Седой старик с длинной бородой в зеленом плаще с грязным, редким мехом, медленно сел на землю у голого, осеннего дерева. Он был грязным, его руки изодраны, а сапоги стоптаны, облеплены глиной и комками намокшей земли после сильного ливня. Над ним медленно раскачивались четыре вздутых, гниющих женских тела в перепачканных платьях. Вороны кружили над телами и разносили свой клекот по округе, опустошенной после набега. Из его глаз по старой коже, похожей на пергамент, сочились редкие слезы то ли от ветра, то ли от осознания того, что в живых в своей деревне он остался один.
Старик боялся поднять голову. Его супруга и дочери висят на ветвях и служат кормом для моровых воронов, которые всегда устраивают пир на костях. Он не знал, как это произошло. Покинув родное село месяц назад, он отправился на Торговый Крест, чтобы продать пшеницу, некоторые вещи и серебряные изделия. А вчера, вернувшись домой, вместо радостного смеха и запаха еды, он встретил чуждый этому месту трупный смрад и голодных собак, яростно обгладывающих кости своих хозяев.
Прижав ладони к своему уставшему бледному лицу, он заплакал. Беда не пощадила и его дряхлых костей, размазав все, что он так любил и ценил в своей жизни, словно назойливого, напившегося кровью комара. Уняв слезы, он встал и побрел обратно в деревню, к остаткам своего дома. Среди обгорелых развалин, он нашел нож и лестницу. Воспоминания снова вцепились в его слабый, старый ум. Младшая дочь Асоль частенько лазила на чердак дома по этой лестнице, убегая от гусей, которые носились за ней по всему огороду, вытаптывая посадки клубники. Обычно она хотела дружить и играть с ними, но эти пернатые изверги, как она их называла, никак не принимали ее в свою гусиную компанию. Тогда она обливала их из ведра и начинались дикие скачки с криками мамки и тятьки на помощь, а потом она укрывалась на чердаке и показывала им язык, пока кто-нибудь не загонял гусей обратно в сарай.
Старик медленно перебирал уставшими ногами, словно вьючное животное утопая в грязи. Вернувшись к дереву, он приставил лестницу, проверив, чтобы она плотно стояла, взял в руки нож и полез к ветке. Ему было одновременно тошно и больно смотреть в изъеденные, изуродованные лица его семьи. Тела глухо падали под дерево, хрустя костями. Муки, которые он никогда бы не пожелал даже врагу.
Солнце уже начало опускаться за холодный, кроваво-алый горизонт, когда костер был готов, а тела покойных были сложены. Трясущимися руками он закинул факел в облитые маслом солому и доски и начал читать молитву. Тела горели, источая неприятный запах, словно кто-то пережарил свиной окорок на костре, и мясо начало гореть. Все это смешивалось с сумбурными мыслями, отчаянием и жаждой мести.
Костер еще долго полыхал, поднимая в воздух подергивающийся столб дыма, а старик продолжал бродить по деревне. Среди тел соседей, своих друзей и мертвых животных, он нашел и тела обидчиков. Гончими страха и мук оказались эльфы. Он насчитал двенадцать длинноухих мерзавцев, которых успели проколоть вилами, разрубить топорами и забить палками. Все они были одеты в одинаковые сыромятные доспехи, имели одинаковые медальоны на шеях, а над правым глазом вместо брови у них были татуировки.
Старик знал это клеймо. Год назад дружинники поймали одного из эльфов. Под пытками он рассказал, что в лесу, недалеко от деревни, укрылась бригада Эйлиардин, которая шла в тыл к дружине Маргина Стального. Головорезы, которых присылали эльфы на захваченные людьми территории для того, чтобы те устраивали набеги, жгли дома и наводили смуту среди армий людей. Но здесь, так далеко от передовой, спустя столько времени. Старик задумался, он не мог поверить, что длинноухие придут сюда, перейдя дубравы и несколько рубежей, чтобы отомстить за своего схваченного и замученного до смерти товарища, ведь Маргин разбил Бригаду Эйлиардин. Но видимо судьба распорядилась именно так.
На ночь старик укрылся в доме, у которого сохранился кусок крыши и четыре нетронутых стены. Коня, на котором вернулся в деревню, он накормил остатками найденных овощей и привязал к колу. Сам же он так и не смог сомкнуть глаза, помимо осеннего пронизывающего ветра, его не отпускали мысли о смерти родных. Он понимал, что война, которую развязали люди и эльфы за плодородные земли, погубила все, чем он жил. Семь лет, как народы стали делить территорию, эльфы до последнего держались за свои дубравы, но не смогли противостоять натиску объединившихся кланов и отступили. Старик понимал, что леса и поля – это причина того, что на старости лет он потерял абсолютно все. Он не мог уснуть, сердце билось, вырываясь из груди. Он вспоминал улыбку жены, звонки смех своих детей. Его разум рисовал все новые и новые картины, выдергивал их из потускневшего от времени сознания. Он находил аналогии, которые переплетались с его детством. Вспомнил своих родителей, покинувших этот мир много лет назад. Даже первую поездку к замку в большой город со своей старшей дочерью, его разум связал с его паломничеством вместе с родителями на остров Роград, в народе его называли – «Храмовый остров», где они в течение трех дней воздавали хвалебны богине Дневе, матери всех богов и наставнице народов.
Горечь потерь не утихала ни на минуту, и вскоре, старик начал проклинать Дневу и ее братьев, ведь они даровали эльфам долголетие и магическую силу. Даровали тем, кто повернул ее против людей, против естества жизни, и против его семьи!
Рассвет уже замерцал розовыми всполохами на холодном горизонте. Старик, не сомкнувши глаз всю ночь, встал, собрал остатки вещей, которые смог найти на пепелище и поехал в лагерь Беренда Мальдавия. Беренд наравне с остальными старейшинами, воеводами и правителями подписал договор о совместной войне людей против эльфов. Старик знал, что войска Беренда находятся в четырех днях пути от деревни, ведь в дороге на Торговый Крест он всегда оставался на ночлег у них в поселении, и всегда привозил что-то интересное к ним в лагерь. Он верил, что Беренд не откажет в помощи. Эльфы, которые уничтожили его семью и сожгли деревню, будут найдены и вздернуты, подобно жене и дочерям.
Частокол и рвы были на месте, как и несколько дней назад, когда старик ехал в родную деревню. Стоял запах помоев и отходов, которые солдаты Беренда любезно вываливали в кучу недалеко от лагеря. Постовые сильно удивились, увидев старика, особенно тому, как он выглядел, ведь обычно Вартас славился тем, что даже в долгой дороге всегда оставался чистым и свежим.
– Рад тебя снова видеть, Вартас. Что-то стряслось? – сразу спросил один из стражников, увидев пустой взгляд старика.
– Мне нужен Беренд. – холодно ответил старик.
– Я провожу тебя. Слазь с коня, Вальд его привяжет и накормит.
Стражник помог старику спуститься и, не задавая лишних вопросов, молча повел в небольшой бревенчатый домик, где и был Беренд.
Из дома торчала небольшая труба, из которой валил дым. Дверь была кривая, вообще вся изба Беренда, сколоченная наспех в свое время покосилась. Вартас вошел внутрь, стражник только похлопал по плечу старика, понимая, что в его жизни случилась беда, раз он пришел сюда. В избе не было окон, только выложенная из камней печь, обмазанная глиной с открытым огнем и трубой. Пол был застелен сколоченными распиленными досками и закидан шкурами, такие же шкуры были небрежно прибиты к стенам, чтобы зимой дом не промерзал, а один из углов затыкан соломой и замазан грязью.
В центре стоял стол, рядом с которым был стенд для доспехов с оружием, а сзади сундук. В дальнем углу была дорогая кровать, которую ребята Беренда притащили ему после налета на эльфийские дома. Сам же воевода расхаживал по избе, укутавшись в оленью шкуру, поверх ночной рубахи. Мужчина был высокий, но худощавый, на лице его красовались десятки маленьких шрамов, а густая растрепанная борода достигала середины груди. Когда-то ярко-каштановая, сейчас она была вся покрыта проседью и выглядела блеклой то ли от грязи, то ли от недостатка света в избе.
– Вартас, что стряслось? На тебе лица нет. Ты же вот только домой возвращался с Торгового Креста. – не понимая, что происходит спросил Беренд, усаживаясь за стол.
– Деревня, ее больше нет. – тихо и холодно произнес старик.
– Как нет?! – воскликнул воевода, выпучив на старика свои карие глаза. – Что произошло? Мы контролируем эту территорию, мои патрули и конные не сообщали мне о нападении.
– А твои патрули и конные заходят так далеко? – спросил Вартас.
– Заходят. Когда прикажу, заходят. Но там и гнезда на границе с лесом есть, так что к твоей деревни тихо не пройти.
– А как давно вы проверяли эти гнезда?
– Мы меняем дальние рубежи караула раз в неделю. – Беренд тяжело повесил голову, понимая, что дальний пост был уничтожен. – Ты не был там?
– Нет, но я сочувствую потери солдат.
– Деревню сожгли эльфы?
– Да, несколько их тел я нашел среди развалин и пепелища. Но я пришел к тебе совершенно за другим Беренд – старик склонил голову.
– Говори.
– Моя семья была убита.
– Они загубили Асоль с Даной? – посмотрев на серое лицо старика спросил воевода.
– Не только. Старшие дочери тоже были дома, они приехали погостить и справить праздник урожая. Слава богам, что они приехали одни, их мужья и мои внуки в порядке.
– Ты хочешь, чтобы я помог тебе добраться до них? – понимая всю горечь потери, спросил Беренд.
– Нет, господин Беренд. Я не хочу омрачать взросление своим внукам и быть обузой для чужих мне людей. Все, о чем я тебя прошу – это выслать солдат, настигнуть эльфов в лесах и уничтожить. Я хочу видеть, как этих ушастых бестий будут вздергивать на ветках!
– Тише, тише Вартас, я понимаю, твоя печаль глубока и необъятна, но позволь, я не могу просто так отдавать приказы людям, направлять их воевать с невидимым врагом. Мне, как и остальным подписавшим договор, необходимо согласие остальных на вступление в военный конфликт, иначе это идет против королевства людей.