— Сын мой, — говорил Джиму епископ Бата и Уэльса, — не желаешь ли ты отведать этого великолепного копченого угря?
Джим взглянул направо. Епископ держал глубокое серебряное блюдо, с которого только что сняли крышку. Сбоку крышка была надломлена, но несмотря на это и крышка и блюдо были до блеска начищены. Джим не переваривал угрей в любом виде. Слова епископа были обычной любезностью, принятой за столом.
— Благодарю, милорд, — ответил Джим, и епископ ножом вытащил из соуса кусок угря и положил его на подставленный Джимом хлебный ломоть. Толстый ломоть служил вместо тарелки, потом его отдадут бедным или кинут собакам, к этому времени он пропитается соусами и станет очень полезным и вкусным.
— Немножко, пожалуйста, милорд. Прекрасная постная пища перед Рождеством, но меня мучает совесть, что я съем слишком много до полуночной мессы, которой оканчивается пост.
Епископ осторожно взял столовый нож — это был скорее небольшой острый кинжал, — отрезал небольшой кусок от угря, на которого Джим боялся даже смотреть, а остальное отправил обратно в блюдо. Потом одобрительно взглянул на собеседника. Не то чтобы он улыбался. Ричард из Бисби был неулыбчивым человеком, но слова Джима он счел весьма справедливыми.
Он поставил блюдо с угрем и накрыл его крышкой.
— Должен признаться, — продолжил он, понизив голос, — я попросил хозяина посадить нас рядом, чтобы поговорить тайно, воспользовавшись обеденным шумом. Может, ты хотел бы видеть на этом месте кого-нибудь другого, скажем, леди Агату Фалон, вон она там, хотя могу поклясться, что она более занимает милорда графа.
— Леди Агата Фалон? — Джим мгновенно заинтересовался и посмотрел в ее сторону.
Значит, женщина рядом с графом сестра убитого, которого они нашли в лесу. Должно быть, она, подумал Джим, его младшая сестра, между ней и ее покойным братом была разница в возрасте самое малое лет в двадцать. Чуть выше среднего роста. Агата Фалон была все же ниже Энджи, которая сидела неподалеку от Джима, оживленно беседуя с сэром Джоном Чендосом возле графа и Агаты Фалон.
В ничем не примечательной на первый взгляд Агате Фалон была какая-то суховатая привлекательность. Агата нисколько не напоминала покойного брата. Волосы черные, глаза карие, широко поставленные, нос высокомерно вздернут, большой рот с тонкими губами, которые выглядели так, будто готовы в любую секунду исторгнуть оскорбление. Овальное бледное лицо завершалось выступающим вперед подбородком.
В эту минуту лицо ее было оживлено, и она казалась почти красивой в своем небесно-голубом платье с буфами и плотно облегающим лифом. Граф пялил на нее глаза, вытаращенные больше обычного. Джим подумал, что соседка и выпитое вино весьма этому способствовали. Граф был явно очарован леди Агатой или тем, что она ему рассказывала.
— Благодарю за то, что милорд назвал ее мне, — сказал Джим епископу. — Она сестра того несчастного господина, которого нам не удалось спасти по пути сюда, о чем милорд, вероятно, уже слышал.
— Да, — отозвался Бисби, промокая губы салфеткой, которую с изяществом держал в сильной руке, — неприятный и несчастный конец для человека из хорошего семейства. Полагаю, святые отцы из монастыря Эдсли устроили ему достойное христианское погребение, как и его молодой жене?
— Несомненно, — заверил Джим, — Но милорд только что говорил, что хотел побеседовать со мной приватно?
— Да. — Епископ еще больше понизил голос, который уже успел подняться до обычных спокойных, звучных тонов. — Речь пойдет о том деле, которое Каролинус уже изложил тебе. Об этом замке.
Он понимающе посмотрел на Джима. Джим вернул ему такой же понимающий взгляд. Они вели себя как представители двух держав на кулуарных переговорах о предмете, являющемся почти государственной тайной.
— Тебе не повезло, ты поздно прибыл на обед, — начал Бисби. — Но подобная задержка вполне понятна, раз ты привез юную христианскую душу, будем надеяться, уже получившую крещение… Между прочим, возможно, не будет вреда, если еще раз окрестить дитя. Ведь никого из его близких не осталось в живых, и бессмертная душа младенца, возможно, в опасности. В любом случае я хорошо понимаю, почему тебе не удалось прибыть вместе со всеми, тебе и твоей леди. И все же должен признаться, я беспокоился, что ты вообще не появишься.
— О, вряд ли была такая опасность, милорд.
Задержки действительно было не избежать. Каролинус исчез из комнаты в башне, предоставив Джиму самостоятельно искать путь к Энджи, Брайену и парадному столу.
Однако оказалось, что все это не так уж сложно. Джим вышел из комнаты в башне и закрыл за собой дверь. Он не знал магических заклинаний, чтобы с легкостью заставить весь наваленный вдоль стен хлам закрыть трещину, и ему пришлось составить ряд коротких последовательных команд. В его душу закралось мстительное чувство — трещину обнаружил Каролинус, и ответственность за это открытие лежала на нем.
На полпути назад он мысленно отметил, что комната, которую он только что оставил, находится в главной башне, той же, где были их с Энджи покои. Потребовалось лишь пройти коридор до замыкающей его каменной стены. Джим вернулся назад и двигался в противоположном направлении, пока не достиг главной лестницы. Он несколько раз поднимался и спускался, пока не обнаружил этаж, на котором находилось отведенное ему помещение. После этого найти остальных уже не составляло никакой проблемы.
В комнате нетерпеливо ждал Брайен, а Энджи уже оделась для выхода и тоже пребывала в нетерпении и явно не намеревалась отчитывать Джима. Энджи знала Каролинуса так же хорошо, как Джим, и давно догадалась, кто виноват в том, что Джим задержался.
Последовала легкая суета сборов — Энджи отдавала последние наставления кормилице, которая находилась с ребенком в соседней комнате.
— …И не впускай никого, кроме нас троих, пока я не вернусь! — бросила она через плечо, выходя из-за гобелена, закрывавшего проход. — Я готова.
Последние слова относились к Джиму. Они вышли и услышали, как дверь за ними закрылась. Джим кивнул одному из своих воинов, которого оставил на посту в коридоре.
Все трое последовали вниз по главной лестнице до того этажа, где Большой зал смыкался с главной башней. Они вошли и увидели, что праздничный обед в самом разгаре. Слуги суетились вокруг столов, разнося бесконечные блюда, которые они подавали, преклонив колени, особенно обслуживая гостей высокого ранга или важных особ. Музыканты весело играли на галерее, тянувшейся вдоль стены Большого зала. Джим отметил среди волынок, лютней и барабанов ирландскую арфу и почувствовал огромное желание — наверняка, тщетное, — чтобы арфа прозвучала соло.
Но музыканты старались вовсю, дули, пиликали, гремели и, вероятно, они будут так играть весь вечер.
Оруженосец графа подошел к гостям и ввел их в зал.
Здесь их разделили.
Брайен направился к одному из двух столов, поставленных во всю длину зала, а Энджи и Джима провели к высокому столу, стоящему перпендикулярно к этим двум на возвышении. Там уже сидели принц, граф и самые важные гости.
Джим сомневался, что он и Энджи должны сидеть там. Конечно, он барон, но в Англии четырнадцатого века титул барона мог носить как человек очень значительный, так и совершенно безвестный.
Годовой доход от земель дворянина — в зависимости от обстоятельств — составлял примерно от пятидесяти фунтов — по этой причине Брайен был столь активен во время рыцарских состязаний, пытаясь выиграть доспехи и коня, которые можно продать, чтобы поддержать небольшое поместье — до пятисот. Доход в пятьсот фунтов годовых ставил барона в финансовом отношении на одну ступень с более родовитыми особами и даже членами королевской семьи.
Джим же по уровню своего дохода совершенно определенно не принадлежал к богатейшим дворянам. Но то, что он маг, а также его известность как Рыцаря-Дракона, спасшего свою невесту — сказителям нравилось, что они тогда еще не были женаты, это придавало истории романтический колорит — от Темных Сил в Презренной Башне, — эти два обстоятельства позволяли ему пользоваться большим почетом, чем большинство баронов с таким же годовым доходом.
Джим подумал, что скорее всего они с Энджи получили места за высоким столом благодаря влиянию епископа и сэра Чендоса, если не самого Каролинуса, хотя вряд ли старый маг стал бы использовать свое влияние таким образом.
Джим отбросил эти мысли, поняв, что епископ ждет от него ответа.
— Чем я могу быть полезен милорду? — поспешил он продолжить беседу.
— Полным отчетом о том, что ты знаешь об этом деле, — сказал епископ и добавил уже не так строго: — И собственным мнением и советом, если они мне понадобятся, конечно.
— Конечно, милорд.
— Что ж, сэр Джеймс, — продолжил епископ, переходя на более фамильярный тон, — насколько я понимаю, ты искал в замке великана, а встретил дьявола.
— Вообще-то это тролль. Очень большой и необычайно сильный для своей породы, но ты же знаешь, что тролли всего лишь сверхъестественные существа и внутренне не испорчены, и, вероятно, не стоит думать о нем как о дьяволе.
— Мне известно мнение церкви на сей счет! — произнес Бисби с некоторым напряжением. — Но мне тяжело думать о тролле, а может быть, об одном из джинов, которого неверный Саладин запечатал в сосуд и бросил в глубины океана, чтобы тот не смущал человечество. Мне тяжело думать, что в нем есть частичка дьявола. Тролль, питающийся человеческой плотью. Ха!
— Акулы в океане также едят человеческую плоть, милорд, — дипломатично заметил Джим, — но вряд ли их можно назвать дьяволами.
— Я не знаю всех высказываний церкви по этому поводу, — произнес епископ и задумчиво добавил: — И все же даже тролли могут оказаться заражены властью сатаны, а поэтому считаться частично дьяволами. Если это так, то мой долг уничтожить их любым способом — как доброй десницей с палицей, так и иными способами, доверенными мне церковью.
Голос епископа окреп в конце высказывания, и Джим подумал, что он слышит из-под епископских одеяний эхо желания ввязаться в битву, которое выказывали рыцари — например Брайен. Теперь он вспомнил, что смутно слышал о некоем сэре Роджере из Бисби, возможно, близком родственнике епископа, который демонстрировал храбрость и мужество в Нидерландах, стране, которая в двадцатом веке стала Голландией и Бельгией.
— Действительно, — вновь возвысил голос епископ, не позволяя Джиму вставить ни слова, — я сам охотно возглавлю отряд воинов и отправлюсь в подземелье, чтобы уничтожить эту тварь раз и навсегда.
— Неприятно это сознавать, но весь пыл милорда может быть растрачен впустую, — как можно более дипломатично заметил Джим. — Я только подмастерье мага, но боюсь, спустившись, ты ничего там не найдешь. Если ты начнешь искать тролля, он вполне может исчезнуть.
— Не может! Я благословил замок и землю, на которой он стоит. Никакие магические силы — ни злые, ни добрые — не могут действовать в течение святых двенадцати дней, пока я здесь.
— Конечно, милорд. Но я припоминаю слова моего наставника в магии Каролинуса. А он говорил, что сверхъестественные существа могут то, на что мы, люди, не способны, и это не считается магией. Вообще-то они и сами себя не понимают, а потому не могут контролировать свои поступки. Это так же естественно для них, как умение дышать — на земле или под водой, уж как придется. И этот тролль может стать невидимым, если поисковый отряд загонит его в угол и у него не будет возможности выжить. Как я сказал, я всего лишь подмастерье мага. Возможно, я ошибаюсь. Мой наставник скажет наверняка.
— Это злая сила! — тихо пробурчал епископ. — Если это верно… Конечно, я спрошу Каролинуса. Но должны же быть и другие способы избавиться от этого тролля.
— Полагаю, найти такой способ будет нелегко. В настоящий момент, кажется, есть только один — обнаружить другого тролля, того, который, по словам здешнего, скрывается среди гостей. Найдем и избавимся от него, потому что его присутствие здесь бросает вызов независимости тролля замка, а он не подпускал сюда всех остальных троллей в течение тысячи восьмисот лет… Я думаю, мой наставник рассказал милорду обо всем, что тролль поведал сэру Брайену и мне?
— Да, — пробормотал Бисби. — Что ж, тогда не стоит терять времени, надо найти другого тролля.
— А теперь подумаем, с чего начать, — сказал Джим. — Ясно одно: этот другой тролль может принимать облик обычного человека, но даже сам Каролинус пока не придумал способа его распознать.
— Я тоже не могу этого понять! — процедил сквозь зубы Бисби. — Сама мысль о том, что в это святое время в этом благословленном мною месте скрывается тролль, переворачивает все в моей душе! — Он устремил взгляд на Джима. Джим принял виноватый вид и молча ждал. Спустя несколько мгновений Бисби продолжил: — Может ли наш тролль обнаружить другого, если разрешить ему подняться наверх и походить среди гостей? Я могу сам сопровождать его и убедить гостей, что отвечаю за их безопасность. Если же наш тролль схватит одного из них, который окажется другим троллем…— Лицо Бисби просветлело. — Конечно, это наилучшее решение! И как я не подумал об этом с самого начала?
— Прошу милорда извинить меня, — сказал Джим, — но я не уверен, что тролль нам поверит.
— Что такое? — На губах епископа дрожало «черт возьми», но он сдержался.
— Он может побояться, что, пока он, ничего не подозревая, ищет другого тролля, его убьют.
— Он смеет сомневаться в слове князя церкви? — Бисби изумленно уставился на Джима.
— Я… боюсь, что так. Конечно, милорд снова может спросить моего наставника в магии. Каролинус скажет с большей уверенностью.
— Я как раз собираюсь это сделать!
На лбу епископа появилась гневная складка, и Джим инстинктивно напрягся, словно в ожидании нападения. Конечно, это было просто смешно, учитывая, что в зале слишком много народу. Ни один епископ не рискнет своим достоинством.
— Нельзя забывать, — сказал Джим, — что он всего-навсего тролль и не может поступать иначе.
Гневная складка на лбу епископа постепенно разгладилась, он успокоился. Даже попытался улыбнуться.
— Во всяком случае, — очень тихо произнес он, — до сих пор ты все делал правильно, сын мой.
— Благодарю, милорд.
— Итак…— начал Бисби.
— Милорд епископ! Милорд епископ! — раздался резкий женский голос с дальнего конца стола. Джим с епископом подняли головы, чтобы посмотреть, кто кричит. Агата Фалон, подавшись вперед, махала рукой, глядя на епископа.
— Миледи?
— Можем ли мы немного поговорить? Граф и я-не уделит ли нам милорд капельку своего времени?
Епископ поднялся со своей скамьи — она была мягкая и со спинкой, что отличало ее от обычных скамеек, на которых сидели гости за другими столами
— и прошел вперед, чтобы учтиво склонить голову перед Агатой Фалон и графом. С другой стороны от Агаты сидел Джон Чендос, он, стараясь вежливо не замечать ее призывных знаков, продолжал весело разговаривать со своей соседкой Энджи.
Граф что-то сказал — так тихо, что в общем шуме Джим ничего не расслышал. Однако его слова были вскоре разъяснены внятным высоким голосом Агаты Фалон.
— У нас с милордом графом возник спор, — пропела Агата, — возможна ли настоящая любовь между людьми разных возрастов. Более того, возможна ли она с первого взгляда.
— Я не считаю себя авторитетом в вопросах любви, миледи, — строго заметил епископ. — Однако…
— Но милорд, конечно, знает множество пар, где муж старше жены. И разве милорд не может засвидетельствовать — в моих интересах, — что разница в годах совершенно не сказывается на чувствах?
Джим почувствовал, что сзади его тянут за рукав. Он ощутил легкое раздражение — легкое, потому что уже неоднократно попадал в подобные ситуации. Ему всегда казался смешным такой способ привлечь чье-то внимание, ведь в этом мире четырнадцатого столетия запросто раскалывали череп топором за один косой взгляд. Слуги здесь скреблись в дверь перед тем, как войти. Они и вправду не могли войти без предупреждения, но и другие люди, независимо от своего общественного положения, вместо того, чтобы заговорить, легко касались чужого платья или даже грубо дергали, чтобы привлечь внимание. И что же? За таким касанием мог последовать удар, вызывающий на поединок.
Он обернулся, полагая, что это слуга с очередным блюдом, которое он должен отведать, и не только он, но и его ближайшие соседи по столу. Епископа уже не было рядом, а сразу за ним сидел принц, который, казалось, ничего не ел, только пил. Единственной соседкой Джима была средних лет леди, сидевшая от него по левую руку.
Но она некоторое время назад задремала и теперь слегка похрапывала. Возможно, она провела всю ночь на богослужении, ведь шел последний день рождественского поста — канун Рождества Христова. Некоторые гости более неукоснительно выполняли требования церкви, чем другие. А, возможно, леди слегка перебрала. Джим повернулся — за его спиной стоял не слуга. Вместо слуги графа Джим увидел нависшую над стулом фигуру в дорогом шерстяном зеленом плаще с капюшоном.
Он узнал и платье, и капюшон — это была дорожная одежда Энджи. Фигура не могла принадлежать Энджи — та сидела чуть дальше за столом и оживленно и горячо говорила что-то Джону Чендосу. Вглядевшись внимательнее, Джим увидел испуганное лицо кормилицы, которая должна была оставаться наверху, в башне, закрывшись в комнате с младенцем Робертом Фалоном, и ожидать прихода Джима, Энджи или Брайена.
— Прошу прощения, милорд. Милорд, пожалуйста! — прошептала кормилица.
— В чем дело? — тихо спросил Джим, охваченный дурным предчувствием.
— Милорд, прошу прощения, но я думала, что поступаю правильно…
— О чем ты? Выкладывай!
— Я знаю, что миледи приказала никому не открывать, кроме вас троих, но пришла служанка Агаты Фалон, которая послала маленькому племяннику подарок, кольцо с семейным гербом. Она попросила только приоткрыть дверь, чтобы просунуть кольцо. — Кормилица, казалось, вот-вот заплачет. — И я… я открыла.
— И что? — спросил Джим. — Что из того? С чего ты так завелась?
— Завелась? — Кормилица ошарашенно уставилась на него.
— Взволновалась. Обеспокоилась! — нетерпеливо пояснил Джим.
— Ах, служанка сделала только то, о чем говорила. Она просунула в щель кольцо для маленького лорда и сразу убрала руку. Я заперла дверь так быстро, что чуть не прищемила ей пальцы.
— Ну и что же? — Джим был озадачен. — Из-за чего такой переполох?
— Это случилось позднее, милорд. Я подумала, ведь милорд — маг, а многие вещи бывают невидимы. Опасные волшебные вещи может принести кто-то такой же, как милорд. Вдруг кольцо заколдовано злым волшебником, а я внесла его в комнату? Чем больше я об этом думала, тем страшнее мне становилось. К счастью, Уилфред, воин милорда…
— Да-да, я поставил его сторожить в коридоре.
— Ну, — продолжала кормилица, — я позвала его и попросила остаться вместо меня в комнате, чтобы он открыл, когда я вернусь. Я нашла платье леди
— о, я знаю, что поступила неправильно, взяв его, не говоря уже о том, что я его надела, — но я хотела сойти вниз и рассказать все. И, чтобы никто не знал, что это я рассказала.
— Господи, никак не пойму…— начал было Джим, но сдержался.
Внезапно он все понял. Рассказ кормилицы можно было понять по-разному. Во-первых, нужно знать страх большинства этих людей перед магией и таинствами, которых они не могли постигнуть и верили, что такие вещи им не подвластны, выше их понимания. Во-вторых, кольцо принесли от Агаты Фалон, которая до сих пор не проявляла никакого интереса к младенцу. Это, по меньшей мере, странно. Кроме того, в этом мире повсюду присутствовала магия, и кольцо тоже могло нести в себе магию.
— Хорошо. А теперь возвращайся. Я приду через несколько минут.
Кормилица ушла. Джим посмотрел, что происходит за столом. Епископ все еще склонялся к графу и Агате Фалон, не очень низко, чтобы соблюсти свое пасторское достоинство. Энджи оживленно беседовала с сэром Джоном Чендосом. Это, конечно, раздражало, и сильно.
Джим любил сэра Джона Чендоса. Более того, он восхищался этим человеком. Чендос был поразительно умен, чрезвычайно тонок для своего времени и окружающей обстановки. Джим помнил, что за все время их знакомства Чендос не сказал и не сделал ничего, что выходило бы за пределы обычной вежливости и уважения по отношению к Энджи.
Но сэр Джон, без сомнения, красив — представительный мужчина, умный и близкий к трону. В нем сочетались многие прекрасные человеческие качества. Энджи интересно с ним. В этом не было ничего страшного, огорчало лишь то, что все действия сэра Джона являлись введением в обычную здесь игру — совращение женщины под маской светской любезности; именно это сейчас и происходило. Подобное не считалось пороком на таких собраниях, как это — знаменитых рождественских праздниках у графа, сопровождавшихся пиршествами, спортивными играми, турнирами и развлечениями.
Но сейчас Джиму было не до того.
Он бросил еще один быстрый взгляд вокруг. Никто не обращал на него внимания.
Джим спокойно поднялся и направился в сторону, где, как все знали, находится отхожее место. В этой же стороне была и лестница башни, по которой можно подняться в их с Энджи комнаты. Он уже почти достиг конца зала, когда характер шума изменился. Все инструменты, кроме ирландской арфы, смолкли, и раздались звучные печальные аккорды; струны арфы нежной жалобой вливались в общий гул.
— Черт возьми, именно сейчас!
Джим с сожалением оставил за спиной звуки арфы и поспешил к выходу.