Два демона

Глава первая Сравнительная демонология

Частный детектив Василий Дубов обедал в небольшом уютном ресторане "Три яйца всмятку" вместе со своими старинными знакомыми — доктором Владленом Серапионычем и владельцем крупнейшего Кислоярского турагентства "Сателлит" Георгием Ерофеевым. Поскольку доктор для повышения жизненного тонуса прописал Дубову и Ерофееву дельный рецепт — не говорить за столом о делах — то беседа крутилась вокруг разных загадочных явлений в природе и обществе, как-то: существуют ли летающие тарелки, куда исчезла Янтарная комната, кто такая Несси и, наконец, каким образом жители Кислоярской республики, несмотря на полный развал промышленности, сводят концы с концами, а некоторые даже и процветают.

Василия, буквально несколько дней назад столкнувшегося с более чем загадочным явлением — параллельной действительностью, так и подмывало поделиться с сотрапезниками, но он понимал, что этого делать никак нельзя, и больше молчал, слушая ученые речи доктора и бизнесмена.

— А что, приходится вертеться, — злостно нарушая рекомендации Серапионыча, говорил Ерофеев. — Когда я понял, что туры в Грецию не многим здесь по карману, то стал организовывать экскурсии в более близкие места — Белоярск, Прилаптийск, Старгород… Правда, экскурсии они только по названию, в основном ездят челночники-купипродайцы, но зато и мой "Сателлит" пошел в гору!

Дубов с душевным содроганием подумал о челночных турах в Царь-Город и еще крепче сомкнул уста.

— А вы организовали бы турпоездки на наше Кислоярское водохранилище, — посоветовал Ерофееву Серапионыч. — Там, говорят, поселилось какое-то жуткое чудище навроде Лох-Несского… — Доктор вздохнул и подлил себе в компот некоей жидкости из скляночки, каковая постоянно находилась у него во внутреннем кармане сюртука.

— О, к нам идет главный специалист по всяким тайнам и загадкам, — заметил Дубов. Эти слова, конечно же, относились к неприметной с виду даме — бакалавру исторических наук баронессе Хелен фон Ачкасофф, которая продвигалась в направлении их столика, каким-то чудом удерживая и поднос со скромным обедом, и видавший виды объемистый кожаный портфель. Ни слова не говоря, баронесса приземлилась за столик между доктором и турбизнесменом.

— Ну, чем порадуете, дорогая баронесса? — обратился к историку господин Ерофеев.

— А чему радоваться! — безнадежно махнула рукой баронесса, едва не стряхнув комплексный обед Ерофеева ему же на брюки. — И на конгресс ехать надо, и дело тут интересное подвернулось — не могу же я надвое разорваться… И вообще, дернул же меня черт расследовать всякие дурацкие тайны!

— Ах, баронесса, как я вас понимаю! — успокаивающе улыбнулся Василий. — Но как детектив я убежден в одном: нет такой тайны, которую нельзя было бы распутать. Даже если она скрыта в веках.

— Признавайтесь, баронесса, что за тайна вас гложет на этот раз, — захихикал Серапионыч. — Загадка смерти Александра Первого, библиотека Иоанна Грозного, завещание Юлия Цезаря?

Баронесса Хелен фон Ачкасофф совершенно серьезно оглядела соседей по столу:

— Нет-нет, господа, эта тайна из гораздо более близкой истории. — И, немного поколебавшись, добавила: — Не вижу смысла скрывать ее от вас, тем более что и до меня кое-кто уже пытался ее разгадать. — Баронесса вздохнула. — Хотя тоже безуспешно.

— Расскажите, пожалуйста, — уже почти всерьез заинтересовались сотрапезники.

— Ну ладно, — решилась баронесса. — Для начала попытаюсь вкратце обрисовать, так сказать, исторический фон возникновения этой загадки. — Похоже, бакалавр исторических наук всерьез почувствовала себя лектором на кафедре. — Как вам, должно быть, известно, события 1991 года и распад СССР вызвали настоящий "парад суверенитетов". За короткий срок возникла и наша Кислоярская республика, и Белоярская, и Прилаптийская, и Мордавская, которая граничила с нами с юга. Вот в этой-то Мордавской республике и разыгрались события, приведшие к возникновению нашей тайны. Процесс суверенизации продолжался, и теперь уже часть Мордавской республики, лежащая на ее севере, вдоль реки Дурилки, объявила себя независимой Придурильской республикой со столицей в Старгороде. Естественно, Мордавское руководство подобный поворот никак не устраивал, и разразился конфликт, очень быстро перешедший в военные действия, которые удалось прекратить лишь вмешательством соседних суверенных государств и в значительной степени решительными действиями всем нам хорошо знакомого майора Селезня…

— Уважаемая баронесса, ваша лекция по новейшей истории очень увлекательна и поучительна, но все эти события нам прекрасно известны, — вежливо перебил Серапионыч.

— Да, давайте перейдем к делу, — поддержал доктора детектив Дубов.

— Тайна слишком тесно связана с этими историческими событиями, — возразила баронесса. — Теперь к сути дела. В Старгороде издавна существовал городской музей, в котором наряду с экспонатами краеведческого характера наличествовало и немало художественных произведений, в том числе принадлежащих кисти известных мастеров. Когда мордавско-придурильский конфликт дошел до артобстрелов и бомбардировок, было принято решение эвакуировать музейные ценности из города в более безопасное место. Директор музея, некто Всеволод Борисович Козицкий, с трудом "выбил" грузовик, с помощью шофера погрузил все ценности и отъехал предположительно в северном направлении. — Баронесса выдержала многозначительную паузу. — После чего все — и ценности, и грузовик, и директор с шофером — все исчезло совершенно бесследно.

— Вы уверены, что они поехали именно в северном направлении? — спросил Дубов, который с напряженным вниманием слушал рассказ баронессы.

— Ну, какая может быть уверенность, особенно когда кругом шли бои… Мне удалось только обнаружить заявку директора Козицкого на грузовик и бензин. Он просил выделить то и другое для перевозки музейных ценностей на север Придурильской республики, где военные действия не шли.

— В северном направлении — это как раз в сторону Кислоярска, — как бы между прочим отметил Серапионыч.

— Поэтому наиболее вероятное и простое объяснение — грузовик попал под бомбежку и все ценности погибли вместе с директором, — не без сожаления сказала баронесса фон Ачкасофф. — Хотя мне кажется, что не все тут так просто.

— А что, у вас есть какие-то основания считать, что "не все так просто"? — переспросил Ерофеев.

— Никаких, — махнула рукой баронесса. — Только чутье историка. Но этого явно недостаточно, чтобы сделать какие-то выводы. Нужны факты. А факты на настоящий момент таковы, что ни одна из картин, насколько мне известно, не "всплывала" ни здесь, ни за границей.

"А если картины каким-то образом достались Каширскому, и он переправил их в Белую Пущу? — невесело подумал Василий. — А что, с него станется".

— Да, печальная история, — протянул доктор и отпил компота с жидкостью из скляночки. — Ну, если в грузовик и впрямь попала бомба, то это уже каюк. Я ведь, знаете ли, бывал и в Придурильской, и в Мордавской республиках в составе делегации Красного Креста, видал и разбомбленные автомашины, и разрушенные дома — зрелище, прямо скажем, не для слабонервных! В лучшем случае останутся десяток-другой обгоревших трупов, из которых идентифицировать удается хорошо если один-два — да и то если только по особым приметам… — Серапионыч прикрыл глаза, и лицо его как будто сладостно озарилось приятными воспоминаниями. — Ну а уж всякие предметы, особенно картины там или мебель — эти обычно сгорают в два счета.

Свое мнение высказал и бизнесмен Ерофеев:

— Как-то маловероятно, что бомба угодила именно в ту самую машину. Бомбили-то в основном что? — военные объекты, эшелоны, что там еще… Мне почему-то кажется, что директор музея просто смылся под шумок со всеми ценностями, продал их, а сам теперь живет себе поживает под чужим именем где-нибудь на Багамах.

— Нет-нет, — решительно запротестовала баронесса, — я опрашивала многих людей, и все — как его друзья, так и недоброжелатели — сходятся на том, что Всеволод Борисович исключительно честный человек, талантливый искусствовед и настоящий бессребреник!

— Знаем мы этих честных, — хмыкнул Ерофеев, но прежней уверенности в его голосе не чувствовалось.

— И потом, куда же в таком случае подевался водитель грузовика? — вслух задумался детектив Дубов. — Вам удалось хотя бы установить его личность?

— Увы, — развела руками бакалавр исторических наук. — Директору выделили грузовик, но без водителя, и он вроде бы пригласил какого-то своего знакомого. Бабушки, которые раньше работали в музее смотрительницами, помогали им грузить ценности в кузов, но ни одна из них не знает, кто такой был этот шофер. А во время войны столько народу без вести пропало…

— Ну, все ясно, — вновь оживился Ерофеев. — Вдвоем они это дельце и обтяпали!

Немного помолчав, баронесса пустилась в философствования:

— Все-таки, господа, это ужасно… От прошлого всегда что-то остается — ну там, ископаемые останки, всякие черепки, берестяные грамоты и все такое. А тут — был музей, и как будто не было. Вот все, что от него осталось. — Баронесса открыла портфель и извлекла иллюстрированный альбом "Шедевры Старгородского музея".

Василий принял из рук баронессы альбом и принялся его разглядывать. Следом за списком художественных произведений, хранившихся в музее, следовали репродукции картин. Чуть ли не под половиной значилось, что их автор М.А. Врубель и что они являются художественными иллюстрациями к лермонтовскому "Демону". Более того, каждая иллюстрация сопровождалась соответствующим отрывком из поэмы.

— А, ну так это авторские копии или эскизы известных произведений, — сообразил Дубов. — Вот "Демон", вот "Тамара"…

Баронесса покачала головой:

— Так, да не совсем. Эти работы очень отличаются от тех, что в Третьяковке, и написаны они были значительно раньше. Во всяком случае, и директор Козицкий, и те знатоки, с которыми я встречалась в Старгороде, были уверены, что в музее хранились совершенно оригинальные произведения Врубеля, отражавшие его видение "Демона" в молодые годы. Кстати сказать, на мой непросвещенный взгляд, те пропавшие картины не менее ценны, чем более известные поздние иллюстрации Врубеля к "Демону".

— А мне кажется, что поздние варианты более зрелые, более глубокие, более психологичные, что ли, — возразил Серапионыч и задумчиво приложился к скляночке.

— Да, возможно, — не стала спорить баронесса, — но просто я сужу со своей колокольни историка. Лермонтов, конечно, писал поэму космического масштаба, но все-таки привязал ее, пускай и не очень крепко, к некоему месту и времени. Разумеется, исторические мотивы в "Демоне" особой роли не играют, но с известными оговорками можно считать, что он отразил ситуацию на Кавказе своего времени. Ну вот, например, — баронесса пролистала несколько страниц альбома и остановилась на картине, где была изображена батальная сцена.

- с выражением прочла Хелен фон Ачкасофф стихотворный отрывок под репродукцией. — А что написал бы Лермонтов, если бы ему довелось побывать на современных постсоветских фронтах? И как бы все это проиллюстрировал Врубель? Но на этой картине, посмотрите внимательно, он очень тщательно передал и обстановку боя, и особенности одежды той эпохи, и оружие…

— Да, но не в ущерб ли основной идее поэмы? — вновь осторожно возразил доктор. — И не потому ли в более поздних иллюстрациях он отказался от изображения сиюминутных подробностей и сосредоточился на главном?..

— И напрасно, — покачала головой баронесса. — По-моему, одно другому не помеха. И если поэт в своей общемировой поэме все-таки нашел место и для чисто земных реалий, значит, на то были какие-то причины! — И Хелен фон Ачкасофф принялась за обед. Правда, уже порядком поостывший.

— Общемировое значение — это, конечно, хорошо, — отметил бизнесмен Ерофеев, который как раз только что расправился с обедом, — но есть вещи и поважнее. Вот скажите, доктор, что бы вы сделали, если бы эти врубелевские картины каким-то образом оказались у вас?

— Конечно, отдал бы в музей, — не задумываясь ответил Серапионыч. — А уж если бы при входе в зал приколотили табличку "Подарено музею доктором таким-то"…

— Но главное — люди могли бы наслаждаться высоким искусством, — добавил Дубов.

— Люди! — фыркнул Ерофеев. — Да давайте выйдем на улицу и спросим у людей, известно ли им вообще, кто такой Врубель!

— Ну, знаете!.. — возмутилась баронесса.

— Знаю-знаю, — перебил Ерофеев, — народ надо воспитывать на высоких образцах и все такое прочее. Да народу, дорогие мои, совсем другое нужно — модно одеться, сытно пожрать, да допьяна напиться. И лишь тогда ему можно предлагать — нет, не Лермонтова со Врубелем, а "Богатые тоже плачут" с Тополем и Незнанским. И это еще в лучшем случае. И, может быть, только после Незнанского один из ста захочет почитать что-то более серьезное — хоть того же "Демона". А прочитав "Демона", встать с дивана, сходить в музей и посмотреть картины Врубеля. Я, конечно, утрирую, но, поверьте мне, самую малость!

— Ну хорошо, — искоса глянул на бизнесмена доктор, — а как бы вы сами, дорогой Георгий Иваныч, распорядились, ежели бы картины попали к вам?

— Очень просто, — не задумываясь ответил Ерофеев, — продал бы где-нибудь на "Сотби" — у них там, на Западе, богатых чудиков хватает, а деньги бы вложил в развитие промышленности и сельского хозяйства…

— Вы еще скажите — в ваш любимый туристический бизнес, — подпустила баронесса.

— Напрасно иронизируете, — с азартом подхватил Ерофеев. — Мы имеем все предпосылки сделаться страной развитого туризма, нужно только не полениться и поднять с земли то, что там лежит. Построить отели, привести в порядок исторические и архитектурные объекты, отремонтировать дороги, привлечь инвестиции… Что вы там говорили, доктор, о чудовище на водохранилище? Да шотландцы давно уже превратили свою Несси в настоящий бизнес, источник доходов, а мы чем хуже?

— Ну, вас послушать, так все художественные ценности надо продать, а выручку пустить в оборот, — не выдержал и Дубов.

— Ну почему же, — чуть поостыл господин Ерофеев, — в оборот можно пустить и сами художественные ценности. Картины Врубеля в Старгородском музее, наверное, лет сто висели, и никто об этом и не знал, кроме разве что знатоков и ценителей. А они там запросто могли воспользоваться этим обстоятельством и превратить Старгород в мировой центр врубелеведения. Или берите выше — в настоящую Мекку изящных искусств!

— Ага, а потом устроить междупланетный шахматный конгресс "По Демонским местам", — ухмыльнулся Серапионыч.

— А что, неплохая идея, — подхватил Ерофеев. — Но только поздно — картины-то тю-тю!

— В том-то и дело, — печально развел руками Василий.

***

Частный детектив возвращался из ресторана в свою сыскную контору, бережно неся альбом и размышляя об услышанном от баронессы Хелен фон Ачкасофф. При этом он бормотал себе под нос:

— Стоит ли браться за поиски? Баронесса зашла в полный тупик, иначе черта с два она бы стала меня посвящать в это дело. Но, с другой стороны, она вела как бы историческое расследование, а мои методы несколько иные… Конечно, если грузовик сгорел при бомбежке, то ничего не осталось и искать нет смысла. Но если ближе к истине Ерофеев? То есть не обязательно ценности похитил директор Козицкий — их мог присвоить кто угодно и даже через труп директора. В таком случае я уже не просто могу, но и обязан что-то делать. Надо будет съездить в Старгород… Но перед этим постараюсь все же что-то разведать и в Кислоярске.

В конторе Василия ждал приятный сюрприз — он расположился в свободной позе прямо за рабочим столом Дубова и имел облик московской журналистки Надежды Чаликовой, с которой Великого Сыщика связывала не только взаимоглубокая симпатия, но и совместное участие во многих приключениях. Сразу по прибытии из Царь-Города Надя отъехала в Москву, и столь неожиданное ее возвращение не только обрадовало, но и несколько удивило Василия.

— Вообще-то я не совсем к вам, Васенька, — сообщила Надежда после первых бурных приветствий. — У меня редакционная командировка в Придурильскую республику, однако я решила на пару деньков заглянуть к вам. Вот прямо в город на Кислоярке, потом в город на Дурилке, а потом в город на Неве. И еще могу открыть вам небольшой секрет — поскольку я так и так провожу в здешних краях больше времени, чем у себя дома, то редактор собирается назначить меня спецкором по вашему региону.

— Очень хорошо! — обрадовался Дубов. — А то, что вы едете в Старгород — это просто чудесное совпадение. Похоже, что и мой путь лежит туда же, так что поедем вместе. Кстати, Наденька, а что вы собираетесь делать в Петербурге?

— Вот когда приеду, тогда и расскажу, — улыбнулась Чаликова. — А сейчас лучше угостите меня кофейком. И если вы в него капнете немножечко коньячку, то я не буду возражать.

— А вы, Наденька, идете по скользкому пути нашего Серапионыча, — засмеялся Василий.

***

- Да, дело сложное, почти безнадежное, — сказала Надя, когда Василий пересказал ей все, что узнал от баронессы Хелен фон Ачкасофф. — Но попытаться все же надо. Тем более что речь идет о народном достоянии. Я имею в виду отнюдь не только Мордавскую или Придурильскую республики — ведь творчество Врубеля, согласитесь, имеет мировое значение.

— И что же вы предлагаете? — спросил Василий. Надя на минутку призадумалась:

— Искать людей, которые что-то знают, видели или слышали, и из их показаний делать логические выводы — ну, это уже по вашей части. Баронесса, как истинный историк, вела поиски по архивам и библиотекам, но это явно не тот случай. Начинать нужно с другого конца. Знаете, Вася, я ведь была в Придурильской республике в самый разгар военных действий… Да-да-да, я своими глазами видела, как омоновцы на северном выезде из столицы сожгли какой-то грузовик. Но был ли он тот самый — сомневаюсь. Ведь подобное происходило чуть ли не каждый день и на каждом шагу. Мы непременно должны поехать в Старгород вместе — у меня там немало знакомых, вплоть до мэра города…

— Майор Селезень! — вдруг воскликнул Дубов. Надя чуть вздрогнула:

— Ах, Вася, вы меня так напугали! Что майор Селезень?

— Он же был там во время всей этой заварушки. Вот кто нам поможет!

Надя скептически повела плечиками:

— Нет-нет, Александр Иваныч появился там, как я понимаю, уже много позже, во главе международного миротворческого контингента. Но вы правы — поговорить с ним следовало бы в любом случае.

А Дубов уже листал записную книжку, отыскивая букву "С".

— Селезень у аппарата, — после нескольких длинных гудков раздался в трубке характерный бас бравого майора. — Ба, да это вы, Василий Николаевич! Всегда рад слышать.

— Александр Иваныч, у меня к вам одно дельце, не могли бы мы с вами встретиться лично? — предложил детектив. — К тому же не совсем безызвестная вам госпожа Чаликова жаждет снять с вас интервью.

— Ха-ха-ха! — От раскатистого майорского хохота едва не лопнула телефонная мембрана. — Голову с меня уже снимали, и, как слышите, все еще жив и трепыхаюсь. Так что операция по снятию интервью… Да-да, пардон, вы человек занятой, не буду вам пудрить мозги. Только вот еще один нюанс о дамах: я тут на днях видел эту бешеную кошку Анну Сергевну. Или мне так, по крайней мере, показалось.

— Глухареву? — удивился Василий. — Так ведь на ней до сих пор висит уголовное дело, и появляться здесь для нее слишком рискованно.

— А может, я и обознался, — хмыкнул майор. — Действительно, что ей здесь делать?

— Да бог с ней, с этой Анной Сергеевной, — в тон отвечал Дубов, — пусть ею милиция занимается. Так как насчет нашей встречи?

— Где и когда? — снова перешел Селезень на деловой тон.

***

Анна Сергеевна Глухарева, чье имя упомянул майор, была странной женщиной. И странность эта выражалась в увлечении идеями маркиза де Сада. Например, ей нравилось, чтобы ее унижали и третировали. Именно ради этого она в свое время пошла работать в администрацию Кислоярского президента. И даже стала его пресс-секретарем. Видимо, тиранские замашки главы государства находили отклик в ее садо-мазохической душе. Но Анна Сергеевна совершила роковую ошибку — она попыталась шантажировать президента, дабы привязать его к себе покрепче. Странная форма любви, конечно, но, начитавшись де Сада, и не до такого можно додуматься…

А дальше жизнь госпожи Глухаревой закрутилась еще более необычным образом. Она связалась с экстрасенсом и аферистом Каширским. Трудно сказать, что их объединяло, так как Каширского интересовали в этом мире лишь две вещи: деньги и власть. А Анну Сергевну — лишь мучения и страдания, как свои, так и чужие. Апофеозом же наслаждения было насилие. Но Каширский, в свою очередь, считал насилие грубой и примитивной формой власти. В этом отношении он был эстет. И, соответственно, всегда старался подчинить людей хитростью и коварством. Но, так или иначе, экстрасенс и садо-мазохистка частенько действовали заодно. Естественно, когда подворачивалось подходящее дельце.

Для Дубова же из всей этой информации было важно лишь одно — связь Глухаревой с Каширским. Вот это надо было держать в уме. Ведь дыма без огня, как известно, не бывает.

***

К месту встречи, небольшому скверику в центре Кислоярска, хорошо известный нам вездеходный "Джип" майора Селезня подъехал минута в минуту. Дубов и Чаликова уже ожидали его на скамеечке. Едва Василий заикнулся о музейной коллекции, майор сразу смекнул, в чем дело:

— А, вы ищете тот самосвал с картинами! Добре, добре. Правда, все это случилось еще до моего миротворческого въезда, но я этим делом занимался. Даже опрашивал местных жителей.

— И что же? — нетерпеливо спросил Дубов.

— Да негусто. Я ведь туда не картины приехал искать, а мир наводить. Ну вот, мир навел, а картины не нашел. Хотя кое-что выяснил. Правда, больше на уровне слухов.

— И что же это за слухи? — заинтересовалась Чаликова.

— Машина якобы выехала из города в восточном направлении, — охотно пояснил Селезень. — Если она, конечно, та самая. Ну а дальше следует уже полная клиника: будто бы во время бомбежки некий грузовик, похожий на тот, в котором везли музейные ценности, был взят на небо спустившимися оттуда инопланетянами.

— И в каком месте это произошло? — без малейшего удивления спросил сыщик.

— Не имею понятия, — пробасил майор. — Я ведь об этом слышал не из первых рук, а хорошо если из восьмых.

— Александр Иваныч, вы сказали — "грузовик, похожий на тот". А что, он чем-то отличался от других грузовиков? — продолжал Василий свои расспросы.

— Номером, — кратко ответил Селезень. — Судя по накладной, директору музея Козицкому был выделен грузовик "Зил-130" номер 33–33 МОР, и именно такие цифры были у машины, вознесенной на небо. Впрочем, все это бабские сказки. — Было видно, что даже невероятные приключения в Царь-Городе и в Белой Пуще ничуть не поколебали уверенность майора в том, что чудес на свете не бывает.

— Сказки-то сказки, — заметила Надя, — но, насколько я поняла, это единственный случай, когда грузовик после выезда из города хоть как-то "засветился".

— Пожалуй, что так точно, — согласился майор. — Но это все, чем я могу помочь вашим поискам. Ну, разве что черкну парочку рекомендательных писем в Старгород, чтобы вас приняли ласково и оказали всевозможное содействие, ежели вы туда отправитесь… А это у вас что — альбом с картинами? Неужто тот самый?

— Да, там Врубель и еще многое другое, — ответил Василий, доставая альбом. Тот был столь широкоформатен, что в портфель сыщика целиком не помещался.

— Позвольте взглянуть. Да, редкий экземпляр. — Майор перелистал несколько страниц и остановился на иллюстрации, изображавшей жениха Тамары в национальной воинской одежде. — Да, так я и думал, — с некоторым разочарованием проговорил Селезень. — Именно так я и предполагал.

— В каком смысле? — удивилась Чаликова. Майор Селезень вместо ответа зачитал стихи под репродукцией:

- Кстати, я раньше на все сто был уверен, что Карабах — это фамилия конезаводчика, — заметил майор. — А о том, что это такое на самом деле, узнал только году так в восемьдесят восьмом. Нет, все же так писать нельзя! И иллюстрировать тоже негоже.

— А в чем дело? — пожала плечами Надя. — Прекрасные стихи. И иллюстрация неплохая…

— Так-то так, — отложил альбом Селезень, — но что получается? И Тамара, и Демон — это личности незаурядные, наделенные могучим духом и высокими страстями, а жених Тамары — просто ничтожество, о котором как о человеке и сказать-то нечего? Только о его сабле да ружье да о коне!

— Выходит, что так, — согласился Дубов.

— Нет, не так! — стукнул кулачищем по скамейке майор Селезень. — Почему-то считается, что раз военный — значит, солдафон или полный кретин. Ну ладно, Врубель его изобразил так же, как в поэме, но Лермонтов-то что? Он ведь сам был офицером, а так пренебрежительно пишет о человеке с ружьем! Или возьмем "Песню про купца Калашникова": купец — благородный человек и образцовый семьянин, а царский опричник — негодяй и прелюбодей… Нет, может быть, поэтом он был и неплохим, но настоящим патриотом не был. Вот скажите пожалуйста: когда мордавско-придурильский конфликт разгорелся, кого позвали — высокодуховных художников? яйцеголовых профессоров? Нет — позвали тупого вояку Селезня. И он, этот примат в майорской фуражке, навел мир!.. Ну ладно, чегой-то я маленько зарапортовался. Бывает, знаете, когда до глубины души проймут. У майоров, видите ли, тоже душа есть. — И, уже успокоившись, Селезень добавил: — А вообще-то вы будьте поосторожней. С чертовщиной свяжешься, так потом не развяжешься. Лермонтов "Демона" написал — и погиб в расцвете лет. А Врубель так и вовсе с крыши съехал… Ну, бывайте, — резко прервал майор содержательную беседу и двинулся к своему "Джипу", оставив Надю и Василия переваривать новую информацию.

— Да, ребята! — внезапно обернулся Селезень. — Если наклюнется еще какое-нибудь интересное приключение, не забудьте про меня.

— Всенепременно, Александр Иваныч! — улыбнулся Василий, и "Джип", взревев мотором, сорвался с места.

— Да, Наденька, похоже, надо ехать в Старгород, — проводив взглядом машину Селезня, резюмировал Дубов. — Здесь мы ничего толком не узнаем. Предлагаю отправляться завтра с утра.

— Да, так и сделаем. Но сегодня я хочу заглянуть еще в одно место.

— В какое?

— В Кислоярский музей. Шансов, конечно, немного, но вдруг его работники что-то расскажут про своего коллегу Козицкого.

— Может быть, — без особого энтузиазма отозвался Василий. — Ну хорошо, вы идите в музей, а я пока начну собираться в дорогу.

***

Директриса Кислоярского городского музея Тамара Михайловна Свешникова встретила Чаликову очень любезно, а узнав о целях ее визита, даже попросила секретаршу никого к ней в кабинет не пропускать и не соединять, если вдруг паче чаяния кто-то позвонит.

— Знаете, госпожа Чаликова, а ведь вы не первая, кто приходил ко мне по этому делу, — говорила Тамара Михайловна, проницательно поглядывая на Надю. — Одна дама уже интересовалась, но я предпочла с нею не слишком откровенничать. Но вам я расскажу все, что мне известно, хотя, по правде говоря, и известно мне не слишком-то много.

— Что за дама, я уже догадываюсь, — заметила Надя. — Но почему именно ко мне такое доверие?

Директриса чуть смутилась:

— Видите ли, у меня нет уверенности, если так можно выразиться, в чистоте замыслов госпожи баронессы фон Ачкасофф. А вы — другое дело, тем более что действуете не совсем сами, а вместе с Василием Николаевичем Дубовым, не так ли? — Надя кивнула. — А уж господина Дубова я давно знаю за исключительно честного и бескорыстного человека. Между прочим, однажды он уже помог обогатить нашу коллекцию необычайно ценным экспонатом…

— Тамара Михайловна, может быть, вы были знакомы со своим Старгородским коллегой Всеволодом Борисовичем Козицким? — спросила Надя. — Что это был за человек?

Госпожа Свешникова на минутку задумалась:

— Н-нет, лично с ним знакома не была, может, и видела когда на слете музейных работников. Но все наши общие знакомые, искусствоведы и музейщики, говорили буквально в один голос — умница, эрудит, специалист в самых разных областях искусства, полиглот… А когда начались военные действия, Козицкий прислал мне письмо, в котором спрашивал совета, что делать с ценностями Старгородского музея.

— Письмо сохранилось? — спросила Надя.

— Да нет, Всеволод Борисович прислал его, что называется, с оказией и просил по прочтении сжечь, а ответ послать с той же оказией. Он писал, что готовится к эвакуации музейных ценностей из Старгорода, и спрашивал, смогу ли я разместить их у себя в музее. Естественно, я написала, что согласна и сделаю все, что только смогу, чтобы музейные экспонаты были в целости и сохранности. Но даже не знаю, успел ли он получить мой ответ, так как вскоре все ценности были вывезены из Старгорода и исчезли вместе с директором.

— Тамара Михайловна, а почему он собирался их вывезти именно в Кислоярск? — спросила несколько удивленная Надя.

— Ну что ж, — чуть дрогнувшим голосом сказала директриса, — я вам открою все, что мне известно, до конца. Но убедительно прошу в случае чего на меня не ссылаться. Всеволод Борисович писал, что, по его сведениям, Придурильские власти намерены продать картины Врубеля куда-то на Запад, а на вырученные деньги приобрести партию оружия. Естественно, Козицкий не мог допустить, чтобы искусство служило войне и смерти. Более того, он был одним из немногих, кто во времена военно-патриотической истерии имел мужество открыто выступать за мирное разрешение мордавско-придурильского конфликта. И потому опасался, что власти могут в любой момент снять его с должности "за пацифизм и измену Родине" и поставить послушного им человека. Оттого-то он так и торопился с эвакуацией. Но это не для протокола, — еще раз подчеркнула Тамара Михайловна. — И вот еще один момент — скорее всего, он не имеет никакого отношения к вашим разысканьям, но имеет некоторое отношение к содержанию исчезнувших картин Врубеля.

— Да, это весьма любопытно. — После таких откровений госпожи Свешниковой Наде уже было бы не совсем удобно не проявить должной заинтересованности даже в том вопросе, который ее в данный момент не слишком волновал.

***

Пока Чаликова беседовала с директрисой музея, Дубов сидел у себя в сыскной конторе и составлял список предметов, который нужно взять с собой в поездку. В отличие от неутомимой путешественницы Нади, Василий редко выезжал на дальние расстояния из родного Кислоярска, тем более — на собственном "Москвиче". Когда детектив записывал пункт сто двадцать восьмой — зубную щетку и мыло — зазвонил телефон. С видимым неудовольствием оторвавшись от своего списка, Василий поднял трубку:

— Дубов у аппарата.

— Привет, Василий Николаич, это Ерофеев, — раздался в трубке голос туристического бизнесмена. — Помните наш разговор за обедом?

— Уточните, какой именно — о летающих тарелках, туристическом бизнесе или Лох-Несском чудовище?

— Да нет, о Придурильском музее. Если вас это все еще интересует, то я к вам сейчас пришлю одного человечка.

— Что за человечек? — стараясь не выдать волнения, как можно более равнодушно спросил сыщик.

— Да мой шофер. В смысле, водитель автобуса из Старгородского филиала моей турфирмы — он сейчас как раз прибыл из рейса. Я его решил расспросить о том деле — может, он чего слыхал о своем коллеге, что вывозил музейные экспонаты вместе с директором. И знаете что оказалось?

— Что он был с ним знаком?

— В известной степени, — не без гордости сообщил Ерофеев. — А если точнее — это он сам и есть.

— Кто? — подскочил на стуле детектив. — Тот самый водитель?!

— Ну да, — подтвердил Ерофеев. — Ну так как, прислать его к вам?

— Непременно! — воскликнул Василий. — И чем скорее, тем лучше!

***

- Совсем недавно я получила письмо на адрес музея, — продолжала госпожа Свешникова, — вернее, это даже не столько письмо, сколько небольшая искусствоведческая статья, которую я передала в газету "Литература и искусство". Обещали напечатать…

— А о чем статья? — опять-таки больше из вежливости поинтересовалась Чаликова. Тамара Михайловна извлекла из стола почтовый конверт, а из конверта — сложенный вдвое листок, и протянула его журналистке. Вот что там было написано:

"Когда большой художник пишет картины к произведению большого писателя, то это уже не просто иллюстрирование, а нечто гораздо большее. Мне было очень интересно проследить это явление на примере "Демона" поэта Лермонтова и художника Врубеля, причем в динамике, в развитии. Оба мастера работали над поэмой и серией картин долгие годы и создали несколько вариантов — известны как ранние "очерки" лермонтовского Демона, так и картины молодого Врубеля, которые я видел несколько лет назад в Старгородском музее. Цель моего исследования — не сравнивать ранние и поздние варианты, а проследить сам процесс, как оба автора постигали глубины затронутых ими вопросов. Не уверен, что мне это удалось в полной степени — ведь для того чтобы судить о творчестве столь великих мастеров, надо и самому быть незаурядной личностью. Однако буду очень вам признателен, если вы поспособствуете публикации моей статьи. С глубоким уважением, Сидоров".

— Статья показалась мне очень интересной, хотя и довольно спорной, — пояснила Тамара Михайловна, — и было бы совсем неплохо, если бы "Литература и искусство" ее опубликовала. У меня у самой появились кое-какие мысли по этому поводу, но жаль — не смогу ими поделиться с господином Сидоровым.

— А что, обратного адреса нет? — удивилась Надя.

— Увы, — развела руками директриса. — видите, здесь только штамп, да и тот какой-то устаревший: "ПОЧТА СССР П/О СУББОТИНО".

— Разрешите мне пока взять конверт, — попросила Надя. — Может быть, Василий Николаевич сможет установить, что это за "Субботино".

— Да, пожалуйста, — кивнула директриса. — Как, вы уже уходите? А я хотела чайком вас напоить…

— Извините, Тамара Михайловна, я должна подготовиться к отъезду, ведь завтра мы отправляемся в Придурильскую республику — попытаемся что-нибудь выяснить на месте. Спасибо вам за помощь!

— Желаю удачи, — совершенно искренне сказала госпожа Свешникова.

***

Василий с нетерпением ждал водителя автобуса — и вскоре в дверь постучали.

— Да-да, пожалуйста! — крикнул сыщик. В кабинет вошел невысокого роста коренастый парень лет на вид двадцати пяти или чуть старше.

— Ну вот, пришел, — сказал он, неловко встав в дверях.

— Да вы проходите, присаживайтесь, — засуетился Дубов. — Рассказывайте, рассказывайте скорее!..

— Да чего там рассказывать, — совсем смутился водитель. — Я ведь только до омоновского поста доехал, а там мне эти гады так наваляли — два ребра сломали, сотрясение мозгов, и ни черта не помню.

— Погодите-погодите, — прервал Василий, — что за гады?.. Кстати, как вас звать-величать?

— Костя.

— Давайте, Костя, с самого начала. Значит, вы помогли директору музея Козицкому погрузить музейное имущество в грузовик и поехали. Так?

— Так, — кивнул Костя. — Дядя Сева сказывал, что это очень ценные вещи и что их нужно вывезти подальше из города.

— Дядя Сева? — удивился Василий. — Вы что, его племянник?

— Да нет, просто сосед по коммуналке. Я его с детства знал.

— Но вы профессиональный водитель?

— Ну, тогда я как раз на права сдал. А Сева позвонил и сказал — срочно нужна твоя помощь.

— Ну и куда вы должны были ехать? — продолжал выспрашивать сыщик. — Всеволод Борисович говорил о конечной цели?

Костя на минутку задумался:

— Да нет, говорил только, что надо подальше из Старгорода, где не бомбят. А куда — не сказал. Должно быть, и сам толком не знал.

— Ну хорошо, — Василий попытался зайти с другого конца, — а много ли было в баке бензина? Например, до Кислоярска хватило бы?

— До Кислоярска? — прикинул Костя. — Пожалуй, хватило бы.

— А в каком направлении вы поехали — помните?

— Почему не помню? Такое разве забудешь — в восточном. Там нас при выезде из города омоновцы и тормознули. Выволокли из машины и стали бить.

— За что? — изумился Дубов. Костя глянул на него с недоумением:

— Да омоновцы потому что. Спасибо еще, хоть не убили. Я уже потом только в больнице очухался, доктор сказал — перелом двух ребер и сотрясение мозга. И ничего не помню.

— А куда девался грузовик — тоже не знаете? — уже почти безнадежно спросил Дубов.

— Ну я ж говорю — сознание потерял, — ответил водитель. — А грузовика этого я больше не видел. И дядю Севу тоже. Хороший был мужик, жаль, что погиб.

— Как погиб? — тряхнул головой Василий. — Ведь про него известно только то, что он пропал без вести!

— Погиб, — совсем повесил голову Костя. — Такого человека убили!

— Постой-постой, почему ты так уверен, что Всеволод Борисович Козицкий погиб? — продолжал допытываться Дубов.

— Так ведь в газете об этом писали! — объяснил Костя. — Мол, погиб, но не отдал достояние Республики мордавскому агрессору…

— А, ну если в газете — то уж конечно, — тяжело вздохнул детектив. — Ну ладно, Костя, спасибо за помощь, не буду больше тебя терзать, но оставь свои координаты — если что, я к тебе еще обращусь.

— А что, завсегда пожалуйста, — откликнулся Костя. — Буду рад помочь.

***

Вечером, когда вещи в дорогу были собраны, Василий Дубов и Надежда Чаликова сошлись на "военный совет" в гостиной дубовской квартиры — а квартира эта занимала второй этаж особняка на Барбосовской улице, принадлежащего вдове банкира Лавантуса Софье Ивановне. Приглашен был и доктор Владлен Серапионыч — его советы, подкрепленные опытом и житейской мудростью, не раз помогали Василию в его запутанных расследованиях. А то дело, ради которого Дубов и Чаликова собирались с утра отправляться в Старгород, было именно таким — запутанным и требующим опыта и житейской мудрости.

Надя и Василий рассказывали друг другу и Серапионычу о том, что узнали за день, а доктор с непроницаемым лицом попивал чаек, одновременно разглядывая альбом Старгородского музея, и время от времени что-то записывал на листке бумаги.

Выслушав сообщения журналистки и детектива, доктор отложил альбом:

— Ну что ж, можем подвести некоторые общие итоги. Первое — давайте определимся, в каком направлении директор вывозил музейные ценности?

— В восточном! — уверенно заявил Василий. — Ведь Костя это очень хорошо помнит.

Серапионыч покачал головой:

— Я ни в коей мере не ставлю под сомнения слова Кости, — доктор заглянул в свои записи, — подтверждающиеся сведениями майора Селезня, но никак нельзя скидывать со счетов и письмо Козицкого к его кислоярской коллеге Тамаре Михайловне, где он вентилировал возможность эвакуации ценностей в Кислоярск. И в заявке на грузовик, которую отыскала баронесса фон Ачкасофф, директор писал о перевозке ценностей в северном направлении — это еще не Кислоярск, но уже в сторону нашей границы.

— Действительно, полная путаница, — заметил Василий.

— И кругом тупик, — добавила Надя. — Выходит, так — на грузовик напали омоновцы, водитель пострадал, но остался жив, а грузовик вместе с директором исчез бесследно. Если, конечно, не считать его вознесения на небеса во время бомбежки…

Серапионыч отпил чаю:

— Само собой напрашивается следующее объяснение. Директор Козицкий хотел во что бы то ни стало спасти музейные ценности, а власти Придурильской республики собирались их продать и купить оружие. Догадываясь о планах властей, директор вместо ранее заявленного северного выехал в восточном направлении, с тем чтобы дальше действовать по обстоятельствам. Ведь даже водителю, которого Козицкий лично знал и которому мог доверять, он не сказал, куда собирается ехать. Скорее всего не из скрытности, а просто потому что сам не знал. Однако перехитрить власти директору не удалось — на восточном выезде грузовик задержали омоновцы, водителя нейтрализовали, ценности передали по назначению, а уж о судьбе Козицкого можно только догадываться…

— Да, эта версия выглядит очень правдоподобно, — вздохнул Дубов. — Но если картины действительно продали куда-то на Запад, или куда бы то ни было, то почему о них до сих пор ни слуху ни духу?

— Ну, почему же ни слуху ни духу? — возразила Чаликова. — Вот господин Сидоров из села Субботино до сих пор о них исследования сочиняет… Ну, насчет Сидорова — это я шучу, но во всем мире существуют такие, с позволения сказать, искусстволюбы, которые анонимно скупают произведения и держат их в своих особняках. Возможно, картины Врубеля попали к одному из них. Но, как бы то ни было, в одном ваша версия имеет очень весомое подтверждение — вскоре после эвакуации музея резко активизировались военные действия и придурильские войска перешли в наступление. Может быть, Врубель помог.

— А все-таки картины удивительные, — протянул Серапионыч и продемонстрировал Дубову и Чаликовой репродукцию "Демона в полете", открывавшего "демонскую" серию. — Не говорю уж о стихах:

- Изумительно! — совершенно искренне произнесла Надя. — Только погодите, Владлен Серапионыч, ведь начало поэмы звучит немного по-другому… Сейчас вспомню:

- Одну секундочку! — вскочил Дубов из-за стола и стремглав выбежал из комнаты.

— Что это с ним? — подивился доктор. — Неужели чайное отравление?

Однако Надежда не успела ничего ответить, поскольку в гостиной вновь появился Дубов. В руках он держал объемистый том.

— Вот достал у Софьи Ивановны, — пояснил Василий. — Сочинения М.Ю. Лермонтова, издание Ф. Павленкова, 1905 год. И вот смотрите: сначала — "Демон. Восточная повесть". А потом — первый, второй, третий и четвертый очерки "Демона". — Детектив раскрыл страницу, где начинались "очерки". — Так-так-так… Вот, пожалуйста, второй очерк "Демона":

- Печальный Демон, дух изгнанья,

Блуждал под сводом голубым,

и так далее. Датируется 1830 годом. Доктор, там не сказано, кто конкретно составлял альбом и подбирал стихи к картинам?

— Да нет вроде, — откликнулся Серапионыч, рассмотрев выходные данные альбома. — Можно только предполагать, что в его создании более или менее активно участвовал и сам В.Б. Козицкий. Во всяком случае, его фамилия значится в редакционной коллегии. Однако никак не выделена, а стоит в общем списке по алфавиту.

— Скажу вам одно, — констатировала Надя. — Кто бы ни подбирал стихи к иллюстрациям, но у искусствоведа-любителя господина Сидорова из почтового отделения Субботино уже был предшественник.

— В каком смысле? — не понял Дубов.

— В смысле сопоставления ранних и поздних вариантов у Лермонтова и Врубеля.

— Да, чудные картины, — продолжал между тем Серапионыч. — Вот особенно эта — "Тамара в гробу". Я видел ее широко известный вариант, но он как-то того… не убеждает. А этот я бы охотно повесил у себя в морге!

Произнеся эти бессмертные строки, Серапионыч отложил альбом и подлил в чай еще немного жидкости из скляночки:

— От этой картины исходит какая-то энергия, даже от репродукции! Я так и чувствую, что отлетевшая душа Тамары еще витает где-то рядом и рыдает о разлуке с телом… В позднем варианте, мне кажется, Михаил Александрович будто бы устыдился своей сентиментальности и как-то затушевал эти мотивы, но здесь они так чисты и пронзительны… — Обмакнув глаза платочком, доктор встал из-за стола. — Пойду помаленечку… Да, вот еще что, — добавил он уже в дверях, — чуть не запамятовал. Это, конечно, к делу не относится, но я сегодня звякнул в Старгород одному своему знакомому журналисту. Думал, может он чего слышал.

— Ну и как? — заинтересовалась Надя.

— Да не особо. То есть он, может, что-то и знает, да только не стал бы по телефону рассказывать. Я тут, понимаете ли, забыл немножечко, в какой стране он живет. Это мы тут болтаем, что попало, где попало и с кем попало, а там… Э, да вы сами знаете. Но кое-что он мне все же поведал. Оказывается, из Козицкого там сейчас делают что-то вроде национального героя. Присвоили ему посмертно звание героя Придурильского труда и поставили бюст перед бывшим музеем, даром что теперь там уже располагается не музей, а ихний Совет по государственной безопасности. На торжественном открытии сам президент Смирнов-Водкин речь толкнул! Книжка вышла — "Повесть о настоящем патриоте". Про то, как Козицкий, попав в окружение, взорвал себя вместе с грузовиком, чтобы только музейные ценности не попали к страшным и кровожадным мордавцам. И будто бы последними его словами были: "Отечество! Тебе я жертвую собой!". Ну и все такое прочее… Это я к тому, что ваши поиски истины в Старгороде будут очень затруднены — вряд ли это понравится Придурильским властям, которые истину уже установили раз и навсегда… Ну, счастливого пути. — И доктор, поправляя съехавший набок галстук, вышел из гостиной.

Глава вторая Холм Демонов

Рано утром Василий и Надежда выехали из Кислоярска на синем "Москвиче" Дубова, а уже к полудню благополучно достигли Придурильской границы. И если проверка на родной Кислоярской таможне носила чисто формальный характер, то перед вагончиком Придурильской таможни стояло несколько автомобилей. Их не очень умело, но старательно "шмонали" парни в залатанных камуфляжных нарядах.

— Ну, это надолго, — вздохнул Василий.

— На час, не больше, — профессионально прикинула Надежда. — Вася, кто это там?

— Где? — переспросил Дубов.

— Видите, физиономия в окне, — указала Надя на таможенный вагончик.

— Это что, та рожа с бородой? — пригляделся детектив. — Ну и мордоворот, я бы с таким предпочел ночью не встречаться. — И, подумав, добавил: — Да и днем тоже…

— А вы его не узнали? Это ведь сам Мстислав Мыльник, командир Кислоярского ОМОНа!

— Так он же в розыске! — вырвалось у Дубова.

— У вас в розыске, — уточнила Чаликова, — а здесь он уважаемый человек, хотя наверняка живет под чужим именем. Тут это распространено — бывшие омоновцы чуть не со всего Союза в Придурильской Республике занимают высокие посты, вплоть до министров, но под вымышленными фамилиями, и все знают, кто они такие, но никто ничего поделать не может.

— А что же Мыльник?

— Ну, после бегства из Кислоярска он успел отличиться и в Старгороде…

— Тогда он должен что-то знать и по нашему делу! — вскочил Дубов, едва не стукнувшись о потолок "Москвича". — Мы должны его "расколоть", другого такого шанса не будет!

Надя скептически покачала головой:

— Опасно. Боюсь, это не мы его расколем, а он нас к стенке поставит.

Но Василий уже вылезал из машины:

— Я знаю, как его прищучить! Подождите меня здесь.

— Нет-нет, я с вами, — решительно возразила Надя. — Помирать, так вместе!

Мстислав сидел за столом в более чем скромном кабинете начальника таможни и с мрачным лицом чистил револьвер.

— Чего надо? — грубо спросил он, увидев незваных гостей.

— Мы к вам по важному делу, — заявил Дубов и многозначительно понизил голос: — Господин Мстислав Мыльник.

— Чего? — вскинулся начальник таможни. — Моя фамилия Мясников, ясно?!

— Ясно-ясно, — хмыкнул Василий. — Это производная от вашего прозвища "Кислоярский мясник", не так ли?

— Пристрелю, суки! — Мстислав вскочил из-за стола и наставил револьвер прямо на Дубова. Тот и бровью не повел:

— Стреляйте, пожалуйста. Но это ровным счетом ничего не изменит.

Тут в разговор вступила Чаликова:

— Господин… ну хорошо, пусть будет Мясников, вы, конечно, можете нас застрелить, но в ваших же интересах сперва нас выслушать.

Пересилив себя, Мстислав опустился на стул и швырнул револьвер в шуфлятку стола:

— Говорите!

— Вы, конечно, не в курсе перипетий международной политики, — начал Дубов, — но я хотел бы вам кое-чего сообщить. Кислоярское руководство желает получить омоновца Мстислава Мыльника для организации показательного процесса, благо материалов хватает на три "вышки". Придурильская Республика испытывает хронические трудности с продуктами. И вот наши и ваши руководители договорились продать вас за тонну зерна…

— Что-о?!!! — взревел Мстислав. — Да я им, сукам, верой и правдой… А они — сами стали министрами да генералами, мэрами да херами, а меня поставили на эту вонючую таможню!..

— И ясно почему, — подхватила Надя. — Просто так выдавать вас для них было бы слишком уж "западло", вот они и предложили Кислоярскому руководству: если сможете найти Мстислава, то забирайте.

— Я — частный детектив Дубов, — не без гордости представился Василий, — и именно мне поручено ваше разыскание. А то, что вас назначили начальником таможни именно на Кислоярскую границу — так это ваши паханы просто вас подставили, чтобы мы вас быстрее нашли. Неужто не понятно?

— Понятно, — процедил Мстислав. — И что, вы явились меня арестовывать? Посмотрим, как вы это делать будете…

— А мы и не собираемся вас арестовывать, — заявил Василий. Мстислав от неожиданности раскрыл рот:

— Почему это?

— Видите ли, лично мне, то есть гражданину Дубову, совершенно безразлично, будет ли государственный преступник Мстислав Мыльник сидеть в Кислоярской Централке, или гражданин Мясников продолжит исполнять должность начальника таможни. Мне нужно нечто совсем иное…

— А, ну понятно, — нервно подергал себя за бороду Мстислав. — Вам нужны деньги. Должен вас огорчить — я беру не деньгами, а продуктами. Но я подарю вам нечто большее, чем деньги или продукты — я подарю вам жизнь.

— В каком смысле? — не поняла Чаликова.

— Так и быть, не стану вас расстреливать.

— Ну спасибо, — покачал головой Дубов. — Слыхал я, что омоновцы — неблагодарный народ, но до такой степени…

— Погодите, — вновь вмешалась Надя, — одну минуточку, господин Мсти… Мясников. Вы участвовали в нападении на грузовик 33–33 МОР при восточном выезде из Старгорода?

— Не в нападении, а в контрольной проверке, — поправил Мстислав. — Я не бандит какой-нибудь.

"А кто же?" — чуть не вырвалось у Дубова. Вслух же он сказал:

— Значит, участвовали. И какова судьба его содержимого и сопровождающих?

— А то вы сами не знаете! — ухмыльнулся Мстислав.

— Знаем, — кивнул Василий. — Знаем, что после вашей "контрольной проверки" водитель грузовика оказался в больнице с ушибами и с сотрясением мозга. Нас интересует судьба музейных ценностей и директора Козицкого.

— Какого еще директора, — зло глянул Мстислав на Дубова и Чаликову. — Мне сказали, я сделал. А что они там везли — не моя забота.

— Ну и что же вы сделали? — нетерпеливо спросил детектив.

— Что надо, то и сделал, — отрезал Мстислав. — Шлепнул на месте за оказание сопротивления. Согласно законам военного времени.

— А грузовик?

— Ну что вы ко мне пристали?! — не выдержал Мстислав. — Что, если я вас на месте не пристрелил, так вы уж меня тут доставать, блин, будете? Вон отсюда! — Так как рука омоновца недвусмысленно полезла в стол за револьвером, то Дубов с Чаликовой предпочли более не искушать судьбу и покинули вагончик. Уже на улице они увидели, как Мстислав высунулся из окна и крикнул своим подчиненным:

— Эй вы там, пропустили синий "Москвич"!

***

Мстислав походил по вагончику из угла в угол. Потом сел за стол, посидел. Вскочил, извлек из сейфа бутылку водки и прямо из горлышка отпил грамм сто. Закурил сигарету. И вот теперь, похоже, решился. Он высунулся из окошка и крикнул:

— Эй, ребята! Все живо сюда!

Когда все шестеро его товарищей по оружию собрались в комнатушке, Мстислав сказал короткую речь:

— Братва. Эти козлы из Старгорода хотят нас подставить. Они там, суки, собираются нас за башли сдать Кислоярским гадам. А какой у них на нас зуб, не мне вам объяснять. — Как и положено гениальному оратору, Мстислав выдержал паузу и продолжил: — А вот хрен им. С нами такие приколы не ломятся. Не на тех напали. Есть тут, братва, у меня одно толковое дело на примете. Бабки хорошие обещают, и пострелять можно будет вволю. Не то что здесь киснуть. Так что лично я отсюда сматываюсь. Кто со мной? Все? Тогда по коням!

Похватав свои нехитрые пожитки, бывшие таможенники, а ныне вольные стрелки, высыпали из вагончика. Как раз возле шлагбаума стоял микроавтобус "Латвия". Весело размахивая автоматами, солдаты удачи выкинули шофера и, погрузившись внутрь, покатили навстречу приключениям.

Через некоторое время к открытому шлагбауму подъехал грузовик.

— Куда это они запропастились? — спросил старый водитель своего молодого напарника.

— А может, проедем, пока их нет? — предложил тот. — Десять долларов сэкономим.

— Эх, пацан, ты этих живоглотов плохо знаешь, — отмахнулся старый. — Они тут где-нибудь неподалеку засели. И только мы поедем, они и наскочат.

— Ну и что? — спросил молодой.

— А то, — многозначительно отвечал старый. — Пришьют нам незаконный переход границы и отберут весь груз. Вот что.

И тут из кустов появился водитель "Латвии", отсиживавшийся там с перепугу.

— А, ну вот один и ползет, — сказал старый.

— А почему он не в форме? — удивился молодой.

— Какая там форма, — усмехнулся старый, — они одеваются во что у нас, шоферюг, отнимут.

— И оружия при нем нет? — все продолжал расспросы молодой.

— Пропил, наверно, — пожал плечами старый. — Хватит трепаться, давай десятку сюда. Может, без шмона обойдется.

А водитель "Латвии", подойдя поближе, обратился к старому шоферу:

— Мужик, слушай, подбрось до Кислоярска.

— Ну что ж, это можно, — спокойно отвечал старый, протягивая десять долларов. — Ну так ты нам сначала печать шлепни, и поехали.

— Мужики, — опешил тот, — да я простой водила! Какая у меня печать?

— Ладно, — осклабился старый, — брось дурака валять. Больше десятки у нас все равно нет.

— Да вы не поняли, — уже занервничал водитель "Латвии", — я тут случайно застрял. Таможенники на моем микрушнике уехали…

— Как тебя зовут? — деловито осведомился старый.

— Руслан. А что?

— Ну так вот, Руслан, — спокойно продолжал шофер, — больше денег у нас нет. Хочешь, можем блок сигарет дать?

— Да на хрена мне ваши сигареты!.. — разозлился Руслан.

— Ну, не нужны сигареты, бери десять долларов, — невозмутимость старого шофера была непробиваемой.

Руслан с досадой обернулся по сторонам, и его взгляд уперся в вагончик. В его голове мелькнула мысль: "А, была не была! Возьму-ка я там печать. Шлепну ее в их бумагах, и дело с концом".

Сказано — сделано. Печать нашлась в открытом сейфе рядом с початой бутылкой водки. Руслан отхлебнул из нее маленько для храбрости. Но когда он вышел из вагончика, у шлагбаума уже стояли еще два грузовика и один автобус. И не успел он поставить печать старому шоферу, как к нему подскочили другие водители:

— Начальник, почему задерживаешь?

Уже через час Руслан сидел на вынесенном из вагончика стуле. И шлепал печатью в подставляемые ему бумаги совершенно не глядя. Лишь вежливо осведомляясь:

— Наркотики и порнографию не везете?

Все, конечно же, отвечали отрицательно, но некоторые сразу же прибавляли еще десять долларов. Время от времени Руслан прикладывался к бутылке "Метаксы", оставленной водителем экскурсионного автобуса. И закусывал копченой колбасой от водителя рефрижератора. А карманы его куртки оттопыривались от мелких долларовых купюр, которые ему совали, хотя он и честно отказывался.

— Наконец-то порядок на таможне навели, — говорили водители, отъезжая от пропускного пункта. Они не знали, что за это им надо благодарить частного детектива Дубова. Впрочем, и сам Дубов об этом не знал.

***

Синий "Москвич" неспешно катился по неровной дороге. Кругом простирались унылые Придурильские пейзажи, изредка прерываемые рекламными щитами, прославляющими достижения Республики под мудрым руководством Президента и правящей партии и призывающими граждан отдать все силы для победы Великих Идеалов.

— Боюсь, Вася, что после откровений Мстислава наше путешествие уже не имеет значения, — заметила Чаликова. Дубов отрицательно покачал головой:

— Мстислав или врет, или недоговаривает. А может быть, говорит некую полуправду, из которой еще нужно извлекать рациональное зерно. Вспомните: он легко признался, что "шлепнул" Козицкого, но взвился, когда его спросили о грузовике.

— Просто нервы не выдержали, — возразила Чаликова.

— Возможно, — не стал спорить детектив. — Но разговор на эту тему был ему очень неприятен. Почему? Ведь, казалось бы, для него это — только эпизод, одно из многочисленных преступлений, не более.

— Васенька, я посоветовала бы вам ехать чуть побыстрее, — помолчав, сказала Надя.

— Зачем? — беззаботно откликнулся Дубов. — Мстислав нас пропустил без очереди, так что до вечера сто раз успеем…

— Да нет, дело в другом. Я боюсь, как бы Мстислав не понял, что мы его просто брали "на пушку" и не снарядил за нами погоню. И вообще, нам не мешало бы на некоторое время куда-нибудь свернуть. Так, на всякий случай.

— Согласен, — кивнул Василий, — да куда тут свернешь? Уже час едем, и никаких ответвлений.

— А вон там, глядите — какой-то указатель!

Действительно, с правой стороны к шоссе примыкала узкая дорога, на ржавом указателе в начале которой значилось: "Субботино — 5 км".

— Ну что ж, заедем в Субботино, — сказал Василий и решительно повернул "Москвич".

Дорога с каждой верстой становилась все более ухабистой и запущенной, но в конце концов привела в Субботино — бедную деревеньку, раскинувшуюся вдоль узенькой речки, за которой вдали темнели холмы.

— Вася, остановитесь, — попросила Надя, увидев идущую навстречу женщину с почтовой сумкой. Дубов притормозил "Москвич", и они вышли наружу. Женщина тоже остановилась и с подозрением поглядывала на незнакомцев. Чаликова покопалась в сумочке и извлекла письмо, которое ей оставила Тамара Михайловна Свешникова.

— Насколько я понимаю, сударыня, вы здешний почтальон? — поинтересовался тем временем Василий.

— Почтальон, — ответила женщина, переводя пытливый взор с Дубова на Чаликову. — А еще и оператор, и телеграфист, и начальник почты, и весь персонал в одном лице.

— Замечательно! — обрадовалась Чаликова и протянула конверт. — Скажите, это послано из вашего почтового отделения?

— Из нашего, — ответила связистка, едва взглянув на конверт.

— Вы уверены? — переспросил Дубов. — Мало ли Субботино в бывшем СССР?

— Это точно наше, — уверенно повторила женщина. — Видите, вторая буква "Б" чуть смазана. Уже третий год просим начальство, чтоб новый штемпель прислали…

— Может быть, вы припомните, кто отправлял этот конверт? — как бы невзначай спросила Чаликова.

— А, так это же Сидоров. Ну, наш беженец.

— В каком смысле беженец? — не понял Дубов.

— Да в самом прямом. Мордавский агрессор разбомбил его дом, вся семья погибла, он один чудом остался в живых. Вот сейчас живет у нас в Субботине.

— И что это за человек? — продолжал расспросы Дубов.

— Не, ну мужик он хороший — вежливый, непьющий, вот только… Погодите, — опомнилась почтальонша, — а чего это вы тут все расспрашиваете? Уж не Мордавские ли вы шпионы?!

Василий хотел было ответить, кто они такие, но Надя незаметно наступила ему на ногу:

— Нет-нет, мы не шпионы, мы наоборот — из… ну, в общем, из организации, которая ищет пропавших без вести. Мы тут разыскиваем одного Сидорова — может быть, это тот самый.

— А, ну так это другое дело! — обрадовалась связистка. — Но поймите меня правильно — я обязана протелеграфировать в ближайшее отделение Госбезопасности, что в селе появились посторонние. У нас ведь приграничная полоса…

— Ради бога, — безмятежно махнула рукой Надя. — Раз надо, значит надо. Просто мы хотели бы узнать побольше про вашего Сидорова — может быть, это вовсе и не тот, которого мы ищем, и тогда не стоит зря его тревожить.

— А, понимаю, понимаю, — закивала почтальонша, — это вы хорошо придумали. Только Сидоров живет очень скрытно. У нас ведь, знаете, село бесперспективное, половина изб пустуют, а он поселился в самой дальней, на отшибе. И редко куда ходит, разве только до почты.

— И на что он живет? — удивился Василий.

— А он, видать, большой ученый! — уважительно сказала связистка. — Постоянно рассылает заказные письма и бандероли, а потом ему со всего света приходят ответы и даже денежные переводы. Вот на них-то он и живет. Ну, еще на огороде кое-что выращивает.

— И куда он шлет свои письма и бандероли? — спросил Дубов.

— Да по всему свету. И во Францию, и в Италию, и в Германию… А если по бывшему Союзу — то в журналы и всякие академии художеств. Я ж говорю — профессор! Как-то спросила, чего он посылает, а он ответил шибко мудрено — мол, статьи по искусствоведению…

— И еще один вопрос, если позволите, — вновь заговорила Чаликова. — По какому документу вы ему выдаете переводы и все прочее — по паспорту или как?

— Да нет, паспорт и все документы у него пропали при бомбежке. А переводы выдаем по справке, выданной нашим местным сельсоветом взамен утерянного паспорта… Ну так как — ваш это Сидоров, или как?

— Похоже, что наш, — не очень уверенно ответил Василий, — но некоторые сомнения все же остаются.

— Мы хотели бы встретиться с ним лично, — добавила Надежда. — Как к нему пройти?

— Да очень просто. Идите вон по той улице до самого конца, и самая последняя избушка — его. Но только на машине вы туда не проедете, там даже наш тракторист Максимыч намедни увяз. Да вы оставьте ее возле почты, я уж присмотрю.

***

Преодолевая бездонные лужи, Дубов с Чаликовой медленно, но верно пробирались к избушке Сидорова. Вдруг Надя остановилась:

— Вася, а вам не кажется странным — в Италию с Францией он посылает искусствоведческие статьи с обратным адресом, чтобы получить ответ и гонорар, а в недальний Кислоярск — "из деревни от дедушки". К чему бы это?

— Может, просто забыл уточнить по рассеянности? — предположил детектив. — Хотя нет… И вообще, похоже, все сходится!

— Что сходится? — не поняла Чаликова.

— Осторожно, Наденька, не поскользнитесь. Если я не ошибаюсь, нам вон к той избушке… Добрый день, господин Сидоров! — радостно закричал Василий высокому и чуть сутуловатому человеку в старой фуфайке, который копался в огороде. Тот поднялся с грядки и подошел к полуобвалившемуся плетню:

— Чем могу служить, господа?

— Разрешите представиться. Я — частный детектив Дубов, а эта очаровательная дама — журналистка Чаликова. Мы занимаемся поисками людей, пропавших во время военных действий.

— Естественно, по запросам заинтересованных лиц, — добавила Надя.

— Любопытно, кому это понадобился Сидоров, — невесело усмехнулся огородник. Однако в его глазах за толстыми стеклами очков мелькнуло недоумение и даже легкий испуг.

— Ну, например, директрисе кислоярского музея госпоже Свешниковой, — не задумываясь ответила Чаликова. — Ее заинтересовали ваши исследования в области, так сказать, сравнительного демоноведения, и она хотела бы поделиться с вами своими мыслями.

— Искренне сожалею, что забыл указать в письме точный обратный адрес, — учтиво заметил Сидоров, — однако очень сомневаюсь, чтобы почтеннейшая Тамара Михайловна специально для этого стала обращаться к частному сыщику.

— Разумеется, — согласился Дубов. — Мы, конечно, рады, что помогли госпоже Свешниковой вас разыскать, но куда больше сами рады, что нашли вас. — И, понизив голос, добавил: — Уважаемый Всеволод Борисович.

Сидоров спокойно обвел взглядом Дубова и Чаликову и столь же спокойно произнес:

— Давайте пройдем в дом. А то негоже гостей принимать на улице.

Изнутри избушка Сидорова выглядела еще беднее, чем снаружи. Наде и Василию сразу бросилось в глаза, что вперемешку с нехитрым крестьянским скарбом повсюду лежали рукописи на многих европейских языках. А из красного угла, где в деревенских избах обычно находятся образа, глядел портрет академика Лихачева.

— Присаживайтесь, господа, — пригласил Сидоров. — Извините за беспорядок, сейчас поставлю самоварчик…

— Может быть, приступим к делу? — нетерпеливо предложил Василий.

— Да, конечно, — откликнулся хозяин. — Как я понял, когда вы назвали меня Всеволодом Борисовичем, это не было простой оговоркой, не так ли?

— Совершенно верно, — отчеканил Дубов. — Я с полной ответственностью утверждаю, что вы — бывший директор Старгородского музея Всеволод Борисович Козицкий. И не пытайтесь этого отрицать!

А хозяин ничего и не отрицал — он продолжал возиться с самоваром.

— Нам известно о вас гораздо больше, чем вы думаете, — продолжал Дубов. — Если хотите, я могу рассказать в подробностях, как вы превратились из директора Козицкого в беженца Сидорова.

Сидоров по-прежнему молчал. Но заговорила Надя:

— Погодите, Вася, но с чего вы взяли, что господин Сидоров — это Козицкий? Ведь директор музея пропал без вести, а по официальной версии — погиб…

Дубов поудобнее устроился на колченогой табуретке:

— А вот послушайте. И если я в чем-то ошибусь, то прошу вас, Всеволод Борисович, меня поправить. Когда началась Мордавско-Придурильская война, то музейные ценности, в том числе картины Врубеля, оказались под угрозой: они могли погибнуть при бомбежке либо просто быть распроданы.

— За оружие, — вставила Надя.

— За оружие и боеприпасы, — подтвердил Василий. — Но вы, Всеволод Борисович, этого допустить никак не могли, а потому начали вентилировать вопрос о переправке картин и всего прочего за кордон, а конкретно — в Кислоярск. Однако обстоятельства вынудили вас форсировать события. Но наивный маневр с целью запутать следы не дал желаемого результата — на восточном выезде из города грузовик 33–33 МОР был остановлен отрядом ОМОНа, вашего водителя Костю выволокли из кабины и принялись зверски избивать…

— Он погиб? — вскрикнул хозяин.

— Кто, Костя? Жив и здоров, — успокоил его Василий.

— Слава богу! — прошептал Козицкий. — Я до сих пор не могу себе простить, что оставил его…

— Ну, не упрекайте себя так, Всеволод Борисович, — мягко сказала Надя. — Все равно вы бы ничем ему не помогли, а ведь вам нужно было спасать коллекцию.

— Дальнейшее представляется мне так, — продолжал Дубов. — Поскольку Придурильские руководители не очень-то доверяли своим омоновцам, то им просто было дано распоряжение задержать грузовик и передать спецслужбам, без указания на характер и ценность грузов. Однако омоновцы, начав избивать водителя, так увлеклись своим любимым занятием, что даже сразу не заметили, как вы пересели за руль и уехали. А для "отмазки" перед начальством их командир Мстислав составил рапорт в том смысле, что вы оказали сопротивление и вас пришлось поставить к стенке, а грузовик сжечь. Ну или что-то в этом роде. — Василий отхлебнул чаю из треснувшего стакана и продолжал: — Именно то обстоятельство, что вас считали погибшим, а грузовик уничтоженным, и позволило вам довольно долго и беспрепятственно передвигаться по территории Придурильской республики.

— В мирное время я много ездил по Старгородскому району с лекциями и краеведческими экспедициями, — вздохнув, сказал Козицкий. — И, смею надеяться, неплохо знаю все лесные и полевые дороги. Именно по ним я доехал до этих мест, а ночью пересек Кислоярское шоссе. Тут, сразу за Субботином, находятся заброшенные полигоны — раньше они были на территории двух районов, Старгородского и Кислоярского. Но я знал, что там есть дороги, по которым можно пересечь границу… — Директор надолго замолк. Тогда слово вновь взял Василий:

— То, что вы находитесь здесь, означает одно: переправить ценности через кордон вы так и не смогли. Но это значит и другое: раз вы тут живете под чужим именем, рискуя быть разоблаченным, то ценности не погибли, а хранятся где-то поблизости. Или я не прав?

— Вы совершенно правы, господин Дубов, — спокойно сказал Козицкий. — Просто я подумал, что если вы с такой точностью воссоздали мое бегство из Старгорода, то и найти место, где я прячу музейные ценности, для вас не составит труда. А может, вы его уже знаете?

— Ну, это уж вы преувеличиваете мои способности, — чуть смутился Василий. — Я ничего доподлинно не знаю, лишь могу предполагать с большей или меньшей долей вероятности. Что касается места… — Василий на минутку задумался. — Скорее всего, это где-то на полигоне. Не так ли?

— Да, — кратко ответил Козицкий. — Я заехал на полигон, но запутался в многочисленных дорогах — ведь раньше я там никогда не бывал. А уже близился вечер, да и бензин заканчивался. Нужно было что-то делать, и я не нашел ничего лучшего, как загнать грузовик в заброшенный бункер. Но тут вдруг начался налет. Наверно, они заметили, что по бывшему полигону что-то движется, и решили на всякий случай скинуть бомбу. Должно быть, завалило въезд в бункер, и я оказался в кромешной тьме. Я и сейчас без содрогания не могу вспомнить, как шарил по стенам моего склепа и всюду натыкался на шершавый холодный камень… Но потом немного освоился и, обдирая до крови пальцы, прорыл небольшой лаз и выбрался наружу. Ну а остальное вам, должно быть, известно не хуже, чем мне. Я сказался беженцем по фамилии Сидоров, поселился здесь, в Субботине, и продолжал, по мере возможностей, научную работу. — Всеволод Борисович тяжело вздохнул. — Но теперь, как я понимаю, ей пришел конец?

— Всеволод Борисович, мы могли бы взглянуть на ваши сокровища? — спросил Дубов.

— Отчего же нет, — невесело усмехнулся директор. — Взгляните, пока можно. Очень скоро они будут распроданы, а скорее всего — разворованы, я сгину в подвалах Придурильской охранки, а вам наш президент торжественно вручит какой-нибудь орден…

— Нет-нет, Всеволод Борисович, вы нас, кажется, принимаете не за тех, — возразила Чаликова. — По крайней мере, с Придурильской охранкой мы ничего общего не имеем.

— Знаете, я уже никому не верю, — задумчиво откликнулся директор. — Но мне кажется, что вы явились не со злыми намерениями.

— Мы явились в поисках истины! — заявил Василий.

— А что есть истина? — резко обернулся к нему Козицкий. — Я веду… то есть искусствовед-любитель Сидоров ведет обширную переписку со всем светом, в том числе и с коллегами бывшего директора музея Козицкого. И наверняка многие из них догадываются, что Сидоров — это и есть Козицкий, но вида не подают, потому как понимают, что иначе… Ну да вы сами знаете.

— Да, конечно, — кивнула Надя, вспомнив зверское лицо Мстислава.

— Между прочим, я переписываюсь также с одним человеком, живущим в окрестностях Калининграда, — продолжал Всеволод Борисович. — Конечно, открыто он об этом не пишет, но из писем я понял, что он скрывает часть Янтарной комнаты. Этот человек тоже отлично понимает, что если он откроет истину, то все будет просто-напросто разворовано. Истина — это прекрасно, я сам за истину, но когда она становится личной собственностью непорядочных людей, то стоит подумать — а не придержать ли ее под спудом до лучших времен?

— Я с вами не согласен, — раздумчиво ответил Василий, — но и мешать вам не намерен… Нет, я не вправе брать на себя роль судьи.

— Вы хотели посмотреть на музейные ценности? — прервал вновь возникшее молчание Козицкий. — Что ж, я готов их вам показать. Но дождемся ночи — днем нас могут увидеть.

***

В прохладной тьме директор карабкался по осыпающемуся склону, освещая свой путь керосиновой лампой "летучая мышь". Он пыхтел, отдувался, но Василий с Надей еле поспевали за ним. Всеволод Борисович знал каждый камушек на этом склоне, и сей нелегкий путь был ему привычен. А главное — в радость. Он шел в свой Храм. А дорога, ведущая к Храму, всегда трудна, но радостна. И он служил своим богам внутри этого мрачного, поросшего корявым кустарником холма. Он знал, зачем карабкается по неверному склону, знал, зачем корпит ночами над рукописями, знал, зачем живет. И Василий мог бы позавидовать ему, если бы сам не был столь же одержимым служителем своей богини — Фемиды.

Козицкий отвернул в сторону огромный булыжник, прикрывавший мрачный лаз. Согнувшись, на четвереньках, они проникли в таинственные глубины холма. Узкая нора, по которой они ползли, казалась бесконечной. И страх наступал им на пятки — казалось, что холм сейчас осядет и погребет их под собой. И никто даже не узнает, куда они исчезли.

— Все это похоже на страшную фантастику, — сказал Василий, чтобы как-то отвлечься от охватывающего ужаса. — Теперь я не удивляюсь, что возникла легенда о похищении вашего грузовика инопланетянами.

— Эту легенду придумал я, — ответил Козицкий. — На случай, если бы кто-то случайно заметил меня на полигоне и вообще — для того, чтобы подпустить побольше туману. Ведь люди так склонны верить подобным сказкам!

И как-то внезапно лаз закончился. Василий и Надя осторожно поднялись на ноги и стали оглядываться. В неверном свете керосиновой лампы вырисовывались темные бетонные стены огромного помещения. Посредине стоял покрытый толстым слоем пыли грузовик. К его заднему борту была приставлена небольшая лесенка. Директор поднялся по ней, откинул брезент, и Надежда представила себе, что это вовсе и не грузовик Зил-130, а старинный испанский галион, груженый сокровищами исчезнувшей навсегда цивилизации. Цивилизации далекой, как Марс, и непонятной, как ацтекские письмена. Но породившей прекрасные творения искусства, которые уже непонятны вздорным и измельчавшим потомкам. Те, кто должен был наследовать эти сокровища, погрязли в стяжательстве и наживе. Тот, кто не имеет собственной культуры, не в состоянии понять и чужую. И вот остался один — хранитель не сокровищ, но реликвий прошлой культуры, тот, кто понимает, что уйдут в небытие озлобленные дикари и народится новая цивилизация, и новые люди смогут принять в свои руки, не замаранные чужой кровью и награбленным златом, дар великих предков, и возобновится связь времен. Торжественная тишина повисла в темной пещере. Всеволод Борисович как бы передал Василию и Наде часть той ответственности, которую по велению судьбы взял на себя. Ответственность перед культурой. Ответственность перед человечеством. И они почувствовали всю ее тяжесть. Василий присел на последнюю ступеньку лестницы и невидящим взором уставился в темноту. Надо было сделать выбор, такой, чтобы потом не стыдиться самого себя всю жизнь.

Глава третья Бесы

Обеды в ресторанчике "Три яйца всмятку" были уже в какой-то степени традиционными. Конечно, когда Дубов и его друзья находились в городе. И разговоры за десертом тоже велись традиционные — о всякой небывальщине. Так, на этот раз господин Ерофеев потчевал сотрапезников историей о том, как таможенники отняли у его шофера микроавтобус и укатили на нем в Кислоярск, где он впоследствии и был найден. Публика с удовольствием смеялась в том месте, где водитель ставил печать в документы всем желающим и за это ему совали деньги, так что за день он заработал более тысячи долларов. После чего ночью отправился домой на попутке. Смеялись, но не верили. Хотя и сам господин Ерофеев не особенно в это верил.

— А может, он мне и лапшу на уши повесил, — смеясь, пожимал плечами бизнесмен, — сам где-то халтуру провернул, потом приехал в город, оставил микрушник на другом конце Кислоярска и наплел мне целую историю. Хотя зачем — непонятно.

— Может, чтобы вы не узнали? — предположил Серапионыч.

— А мне-то какое дело, — снова пожал плечами Ерофеев. — Бабки заработал — молодец. Машину в гараж поставил, и гуляй вальсом.

— Нет, ну я имел в виду, — продолжал Серапионыч, — чтобы вы не узнали про его отлучку.

— Да нет, доктор, — улыбнулся Ерофеев, — машину нашли гаишники на Родниковой в тот же вечер, когда он должен был вернуться в город.

— Тогда зачем придумывать какую-то безумную историю? — обиделся на вруливого водителя Серапионыч. — Странно.

— Вот и я говорю — странно, — обратился Ерофеев к Дубову. — А вы что скажете, господин сыщик?

Дубов задумчиво покрутил ложечкой в стакане с чаем:

— Знаете ли, я как раз проезжал через эту таможню и, судя по вашему рассказу, примерно в то же время. И таможенники были на месте и, по-моему, никуда уезжать не собирались. Но дело не в этом.

— А в чем? — нетерпеливо спросил Ерофеев.

— Да в том, что эти таможенники — бывшие Кислоярские омоновцы, и сюда им соваться — полное безумие.

— Значит, соврал? — уточнил Ерофеев.

— Но с другой стороны, — продолжал рассуждать Дубов, — если он прибыл в город вовремя, даже пусть попутно подхалтурив, то зачем оставлять машину где-то на улице? Да еще и с дверями настежь и с ключами в зажигании. Ведь, если я вас правильно понял, гаишники именно из-за этого обратили на "Латвию" внимание. Я сам водитель со стажем и такой безалаберности никогда не допускал.

— А может, он был того? — предположил Серапионыч и щелкнул себя пальцем по горлу.

— Может быть, конечно, — покачал головой Дубов, — но опытный водитель выключает фары и запирает машину даже, как говорится, на "автопилоте".

— Так, значит, не врет? — снова вклинился Ерофеев.

— Хотя, может, он дал ее кому-нибудь покататься? — предположил Дубов.

— За тысячу долларов? — усмехнулась баронесса, до этого молча поедавшая вегетарианский салат. — Господи, ну и тему вы для разговора нашли! Василий Николаич, расскажите нам лучше, как вы съездили в Старгород и что вы там узнали о картинах Врубеля. Эта тайна меня куда больше занимает, нежели шоферские фантазии.

Дубов как-то неловко отхлебнул чай. Поморщился, хотя чай был неплохой — "Липтон". И наконец изрек:

— Э-э-э, — врать Великий Сыщик был не мастер, — понимаете ли, госпожа Хелена… — Тут он снова сделал паузу и хлебнул еще чайку, видимо, набираясь храбрости. — До Старгорода мы, собственно, не доехали. Машина сломалась. Старый "Москвич" — это автомобиль не для дальних поездок. — Сыщика явно "понесло". — Вкладыши коленвала сношены, а поменять их сложно. Сам я, по крайней мере, не умею. Хотя как-то однажды менял картер, когда пробил на ухабах…

Баронесса внимательно слушала всю эту чушь и даже деловито кивала головой. Ерофеев явно не понимал, что происходит, и с удивлением поглядывал на Дубова. Серапионыч же догадывался, что Василий что-то откопал и просто не хочет говорить об этом баронессе.

— А вы слышали, — пришел на выручку Дубову доктор, — к Земле летит астероид и упадет в наше Кислое море?

— А вот это интересно, — оживился Ерофеев, — туристы понаедут, ученые…

И вопрос о картинах Врубеля, к удовольствию Дубова, сошел со сцены. Только госпожа Хелена очень уж задумчиво жевала салат. Даже не замечая, что это салат доктора.

А когда обед был закончен и все вставали из-за стола и прощались до следующего раза, баронесса, пожимая руку Василия, внезапно задержала ее в своей.

— Василий Николаевич, а вы не хотите заглянуть ко мне? — проникновенно сказала она. — Посмотреть некоторые новые экспонаты.

Дубов слегка опешил — баронесса редко приглашала кого-либо к себе. И он, как бы ища поддержки, оглянулся по сторонам. Его растерянный взгляд встретился с весело блестящими из под пенсне глазами Серапионыча. И тот хитро подмигнул Дубову.

— Ну что ж, госпожа Хелена, — решился Василий, — когда вам будет удобно?

— Сейчас, — решительно сказала баронесса.

— А, ну сейчас, так сейчас, — деланно равнодушно пожал плечами Дубов. — Я уж давно мечтал ознакомиться с вашей коллекцией.

***

Жилище баронессы произвело на Василия сильное впечатление. Что, собственно, немудрено — люди с менее устойчивой нервной системой просто падали в обморок. Именно такая беда приключилась с сантехником, пришедшим прочистить раковину, забитую кофейной гущей. Увидев в прихожей мумию фараона, бедолага лишился чувств. А когда пришел в себя, обнаружил, что лежит в саркофаге, куда его заботливо перетащила госпожа Хелена. Она же хотела как лучше — саркофаг был ее кроватью. Нет, сантехник, конечно, прочистил раковину, но впредь зарекся ходить к госпоже Хелене в трезвом виде.

Дубов в обморок не падал, но ему все-таки потребовалось некоторое время, чтобы освоиться. Вскоре он начал с интересом осматриваться по сторонам, а уже через пять минут поставил под сомнение подлинность телевизора образца тридцать девятого года. Правда, в этом великий сыщик был посрамлен. Баронесса прочитала ему короткую лекцию по истории телевизионного вещания. Из которой вытекало, что еще до начала второй мировой войны велись разработки в области передачи изображения на расстоянии. Другое дело, что широкое телевизионное вещание началось лишь после окончания войны. Так что первые телевизоры были созданы в тридцатых годах, и это один из них.

И вдруг баронесса, даже не закончив лекции, перешла к боевым действиям — она схватила Василия за лацканы пиджака и притянула к себе.

— Хватит заговаривать мене зубы! — негромко, но с чувством сказала она. В ее глазах появился уже знакомый Дубову блеск, который означал, что баронесса готова "слямзить" какой-нибудь бесхозный исторический экспонат. И ее ничто не остановит.

— Василий, вы меня любите? — спросила она требовательно.

Василий был готов ко всему, но только не к этому. А потому ответил первое, что пришло в голову:

— Я вас уважаю, госпожа Хе…

— Вы что, отвергаете мои нежные чувства? — В голосе баронессы прозвучала угроза.

— Я, знаете ли, ну… — Василий не знал, что сказать. И наконец придумал: — Я предпочитаю холостую жизнь…

— А я и не покушаюсь на вашу руку, — с пафосом отвечала баронесса, — мне нужно ваше сердце!

Это прозвучало несколько по-людоедски, отчего у Василия пробежал холодок по спине. Хотя он и понимал, что госпожа Хелена просто оговорилась. А она тем временем, отпустив один лацкан, принялась нервно расстегивать пуговки своей кофточки.

— Э-э-э, мадам, давайте не будем забегать вперед, — неуверенно промямлил Василий.

Великий Сыщик не был пуританином. И, мягко говоря, не чурался прекрасного пола. А баронесса была достаточно интересная женщина в расцвете лет. И все же что-то его останавливало.

— Госпожа Хелена, — осторожно начал Василий, — если вас интересуют картины Врубеля, то… — Здесь он сделал длинную паузу, а баронесса перестала теребить пуговки.

Пауза затянулась.

— Ну так говорите же! — не выдержала госпожа Хелена.

В глазах Дубова сверкнула озорная искорка:

— …если вас интересуют картины Врубеля, то причем тут мое сердце?

Баронесса поняла, что попала впросак, и стушевалась. Отпустила пиджак. И уж совсем как-то машинально пожала плечами. Дубов не спеша направился к дверям, она его не удерживала. Госпожа Хелена стояла будто в задумчивости посреди своего дома-музея, словно сама превратившись в экспонат. Лишь когда хлопнула дверь, баронесса обернулась и, криво усмехнувшись, погрозила пальцем мумии фараона:

— Говорила же я тебе: не путай любовь с наукой!

***

Выйдя от баронессы, Дубов решил прогуляться пешком по городу. Немного проветриться и поразмыслить. И как-то совершенно незаметно ноги сами привели его на угол Матвеевской и Родниковой. То есть в то самое место, где была найдена угнанная "Латвия". Детектив по привычке размышлял: "Район, конечно, шебутной: хулиганы, пьяницы, мелкие спекулянты типа "спиртик-водочка". Но никакие террористы и путчисты здесь не обитают, такие живут в более престижных районах города. Что здесь делать наемным бандитам? Оружием тут не торгуют, по крайней мере, приличным. Развлечься? Так ведь и "приличные девочки" в этом районе не водятся. Что им здесь делать? В смысле, наемникам. Может, действительно водитель микроавтобуса что-то приврал? Хотя все равно непонятно — зачем?"

И тут плавный ход мыслей детектива был нарушен самым бесцеремонным образом — кто-то подошедший сзади закрыл Дубову глаза и спросил сладким голосом:

— Васенька, а ну-ка отгадай Сашульчика по голосу!

— Мешковский!… - простонал Дубов.

Для жителей Кислоярска этого было вполне достаточно, чтобы понять, какая чума внезапно свалилась на детектива. Для остальных же поясним. Александр Мешковский в свое время был видной фигурой в культурной жизни города. Всяческие шоу, презентации и инсталляции не обходились без его участия. А потом… А потом Мешковский начал пить. Злые языки поговаривали, что проблема в его сексуальной ориентации: мол, прекратились гонения на голубых, так они и растерялись. Это, конечно же, было не так. Просто Сашульчик потерял веру в свой талант. Это был, так сказать, затянувшийся творческий кризис, вроде самолета, попавшего в штопор. Когда уже не слушаются рули и земля стремительно приближается все ближе и ближе… А стихийным бедствием Мешковский стал благодаря своим бесконечным монологам. И спорить с ним выпившим, а выпивши он был всегда, было бесполезно, потому как он жутко обижался и начинал изображать из себя "уличную девку". Хотя настоящие уличные девки сгорели бы от стыда при виде такого поведения.

Так что у Дубова было два выхода, один другого краше: либо скандал, либо выслушать порцию бессвязной болтовни и потихонечку смыться. Василий не любил шумных и непристойных сцен, а потому предпочел второй вариант. А Мешковский уже извергал фонтаны слов, даже не интересуясь, слушают ли его:

— …А друзья называли Чайковского любовно "чайничек". И хотя у нас совершенно уснуло правосудие, "золотой век" поэзии уже позади. В связи с этим, я думаю, надо признать все же, что водка лучше виски и Тихона Хренникова. Он не умел писать письма, а я, наверное, съезжу в Австралию. Так, на недельку…

Дубов мало обращал внимания на всю эту болтовню и лишь кивал головой время от времени, стараясь изобразить заинтересованность.

— …Им, конечно, далеко до Генриха Манна, но зато какие смелые и наглые. И с автоматами. Это здорово возбуждает, — продолжал изливаться Мешковский. Дубов же при слове "автоматы" профессионально насторожился. — Всю ночь мы разговаривали. А наутро их уже не было. Как жаль, как жаль, — опечалился Мешковский и даже, похоже, решил пустить слезу, но не выжал. Что его еще больше огорчило. — Полный стол водочки, а поговорить не с кем. Может, вы заглянете ко мне, Василий Николаевич?

— Загляну, — решительно ответил сыщик, что даже на секунду сбило Сашульчика с толку. Но лишь на секунду. Думать он был не любитель, а жил лишь эмоциями.

— Вы мне всегда нравились, Василий, — с пафосом произнес Мешковский. — Вы грубоваты и малопрезентабельны, но я вас понимаю. Пойдемте ко мне. Я покажу вам письма Чайковского к Жириновскому.

***

Беспорядок в квартире Мешковского был продолжением беспорядка в его голове. Богемно, со вкусом и немного грязно. Василий знал Сашульчика и потому знал, что выудить что-либо из него можно только между первыми ста граммами и вторыми ста граммами. В этом промежутке Мешковский был более-менее вменяем. А потому, как только они сели за стол и выпили по рюмке, Дубов стал наседать на него с вопросами.

— Где это вы, Сашульчик, так разжились водочкой? — как бы невзначай поинтересовался сыщик. — Да и продуктов, я вижу, целая куча… Должно быть, нашлись богатые спонсоры?

— О, да-да, — радостно подхватил Мешковский, — такие спонсоры! Такие симпатичненькие мужчинки! — Тут Сашульчик испуганно смолк. — Ах, ведь их главный предупреждал, чтобы я молчал об их визитации!

— Вот как? — удивился Василий. Или сделал вид, что удивился. — Странно. Обычно господа спонсоры не очень-то любят скромничать — наспонсорят на полушку, а шуму… — Детектив доверительно понизил голос: — Но мне-то вы можете все рассказать, я вас не выдам.

— О да! — томно повел глазками в сторону бутылки радушный хозяин. — Если бы вы, Васенька, были поэтом, то я сбацал бы в "Железке" вашу репрезентацию, а в спонсоры непременно позвал тех противненьких мужчинок.

— А что это за мужчинки? — Василий решил идти напролом, так как знал по опыту, что еще минут десять — и Сашульчик совершенно перестанет быть пригоден к деловому употреблению.

— Ах, это такие мужчинки! — вздохнул Мешковский. — Я им так старался приглянуться — и все мои усилия не вызвали в их душах ответных поползновений. А их главненький очень заинтересовался альбомом "Обитатели Кислоярского зоопарка", а когда я его напрямую спросил, нравлюсь ли я ему, то он ответил, что предпочитает любить всяких зверушек и собирается наутро отъехать в деревню, где пленэр наполнен разными козочками, коровками, свинками, лошадками… Да вы сами поглядите!

Вскочив из-за стола, Мешковский подошел к книжному шкафу и снял с полки зоопарковский альбом, зажатый между Бхагавадгитой и перепиской Рихарда Вагнера. Однако на соседней полке вместо книг стоял запасной графинчик, отнюдь не пустой, и рюмочка. Сашульчик отложил альбом в сторонку, налил себе водочки и залпом выпил. Такого поворота Дубов никак не ожидал. Он, однако, попытался задать еще один вопрос:

— А как звали их главненького?

Но было поздно: Мешковский, игриво покачивая бедрами, уже следовал к проигрывателю. И Василий понял, что ему, скорее всего, придется довольствоваться теми скромными сведениями, что удалось извлечь из Сашульчика в небольшом перерывчике между первой и второй.

Проблески разума в красных глазах Мешковского окончательно погасли. К тому же в комнату вплыл некий худосочный господин и плавно перетек за стол. Его маленькие детские ручки ловко замелькали, закидывая в рот селедку под маринадом, сливовый джем, копченый шпек и апельсин. Все это стремительное поглощение пищи обильно запивалось водочкой, как водой. И в полном молчании. Дубов в очередной раз за сегодняшний день был поражен. Мешковский же распахнул свои любвеобильные объятия:

— Све-е-етик!

Но тот человечек, которого он называл Светиком, никак не реагировал на приветствия Сашульчика. Ну разве что хрюкнул. Правда, довольно дружелюбно. При этом опуская яблоко в карман пиджака, а куриную ножку за пазуху. Мешковский попытался облобызать Светика, но тот мягко уклонился, и хозяин попал рукой в винегрет. Светик аккуратно извлек руку Сашульчика из тарелки, аккуратно же облизал пальцы и снова погрузился в процесс забрасывания еды в рот и карманы. Тогда Мешковский просто поцеловал его в макушку и перенес свое внимание на проигрыватель. А комната тем временем наполнялась людьми, возникавшими, казалось бы, из ниоткуда. Кто-то уже шурудил в холодильнике, деловито гремя банками. А кто-то рылся в шкафу, выкидывая прямо на пол цветастые галстуки Мешковского. Сам же хозяин наконец запустил добитую радиолу, и по квартире понеслись истерические вопли Пугачевой: "…все могут короли…я так хочу, чтобы лето не…как айсберг в океане…какой был полковник!"

Дубов, стараясь не привлекать к себе внимания, двинулся к дверям, но там он столкнулся с господином Светиком, который вальяжно выплывал вон, нагруженный провизией, как испанский галион золотом. Сыщик деликатно посторонился, и худосочный обжора хрюкнул ему дружелюбно. Хотя, может, это была просто отрыжка? А Сашульчик уже танцевал, завернувшись в простыню."…и будешь ты летать с одним крылом…" Василий хотел сказать "до свидания", но, здраво подумав, предпочел удалиться без прощаний. От греха подальше…

***

В кислоярском угро было людно и шумно, как на вокзале. Дубов, бросив дежурному: "Я к Столбовому", окунулся в облака табачного дыма и непрерывный гомон. Добрый день, привет, здрасьте — неслось со всех сторон, но он упорно продвигался к цели. И в конце концов налетел на Столбового в дверях его кабинета.

— А, Василий Николаич, — виновато улыбнулся хозяин, — извините, спешу, спешу.

— Егор Трофимыч, — решительно преградил ему дорогу Дубов, — пару минут, не более!

Столбовой, скорбно потоптавшись на месте, развел руками — мол, что с тобой сделаешь — и вернулся в кабинет.

— В город приехала банда наемников, — с порога начал Дубов. — Они вооружены автоматами, правда, их цели мне пока не известны.

— Только чего нам не хватало, — грустно покачал головой Столбовой, — мы и так уже на ушах стоим из-за взрыва в храме кришнаитов. Очередного. Черти б их побрали.

— Ну так, может, это их работа? — сразу навострился Дубов. — Кстати, когда произошел взрыв, что за взрывчатка, есть ли свидетели?

— Рванули примерно час назад, — уже более деловито отвечал Столбовой, — а со свидетелями нам повезло. Что, собственно, среди бела дня и немудрено. Есть описания преступников, и мы в принципе знаем, кто это и на кого они работают. Может, и те, про кого вы говорите.

— Мои подопечные, — усмехнулся Дубов собственным словам, — бывшие местные омоновцы. Я думаю, все их физиономии есть в вашей картотеке. Они же у вас в розыске числятся.

— А, омоновцы, — протянул Столбовой. — Нет, во взрыве замешаны лимоновцы. Политика, чтоб ей… А омоновцы — это не по нашей части.

— Как не по вашей? — опешил Дубов.

— А так, — спокойно отвечал Столбовой, — это дело в прокуратуре. У госпожи Анны Венедиктовны Кляксы. Знаешь такую? — Дубов горестно кивнул. — Вот к ней и сходи. А нам и при желании некогда — надо со взрывниками разбираться. Сверху трясут. Политика, чтоб ей пусто было. Выборы на носу, и все такое. А сейчас извини, мне пора на доклад к начальству. — Столбовой торопливо пожал руку Дубова и, как бы извиняясь, снова добавил: — Политика…

***

Анну Венедиктовну Кляксу Дубов лично не знал, но, судя по рассказам, она не была замарана ни в одном хорошем деле. Ну и внешность и характер вполне соответствовали ее странной фамилии. В поле зрения Василия эта мадам попала в свое время в связи с делом беглого прокурора Рейкина, который, переквалифицировавшись в уголовника, доставил много хлопот как милиции, так и лично Дубову. Дружба Рейкина и Кляксы была по-фрейдистски странной, так как беглый прокурор любил переодеваться в женские одежды и, похоже, не только маскировки для. А Анна Венедиктовна, в свою очередь, предпочитала мужские костюмы, курила гнусные папиросы и старалась говорить нарочито грубым "мужественным голосом". Так что об их дружбе можно было бы написать новомодный роман и издать его в каком-нибудь толстом интеллигентном журнале, не чуждающемся порнографии. Но проблема лишь в том, что Василию Дубову, человеку несколько консервативному в вопросах любви, претили как мужчины, корчащие из себя женщин, так и женщины, изображающие из себя мужчин. И мы разделяем его точку зрения. Так что оставим Рейкиным и Кляксам воспевать Рейкиных и Клякс.

В очередной раз за сегодняшний бесконечный день Дубову пришлось испытать шок. Мадам Клякса гордо восседала в своем кабинете на фоне красного знамени с серпом и молотом в белом круге.

— Это из вещдоков, — проскрипела она вместо приветствия.

Василию, конечно, доводилось видеть в кабинетах следователей всякие совершенно неожиданные вещи, изъятые у преступников, но никто еще не развешивал их аккуратно на стенке. Немного придя в себя, он быстро изложил суть дела, так как задерживаться в таком месте и в такой компании ему совершенно не хотелось. Притон Мешковского представлялся ему теперь просто детской песочницей, а музей баронессы — магазином игрушек.

— Кхе-кхе! — каркнула милейшая Анна Венедиктовна, не вынимая папиросы изо рта. — Омоновцы, говорите? Ха! Сейчас мы ими займемся.

Василий Николаевич вздохнул с некоторым облегчением. Но тут же насторожился.

— Извините, Анна Венедиктовна, — осторожно спросил он, — а что это вы пишете?

— Кхе-кхе, — глянула на Василия поверх очков очаровательная мадам Клякса. — Повесточку товарищу Мешковскому. На ближайшую пятницу.

— И все? — с совершенно глупым лицом брякнул Дубов.

— Нет, почему же. Кхе-кхе, — ласково проскрежетала та в ответ. — Еще я напишу участковому, чтобы проверил факты. А еще разошлю циркуляр по райотделам и вытрезвителям.

— И вытрезвителям? — с отчаянием в голосе отозвался Дубов.

— Таков порядок, товарищ-щ-щ! — несколько повысила тон добрейшая Анна Венедиктовна. Видимо, ей показалось, что Василий над ней насмехается. — Мы здесь работаем, а не в бирюльки играем! А за донесение фактов вам спасибо.

Дубов машинально откланялся и вышел из кабинета мадам Кляксы, как мумия безымянного фараона из коллекции госпожи Хелены. В забегаловке напротив прокуратуры он опрокинул рюмку коньяка и закусил ее долькой лимона. Только тогда к нему начало возвращаться ощущение, что он находится в реальном мире, а не в каком-то бредовом сне.

— Все! Все к дьяволу! — прошептал он.

— А что, вы тоже сатанист? — с дружеской улыбочкой осведомился бармен.

Озираясь, как затравленный зверь, Дубов выскочил на улицу, прыгнул в свой "Москвич" и рванул с места, так что покрышки завизжали. Абсолютно на автопилоте он несся в сторону дачного поселка "Жаворонки". Но по дороге его остановили гаишники за превышение скорости и в качестве наказания заставили выпить с ними на брудершафт. Василия это уже совершенно не удивило. Его приученный к четкой логике мозг решил взять тайм-аут.

— Мне надо отдохнуть, — бормотал Дубов, как кришнаит мантру, подъезжая к скромной даче писательницы Заплатиной.

***

Василий Дубов, бледный, как полотно, сидел в шезлонге, в который его заботливо усадила хозяйка. Великого Сыщика рвало в течении получаса после того, как он добрался до дачи Ольги Ильиничны Заплатиной. Зато теперь ему полегчало. Доктор Серапионыч заботливо готовил для него травяной чай, при этом роняя время от времени пенсне в чашку.

— А у нас тут, Василий Николаич, — говорил он, стряхивая пенсне, как градусник, — свой небольшой детективчик приключился.

— Да? — вяло отозвался Дубов.

— Из нас сыщики, как из мармелада пуля, — с досадой пробасил майор. — Вот если бы вы были здесь…

— Ну, не скажите, Александр Иваныч! — обиделся доктор.

— Серапионыч, я вас, конечно, уважаю, — набычился Селезень, — но, по-моему, мы все прошляпили.

— Нет, сударь, — встал в позу доктор, — мы действовали правильно. А то, что они удрали, не наша вина.

— Извините, господа, что я вас прерываю, — подал слабый голос из шезлонга Дубов, — но не могли бы вы мне объяснить, что, собственно, произошло.

— Вот, доктор, и объясните все Василию Николаичу, — усмехнулся Селезень, — хотя с выводами я все равно не согласен.

— А я и не делал никаких выводов, — обиделся Серапионыч.

— А я заранее с ними не согласен, — упрямо повторил майор.

Дубов застонал — негромко, но с чувством. Доктор с майором рванули к шезлонгу.

— Василий, вам плохо? — проникновенно басил майор.

— Василий, вам нехорошо? — осведомлялся доктор.

— Спасибо, уже лучше, — махнул рукой Дубов, — но, может быть, вы все-таки объясните мне?..

— Да-да, конечно, — засуетился доктор. — Извините нас, ради бога. — И, покосившись на майора, продолжал: — Просто сегодня Александр Иваныч подошел ко мне и сказал, что видел в нашем поселке бывшего омоновца Мыльника.

— Я сказал, что мне показалось, что я его видел, — поправил доктора Селезень.

— Но ведь так оно и оказалось! — парировал Серапионыч.

Дубов снова застонал, и, как бы упреждая вопросы о самочувствии, добавил:

— Нет, нет, уже легче.

— Да, ну так вот, — продолжал доктор, — я сопоставил это с сегодняшним рассказом Ерофеева, и мы с Александром Иванычем решили в этом деле разобраться. Нашли ту дачу, где он видел этого бандита, но на ней уже никого не было.

— Упустили! — горестно махнул рукой Селезень.

— Хозяин исчез вместе с какой-то подозрительной компанией, — продолжал доктор, — в которой был и Мыльник. Правда, Яшка Кульков, обитающий на той же улице, сказал нам, что позже хозяин вернулся и ушел с какой-то женщиной в черном платье. Но Яше, как известно, всюду, гм, прекрасный пол мерещится.

— Ох, не засоряли бы вы голову всякими глупостями недужному человеку, — попыталась вмешаться хозяйка. Но Дубов остановил ее жестом руки.

— Когда это произошло? — уже более осознанно спросил он.

— Вчера днем я видел Мыльника, — отвечал за доктора Селезень, — но сначала решил, что мне показалось, и подумал: бред. А сегодня вот поделился с Серапионычем. И мы пошли на ту улицу, но нам тамошние обитатели сказали, что хозяин со вчерашнего вечера на дачу не возвращался. Может, в город уехал с какой-то темной компанией. У него, кстати, вообще там всякие странные личности последнее время крутились. А на той улице как раз Феликс Алин живет. Ну, этот рифмоплет, который под Маяковского прикидывается. Вот мы к нему и завернули оглобли.

— Да, — скорбно покачал головой Серапионыч, — и нам даже пришлось выслушать поэму о советском паспорте. А что поделаешь? Нам же надо было выведать у этого пролетарского поэта, что он видел. И, как оказалось, таки видел он немало.

— Графоман — находка для шпиона! — выдал очередной афоризм майор. — У меня аж брюхо свело от его стишков, но я стойко улыбался и только головой кивал. А доктор, ну молодец, так он даже что-то такое загнул о нобелевской премии по литературе. Ну, тут Феликс и размяк.

— Увы, — хитро сверкнул пенсне доктор, — пришлось немного приврать.

— Немного! — хохотнул Селезень.

— Ну, самую малость, — улыбнулся доктор, — зато Феликс рассказал нам, по секрету, разумеется, что действительно видел у своего соседа и Мыльника, и других, как он выразился, "героев сопротивления". Только ему непонятно было, что у них общего с этим жмотом и куркулем Виссарионом. А тот, судя по слухам, за деньги готов хоть к черту в пасть полезть.

— Но поэма-то была дерьмовая! — неожиданно брякнул майор.

— Погодите, но куда же все исчезли? — спросил еще слабым голосом Дубов.

— Сие нам не ведомо, — развел руками доктор.

— Ну, я же и говорил — мы все провалили, — рубанул майор, — пинкертоны неумытые.

— Как же так, батенька, — снова взвился доктор, — мы все анализы собрали. Тьфу ты, я хотел сказать — информацию. И вообще…

Дубов снова застонал:

— Господа, успокойтесь! Все было правильно, и мне лично теперь все понятно.

— Что вам понятно? — удивился доктор. — Объясните и нам, Василий Николаич.

— О нет, только не сегодня, — взмолился детектив. — Давайте как-нибудь потом. Слишком уж день сегодня был сумасшедший. Хотя это, пожалуй, еще мягко сказано. Наемники, мумии, танцы в простынях, Клякса с папироской, пьяные гаишники. Я немного устал от всего этого.

Серапионыч с Селезнем понимающе переглянулись.

— Конечно, Васенька, отдыхайте, — заботливо пробормотал доктор.

— А то крыша отъедет — не поймаешь, — сочувственно пробасил майор. — Сейчас вам Владлен Серапионыч еще чайку даст. Только вот сахар очками разболтает…