Дверь Ноября

Янка ненавидит подступающую пятнадцатую зиму. Ненавидит заранее, яростно и безнадёжно.

Зима отвечает тем же – и побеждает с разгромным счётом.

Янка не носит шапок, презирает перчатки и до снега не вылезает из кедов на тёплый носок. Тёмные кудри прячутся под капюшоном толстовки, а руки – глубоко в карманах. Янка замазывает чёрным маркером названия зимних месяцев в настенном календаре, а будь её воля – так просто вырвала бы и выкинула. Из календаря и из жизни.

Как и сегодняшний разговор.

Шуршит под черепом несуществующий голос из ещё недавно любимой игры:

«Двигатель повреждён. Движение невозможно… невозможно… невозмож-ш-шно…»

Вспыхивают красным воображаемые иконки… Но всё-таки Янка движется, шаг за шагом, на автопилоте, от метро, к ларьку за традиционным субботним хот-догом, делая вид, что мир не рухнул и не разбился, что не мутит её от острых ароматов сосисок и кетчупа, танков вообще не мутит, они большие, железные и по ту сторону экрана, а Янке хочется сейчас быть таким танком…

С толстой-толстой холодной бронёй.

У ларька засела в засаде знакомая чёрно-белая дворняжка с голодными глазами – вдруг перепадёт?.. Сосиска под её взглядом встаёт поперёк горла. Янка присаживается на корточки и протягивает собаке хот-дог:

– Ну, бери, попрошайка. Ты тоже никому не нужна, да?

А голос всё-таки сорвался.

«Нет, ты ответь! Я правда тебе не нужна?!» – «Ну что ты, как маленькая, заладила: нужна, не нужна… А если скажу, что не нужна?»

И вот что на такое ответить?..

Янка не знает – и тогда не знала, и оставалось в ответ лишь судорожно улыбаться: ничего страшного, я всё понимаю, я сильная. Я танк.

Подбитый прямым попаданием…

Надоело!

Янка вскочила на ноги, пугая дворняжку, и кинулась прочь, мимо козырька остановки, через дорогу.

«Не нужна, не нуж-шна… – голос внутри шипит змеёй, изворачиваясь в кольцо. – Никому, никому! Маме не нужна, Вику не нужна… И папе ты была не нужна, не нужна, не нуж-ш-шна!»

Нырнув в парковые ворота, Янка пронеслась мимо вычурных фонарей «под старину», мимо скамеек, лысых кустов, смутных отражений в лужах, мимо, мимо, прочь… Холодно. Зима вдруг подступила вплотную, дохнула по ногам первым снегом, луна прыгнула перед глазами и скрылась за плотной, словно вырезанной из войлока тучей.

Выключенный телефон в кармане жёг ладонь и напоминал: «Не нужна, не нужна!» – и это неподъёмный, отлитый из свинца факт.

«У меня разбилось сердце», – подумала Янка, перескакивая воткнутый в конце дорожки бетонный блок, и в тот же миг что-то с хрустом тонкого ноябрьского льда треснуло в груди. От резанувшей боли перехватило дыхание.

Равновесие удержать не получилось. Ещё мгновенье назад сердце как бешеное – тумс-тумс-тумс – стучало в ушах, ноги несли, а вот уже Янка летит вниз…

…в груди дрожит, дробится осколками боль…

…ни стука, ни толчка бестолкового пульса…

…ни силы удержаться на ногах, ни…

Это случилось быстрее, чем Янка успела выдохнуть испуганное «Мамочки!»

Мгновение света. Янка

ВСПЫШКА.

Боль, чувство падения, и это всё длится, длится, во времени, в пространстве, в бесконечности – и вдруг вспышка перед глазами, жар в груди, свет заливает всё, и хотя он совсем не слепит – почему-то ничего не видно.

Бесконечность свернулась в круг и вспыхнула в нём перечёркнутой петлёй. И по одну сторону сияющей границы боль и падение, а по другую – свет, жар и покой.

На какой стороне ты?..

Время замерло, то ли на вечность, то ли на секунду, а потом снова потекло вперёд.

Удар – не об асфальт, раньше, о что-то мягкое. Вспышка свернулась в жёлтый блик, спрятанный в чужой руке, и в глаза хлынула темнота. Чья-то ладонь вжималась Янке в грудь, в том месте, где мгновенье назад боль раздирала всё в клочья.

Сердце колотилось заполошной птицей, а боль… боль растворилась без следа.

Мир подгружался неохотно, нещадно тормозя, – отдельными толчками, штрихами, пикселями: вот вторая ладонь поймала Янку за плечо, вот чужая нога под коленом, а другая поодаль упёрлась босой пяткой в асфальт… Вскоре нашлись и лохматая темноволосая макушка, и остальные части тела, а потом незнакомец поднял голову и оказался мальчишкой.

И Янке почудилось, что даже сквозь толстовку чувствует на груди жар от его ладони.

– Эй! – Янка отшатнулась от наглеца… и боль вернулась. Она обрушилась на Янку, выбивая дыхание, заметалась эхом непрозвучавшего крика в голове.

Мальчишка подскочил прежде, чем Янка успела сложиться пополам, толкнул в грудь, а потом неведомо как успел оказаться сзади, подхватить и даже заботливо помочь усесться на тот самый бетонный блок.

Какое-то время Янку занимало только то, что в груди царит уже не боль, а жар, а потом мир снова загрузился, выплыл из небытия.

Было холодно. Стыло, даже не по-октябрьски, а так, будто уже завтра снег ляжет на землю колючими пышными хлопьями. Сердце неровно стучалось в рёбра. Глаза смотрели. Руки-ноги слушались, вот только коленки позорно дрожали.

Значки на воображаемом экране нехотя окрашивались в зелёный цвет: шкала жизни, двигатель, боеукладка… гусеницы, приборы, рация… Экипаж цел, танк цел, танк движется?

Янка окончательно вернула себя в список живых и осторожно встала, рефлекторно хватаясь за грудь.

– Живая, – радостно озвучил её собственные мысли босоногий мальчишка. – Успел!

…Янка его не услышала. Пальцы зацепились за что-то чужеродное на толстовке – из-под ладони пробивался тот самый огонёк, тёплый… и рифлёный на ощупь. Янка растерянно ухватила его и поднесла к лицу, не веря своим глазам: «огонёк» оказался металлической рыбкой длиной едва ли в полпальца. Вернее, сам огонёк прятался у рыбки внутри, пробивался в просветы стального узора, даря миру вокруг причудливые блики.

Рыбка была по-живому тёплая, даже горячая, пахла сталью и бенгальским огнём и свинцово тянула ладонь к земле.

– Спрячь под ворот лучше, – посоветовал всё тот же вездесущий мальчишка, но Янка не могла оторваться и всё крутила рыбку в руках, следя за бегущими по толстовке золотыми отсветами.

Тогда мальчишка бесцеремонно стукнул Янку по ладони, и рыбка выпала из руки, но не упала. Толкнулась, как маятник, в рёбра – встречным толчком отозвалось сердце – и повисла на цепочке, которую Янка обнаружила у себя на шее.

Огонёк утих, хоровод бликов сжался в точку, и показалось вдруг, что Янка растворится сейчас в обступившей её темноте, как сахар в кружке чая.

Без цели, без сил, без движения…

Она потрясла головой, пытаясь осознать происходящее, но тщетно. Мысли ворочались медленно и неловко, как чужие.

«Я что… исчезла?» – испугалось что-то внутри, тот маленький островок разумности, который засасывала в себя окружающая трясина безволия.

Но мальчишка-то её видит, значит, наверное, не исчезла?

– Слушай, а откуда… ты взялся? – Янка заставила себя сосредоточить взгляд на незнакомце.

– Я? Вообще или прям сейчас?

В свете выглянувшей в прореху туч луны мальчик показался чёрно-белым, как старое фото: бледный, тёмненький, но волосы не как у Янки – непослушный вьюн, а жёсткие и, наверное, совсем-совсем чёрные. Из одежды – только нелепый комбинезон, похожий на пижаму-кигуруми, какие любят носить сноубордисты, но не цветастый, а бело-серый… Ни ботинок, ни шапки, ни бейджика с именем, а сам мальчишка представиться не додумался.

Какое-то время Янка просто смотрела на него и пыталась угадать: что за существо изображает эта кигуруми? Пёстро-серые плечи, белый перёд, черноухий капюшон за спиной… Думать об этом – получалось, а вот задаваться вопросами «где я?» и «что произошло?» – нет.

– Ты кто? – спросила Янка тихо и глупо.

– Я тот, кто успел, – с нахально-загадочной улыбкой отозвался пацан.

– Успел что?

– Ну-у… например, тебя поймать!

Кажется, он был на год-два младше самой Янки – на пороге того возраста, когда за месяц парни могут вымахать на голову, сменить голос, манеры, увлечения и вдобавок обзавестись россыпью ужасных прыщей и усами в три волосинки.

Впрочем, в потёмках не угадать.

– А… у тебя нормальное имя есть? Саша, Паша, Вася?

Улыбка исказилась и опустела, как будто пацан уже перестал улыбаться, а губы по инерции ещё сохраняли прежнее положение.

И Янке вдруг очень захотелось оказаться где угодно, только подальше от этого безымянного «того, кто успел» с такой пустой, нелепой улыбкой, словно у куклы, у манекена, у…

А Тот, кто успел, вместо ответа развернулся и, бросив: «Пойдём!» – энергично зашагал куда-то вперёд.

Идти за ним Янка, конечно же, не собиралась.

Зачем? Рыбку вернуть? Так вроде не требует…

А непонятный приступ прошёл бесследно, это всего лишь переходный возраст, кардиолог – да нет, при чём здесь кардиолог, терапевт, конечно же! – предупреждал, что организм меняется, гормональная настройка или что-то типа того. А значит, надо просто вернуться назад, домой, и…

Сквера за спиной не оказалось. Ни фонарей, ни кустов, ни дорожки. Только тонущий в ночной темноте пустырь и выщербленный, будто обгрызенный кем-то бетонный блок. Крошится под кедами замёрзшая глина, рядом сереет нелепая заплатка асфальта – не начало дорожки, а одно-единственное пятно.

Луна снова убралась за войлочную тучу, как уползает танк в укрытие перед ударом.

Ночь.

– Я сплю, – Янка крепко зажмурилась. – Либо забежала куда-то в помрачённом сознании… либо просто сплю! Надо проснуться, вот и всё. Проснуться!

Накатило то самое ощущение, возникающее за мгновенье до того, как проснёшься, и Янка встретила его с облегчением и радостью, а потом открыла глаза.

Ночь, пустырь, до карамельной хрупкости замёрзшая глина под ногами.

Янка повторила попытку ещё несколько раз, прежде чем признала, что не спит – и вот тут стало страшно до рези в глазах. От непонимания, что происходит и что ещё произойдёт.

Спина мальчишки ещё маячила впереди, и Янка, судорожно всхлипнув, бросилась за ним:

– Эй! Эй, подожди! Куда ты… куда мы идём?

Мальчишка не ответил, но притормозил и дождался Янку.

Дальше они шли уже вдвоём. Босые ноги шлёпали по заиндевевшей земле, кеды топали невпопад, отставая где-то на полшага.

– Так кто ты такой?!

– Тот, кто успел, – упрямо повторил мальчишка и накинул на голову капюшон.

Оказалось, кигуруми изображала ежа. Не обычного, лесного, а домашнего: белого, с тёмным кончиком морды, тёмными ушками и серыми плюшевыми «иголками».

Янка с усилием отвела взгляд от чёрных ежиных глаз, вышитых на капюшоне пижамы. Их игрушечный взгляд был слишком живым.

– Тот, кто успел… Давай я тогда тебя буду звать, ну… – Янка проглотила «Ежом», – просто Тотом?

Ежиная мордочка согласно «клюнула» вперёд. Получилось, что Янка разговаривает с этим ежом, а не с мальчиком, спрятавшимся внутри пижамы.

– Это, типа, «молчание – знак согласия»? – Янка попыталась разозлиться, но почему-то не вышло. Словно что-то внутри сломалось. Остались только растерянность, страх и тягостный привкус сна. – Тот… тогда посмотри на меня хотя бы!

Тот одёрнул капюшон и наклонил голову так, чтобы ёж внимательно уставился на собеседницу. Жутковато.

Янка глубоко вдохнула ледяной воздух, прежде чем снова задать вопрос:

– Куда мы идём?!

Ежиная мордочка качнулась:

– Встретим ещё одного, как ты, и я вас выведу обратно, делов-то. Не хочу с каждым туда-сюда бегать.

От неожиданности Янка споткнулась, боясь поверить тому, что услышала.

– Под ноги смотри! – проворчал Тот, хватая её за плечо.

– Я… я просто…

Каждый ли из тех, кто запоем читает о других мирах, захочет – на самом деле – однажды случайно уйти и не вернуться? Нет, все приключения будут когда-нибудь потом, а здесь и сейчас…

Только.

Невозможность.

Вернуться.

Домой.

Настоящая дорога без возврата страшнее любых волшебных злодеев. Но сказки об этом почему-то рассказать забывают.

Янка это поняла только сейчас – после обещания, что ей это не грозит:

– Ты вернёшь меня обратно?!

– А зачем ты мне здесь?

– Я… то есть… – Янка ещё пару секунд хватала ртом воздух, а потом с трудом вытолкнула из себя: – Да незачем, конечно!

– Вот и ладненько! Идём, тут недалеко. Найду его – и выведу вас обоих.

– Кого его?

– Тебе-то какая разница?

Дальше шли молча. Минут десять, совершенно невыносимых для Янки, которая теперь – когда ей дали надежду – мечтала только об одном: вернуться, проснуться и всё забыть.

Справа и слева выросли тени домов, обрамлённые корявыми ветвями сухих деревьев. Силуэты были неровные, ломкие, словно улица собиралась из кусочков, дом оттуда, дом отсюда.

Когда луна выглядывала из-за тучи, под ногами плясали резкие чёрные тени, искажённые, как отражение в битом стекле. Когда лунный свет пропадал, идти приходилось почти наощупь, осторожно ступая следом за Тотом. Наконец Янка включила телефон и зажгла фонарик – справа в ярком белом луче блеснули из-под слоя ржавчины трамвайные рельсы; слева, как в нелепом сне, босые мальчишеские ноги топтали потрескавшийся, припорошённый пылью асфальт.

Щербатый оскал разбитых окон в стене ближайшего дома заставил отпрянуть и дальше светить только в землю, не поднимая взгляда.

Неожиданно Тот затормозил, уже привычно поймал Янку за плечо и сообщил:

– Подожди тут, скоро вернусь.

Ответить Янка не успела и оказалась в одиночестве и тишине – чужой, мёртвой и голодной. Плотной, как та войлочная туча, проглотившая луну.

Не выдержав, Янка осторожно повела лучом фонарика вдоль трамвайных рельсов, по которым ушёл Тот…

Она успела заметить только метнувшуюся к ней в луче света тень – и с криком выронила телефон. Фонарик погас. В нахлынувшей темноте перед глазами поплыли аморфные зелёные пятна.

Секунда, другая, третья… Никто не нападал.

Неужели хищная тень только почудилась?!

Или… или неведомый зверь притаился в шаге от Янки, невидимый в темноте и оттого вдвойне опасный?..

Телефон лежал у ног. Янка шевельнула правым кедом, нащупывая его… Есть зверь или нет? Глюк или правда? Может, дикая собака? Но собака не станет бесшумно таиться, она залает или хотя бы зарычит…

Можно было поднять телефон и снова включить фонарик. Тогда всё стало бы ясно. Всё просто – наклониться, нащупать и зажечь экран.

Только почему же так страшно шевельнуться?!

…А потом раздались шаги, и Янку настиг весёлый голос:

– А вот и мы!

Янка не разрыдалась. Чудом.

А потом туча нехотя сползла с луны, и та прожектором осветила мёртвый город – до последней веточки, до «стрелки» трамвайных рельсов вдалеке…

Никаких диких собак и прочих чудовищ город не таил.

А ещё Янка почему-то ожидала, что Тот приведёт её ровесника, парня или даже девушку, но пацан уверенно тащил за рукав высокого – хотя рядом с Тотом любой покажется выше среднего – мужчину.

Тот словно вытащил его из какого-то мрачного французского мультика – про мёртвый город, про тёмный взгляд из оконных провалов, про луну за войлоком туч и бесконечное одиночество… Долговязый, сутулый, в тёмном пальто и рыхлых витках чёрного шарфа на шее. Тёмные взлохмаченные волосы пестреют ранней сединой, а на лице застыло растерянное, детское какое-то выражение.

Когда через секунду Янка, отвернувшись, попыталась вспомнить лицо – ничего не вышло. Человек-никто, безликий прохожий с потерянным взглядом. Видела ли Янка его когда-нибудь раньше? Да таких – безликих, потерянных, одетых в немаркое тёмное – пол-Москвы!

…Долго рассматривать друг друга никому не дал вездесущий Тот. Ухватил Янку свободной рукой и потянул вдоль рельсов вперёд. Когда трамвайные пути разошлись «стрелкой», решительно свернул влево, коротко сказав – почти приказав:

– Взглядом ни за что не цепляйтесь, – потом помолчал и добавил: – Лучше вообще только на меня смотрите. Так проще. Вы здесь случайные, нечего задерживаться.

– А… а рыбку тебе отдать? – Янка полезла свободной рукой за ворот, но ежиный капюшон, обернувшись, только отрицательно качнулся. Вышитые глаза пялились равнодушно, пряча истинный взгляд:

– Пусть у тебя будет. Всё, идёмте. Раньше выведу – раньше делом займусь, а то с вами возиться…

Он ещё долго бурчал самому себе под нос – про каких-то тигров, танки и недолю, с непреклонностью паровоза таща их вдоль ржавых рельсов.

Янка сжала сквозь толстовку рыбку и, поддавшись секундной слабости, вовсе закрыла глаза: «Ничего не вижу, ничего не знаю, лежу дома в кровати и просто смотрю страшный сон!»

В какой-то момент рука Тота исчезла, а Янка по инерции сделала ещё несколько шагов вперёд… Звук промчавшейся неподалёку машины заставил сердце радостно подпрыгнуть. Янка распахнула глаза.

Впереди спасительным маяком сиял обычный шоссейный фонарь, таяли вдалеке отсветы фар, сквозь обступившие шоссе лысые деревья проглядывали на той стороне дороги огоньки окон.

Не выдержав, Янка бросилась вперёд, к фонарю, к цивилизации, к жизни!.. Спохватившись через пару шагов, она обернулась – но Тота нигде не было. Только растерянно озирался сутулый мужчина да вдалеке заливались плаксивым лаем собаки.

Заметив что-то, мужчина вдруг оживился и, натягивая на лицо характерное выражение «всем плевать на меня, мне плевать на всех», прошёл мимо Янки вперёд, где, как выяснилось, притулилась автобусная остановка.

Там всё-таки притормозил и обернулся, нервно затягивая витки шарфа на шее всё туже и туже:

– Т-тебе в Энск?

Это были первые – хриплые, чуть запинающиеся – слова, которые он произнёс за всё это время. Янке нестерпимо захотелось встать на цыпочки и отобрать у него шарф – задушится ведь!

Справившись с неуместным порывом, Янка поглубже натянула капюшон:

– Нет, мне в Москву, я просто…

Казалось бы, вернулась в нормальный мир фонарей, людей и машин – радуйся!.. Но чем дальше, тем больше Янке становилось не по себе.

Не в последнюю очередь из-за взгляда мужчины – хмурого и… опасливого.

– Тогда твоя остановка во-он там, – мужчина коротко махнул рукой в сторону арки пешеходного моста. – На той стороне.

– Э… спасибо, – обескураженно промямлила Янка. Ни тебе «здрасте», ни представиться… Такими темпами обнаружится, что «Я – Тот, кто успел, пошли неизвестно куда» было образцом галантности!

Но мужчина уже отвернулся, словно боясь даже лишний раз посмотреть в сторону случайной свидетельницы путешествия через мёртвый город.

Боялся поверить, что всё случилось наяву?

А Янка, окончательно признав, что сошла с ума или попросту спит так глубоко, что сама уже не проснётся, вдруг успокоилась до полной отрешённости. На автопилоте поднялась по гулким ступенькам перехода, внутри всего исчёрканного граффити, перешла шоссе, спустилась к автобусной остановке и, одёрнув толстовку пониже, уселась на ледяную железную скамейку ждать то ли автобуса, то ли пробуждения.

Внутри было точно так же, как в переходе – пусто, гулко и грязно. И холодно.

В свете фонаря змеились граффити и по внешней стене перехода. Сквозь узоры проступала простая чёрная надпись:

«А мы пойдём с тобою, погуляем по трамвайным рельсам…»