Метро 2033. Дворец для рабов

Глава 2

«Тук-тук, тук-тук…» – раздается впереди. Вокруг – лишь тьма, то изначальное, что было до дня и ночи, до порядка и хаоса, самих понятий «жизнь» и «смерть». Тьма пугающая и одновременно завораживающая, притягивающая, обещающая раскрыть множество тайн, холодком проходящая по позвоночнику и мягко обнимающая за плечи. И в ней едва слышный звук раздается грозовым раскатом: тук… тук-тук.

– Стоять! – Тим вскидывает автомат и щурится, но ничего не может разобрать. Стук затихает, зато вместо него раздается тихий посвист – какая-то мелодия, красивая, немного печальная, незнакомая и вместе с тем родная.

– Что это? Кто ты?! – Тим мог бы выстрелить, но не хочет, да и боится.

– Так поют туннели, – отвечает незнакомец, а мелодия затихает, и Тим испытывает сильнейшее сожаление по этому поводу. Голос у незнакомца красивый: ленивый, бархатный баритон, в котором слышатся смешливые нотки. – Почему ты заступил мне дорогу, зачем вообще пришел?

Тим сильнее сжимает автомат. Тяжесть и холод оружия придают уверенности, и он говорит нагло и по возможности сурово, стараясь подражать интонациям Колодезова, когда тот чем-то недоволен. Тим прекрасно помнит и ненавидит их с детства, а потому без труда может спародировать:

– Свет включи и назовись!

– Я вижу все довольно отчетливо, – возражает незнакомец.

– Да здесь хоть глаз выколи! – возмущается Тим.

– Всего лишь от того, что пребываешь во тьме. Только поэтому, – откровенно потешается тот.

Тим вскидывает автомат. Затвор лязгает, приклад упирается в плечо слишком сильно. Холод ползет по рукам вверх, плечи тянет, болит каждая мышца. В нос внезапно бьет резкий химический запах, то ли в шутку, то ли издевательски названный «черемуха» – как и красивые цветы, раньше появлявшиеся каждую весну. На складах было много баллончиков с этим средством – не сразу додумались отпугивать им тварей.

– Так и выстрелишь? – интересуется незнакомец из темноты и, внезапно оказавшись за плечом Тима, приказывает: – Пожелай!

Палец сам жмет на курок, автомат трясется в руках, бьет отдачей, но ни вырывающегося из дула огня, ни звуков выстрелов Тим не видит и не слышит. Не чувствует он больше и запаха.

– Ай-ай, – горячее дыхание опаляет ухо. Незнакомец смеется, почему-то его голос отчетливо слышен. – Вот смотри: я пожелал, и ты не смог выстрелить. Так что насчет света? Попробуешь?

– Кай! – имя само слетает с губ.

Неизвестный напрягается, Тим чувствует это кожей, все мелкие волоски на теле встают дыбом.

– Не помню, чтобы мы встречались, – опасным шепотом проносится по шее.

Тиму кажется – должно произойти нечто плохое, но остановиться он не в состоянии:

– Воздвиженка, Прохор Анатольевич… Москва!

Плечо до боли сжимают горячие пальцы.

– Тс-с… – раздается у самого уха. – Зря… – В подтверждение слов в бок упирается пистолетное дуло. Тим не может видеть, но представляет именно его. – Тебе никто не рассказывал, что не стоит выдавать чужих секретов?

– При чем здесь секреты?

– А задавать вопросы – еще опаснее, – говорит Кай с какими-то мурчащими интонациями в голосе. В этот момент он представляется Тиму огромным котом: непременно черным, с пронзительными изумрудными глазами и вертикальными узкими зрачками, светящимися золотом. – Вопросы способны рассказать о вызнающем гораздо больше, чем кажется. Скажем так, вздумай ты говорить о себе, немногое приукрасишь сознательно, желая выставить в нужном свете; часть гораздо более существенную приврешь неосознанно, просто потому, что не осознаешь, кто же ты есть и к чему стремишься; и озвучишь лишь мельчайшую крупицу правды. Зато, беседуя на отвлеченные темы или спрашивая, предстанешь во всей красе… перед теми, кто умеет наблюдать и слушать.

– А ты, значит, умеешь?

– Рассчитываю на это, – он щелкает пальцами, и вокруг вспыхивает мягкий синеватый свет.

Тим стоит посреди бетонной трубы. Внизу – шпалы и рельсы, справа и слева – жилы проводов, они слегка вибрируют, распространяя едва слышный заунывный гул. Однако он по-прежнему не видит Кая.

– Где мы находимся?

Кай хмыкает и сжимает его плечо сильнее. Опустив взгляд, Тиму удается увидеть узкую кисть с длинными пальцами – музыкальными, как принято называть, – и очень бледной в неверном призрачном свете кожей. Низкая манжета черной куртки задралась, обнажив тонкое запястье. Вначале переплетение линий на нем Тим принимает за браслет, лишь через мгновение-другое понимает, что видит татуировку. Кай шевелит рукой, немного наклоняет, и Тима прошибает холодок страха.

Бояться совершенно нечего – если уж опасаться, то скорее дула, упирающегося в бок, однако вид змеи, кусающей себя за хвост, отчего-то заставляет кровь быстрее бежать по жилам.

– Упаси тебя вышние силы кому-либо рассказывать обо мне, – шипит Кай так, будто сам является змеем. – Понял?!

– Уроборос, – произносит Тим мудреное название. Змей, поглощающий сам себя – древний символ. Спроси его кто-нибудь, как называется, не вспомнил бы, а сейчас не сумел вовремя прикусить язык.

– Как говорил один мой знакомый… покойник, – произносит Кай с наигранным сожалением в голосе, – «я слишком много знал».

Огонь бьет в бок, Тим стискивает зубы и чувствует, что падает. Его подхватывают под мышки, осторожно укладывают на рельсы.

– Тс-с… тише-тише, – мягко и как-то очень тепло произносит Кай. – Чего переполошился?

Прежде чем понять, что не в силах пошевелиться, Тим возмущается:

– Как можно оставаться спокойным, если убили?!

И в следующую секунду удивляется, почему еще не потерял сознание.

– И смех, и грех, – устало вздыхает Кай. – Ну чего ты тревожишься, а? Дыши спокойнее. Неужто не слышал никогда, что смерть во сне – к долгой жизни?

– В каком еще сне?! – огрызается Тим, а Кай снова смеется. – Кто ты такой, придурок офигевший?!

– Ну-ну, не ругайся. Тихая смерть – мое второе имя, и ведь ты первым стрелял, – напоминает он, прежде чем исчезнуть.

…Тим сел на постели, обливаясь холодным потом и задыхаясь. Сердце заполошно колотилось в груди, и успокоить его никак не выходило.

– Ничего себе сон приснился!..

Под ложечкой все еще сосало, по позвоночнику тек пот. Тим помассировал виски и встал.

Пройдясь по комнате раз десять, он кое-как успокоился и сумел найти логичное объяснение привидевшемуся кошмару. Не могло быть сомнений, Кай возник в нем по той лишь причине, что его явление в наушниках сильно поразило Тима накануне. А вся прочая мура про метро и убийство наложилась уже потом: после разговора с Колодезовым.

Василь Василич выслушал Тима очень внимательно, выведал все, а потом приказал держать язык за зубами.

Ни о Москве, ни о метрополитене, в котором могли все-таки успеть укрыться люди, он не желал слышать. Не говоря об организации вылазки в столицу. Сначала пробовал шутить, затем обвинил в том, что Тиму все привиделось или тот специально все выдумал, рассчитывая замять собственную оплошность с волкодлаками. Какую такую оплошность, интересно? Как будто появление мутантов на территории могло от него зависеть – здесь дядька нехило преувеличил и перегнул палку.

– Скажи еще – со страха! – не выдержал Тим тогда.

– Ты не трус, – покачал головой Колодезов и припечатал: – Но вот ума тебе явно не хватает. Ты кого искать собрался и, главное, зачем?

Тим опешил от подобного вопроса.

– Как кого?! – воскликнул он. – Людей! Вместе нам будет гораздо легче. Можно организовать постоянное сообщение с Москвой, найти тамошнее руководство. Ведь кто-то у них командует? Я уверен, они непременно нам помогут.

– Да ну? А ничего, что мы помогаем себе сами и неплохо справляемся? – удивился Колодезов. – Да и какого рожна москвичам проникаться к нам теплыми чувствами?

Он сидел за столом и хмурился, перекладывая лежащие на столешнице предметы с места на место: то карандаш, то старую тетрадь, в которой записывал важные события, то блокнот с пометками о том, что следовало сделать. Время от времени он прихлебывал из черной кружки травяной сбор – растения возле болота отравой не являлись, бодрили и слегка пьянили, ровно настолько, чтобы ощутить прилив сил и не впасть в неадекватность. На боку кружки виднелась трещина, но Колодезова она не беспокоила, тем более он не собирался прислушиваться к словам суеверной поварихи, утверждавшей, будто такой посудой пользоваться нельзя.

– То есть?.. – сначала Тим не нашелся с ответом, а затем заговорил, захлебываясь словами, обо всем подряд, в чем сам сомневался. Все же люди – те еще прагматики, и альтруистов среди них, можно сказать, нет вовсе. – Общая беда объединяет и делает всех лучше.

– Кого-то объединяет, других разъединяет, – проворчал Колодезов, откинувшись на спинку кресла и постучав костяшками по столешнице. – Откуда ты знаешь, что в столице не каннибалы сидят, которые только и ждут, когда ты к ним сунешься с распростертыми объятиями?

– Бред! Кай не похож на людоеда. Да и тот, второй, тоже.

– Ты слышал их впервые в жизни и сразу сделал далеко идущие выводы. Прискорбно.

– Я мог бы еще раз попробовать связаться с ними, частоту я запомнил.

Колодезов покачал головой.

– Москва молчит сейчас и молчала раньше. Ты, наверное, очень везуч или наоборот, раз умудрился засечь переговоры.

– Вы же вынесли оборудование… – начал Тим и замолчал.

– И вынесли, и разобрали, – подтвердил его опасения Колодезов. – Нам всяко нужнее будет, чем твои бредни слушать, племяш.

Некоторое время они сверлили друг друга взглядами. Никто не желал уступать первым, а потом Тим вспомнил.

– Когда я попал в подвал, первое, что бросилось в глаза, – отсутствие пыли. Да и помещение не казалось запущенным, заброшенным. Означает ли это…

– Не твоего ума дело, – резко осадил его Колодезов и тем самым лишь укрепил в подозрениях: радиоточка в поселке имелась давно и спокойно функционировала до недавнего времени. Может, и сейчас тоже, просто оборудование перенесли в какой-нибудь другой подвал! Но значит, Колодезов вовсе не сомневается в его словах, он в курсе насчет выживших в Москве.

– Зачем? Почему? – Тим был взволнован и не считал нужным скрывать этого. – Ты же слушал их все время…

– Разумеется. Если нас обнаружат и решат захватить, я рассчитываю услышать их первым.

– Да ты просто болен! – Тим покрутил указательным пальцем у виска.

– А ты забыл, что такое анархия и вседозволенность. Все еще не вырос, витаешь в облаках сплошных фантазий, – Колодезов мог бы напомнить о субординации, но предпочел отчитать почти по-семейному (в его понимании).

– Иногда мне кажется, что никакой я тебе не родственник, – с досадой проговорил Тим. – У нас и фамилии разные.

– Разные, – согласился Колодезов. – Ты Тимур Волков – как отец. И сам в отца, потому-то его здесь и нет: тоже лез из огня да в полымя, пока не долазился, – сказал он жестко и указал взглядом на дверь, мол, некогда, время аудиенции окончено. – Подумай об этом и выкинь Москву из головы.

Тим рассвирепел. Не любил он подобных разговоров с детства: как где ошибался, сразу получал упрек. Не иначе, дядька испытывал сильнейшее недовольство тем, что ему пришлось возиться с Тимом, когда мать и отец того сгинули.

– Да уж куда мне? – прошипел он. – Голова, как решето: ничего важного не держится. Зато, если втемяшится блажь какая, обратно не выйдет. Весь в отца – а я и не против. Не в тебя же. Думаешь, не понимаю, отчего ты так против Москвы настроен? Боишься власти лишиться. Здесь ты ж у нас отец и командир, царь да бог, а коли объявится кто повыше?

– Пошел вон, – устало проведя по векам ладонями, проговорил Колодезов. – И больше я с тобой говорить на данные темы не желаю.

Тим вышел от него злее злющего, и совесть за скорее всего несправедливые обвинения его нисколько не мучила. Не важным стало и все хорошее, виденное от дядьки, и сказки, рассказанные в детстве, и книги, которые тот доставал, стоило Тиму научиться читать. И то, что во время редких, но тяжелых простуд парня Колодезов всегда оставался рядом, предпочитая работать дома и в своем кабинете даже не показываясь. Минули те времена, как ушли и детские годы.

В Москву следовало идти, но как осуществить вылазку, Тим пока не представлял. Тридцать километров – не ахти какое расстояние, но и не шутка, а по дороге неясно, что и кто встретится и насколько окажется опасен. Уходить одному – верная смерть, но говорить с кем бы то ни было Тим пока не решался. Друзья у него имелись, и было их немало, но кому из них можно довериться – вопрос отдельный, да и не хотел он подставлять их под гнев Колодезова. Это на родственника у того рука не поднимется, а на кого-нибудь другого – вполне.

Если бы Родька не получил тот укус, Тим позвал бы его, не раздумывая. Однако теперь приятелю восстанавливаться не один месяц. Данька скорее всего пойдет, но уводить пусть пока еще и неопытного, но врача – подвергать поселок ненужному риску: медицинский персонал, хоть и неквалифицированный, ценился на вес золота (глупое сравнение по нынешним временам, в которые былые сокровища потеряли свою ценность, но Тим к нему слишком привык). Хотя… отыщи они москвичей и наладь с ними контакт, Данька окажется незаменим. Кто же еще сможет разобраться в лекарственных препаратах, которые кровь из носу нужны в поселке? Корешки и листочки – вовсе не панацея от всех болезней, тем паче на самом деле неизвестно, не аукнется ли подобная медицина в будущем, через поколение-другое, например. Кто знает, вдруг попьет-попьет чаек какая-нибудь девица, а потом и родит очередного Витаса, который мужик, конечно, хороший и поадекватнее многих будет, но с причудами и шестипалый, не говоря о прочей внешности. Кроме Даньки, оставался Макс, но тот всегда был себе на уме, авантюры не жаловал и без особой нужды обычно не рисковал. Еще Женьку придется ввести в курс дела, иначе кто ж выпустит их из бункера в ночь глухую?

Имелся у Тима еще один очень хороший друг. К которому он, сказать честно, не знал как относиться: однозначно тепло и с уважением, но хотелось и большего. С детства Аленка носилась с ними по всему бункеру, забросив чисто девчачьи забавы и игры, откровенно зевая, когда ее втягивали в разговоры одноклассницы. В подростковом возрасте она не интересовалась, чем бы намазать лицо вместо ушедшей в небытие косметики, чтобы непременно понравиться всем лицам мужского пола вокруг. Вместо этого девушка по десять раз на дню преодолевала полосу препятствий и стреляла по мишеням из всего, что только способно выстрелить. Сейчас Аленка возглавляла одну из групп, патрулирующих поселок, исследующих ближние подступы к лесу и прикрывающих сбор растений у болота. Поговорить с ней можно было обо всем на свете, даже о вещах стыдных и мужчине якобы не полагающихся. Когда в шестнадцать лет Тим вдрызг разругался с дядькой, то предпочел плакать именно на хрупком девичьем плече, а не изливать душу друзьям. И в отличие от них, уже строивших «хитроумные» планы подвигов или побега, Аленка единственная нашла аргументы для «иди и помирись» и даже насоветовала много нужного. Порой казалось, она никого и ничего не боится. Однако точно так же, как Тим был уверен, что в любой момент пойдет с Аленкой в разведку и доверит прикрывать спину, он знал, что в Москву ее не позовет. Ведь Колодезов может оказаться прав насчет каннибалов, а то и кого похуже, да и по пути может приключиться всякое.

За дверью послышались осторожные шаги. Колодезов дожил до пятидесяти восьми лет и не имел ни малейших проблем со здоровьем, был он грузен и, можно сказать, монолитен – весь словно выточенный из камня, с тяжеленным взглядом грязно-серых глаз. Однако при этом перемещался он практически бесшумно и с легкостью, которой завидовали все, в том числе и Тим. Стараясь не слишком шуметь, парень поспешил добраться до «постели», которой служили ему старые ящики с кинутым поверх них спальным мешком. Успел вовремя, прикрыл глаза и постарался успокоить сбившееся дыхание.

Бункер был не настолько вместительным, как хотелось бы, и обеспечить отдельным жильем всех желающих не мог. В больших залах народ давно установил перегородки, а то и палатки: по одной на семью. Тим же всегда пользовался привилегированным положением родственника главы. В этом смысле спасибо следовало сказать Колодезову, обеспокоившемуся тем, чтобы у племянника наличествовал свой отдельный уголок, начиная с самого раннего детства. То ли дядька действительно заботился о благе последнего, то ли попросту делал как удобнее самому: обретающийся неподалеку Тим лишний раз не мозолил глаза.

Парню потребовалась вся выдержка: он не хотел ни выдать себя, ни подглядывать. Из-под двери, отделяющей комнату от коридора, жизнь в котором не затихала и глубокой ночью, лился белый свет. Его вполне хватало, чтобы не наталкиваться на мебель, и фигуру Колодезова вполне удалось бы разглядеть, пусть и не подробно. Вот только смысл? Тим представил, как тот открывает дверь, входит, стоит над ним и молча смотрит, размышляя о чем-то своем. Сюжет для очередного кошмара, да и только! И очень хочется поежиться, сбросить этот взгляд, открыть глаза и спросить: «Чего надо?» Но Тим предпочитает просто ждать.

Раздалось цоканье когтей по бетонному полу, щель – входя, Колодезов прикрыл дверь неплотно – стала шире, и в нее протиснулся Лорд. В холке он достигал середины бедра Тима, обладал головой бультерьера, пушистым мехом и окрасом лайки, а потому не боялся холодов и если вцеплялся во врага, то не выпускал, пока в том теплилась жизнь. А еще он улыбался, несмотря на то что все, кроме Тима, называли его улыбку оскалом, временами прибавляя слово «злобный», и мог выслушать, доверительно положив морду на колени и участливо смотря в глаза, если становилось уж совсем не по себе.

Наконец Колодезов развернулся и вышел. Дверь закрывать он не стал и звать собаку – тоже. Тим приоткрыл один глаз, высвободил руку и потрепал Лорда по шее. Пес вздохнул и, рухнув рядом, придавил тяжелым теплым боком, задышав куда-то в подмышку.

Сон накатил очень быстро и в этот раз без каких бы то ни было сновидений-ассоциаций и непрошеных воспоминаний. Лорд одинаково хорошо защищал и от монстров материальных, и от порождений страшных снов.

Утром пришлось быстро собираться и, отложив завтрак на потом, спешно выдвигаться к болоту, куда еще до рассвета ушла Аленка со своей группой и Витасом.

Инвалида, а вернее, мутанта, что по нынешним временам одно и то же, Тим увидел первым. Бойцы рассредоточились на расстоянии до пятисот метров и на глаза не показывались. Они здесь находились для охраны и прикрытия. Витас же сидел на корточках возле кромки воды и вглядывался в туман. Тот не развеивался над болотом никогда: ни днем, ни ночью, ни летом, ни даже в самые суровые зимы. Учителя рассказывали, будто раньше под Москвой точно не было таких болот, чтобы в них удалось завязнуть и утонуть. Конечно, при должном желании и в стакане захлебнуться можно, но после катастрофы ничем не примечательное заболоченное озерцо близ бункера разрослось, раздалось вширь, обступая поселок с трех сторон и защищая от леса и волкодлаков, лезущих и лезущих из чащобы. Оно обзавелось трясиной, способной поглотить добычу в считаные секунды. Раньше болото считалось мертвым в отношении всякой опасной пакости и даже полезным: дополнительный охранный рубеж против тварей и источник мутировавших, как и все на свете, но вроде бы безвредных растений, приспособленных поселянами для чая и приправ. Но в последнее время ситуация изменилась.

– Хенде хох! – донеслось шепотом из-за спины с наигранным жутчайшим акцентом. Впрочем, иностранцев среди поселян не было, а оценить произношение мог только Пал Палыч, преподаватель мировой истории, самолично прививший ученикам словечки и фразочки, которые те затем переиначивали на собственный лад.

Тим улыбнулся, поднял руки и, фыркнув, изрек:

– Биттэн-дриттэн-ой-йой-ей. Привет, Аленка! Поведай мне, что за беготня с утра пораньше, – и обернулся, не без удовольствия обозревая невысокую худенькую девушку, одетую в защитный костюм, великоватый ей в плечах и в поясе, и в большущие армейские ботинки, держащиеся лишь благодаря туго зашнурованному голенищу. Видок был еще тот, Аленка смахивала на хоббита из древней книжки – Тим ее так и называл время от времени (разумеется, в шутку и ни в коем случае не желая обидеть). Впрочем, сама она нисколько не расстраивалась по данному поводу и давно доказала всем и каждому, что с ней стоит считаться.

Начиная с шестнадцати лет Тим не мог избавиться от желания защищать Аленку от всех и вся, но, получив несколько довольно внушительных пинков и затрещин, уяснил необходимость смирять чувства и держать их при себе. Терять дружбу из-за тараканов в собственной голове точно не стоило.

– Поведай ему, еще и быстро, – фыркнула девушка и указала в сторону поваленного ствола в нескольких шагах от кромки воды. – Ладно, пошли побалакаем.

Оттуда они могли бы наблюдать за Витасом и поднять тревогу в случае чего, самому же мутанту не помешали бы точно: тот умел отрешиться от мира и окружающих его людей, даже вздумай те орать, стрелять в воздух и ходить на голове. Тим, сказать по правде, полагал, что побеспокоить того невозможно в принципе. Большую часть времени пребывающий то ли в мыслях о вечном, то ли вообще в некоем своем измерении, Витас выбирался в реальность только из вежливости и по просьбе Колодезова или еще кого-нибудь, кого считал важным для себя лично. Тим к подобным не относился, да ему и не требовалось.

– Рассредоточиться, – поднял он руку, привлекая внимание, и отдал приказ своим людям: – Усилить наблюдение, обо всем подозрительном докладывать без промедления.

Легкое шуршание за спиной поведало о том, что бойцы приступили к исполнению распоряжений.

– Если откровенно, нам самим пока не ясно ничегошеньки, – опускаясь на ствол, проговорила Аленка. Защитная маска слегка искажала ее красивый низковатый голос. Помнится, Марина Дмитриевна, их учитель математики, называла его контральто и сокрушалась по поводу невозможности устроить ученице певческую карьеру. По ее мнению, во времена прежние Аленка блистала бы в опере. Сама несостоявшаяся дива только морщилась от подобных предположений, хотя и любила намурлыкивать что-нибудь себе под нос. – Про Ника Никифорова ты же в курсе?

– Ты про то, что он перебрал и чуть за болотными огнями не увязался?

– Ты же знаешь, он не пьет.

– Знаю, – вздохнул Тим. – С сивушных глаз любой мог бы избушку на курьих ножках углядеть и полезть в трясину миловаться с лягушками-царевнами. Кстати! – уже не таясь, рассмеялся он. – А ведь Баба-яга истинная мутантша… тка… как правильно? – Аленка лишь махнула рукой в его сторону. – Не, ну правда. Судя по сказкам. Жаль, мы вовремя не поняли, что она из будущего. А ступа – машина времени. Витас как есть Кощей: страшный, ужасный и ходячий скелет. Ты смотри, по канонам жанра он тебя унести должен.

– Ха-ха-ха! – Девушка скривилась. – Ах, как смешно, сейчас живот со смеху надорву, паяц-недоучка. А только не один Никифоров в туман гулять намыливался. Удивительно, что пока никто не пропал – успели остановить. Едва не сгинувшие Федька с Рустамом ни капли в рот в тот вечер не брали и точно ничего не нюхали. Рустаму вообще вера предков не позволяет.

– Знаю, – повторил Тим. – Что, в общем и целом, пока еще не говорит ни о чем сверхъестественном. Рустам вполне мог не те травки заварить и дочаевничаться до слуховых галлюцинаций. Их ведь тоже звали?

– Звали, – подтвердила Аленка, – но на этот раз голос был не детский, а женский, как Федька говорит, очень соблазнительный.

– Выходит, имеем на болоте свою нечисть типа кикиморы? – протянул Тим и покачал головой. – Даже не одну особь, а нескольких? Плохо.

– Не хотелось бы нескольких, – вздохнула собеседница. – Здесь и одна таких дел натворить может…

– Есть шанс, что все же одна, просто пересмешница, изменяющая голоса, – сказал Тим, хотя сам в подобное верил мало. – Обидно, столько лет никого не было, и на тебе: жизнь новая самозарождающаяся, скорее всего, наполовину разумная.

Аленка покачала головой.

– И даже не это самое неприятное. Вадима Андреева помнишь? – спросила она, перейдя на шепот. Тим кивнул. – Тоже детский голосок слышал.

– И?..

– От него жена ушла в прошлом году, Андреев из-за этого и засивухил по-черному. И жена, к слову, уже двойню от нового мужа понесла, тогда как с Андреевым пять лет прожила, и ничего.

– Бабские сплетни, – поморщился Тим.

– Информации много не бывает, – укорила Аленка, – тем более, я не пересказываю тебе разговоры по поводу, какая она стерва, что такого видного мужика бросила, на которые наши кумушки горазды. Из зависти, как я подозреваю.

– Будь уж добра. Спасибо тебе, добрая душа: оберегаешь от кумушкиных баек, не позволяешь мозгу взорваться от всевозможной чуши, в них содержащейся, – поблагодарил Тим и посерьезнел. – К чему ты клонишь?

– А к тому. Федька с Рустамом, как говорится, нынче в свободном поиске и ни одной юбки не пропускают. Андреев из-за отсутствия семьи и особенно детей пьет горькую. Никифоров давно остепениться хочет, но все никак не выберет мать своих будущих детей.

– Погоди-погоди…

– А здесь и годить нечего, – шикнула на него Аленка. – Улавливаешь связь? Одни очень хотели детей и услышали просьбы малышки из тумана о помощи, другие искали подруг и тоже чуть не попались.

– Чуть?

– Если бы не Гришка, поминали б как звали, – сказала Аленка. – Он просто вовремя окликнул этих двух обормотов.

– Подводя итог… – Под ближайшим кустом подозрительно зашуршало, и Тим привстал проверить. Однако там обнаружилась лишь ямка, полная старой пожухлой листвы, которую трепал ветер. – У нас здесь не просто кровожадная тварь завелась, на разные голоса говорящая, а обладающая экстрасенсорными способностями. Совсем как Витас. То-то он бесится.

– Или аномалия какая-то в тумане возникла ни с того ни с сего, – предположила Аленка. – Только знаешь, Витас не просто нервничает, а ищет. Я с ним уже неделю по берегу болота мотаюсь, а сегодня еще и тебя в усиление прислали.

– Правильно сделали.

– Я тоже рада тебя видеть, Тим, особенно живым и здоровым, – сказала девушка. – Но как по мне, чем меньше потенциальных жертв, тем лучше.

И в этом тоже была вся Аленка: размышляла о благополучии других, о своем не думая.

Витас явно заволновался, поднялся и принялся мерить берег шагами: пять вправо, три влево, два вправо, пять влево и опять сначала. При этом на болоте не изменилось ничего: как стояла тишина, так ничем и не нарушалась, даже поднявшийся ветер не пустил рябь по темной воде.

– Я, кстати, так и не поблагодарил тебя, – наблюдая за мутантом, произнес Тим.

Аленка во главе своей группы вышла на поиски исчезнувших патрульных и очень своевременно решила проверить, не застряли ли те в старом здании заброшенной школы. Волкодлаков тогда покосили пятнадцать голов, оставшиеся в живых пустились бежать и вывели преследователей к лазу.

– Пустое, – она махнула рукой. – Витаса поблагодари лучше, хотя ему, наверное, плевать.

Тим поежился. Со спины и в отдалении мутант казался еще ничего – почти обычным человеком, а вот вблизи обладал воистину пугающей внешностью: тощий и длинный, кожа облегает скелет, превращая его в зомби из детских страшилок. Глаза навыкате – очень темные, почти черного цвета: радужка практически сливается со зрачком, отчего кажется, будто с лица Витаса смотрит сама Тьма или Бездна – это уж насколько у кого хватит воображения и страха. Кожа бледная в синеву и сухая, словно старая сморщенная бумага. На остром подбородке – два китовых уса иссиня-черного цвета, закручивающиеся на концах. А волосы на голове жидкие и седые, неопрятными лохмами спускаются по плечам до пояса.

– А при чем здесь наш мутант? – спросил Тим, хотя уже сам догадался.

– Ну, мы же все по болоту да по болоту, – ответила Аленка. – И обычно наши вылазки проходили одинаково: выход на рассвете, торчание здесь часов до девяти, пока солнышко наше радиационное еще не поднялось в зенит, а потом – в родное подземелье. Витас по большей части все на бережку сидел и туман гипнотизировал, это сегодня он буйный какой-то. Так-то из него не вытянешь ни слова, ходит молча, как сомнамбула, но вот третьего дня он меня за руку ухватил и чуть ли не в лицо выплюнул: иди, говорит, в школу, а то сожрут его там. Я чуть не села где стояла, тотчас же расспрашивать кинулась, да куда уж, из Витаса слова лишнего не вытянуть. Зато когда вас искать отправили, будто током шарахнуло – сразу сообразила, куда следует идти.

– Хотел бы я знать, зачем вдруг понадобился нашему мутанту… – задумчиво проговорил Тим. Хотя, спасая ему жизнь, Витас вполне мог оказывать услугу Колодезову или, наоборот, мстить тому.

Какие именно отношения связывали дядьку и Витаса, понять не выходило, хотя следил за ними Тим с детства, иногда полагая, будто Колодезов того чуть ли не усыновил, искренне пожалев. В другое время парень думал, что дядька просто играет в благотворительность, набирая себе дополнительные очки у сердобольных поселян, а еще – что использует мутанта, который очень непрост и неясно, что умеет. Витас мог казаться едва ли не всемогущим, если хотел, или как сейчас – безумным калекой. И ведь, судя даже по рассказу Аленки, действительно обладал способностью предугадывать будущее. А сколько имелось примеров его прочих умений – и не сосчитать.

Развить мысль Тим не успел: мутант остановился, вытянулся во весь рост, встав на мыски, наклонился в сторону болота, распахнув руки, словно в объятии, и завыл тонко-тонко – как утверждали некоторые поселяне, до катаклизма певец с таким же именем поражал слух зрителей и собирал едва ли не стадионы. Звук, впрочем, очень скоро перетек из фальцета в более высокую область, ударил по ушам, перейдя границу слышимого диапазона. Тим услышал, как выругалась девушка, схватившись за виски, и сам задышал ртом. Из носа полилось солоноватое и теплое, оказавшееся кровью, но это было еще полбеды. Перед глазами помутилось, Тима словно приподняла и швырнула о землю лапа невидимого чудовища.

– Машу вать! – выругалась Аленка, то ли намеренно, то ли случайно переставив местами первые буквы. Видимо, ее тоже нехило приложило.

– Ты свихнулся совсем, жаба?! – с этим возгласом из кустов выломился Максим и устремился к не собиравшемуся замечать его мутанту.

– Отставить! – тотчас спохватился Тим. Удивительно, но подняться вполне удалось, он даже успел вовремя, чтобы заслонить Витаса: уж в него-то Максим точно стрелять не стал бы.

– Сука… он же ее мучает! – взвыл тот, вскидывая автомат, и Тим тотчас пожалел о своем решении: боец явно утерял всякую адекватность и, кажется, хотел выстрелить все равно в кого.

– Макс, прекрати!

В этот момент сзади на бойца бросилась Аленка, со всех сил ударив его под колени. Максим, не ожидавший подобной подлянки, сел на зад прямо в грязь, автоматная очередь ушла в воздух, а тут и Тим подоспел, выбив оружие у него из рук.

– Ты чего истерить-то начал? – спрашивал он несколькими минутами позже. Бревно обзавелось еще одним сидельцем.

Максим все еще окончательно не пришел в себя, сидел набычившись, широко расставив ноги, и шумно вздыхал.

– Зацепило, командир, – повинился он. – Этот сыч зловредный как выть начал – у меня внутри аж перевернулось все и в голове помутилось.

«Зловредный сыч» сидел на корточках на прежнем месте и снова вглядывался в туман, ползший над болотом, кажущимся притихшим и безбрежным, абсолютно неживым.

– Ясно, зацепило. Не одного тебя, – пробурчала Аленка. – Ладно, уходить надо. Шоу окончено, собирай людей, Тим.

– Да уж, нашумели мы изрядно, – откликнулся тот. – Сейчас еще кто-нибудь явится любопытный.

– Волкодлаки как раз не любопытны, – напомнила девушка, вставая.

– Не уверен, что нынче нам противостоят только они, – поднялся вслед за ней Тим.

– Братцы… – протянул по-прежнему сидящий на стволе Максим.

– И сестрицы, – фыркнула Аленка.

– А со мной-то теперь что будет? Я ж теперь этот самый… как его… дезертир. А то и хуже: на гражданского руку, то есть автомат поднял, родного командира чуть не пришиб…

– Все, конец тебе, – сохраняя серьезность, сказал Тим, обернувшись. – В изгои на времена вечные или в карцер пожизненно.

– С какого такого рожна его еще и кормить на халяву? – подыграла ему Аленка, делано возмущаясь. – В изгоях он долго не протянет: первой же ночью сожрут.

– Твой вердикт? – гоня с губ улыбку, спросил Тим.

– Отдать Колодезову, пусть расстреляет, или, вон, Витасу на опыты, зачем просто так биомассе пропадать?

– Ы… – прокомментировал ее слова Максим, бледнея и хватаясь за голову.

– Гы-гы, – подсказал более уместное выражение Тим. – Вставай уже, защитник кикимор.

Но тот продолжал сидеть на стволе и раскачиваться.

– У… как все запущено, – покачала головой Аленка.

Витас подошел к ним абсолютно бесшумно, уставился на Максима, склонив голову к плечу каким-то совершенно не человеческим, резким движением, и прошелестел бесцветным тихим голосом, ничем не напоминающим тот, который они слышали совсем недавно:

– Они шутят, вставай.

Максим вскочил, словно одна из старых детских игрушек – ванька-встанька. Они зачем-то содержались в бункере чуть ли не тысячами, уложенные в железные ящики, затерявшиеся между припасами. Взгляд у бойца был откровенно странным, полным надежды на лучшее и готовности исполнять любые приказы.

– Ты чего сотворил?! – Аленка набросилась на Витаса, нисколько не опасаясь за сохранность собственного рассудка.

– Отойдет… – ответил ей мутант и отступил, пропуская Максима, целеустремленно зашагавшего по дороге к поселку.

Тим знаками отправил за ним троих ребят, чтобы проследили, кабы чего не случилось.

– Ничего с ним сейчас не сделается, – пообещал Витас, направляясь следом за ними. – И с вами тоже. Однако поторопитесь.

«Зато теперь Максим пойдет со мной хоть в Москву, хоть куда угодно», – поймал себя Тим на не особенно красивой мысли. Витас обернулся через плечо, смерил его внимательным взглядом и кивнул, словно подтверждая.

– Пошли, – сказала Аленка. – Этот просто так просить поторопиться не будет.