Дракон на краю света

Глава тридцатая

то походило на сон, однако сном не было. Зеленый свет озарял лицо эльфийского лорда снизу. Единственный глаз лорда глядел в упор. Релкин почувствовал, как кровь застучала у него в висках, но мир все еще был бездвижен, и он не мог шевельнуть ни единым мускулом.

Вопросы растаяли, как сироп, медленно расползаясь в его мозгу. Самым важным вопросом было – как этот проныра попал в камеру. Следующим – чего он может хотеть? Релкин понимал, что, заклейменный как Иудо Фэкс, он стал опасным имуществом. Вокруг все явно не в своем уме, абсолютно безумные. Он понятия не имеет об этой их Игре, и тем не менее они заявляют, что он может ее уничтожить. А теперь вот этот одноглазый эльфийский лорд, имени которого он никак не вспомнит, пробрался во владения Пессобы и похищает его, Релкина.

Ну и что теперь? Почему он застыл на месте? Что все это значит?

Медленно, так медленно, что глаз не мог уследить, лицо лорда потеряло резкость и стало расплываться. Черты стерлись, лицо побледнело. И в тот же самый момент Релкин почувствовал странную легкость в голове. Даже темнота комнаты сменилась сероватым светом.

А вслед за этим юношу потрясло совершенно новое зрелище – как если бы сквозь неуловимо сероватый свет он разглядывал незнакомое помещение. Дикие бесформенные сущности проглядывали сквозь серую дымку. Одновременно перед его глазами было сразу два разных места. Это было неприятно. На мгновение тошнота подкатила к горлу. А секунду спустя он ощутил, как огненное кольцо охватило его левую ногу, потом – правую, и огонь медленно пополз по ногам вверх. Чувство было такое, как будто тело окунули в расплавленный металл. Мальчик хотел закричать, но не смог и рта раскрыть. Огненное кольцо добралось до пояса, потом перешло на грудь и наконец охватило голову. Словно облако обжигающих голубых искр окутало его разум, и снова подступили дрожь и тошнота.

Но вот причудливые очертания стали приобретать форму и цвет. Темная комната совсем растаяла. Ее место заняла невозможная бриллиантово-иридиевая растительность. Воздух наполнился пряными густыми ароматами. Релкин понял, что тем или иным способом, а он все-таки выбрался из дома Пессобы.

Глазам его открылось небывалое. Лиловатые небеса, прочерченные полосками розовых облаков, взирали на мир, покрытый фантастической растительностью. Огромные маргаритки покачивались на десятифутовых стеблях. Другие цветы, поменьше, буйно разрослись у их изножий, и все вокруг покрывала бриллиантово-зеленая трава. В центре поляны находилась статуя. Существо, которое она изображала, едва ли можно было назвать гуманоидом. Позади поляны пространство оставалось пустым, а за пустошью сверкающий водопад рушился с серых скал в мистически зеленую тьму каньона. В другую сторону от поляны тянулась череда невысоких холмов, покрытых деревьями, в просветах между деревьями сверкало неестественно лиловое небо.

На этом небе пылало крохотное солнце, слишком яркое, чтобы можно было хоть на мгновение задержать на нем взгляд, но едва ли превышающее по размерам большую звезду.

Релкин в глубине души понимал, что случилось нечто весьма странное. Мир ли переменился, он ли не находится больше в том мире, который знает? В любом случае этот сумасшедший мир был чужеродным. Рассуждения привели к мрачному выводу, что теперь он не имеет ни малейшего представления, как искать отсюда дорогу домой.

Он ощутил на лице теплый ветер. Ароматы здесь были странно сладки. Эльфийский лорд по-прежнему стоял рядом, не меняя положения. Видимо, как и Релкин, он не мог шевельнуть и мускулом. Ветерок играл круглыми листьями деревьев.

Время ползло бесконечно медленно. Розовые облака неторопливо проплывали по небу – этот процесс, казалось, занимал часы. И все это время Релкин не мог пошевелиться, словно сраженный тяжелейшим приступом драконьего столбняка.

А затем, когда его уже посетила отчаянная мысль, что он так и останется здесь навечно в виде живой статуи, он обнаружил, что может скосить глаза вбок. Справа от себя он разглядел бревенчатую стену, покрытую виноградной лозой. Слева тоже была поляна с цветами, темно-синими и лиловыми. Губы Релкина раскрылись, и он вздохнул.

И сразу ощутил, что тело его вернулось к жизни. Ощущения наполнили его.

Он тут же повернулся к эльфийскому лорду:

– Что это? Чего ты хочешь?

Но эльфийский лорд не отвечал, наоборот, силуэт его стал странно истончаться и развеиваться. В секунду черты лица стерлись, эльф растаял в воздухе. Релкин остался один.

Он осторожно огляделся. Внезапно ему стало трудно дышать, как если бы он пробежал милю с полной выкладкой. Из глаз потекли слезы. Ничего не было видно, кроме джунглей, огромных цветов и бревенчатого павильона, увитого виноградом. Вокруг павильона земля была ровной, хорошо утоптанной. Все это было прекрасно, хотя и несколько ошеломляюще.

В воздухе тем не менее чувствовался какой-то тревожный запах. Намек на пряность, слегка сводящую с ума. Заметный, но пока еще словно приглушенный. Похоже, павильон был единственным строением в окрестностях. С одной стороны местность полого спускалась к гроту или каньону, на дальнем конце которого шумел водопад. С другой – группы деревьев сгущались в дремучий фантастический лес.

Релкин несколько раз глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. Он поднял с земли палку. Оружия при нем не было, ноги его были босы, одет же он был лишь в спальную одежду, выданную ему слугами Пессобы.

Оглядевшись вокруг, он отыскал отломанный сук покрепче – им можно обороняться, пока не подвернется дубинка фута в четыре длиной, которую уже можно использовать как боевое оружие. Вооружившись, он почувствовал себя, как это ни смешно, уверенней, хотя и понимал, что, водись в этом фантастическом лесу пуджиш, такого оружия будет явно недостаточно. Мысль о пуджиш напомнила ему о необходимости отыскать пригодное для укрытия дерево.

К счастью, как раз такое росло совсем рядом – массивное дерево с толстыми сучьями, напоминавшее по виду старый дуб, но с абсолютно круглыми листьями. Оно высилось неподалеку от павильона, окруженное густой травой. На него было легко залезть и попытаться осмотреть окрестности. Результаты осмотра подтвердили самые худшие предположения – вокруг не было никаких других человеческих построек и вообще ничего, кроме зеленого лесного океана.

Оказавшись на дереве, вооруженный своей грубой дубинкой, Релкин почувствовал себя в относительной безопасности. Если в этом лесу есть хоть какой-то шанс встретиться с пуджиш, надо поменьше разгуливать по земле.

Сгустилась темнота, и в небе появились сразу три луны. Одна за другой поднимались они над горизонтом и бросали свой серебристый мерцающий свет на лес. Друг от друга они отличались окраской. Первая была цвета бледной охры, следующая – темно-коричневая с розоватым оттенком, последняя же была подернута серо-зеленой тенью. Диски лун были испещрены кратерами, темными пятнами, соединенными штрихами. Луны медленно поднялись на разную высоту, и их взаимное расположение на небе стало меняться, они закружились в танце.

Когда поднялись все три луны, в магическом лесу проснулась новая жизнь. Из тьмы на легких крыльях вылетели мотыльки невероятных размеров. Один из них присел отдохнуть на ближайший листок. Релкин подумал, что насекомое, пожалуй, полностью закроет собой кисть его руки. А потом он разглядел, что, когда мотылек расправляет крылья, на его спинке вырисовывается портрет эльфийского лорда с залепленным глазом.

Наконец-то имя всплыло в памяти – Мот Пулк, так его назвал Пессоба. Честолюбивый эльфийский лорд, чье положение в Игре, над которой они все так трясутся, пошатнулось. Он вспомнил насмешливый голос, допрашивавший его, когда он лежал на полу, а вражеское копье было приставлено к его горлу.

Чего от него хочет этот Мот Пулк? Связано ли это как-нибудь с тем, что сумасшедшая леди объявила чужестранца Иудо Фэксом?

Ночь объяла все вокруг. Воздух оставался теплым, луны кружились, поднимаясь к зениту. Ничто не нарушало ночного покоя, кроме душистого ветерка и взмахов крыльев огромных мотыльков.

Когда луны достигли высшей точки, Релкин, вздрогнув, заметил, что они собрались вместе – розовая и желтая наверху, а серо-зеленая внизу. Очертания лун сложились в портрет Мот Пулка, каждая луна несла, как в мозаике, часть портрета.

Релкин судорожно сглотнул. Все признаки явно указывали на искусственное происхождение окружающего мира. Магическое сооружение полностью зависело от Мот Пулка. Эти эльфийские лорды ведут себя как древние боги. Они могут создавать целые миры, используя силу сознания рабов, втянутых в Великую Игру. Магия и в самом деле могучая.

Чего от него может хотеть этот эльфийский лорд? Клеймо Иудо Фэкса, уж наверное, не способствует выгодной продаже. А может, за него объявлена награда, и Мот Пулк надеется ее получить?

Релкин подумал, что, похоже, слишком много внимания уделяют здесь драконопасу из Куоша. С другой стороны, всем им было бы лучше, если бы Катун вообще никогда не приводил его в Мирчаз.

И снова отчаяние овладело мальчиком, и снова он затосковал о своем драконе, утерянном и несомненно ужасно мучившемся. Вина, которую чувствовал Релкин, была необъятна. Ни один драконопас никогда не оставлял дракона вне пределов досягаемости, это было непререкаемым правилом ухода за боевыми вивернами. Мальчик и дракон неразделимы на всю жизнь. Релкин не мог совершить худшего проступка. Теперь же он и вовсе угодил в новый мир, а его дракон остался в прежнем. С болью в сердце мрачно глядел Релкин на продолжавшие крутиться луны, на которых все яснее проступали черты Мот Пулка.

Через некоторое время луны начали клониться к закату, но Релкин уже не смотрел на небо, потому что крепко заснул, прислонившись головой к бревенчатой стене павильона.

Примерно через четверть часа после того, как Релкин тихонько засопел, с ближайшего дерева спустилась невысокая странная фигурка и подобралась к человеку. У твари были голова насекомого и тело тощей обезьяны. Она внимательно оглядела Релкина, потом вернулась к дереву. Выволокла из темноты большой черный мешок. Груз, спрятанный в мешке, был слишком тяжел для обезьяноподобного богомола, но он дотащил его и положил у ног Релкина. Затем выпустил острый, как бритва, коготь и вспорол мешок. Из мешка вывалился бледно-лиловый стручок размером с дыню. Быстро оглядев стручок, тварь на цыпочках удалилась в укрытие.

Релкин беззаботно спал. Через некоторое время стручок начал распухать. Он вырос до огромных размеров, и поверхность его покрылась сетью морщин. Извилистые трещины змеились по кожуре, формируя выпуклости. Трещины углублялись, стручок приобрел некое подобие головы и конечностей. И вдруг явственно высветилось под поверхностью стручка тело женщины, скрытой доселе в тугом мячике эмбриона. Ребра ее поднимались и опускались; она дышала.

Теперь лиловое вещество побледнело, став почти розовым. На гладкой и темной поверхности головы принялись расти волосы и росли до тех пор, пока не покрыли ее плечи. И наконец женщина разбила яйцо изнутри, медленно выпрямилась, потом опустилась на колени, воздев руки к лунам. Девушка была прекрасна, как и роскошный мир, ее породивший. На бедре ее осталось клеймо рождения, весьма походившее на портрет Мот Пулка.

Она молила луны остаться; потом вознесла благодарность господину, позволившему ей родиться. Крепкогрудая, широкобедрая, длинноногая, она была сладострастнейшим плодом воображения Мот Пулка, и она была счастлива воплотиться.

Опустившись на колени рядом с Релкином, она внимательно оглядела юношу в неверном свете трех лун. Подняв было руку, чтобы коснуться его губ, она вдруг заколебалась, смущенная неожиданной мыслью, и убежала в сад.

Когда же Релкин проснулся несколькими часами позже, она успела оторвать несколько лепестков огромных цветов и соорудить себе примитивную, но весьма привлекательную юбочку. Грудь, однако, оставалась обнаженной. Когда взгляд девушки встретился со взглядом Релкина, она улыбнулась – счастливо и открыто.

Релкин с трудом верил своим глазам. Неизвестно каким образом он вдруг оказался в компании молодой женщины, прекраснее которой не встречал никогда. Темноволосая прелестница с зелеными глазами, гладкой кожей и пышной грудью… Релкин почувствовал, как забилось его сердце, едва он увидел незнакомку. Откуда, черт возьми, она тут взялась? И на ней ничего не было, кроме травяной юбочки, едва достающей до колен. Релкин почувствовал возбуждение, несмотря на множество вопросов, сверливших его мозг.

– Кто ты? – спросил он и подумал, что глупо обращаться к ней на верио.

Но она кивнула в знак того, что поняла его, и ответила на изумительном эльфийском интарионе, который понятен каждому.

– Я – Ферла, – сказала она.

Он глотнул воздуха. Во рту у него пересохло.

– Ты знаешь, где это место находится? – хрипло спросил он.

– Нет.

– А.

Значит, они тут лишь вдвоем.

– Я – Ферла. Я не живу долго.

– Ты живешь здесь?

– Да. Я всегда живу здесь.

– Меня перенесли сюда из города. Понимаешь?

– Нет.

И это «нет» было вполне определенным. Релкин понял, что она ничего не знает, кроме своей растительной жизни. Ферла подошла и села рядом.

– Ферла одна. Ферле ты нравишься. Как тебя зовут?

– Релкин.

Ферла взяла его руку своей маленькой ручкой. И положила ее себе на грудь. Уста ее приблизились к его устам. Эти полные юные губы жаждали поцелуя.

Релкин не мог противиться откровенному требованию. Ферла определенно не ожидала его возражений. Первый поцелуй повлек за собой другие, и затем страсть охватила юношу целиком.

Позднее, гораздо позднее, Релкин обнаружил себя сидящим у солнечной стороны павильона, позволяя солнечным лучам греть кожу. Ферла шла из леса по зеленой лужайке, слегка покачивая бедрами. На широком листе она несла горку съедобных плодов, желтых, коричневых и красных.

Плоды по вкусу напомнили Релкину землянику и были очень питательны. Он съел всего два и почувствовал, что сыт. Затем Ферла села к нему на колени, и они снова занялись любовью.

Так все и пошло. Дни напролет.

Иногда по ночам Релкин слышал сквозь сон какие-то голоса. Они были самыми разными. Один из них, очень тоненький, как будто хотел к нему прорваться, как будто настойчиво говорил за тяжелой закрытой дверью. Еще на другом уровне слышался туманный голос его дракона, жаловавшегося на порванный джобогин и израненные ноги. И еще было одно какое-то существо – словно большой розовый кит ворочался где-то внизу, в теплой воде.