Кофейный аппарат вновь сломался, окончательно убедив миссис Облонски в собственной незаменимости. И осознание этого факта заставляло ее сильнее вытягивать шею, и без того длинную, бледную, стиснутую лентой кружевного воротничка. Кружевными были и манжеты блузы, выглядывавшие из рукавов форменного пиджака, который напрочь лишал и без того плоскую фигуру миссис Облонски всякого намека на женственность.
Ее это возмущало.
Примерно так же, как возмущали лодочки на низком каблуке, бесцветный лак и необходимость мириться с кофейным аппаратом, в котором миссис Облонски мерещился конкурент.
Она скривилась.
Изобразила улыбку, совершенно неискреннюю. И мягким, совершенно несообразующимся с костлявой ее фигурой голосом произнесла:
– Вас уже ожидают.
Три слова, но в них слышался и мягкий упрек, и недоумение, и обида, будто своим опозданием Лука поставил ее в положение крайне неудобное.
– Благодарю, – он поставил на стол фарфоровую кошечку. – А это вам…
Кошечек миссис Облонски собирала. Поговаривали, что не только фарфоровых, но в это Лука не особо верил, ибо не походила миссис Облонски на человека, способного ужиться с живой кошкой. А вот фарфоровых она принимала охотно.
И Лука был удостоен милостивого кивка, а с ним предупреждения:
– Мистер Боумен нынче изволит пребывать в крайне расстроенных чувствах. Он дважды просил кофе без сахара. С его-то давлением…
Мистер Боумен стоял у окна.
Огромное, в человеческий рост, оно служило предметом зависти многих, равно как и способом продемонстрировать реальную власть этого тихого, сероватого человека.
– Лука? – мистер Боумен со своими пятью футами роста едва ли доставал до плеча Луки. И туфли на особом каблуке не слишком прибавляли ему росту. – Проходи, мальчик мой. Как съездил?
– Нормально. Отчет…
– Читал, – мистер Боумен махнул рукой. – Краткость, она, конечно, нужна, но не до такой степени… По личным впечатлениям что?
– Да ничего. Обыкновенное захолустье с его захолустными проблемами.
По правде говоря, к маленьким городкам Лука относился с некоторым предубеждением. Чудилось ему потаенное желание их и людей, в них обитавших, затянуть Луку в болотце своего бытия.
– И шериф, выходит, знал?
– Знал. Там все обо всех знают. Покрывал. Но доказательств нет. Так, ощущения, – Лука присел.
– Плохо, что нет. Тронем – пресса не поймет. Оставим… мерзкое дельце.
Мерзкое. Но не мерзее прочих.
Три пропавшие девушки. Точнее, их было больше, но заявили о трех. А дальше просто. Брошенный дневник. Письма, перевязанные ленточкой. Любовь на словах.
Счет за телефон.
Городишко, где никто не слышал об Элизе Грон, зато все пребывали в уверенности, что такой классный парень, как Айзек, не способен сотворить зло.
– Они с папашей этого отморозка приятельствовали. И когда появились… странности, решили, что ничего страшного, главное, чтоб приличных людей не трогал.
Айзек и не трогал, обходясь шлюхами, пока шлюхи не приелись. Что за удовольствие в охоте, когда жертва сама идет в руки?
То ли дело…
– Доказательства?
– На него хватит. Там целый сарай доказательств. Наши еще работают. Да и запираться он не стал. Напротив, счастлив, особенно когда эти щелкоперы пронюхали, – Лука скривился.
Журналистов он не любил, пожалуй, еще больше, чем маленькие городки.
– Он жаждет славы. И он ее получает.
Мистер Боумен склонил голову, то ли соглашаясь, то ли сочувствуя. Он поправил красный галстук, разительно отличающийся цветом от обычной серой его одежды.
Вздохнул. И сказал:
– Чучельник вернулся…
– Что? – Луке показалось, что он ослышался.
Мистер Боумен не спешил с ответом. Он стоял, сцепив руки за спиной, и смотрел на город. С двадцатого этажа небоскреба тот казался игрушечным.
Дома и домики. Машины. Людишки.
Все бегут, все спешат. У всех свои дела, в которых им нет дела до людишек других. И в этом есть своя прелесть. Сверкают витрины, манят роскошью. И кажется, что если бежать немного быстрее, то когда-нибудь и ты…
…Матушка опять прислала письмо, жалуясь на то ничтожное содержание, которое ей отведено. И на подруг. На погоду, ставшую совершенно невозможной. На здоровье, требовавшее курортного отдыха, желательно где-нибудь на побережье. На отца, вновь оставшегося равнодушным к ее жалобам. Ему не было дела до старой жены, когда имелась новая. И на Луку она тоже жаловалась.
Что ему стоило пойти в бизнесмены? Прикупить нефтяной участок, обеспечивший бы безбедную жизнь родной матери. Все так делают, а он… Раз уж повезло стипендию выиграть, мог бы и университет выбрать приличный, стать человеком, чтобы мама гордилась.
Старшим агентом мама гордиться не могла.
– И вернулся он давно, – мистер Боумен перекатился на пятки. – Можно сказать, совсем не уходил.
Голос его был тих и печален.
– Как?
– На Драконьем берегу случилась песчаная буря. Впрочем, там они случаются частенько, но эта была особенно сильной.
Лука повернулся к карте, занимавшей всю стену. Поговаривали, что ее рисовали специально для мистера Боумена, а потому она была куда точнее иных, продававшихся в магазинах.
– Задело и третье шоссе, а на нем – парочку идиотов, которым вздумалось самим поглядеть на драконов. Выехали они из Питллвика, а вот до побережья так и не добрались.
Питллвик Лука помнил.
Не сказать, чтобы совсем захолустье, но и до настоящего города ему далеко. Пара универмагов, огромный музей, почта и собственный кинотеатр как место паломничества всей округи.
Церковь, трижды его проклинавшая. Бар. Общество трезвости с пятничными собраниями и обязательным чаем.
Дом шерифа и открытая библиотека, которую держали три старушки. А еще сотни лавок, лавчонок и домашних ресторанчиков, что закрывались на зиму, чтобы открыться к новому сезону слегка обновленными. Знаменитые целебные грязи и минеральные источники, о которых даже в «Таймс» писали, пусть и на последней странице, однако все же… И до заповедника всего ничего.
Драконов в Питллвике любили.
Как не любить, когда беспокойства они в отличие от туристов не причиняли, а доход приносили немалый.
– Так вот, этих идиотов, конечно, нашли и даже вытащили, и даже живыми, – мистер Боумен снял очочки. – А с ними откопали еще с дюжину тел, то есть не совсем чтобы откопали. Буря вызвала оползень, а там уж и принесло… да…
На карте городок гляделся крошечной точкой на паутине дорог. Вот и берег, резной, узорчатый. И пятно моря, которое, единственное, пришлось Луке по душе.
Он помнил его запах – йода, водорослей и чего-то еще, напоминавшего о больнице.
Шелест волн.
Песчаный пляж, обжитый людьми. Мальчишек, сновавших по этому пляжу. «Вода!», «Фрукты!», «Свежие газеты!» – мальчишки кричали и махали руками, отгоняя наглых чаек. Приезжие морщились и прятались под зонты.
Грызли яблоки. Чипсы.
Оставляли пакеты на песке и кривились, стоило к ним обратиться. Они, приезжие, выделялись краснотой кожи, которая моментально обгорала, несмотря на все кремы и лосьоны. Она вспухала пузырями, а те лопались, и шкура обвисала лохмотьями.
– Дюжина? – уточнил Лука.
Мистер Боумен тер стеклышки очков, и вид при том имел сосредоточенный.
– Пока дюжина. Наши выехали на место. Пытаются понять, откуда их принесло. В общем, кое-что уже доставили. Спустишься?
– А…
– Сам взглянешь. – Очочки вернулись на переносицу, а мистер Боумен, слегка прихрамывая, подошел к столу. Он вытащил папку, которую протянул Луке. – Предварительное заключение…
Папочка была тоненькой. Серенькой.
Обыкновенненькой, впрочем, как и все, чем располагало Бюро.
Вот только брать ее в руки не хотелось, а уж открывать тем более. Казалось, что стоит распустить тряпичные завязки, и все изменится.
Необратимо.
Очочки сдвинулись на кончик носа. А пухлые пальчики мистера Боумена уперлись в пухлые же его щеки, отчего выражение лица сделалось глупым, будто бы главе отделения вдруг вздумалось подурачиться, что было вовсе не возможно.
Чувством юмора мистер Боумен не обладал.
– Лука, если устал и откажешься браться, я пойму.
– Нет, – Лука вцепился в папку обеими руками. – Я взгляну. И соберусь…
– Погоди.
– Но…
– Успеешь. – Мистер Боумен захромал к карте и, остановившись перед ней, замер. Он ткнул пальцем в тот самый клятый городок. – Отдохни. Почитай, подумай. Заодно свяжись с местным отделением, пусть передадут статистику пропавших без вести. А главное, учти, что граница округа проходит вот здесь… – Палец черканул чуть южнее городка, по тонкой линии административного деления. – И здесь.
Лука нахмурился. А ведь… три штата, сошедшиеся на клочке земли.
– Запросы по пропавшим уже отправили, но работать с ними придется тебе… по всей малой дуге.
Побережье в этом месте прогибалось полумесяцем, на котором хватило места дюжине городков, похожих друг на друга настолько, насколько могут быть вообще похожи захолустные курортные городки.
И что там найдут?
Впрочем, Лука знал. Ничего.
Нет, какие-то заявления будут, но местных Чучельник не трогал принципиально. Умная сволочь. Дьявольски умная сволочь. Он выбирал приезжих. Кто их хватится? Особенно тех, которые путешествовали сами, порой автостопом, полагая, что раз уж имеют они обыкновение время от времени в церковь заглядывать, то ничего-то с ними не произойдет. А что произойдет, то по воле Божьей.
Идиоты.
О их пропаже заявляли, но, как правило, через месяц или два, обеспокоившись, что не пришла очередная открытка из очередного городка или любимый кузен совсем уж давно не объявлялся.
Их даже находили. Иногда.
Лука подошел ближе к карте и – немыслимая дерзость – провел ладонью по плотному полотну. Он чувствовал пальцами неровность бумаги и шершавые тончайшие линии чернил. Надо же, выходит, и вправду рисовали вручную, по старинке…
– Литл-Корн, Ма-Кааши… да, там неподалеку резервация, наши туда наведаются, но, сам понимаешь, айоха не горят желанием сотрудничать.
Лука смотрел.
Городки выстроились в одну линию. Они походили на бусины ожерелья, нанизанные на нить трассы. От этой нити отходили другие, устремлялись в пустыню, разрезая ее на части.
Седьмое шоссе.
Идет от Тампески, фактической столицы округа. Тридцать четвертое, которое давно стоило бы закрыть, практически пересекает пустыню. Сейчас почти заброшено, хотя и короче седьмого.
Сороковое. Идет вдоль побережья, упираясь в подножие Аррагских гор.
Что еще? Плоскогорья.
Южная гряда, что уходила в самое море. Скалистые берега. Каменные стены. И пещеры, облюбованные драконами.
Лука заглядывал туда в прошлый раз. И в памяти осталось ощущение пыли, песка и жары. Полуразвалившаяся гостиница. Клопы и тараканы. Керосиновая лампа, служащая единственным более-менее надежным источником света.
Белые дома в колониальном стиле.
Люди, глядевшие на него с подозрением, будто заранее предполагающие за Лукой недоброе.
– Долькрик, – мистер Боумен слегка склонил голову. – Драконий заповедник.
И не только заповедник.
Научная лаборатория.
Десяток контор, скупавших не только чешую с костями, но даже драконье дерьмо, если повезет его достать. Школа. Церковь. В общем, все обычно, кроме того, что туристов в Долькрике не жаловали.
– Думаешь…
– Думаю, тебе стоит пообедать, а заодно почитать. И взглянуть, да… взглянуть на это стоит… К слову, Милдред возьмешь. И не кривись. Она умная. А уж это дело… – пухлый палец мистера Боумена скользил по линии побережья, не останавливаясь ни на одном из городков. – Лучше, если ты за ней присмотришь. И не кривись, не кривись. Ты-то должен понимать, что ее не за красивые сиськи тут держат…
Лука вздохнул.
Понимание пониманием, но… сиськи у нее и вправду красивыми были. А это отвлекало.