— Это не принимается! — замахал руками принимающий мужик. — Да сколько ж говорить можно! Только те, что на золото похожи!
— Ага. Значит, не впервые такое видишь? — Я щёлкнул стальной череп по кумполу.
— Конечно, не впервые! Да вон, Харисим как-то цельный скелет такой припёр. Говорит, мертвяка забил. А какого, спрашивается, мертвяка? Ежели упырь или, скажем, вурдалак, то у него таких костей нет. У русалок — тем более. Да и у колдунов нет. И даже если б были — не сосуды это!
— А кроме Харисима — приносил кто?
— Да бывало…
— И всё — человечьи?
— Ну! Где вы только эту гадость находите⁈
— На кладбищах, дружище, на кладбищах… А в Поречье такого нет? — я посмотрел на Захара.
Тот помотал головой:
— Отродясь не было. Даже и слухов не ходило, что бывает. Ишь, чего удумали, извращенцы столичные! — Захар строго посмотрел почему-то на приёмщика. — Мало вам тварных костей? Ещё какую-то дрянь богомерзкую завели?
— Да я-то — чё? — возмутился приёмщик. — Я, что ли, эту пакость по кладбищам раскидываю? Моё дело маленькое — принимать, что несут. Или не принимать. Да и то сказать — не было прежде такого! Я тут на приёмке уж сколько сижу, а до меня отец мой сидел. Сейчас он старый совсем, одной ногой в гробу. Когда в первый раз стальные кости притащили, я ему показал. Спросил — мол, что за диво? Так батя аж перекрестился. Положь, говорит, где взял, да руки сполосни. Никогда прежде охотники такого не притаскивали. Это, мол, и не кости даже, а мерзость какая-то бесовская, православному человеку прикасаться-то не следует.
Я нахмурился.
— Раньше такого не было, говоришь? А когда же оно появилось?
Приёмщик задумался.
— Да не сказать, чтобы давно… Меньше года назад. В первый раз перед Рождеством принесли. Ерёма, между прочим, дружок твой, и припёр — кол ему в дышло!
— Угу. А где сейчас Ерёма?
Приёмщик гыгыкнул.
— Уж тебе ли, охотнику, не знать, куда ваша братия направляется — после того, как хабар сдаст!
— В краеведческий музей? — предположил я. — На выставку современного искусства? Или, может, в консерваторию? Культурно просветиться, отдохнуть душой…
— Вот уж душой — это точно, — окончательно развеселился приёмщик. — Душа у них до того разворачивается, что хоть святых выноси. В прошлый раз, говорят, как великанов побили, так трое суток гудели, пиво-водка рекой лились. Митрошка кабатчик после и стёкла вставлял, и лавки новые заказывал. Харисим, твой дружок, вздумал во время драки лавкой размахивать.
— Душевно, — оценил я. — Широкой натуры человек! Уважаю. А где, говоришь, этот кабак?
— Да тут рукой подать. Вон, по улице — ступай да ступай, покуда не услышишь, как орут. «Золотой мешок» называется.
— Понял.
Мы распрощались с приёмщиком и вышли.
— И где ты только берёшь это всё, — вздохнул Захар. — Как какая невидаль — так к твоему берегу!
Я развёл руками.
— Судьба, дружище. Видать, на роду написано что-то такое. Одарит — не отмахаешься… Ну, зато мне в любви везёт.
Захар завистливо вздохнул. Судя по красноречивому молчанию, за такой подарок судьбы сам бы отдал немало. И хрен уж с ними, с непонятными диковинами.
Приёмщик оказался прав. Кабак мы увидели издали. Точнее, услышали доносящийся из него гул — окна и дверь по летнему времени стояли распахнутыми настежь. Дым из окон валил коромыслом.
На крыльце стоял, покачиваясь, персонаж в охотничьей перчатке. Занят был тем, что пытался сфокусировать взгляд на ступенях.
— Помочь? — предложил я.
Персонаж отчаянно замотал головой.
— Н-нет! Я сам-м! — и отчаянно сделал первый шаг.
Стоит ли говорить, что самонадеянность его подвела. Если бы мы с Захаром не подхватили, пропахал бы рожей землю.
— Отдохни, — посоветовал я.
Мы оттащили парня в тенёк, прислонили к стене.
— Й-я не устал!
— Да никто не устал. Но отдыхать-то надо. А то этак до нервного срыва допашешься. Слыхал, как в Японии бывает? Стрессы, депрессии, бабы резиновые. Надо тебе оно?
Персонаж попытался вникнуть в сказанное, и это, очевидно, отняло последние силы. Он уронил голову на грудь и вырубился.
— Бабы резиновые? — заинтересовался Захар. — А это какие такие?
— Молчаливые и на всё согласные.
С этими словами я вошёл в кабак.
Искать Ерёму не пришлось. Первым, кого увидел, был Харисим, он сидел во главе самого большого стола. А рядом сидели Иван, Ерёма и ещё несколько охотников. В момент, когда мы вошли, охотничья братия сдвигала кружки.
— Ну, за победу! — услышал я.
Решительно поддержал:
— За победу! — и подошёл к столу.
— О, Владимир! — обрадовался Харисим. — Знакомьтесь, братья! Это вот он, тот самый граф Давыдов и есть.
В руках у меня немедленно оказалась кружка. Минут десять ушло на эмоциональный рассказ о том, какой я суперский охотник и в целом офигенный парень. После этого беседа перекинулась на другой предмет, а я сумел оказаться рядом с Ерёмой и задать ему вопрос. Опасался, что Ерёму увижу в состоянии близком к парню, отдыхающему у крыльца, но обошлось. Праздник, видимо, начался недавно. Накидаться до махания лавками пока не успели.
— Слушай. Приёмщик говорит, ты перед Рождеством стальные кости сдавать притаскивал?
Ерёма поморщился.
— Ну, было. В первый раз тогда эту пакость увидал. Откуда мог знать, что их такие не принимают? Теперь-то уж не беру, конечно. И никто не берёт, нынче мы учёные. Это по первости, бывало, притаскивали — когда не знали ещё.
— А откуда они берутся, вообще?
— Из мертвяков.
— Только из них? В тварях таких костей не бывает?
— Не. В тварях не бывает. Только в мертвяках недавних.
— Недавних?
— Ну. Все, что вылазили — свежие захоронки.
— А с чего они вылазят, не знаешь?
— Поначалу мы думали, что мертвяков упыри да вурдалаки призывают, — вмешался в беседу Иван. — Поначалу ведь как было? Пошёл ты, скажем, на упыря. Сразил тварину, выдохнул, только собрался кости жечь — глядь, могила распахнулась! И оттуда на тебя другая тварь прёт. Вот эта, с костями стальными. То есть, покуда упырь или вурдалак не показывался, и эти лежали смирно. А ныне обнаглели, сами лезут. Так и норовят из могил повыскакивать!
— А они только на охотников выскакивают?
— А на кого ещё? Кому по кладбищам в темноте ходить-то, кроме нашего брата?
— На днях, говорят, возле Гурьевского кладбища мертвяк девку уволок, — вмешался Ерёма. — Папаша её там могильщиком работал. Ну и кто-то ему с дурна ума денег отсыпал больше, чем положено — покойничка помянуть. Папаша и помянул, прямо у могилы. Заснул, ночевать не пришёл. Жена всполошилась, дочь отправила его искать. А дочь до могилы-то дошла, а дальше — след простыл. Папаша к утру проспался, зенки продрал. Глядь — могила раскрыта, крышка гроба сдвинута, земля вокруг истоптана, а от дочери только башмачок остался.
Захар, сидящий рядом со мной, вздрогнул и перекрестился.
— А папашу, получается, мертвяк не тронул? — спросил я.
— Выходит, не тронул.
— А девку так и не нашли?
— Нет. Да и где её искать-то?
— Ну… В могиле, например.
— Заглянули. Не было. Ни живой, ни мёртвой.
— И следов никаких не было?
— Чего?
Я вспомнил расследование, которое местные сыскари проводили в квартире разорванного на части Урюпина, и только головой покачал.
— Ясно. То есть, что у нас получается? Раньше мертвяки нападали только в компании с упырями и вурдалаками. А теперь действуют условно автономно. Верно?
— Силы они набрались, — сказал Харисим. Я вдруг понял, что за нашим столом давно никто не орёт и не бухаает. Все затихли и прислушиваются к беседе. — Раньше слабее были, чем хошь поклянусь. И костей с них выпадало меньше.
— Точно, — поддержал Ерёма. — С того первого мертвяка, которого я перед Рождеством завалил, всего две кости выпало. А нынче попадаются — и на семь, и на восемь.
Охотники закивали.
— Верно говоришь!
— А ещё раньше — до Рождества — ни о каких мертвяках тут у вас вообще никто не слышал, — уточнил я. — Так?
— Так. Не было их прежде.
— Ясно. — Я задумался.
— Что скажешь, Владимир? — осторожно окликнул Харисим.
— Что когда я доберусь до того, кто покойникам на том свете спокойно отдохнуть не даёт, лично ему ноги вырву и в задницу засуну. Обратной стороной.
За столом притихли окончательно.
— Неужто думаешь, подымают мертвяков? — спросил Харисим.
— Уверен, что поднимают.
— Кто?
— Да есть одна мыслишка. Как разведку проведу, дам знать.
— Уж не молчи. Я с тобой! — Харисим поднял кружку. — Изведём, братцы, нежить поганую!
— Изведём! — дружно подхватили охотники.
Дальше покатился пир горой. Я был твёрдо намерен убраться в хлам вместе со всеми, и намерение осуществил. Последнее, что помнил — мы с Харисимом сидим под звёздным небом, верхом на коньке крыши, и орём «Всё идёт по плану». Сложно сказать, когда успел Харисим выучить слова.
А ещё хороший вопрос — как я оказался в особняке Обломова?.. Открыв глаза, я понял, что лежу в знакомой гостевой спальне. Глаза, впрочем, тут же захотелось закрыть обратно. По черепу будто кувалдой врезали…
Противоядие! Я шевельнул пальцами, кастуя Знак.
Уфф! Полегчало. Аж жить захотелось. Теперь — Восстановление сил. Совсем хорошо! Как огурчик.
Откуда-то справа донёсся предсмертный стон. Повернув голову, я увидел, что издал его Захар — которого сложили на кушетку у противоположной стены.
Ну да. Он-то антипохмелными Знаками не владеет… Я протянул руку и скастовал ещё пару Знаков.
Захар перестал стонать. Через минуту потянулся и вскочил. Посмотрел на меня.
— О! Ты тоже уже проснулся? А чего лежишь?
Ишь ты, бодряк какой! И не скажешь, что только что помирал.
— Надо было подождать, пока ты хотя бы пару раз скажешь «никогда больше не буду пить», — укорил себя я. — Поспешил, эх-х… Вечно страдаю из-за своей доброты.
Сел и опустил ноги на пол.
— Почему я должен был так сказать? — удивился Захар.
— Ну вот в следующий раз, как нажрёшься, а меня рядом не будет — узнаешь, почему.
В дверь постучали.
— Владимир? — в комнату заглянул один из охотников, назначенных Гравием в телохранители Обломову. — Оклемался?
— Да куда я денусь. Знаки не пропьёшь.
Охотник гоготнул.
— И то верно. Илья Ильич просил, как здоровье поправишь, к нему в кабинет подойти. Дело, говорит, до тебя какое-то срочное.
— Искал меня? — Я заглянул в кабинет Обломова.
— Искал. Про вчерашнюю барышню помнишь?
— Барышню? — Я напрягся. Кто-то из ребят вчера точно орал «поехали к девкам»! Иван, кажется. А Захар поддерживал и аж подпрыгивал от нетерпения… — Какую барышню?
— Ну, эту. Любовницу Головина.
— Ах, эту!
Прямо камень с плеч. Надо в следующий раз и правда как-то поаккуратнее. Ну или перед тем, как бухать, прокачать знак Восстановление памяти. Есть такой, интересно?..
— Помню. Что там?
— Пропала. Прислуга говорит, третьи сутки пошли, как дома не появляется.
— Ну, приплыли. — Я сел на стул и постучал пальцами по столу Обломова. — Впрочем, следовало ожидать.
— Почему? — внимательно посмотрел на меня Илья Ильич.
Вот уж никогда бы не подумал, что буду генерал-губернатору основы дедукции преподавать.
— Ну смотри. Троекуров перекидывается в Вольфганга. Ну, или подсылает кого-то, кто перекидывается — не суть. Зачем?
— Зачем?
— Чтобы Наина его узнала и ему доверилась. Дальше вопрос. В текущем временном срезе какую важную информацию может знать женщина? Да никакой. Вольфганг не такой дятел, чтоб в постели про свои дела трепаться. По нему за эти дела виселица плачет. Значит, Наина была нужна в качестве рычага для воздействия на Вольфганга. Для этого её надо похитить. И чтобы провернуть это без шума и пыли, личину он и сменил. Значит, мы можем быть уверены в двух вещах. Первая: Наина жива. Вторая: Троекуров в растерянности и лёгкой панике.
— А это-то почему?
— Ну представь: мужик держит ситуацию за яйца. Вольфганг в могиле, под надёжной охраной. Идёт он и похищает Наину. А потом смотрит — Вольфганга нет, охранник отсутствует, как явление. И тишина. Ничего не происходит. Соображаешь?
Илья Ильич кивнул с уверенным видом. Теперь до него дошло.
— Верно говоришь, Владимир. Значит, сидит он сейчас с этой бабой и знать не знает, что делать и что происходит.
— И действовать нам надо быстро. Потому что раз Вольфганга нет — рычаг превращается в бесполезную палку. А нахрена бесполезная палка Троекурову?
— Убьёт!
— Убьёт.
— И что делать, как искать? Сразу предупреждаю: официальным порядком к нему не сунуться, не с чем. Если рискну — мне потом и рота телохранителей не поможет.
— Ты и не высовывайся. Я сам порешаю.
Похлопав ободряющим образом Обломова по плечу, я вышел из кабинета и увлёк Захара за собой на улицу.
Там я кастанул Путеводное Яблоко и задал ему направление:
— Веди к Наине Фёдоровне.
Знак покатился по земле, или же полетел над самой землёй — по нему толком было не понять.
— А откуда ты знаешь, куда идти? — спросил Захар, стараясь шагать в ногу со мной.
— А сам не видишь?
— Чего?
Оказалось, что кроме меня никто Путеводного Яблочка не видит. Вот так веселуха.
Слово это, как оказалось, пришло ко мне пророческим образом. Когда стало очевидным, что Яблочко катится к одной из крепостных башен, на вид очень внушительной, я остановил его. Оглядевшись и увидев прохожего, поспешил к нему с вопросом, что это за башня, и что о ней следует знать.
— Так это ж Веселуха, — сказал, зевая, мужик, который шёл то ли из кабака, то ли в кабак, а может, из кабака в кабак.
— Чего⁈
— Ну, звать её так — Веселухой. А ты что, охотник, не местный?
— Пореченский. Недавно приехал, осваиваюсь. Что в башне такого смешного?
— Да нихрена смешного нет. Когда строили, говорят, всё обрушивалась, ломалась. А потом явилась какая-то бабка — ведьма, по всему видать, — и говорит, мол, замуруйте там девицу в стену, и будет вам башня. Люди сдуру так и сделали. А девка от страха умом тронулась — смеяться начала. Да так с тех пор, брешут, и смеётся. В этой башне и стражники не сидят, и не проходят через неё. Так вот. Жуть там, потому как. И смеётся к тому же.
— Морок это называется. Морок обыкновенный. Бабка вам в стене лазейку для тварей оставила, а вы никто до сих пор и не чухнули.
— А я чего? Моё дело — похрен, я тогда ещё не родился даже.
— Ступай себе с богом.
— А на поправку здоровья бы, а? За историю.
Я сунул ему какую-то мелкую монету, и пассажир, довольный, отчалил.
— Чего делать будем? — спросил Захар.
— Башню брать. Как в старые добрые. Разберёмся там, как чего, и зачистим место. Амулет приготовь от морока — пригодится.
Захар тут же выудил из своих запасов нужный амулет. Я тоже проверил легкодоступность своего.
По мере приближения к башне чувство иррационального страха крепло и колосилось. Однако я не спешил использовать амулет. Это ж мы ещё даже внутрь не зашли. Истрачу всю силу, а дальше буду, как дурак, смотреть на превосходящие силы противника и ссаться в штаны.
Спокойно, Владимир. Думай о родиях и костях, сосредоточься на них. Хабар — хорошо, хабар — сила! Будет много родий, много денег. Начнём водопровод делать. Глядишь, до конца года под душем постоишь, то-то дело! Банька — это, конечно, замечательно, только каждый день на эту тягомотину времени и сил не наберёшься, да и для здоровья так часто наверняка не полезно. А вот душ — это бы здорово было. Технически-то — тьфу. Лейки, вон, есть же у народа. Вот и приспособим такую.
Под аккомпанемент соблазнительных мыслей я вполне сносно преодолел остаток пути и остановился перед запертой дверью. На двери висел солидный замок. Чёрненький, как новый. Аж блестит. Чем-то мне эта история напомнила закрытое крыло в моём собственном имении. В общем, ни разу не похоже, будто сюда люди совсем никогда не заходят. Ходят, и частенько.
Ключа у меня, конечно, нет, но есть кое-что получше — рисунок ключа.