Дух погибели

Глава 2. «О новой жизни»

Впервые за долгое-долгое время Монтейро радовался наступлению нового дня. Его сны этой ночью были чисты от смертей, ужасов и несчастья. Наконец ему удалось обрести свободу от того кошмара, что преследовал его в последние дни.

С улицы в его келью проникали звонкие трели птиц. Монтейро какое-то время просто сидел на постели и наслаждался их голосами. В Зингаре он бы без труда распознал каждого пернатого певца, но на Побережье гнездились совсем другие птицы, и Монтейро еще не успел познакомиться с ними со всеми. Но этот пробел вскоре можно будет восполнить. Митрианцы часто направляли в джунгли исследовательские экспедиции, и Монтейро твердо решил для себя, что обязательно присоединиться к следующей.

Монах в глубине души поразился той жажде жизни, что проснулась в нем после разговора с Хозяевами. Даже в Зингаре он особо никогда не интересовался природой, а сейчас его так и тянуло прикоснуться к каждой окружающей его травинке, послушать птичьи голоса, понаблюдать за теми животными, что обитали в джунглях.

Легкое дуновение ветерка, проникшего в комнату через приоткрытое окошко, всколыхнуло волосы на голове зингарца. И Монтейро понял, что солнце, небо, ветер, океан манят его к себе с той же великой силой, что и живая природа. Митрианец вдруг вспомнил, что он очень давно не смотрел на небо. Ему показалось, что он забыл, как выглядят облака.

— Вот, что значит обрести жизнь, — сказал он себе, — когда тебя все приговорили к смерти.

Боги и люди в этот момент казались ему ничтожными, жалкими песчинками в океане мироздания. Монтейро не было никакого дела до Митры, Сета, их слуг и распрей между собой. Он помнил о той опасности, что исходила от Карфота и «лиловых», но воспринимать её всерьез он был просто не в состоянии. Не позволяла та эйфория, что он испытал после пробуждения.

— Что же я лежу?! – привычки разговаривать с самим собой раньше за Монтейро не водилось. Видимо, еще один эффект от внезапного спасения. – Я должен столько успеть!

Зингарец допил ту воду, что оставалась на донышке кувшина, и быстрым шагом, с трудом сдерживаясь чтобы не перейти на бег, отправился в умывальню.

Здесь уже никого не было, всё-таки встал сегодня Монтейро, по меркам обители, достаточно поздно. Зингарец налил воды в таз, умылся, прополоскал рот. Потом пошел к начищенному зеркальному блюду побриться. И вновь ему показалось, что черты лица его претерпели изменения: скулы опустили еще ниже, глаза стали практически черными, немного погустели брови. Зингарец внимательно всмотрелся в новый облик и остался доволен. Так он выглядел намного симпатичнее, а насчет необычности происходящего он не волновался: скорее всего, имел место еще один эффект от освобождения от проклятья.

Брился Монтейро как никогда тщательно, не жалея ни времени, ни сил на борьбу с щетиной. Мысль о присутствии растительности на лице вызывала у монаха приступ резкого отвращения. В такой знаменательный день он просто обязан выглядеть соответствующим образом, и не имеет значения, что раньше он никогда не придавал большого значения тому, насколько хорошо он выбрит.

Находиться дальше в обители Монтейро уже не мог, ему хотелось поскорее попасть на свежий воздух, ощутить кожей тепло солнечных лучей. Потом он вспомнил, что вчера обещал себе соблюдать все предосторожности, так, чтобы со стороны выглядеть образцовым монахом. Значит, никак нельзя пропускать утреннюю молитву.

— Проклятье! – прошептал себе под нос зингарец и отправился исполнять свой долг.

В молельне он провел целую четверть колокола, истово отбивая поклоны перед статуей Митры. Старые монахи, глядя на это, лишь довольно кивали головами. Им казалось, что буйный юнец наконец решил искать спасение не во гневе, а в милости Пресветлого.

«Потом другим несчастным», — подумал Монтейро, — «меня в пример приводить станут. Уверовал, мол, всем сердцем в Митру, и бог оградил его от магии стигийской, а ведь по всем признакам ряды безумцев должен был пополнить. И главное, поверят в эту чушь! Тьфу!»

К выходу из обители Монтейро двигался неспешно, кивая всем встречным и благословляя новоприбывших. Был в этом поведении один положительный момент. Остальные монахи, глядя на благость, пропитавшую их брата, не осмеливались подойти к нему и завести разговор.

— Наконец! – произнес Монтейро, когда оказался за пределами обители. – Как же мне этого не хватало.

Зингарец жадно вдыхал в себя солоноватый воздух Побережья и был просто вне себя от счастья. С трудом взяв себя в руки, он сдвинулся с места и подошел к небольшому деревцу, росшему рядом с обителью. Монтейро сорвал с ветки листик и принялся им любоваться, потом растер его между пальцами и зачем-то слизнул образовавшуюся зеленую кашицу.

Горечь на языке немного привела его в чувства. Он сплюнул остатки листка и принялся озираться по сторонам, надеясь, что никто из монахов не видел той дурости, что он учинил.

В этот миг из-за туч выглянуло солнце. Зингарец улыбнулся ему, как старому знакомому, и зашагал по направлению к океану.

По дороге Монтейро вспомнил, что кое-какие видения его этой ночью посещали. Но злыми он не были, никто в них не умирал. Наоборот, они были исполнены некоего неземного умиротворения. Зингарец напряг память, пытаясь вновь вернуться в эти сны, там было что-то очень важное для него.

Вначале он снова оказался в той темноте, что казалась ему осязаемой, словно вода или даже кисель. Опять где-то вдали горел тот синий огонек. Монтейро вспомнил, что на этот раз ему удалось приблизиться к нему, а может даже проникнуть внутрь.

Что было дальше, зингарец вспомнить так и не успел. Ход его мыслей прервал нищий, уцепившийся за конец рясы Монтейро.

— Крепкого здоровья вам, брат митрианец, — прошептал бедняк зингарцу. – Кошмары не мучают?

— Нет, спасибо за беспокойство, — ответил Монтейро и постарался отделаться от приставучего голодранца. – Советую вам попросить милостыню у кого-нибудь другого, нам обет запрещает без особой необходимости деньги при себе носить.

— Ничего, брат митрианец, — тем же шепотом продолжил нищий. – Мы и без денег как-нибудь выдюжим, о них, собственно, и разговору-то и не было. Вас совсем о других вещах вчера просили.

Монтейро внимательного оглядел попрошайку. Ни одной лиловой тряпки на нем не наблюдалось.

— Прям вот так и выйду на службу без конспирации, — усмехнулся нищий. – Вы, брат, меня совсем за идиота держите? Пойдемте лучше, нечего посреди улицы торчать, люди уже глазеть начинают.

Зингарец послушно последовал за бедняком. Тот, однако, предпочитал рясу Монтейро из руки не выпускать.

— Как я узнаю, — настаивал зингарец, — что вы тот, за кого себя выдаете?

— Убедитесь сами примерно через четверть колокола, — ответил нищий. – Меня не посвящали в детали ваших с Карфотом договоренностей.

Произнесенное вслух имя зеленоглазого «лилового» немного успокоило Монтейро, и больше вопросов он не задавал.

Подозрения вновь ожили в душе зингарца, когда он понял, что нищий ведет его в сторону бедняцкого района. С чего бы могущественному «лиловому» назначать встречу в таком месте?

— Мы в отличие от вашей братии испачкаться не боимся, — нищий словно прочитал мысли зингарца, хотя, скорее всего, просто обратил внимание на то, что Монтейро замедлил шаг, и догадался, чем это могло быть вызвано. – Если надо в эту клоаку всей конторой переедем и в лохмотья обрядимся, а Карфот себя еще и помоями обольет.

«Лиловый» провожатый, сам того не желая, сболтнул лишнего. Выходило так, что зеленоглазый крупная шишка среди Хозяев. Вполне возможно, именно он возглавляет организацию «лиловых». Монтейро, конечно, подозревал нечто подобное, но всегда полезно подкрепить мысли фактами.

— Я у вас теперь за своего? – неожиданно для «лилового» зингарец задал столь прямой вопрос.

— Не совсем, — смутился нищий. – Если хорошо себя проявите, брат, вольетесь в нашу дружную кампанию. Карфот не отличается страстью к бессмысленному кровопролитию, возможно, он даже поможет вам стать самым молодым настоятелем за всю историю митрианской обители Сартоса.

— Хорошая перспектива, — ответил зингарец.

Его сознание постепенно начало заполнять то безразличие к миру людей и их проблемам, что обуяло его после пробуждения. В этот момент Монтейро нисколько не интересовало престижное место отца-настоятеля да и до нынешних проблем стигийцев, из-за которых его вызвали, ему особо никакого дела не было. Он мечтал побыстрее разобраться со своими обязанностями и отправиться к морю. Эта муравьиная возня не идет ни в какое сравнение с его бесконечным величием.

— Постой! – внезапно нищий выставил руку перед зингарцом. Замечтавшийся Монтейро окрика не услышал, а вот в препятствие ткнулся и сразу же вернулся в бренный мир Сартоса.

Перед зингарцем и «лиловым» стояло человек пятнадцать безумных митриан, но взгляды их, к счастью, были обращены не на путешественников, а на окружающие строения. Блаженные продолжали измерять город.

— Ходят слухи, — заговорщицки сообщил «лиловый» Монтейро, — что это они мерки для гроба снимают, мол, скоро от города нашего не останется ничего.

— Вы этому верите? – на мгновение к нему вернулись страхи прошлых дней.

— Нет, но всё равно страшно, — сказал нищий. – Карфот велел нам к ним близко не подходить, хотя и так бы никто не сунулся.

— Они просто сумасшедшие, — усмехнулся Монтейро. Сейчас мысли о том, что эти несчастные — наивернейшие слуги Пресветлого, казались зингарцу болезненным бредом. Ему было даже стыдно, что его сознание смогло породить подобную чушь.

— Думай, что хочешь, — сказал «лиловый», — но пока они не уйдут, я с места не тронусь и тебя не пущу.

Монтейро расхохотался. Про себя. Ни к чему обижать расположенного к нему слугу Карфота.

Митрианцы же явно никуда не спешили, все измерения производили с завидной аккуратностью и прилежанием. «Лиловый» постепенно выходил из себя, наблюдая за ними, но отправиться в обход не предполагал. Значит, целью их путешествия является один из близлежащих домиков.

Когда блаженные наконец убрались, Монтейро убедился в точности своих предположений. Тайный штаб «лиловых» располагался как раз в том строении, что измеряли митрианцы, когда зингарец впервые их заметил.

Провожатый «лиловый» пару раз ударил кулаком по двери. На пароль это походило слабо.

— Заходите, — произнес молодой паренек, высунувшийся из дома. – Эти уже убрались?

— Только что, — ответил нищий, проталкивая Монтейро внутрь штаба. – Карфот уже здесь?

— Давно, — сообщил парень. – Ждет вас, нервничает.

— Понятно, — кивнул бедняк и снова схватил Монтейро за рукав. – Нам на второй этаж. Следуй за мной.

Последней фразы можно было и не говорить, благо особого выбора «лиловый» зингарцу не оставил. Он протащил Монтейро вверх по узкой каменной лестнице, остановился отдышаться перед проходом, занавешенным драной синей тряпкой, потом затолкнул туда монаха и вошел сам.

Зингарцу подобное обращение особых проблем не доставляло, прежняя апатия в нем только усиливалась. Надо, как можно скорее, разобраться со стигийцами и их просьбами-требованиями и отправляться к океану, а потом в джунгли.

— Ты в порядке? – голос Карфота оторвал Монтейро от мечтаний.

Он понял, что так и стоял, застыв прямо у двери, уставившись куда-то в пространство. Зингарец тряхнул головой и принялся обозревать комнату. Хотя смотреть особо было не на что, внутренний вид дома вполне соответствовал внешнему. Жить здесь могли только совсем уж опустившиеся нищие. Карфота, впрочем, это особо не смущало. Зеленоглазый Хозяин полулежал на давным-давно оприходованной семейством клопов тахте и попивал какой-то дымящийся напиток. Во взгляде его читалось любопытство, вызванное странным поведением Монтейро.

— Более чем, — кивнул зингарец, пытаясь по ходу найти, куда бы можно было усесться. Единственной зримой кандидатурой на эту роль являлся стул, но клопов, похоже, там было еще больше, чем в тахте, да и ножки выглядели ненадежно. Так что Монтейро решил постоять. Нищий «лиловый» тем временем, подчинившись мановению руки Карфота, покинул комнату. – Благодарю вас за освобождения от проклятья.

— У тебя есть замечательная возможность, — сказал зеленоглазый, — к тому, чтобы приступить к возвращению долга. По правде говоря, я не хотел столь рано тебя беспокоить, хотел дать время пообвыкнуться, но обстоятельства против нас. Я вынужден действовать.

— Я слушаю вас, — Монтейро не желал тратить драгоценные мгновенья на глупые расшаркивания. Стигийцы помогли ему, и теперь желают получить возмездные услуги. Ничего необычного.

Карфот, похоже, так не считал. Он приподнялся на локте и отставил чашку в сторону. Вид у него был самый подозрительный. Монтейро продолжал его удивлять, а человеку его профессии подобное нравиться не может.

— Ты не говорил ни кому о заключенной сделке? – спросил зеленоглазый маг. – Я ведь всё равно узнаю, так что лучше признайся, тогда получишь еще один шанс.

— Я ни на шаг не отступил от наших договоренностей, — ответил Монтейро. Этот «лиловый» начал его раздражать. – Расскажите лучше, зачем вы меня сюда вызвали.

— Это потерпит, — нервно сказал Карфот. По нему было видно, что ждать-то ему как раз не очень хочется, но профессиональное чутье призывает к бдительности. Монтейро про себя втихую потешался над подозрениями мага. – Ты ведешь себя очень странно, и я желаю выяснить причину этого.

— Все очень просто, — ответил монах. – Теперь я совершенно новый человек, готовый жить и наслаждаться жизнью. Меня больше не мучают кошмары, и я не боюсь, что завтра превращусь в блаженного, снимающего мерки с города.

— Я все это прекрасно понимаю, — отмахнулся зеленоглазый, — и знаю, что ты мне не врешь, заклятье «истинного слова» работает с момента твоего появления, но всё-таки с тобой произошли очень уж разительные перемены. Советую тебе обратить на это внимание, иначе братья в обители могут заподозрить нечто неладное.

— Они слепы, как новорожденные кутята, — усмехнулся Монтейро.

— Плохо, очень плохо, — заключил Карфот. – Обязательно надо выяснить, что на тебя так подействовало. У меня ощущения, что я разговариваю с другим человеком. Я лично займусь этим… после того, как ты исполнишь для меня одно поручение.

— Вот и замечательно, — порадовался Монтейро. Скоро он сможет уйти отсюда.

— Дело довольно деликатное, — сказал «лиловый», — и запутанное. Мне бы не хотелось поручать его тебе, особенно учитывая твое нынешнее состояние, но выбора у меня не остается.

— Что я должен буду сделать? – бойко спросил зингарец.

Карфот при этих словах болезненно поморщился. Зеленоглазому магу совсем не нравился нездоровый энтузиазм, проснувшийся в митрианце. Он немного помолчал, взвешивая все «за» и «против» в вопросе поручения Монтейро задания, и всё-таки решился.

— Сегодня утром, — сказал он, — при весьма загадочных обстоятельствах пропал один из моих людей. Опытный, осторожный и очень умный человек. Не хочу посвящать тебя в детали его образа жизни, потому только скажу, что просто так он бы к себе никого не подпустил, поверь мне. Его исчезновение совпало по времени с началом исполнения одного из планов Хозяев, в котором должны быть задействованы все «лиловые». Признаюсь честно, я бы предпочел уделить больше внимания не ему, а расследованию обстоятельств, при которых исчез мой подчиненный. А сейчас я вынужден отрядить на решение этого вопроса очень незначительные силы. Тем не менее, нам удалось отыскать место, где скрываются предполагаемые похитители или, что вероятнее, убийцы. Это богатый особняк в центре Сартоса.

— Так в чем проблема? – поинтересовался Монтейро. – У вас же есть полномочия, чтобы провести там обыск. Для чего вам я надобен?

— Ты думаешь, эти люди сначала взяли, — с иронией в голосе произнес Карфот, — и похитили одного из самых опасных «лиловых», между делом перебив всю его охрану, а потом уселись у себя в убежище, сложив лапки на животе, в ожидании когда мы придем за ними?

— Сомневаюсь, — признался Монтейро, но он по-прежнему не понимал, куда ведет зеленоглазый «лиловый».

— И правильно делаешь! – Карфот постепенно перешел на крик. Похоже, у него и впрямь голова раскалывалась от навалившихся проблем. – Мы прочесали особняк сверху донизу. Всё чисто, прямо-таки идеально. Но я склонен верить своему источнику, который указывал на этот дом. Возможно, там имеются тайные помещения или действует заклинание «искажения пространства» высшего порядка. К сожалению, у меня нет сил и времени, чтобы проверить эти версии, поэтому нам придется пойти другим путем.

— Желаете, чтобы я проник внутрь под предлогом проповеди? – предположил Монтейро. Зажиточные жители Сартоса имели обыкновение привечать последователей всех имевшихся в городе культов. В повседневной жизни им приходилось иметь дело с выходцами со всех концов Хайбории, и они предпочитали поддерживать теплые отношения с их небесными покровителями.

— Нет, конечно! – ужаснулся Карфот. – Если мои люди ничего не сумели там обнаружить, тебе и подавно не справиться. Тебе предстоит действовать на своей территории, в обители. Дело в том, что официально дом принадлежит митрианской общине Сартоса, но уже двадцать лет жрецы сдают его в аренду. Нынешний клиент третий по счету. Зовут его Касир Нахмей. По происхождению он замориец, в Сартос прибыл восемь лет назад. Больше о нем ничего не известно, но тебя его личность и не должна волновать, им занимаются другие люди. Твоя задача добыть все документы на этот особняк со всеми планами и приложениями.

«Лиловый» достал из кармана небольшой кусочек папируса и протянул его Монтейро.

— Здесь записан адрес дома, — пояснил он, — и, на всякий случай, имена всех трех его арендаторов. Где у вас в обители хранят подобного рода документы, я понятия не имею. Тебе самостоятельно предстоит их обнаружить и изъять.

— Я знаю, где их искать, — сказал Монтейро. Отец-настоятель в отношении всего того, что было связано с деньгами, был крайне осторожен и мнителен. Все важные документы он держал у себя в покоях, бумаги на аренду этого особняка наверняка лежат там же.

— Отлично, — сказал зеленоглазый. Особой радости на его лице заметно не было. Карфот имел все основания предполагать, что уж место хранения документов в митрианской обители молодому монаху точно известно. – Главное, помни об осторожности. Никто не должен видеть тебя. Перепроверь всё десять раз и только тогда действуй, опыта у тебя никакого, так что постарайся компенсировать это внимательностью.

— Мне и самому не улыбается быть пойманным, — согласился Монтейро.

— Если бы я у меня был выбор, — сказал Карфот, — я бы послал за бумагами одного из своих людей. При хорошей подготовке он бы прошел. Куда, кстати, предстоит пробираться?

Зингарец на мгновение задумался. Раскрывать все секреты зеленоглазому он не собирался, но потом вспомнил о заклятье «истинного слова» и решил, что врать не стоит.

— В покои отца-настоятеля, — ответил он.

— Проклятье! – выругался Карфот. – Ты справишься? Если попадешься, ни мне, ни тебе толку не будет.

«Лиловый» ждал ответа. Монтейро, конечно, мог сказать, что дело ему не по силам. Вот только это было бы явной ложью. При определенной наглости пробраться к настоятелю проблем не составит, особенно если припомнить зингарские похождения по прилегающим к монастырю деревням. Тогда тоже пришлось вволю попрятаться.

— Я достану бумаги, — сказал Монтейро. В конце концов, если он докажет свою полезность, быть может «лиловые» немного обождут с его устранением.

— Хотелось бы верить, — вздохнул зеленоглазый маг. – Когда будет хоть какой-нибудь результат, положительный или отрицательный, найдешь моего человека там же, где он тебя сегодня встретил. Он передаст мне всё, что нужно, или организует встречу. Теперь, можешь идти.

— Удачного дня, — пожелал Карфоту Монтейро и покинул комнату.

На лестнице и на первом этаже никого из «лиловых» видно не было. Зингарец только пожал плечами и вышел из готового развалиться сооружения, служившего тайным штабом для слуг Хозяев Побережья.

Желание немедля отправиться к морю после разговора с Карфотом только усилилось, но Монтейро понимал, что за ним следят, а потому был вынужден идти в сторону обители. В сознании митрианца алым клубком пульсировала ненависть к стигийцам, что ради мелочных проблем отрывают его от познания окружающего мира. Из-за них он будет вынужден пробыть в городе, самое меньшее, еще три колокола. По дороге в обитель Монтейро развлекался тем, что выдумывал способы казни для Карфота и его прислужников.

Еще зингарца страшно раздражали прохожие на улицах. Они старательно искали тень, стремясь скрыться от лучей жаркого полуденного солнца. Эти глупцы не понимали чего себя лишали! Светило в отсутствие моря, джунглей и свежего воздуха было для зингарца единственной отрадой. А они от него прячутся!

Когда Монтейро достиг обители, он был уже вне себя от ярости. Ему испортили такой великолепный день.

Сначала зингарец намеревался прямиком направиться к покоям отца-настоятеля и взять оттуда всё, что нужно, но в последний момент через завесу гнева пробилась мысль о соблюдении предосторожностей. Для начала следовало успокоиться. Приходить в себя Монтейро решил там, где его никто не побеспокоит, в своей келье.

Зингарец закрыл поплотнее дверь, залез с ногами на кровать и прильнул головой к окошку. Так наблюдая за скольжением облаков по ярко-голубой поверхности небосвода, Монтейро простоял почти полколокола. Созерцание и впрямь способствовало успокоению. К монаху вновь вернулась способность трезво мыслить.

В покои к настоятелю лучше всего было пытаться проникнуть во время обеденной молитвы. В это время все находящиеся в обители монахи собирались в молельне и возносили хвалу Пресветлому. А отец-настоятель иногда, если у него было хорошее настроение, читал проповеди.

Монтейро еще раз глянул на солнце, но уже не ради удовлетворения эстетических потребностей, а чтобы понять сколько сейчас времени. Выходило так, что в запасе у него оставалось чуть больше трети колокола. Если поторопиться, то можно успеть отыскать бумаги на заинтересовавший Карфота особняк и ускользнуть незамеченным.

Зингарец бегом направился к покоям настоятеля. Как он и предполагал, по пути ему никого не встретилось. Оставалось решить проблему с замком на двери главы митрианской обители Сартоса. Навыками взломщика Монтейро не владел, и войти без ключа не было никакой возможности, но по счастью зингарец догадывался, где его можно искать. В первый день пребывания молодого зингарского монаха на Побережье, настоятель затеял с ним долгую душеспасительную беседу, завершившуюся ровно на том месте, где стоял сейчас Монтейро. Тогда он обратил внимание на странный жест старика. Настоятель было потянулся к одному из камней в стене, но потом передумал и одернул руку. Спустя некоторое время Монтейро узнал, что настоятель в силу возраста стал невероятно рассеян. Сопоставив эти два факта, зингарец пришел к выводу, что за тем самым камнем находится ниша, в которой старый монах держит запасной ключ от двери.

Сейчас представился шанс это проверить. Если он ошибся, ничего страшного, к старику можно будет и завтра наведаться, запасшись на базаре соответствующим заклятьем. Карфот потерпит, ничего с ним не случится.

Но нет, камень легко подался руке зингарца и провернулся по своей оси, явив взору митрианца маленький железный ключ. Монтейро вставил его в замочную скважину, сделал два оборота, и дверь в покои отворилась. Замечательно!

В жилище старого монаха странным образом переплетались аскетизм и любовь к удобству. Каких столько кресел, скамеечек, табуреточек, ящичков и столиков здесь не стояло?! Но все эти предметы выглядели, мягко говоря, убого. Создавалось впечатление, что изготавливали их мастера со специально искривленными руками из самых низкокачественных материалов. Потом все это добро два десятка лет пылилось на дальних полках торговых лавок, пока отец-настоятель или, может быть, его порученец не выкупили это и не перенесли сюда.

Зрелище было настолько шокирующее, что Монтейро на несколько мгновений застыл в дверном проходе с широко открытым ртом. Очухавшись, обругал себя за впечатлительность и вошел внутрь закрыв дверь на ключ.

Самым подходящим местом для хранения важных записей по мнению Монтейро являлся большой деревянный шкаф со слегка перекосившейся правой створкой. И действительно, внутри нашлось великое множество бумажек, вот только по какому принципу они были сгруппированы, зингарец уловить не сумел. Поддавшись внезапному порыву, он вытряхнул содержимое всех ящиков на пол. Вновь его мысли крутились вокруг неба, солнца и океана. Ему было нужно, как можно скорее, обнаружить документы на дом, указанный стигийцами, а то, что старый монах обнаружит разгром и поймет, что в комнате побывал вор, это дело третье.

Зингарец достал из-за пояса папирус с адресом дома и принялся копаться в разбросанных на полу записях, надеясь найти среди них идентичные строки. Как назло, ничего похожего и близко не было. Монтейро бесился, скрежетал, зубами, посылал проклятья. Уже проверенные бумаги он начал комкать и отбрасывать в дальний угол комнаты, чтобы они не мешались.

Когда монах готов был послать к Нергалу стигийцев с их дурацкими просьбами и отправиться наконец к морю, в руки ему попали записи о том самом доме. Большого значения этому Монтейро не придал, он и так был уже готов покинуть комнату, чуть раньше, чуть позже – какая разница. Зингарец поднялся с колен, сунул бумагу за пазуху, и в этот момент дверь отворилась.

В комнату вошел отец-настоятель, вернувшийся из молельни. Округлившимися глазами он обозрел учиненный в покоях беспорядок и его создателя. Монтейро также непонимающе уставился на старого монаха, в его сознание никак не укладывалось то, что его могли поймать.

— Что ты здесь делаешь, сын мой? – промолвил отец-настоятель.

Монтейро понял, что пытаться оправдываться смысла не имеет, преступление его слишком очевидно. Зингарец приблизился к старику, не говоря не слова, схватил его за волосы и начал колотить его лицом о поверхность стены.

Настоятель кричал, извивался, пытался вырваться из рук Монтейро, но силы были явно не равны. Вскоре старик с криков перешел на стоны, потом затихли и они. Но зингарец на звуки внимания не обращал, ему надо было выплеснуть накопившуюся ярость, и до того жива его жертва или уже нет, ему дела не было. Когда он закончил свою экзекуцию, у отца-настоятеля вместо лица была кровавая маска.

Сожаления или раскаяния зингарец не испытывал, равно как и страха. Он спокойным шагом вышел из комнаты, растолкал собравшуюся на крики настоятеля толпу и двинулся к выходу из обители. Никто так и не попытался его остановить. Мало того с ним и заговорить не решались. Через несколько мгновений сзади раздались крики. Похоже, монахи решились войти к настоятелю и обнаружили бездыханное тело.

Однако погони не было. Монтейро расхохотался. Ему понравилось убивать, а еще понравилась та беспомощность, что охватила братьев.

Можно было пойти на встречу с утренним нищим и тем самым разделаться с заданием Карфота, но зингарец решил немного повременить с этим. Он заслужил отдых.

Монтейро шел к морю, на лице его застыла дурацкая улыбка. Городской шум и суета больше его не касались, он был полностью отрешен. Ветер играл с волосами зингарца, тепло от солнечных лучей проникало, казалось, прямо внутрь души монаха.

Вот впереди показалась морская гладь. Улыбка Монтейро стала еще шире, потом он наконец заметил людей вокруг себя, бегающих, спешащих по каким-то своим делам, галдящих. Это зрелище заставило его поморщиться. Он не мог слиться с океаном в такой обстановке, и потому побрел прочь из города в сторону полуночи.

Даже когда Сартос остался далеко позади, Монтейро мерещились голоса его обитателей. Он их ненавидел. Всех. Почему они не оставят его в покое?

Кончик набегающей на берег волны коснулся левой сандалии Монтейро, и монах вмиг забыл все свои неприятности и обиды. Жизнь продолжалась, и она была прекрасна.

Не снимая рясы, монах медленно вошел в океанские воды. Он наслаждался их прохладой и чистотой. Зайдя в воду по пояс, монах положил ладони на поверхность океана и принялся разводить круги вокруг себя. Потом плеснул себе на лицо горсть соленой воды, облизал губы, чтобы почувствовать её вкус.

— Я вернулся, — сказал он сам себе. – Я снова здесь, кончилось ожидание.

Что он имел в виду, Монтейро не понял. Слова эти шли откуда-то из глубины его сознания, они просто не могли быть не произнесены. А смысл не важен.

Останавливаться на достигнутом Монтейро не собирался. Он сделал еще один шаг по направлению к глубине, другой, третий. Зингарец ощущал, что творит таинство, не сравнимое ни с одним из обрядов в обители. Он чувствовал, как вода касается его живота, груди, шеи. Монтейро погружал в воды великого Западного Океана все свои проблемы и несчастья.

В его душе в этот момент рождалось такое множество слов, живописующих его нынешнее состояние, что он терялся, не в силах выбрать подходящие. Хотелось смеяться в полный голос, но это казалось монаху кощунством, и он сдерживался.

Вода достала зингарцу до подбородка, и он вновь остановился. Затем медленно опустил лицо в воду и держал его там, пока хватало дыхания. Вынырнув, Монтейро раскашлялся, легкие его пронзил неприятный жар, но зингарец был рад и ему. Он тоже был частичкой того, что звалось жизнью.

Монах еще долго стоял по горло в воде, с широко раскинутыми руками. Солнце обжигала его мокрое и соленое лицо, а к ногам подбирался холод океанских вод. Монтейро держал глаза закрытыми, полностью отдавшись охватившим его новым ощущениям.

Когда холод стал совсем пронизывающим и распространился на добрую половину туловища, зингарец развернулся и побрел к берегу. Там он отряхнулся, подобно тому как это делают собаки, и растянулся на горячем от солнца песке. Постепенно холод в телесах зингарца сменялся приятным теплом, идущим из самого центра земли.

Монтейро и сам не заметил того, как заснул.

Снов он не видел, да и пребывал в забытье не особо долго. Но даже за столь короткое время солнце успело припечь голову зингарца, и теперь в висках появилась несильная, но назойливая боль. Монтейро поморщился и попенял себя за легкомыслие.

После визита к океану сознание Монтейро немного просветлело, появились мысли, затрагивающие иные области жизнедеятельности, помимо необходимости единения с природой. Нет, монаху по-прежнему не было никакого дела до Карфота и его поручений, а тем паче до гибели отца-настоятеля. Просто Монтейро вспомнил свои последние грезы, те, где он блуждал в темноте в поисках огонька. Тогда утром, когда его отвлек «лиловый» нищий, ему практически удалось восстановить картину своих странствий.

Странно, но эта часть его прежнего бытия не вызывала в Монтейро того отвращения, что всё остальное. Эти видения скорее предназначались ему нынешнему, а в прошлое их осколки попали по чистой случайности. Конечно, темнота и огонек имели совершенно другую точку восприятия по отношению к океану, солнцу, небу и прочему, но они являлись положительным элементом, и зингарец не желал от них избавляться. Наоборот, он к ним стремился.

Монтейро присел, обняв колени руками, и попытался вернуться в грезы.

Получилось. Прошлой ночью ему действительно удалось достичь огонька. Вопреки его надеждам лицо, скрывавшееся внутри него, так и не обрело четкости. Странный, но до боли знакомый образ. Монтейро не сомневался, что встреть он его на улице, он бы непременно его узнал. Этот человек и вправду жаждал как можно скорее встретиться с Монтейро, зингарец практически физически ощущал это его желание.

И он показал ему путь! Монтейро точно помнил, что в огоньке отражались ориентиры, следуя которым, он может найти этого человека. Но куда именно надо было направиться, зингарец не знал. Он чувствовал, что узнает эти знаки только тогда, когда увидит их. То же самое, что и с незнакомцем. Это означало, что придется возвращаться в Сартос, но другого выхода не было.

Плохо.

Монтейро бросил печальный взгляд в сторону набегающих на берег белогривых волн. Захотелось вновь погрузиться в морские воды. С трудом подавив это желание, Монтейро поднялся на ноги и принялся отряхивать от песка успевшую подсохнуть рясу. Головная боль усиливалась.

В Сартос зингарец добрался, уже когда на город опускались сумерки. Монтейро боялся, что из-за подступающей темноты не сможет различить те ориентиры, что явились ему во сне. Но стоило ему ступить на улицы города, как где-то в глубине сознания начало зарождаться ощущение узнавания, не имеющее никакого отношения к зрительным образам.

На реально существующий город словно наслоился еще один, призрачный, состоящий из той же непонятный субстанции, что и темнота в его грезах. Вот только этот Сартос не был черным, он переливался всеми цветами радуги. Монтейро следовал по дороге из золотых вспышек, сквозь серебро окружающих его строений, миную красные, синие и зеленые образы спешащих по своим делам людей.

Новый мир захватывал зингарца, притягивал к себе, приказывал, просил, умолял остаться в нем и следовать его знакам, но какая-то часть Монтейро по-прежнему находилась в плену привычной реальности. Зингарцу не доставало сил, чтобы сделать последний шаг, а без этого было никак нельзя. Ориентиры стали исчезать, терять четкость, зов их сделался до невыносимости жалостливым, казалось, они понимали, что теряют Монтейро.

— Смотри под ноги, придурок! – кулак влетел в грудь Монтейро. Зингарец не удержался на ногах и повалился на спину.

Призрачный мир исчез. Краски померкли окончательно. Смотреть на прежнюю реальность было больно, слишком серой она была.

— Ублюдок! – человек толкнувший монаха, теперь пнул его сапогом по печени. – Развелось вас, тварей пустоголовых! Поубивал бы!

Монтейро скрючился от боли. Те ощущения, что сейчас проносились по его нервным окончаниям от печени к мозгу, переплелись с трагедией утраты нового Сартоса, пришедшего к нему из видений. Постепенно в зингарце просыпалась ушедшая было ненависть ко всему роду людскому.

Монах понял, что хочет убить ударившего его наглеца. Он просто обязан это сделать.

Человек занес ногу, чтобы еще раз врезать по валявшемуся в пыли монаху. И тут Монтейро взметнулся в прыжке, которому позавидовал бы бывалый акробат, и вцепился обидчику в плечи руками, одновременно хватая зубами кадык. Мощное движение назад головой, и из шеи незнакомца хлещет поток крови. Но зингарец этого словно не заметил и продолжал рвать зубами глотку врага. Лишь добравшись до позвонка, он остановился.

К этому времени обидчик Монтейро был давно мертв, в глазах его застыл ужас.

Зингарец поднялся с трупа, сплюнул, отряхнулся и огляделся по сторонам. Как ни странно, но на звуки драки никто не сбежался. Улица была пустынна. Единственным объяснением тому было то, что он находился в бедняцком квартале, где народ и не такое повидал и знает, что излишнее любопытство бывает наказуемо.

— Проклятье, — процедил сквозь зубы зингарец.

Всё-таки по сравнению с утренним своим состоянием, сейчас он поддерживал, пусть и небольшую, но связь с реальностью. Монтейро понимал, что если и дальше будет направо и налево убивать людей, то его рано или поздно поймают и повесят. Надо обязательно избавляться от приступов ненависти. Зингарец был уверен, что ему хватит сил побороть их, они представлялись ему не более чем побочным эффектом от возрождения. Убеждало его в этом то, что после купания в океане ярости в его душе практически не осталось, а после погружения в призрачный мир она исчезла окончательно.

Этому встречному незнакомцу просто не повезло, что покинул цветную реальность Монтейро именно после столкновения с ним. Теперь он понимал, что на убийство его подвигли не удары, которыми осыпал его мертвец, а потеря связи с миром знаков.

Но это дело прошлое, от того, что он осознал истинные причины произошедшего, Монтейро в данный момент было ни жарко, ни холодно. Предстояло решить, что делать дальше.

Можно было отправиться в джунгли, как он хотел утром, а можно было попытаться совершить еще одно путешествие в призрачный мир. Второй вариант казался Монтейро более заманчивым. Зингарец понимал жизненную необходимость следования знакам, а посещение джунглей было всего лишь капризом, который может и подождать.

Монтейро закрыл глаза и попытался вообразить краски призрачного мира, в первую очередь серебряные и золотые, составлявшие суть души самого города, а не людей его населявших. Но сколько зингарец ни старался, ничего не выходило. Видения, если и возникали, то через мгновения блекли. Иногда Монтейро казалось, что они не более чем игра воображения, стремившегося угодить желаниям зингарца.

Тогда к митрианцу пришло окончательное понимание того, что он еще не готов. Он осознал это уже тогда, когда знаки начали оплакивать его скорый уход из их мира, просто принять этот факт сумел только сейчас.

— Я вернусь, — сказал он сам себе. – Обязательно вернусь.

И он даже знал, что нужно для этого. Он должен снова погрузиться в грезу, пройти сквозь темноту к свету огонька. Сон укажет ему путь.

Оставалось решить, куда отправиться на ночевку. В обитель возвращаться было глупо. Братья, наверняка, решили, что в него вселился демон, и даже если его не поволокут сразу на обряд очищения, то поспать не дадут точно. А может статься просто добавят яду ему в питье, чтоб ни проблем, ни разговоров.

Внезапно Монтейро пришла в голову одна интересная идея. Можно было наведаться в тот дом, где его сегодня принимал Карфот. Штаб у «лиловых» там, скорее всего, организован был временный, и сейчас здание покинуто. Там его искать никто не подумает, особенно учитывая то, что судя по внешнему виду дом вот-вот развалиться.

Зингарец осмотрел окружающие строения, пытаясь отыскать среди них знакомые, и несказанно удивился тому, что стоит на том же самом месте, где они утром с нищим «лиловым» встретили митриан. Значит, до означенного дома совсем рукой подать.

Следовать утренней дорогой Монтейро не хотелось, всё-таки жили в его душе подозрения, что «лиловые» могли оставить дозорного у своего прежнего укрытия. Боковыми улочками Монтейро пробрался к задней стороне дома.

Остановился. Прислушался.

Вроде бы было тихо, никаких звуков изнутри не доносилось. Однако митрианец решил не рисковать. Вспомнив молодость и походы к сельским девушкам, Монтейро плюнул на руки и полез по стене на второй этаж. Забраться наверх труда никакого не составляло, кладке дома, наверное, было лет сто не меньше. Монтейро поднялся практически как по лестнице.

Прильнув к стене головой, Монтейро через оконный проем принялся осматривать часть комнаты. На первый взгляд, пусто. Но помимо того, что просто было темно, так еще и большую часть комнаты укрывала стена. В конце концов, Монтейро мысленно махнул на всё рукой, и не таясь залез в окно.

Дом был пуст. Ничто не говорило о том, что совсем недавно здесь располагался штаб «лиловых», даже слой пули был глубоким, многомесячным. Похоже, стигийцы постарались, заметая следы. На всякий случай, Монтейро обошел весь дом сверху донизу, проверил засов на двери.

После всего этого монах поднялся в комнату, где встречался с Карфотом, и расположившись на клоповом обиталище, прогрузился в сон.