – Хенли, Хенли, Хенли…

Неведомый оберег, некое божество? Дайана не знала, что это на самом деле. Но ведь Хенли оно всё равно не спасло. Потому что, безусловно, было Мёртвым. Вряд ли оно будет как-то полезно ей.

Но рука всё не отпускала странную серебряную вещицу. И, когда Дайана готовилась отойти ко сну, крест уже покоился на дне путевого мешка.

…Ночью опять навалился страх. Удушливый, невыносимый. Дайана таращила глаза в темноту и крепко сжимала зубы, чтобы не закричать. Шестнадцать лет. Шестнадцать лет в замке, в этом холодном замкнутом мирке, к которому она так привыкла, непрерывно крутились в воспалённом мозгу. Что она будет делать? Там? Одна?.. Перед глазами закрутились неясные фигуры: вот золотоволосый Артуриан и Огненная дева, вот седая Моргейна и её Двенадцать у кровавого Котла, с узорами из краски – вайды на фарфорово-белых лицах…

Дайана мотнула головой, волосы змеями прошуршали по подушке. Нет, это фантазии, всё фантазии… В этом невиданном, далёком и чужом мире всё может быть по-другому. Совсем-совсем по-другому.

«А ведь ещё не поздно остаться…»

Лёжа, Дайана вцепилась руками в волосы. Напряжённо прислушалась к себе, пытаясь подстеречь пробуждение Силы. Вдруг она совсем не то, что Дайана думает? Вдруг это не так уж плохо? Она не поймёт, пока не почувствует. Не ощутит, каково это – владеть колдовским даром…

Дайана вытянула вверх слегка дрожащую руку – так, как в её фантазиях всегда вытягивала руку Моргейна. Повелительно и бесстрашно.

Всего одно слово родит пламя. Всего один изгиб тонких губ – и на землю обрушится дождь.

Рука бессильно упала.

«А ведь ещё не поздно остаться…»

Дайана зажмурилась и заставила внутренний голос замолчать.

– Я всё равно убегу, – упрямо прошептала она.