Дрянь с историей

Глава третья. Расписание и студенческий билет

Регулярного прямого поезда от столицы до Орлицына не было, поэтому обычно туда добирались с пересадками — сначала до губернского города, а оттуда уже — четыре-шесть часов местной электричкой до Орлицкого уезда. Но чтобы облегчить жизнь студентам, в начале и конце учебного полугодия по маршруту два или три раза проходил отдельный состав. Шёл он небыстро, чуть больше суток, но дешевизна билетов и отсутствие пересадок компенсировали неудобства. А учитывая, что для немалого количества студентов дорогу оплачивал университет, маршрут пользовался успехом.

Без приключений, конечно, не обходился ни один рейс, и поговаривали, что назначение на него являлось в депо формой наказания для провинившихся охранников и проводников: вырвавшаяся на волю стая молодёжи, жаждущей надышаться свободой перед началом учебного года, чего только не устраивала. Относительно тихо бывало только в единственном купейном вагоне: даже те студенты, которым родители оплачивали более дорогой билет, предпочитали гулять вместе с товарищами в других вагонах.

Нынешний рейс мало отличался от всех предыдущих, даже считался у поездной бригады удачным: никто не отстал на промежуточных станциях, обошлось без серьёзных драк и вызова неотложки с полицией. А что сломали шесть туалетов и два окна в тамбуре разбили — мелочи жизни.

Алишер Хубиев, студент-первокурсник с факультета оборотного искусства, сходил с поезда в прекрасном настроении. В руке у него была небольшая сумка с небогатыми студенческими пожитками — много ли имущества у вчерашнего детдомовца, на левом плече висела старая и потрёпанная, но верная гитара, на правом — Алексей Желнин, студент из его будущей группы, слегка переоценивший свои силы в борьбе с дешёвой водкой.

— Счастливого пути, друг! — белозубо улыбнулся Хубиев проводнику, который помог спустить тяжкую ношу с высокой подножки и прощально махнул рукой, переключившись на следующих пассажиров.

На низкой платформе с прибытием поезда воцарились страшный шум, толчея и суета, сориентироваться в которых с таким довеском не стоило и пытаться. Алишер дотащил вяло перебирающего ногами тёзку — вчера они решили, что тёзки и по этому поводу друзья до гроба, — до фонарного столба и прислонил к нему, проверив, как держится на однокашнике рюкзак.

— Мам, да я трезвый… — промямлил тот, тряхнув кудлатой головой. На свежем воздухе, даром что солнце нещадно палило, ему как будто полегчало.

— Вай, сынок, мама видит! — хохотнул Алишер, похлопал его по шее и заозирался, намереваясь закурить и подождать, пока основной поток схлынет.

Расставаться с вредной, но родной привычкой ради университета он совсем не хотел, даже несмотря на грядущий режим жёсткой экономии табака: когда там ещё перваку удастся выбраться в город — неизвестно, а с собой много не утащишь. Собственно, он планировал забежать в магазин по дороге в университет и прикупить ещё блок-другой, но план, учитывая балласт в лице Желнина, трещал по швам.

Зато экономить Алишер начал сразу: не успел достать пачку, как прямо рядом с ним у какой-то девушки каблук зацепился за трещину, и студентка, вскрикнув, полетела вперёд, а чемодан — в сторону, под вагон. Реакция не подвела, и вместо щербатого асфальта платформы незнакомка влетела в охапку Хубиева.

— Вай, как мне повезло! Какие красавицы с неба падают! — просиял он совершенно искренне.

— Ой! — смущённо проговорила спасённая, залилась румянцем, но симпатичному черноглазому парню улыбнулась охотно и с явным удовольствием позволила помочь себе обрести равновесие. — Спасибо большое!

Алишер совсем не льстил, девушка была чудо как хороша — пушистые светлые волосы обрамляли свежее юное личико с нежной кожей и большими голубыми глазами.

— Стоишь, красавица? Сейчас, погоди… — парень нырнул под вагон и проворно выбрался оттуда вместе с чемоданом. — Вот твой беглец!

— Спасибо ещё раз! Я бы, наверное, нос расквасила, если бы не ты, — просияла она, схватив поставленный на колёсики чемодан за ручку. — Я Света, с прикладной, первый курс.

— Тебе подходит, — похвалил Хубиев, имея в виду сразу и имя, и специальность: кафедра прикладного использования потусторонних явлений выпускала массу ценных специалистов, по большей части лабораторных, и, по его мнению, новой знакомой белый халат должен был подойти отлично. — Алишер, я с оборотного, тоже первый.

— Ух ты, и превращаться можешь? — живо восхитилась она.

— Могу, — горделиво приосанился парень. — В барса, великого горного охотника. Через раз, правда, получается, но… — добавил с некоторым смущением и виноватой улыбкой, однако продолжить не успел.

— Света, ну где ты ходишь? — налетела на них ещё одна девушка, с суровым узким лицом и некрасивыми тяжёлыми веками, густо подведёнными голубым карандашом. Или веки были нормальные, портил карандаш?

— Я тут чуть не упала, а Алишер поймал, он такой ловкий. С оборотного. Представляешь…

— Спасибо Алишеру, — перед девушками вдруг возник долговязый смуглый парень с квадратным выпирающим подбородком и недобрым взглядом. — А теперь проваливай, оборотник, нечего к девушкам лезть.

— А ты брат ей, э? — подался вперёд Хубиев, который был ниже на голову и выглядел мелко в сравнении с хамом, но дойди до драки — и в себе Алишер не сомневался.

— Тебя это не касается. А к нашим девчонкам чтобы не лез! — насупился длинный.

— Каким таким вашим?

— Ты первак, что ли, щегол? — пренебрежительно скривился он. — Так я тебе объясню. Вам тут учиться разрешают, приживалы, а универ — наш. Сиди тихо и потусторонникам под ноги не лезь, ясно? — он обеими руками толкнул Алишера в грудь, вынудив отскочить для сохранения равновесия.

Ответить тот не успел, вмешалась темноволосая девушка, которая так и не представилась.

— Вить, прекрати, вылететь хочешь за драку? Вон преподы. Идём.

Растерянная и смущённая Света, которая явно не ждала от своих знакомых подобного поведения, украдкой послала Хубиеву извиняющуюся улыбку. Он улыбнулся в ответ и подмигнул, давая понять, что уж на девочку точно не сердится, после чего посерьёзнел и всё-таки полез за сигаретами, провожая компанию задумчивым взглядом.

Однако, вот и новости с порога. Ни о чём таком его не предупреждали, да и по дороге…

Хм. По дороге-то были одни перваки. Старшекурсники, видимо, ехали в другом конце поезда, ну или именно Алишеру не попадались. Учитывая, что среди первокурсников были и потусторонники, и конфликтов не возникло — во всяком случае, не по типу дара, — это подталкивало к интересным выводам.

— Не сильно прилетело? — участливо спросил кто-то, едва он убрал зажигалку.

— А-а, — Хубиев поморщился и отмахнулся, после чего сунул сигарету в зубы, назвался и протянул руку для пожатия подошедшему парню вида «ботаник обыкновенный» — в больших очках, сутулому, со смущённой улыбкой и тонкими слабыми пальцами.

— Виталий Буг, целитель, третий курс, — назвался тот и выразительно поморщился, когда Алишер дружелюбно предложил ему пачку. — Рак лёгких, рак горла, рак…

— Ты мне мама, что ли, э? — возмущённо перебил его Хубиев.

— Извини, просто не люблю, — виновато улыбнулся он.

— И что, тут порядки такие? — сменил тему Алишер и выразительно кивнул вдоль платформы. — Все потусторонники так, как собаки?

— Не, к четвёртому курсу уже лучше, наверное надоедает, да и раньше есть нормальные, но мало, — охотно пояснил Виталий. — Но они так, всерьёз не цепляют, за это и вылететь можно. Их декан выгораживает, но если чего серьёзное — то это замректора по воспитательной работе, он справедливый.

— Э, брат, ну и редька у вас здесь…

— Буэ-э! — согласился Желнин, и Алишеру временно стало не до порядков ГГОУ. Ну и Виталию заодно — тоже, молодой целитель не смог остаться в стороне.

Знакомство с Бугом оказалось вообще кстати: он ещё не имел права практиковать, но оказать помощь страдающему от собственной невоздержанности сумел, так что через десять минут, когда платформа почти опустела, Алексей настолько пришёл в себя, что вполне мог не только стоять на своих ногах, но ещё благодарить за помощь и извиняться за своё состояние.

По дороге Виталий продолжил просвещать попавшихся под руку первокурсников относительно порядков в университете, но всё остальное сюрпризом для Алишера уже не стало. Правила проживания в общежитии стандартные, не лезть в запертые двери, особенно если висит табличка «проход запрещён», не задирать Смотрителя и не шататься по парку ночью. Алексей, пропустивший все разборки, слушал и возмущался очень горячо и вдохновенно, а Алишер порадовался его обретённой устойчивости и всё-таки завернул по дороге в лавку за табаком.

Первые материалы Макс отправил по электронной почте, и это несколько примирило Серафима с необходимостью вернуться в административный корпус: взвалил себе на шею ярмо, но хоть напечатал нужные документы, причём так, что никто из любопытных кумушек-кадровичек не сумел сунуть нос в бумаги. Правда, от ширины собственной улыбки свело скулы и захотелось кого-нибудь придушить, но ничего, сдержался. Зато остаток дня до запланированного на вечер совета факультета провёл с пользой, вникая в детали.

Материалы содержали подробные анкеты всех жертв, протоколы допросов и обысков и ещё кое-что по мелочи, то есть основную базу расследования, а также часть аналитики.

Поскольку ни одного тела никто до сих пор не видел, и оставалось только гадать, что стало с пропавшими студентами, ничего конкретного про преступника сказать было нельзя. Ну разве что он хитёр, очень осторожен и обладает высоким интеллектом, если никто за восемь случаев ничего не заметил, а ещё, вероятно, потусторонник со склонностью к начертательным чарам. К последнему утверждению Серафим добавил от себя, переписав с диктофона, разговор со Смотрителем. Подумывал отправить запись Максу как есть, звуковой дорожкой, но решил лишний раз освежить в памяти.

Пропавших студентов роднили не только даты. Ещё примечательно было то, что среди юных чародеев не было ни одного потусторонника, и вряд ли это произошло случайно: самые многочисленные здесь, они уже хотя бы по теории вероятности должны были попасться преступнику, если дар не имел значения.

И это заставляло задать вопрос: почему не подходят потусторонники? Не в том ли дело, что задурить голову обладателю такого дара преступнику сложнее? Он же как-то обманывает Смотрителя, да и жертвы уходят с ним спокойно и добровольно, и никто не обращает на это внимания — то ли доверие, то ли чары. Иначе на своём факультете проще и незаметнее найти подходящую жертву, а он…

Имелось и ещё одно обстоятельство, снявшее подспудно беспокоивший Серафима вопрос: почему родственники пропавших студентов так спокойно приняли даже те случаи, когда расследование откровенно спустили на тормозах? Всё оказалось просто и печально: не было у них таких родственников, которые могли бы поднять шум. Пятеро сирот, ещё двое — близко к тому: у последней девушки родители были алкоголиками, которые, кажется, вообще не заметили пропажи ребёнка, у одного парня были настолько напряжённые отношения в семье, что мать почти открыто радовалась его исчезновению. Восьмого воспитала одинокая бабушка, которую хватил удар сразу после получения трагического известия, и так она и скончалась в больнице, не приходя в сознание и не узнав итогов расследования.

Всё это давало одну интересную зацепку. Преступник весьма тщательно подходил к выбору жертвы, используя для этого не только возможности сети, но и личные дела студентов, и… что-то ещё, потому что одно дело — сироты, но как он узнал о сложных отношениях в семье? Или о пьющих родителях? Это не та информация, которой подросток будет хвастаться в сети, разве что жаловаться другу в личных сообщениях.

Может, он вообще не преподаватель, кто-то из персонала? Направление дара не вызывало сомнений, но здесь почти все в той или иной мере одарённые, потому что на обычных людей близость Котла, как правило, действовала куда более угнетающе. Из бухгалтерии, например. В бухгалтерии всегда всё и про всех знали, и вряд ли ГГОУ в этом смысле был исключением. Отлично подошёл бы комендант общежития, если бы не одно но: такой должности здесь не существовало. Вообще никаких инженерных и хозяйственных служб, все их заменял Смотритель. Или ректор. Вдаваться в детали ещё и тут не хотелось, главное, к делу это отношения не имело.

Список подходящих по дару и работающих тут последние четыре года людей проще было запросить у Макса и с ним идти за уточнениями к ректору — для контроля, а вот как их расспрашивать, Дрянин пока не понимал. Он мог явиться официально, со всеми полномочиями, вывернуть всех подозрительных наизнанку, но тогда о конспирации следовало забыть. Первый же допрос станет достоянием общественности тотчас, как только жертва покинет поле зрения Серафима, и даже раньше, а на это нельзя было пойти, чтобы не спугнуть преступника.

Вот если за оставшиеся без малого четыре недели до равноденствия тихо, придерживаясь легенды, решить проблему не получится… В лучшем случае они возьмут злодея на горячем, в худшем — ректор опять вызовет полицию, и все вопросы начнут задавать без оглядки на сохранение тайны.

Звонок наладонника застал Серафима за сборами. Он сложил документы в ящик письменного стола, бросил всегда незримо присутствующей химере «Мурка, охраняй!» и усмехнулся, глянув на экран.

— На ловца и зверь, — со смешком принял вызов и присел на край постели. — Ты вовремя.

— Что-то новое? — заинтересовался Макс.

Дрянин, конечно, всё пересказал и озадачил товарища списком потусторонников среди персонала, а также просьбой пошевелить теоретиков и самые верхние чины на предмет сил Смотрителя и того, кто мог им противостоять. Секретность секретностью, но вопрос был важным. И только потом Серафим сообразил:

— А ты чего звонил-то? Новости?

— Ну… такое, — неопределённо отозвался Ланге. — Интересовались тобой из Орлицына. Несколько человек в поисковик лазали, правда, все через общественную сеть.

— И что нашли?

— Да ничего толком. Наши сетевики не просто так хлеб едят. Просто ты из тех, запросы на кого отслеживаются, да и остальных оперативников я на контроль поставил. Я не думаю, что это серьёзное и наш убийца зашевелился, обычное человеческое любопытство восхищённых учительниц нельзя сбрасывать со счетов, но всё-таки.

— Это было предсказуемо. Всё?

— Самое интересное я напоследок приберёг, про одну учительницу как раз, ты спрашивал. В общем, не знаю, чем она заинтересовала тебя, но мне теперь тоже интересно.

— Думаешь, она причастна? — Серафим насторожённо нахмурился.

— Не, к нашему делу она точно не имеет отношения. Твоя Ева Калинина последние несколько лет честно служила в патруле, имеет благодарности и вообще на хорошем счету у командования, характеристика замечательная. Надёжный боевой товарищ и всё такое, сам понимаешь. Ничего подозрительного, взыскания и выговоры по мелочи, за порчу имущества, это с патрульными постоянно. Но самое интересное не это, а то, что Калинина Ева появилась на свет шесть лет назад.

— Что ты имеешь в виду?

— Да вот буквально то самое. Сменила паспорт с фамилией вместе, экстерном сдала экзамены на диплом потусторонника по телесному направлению и устроилась в патруль. Я выясню, кем она была до того, все запросы уже отправил, но придётся немного подождать. Ты ей чего заинтересовался-то?

— Красивая, — коротко отозвался Серафим, не собираясь пока посвящать кого-то в подробности.

— А, ну да, рыжая же, — расхохотался он. — Причём яркая. Как я мог забыть? А ты в курсе, что она крашеная? На первых фото в документах русая.

— Это всё? — хмуро оборвал Дрянин. — Тогда жду сегодня список.

И он оборвал связь, не дожидаясь ответа.

Информация была… интересной. Подозревать Еву в чём-то ещё он после этого не стал, но специфическое прошлое интриговало, такие вещи не возникают на ровном месте. В патруль-то её взяли, так что наверняка прогоняли по базам не только по имени, но и отпечатки, и чародейский слепок, да и биографию наверняка покрутили, потому что кто бы её иначе взял на службу! Но раскопали эту информацию и закопали обратно, не оставив на поверхности, а для этого у них наверняка были весомые причины. Как и у Евы — сменить личность. Но это сегодня-завтра Ланге выяснит, вряд ли его запросы надолго застрянут, нет дураков расстраивать и нервировать военную прокуратуру.

Жаль, самого интересного не выяснит, что она за пиявка такая странная. Явно ведь не первый день с этой особенностью, действовала Ева привычно, оставление истощённого любовника для неё было обыденным действием, не вызывавшим никаких волнений в душе и сомнений, иначе она проверила бы состояние, а не кралась тихонько к выходу. Интересно, она пробовала обращаться к целителю? Дрянин бы, наверное, на её месте первым делом сделал именно это, если бы подобное неожиданно началось…

Неожиданно. А вот если она точно знала, что это и почему? И, больше того, положение вещей её устраивало?

На этом месте Серафим встряхнулся и решительно двинулся прочь. Он часто потворствовал своему любопытству — в конце концов, не так уж много у него радостей в жизни, чтобы лишать себя этой, — но сейчас в первую очередь следовало заниматься конкретным делом, к которому женщина не имела отношения, а личный интерес мог подождать.

Разговор с ректором много времени не занял и только подтвердил предложенные Сефом варианты. Конечно, в ГГОУ имелась картотека с личными делами студентов, а ещё университет выплачивал целевые стипендии и, самое интересное, оказывал материальную помощь студентам в трудной финансовой ситуации. Это было самое перспективное направление: сложности личных отношений вряд ли отражены в личных делах, а вот какое-то обоснование при запросе поддержки они должны были предоставить. Но проверять он, конечно, начал с самого начала.

Доступ к личным делам студентов мог получить любой преподаватель без каких-либо препон. Они хранились в архиве, который примыкал к закрытой от студентов части библиотеки, и полистать на месте их можно было совершенно незаметно. Библиотека и архив пользовались огромной популярностью — отрезанный от информационных сетей университет не оставлял выбора, кроме как по старинке обращаться к бумажным источникам.

Серафим завёл библиотечную карточку, прогулялся между стеллажами, наудачу заглянул в ящик с тонкими папками студенческих биографий. Выглядело всё это сомнительно. Нет, конечно, теоретическая возможность у преступника была. Он действительно мог буква за буквой листать дела студентов, пока не попадётся кто-то подходящий. Тем более расставлены они по годам поступления, так что первый курс — отдельно, да и на папках бирки по цвету факультетов. Итого каких-то две-три сотни… Сколько из них сирот?

В нынешнем наборе, это Дрянин прекрасно знал из переданной Максом аналитики, под профиль жертвы подходило двадцать шесть человек и ещё десяток можно было туда подтянуть. Но это сведения, аккуратно и без спешки собранные военной прокуратурой с её почти безграничными возможностями. А преступник, скорее всего, действовал в одиночестве, и это очень долго и неудобно — вот так копаться в картотеке.

Сведений о том, получали ли какую-то помощь жертвы и писали ли на неё заявление, в деле не нашлось, прошлых следователей это не интересовало, зато вполне могло заинтересовать проверяющего в лице Дрянина.

Бухгалтерия ГГОУ на первый взгляд выглядела настолько типично, что это вызывало смешанное с умилением уныние. Длинное прямоугольное помещение в три больших арочных окна располагалось вдоль восточного фасада Княжеских палат, разделённое на две неравных части монументальными несгораемыми шкафами столь угрожающего вида, что они больше подошли бы банку средней руки, но по недоразумению оказались втиснуты в этот зимний сад. Пара крупных деревьев в кадках простирала свои ветви под высоким сводом и слегка шелестела на лёгком сквозняке, тянущемся от крайнего окна к двери. Миниатюрные джунгли занимали два ближних подоконника и громоздились на всех незанятых поверхностях, придавая шкафам вид руин древней цивилизации в тропических краях. А вот дальнюю выгородку насаждения обходили стороной, очевидно не ужившись с тамошним обитателем.

В этих джунглях прятались островки рабочих столов, шкафов и тумбочек, но найти разумных обитателей среди буйства зелени вышло не сразу.

— Добрый день, сударыни, — вежливо склонил голову Дрянин, гадая, с кем из этих дам проще будет договориться.

Трёх женщин сюда словно специально подбирали по внешнему виду. Этакие три мойры, сучащие пряжу человеческой жизни. Первая, самая юная, с взъерошенными пепельными кудряшками и в больших круглых очках, испуганно выглянула из-за экрана вычки и так же испуганно спряталась обратно, не сказав ни слова.

— Добрый день, — лениво отозвалась вторая, тучная особа размером с отдельный стол, со скрученными в узел волосами странного оттенка, который напоминал окружающую листву — то ли тени так падали, то ли… Но смотрела она прямо и спокойно, чем импонировала чуть больше коллег.

— Ну здравствуй, коль не шутишь, — сварливо проскрипела третья, самая старшая, которая наверняка должна была перерезать нить жизни несчастных смертных, притом с огромным удовольствием. Она в бухгалтерских рядах оказалась самой примечательной.

Старость редко кого-то украшает, но всё-таки старики бывают очень разными. Уютные бабушки в платочках с румяными пирожками, тихие старички на скамейках с домино или шахматами, импозантные бывшие профессора и грациозные бывшие балерины, да просто обыкновенные невзрачные старые люди, с первого взгляда не вызывающие сильных эмоций.

Третья обитательница университетской бухгалтерии была старухой, и подобрать к ней с ходу получалось только один эпитет: безобразная. Седые волосы клочками, отёкшее лицо с бородавками и кривым носом, серая кофта, побитая молью, сутулая фигура, крючковатые пальцы с узлами-суставами… В ней не было ничего, к чему можно было бы из вежливости подобрать другой эпитет, а, присмотревшись лучше, Серафим и пытаться не стал.

Она не была человеком. Все три мойры не были, все три носили личины: глаз у Дрянина был намётанным, а маскировка у них — совсем простой, не чета его собственному артефакту. Но если застенчивая кикимора и немного сонная змея-аспид в бухгалтерии не вызывали вопросов — первые любили цифры, вторые испытывали потребность находиться при деньгах, пусть и не владея ими, — то наличие бадзулы, которые обычно промышляли игрой, шулерством или ростовщичеством, вслед за мифологическим прообразом с удовольствием помогая слабовольным людям пойти по миру, вызывало серьёзные вопросы к местному кадровику. А с другой стороны, природа — не приговор, и мало ли как она тут устроилась? Не его дело, в конце концов.

— Кто предоставит мне финансовые документы? Зарплатные и незарплатные выплаты студентам и преподавателям за последние пять лет. Для начала, — заговорил он, переводя взгляд с аспида на бадзулу и обратно, потому что кикимора продолжала прикидываться фиалкой в горшке.

— А может, тебе ещё ключ от сейфа с зарплатой отдать? — взвилась старуха. — А ну пошёл вон! Ходют тут…

— Что за шум? — оборвал зарождающийся скандал строгий женский голос, а на пороге выгородки появилась четвёртая обитательница бухгалтерии.

— Елена Марковна, да вот явился тут, требует документы ему подать! — возмущённо сообщила бадзула и выплюнула в Серафима: — Конфиденциальная информация!

— Вы Дрянин, верно? — окинув его цепким внимательным взглядом, уточнила четвёртая. — Главный бухгалтер Стёпина, Елена Марковна. Пройдите за мной, Ложкин о вас предупреждал.

— Что ж это за гусь такой? — негодующе скрипнула старуха.

— Ираида Александровна, это уже не ваша проблема.

Один короткий строгий взгляд — и бадзула присмирела, что-то бурча себе под нос, закопалась в бумаги, а Серафим прошёл за шкафы.

Это место, лишённое всякой растительности, представляло собой обыкновенный рабочий кабинет. Тоже шкафы вдоль стены, но почти стерильная чистота и идеальный порядок с порога располагали к хозяйке этого островка спокойствия. Во всяком случае, Дрянина — располагали.

— Садитесь. Какие документы вам нужны?

Напор и решительность женщины слегка озадачивали, но чтобы сбить Серафима с толку, требовалось нечто большее, поэтому в работу он включился сразу. Однако Стёпина всё равно произвела впечатление.

Начать с того, что в таком своеобразном коллективе она была единственным человеком и не обладала сколько-нибудь грозной или внушительной наружностью. Обычная женщина слегка за сорок, достаточно хорошо следящая за собой, чтобы выглядеть привлекательной. Среднего роста, с аккуратно собранными тёмными волосами и правильными чертами лица, в ладном светлом деловом костюме по фигуре, с ухоженными руками и выразительными тёмными глазами. Мелкие морщинки не портили её, а скорее подчёркивали самодостаточность и уверенность в себе. Серафим никогда не интересовался подобными, предпочитая ярких сногсшибательных красоток, но не столько потому, что не умел видеть другую красоту, а потому, что всё общение с женщинами в его случае ограничивалось одной ночью к взаимному удовольствию. Женщинам же, подобным главному бухгалтеру ГГОУ, случайные приключения были попросту неинтересны, а потому и женщины такие не интересовали Дрянина.

Своё хозяйство она знала прекрасно, и минут через десять организовала деловую, уверенную суету всего отдела. Женщины снимали копии ведомостей и собирали на отдельный носитель те документы, которые хранились в рабочих вычках, и хотя себе под нос ругались на «чёртова столичного хлыща», но начальнице не перечили.

Заняло всё это пару часов, в которые Серафим лениво листал уже выданные документы, но не особенно вчитывался, и просматривал в наладоннике многочисленные протоколы. Внимательно изучить выписки можно будет и вечером, а пока лучше не показывать, что именно и где его интересует. Да, вышло слишком много лишней информации, но лучше так.

От мыслей и наладонника его — и хозяйку кабинета от вычки, — отвлёк гулкий стук по металлическому шкафу и заглянувший внутрь мужчина.

— Лена, ты надолго тут? Здравствуйте, адмирал, — вежливо кивнул он Серафиму. Тот поднялся с места, пожал узкую ладонь нового знакомого. — Стоцкий Яков, мы с вами в некотором роде коллеги, я на потустороннем преподаю.

— Начертательное чародейство? — наудачу предположил Дрянин, вспомнив, что видел этого мужчину вчера на празднике. Наверное, с этой самой женщиной.

— Да, а как вы догадались? — удивился тот вполне искренне.

— Кажется, попадались какие-то статьи с вашей фамилией, — уклончиво ответил Серафим.

— Яша, ты по делу или так? У тебя же совещание. — При появлении этого мужчины Стёпина враз ещё больше похорошела — щёки тронул румянец, в глазах появился блеск, выдающий неравнодушие получше любого неформального тона.

— Да я… Пару минут, если позволите, — неуверенно улыбнулся он.

— Мы уже заканчиваем, подожди, хорошо? — Елена улыбнулась гостю, и тот занял ещё один стул, расположенный в стороне.

— А вы всё-таки с проверкой, да? — заговорил Яков через несколько секунд.

— С проверкой, — рассеянно подтвердил Дрянин. — Не люблю я это, да и не думаю, что найду какие-то проблемы, но… служба есть служба.

Они ещё несколько минут перекидывались подобными пустыми фразами. Стоцкий явно чувствовал себя неловко, то и дело хватался за карман пиджака, который оттопыривал какой-то небольшой предмет, и сидел как на иголках. Серафим не пытался его спасти и разговор поддерживал неохотно.

Бухгалтерия расквиталась с его запросом ещё через несколько минут, и адмирал не спеша двинулся на то самое совещание, о котором говорила Стёпина. Как Дрянина успел просветить заведующий кафедрой, к которой гостя временно приписали, декан факультета регулярно собирал своё «воинство» на нечто вроде расширенного педсовета. Первый в этом году был посвящён новому набору студентов и новому году, никаких конкретных вопросов обсуждать там не собирались, и Серафим надеялся, что надолго это не затянется.

До назначенного времени оставалось двадцать минут, идти — пять, придёт пораньше и выберет удобное место, чтобы полистать ведомости.

Тринадцатая группа телесников оказалась совсем не так страшна, как думала Ева, — во всяком случае, основная её часть, прибывшая этим поездом. Студенты искренне обрадовались наличию у себя куратора и сгрудились возле неё, заставив почувствовать себя наседкой с цыплятами. Пара бойких ребят с ходу начала подбивать клинья и рассыпаться в комплиментах, но их даже осаживать не пришлось, всё легко свелось к шутке. А потом стало вовсе не до веселья, когда Ева велела им выдвинуть из своих рядов старосту группы.

Стоило бы, конечно, понаблюдать за ними всеми внимательнее и, может, выбрать кого-то более надёжного и серьёзного, но пока оставалось решать проблему так.

Поскольку никакого ответственного должностного лица в общежитиях не было, списки на расселение каждому куратору выдали отдельно. Ева понятия не имела, откуда они взялись и кто ими занимался, да и знать не хотела, но наверняка не обошлось без Смотрителя, или кто там ещё нёс ответственность за снабжение университета? Для неё главное, что быт налажен, и налажен хорошо.

Уборка проходила по выходным, тогда же обновлялось — или очищалось — постельное бельё. Вещи никогда не пропадали, только пыль, грязь и мелкий мусор, а вот всё остальное ложилось на совесть обитателей комнаты. Неурядицы со светом, водой и прочими коммуникациями, насколько Ева успела узнать, случались исключительно редко, а если всё-таки случались и по каким-то причинам не решались сами собой, в каждом общежитии при входе имелся небольшой почтовый ящичек для заявок, куда следовало сообщать обо всех проблемах. Никто никогда не видел, чтобы эти записки оттуда доставали, но они исчезали, а проблемы — решались. Ну, или некто не считал заявку достойной реакции, и тогда она находилась на столе заявителя с красным штампом «отклонено».

Там же, возле ящика для писем, имелся стенд с правилами проживания в общежитии и внушительный «прачечный» ларь: туда складывали испачканную или испорченную одежду, а вскоре она появлялась в вычищенном виде в шкафу у хозяина. Говорили, ни разу не перепутали.

Вообще-то всё это здорово походило на работу домовых, но были ли на территории ГГОУ эти переродцы или нет — не знала ни Ольга, ни другие коллеги, с которыми Ева успела всё обсудить, так что ожидавших открытия страшной тайны студентов постигло разочарование. Все они уже бывали здесь, когда сдавали вступительные экзамены, все ознакомились с правилами, но тогда им никто не сообщил подробностей, и оставалась надежда, что тайны откроются позже: все дружно решили, что для допуска к этим тайнам требуется какой-то особый статус. Кажется, куратору, что она тоже не в курсе, не поверил никто.

Калинина обустроила подопечных и раздала им тонкие брошюрки университетского устава с наказом вызубрить от корки до корки и сдать с началом учебного года под роспись, прекрасно понимая, что намучается с этой сдачей и хорошо если половина действительно выучит. Но она, по крайней мере, попытается.

После этого Ева сходила на обед и вернулась к себе, чтобы разобраться с подготовкой к следующим занятиям. И обнаружила маленькую, но трагическую потерю: то ли она сама, то ли соседка опрокинула открытый флакон с шампунем в раковину, и тот весь вытек. Жалко было почти до слёз: полный флакон, дорогой, хороший, и вдруг — нате! И главное, непонятно, где теперь взять замену? Ева заказывала его через сеть и ждала три недели, а тут…

В итоге делами она, конечно, занялась, но настроение оказалось безнадёжно испорчено, что почти сразу заметила Ольга, забежавшая за ней перед факультетским собранием.

— Ты чего такая грустная? — удивлённо спросила Томилина, пока Ева собиралась. — Не поладила со студентами?

— Нет, студенты хорошие, к ним претензий нет. Шампунь у меня погиб, — со вздохом призналась та, выпуская коллегу из комнаты и запирая за собой на ключ. Ничего дурного Калинина не подозревала, просто привычка. — А доставка здесь какая-нибудь есть? Можно что-то заказать?

— Да заказать-то можно, если из города. А тебе зачем? Какой-то особенный шампунь?

— Для цвета. Очень хороший, не представляю, что делать… Ну закажу я, приедет он через месяц, а что делать всё это время?

— Боже, Ева, ну что за глупости! — фыркнула Ольга. — Я тебя с одной девочкой познакомлю, она делает совершенно шикарную косметику, твой супер-пупер шампунь ни в какое сравнение не пойдёт!

— Не доверяю я самодельным снадобьям, — честно призналась Калинина. — Мало ли что туда намешают? С производителя хоть спросить можно…

— Тут профи получше твоего производителя, — пренебрежительно отмахнулась Оля. — Настоящая кикимора, между прочим, талантливая — жуть! Сама всё выращивает, ей ректор целую теплицу выделил, потому что для целителей много нужного делает, и сама готовит. У нас все девчонки к ней бегают. Ты же в ГГОУ, у нас тут каких только умельцев нет!

— Да уж. И артефактор?

— Найдётся, — улыбнулась Ольга. — А что, тебе что-то нужно? Уж не противозачаточный ли? — мурлыкнула заговорщицки, подцепив спутницу под локоть и хитро блестя глазами.

— А он и такие делает? — рассеянно уточнила Ева, задумавшись. Серафим явно из переродцев, так что волноваться не стоит, но всё же…

— И такие, — рассмеялась Томилина. — А ты мне явно не всё рассказала про адмирала!

— Так и ты мне не сказала, куда в городе пропала, — легко отбила она.

— Ну да, — вздохнула Ольга. — Один-один. Но с Сонечкой я тебя познакомлю, она правда умница!

— Знакомь, — согласилась Ева — и на неуклюжий перевод темы, и на кикимору. В конце концов, даже если она закажет свой, в ближайший месяц надо как-то жить, желательно — с чистой головой. — Погоди, но, если здесь есть кикимора, она же не может не знать других переродцев? Домового, если есть, так уж точно!

— А домовой-то тебе зачем? — искренне удивилась Ольга.

— Интересно, — пожала плечами Ева. — Судя по всему, за общежитиями следит именно домовой, и я не понимаю, зачем делать из этого великую тайну. Ну есть и есть, а все почему-то секретничают.

— Домовой тоже имеет право на частную жизнь, если не хочет показываться — его право. Соня знает, конечно, но сразу сказала, что такие вопросы обсуждать не будет.

— Да, ты права. И дорого Соня берёт?..

Вот так, болтая о женском, они и добрались до одного из учебных корпусов. Собрание декан проводил в одной из самых больших лекционных аудиторий, стулья в которой были расположены амфитеатром, разделённым на три сектора двумя проходами, каждый из которых заканчивался своей дверью. Открыты сейчас были обе. Помещение наполнял сдержанный гул, который порой прерывали более резкие звуки вроде взрывов хохота: преподаватели мало отличались от студентов, они тоже тратили время за разговорами, порой весьма эмоциональными.

Ева подобные аудитории раньше видела только в фильмах, поэтому немного залюбовалась — высоким сводчатым потолком, бледно-голубыми стенами, украшенными простыми белыми полуколоннами и скромным лепным бордюром.

— Ну что, пойдём вливаться? — весело предложила Ольга, поторопив замешкавшуюся на входе спутницу.

— Позвольте не согласиться, — прозвучал над головой знакомый мужской голос, и на талию Евы легла ладонь. Обе женщины вздрогнули от неожиданности, Калинина метнула на бесшумно подошедшего адмирала возмущённый взгляд, но тот спокойно продолжил, даже не заметив: — С вашего позволения, Еву я похищаю.

— Пожалуйста-пожалуйста, общайтесь! — радостно заверила Ольга, окатила коллегу довольной улыбкой «так-так-всё-понятно» и лёгкой походкой устремилась вниз по лестнице, без сожалений оставив ту на растерзание.

— Что за дурацкая привычка — подкрадываться? — вздохнула Ева, но упираться не стала, позволила утянуть себя на последний ряд стульев.

За день она успела остыть, а вёл себя Дрянин сейчас пусть и странновато, но прилично, не устраивать же скандал на ровном месте. Да и про браслет она с самого утра не вспоминала, он не мешался и не привлекал внимания, так что предъявлять по его поводу претензии показалось неуместным.

— Полезная привычка, — рассеянно отмахнулся Серафим и по пустому ряду дошёл до самого угла, в который и забился.

— И что это за места для поцелуев?

— Если ты настаиваешь, но — чуть позже, — он бросил на женщину короткий насмешливый взгляд, невозмутимо раскрыл на коленях папку с какими-то документами и уткнулся в них.

Ева несколько мгновений растерянно разглядывала его, пытаясь понять смысл манёвра, а потом не выдержала и рассмеялась, за что удостоилась скользящего вопросительного взгляда.

— Ты что, мной отгораживаешься от любопытных? Что ты такое изучаешь? — Сунув нос в записи, Ева искренне удивилась, обнаружив явно финансовые бумаги. — Бухгалтерская отчётность? Никогда бы не подумала, что ты тут и правда для проверки…. Это секретно? — Ева осеклась под оценивающим взглядом Серафима. Вроде бы ничего пугающего в нём сейчас не было, но невольно вспомнились зловещее зелёное пламя и хищные зубы. — Отстала! — она выразительно приподняла ладони в жесте капитуляции.

— Нет, отчего же? — уголками губ усмехнулся Дрянин, продолжая рассматривать задумчиво и пристально. — Ты можешь быть полезна. Я подумаю, как тебя использовать.

— Зачем я стала расспрашивать? — тяжело вздохнула она, закатив глаза.

— Не бойся, это не больно.

Усмешка стала более явственной, а через мгновение Серафим поймал её ладонь, медленно, ласкающе погладил тонкие пальцы. И вроде по-прежнему не позволял себе ничего дурного, оскорбительного или неприличного, но Еву с ног до головы окатило скверным предчувствием и буквально зачесались пятки вскочить и убежать на первый ряд. Или это было не предчувствие, а обыкновенное возбуждение?..

Кажется, её напряжение не укрылось от собеседника, улыбка его стала кривовато-насмешливой.

— Больше того, я уверен, тебе понравится! — заверил он, медленно и вдумчиво поцеловал костяшки пальцев — раз, другой, напоследок слегка прихватил губами кончик мизинца — и, выпустив её ладонь, опять уткнулся в свои бумаги.

Ева глубоко вздохнула… и промолчала. Хотя, конечно, подзуживало напомнить про места для поцелуев и поинтересоваться, всё ли это, или можно рассчитывать на что-то поинтереснее. Потому что «этим» он её уже впечатлил, причём настолько, что захотелось продолжения, и лучше — прямо сейчас, вместо этого глупого заседания непонятно кого и зачем. Репутация, конечно, пострадает, но…

А может, к чёрту репутацию? Ольга вон и так уверена, что у них с адмиралом что-то есть, ну убедится лишний раз. Да уже убедилась! А она… Надо пользоваться присутствием в её жизни мужчины, который одним почти невинным поцелуем заводит так, что хочется плюнуть на всё и тащить его в укромный уголок.

Ева усмехнулась собственной реакции и мыслям и постаралась сосредоточиться на словах декана, который, цокая ботинками, как заправская модница тонкими шпильками, прошёл между рядов и встал за кафедру. Правда, оказалось это довольно трудно: ничего интересного Медведков не говорил. Общие фразы, скучные шутки, ответственность потусторонников перед миром… Он явно очень любил поговорить.

А её мысли опять соскользнули на соседа и его слова. И занятие. Он и вправду изучал какие-то финансовые документы, с такого расстояния она не видела заголовков, но таблицы с цифрами и некоторые — с рядами разномастных подписей не допускали двоякого толкования. Выходило, он действительно проверяющий, причём не по поводу каких-то пропавших студентов, а по сугубо приземлённой материальной части. Неужели он тогда сказал правду и действительно является… скучной сухопутной крысой? Дрянин — бухгалтер. С ума сойти!

Она ещё раз покосилась на мужчину и отбросила эту мысль. Нет, что-то было не так. Как он может использовать её в своих делах поиска приписок в бухгалтерии⁈ Тут она совершенно точно и абсолютно бесполезна, причём независимо от собственного желания помочь.

Не на секс же Серафим опять намекал! На эту тему он высказывался вполне недвусмысленно и без намёков. И скрытность озадачивала. Ну ладно, проверяет он документы, но зачем забиваться с ними в угол?

— Сударь, я вам не мешаю? — восклицание прервало монотонную речь и заставило Еву очнуться, сфокусировав взгляд на декане. — Господин… Дрянин, если я не ошибаюсь?

— Сеф, — тихо окликнула Ева соседа, когда он не отреагировал на оклик начальства, погружённый в бумаги и какие-то записи в телефоне.

Он нахмурился, перевёл взгляд на Еву. Та кивнула в сторону кафедры.

— Спасибо, что наконец почтили меня своим вниманием, — поклонился декан с улыбкой. — Мы вам не мешаем?

— До последнего времени не мешали, — спокойно пожал плечами Дрянин и уткнулся обратно в свои записи, вызвав волну смешков.

— Позвольте полюбопытствовать, чем вы таким заняты.

— Работой, — коротко отозвался Серафим. — И вот теперь вы начинаете мешать.

— Ну знаете, это уже наглость! Зачем вы, в таком случае, сюда пришли?

— Потому что мне сказали, что присутствие обязательно, — с той же невозмутимостью продолжил Дрянин, и Ева закусила щёку изнутри, чтобы не захихикать. — Я пришёл. Но это не значит, что я согласен тратить время впустую, когда у меня есть дела.

— То есть вы один, получается, здесь и работаете? А остальные? — Медведков облокотился о кафедру, не спуская с адмирала непонятного взгляда.

— Понятия не имею, я не приглядывался. — Серафим пожал плечами и уткнулся обратно в телефон, продолжив что-то читать в повисшей тишине.

— И это элита! Преподаватель, потусторонник со стажем! — укоризненно покачал головой декан.

— Если вас это утешит, я вообще не чародей. И не преподаватель, — насмешливо заметил Дрянин.

— А что же вы тут делаете, позвольте? — опешил Медведков.

— Все вопросы к ректору. И у вас там какое-то важное дело было, не отвлекайтесь.

— Это многое объясняет, да уж… Кто-нибудь ещё разделяет мнение господина Дрянина? Ну, может, совещания никому больше и не нужны? Так не стесняйтесь, высказывайтесь! — щедро предложил возмущённый лектор.

Ещё некоторое время стояла мёртвая звенящая тишина. Ева украдкой вздохнула, рассеянно теребя браслеты на руке. С одной стороны, высказаться хотелось, потому что она тоже считала подобное времяпрепровождение глупым. Но с другой… Не для того она так стремилась попасть в ГГОУ, чтобы грызться с деканом из-за мелочей и вылететь в конце концов из университета или оказаться так заваленной бесполезной работой, что на самое важное не останется времени.

Видимо, не одну её посетили подобные мысли, потому что, не дождавшись возражений, Медведков продолжил, а по рядам прошелестел вздох облегчения.

Осадок после этой сцены у Евы остался препаршивый, испортивший настроение. И приятный дурман от поцелуев Дрянина выветрился, и другие восторги. Всё-таки от прославленного известного чародея, столько всего сделавшего для науки, она ожидала чего-то… другого. А он просто любил поговорить и не терпел малейшего невнимания к своей персоне, как избалованный ребёнок. Наверное, сказывался возраст. Или прежние заслуги давили? Утешало только то, что она никогда не восхищалась этим человеком. Да, знала заслуги и признавала их, но разочарование оказалось не настолько сильным, как могло бы.

Но, видимо, запал выступления Медведков утратил или прицепился к Серафиму на излёте, потому что вскоре после этого драматического момента совещание закончилось.

— Господин Дрянин, будьте добры, подойдите. Ну подойдите, подойдите, не мне же, старику, за юношей бегать, — проворчал декан в конце.

Серафим насмешливо улыбнулся, но вежливо кивнул на прощанье Еве и сбежал по лестнице к кафедре. В отличие от Калининой, у него настроение было хорошим: короткая перепалка с деканом не вызвала никаких эмоций, а гипотеза подтвердилась. Все пропавшие студенты писали заявления на получение помощи от университета, и, что самое главное, они эту помощь получили. А получающих таких было совсем немного, так что, надо полагать, какую-то проверку или уж как минимум беседу с ними при принятии решения проводили. Осталось понять, кто это делал и кому он передавал результаты.

— Я хотел сказать вам, молодой человек, что вы с таким отношением вряд ли приживётесь в университете, да, — заявил декан.

— Что, и ради этого вы меня позвали? — хмыкнул Серафим. — Да слава богу. Это ректор умолял подменить пострадавшего преподавателя, что-то у него там случилось в дороге. Если вы свалите этих студентов на кого-то другого — я буду только рад.

— Позвольте… — пробормотал тот растерянно. — Но как же…

— Это всё? Я могу идти? Остальные вопросы и моё назначение — к ректору.

— Да. Да, идите…

Серафим так и не понял, чем именно шокировал Медведкова, но не слишком-то и хотел знать, так что полученным разрешением воспользовался незамедлительно. Ну подумаешь, предел мечтаний для старика — должность на факультете! Странно, конечно, если он именитый и известный, но у всех свои причуды. Может, он именно так мечтал встретить старость.

Ева не стала дожидаться Дрянина, так что сразу на выходе опять попала в руки взбудораженной Томилиной, которая подцепила коллегу под локоть и потянула в сторону общежитий.

— Да, ты права, адмирал-то твой и правда грубиян, — заговорила она. — Что он так на Никитича накинулся⁈

— Медведков сам виноват, — неожиданно для себя самой вступилась Ева. — То есть Серафим его не слушал, но можно подумать, слушал кто-то ещё. Ну глупость же, зачем собирались и столько времени потратили? Ещё скажи, ты ему внимала с удовольствием!

— Нет, — со вздохом признала Ольга. — Но можно быть снисходительнее к стариковским причудам и иметь какое-то уважение к сединам! Ну любит Никитич токовать перед публикой, сейчас-то он никаких серьёзных исследований не ведёт и впечатлять научное сообщество нечем. Зато в остальном хороший начальник и за своих горой!

— Оля! — окликнул их незнакомый Еве мужской голос.

— Опять! — Томилина с тяжким вздохом закатила глаза и нехотя обернулась. — Ну что тебе, Артур?

Артуром оказался симпатичный светловолосый мужчина лет тридцати, высокий, с обаятельной улыбкой и изящным букетом в руках. Ева плохо разбиралась в цветах, но и фантазию, и вкус автора оценила.

— Хотел поздравить с началом нового года, — приблизился он и протянул женщине букет. — Вот…

— Я не люблю цветы, — недовольно фыркнула Томилина.

— Но ты говорила… — растерялся и Артур, и Ева, которая совсем не ожидала от коллеги такого поведения.

— Мало ли что я говорила! Идём, мы торопимся, — и она потянула спутницу за собой.

Ева бросила через плечо извиняющийся взгляд, но последовала за Ольгой.

— Ты только что упрекала Дрянина в грубости. А это что было?

— Ой, ну не начинай, — отмахнулась она. — Надоел, сколько можно!

— Чем он так плох? — озадачилась Ева.

— Шутишь? Он же ведун! — Пренебрежительная гримаса на лице Томилиной озадачила, наверное, ещё больше, чем остальное её поведение.

— И что?

— Как что? Ведун! С природного факультета! Зачем мне ведун⁈

— Я всё равно не понимаю, — пробормотала Ева. — Если бы ты сказала, что он алкоголик, мамин сынок, да что угодно ещё личное — ладно. Но что плохого в его профессии⁈

— Не в профессии, а в даре, — с укоризной отозвалась Ольга. — Меня и коллеги не поймут, если с таким связаться.

— А с кем поймут?

— С потусторонником, конечно. Ты вообще в курсе, что с вероятностью семьдесят процентов дар родителей наследуется?

— И что? — продолжила недоумевать Ева.

— А если будет ведьма? Нет уж, я только на потусторонника согласна! — пренебрежительно фыркнула Ольга, окончательно ставя собеседницу в тупик.

— А если ребёнок не унаследует дар, а получит какой-то другой? Или вообще неодарённым будет? Ты выгонишь его из дома? — пробормотала она.

— Давай не будем о грустном. И вообще, что ты пристала ко мне с этим Артуром⁈

— Ну ты же сватаешь меня Дрянину, а он неодарённый, — заметила Ева с нервным смешком.

— Я не сватаю! Одно дело развлечься с мужчиной, а Артур-то жениться хочет! Так-то я не против, он симпатичный, но если бы он не так серьёзно настроен был! — пожала плечами Томилина. — Ладно, не хочу больше о мужиках. Ты разобралась со своим курсом?

Возражать против смены темы Ева не стала, хотя выкинуть из головы странные заявления коллеги не смогла.

Она сталкивалась с таким первый раз. Даже отец и муж, при всех их недостатках, никогда не отзывались о чародеях других специализаций пренебрежительно только на основе дара. В патруле, где она служила, было больше половины семейных, и никто из них не выбирал себе вторую половинку по дару. Да вообще это было последним, что могло кого-то заинтересовать при выборе, и последним, о чём бы думала она сама!

Причём в остальном Ольга производила приятное впечатление, Ева даже думала, что у них получится стать если не подругами, то хорошими приятельницами. И вдруг — вот. Главное, совершенно непонятно, почему⁈

И одна ли Томилина такая? Если вспомнить некоторые сегодняшние обмолвки Медведкова, да и остальных коллег, выходило — нет, её мнение здесь вполне разделяли. Очень хотелось обсудить с кем-то эту ситуацию, но подходящих для этого кандидатур не вспоминалось, потому что все, с кем она успела познакомиться, работали на том же факультете и, насколько Ева помнила, учились здесь же. С коллегами из патруля у неё сложились хорошие отношения, но не настолько доверительные, чтобы сейчас спрашивать совета. Здесь же…

Неожиданно подходящей кандидатурой показался Дрянин, вот уж кто не страдал предубеждениями к виду дара! Другими страдал, но их Ева вполне могла понять, хотя из-за них и мучилась. Заодно можно будет совместить полезное с приятным, если прийти к нему вечером. Как бы только это устроить, чтобы никто её не заметил?

Решилась на авантюру она не сразу. Остаток дня прошёл в подготовке к будущим занятиям, а заодно — в уточнении обнаруженной странности. Ева встретилась ещё с двумя молодыми женщинами, которые вместе с ней и Ольгой участвовали в игре в фанты на вечеринке, поговорила с ними и уже без удивления обнаружила то же самое: обе они не считали чародеев с другим даром равными себе и достойными.

Вспомнив фанты, Ева сообразила, с кем ещё можно было поговорить, заодно выразив собственные опасения: с Щегловой, секретарём ректора. Однако сделать это не получилось: та нашлась на рабочем месте, но оказалась настолько занята в связи с началом нового учебного года, что стало стыдно отвлекать её по собственному несрочному и скорее моральному, чем организационному вопросу.

На ужине Ева также её не видела, а для того, чтобы беспокоить человека в нерабочее время дома, где бы та ни жила, они были недостаточно хорошо знакомы. Последней в голову пришла соседка, проработавшая здесь много лет не на потустороннем факультете, но даже с ней ничего не вышло: она куда-то ушла и явно не спешила возвращаться.

Подготовка к занятиям оказалась на удивление увлекательным делом. Еве понравилось, как строились занятия у тех групп, с которыми предстояло работать. На начертательном чародействе студенты изучали рисунок для призыва определённого существа с Той Стороны, на её кафедре — чары для уничтожения, а потом всё это применяли на практике. Причём на занятиях всегда в качестве наблюдателей присутствовали первокурсники, которые изучали классификацию существ, и им тоже было полезно понаблюдать, как всё это происходит в действительности, и морально подготовиться. А потом останки твари забирали прикладники, они же в народе — вивисекторы, и таким образом труп тоже шёл в дело. Конечно, такая работа проводилась не со всеми потусторонними тварями, самых опасных не только нельзя было допускать до студентов, но и призывать незаконно, даже в научных целях, — уже хотя бы потому, что для призыва требовались человеческие жертвы.

Еве предстояло приглядывать за порядком на практических занятиях и следить, чтобы твари не навредили студентам и студенты — друг другу, а также наблюдать за правильностью ритуалов и помогать, если что-то шло не так и где-то закрадывалась ошибка.

Призывы Ева делать умела, да и с начерталкой проблем не имела, но в последние годы совсем не практиковалась в этой области, так что ей тоже предстояло многое вспомнить.

О запланированном визите она, увлечённая работой, вспомнила уже к ночи, но это было даже кстати — меньше вероятность встретить кого-то по дороге. На всякий случай глянула на дверь соседки, но у той было темно: наверное, легла спать. Осталось признать, что это судьба, и направиться в гости.

Ей повезло. Если на выходе она поздоровалась с незнакомым пожилым мужчиной, то в соседнем здании никто навстречу не попался.

О том, что Дрянин вообще-то тоже мог уже спать, как и соседка, потому что о встрече они не договаривались, Ева подумала только тогда, когда постучала в его дверь. Но отступать было поздно, тем более дверь открылась очень быстро и хозяин комнаты явно не спал — он был босым, но в брюках и рубашке навыпуск.

— Привет, — проявила вежливость Калинина.

— Привет, — с лёгким удивлением кивнул он, но посторонился и впустил гостью, после чего прикрыл дверь. — Чем обязан?

— Поговорить хотела, — задумчиво ответила она, с интересом разглядывая заваленный бумагами стол и небольшую элигу — переносную вычку. Она хотела завести себе такую, но так и не собралась. А жаль, здесь бы пригодилось…

— Браслет не сниму, — со смешком сообщил Серафим.

Интонация и слова неприятно задели. Не настолько, чтобы расстроиться, но достаточно, чтобы передумать переводить разговор в серьёзное русло. Во всяком случае, прямо сейчас. Если его так волнует браслет, то кстати было напомнить связанный с ним договор.

— А с юбкой поможешь? — насмешливо ответила она, повернувшись спиной и перекинув распущенные волосы на грудь. О чём она изначально хотела поговорить — уже вылетело из головы, гораздо интереснее оказалось спровоцировать его.

— Вряд ли. Я работаю.

— А кто-то обещал меня развлекать, — бросила она через плечо, начиная раздражаться.

— Разве? Я обещал развлекать себя, — хмыкнул Дрянин, стоявший в метре от неё, скрестив руки на груди.

— Ах вот оно что! Ну развлекай себя дальше, пойду найду кого-нибудь более… — возмущённо выговаривая это, она шагнула к двери, открыла, намереваясь выйти — но не смогла.

Серафим возник рядом и с силой надавил на дверное полотно, с грохотом захлопнув. Обхватил женщину одной рукой за талию, отодвинул, запер дверь на замок, вынул ключ, бросил его в карман брюк. И только после этого отпустил.

— Какого чёрта⁈ — Ева резко обернулась.

— Пока я не разберусь, что ты такое, «искать кого-то» ты не будешь, — спокойно проговорил он.

— Ну ты и с-с-собака на сене! Открой дверь немедленно, а то я буду кричать! Посмотрим, как ты объяснишь… Пусти!

Серафим сначала слушал её возмущение молча, но потом снова схватил за талию и потянул в сторону. Ева возмущённо забилась, пару раз его стукнула, но вывернуться не сумела — куда там! Силён, гад, как…

Когда он толкнул её на постель, Ева набрала воздуха в грудь для крика, но мужчина придавил сверху и заткнул рот поцелуем, завёл её руки за голову, прижал одной ладонью, а второй нашарил подол юбки и рывком задрал до талии.

Желание — тёмное, густое, как патока, жгучее — накрыло с головой. От тяжести его тела, от силы его рук, даже от этой нарочитой грубости. Потому что… скотина, конечно, но она прекрасно понимала, что он очень осторожничает, стараясь не причинять боли.

Ева гневно куснула его за губу, вымещая собственное негодование — больно, но не изо всех сил и не до крови. Застонала, когда он сжал её бедро, притискивая к себе, обхватила ногами за талию. На поцелуй — яростный, колючий, клеймящий — ответила с той же жадностью. Выгнулась, теснее прижимаясь к сильному телу.

Серафим, не прерывая поцелуя, торопливо расстегнул на женщине блузку, стянул эластичное кружево, обнажая грудь. Сжал — мягко, осторожно, лаская кончиками пальцев. Поймал губами новый стон, рванул верхние пуговицы собственной рубашки. Потом всё-таки прервал поцелуй и, ругнувшись, сел, чтобы расстегнуть рукава. Ева потянулась за ним, но с рубашкой помогать — или мешать — не стала. Стащила собственную блузку, отшвырнула в сторону и взялась за застёжку штанов мужчины.

Серафим, снова ругнувшись, содрал рубашку через голову, не расстёгивая до конца, и снова повалил Еву на кровать, возвращаясь к поцелую.

Она не придала значения, а он не сразу заметил, что что-то изменилось. Снова прервал поцелуй и раздосадованно проговорил:

— Сейчас, погоди, опять цепочка порвалась…

— А ты без личины ядовитый? — Ева и не подумала выпускать плечи, в которые жадно впилась пальцами сразу же, как получила такую возможность.

— Нет, но…

Недоверчивое изумление на изменившемся лице ещё немного подняло ей настроение.

— Ну вот и к чёрту твой артефакт. — Она одной рукой накрыла его шею и притянула к себе.

Сопротивляться и уточнять, действительно ли её ничего не смущает, мужчина не стал.

И это хорошо, иначе объяснение рисковало затянуться, потому что его своеобразная наружность всё же смущала, особенно светящиеся глаза. И именно поэтому Ева обрадовалась тому, что цепочка артефакта опять порвалась.

Дрянин в этом своём изменённом — вернее, подлинном — виде по-прежнему слегка пугал. Но поскольку пугал не той реальной угрозой, которую мог представлять, а лишь наружностью, с этим стоило бороться, то есть привыкать и закреплять какие-то позитивные ассоциации. Что может быть в их ситуации позитивнее горячего секса?

Ева быстро поняла, что идея оказалась отличной. Потому что без личины Серафим осторожничал ещё больше, и опасаться его после этого стало откровенно странно. Уже не прикусывал, понимая, что нечеловечески острые зубы могут причинить реальный вред, аккуратнее прижимал и прикасался, помня об острых когтях.

А ещё, конечно, язык. Она правильно запомнила тогда, он действительно был немного другим — длиннее, более узким и подвижным. И это вкупе с осторожностью придавало поцелую особый, неповторимый вкус. Поцелую — и другим, куда более откровенным ласкам, которые заставляли забыть не только о поведении мужчины в другое время, но и о том, что они находятся в общежитии, и мало ли что слышно соседям! И даже собственное имя Ева рисковала забыть — если бы его не напомнил хриплый шёпот мужчины над ухом, зовущий вернуться в реальность. К нему. Отдаваться ему, сгорая в жгучем и ласковом зелёном пламени, и… какой вообще может быть страх!

Что бы у него там ни была за работа, она явно оказалась не настолько срочной, чтобы вспомнить про неё, единожды отвлёкшись, и одним разом они не ограничились. И вскоре Ева, которая уже почти перестала обращать внимание на странный вид его глаз, заметила ещё одну деталь, которая то ли почудилась, то ли…

Показалось, что в таком виде он более чутко реагировал на прикосновения. И было ли дело в личине, или другом настроении, или в понимании, чего от неё можно ждать, но сегодня Серафим давал ей больше свободы, если не позволяя вести в этом танце, то как минимум допуская больше вольностей.

И Ева так увлеклась проверкой своей теории и вообще — им, что очень нескоро вспомнила, что пришла не просто так. То есть и за удовольствием тоже, но ведь не только! Правда, прижимаясь к боку мужчины на смятой постели, заговорила она не о том, а о более насущном.

— Неужели ты никогда не пробовал заниматься сексом в таком виде? Мне кажется, не так трудно найти женщину, согласную на эксперимент.

Он неопределённо поморщился, потом открыл глаза. Медленно моргнул, глядя в потолок.

— Обычно до такой степени откровенности у меня с женщинами не доходит. — Серафим усмехнулся. — Тебе это должно быть знакомо.

— Ну… да, — вздохнула она и со смешком добавила: — И больше одного раза за свидание — тоже новый опыт. Ну и как тебе разница? Как приятнее?

— Без личины, — спокойно подтвердил он, перевёл на неё взгляд — как показалось, задумчивый. — Интересно. Ты в браслете, но твоей реакции на меня это не изменяет. И реагируешь ты не как пиявка. Может, сама расскажешь, что с тобой?

— Зачем? — Она повела плечом. — Нет, спасибо, вынуждена отказаться. И вообще у тебя там срочная работа, нет?

Он усмехнулся её топорной попытке уйти от разговора, повернул голову, чтобы бросить взгляд на стол. Но встать не попытался.

— Подождёт. Ты действительно хотела о чём-то поговорить, но переключилась на другое, или мне показалось?

— В общем да, — рассеянно проговорила она, погладила его по груди. — Ты ведь можешь вести себя нормально, почему иногда ведёшь как полный засранец?

— Ты пришла именно с этим вопросом? — усмехнулся он.

— Нет, это просто к слову пришлось, пока я формулирую мысль.

— Интересное у тебя «к слову». А веду я себя так, как хочется в конкретный момент. Сейчас мне нравится вот так лежать, непривычное ощущение. Не хочется вставать, поэтому я не против поговорить. Ну так что?

— Я заметила одну странность здесь, в ГГОУ, и просто не представляю, с кем можно её обсудить, кроме, как ни странно, тебя. Я почти никого здесь не знаю, а те коллеги, с которыми познакомилась… Странность именно в них.

— О чём ты? — Дрянин нахмурился, явно подобравшись и восприняв сказанное всерьёз, и это несколько приободрило.

— Среди преподавателей необъяснимый раскол. Потусторонники считают себя элитой, а всех остальных — людьми второго сорта.

— Среди студентов та же история, — добавил Серафим.

— Откуда ты знаешь? — удивилась она.

— Поговорил кое с кем. Неважно. И что ты по этому поводу думаешь?

— Я так растеряна, что не знаю, как реагировать и как с этим быть. Говорят, рыба гниёт с головы, то есть студенты наверняка перенимают отношение преподавателей, а те… Не представляю. Они вроде бы нормальные, приятные даже люди, как они могут всерьёз вот такое предполагать? Почему⁈ Понимаю ещё задаваться умениями, но тип дара⁈ И ладно бы это были плетельщики, они объективно самые могущественные среди чародеев, а так… Я сказала что-то необычное?

— Не то чтобы, — пробормотал он. — Просто у меня появились новые вопросы к твоему прошлому.

— Ты со мной не согласен? — нахмурилась она.

— В ключевом — согласен. Просто ничего принципиально нового в их поведении нет. Это распространённый людской порок и людская страсть: считать себя исключительным. Но действительно одному быть исключительным чертовски сложно — либо к этому приходится прилагать слишком много усилий, либо это доставляет куда больше неприятностей, чем удовольствия, — поэтому людям проще считать превозносить и выделять некую группу, к которой они принадлежат, а остальных — автоматически низводить до второго сорта. Неужели ты с таким не сталкивалась? Во время учёбы, например. Да и в истории. Сословное деление, это ведь то же самое.

— В моём детстве были другие проблемы, — вздохнула Ева. — И всё равно… По типу дара⁈

— Цвет кожи, место рождения, приставка к фамилии… Да и по дару тоже были попытки, и до сих пор бывают. Обычно, ты права, этим грешат плетельщики, а тут… из-за Котла они с цепи сорвались, что ли?

— Ты здесь для того, чтобы с этим разобраться? — уточнила она.

Серафим медленно качнул головой, потом всё-таки добавил вслух:

— Нет, я по другому поводу. Но и с этим тоже надо будет решать. Потом, после.

— После проверки? — не удержалась Ева от проявления любопытства.

— Проверки, да, — со смешком согласился он.

— То есть к ректору мне с этим вопросом не ходить? — уточнила Ева с облегчением и пояснила: — Я думала рассказать всё секретарю или даже ему самому, потому что непонятно, что с этим делать.

— Не ходи, ректор… В общем, он в этом не поможет, даже если захочет. И ты не лезь. А лучше подыграй им.

— Зачем? Нет, я понимаю, зачем это мне, потому что работу терять не хочется. А тебе зачем?

— Я же обещал придумать, как тебя использовать, — усмехнулся он. — Вот и занимаюсь. Мне в то общество не вписаться, а ты уже своя.

— Ты и не попытался, — отмахнулась Ева и всё-таки заставила себя сесть. Слишком уютно было лежать под боком у Серафима и болтать с ним обо всём подряд, так и доболтаться можно было до чего-нибудь лишнего. — Поверь мне, люди начнут гораздо лучше к тебе относиться, если станешь вести себя не так, как хочется, а так, как надо.

— Много чести, — хмыкнул он и тоже сел, провожая женщину взглядом. Она не стеснялась наготы, даже наоборот, красовалась, пока собирала разбросанную одежду, так чего бы не полюбоваться?

— Тоже упиваешься своей исключительностью? Помоги. — Она повернулась спиной к сидящему на краю постели мужчине, прося застегнуть бельё, и в этой малости Серафим отказывать не стал, хотя с его когтями это было трудно, и по спине он её всё-таки царапнул. — Ай! Ты подпиливать их не пробовал?

— Извини. Не помогает, слишком быстро отрастают, — поморщился он, бросив недовольный взгляд на собственные пальцы. — А про исключительность… В отличие от потусторонников, я действительно уникален. И никакого удовольствия это не доставляет.

— Я, кстати, знаю, кого ты мне напоминаешь, — припомнила Ева свои выводы, с подозрением оглядывая и застёгивая блузку, но та от когтей любовника не пострадала. — Кощея Бессмертного.

— И ты туда же! — Дрянин явно не удивился.

— А что, у меня есть единомышленники? — развеселилась она.

— Рано или поздно к этой мысли приходят все, — недовольно признался он и тоже нехотя встал с постели. Присев на корточки, аккуратно закопался в лежащую на полу рубашку и нашёл в складках артефакт с оборванной цепочкой. Поднялся, держа в одной руке рубашку, в другой — цепочку. — Это логично, потому что я уже точно не человек, а если не человек — то переродец, а если переродец — то должен быть прототип, потому что иначе не бывает. А поскольку давно установлено, что фольклорная группа, из которой происходит прообраз каждого переродца, зависит не от местонахождения, а от этнической группы, к которой принадлежал человек, других вариантов и не остаётся.

— А почему крест? Ну, почему артефакт в форме креста?

— Он никогда и ни у кого не вызывает вопросов.

Дрянин смерил взглядом Еву, которая оправляла юбку перед зеркалом на внутренней стороне дверцы шкафа, бросил рубашку на спинку стула, артефакт — на стол и шагнул к женщине.

— Ты чего? — Она закрыла шкаф и обернулась.

Серафим неопределённо дёрнул щекой, подцепил Еву костяшкой указательного пальца за подбородок — аккуратно, даже нежно, — и мягко поцеловал.

— Спасибо. Я оценил.

— Кощея? — Калинина удивлённо приподняла брови, провожая взглядом мужчину, который подобрал с пола оставшиеся вещи и быстро оделся. Потом достал что-то из ящика стола и молча протянул ей. Это оказались потерянные шпильки.

— Готовность общаться без личины, — спокойно ответил он и с ключом шагнул к двери.

— Неужели такая серьёзная разница? — улыбнулась Ева.

— Даже не представляешь, насколько. — Ответная улыбка вышла кривоватой, но развить тему женщина не успела. Выглянув в коридор, Серафим коротко сообщил: — Чисто.

— Ты бы не делал так без артефакта. Вдруг кто увидит! — рассмеялась она. Проходя мимо, приподнялась на носочки, чмокнула его в щёку. — Спокойной ночи.

К себе в комнату Ева возвращалась в приподнятом настроении, чувствуя, что не зря сходила. Дрянин, конечно, тяжёлый и местами неприятный тип, но ей с ним, как говорится, детей не крестить, а в постели он чертовски хорош. И кое в чём действительно прав: это было непривычное, но приятное ощущение — уходить не от едва дышащего бессознательного тела, а от живого мужчины. Лежать с ним, разговаривать, обмениваясь ленивыми прикосновениями после вспышки страсти… Настолько приятно, что затягивает.

С мужем поначалу было хорошо. Может быть, потому, что она его любила, и он её, по-своему, тоже. Потом… Потом ему стало не до неё, чувства кончились, а то, что осталось, не стоило доброго слова. И если сравнивать — пожалуй, сейчас с Серафимом были самые честные отношения за всю её жизнь.

Не нелепая и неубедительная игра в идеальную семью с мужем, не знакомство на одну ночь, когда любовники не помнили имён друг друга. Отличный секс — и никакого притворства. Она знает, что он подозревает её в преступлении, ждёт подвоха и легко может сдать полиции. Он знает — наверняка знает, не дурак же, — что ей нужна постель и, может быть, его расположение, чтобы избавиться от браслета. И никаких чувств, кроме взаимных подозрений и примитивного, но оттого не менее желанного удовольствия.