Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары

Глава 9 В которой каждый занят своим делом

Провинцию Кервина по праву называли жемчужиной империи Мора. А ещё — одним из самых красивых мест Вейтары. Конечно, у каждого своё представление о красоте, но разве могло хоть кого-то оставить равнодушным зрелище восходящего ранним летним утром Ралиоса?

Небо от нежно голубого на востоке до насыщенно-синего на западе. Море, играющее всеми оттенками зеленого и синего цветов. Дорожка из расплавленного золота — от Ралиоса к наблюдателю. Изумрудная зелень покрытых высокой травою холмов и оливковых рощ.

Вилла благородного сета Контия Глабра была достойной окружающей её красоты. Белый пилейский мрамор стен и колонн в утреннем свете казался нежно-розовым. Пол террасы был выложен разноцветной мраморной мозаикой, изображавшей сказочные цветы, своей красотой не уступающие бутонам высаженных в мраморных урнах олеандров. А олеандры были хороши. Да ещё зелень декоративных папоротников и зеленые с широкими серебристыми полосами крупные листья пеперомеи выгодно оттеняли крупные белые, розовые и красные бутоны.

Ничего удивительного в подобной роскоши не было: семейство Глабров являлось одним из знатнейших среди аристократов Моры, и слухи о сказочных богатствах Контия Глабра ходили по всей империи. Увы, только лишь слухи. В действительности же огромными цифрами выражалось не состояние императорского наместника в Кервине, а его долги. Вот уже пять вёсен Контий тратил большую часть своих доходов на выплату процентов заимодавцам. И если об этом ещё не знала вся Мора, то только потому, что кредиторами Глабра были благородные и уважаемые люди, вовсе не желающие испачкать репутацию аристократа. Ну, обвини должника перед Императором, ну, вынужден он будет признать свою несостоятельность. Разумеется, Глабр предпочтет в подобной ситуации покончить с собой, кинувшись обнажённой грудью на меч, как то и полагается благородному сету. Имущество распродадут, вырученные деньги отдадут в счёт погашения долгов, только вот погасят ли они их — большой вопрос. А так, тихо и мирно, Контий выплачивает проценты, да и порой сверх процентов, немного задолженность погашает. Всем хорошо.

— Поистине, этот восход божественно красив, благородный Контий. Сейчас я жалею, что не наделён талантом поэта, чтобы воспеть это зрелище во всём его великолепии.

Гость, судя по тому, что был одет в белоснежную шелковую тогу с широкой красной каймой, так же принадлежал к сословию сетов — высшей знати Империи Мора. Так оно и было на самом деле: Дентер Гравлен обладал безупречной родословной. А ещё он являлся одним из самых крупных кредиторов хозяина виллы.

— Хочешь, я продам эту виллу тебе? Тогда ты сможешь любоваться морем добрых две с половиной сотни дней в году. Дурная погода в этих краях — большая редкость.

— Щедрое предложение, благородный Контий.

Хозяин чуть склонил лобастую голову, демонстрируя ёжик совершенно седых, но густых волос.

— Ты его примешь? Конечно, вилла стоит целое состояние, но если принять во внимание мой долг, то ты заплатишь совершенно смешную сумму.

— О, боги! Благородный Контий, я приехал в твой дом как друг, а не как заимодавец. Не оскверняй это чудесное утро разговором о презренном металле. Разве я давал повод заподозрить меня в подлом ростовщичестве, занятии, достойном лишь инородцев? Даже простолюдины наши брезгуют извлекать выгоду из беды ближнего своего.

Контий одобрительно покачал головой, но горячее красноречие Гравлена его отнюдь не убедило. Выгоду из бед своих ближних и дальних благородный Глабр извлекал всю свою жизнь, и находил совершенно естественным, что и ему платили той же монетой. Все так поступают, просто никто об этом не говорит вслух. Вот и сейчас он, Контий, должен сказать не то, что думает на самом деле, а то, что от него требует этикет.

— Ты истинно благороден, Дентер, и я счастлив, что имею такого друга. Но если бы ты знал, сколь тягостно жить, когда над тобой нависает опасность разоблачения, способного уничтожить твою честь. Как тяжело понимать, что твоя репутация находится в руках других людей. Они вольны погубить тебя или даровать тебе жизнь, а ты… Ты не можешь никак повлиять на их решение.

— Да не оставит тебя покровительством Кель, благородный Контий! Откуда такие мрачные мысли? Неужели эта красота неспособна развеять твою печаль?

— Её ничто не способно развеять.

— Увы мне, — тяжело вздохнул Гравлен. — Похоже, теперь все краски этого волшебного утра не радуют и меня. И всё же, позволь мне успокоить тебя, благородный Глабр: я не куплю эту виллу. Хотя бы потому, что мне с этого не будет никакой выгоды: я еду в Мору, чтобы получить должность наместника в одной из провинцией, и готов поставить гексант против лорика, что этой провинцией не будет Кервина.

— Я не приму это пари, — с видимым облегчением произнёс хозяин. — Первое назначение наместником традиционно производится в какую-нибудь отдалённую провинцию, если, конечно, речь не идёт о самых близких родственниках божественного Императора, да продлятся его дни.

— Да продлятся… Словом, я мыслями уже где-нибудь в Торопии или в Хольдстриме, а то и на Берегу Чёрных Братьев. Когда я окажусь там, что будет мне в вилле, которая здесь?

— Ну, ты же не будешь жить в тех краях вечно.

— Разумеется, я хотел бы на склоне жизни получить звание сенатора. А кто бы этого не хотел? Ты вот тоже бы не отказался, верно?

Кивком головы Глабр подтвердил правильность такого предположения. Гравлен продолжал.

— Между прочим, я слышал, что цензоры обратили на тебя внимание, благородный Контий Глабр! Ты долгие годы управляешь Кервиной, Император доволен тобой.

— Откуда тебе знать, доволен ли мной Император, — проворчал наместник.

— Конечно, при дворе я не был уже много вёсен, и не стану лгать, что мне известны какие-то тайны. Но божественный Публий, да продлятся его дни, не имеет обыкновения поручать работу тем, кто не способен с ней справится. Если он не считает нужным найти для Кервины другого наместника, значит, он доволен тем, который у него есть.

— Да услышат боги твои слова, благородный Дентер. Однако, ты что-то говорил про цензоров?

— Слухи, всего лишь слухи. Как ты знаешь, совсем недавно сенатором стал благородный Малетий Мерк, бывший до этого пьемурским наместником, а значит — моим непосредственным начальником. На пиру, устроенному по случаю назначения, я разговаривал с некоторыми благородными гостями из столицы. Они назвали несколько фамилий, попавших в предварительные списки, но не прошедшие в окончательный. Среди упомянутых был и ты, благородный Контий. Как видишь, всё просто… Всё очень просто.

— Н-да, из Пьемура легче обратить на себя внимание, чем из Кервины, — в голосе наместника прозвучала зависть, которую благородный сет даже не попытался скрыть.

— Я бы так не сказал, — молодой собеседник задумчиво забарабанил пальцами по широкой поверхности мраморных перилл, окружающих террасу. — Я бы так не сказал. Кервина не многим дальше от Моры, чем Пьемур. Мне кажется, твоя беда в другом.

— В чём же? — недоверчиво спросил наместник.

— Ты слишком простодушен, благородный Контий Глабр. Извини за такое сравнение, ты слишком благороден. Чтобы сделать карьеру, мало служить Императору верой и правдой, надо ещё и обратить его внимание на свою службу.

— Этим занимаются высокие покровители при дворе. Увы, у меня их нет.

— Нет покровителей, значит, ты сам должен обратить на себя внимание Императора. Мне кажется, это не сложно, ведь на должности наместника ты ежедневно трудишься к его вящей славе. Вот, к примеру, это дело о некромантии…

Наместник скривился. Его лицо, и так иссечённое глубокими морщинами, стало совсем старческим.

— Гнусное дело, благородный Дентер. Не хотелось бы, чтобы Император услышал о нём.

— Почему? Мне вот, напротив, кажется, что оно способно принести тебе огромную выгоду, если, конечно, его правильно подать.

— И как же его подать правильно?

— Насколько я слышал, главная трудность этого дела в том, что нет возможности объективно определить, кто же из задержанных виновен в нечестивой волшебе.

— Истинно так. Единственный способ — это воззвать к Аэлису и допросить душу жертвы. Но это возможно только с разрешения самого Императора и только по делам государственной важности. Здесь же ничего подобного и близко нет. Речь идёт исключительно о применении недозволенного волшебства ради личных интересов.

— Занятии отнюдь не безобидном…

— Я скажу больше: занятии гнусном и мерзком. Некромант подлежит смертной казни равно с теми, кто злоумышляет против Империи, но…Убийство с целью создания зомби в отдалённой провинции на государственную важность никак не тянет.

— Согласен. И всё же принципы правосудия требуют изобличить тех, кто доподлинно виновен.

— Поверь, я бы с радостью, но в моих условиях это невозможно. Отцы-инквизиторы откровенно проморгали это дело…

— Полагаю, благородный Корнелий, ты уже известил об этом Мору и Центральный Капитул Ордена?

— Нет смысла. Спорить с Орденом можно только с позиции силы.

— Так и займи эту позицию. Среди магов Кервины созрел гнусный заговор. Преступившие закон изучали тёмные искусства, что запрещено законом и противно богам.

— Заговор? — изумился наместник.

— Конечно, — не моргнув глазом, подтвердил Гравлен. — Три мага, объединившие свои усилия для достижения запретного — это самый настоящий заговор. Увы, местные инквизиторы оказались не на высоте и не смогли своевременно распознать злые умыслы. Но нашелся честный, преданный Императору волшебник, заподозривший неладное и сообщивший верному слуге Императора о кознях нечестивцев.

— Ты говоришь о Нурлакатаме?

— Конечно.

— Вообще-то, я собирался отправить в печь именно эту чёрную образину. Против него свидетельствуют три уважаемых мага.

— Император, назначив тебя наместником Кервины, даровал тебе власть над жизнью и смертью живущих на этой благословенной земле, благородный Контий. Всё в твоих руках. Какой бы приговор ты не изрёк, он не будет ни оспорен, ни изменён, не отменён. Будет на то твоя воля — в печь бросят одного мага, а трое уважаемых Мастера Слова станут ещё более уважаемыми. Будет на то твоя воля — в печь бросят трёх заговорщиков, а честный маг, донесший о заговоре, смиренно облобызает твои сандалии.

— Звучит заманчиво, — наместник впервые за добрый разговор мечтательно улыбнулся, — только вот всякий может спросить, отчего это честный маг пришел с вестью о заговоре ко мне, а не к отцам-инквизиторам.

— Конечно, он поступил неправильно, — кивнул головой Гравлен, — но разумно ли требовать мудрых решений от дикаря, если он даже маг? В землях Анганды об Инквизиции почти никто не слышал. Узнав о творимом беззаконии, наш герой обратился к закону, то есть к наместнику. Поступок, достойный каждого гражданина.

— Пожалуй. Но тогда мне придётся объяснять, почему я не поделился новостью с отцами-инквизиторами.

— Возможно, я слишком молод и недостаточно мудр, но мне кажется, что в этом нет ничего непонятного. Наместник Императора — не глупый лавочник, который при малейшем шорохе начинает орать на всю улицу, что его грабят. Слово наместника обладает огромной силой и потому не должно звучать попусту. Нет ничего удивительного, если, прежде чем сообщить новость Верховному Инквизитору Кервины, ты захотел выяснить, верно ли заговор существует. Пустые слова могли бы обидеть отца Холека, в меру своего разумения исполняющего свой долг.

Наместник задумчиво потёр морщинистые щёки.

— Мне кажется, если при дворе станет известна эта история, то проницательности и мудрости благородного Контия Глабра будет воздано должное, — добавил Гравлен.

Повисло продолжительное молчание. Тишину нарушали лишь птичьи трели, да шелест ветра в кронах олив и кипарисов.

— Звучит заманчиво, — повторил, наконец, наместник. — Возможно, Нурлакатам и вправду честный человек, а три мерзавца клевещут на него, чтобы спасти свои жалкие шкуры. Но он не приходил ко мне с сообщением о заговоре.

— Кто может знать об этом наверняка, — пожал плечами молодой человек. — Лишь два человека: ты и он.

— Двое — слишком много. Он может проболтаться, и тогда…

— Тогда погибнет твоя карьера, а он потеряет жизнь.

— Неравноценный обмен, — покачал головой Контий. — Карьера морритского сета стоит больше, чем жизнь сотни ангандских дикарей.

— Разумеется, но, хвала богам, мир устроен так, что сами дикари об этом не подозревают. Это быдло очень дорожит своими никчемными жизнями, и готово на что угодно, лишь бы их сохранить.

— Понимаю, но всё же, тайна, в которую посвящен неблагородный человек, не может считаться надёжной тайной.

— Можно принять меры предосторожности. Во-первых, дикаря следует осыпать благами. Может даже, выхлопотать ему особое покровительство Императора. Кстати, это понравится народу, чернь любит, когда кого-нибудь из её рядов щедро вознаграждают за службу.

— Это будет не слишком сложно. Но что потом?

— А потом его следует отправить подальше от этих мест. Скажем, в ту провинцию, которую божественный Император Публий по своей великой милости отдаёт в моё управление. Я смогу проследить за тем, чтобы этот человек не причинял тебе хлопот.

Наместник только раздраженно хмыкнул.

— Впрочем, — поспешил добавить отлично понявший невысказанную мысль Гравлен, — опекать его ежечасно и ежеминутно мои люди всё равно не смогут. И, если с ним приключится какой-нибудь досадный несчастный случай, то мне останется лишь известить тебя об этом печальном событии, благородный Контий.

— Да-да, несчастный случай. Несчастный случай со смертельным исходом, — произнёс наместник нарочитым голосом и выразительно посмотрел на собеседника. Гравлен утвердительно кивнул.

— Полагаю, что Келю будет угоден такой исход дела. Надо принести жертву.

— О, за богатой жертвой Келю дело не станет.

— В таком случае, я полагаю, что эта история пойдет всем на пользу. Заговорщики будут казнены, Император получит зримое подтверждение верности своих слуг, ты, вероятно, станешь сенатором, доходы которого милостью Императора превышают доходы наместника, даже такой прекрасной провинции, каковой, несомненно, является Кервина. Ну, а я… Я быстрее получу назад одолженные тебе деньги.

Верховный Инквизитор Толы отец Сучапарек избавился от наивности в далёком босоногом детстве. Это не значило, что он не верил в успешный исход тех предприятий, в которые ввязывался, напротив. Их-то он всегда пытался довести до нужного ему окончания и, как правило, это удавалось. Но победы не падали в руки в результате благоприятного стечения обстоятельств, а добывались трудом и терпением. Сучапарек находил это правильным и разумным: ежели благодеяния будут сыпаться без труда, то на вершину власти сможет забраться каждый дурак. Заберётся, а потом таких дров наломает, что ой-ой-ой… Нет уж, установленный богами порядок куда как правильнее: чтобы влезть на новую ступеньку, надо сокрушить того, кто там обосновался. А у того тоже челюсти крепкие, и неизвестно наперёд кто кого съест. Жизнь — борьба, выживает сильнейший.

Из тех же принципов инквизитор исходил и в оценке тех проблем, которые ему, в соответствии со статусом, надлежало решать и за решение которых предстояло отвечать перед наместником Императора и Центральным Капитулом. Самым важным на текущий момент было изничтожить оборотня. Каждый день, пока тварь оставалась в живых, мог принести отцу Сучапареку массу самых серьёзных неприятностей. Инквизитор ещё четверо суток назад велел брату Флахбарту будить себя в любое время ночи, если придёт весть о нападении твари на людей, но, хвала богам, пока обходилось. И эта ночь прошла столь же спокойно, как и предыдущие. Другое дело, что столь необычное поведение оборотня само по себе усиливало тревогу: непонятное всегда пугает. Пять ночей оборотень не покидает город — и ни одного нападения. Это нуждалось в объяснении, если не для наместника, то хотя бы для себя, но никакого объяснения не было ни у самого отца Сучапарека, ни у подчинённых ему инквизиторов Меча.

Увы, в этом плане ночь новых вестей не принесла. Проснувшись, отец Сучапарек первым делом посетил тайную комнату, дабы взглянуть на Древо Долга. Ярко-красный рубицель всё так же мерцал кровавым светом, подтверждая, что оборотень находится где-то в черте города. С соседней ветки отбрасывал зеленоватые отблески огранённый в виде сосульки берилл, чувствовавший присутствие Приёмной Дочери Императора. Верховный Инквизитор позволил себе улыбнуться: при других обстоятельствах блеск почуявшего присутствие эльфа камня послужил бы поводом к жуткому переполоху, но сейчас можно было ничего не опасаться. Ни одному эльфу в мире не могло прийти в голову выдать себя за Истребительницу. Дело даже не в риске, хотя жестокость казни такого самозванца, конечно, превзошла бы все известные до сего времени расправы. Гораздо важнее была сила ненависти, которую испытывали нечки к тем, кто предали себе подобных и обрекли на уничтожение весь эльфийский род. Когда-то, во времена большой войны с лесным народом, их было чуть больше трёх дюжин — тех, кто решил купить свою жизнь ценой жизни своего народа. Император Констанций заплатил честную цену. Все ушастые стали его приёмными детьми и получили право на жизнь, но только до тех пор, пока занимались истреблением нечек и чудовищ. Эльфы не умирают от старости и болезней, их жизнь можно отнять лишь силой. Пульхерий заставил предателей играть со смертью и в этой игре мог быть только один конец. Как бы не были опытны и искусны Истребители, но рано или поздно они совершали ошибки — и тогда те, с кем они боролись без пощады и правил, уничтожали оплошавших — так же без пощады, правил и милосердия. Сколько сейчас осталось от тех трёх с небольшим дюжин? Не больше полудюжины, это точно. Не зря же отец Сучапарек, услышав, что его ожидает эльфийка, даже не подумал о том, что это может быть Приёмная Дочь Императора. Раньше он с Истребителями никогда не встречался, а ведь ему, между прочим, уже тридцать седьмая весна, большая часть жизни уже прожита.

Взгляд Инквизитора перебрался на изливающий густо-зелёный свет изумруд. Дракон. Как бы ни было важно разобраться с оборотнем, но о драконе забывать было нельзя. Потому что о драконах нельзя забывать никогда. Эти твари слишком злобны, коварны, хитры и неимоверно сильны. Сильны даже сейчас, когда растеряли большую часть своего былого могущества. В старину, пока богоугодный Каррад не связал их заклятьем, выпившим из крылатых чудищ большую часть их сил, драконы просто не имели себе равных противников. Говорят, древние драконы размерами превосходили теперешних втрое, а то и вчетверо. Говорят, они могли изрыгать пламя, сжигающую кислоту или удушающий газ. Говорят, они наводили вокруг себя парализующий всё и вся ужас. А ещё говорят, что они были столь искусны в маги, что лучшие из человеческих чародеев не могли с ними соперничать в силе и мастерстве.

Возможно, что в этих рассказах есть изрядная доля преувеличений, и всё же большая их часть была абсолютно правдива. В юности, проходя обучение, Сучапарек прочел немало древних рукописей, повествующих о могуществе драконов. Даже сейчас, лишившись многого, выродившись и одичав, драконы всё ещё не превратились в жалких тварей, которых бы мог зарубить первый же встречный воин, но оставались сильным и опасным противником человечества.

Увы, слишком многие этого не понимали. Отец Сучапарек досадливо поморщился, вспоминая ланисту Луция Констанция. Старший гражданин, бывший легионер, ослепленный блеском золота, видел не дальше собственного носа и вел себя столь же глупо, как последняя базарная торговка. Понятно же, что долг каждого честного человека — уничтожить дикого дракона. Только те, кто вылупились из яиц на императорских фермах, могут из милости людей получить на жизнь. Дикарей же надо истреблять без жалости и рассуждений.

Казалось бы, не понимать этого невозможно, но богатство развращает людей. Ланиста хочет заработать на боях с участием твари. Заработать-то можно, но дракон всегда останется драконом, а значит — врагом людей. И при первой же возможности попытается бежать. То, что Луций «укрощает» тварь — даже не смешно. Сказка для тех, кто никогда не видел драконов и ничего о них не знает. Лишение воды и питья способно сломить всякую мелочь вроде огров и людей-ящеров, но драконов — никогда. При первом же удобном случае запертая в школе Луция тварь покажет зубы, в этом отец Сучапарек был уверен. Хорошо, если при этом пострадает только ланиста и его люди: дураку и смерть дурацкая. Но вот допустить того, чтобы дракон вырвался за пределы школы и принёс хаос и смерть на улицы Толы, было никак нельзя. Поэтому Верховный Инквизитор каждую додекаду наведывался к Луцию Констанцию и склонял его к тому, чтобы забить тварь. Отставной додекан, хоть и признавал, что дракон никак не желает смириться со своей участью, до сих пор всё же не потерял мысли вытащить тварь на Арену и с предложения инквизитора категорически отвергал.

Итак, оборотень и дракон. Оборотень и дракон. Остальные дела могут подождать. Утвердившись в целях на день, Верховный Инквизитор покинул тайную комнату: подошло время утренней молитвы.

В это утро молитву в кумирне Вальдского замка совершал и отец Гален, старший из жрецов Аэлиса в Толе. После молитвы Верховный Инквизитор пригласил священника к завтраку. Честно говоря, сотрапезником Гален был отвратительным, но отцу Сучапареку было просто необходимо обсудить с адептом бога смерти один крайне важный вопрос.

Завтрак накрыли в пиршественном зале, размещавшемся в правом крыле замка. Сказать по правде, Сучапарек чувствовал себя немного неуютно: холл подавлял размерами. В нём было приятно устраивать большую громкую пирушку, чтобы вино рекой, чтобы песни, чтобы много смеха. А когда за длинным, способным вместить не одну дюжину сотрапезников, потемневшим от времени столом сидят всего два человека — это действует угнетающе. Сразу и гобелены начинают казаться тёмными и зловещими, и потолок теряется где-то во тьме, лишь еле различаются отдельные тёмные балки перекрытия, и свет Ралиоса, льющийся сквозь высокие застеклённые окна кажется тусклым, хотя за ночь ветер с моря разогнал тучи, а стекло куда как прозрачнее слюды.

Верховый Инквизитор бросил украдкой взгляд на священника бога смерти. Тот, казалось, никаких неудобств не ощущал. Равно как и удобств. Ради высокого гостя брат Флахбарт сервировал стол золотыми приборами, но Гален этого словно не заметил. Не сказал ни слова, да и ел с таким видом, словно с простого оловянного, а то и с деревянного блюда. Да, городской первосвященник бога смерти давно стал человеком не от этого мира. Ему всё равно, что есть, что пить, какую одежду надевать, на каком ложе спать… От того и выглядел он совершенная развалина: плешивый, с глубоко запавшими глазницами, трясущимися руками. Лоб, щёки и шею Галена избороздили глубокие морщины, на тёмных, усыпанных пигментными пятнами, кистях рук вспухли жилы. А ведь с инквизитором почти ровесники, одна или две весны разницы. На вид же — не меньше дюжины.

"Наверное, скоро у Аэлиса в Толе будет старший жрец", — подумал отец Сучапарек. — "Интересно, кто? Конечно, не Ойер — тот сам того и гляди помрёт. Кромкамп? Време? Схют? Может, Тиммер? Нет, этот точно старшим не станет, его ничего кроме звёзд не интересует. Кстати, о звёздах. Пора, пожалуй, переходить к делу".

— Отведайте этой рыбы под маринадом, брат Гален. На мой взгляд — чрезвычайно вкусна.

Жрец улыбнулся бледными губами.

— Благодарю за заботу. Пища есть пища, не более того. Не следует воздавать ей внимание, больше должного.

Впрочем, Гален тут же положил на своё блюдо немного рыбы, продолжая при этом наставлять инквизитора.

— Сытость отвращает от душевной жизни. Сытый человек доволен, ему не хочется мыслить ни о чём, кроме наслаждений.

— А разве наслаждения — это плохо? Мы, воинствующие отцы служим богам мечом, а не словом и, конечно, уступаем вам, мудрым, в познании воли богов, но что-то мне не приходилось слышать, чтобы сытная еда считалась делом богопротивным.

— А она и не является таковым. Простым людям не возбраняется есть много и вкусно, лишь бы не забывали о жертвах во имя Аэлиса. Да и вам, воинствующим отцам надлежит достойно питать своё тело: воин нуждается в хорошей пище ничуть не меньше, чем в ежедневных упражнениях с оружием.

— Благодарю за мудрое разъяснение, брат Гален. Хотелось бы мне, чтобы на все вопросы, которые встают передо мною, можно было получить столь же мудрые ответы.

— Не стоит прибедняться, брат Сучапарек, не стоит. Тебя боги мудростью не обидели.

— Я не ропщу на богов, но всё же жизнь задаёт мне порой столь сложные вопросы, что я не в состоянии их решить. Вся надежда — послушать мудрого человека, который сможет мне помочь.

— Уж не меня ли? — иронично поинтересовался адепт Аэлиса.

— Именно тебя, брат мой. Брат Флахбарт, налей-ка почтенному отцу ещё фрамбуаза.

Прислуживавший за столом юный инквизитор торопливо схватился за золотой кувшин с малиновым пивом.

— Нет-нет, — Гален решительно прикрыл ладонью кубок, — на сегодня довольно пива. Лучше пусть он нальёт ягодной воды.

— Как скажешь, — кивнул Верховный Инквизитор.

— Малиновой или сливовой, господин? — робко поинтересовался брат Флахбарт.

— Малиновой, мой мальчик, — ласково кивнул отец Гален.

Подхватив другой кувшин, юноша наполнил кубок. Священник сделал крупный глоток, отставил кубок. Поднял взгляд на сидящего напротив Сучапарека и поинтересовался:

— Так о чём бы ты хотел узнать от меня?

— О знамении. Всем известно, что первым его увидел священник Аэлиса, мудрый отец Тиммер. Это и не удивительно, ибо он лучший астроном в городе. Но что оно обозначает? Вчера по городу ходили самые разные слухи.

Отец Гален снова пригубил кубок.

— Первое правило мудрости — не делать поспешных выводов. Отец Тиммер всего лишь наблюдал новую комету, которой нет в табличках. Пока что ничего более сказать невозможно. Во всех городских храмах вчера были проведены обряды вопрошения, но ни один из богов не пожелал изречь свою волю.

— Но люди говоря…

— Быдло, брат мой, быдло… Примитивные религиозные чувства черни надо всячески поощрять, в этом основа благосостояния храмов. Но простолюдинам ни к чему тайные знания. Если бы богам было угодно дать толкование появлению хвостатой звезды — в первую очередь об этом стало бы известно в базилике и здесь, в Вальдском замке.

Отец Сучапарек задумчиво забарабанил пальцами по дубовой столешнице.

— Прости моё невежество, брат Гален, но случалось ли ранее, чтобы появлялись кометы, не внесённые в таблички?

— Случалось ли? Да столько раз случалось, что можно сбиться со счёта. Наши таблички позволяют делать предсказания не так уж и часто. Большинство же комет появляются неожиданно и исчезают неизвестно куда.

— А мне казалось…

— Всем кажется, брат Сучапарек. Когда мы предрекаем появление кометы и она появляется на небосклоне, это оказывает огромное воздействие и запоминается надолго. Когда же комета появляется неожиданно, то мы просто даём ей какое-нибудь объяснение — и народ успокаивается.

— И какое же объяснение ты намерен дать в этот раз? День, два, три можно кормить народ слухами. А потом?

— А потом можно будет напомнить людям, что пути богов неисповедимы. Может быть знамение предвещало смерть какого-нибудь из известных горожан. Братство похоронщиков вроде не жалуется в эти дни на отсутствие работы. Или вот третьего дня был пожар в одной из красилен на левом берегу Ленты. Ничего особо страшного, но красильня выгорела дотла. А ведь огонь мог перекинуться на соседние постройки. Представляешь, брат Сучапарек, какие убытки в этом случае понёс бы город?

— Вероятно, весьма значительные. Затрудняюсь оценить точнее, меня мало интересуют подробности купеческого ремесла.

— Напрасно, брат мой, — назидательным голосом произнёс Гален, осуждающе покачав плешивой головой. — Ты слишком увлекаешься истреблением нечек и прочих тварей, но забываешь, ради чего всё это.

— Я защищаю людей!

— Вот именно. Это почетная задача, и тот, кто берётся за её исполнение, должен знать, кого он защищает и от чего имени. Иначе может статься, что защищаемые возненавидят защитника более, чем тех, от кого их защищают. Инквизицию не слишком любят в Толе, брат мой.

— Нас не должны любить, нас должны бояться.

Первосвященник бога смерти снова покачал головой. Брату Флархбарту показалось, что с его наставником говорят, как с неразумным и упрямым малышом.

— Одно другого не исключает, брат мой. Не исключает, да… Скажу больше, самое лучшее, если простолюдины испытывают страх и любовь одновременно. Ты должен это знать, ведь Орден стремится к тому, чтобы люди помогали ему не только из страха, но и из искренней симпатии.

— Это касается каких-нибудь Кагмана или Айявы, где властвуют местные царьки. К чему нам какая-то глупая любовь черни в тех краях, где утверждена власть благословенного Императора Кайла? Огнём и железом, брат Гален, огнём и железом.

— Ты спрашивал мудрости, брат Сучапарек…

— Прости меня, брат Гален. Возможно, то, что ты говоришь мне — действительно мудро. Возможно, эта мудрость угодна Аэлису, которому мы сегодня вместе усердно молились и которого Орден почитает, как и прочих богов нашего мира. Но мне известно, что Аэлис жестоко карает души недостойных людей, не так ли?

— Истинно так, — согласился жрец. — Праведные получают забвение, а неправедные души подлежат мукам.

— Вот это мне ближе. Мы, инквизиторы, существуем для того, чтобы исполнять волю богов уже в этом мире. Неправедные, творящие то, что неугодно богам, должны получить наказание уже здесь — и пусть они трепещут от страха, при виде инквизитора, несущего им суровое возмездия. Те же, кто не совершил ничего, оскорбляющего богов… Да получат они награду из твоих рук, отец Гален и рук твоих сотоварищей. Мы — карающий меч, мы — месть богов. Нам не пристало расточать благодеяния, это мы готовы предоставить кому-нибудь другому.

— Что ж, — согласно кивнул Гален, — ничего не имею против. Милость Аэлиса да прибудет с тобой и с твоими людьми, брат. Надеюсь, что я всё же чем-то смог тебе помочь.

— Несомненно, брат мой, несомненно…

Верховный Инквизитор Толы не лгал. Первосвященник Аэлиса и вправду ему помог, внеся ясность в историю с появлением хвостатой звезды. Никто из городских священников не мог истолковать знамение, но это совсем не означало, что толкования не существовало. Вполне возможно, что хвостатая звезда явлена в небе для того, чтобы указать ему, отцу Сучапареку, серьёзность истории с оборотнем.

— И я бы попросил брат Гален об одном одолжении. Не торопитесь давать толкование этой комете. Тайное всегда становится явным, но иногда для его проявления нужно немало времени. Возможно, боги и вправду посылают нам знамение, но не желают, чтобы его суть стала известна кому-нибудь, кроме тех, кому знамение адресовано.

— Очень может быть, брат мой, очень может быть… Но не мог бы ты выразиться яснее?

— Пока что — нет, — жестко отрезал Верховный Инквизитор.

Адепт Аэлиса понимающе кивнул.

— В твоих словах я вижу отблеск истинной мудрости и обязательно последую твоему совету. Кстати, могу ли я передать его первосвященникам других храмов?

— Разумеется, брат Гален. Но — только им. Мне бы не хотелось, чтобы наш разговор обсуждали те, кто недостоин принятия высокой мудрости.

Священник кивнул ещё раз.

— Мы с тобой отлично поняли друг друга — как и подобает братьям по вере. Можешь не сомневаться, брат, священники правильно воспримут твой совет и поступят надлежащим образом. У нас с тобой одни боги, и все мы исполняем их волю.

Молодой наёмник пришел в трактир ранним утром, когда город уже просыпался после недолгой весенней ночи. Выглядел парень уставшим, но держался бодро. С усмешкой попросил кружку пива и чего-нибудь перекусить, а, получив просимое, прямо у стойки разделался с ранним завтраком и потащился наверх — отсыпаться после бурных похождений. К общему завтраку он вниз не спустился, ну да его друзья на аппетит не жаловались, умяли и свои и его порцию.

Госпоже и огру Хесселинк продолжал носить еду в номера, нечки вели себя смирно, хлопот не доставляли. Трактирщик после завтрака окончательно пришёл в хорошее расположение духа: если разобраться, то получалось, что инквизиторы подослали ему очень выгодных клиентов. Коли дело пойдёт так и дальше — так пусть живут хоть додекаду, хоть целый месяц. Впрочем, в глубине души опасения оставались: какими бы смирными не были нечки и наёмники, но ухо с ними надо было держать востро. Никогда не знаешь, что они способны учудить в следующую минуту. Но о возможных неприятностях Хесселинк старался не думать. Всё-таки, за постояльцев поручился Орден Инквизиции, люди серьёзные, чьи возможности и власть с точки зрения простого обывателя казались неограниченными.

Ближе к обеду трактирщик получил ещё один добрый знак: припожаловал отец Мареш. Едва дочка Гильда прибежала на кухню с этой вестью, Хесселинк бросил приготовление обеда на жену и дочь и поспешил в зал.

— Доброго здравия, отец Мареш. Не желаешь ли чего?

— И тебе не болеть, Хесселинк. Пивком угости-ка. Жарко нынче, пива хочется — спасения нет.

— Да, погодка разгулялась, — согласился трактирщик. — А пивом — как не угостить. Какого угодно?

— Да нечего мудрить. Налей-ка ламбика. Есть ведь у тебя?

— А то как не быть, — усмехнулся хозяин трактира. Зачерпнув из бочонка под стойкой, он поставил перед инквизитором пузатую глиняную кружку.

Отец Мареш пил неторопливо, но жадно, было видно, что и впрямь в горле у него основательно пересохло.

— Как там мои подопечные? — поинтересовался он, наконец, отставив почти пустую кружку.

— Чтоб все наёмники были такими, — откровенно признался трактирщик. — Нечки из комнат носа не кажут. Наёмники — те, конечно, шастают, но не хулиганят, смирно себя ведут. Во только молодой на всю ночь загулял — поди, в лупанарий подался или в бордель.

— Ну, это нормально. А подозрительного ничего не заметил?

Хесселинк развёл руками.

— Да кто этих наёмников разберёт? Врать не стану.

— Это правильно, — неожиданно энергично согласился отец Мареш. — Врать не надо. Тут дело такое — нам правда нужна.

Трактирщик хмыкнул. По всей Империи гуляли слухи, что отцы-инквизиторы не брезгуют доносами и далеко не всегда при рассмотрении дел стремятся к поиску истины. Попавший к ним в лапы считался почти покойником: доказать свою невиновность и вернуться домой удавалось лишь немногим счастливцам. Поэтому Хесселинка изрядно удивляло отношение к нечке и её воинам: вроде и подозревают, а обращаются аккуратно и бережно. Где и когда такое бывало?

Отец Мареш допил пиво, утёр рот ладонью и произнёс:

— Ну, проводи-ка меня к госпоже Инирэль. Покажи, куда её поселил.

— Прошу, по лестнице вверх, направо, вторая дверь с правой стороны.

Разумеется, Хесселинк проводил инквизитора до дверей комнаты Приёмной Дочери Императора: отправить отца Мареша одного означало проявить неуважение, а Нимэйн-мстительницу в Ордене почитали ничуть не меньше других богов. Разумеется, он не мог не попытаться подслушать беседу нечки и инквизитора — иначе какой он, Кель его покарай, трактирщик. Но беседы, как таковой, не оказалось. Едва переступив порог комнаты, отец Мареш, совершенно не заботясь о том, что его слышно в коридоре, оповестил:

— Госпожа Инирэль, тебе со своими воинами надлежит немедленно отправиться в Вальдский замок: Верховный Инквизитор провинции отец Сучапарек готов заключить с тобой контракт.

Ответ нечки был тише, но и расслышать его сложности не представляло.

— Я рада, что могу послужить Императору и Ордену. Мы без промедления спешим на зов отца Сучапарека.

Инквизитор вышел обратно в коридор, только теперь обратил внимание на мнущегося хозяина.

— А ты что тут делаешь, почтенный?

— Дык, это… — в таких ситуация самым верным было прикинуться глупее, чем ты есть на самом деле, — ты ж меня отпустить не изволил. Вот, стою: мож, надо чего?

— Ничего не надо, — вальяжно изрёк отец Мареш. — Ступай себе.

Хесселинк вернулся за стойку, а минут через пять инквизитор и постояльцы прошествовали мимо него к выходу из трактира. Первым шел отец Мареш, следом — госпожа, чью фигуру с головы до пят скрывал тёмный плащ. Догадаться о том, что под ним скрывается нечка, не было никакой возможности. Следом за своей хозяйкой шли двое наёмников, с топорами за поясом, дальше — огр в рабском ошейнике, и замыкал шествие мощный северянин, которого, как уже выяснил трактирщик, звали Глидом. Заметив взгляд Хесселинка, Глид подмигнул хозяину трактира, а тот ответил лёгким кивком головы. Контракт с инквизиторами был хорошей новостью и для наёмников, и для трактирщика. Наёмники при действующем контракте бедными не бывают, значит, обязательно оплатят всё, что должны. И времени свободного у них будет поменьше, а значит и меньше шансов, что всё же учинят в трактире какое непотребство. Нет, как не крути, для Хесселинка контракт постояльцев был очень хорошей новостью.

Брат Мареш подметил, что, входя в двери замка, наёмники и огр немного заволновались, а уж порог кабинета Верховного Инквизитора переступали в величайшей робости. Всё правильно: для них это если не в первый раз, то уж точно в большую диковинку. Приёмная же Дочь Императора, напротив, не проявляла никаких эмоций, словно ледяная баба. И это тоже можно было понять: за три с лишним сотни вёсен можно ко всему привыкнуть. Хотя, как можно эти три сотни вёсен прожить, брат Мареш никак не понимал. Знал, что такое возможно, что эльфы, драконы и некоторые другие существа не стареют и не умирают естественной смертью, но понять, как такое возможно ему не удавалось. В представлении простодушного уроженца Лагурии с такой длинной жизни неизбежно сойдёшь с ума. Но вверенная его попечению эльфийка на сумасшедшую никоим образом не походила.

Кроме самого отца Сучапарека в кабинете их ожидали ещё два человека: служка Верховного Инквизитора, юный брат Флахбарт за малым столиком у окна корпел над бумагами, а брат Горак, Инквизитор Меча, спал в углу, сидя на табурете. Сидевший за столом отец Сучапарек прекрасно такое поведение своего подчинённого, но не считал нужным делать замечание, значит, не находил в этом ничего предрассудительного.

Впрочем, сон брата Горака оказался чуток: не успел ещё шедший последним наёмник-северянин прикрыть за собою дверь, как инквизитор уже пробудился и окинул вошедших внимательным взглядом.

— Вот все и в сборе, — произнёс отец Сучапарек, вставая из-за стола. — Брат Флахбарт, бумаги готовы?

— Конечно, отец мой, — поспешно откликнулся юноша.

— Прекрасно. Итак, брат Горак, познакомься с госпожой Инирэль, Приёмной Дочерью Императора.

Эльфийка протянула незнакомому инквизитору правую руку, украшенную стальным перстнем, тот почтительно облобызал знак императорской воли. Наёмники скорчили серьёзные лица, соответствующие важности момента, полуогр смотрел себе под ноги.

— Итак, Истребительница, Орден заключает с тобой официальный контракт, — продолжал Сучапарек. — Блат Флахбарт покажет тебе, где нужно подписать бумаги.

— В чём заключается наша задача? — поинтересовалась эльфийка, не двигаясь с места.

— В Толе завёлся оборотень. Найдите его логово и сообщите его местонахождение брату Гораку.

— Оборотень… — начал, было, северянин, но не успел произнести больше ни слова. Эльфийка стремительно развернулась к наёмнику, её глаза метали гневные молнии.

— Закрой рот, Глид! С отцами-инквизиторами здесь смею говорить только я и никто другой.

Сраженный таким напором, здоровяк даже отступил назад и потупил взор, признавая свою ошибку. Инирэль, как ни в чём не бывало, повернулась обратно к Сучапареку.

— Я прошу простить меня, отец. Мне стыдно, что приходится устраивать выволочку наёмникам в твоём присутствии и в этом святом месте, но они должны знать своё место.

Верховный Инквизитор Толы одобрительно кивнул. Нет, решительно жаль, что эта женщина не была человеком. Конечно, вступать в Орден женщинам не дозволялось, но о таком начальнике над кнехтами можно было только мечтать. Нынешний командир, капитан Кавенс — неплохой вояка, но при Истребительнице достоин, разве что, быть лейтенантом.

Вслух этого он, конечно, сказать не мог, пришлось ограничиться лёгким одобрением, совмещенным со слабо прикрытым намёком:

— Ты верно сказала, каждый должен знать своё место. Это богоугодно. Для того, и существует Вальдский замок, чтобы каждый знал своё место. Каждый.

Инирэль поняла намёк правильно и скромно склонила голову, показывая, что своё место она знает.

— Руководит поисками брат Горак, ты будешь сообщать ему все новости, которые сумеешь узнать. Его приказы обязательны к исполнению. Если он посчитает нужным, чтобы ты и твои бойцы приняли участие в захвате или уничтожении оборотня, то так тому и быть.

— Мы готовы сделать всё, что прикажет Орден, — твёрдо сказала эльфийка, подходя к столику брата Флахбарта. — Во славу Императора!

Юный инквизитор подвинул воительнице свитки, она быстро пробежала глазами текст контракта, затем недоуменно повернулась к отцу Сучапареку.

— Не хватает подписи префекта города.

— Пусть это тебя не беспокоит. Он подпишет бумаги ещё сегодня. А завтра ты сможешь получить на руки свой экземпляр.

— Да, но пока у меня нет бумаги, я не могу говорить, что работаю на Орден. Кто мне поверит?

— Если ты беспокоишься о своём пребывании в городе, то у тебя есть право жить здесь додекаду, а прибыла ты лишь вчера. Если же ты прямо сегодня хочешь поговорить с кем-то именем Ордена, то можешь пригласить с собой на эту беседу отца Мареша. Он по-прежнему будет опекать тебя и твой отряд, и всегда готов засвидетельствовать, что твои старания идут на благо богов и Императора Кайла.

— Склоняю голову перед твоей мудростью и предусмотрительностью, отец Сучапарек, — приняв из руки брата Флахбарта бронзовое стило, эльфийка один за другим подписала все три подвинутых ей свитка. — Я видела немало твоих братьев, но не многие из них были столь точны в делах.

— А вот с твоей стороны не слишком мудро делиться своим мнением на этот счёт с кем бы то ни было, — жестко заметил Верховный Инквизитор Толы. Похвалы и лесть в разумном количестве услаждали его сердце, но нечке никогда не должно быть не дозволено осуждать людей. Пусть даже нечка, вопреки своему происхождению, обладает немалыми достоинствами, а подлежащие осуждению — позор рода людского. Всё равно, между человеком и не человеком лежит пропасть, преодолеть которую возможно лишь чудом: если богам будет угодно даровать нечке человеческое тело. Пока же этого не случилось, тварь должна знать своё место.

— Прости мою несдержанность, отец Сучапарек, — покорно склонила голову Инирэль. — Иногда я забываю, кто я и в каком мире живу.

— Постарайся никогда этого не делать, Инирэль. Такая забывчивость может стоить тебе жизни. Впрочем, мы отвлеклись. Итак, контракт заключен, ты можешь преступить к его выполнению. Как я уже сказал, поисками оборотня руководит отец Горак, все вопросы можешь задавать ему. Ему же будешь докладывать о своих успехах. Отец Мареш, ты так же переходишь в подчинение отца Горака на время поиска этой твари. Твоя задача заключается в том, чтобы оказывать госпоже Инирэль ту помощь, которую она попросит. Если вам всё ясно, то больше я вас не задерживаю. Идите и, не теряя времени, приступайте к поискам.

Обсудить сложившуюся ситуацию решили в комнате, которую трактирщик выделил Глиду, Решу и Барасе, игравшим роль наёмников. Во-первых, в ней было не тесно, во-вторых, трёх кроватей и стольких же табуретов хватало, чтобы все могли рассесться, не мешая друг другу.

Пока воины усаживались поудобнее, эльфийка успела прочитать краткое заклятье, после чего удовлетворенно улыбнулась и заметила:

— По крайней мере, подслушать нас с помощью магии никто не пытается.

— Кроме магии есть ещё длинные уши, — кисло заметил Бараса.

Олх демонстративно вытащил из ножен кинжал с изогнутым лезвием и несколько раз подкинул его в воздух, ловя потом за узорчатую ручку. На воина это особого впечатления не произвело: отрезать длинные уши он был способен и сам. Только вот сначала надо эти уши вовремя заметить.

— Да не мучайся, — хохотнул Реш, — никто нас подслушает. Если, конечно, орать на весь трактир не станем.

— А орать мы не станем, — многозначительно произнёс Олх. — И, давайте-ка без лишних слов перейдем к делу.

— Мы слушаем, — откликнулся Глид. — Ты командир, говори, что теперь делать будем.

— Сначала я хотел бы узнать, что думаете на этот счёт вы.

— Я думаю, хорошо, что с нами нет Теокла, — со свойственной юности дерзостью быстро сказал Реш. — Иначе нам бы пришлось выслушать длиннющую проповедь, суть которой сводится к тому, что мы обязаны помочь этому оборотню.

Северянин неодобрительно покачал головой. Изонистом он не был, но верующих в Изона уважал, а Теоклу относился с большим почтением. Полуогр же никак не высказал своего отношения к словам юноши, лишь переспросил:

— И всё же, как по-твоему нам следует поступить?

— Мы пришли сюда спасать Ская — этим нам и нужно заниматься. А поиск оборотня… Чем-то нужно заняться для отвода глаз.

— Чем? — продолжал допытываться Скаут. — Не забывай, мы должны каждый вечер давать отчёт этому Гораку о том, что мы сделали и что мы намеренны сделать. Он — не дурак, и водить его за нос будет не так-то и просто. Или ты думаешь иначе?

— Нет, — пробормотал юноша. Пылу у него явно поубавилось.

— Тогда я жду твоих предложений. Что мы будем докладывать этому типу завтра?

Реш молчал.

— Так или иначе, что-то делать мы должны, — вступил в разговор Бараса. — Поиски оборотня необходимо вести. Вопрос в том, хотим ли мы найти его на самом деле? Хотим ли мы предупредить его об опасности, или же пусть выкручивается сам, как может?

— А что ты думаешь сам?

Бараса пожал плечами.

— Я шел сюда спасать Ская. Я отлично знаю Толу, здесь полно страждущих и обездоленных. Вполне возможно, завтра кто-то из них попадёт к палачу. Мне очень жаль, но помогать всем подряд я не в состоянии. Я воин, а не паладин из древних легенд. Так что моё мнение — днём мы с Глидом поездим по окрестным деревням и этим ограничимся. Упрекнуть нас инквизиторы за это не смогут.

— Не понял, — признался Глид. — Зачем — по деревням?

— Ну, подумайте сами, откуда в городе оборотень? Естественно, из окрестных лесов, откуда же ещё.

Эльфийка что-то неразборчиво пробормотала себе под нос.

— Льют, — негромко позвал полуогр.

— А, — вскинулась женщина и вдруг неожиданно расхохоталась звонким эльфийским смехом, напоминающим чистый перезвон маленьких серебряных колокольчиков.

— Льют? — недоумённо переспросил Олх.

— Извини… Просто, если бы вы знали, как хорошо снова быть просто Льют, Льют Лунной Тенью, а не Приёмной Дочерью Императора, Истребительницей Инирэль.

— Мне кажется, я тебя отлично понимаю, — широко улыбнулся Скаут, — но всё же тебе придётся побыть Инирэлью ещё какое-то время.

— Я готова, — на лицо Льют словно легла маска, сковавшая его черты холодом и отчуждением. Перед воинами снова была госпожа.

— Не так быстро, дорогая, не так быстро, — полуогр порывисто поднялся с кровати, и полушутливо полусерьезно обхватил супругу за талию. — Пока мы обсуждаем, как быть с оборотнем, можешь побыть Льют, особенно раз тебе это доставляет удовольствие.

Женщина улыбнулась, вновь совершая на глазах сидящих в комнате превращение из одного образа в другой.

— Так что ты хотела сказать?

— Что-то с этим оборотнем не так. Я пока не понимаю, что именно, но что-то не так.

— Да всё так, — убеждённо возразил Бараса. — Того, кого мы ищем, укусили совсем недавно. Возможно, он сам ещё не понимает, что с ним произошло. Умбриэль на ущербе, новолуние через две ночи.

— Через три ночи на четвёртую, — поправил Олх.

— Неважно. Пока Умбриэль не войдёт в силу, он так и ничего не поймёт. И опознать его невозможно, если только он не столкнётся с инквизитором Меча нос к носу, чтобы тот почуял в нём нечку.

— Бараса дело говорит, — поддержал товарища Глид.

— Вот. А где его могли укусить? Естественно, за городской чертой. Но вряд ли появившийся там оборотень не оставил никаких следов. Кто-то должен был его заметить.

— Вот! — Реш в порыве озарения вскочил на ноги. — Вот оно! Кто-то должен был заметить обратившего оборотня.

— Ну…

— А ведь его никто не видел.

— С чего ты это взял?

— Да знаю я этих горожан, — махнул рукой юноша. — Они ж, когда выходят из-за стен, беспомощны, как дети. И всего боятся. Всего. Если бы кто-то из них увидел оборотня, то об этом узнали бы сначала городские стражники, потом — инквизиторы, затем — родственники, и, наконец, все посетители того трактира, который он любит посещать. Да если бы это оказался не оборотень, а просто дикий зверь — всё было бы именно так. А здесь — всё наоборот. Инквизиторы ни о чём не знают, слухов нет. Как-то это неправильно.

— Возможно, оборотень напал на жертву подальше от города. Возможно, он вообще обратил её где-то далеко, а человек потом приехал в Толу. Например, на корабле, — не сдавался Бараса.

— Очень даже вероятно, — согласился полуогр. — Но помотаться по окрестным деревням всё же стоит. Надо договориться с инквизиторами, чтобы выделили три группы сопровождения. Реш поедет на юг, Бараса — на запад, ну, а Глид — на север.

— А почему…

— А потому, что нам с Льют расспрашивать людей не по чину. Мы тут, в трактире посидим, отдохнём. Тем более, вам пока всё равно делать нечего.

— Как это нечего? — возмутился Реш. — Я вчера ночью с тобой ходил на поиски Ская. Сегодня ночью пойду…

— Сегодня ночью никто никуда не пойдёт, так что, отсыпайся впрок, — ухмыльнулся Скаут во весь свой широкий рот. — Бараса, пойдёшь прогуляться, передашь моё решение Теоклу, пусть тоже отдыхает. Завтра в ночь пойдём.

— Но, почему? — Реш буквально захлебнулся от переполнявших его эмоций.

— Потому что я так решил. Теперь, когда у нас с Орденом контракт, торопиться некуда. А вот проверить нас этот Сучапарек вполне способен попытаться. Вчера он этим не озаботился, но, возможно, попробует сегодня. Не дадим же ему усомниться в нашей преданности Императору и Ордену.

Теперь, второе. Бараса, попроси Теокла расспросить об оборотне среди его друзей-изонистов. Кому интересоваться этим, как не им. Но только пусть будут осторожны. Если по городу поползут слухи, власти наверняка заинтересуются их источником. Не хотелось бы, чтобы кто-то вывел их на нас. Да и оборотню эти слухи больше повредят, чем помогут.

Ну, и третье. Скажи Теоклу, что если среди изонистов никто ничего не знает, пусть попробуют-ка поинтересоваться среди городских лекарей. Если было нападение — то были и раны. А если были раны, то, вполне возможно, раненому понадобилась и помощь врача.

Льют с сомнением покачала головой.

— Очень маловероятно. На оборотнях все раны заживают намного быстрее, чем на обычных людях.

— Мы же предполагаем, что оборотень не подозревает о своём обращении. Конечно, шансы на то, что нам повезёт, не слишком велики, но не следует ими пренебрегать. Тем более, что усилий для этого от нас не потребуется: изонисты всё сделают сами.

Так, Льют, а тебе теперь придётся ещё раз сходить в Вальдский замок, сообщить Гораку о нашей идее. Полагаю, она придётся ему по вкусу.

Эльфийка обворожительно улыбнулась.

— Ему по вкусу придётся любое предложение, которое позволит ему подтвердить перед отцом Сучапареком своё деятельное участие в поисках оборотня.

Сон отпустил Нурлакатама, когда день уже клонился к концу. Волшебник понял это по расположению светлых пятен, которые через слюду окошек отбрасывали на стену лучи дневного светила.

Во всём теле уршит ощущал слабость и ломоту. Ночное чародейство потребовало огромного напряжения сил, теперь пришла расплата. Подниматься с ложа не хотелось, но нужно было, по крайней мере, отдать распоряжения слугам. Вздохнув, чародей поднялся с кровати, кое-как натянул простую серую тунику, ополоснул лицо и руки над лоханью и, не обуваясь и не перепоясываясь, вышел из спальни. Каменный пол холодил босые ноги, но сейчас это не раздражало, а, наоборот, слегка бодрило.

В холле на втором этаже хозяина ожидал комнатный раб. Подниматься выше невольникам категорически запрещалось, на это имели права только ученики хозяина. Точнее, после того, как из дальнего похода не вернулся Кебе, единственный ученик — Игор.

— Пусть мне подадут еду и подготовят баню. Я буду в кабинете, — небрежно бросил волшебник, проходя мимо раба.

— С позволения господина, к нему приходил гость.

— Гость? — удивился Нурлакатам. — И кто же?

— Он не назвался. Но сказал, что будет ждать господина в последнюю часть дня в "Чёрном Доме", как обычно.

Внутри у волшебника вдруг похолодело, желудок колыхнулся. Маг судорожно сглотнул. В "Чёрном Доме" ему обычно назначал встречу только один человек: наместник Императора в Толе благородный сет Дентер Гравлен. И неожиданное приглашение ко встрече ничего хорошего не сулило.

— Что-нибудь ещё?

— Он больше ничего не сказал, господин, — пробормотал невольник. По лицу и голосу хозяина невозможно было догадаться, что он гневается, однако раб каким-то шестым чувством понимал, что Нурлакатам в бешенстве.

Но свои чувства маг выпустил наружу лишь когда прошёл в кабинет. Сначала в стену полетела ваза. Глиняные осколки разлетелись по всем углам, но это было только начало. Следом за вазой отправилась массивная бронзовая чернильница, закапав кляксами стену и пол.

Разум мага помутился, его захлёстывали страх и злоба. Волшебник плохо понимал, кто он и где находится. Если бы кто-то из знакомых мог видеть его в эту минуту, то вряд ли бы признал обычно уверенного в себе чародея в беснующемся человеке с налитыми кровью выпученными глазами. И лишь когда чернокнижник в гневе пнул тяжёлое деревянное кресло, острая боль в ноге вернула его к реальности. Тяжело дыша, Нурлакатам медленно опустился на стоящий рядом табурет.

Да, сейчас он был на краю пропасти, но разве обязательно делать последний шаг и лететь вниз? Умный человек умеет выкрутиться из самых сложных ситуаций, а в своём уме Нурлакатам никогда не сомневался. Пока что против него обстоятельства, но не люди. Гравлену он нужен живым и свободным — где ещё благородный сет найдёт готового на любые услуги опытного мага. Инквизиторы ему всецело доверяют. Значит, у него есть время, чтобы завершить опыты и избавиться от маленькой мерзавки. Правда, времени совсем немного, наверное, не больше хексады. Ну, в самом благоприятном случае — додекада. Но ведь этого и немало. За несколько дней работы с кровью оборотня они добились огромного успеха. Осталось сделать последние шаги. Свернуть работу сейчас было бы безумием.

Нурлакатам позвонил в бронзовый колокольчик. Слуга вбежал в кабинет, едва стих звон, словно стоял за дверью (собственно, он там и стоял).

— Позови Игора. Живо. А потом всё здесь убрать! — распорядился маг.

— Слушаю, господин. Ты приказал подать еду и приготовить баню.

— К демонам еду. И баню тоже в Хелль!

Раб покорно кивнул. Сомнений в том, что слова господина следует понимать в переносном смысле, у него не было. К счастью, в данном случае он не ошибался: некромант действительно не планировал открывать портал в нижний мир и кормить его обитателей. По крайней мере, пока не планировал.

Слуга не стал дожидаться, пока волшебник изменит своё решение, и поторопился на поиски ученика. Нурлакатам тяжело опустился в кресло, обхватив голову руками. Вспышка ярости лишила его последних сил. Хотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко, где его не достанут ни интриги Гравлена, ни его власть. Впрочем, чародей отлично понимал, что такого места нет во всей Море. А за её пределами… В то, что мир добр и гостеприимен, он верил первые пять или шесть дождей своей жизни. А потом горький опыт научил его тому, что мир жесток, и чего-то добиться в этой жизни может только тот, кто на жестокость мира отвечает своей жестокостью. За тридцать семь дождей своей жизни (по имперскому счёту — за тридцать одну весну) он сумел добиться многого — стал сильным волшебником, получил особое покровительство Императора, скопил немалые богатства и приобрел определённую власть. Потерять всё это и начать жизнь с начала? Он слишком стар. У него просто не хватит сил, чтобы из ничего вернуть себе прежний статус. А доживать век ничтожным червяком, который способен лишь путаться под чужими ногами и подъедать жалкие крохи… Разве это — жизнь?

Скрипнула дверь. Нурлакатам поднял голову. В кабинет робко вошёл Игор: хландец прекрасно знал, что у учителя тяжелая рука и не горел желанием попадать под гнев чародея.

— Ты всё приготовил для сегодняшних опытов? — ровным голосом поинтересовался уршит.

— Да, учитель. Всё готово, как ты велел.

— Отлично. Через четверть часа я приду в лабораторию проверить твою работу. Сегодня нам предстоит немало потрудиться.

— Мы будем ставить опыты, господин? — удивлению ученика не было предела.

— Разве я утверждал обратное?

— Нет, но инквизитор… Он говорил, что сегодня снова придёт в башню…

— Разумеется, придёт, куда же ещё ему деваться. Поэтому, мы должны взять кровь у нашей гостьи и начать работу до его прихода. Ну, а когда отец Горак почтит это скромное жилище своим появлением, я вместе с ним отправлюсь в большую лабораторию, а ты в малой доведешь опыты до конца. Ты ведь знаешь, что нужно делать, не так ли?

— О да, учитель, я сделаю всё, как ты меня научил.

— Что ж, будет очень хорошо, если ты подкрепишь свои слова делом, — маг решительно поднялся с кресла и резко, с хрустом в теле, распрямился. Не время отдыхать, время действовать.

"Чёрным Домом" называлась харчевня недалеко от порта, в которой собирались проживающие в Толе чернокожие выходцы из южных провинций Империи. Разумеется, младшие граждане, не желавшие иметь со своими соплеменниками-рабами ничего общего, по крайней мере — на глазах у посторонних людей. Таких в городе было немного — около трёх дюжин, в основном — слуги богатых купцов, ведущих торговлю с отдалёнными землями. Содержал харчевню выходец из Кампиры именем Вьен Фаэ, прежде служивший поваром при префекте города. Покровительство высокого имперского чиновника помогло ему получить разрешение на открытие в городе своего дела, хотя поначалу городское братство содержателей харчевен и трактиров было очень недовольно. Но, против воли префекта не попрёшь, поупиравшись, братчики приняли иноземца в свои ряды.

Нурлакатам, обладавший статусом особого покровительства Императора и достигший в магии почётного титула Мастера Слова, обладал в маленькой общине огромным уважением и непререкаемым авторитетом. Другое дело, что пользовался этим чародей крайне редко: его честолюбие простиралось гораздо дальше, чем возможностью властвовать над жалкой кучкой соплеменников.

Тем не менее, когда хозяин "Чёрного Дома" приветствовал гостя низким поклоном, Нурлакатам испытал приятные чувства. Его боятся и уважают, значит, он чего-то стоит.

— Господин, твои друзья ожидают тебя в комнате на втором этаже, — угодливо сообщил Фаэ.

Чародей окинул взглядом общий зал. Он был почти пуст, лишь за дальним столом у окна хлебали наваристый суп четверо немолодых людей в богатых накидках.

— Купцы?

— Торговцы из Унганды, господин. Третий день здесь живут.

Вторым источником дохода Вьена были чернокожие торговцы, разумеется, останавливавшиеся только в этой харчевне. А может — и первым. Простой человек, будь он даже магом, никогда в толк не возьмёт, на чём купец деньги делает.

— Ну, где там мои друзья? Веди, — усмехнулся маг.

Вполне можно было бы посидеть и в общем зале — никто разговор не подслушает. Но Гравлен предпочитал, чтобы его встречи с чародеем видело как можно меньше глаз, и Нурлакатам его понимал: благородный сет очень рисковал, тайком приходя в столь сомнительные заведения.

По скрипучей лестнице они поднялись на второй этаж, разделённый на комнаты для постояльцев.

— Вот здесь, — хозяин харчевни указал на потемнелую от времени дверь.

Громко кашлянув на пороге, маг прошел внутрь. За столом в центре комнаты, боком к двери сидело двое мужчин, разом повернувших голову на кашель и скрип двери. Взгляду Нурлакатама предстали два почти одинаковых чёрных лицах с крупными глазами, вывернутыми наружу толстыми губами и выдающимися вперёд подбородками. Различие в чертах было трудно описать словами, но как-то сразу становилось ясно, что один из сидящих за столом немного старше, а другой, соответственно, чуть младше. Впечатление соответствовало действительности: между появлением на свет братьев Бабагнидо прошло без малого три дождя.

Маг решительно прикрыл за собой дверь и прошел к столу.

— А где господин?

Старший Бабагнидо усмехнулся.

— Думаешь, господин будет тебя здесь ждать? Слишком много о себе думаешь, колдун.

— Да, я думаю. А вы на это не способны, — не остался в долгу чародей.

— Нам за это не платят, — хохотнул младший брат.

— Если вам заплатить, ничего не изменится, — махнул рукой Нурлакатам.

Братья служили личными телохранителями наместника, и хлеб свой ели не зря, но сейчас маг их ничуть не боялся: защитные амулеты должны были обеспечить ему безопасность в первые мгновения после неожиданного нападения, а уничтожить двух человек одним заклятьем чародей умел ещё полдюжины вёсен назад. Конечно, сейчас перед ним сидели не просто люди, а опытные воины, каждый из которых мог голыми руками победить леопарда, но у леопарда только клыки да когти, волшебник же имеет доступ к огромной силе. Гравлен это отлично знал и, реши он уничтожить мага, как опасного свидетеля, наверняка избрал бы другой путь, чем натравливать на него своих телохранителей.

— Садись, — приветливо указал на табуретку старший брат. — Пока поешь, попей. А Тиджан сбегает за хозяином.

Младший брат безмолвно поднялся с табурета и покинул комнату.

Нурлакатам подсел к столу. Потянулся к большой долблёной фляге.

— Пальмовое вино?

Бабагнидо кивнул.

— Будешь?

— Немножко можно.

Он плеснул из фляги в деревянную чашку и с удовольствием выпил. Всё-таки никакое изысканное северное вино не могло сравниться со вкусом напитка далёкой родины.

— Я вот раньше думал, что маги не пьют, — добродушно заметил телохранитель.

— Ага, и не пьют, и кпаку не жуют, и женщин не знают…

— Точно. Думал, они вроде того, не от мира сего. А на тебя поглядишь — человек как человек. Не знал бы, что ты маг — никогда бы не подумал.

Нурлакатам усмехнулся, потянулся к стоящему в центре стола большому деревянному блюду, на котором лежали мелконарезанные кусочки мяса в пряном соусе.

— Я ж тебе говорю — меньше думай. Всё равно у тебя плохо получится. Есть у тебя господин — пусть он и думает. А ты делай то, что он говорит.

— А я и делаю, — хмуро произнёс телохранитель и насуплено замолк. Мага это только порадовало — разговаривать с Бабагнидо ему не хотелось. Если честно, то ему вообще не хотелось ни с кем разговаривать, но наместник — не слуга, его так просто не заткнёшь.

В молчании они просидели довольно долго, пока, наконец, дверь в комнату не отворилась и не вошли двое: Бабагнидо-младший и человек, с головы до пят закутанный в серый плащ местного изготовления.

— Подождите снаружи, — коротко бросил вошедший телохранителям, те безмолвно повиновались. Разумеется, под плащом скрывался их господин, благородный сет Дентер Гравлен, наместник Императора в провинции Тола.

Едва дверь за братьями закрылась, маг низко поклонился аристократу.

— Ты звал меня, господин, и я пришел, как и подобает верному слуге.

— А знаешь ли ты, зачем я тебя позвал? — поинтересовался Гравлен, присаживаясь к столу. Плащ он снимать не стал: сет был человеком, осторожным до подозрительности.

— Полагаю, до господина дошли слухи, что Инквизиции стало известно о том, что в городе прячется оборотень.

— Слухи? — в голосе сета прорывалось с трудом сдерживаемое раздражение. — Нет, Нурлакатам, это не слухи. Вчера об этом мне рассказал префект города. Инквизиторы знали про оборотня с самого начала.

— Господина это беспокоит?

Наместник изумлённо уставился на собеседника. Реакция чародея поставила его в тупик. Гравлен полагал, что маг прейдет в ужас оттого, что в спину им дышат отцы-инквизиторы, но тот встретил новость совершенно бесстрастно.

— Меня? А ты разве не боишься Инквизиции?

Нурлакатам внутренне усмехнулся. Кичащийся своим превосходством морритский аристократ не был ни умнее, ни сообразительнее чернокожего мага. Но он занимал более высокое положение, и Нурлакатам был лишен возможности указать ему его место. Аккуратно говоря. Пока что был лишен такой возможности. А что будет дальше — кто знает? Разве только боги…

— Конечно, я опасаюсь их, господин. Ведь я простой младший гражданин. И хоть я, благодаря твоей великой щедрости и милости, нахожусь под особым покровительством божественного Императора, да продлят боги его дни, но вряд ли это может оградить меня от расправы со стороны Ордена… Если им будет за что меня преследовать.

— Полагаешь, им тебя преследовать не за что? — недобро усмехнулся Гравлен. — Ну-ну… Некромантия, опыты с оборотнями… Всё это как раз по части Ордена Света. И наказывается это костром.

— Господину угодно пугать своего верного слугу?

— Господину угодно, чтобы слуга не забывался, кто он и что грозит ему, если он будет недостаточно умён и осторожен.

— Я всегда помню об опасности, мой господин. И всегда стараюсь быть очень острожным, — на всякий случай Нурлакатам отвесил сету низкий поклон. Морриты очень любили, чтобы перед ними пресмыкались, и маг знал, что благородный сет Дентер Гравлен не составляет исключения из числа своих соплеменников.

— Похвальные слова. Но что-то не видно твоей осторожности на деле.

— Господин просто ещё не знает всех новостей об оборотне. Полагаю, благородный Кермий Мерк счёл эти обстоятельства мелкими и недостойными твоего внимания. А может, их счёл недостойными внимания благородного Кермия отец Сучапарек.

— Говори яснее.

— Мой господин, инквизиторы знают, что в городе скрывается оборотень — это сущая правда. Но правда и то, что они не могут самостоятельно определить, где именно оборотень прячется.

— Что значит — самостоятельно? — удивлённо переспросил наместник.

— Отец Сучапарек обратился за помощью в городское братство Мастеров Слова.

— И?

— Сначала ему пытался помочь архимаг Кожен. Но, волею богов, старик слёг с приступом грудной жабы. После этого отец Сучапарек призвал для определения местоположения оборотня меня.

— Тебя?!

— Именно так, мой господин.

Гравлен поднялся с табуретки, прошелся по комнате из угла в угол. Нурлакатам замер, ожидая, что скажет благородный сет.

— Занятно… Очень занятно, — проронил, наконец, аристократ. — И что дальше?

— Дальше — я в меру своих скромных сил постараюсь выполнить свой долг и помочь отцам-инквизиторам в их благородном деле. Разумеется, так, чтобы при этом не пострадали планы моего господина. Думаю, что если оборотень исчезнет из города накануне того, как мы будем готовы к точному определению его логова, то все останутся довольны.

— И когда же вы будете к этому готовы?

— По моим прикидкам должно пройти не меньше хексады, господин. Сегодня ночью мы с братом Гораком достигнем определённых успехов, но затем мне понадобится день отдыха. Потом два дня работы и снова день отдыха.

— Инквизиторы нетерпеливы.

— Отец Сучапарек знает, что предсказания — не та область магии, в которой я силён. Кроме того, я ведь не архимаг, а простой волшебник. Он бы ни за что не выбрал бы меня для отыскания оборотня, если бы…

— Если бы что?

— Если бы мог найти лучшего, господин. Но в Толе лучше меня этой магией владеет только почтенный Кожен, а он сейчас инквизиторам ничем не поможет.

Наместник снова присел к столу. Долго молчал, обводя стены рассеянным взглядом. Молчал и Нурлакатам.

— А что у тебя с этой тварью? — произнёс, наконец, Гравлен.

— Опыты проходят очень удачно. Я не смел даже и надеяться на такой успех, — горячо заговорил Нурлакатам. На взгляд наместника, излишне горячо. — Ещё несколько дней и секрет эликсира будет в моих руках.

"Врёт!" — окончательно укрепился в мысли благородный сет. — "Небось, ничего у него не получается, и он боится, что придётся избавиться от девчонки, не завершив опытов".

По правде сказать, именно этого он и собирался потребовать от чернокнижника, назначая встречу. Но услышанное позволяло немного скорректировать планы. Если инквизиторы так далеки от цели, то нет смысла спешно избавляться от маленькой нечки. Маленькая-то она маленькая, да обошлась, мерзавка, очень недёшево. Естественно, Гравлену очень хотелось, чтобы Нурлакатам добился от неё максимальной пользы. А какая может быть польза от трупа на дне польдера? Нет уж, раз пока есть возможность продолжать опыты, то их надо продолжать. А для гарантии необходимо завтра потребовать от Верховного Инквизитора подробный отчёт о том, как идёт поиск оборотня. Утаить от наместника Императора хоть малейшую подробность отец Сучапарек не посмеет. Важно лишь правильно ставить вопросы.

— Ты понимаешь, что подвергаешь свою жизнь серьёзному риску?

— Конечно, мой господин. Но ради того, чтобы выполнить твоё приказание, я готов ею рисковать.

— Твоя преданность мне известна, — нарочито небрежно махнул рукой благородный сет. Нурлакатам и вправду был очень полезным слугой, но инородцам следовало всегда знать своё место. Рисковать жизнью ради господина — обязанность слуги. Пусть даже не думает, в этом есть какая-то особая заслуга. — Она не останется без достойного вознаграждения.

Нурлакатам в который раз за беседу низко поклонился.

— Я разрешаю тебе продолжать опыты, но будь настороже. При малейшей опасности избавься от девчонки.

— Конечно, мой господин.

— Послезавтра встречаемся здесь в это же время. Надеюсь, ты порадуешь меня новостями о своих успехах. Мне нужен эликсир.

— Я думаю об этом денно и нощно, мой господин.

— Тогда ступай и работай.

— Конечно, господин.

Поклонившись в последний раз, волшебник покинул комнату. Выйдя наружу, он облегченно вздохнул: гроза прошла стороной. Вдруг навалилась страшная слабость. Пересохло во рту, тело затрясло мелкой дрожью. Кое-как Нурлакатам спустился вниз, к стойке. Вьен удивлённо посмотрел на гостя, но ничего не сказал.

— Налей мне чего-нибудь… Покрепче.

— Морритского или нашего?

— Нашего, — выдохнул маг, тяжело опираясь о стойку. Столько вёсен он упорно заставлял себя во всём подражать морритам, мечтая, как о награде, о статусе старшего гражданина, но сейчас всё это казалось несерьёзным и неважным. Нужно было как-то сбросить напряжение, разведённое водой вино для этого не подходило.

Приняв из рук трактирщика чашку, чародей выпил её содержимое одним глотком. Горло обожгло забытым вкусом бананового пива, крепкого и мягкого одновременно. Здесь, в Толе, ему приходилось пробовать различные сорта фруктового пива, любимого местными пивоварами. Никакого удовольствия маг не испытывал, сироп, он и есть сироп. А вот сваренный по рецептам далёких земель напиток оказался как раз тем, что ему было сейчас нужно.

— Хорошо, — выдохнул Нурлакатам, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло, перед которым отступал озноб. — Сам варил?

— Да откуда ж в этих краях бананы возьмутся? В Кампире варят, сюда привозят.

— Далековато.

— Далековато, а что делать-то? Настоящую южную кухню на местных продуктах никак не создать.

— И сколько ж такое пиво у тебя стоит?

— Марет за кувшин. Лишнего не беру.

Маг вытер вспотевший лоб. Всё же крепковато пиво, пробрало с непривычки. Зато сразу успокоился.

— Я к тебе завтра утром слугу пришлю. Продашь мне пару кувшинов!

— С огромным удовольствием.

Нурлакатам усмехнулся и вышел из харчевни. Несмотря ни на что, сегодня был удачный день. Пока что у него всё получалось именно так, как нужно. Главное, чтобы удача не покинула его на этом месте, а продолжала бы сопутствовать ему и дальше.