Два миллиарда причин

Глава 5.

Если кто-то вам скажет, что «внезапно очнулся», то повторюсь – не верьте такому человеку. Он либо писатель, привыкший держать читателя в напряжении внезапными переходами от грёз к яви, либо просто врёт. Ибо из бессознательного состояния ещё никто «внезапно» не выходил. Теперь я это знал и по себе.

Сначала невнятные голоса, перед глазами рябь, сквозь которую видятся лица, вроде бы знакомые, но ещё памятью не идентифицированные, а потому неприятные. Затем неприятными становятся сами голоса, которые тебя о чём-то спрашивают, но ты ещё не разбираешь смысла слов родного языка. Иногда в такие моменты в попытке овладеть своим сознанием отключаешься снова, что я и сделал.

Вернувшись снова в мир, я очень рассчитывал на то, что, открыв свои глаза, не увижу более ни сатиров, ни кентавров, а только стены нашей съёмной квартиры и лицо Насти, склонившееся надо мной. А увидел снова лохматую полукозлиную рожу, дышавшую на меня ароматами полупереваренного сена, и ощутил на языке вкус хорошего вина, которое мне заботливо вливали в рот прямо из расписанного древнегреческим орнаментом глиняного кувшина.

– Ну, ты как? – ещё гуще дыхнув на меня, спросил рогатый. – Кто ж тебя так выпил? Неужели сам Водяной Царь? Едва мы тебя отпоили. Теперь всё в порядке! – Вокруг послышались радостные возгласы и звук ударяющихся друг о друга кружек с вином. – Теперь бы тебе ещё поесть. Сейчас всё организую!

– Помогите встать, – только и попросил я. Есть действительно очень хотелось, да и влитое в меня прекрасное, но слишком крепкое для меня вино вызвало прилив аппетита.

Меня дружно и очень легко поставили на ноги, подперев, однако, для надёжности с двух сторон какими-то мускулистыми гигантами, ибо моё тело изрядно шатало. Голова кружилась, хотелось только есть и спать.

– Давай я сумочку-то приму у тебя, – ласково предложил сатир, которого я уже почти что считал другом, – у нас тут для вещей клиентов камера хранения имеется, – тараторил он, как заводной, – а со своим в таверну нельзя! Давай я сумочку приму. Зачем тебе этот сосуд за ужином? – и тут он осёкся, поняв, что проговорился.

Не знаю как, но разум мой на мгновение прояснился, позволив мне осознать, что я в ловушке и делаю последний шаг к капкану. Лица, окружавшие меня, вдруг стали отчётливо видны, как и злоба с ненавистью, которую они выражали. Ещё не понимая толком, что собираюсь предпринять для своего спасения, я поднял вверх руку с пистолетом и выстрелил в потолок.

От грохота выстрела все неожиданно разбежались и попрятались по углам. И только сатир, отскочив на несколько метров, снова начал осторожно приближаться ко мне.

– Зачем гостей пугаешь? – с уже напряжённой и неестественной мягкостью в голосе, вопрошал меня он. – Тут все свои! Давай портфель сам положи в сейф, если мне не доверяешь, и иди кушать, а то мясо стынет!

– Хорошо, – ответил я, пользуясь остатками просветления, и ощущая новое приближение дурноты, – только спрячу в него пистолет, чтобы народ не пугать. – С этими словами я расстегнул портфель, и медленно, чтобы не вызвать никаких подозрений у хозяина, стал опускать в него свой травматический пистолет.

– Идиоты! – послышался почти истеричный крик откуда-то сбоку. В таверну, мешая друг другу в узком коридоре, вломились оба близнеца, на моих глазах растерзанные львами, но вновь отбредшие плоть. – Не дайте ему пожелать!

Но было поздно. Грохот выстрелов и пороховые газы заполнил всё вокруг. Люди, полулюди и звери метались в замкнутом пространстве, пытаясь увернуться от вполне реальных пуль, но те настигали их, где бы они ни прятались, превращая их тела в кровавое месиво. Оба близнеца так и были застрелены у самого порога, хотя теперь я знал, что это ненадолго спасёт меня от их преследования.

– Только не засыпать, – пробормотал я, теряя сознание.

И тут же очнулся. Дурнота исчезла, голова больше не кружилась. Лишь тело всё ещё оставалось немного ватным, но теперь я точно знал, что с этим делать.

– Хочу быть бодрым и свежим, – повелел я.

Наконец утвердившись на своих ногах, и немного попрыгав на месте, дабы удостовериться в достаточном уровне бодрости и свежести, я вновь захлопнул портфель и, оглядев множество трупов самых диковинных существ, устилавших пол, перешагнул через тела близнецов и вышел из таверны. И в ту же секунду буквально упёрся носом в левую, обнажённую грудь одной из амазонок.

– Ты что тут себе позволяешь, смертный? – грозным голосом поинтересовалась она.

– Сосуд – не игрушка! – вторила ей вторая стражница. – Ты должен сдать его нам немедленно! – и девушка недвусмысленно подняла свой лук, а второй рукой демонстративно потянулась к колчану за стрелой.

Я с сожалением вздохнул и так же демонстративно и не торопясь принялся расстёгивать пряжку портфеля. Как я и ожидал, это подействовало.

– Эй, стой, – крикнула мне первая дама, – что ты собираешься делать? – Рука второй девушки, при этом, застыла, так и не коснувшись оперения стрелы.

– Да вот, думаю, а не развеять ли мне вас в пыль по всему свету, – съехидничал я в ответ, продолжая свои манипуляции с застёжкой, – чтобы вам потом труднее было восстанавливаться. И чтоб навсегда меня запомнили!

– Я поражена! – снова раздался ниоткуда голос женщины, именовавшейся Кассандрой. – Даже я не ожидала от него такой смелости и решительности. Теперь я начинаю понимать, почему ты выбрала его хранителем Сосуда!

– Оставьте его! – повелительно прозвучал второй голос, адресовав свой приказ, судя по всему, моим прекрасным противницам. И я снова мог поклясться чем угодно, что этот голос принадлежал Насте!

Амазонки с сомнением переглянулись, однако лук, та, которая собиралась стрелять в меня, всё же опустила.

– Кто может приказывать нам – стражам Поста, когда мы находимся при исполнении своих прямых обязанностей, возложенных на нас Тем, чьё имя нельзя произносить? – стараясь сохранить в голосе решительность, спросила первая красавица.

– Та, которая идёт впереди рока! – загрохотал, словно горный обвал, Настин голос, и мне стало как-то не по себе. – Та, которой даже Он, чьё имя нельзя называть, не может приказывать! Его дочь!

Обе барышни, как подкошенные, рухнули на колени и склонили головы к самой мостовой у моих ног, жаль только, что головами ко мне, а не наоборот.

– Не карай нас, Вездесущая! – возопили они дружным хором. – Мы не ведали, что этот смертный находится под твоим покровительством. Но нам велено забрать Сосуд, владеть которым может только бог по рождению.

– Пошли вон обе, – не дожидаясь голоса той, которую только слышно, но не видно, рявкнул я, уже постепенно привыкая к своим новым полномочиям в этом затянувшемся сонном ночном кошмаре.

Амазонки не двинулись с места, лишь, приподняв головы, посмотрели на меня снизу вверх. В их взглядах читалось недоумение, каким-то немыслимым образом связанное одновременно с ненавистью, презрением и ужасом!

– А он весёлый, – прозвучал у меня в голове смех Кассандры, – и тот ещё жеребец! Ты посмотри, как он смотрит на их отсутствующее декольте!

Честно говоря, я действительно пялился на груди амазонок, склонившихся у моих ног. Однако виновным себя не считал. Да у любого мужчины младше того возраста, когда пропадает интерес к женщинам и остаются только воспоминания о молодых годах, взгляд сам автоматически бы съехал с красивых, но злых лиц этих дам, на их изумительные и такие близкие обнажённые прелести!

– Уймись уже, подруга, – стараясь казаться безразличным и холодным, прозвучал из ниоткуда голос Насти. – А вы обе встаньте, – это уже касалось свирепых стражей, всё ещё продолжавших вдыхать дорожную пыль, – и отведите смертного ко второму порталу.

Девицы разом вскочили, отряхнули то немногое, что было на них надето и недобро переглянулись, что не предвещало мне ничего хорошего.

– О, Великая, – едва сдерживая непонятную мне радость, поинтересовалась одна из дев, – ты же не обвинишь нас в смерти своего раба, если она придёт к нему не от наших рук и после того, как мы выполним твоё поручение?

Вот что-то не понравилось мне в её словах. О каком рабе речь? И почему он должен умереть после того, как меня проводят ко второму порталу? Я покрепче прижал к груди заветный портфель. Похоже, в этих краях рассчитывать мне придётся только на него, да на свою природную изворотливость, которая в отличие от приписанной мне Кассандрой смелости во мне действительно была.

– Вот дуры! – хихикнула Кассандра. Но, похоже, что это услышал только я и женщина с голосом моей жены.

– Отведите его, – безо всяких эмоций предложил властный голос, – Однако, если по пути с ним что-то случится… Например, в него ударит молния и убьёт, на вас нападут кентавры и изрежут всех в куски, случится цунами, землетрясение, извержение вулкана (кстати, с Вулканом я договорилась о невмешательстве), то я буду винить в его смерти вас обеих! И тогда не обессудьте! Я сошлю вас в Валгаллу на развлечение сумасшедшим викингам лет на пятьсот! А потом сотру в порошок и развею по ветру те тряпки, которые от ваших красивых тел останутся. Я ясно выражаюсь?

– А Тору бы они понравились! – снова захихикала Кассандра. – А у него такой молот! Многие богини его стороной обходят и стараются на глаза не попадаться!

– Подруга, если ты сейчас сама не замолчишь, то я тебя к Дельфийскому Оракулу отправлю, – недовольно произнёс Настин голос, – уж он-то тебя научит не растрачивать слов попусту.

Девушки-амазонки, тем временем, совсем расстроились. Видимо, попасть на пиршество викингов в качестве забавы им совсем не хотелось. Они дружно закинули за спину луки и с поклоном указали мне путь, по которому следовало ступать. Собственно, как я уже упоминал, это и была единственная дорога, и вела она нас к морю.

– Далеко ли до портала? – спросил я ту, что шла слева от меня.

Не подумайте, что она мне понравилась, хотя и выглядела ослепительно, просто мне надо было с кем-то поговорить, а именно эта моя спутница выглядела наиболее дружелюбной на данный момент времени.

– Дойдём – увидишь, – процедила она сквозь зубы, – только, боюсь, что вид его тебе не понравится. – И она вульгарно сплюнула на мостовую.

Вторая девушка, едва заметно тронула меня за рукав, и, показав глазами в сторону подруги, очень тихо прошептала, так, что я сам едва мог слышать:

– В юности её изнасиловал кентавр, – у сплетницы было такое выражение лица, будто кентавр изнасиловали и её тоже, – и бросил! – В словах мнимой подруги почему-то проскользнула нотка восторга, что никак не вязалось с образом скорбящей хранительницы душевных тайн своей сестры и соратницы.

– Но я же не кентавр, – заметил я нарочито спокойным тоном.

– Ей всё равно, раз вы мужчина! – продолжала нашептывать сплетница тем временем, как сестра её продвигалась вперёд с выражением полнейшего презрения на лице.

Вот так всегда и бывает. За грехи одной женщины отвечает только она сама, да и то не всегда, чаще находит того дурака, который их присваивает себе. А в грехах одного мужчины в глазах женщины всегда повинны все разом представители сильного пола! И изменить эту традицию не в силах ни века, ни церковь, ни власть.

– Хорошо, – сообщил я доброжелательнице, – я уйду, как только доведёте меня до портала, хотя я даже не представляю, что это такое. И всем станет спокойно, и всех привлекут привычные заботы!

Амазонка, как-то уж очень согласно закивала, что подняло в моём разуме целую волну нехороших предчувствий. Я уже усвоил, что так вот просто тут ничего не происходит. Всегда имеется какой-то подвох, которого сразу не увидеть. И в следующую минуту оказался прав, услышав признание спутницы.

– Сначала тебя убьют, – без особых эмоций шепнула мне девушка.

А вот отсюда поподробнее, решил я. Быть убитым совершенно не входило в мои планы на будущее. Мы планировали поменять дачу, даже подобрали неплохой вариант, конечно, с доплатой, но с небольшой и на 30 километров ближе к городу. Настя собиралась учиться на права, а там и вторая машина в кредит. А ещё мы хотели детей! В моём возрасте такими планами уже не пренебрегают ради смерти в каком-то сказочном мире, в котором кентавры стадом насилуют амазонок! Смерть в страшном сне, или чем был весь этот кошмар, в мои планы совершенно не вписывалась.

– Кто убьёт? – спросил я, стараясь сдерживать дрожь в голосе.

Девушка нарочито засмеялась, и резво, насколько только позволяли ей её тонкие упругие ноги, отбежала в сторону и спряталась за какими-то развалинами, напоминавшими мне виденный как-то в Греции Акрополь. А прямо передо мной возник он.

– Бог мой! – изумился я.

– Какой именно? – услышал я вопрос Кассандры. – На Пути два миллиарда божеств, богов, полубогов, четвертьбогов и всяких мелких демонов. К кому ты призываешь?

– Он просто слегка растерялся, – произнёс Настин голос, – человек не каждый день встречается на Пути с Минотавром.

С таким телом он бы мог завоёвывать трибуны старинных арен и крохотных комнат грязных общаг. Калачи его бицепсов чуть ли не рвали кожу на его руках! Он был потрясающ! Но в то же время он был тупым и грязным монстром, предпочитающим на завтрак мясо молоденьких девиц, которых ему исправно поставлял Тесей, делавший вид, что охотится на него, хотя на самом деле парень был простым снабженцем.

Передо мной стоял могучий мужик с головой быка.

– Привет, – сказал я, ибо ничего иного придумать не успел. – А папа у тебя был симпатичный! Ты прямо вылитый он.

Судя по всему, мозги у этого телёнка-переростка тоже были папины. Он начал пускать пар из огромных влажных ноздрей, и рыть землю тем, что должно было быть копытом, но смотрелось вполне обычной, с признаками запущенного плоскостопия, ступнёй.

Я немного поднял глаза и аж присвистнул. Не знаю, как там у кентавров, но такого хозяйства мои провожатые амазонки могли действительно испугаться. И этот эксбиционист не носил даже подобия набедренной повязки! Я уже хотел было открыть портфель и пожелать ему нижнее бельё, как эта гора мышц, перестав скрести ногами почву, двинулась меня убивать, наклонив голову рогами вперёд.

Когда-то в детстве мой папа почти что силой загнал меня в дворовую секцию дзю-до. Я плакал и всячески сопротивлялся, но папа задавил меня своим авторитетом – пришлось подчиниться. К счастью, с тренером мне очень повезло, и уже через неделю занятий я влюбился в историю и культуру этой японской борьбы, один из главных постулатов которой – используй силу и энергию противника для победы над ним.

Бычья голова уже почти коснулась своими рогами моей груди, когда я сделал шаг в сторону и со всей силы, которую придал мне страх смерти, со всей ненавистью к говядине и этому странному миру, я врезал ногой по тому, что так пугало женщин, попадавшихся в лапы этого чудовища. Ноге сделалось больно и мокро. Чудовище взревело, повалилось на колени, потом совсем упало и начало кататься в пыли, зажимая руками то, чем минуту назад могло гордиться.