Другая жизнь. Назад в СССР.

Глава 11

- Ну, вот, - услышал я. – всё хорошо, что хорошо кончается. Ты слышишь меня, Миша?

- Слышу, - хотел сказать я, но у меня не получилось.

Однако вопрошавшему моя реакция понравилась.

- Губы шевелятся. Скоро и голос прорежется.

- Ага, - сказал внутренний голос, - месяца через два.

Мысли у меня в голове ползали, словно черви. Я это чувствовал физически. И одновременно я не понимал ни кто я, ни где я, ни что со мной происходит. Открыв глаза, я увидел потолок и светильник с лампой дневного света. То, что это лампа именно дневного света, я почему-то знал. Больше я не знал ничего, и самое интересное, что и не хотел ничего знать. Мне не нравилось, что меня тревожили, наполняя мой внутренний миг разными звуками и светом. Глаза невыносимо пекло и я их прикрыл.

- Саша, закапайте ему гиалурон.

- Хорошо. Сейчас делаю.

- Продолжаем выводить препараты сна. Проливаем, поливаем, проливаем. И полный контроль сердечного ритма. ИВЛ отключаем и наблюдаем. И массаж тканей. Некроз, вроде, почти избежали. Спасибо отцу, ребёнка.

- Да какой он ребёнок, Александр Николаевич? – раздался женский голос.

- Вы, Людочка, не смотрите на его взрослые первичные половые признаки. После искусственного сна такой продолжительности… Кхм-кхм… Всё хорошо будет, молодой человек.

Я ничего не понимал, о чём они говорят и мне вроде как было, с одной стороны, всё равно, что вокруг меня происходило, а, с другой стороны, меня всё это очень сильно раздражало.

- Тихо, тихо, - вдруг снова сказал какой-то внутренний голос.

- Кто это? – в первые после сна по настоящему подумал я.

- Это – я, твой внутренний голос, – сказал кто-то внутри моей головы. – Не помнишь ничего? Это не есть хорошо, но это вполне естественно. Я тут за время твоей комы такого наслушался, что могу в медицинский поступать сразу на курс третий.

- Не помню, - подумал я. – Ничего не помню. Кто я?

- Ты?

«Оно» назвало имя, отчество, фамилию, которые не вызвали во мне никаких ассоциаций и продолжило:

- Ты попал в нейрохирургию после удара головой о парту, когда спасал от падения учительницу. Оперировали тебя под общим наркозом и, по решению московского «светилы» Александра Николаевича Коноварова, который на твоё счастье в это время, был во Владивостоке, проездом из Сеула, ввели в искусственную кому. Он тебя сам и прооперировал, да тут с тобой и задержался. Пишет научный труд по твоему случаю. Он так «обрадовался», что ты сюда поступил с таким диагнозом, что ходит и бормочет, что ему небеса дар сподобили.

- Не трынди. Утомил, - попросил я. – Спать хочу.

- Это из тебя ещё препараты не все вышли. Поспи ещё чуть-чуть и будем реабилитироваться. Мне без тебя твои нейронные связи не восстановить. Да и я тут уже тоже слегка усох.

Кто усох? Где усох? Я не понимал и не хотел понимать происходящее, а просто снова проваливался в темноту. Однако, как я почти сразу убедился, в темноте уже не было того покоя, как раньше. Когда я висел тут в абсолютном мраке. Теперь вокруг меня проплывали всполохи то тёмно-синего, то тёмно-фиолетовых цветов. Имелись какие-то звуки на уровне ультразвука, проникающего в мозг и инфразвука, проникающего в тело.

О! Я вспомнил, что у меня когда-то было тело. И, оказывается, оно есть и сейчас. Что такое тело, я не знал, но мог рассуждать о нём. Это должно быть что-то такое же плотное, как мои мысли, которые спрессовались в плотную массу и ворочались словно тесто в бетономешалке.

- О! Я вспомнил, слово «бетономешалка», но не знал, что это такое. Просто понимал, что у меня появилась бетономешалка, которая ворочает мои мысли, не давая им слипнуться. И этой бетономешалкой был чей-то разум.

- Это твой разум, Миша. Не пугайся.

Что-то в словах «разума» было странное. Я вспомнил, что разум, это субстанция единичного характера, а у меня их было две. Ведь те мысли, которые шевелил этот разум и то, о чём я думал, тоже были разумом, а как можно шевелить самого себя?

- О! Я уже начал думать логически, - подумал я и чему-то обрадовался.

- Процесс идет, - тоже почему-то обрадовался второй разум.

- Ты, всё-таки, кто? – спросил я «пришельца». – И почему радуешься? И главное – чему?

- Ты, Миша, очень долго пролежал с отключённым сознанием. Это у них называется искусственная кома, то есть – сон. Искусственный сон. Для того, чтобы после операции восстановились функции мозга. Ты почти два месяца пролежал. А если бы меня не было, то даже боюсь представить сколько бы ещё пришлось лежать? Сильно ты головой стукнулся. Хорошо, что у тебя шея накачанная и твёрдая, как дерево, а потому перелома не случилось. При ударе затылком, перелом основания черепа - частый случай.

- Ты врач, что ли?

- Кхе-кхе… Я же говорю… Два месяца среди медиков… Это, - то ещё испытание.

- Так и чем ты занимался, эти два месяца?

- Как чем? Твоим мозгом занимался. Даже и не представлял, что когда-нибудь придётся заниматься экстрасенсорикой. Хорошо, что там ничего не удаляли, а просто откачали кровь, удалили осколки кости и медикаментозно снимали воспаление. У тебя сейчас в голове титановая пластина.

Я вздрогнул, представив голову с заплаткой из серого металла.

- О! Молодец! Уже и визуальные образы всплыли. Ты только не пугайся. Когда полное понимание ситуации придёт, часто случается, что люди начинают паниковать от страха. Твоё тело долго лежало без движения и многое функции утратило. Ты сейчас не сможешь ни пошевелиться, ни кушать, ни какать, ни писать. Но эти функции к тебе обязательно вернутся. Я уже многому научился за два месяца. Видел бы ты свой мозг тогда. Бр-р-р…

- Отстань! Не хочу ни чего.

- Ну, ладно, ладно. Отдохни.

Я снова провалился в темноту. Очнулся от ощущения тела. То есть каких-то переферийных ощущений имеющих очертание объёма. Ощущения нарастали и уменьшались волнообразно. Я открыл глаза и увидел темноволосого светлоглазого мужчину, который меня гладил. Я смог пошевелить головой и человек удивлённо расширил глаза. Потом у него из глаз потекли слёзы.

- Миша, Миша… Сынок, - едва слышно прошептал он и улыбнулся.

Его слёзы впечатлили меня и мне стало понятно, что это кто-то мне близкий, может даже отец. И он делает мне массаж. От этого у меня мало пролежней и нет некроза тканей.

- О! Это - моя информация. Я тебе её вложил. Работает моя система.

- Какая «твоя» система, - спросил я «внутренний голос»?

- А такая… После комы человек восстанавливает мозг с помощью внешних источников информации. А я воздействую прямо на мозг, вкладывая её туда, где восстановились нейроны. Удивительно, как мозг похож на процессор-накопитель. В него может вместиться только определённый объём информации. Не устал? Понятно всё?

- Продолжай, хоть и не понятно ничего, - разрешил я, наблюдая за тем, как отец, я уже вспомнил его образ, аккуратно массирует мне правую руку. Он, как я догадался, стоял надо мной.

- Вот видишь, ты и отца вспомнил, потому что я вложил его образ. Благодаря тому, что мой, так сказать, «датацентр» остался неповреждённым, а моя память, в отличие от твоей, абсолютна, я и передаю тебе всё, что сумел запомнить за ту неделю, что мы были вместе.

- Пока у тебя не очень-то получается, - хмыкнул я.

- Э-э-э… Дело в том, что нейронным связям нужно находиться под напряжением, тогда они работают. А если нет работы, то они снова отмирают. Сейчас, когда ты вновь очнулся, всё, что удалось восстановить заработало и постепенно нейроны должны соединиться. А та они постоянно отмирали. Я их восстанавливал, а они отмирали. А не восстанавливать было нельзя. Прорастить нейрон в мозговом теле очень сложно. Я с этим уже столкнулся не раз. А потому, старался не давать зарастать места отмерших нейронов.

- Охренеть, как жутко, если представить, - сказал я и меня передёрнуло.

Отец отпрянул от конвульсивно дрогнувшего тела, а потом схватил мою руку и прижав мою ладонь к своему лицу, зарыдал. Я чувствовал, как ладонь обжигают его слёзы и тоже, почему-то, заплакал.

- О! Молодец, Василий Михайлович! Вызвал эмоции! Это для нейронов и нервов очень полезно.

- Да, иди ты со своими нейронами!

- Не моими, Миша, нейронами, а твоими! Ха-ха! Пошла мазута!

Через некоторое время я успокоился. Успокоился и отец. Он продолжил меня массировать, а я продолжил расспрашивать «внутренний голос».

- Почему твоя память не исчезла? Она же тоже в моей голове? В моём мозгу…

- Оказалось, что не совсем так, Мишаня.

- Млять! Терпеть не могу, когда меня так называют!

- О! Ещё один маркер, что эмоции начинают возвращаться, а это, как оказалось – главное, что нас отличает от животных. Ха-ха… Человеческие страсти – вот отличие нас от животных и от Бога, Миша. Это я сам понял, когда ты утратил эмоции. Оказалось, что и у меня их нет.

- Э-э-э… Ты Бог, что ли? – удивился я.

- Да какой Бог? Побойся, э-э-э… Ну, да… Ха-ха…

- Ну, вот! Ты хахакнул. Это не эмоция?

- Это я так, обозначаю эмоцию. А эмоциями я пользовался твоими. Так вот. Моя оболочка не находиться у тебя в мозгу, хотя мы и общаемся через мозг. Она находится вокруг тебя. Просто вокруг любого человеческого тела имеется оболочка, сформированная на другом уровне. И не только, кстати, человеческого тела. Все живые существа имеют такую оболочку. Она сформировалась раньше мозга. Это «просто», я беру это слово в кавычки, просто животное электромагнитное поле. Вот меня к нему и прикрепило. Как-то…

Мне показалось, что «внутренний голос» погрустнел.

- Не-е-е… Какие-то эмоции у тебя есть, - проговорил я, внутренне улыбаясь.

-О! Совсем молодец! Я же говорю, что пользуюсь твоими эмоциями. Поэтому ты их и чувствуешь. Поэтому мне с тобой значительно интереснее. И для тебя сейчас очень важно восстановить нейронные связи. Это как если не тренироваться, то мышцы атрофируются. Как у тебя сейчас. У тебя сейчас и мозг и ело атрофировано. Ничего толком не работает: ни мозг, ни почки, ни печень, ни селезёнка, ни лёгкие, ни сердце. Всё у тебя атрофировано. И в основном за счёт того, что нервные, то есть нейронные связи прерваны. Их надо прокачивать, Миша. И это большой и тяжкий труд. Куда там до твоих спортивных тренировок?! Но это ещё и интересно, Миша! Я научу тебя видеть эти процессы и управлять ими. Это очень интересно, Миша.

- Я почти ничего не помню, - сказал я. – Совсем ничего.

- Я тебе всё дам, только раскачаем твои процессоры.

- Что такое «поцессор»?

- Процессор – это то место в голове, которое я называю нейроном. Это сгусток человеческой плоти с удивительными свойствами сохранять и обрабатывать информацию. В моём времени создали такие мелкие-мелкие радиодетали и собрали их на пластинке кремния. Как сейчас делают кремниевые или германиевые транзисторы. Знаешь как они работают? Отец тебе рассказывал.

- Не помню.

- А теперь?

- Теперь вспомнил. Пэ эн переход… Что это такое?

- Не важно пока. Видишь, как у нас хорошо всё движется. Память я тебе верну, но только если ты начнёшь сам прокачивать свои процессоры. Согласен работать?

- Согласен, конечно. Я уже начинаю понимать, что в то состояние мне не вернутся. А там было так хорошо…

- Э-э-э… Ты, это… Не впадай в ступор. Ты существовал под наркотиками, которые подавляли в тебе все жизненные функции. Понимаешь? Жизненные! Ты должен жить! Жить намного интересней, поверь мне. Мир прекрасен и удивителен. В нём есть такие же люди и общение с ними приносит человеку эмоции.

- Хе-хе… Правда не всегда положительные эмоции. Но в этом тоже есть своя, э-э-э, мировая идея. На борьбе противоположностей основан процесс изменения мира.

- Ничего не понял.

- А ты думай-думай… Это и есть почва для ума, в которой прорастут твои мысли.

Пока мы с «внутренним голосом» общались, отец обошёл моё ложе и принялся за мою левую сторону тела. Он промассировал руку и ногу, посгибал и поразгибал ии во всех суставах, помассировал мою тощую, как оказалось грудь с полностью атрофированными мышцами, и с помощью санитара перевернул меня на живот, убрав подушку и позволив моей олове лечь в отверстие для лица.

Мне уже удавалось чувствовать почти все участки тела. Это моё второе я посоветовало мне концентрироваться на периферии, просто представив своё тело по тем участкам, которые я чувствовал.

- Там, Миша, тоже есть нейроны и вот их тебе и надо увидеть. Или представить.

- Как я их могу представить, если я их никогда не видел? – спросил я.

- Сейчас покажу. Те, с которыми у тебя есть связь, ты можешь и почувствовать и увидеть, но только изнутри. Это, как космос. Как космическая галактика. Или, вернее, туманность. Есть такая туманность «Тарантул». Она находится в созвездии Золотая Рыба и принадлежит галактике-спутнику Млечного Пути — Большому Магелланову Облаку. Это обширная область ионизированного водорода, где происходят процессы активного формирования звёзд. Вот и у тебя, Миша, сейчас формируются такие туманности, а в них формируются звёзды с настоящими планетными системами.

- Ой, вот тут ты загоняешь! – мысленно скривился я.

- Но ведь красиво же?

- Красиво, не спорю. Но не реалистично. Давай ближе к правде.

- Смотри тогда, - пожал плечами мой визави и я почувствовал, как у меня дрогнули плечи.

Отцовские руки остановились и прикоснулись к моим плечам и стали их массировать с обеих сторон. А я увидел его ступни ног, вставленные в старенькие, знакомые мне с детства, домашние тапочки и серые брюки в мелкую ёлочку. Вспомнил и у меня снова потекли слёзы.

Я видел, как они капали между носков тапочек и собирались в небольшую лужицу.

- Это хорошо, - послышался внутренний голос. – Эмоции – это хорошо.

- Оставь свои комментарии при себе, - сказал я.

- Молчу-молчу-молчу, - проговорило «оно».

Я уже начинал вспоминать, кто оно, такое это «оно». Ко мне стала возвращаться его память. И она была намного «чище», чем в тот раз. На неё не накладывалась моя память и не давала эффекта «раздвоения» личности. В принципе, как я уже стал понимать ещё до моего попадания в комму, наши жизни практически совпадали до момента утопления Женьки Дряхлова. В моей жизни он выжил, а в его – он погиб.

Увидев его жизнь дальше, я не стал в ней копаться, хотя и она и его (мои) навыки тоже были «видны» чётче. Стали видны даже те его знания, которые были скрыты слоями более новых. Я теперь видел то, что он когда-то знал, но к концу жизни забыл. Например, тот же английский, высшую математику, сопромат. Теперь он мне был ни к чему, но ведь пригодится же когда-нибудь.

А вот то, что пригодится весь школьный курс – это я знал наверняка. Ведь мне теперь предстоит либо оставаться на второй год в девятом, либо сдавать его экстерном летом. Время ещё было, но нужно было срочно реабилитироваться.

А вот моей памяти, с семьдесят третьего по конец семьдесят шестого у меня не было. Но с этим можно было жить. Кхм! Нужно было жить. Тем более, что она подменилась моей второй памятью. Вместе со школьной программой.

Сконцентрировавшись на ощущениях тела, я представил себе паукообразную звёздную туманность на том месте, где пальцы отца аккуратно разминали мою исхудалую плоть. И представил, как эта туманность создаёт новые звёзды, выкристаллизовывая их из себя. Их было очень много, таких туманностей, которые посылали друг другу сигналы, перебегающие от звезды к звезде, от нейрона к нейрону, как электрические импульсы. А что я ещё мог представить? К моему удивлению, ощущения от отцовских поглаживаний усилились и стали передаваться дальше по всей площади тела. То есть, я стал чувствовать уже «размятые» участки.

- Молодец! – похвалил меня мой второй «Я». – Но это только начало. Потом от кожных рецепторов перейдёшь к нервам сгибателей и разгибателей. Но пока занимайся восстановлением чувствительности кожи.

- Спасибо, Василий Михайлович, - услышал я мужской голос врача. – Шли бы вы домой. Наши девочки приберут за ним, помоют, постригут волосы и ногти. Вы и так очень много сделали для сына.

- Это не много, - услышал я голос отца и узнал его, благодаря чужой памяти. – Это нормально.

- Ступайте-ступайте. Уже поздно, а вам ещё на работу.