Древесная магия партикуляристов

Пролог

Вы когда-нибудь видели, как падает дерево?.. Свет мешается с тенью, по земле, по траве и по опавшим листьям бегут суматошные блики, мироздание гудит, будто встревоженный улей. Гул постепенно нарастает, и страшная тяжесть обрушивается на вас с высоты!.. Если вы, разумеется, не позаботились о надлежащей наблюдательной площадке где-нибудь в стороне.

— О господи! — леди Алиса Прекрасная отвернула очаровательное личико прочь от страшного зрелища (прежде она жадно глазела на голых по пояс мускулистых лесорубов), поднесла к огромным глазам крошечный кружевной платочек. Дерево только что упало на землю, сотрясая все вокруг, и только самые стойкие из рабочих в этот момент не отпрыгнули в сторону — даже если стояли довольно далеко.

Белый круг сруба и длинная щепа белели на солнце, листья трепетали.

Леди Алиса находилась в безопасности: она принадлежала к тем счастливицам, которым не приходится самим подыскивать себе удобный наблюдательный пункт. К ее услугам всегда множество сильных мужчин, готовых грудью закрыть красавицу даже от призрака опасности. И ничем она за это платить не должна: все дано ей по праву рождения, по праву нежного лица, изящных маленьких ручек, стройного стана и длинных черных волос, чей поток «шириной подобен водопаду», как любят выражаться придворные менестрели. Соответственно, ее длинные ресницы украсились бриллиантами слез вовсе не оттого, что она испугалась. Ей просто стало очень жалко дерево.

Спутник леди Алисы, сэр Аристайл Восьмой Подгарский, рыцарь-маг в десятом поколении, робко коснулся локтя красавицы мощной десницей в кожаной перчатке и произнес самым проникновенным тоном, на который был способен:

— Не волнуйтесь, моя леди, это последний… Шестое чувство готово за это ручаться!

— Ах, господин и повелитель… — Алиса вскинула на Аристайла взгляд темно-карих очей — а голову запрокидывать пришлось сильно, ибо рыцарь возвышался над леди на добрых три головы — и часто-часто заморгала. — Так же вы говорили и десять предыдущих раз…

— Правда?.. — Аристайл слегка смутился. — Ну… может, и говорил. Но теперь-то уж точно все!

— И это вы повторяли предыдущие девять раз, милорд.

Аристайл смутился еще пуще, сравнявшись цветом с рубинами, коими щедро была украшена рукоять его двуручного меча. Алиса быстро пришла ему на помощь, беззаботно воскликнув:

— Но я всего лишь глупая женщина и наверняка снова все перепутала!

Краска тотчас покинула щеки рыцаря-мага.

— Не огорчайтесь, Алиса, — покровительственно произнес он, — ибо, как сказал поэт Алого века, «в женщине мы ценим не ум, а умение хорошо готовить».

— Фу, какая пошлость! — поморщилась Алиса. — Вы совсем одичали в своих походах, рыцарь! Неужели вы думаете, что я хоть раз в жизни прикасалась к плите?! Да я даже ручку газовой горелки не поворачивала! Разумеется, я только давала указания служанкам!

— Ох, покорнейше простите меня, леди Алиса…

Почесывая украдкой затылок — благодаря богатырскому росту сэр Аристайл мог делать это, не опасаясь быть уличенным в столь пошлом деянии, как почесывание, — он размышлял о том, каким это образом Алиса, в чьей хорошенькой головке свистел, страдая от одиночества, северный ветер, умудряется каждый раз оставлять его в дураках. Может быть, зря он так упрашивал матушку сосватать за него именно ее?.. Ну, тут уж ничего не поделаешь, помолвка закреплена официально.

Между тем, осмелевшие рабочие подошли к дереву поближе. Прораб косился на наручные часы — недавно появившуюся в обиходе новинку, у самого Аристайла пока такой не было, — и ждал. Остальные лесорубы покуда решили закурить, грубовато перешучиваясь. Аристайл порадовался, что нежные ушки Алисы находятся далеко от них. Впрочем… ему показалось, или нет, что эти ушки тихонько шевелились, прислушиваясь?..

Рыцарь и его невеста стояли на специальном помосте, сооруженном для Королевского Наблюдателя на краю поляны. Поляны тут раньше не было — еще три дня назад на этом самом месте росла, шурша листьями и грозя неосторожному путнику подвернувшимися под ноги желудями, роскошная дубрава.

Теперь вместо дубравы взгляд случайного прохожего встретил былишь несколько вповалку лежащих огромных бревен, еще сколько-то кругляшей свежих и не очень свежих пеньков… Где-то половина рощи. Половина пока стояла. И, если очень не повезет, Аристайлу придется досматривать вырубку до конца — под палящим-то июльским солнцем! А если ему совсем не повезет, то это удовольствие повторится и во всех окрестных рощицах.

— Ну долго еще ждать? — Алиса капризно оттопырила нижнюю губку.

— Сейчас все станет ясно, — вздохнул Аристайл. Заложил большие пальцы за широкий узорчатый ремень, чуть покачался на носках… ну, ну, ребятушки, не подведите! Надоело уже до смерти… Да и жалко, в самом деле. Зверье жалко, и птичек, и даже неповинных ни в чем насекомых. Это ж не вражьи головы рубить на поле брани. Его б воля, бросил бы все.

Но нельзя. Когда это рыцари Короны отказывались от исполнения долга?.. А долг твой, любезный мой Аристайл, сейчас заключается в том, чтобы следить за этим пропитым прорабом: пусть не слишком подворовывает и лодырничает! Да жариться на солнце, да клясть свою судьбину и партикуляристов, будь они… гхм… не при дамах, Аристайл, не при дамах.

Время подходило — внутреннее чутье Аристайла не давало в таком деле осечек. Он сделал шаг вперед, на всякий случай прикрывая собой Алису — пусть даже раньше ничего не выходило, никогда нельзя терять бдительность, — и одновременно выхватывая из-за пазухи Волшебную Хреновину.

Нет, это была действительно хреновина — из самого что ни на есть отборного хрена, который поливали святой водой и растили на заговоренной земле, да еще с добавлением Божественного Чеснока. Как всякая хреновина, она обладала неимоверными абсорбирующими свойствами. А если еще упрятать ее в бутылочку из заговоренного хрусталя… У, исключительный продукт получается! Тут, главное, следить, чтобы не протухла раньше времени.

Аристайл вытянул руку с баночкой вперед. Ну как…

Алиса изумленно и восхищенно ахнула, а рабочие, напротив, вскрикнули испуганно, да еще и отшатнулись от ствола, к которому подступили… И было отчего. Ствол исчез. Вот только что был — и нет. Только ветер прошелестел. А на месте его, на чуть примятой траве и сотрясенной земле, лежал… человеческий скелет.

Свершилось! Вот оно!

Аристайл напрягся сильнее, слегка согнул ноги в коленях… Ну же! Должна быть отдача!

Ярко-зеленая цифра «2500» вспыхнула над скелетом, и, медленно колыхаясь, повисла в жарком, пахнущем смолой и свежей древесиной воздухе.

— Левел ап! — выкрикнул Аристайл старинное заклинание.

Зеленая цифра вспыхнула, превратилась в огромное копье и рванулась по воздуху к Аристайлу. Прекрасная Алиса закричала.

Кричала она все-таки зря: баночка с хреновиной сработала на ура, поглотив последний выброс некротической энергии дерева. Эх… а мощный, кстати: Аристайл еле устоял на ногах. Сильный был маг, опытный.

— Ну вот и все… — перчаткой рыцарь смахнул со лба выступивший было пот. — Упокой Бог Подземного Царства его душу…

Прораб, привычный уже и не к такому, цыкнул зубом, подвел часы, протер стеклышко рукавом рубашки, явно рисуясь, и обернулся к Аристайлу.

— Ну чего, вашбродие?! — крикнул он. — Дальше-то рубать, али как?

— Али как, — сердито ответил Аристайл. — Чего рощу зря мучить?

Одинокие Деревья рядом не растут — потому их и прозвали Одинокими.

Еще одним партикуляристом на свете стало меньше. Хорошо бы, Аристайл не знал его лично…

Колин Аустаушен выбирал на рынке сельдерей. Выбор было делом крайне ответственным — одним из немногих, которое он не мог поручить своему ученику. Всем хорош парень, но вот свежий сельдерей от лежалого никак не отличит.

Колин уже занес руку над корзиной с зеленью, как тут почувствовал, будто кто-то ударил его ледяным мечом в живот. Жизнь стала сера и бессмысленна. Солнце погасло, воздух почернел, а будущее исчезло.

Ноги Колина подогнулись, он осел на колени, хватаясь рукой за прилавок. Продавец испуганно отшатнулся. Ученик Колина подхватил древесного мага на руки, не дал ему упасть.

— Учитель! — услышал Колин сквозь смертную тоску, затопившую его сознание. — Учитель, нет! Они не могли…

— Матиас… — слабеющей рукой Колин ухватил ученика за куртку на груди.

Он хотел сказать «не мсти», и кажется, даже сказал… кажется. Умирая, он был уверен, что сказал.

На самом деле, он не договорил даже слова «Матиас». Воздух в легких кончился на «ма», а сделать новый вдох он уже не смог.

— Надо же… — произнесла сердобольная старушка, случившаяся рядом. — Вот как оно… сам уже старик почти, а чуть что, маму зовет…

А Матиас только бессильно плакал, сжимая в руках серый плащ. Остальная одежда его учителя валялась на земле — а что еще делать порядочной одежде после того, как тело, на котором она держалась, исчезло невесть куда?.. Сердобольная старушка подхватила сапоги и со словами «на что ему теперь, болезному», шмыгнула прочь.

Глава 1. Прибытие

Варрона, столица Гвинаны, встретила Матиаса ярким солнцем, разбрасывающим разноцветные блики с хрустальных шаров на шпилях Трехчленной Башни, синим небом и отвратительным запахом воды в порту.

Сам город пах куда хуже: в Варроне жило почти сто тысяч человек, из которых никто пока не смог пробить в муниципалитете рабочий проект канализации.

Едва закончилась швартовка, Матиас обменялся с матросами несколькими прощальными словами, спустился по сходням на причал и мерным шагом направился к выходу в город. Молодой человек рассчитывал подыскать себе жилье подальше от воды — мокрые пятна на разноцветной штукатурке зданий на набережной не внушали доверия. Он не обратил внимание ни на прилипчивую шлюху, которая сходу попыталась сбыть ему немудрящий свой товар, ни на блюющего в обнимку с каменной швартовочной тумбой матроса — нет, он, как всегда, отлично знал свою цель.

Выход из порта перекрывала арка Корня Квадратного: действительно идеально квадратного корня Священного Дерева. Считалось, что он должен воспретить проход всем, кто не заплатил положенных пошлин. Матиас пошлин не платил, но миновал арку с поклоном и вознес молитву, поэтому корень пропустил его беспрепятственно. Это прошло незамеченным, потому что по раннему времени у арки не было еще купцов и попрошаек.

Искомое Матиас обнаружил где-то минут через сорок быстрой ходьбы.

Правила передвижения в городе он освоил быстро: следовало шагать вместе с толпой, стараясь не попасть под телеги и извозчицкие дрожки, уступать каретам, ландо, фаэтонам и эгоисткам знати, а еще отслеживать навозные лепешки. Это оказалось намного легче, чем ориентироваться лесу или в поле по звездам.

Пансион, который приглянулся Матиасу, назывался «Зеленые дали». Никаких далей ни поблизости, ни даже вдалеке от него не располагалось. Зелени, собственно, тоже. С одной стороны заведение подпирала богадельня, с другой — сиротский приют, а напротив ощетинился колючей проволокой по верхнему краю забора большой завод. Матиас с удовлетворением подумал, что в этом соседстве скрыта некая удачная завершенность. Городское кладбище, как он узнал вскорости, располагалось через квартал.

Тем не менее, название вызвало в душе у Матиаса приятную ассоциацию с настоящими зелеными далями — с бескрайним морем кедрового леса, видного с обзорной башни унтитледских укреплений — и молодой человек понял, что просто обязан остановиться именно здесь.

Матиас представился заспанной, неопрятной хозяйке заокеанским путешественником, выслушал нотацию о том, что «у нас здесь приличное место» и «никаких девок после одиннадцати», отсыпал за два дня постоя ровно половину того, что оставалось у него в кошельке, оставил самую дешевую часть своих немногочисленных вещей (а именно: чистые трусы, пару запасных носков, рубашку и стопку исписанных тетрадей из кожи опрометчивых унтитледских дровосеков) в отведенной ему на втором этаже комнате и, привесив арбалет к плечу поудобнее, отправился на поиски работы. Молодой человек определил род своей будущей деятельности в Варроне еще дома, а трехмесячное океанское плавание, дав достаточно времени на раздумья, только укрепило его в принятом решении.

Осторожные уличные расспросы привели его, куда надо, и уже очень скоро Матиас стоял перед выщербленной дверью «Городской гильдии убийц № 3», как значилось на покрытой грязными пятнами латунной табличке.

Ни с чем не сравнимое уличное амбре Матиас к тому времени уже перестал замечать: придышался. Он вообще быстро приспосабливался к новой обстановке.

Матиас поднял руку и позвонил в маленький колокольчик. Потом еще раз. И еще.

Нет, колокольчик действовал — Матиас отчетливо слышал его звон за закрытой дверью. Однако внутренности обшарпанного здания на звук не отзывались, и, в конце концов Матиас смирился с очевидным: наверное, у них обед. А может быть, какое-нибудь срочное задание, на которое отправилась даже администрация. Интересно, в этом городе есть ежедневные газеты?.. Должны быть. Завтра надо будет непременно купить парочку и посмотреть, где же совершилось массовое убийство. Или, скажем, убийство какой-нибудь важной персоны, которую в одиночку не достать.

Матиас решил ждать. Он повернулся к двери спиной и уселся на крыльцо, ничуть не беспокоясь о своем черном плаще. Плащ прошел вместе с Матиасом такие передряги, что ему уже мало что могло повредить.

В солнечном переулке сначала никого не было, потом, откуда ни возьмись, появились две женщины — служанки, с большими корзинами в руках. Одна из них бросила на Матиаса короткий взгляд и отпустила: «А, еще один!» На сем тема незнакомца в черном на ступенях Гильдии Убийц оказалась исчерпана. Судя по их дальнейшему разговору, целиком уловленному Матиасом, женщины собирались на рынок и ужасно торопились, однако это не помешало им затеять весьма долгое и подробное обсуждение городских нравов. Время от времени одна из них повышала голос, и тогда между высокими крышами домов начинало метаться несерьезное, слабенькое эхо.

Долго сидеть не пришлось — примерно через четверть часа из-за дальнего угла вывернул пожилой толстяк в котелке (Матиас подивился причудам местной моды) и поспешил ко входу. Появление его словно напомнило о чем-то женщинам, и они заторопились на рынок с новой силой. Толстяк пыхтел и отдувался.

— Сейчас-сейчас, молодой человек! — крикнул он еще издали. — Подождите одну секундочку! Буквально секундочку!..

Толстяк добрался до крыльца и остановился, согнувшись пополам и тяжело дыша.

— Уморился, — произнес он доверительным тоном. — Вы… не представляете… каково… в моем возрасте… по крышам скакать!

Он сделал пару глубоких вдохов, восстановил дыхание и тут же, спохватившись, воскликнул:

— Да вы не думаете, я не за заказом! Это так… клиент один не расплатился, а ребята все на выездах, ну и самому пришлось… Но вы-то нас обсчитывать не будете, верно?.. Так что мы вам все в лучшем виде! Лучшие кадры, полный сервис, не сомневайтесь.

— Я не заказчик, — перебил Матиас толстяка. — Я к вам наниматься. Сэр.

Толстяк тотчас выпрямился и смерил Матиаса удивленным взглядом, постепенно переходящим в жалостливый, — так смотрят столичные жители на плохо одетую, но по наивности не в меру наглую деревенщину.

Матиас внутренне напрягся. Сам он считал, что его внешний вид наилучшим образом отвечает своему предназначению. На молодом человеке был антрацитового цвета камзол, кожаные штаны обсидианового оттенка — именно штаны, а не бриджи, — и кожаные сапоги, чернотой сравнимые с безлунной ночью. А уже упомянутый угольного тона плащ отлично скрывал привешенный к плечу арбалет, и все, большего от него не требовалось.

Правда, и штаны, и сапоги по местной погоде оказались слишком жаркими, так что Матиас порядком вспотел, но приходилось терпеть, потому что ничего другого у него не было.

— Только что из провинции? — со вздохом спросил толстяк.

— Из Эскапеи, — поправил его Матиас.

— Из-за моря. Еще того не лучше! — толстяк достал из кармана ключ, воткнул в замок и распахнул перед Матиасом дверь. — Заходите, юноша. И позвольте открыть вам глаза на неприглядную реальность этого города.

Перед тем, как они прошли за дверь, толстяк снял с головы котелок и повесил его около двери, прямо за медное ушко. Только тут Матиас разглядел на котелке надпись: «Пожертвуйте в фонд детей-сирот».

Толстяк оказался Главным Поверенным третьей Гильдии Убийц. Сидя в побитом молью кресле напротив рассохшегося стола Поверенного, Матиас уныло внимал истории жестокой конкурентной борьбы.

Оказывается, несколько лет назад, когда началась активная торговля с заморскими странами, Варрона стала быстро богатеть. Были, разумеется, и любители половить рыбку в мутной воде — как без того! Накопление капитала шло волнами и спиралями, выписывая причудливые кривые в тетрадях ученых, и, разумеется, новые богачи заводили новых врагов. А там, где есть спрос, будет и предложение — начали появляться новые и новые гильдии убийц.

— Вообще, нас было две, — рассказывал толстяк. — Это сначала. Чтобы покупателям не казалось, что мы слишком взвинчиваем цены. Мы старались договориться между собой… Так, гильдия, в которой состоял я, обычно брала дешевле, наши соперники — дороже, соответственно, больше народа шло к нам… а разницу мы потом делили. Но когда стало поступать все больше и больше заказов…

Сперва мы просто сбивались с ног: нам казалось — еще немного, и людей в городе просто не останется. Но они прибывали и прибывали! Рост благосостояния — о, вы, юноша, не представляете, насколько это страшная сила и неотразимый манок! Их было просто не перебить, — на этих словах толстяк устало покачал блестящей лысиной. — Просто… Вот тогда и возникла идея основать еще одну гильдию: мы административно не справлялись со слишком большим количеством убийц. Я был первым, кто, так сказать, отпочковался…. Дальше — больше. Сейчас всего гильдий тринадцать. Счастливое число, вы не находите? — тут толстяк пытливо посмотрел на Матиаса.

Матиас молчал. В кабинете ему было неуютно: очень уж пыльно, так и тянет чихнуть. Приходилось сдерживаться.

— Ну так вот, — со вздохом продолжал толстяк. — Разумеется, когда нас стало так много, нормальной работы уже не получалось. Многие торгаши сами шли в убийцы, чтобы иметь какую-то защиту… так сказать, на полставки. Студентов мы брали на четверть ставки: они даже пол-ставки не тянут, однако работают с огоньком, опять же, творческий подход, свойственный молодости… Поверите ли, такое ощущение, что по ночам сейчас весь город гоняется друг за другом! Убийства ныне очень популярны… Слишком популярны. Мы едва сводим концы с концами… Я со страхом смотрю в будущее. А укрупниться, увы, не можем — все-таки, бизнес у нас жестокий.

Толстяк с унылым видом чиркнул себя ребром ладони по горлу.

— Вы можете уволить всех совместителей, и взять меня, — с достоинством ответил Матиас. — Может быть, я из колоний, но я — профи высшего класса. С четырнадцати лет я служил при Гильдии Убийц города Унтитледа. Там было четыре тысячи жителей. Я прикончил двадцать человек.

— А сколько вам лет сейчас? — подозрительно спросил толстяк. Кажется, черная бородка и усики Матиаса ему доверия не внушили.

— Меньше вечности, — с неизменным достоинством ответил Матиас.

— А все-таки?

— Двадцать.

Толстяк вздохнул.

— Ну… шесть лет опыта… да, конечно… Хотя послужной список не богат, но вряд ли вы имели особенно много заказов там, в колонии… Возможно, я могу кое-что для вас сделать… принять вас на одну восьмую ставки…

— Сперва испытайте меня, — произнес Матиас, на сей раз, с изрядным высокомерием. — И проверьте, на что я годен.

Про себя он прикидывал, что одна восьмая ставки — это, конечно же, меньше чем целая ставка. А значит, его не устроит.

— Ну покажите, — устало сказал толстяк. — Только бога ради, меня не убивайте. И никого.

— Без предоплаты я не работаю, — сухо успокоил его Матиас. — Кстати, должен еще предупредить, что за детей и слабых женщин тоже не берусь.

— А за сильных? — слегка заинтересовался толстяк. — За сильных женщин беретесь?

— По обстоятельствам, — прозвучал суровый ответ.

После чего Матиас поднялся с кресла, слегка повел плечами, распрямляя их… отодвинул кресло в сторону и полез на стену. Доползя до потолка, древесный маг не остановился, а продолжил свое путешествие. Несколько пораженных мух посыпалось вниз. Затем Матиас пригвоздил всех изумленных мух к полу метательными ножами, нарисовал на потолке древний символ Молниеносного Песца, предусмотрительно не завершив левый нижний крючок, и станцевал танец смерти в манере чечетки.

Арбалетом он не воспользовался: как всякий настоящий убийца, Матиас таскал его с собой исключительно в ритуальных целях, ибо почитал использование слишком сложных технических средств дурным тоном и отсутствием профессионализма.

— М-можете слезать, — слабо ответил толстяк, когда Матиас трижды обмотался вокруг люстры. — Безусловно, ваши навыки заслуживают всяческого… эээ…. уважения.

Матиас пожал плечами и стек на пол.

— Вот что, — продолжил толстяк, несколько вернув себе самообладание. — Принять вас в нашу гильдию я тем более не могу. Это бы вызвало… ээээ…. нездоровый ажиотаж. Но я мог бы рекомендовать вас в гильдию неубийц.

— Не убийц? — переспросил Матиас.

— Совершенно верно! — продолжил толстяк, явно обретая почву под ногами. — Ее организовали главы гильдий несколько месяцев назад, для снижения накала страстей, и чтобы совсем не повыбить… ээээ… кормовую базу. Туда входят убийцы… самые опытные, самые квалифицированные, элита, так сказать. Но они никого не убивают. По правде говоря, им платят деньги за то, чтобы они никого не убивали.

Матиас приподнял брови, показывая, что ему не совсем это понятно и, более того, вся концепция кажется дичайшим бредом. Однако толстяк, кажется, не заметил сего тонкого знака или как-то неверно его интерпретировал, потому что он вылез из-за стола, хлопнул Матиаса по плечу и произнес с наигранным воодушевлением:

— Ну, значит, решено!

Матиас на секунду задумался.

— Но если я захочу кого-нибудь убить для себя?

— Если вы не возьмете за это денег — сколько угодно! — толстяк тонко улыбнулся. — Кто мы такие, чтобы препятствовать развлечениям гениев?

— То есть, — медленно произнес молодой человек, — мне будут платить деньги за то, что я ничего не делаю?

— Совершенно верно! — просиял толстяк. — Самую суть ухватили!

— Это мне подходит, — величественно кивнул Матиас.

Глава 2. Лига Ехидных Героев

Сходя с корабля, Матиас Барток так был увлечен рассуждениями о мести, с таким удовольствием рисовал на периферии сознания картины грядущей резни, что совершенно не заметил, как по сходням скользнула за ним маленькая хрупкая фигурка и поспешила следом.

Собственно, фигурку маленькой и хрупкой мы назвали исключительно ради красного словца. «Маленькой» она казалась только в сравнении с самим Матиасом, который мало не дотянул до двух метров, а хрупкой — скажем, лишь для сэра Аристайла Подгарского. В принципе же это был вполне нормальный высокий и крепкий мальчишка-подросток лет около тринадцати. Правда, у него были необычайно мягкие черты лица, а высоко приподнятые брови, широко распахнутые глаза и приоткрытый в наивном удивлении рот выдавали натуру не только юную и впечатлительную, но и провинциальную.

Подросток называл себя Юлий Гай (на самом деле его звали несколько иначе, но старое имя он за неблагозвучностью отбросил), а происходил он из того самого северного городка Унтитледа, в котором Матиас провел десять лет своей жизни.

Спрыгнув на каменные плиты причала, мальчик первым делом с поклоном опустил в воду кусочек булки — принес жертву морскому богу, который защитил его в долгом плавании. Еще он вознес хвалу личной покровительнице, которая не позволила боевому Древесному магу Матиасу его обнаружить. В этом деле, правда, кроме богини немало помог медный амулет-колечко, который висел у Юлия на шее и был заговорен специально от Матиаса, причем совершенно особым способом.

Потом, подобрав полу плаща, мальчик брезгливо обогнул блюющего моряка, который проводил его мутным взглядом, и поспешил за Матиасом следом. Мысли Юлия занимало много вопросов: и как не потерять Матиаса в людной толпе, и как умудриться найти жилье поблизости от него, чтобы сам Матиас о том не узнал, и много чего еще. Вскоре мальчик научился сохранять скучающее выражение лица, чтобы не слишком отличаться от жителей Варроны (увы, следя за Матиасом, он не имел достаточно времени, чтобы заняться прочим своим обликом — то есть зайти в ближайшую лавку и сменить немодный здесь суконный плащ на более приемлемый замшевый). Однако искусством нацеливать свой разум на множество объектов сразу Юлий в полной мере еще не овладел, потому довольно быстро попал в неприятность.

Неприятность началась, как всегда, буднично. Матиас ровным шагом прошел мимо некоего скромно выглядящего заведения, в котором Юлий сразу опознал публичный дом. Мальчик чуть приотстал: как раз напротив крыльца располагалась здоровенная лужа — очевидно, для того, чтобы сразу же укладывать туда особо разбуянившихся клиентов. Матиас ее перешагнул, не заметив, а Юлий решил, что будет спокойнее обогнуть.

В общем, слава богам, обеспечившим это отставание! Если бы не оно, в последующей суматохе Матиас непременно опознал бы своего преследователя — к мальчику немедленно привязались.

— Ты! Да-да, ты, смазлявка!

Юлия такое сокращения от «смазливого малявки» заинтересовало, и он обернулся на оклик. Окликали двое: скучающие мужики простовато-накачанного вида, кажется, изрядно подвыпившие. Почему они в таком состоянии пребывали среди бела дня, да еще на центральной улице города, отчего вдруг решили прицепиться к прохожему, одному из многих, оставалось загадкой. На мужиков уже оглядывались, какая-то мамаша покрутила пальцем у виска, подхватила за руку маленькую дочурку и ускорила шаг.

— Эй, ты! Деревенщина расфуфыренная! Я к тебе обращаюсь! — продолжал задираться второй.

Юлий тоже пожал плечами и уже вознамерился идти дальше: ситуация явно не стоила выеденного яйца. Едва ли мужики угрожали ему серьезно, а если что, городская стража наверняка где-нибудь на углу. Однако все разрешилось неожиданно драматично.

— Эй, ты, бугай! Кулаки почесать не на ком, кроме малолеток?.. Как бы они у тебя, болезного, совсем без тренировки не отсохли! Ну так почеши на нас, что ли… Мы с тебя, так и быть, даже не очень много за это слупим!

Юлий заозирался, пытаясь увидеть, откуда доносится голос — девичье пронзительное сопрано.

— Именно-именно! По вторникам мы работаем по сниженной таксе, — откликнулся второй голос, глубокое грудное контральто, однако все равно чем-то неуловимо похожий на первый.

Теперь Юлий увидел кричавших. Они вывернули из маленьких переулков по разные стороны улицы, и горожане немедленно прижались к стенам и начали потихоньку расходиться, освобождая площадь. Впрочем, совсем уходить никто не желал, и Юлий решил, что надвигается шоу. Действительно, вновьприбывшие того стоили…

Обе они были примерно одного роста — очень высокие для женщин. Обе, вдобавок, увеличивали этот рост сапогами на высоченных каблуках. Обе обладали великолепными фигурами, схожими с песочными часами. На этом сходство кончалось.

Одна была белокожей платиновой блондинкой с прямыми волосами, ниспадающими до середины бедер. Глаза у нее были голубые, щечки — розовые, губная помада — ярко-алая, а лак на длиннющих ногтях — в тон губной помаде. Обтягивающие шорты черной кожи держались на бедрах не то за счет широкого ремня, не то прямо за счет тесного покроя. Еще на девице были высоченные сапоги выше колен, тоже оттенка, а между сапогами и краем шорт виднелась черная сеточка. Зачем понадобилось оборачивать ноги сеткой, Юлию не было понятно, как в таких сапогах, например, бегать, — тоже. Странная мода…

Торс блондинки был затянут в тугой черный корсет на голое тело, шнуровка, видно, была специально приспущена, чтобы не скрывать хорошо развитые детали ее анатомии. Руки обтягивали длинные чернильно-черные сетчатые перчатки с обрезанными пальцами, а на груди висел — или, точнее, лежал — огромный серебряный с чернью крест.

На бедрах у девицы висели кобуры с неимоверно громадными пистолетами, блистающими полированной сталью и агатовыми инкрустациями. Как она собиралась с такими ногтями из них стрелять, Юлий не понимал, но, очевидно, как-то собиралась: столь вызывающе одеваться и не уметь при этом пользоваться средствами самозащиты было бы форменным самоубийством! А блондинка выглядела довольной собой и счастливо улыбалась.

Вторая девушка была одета несколько скромней, но только в плане сексуальной привлекательности. В остальном смешанных эмоций она вызывала не меньше. В отличие от товарки, ее роскошное тело прикрывали вполне приемлемые зеленые бриджи из тонкой телячьей кожи, кожаный же камзол с прорезями, под ним — белая шелковая рубашка. Однако… Почти обнаженную из-за расстегнутого по самые пределы приличия камзола грудь украшали амулеты едва ли не всех известных богов, исполненные из соответствующих металлов. У Юлия волосы встали дыбом от одной мысли о том, как они должны между собой резонировать. На руках у девицы серебрились широкие браслеты, за спиной висел черный меч, такой огромный, что Юлий даже подумал, уж не бутафория ли это (хотя даже представить подобное было бы диким святотатством!). Сапоги, не такие высокие, ниже колена, были зато украшены металлическими шипами по голенищу и металлическими наклепками с высеченными рунами. Ну и камзол без нашлепок и шипов не обошелся.

Ногти на руках у второй, как и у блондинки, могли бы сделать честь иной тигрице, и каждый из них, выкрашенном серебристым лаком, защищала руна «Против цыпок». Еще одна руна, которой Юлий не знал, была нарисована у девушки на щеке. Ах да, сама девица была смуглой, зеленоглазой, а ее волосы цвета осенних листьев спадали до талии пенящимся кудрявым каскадом, губы же, изогнутые в ироничной улыбке, оттеняла перламутровая помада.

«Красотень», — мрачно подумал Юлий, отступая вместе со всеми к стенам домов и пытаясь смешаться с толпой.

Не тут-то было! Девицы выцепили его влет.

— А ну стой, невинная жертва! — прикрикнула рыжая дама с амулетами, устремив на Юлия рентгеновский взгляд травянисто-зеленых глаз. — Сейчас мы будем именем тебя вершить справедливость!

— А может, не надо?.. — жалобно спросил Юлий.

— Надо, мальчик, надо, — проговорил один из двух приставших к нему ранее мордоворотов, — у нас свои счеты.

На Юлия он едва бросил косой взгляд: все его внимание — равно как и внимание товарища — было целиком отдано девицам-красавицам.

— Так я пойду? — предпринял Юлий попытку смыться. — Раз у вас все равно свое тут…

— Щаззз! — ехидно заметила блондинка в черном. — Этак все в банальную разборку выродится. Нет-нет, ты постой-постой. Дети должны быть послушными, — последние слова она проворковала медовым голосом и послала в сторону Юлия воздушный поцелуй.

А потом выхватила пистолеты.

Тут же рыжая, как по сигналу, выдернула из-за спины черный меч и пошла в атаку.

Юлий сразу понял, почему она так легко управлялась с мечом. Оказывается, большой у него была одна только рукоять, единственная видимая часть, что торчала над плечом девушки. Остальное представляло собой… Нет, даже не осколок. Или в лучшем случае, осколок, который потом обработали, придав ему некое подобие формы. Маленький треугольный клинок был короче иного кинжала.

Девушка проорала какую-то длинную маловразумительную фразу, выставила меч вперед на прямой руке — идиотская стойка! — и с кончика клинка тут же сорвалась… ну, наверное, небольшая черная шаровая молния. Диковинное атмосферное явление, грозно шипя и потрескивая, быстро покатилось по воздуху к одному из гигантов. Тот, однако, тоже был не лыком шит, увернулся и выхватил из-под полы плаща длинную алебарду (Юлий абсолютно не понял, как и где он ее там прятал). Завязался странный бой: рыжая пулялась в мордоворота из своего ножичка, мордоворот прикрывался алебардой, которая прекрасно отражала шаровые молнии — они при этом отлетали прочь и рикошетили от стенок домов, оставляя приличные вмятины. Зрители привычно пригибались (многие сразу присели на корточки), но никто особенно не волновался и прочь не уходил. Юлий тоже присел на корточки и продолжил наблюдать.

Бой блондинки и второго мордоворота как раз набирал обороты. Блондинка виртуозно стреляла из обоих пистолетов, ничуть не смущаясь их немалым весом, из самых разных положений, хоть задом наперед, хоть делая тройное сальто. Противник ее не отставал, с той только разницей, что револьвер у него был все-таки один. Ребята прыгали, уклонялись, под восхищенные охи толпы взбегали по отвесным стенам (при этом умудрившись не разбить ни единого окна и даже не задеть ни одной из болтающихся тут же шаровых молний), и вообще наслаждались жизнью и нескончаемыми патронами. Выпущенные «в молоко» пули почему-то никому не причиняли вреда. Юлий очень удивлялся, однако минуте на четвертой боя сообразил: битва, на самом деле, происходила в свернутом, или так называемом «вымышленном» пространстве, как то и полагается битве боевых магов. По странному капризу природы вымышленное пространство очень похоже на настоящее и ничем себя не проявляет — если ты не обратишь внимание на некоторые несуразности.

Юлий восхитился. Он был учеником жреца, довольно продвинутым, к тому же, но создавать поля такой силы, интенсивности и глубины не умел.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но тут пистолет одного мордоворота дал осечку, и блондинка хладнокровно расстреляла несчастного в упор — до кровавых ошметков на мостовой и серых клочков мозга, разлетевшихся по стенам. Алебардщик поскользнулся на куске своего товарища и упал, после чего рыжая добила его ударом в спину.

Блондинка и Рыжая подошли друг к другу и картинно хлопнули друг друга по ладоням. Насколько мог видеть Юлий, они даже не вспотели. Вот это высший пилотаж!

В душе его пробуждалось искреннее восхищение, смешанное, правда, с изрядной толикой брезгливости по поводу их модных пристрастий и манеры поведения.

Толпа зааплодировала.

— Меня зовут Марианна Аделаида Аурелана Эланор Гопкинс, — представилась блондинка, когда аплодисменты стихли. — Я — сестра-побратим вот этой милой стервочки. Ты, ма-альчик, так уж и быть, можешь звать меня просто Мэри.

— Мое ничем не примечательное имя, — с некоей издевательской ноткой в голосе протянула рыжая, — Сюзанна Анаксиомена Аурелана Эланор Гопкинс. Сестра-побратим вот той соблазнительной язвы. Ты, парень, обращайся просто: Сью.

— И мы — двуединый глава Лиги Ехидных Героев! — произнесли девушки хором.

В голове у Юлия тотчас возник вариант развития событий, который идеально разрешил бы все его затруднения в Варроне.

— Пожалуйста, возьмите меня к вам! — вскричал он, максимально расширив глаза и придав им как можно больше наивного энтузиазма. — Пожалуйста-пожалуйста! Я всю жизнь мечтал стать Ехидным Героем!

Девицы переглянулись, и сразу стали какими-то устало-обреченными.

— Говорила я тебе, сестрица Мэри, — упрекнула Сью, — что не надо спасать, кого попало.

— Да нет, это я тебе говорила, сестрица Сью, — упрекнула Мэри, — что давно пора завязывать с этими боковыми квестами!

— Возьмите меня! — не унимался Юлий. — Я даже выучу, что такое «квест»!

— Надеюсь, он не просит его изнасиловать?.. — спросил кто-то из толпы. — А то они могут…

Глава 3. Разведка

Самого раннего детства своего Матиас не помнил. Он помнил себя, как все нормальные дети, лет с пяти. Его родичи жили в некоем селении у подножия диких гор Штайнернбунд, которого и на карте-то не было. Даже не все соседи знали про их деревню. В самом раннем детстве Матиас остался без матери, что в тех краях совершенно не редкость. К тому времени, когда Матиасу исполнилось шесть, из-за горных оползней, крепкой самогонки и двух ревнивых жен из его семьи выжили только отец, бабка, занимавшаяся воспитанием мальчика, и два старших брата.

Время от времени все взрослые родичи Матиаса, даже многие женщины, ходили драться с верхними горцами. Однажды они тоже так пошли, а потом вернулись особенно веселые, таща тяжелые мешки, и сказали, что это был последний раз — больше, мол, ходить не будут. Правда, Старшой тогда сделался задумчивым и все говорил, что соседних деревень вокруг много, а великие царства начинались порой с пустяка… но в любом случае, сначала решили как следует попировать, а амбициозные планы Старшого обсудить на следующий день.

Пир закатили действительно на весь мир, причем тела противников — притащенные в мешках — служили главным угощением. К исходу праздничной ночи один из членов племени решил позабавить сотрапезников, жонглируя факелами, и поджег общинный дом. Все остальные объелись до такого состояния, что совершенно не могли сдвинуться с места, и погибли в огне. Очевидно, природа не благоволила роду Бартоков, потому что поднялся коварный северо-западный ветер и перекинул огонь на соседние дома, погубив деревню целиком.

Бабка Матиаса, которая на пир не пошла, будучи скорбна животом, а потому выжила, сказала, что это промысел божий за их неблагочестие, взяла сумку с Алтарем Павших в одну руку, ладошку Матиаса в другую и твердым шагом ушла из деревни, ни разу не оглянувшись. Бабка умерла на следующий день, в лесу — не то от старости, не то потому что рок обязательно хотел побольше поиздеваться перед Матиасом перед началом сего поучительного повествования. Перед смертью она отдала Матиасу Алтарь и книги и велела быть хорошим мальчиком.

В тот же день Матиаса угораздило заночевать под Одиноким Деревом, и проснулся он уже древесным магом. А мог бы, конечно, и вовсе не проснуться: Одинокие Деревья давали силу лишь некоторым, в основном же они относились к человеческому роду с летальной неблагосклонностью.

Ну а раз он стал Древесным Магом, его нашла Община.

Маленький Матиас очень обрадовался тому, что у него снова появилась семья. Он посвятил Алтарь Павших общине, как его научила бабушка, и решил, что уж теперь-то никогда не останется в одиночестве: ведь магов было очень много.

К сожалению, жизнь в очередной раз доказала сущую абстрактность слова «никогда» и относительность любых количественных оценок. Матиас жил с общиной всего два месяца, когда начались гонения, и пришлось бежать за океан.

Именно тогда умерла женщина, которая заботилась о Матиасе — ее звали Катерина, и у нее был очень добрый голос, — и наставником Матиаса стал Колин Аустаушен. До того Колин входил в Совет Общины и был слишком занят, чтобы уделять внимание мальчику — единственному ребенку среди них. Матиас его даже побаивался. Однако Колин оказался очень добрым человеком, замечательным учителем — и вообще лучше всех.

Учитель никогда не кричал на Матиаса. Если Матиас делал что-то не так, Колин Аустаушен только вздыхал утомленно, ну, в крайнем случае, мог посмотреть слегка укоризненно. Еще он почти никогда не наказывал. Иногда холодно говорил: «Полагаю, ты уже сожалеешь о своем поведении, Матиас».

Матиас сожалел. Еще как.

Самой тайной, самой сокровенной его мечтой было, чтобы Колин Аустаушен позволил бы называть себя отцом. Или хотя бы сказал Матиасу что-нибудь вроде «Я горжусь тобой, как сыном». Но увы: хотя учитель часто хвалил его, таких слов он ни разу не произнес. Если бы Матиасу сказали бы, что он должен ради этой фразы умереть — он умер бы, и умер счастливым.

А вот теперь они и Учителя убили.

…О Марофиллах они говорили только один раз.

Матиасу тогда было двенадцать лет, и из одиннадцати членов Общины, пересекших океан, восемь еще оставались в живых. Разумеется, все уже поняли, что смерти начались в связи с массовой вырубкой в Гвинане, и уже осознали, что каждый может стать следующим, но взрослые еще не примирились, а Матиас так тем более.

— Мастер… — начал Матиас.

Он тогда сидел на полу и разглядывал пергаментный альбом с гравюрами, который Колин за несколько дней до того купил по случаю у кого-то из вновьприбывших. Люди, только что сошедшие с корабля, часто испытывали трудности с деньгами.

— Да, Мати? — спросил Колин, отрываясь от своих записей. Он сидел в кресле за столом и вел дневник.

— Скажите, мастер… но ведь все-таки кто нас преследует? — Матиас как раз рассматривал гравюру, на котором Верховный Бог побеждал своего отца и заточал его в Сердце Хаоса. — Я имею в виду… ну кто хотел нашей смерти?.. Кто сейчас рубит деревья? Вы говорили мне, что король только определяет общую политику, но ведь… но ведь кто-то же отдавал приказ!

— Ах… — Колин откинулся на спинку кресла, потер подбородок. Улыбнулся. Сказал грустно. — Мати, ты задаешь очень интересные вопросы… даже не ожидал. На всякий интересный вопрос очень трудно ответить. Взять тех же Марофиллов… Да, герцог Рютгер Марофилл и тогда был, и сейчас есть, неофициальный глава тайной полиции и Следопытов Короны, но означает ли это, что он мог повернуть колесо репрессий в другую сторону?.. Укрепление власти — это не шутка. Государства и короли идут своими путями, и не всегда ты можешь что-то изменить, даже если находишься, так сказать, у руля.

Для Матиаса все эти рассуждения были слишком сложными. Поэтому он спросил:

— Рютгер Марофилл?.. Это он отдал приказ о нашем преследовании?..

— Ну, я бы сказал, что там все было несколько сложнее… — вздохнул Колин Аустаушен. — Мати, сложнейшие интриги сплелись, ставкой были судьбы тысяч людей… Я, разумеется, не могу простить тех, кто рубили деревья и убивали наших родичей, но ты должен понимать, Мати, что с их точки зрения альтернатива выглядела еще хуже.

— Я не понимаю… — произнес сбитый с толку Матиас.

— Вот хоть тех же Марофиллов… да они принимали участие в резне. А что им отставалось делать?.. Их род всегда стоял слишком близко к трону, а когда ты стоишь близко к трону, у тебя иногда просто нет выбора… — Колин вздохнул. — Ну ладно, Матиас, мы же договорились, что ты сегодня отдыхаешь, верно?.. А вместо этого ты снова расспрашиваешь меня о каких-то сложных вещах и перегружаешь свой разум. Помнишь, мы с тобой уже говорили об этом?.. Ты должен быть очень осторожен в понимании, Матиас. Особенно ты.

Матиас умолк. Когда учитель перестает называть его «Мати» и начинает называть «Матиасом», это сигнал, что слушаться теперь надо беспрекословно.

Однако мальчик все-таки не удержался, и воскликнул:

— Но учитель! Я верю, что мы обязательно отомстим им! Наберемся сил, и однажды…

— Да, Матиас, — грустно сказал Колин, переворачивая страницу своей рукописи, — я же говорю, тебе надо быть очень осторожным в понимании.

Матиас из этой фразы уловил только согласие. Большего ему не требовалось: понятие о возмездии и зове крови мальчик впитал еще на бабушкиных коленях.

После возвращения с официального собрания в Гильдии Неубийц Матиас отправился поговорить с хозяйкой «Зеленых далей». Разговор происходил вполголоса, и за все пять минут выражение лица Матиаса ни разу не изменилось. Молодой человек получил вожделенное разрешение и, с помощью обретавшейся на чердаке с незапамятных времен лестницы забрался на крышу, где и пристроился на самом коньке между трубами. Крыша была грязная, противно пахла ржавчиной, солнце пекло на ней немилосердно, но Матиаса это не заботило. С высокого строения легче всего заниматься поиском.

О своих врагах — тех, кого он должен был истребить до последнего орущего младенца — он знал очень мало. Ну разве что фамилию: Марофиллы. Ах да, еще то, что глава рода был герцогом, и весьма приближенным к нынешней королевской семье к тому же. Это не упрощало задачу Матиаса, однако он не был бы Бартоком и не был бы древесным магом, если бы спасовал перед такими трудностями. Кроме того, ради наставника Аустаушена Матиас мог пойти практически на все — кроме осквернения Алтаря Павших.

Сейчас он сидел на крыше и раскидывал поисковую сеть, как дерево раскидывает ветви и листья, ловя солнечный свет. Под высоким небом, под золотым солнцем, под мягким ветром, под невидимыми лунами…

Он не знает ничего о Марофиллах, но он настигнет и уничтожит их. Дайте только срок.

Глава 4. Правила Лиги

Мэри подняла ногу и изо всей силы пнула створку ведущей в салун двери. Увы, не рассчитала: толчок получился слишком сильный, и створка тут же вернулась обратно, едва не ударив Мэри в живот. Юлий, к счастью, успел поймать непокорную дверь и галантно распахнул ее перед девушками.

— После вас, леди, — произнес он.

— Мой красавчик, — Мэри послала Юлию воздушный поцелуй и прошла вперед, Сью хлопнула по левому плечу и прошла тоже, втащив Юлия за собой.

В салуне было, как положено, темновато и накурено. Пахло прокисшим пивом и еще кое-чем, даже менее приятным.

Мэри и Сью решительно повели Юлия к самому дальнему столику в самом темном углу. Юлий еще и стулья им выдвинул, решив до конца придерживаться роли галантного кавалера. Дамы восприняли его поведение благосклонно. Правда, Мэри тут же смазала весь эффект, немедленно положив на стол длинные ноги. Сью, впрочем, сидела более аккуратно: всего лишь развалилась, облокотившись на спинку, и положила ногу на ногу.

Юлию это было неприятно: в Унтитледе считали, что женщина должна вести себя по-другому. Однако юный ученик жреца слышал о разнообразных нравах и верованиях, поэтому не стал обнаруживать свою провинциальность. Он только вежливо спросил:

— Скажите пожалуйста… а сколько существует ваша Лига?

Девушки переглянулись.

— Часа два, — лениво протянула Сью.

— Два часа тридцать три минуты, если быть точной, — заметила Мэри, сверившись с часами. Часы у нее были не в браслете, а в медальоне на шее.

— Сестренка, но я же просила тебя не бравировать своими познаниями в математике! — воскликнула Сью.

— Ничего, дорогая, потом ты прочтешь свои гениальные стихи, и мы будем квиты, — пожала плечами Мэри.

— Точно! — Сью слегка повеселела, Юлий же, напротив, почувствовал, как сердце его охватывают дурные предчувствия. — Прямо после еды… Эй, официант! Тащи нам пожрать, и быстро, а не то сам будешь обедом!

— А… сколько у вас членов? — спросил Юлий. Он здорово подозревал, что ответом будет «С тобой три».

— Один, — сказала Мэри. — Ты.

— Почему? — удивился Юлий. — А вы?..

— А мы — не члены, мы — главы, — пояснила Сью. — Можно сказать, главы членов… то есть члена… Двухголового.

Юлий натянуто улыбнулся. Что-то ему в такой постановке проблемы не понравилось, но он затруднился бы точно сказать, что именно.

— Официант! — крикнула Мэри, выхватила из-за голенища еще один пистолет и выстрелила в потолок.

Тут же несколько человек синхронно выплюнули куриные кости.

— Ах, как я это люблю! — воскликнула Мэри.

Юлий поежился. Возможно, это была не самая удачная идея — напрашиваться в Лигу, — но тут уж ничего не попишешь. Дело сделано. Чтобы помочь Матиасу, он готов на многое…

— А нам обязательно… ну, именно здесь обедать?.. — Юлий оглядел обшарпанные стены салуна, провел рукой в перчатке по столику — на пальцах остался липкий след. — Может быть… ну, не знаю… можно к вам домой?.. Я бы что-нибудь вкусненькое приготовил… я умею.

Про себя он решил, что сестрицы кулинарными познаниями вряд ли блещут.

— Да ты что! — Мэри и Сью пораженно уставились на него.

— Мы никогда не готовим! — воскликнула Мэри. — Только в походе на костре. Мы питаемся в тавернах или сухим пайком.

Юлий представил их, на каблуках, в походе — особенно Мэри с ее оголенными для всех комаров плечами — и ему стало дурно.

— Ну в крайнем случае разогреваем, — уточнила Сью. — Но исключительно файерболлами.

— Это содержится в правилах Лиги Ехидных Героев, — пояснила Мэри. — Одним из первых пунктов.

— Я-асно… — протянул Юлий, и в задумчивости потер подбородок. — А какие у вас еще правила?..

Мэри и Сью переглянулись.

— Ну… так сразу и не скажешь… — неуверенно начала Сью. — Значит… что?.. Спасать мир хотя бы раз в неделю…

— Можно раз в месяц, но тогда спецэффектов должно быть побольше, — поправила Сью. — Потом… мммм… никогда не разговаривать фразами короче пяти слов… Ну, это не так важно, в исключительных обстоятельствах можно…

— Не размышлять о грустном… Ну, не дольше пяти минут…

— Вообще не особо размышлять… Это напрягает…

— Всегда соблазнительно, ехидно, иронично…

— А также саркастически, таинственно, маняще, завлекательно…

— Улыбаться! — последнее слово сестрички закончили вместе и улыбнулись, причем их улыбки каким-то образом соответствовали всем вышеперечисленным дефинициям. Поражающий эффект был потрясающ.

Юлий вжался в спинку стула.

— А… вот чем вы занимаетесь?

— Мы? — рассмеялась Мэри. — Мы помогаем людям. За деньги, — она лениво посмотрела на свои ногти.

— И идеалы, — уточнила Сью. — То есть когда как.

— А поточнее? — спросил Юлий. — За идеалы или за все-таки за деньги?..

— Какая разница?.. — Сью зевнула. — Наши деньги — наши идеалы… Ну, тех случаях, когда мы не спасаем мир. Что, как ты помнишь, необходимо делать…

— Не реже раза в неделю, да-да, — Юлий наморщил лоб. Он почувствовал нечто знакомое: как помощнику старшего жреца магистрата ему часто доводилось участвовать в регистрации различных групп, лиг и гильдий. — Понимаете, если речь идет о добровольной помощи человечеству, тогда вы некоммерческая организация, или НКО, и имеете право на освобождение от налогов, но для регистрации придется совершить множество обрядов и принести многочисленные жертвы богам… может быть, даже не одного барана. Если за деньги — тогда вы просто товарищество. И налоги будут солидные, но жертв и ритуалов нужно меньше.

— Хммм… — Мэри и Сью переглянулись.

Потом Мэри обрадовано сказала:

— Нет, парень, нас это не касается! Мы же не просто товарищество, мы товарищество героев! Статья триста вторая хартии Варроны… Не зря же я работаю секретарем прокурора!

— Вы — секретарь прокурора?! — ахнул Юлий.

— Ну да, а что такого удивительного?.. — Мэри достала из кобуры пистолет, скромно провернула его на пальце, а потом полирнула тяжеленную железяку о голенище сапога. — Вот Сюзанна — преподаватель в пансионе для благородных девиц. Ехидное геройство — это наше хобби в свободное от работы время.

— Ой, ну тогда вы точно — некоммерческая организация! — воодушевленный, воскликнул Юлий. — Тем более, вы все равно денег будете брать мало — это же кто определит эквивалентную цену спасению мира?..

— Ну, не скажи, — не согласилась Сью. — Если очень пить хочется, я бы и за кружку пива согласилась… Конечно, смотря какого…

— Все равно, НКО могут оказывать платные услуги, — развивал свою мысль Юлий. — Та-ак… для того, чтобы стать нормальной организацией, нам нужны структура, принципы, цели… идея… лидер… ну, это уже есть, даже с избытком… Да, разумеется, штат и бухгалтерия! И отчетность. Это в первую очередь. И кампания по привлечению чле… участников. Для начала сформулировать принципы, которые привели бы к нам людей… Хорошо бы, с опросом общественного мнения, но сотрудников пока слишком мало, а с храмами чтобы договориться, это надо связи иметь…

— Правила… — робко предложила Мэри.

— Не, правила — это правила! А принципы — это принципы! Вот, например, «мы против постных рож»! Чем не принцип?..

— Мы — только за сальные рожи! — воодушевленно воскликнула Сью.

— Ну, я не то имел в виду… — Юлий вздохнул. — Ладно, ничего. Подводя итог: нам нужен устав, в котором четко излагались бы принципы, цели и иерархия. Нам нужно помещение, план расходов и трат на первое время. Я готов всем этим заняться, если мы организуем постоянный фонд заработной платы, и мне из этого фонда будет отчисляться определенный процент. Еще бы в идеале жилье найти, потому что я только что приехал. Понятно?..

— Понятно, — Мэри и Сью переглянулись.

И хором завопили:

— Мы нашли Практичного Спутника!

Официант, несший им три тарелки с чем-то дымящимся, от неожиданности споткнулся и упал, однако ношу свою умудрился не уронить.

— О! — воскликнула Сью, подхватывая тарелки из рук упавшего, будто эстафетную палочку. — Гляди-ка, они уже выучили, что мы любим тушеную капусту с мясом! Просто поразительный интеллект, просто поразительный!

Через какое-то время Юлий выходил из салуна, съев гораздо больше, чем готов был переварить его желудок, и узнав гораздо больше о жизни, чем ему бы хотелось.

На пороге он внезапно замер, так что Мэри и Сью, шедшие следом, буквально уткнулись ему следом.

Прямо напротив таверны, на черепичной крыше двухэтажного дома из желтого кирпича, сидел Матиас в позе лотоса и полуприкрыв глаза. Юлий вспомнил: это была поза ПИП — Поиска и Приема. Ученику жреца даже не требовалось жмуриться самому, чтобы увидеть внутренним зрением широкую поисковую сеть, которую сейчас кропотливо ткал Матиас Барток, пропуская энергетические потоки сквозь зону своего внимания, чтобы раскинуть ее над городом и окрестностями. Более того, Юлию даже не надо было самому входить в транс, чтобы понять, на кого нацелена сеть и какие крупинки информации она кропотливо будет вытягивать из солнечного света, сияния луны, дыхания ветра… Ему не требовалось, ибо он знал…

На Матиаса никто не обращал особого внимания: может быть, для людей с менее острым зрением, чем у Юлия, он казался просто еще одной черной трубой на крыше, а может быть, такое поведение вовсе не было в Варроне верхом эксцентричности.

Юлий почувствовал, что ему сейчас станет плохо. Послали же боги идиота на его голову…

Ученик жреца отошел от таверны на несколько шагов и заступил дорогу мирно бегущей куда-то по своим делам черной собачонке с хвостом-крендельком. Вытащил из кармана завернутый в салфетку бутерброд, что остался при нем еще с корабля.

— Ты знаешь, где особняк Марофиллов? — спросил мальчик.

Собака радостно тявкнула, с вожделением косясь на аппетитно пахнущую снедь.

— Если сбегаешь вон на ту крышу и скажешь об этом сидящему там человеку, получишь бутерброд. А пока держи задаток.

Юлий отломил примерно треть и кинул собаке. Та поймала на лету и убежала выполнять.

Мэри и Сью уважительно переглянулись.

Глава 5. Попытка № 1

Ночное небо затянула густая, унылая пелена туч, за которой смутным пятном угадывался полумесяц большей из трех лун. Вторая по величине луна как раз поднялась над горизонтом на тридцать два градуса, тогда как третья уже почти скрылась (она двигалась по своей орбите очень быстро, выныривая на небосклон два или три раза за ночь), однако это не важно, потому что их свет через облака все равно не проходил.

Матиас замерз и совсем потерял счет времени.

Он скорчился у самого ствола, стараясь даже думать как можно незаметнее. Он был уверен, что дерево его не выдаст. Однако кроме дерева было много всего другого. Небо, например. Облака. Мелкий, настырный дождик. Луна. Углекислый газ, что вырабатывали его легкие. Металлические заклепки одежды и гвозди в подошвах сапог. Предать могло все что угодно.

Однако он не мог позволить себе пасть — в том числе и с ветки. Матиас должен был совершить предначертанное. Как минимум сто двадцать семь пророчеств, полученных у различных оракулов в Унтитледе, говорили о том, что он обязательно проникнет в особняк Марофиллов сегодня и устроит грандиозную резню, по сравнению с которой знаменитая Ночь Плачущих Деревьев покажется пустяком. О, Матиас Барток будет жесток! Он сполна заставит их заплатить за все.

Его надежно защищала магия его погибших друзей, соратников и единомышленников, и с ней Матиас мог позволить себе сделать шаг…

На самом деле, он никуда не шагнул. Он аккуратно спустился с дерева — нарочно, впрочем, разодрав ладонь, чтобы смешать кровь с древесным соком — и мелкими перебежками направился к дому.

Матиас планировал начать свой путь разрушения с окна на втором этаже.

Только с первого взгляда кажется, что убивать — занятие несложное. Но если тебе надо расправиться разом с целым родом, ты ни на шутку призадумаешься.

Оплести особняк лианами и заставить их обрушить стены?.. Но вдруг жители услышат шум и проснутся?.. Кроме того, толстые лианы из скудной северной почвы не вырастишь. Корни подошли бы лучше, но особенно длинных корней здесь тоже не получишь.

Засыпать весь дом, от подвала до чердака, ядовитой пыльцой из тропических цветов?.. Цветы вырастить не легче — во всяком случае, в достаточном количестве.

Призвать на их голову духов несчастья и раздора?.. Матиас совершенно точно знал, что духи недавно объявили забастовку за недоплату и неуважительное обращение с ними: интенсивность жертвоприношений за последние пятьсот лет упала на сорок процентов, а человеческих среди них вот уже лет двести не попадалось. Накал страстей на пикетах и митингах в Тонком мире достиг небывалого размаха, а когда ты занят пикетированием, как-то не очень тянет работать, верно?.. На чем и погорали многие революционеры, когда начинали наконец-то строить идеальное общество, но это уже так, к слову…

В общем, тщательно обдумав и проанализировав проблему со всех сторон, Матиас пришел к выводу, что иного выбора у него не осталось: придется покончить со всеми по старинке, холодным железом. А может быть, не только покончить, но еще и уши отрезать: кто знает, что именно умилостивит Алтарь Павших! Матиас клял себя последними словами, но перед отъездом он забыл лишний раз свериться со списком родовой летописи. Вдруг там упоминались уши?.. А может быть, не уши, а половые органы?.. Или и то и другое?.. Или носы?..

Наверное, проще всего будет взять с собой тела целиком, а там, на месте разобраться, что надо, что не надо. Обидно будет, проделав такой путь, обнаружить, что твоя месть накрылась из-за глупейшей накладки!

Вот так и вышло, что, когда Матиас карабкался на второй этаж, усилием воли сообщив рукам и ногам все свойства конечностей мухи, его голова была забита отнюдь не деталями предстоящего убийства, а тем, как бы транспортировать через океан пятьдесят штук трупов, да еще чтобы они не протухли по дороге.

Поэтому протухшая вода из цветочной вазы — слава богу, это была всего лишь вода, а не что-нибудь иное! — обрушилась ему на голову внезапно. Матиас так увлекся своими размышлениями, что совершенно не обратил внимание на стук распахнувшейся рамы над головой, который мог бы его предупредить.

Оплошность непростительная — но так уж исключительны оказались обстоятельства мести.

От неожиданности и омерзения Матиас отлип от стены и упал на куст шиповника.

Разумеется, Матиас не проронил ни звука. Иное дело — сам шиповник, который протестующе затрещал. Потом свою лепту в шум внес и рояль, который как раз прятался в зарослях. Распорка, удерживающая крышку в вертикальном положении, естественно, сломалась под весом тренированного убийцы, и рояль захлопнулся с неимоверным грохотом.

На счастье Матиаса, экзальтированная, подслеповатая и глуховатая старая дева Лаура Марофилл, любительница поэзии и птиц, приняла шум и грохот за раскаты грома — грустно мокнущий под дождиком парк вокруг особняка представлялся ей грозовой, ветреной и крайне романтической чащобой в полночь. Пожилая леди продекламировала надтреснутым голосом:

— …Если бы хотя бы сейчас я могла отвлечься от мыслей о тебе! Вся моя жизнь была одна любовью к тебе, о таинственный незнакомец, и известно мне прекрасно, что ты так же мучился вдали от меня!.. И на ум мне приходят сии дивные строки… «О, не для нас, увы, луна, гитара, дева на балконе… Ты — ночь провальная без сна, я пустота в твоих ладонях!»

С этими словами, весьма довольная собой, она захлопнула окно, зевнула, задернула шторы, чтобы часов в одиннадцать ее не разбудил солнечный свет, и отправилась в кровать.

Воистину, никогда не знаешь, на чем проколешься. Вот сегодня его подвела чья-то любовь к высокой поэзии и музыке…

Матиас ломанулся сквозь кусты шиповника прочь от рояля — пока его не поймали, несомненно, разбуженные всем этим телохранители.

Глава 6. Братья Марофиллы

— Боюсь, у нас нет другого выхода, — со вздохом произнес граф Томас Марофилл, постучав о стол стопкой аккуратно сложенных счетов. — Нам придется развязать революцию.

— О нет! — простонал его старший брат герцог Рютгер Марофилл, нервно расхаживавший по огромному томасовскому кабинету с тремя окнами и дубовыми панелями. — Ну почему, почему всегда такие крайние меры?!

Он плюхнулся в кресло напротив Томасовского стола и в нервном расстройстве поднес к носу алый цветок со срезанными шипами, который вертел в руках. Цветок назывался маком.

— Я излагаю только факты, — пожал плечами Томас и аккуратно положил стопочку на край стола. — Содержание нашего многочисленного семейства обходится нам в девяносто пять целых шесть десятых процентов ежегодных доходов с лесов, шахт, плантаций сахарной свеклы и отчислений арендаторов. Лишь прибыли с серебряного рудника позволяют как-то держаться на плаву, но главный рудокоп докладывает, что жила постепенно истощается. Ранее мы каждый год откладывали до десяти процентов на обновление фондов, в том числе оружия, до двадцати пяти процентов на закупку новейших магических артефактов и на обучение членов нашего семейства в лучших учебных заведениях Империи, до тридцати процентов на поддерживающие славу семейства безрассудные выходки… Сейчас же оружие понемногу приходит в негодность, особняки ветшают, и наше счастье, что не приходится пока содержать ни одного студента! Но время идет, а дети растут… О славе семейства же попросту начинают забывать: скоро Марофиллов будет не отличить от каких-нибудь захудалых провинциальных князьков. Выходов я лично вижу три: во-первых, урезать ассигнования на содержание…

— Нет! — с живостью воскликнул Рютгер. — Наша честь не может себе этого позволить!

— …во-вторых, — продолжал Томас ровным голосом, заведя за ухо мешавшую смоляно-черную прядь, — сократить количество членов нашего семейства с помощью заказного убийства и/или серии самостоятельно подстроенных несчастных случаев…

— А это выход! — оживился Рютгер. — Но братец, дорогой… похоронные расходы тоже влетят в копеечку! Кроме того, а что, если наш дух-хранитель решит, что их тоже надо охранять?.. Кровь Марофиллов, правда ведь?..

— Несомненно, — сухо кивнул Томас. — И, наконец, третий способ, самый, на мой взгляд приемлемый: нам необходимо сместить существующий правящий строй, объявить если не равенство сословий, то хотя бы возможность перехода из одного в другое и установить четкую линию наследования через моих или ваших бастардов. Тогда мы сможем с чистой совестью объявить всех дармоедов побочной ветвью и покончить с этой неприятной ситуацией.

— Вы, как всегда, придумали замечательно, — произнес Рютгер, глубоко вдыхая аромат мака. Глаза его были полуприкрыты, на розовых идеальной формы губах играла блаженная улыбка. — Кроме того, за время революции или мятежей количество наших родственников неизбежно сократится. Но все же что-то в вашем плане мне не нравится… да! — он щелкнул пальцами, и небрежно переменил позу: облокотился на спинку стула другой рукой и поменял ноги — теперь у него не левая лежала на правой, а правая на левой. — Точно! Возлюбленный брат мой, ведь в таком случае Лаура также может пострадать! Она с ее характером непременно ринется в самую гущу схватки и, боюсь, ни вы, ни я, не сможем ее удержать.

Томас вздрогнул, да так ощутимо, что эта самая прядь, с которой он возился и раньше (единственная длинная прядка на его коротко стриженной голове, оставленная как дань фамильным традициям), снова упала ему на лицо, и он недрогнувшей рукой вернул ее на место.

— Да, — сказал он ровным тоном. — О Лауре я как-то не подумал.

— О, но ведь один маленький аспект вовсе не означает, что весь план в целом не хорош, — мечтательно заметил Рютгер. — Просто надо его слегка… модифицировать. Как насчет не революции, а… реставрации?

— О чем вы? — осторожно спросил Томас. Иногда заоблачный полет мыслей его брата оказывался для него абсолютно неожиданным.

— Почему мы с вами до сих пор практически не интересовались маленьким королем?.. Как умер его величество, так и решили, что все, пора делать ставку на Звездную Палату… Как вы оцениваете его шансы?

— Потому и не занимались, что не слишком обнадеживающие, — Томас пожал плечами. — Пятьсот сорок три пророчества против него, двадцать — за. Скорее всего, он не доживет до Зимнего Солнцеворота. Куда разумнее пытаться перетащить на нашу сторону министров, раз уж вы категорически против союза с Регентом, как мы и действовали до сих пор.

— О, но ведь среди этих пророчеств есть одно, которое говорит, что все лживые пророчества падут, если король переживет четыре покушения на его жизнь!

— Одно такое всегда находится, — проворчал Томас. — И что?.. Это слишком непрочное основание, чтобы строить на нем стратегию.

— А я бы рискнул… — нежно проворковал Рюгер, глядя на брата ласковым взглядом прозрачно-серых глаз. — Регент ни за что не отменит этот ужасный указ, по которому мы должны заботиться о семьях наших погибших родичей — ему выгодно, что богатые роды ослаблены… Иное дело — король. Если мы приложим достаточно усилий, то малыш переживет этот год и впоследствии будет вполне послушен нам — по крайней мере, пока не вырастет. Ну, там подумаем, как фильтровать фаворитов. Вот дочка у вас подрастает, наконец… Наш род снова взмоет к самым высотам, мы получим новые земли и новые источники власти. Наконец, король даже может пожаловать вашей любимой дворянство, и тогда вы сможете официально обвенчаться. Ах! — на этом месте на Рютгера внезапно нашло лирическое настроение, он достал из кармана кружевной платочек и картинно утер слезу. — Я бы с таким удовольствием благословил бы вас и взгрустнул бы о своем утерянном счастье!

Томас хотел было сказать, что Рютгер в своем несчастье сам виноват, но сдержался. Никто из Марофиллов не был виноват в несчастьях, обрушившихся на последнее поколение. Это все злой рок.

Рок начал свое разрушительное действие с того, что отец Рютгера и Томаса, будучи в отъезде по служебным делам, — он тогда занимал должность главного Следопыта Короны — побился с какой-то ведьмой об заклад. В чем там было дело и что служило предметом заклада, домашние могли только догадываться, потому что, вернувшись и увидев новорожденного самого младшего своего сына, отец плюнул в сердцах, ушел в свои покои и год и один день пил там горькую. Через год и один день явилась ведьма, поговорила какое-то время с отцом, после чего забрала младенца. Разозленная мать устроила отцу чудовищную сцену, а, поскольку она была женщиной непростого характера и сложной судьбы, нечаянно так швырнула его об стену, что взяла и убила. После чего от расстройства наложила на себя руки.

Марофиллы младшего поколения остались одни. Было их трое: старшая Лаура — ей сравнялось тридцать и родители давно отчаялись сплавить ее из дома; средний Рютгер — ему исполнилось четырнадцать, и отец возлагал на него большие надежды; и двухлетний Томас, оставленный на попечение нянек. Лауру воспитывала гувернантка, поэтому она сохранила большие иллюзии и много заряженного нереализованными фантазиями романтизма; Рютгера воспитывала Лаура, и поэтому он никаких иллюзий по поводу этой жизни не сохранил в принципе, зато преисполнился сентиментальными чувствами; Томаса воспитывал Рютгер, и поэтому он уцепился за идею здравого смысла, как за единственное свое спасение.

Рютгер, оказавшись главой семьи, не нашел ничего лучше, как транжирить деньги, распутничать и драться на дуэлях. Трагедии в этом не было: их состояние не удалось бы растранжирить и за сто лет беспрерывного мотовства, а распутство и дуэли много прибавляли к фамильной славе. Однако так случилось, что во время одного особенно жестокого похмелья Рютгер забрел в Храм Искусства, и… и решил, что живопись ему вполне по плечу. А что?.. Он ведь ни разу не пробовал. А вдруг в нем скрыт грандиозный талант?

Рютгер попробовал, и дело это пришлось ему по вкусу. Прилагать много усилий не требовалось, краска пахло приятно, а друзья хвалили. Однажды, уверовав в свою сногсшибательную гениальность, Рютгер посвятил картину Богу Искусств.

Результатов долго ждать не пришлось: рекомая картина моментально сгнила, потому что в доске завелись черви, самого же Рютгера поразила непонятная болезнь, от которой он лежал пластом и не мог ничего пить. Оправившись от болезни, Рютгер внезапно обнаружил за собой нечто странное, чего до сих пор не замечал…

Ни один знахарь, даже самый лучший, не сумел ему помочь.

Рютгер совершенно не мог справиться с собой. Факт оставался фактом: его начало тошнить от женщин, зато мужчины привлекали неимоверно. Бог, несомненно, обладал весьма своеобразным чувством юмора.

Отчаявшись что-либо изменить, Рютгер решил — если совсем исключить скверну нельзя, надо уменьшить ее насколько возможно. И принес обет: хорошо, раз так, я влюблюсь лишь однажды! И, когда найду любимого человека, ни на кого другого не буду даже смотреть!

Сперва это отлично сработало: Богиня Любви, обожающая, когда люди дают подобные клятвы, помогла, и Рютгер вскоре нашел любимого человека. Он был счастлив, и даже довольно долго, но потом все кончилось настолько трагически, что Рютгер до сих пор не мог говорить об этом — даже с Томасом.

С тех пор герцог Марофилл действительно никогда больше не давал волю своим наклонностям. Жениться он тоже не мог, ибо исполнить супружеский долг по отношению к женщине был просто не в состоянии. В годы его бурной юности у Рютгара родилось двое незаконнорожденных детей, однако что толку?.. Объявить их наследниками было нельзя по двум причинам: во-первых, происхождение, во-вторых, обе были девочками.

С Томасом же случилась история еще более трагическая. В возрасте двадцати лет он горячо и безнадежно влюбился… увы, его возлюбленная не была дворянкой, следовательно, пожениться они не могли. Томас купил ей дом, где навещал ее с тех пор регулярно вот уже больше десяти лет. У них подрастали двое детей: сын и дочь. Томас с возлюбленной были счастливы, насколько может быть счастливой столь странная пара. Однако проблему наследника это не решало. Жениться на другой, особе подходящего круга, Томас не хотел: он все надеялся, что с Рютгера спадет проклятье бога, и как-нибудь можно будет обойтись без этого.

А тут еще случилось так, что десять лет назад, во время Ночи Плачущих Деревьев, погибли восемь кузенов, дядьев и троюродных братьев Марофиллов. По указу короля они должны были принять их семьи, как свои… вот и вышло, что теперь братья оказались невольными содержателями восьми шумных семеек, состоящих из женщин, стариков и маленьких детей. Потрясающая ситуация.

— План вы предлагаете замечательный, — без особого энтузиазма сказал Томас. — Но тут дело упирается вот во что… Как вы собираетесь охранять короля?.. Тут нужен телохранитель, причем надежный, которому мы могли бы доверять. Лучше не один. Ни вы, ни я выполнять эту работу не сумеем: тут нужен недюжинный талант, наши же таланты лежат несколько в иных областях.

— О, без проблем! — проворковал Рютгер, взмахнув рукой. — Для начала, дорогой мой, вызовем Аристайла из его увеселительной прогулки! Полагаю, если я приложу некоторые усилия, мне удастся это организовать.

— Еще бы, вы его прямой начальник, — проворчал Томас. — Написать депешу да гонца отправить.

— Ах, ну вечно вы преуменьшаете мои заслуги! Итак, мы вызовем Аристайла, а там… ну, мы попросим его…

— Рютгер, я не верю, что вы настолько оторвались от реальности, что собираетесь поставить Аристайла королевским охранником! Он, конечно, верен, как пес, но и умен примерно так же.

— Ох, ну что вы! — Рютгер поморщился, как от неприятного запаха. — Конечно нет! Мы просто попросим его подобрать кого-нибудь подходящего… Или, точнее, не его, а Прекрасную Алису. Она в курсе всех его дел.

— Да, Алиса — весьма практичная и ответственная молодая леди, — согласился Томас. — Это имеет смысл… Однако, дорогой брат, нельзя сказать, что ваш план полон и завершен. Вот как например…

—..А самого Аристайла, — продолжал Рютгер, не слушая, — мы попросим разобраться с убийцей, который охотиться на нас. Уж ищейка-то из Подгорского отменная.

— Убийцей?! — пораженный, воскликнул Томас. — Каким убийцей?!

— Ах, да тем, который вчера устроил под окном Лауры такие потрясающие шумовые эффекты, что все наши лакеи до утра сад прочесывали… Тебе позволительно было не слышать — ты гостил у дражайшей Кирстен… кстати, передавай ей привет от меня. Но ночь была весьма утомительна. Лично я не верю, что это был тот самый Единственный, которого Лаура ждет вот уже сорок лет, а ты?..

Глава 7. Удивительная фауна особняка Гопкинсов (начало)

Мэри и Сью Гопкинс жили в огромном особняке на улице Несбывшихся Надежд. Упомянутые Несбывшиеся Надежды, три вредные старые девы, с одним глазом на троих, который они передавали друг другу, если намечалась интересная сплетня, обитали в угловом домике у начала улицы и пропускали прохожих только за серьезную плату — элитный район, что вы хотите. На фоне остальных здешних домов фамильное жилище Гопкинсов выглядело дряхлой, полуразвалившейся лачугой — каковой оно, собственно, и являлось. То, что в лачуге насчитывалось два этажа и три мансарды, а в незаколоченных окнах все еще местами оставались витражи, дела не меняло.

Короче говоря, Юлию, как полноправному члену Лиги Ехидных Героев, предстояло обитать в старинном строении причудливого вида, где паутина по углам давно стала художественным произведением, ковры на полу поели мыши, а привидений не было только потому, что они, как вы помните, объявили забастовку. О забастовке не знали только самые древние или малозначимые духи.

— Чудесное место, — вежливо сказал Юлий, когда впервые зашел внутрь — лицо его при этом имело выражение самое скептическое. — И где я буду жить?

Сестры как-то неуверенно переглянулись.

— Ну, — сказала Сью, — ты же мальчик, значит, не можешь спать в одной комнате с нами. А больше целых комнат тут нет.

— Есть еще чердак, — возразила Мэри. — Но профсоюз спиритов подаст на нас в суд, если мы тебя туда поселим: тебе же еще нет пятнадцати с половиной.

— За что подаст? — против воли заинтересовался Юлий. В Унтитледе стараниями местной Гильдии Убийц убивали очень качественно (о чем Юлий знал из первых рук, хотя, к счастью, не на собственном опыте), поэтому практически никто тяги к посмертному существованию не проявлял — бежали на тот свет со всей эктоплазмы.

— О, а ты не знал?.. — Мэри явно обрадовалась возможности кого-то просветить. — Призраки, согласно своему кодексу, не имеют права не пугать людей, живущих на чердаках, слушающих бой часов в полночь, ночующих в библиотеках и так далее, там еще двадцать пунктов. Однако недавно профсоюз спиритов принял постановление не являться людям, проводящим спиритические сеансы, а также пьяным и детям до пятнадцати с половиной лет, так как это подрывает их репутацию. А призраки — часть профсоюза спиритов, хотя сейчас они бунтуют и собираются уходить. Пока, в общем, держатся. Короче, в твоем случае получается неразрешимое противоречие. Если мы его создадим, они в праве подать на нас в суд, а Высокая Палата всегда благоволит к неживым — они там упыри еще те.

Некоторое время Юлий смотрел на сестер, пытаясь понять ход их мыслей (осложненный тем, что никто, видимо, не позаботился установить в головах сестричек правила дорожного движения), потом сдался и кивнул.

— Отлично, — сказал он. — Так где я, по-вашему, должен жить?

— Наверное, только вместе с мамой, — вздохнула Сью. — По-другому никак не получается.

Разговор сей происходил в недлинном, но когда-то хорошо простреливаемом коридоре, что вел от входной двери в холл. И вот именно в тот момент, когда Юлий решил, что спрашивать себе дороже, перед ними распахнулись еще одни скрипучие створки дверей, исполняя таким образом одну из Великих Клятв, принесенных дверями особняков со своим хозяевам ради изжития Гильдии Лакеев-придверных, что давно довели двери до ручки), и все трое вошли в просторный полутемный холл. Помещение это казалось заброшенным много лет назад, если только пыль здесь не накапливали специально, ради соответствия антуражу — а Юлий не особенно удивился бы, узнай, что так дела и обстоят.

— Тут живет мама, — сказала Сью с несколько преувеличенным энтузиазмом. — А мы с сестренкой — наверху, — она махнула рукой вверх по лестнице, тоже для этого дома весьма типичной — с проваливающимися ступенями, покосившимися внутрь перилами и прочими атрибутами ветхости. Любого инспектора пожарной охраны такая лестница довела бы до сердечного приступа.

Юлий только успел подумать, что холл — это несколько неподходящее место для него и еще менее подходящее место для пожилой женщины (правда, он морально был готов увидеть не милую старушку, а натуральную амазонку в коже и при мускулатуре, сделавшей бы честь иному дровосеку), как немедленно услышал глухое ворчание из-за угла.

Это был тот тип ворчания, которое издают большие хищные звери, когда не рычат. Юлий, знакомый с повадками лесной живности, едва не подпрыгнул до потолка.

— А, мам, привет! — жизнерадостно воскликнула Мэри. Рычание — или ворчание? — раздалось снова. — Вот мы и дома. Как тебе спалось сегодня?

— Мама, это Юлий, — не менее жизнерадостно доложила Сью. — Он пока поживет тут у тебя, хорошо? Ты его не обижай, он хороший. Он — практичный спутник героя, представляешь?! Самый настоящий! И будет жить с нами вместе.

Из того угла — особенно темного и паутинистого — откуда доносилось ворчание — выросла и медленно приблизилась к Юлию некая тень. Мальчик стоял смирно — отчасти от страха, отчасти от того, что знал повадки животных: он позволял себя обнюхать.

— Мама у нас немного нервная последнее время, — извиняющимся тоном сказала Мэри.

— Но тебя она не тронет, — обнадеживающе добавила Сью. — Дома она на людей не кидается.

Юлий сглотнул, однако с места не двинулся. У него просто не было выбора: черная тень вскинула морду и посмотрела на мальчика слепыми, ребристыми изумрудами глаз.

Если бы мог, Юлий, наверное, закричал бы. Вместо этого он спросил:

— Э… это что?..

Впрочем, он уже и сам понял, что видит перед собой огромную, старую черную пантеру. Юлий знал, что это пантера, потому что видел их на картинках в книжках, а еще однажды к ним в Унтитлед приплыли моряки, которые за деньги показывали разных диковинных зверей. Однако он и предположить не мог, что пантеры на самом деле такие большие и что он них так специфически пахнет кошачьей шерстью и тухлятиной.

— Это наша мама, — охотно объяснила Мэри. — Ну, приемная, конечно. Понимаешь, в Лиге Ехидных Героев положено, чтобы родители были непременно приемными. Она вообще-то была оборотнем-пантерой, но однажды потеряла в битве оба глаза и застряла в зверином облике. Эти глаза ей сделал лучший ювелир Варроны, но, конечно, они не замена настоящим.

— А… ясно, — прошептал Юлий, не слишком понимая, что благовоспитанному молодому человеку положено говорить в такой ситуации.

— Вон смотри, — Мэри схватила Юлия за руку и потащила его вглубь холла, цокая шпильками. — Мама спит там. Видишь, в углу?

В углу действительно валялась подстилка, и выглядела она не самым лучшим образом. Впрочем, Юлий рассудил, что если пантера слепая, то на внешний вид ей плевать.

Напротив подстилки стоял старый пыльный диванчик с гнутыми ножками, низенький и короткий. Юлий только посмотрел на него — и сразу же все понял без слов.

— Ну, ты же маленький, — беспомощно пожала плечами Сью. — Ты поместишься.

Юлий вздохнул. Против ученика жреца играл закон Божественного Произвола, он же — в просторечии — Вселенской Подлости. Давешняя мысль о том, что удача повернулась к нему лицом, когда он встретил сестер Гопкинс, была, определенно, преждевременной.

— У вас тут есть конюшня? — обреченно спросил мальчик. — Я мог бы переночевать с лошадьми.

Про себя он подумал, что если уж соседства с зубастыми животными не избежать, то пусть уж лучше будут такие, для которого люди не являются редким деликатесом.

— Если хочешь, — пожала плечами Мэри. — Но вообще не советую.

— А что?

— Засмеют, — коротко пояснила Сью.

— А кто узнает.

— Лошади-то будут знать.

— Лошади, что ли, засмеют?..

— Мы же Ехидные Герои. Мы обязаны ездить на ехидных лошадях. Параграф 2, пункт 5.

Глава 8. Смири гнев свой!

Варрона была настолько древним городом, что под ее центром до сих пор сохранились пещеры с неприличными рисунками на стенах. Будь горожане обычными, среднестатистическими обывателями, они бы, наверное, позволяли бы своим домам понемногу разрушаться, а потом строили бы новые на их месте — как то происходит во всех обычных городах. Но граждане Гвинаны, а в особенности, жители ее столицы, отличались исторически выработанным упрямством. Поэтому они продолжали постоянно выкапывать свой исторический центр по мере проседания почв — о, разумеется, не около порта, где земля каменистая, а несколько дальше. Поэтому к историческому центру, от порта с одной стороны и от окраин с другой, город спускался террасами. Гуляя по одной из них, вы могли наткнуться на замурованные в стену другой куклу, клад или скелет. Конечно, шансы найти клад были не столь высоки: большую часть уже порастаскивали за много веков.

Но случалось всякое.

Другим следствием старости города была потрясающая эклектика архитектурных стилей. Жалобы жителей какого-нибудь населенного пункта на несовместимость зданий, разделенных всего-навсего четырьмя-пятью веками напряженной истории, тремя революциями и десятком войн, за каждой из которых следовала кардинальная смена стиля, показались бы варронцам просто смешными. Здесь архитектурные решения многих зданий конфликтовали между собой настолько, что конфликты частенько принимали форму рукопашной. Происходило это, согласно традициям неживых вещей, ночью, и жители таких домов частенько просыпались от того, что полы у них тряслись, а с потолков осыпалась штукатурка — это здания выясняли отношения.

Матиаса угораздило поселиться в очень немирном доме: его пансион, будучи новостройкой в стиле простонародного барокко, очень не поладил с богадельней, под которую муниципалитет отдал невероятно старое здание без отопления, выдержанное в лучших традициях ордерных построек неолита[2]. От этого спокойный сон после темноты отодвигался в область несбыточных мечтаний.

Хозяйка пансиона, отдавая должное пристрастию к зеленому змию, едва ли замечала дополнительные колебания почвы; Матиас тоже ничего не понял в первую ночь, ибо провел ее, пытаясь выполнить свой долг перед погибшими соратниками. На утро, однако, его разыскали официальные лица из Гильдии Неубийц — вдвойне бесцветные и неинтересные по сравнению с прочими официальными лицами — и призвали выполнить его долг перед отчетностью. Так что Матиас весь день занимался с бумагами и устал так, как не уставал даже от самых интенсивных тренировок, которые, бывало, устраивал ему, до того, как умер, учитель Лайон, — единственный бывший военный среди общины Древесных Магов. После бессонной ночи и суматошного дня молодому человеку совершенно необходимы были несколько никем не потревоженных ночных часов. Однако не успело пробить полночь, как здания начали ожесточенно толкаться, пытаясь избыть соседа со священной земли навсегда.

Усталый и невыспавшийся, Матиас вышел на улицу и попытался объясниться с обоими нарушителями порядка — применять к ним силовые меры он пока не считал возможным. Здание «Зеленых далей» с возмущением высказало древесному магу свое мнение об умственном здоровье архитекторов соседа, а также коснулось плачевного состояния его строительного раствора и задних дверей — тема, традиционно табуированная для жилых домов. Неолитическое здание (его вид был приведен в некоторое соответствие с нынешней эпохой какими-то доброхотами, заколотившими досками почти все проемы между каменными столпами и соорудившими крышу) вообще вступать в разговор не пожелало.

«Почему оно молчит?» — спросил Матиас свой дом.

«А кто ж его знает! — воскликнул пансион. — Он еще ни словечка не пожелал сказать! По мне так этот упрямец даже не подумал выучить современный язык! Так и бурчит про себя на своем варварском наречии!»

«Ты не знаешь этого варварского наречия?»

«Никоим образом!»

«Можно ли его выучить?»

«Понятия не имею. Вряд ли учебники есть. Вот разве что… я слышал от купеческого фургона, который на прошлой недели добрых два часа стоял на моем дворе, что городская библиотека примерно того же возраста, что этот подонок без нормальных окон! Но можно ли верить фургонам, вот вопрос?.. Они ведь не настоящие дома!»

Матиас поскреб шею под бородкой. Его не слишком тянуло объясняться с неолитическим старожилом; кроме того, учитель Колин позаботился, чтобы Матиас с детства отдавал себе отчет в полном отсутствии у себя каких бы то ни было дипломатических способностей. Однако разрушать дома тоже не стоило, покуда не испробованы другие средства. Подумав немного, Матиас все же решил, что попробует разыскать на следующее утро городскую библиотеку и объясниться с ней — ведь нет гарантии, что, реши он переехать, у нового жилища не будет еще худших проблем с окружением.

На следующее утро так и не выспавшийся Матиас отправился на поиски главной городской библиотеки. Поиски несколько усложнялись тем, что Матиас понятия не имел, что это такое.

Тем не менее, через какое-то время осторожные расспросы и пара-тройка медитаций на окрестных крышах сделали свое дело, и уже к обеду Матиас вышел на центральную площадь, где перед огромным фонтаном рвалось к летнему синему небу величественное здание библиотеки. Огромная каменная коробка без всяких изысков — это ведь очень величественно, не так ли? Величие содержится в простоте.

Когда-то здесь располагалось святилище одного из Древних Богов, но после их временного изгнания и последующего возвращения сами боги уже толком не знали, кто из них кто, так что храм остался временно свободен. Ушлый муниципалитет тут же наложил на него руки и организовал библиотеку именно там. Случилось это чуть более тысячи лет назад, и с тех пор хранилище знаний оставалось на своем месте, никуда не переезжая. Не будет преувеличением сказать, что библиотеке абсолютно все наскучило и абсолютно все надоело.

Через некоторое время жители Варроны могли наблюдать поучительное зрелище: молодого человека во всем черном, который стоял возле библиотеки, прямо посреди улицы, воздев руки, и, видимо, о чем-то пытался с ней пообщаться. Здание — совершенно закономерно — не обратило на него никакого внимания.

Сперва Матиаса едва не сбила карета какого-то вельможи, но кончилось это только тем, что настырное средство передвижения сломало себе переднюю ось. Потом какой-то еще дворянин попробовал напугать древесного мага своим конем, однако испугался конь. Далее некий купец в повозке попробовал протаранить Матиаса, но повозка загадочным образом перелетела через партикуляриста и продолжила свое путешествие. Тогда здравомыслящие граждане Варроны, которым и без того хватало хлопот, попросту пожали плечами и стали двигаться по улице Смирения, на которой стояла библиотека, в полном соответствии с ее названием, огибая Матиаса. Благо, в Варроне испокон веку было всего одно правило дорожного движения: «Если не ты, то тебя».

Так вот, Матиас, воздев руки, пытался наладить со зданием библиотеки телепатический контакт, а за ним из укрытия наблюдал Юлий. Сегодня ему удалось с утра разогнать сестричек на их законные работы по обеспечению мира, порядка и благоденствия, а потому он решил посвятить остаток дня самому для себя важному — то бишь, налаживанию слежки за Матиасом. Юлий уже и так корил себя на чем свет стоит за то, что пропустил первое покушение Матиаса на Марофиллов (мальчик узнал о нем из городских сплетен). Второе он не намеревался пропускать ни в коем случае.

Рано утром Юлий, едва приблизившись на потребное расстояние к пансиону, в котором жил Матиас, увидел, как Древесный Маг покидает свое пристанище. Тихонько помянув про себя некоторые интимные части тела определенных божеств, ученик жреца торопливо юркнул в ближайшее кафе — береженого боги берегут! — и уже оттуда наблюдал, как Матиас твердой походкой уверенного в себе человека направился в центр.

Пропустив партикуляриста вперед, Юлий хотел покинуть гостеприимное заведение, и, вероятно, осуществил бы свое намерение без особых проблем, если бы не решил оглядеться и посмотреть, куда его все-таки занесло. Обернувшись, мальчик с ужасом увидел, что он попал на ежемесячный предполуденный сбор Детей Ночи. Дети Ночи традиционно всегда собирались для человеческого жертвоприношения по утрам — ночь для них была слишком сакральным временем, чтобы заниматься чем-то еще, кроме сна или тихой медитации.

Юлию пришлось долго и прочувствованно извиняться перед всеми, особенно перед жертвой — не слишком симпатичной и не слишком молодой девственницей, которой было обещано стать невестой Царя Ночи, — а потом спешно догонять Матиаса. Мальчик еще долго чувствовал внутреннее неудобство: такие воспитанные, интеллигентные люди, и тут нате вам, он вломился…

К счастью, способностей ученика жреца вполне хватало для того, чтобы успеть проследить за Матиасом и тогда, когда он скрылся из виду. Поэтому, догнав его, Юлий, единственный на улице, услышал, о чем партикулярист разговаривал с Библиотекой.

Сперва Матиас попытался завязать разговор в более или менее вежливой манере, затем на пробу кинул несколько смертельных оскорблений — здание не отреагировало. Тогда Матиас, опять-таки на пробу, принял несколько оскорбительных поз. Ни к каким результатам это так же не привело, разве что развлекло прохожих. Юлий, который наблюдал за всей этой мизансценой из переулка, притулившись рядом с пропитым и сонным нищим, понадеялся, что, может, все и обойдется…

Увы, не обошлось. Компания не слишком трезвых вагантов[3], направляясь к библиотеке (общеизвестно, что в трезвом виде студент к библиотеке не подойдет), прошла мимо Матиаса и кто-то из них панибратски хлопнул его по плечу.

— Да ладно тебе, парень! Чем дурью маяться. иди лучше, книжку почитай! — сказал один из них, и вся компания дружно заржала: почему-то шутка насчет того, что кто-то может с охотой почитать книжку, показалась им очень удачной.

Матиас медленно развернулся к студиозусам.

— Книжку? — спросил он в спину компании, которая, пока он разворачивался, уже успела миновать партикуляриста. — Вы хотите сказать, что в этом здании есть книга?

Тот самый парень, который бил Матиаса по плечу, легкомысленно воскликнул:

— Ну ты даешь! Это надо же — не знать, что в библиотеке находится! Да это же книгохранилище в Гвинане! А может, и на континенте!

Матиас уставился на студента стеклянными глазами. Даже при его восхитительном самоконтроле потребовались секунды, чтобы осмыслить столь вопиющее известие. Да не просто вопиющее — известие, попросту непростительное! Подумать только — он едва не завел разговор с…

Юлий, который прекрасно слышал все это, схватился за голову. У него оставались считанные мгновения, дабы попытаться как-то предотвратить хаос.

Мальчик подскочил к по-прежнему сыто храпящему нищему.

— Почтеннейший, отдайте мне свой плащ! — воскликнул ученик жреца. — Я заплачу!

— А? Что? — нищий проснулся и всполошенно заозирался, подтягивая к себе грязные тряпки, которые могли называться плащом только из крайней снисходительности к этому роду одеяний.

— Плащ отдайте! За деньги!

Нищий удивленно пялился на Юлия.

Мальчик стиснул зубы и выхватил из ножен на поясе длинный нож.

— Плащ снимай, говорю!

Нищий испуганно повиновался. Многолетний опыт научил его, что такие вот внешне не слишком накачанные мальчишки наповерку и оказываются страшнее всего.

Под плащом на нем оказался вполне приличный камзол и штаны, то и другое заляпано пятнами вина, жира и соуса — очевидно, вчера вечером нищий вернулся с обильной пирушки в воровских кварталах. Однако почтенный труженик дело свое, несомненно, знал назубок: доставшийся Юлию предмет одежды был очень профессионально порван, заплатан и пах соответственно. Надевать его на себя, а тем более покрывать им голову, было до рвоты противно.

Юлий не колебался.

Тем временем Матиас как следует сосредоточился, набрал в грудь побольше воздуха. Выдохнул. В следующую секунду маг твердым шагом направился ко входу. Он знал свой сыновний долг.

Накинув нищенский плащ и согнувшись в три погибели, Юлий самой бодрой рысью, на которую был способен, поспешил к Древесному Магу, поднимавшемуся по библиотечным ступеням — слава богу, ступени эти были длинными и высокими, а Матиас никуда не спешил, потому что возмездие не следует вершить впопыхах. Юлий же очень торопился. На бегу он шептал краткие, но искренние молитвы, вперемешку с заклинаниями, обращенные на специальный противоматиасов амулет-оберег на шее — дабы партикулярист нечаянно не узнал мальчика под этими лохмотьями.

Догнал его Юлий уже у самой верхушки лестницы.

— Матиас! — прохрипел он самым глухим голосом, на который был способен, и ухватил профессионального убийцу за рукав, стараясь, чтобы его собственные пальцы — затянутые в дорогую кожаную перчатку — не показались из-под лохмотьев.

Матиас остановился и повернул к мальчику ничего не выражающее лицо.

— Что, бабушка? — спросил он, даже не удивляясь, откуда незнакомая нищенка знает его имя.

— Матиас! — снова повторил Юлий, панически соображая, что же ему сказать. Думать было решительно некогда. — Тьма подстерегает тебя, Матиас.

Матиас терпеливо слушал, не отпуская никаких комментариев.

— Страшная тьма подстерегает тебя, Матиас! — прохрипел Юлий еще раз и, наконец, нащупал нужную почву. — Ты близок к провалу!

— К этому? — сказал Матиас и указал на люк для стока воды, который почему-то находился на вершине крыльца. Люк как раз чинили, и крышка была снята.

— Не только, Матиас! — продолжил Юлий, закашлявшись. — Ты… это… ты прячешься от своих страхов, тогда как ты должен бороться с ними! Ты уничтожаешь то, что вызывает твой гнев, тогда как ты должен копить гнев в себе, примиряться с ним и увеличивать тем самым свои силы! На пути к самому важному для себя ты упускаешь тренировки… ты упускаешь сам путь… ты, Матиас, нарушаешь заветы своего учителя!

Матиас вздрогнул, и Юлию стало почти его жалко: мальчик знал, что бьет ниже пояса. Но как-то же надо было остановить партикуляриста!

Всех древесных магов отличало бережное отношение к деревьям — по сути, сами они и были деревьями. Отсюда они лютой ненавистью ненавидели все, что из деревьев изготовлялось, делая исключения лишь для мебели и деревянной посуды — возможно, потому, что это было необходимо для жизни, Юлий точно не знал. Однако деревянные игрушки и, в особенности, бумагу они ненавидели лютой ненавистью. Эта ненависть еще увеличивалась, когда речь заходила о книгах. Наверное, древесные маги считали, что книги однозначно не стоят тех деревьев, из которых изготовлены.

А уж как они относились к туалетной бумаге, это словами не передать!

— О чем вы говорите, бабушка? — спросил Матиас.

— Ты хочешь разрушить гнездо тьмы! — снова прошамкал Юлий. — Остановись! Опомнись! Забыв о своей главной цели, ты мечешься от одного к другому! Если сейчас ты спустишь свой гнев с цепи, то потом сам сядешь на эту цепь!

Мальчик понятия не имел, возымеют ли его слова действие, но шептал про себя молитвы.

Матиас посмотрел на него с некоей задумчивостью.

Сообразив, что для случайно встречной нищей прорицательницы он и так наговорил слишком много, Юлий резво развернулся и, не забывая придерживать капюшон, чтобы не дай боги не слетел, поскакал прочь со ступенек. Он не боялся обнаружить чрезмерное проворство: вещие старушки часто отличались весьма странным набором качеств.

Матиас же остался на ступенях, глядеть вслед странной предсказательнице. Он видел, как нищенка, держась замотанной в дерюгу рукой за поясницу, достигла подножия лестницы, резво пересекла площадь и скрылась в каком-то переулке.

Подумав немного, Матиас понял, что это, несомненно. перст судьбы. К судьбе партикулярист относился весьма серьезно. Поэтому он решительно развернулся и направился от библиотеки прочь. Следовало продумать план тренировок, которые бы усилили его бойцовские качества.

Матиас не мог без содрогания подумать о том, чтобы пока оставить в неприкосновенности обитель зла, тем более, самую большую на всем континенте, однако он понимал — терпение и смирение пойдут ему, как бойцу, на пользу. Он разберется с этим позже, когда достигнет главной цели и избавит этот мир от Марофиллов. До чего же кстати духи предков послали ему на пути сию прорицательницу! Как вовремя она указала ему на досадные недоработки его взгляда на мир!

Этой ночью Матиас безропотно вынес раскачивания и перебранку домов, несмотря даже на то, что пансион, раздосадованный тем, что Барток так ему и не помог, усердствовал больше обычного — тоже в русле тренировок на пути достижения воинского совершенства.

Что касается Юлия, то он на следующий день вновь наведался к пансиону Матиаса и договорился со зданием, чтобы то сообщало ему обо всех передвижениях древесного мага через почтовых голубей. За это Юлий выкрасил ему крыльцо (хозяйка все равно не заметила, ибо была в подпитии) и пообещал подновить чердачную лестницу, как только будет время.

Глава 9. Удивительная фауна особняка Гопкинсов (продолжение)

Юлию все-таки пришлось свести куда более близкое знакомство с ехидными лошадьми, чем он хотел или был готов. А все потому, что у него никто не спрашивал. Героические миссии — это было то немногое, где Юлий совершенно не мог повлиять на сестер, хотя сражаться с последствиями все равно приходилось ему.

Тот кризис начался довольно буднично. Юлий попросил сестричек научить его создавать вымышленную реальностью. Дело это — в сущности, достаточно простое — требовало много бумаги и еще больше терпения. Зато чтобы начать тренировки, достаточно было уметь комкать и рвать листы.

Этим Юлий и занимался на заднем дворе особняка Гопкинсов, под бдительным присмотром рыжеволосой Сюзанны Анаксиомены, когда во двор вбежала донельзя взволнованная Марианна Аделаида. Юлий воспринял ее появление как манну небесную: день был солнечный и жаркий, так что у него нещадно напекло голову под палящим солнцем, а от белых изломов бумаги, отражающих свет, слезились глаза. Еще Юлий успел триста раз мысленно поклясться, что никогда больше не станет называть создание вымышленной реальности плевым делом. Честно говоря, больше всего он был близок к состоянию «Заберите меня отсюда!» и «Хочу домой, в Унтитлед!» Приходилось напоминать себе о важности миссии не реже, чем каждые пять минут.

— К нам просительница, — заявила Мэри слегка обеспокоенно, что обычно не было ей свойственно. — Пожилая несчастная старушка, у которой разбойники похитили для глумления единственную дочь, отраду ее старости.

— А, такая же, как мы помогали на прошлой неделе? — скучающим тоном спросила Сью и тут же, обернувшись к Юлию, который, обнадеженный неожиданным перерывом, прекратил свое бессмысленное занятие, бросила: — Ты продолжай, продолжай. Рви, а затем комкай. Вдохновение само придет. Чем больше порвешь, тем дольше потом вымышленная реальность продержится, это все равно как наесться впрок… Ой, извини, сестрица, о чем ты говорила?

— Я хотела сказать, — заметила Мэри, — что это не такая же старушка. Это та самая старушка.

— Она хочет выразить нам свою благодарность?

— Нет, свое недовольство!

— Как это недовольство? — Сью нахмурилась. — Мы же ей дочь вернули!

— В одном куске? — на всякий случай уточнил Юлий.

— Нет, платье отдельно, — отмахнулась Сью. — Но она точно была живая!

— Как выяснилось, даже слишком живая, — пожала плечами Мэри. — Насколько я поняла, девочка впечатлилась нашим примером и отправилась на поиски лучшей жизни и свободной любви.

— Так это же замечательно! — удивилась Сью.

— Вот и я не понимаю, что ей не нравится, — Мэри снова пожала плечами, — но…

В этот момент дом содрогнулся.

— Великая гора! — вскричала Сью. — Что она там делает, таранит ворота?!

— Она как раз собиралась, когда я уходила, — будничным тоном произнесла Мэри.

— Хрупкая старая женщина?! — ахнул Юлий, мысленно уже нарисовав себе образ рассвирепевшей от семейного горя матроны под два метра ростом, которая не разделалась с бандой разбойников самостоятельно единственно потому, что не сумела их достаточно быстро разыскать.

— Точно. И пятьдесят недовольных горожан вдобавок.

— Во имя вездесущего Бога Обмана! Что же вы натворили?!

— Деятельность Лиги Ехидных Героев широка и разнообразна, — с гордостью ответствовала Сью.

— Во имя всех богов, чтоб им пусто было! — воскликнул Юлий, схватившись за голову. — И как я должен это разгребать?!

Его недолгий опыт общения с Гопкинсами позволял безошибочно вычислить, что разгребать все это предстоит именно ему.

Сестры в ответ только похлопали ресницами.

Для начала ученик жреца решил ознакомиться с полем деятельности. Он был далек от того, чтобы полагать себя в силах успокоить бушующую толпу, но решил оценить суть проблемы. Сотрясение дома без околичностей сообщало ясному уму, что придется спасаться бегством, однако Юлий попросту не имел достаточно опыта, чтобы вовремя начать отступление на заранее подготовленные позиции. Поэтому он решил принять бой.

Над дверью в особняк Гопкинсов, чьи створки были давным-давно обиты медными полосами (не то далекий предок нынешних владелиц обладал провидческим даром и мог предвидеть тяжелое положение своих потомков, не то подобные демарши входили в семейные традиции), имелся небольшой балкончик с белой балюстрадой — там едва ли могли бы стоять два человека. На него-то Юлий и вышел.

Под балкончиком бесновалась стихия.

Быть может, беспристрастному взору пятьдесят человек и не представляются такой уж непреодолимой силой, но изрядно струхнувшему Юлию они показались настоящим людским морем.

— Господа, — робко произнес Юлий, свешиваясь с балкона. — А в чем, собственно, дело?..

Тут же пришлось уворачиваться от увесистого булыжника, едва не прилетевшего мальчику по лбу.

— Верните нам наши жизни! — услышал ученик жреца. — Отдайте нам наши дома!

— Жилища!

— И запах, запах!

— Пусть вернут наш запах!

— Пусть уберут к черту свое дерьмо!

В панике Юлий вбежал обратно в комнату.

— Ничего не понимаю! — возопил он, схватившись за голову обеими руками. — Чего они от вас хотят?!

— Того или этого, — пожала плечами Сью. — Какая разница? Все равно мы им ничего не дадим!

— Почему?! — еще больше удивился ничего не понимающий Юлий. — Вы же защитники справедливости! А если их требование справедливо…

— Потому что честные девушки так просто не дают, — отрезала Мэри.

При этих словах Юлий уже просто не знал, за что хвататься. Однако времени отчаиваться не оставалось — меры надо было принимать и срочно: толпа снаружи грозила сломом особняка, тюремной ямой и вековечным позором. Сестры смотрели на него, испепеляя надеждой пары голубых и пары травянисто-зеленых глаз: так в сложной ситуации женщины смотрят на мужчину, а глупцы — на человека, умеющего предстать знающим.

Юлий вздохнул и решился на второй заход. Он выскочил на балкон, как осенним днем с головой ныряют в холодную воду.

— Господа!.. И дамы, — крикнул он, причем пауза была обусловлена тем, что мальчик увернулся от особенно метко брошенного огрызка яблока. — Скажите пожалуйста, кто вы такие! Пожалейте меня! — голос у Юлия был сильный и звонкий, так что всеобщего внимания добиться он смог.

Толпа на секунду смолкла, и кто-то крайне недоверчиво и кисло проорал:

— А ты вообще кто?

— Я — переводчик! — ответил Юлий. — С ихнего, — от ткнул пальцем себе за спину, — на общечеловеческий. И обратно. Так что если надо что сказать, говорите мне, я передам!

В толпе послышались смешки вперемешку с матами, раздались нестройные выкрики, и еще через несколько минут диалога, который нельзя было назвать конструктивным, Юлий выяснил простую, как половая тряпка, истину.

Под стенами дома Гопкинсов, помимо негодующей матери (которая тоже вносила свою лепту во всеобщий галдеж, но которая, к облегчению Юлия, оказалась самой обычной пожилой домохозяйкой, каких в Варроне не счесть) собрались почти все из гильдии цветочников и все жители Восточного Квартала Варроны. Проблема первых состояла в том, что лошади героинь пожрали все цветы на клумбах, приготовленных к празднованию Дня Независимости от Узурпаторов-Рецидивистов. Проблема вторых была еще проще: упомянутые лошади, счастливо переработав пожранные цветы, обильно украсили продуктами переработки улицы и дома в их квартале. Украшения получились не столь эстетически выдержанными, как планировали цветочных дел мастера, но гораздо более пахучими. Что характерно, по цвету, вязкости и консистенции они ни в какое сравнение не шли с обычным лошадиным навозом, какого вдоль улиц имелось во множестве. Очевидно, ехидные лошади и гадили особенно ехидно.

Пораженный глубиной и необычностью свалившегося на него откровения, Юлий какое-то время стоял без движения, пытаясь привести услышанное к какому-то подобию порядка — хотя бы внутри своего разума.

— Постойте, — крикнул он наконец, в запале перегнувшись через перила таким образом, что едва не полетел на головы толпы. — Да сколько же навоза могут наработать две… ну четыре лошади, какими бы ехидными они ни были?!

— Четыре?! — ахнул кто-то в толпе, и тут же зашелся в мелком истеричном смехе. Его поддержали. — Четыре лошади?!

— Да побойтесь же вы богов!

— Да если бы их было четыре…

— Ах ты… — кто-то грязно выругался, — еще издеваться над нами вздумал!

— Эй, братцы, да пожалейте парнишку, он же человек подневольный…

— А я тоже несвободный, женатый я!

— Доченька моя! Верните мне дочь, изверги!

— Стоп, — крикнул Юлий, борясь с желанием зажать уши в жесте патетической беспомощности. — Пойдемте сейчас на конюшню, и там во всем разберемся!

— Что нам делать на конюшне? — возмутился все тот же особо недоверчивый. — Нам с людьми надо разбираться, а не с лошадьми!

— Вот я и хочу во всем разобраться! — упрямо стоял на своем Юлий. — Заодно и непосредственных виновников привлечем. Вам не кажется, что в любом случае их надо принимать во внимание?

Люди переглянулись. На какое-то время гнев толпы поумерился, и они, кажется, стали способны прислушиваться если и не к голосу разума, то уж хотя бы к тому, что отвлекало их от слепой жажды мести. Юлиево предложение если и не было по-настоящему разумным, то, по крайней мере, позволяло выиграть время, и толпа почувствовала это мозжечком.

— Я сейчас выйду, — крикнул Юлий с балкона.

— А вдруг сбежишь?! — нет, положительно, этот подозрительный голос начинал не на шутку раздражать ученика жреца.

— Ну и как тогда? — сердито спросил мальчик.

— А ты прыгай, мы поймаем! — раздались вопли.

Юлий подумал, что все жители Варроны — сумасшедшие, что двигатель прогресса здесь — не разум, а психоз, и что вдвойне психом будет он, если согласиться поступить согласно их совету. Прыгать на руки неистовствующей толпе, которая пришла сломать дом, где ты живешь, — до такого еще надо додуматься.

Юлий подумал… и занес ногу над перилами.

— Кто не держит слово, того боги карают! — крикнул он и прыгнул вниз.

На самом деле, в его поступке не было ничего удивительного. Если человек в тринадцать лет решается пересечь океан в погоне за неизвестно чем, а затем, по еще более непонятным причинам, вступает в организацию, чьи цели весьма сомнительны, а душевное здоровье членов сомнительно еще больше, то можно предполагать, что в его характере содержится изрядная доля авантюризма.

В общем, ощущения, как Юлий и ожидал, оказались потрясающими. Его все-таки поймали, а когда тебя ловят на руки несколько десятков человек, да еще при таких обстоятельствах, это именно то событие, о котором полагается рассказывать внукам, буде таковые у тебя заведутся.

— Понесли его! — раздались выкрики. — К конюшням!

— Стойте! — завопил Юлий. — Мы так не договаривались!

Однако его слова не были приняты во внимание: люди потащили мальчика дальше по улице на вытянутых руках. По счастью, до конюшен Гопкинсов оказалось недалеко, так что устать и уронить Юлия никто не успел (хотя его и покатали малость по двору, ибо не все были уверены в конечной цели их назначения — даже те, кто твердо знали адрес конюшен, предлагали, не мудрствуя лукаво, сбросить «переводчика» в колодец).

Лошадиное пристанище оказалось достаточно большим: едва ли не такого же размера, как и многострадальная гопкинсовская усадьба. И, в отличие от жилица Мэри и Сью, обиталище их транспортных средств выглядело намного презентабельнее — во всяком случае, снаружи.

Что касается интерьера, то с ним Юлию довелось познакомиться, когда под аккомпанемент жалобных воплей «Ить не помилуют же!» невзрачного человечишки, оказавшегося старшим конюхом, толпа распахнула огромную, защищенную медными нашлепками дверь и решительно вбросила Юлия внутрь.

Юлий сам не знал, как он умудрился ничего себе не сломать, упав на каменный пол, — очевидно, судьба берегла его для более суровых испытаний. Мальчик тут же вскочил и кинулся назад — но створки уже захлопнулись.

— Сам договаривайся с этими чудиками, раз ты такой умный! — услышал Юлий.

И все.

С некоторым страхом мальчик обернулся.

— Что дрожишь? — тонкий, но при этом скрипучий голосок раздался явно где-то здесь, по эту сторону двери. — Нервишки шалят, а?

Нервишкам было от чего расшалиться: прямо напротив входа на деревянном ящике сидел конь. Что это конь, сомнений не оставалось, несмотря на то, что он принял человеческую позу — сидел, вытянув задние ноги (для чего их пришлось согнуть под несвойственным для лошади углом), и пытался копытом правом передней ноги перетянуть рану на левой передней. Передним ногам, разумеется, тоже ради этого приходилось двигаться так, как ни у одного порядочного копытного не получится. В перевязке коню пыталась помочь серая кобылка, совершенно нормально стоящая рядом. Она действовала зубами.

— Боги мои… — слабо произнес Юлий.

— Это еще цветочки, — с гордостью сказал тот же голосок откуда-то снизу. — Ты посмотри, что за ними дальше делается.

Юлий посмотрел.

— Ой, мама дорогая… — простонал он.

Позади сидящего коня мальчик увидел ярко освещенные магическими огнями ряды стойл, что уходили в бесконечность. Их занимали существа, иных из которых Юлий едва ли смог бы с чистой совестью назвать даже лошадеподобным.

Некоторые спали, свернувшись клубочком. Другие лежали на спине и встряхивали во сне копытами, на концах которых обнаруживались пальцы. Третьи обладали крыльями — и еще хорошо, если обыкновенными крыльями, с перьями, наподобие птичьих. Потому что крылья многих были кожистыми, как у летучих мышей, а у других это украшение было выполнено, похоже, из легированной стали и даже обладало режущей кромкой. Многие имели рог на лбу, из пастей других вылазили клыки, третьих покрывала густая, свисающая до самого пола шерсть, четвертых, наоборот, слизь. У многих глаза светились не хуже ламп. Некоторые являлись счастливыми обладателями совершенно неповторимых мастей — вроде фиолетовых и пурпурных. Наконец, кое-кто просто дотягивал в холке до пяти — шести метров.

Юлий поймал себя на том, что давно уже обошел первую лошадиную пару и идет вдоль стойл, рассматривая это коневодческое разнообразие, и обнаружил, что у него даже не хватает удивления и изумления на всех — хотя, видят Боги, Юлий полагал, что обладает богатейшими ресурсами этого чувства. И это еще при том, что некоторые животные здесь выглядели вполне нормально…

— Не обольщайся, — услышал Юлий тот же голос. — Те, кто кажутся обычными… в общем, у них вертикальные зрачки. Или клыки раскладываются наподобие змеиных. Или они скачут по воде и бегут быстрее ветра… ну, это не интересно, это старые породы. Или мысли читают.

— А ты, собственно, кто? — спросил Юлий и глянул себе под ноги, ибо голос теперь явственно переместился туда.

Ученик жреца увидел серого пушистого кота в черную полосочку… увы, почему-то с драконьим гребнем на спине и не менее сияющими, чем у иных лошадей здесь, глазами.

— Я-то?.. Я — супер-интеллектуальный говорящий телепатический, провидящий будущее ехидный кот… вообще-то, есть еще куча прилагательных в моем титуле, но тебе они все равно сейчас не нужны, — с достоинством ответило странное существо. — Я тут приглядываю за этим зверинцем, пока хозяйки заняты другими делами. Конюхи сюда не заходят. Боятся.

— Но здесь чисто! — удивился Юлий первому, что пришло ему на ум.

— Мы же не люди, чтобы в грязи жить! — тоном попранного достоинства воскликнул кот. — Сами справляемся потихоньку… Думаешь, почему говорят «грязно, как в конюшне»?Потому что обычно конюшни люди чистят!

Юлий почувствовал, что мозги у него начинают окончательно съезжать набекрень. Здравого смысла в последнее время требовалось столько, что мальчик, как он уже начал опасаться, израсходовал свой годовой лимит. В этой ситуации он ухватился за единственную соломинку, связующую его с объективной реальностью — а именно, с делом, что привело его сюда.

— Какими бы аккуратными вы ни были, — нашелся мальчик, — а кто Восточный Квартал загадил? Скажете, не вы?

Внимательно слушающие в стойлах по сторонам прохода лошади (некоторые из них, что поклыкастее, косились на Юлия с явно плотоядным интересом), как-то засмущались и начали отводить глаза. У всех разные: круглые, продолговатые, похожие на маслины (зеленые и без зрачка), а у одной каурой кобылы — Юлий не поверил своим глазам! — с розовой радужкой и зрачком в виде крестика.

— Хс. пади, — только и смог пробормотать Юлий, не уточнив, однако, у какого божества он собрался просить защиты.

Однако обстоятельства вопияли к его собранности и дипломатическим талантам, поэтому Юлий — в который уже раз! — вынужден был лишить себя роскоши испуга и растерянности. И все, что он мог сказать, это крайне жесткое, даже командирское:

— Вот что! Потрудитесь дать мне объяснения…

— Я не буду разговаривать без адвоката малых народностей! — кот взъерошил шерсть, пластинки его гребня слегка разошлись, обнажая острые иглы.

Однако Юлий уже не был тем зеленым провинциалом, каким он прибыл в Варрону всего пару недель назад. С тех не столь отдаленных пор юноша уже успел наглотаться столичной премудрости, — кое-когда отплевываясь и отфыркиваясь, — а потому решительно заявил.

— Ничего подобного! Вы, господин кот, еще можете рассчитывать на адвоката, однако все виденные тут мной… тягловые животные речью не владеют, а потом к разумным видам причислены быть не могут!

— Еще не хватало, чтоб говорили… — пробормотал себе под нос кот, но тут же спохватился. — Вот! Вот именно об этом я и толкую! Только представь себе, какое жалкое существование вынуждены влачить эти создания, лишенные даже дара речи! Я — их единственный представитель, единственный свет в окошке…

— Да уж, воистину беспросветное существование, — теперь настала очередь Юлия бормотать себе под нос. После чего он тоже спохватился и произнес громко, во всеуслышание: — И оно будет еще мрачнее, если вы позволите недовольным вашим поведением жителям Варроны разнести особняк Гопкинсов! Ведь именно Марианна и Сюзанна содержат вашу конюшню, причем, — тут Юлия осенило, хотя, собственно, пришедшее ему на ум озарение особых логических заключений не требовало, — причем на нее уходят все их доходы, не так ли?

Отвернувшиеся ранее лошади уже просто не знали, куда деваться. Те, кто ранее продолжал нагло пялиться, смущенно потупились, и даже наглый котяра как-то засомневался.

— В общем, вот, — сурово подвел Юлий черту. — Я готов поверить, что это была ошибка с вашей стороны. Ошибка, в которой вы глубоко раскаиваетесь и собираетесь ее исправить. Если так, то все будет в порядке. Нет — я полагаю, конюшни конфискуют в пользу муниципалитета, а вас всех раздадут по зоопаркам или секретным алхимическим лабораториям. Все ясно?

— Да что ты можешь знать?! — возмутился кот. — Зелень какая-то! Кто ты вообще такой?!

— Я — официальный Практичный Спутник Двуединого Главы Лиги Ехидных Героев, — Юлий постарался сказать это таким образом, чтобы ни единый мускул его лица не выказал его действительного отношения к данному титулу.

Кот и лошади переглянулись.

— Что ж ты сразу не сказал! — воскликнул кот. — Говорящему животному героя и его Практичному Спутнику союз положен по шаблону! Приказывай, начальник!

Тут же кот поманил Юлия лапой, заставляя нагнуться к нему, и прошептал:

— Между нами говоря, рад, что наши девочки взялись, наконец, за ум! А то у меня уже сил не было самому с ними справляться.

Юлий подумал, что если он — ум, то ему меньше всего охота, чтобы за него брались, однако комментировать высказывание кота не стал. Вместо этого он выпрямился во весь рост, расправил плечи и, стараясь говорить так, чтобы голос его далеко разносился под сводами конюшни, сделавшей бы честь иному готическому замку, толкнул речь.

— Слушай сюда! Отныне я настоятельно прошу вас любые жалобы и предложения направлять ко мне, а я уже буду решать, что с ними делать. Больше разовых акций, подобных недавней навозной, попрошу не устраивать! Я понимаю, что вы недовольны пренебрежением со стороны человечества и… хм, некоторыми начинаниями ваших хозяек, но все же прошу — не надо! Этим вы ничем не поможете себе, только повредите. Отныне во всех затруднительных ситуациях можете полагаться на меня. Ясно?

Лошади безмолвствовали. Юлий понял, что его новую роль они пока не приняли, и что ему следует немедленно проявить какие-то выдающиеся качества — завоевать их авторитет.

— А подтверждением моей компетентности, — воскликнул он, — служит то, что я знаю, как извлечь пользу вашей предыдущей выходки! Нас не только не оштрафуют, дамы и господа, мы еще и заработаем.

…Следующие два часа своей единственной и неповторимой жизни Юлий посвятил переговорам с цветочных дел мастерами и недовольными из Восточного Квартала. Переговоры, едва не стоившие Юлию мозолей на языке, завершились удачно, однако пришлось выдержать и второй раунд — когда Юлий вместе с главой Гильдии Цветоводов отправился оформлять срочный заказ в Гильдию Художников. По счастью, там приняли вызов своему искусству.

Весь остаток дня Юлий руководил полным составом лошадей Гопкинсов, которые вывозили плоды своего преступления из Восточного Квартала на клумбы Цветоводов. Юлий договорился, что часть ущерба будет возмещена, так сказать, натурой — за счет высококачественных органических удобрений. Другую часть они возмещали иначе…

Через два дня, в День Независимости, Юлий в красном блестящем плаще ехал по улицам Варроны, стоя на помосте, покоящимся на спинах двух из четверки Лошадей Апокалипсиса (две других заболели и были милостиво оставлены дома), коих украшали тряпичные розы, и вещал в громкоговоритель:

— Любезные жители Варроны! Не пропустите! Вы такого не видели, и вы такого больше не увидите! Потрясающий воображение Спектакль Цветочных Коней! Крылатые, клыкастые, мохнатые и бесшерстные, рогатые и горбатые — все, на что вы мечтали взглянуть, хотя сами этого не знали! Слейпнир и Конек-Горбунок в одной упряжке! Прокатят вас и ваших детей, оставив ваши руки и ноги в целости и сохранности! Только сегодня и только сейчас! Со взрослых — три марки, с детей — полторы! Только наша славная Цветочная Гильдия Варроны смогла сделать это возможным, ибо она печется о вашем досуге!

Над Юлием летела тройка пегасов, разрисованных маргаритками, и несла в синем безоблачном небе изображение подсолнуха.

Поздно вечером, когда усталый Юлий подсчитывал остаток с мероприятия, паря ноги в тазике с ароматической водой и глотая горячий ромашковый чай от сорванного горла, он доверительно сообщил пристроившемуся рядом Странному Коту (зверек сей не мог противостоять заманчивому запаху наличных денег, поэтому покинул родные конюшни):

— Я всегда знал, что нормальным людям приходится разгребать за героями дерьмо. Но и предположить не мог, что это и в буквальном смысле так.

— Погоди, — сказал кот. — Вот настанет время Большого Ежегодного Квеста, ты еще все проклянешь.

— Ой, не говорите, — простонал Юлий, елозя ногами по дну тазика в тщетной надежде отыскать там слой неостывшей воды.

Его отчаяние было бы еще полнее, если бы он знал, что в предпраздничной суете пропустил донесение от пансиона «Зеленые дали» — Матиас получил какие-то новые сведения и новое нападение вот уже готово совершиться! Увы — почтового голубя съела одна из лошадей.

Глава 10. Городская библиотека

Лютеру Кирстгофу было всего восемь лет от роду, однако ошибся бы тот, кто сказал, что сей молодой человек входил в ряды совершенных невежд. Напротив, Лютер, хотя и не чурался обычных детских развлечений — так, он охотно гонял голубей, кидал камнями по консервным банкам и дрался с соседскими мальчишками — при всем том отличался изрядной тягой как к естественным наукам, так и к изящной словесности. Поэтому самое жаркое время всякого дня — то есть приблизительно с двух до четырех пополудни — он проводил в городской библиотеке. Это, конечно, было связано и с тем, что мать его отличалась огненным темпераментом, посему от жары не страдала и окон не закрывала. В библиотеке зато было хорошо и прохладно, ибо там работали люди, более ортодоксально подходящие к своему здоровью.

В тот день Лютер, по обыкновению, явился в библиотеку сразу после того, как товарищи его детских игр разошлись по домам вкушать насильный послеобеденный сон. Он привычно помахал рукой служительнице за стойкой — его знали и пропускали без вопросов, ибо отец Лютера каждый месяц вносил изрядные пожертвования, — и степенно, как то и положено в столь почтенном месте, вошел под своды читального зала.

Любимый стул Лютера — массивный, черный, с гнутыми ножками — стоял у самого окна. Приблизившись к нему, Лютер с изрядным раздражением заметил, что стул этот уже занят. На нем с неизъяснимой наглостью восседал некий тип в черном плаще, абсолютно не скрывавшем большой, инкрустированный черненым серебром арбалет. Тип откинулся на стуле таким образом, что тот оперся на шкаф спинкой, и бессовестно дрых. На лице наглеца лежала страницами вниз какая-то книга, и Лютер аж задохнулся от возмущения такой неаккуратностью. На столе перед ним была навалена без всякого порядка еще целая куча изданий самого различного сорта.

Тем не менее, воспитание в очередной раз взяло вверх над раздражением — Лютера частенько посещали трудные мысли, уж не скажется ли такая тенденция отрицательно на его будущей эмоциональной жизни, — и мальчик только тяжело вздохнул. После чего вежливо осведомился:

— Уважаемый господин, простите, что беспокою ваш отдых, но, если вам все равно где спать, не могли бы вы пересесть?..

Человек вдруг особенно громко всхрапнул, вздрогнул, потерял равновесие, но со стула не слетел. Аккуратно, двумя пальцами снял с лица книгу и положил ее на стол, поверх прочих. Потом сел ровно и посмотрел на Лютера стеклянным взглядом серо-зеленых глаз.

— Мне все равно, где спать, — произнес он ровным голосом. — А разве библиотека предназначена для сна?

Такая постановка вопроса поставила Лютера в тупик.

— Вообще-то, нет, — сказал он. — Но вы же спали. Поэтому я и спросил.

— Я не спал, — столь же ровно отозвался человек. — Я тренировал свою выдержку. А теперь мне пора.

Он встал и начал методично собирать книги. Лютер вытянул шею, и сумел увидеть название на одной из них — «Великие роды Гвинаны».

— Ух ты! — выпалил мальчик почти против воли, ибо был живым и общительным ребенком, а кроме того, чувствовал себя несколько неловко, поскольку потревожил сон этого господина, а он теперь так предупредительно уходит. — Так вы тоже интересуетесь историей?

Человек прекратил собирать книги, медленно повернулся и смерил Лютера взглядом. Лютер не испугался: его отец смотрел грознее, когда им с сестрой случалось оторвать его от написания Абсолютно секретной Книги.

— Не совсем. Меня интересует только один род — Марофиллы.

— А! — воскликнул Лютер. — Вас тоже?! Меня они очень интересуют — такое семейство! Вы знаете, что их наследственная магия — жутко необычная?.. А их дух-хранитель рода — это же вообще! — голос Лютера пресекся, ибо мальчик просто не в состоянии был совладать с потоком эмоций.

Человек в черном посмотрел на него с несколько большей толикой внимательности.

— Дух-хранитель рода? — спросил он.

— Да, а вы не знали?.. — простодушно спросил Лютер. Он ужасно радовался, что нашелся человек, с которым можно поделиться знаниями. — У них же есть самый настоящий дух-хранитель! Мало у кого из старых семейств остались: всех продали. Сами знаете, духи на черном рынке сейчас хорошо идут. Ну или там на спор проигрывали. А вот у Марофииллов остался. Просто удивительно — у них игроков и пьяниц была целая куча! Дух вроде как обитает у фундамента дома, и охраняет стены особняка, и сад еще. А внутрь особняка доступа не имеет, хотя кто его знает. Еще говорят, что его можно обмануть, если содрать с какого-нибудь Марофилла кожу, и в ней пройти. Но я думаю, что не все так просто. А вы?..

— Мммм… — кажется, простодушная информативность Лютера все-таки ввергла загадочного незнакомца в некоторое недоумение. — Мальчик, а тебе сколько лет?

— Восемь, — ответил Лютер, ничуть не смутившись. — Вам тоже кажется, что я веду себя не на свой возраст?.. Просто я много книжек читаю. Много слов знаю. Вот и все. Думаю, я не умнее прочих детей.

— Я не думал ни о чем подобном, — сурово ответил человек. — Детство — это иллюзия. С самых ранних лет мы должны учиться выжить. Я думаю, что ты исполняешь свой долг прилежного сына наилучшим образом, постигая человеческое общество.

— Правда?.. — Лютер едва не прослезился. — Вы первый взрослый, который по-настоящему понимает детей.

— Не благодари меня, — Матиас Барток хлопнул Лютера по плечу и, подхватив со стола стопку книг, направился к регистрационной стойке. — Я тоже заложник своего долга.

— А вы что-нибудь нашли интересное? — спросил Лютер ему вслед.

— Нет, — ответил Матиас, не оборачиваясь. — Я не искал. Я не умею читать по-вашему. В Унтитледе пишут только на транслите.

Когда Матиас выходил из-под старинных сводов библиотеки, его отчетливо шатало. Тренировка не прошла ему даром.

Глава 11. Попытка № 2

Из беседы с маленьким Лютером Матиас сделал свои выводы. Главный и всеобъемлющий состоял в следующем: если дух-хранитель особняка обретается у фундамента здания, значит, пробираться в особняк следует сверху.

Дух-хранитель, подобно всем духам, ночью обретал особую силу — следовательно, действовать следует днем. Таким образом, Матиас пришел в согласие с самим собой относительно времени и способа. Оставалось определиться с конкретной точкой проникновения.

Этап тяжких раздумий и поиск вариантов привел к тому, что вечер этого же дня снова застал Матиаса на крыше между труб. Матиас готовился отправиться в полет. В сём нелегком деле ему должны были помочь два ритуальных веника из орлиных перьев, которые он с большим трудом раздобыл на рынке. Собственно, самое трудное было убежать с ними после того, как древесный маг отобрал их у уборщицы ювелирных рядов.

Матиас тщательно подготовился к своему десанту. Кроме веников, он запасся богатым ассортиментом ножей — как разделочных, так и метательных. Медитация помогла ему припомнить, что Алтарь Павших требовал исключительно левые желудочки сердца, поэтому добыча необходимых материалов обещала стать трудоемкой. Трудности Матиаса не пугали, а лишь повышали его сосредоточенность на процессе.

Матиас взмахнул руками, в которых держал веники. Потом еще раз. Помахал посильнее, создавая ветер. А потом — полетел.

Это всегда давалось Матиасу легко, легче даже, чем самому учителю Колину. Учитель частенько приземлялся раньше Матиаса: его мучили боли в суставах, которые в воздухе почему-то обострялись. Да и взлетал он далеко не так чисто.

Воздушные потоки подхватили Матиаса, и понесли его высоко-высоко, в холодное синее небо. Ветер повлек его, над крышами города, над предместьями, над запутанной сетью дорог и мелкими речушками — все дальше и дальше, к пригородному особняку Марофиллов, к самому сердцу их владений… Матиас захлебывался ветром и восторгом, он глох от шума воздуха и предвкушения мести и пребывал в полном согласии с самим собой — как всегда.

На крышу Матиас приземлился аккуратно, прямо между труб. Это с его стороны был чистейший выпендреж: крыша особняка Марофиллов вполне соответствовала самому особняку — большая и ухоженная, с огромным количеством свободного пространства. Даже птичьего помета здесь было не так уж много — меньше, чем на других крышах, где Матиасу приходилось бывать.

Из ближайшей к Матиасу трубы высунулась чумазая мордочка подмастерья трубочиста.

— О! — воскликнул мальчика. — Ты кто?.. Я тебя не знаю!

— Я — ужас, летящий на крыльях ночи, — мрачно сообщил Матиас чистейшую правду. Это было старинным приветствием его рода.

— Так сейчас же день, — резонно возразил паренек.

— День — это оборотная сторона ночи, — наставительно изрек Матиас, после чего метнул в паренька нож. Рукоятью вперед. Маленький трубочист явно не принадлежал к членам рода Марофиллов, а понятие вассалитета и вытекающего из такового ответственности за деяния сеньора в фамильном кодексе Бартоков прописано не было — хотя бы потому, что вассальная зависимость и сервитуты горцам не знакомы.

Удар по лбу прозвучал тупо, мальчишка охнул, глаза его закатились, бесчувственное тело накренилось и перегнулось через край трубы, да так и осталось висеть. Матиас подобрал нож, сноровисто вытащил паренька и разложил на крыше в свободной позе. Про себя он подумал, что наверняка оказал мальчику услугу: вряд ли на его работе тому часто приходилось вкушать послеобеденный сон. Матиас Барток всей душой ратовал за здоровый образ жизни.

Поразмыслив немного, Матиас решил проникнуть в особняк именно тем путем, который подсказывало ему само Провидение — то есть, дымоходом.

Путь его был долог и извилист: система печных труб в особняке Марофиллов могла бы потягаться, пожалуй, с тем пресловутым лабиринтом королевского дворца, в центре которого находится не то Главное сокровище Гвинаны, не то коллекция почтовых марок предыдущего суверена (что, по сути дела, может оказаться понятиями тождественными). Матиас был привычен распутывать хитросплетения лестных троп; более того, он, как читатель уже имел возможность заметить, отличался упорством, граничащим с тупостью. Именно поэтому после каких-то двух часов методичного ползания Матиас-таки сумел оказаться на чердаке.

Чердак особняка Марофиллов представлял собой, скорее, иллюстрацию на тему общего правила, нежели частное исключение. Он был высь заставлен старым хламом: часами-ходиками, комодами, ящиками, которые содержали порыжевшую от времени любовную переписку и все еще актуальные государственные тайны — да настолько актуальные порой, что Регент наверняка отдал бы правую руку, левый глаз и любое ухо на выбор, лишь бы с ними ознакомиться. Несколько горлинок нежно ворковали в пыли чердака, счастливо гадя на наследие ушедших эпох.

Еще среди хлама и пыли сидел Печальный Призрак и занимался никчемным, в сущности, делом: ковырялся в ушах. Занятие это доставляло ему некое извращенное удовольствие.

Увидев Матиаса, выкатившегося из камина в облаке сажи — последнее обстоятельство мало сказалось на облике нашего мстителя, — призрак тут же встрепенулся, вскочил, поправил обрывки кандалов на запястьях и испустил на пробу несколько жутких завываний.

Матиас с интересом посмотрел на призрака.

— Скажи мне, о дух, — произнес он, наконец, с той серьезностью, которая отличала все его начинания, — не ты ли хранитель рода презренных Марофиллов?

От такой постановки вопроса призрак несколько ошалел. За истекшие века он уже успел привыкнуть, что его никто не боялся, и шок от того, что в первый раз за всю карьеру скромного чердачного духа его произвели в столь высокий ранг, оказался достаточно силен.

— В некотором роде, — осторожно ответил призрак, не желая расставаться с сияющей мечтой.

— В таком случае, готовься к битве, — Матиас встал на изготовку. — Против тебя лично я ничего не имею, но ты защищаешь тех, кого я поклялся искоренить до седьмого колена!

— Постой, постой! — рассмотрев в Матиасе сильного мага, призрак не на шутку струхнул и в ужасе вскинул полупрозрачные запястья. — Я… ты знаешь, я совсем не горю желанием их защищать!

— Правда? — недоверчиво спросил Матиас, не опуская, впрочем, рук.

— Истинная правда! — воскликнул призрак. — Они ж меня в темницу заточили, и заморили голодом! Как вчера помню, тридцать три дня назад двухсот сороковую годовщину праздновал.

— Правда? — снова спросил Матиас, так как у него наличествовал не слишком большой лимит подходящих в данной ситуации фраз.

— Да умереть мне в страшных мучениях, если я вру, как я уже умер однажды! — призрак поднял тощие, беспалые кисти к самому лицу. — О, если бы ты видел мои страдания, о незнакомец! — продолжил дух с завываниями. — Я ел мои собственные пальцы, я ел…

— Спасибо, очень интересно, позволите ли в следующий раз законспектировать? — Матиас кашлянул. — Знаете, — продолжил он, — дело в том, что мне просто позарез необходимо быстро покрошить Марофиллов в мелкий фарш, а потом мы сможем продолжить эту в очень познавательную для меня с профессиональной точки зрения беседу. Так что с вашего позволения…

— Постойте, постойте! — дух отчаянно замахал руками. — Я вам пригожусь! Понимаете, сейчас Марофиллов в доме нет. Они все в другом месте. Один брауни сказал мне, в каком! Они там будут совершенно беззащитны!

Матиас задумался на секунду. Человек с хорошим воображением мог бы услышать, как в голове у него шаблоны различных ситуаций с негромким щелканьем накладываются друг на друга, пытаясь отыскать свое место в хитром механизме его мыслей. Наконец, нужные места с грехом пополам нашлись, и Матиас воскликнул:

— Наша встреча была предрешена! Я последую за тобой во тьму, дух ушедших веков!

— Я бы не сказал, что там так уж темно, — дипломатично заметил призрак и повел Матиаса туда, куда намеревался повести.

Особняк Марофиллов и впрямь был пуст и тих. Призрак не соврал. Больше всего дом, наверное, напоминал музей после того, как уборщицы ушли, а двери закрыты на ночь, — такое все чистое, расставленное по местам и явно непригодное в современной жизни. Ярлычки с датами так и просились на многие вещи. А еще по всем коридорам через каждые несколько шагов возвышались часы с ходиками: видимо, специально, чтобы хозяева дома не заблудились во времени (заметим сразу, что в случае с Лаурой Марофилл это помогало слабо).

Призрак вел Матиаса центральными коридорами, отлично зная, что со слугами они в это время дня на господской половине не столкнутся (закон выходного дня и тихого часа лакеи соблюдали свято). Однако Матиас ни малейшего внимания не обращал на все красоты: ни на шелковые обои с золотым тиснением, ни на панели из красного дерева, ни даже на фамильную галерею (призрак сделал изрядный крюк, чтобы протащить Матиаса через нее, из чистого тщеславия — похвастаться, какой у него в молодости был отличный цвет лица, — но Матиас не нашел никакой разницы с текущим призрачным состоянием). Тем не менее, член гильдии неубийц тщательно зафиксировал все переходы, повороты и спрятанные за портьерами, картинами и доспехами потайные ходы — на тот весьма вероятный случай, если придется отсюда срочно убегать с мешком левых желудочков за пазухой, имея на хвосте королевскую стражу.

Матиас, как всегда, был морально готов ко всему. Поэтому он совершенно не удивился, когда призрак привел его в подвал, а в подвале — к огромной, пышущей жаром двери. Из-за нее отчетливо пахло серой, доносились вскрики и вопли, а в щель снизу прорывались клубы пара. Собственно, Матиас скорее удивился бы, если бы подобного места в особняке Марофиллов не оказалось — ведь что-то же здесь должно напоминать о том, откуда все они произошли.

— Они там? — уточнил Матиас у призрака.

— Совершенно точно, — ответил призрак. — Они, плюс кое-кто из прислуги. Голенькими возьмете.

Кивнув, Матиас разбежался и, сконцентрировав энергию в области левой ягодицы (которая, как известно, служит космическим противовесом правому плечу), решительно высадил дверь. Точнее, собирался высадить. Дверь оказалась не заперта, и Матиас буквально влетел внутрь — в облака пара и красноватый полумрак.

Следующий момент был одним из самых позорных в истории жизни и карьеры Матиаса Бартока. Он растерялся. Он натурально растерялся: за дверью его встретил многоголосый женский визг.

Матиасу приходилось ранее видеть голых женщин. Более того, ему приходилось их убивать, так что сама по себе нагота его не смутила бы. Однако никогда ему не приходилось лицезреть обнаженную натуру так массово, а количество, как известно, имеет свойство перерастать в качество.

Кроме того, Матиас едва мог себе представить, какой потрясающий эффект оказывает на впечатление от женских прелестей определенное освещение и мыльная вода. Едва ли молодой древесный маг когда-либо в жизни имел эротические фантазии, но в тот момент он внезапно понял, что сегодняшнее происшествие достойно самых горячечных и разнузданных видений.

Наверное, ему не повезло, что все невестки братьев Марофиллов, а также их компаньонки и служанки, решившие устроить сегодня банный день, как на подбор были женщинами молодыми и фигуристыми.

Матиас застыл на пороге, стремительно краснея. Шаблоны в его голове отказались работать, порушенные гормональной бурей.

Визг тем временем прекратился. Ближайшая женщина бросила на Матиаса бесстыдный, зазывный взгляд.

— Милашка, — протянула она, причмокнув губами. — Иди к нам, золотко.

Как загипнотизированный, Матиас сделал шаг вперед. Тут же предохранитель у него в голове щелкнул, и Матиас, вздрогнув, развернулся и бросился наутек — тренированное подсознание сработало прекрасно, выведя Матиаса в Главный Зал, мимо которого они проходили с призраком. Поскольку Главный Зал находился всего навсего на втором этаже, Матиас попросту выскочил в окно, от жуткого волнения даже не разбив стекло, а проскочив сквозь него. Молодой человек приземлился прямо на огромный черный рояль, невозмутимо стоящий на парадном крыльце, и крышка захлопнулась под его весом. Но в нынешнем состоянии ума Матиас даже не заметил его, а попросту спрыгнул и помчался дальше. Куст шиповника сразу у подножия крыльца тоже не заставил подготовленного мстителя задержаться.

Глава 12. Элитный материал

Ярким солнечным утром в Черно-Белом холле особняка Марофиллов герцог принимал смотр будущей охраны особняка Марофиллов, специально отобранной леди Алисой Прекрасной по его конфиденциальной просьбе. Отбор проводился среди служебного состава Следопытов Короны — вотчины жениха красавицы, сэра Аристайла Подгарского, — где, по идее, у нее никаких прав не было. Однако в этой организации и леди Алису, и ее мать, леди Ариадну Хладнокровную, традиционно боялись до судорог. Даже немногие посвященные в служебные тайны не понимали, почему… пока им не случалось пообщаться с леди Ариадной в отсутствии ее мужа.

Рютгер задумчиво прохаживался перед строем стоящих навытяжку молодых людей. Подбородки вскинуты вверх, спины напряжены почище рояльных струн, грудь у всех колесом, и даже по росту подобраны примерно ровно.

— Ну что ж… — Рютгер поднес к носу неизменный цветок мака (злые языки поговаривали, что это муляж, и что герцог Марофилл не меняет его никогда). — Как бы это выразиться… впечатляющая работа, леди Алиса. Прелестные молодые люди… просто прелестные… — на этой фразе голос Рютгера приобрел отчетливо мурлыкающие интонации, и кадык ближайшего к нему Следователя дрогнул.

— Да, сэр, — ответила леди Алиса по-военному четко. В сине-белом, как гвардейская форма, строгом платье, с уложенными в две косы и закрепленными на затылке черными волосами она даже выглядела неуловимо по-военному.

— А по какому принципу вы их… э… отбирали?..

— Я просмотрела личные дела и порасспросила Аристайла… разумеется, так, чтобы он не придал этому значения. Отбор шел по двум параметрам: во-первых, тех, у кого нет родных, любимых и друзей, во-вторых, те, у кого наиболее богатый внутренний мир.

Рютгер с интересом посмотрел на леди Алису.

— О?.. Вот как… какой… ммм… необычный выбор… Не объясните ли мне, почему?

— Охотно, сэр. Подмечено, что, по статистике, гораздо чаще убивают тех, у кого есть преданные жены, друзья или маленькие дети. Кроме того, среди убитых всегда больше всего простоватых ребят: чем интенсивнее солдат размышляет об абстрактных вещах и о смысле жизни, тем больше вероятность, что он останется в живых. Правда, это не касается поэтов. Очевидно, в случае с поэтами преодолевается какое-то пороговое значение, потому что поэтов тоже убивают часто. А хороший охранник — это живой охранник.

— В том случае, если он не сбежал со своего поста, — мягко поправил Рютгер.

— О, отбор по лояльности тоже производился. Не сомневайтесь, вы получили самый высококлассный материал.

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, леди. Но… вы знаете, не могу не заметить, что люди без друзей и любимых, но с богатым внутренним миром чаще всего бывают… как бы это помягче выразиться… неврастенниками?..

— Совершенно согласна, — Алиса склонила голову, и Рютгер на мгновение залюбовался, как солнечный свет заиграл на ее лаково-черных косах. — Однако почему-то не в случае Королевских Следопытов. Они демонстрируют высокий процент служебной эффективности. Сама теряюсь в догадках. Возможно, люди с богатым внутренним миром — потенциальные главные герои, и вселенная их бережет?..

Рютгер снова обернулся к шеренге будущих охранников особняка Марофиллов, шеренгой выстроившихся вдоль шахматных плиток пола. Поднес к глазам пенсне, которое ему, строго говоря, совершенно не требовалось. Вздохнул.

— Наверное, это просачиваются флюиды Вымышленной реальности, — сказал он. — Наши маги последнее время слишком часто ее используют.

— Мамина аналитическая команда пока не готова подписаться под этим выводом, — осторожно произнесла Алиса, — но исследования ведутся.

Глава 13. Скорбь

Туманы над озером безумно красивы. Вода серая и гладкая, как зеркало, а над ней крутится, медленно уплывая прочь, поднимаясь к самым верхушкам окружающих озеро кленов, водяной пар, Небо тоже белое, точно разбавленное водой молоко, и не понять, где кончается оно и где начинается туман.

В этом нет извечной роскоши южных закатов; нет величия и непостижимости звездной ночи; нет даже тихого, трогающего сердце зова лунной дорожки на воде. Зато есть печаль, много печали. Иная тайна. Волшебство недосказанности.

Граф Томас Марофилл знал, что всегда может найти своего брата около озера, когда там туман. Не то чтобы ему частенько приходилось это делать; как правило, если возникала необходимость, он попросту посылал лакея с запиской или с приказом передать что-нибудь на словах, если новость не могла пострадать от ушей лакеев.

В этот раз Томасу просто захотелось прогуляться.

Светлые волосы и светлый плащ Рютгера сливались с туманом, поэтому Томас практически наткнулся на него. Герцог Марофилл сидел даже не на низенькой скамеечке, что было бы еще как-то объяснимо, а на огромном замшелом валуне, оставленном у озера художником по ландшафту для пущей живописности, и разглядывал открывающийся перед ним пейзаж с гримасой великолепного аристократического безразличия.

— Из дворца прислали человека, — произнес Томас, предварительно кашлянув, чтобы дать о себе знать. — Там снова переполох. Секретный переполох.

— Что, снова обнаружили, что кто-то тайно проник во дворец и покинул его? — спросил Рютгер без особого интереса в голосе.

— Вы полагаете, я читал адресованное вам послание Регента?

— Даже не сомневаюсь. Я отлично вас знаю, мой возлюбленный брат.

— Да — на оба ваших… предположения, — неодобрительно покосившись на валун, Томас присел на скамеечку рядом. — Смею предположить в свою очередь, что мое знание вас простирается так же далеко. Посему в сто шестьдесят пятый раз настоятельно советую перестать винить себя в смерти своего возлюбленного. Не находите ли вы, что выбираете для этого места, всегда предсказуемые до безобразия?.. Берег озера, скалистый обрыв…

— О.. — Рютгер посмотрел на брата удивленным взглядом только что проснувшегося человека. — Неужели в сто шестьдесят пятый раз?

— Я не вел точных записей, но исходя из предположения, что это происходит приблизительно раз в месяц, зимой несколько чаще, плюс годовщины вашей последней встречи… Да, должен признать, что ваша скорбь выражается именно таким образом. Что не слишком умно с вашей стороны. Кроме того, должен заметить, что о его смерти вы не знаете наверняка. Засим позвольте откланяться: через четверть часа я даю аудиенцию управляющему нашего поместья на острове Инзель. Бедняга добирался сюда два дня.

— Хорошо, — вздохнул Рютгер. — Мне тоже надо заняться делами. Полагаю, я буду минут через пять.

Когда Томас исчез в тумане, Рютгер вздохнул и грустно улыбнулся ему вслед. После чего потянулся к карману, где обычно у людей лежат карманные часы, и достал оттуда… карманные часы. Впрочем, на цепочке, коей они крепились к отвороту атласного белоснежного камзола, расшитого бледно-бежевым узором в виде виноградной лозы, висела еще одна блестящая штучка из белого серебра. Более всего вещица походила на медальон, что носят на груди впечатлительные дамочки, дабы помещать туда миниатюрные портреты своих возлюбленных. Открывать свой медальончик и любоваться на лик безвременно ушедшего Рютгер Марофилл не стал. Он просто повертел его в пальцах, невесело улыбнулся кому-то в туман, и медленно произнес, словно размышляя вслух:

— Да нет, дорогой мой брат, пытающийся защитить меня от меня самого… Вы не правы. Теперь я совершенно точно знаю.

Он сжал медальон в кулаке.

— Я сам убил тебя, — добавил герцог Марофилл, бессознательно меняя адресата своей идущей из глубин души речи. — Я!.. Я знаю, ты простил меня. Но сам я не прощу себя никогда…

Рютгеру Марофиллу невдомек было, что подстригающие поблизости кусты садовники как раз делают ставки на продолжительность его речи — за последние десять лет это вошло у них в привычку. Вся челядь знала: стоит его высочеству достать часы с «блестяшкой», как поток его сознания едва ли кто сможет остановить.

Впрочем, на сей раз герцог управился быстро (и значительная сумма, к разочарованию старшего садовника, перешла к новичку, не знакомому еще странностями старшего Марофилла), встал, недовольно отряхнул плащ и пошел. Теперь его внешний вид являл собой саму деловитость и сосредоточенность.

Старший садовник умудрился разобрать бормотание герцога, когда тот проходил мимо него:

— В покушении один плюс. По крайности, я пропущу День Рождения кузины Летиции.

Глава 14. Ангелы и мидии

Проанализировав свои предыдущие попытки и учтя неудачи, Матиас справедливо решил, что все дело в недостаточной подготовке. А решив так, он немедленно принял меры по ликвидации недоработок.

На сей раз он разрабатывал план долго и тщательно. План включал в себя временной, топографический и поведенческий компоненты — недоставало лишь некоторых деталей. Именно за ними Матиас и отправился в одно заведение на улице Несуществующих Коврижек.

Толкнув дверь — повешенный над косяком колокольчик зашелся в истерике, — Матиас прошел в лавку и решительно потребовал у изящной продавщицы в кружевном розовом чепце:

— Десяток ангелов, пожалуйста!

Продавщица мило улыбнулась и вежливо спросила:

— Вам завернуть?

— В индивидуальной упаковке, — попросил Матиас, который любил, чтобы все было как следует.

Продавщица отправилась паковать, и в этот момент колокольчик вновь выразил миру свое недовольство, а в магазин вошли Мэри, Сью и Юлий. Они выбирали то, что Мэри и Сью назвали предметами первой необходимости, а Юлий, поморщившись, дрянью (хотя, на самом деле, из туманных объяснений сестер он так и не понял, что это такое и зачем оно нужно).

Матиас как раз стоял лицом к стойке и не видел, кто именно вошел. Краем глаза он засек некое движение, однако рассудил, что опасности для него в настоящий момент оно не представляет, а потому снизил внимание до объективного минимума.

Юлий же Матиаса заметил, и еще как. Мальчик испытал паническое желание спрятаться под стойку или за корзину искусственных роз. Однако Практичный Спутник преодолел себя и, отвернувшись к стенке, с независимым видом принялся изучать висящую там рекламу пирожных и зубных порошков. Художника здесь подобрали, без сомнения, в определенном роде талантливого: Юлий так и не сумел понять, что из нарисованного что.

Мэри и Сью, не обращая внимания на странное поведение своего попутчика, подошли к стойке и начали оживленно обсуждать с продавщицей качество аквариумов, проточность воды и состав корма.

Пораженный, Юлий прислушался, забыв на время даже о необходимости прятаться. Нет, все верно: Мэри и Сью выбирали мидий из аквариума, стоящего возле прилавка, причем попестрее. Дело осложнялось тем, что каждой требовалось по двадцать штук, не больше и не меньше.

Матиас же разговором не интересовался. Он дождался, пока ему упакуют его заказ, заплатил требуемую сумму (что составило больше половины его недельной зарплаты в Гильдии Неубийц, но сейчас Матиаса такие низменные материи не беспокоили), принял в подарок от заведения тряпичную орхидею и вышел, аккуратно притворив за собой дверь. Юлий между тем обливался холодным потом.

После того, как Матиас покинул магазин, Юлий подскочил к девушке в розовом чепчике и осведомился у нее, что такое интересное покупал тот черный-пречерный господин.

— А, — лениво протянула девушка, недовольно косясь на мальчика, ибо предупредительная грация покинула ее вместе с покупателем-мужчиной, — украшения для торта. Десять штук. И зачем ему столько?..

Внутренне она досадовала: в стоматилогическо-кондитерском магазине «Все для зубов» уважали любой каприз клиента, но обертывать десяток ангелов было собачьей работой — очень уж мешали крылья.

Услышав ее ответ, Юлий вздрогнул и немедленно подскочил к сестрам Гопкинс, забыв даже поблагодарить продавщицу. Он начал говорить торопливо и деловито, так как уже выяснил, что именно такой тон Мэри и Сью понимают лучше всего:

— Мэри, Сью, надо немедленно проследить за тем человеком, что зашел перед нами. Он наверняка замышляет что-то недоброе! У него…

И осекся, потому что Мэри и Сью уже успели не только получить свою покупку, но, как оказалось, и воспользоваться ею — Юлий увидел это воочию, когда они обернулись к нему. Сестры не нашли ничего лучше, как нацепить мидии на передние зубы, так что Юлия встретили два пестро-коричневых оскала.

— Ижвини, — прошамкала Сью. — Мы шичас не можем ни жа кем шледить.

— У наш шегодня по плану шпашение пришешы, — пояснила Мэри. — Нужно идти во двожеш. Шемчушные жубки прошто необходимы.

— Может, вы попробуете? — приветливо спросила вторая продавщица. — Последний писк моды! Жемчуг держится два дня, потом смывается слюной, но все равно эффект поразительный. Я сама постоянно пользуюсь, когда…

Это Юлия добило. Он пискнул и бухнулся в обморок, не думая больше о Матиасе Бартоке.

Глава 15. Орден одинокой чашки

Королевский дворец в городе Варроне на первый взгляд не отличался от всех прочих королевских дворцов. Он был построен сравнительно недавно — еще и пятисот лет не прошло — посему радовал глаз великолепными стенами из белого мрамора, резными стрельчатыми арками окон, вычурными барельефами на стенах (многие сцены, повинуясь безудержной фантазии скульпторов или задержкам с оплатой, были откровенно хамскими, а то и попросту неприличными). Однако существовало некое «но», которое выделяло дворец Короля-императора Гвинаны из всех прочих, заодно изрядно отравляя жизнь его обитателям.

Дворец стоял на песке. Точнее, на куче песка.

Упомянутую кучу навалил непонятно кто и непонятно когда, но была она столь тяжела и массивна, что даже дети не смогли растащить ее по песочницам, хотя очень старались. Куча портила вид жителям Варроны, являлась разносчиком пыли на улицах, и вообще всячески отравляла людям жизнь. Дошло до того, что если кто жаловался на кошмарный сон, его первым делом спрашивали, не являлась ли ему песочная гора. Если таковой не оказывалось, жалобщика считали слабонервным человеком, который поднимает шум из-за пустяков.

В итоге, как водится, людская изобретательность перевернула все с ног на голову. Сперва, чтобы песок не разносило ветром, вокруг горы высадили молоденькие деревца. Со временем деревца разрослись до настоящего леса, в котором начали периодически пропадать молоденькие девушки. Не то чтобы совсем с концами, возвращаться-то они возвращались, но… Короче говоря, чтобы положить наконец какие-то границы падению нравов, в лесу торопливо прорубили аллеи, посыпали их гравием и мелким песком, а также насадили повсюду клумбы различных приятных глазу и обонянию цветов. Так лес превратился в парк.

Центральный Парк оказался самым приятным местом во всей Варроне, поэтому, когда здесь установилась императорская власть после долгого периода управляемой олигархами народной анархии, императоры пожелали поселиться не где-нибудь, а именно там. Однако основатель империи не желал навлечь на себя народный гнев, вырубив часть парка, а единственным свободным местом оставалась сама песочная гора. Так и вышло, что волей-неволей королям-императорам пришлось строить свой замок на песке.

Подумав немного, они рассудили, что так оно даже и к лучшему: любую королевскую фамилию преследуют всяческие неприятности, это закон природы. Если создать себе множество мелких неприятностей самостоятельно, можно избежать множество крупных. А что может быть большим источником неприятностей, чем замок на песке?

Отчасти же первые правители Варроны, предчувствуя, что данная постройка все равно будет иметь вид жилья временного, основывались на популярном высказывании, что нет ничего более постоянного, чем временного. Династия Августов желала укрепиться.

Какие же короли этого не желают?

Можно сказать, что все так и получилось: династия действительно отмечала свои годовщины и юбилеи с завидным постоянством (и с регулярными потрясениями для государственного бюджета). Правда, для удержания у власти королям-императорам Гвинаны приходилось порой идти на крайние меры. Так, например, поколений десять назад они вынуждены были официально признать Городской Совет Варроны, ранее существующий полулегально, — а учреждение это стоило потом представителям правительства множества седых волос и ранних отставок. Три поколения назад короли-императоры и вовсе решились на шаг, который мог показаться жестом отчаяния: устав от множества заговоров, интриг и козней они передали всю полноту власти Регенту, оставив себе исключительно право избирать оного. Дабы сохранить собственную безопасность, тогдашний король-император оговорил схему смены Регентов: единожды выбрав такового, сам король сместить его уже не может. Но вот его наследник, если пожелает, может произвести такую рокировку, немедленно отправив прежнего Регента в отставку и выбрав нового. Как ни странно, после этого короли-императоры стали жить-поживать вполне припеваючи и долго. До поры до времени.

Случилось так, что очередной король неожиданно и немудро назначил Регентом человека, пребывающего в дальнем родстве с королевским семейством. Родство сие представлялось сомнительным всякому, кто разбирался в генеалогии, но оно все же существовало, и в глазах самого Регента ни малейшему сомнению не подлежало.

Что ж, тогдашний король был еще молод и глуп, новому Регенту доверял безоглядно, слушался его во всем — и любой нормальный алчущий власти человек на месте Регента предпочел бы жить припеваючи годы и годы. Ну, в крайнем случае копить силы для государственного переворота и захвата власти, пользуясь высочайшим авторитетом и полной безнаказанностью. Однако новый Регент, Человек Без Имени, был не таков. Он нанес решительный удар и убрал монарха вовсе.

Двор был нешуточно поражен этим событием — с самого своего основания династия Августов, благодаря нетрадиционным подходам к безопасности, счастливо избегала насильственных смертей. С одним маленьким исключением: насчет короля Фламбо так и не выяснили точно, то ли действительно его страсть к ночным прогулкам возобладала над благоразумием, то ли отца той девушки подкупили.

Иными словами, высшая аристократия Варроны попросту растерялась и не знала, что предпринять в такой неожиданной ситуации. Регент же тем временем объявил себя Узурпатором-Рецидивистом, что, согласно древнему обычаю, во-первых, давало ему право на изгнание и вторую попытку захвата власти, если его вдруг свергнут, во-вторых, позволяло придворным с чистой совестью бездействовать, ожидая, пока юный принц, который тут же стал королем, повзрослеет, вызовет тирана на битву и одолеет его. Или же пока король не умрет, Узурпатор не станет королем и не вернет старое доброе время, когда королевско-императорская власть была крепка, границы расширялись постоянно, а крестьяне и не думали выкупать у сюзерена право первой ночи. В принципе, большую часть двора устраивал любой исход.

Рютгер Марофилл, наверное, тоже остался бы в стороне от всего этого, если бы он в то время был счастлив в личной жизни. Его роль в качестве главы Следопытов Короны сохраняла свою значительность при любом правлении; сместить с поста его тоже было не так-то просто, ибо требовалось, чтобы нового главу признали рыцари Короны и их негласный лидер — Аристайл Подгарский. Последний же был до того предан, честен и трудноубиваем, что стоял непреодолимой стеной на пути любого заговора по устранению Рютгера.

Но личная жизнь герцога, как мы помним, была трагически разрушена раз и навсегда. Когда же к гнетущей пустоте внутри этой жаждущей действий и страстей души добавилась тревога за семью, подогреваемая ситуацией младшего брата, Рютгер просто не мог не начать принимать самые решительные меры.

К покушению на короля-императора, что начались два месяца и четыре дня назад, Регент не имел никакого отношения. Рютгер был в этом абсолютно уверен. Он первым делом проверил сию гипотезу и с большим сожалением от нее отказался. Пришлось: вместе с ним над ней работала и леди Алиса Прекрасная, которая, хоть и не отличалась тем же полетом мысли, что у Рютгера, зато никогда не допускала ошибок.

Собственно говоря, сами покушения не стоили, казалось бы, столь подробного расследования, а больше всего напоминали чью-то провокацию. Попросту кто-то вечерами, а когда и рано по утрам, проникал во дворец через кухню (точнее, через прачечную, которая находилась при кухне) и довольно скоро покидал его тем же путем. Проводил он внутри, быть может, не долее одного-двух часов, однако ведь за это время можно натворить все, что угодно. И действительно: на таинственного злоумышленника стали валить все кражи, мелкие и крупные, без которых не обойтись ни в одном хозяйстве, — даже те, что случались в часы, когда неведомого посетителя заведомо во дворце не было. Вообще же, все доподлинно знали и шепотом передавали друг другу по углам: таинственный некто проникает во дворец, чтобы убить короля-императора, и только боги знают, почему он до сих пор не преуспел.

Печенка Рютгера была абсолютно согласна со сплетниками.

В утро, о котором идет речь, Рютгер добрался до дворца уже совершенно выбитый из колеи недобрыми предчувствиями. Не прибавило ему радости и то, что куча песка за ночь, похоже, пережила очередной оползень, отчего архитектура дворца снова изменилась. Здания с меняющейся архитектурой издавна были в Гвинане весьма в моде — как раз по причине королевского жилища. Например, многие учебные заведения (особенно для аристократов, где учили магии), строились по такому образцу. Проведя пять лет в подобном пансионе, сломав на движущихся лестницах ногу и обе руки, набив множество синяков, пытаясь добраться ночью до туалета, Рютгер такие дома на всю жизнь возненавидел. Увы, избежать посещения дворца он никак не мог: то был его долг.

Так вот, из-за ночного оползня на входе во дворец, рядом с табличкой «Куличики не лепить», дежурил лакей, который раздавал всем вошедшим вощеные таблички, где на скорую руку был нацарапан новый план дворца, со всеми изменившимися комнатами и сместившимся коридорами. Области, в которые заходить было опасно или которые на момент изображения карты не успели проверить, были помечены скрещенными костями.

Рютгер внимательно изучил предложенный ему план, не забыл вежливо поблагодарить лакея (аристократы почитали себя превыше благодарностей, но Рютгер просто не мог заставить себя быть грубым с таким симпатичным молодым человеком), и, подумав, решил, что проще всего будет пройти с королевским покоям через кухню. Что, собственно, и сделал, обогнув примерно треть дворца снаружи. По пути герцог Марофилл несколько раз провалился в песок по колено, но это никак не повлияло на белизну его одежд.

Наконец, Рютгер достиг пресловутой прачечной — и брезгливо миновал вход в пристройку, перескочив через пролившийся ему под ноги ручеек грязной воды. Кухня имела и отдельный вход, не менее грязный. Соваться туда очень не хотелось, но иного пути Рютгер не видел.

Герцог заглянул в кухню и узрел картину величайшей занятости. В воздухе плыли облака пара, такого густого и ароматного, что, казалось, в пору было питаться им одним, не дожидаясь более существенной пищи. Звон стоял невообразимый — возможно, им и впрямь получилось бы поднять мертвецов. А запахи, а запахи! Чего тут только не обонял опытный нос придворного интригана! Тут, кажется, слились в едином порыве остро пахнущий сельдерей и дорогая корица, доставляемая с Востока верблюжьим ходом, кислое дрожжевое тесто соревновалось с тертым сыром «пармезан», аромат жареного чеснока, объединяясь с луковым духом и огуречным рассолом, сражал наповал. Определенную ноту вносила в это разнообразие мокрая собачья шерсть: при кухне жило множество собак. Последние выполняли полезные функции: во-первых, отчасти утилизировали отходы, во-вторых, вылизывали тарелки — ради пущей чистоты и гигиены.

Рютгер, поморщившись, поднес к ноздрям никогда не покидавшей его цветок мака, глубоко вдохнул дурман. Слегка расслабив, таким образом, ход своих мыслей, обычно напряженных, подобно скрипичным струнам, он вышел на середину кухни и замер.

Эффект был поразителен. Работа на кухне на мгновение замерла, и все взгляды обратились к герцогу Марофиллу.

— Доброго вам утра, — бросил Рютгер в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь. Впрочем, и это уже было много больше, чем аристократы обычно позволяли по отношению к слугам, особенно к слугам столь низкого ранга. Поварихи были обескуражены донельзя, а одна девчонка даже выронила поддон, в который выскребала золу из очага. Грохот разнесся по всей кухне.

— И вам доброго утра, господин, — раздались нестройные голоса тех, кто не был еще окончательно парализован созерцанием Рютгера. А там было, от чего парализоваться.

В свои сорок два года герцог еще пребывал в полном расцвете сил, отличался прекрасным цветом лица и нежелтыми белками. Что касается черт его, то Марофиллы едва ли ни с момента объединения Гвинаны славились мужской красотой — точно так же, как, к сожалению для Лауры, отсутствием красоты женской. Волосы Рютгера, благодаря его неустанным стараниям, отросли до пояса и приобрели оттенок не просто светлый, но почти белый, так что лишь наметанный глаз опытного парикмахера мог отличить его от ранней седины. Герцог был высокого роста, который увеличивал до ошеломляющего с помощью туфель на красных лакированных каблуках. Наконец, одеваться он предпочитал по последней моде, но неизменно в белое, что считалось в Гвинане цветом траура. Особую изюминку в его стиль вносила искуснейшая вышивка светло-бежевым, едва различимым на ткани шелком.

Надо ли объяснять подробно, какое впечатление производил Рютгер на лиц неподготовленных и даже относительно подготовленных, каковыми и были королевские поварихи, навидавшиеся всякого за время службы во Дворце-на-Куче?.. Думаю, мы оставили достаточно намеков, чтобы читатель мог самостоятельно вообразить себе это потрясение.

Даже запахи, устыдившись, как-то притихли. Правда, Рютгеру пришлось отмахнуться от особенно наглого тухлояичного душка, посмевшего сунуться в район его плаща.

— Итак, — продолжил герцог, — вы знаете, исключительно от скуки… До меня дошел слух, что через кухню готовится и едва ли не совершилось уже покушение на Его Величество. Вы можете мне что-то поведать об этом?

Поварихи переглянулись, и, после недолгого молчания, самая толстая из них — вероятно, самая опытная, — нервно вытерла руки о передник и выдала:

— Так это ж… это ж все они, вашсвелось, точно! Вот ни на столечко сомнений нет!

— Кто «они»? — спросил Рютгер скучающе.

— Этот… Орден Одинокой Чашки.

На несколько мгновений Рютгер замер, ибо уже для него настал черед впадать в ступор. Герцог мысленно перебирал все многочисленные организации, на которые Гвинана вообще и Варрона в частности были так богаты: всевозможные объединения, содружества и клубы, лиги героев и дружеские союзы, гильдии и студенческие общества, религиозно-рыцарские ордена (отличались они между собой такими мельчайшими тонкостями, что большинство давно уже плюнуло и даже не пыталось отделить одно от другого, справедливо полагая, что человек религиозный всегда найдет, за что и с кем повоевать), устоявшиеся разбитные пирушки и известные разбойничьи банды. Увы, ни одна из этих групп не носила подобного названия — а у Рютгера была превосходная память на такие вещи, ибо, по его опыту, именно от них чаще всего всего исходило беспокойство для властных структур.

— Это название ничего не говорит мне, — взмахнул Рютгер рукой и лукаво прищурился. — Ах, все моя рассеянность, должно быть! Но это ужасно интересно! Продолжайте, добрые кухарки.

Тут уж под взглядом чудаковатого придворного женщины осмелели совершенно — не настолько, понятное дело, чтобы перейти границы приличий, но вполне достаточно, чтобы вполне связно поведать Рютгеру душераздирающую историю Ордена Одинокой Чашки.

Когда он появился во дворце, женщины и сами в точности не знали; дата его основания была затеряна в веках — возможно, в тех самых, когда сама Гвинана была создана. Тем не менее с самого начала своей разлагающей деятельности Орден вел непримиримую и бескомпромиссную борьбу с королевской кухней. Чтобы понять сущность борьбы во всей ее кровожадной жестокости, необходимо описать, в чем состояли обязанности кухонных работниц и работников.

Так вот, каждый раз после очередных изысканных кушаний, коими придворные ублажали не столько свои утомленные желудки, сколько свои искушенные взоры и воспаленное воображение, кухарки мыли посуду, приносимую лакеями. И это были не просто чашки и плошки, как могут подумать иные читатели, о нет! До ста наименований посуды разных форм и размеров скапливалось возле огромных, вытянувшихся вдоль всей стены корыт с водой. Конечно, плоские тарелки и подносы можно было дать вылизать собакам для скорости, но ведь с рюмками, розетками, супницами, салатницами, графинами и кубками так не поступишь, верно?.. Все это кухаркам приходилось избавлять от бренных останков пищи собственноручно. И вот, когда со всем уже бывало покончено, вода из корыт вылита, подносы с гигантскими сервизами составлены на тележки коридорным лакеям, чтобы те развезли их по законным шкафам и поставцам, кто-нибудь из младших слуг непременно приносил одну-единственную грязную чашку, аккуратно поставленную на угол прибранного Большого Парадного Стола, чью скатерть уже даже перевернули изнанкой кверху, чтобы пятна были не так заметны.

Вот уж тогда все кухарки и поварихи знали доподлинно: это он. Орден Одинокой Чашки.

— О да! — воскликнул Рютгер со смехом, когда сей скорбный рассказ был поведан ему во всей полноте. — Тут я и впрямь не могу не восхититься вашей прозорливостью, дамы! Однако не находите ли вы, что между оставлением грязной посуды и покушением на короля все-таки лежит некоторое расстояние?

Кухарки и поварихи запереглядывались, и вдруг одна из них твердо ответила:

— Ваше высочество, мы женщины простые и многого не понимаем. Но мы знаем точно: кто одной-единственной чашкой умудрился подгадить такой куче народа, от того и всему королевству и Его Величеству пощады не жди!

Пораженный такой глубиной государственной мудрости у простых служанок, Рютгер даже опустил от лица свой неизменный мак, и неизвестно, до каких еще высот демократии мог вознести этот момент всех участников сцены, как тут одна из дверей кухни — та, что вела вела в коридор к Парадной Столовой, — распахнулась. В кухню впорхнуло некое изящное кудрявое видение в камзоле цвета незрелых слив. Видение прижимало к носу надушенный платок и гадливо морщилось.

— Марофилл! — воскликнуло оно с видом хорошего знакомого, ибо то был виконт Нахмудилос, официально — один из глупейших придворных сплетников и вертопрахов, неофициально — один из ценнейших рютгеровых осведомителей. — А я вас ищу, ищу! Представляете, этот мужлан, Аристайл Подгарский, приволок во дворец некое лесное диво, и клянется и божится, что с его помощью поймает покушенцев на Его Величество за пять минут. Да пойдемте же, герцог, такое нельзя пропустить!

«Да, — подумал Рютгер, покидая кухню, — это был ложный след. Но в любом деле ложных следов хватает».

Глава 16. Попытка № 3

Несмотря на отсутствие герцога, уехавшего разбираться с покушением в королевском дворце, особняк Марофиллов бурлил и кипел в тревожном предчувствии праздника. Коридоры еще с вечера убрали самыми роскошными гирляндами, какие только сумели найти, ковровые дорожки тщательно вымели и выбили, с фамильных портретов сняли паутину (на иных она накапливалась десятилетиями, и старые лакеи даже водили друг друга восхищаться природными наслоениями), а доспехи почистили от ржавчины, несмотря на вооруженное сопротивление.

Подготовка к празднику всколыхнула такие уголки особняка, о которых не подозревали даже дворецкий и экономка — кузина Летиция была очень дотошной особой. В этом году, освободившись, наконец, от полного десятилетнего траура по мужу, она развернулась вовсю.

Ну, раз уж зашла об этом речь, необходимо, рассказать побольше о кузинах Дома Марофиллов, хотя они и не заслуживают мировой известности. Однако деваться некуда.

Как уже было сказано, насчитывалось их ровно восемь человек. Все они были хороши собой, что, собственно, и позволило в свое время девочкам из обедневших и голодных дворянских семей захомутать каких-никаких, а родичей герцога; у каждой имелся ребенок, а то и двое, и куча различных бабушек-тетушек, которых распихали по многочисленным комнатам особняка. Таким образом, весь огромный дом оказался разбит на восемь враждующих территорий, который заключали между собой блоки и альянсы. Полностью едины все кузины были только в своем желании избавиться от центра — то есть каким-нибудь образом освободить покои над Главным Залом, где рядом обитали Рютгер, Томас и Лаура Марофилл. То, что покои Томаса и так пустовали большую часть времени, ибо любую свободную минутку он старался посвящать своей ненаглядной Кирхен и детям, их, разумеется, не устраивало. Каждая рассчитывала, что в случае некоего счастливого несчастного случая именно ее сына Регент признает следующим герцогом, и принимали всяческие меры, чтобы данный случай не замедлил воспоследовать.

Звали кузин Патриция, Лукреция, Летиция, Алиция, Филиция, Милиция, Петиция и Убитьсямне, что само себе уже дает некоторое представление об их характерах.

Так вот, по нашему мнению, совершенно излишне уточнять, что всякая из кузин смыслом своей жизни почитала подстраивать всем остальным различные пакости, мелкие и не очень. День Рождения Летиции стал только поводом усилить эти приготовления, которые могли варьироваться от тайного приказа слугам заменить новые чистые шторки в комнате для гостей на старые и пыльные, до яда, с милой улыбкой подсыпанного в чей-нибудь фужер.

Ничего удивительного не было в том, что Рютгер Марофилл старался сбежать из этого бурлящего гадюшника в привычное болото дворцовых интриг; и ничего удивительного, что Матиас Барток, сунувшись в особняк Марофиллов, хотя и подготовленный на сей раз, но не к тому, к чему следовало бы, столкнулся с совершенно неожиданными трудностями.

Но покончим с лирическим отступлением и вернемся к нашему рассказу.

Итак, Матиас Барток подготовился замечательно. Предпринятая им маскировка была столь же неожиданной, сколь и безупречной. Опытный мститель не без оснований надеялся, что на сей раз дух-хранитель Марофиллов не встанет у него на пути.

Дело в том, что Марофилл додумался прикинуться приготовленным специально для данного торжества тортом. Это было не просто: Летиция Марофилл, опасаясь козней всех прочих сестер, предприняла колоссальные меры предосторожности. Торт пекли в особо доверенной и проверенной пекарне особо проверенные повара; каждый ингридиент на каждой стадии готовки пробовали особо доверенные люди, после чего немедленно докладывали Летиции о результатах — если оставались живы. Торт должен был стать кульминацией всего празднества: он представлял собой грандиозное сооружение из бисквитных коржей, вафель, крема, взбитых сливок, ягодного сиропа, кусочков фруктов и кофейных зерен, плюс многого другого, опознанию не поддающегося, но, без сомнения, стоившего несметных денег заказчикам. Иными словами, торт являлся достойным порождением больной фантазии доведенного Летицией до белого каления шеф-повара.

Разумеется, Матиас не мог бы просто так влезть внутрь всего этого, да еще и сделать так, чтобы никто не заметил его демарша. Нет, партикуляристу пришлось, лежа на балке под потолком и вдыхая специфические кондитерские ароматы, наблюдать все этапы приготовления рекомого пищевого продукта. Все это нужно было для того, чтобы потом, с помощью магии, уверенно создать копию оного.

К сожалению, не все, сотворенное человеческим разумом, поддается сносному магическому копированию. Именно поэтому Матиасу понадобилось покупать украшения для верхушки торта: отчего-то его искусство упорно отказывалось создавать ангелочков. Причиной, по мнению Матиаса, могло оказаться то что Одинокие Деревья — источник его магии — просто, как все деревья, недолюбливали пернатых.

Так или иначе, в результате всех его усилий Матиасу удалось создать сносное подобие торта и даже украсить его, как полагается. Дело оставалось за малым: для начала каким-то образом похитить настоящий торт, а потом еще и умудриться проникнуть в особняк с фальшивкой.

Такие пустяки, как внешняя невыполнимость плана, Матиаса Бартока никогда не тревожили. Если что-то должно быть сделано, считал он, он это сделает, и никак иначе. Количество людей, которых надо запугать и подкупить, чтобы добиться желаемого, Матиаса нисколько не смутило — он просто принял его к сведению. И погрузился в раздумья.

После нескольких часов медитаций на различных крышах города Матиас пришел к самому простому, хотя отнюдь и не оригинальному решению.

Итак, в нужный день — то есть, собственно, в День Рождения Летиции Марофилл, канун приема у Принцессы, — та самая совсекретная булочная выслала торт на празднество. По дороге карету, вынужденную пересекать городской парк, перехватил неизвестно откуда там взявшийся медведь и, не обращая внимания на сопровождающих карету поваров спецназначения, усиленно обстреливающих зверя действенными заклинаниями «Превед», сожрал произведение кондитерского искусства. Случившихся рядом прохожих и мам с детишками происшествие не очень удивило: в Варроне еще и не такое случалось.

Тем временем в задние ворота особняка Марофиллов постучал один из фантомных поваров, сопровождавших подложный торт Матиаса.

Постучав, фантом тут же растаял в воздухе, как и его коллеги, ибо их миссия была выполнена. Выглянувший из ворот второй помощник старшего дворецкого уже не застал рядом с тортом ни единой живой души.

Подивившись быстроте и ненавязчивости обслуживания — обычно посыльные еще довольно долго отирались вокруг клиента в надежде сорвать чаевые, — лакей вкатил тележку в коридор и поставил ее до поры до времени в специальную нишу, сам же отлучился по неотложным делам.

Матиас Барток остался один и начал морально приготовляться к скорому осуществлению своей долгожданной мести. Он уже предвкушал, как упьется кровью Марофиллов, как будет живьем вырезать левые желудочки из их поганых сердец, как будет глух к стонам и мольбам… Воображение Матиаса увело его довольно далеко и, когда духовная подготовка древесного мага была завершена в должной мере, так, чтобы не стыдно приступить к собственно мести, он вдруг почувствовал, что его грызут… Нет, не сомнения — в самом деле грызут!

Надо сказать, что Матиас не просто поместил себя внутрь торта — такой трюк был бы весьма тяжело осуществим по причине причудливой форме упомянутого изделия, да и оставалось неясным, купился ли бы дух-хранитель на столь примитивную маскировку. Нет, Матиас ценой невероятных усилий превратил в торт самого себя. Конечно, пришлось добавить несколько ключевых ингредиентов, таких, как молоко, но, в целом, Матиас решил, что получилось недурно. И вот, пожалуйста — теперь его нагло ели!

Торопливым усилием воли Матиас отрастил на поверхности торта некое подобие глаз и пришел в ужас, насколько столь яркое описание вообще возможно применить к испытываемым Бартоком эмоциям. Это не он упивался кровью Марофиллов — это стайка юных Марофиллов упивалась его кровью, голыми руками отрывая от торта куски сливочного крема!

Матиасу неоткуда было знать, что это кузина Петиция, давняя ненавистница кузины Летиции, подговорила своих детей и детей еще трех кузин — своих союзниц — найти и уничтожить ресурсы противника. Сожрать именинный торт, другими словами. А не сожрать, так хоть понадкусывать или как иначе лишить товарного вида.

Матиас пришел в омерзение, трудно описуемое словами. Первым его порывом было терпеть — некоторое количество массы он мог потерять и без ущерба для себя. С каждой секундой, однако, такая стратегия казалась ему все менее привлекательной.

Однако когда один из маленьких бесенят с возгласом искренней радости произнес: «Смотрите! А тут слой желе!» — Матиас не выдержал. Испустив душераздирающий вопль, сравнимый разве только с треском ломающейся в грозовую ночь сосны, он превратился обратно и, как был, в разодранном камзоле, без куска плаща, в сапогах без подметок и с несколькими кровоточащими ранами на теле, бросился куда глаза глядят.

Случилось так, что избранное им направление увело его прочь от выхода. На отчаянной скорости, периодически сталкиваясь со слугами, Матиас петлял по коридорам, которые свивались и развивались на манер лабиринта.

Вот так же, абсолютно ничего не соображая, Матиас вылетел в Главный Зал, где за большим столом уже собралось все семейство, за исключением его главы, ибо Рютгер Марофилл в это время как раз разбирался в королевском дворце с находкой сэра Аристайла.

Все они с искренним недоумением уставились на Матиаса. Торт должен был стать гвоздем праздника и основной изюминкой вечера; что ж, можно с уверенностью сказать, что в этом качестве, если ни в каком другом, Матиас его заменил.

Немалую роль в этом сыграло то, что Матиас, оказавшись в балльном зале в разгар всеобщего пиршества, сумел вернуть себе самообладание и, собравшись с мыслями, стремительно заставил столы пустить корни — не только в пол, но и в сидящих за ними гостей. В силу исключительных обстоятельств наш мститель решил плюнуть на хирургическую точность и аккуратность, понадеявшись, что он как-нибудь выковыряет левые желудочки даже из того, что после такого останется. Конечно, мясо уже будет остывшее, не теплое, а это не совсем то, но всегда приходится чем-то жертвовать.

Увы, его план удался лишь отчасти. Давным-давно срубленная и отполированная древесина дубовых столов в главном зале успела прочно забыть о времени зеленения и цветения. Учитывая это, Матиас применил самые мощные чары, которые находились в его распоряжении. И перестарался: в особняке Марофиллов ремонт делали всего сто лет назад, так что кое-какая мебель была относительным новоделом. Бурные потоки древесной магии заставили столы не столько пустить корни, сколько прямо сразу зацвести. Воздух наполнился упоительным ароматом.

Гости охнули и разразились аплодисментами; кто-то воскликнул: «Шарман, Летиция! Как ты умудрилась…» И только Томас Марофилл, которые понял, в чем было дело, хлопнул себя по лбу и пробормотал: «Так и знал, что двоюродного дедушку Персиваля обманули — вместо дуба подсунули липу!»

Так или иначе, времени на дальнейшие комментарии у Томаса не было, потому что ему пришлось немедленно отражать вражескую магию: увидев, что первый его удар не достиг цели, Матиас немедленно нанес второй. Он воззвал к убитым волокнам льна, из которых были сплетены скатерти и некоторые предметы одежды гостей. Эффект был как поразителен, так и опустошителен: скатерти рванулись прочь со столов, скидывая с себя вазочки, фужеры, рюмки, тарелки, бокалы, салатницы, супницы и прочие девяносто семь наименований посуды — в этом отношении особняк Марофиллов очень напоминал королевский дворец.

Иные из скатертей шлепнулись на пол, иные накинулись на сидящих за цветущими столами людей и начали душить их. Крики смешались со звоном падающей посуды; гости повскакивали с мест, многие впопыхах начали сдирать с себя одежду, что вдруг повела себя неожиданно враждебно по отношению к хозяевам. Многие преуспели в сём начинании, а так как приблизительно половина из этих многих принадлежала к женскому полу, их действия изрядно добавили пикантности неразберихи.

Томас Марофилл выругался словами, которые не подобает употреблять воспитанным людям на светском приеме, параллельно пытаясь сплести подходящее заклинание, чтобы утихомирить буйство стихии. В результате ему это удалось, и буйные скатерти вместе с буйными рубашками и панталонами немедленно обратились в пыль: так вышло, что наследственная магия Марофиллов оказалась особенно эффективной против Древесной магии Матиаса Бартока.

Впрочем, мститель не растерялся. Он мгновенно сообразил, что остальных гостей в расчет принимать не стоит — они не более чем мясо для Алтаря Павших. Единственный его настоящий противник — высокий мужчина в темно-зеленом одеянии, только что вскочивший со своего места во главе стола.

Матиас мрачно усмехнулся уголком рта — не потому, что ему очень хотелось ухмыляться, а потому, что так полагалось по роли, — и сделал несколько шагов к Марофиллу, одновременно пытаясь заставить растущие в парке деревья вытащить корни из земли и прошагать отделяющее их от особняка расстояние. Трюк, разумеется, не новый и многократно описанный в развлекательной литературе — однако что-то же надо было делать!

Одновременно Матиас Барток позаботился о мерах более ортодоксальных: он метнул в Томаса Марофилла пять ножей с двух рук. Положа руку на сердце, по всем канонам военного искусства ножей должно было быть шесть, но мизинец левой руки у Матиаса почему-то все время сводило судорогой, так что он разработал альтернативную технику. Хорошо знакомых с искусством метания ножей противников это даже сбивало с толку.

Томас Марофилл метанием ножей не занимался никогда, из прочих боевых искусств владел лишь фехтованием, и то в объеме, необходимом среднему представителю благородного семейства (то есть очень ограниченно). Поэтому все, что он мог, — это, не теряя присутствия духа, уклониться от четырех кинжалов. Пятый его непременно бы настиг, однако тут в дело вступили приставленные леди Алисой телохранители.

Искушенный в подобных материях читатель может задаться вопросом, что же они бездельничали до сих пор Ответ прост до чрезвычайности: они не бездельничали, но насторожились еще при появлении Матиаса и цветении столов, просто не были уверены, что это не одна из праздничных затей эксцентричной Летиции Марофилл. Вторая атака Бартока на некоторое время вывела из строя и их тоже. Однако бойцов леди Алиса подобрала первоклассных: в мгновение ока поскидывав внезапно восставшую одежду, они кинулись на защиту своего принципала. Один из телохранителей, оказавшийся ближе всех, попросту поймал последний кинжал рукой за лезвие — в какой-то четверти дюйма от кончика носа младшего Марофилла.

Узрев такой подлый демарш, Матиас даже не нашел времени выругаться. Он бросился к ближайшей стене, чтобы совершить свой коронный трюк и взбежать на потолок, а уж потом оттуда гвоздить и Марофилла, и ни в чем не повинных, но так некстати ставших поперек дороги защитников.

Путь ему преградила пятерка полуголых, а то и совсем голых телохранителей, органично вписавшихся в толпу вопящих от ужаса и общего непонимания происходящего гостей. Мститель вновь обратился к ортодоксальным средствам и, выхватив из рукава стилет, нарисовал им в воздухе руну Мгновенного Поноса (он предпочел бы изобразить руну смерти или хотя бы Молниеносного Песца, однако они, к сожалению, состояли из слишком многих элементов, чтобы их можно было использовать и в битве, а не только в сложнейших черномагических ритуалах или при заказных убийствах). К несчастью для Матиаса, он не учел, что телохранители принадлежали к разряду потенциальных Главных Героев, пусть и не этой книги, — следовательно, их не могло пронять таким пошлым заклинанием. Что касается Томаса Марофилла, то он был аристократом до мозга костей, хоть и не таким рафинированным, как его старший брат. Следовательно, его самоконтроль в любой ситуации был безупречен.

Разочаровавшись, Матиас, однако, не расстроился. Покуда внимание противника отвлекали кислотно-зеленые вспышки, коими локализовался избыток энергии от потерпевшего неудачу заклинания (тут нелишним будет отметить, что светятся всегда только неудачные или малоэффективные заклинания — за исключением тех, которые специально предназначены для создания фейерверков), Матиас, сунув стилет туда же, откуда он взялся, выхватил два кинжала, которые носил на поясе. Если бы жизнь не отучила Матиаса от излишних сожалений, он обязательно пожалел бы, что не носит меча. Увы, меча наемным убийцам не полагалось, то была прерогатива героев.

С помощью сих орудий Матиас немедленно вступил в схватку с весьма недовольными жизнью телохранителями. У них-то мечи как раз были, и после короткого замешательства ребята даже об этом вспомнили. Однако усилия их пропали втуне: никому из них даже оцарапать Матиаса не удалось.

Гости к тому времени уже несколько отошли от шока; сказать точнее, они разбрелись по стенам, освободив посреди зала площадку для битвы, и принялись оживленно болеть за участников схватки. Поскольку большинство из них не было осведомлено о целях Матиаса, они болели именно за него.

Томас Марофилл слегка побледнел. Увидев Матиаса, дерущегося с их телохранителями, он наконец-то осознал, что только что участвовал в самой настоящей схватке — это ему, как кабинетному ученому, пусть и наблюдавшему поля сражения издали, было достаточно сложно принять. К чести его, он не потерял самообладания и теперь, что в некотором роде сложнее, чем в первые секунды битвы. Напротив, Томас попытался вновь обратиться к наследственной магии, каковая имелась в Варроне у всякого мало-мальски знатного рода. Однако ничего не вышло, ибо Марофиллы умели повелевать исключительно сапрофитами. Способность, бесспорно, чрезвычайно красивая и благотворная, но при всем том совершенно бесполезная в ситуации фактического отсутствия материала. А увы, ничего такого, что могли бы быстро превратить в пыль рассеянные в воздухе комнаты сапрофиты, при Матиасе не оказалось. Разве что одежда, но смысла раздевать нападающего Томас не увидел. Вот Рютгер на его месте мог бы соблазниться эстетической стороной проекта. Однако Рютгера здесь не было. Рютгер был…

Впрочем, прежде чем обратиться к текущему местопребыванию герцога Марофилла, нам следует соблюсти все канонические нормы и сказать, что бой протекал с переменным успехом, и неизвестно, чем он мог бы закончиться, если бы…

Если бы удивленный и раздосадованный, на пороге не возник Рютгер Марофилл собственной персоной. Сопровождали его рыцарь-маг Аристайл Подгарский, которого кокетливо поддерживала под руку его очаровательная невеста. Все трое пораженно замерли.

— Ах! — воскликнула леди Алиса, узрев целую толпу полуголых телохранителей (как вы помните, она неравнодушно относилась к мужской красоте, что отчасти объясняет ее помолвку с сэром Аристайлом). — Какая прелесть! То есть, я хотела сказать, какой стыд!

— О! — воскликнул Рютгер в тон леди Алисе. — Вон тот милый юноша в черном никак и есть наш несостоявшийся убийца?.. Что ж, не сумели отличиться в королевском дворце, покажем себя хоть тут.

Сэр Аристайл, сам обрадованный возможностью взять реванш, послушно выхватил из ножен заколдованный меч…

А вот тут, прежде чем обратиться к решающему поединку и завершить сие печальное повествование об игре человеческих страстей, полезно все же поведать о том, что случилось во дворце.

Глава 17. Одинокие души

Вернемся же к тому моменту, когда Рютгер Марофилл последовал за посланником, позвавшим его с кухни. Нахмудилос привел герцога в Секретную гостиную, чьи стены были обиты сатиновыми обоями с узорами из птиц и бабочек. Обои эти сами по себе представляли собой истинное произведение искусства, но ценность их меркла по сравнению с изящным шахматным столиком на гнутых ножках, выполненным из палисандра и редчайшего горного ореха; сам же столик мерк перед зелеными диванами и креслами рытого бархата, с инкрустированными самоцветами подлокотниками (перед теми, кто задумывал эту мебель, в большей степени стоял вопрос демонстрации великолепия, нежели удобства сидящих в них), а те меркли перед лепниной высокого потолка и изяществом письменных приборов на воздушного сложения письменном столе. Иными словами, на освещении здесь сэкономили.

Убранство гостиной было под стать ее важности: здесь решали обычно самые тайные и мрачные дела имперского королевства Гвинаны. Впрочем, назвали комнату Секретной изначально вовсе не из-за высоких государственных материй: здесь обитала и тихо скончалась на пятнадцатом году жизни любимая болонка императрицы Моники (муж и три любовника императрицы правили около ста лет назад). Собачонка прозывалась Секретом.

Сейчас за столом под занимавшим всю стену портрету болонки собрались несколько самых важных сановников королевства — Регент, военный министр, министр финансов и старший виночерпий — чтобы присутствовать при демонстрации, обещанной сэром Аристайлом Подгарским.

Рютгер появился последним; спутник его только бросил взгляд на блестящую компанию и тут же вышел, оттягивая пальцами тугой воротник модного в этом сезоне камзола и приговаривая: «Что-то шея чешется. Не к добру». Казнь через повешение издревле считалась в Гвинане одной из самых благородных, к ней без колебаний приговаривали даже представителей высшей аристократии — их, правда, вздергивали на шелковой веревке.

Рютгер остался в комнате с остальными столпами государственной власти, по-солдафонски молчаливым в их присутствии сэром Аристайлом и еще одним субъектом, который был столь незаметен, что, не будь внимание Рютгера столь тренированным, он ни за что бы не засек его в первые секунды.

На лицах всех присутствующих кроме Аристайла и того самого незаметного субъекта с появлением Рютгера отразилась такая гримаса, как будто с ними одновременно приключилась желудочная колика.

Рютгер, ничуть не стесняясь этим, одарил всех присутствующих лучезарной улыбкой.

— О, — воскликнул он, обращаясь к министру финансов, — очаровательная брошь! Правда, эта ваша лошадь в галопе больше напоминает брыкливого осленка, но… Все равно работа ювелира ошеломляет! Признайтесь, это не Бенвечелли делал?..

Министр финансов побледнел, затем резко покраснел, но ничего не сказал. Брошь в виде лошади была подарком его любовницы, которая в определенных кругах носила прозвище «Брыкливый осленок».

— Да, и вас, лорд Трункард, тоже очень приятно видеть! Ммм… — Рютгер прищурился с видом полнейшего удовольствия на лице. — Вот прямо как вижу вас, каждый раз вспоминаю чудесный облик нашей прекрасной Армонской провинции… ах, какой там океан! Безумно красивые места, безумно… Кажется, вы оттуда родом, не так ли?.. — Трункард вынужден был кивнуть, хотя в лице он изменился. Дело было не только в том, что Трункард действительно происходил из упомянутой провинции — это секретом не являлось — а еще и в том, что именно через принадлежащий Трункарду участок побережья два месяца назад был проложен контрабандный маршрут с Островов. — Ну что ж, — Рютгер грациозно опустился в одно из оббитых бархатом кресел, — вижу, вы все тут только и ждали, пока я осчастливлю вашу компанию миродержцев своим божественным присутствием. О, генерал Варкрафт, надеюсь, вы поправились?.. В вашем возрасте пренебрегать здоровьем совершенно излишне! — Варкрафт жеманно поморщился: проблемы со здоровьем включали в себя геморрой с простатитом. — Ну, в общем, вы дождались, господа. Теперь почему бы не посвятить меня в суть дела?

— Суть! — Регент скривился, как будто съел что-то кислое. — Суть, Марофилл, весьма проста: ваш любимец опять притащил в дом какую-то гадость. А нам теперь, подобно прозевавшим это лакеям, выметать последствия!

Рютгер заметил, что кулаки сэра Аристайла стиснулись: бедняга оставался нем и недвижим явно из последних сил.

— Ну, ну, — примирительно произнес Рютгер. — Зачем вы так хлестко, ваше превосходительство? Знаете же, что я никогда не мог противостоять вашему всесокрушающему юмору. Особенно, когда вы изволите сравнивать себя с лакеем, — он помедлил, но не настолько, чтобы Регент успел осознать сказанное. — А наш дражайший сэр Подгарский если в чем и виноват, то только в чрезмерной преданности делу.

— Вот именно — чрезмерной! — резко ответил Регент, сжимая и разжимая пальцы. — Вы только посмотрите, кого, — точнее, что, — он нам приволок. И преподнес это как панацею от всех бед, да еще и предложил допустить к Его Величеству!

Получив, наконец, высочайшее разрешение, Рютгер обратил взгляд на единственного не принадлежащего к самым родовитым семьям Гвинаны человека в комнате. Некоторое время он просто пристально рассматривал «приобретение» Аристайла, ибо зрелище, безусловно, того стоило.

Данное создание пришлось бы где-нибудь очень к месту под мостом через реку, причем в виде прибитого волнами к берегу трупа. В королевском дворце тоже нашлось бы немало помещений, вполне ему подходящих: возле колод для рубки дров, например, или в пыточных подвалах. Но Секретная гостиная явно в эту категорию не входила.

Существо, столь надежно приковавшее внимание Рютгера, не отличалось великанским сложением. На лилипута оно тоже не тянуло. Видимо, в компенсацию за столь непримечательный рост, волосы существа, косматые и лохматые, с запутавшимися там листиками и веточками, свисали до середины туловища. На эти впечатляющие космы была нахлобучена невероятно высокая шляпа с такими широкими полями, что они вполне послужили бы укрытием от дождя стайке детишек. Огромное количество заплат отнюдь не делало этот предмет гардероба более привлекательным, хотя, безусловно, много говорило о его нелегкой жизни. Видным же из-под него оставался только длинный, тощий и костлявый подбородок, неровно заросший щетиной. Почему создание предпочитало бриться, а не стричься, суждено было остаться в потемках истории.

Остальная одежда существа ничего примечательного из себя не представляла. Так, широченные шаровары, заправленные в заплатанные сапоги, да не менее широченная туника, похоже, сооруженная на скорую руку из холщового мешка. Одеяние это оставляло открытыми худые и мускулистые, загорелые до черноты руки. Рютгер мог бы даже назвать их привлекательными, если бы они не находились в столь ужасающей диспропорции с телом, свисая гораздо ниже, чем положено порядочным рукам. Да и вся фигура в целом была сутула, нескладна, и странным образом перекошена.

— Что это? — спросил Рютгер, закончив изучение.

— Это — мыслечтец-вещник, — произнес сэр Аристайл, и в голосе его слышались не столько гордость за находку, сколько оправдания. — Он читает мысли вещей.

— Откуда ты его откопал? — спросил Рютгер.

— Сегодня — из ямы на заднем дворе, куда дровосеки ветки сбрасывают. А вообще мы его в лесу поймали, когда партикуляристов высматривали. Он сам-то, правда, явно не из них.

На секунду Рютгер замер, пытаясь переварить полученную информацию. Потом спросил тоном, который всем окружающим показался искренне равнодушным и беззаботным.

— Ах да, этот твой последний рейд по зачистке Одиноких Деревьев… Как он?.. Нет, не надо подробностей, достаточно, если ты просто скажешь мне, сколько деревьев вы обнаружили.

— Одно, сэр, — ответил Аристайл с несколько виноватой интонацией. — Но зато оно было занято, и занято давно. Старый маг, много силы накопил. Я так думаю, вблизи Варроны мы деревьев больше и не найдем. Занятых — уж точно.

Рютгер на короткое мгновение прикрыл глаза, а потом очень дружелюбно произнес:

— О, отрадно слышать, дорогой Аристайл. Ты проявляешь похвальный профессионализм. Но ты всерьез уверен, что вот это вот приведенное тобой сегодня существо способно облегчить нам ношу беспокойства из-за этих досадных происшествий?..

— Вот! — Регент презрительно хмыкнул. — Даже Марофилл в кои то веки понимает всю абсурдность ситуации. Похвально, Рютгер, вы делаете успехи.

— Куда мне тягаться с вами, ваше превосходительство! — нежно улыбнулся Рютгер, послав Регенту призывный взгляд. — Ваша способность видеть ситуацию во всей полноте всегда меня восхищала!

Регент сжал челюсти и замолчал: бороться с этой рютгеровской тактикой он никак не мог, ибо тон герцога был не только томен, но и почтителен. Вместе с тем все это кокетство Человеку Без Имени было как нож острый.

— Ну, так что же ты скажешь, доблестный рыцарь? — спросил Рютгер, обращаясь к своему помощнику.

— Испытайте его, ваша светлость, что я еще могу сказать! — громыхнул сэр Аристайл.

— Что ж, нахожу это справедливым. Иногда жемчужины мудрости спрятаны в самой неприглядной оболочке, подобно мякоти кокосового ореха… Ну, я уверен, что вы, с вашей мудростью, ваше превосходительство, вполне это понимаете, — мягко сказал Рютгер. — Почему бы нам и в самом деле не дать этому бедняге шанс?

Регенту пришлось проглотить этот намек на его собственную неприглядную внешность (а был он не то чтобы уродлив, однако годы отнюдь не украсили этого почтенного государственного мужа, если не считать украшениями прихотливую вязь морщин и сияющую лысину).

— Как вы считаете, господа? — кисло спросил он министров.

Министры, вспомнив, что они тут не только для мебели, дружно закивали головами, заранее выражая согласие с любыми словами регента. Только министр финансов, который, бывало, имел собственное мнение, заметил сухо:

— Что до меня, то я считаю, что этот наглый молодой человек заслуживает хорошего шанса опозориться, — подразумевал он Аристайла, разумеется, ибо Рютгер был ненамного его моложе, однако смотрел при этом на герцога Марофилла. Всем присутствующим стало совершенно ясно, что если вдруг сэр Аристайл действительно опозорится, то это, безусловно, будет означать определенный ущерб и для Рютгера тоже.

Регент растянул губы и чуть опустил один кончик рта, приподняв другой — причудливая гримаса, которая в его исполнении выглядела ужасающе, но два года назад специальным указом была приравнена к улыбке — и произнес:

— Я всегда ценил ваше мнение, барон Онегельд. В конце концов, должен же я прислушиваться к своим министрам хотя бы время от времени! Быть посему. И что, какое испытание вы предлагаете?

— Да, действительно, сэр Аристайл, — доброжелательно произнес Рютгер. — Какое?

Для тех читателей, кто, возможно, подумал, что Рютгеру нравилось проверять подчиненных, ставя их в сложные ситуации, или что он очень верил в способности сэра Аристайла, могу сказать: на самом деле герцог Марофилл слегка растерялся. Посему ему было очень интересно, как будут развиваться события.

— Ну… это… — сэр Аристайл привычно потянулся, чтобы почесать рукой в затылке, но спохватился и спрятал руки за спину. — Надо у него самого спросить! — нашелся он. И тут же повелительно обратился к своей находке:

— Ну-ка, Динге, ты помнишь, что я тебе говорил? Ты должен найти убийц короля! Приступай же!

Динге поднял голову и посмотрел на Аристайла ничего не выражающим взглядом стеклянных глаз. После чего срыгнул.

По комнате пронесся возмущенный вздох, военный министр закатил напудренные по последней моде глаза и поднес к носу красный шелковый платочек, помеченный чьими-то инициалами, главный виночерпий подозрительно принюхался. Рютгер доброжелательно произнес:

— Что ж, отрадно видеть, что вы его накормили. Но оно нам вообще что-нибудь скажет?

— Так это ж, ваша светлость… — произнес Аристайл, от растерянности утрачивая свою собранность. — Люди, которые с вещами разговаривают, обычно это… ненормальные, как бы.

— Все ясно, — хмуро произнес Регент. — Подгарский, немедленно избавьтесь от этого…

— Погодите-погодите, — улыбнулся Рютгер. — Господа, мне только что пришло в голову: ведь собаки тоже не говорят, но это не мешает им отменно охранять и с успехом находить хозяину дичь. Отчего бы нам не проводить пса… то есть это создание на место, откуда оно может, так сказать, взять след? Поговорить с вещами, которые могли видеть убийцу…

— Какой, спрашивается, от этого толк, если он не доложит об этом нам? — недовольно скривился Регент. — Или даже не поймет, чего мы от него хотим!

— Осмелюсь заметить, ваше превосходительство, он все понимает, — заступничество Рютгера вернуло Аристайлу уверенность в себе. — И даже иногда может что-то сказать. Просто не любит.

— Ага… — неожиданно произнесло существо в шляпе и кивнуло.

— Ну вот видите! — Рютгер довольно улыбнулся. — Похоже, все-таки, испытание состоится.

— В таком случае, немедленно в королевские покои! — с нажимом произнес Регент, поднимаясь из кресла, в котором сидел во время разговора. Кресло было привнесено в гостиную уже после начала его правления и — отнюдь не случайно — весьма напоминало трон. — Покончим поскорее с этим фарсом.

— В королевские покои? — спросил шепотом Подгарский, когда все присутствовавшие, поднявшись с кресел (за исключением самого рыцаря, что так все время и простоял, ноги на ширине плеч), потянулись к выходу из комнаты. Рютгер и Аристайл оказались самыми последними, Аристайл подталкивал в спину существо, которое шло, хоть и не сопротивляясь, но без особого энтузиазма.

— Ну да, — произнес Рютгер мечтательно. — Не находите ли, дорогой Аристайл, что это очень романтично звучит?

Аристайл ничего романтичного ни в самом словосочетании, ни в ситуации в целом не находил, что было ясно написано на его лице, однако промолчал: перечить старшим по званию не входило в его правила, а Рютгер, хоть и лицо гражданское, был его сеньором и прямым начальником.

В королевских покоях Его Величество как раз изволили заниматься грамматикой и чистописанием, так что вторжение Регентов и министров, в иное время не обошедшееся бы без недовольных мин и упреков, было встречено максимально благосклонно. Учитель немедленно был отпущен, а сам Его Величество начал делать активные предположения о направлении поиска.

— Начните с моего стола! — воскликнул мальчик первым делом, когда выяснилось, что партия будет допрашивать мебель. — У него все время такое выражение лица, как будто он знает что-то нехорошее, да из вредности мне не говорит!

— Ваше Величество, у столов нет лиц, — кисло проговорил Регент. Его собственное лицо стало вдвойне неприятным в виду короля: Регент как будто спрашивал сам себя, почему, во имя всех ступеней Нижнего Мира, он до сих пор не убил мальчишку?..

Король-император Антуан посмотрел на Регента с тем самым выражением лица, которое частенько появляется у детей, когда они обнаруживают очередную взрослую глупость, особенно если это хорошо знакомый и надоевший взрослый.

— Тогда начните с моей спальни, — сказал он. — У моей кровати лицо точно есть! Оно там даже нарисовано.

— Это оберег, лицо Бога Сна, Ваше Величество. Неужели вас не успели этому обучить?.. Мне следует велеть провести тщательную ревизию вашего педагогического состава.

С этими словами Регент отвернулся от своего государя и повелительно указал на камин:

— Ну, Подгарский, заставьте же вашего подопечного поговорить с этой вот штуковиной!

Аристайл обернулся было к выходцу из леса, однако тот уже, видимо, по собственному почину, исследовал письменный стол. Выражалось это в том, что создание, держа руки за спиной, несколько раз обошло вокруг сей монументальной мебели, очень низко наклоняясь, чуть ли не принюхиваясь. Его Величество Антуан изволили следовать за ним по пятам. При этом мальчик все время приседал и выворачивал голову, стараясь заглянуть телепату в лицо.

Наконец телепат замер и какое-то время стоял, будто прислушиваясь. Потом, тряхнув лохмами, разомкнул губы и произнес тихим невыразительным голосом:

— Этот стол желает хозяину смерти.

Слова его вызвали в комнате приступ тишины. Не то чтобы до этого все оживленно разговаривали, но теперь молчание стало особенно молчаливым и изумленным.

— Почему? — спросил Рютгер доброжелательно. — Это так интересно!

— На него проливали чернила, — сказал телепат. — Они жгутся. Это больно. И вот он, — телепат непочтительно показал пальцем на короля, — все время пинает его ногой. И царапает перочинным ножом. А еще все, кто им пользуется, когда никто не видит, ковыряют в носу, а потом вытирают руки о его крышку. Ему это не нравится. Еще он раньше стоял у окна и все время смотрел на реку, а теперь его передвинули в угол. Ему это тоже не нравится.

— Да как он смеет! — этот возглас вырвался из самых глубин души вернейшего сэра Аристайла. — За такие пустяки желать смерти Его Величеству!

— Не кипятись, сэр Аристайл. Полагаю, для неодушевленного предмета это достаточно серьезные причины, — этих слов Рютгера хватило, чтобы заставить рыцаря сдержать свой праведный гнев. — Кроме того, мебели совершенно нет дела до человеческих титулов. Они в эти игры не играют.

— Видел ли этот стол убийцу? — спросил Регент. — Может ли он нам сказать, кто он?

— Он не скажет, — произнес телепат через какое-то время. — Он рад, что кто-то пытался выполнить его желание.

Регент хмыкнул, и, если бы кто решился на такое кощунственное предположение, можно было бы сказать, что хмыканье его было понимающим.

— Что насчет этого глобуса? — Рютгер указал рукой на глобус на шкафу.

Аристайл, случившийся стоять как раз около шкафа, протянул руку и снял упомянутое учебное пособие. Глобус сей был настоящим предметом искусства: разрисовывали его лучшие художники и картографы, горы были показаны рельефом, а подставка украшена изящными фигурами муз Географии и Астрономии. Правда, создатели глобуса несколько погрешили против истины, сделав Гвинану чуть заметнее, чем империя была в действительности, но все это входило в русло должного воспитания молодого короля: авось, не будет возражать против одной-двух завоевательных войн, когда подрастет, раз уж привык видеть эти земли в своих границах.

— Ну? — спросил Регент, когда телепат некоторое время повертел вещь в руках. — Что он говорит?

— Он желает хозяину смерти.

Старший виночерпий не успел подавить смешок, военный министр закатил глаза, министр финансов возмущенно вздохнул, а Регент… регент неожиданно довольно улыбнулся. Этого одного хватило, чтобы Рютгер и сэр Аристайл почувствовали себя не в своей тарелке.

— Да? — спросил он вдруг тоном крайнего расположения. — И почему же?

— Музам не нравится, что их все время лапают, — пояснения телепата были лаконичны.

— Та-ак, — Регент потер ладони. — Это становится интересным. Ну-ка, ну-ка…

По его настоянию были последовательно опрошены: чернильница (отказалась от сотрудничества, потому что ей надоело, что внутрь нее тыкают перья), гобелен на стене (этот вообще не стал разговаривать, потому что все еще не оправился от болевого шока, который ему причинили вышивальщицы сто лет назад), кресло (проигнорировало вопросы, заявив, что знает людей не с самой лучшей стороны) и дверная ручка (эта и вовсе, по словам телепата, начала немедленно орать: «Себя за волосы пусть подергает!» — ей, конечно, доставалось чаще всего, поэтому бедняжка пребывала в состоянии перманентной истерики).

Потом, по настоянию Регента, партия отправилась в королевскую спальню, хотя Рютгер и заметил, что если бы убийца добрался туда, Антуан не вертелся бы сейчас вокруг телепата, порываясь подергать его за волосы.

В спальне больше всех жаловалась одна из подушек: ее, оказывается, все время мяли, били каждый вечер (а то и два-три раза в день, в зависимости от усердия горничных!), поливали слюнями и часто — слезами. От всего этого она устала и обреченно призналась, что давно уже пытается повредить королю, разводя внутри себя всяческую живность и скапливая пыль.

После чего были допрошены некоторые предметы в коридоре — на этом настоял Рютгер, заметив, что, быть может, убийца до королевских покоев даже и не добрался. Увы, и эти славные представители обычно безмолвного братства, вдруг получив право слова, не замедлили высказать свое нелицеприятное мнение о человечестве. Охотно согласилась сотрудничать только ковровая дорожка, которая оказалась мазохисткой — однако она не могла описать ничего, кроме подошв.

Во время этой экскурсии Регент все веселел и веселел, юный король грустнел все сильнее и сильнее, Аристайл сохранял постную мину, а Рютгер изо всех сил старался не дать волю своему чувству иронии и не рассмеяться сардонически. Годы придворной закалки брали свое: у него получалось.

Наконец, Регент признал, что, пожалуй, они узнали уже достаточно и дальнейший допрос представляется бессмысленным.

— Прошу простить меня, — мрачным тоном готовности ко всему произнес Аристайл. — Готов принять любое наказание.

— В другое время, — хмыкнул Регент, — я бы охотно наложил на вас и на вашего патрона это самое «любое наказание», но приходится признать, что сегодня вы неожиданно оказались полезны! Я провел на редкость приятное утро! — и Регент снова довольно потер ладони. — Этого, — он ткнул пальцем в телепата, — переодеть и поселить в какой-нибудь чулан. Будет моим личным шутом. Вы все свободны. Нет, Онегельд, останьтесь — вы забыли насчет проекта налога на осквернение воздуха в общественных местах?..

Король-император смотрел на взрослых расстроенными глазами: ему было грустно осознавать, что его вещи питают к нему такую ненависть. Рютгер, поикдая покои, на секунду подошел к королю и заметил успокаивающим тоном:

— Не расстраивайтесь, ваше величество. Таково свойство природы: никто не любит, когда его используют. Даже неодушевленные предметы.

— Так, герцог, — сказал Антуан, вдруг посмотрев не Марофилла с недетской проницательностью. — Выходит, и мне надо бы так же ненавидеть Регента?

Сердце Рютгера подпрыгнуло: неужели утренний инцидент все-таки завершится чем-то хорошим, и ему получится найти во дворце союзника?.. Ведь его величество может оказаться прекрасным помощником, несмотря на его молодость.

— Ваше Величество вольны испытывать любые чувства, какие пожелают, — заметил Рютгер, — но людям, в отличие от предметов, приходится прилагать определенные усилия, чтобы скрывать свои чувства.

— Герцог, — сказал Антуан, — вы очень интересно объясняете. Куда интереснее моего учителя. Приходите еще как-нибудь.

— Непременно, Ваше Величество, — Рютгер поклонился и ушел. Настроение его нельзя было назвать безоблачным, но оно, определенно, улучшилось после этого обмена репликами.

Аристайл зато был мрачнее тучи: осознание мебельных чувств было ему так же горько, как и королю, но, в отличие от мальчика, он не обладал достаточной восприимчивостью, чтобы понять утешения Рютгера. Даже общество леди Алисы, которая покончила со своим сегодняшним дежурством в покоях принцессы и присоединилась к жениху и герцогу, не смогло развеять печаль храброго, но немного простодушного рыцаря.

Именно поэтому Рютгер пригласил их на День Рождение своей кузины: не столько, чтобы утешить, сколько чтобы отвлечь. Он и не предполагал, что отвлекающий маневр окажется столь успешным.

Глава 18. Решающая схватка

Итак, сэр Аристайл достал свой заколдованный меч и, взяв его наперевес, угрожающе направился к Матиасу Бартоку. Матиас, не теряя присутствия духа, для начала испробовал на новом противнике свой магический арсенал, однако ему не потребовалось много времени, чтобы выяснить: сэр Аристайл был весьма опытным борцом с партикуляристами, следовательно, на нем не оказалось ни единой вещи из растительных волокон — рыцарь-маг одевался исключительно в шерсть и шелка.

Матиас отнюдь не считал наилучшей тактикой встречать длинный меч двумя кинжалами, пусть и довольно длинными, однако путь к отступлению надежно перекрывали немедленно рассредоточившиеся и сориентировавшиеся на новую тактику боя телохранители. Все же древесный маг парировал несколько ударов, и даже довольно удачно парировал, торопливо размышляя, что ему делать дальше…

И тут внезапно леди Лаура Марофилл решила, что пришла ее пора напомнить о своем присутствии в сюжете.

С мелодраматичным вскриком, намекавшим на долгие годы ежедневных тайных тренировок, она кинулась к Матиасу, норовя крепко его обнять.

— О, мой единственный! — голосила она. — Ты наконец-то явился ко мне! Неузнанный, ты преодолел все препоны! Я не позволю такому пустяку, как семейная вражда, разлучить нас!

Предыдущие атаки Матиаса Бартока никак не подействовали на романтично настроенную даму, ибо она не признавала никакой одежды, кроме шелковой — возможно, всего лишь потому, что никто не потрудился объяснить ей, что материал этот изготовляется насекомыми.

Атака леди Лауры Вдохновенной — таков был ее официальный титул как благородной леди — несколько пошатнула как моральное, так и фактическое равновесие Матиаса, но на ногах он устоял. Более важным в контексте битвы оказалось то, что неожиданное вмешательство дамы заставило Аристайла прервать удар, который он готовился нанести, и даже отступить на полшага. О нет, уже через секунду Аристайл опомнился и готов был действовать согласно изменившейся обстановке, да только Матиас Барток не дал ему этой секунды.

Будучи фаталистом, Матиас приобрел хороший навык готовности к неожиданным поворотам судьбы и авторского произвола. Поэтому он схватил пытающуюся его облобызать леди Лауру за кружевной ворот платья, развернул и притянул к себе, сноровисто приставив к морщинистой шее пожилой дамы нож.

— Пропустите меня к выходу! — звучно крикнул он на весь зал. — Или ей не жить!

Матиас полагал бегство трусостью, а своевременное отступление — разумным тактическим ходом.

— Да-да! — воскликнула леди Лаура. — Пропустите его, и он умчит меня в закат!

Томас Марофилл заметно побледнел. Рютгер страдальчески закатил глаза к небу и поморщился, как будто съел что-то кислое. Аристайл опустил руки и скосил глаза на своего начальника, совершенно не зная, что делать.

Положение, на удивление всем, спасла леди Алиса.

Надув губки и взмахнув нежно-розовым веером, который держала в руках (сегодня наряд леди Алисы был выдержан в традиционных тонах Дня Златовласой Девы, который праздновали при дворе), она произнесла:

— Ах, как здесь невыносимо скучно! Ваше сиятельство, когда вы приглашали нас к себе, неужели вы не знали, до чего ваша кузина не умеет организовывать празднества?..

Сказав это, леди Алиса щелкнула пальцами и изрекла совершенно с другой, окрашенной родовой магией интонацией:

— Танцуют все!

По щелчку несколько утративший чувство реальности оркестр взмахнул смычками, сидящий за клавесином тапер ударил по клавишам, трубачи дунули со всей мочи. Гости, подобрав подолы юбок, полы камзолов или же не обращая внимания на то, что они остались в чем мать родила, включились в немедленно вспыхнувшее в зале зажигательное веселье. Они начали танец. О, как они танцевали! Леди Лаура, к полному своему восторгу, изящно изгибалась в объятиях ничего не понимающего Матиаса, кузина Летиция отплясывала, схватив за руки сразу двух наиболее пригожих телохранителей, сэр Аристайл кружил пожилого мизантропа, купца первой гильдии, официального любовника кузины Убитьсямне, и оба они не знали, как друг от друга отделаться. Большая же часть гостей, слипнувшись наподобие паровозика, экспериментальная модель которого уже бегала между Варроной и крупнейшим угледобывающим центром Шварцбергом, слаженно отбрасывали ноги в лихой ламбаде. Ведущим у паровозика оказался Рютгер, от души наслаждавшийся ситуацией, а замыкал его Томас, на лице которого было написано мрачное смирение с происходящим.

Леди Алиса, единственная, не затронутая неведомым безумием, радостно хохотала, все так же стоя в дверях, и прикрывала лицо веером.

Семья прекрасной помощницы Рютгера издавна повелевала ритмами румбы.

Наконец, устав смеяться, она достала из ридикюля наручники, подошла к Матиасу и, улучив момент, ловко сковала его руки. А потом, взяв партикуляриста, ноги которого все так же продолжали выбивать замысловатую чечетку, под локоток, она повела его в темницы под особняком Марофиллов, благо, их расположение было прекрасно известно благородной даме.

Глава 19. Давний заказ

Всякий уважающий себя автор практически обязан закончить изобилующее действием произведение решающей схваткой. Ни в коей мере не пренебрегая традициями наших славных предшественников, мы возьмем на себя смелость слегка отступить от этого обыкновения — хотя бы потому, что рассказать надо еще много. Да и пленение Марофиллами в качестве заключительного аккорда для Матиаса смотрелось бы совсем безрадостно и безнадежно. А нам очень жалко нашего главного героя — кто, кроме нас, его пожалеет? Разве что наставник — ныне мертвый, да невеста — ныне неизвестно где…

Так вот, теперь, прежде чем описать дальнейшую судьбу Матиаса, нам придется обратиться к событиям того же дня, имевшим место несколько ранее и в совершенно ином месте, удаленном от особняка Марофиллов и королевского дворца как пространственно, так и по своей сути. А именно, в особняк Гопкинсов.

В особняке Гопкинсов в тот утренний час было тихо и мирно. Солнце, пробиваясь сквозь заколоченные ставни, нежно ласкало уже успевший несколько облагородиться — стараниями Юлия — интерьер особняка.

— Йо-хо, мы идем на службу к принцессе! — напевала Сью, радостно скалясь перед перед зеркалом и нанося на лицо боевую раскраску. Раскраска состояла из двух зеленых полос на одной щеке, двух коричневых — на другой, и беспорядочных желтых пятен по лбу и шее. В сочетании с пресловутыми жемчужными зубками, которые бесстрашная глава Лиги Ехидных Героев как раз инспектировала в зеркале, смотрелось это достаточно чужеродно.

— Ах, задание во дворце! — проговорила Мэри, пренебрежительно-брезгливым тоном, сбрасывая с изящного плечика золотистый локон. — Какая пошлость и низость! Эти пустоголовые придворные не понимают ничего в величии человеческой души! Какой позор, что мы и сами относимся к столичной аристократии!

— Ой, не говори, сестрица! — Сью, высунув от усердия язык, нанесла на лицо некоторое количество грязно-землистой пудры из инкрустированной «кошачьим глазом» шкатулочки. — Я бы предпочла родиться в хижине крестьянина! Сколько дурацких, бессмысленных обязанностей и ограничений накладывает на нас наше происхождение!

Юлий подумал, что не особенно замечал за сестричками порывы выполнять какие-то обязанности или, боги упасите, как-то себя ограничивать. Однако, по своему обыкновению, озвучивать эти мысли он не стал, а всего лишь спросил о том, что его занимало:

— Ммм… Да, безусловно, придворные обязанности должны выматывать… Сью, а почему ты так странно… ну, красишься?.. Мы ведь во дворец идем, правда?.. Или вы должны сопровождать принцессу на прогулке в парке? Потому что если нет, то не кажется ли тебе, что ты будешь несколько выделяться?..

— Кажется, — рассеянно заметила Сью, добавляя на лоб еще пару желтых пятен. — Но что делать?

— Действительно, — заметила Мэри, в чьем макияже, уже законченном, преобладали темно-зеленые тона. — Всем дамам при принцессе положено быть накрашенными. Но Устав Лиги Ехидных Героев гласит, что нам нельзя пользоваться ничем, кроме губной помады. Ну вот и приходится выкручиваться.

— Ты забыла упомянуть, сестрица, — заметила Мэри, задумчиво дуя на ногти (некоторое время назад она покрасила их лаком цвета хаки), — что мы, вообще-то, не обычные фрейлины. Мы же будем охранниками принцессы. Следовательно, мы должны отличаться ото всех.

— Разве охранник не должен быть незаметным? — осторожно спросил Юлий.

Сестры проигнорировали его слова, как и всегда, когда высказанная Юлием концепция была слишком сложна для них.

Некоторое время в комнате царило молчание, только слышалось из угла мурлыканье Странного Кота: Юлий соорудил ему в углу холла ложе из мелких монеток, и Кот иногда ночевал здесь. Мальчик устроил это с намерением хотя бы время от времени иметь собеседника; у Кота мотив культурного общения тоже присутствовал, но гораздо большее значение имел для него запах денег. Вот и сейчас животное буквально постанывало от удовольствия, разминая когтями кучку меди и мелкого серебра.

— А скажите, вы часто дежурите во дворце? — спросил Юлий, просто чтобы чем-то себя занять.

— Да в общем… — рассеянно произнесла Сью, старательно пытающаяся выдавить внезапно обнаруженный под слоем краски прыщик. — Вообще-то, обычно мы никогда не появляемся во дворце.

— Ага, — кивнула Мэри. — Собственно, мы же не настолько знатные аристократки, чтобы постоянно иметь доступ к королевской семье. Кроме того, мы еще и запятнали себя этим… аморальным поведением и все такое. Просто в этот раз нас наняли.

— Что?! — неприятно пораженный, Юлий вскочил со стула. — Ребята, я же ваш менеджер! Мы же договорились, что все заказы идут через меня!

Сью оторвалась от зеркала, и сестры переглянулись.

— Извини… — нерешительно произнесла Мэри. И равнодушно махнула рукой. — А, да ладно, это ж было-то когда?.. Тебя еще с нами не было! Нам сказали, что будет покушение на короля, и что мы должны защитить принцессу. Чтобы ей тоже не досталось.

Юлий замер и даже затаил дыхание. Странный Кот, почуяв неладное, прекратил бурчать тоже.

— Я с вами уже больше месяца… — зловещим тоном произнес мальчик. — Почти два. Вы уже два месяца, стало быть, знаете, что готовится покушение на короля — и молчите?!

— Да расслабься ты, — посоветовала Сью, складывая неприглядного вида косметику обратно в свою сумочку. — Эти покушения постоянно случаются. Я уж молчу о пророчествах. Сколько их там, что Его Величество до Осеннего Равноденствия не доживет?..

— Больше трехсот, я бы сказала, — Мэри зевнула. — А на днях Оракул Западной Гавани еще десяток прибавил. У нас в прокуратуре сплетничали.

Юлий схватился за голову и тихонько застонал. После знакомства с сестричками ему приходилось проделывать этот жест очень уж часто. В данный момент голова у него болела, в основном, от того, что он понятия не имел, как же теперь распорядиться такой информацией. Она была не просто горячей — она была буквально воспламеняющей. Юноша совершенно не сомневался, что сестер Гопкинсов просто-напросто подставили — точнее, собирались подставить. Что за абсурд — сообщать о покушении на короля открытым текстом?!

Или они здесь, в Варроне, действительно к такому привыкли?!

— А когда должно совершиться покушение, вам не говорили? — спросил Юлий.

Про себя он решил, что, наверное, у них осталось часа два — не больше.

— О, полагаю, оно состоится часов в двенадцать ночи, — легкомысленно передернула плечиками Сью. — По крайней мере, я так запомнила, сестрица. А ты как считаешь?

— Да, где-то около того, — глубокомысленно кивнула Мэри. — Если моя отлично тренированная память не подводит меня.

Юлий машинально кинул взгляд на часы с ходиками у стены и убедился, что его собственная кратковременная память его не подводила — еще не было и девяти часов утра.

— Так, — сказал он устало. — А почему вы, девочки, собираетесь уже сейчас?

— Ну мы же настоящие женщины! — воскликнула Сью почти обиженно.

Юлий скрежетнул зубами и решительно поднялся с кресла.

— Ну вот что, настоящие женщины, — сказал он твердо. — У нас еще есть время. Пойдемте.

— Куда?! — переглянулись сестры.

— Куда! — воскликнул Юлий негодующе. — К ближайшему колодцу!

— Топиться? — испуганно спросила Мэри. — Юлий, это из-за нас?! Мы исправимся, честное слово! Не переживай так, мы тебя очень любим!

— Ты нам нужен! — взвыла Сью.

— Узнавать городские сплетни, во имя божественной отрыжки! — прорычал Юлий, и впервые в жизни рев у него получился достаточно убедительно. — Мне нужно знать, кто в этом городе поддерживает партию Короля! А кто, ехидные кони их возьми, партию карди… тьфу, Регента! И шансы, шансы, дамы! Если, конечно, это мудреное слово вам о чем-то говорит!

— Шансы? — спросила Сью.

— Ты будешь совершать подвиги? — спросила Мэри. — Шансы обычно бывают на подвиг.

— Нет, — Юлий уже вернул себе самообладание и мрачно хмыкнул. — Я буду делать ставки.

Увы, у колодца он получил сведения гораздо более интересные и ошеломляющие, чем даже покушение на короля-императора (кто их не видел, этих цареубийств!). Особенно, когда к нему прилетел почтовый голубь от пансиона: голубь слегка опоздал, ибо отвлекся на сугубо свои голубиные дела.

Глава 20. Идеальный телохранитель

После неудачного банкета кузины Летиции у всех участников очень болели головы, у многих — ноги и чувства собственного достоинства. Братья Марофиллы в последиюю категорию не попадали, однако они тоже чувствовали себя неуютно, когда обсуждали сложившееся положение дел. Избран был на сей раз кабинет старшего брата, гораздо реже посещаемый, потому что за одной из панелей начинался потайной ход, ведущий прямо в темницы (в темницах начинался другой потайной ход, по которому герцоги в иные времена уходили в ночь, спеша воспользоваться не столько давно уже выкупаемым правом первой ночи, сколько своей традиционной популярностью среди окрестных крестьянок). Сейчас потайной ход двум ныне здравствующим Марофиллам был без надобности, а вот темницы в кои то веки использовались по прямому назначению.

— Ну и что мы будем с ним делать, Рютгер? — спросил Томас Марофилл. На сей раз он сидел на месте для посетителей, тогда как его старший брат, не обеспокоившись занять изящное кресло за рабочим столом, как обычно расхаживал по кабинету. Тонкие пальцы его по обыкновению вертели цветок мака, на губах играла улыбка.

Томас Марофилл чувствовал себя неуютно на положении гостя. Кроме того, уюту ему не прибавляла мысль, что только что убийца умудрился проникнуть в особняк Марофиллов, и даже дух-хранитель рода, сам прославленный и наиопытнейший Рояль-в-Кустах, не смог ничего ему противопоставить! Более того, этот убийца почти преуспел в своем черном деле. Если бы не случайность, приведшая на поле битвы Рютгера, сэра Аристайла и его невесту с ее нестандартным чувством юмора, все могло бы закончиться более чем плачевно.

В общем, нетрудно догадаться, что Томас, вопреки очевидному, винил себя за неспособность обеспечить адекватную защиту особняку и его обитателям — как бы мало не заботился он о тех же восьми кузинах и их потомстве, например. Внешне это выражалось в повышенной раздражительности и холодности.

Ах да, и еще: несмотря на тщательно создаваемый в глазах окружающих образ, Томас был человеком мягкосердечным, посему ему крайне не нравилась мысль, что придется кого-то казнить. А казнить, конечно, придется.

— Что же нам с ним делать? — Рютгер вздохнул. — Та-ак… Матиас Барток, член Лиги Неубийц вот уже почти два месяца, предположительно двадцати лет от роду или моложе, предположительно холост, предположительно сирота, в богов, предположительно, верит… предположительно — Древесный Маг.

— Не то слово! — раздраженно отозвался Томас. — Какое там «предположительно»! Совершенно по-настоящему древесный маг. До сих пор после него деревья городского парка успокоиться не могут, бродят по кругу, как арестанты. И кстати, откуда это «предположительно двадцать или меньше»?.. Разве гильдии не ведут записи?

— Ах, мой любимый Томас, — с мягким упреком проговорил Рютгер, — отвечая на ваш второй вопрос: я еще не видел молодого провинциала, перебравшегося в столицу, который не врал бы о своем возрасте! На первый вопрос отвечу предположением: вам, вероятно, не терпится присутствовать при казни в нашем саду! Между тем, это так… неэстетично!

Право устраивать публичные казни в своей резиденции Марофиллам даровал еще дед нынешнего императора… то есть, его Регент, конечно, но император не возражал.

Томас посмотрел на брата с легким удивлением.

— Вы полагаете, что казни еще удастся избежать? — спросил он. — При данных обстоятельствах?

— Именно что при данных обстоятельствах! — воскликнул Рютгер. — Вы заметили, какие великолепные данные у этого юноши! Как он замечательно обошел все наши ловушки, проник в особняк, обманул уважаемый Рояль и даже почти победил наших опытнейших и отборнейших телохранителей! Не говоря уже о вас, мой возлюбленный брат.

— Этого трудно было не заметить, — сухо произнес Томас. Он постепенно входил в прежнюю колею: вдохновленная болтовня Рютгера всегда являлась лучшим успокоительным средством.

— Таким образом, мы видим, что юноше не хватает только выдержки и некоторой тренировки. Что легко достижимо не в такие уж длительные сроки. Особенно, если установить некие ориентиры для его блуждающего разума… ну вы, как писатель, лучше знаете, как это делается.

Томас покраснел — он краснел всякий раз, когда упоминали его творческую работу. Предательская реакция отчетливо противоречила его внешности и званию, но ничего поделать с ней Томас не мог.

— В общем, — жизнерадостно закончил Рютгер, — из юноши мог бы получиться отличный телохранитель для Его Королевского Величества.

Некоторое время Томас молчал, отстукивал пальцами по подлокотнику кресла и переваривал в голове варианты. Наконец заговорил, медленно и веско:

— У вашего плана есть некоторые очевидные изъяны. Во-первых, некоторое время на обучение и, так сказать, перевоспитание нашего… приобретения затратить все-таки придется. Во-вторых, совершенно не очевидно, что у вас вообще это получится. В-третьих, одного телохранителя, как бы хорош он ни был, совершенно недостаточно, и вы это отлично понимаете, просто не хотите становиться причиной смерти юноши, который вызывает у вас определенные эмоции. Милосердие, с вашей стороны, по меньшей мере, неразумное — подозреваю, что он не просто хотел убить нас всех, но и хотел убить неким мучительным способом. У них там, в колониях, нравы достаточно дикие.

— Древесные маги, бежавшие в Эскайпею от императорских преследований, принадлежали к самым разным родам Гвинаны, подчас и благородным, — мягко напомнил брату Рютгер. — Собственно говоря, благородство некоторых из них и послужило основной причиной к преследованию.

— Да, — после некоторой паузы Томас внимательно посмотрел на брата. — Юноша — Древесный Маг из Эскайпеи, точащий зуб на наше семейство. Вероятнее всего, с целью мести. Не боли у меня так голова, я догадался бы раньше.

Рютгер склонил голову, и в глазах его при желании можно было прочитать всю мировую скорбь. Такого желания у Томаса не имелось, однако сопереживание брату волей-неволей было развито у младшего Марофилла превосходно, поэтому избежать сего прискорбного опыта ему не удалось.

— Постойте… может быть, есть какой-то способ его оправдать? — без особенной надежды спросил граф Марофилл. — Я попросил послать за его вещами… как я понял, они в каком-то пансионе.

— Вы полагаете, в грязном белье древесного мага можно найти оправдывающие его свидетельства? — Рютгер грустно улыбнулся. — Обычно его ерошат с противоположными целями.

— Там довольно мало личных вещей, как я понял. Зато есть кожаные тетради.

— Тетради? — герцог Марофилл чуть оживился. — А это может быть…

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Рютгер, тем самым негромким и дружелюбным тоном, который почему-то наводил ужас даже на старших дворецких. Томас всегда удивлялся производимому эффекту, ибо не знал, что дворецкие давно уже выучили, что такой тон появляется у герцога только если тот впадает в лирическое настроение. В лирическом настроении Рютгер не только фонтанировал пафосными монологами и стихами, но и мог представлять нешуточную опасность для окружающих.

Итак, очередной напуганный дворецкий возник на пороге и, сглотнув комок в горле, произнес профессиональным тоном:

— Ваше высочество, ваша светлость, у вас посетитель.

— Да? — произнес Рютгер все тем же мягким и нежным тоном, от которого по телу дворецкого прошла дрожь, заметная даже через толстый форменный камзол. — Посетитель, который не знает, что я даю личные аудиенции только по вторникам и пятницам нечетных месяцев високосного года, если они не пришлись на четное число и убывающие фазы луны?

— Именно так, ваше высочество.

— Так почему же он рассчитывает, что я его приму?

— Он говорит, ваше высочество, что у него срочное дело, и это дело касается вашего пленника.

— О! — Рютгер поморщился и обратился к Томасу. — Вот сейчас, дорогой брат, вы воочию можете наблюдать скорость распространения сплетен. Не успели мы поймать покушенца, как уже весь город об этом знает. И городские сумасшедшие уже высаживают наши двери. Ну?.. Он что, просит за это деньги? — последнее Рютгер уже спросил у дворецкого.

— Нет, ваша светлость. Он только просил передать, что он из Эскайпеи и родственник вашего пленника, поэтому хотел бы предстать перед вами.

— О! — Рютгер приподнял брови. — Ну что ж, если он действительно родственник, стоит его принять. Очевидно, этот молодой человек склонен к авантюризму. Или же просто не ценит свою жизнь. Это интересно, Томас. Ведь не боится приходить к нам, только что поймавшим его родственника на не слишком-то законных деяниях.

— Литературным языком это называется «рисковый парень», — заметил Томас. — Так вы хотите его принять, брат?.. Я бы вам не советовал. Что, если это второй раунд покушения?

Вместо ответа, Рютгер снова спросил дворецкого:

— Скажите, Лукас, этот человек выглядит опасным?

— Это мальчик лет тринадцати, среднего роста и сложения, — сухо произнес Лукас.

Томас крепко сжал ручки кресла. На лице Рютгера тоже отразилось некоторое беспокойство.

— Брат, я не стал бы его принимать, — произнес младший Марофилл, от волнения даже назвав Рютгера братом, что случалось с ним редко. — Это уже серьезно.

— Действительно, — кивнул Рютгер. — Я не настолько не дорожу своей жизнью… Эээ… Лукас, он пришел один?..

— Нет, ваша светлость. С ним две тяжеловооруженные особы женского пола разгульной внешности. Скучают в отдалении и, если позволите выразить мое мнение, ждут приказаний.

Пальцы Томаса отпустили подлокотники, Рютгер выдохнул и улыбнулся.

— Ну, если в деле замешаны тяжеловооруженные девицы, нам опасаться, определенно, нечего. Пожалуйста, пригласите этого юного гения. Прямо сюда. Проведите его… как-нибудь так, чтобы поменьше людей его видели.

В этом задании Рютгер мог полагаться на Лукаса: он был старейшим из дворецких, так что лучше него особняк знали только фамильные привидения.

— Гения?.. — спросил Томас, когда за Лукасом закрылась дверь.

— О, если тринадцатилетнего мальчика слушаются две тяжеловооруженные и едва одетые девицы — а именно так следует понимать описание нашего сдержанного слуги — то это, определенно, означает, что он гений. Того или другого рода.

— Они могут быть его телохранителями.

— Дорогой мой брат, особ, обладающих подобной внешностью, наймет в телохранители либо полный идиот, либо самоубийца. Нет, конечно, наш гость может оказаться тем или другим… но что-то подсказывает мне, что сюжет будет развиваться иным образом.

— Почему вы столь уверены?

— Потому что на мою долю выпало уже достаточно несчастий, — Рютгер безмятежно улыбнулся. — Давно пора начаться везению.

В этот момент дверь отворилась, и Лукас сказал:

— Ваша светлость, Юлий Гай, заместитель Двуединого Главы Лиги Ехидных Героев, по вашему приглашению.

Услышав титул Юлия, и Томас, и Рютгер едва не допустили на лица презрительную гримасу. Впрочем, братья получили слишком аристократическое воспитание, чтобы спасовать перед такой детской задачей, как сдержать свои чувства при звуке одного из самых одиозных в городе названий. Лигу Ехидных Героев, несмотря на ее скромную численность и малый срок существования, в Варроне уже знали очень хорошо. Рютгер даже припомнил, что не так давно поручил леди Алисе расследовать, каким образом этой организации удалось преодолеть порог существования в две недели, и на чем зиждется их совершенно нехарактерная для героических организаций способность сводить концы с концами. Впрочем, он просил заняться этим только так, между прочим, — задача, по его мнению, не требовала немедленного внимания. Теперь Рютгер мысленно поставил галочку, что можно невесту храброго Подгарского и вовсе освободить: причина небывалой живучести и эффективности Лиги явно стояла перед ним.

Едва переступив порог, мальчик немедленно, к удивлению обоих Марофиллов, опустился на одно колено, низко поклонился и прижал руку к сердцу.

— Позвольте мне засвидетельствовать свое нижайшее почтение, ваша светлость, ваша милость… И попросить прощение за деяния моего неразумного родственника, Матиаса Бартока! Я пришел, чтобы просить за его жизнь. И у меня есть, что предложить взамен.

Томас выдохнул и крепко сжал зубы. Томаса неожиданно обеспокоило появление Юлия, столь своевременно уложившееся в теорию брата — мальчик был прехорошенький.

Рютгер среагировал до некоторой степени предсказуемо, однако все же неожиданно для Томаса.

Он быстрым шагом пересек кабинет, схватил мальчика за обе руки и принудил его встать. Затем, проникновенно глядя ему в глаза, воскликнул:

— Боги мои, оставьте ваш трагизм, дитя мое! Разве могу я остаться равнодушным к просьбе прекрасной юности?!

Томас едва не поперхнулся. Он никак не ожидал, что Рютгер станет заигрывать с красивым гостем столь откровенно. Обычно герцог Марофилл был весьма осторожен в проявлении своих наклонностей.

К некоторому облегчению графа Марофилла, мальчик не вздрогнул и не попятился. Глядя на его лицо, только по внезапной легкой бледности можно было заметить, что подобная реакция на его появление для него не в порядке вещей.

— Так вы выслушаете меня? — спросил он.

— Конечно! Иначе и быть не может! — Рютгер за руку подвел Юлия к столу и усадил в собственное кресло. — Я полностью в вашем распоряжении, очаровательное создание. Ну? Что беспокоит вас?

— Меня беспокоит судьба моего родича, — очень осторожно, выбирая слова, произнес Юлий. — О, конечно, я понимаю, что у вас есть все основания быть не просто сердитым на него, но и требовать его наказания, но вы должны принять во внимание, что Матиас… не хотелось бы говорить неуважительно, но он не отличается чрезвычайно острым умом. И, напротив, отличается… чрезмерным упорством в преследовании избранной цели. А уж его представления о долге!.. Он происходит из одного горного плени, совершенно дикого! — речь мальчика становилась все эмоциональней, он сжал руки в почти молитвенном жесте и смотрел на Рютгера широко распахнутыми глазами. Томаса неприязненно подумал, что ребенок кокетничает, и что это много говорит не в его пользу. А ведь как достойно и хорошо он начал!

— Иначе говоря, вы надеетесь, что я его помилую по вашей просьбе, драгоценное дитя? — спросил Рютгер, улыбаясь сладкой отеческой улыбкой. — Понимаете ли, это не так просто. Речь ведь идет о покушении на семью одного из высших советников королевства-империи. Задействованы государственные интересы…

Внутренне Томас облегченно выдохнул на этой фразе, ибо, слушая сию очевидную ложь, понял, что Рютгер совершенно не собирается таять под молящим взглядом серо-зеленых глаз. Очевидно, длительное воздержание норовило проявить себя хотя бы во флирте, и стоило только благодарить богов, что голова герцога при этом оставалась ясной.

— Я ведь сказал, у меня есть, что предложить в обмен на его жизнь. Это как раз касается государственного интереса. И, полагаю, вы найдете это небесполезным.

— Да? — с интересом спросил Рютгер. — И что же это?

— Мои услуги, — сказал мальчик.

Рютгер тонко улыбнулся, однако очевидно просящейся на язык неприличной шутки не произнес. Мальчик, очевидно, обладал некоторыми способностями к чтению мыслей, потому что слегка покраснел вслед невысказанному. Ровным голосом он продолжил:

— Я знаю, где и когда совершится покушение на короля. И могу предложить наши услуги в качестве телохранителей его величества.

— Наши? — Рютгер вопросительно наклонил голову.

— Сам я не слишком хорош в боевых искусствах, и срок моего жреческого обучения тоже еще не закончен. Однако мои… подопечные, Марианна и Сюзанна Гопкинс, весьма искусны и в магии, и в драке, несмотря на свою вызывающую внешность и декларируемые амбиции. Они доверяют мне как никому другому.

Некоторое время Рютгер молча смотрел на Юлия и ничего не говорил. Потом улыбнулся.

— А откуда вы знаете, когда и где произойдет покушение на короля? — спросил он ласковым тоном, на сей раз не флиртующим, но тем, каким говорят с маленькими детьми.

— Я скажу вам это, когда вы пообещаете оставить Матиаса в живых и отправить его в ссылку в Эскайпею, — произнес Юлий с неожиданной холодностью. — Кстати, как бы скромны ни были мои познания в магии или в боевых искусствах, вы так же можете рассчитывать на мои собственные услуги по охране Его Величества.

Рютгер снова улыбнулся.

— Я очень ценю это предложение, прелестное дитя. Чем же вы докажете… ммм… пригодность вашей информации?

— Именами, — сказал Юлий. — Я назову вам имя заказчика убийства. Имея только его, вы ничего поделать не сможете, а мне начнете доверять.

— Ну, называйте, — Рютгер сделал приглашающий жест.

— Брыкливый Осленок, — произнес Юлий. — Заказ был помещен в Третью Гильдию Убийц. Вы знаете, кто выступает под этим псевдонимом? Лю…

— Да, я знаю, — перебил герцог Марофилл. И здесь Рютгер не сумел вполне сдержать удивления: даже ему, как правило, не удавалось выяснить, какая именно из Гильдий выполняла тот или иной заказ. Эту тайну убийцы охраняли сообща и обычно весьма успешно.

— Откуда вам стало известно о заказе? — спросил он.

— У меня свои источники, — уклончиво произнес Юлий, но в глазах его сверкнуло торжество. Он понял, что предприятие его, каким бы сомнительным и малоосуществимым оно ни казалось, увенчается успехом. Обязано увенчаться. — Возможно, я даже поделюсь кое-какими с вами. Дальнейшие переговоры покажут.

Некоторое время в кабинете царило молчание. Томас в какой-то момент поймал себя на том, что забыл дышать, и задышал снова. Настоящий момент был одним из немногих на его памяти, когда кто-то умудрялся обойти его брата.

— Что ж, — сказал Рютгер, когда пауза столь отчетливо исчерпала себя, что с потолка стали сыпаться слабонервные варронские мухи. — Вы выиграли, прелестное дитя. Считайте, что я даровал вам жизнь вашего друга. Впрочем… цена будет несколько иной. Ваше сотрудничество — да. А еще мне нужно сотрудничество самого господина Бартока. И тогда — кто знает? — нам может даже не понадобится изгнание.

— Сотрудничество? — спросил Юлий, склонив голову к плечу.

— О, полноте! Вы уже продемонстрировали нешуточную склонность к анализу, — мягко пожурил его Рютгер. — Неужели так сложно догадаться?

— Вы хотите, чтобы Матиас охранял короля?.. — Юлий вдруг улыбнулся, и Томас против воли вынужден был признать про себя, что улыбка у него удивительно славная. — Ну да, при его-то умении сосредотачиваться на одном деле он может преуспеть в этом куда больше, чем в нападении!

Рютгер довольно улыбнулся.

— Но это будет сложно, — Юлий задумчиво потер подбородок. — Очень сложно. Он ненавидит Марофиллов и ни за что не будет сотрудничать с ними.

— А что насчет короля-императора? Он ненавидит Его Величество тоже?

— Ничего подобного, — покачал головой Юлий. — К Его Величеству он равнодушен. У нас, в Эскайпеи, боюсь, верноподданические чувства не… ну, как сказать… в общем, выжить они не помогают. Короля он просто так защищать не будет. И месть свою просто так не оставит.

— О, — Рютгер осторожно положил мак на стол, как будто цветок был хрустальным. — Ведь господин Барток мстит за погибшую общину Партикуляристов, они же Древесные Маги? Если мне не изменяет память, чуть более трех месяцев назад был убит предпоследний из представителей общины, бежавшей десять лет назад в Эскайпею?

— Совершенно верно, — Юлий склонил голову.

— Быть может, он оставит месть, если я пообещаю ему амнистию всех остальных Партикуляристов, сколько их ни есть, после… через некоторое время?

— После дворцового переворота? — уточнил Юлий. — Да, полагаю, это может быть… — он задумался и закусил нижнюю губу. — Даже и не знаю, — сказал мальчик. — Может получиться, может и нет. Возможно, даже этого будет недостаточно, чтобы уговорить его. Матиас очень… прямолинеен и не склонен задумываться о будущем. Он предпочтет скорее умереть, чем поступиться принципами.

— Ну, — Рютгер пожал плечами, — а это уже ваш черед уговорить его. Напомню, это ведь вы так хотите спасти его жизнь.

Юлий покраснел, однако через секунду овладел собой и даже перешел в наступление:

— Позвольте, но телохранитель необходим не мне, а вам! Вы ведь со всем вашим штатом так и не выяснили, кто же это проникает во дворец почти каждую ночь, а королю-императору повредить не может! Поэтому… поэтому вам придется согласиться еще на одно условие. Если вы действительно хотите заполучить Матиаса.

— Да? — терпеливо спросил Рютгер.

Юлий глубоко вздохнул.

— Боюсь, — сказал он, — что даже я… даже я смогу уговорить его только на персонификацию мести. Иными словами… он может согласиться защищать короля, но после того, как его задание будет выполнено… тут можно установить срок или какое-то условие… короче, после этого он, скорее всего, захочет сразиться с главой рода Марофиллов в священном поединке.

— Дуэль? — чуть рассмеялся Рютгер. И легкомысленно заметил: — Ну что ж, давненько я не дрался на дуэли! К тому же, с нашей родовой магией против Древесной Магии… это может оказаться очень интересным.

— Я не могу позволить вам пойти на это! — Томас не удержал гневного возгласа.

Рютгер посмотрел на него своим обычным ласковым взглядом:

— А что, если мне хочется пойти на это, дорогой брат?.. Это действительно будет очень весело!

Какое-то время Томас мерил брата тяжелым взглядом, однако понял, что ничего не добьется, и обратился к Юлию.

— Вы! — воскликнул он. — Как вы собираетесь провернуть всю эту аферу?

— Просто пустите меня к Матиасу, ваше высочество, — ответный взгляд Юлия был тверд. — Я уговорю его.

— Каким образом?! Его третий пыточный мастер Варроны не смог… — тут Томас понял, что нечаянно сказал лишнего и осекся.

Юлий побледнел еще сильнее, чем тогда, когда только столкнулся с флиртом Рютгера, но голос его не дрожал при ответе:

— У меня есть свои средства, ваша светлость. Доверьтесь мне.

— И вы действительно считаете… — зло начал Томас, позволяя эмоциям прорваться на поверхность.

— Том, — Рютгер осторожно коснулся плеча брата (прикосновения он позволял себе весьма редко, не говоря уже о том, что детским уменьшительным именем он вообще почти никогда Томаса не называл). — Я понимаю вашу обеспокоенность моей судьбой и вообще всей этой ситуацией. Но разрешите заметить, что у нашего очаровательного юного друга наверняка, и верно, есть свои способы. У любящих сердец способы всегда есть.

Тут уж Юлий покраснел — причем буквально вспыхнул. Томас же едва удержался от презрительной гримасы: он и предположить не мог, что последователи Рютгера встречаются даже среди столь юных и чистых на вид мальчиков.

— Вы разрешите мне встретится с ним? — спросил Юлий. — Без свидетелей. А то он мне не поверит.

— Невозможно… — начал Томас, однако Рютгер перебил его.

— Вполне возможно это устроить. Простая вежливость не позволит нам мешать встрече любящих сердец наедине.

— Зайдет ли ваша галантность так далеко, чтобы подыскать мне что-нибудь переодеться для этого разговора? — спросил Юлий.

— А у вас нет? — спросил Рютгер с любопытством.

— Да вот как-то не захватил, — Юлий развел руками. — Хотя у меня есть праздничная жреческая туника. Но это не совсем то, что нужно.

— Полагаю, в особняке найдется, — улыбнулся Рютгер, и взял со стола колокольчик.

Томас сложил руки на груди, не зная, что ему еще придумать, дабы помешать этому явно самоубийственному затмению разума у Рютгера. По мнению Томаса, сотрудничество как с этим наглым Юлием, так и с неудавшимся убийцей никак не стоило жертв и усилий.

По звонку колокольчика дверь отворилась и появился дежурный лакей. Томас почитал ниже своего достоинства запоминать имена прислуги, поэтому его уважали больше, чем Рютгера. Однако любили, как водится, меньше.

— Пригласите старшую горничную леди Летиции, Ван, — сказал Рютгер. — И пусть принесет одно из ее белых платьев… думаю, с того времени, как ей было пятнадцать, — он обернулся к Юлию. — Полагаю, в том возрасте ее габариты примерно соответствовали вашим, моя леди. Вы, хоть и младше, несколько выше ростом и шире в кости.

— Главное, чтобы была подходящая длина, — махнул руками Юлий. — Матиас не одобряет, когда лодыжки видны. Он считает, что девушкам приличествует скромность.

А Томас почувствовал некоторое оцепенение, происходящее из несовпадения реальности с его ожиданиями.

— Тогда уж, может быть, назовете ваше настоящее имя? — спросил Рютгер.

— Юлия Борха[4], - ответил мальчик… то есть, собственно говоря, тот, кого совсем недавно считали мальчиком.

— Рютгер… — Томас еле удержался, чтобы не схватиться за голову. — Так вы сразу поняли?! Отсюда ваше поведение…

— Брат мой, — сказал Рютгер с выражением глубокой печали на лице, — мне очень горько было видеть, что вы, дожив до тридцати лет, так и не научились отличать девочку от мальчика.

Глава 21. Тайная помолвка

Бабушка действительно велела Матиасу слушаться женщин. Возможно, это базировалось на ее глубочайшем убеждении, что «эти мужчины» все равно ни на что не способны, возможно, она попросту опасалась за будущее Матиаса, зная особенности его интеллекта и характера. Причины сия достойная женщина унесла с собой в могилу. Однако плоды ее деятельности действительно определили некоторые поворотные моменты жизни Древесного Мага.

Первый поворотный момент, несомненно, случился семь лет назад, когда Матиасу сравнялось тринадцать (вопреки предположению Рютгера, ему просто не пришло бы в голову врать о своем возрасте).

Произошло это в пасторально идиллический день на берегу синей реки, в которой солнце с удалью подвыпившего скряги, временно забывшего о скупости, разбрасывало золотые блики. Матиас лежал в траве и слушал ее шелест на ветру: трава всегда была для него самым приятным собеседником.

В этот момент на него откуда-то сверху упал мяч и пребольно ударил мальчика по животу. Вернее, ударил бы: способностей Матиаса к предвидению, как у всякого Древесного Мага, вполне хватило, чтобы даже почувствовать боль от удара. Однако самого удара он не дождался, вместо этого выхватив кинжал, который неизменно носил в сапоге (способность носить кинжал в сапоге и мгновенно его выхватывать была одной из специальных техник, на изучение которых Матиас потратил несколько месяцев).

Мяч горкой лоскутков осел на Матиаса, а сам Матиас удовлетворенно прикрыл глаза — можно было продолжить свою полудрему.

В тот же момент его пребольно дернули за волосы. Первым порывом Матиаса было немедленно убить того, кто подкрался к нему сзади. Однако ценой неимоверного усилия юному партикуляристу удалось преодолеть инстинкт и подчинить действия своего тела чистому любопытству. А любопытство требовало сперва разобраться в том, кто же все-таки осмелился угрожать ему таким интересным образом.

Он сел и обернулся.

Позади него, уперев кулачки в бока, стоял ребенок неясной половой принадлежности. В Унтитледе, как и во всех небогатых колониальных поселениях, дети одевались чаще всего в старую одежду родителей, и тут различия между мальчиками и девочками не очень-то уважали — по крайней мере, если девочки желали бегать по полю, лазать в лесу по деревьям, купаться в реке, собирать малину и сражаться с дикими пчелами за мед. А такого обычно хочется всем детям.

В общем, стоящий перед Матиасом ребенок лет шести был именно из этой категории: лохматый, не слишком-то чистый, одетый в некую пародию на жреческую рясу, подпоясанную куском веревки, и в мешковатые, но, несомненно, удобные штаны, оснащенные огромным количеством карманов.

Матиас, однако же, мгновенно определил, что это девочка.

— Зачем ты порезал мяч? — презрительно спросил ребенок. — Ты хоть знаешь, сколько он стоит?! Его учителю из-за моря привезли.

— Он мог нести угрозу, — ответил Матиас безразлично.

Ребенок надулся, и на какую-то секунду казалось, что он готов зареветь. Однако почти сразу же на его лице мелькнуло странное ликующее выражение. Тоном, столь же хитрым, сколь и неискренним, дитя произнесло:

— Вообще-то, это был не просто мяч! Это был ядовитый мяч, внутри него был ядовитый воздух! Ты через пять минут умрешь, потому что вдохнул его!

Матиас с интересом посмотрел на ребенка, после чего вздохнул и снова улегся в траву, положив затылок на скрещенные руки.

— Ты что, мне не веришь? — взвыл ребенок тоном оскорбленной невинности.

— Верю, — сказал Матиас.

— Тогда почему ты не плачешь и ничего не делаешь?!

— Слезы — признак слабости. Мужчина не должен проявлять слабость. Ничего не делаю я потому, что это не предусмотрено.

— Как так не предусмотрено?! — недоверчиво спросил ребенок.

— Если бы ты убила моего родича или члена общины, я был бы вынужден отомстить тебе и всему твоему роду. Но ты убила меня. В Правилах Рода не предусмотрена месть за самого себя. Поэтому делать мне нечего, и я собираюсь посвятить последние пять минут своей жизни созерцанию и медитации.

Девочка поразилась. Несколько секунд она просто хлопала глазами, затем в ее голове пронеслась мысль, что если этот странный мальчик ей поверил, то вполне может действительно умереть через пять минут — просто так, потому что положено умирать, если тебя отравили.

— Я пошутила! — сказала она торопливо. — Там не было никакого ядовитого воздуха!

— А, — сказал Матиас.

Он продолжал смотреть на небо и даже не повернул головы в сторону хулиганки.

— А почему ты сейчас не прореагировал?! — возмутилось дитя. — Ты не хочешь меня ударить, потому что я девочка?!

— Вовсе нет, — спокойно возразил Матиас. — Просто я не чувствую злости или обиды: ведь твоя информация ровным счетом ничего не изменила с точки зрения вечности.

— А, — сказала девочка. Она села рядом с Матиасом и положила подбородок на согнутые колени. Так они сидели какое-то время, наслаждаясь редкостно полным взаимонепониманием.

Потом Матиас заметил обыденным тоном (для знающих его людей это стало бы откровением — он редко нарушал совершенство тишины по собственному почину):

— У меня все равно остается хорошая вероятность умереть в последующие пять минут.

— Почему?! — поразилась девочка. Она еще не знала слова «вероятность», но общий смысл высказывания Матиаса уловила.

— Потому что через четыре минуты пятнадцать секунд приблизительно прямо на то место, где я лежу, упадет метеорит. Нет, — Матиас будто призадумался. — Метеорит упадет в реку, так что она выйдет из берегов. Кроме того, часть воды вскипит, сфонтанирует, и пойдет кипящий дождь. Облака горячего пара произведут разрушения в значительном радиусе.

— Что такое радиус? — спросила девочка.

— Расстояние.

— Так надо бежать! — воскликнула она.

— Мое шестое чувство мага, который учитель велел мне тренировать, говорит. что если я начну бежать отсюда минуту спустя, я успею отойти достаточно, чтобы метеорит не повредил мне, и при этом буду достаточно близко к месту падения, чтобы наблюдать это поучительное зрелище вблизи.

Несколько секунд девочка переваривала эту информацию, потом панически воскликнула:

— Погоди, а я успею отбежать?! Ты-то старше, и бегаешь быстрее!

Матиас повернул голову к девочке, оценивающе поглядел на нее.

— Нет, — сказал он. — Не успеешь.

Ребенок кинул на Матиаса взгляд, полный ужаса.

— Ну так придумай что-нибудь! — топнула девочка ногой. — Спаси меня как-нибудь!

— Хорошо, — сказал Матиас, встал и подхватил девочку на руки, перекинув ее через плечо. В свои тринадцать лет Матиас был очень рослым и крепким. В бег он сорвался немедленно с места.

— Ты же сказал, что у нас есть еще минута! — крикнула девочка.

— Если бы я бежал один, была бы, — ответил Матиас на бегу (бежал он медленно, так берег реки в этом месте поднимался достаточно крутым склоном). Больше он не сказал ничего, потому что надо было беречь дыхание.

Спустя приблизительно три минуты Матиас действительно имел счастье наблюдать весьма поучительное и важное зрелище падения метеорита — урок, на котором учитель Колин особенно настаивал. Что касается девочки, то она с раскрытым ртом наблюдала другое зрелище, которое представлялось ей куда более удивительным — а именно, Матиаса Бартока.

Когда облако белого пара над рекой рассеялось, девочка безапелляционным тоном сказала:

— Когда мы вырастем, мы поженимся.

Матиас снова посмотрел на нее, и девочка совершенно бестрепетно выдержала прямой и механически изучающий взгляд черных глаз.

— Это официальное предложение?

— Да!

— Хорошо, — сказал Матиас.

Тут девочка снова опешила. У нее было смутное представление, что вряд ли люди соглашаются жениться так легко. Тем более, как всякая женщина, она знала, что на вопрос: «Выйдешь ли ты за меня?» надо отвечать «Я подумаю».

— Ты сделала предложение по всем правилам нашего рода, — пожал плечами тринадцатилетний Матиас Барток. — Сперва подкралась ко мне незаметно, потом пригрозила смертью. Я завершил обряд, уничтожив дорогую вещь, принадлежащую тебе. В данном случае неважно, что это произошло раньше по времени. Таким образом, наш союз неизбежен.

— Ой, — сказала девочка. До нее сейчас с особенной силой начало доходить, на что она обрекла себя опрометчивыми действиями. Однако все это было очень интересным.

— И еще… какой возраст ты полагаешь взрослым? — спросил Матиас.

— Ну… шестнадцать лет?

Матиас кивнул, принимая к сведению.

— Значит, когда тебе будет шестнадцать лет… А сейчас тебе сколько?

— Шесть.

— Десять лет. Подходящая длительность помолвки. Как тебя зовут?

— Юлия Борха, — ответила девочка, глядя на Матиаса пораженным и влюбленным взглядом. — Ты мне жутко нравишься!

Глава 22. Принцесса обретенная

Даже самый упорствующий скептик не смог бы отрицать, что в белом платье с декольте и бантом (бант, в отличие от декольте, располагался на спине) Юлия была на диво хороша. Все еще присутствовавшая в ней некоторая подростковая нескладность только придавала ей очарования.

Увы, когда девочка, похожая на невинную жертву, подходила к двери камеры Матиаса Бартока в одном из самых темных и запущенных подземелий особняка Марофиллов, ее красоту могли оценить только братья Марофиллы, один из которых был все равно что женат, а второму было просто все равно. Еще присутствовала леди Алиса, которую Рютгер пригласил в качестве наблюдателя, но ее девичья красота тоже волновала мало, если не была направлена в качестве холодного оружия на ее обожаемого Аристайла.

Кстати говоря, прекрасная леди не поленилась переодеться в черное ради визита в темницы, поэтому ее отличала депрессивная грация, странным образом влекущая и завораживающая. Возможно, дело было в багровой губной помаде: кому другому такой цвет не пошел бы, а вот леди Алисе шло абсолютно все.

Юлия глубоко вздохнула, что выдавало некоторую ее нервозность пред лицом столь глобальной задачи.

— У вас все получится, прелестное дитя, — ободряюще сказал Рютгер. — Спросите у леди Алисы, невесты всегда могли вить из женихов веревки.

— О нет! — воскликнула Юлия, и, к удивлению Рютгера, он услышал, как леди Алиса воскликнула то же самое почти одновременно с ней.

Он с любопытством посмотрел на обеих девушек. Они переглянулись, и герцог Марофилл увидел, как в двух парах глаз зажглось явное взаимопонимание и симпатия.

— Из мужчин нельзя вить веревки, — сказала Юлия.

— Если, конечно, они мужчины, — кивнула Алиса.

— Их можно направлять…

— Но всему есть предел.

— Именно поэтому я заранее сказала вам, что скорее всего придется согласиться на дуэль, — Юлия смущенно улыбнулась. — Ну ладно, пожелайте мне удачи!

— Удачи, — сказал Рютгер.

— Удачи, — выдавил из себя Томас.

— Удачи, дорогая коллега, — неожиданно тепло улыбнулась леди Алиса.

И по сигналу Рютгера стражник, успешно делающий вид, что его тут нет, распахнул дверь камеры. Юлия шагнула через порог, нервно сжав защищающий от Матиаса амулет в виде кольца, висящий у нее на шее. Собственно, это и было обручальное кольцо, просто как следует заговоренное в храме Бога Обмана — вероятно, подобная предосторожность была бы нелишней для многих других обручальных колец.

Дверь захлопнулась за ней.

О чем именно и как они говорили в камере, история не сохранила для нас. Сама Юлия полагала нескромным распространяться о личных тайнах своего будущего супруга, о Матиасе и вовсе говорить нечего. Находящиеся же снаружи герцог Марофилл, сэр Аристайл и леди Алиса не слышали вообще ничего. Кроме того, переговоры Юлии и Матиаса продолжались не более шести-семи минут. По истечению этого срока Юлия постучала в дверь изнутри. Когда стражник, повинуясь жесту Рютгера, отодвинул замок, на пороге обнаружилась Юлия. Матиас, по-прежнему прикованный к стене, сидел в глубине камеры и казался полностью погруженным в раздумья — состояние, для него редкое, а потому мучительное.

— Можно выпускать, — сказала Юлия. — Мы договорились. Причем именно на тех условиях, которые я говорила с вами, ваше высочество, ваша светлость. Он будет защищать короля в течении четырех покушений — кажется, именно об этом говорят пророчества?.. А в замен он заявил, что обязан будет по истечению срока сразиться с главой рода. Преследование же остального рода он прекращает взамен на прекращение преследование древесных магов после того, как вы получите доступ к верховной власти.

Рютгер взял руку Юлии и поцеловал ее.

— Вы просто молодец, девочка моя, — сказал он. — Я очень рад, что мы теперь будем работать вместе. Вы ведь, кажется, что-то говорили о том, что можете привести ко мне на службу вашу… ммм… Лигу Ехидных Героев?

Впрочем, специально приглашать Лигу Ехидных Героев не пришлось. Совершенно внезапно, как всегда происходят подобные вещи, подземелья содрогнулись, с потолка посыпались камни, кирпичи и скрепляющий их раствор. В облаке пыли и каменно-кирпичной крошки (особняк Марофиллов был очень стар, следовательно, разные его этажи строились из разных материалов, как владельцу на душу положит), на пол приземлились Марианна и Сюзанна.

Обе они каким-то образом умудрились принять изящные позы, выражающие равно как стремление немедленно броситься в бой за мировые идеалы, так и готовность позировать любому быстрорисующему художнику, буде таковой здесь окажется. Марианна приземлилась на одно колено, держа пистолет у виска, а Сюзанна гордо выпрямилась, перенеся вес на одну ногу и положив руку на рукоять меча за спиной. Почему-то это выглядело так, будто одна демонстрировала округлые бедра, а другая — полную грудь.

— Отпустите немедленно нашего Практичного Спутника! — выпалили они хором.

— О все боги! — слабым голосом произнес Рютгер. — Как они здесь оказались?..

— Мы сейчас находимся прямо под парком, где-то поблизости от Беседки Нежных Раздумий, — сухо заметил Томас, чья внутренняя дисциплина позволила ему взять себя в руки быстрее всех. — Очевидно, они пробили ход прямо оттуда.

— Мы всегда оказываемся там, где нас ждут меньше всего! — гордо воскликнула Сюзанна.

— Это есть в Уставе Лиги Ехидных Героев! — поддержала ее Марианна. — Ну так, жалкие слабаки, ничего не понимающе в моде! Отдавайте нам немедленно нашего Спутника!

— Это я ничего не понимаю в моде?.. — Рютгер несколько растерянно опустил глаза на свой как всегда в высшей степени элегантный камзол и не менее элегантный плащ, не говоря уже о начищенных сапогах. Давно его никто так не оскорблял.

— Это я ничего не понимаю в моде?! — воскликнула леди Алиса, со свирепым выражением лица выхватывая из-за украшенного черным кружевом корсажа вычурный стилет с обсидиановым лезвием и рукоятью черненого серебра. — Вы ответите за свои слова!

— Стойте! — крикнула Юлия привычным повелительным тоном. — Девочки, со мной все в порядке! Даже не думайте драться!

Только теперь поглощенные жаждой бессмысленной деятельности главы Лиги Ехидных Героев заметили своего пропавшего товарища. В безмолвном изумлении их миловидные лица обратились к ней, а рты и глаза приняли одинаковую круглую форму.

«Сейчас они скажут, — обреченно подумала Юлия, — „Они над тобой издевались! Они переодели тебя в девочку!“»

Однако она, как всегда, не смогла предугадать реакцию сестер-побратимов — очевидно, что-то в их головах делало их абсолютно непостижимыми для простых смертных.

Марианна, которая продолжала сидеть на одном колене, внезапно быстро изменила позу таким образом, чтобы оказаться лицом к Юлии, положила пистолет перед собой, прижала руку к сердцу и склонила голову. Сюзанна с огромной быстротой приняла то же самое положение — при том Юлия могла бы поклясться, что она неизбежно должна была пребольно повредить правое колено о щебенку, опускаясь на колени — с той только разницей, что рыжеволосая воительница положила перед собой огрызок меча.

— Наша Лунная Принцесса! — воскликнули они хором. — Мы нашли ее! Мы, твои верные войны, в твоем распоряжении!

Рютгер и Алиса посмотрели на Юлию с интересом, Томас — с некоторым ужасом.

— Вы упали с одной из лун, прелестное дитя? — спросил Рютгер.

— Это они упали с одной из лун, я приехала из Унтитледа охранять моего жениха! — воскликнула, раздосадованная, Юлия. — Это все платье, не иначе!

— Это не платье! — так же хором выпалили сестры, и подняли головы. — Это судьба!

И тут же их лица приняли крайне удивленное выражение — хлопая глазами, они уставились на Рютгера.

— Папа Рютгер? — нерешительно произнесла Сюзанна. — А мама сказала, что тебя покусал бешеный олень в зоопарке, и ты умер!

— Ты так изменился! — прошептала Марианна. — Ты совершенно не похож на фотографию, что осталась у мамы!

Рютгер смотрел на них с не менее ошеломленным видом.

— Боги мои! — воскликнул он. — Так вас двое?! И как вас сюда занесло из другого мира?! У вас же нет магии!

Леди Алиса довольно улыбнулась и прикрыла лицо веером.

— Ах! — произнесла она мечтательно. — Ну что за интересный день сегодня!

— А вечер будет еще интереснее — мрачно пообещал ей Томас Марофилл. — Вечером — малый прием в Принцессином Флигеле.

Матиас Барток, безразличный к волнующим событиям за дверью, сидел в камере и медитировал. Он пытался, во-первых, залечить нанесенные ему раны, во-вторых, как-то создать в голове новый образ мира, где бы он не просто мстил Марофиллам, а сотрудничал с ними во имя отложенной мести. Он чувствовал обязательство сделать это, ибо так велел, с одной стороны, долг перед его общиной. С другой стороны, новая линия поведения согласовывалась с желанием его невесты, единственной женщиной рода Матиаса. В силу установленных с детства императив воля ее была для Матиаса священной.

Задание для него состояло теперь из трех ступеней: во-первых, защитить короля и прекратить преследование древесных магов, во-вторых, убить Рютгера Марофилла и отомстить за его общину и род, и, в-третьих, найти моральные оправдания неубиению и невырыванию сердец остальных Марофиллов. Последнее, как водится, представлялось Матиасу самым трудным, но, с другой стороны, он никогда не считал, что жизнь обязана всегда оставаться легкой. Его беспорядочная месть закончилась… начинается его служение.