…И алые сполохи дробили небесную черноту, и под его кожистым крылом земля корчилась в огне, и люди внизу, кажется, кричали, но он не слушал криков. Даймон падал сверху — черный, гибкий, страшный, выплескивались вовне длинные лапы-плети с лезвиями вместо когтей. Повисла разодранная перепонка, глубокий надрез лег на шее.
Он резко канул в сторону, упреждая удар, но противник был быстрее. Лезвие сверкнуло прямо перед глазами и в следующую секунду фонтан его крови затопил мгновенно отшатнувшееся в испуге небо…
Он откинул голову и крепко саданулся затылком о поребрик окна. Механический голос объявил станцию, в вагоне по-прежнему никого не было. Он посмотрел на часы. Успевает. Мотнул головой, разгоняя ало-черную пелену перед глазами.
Появление бутылки встретили восторженным ревом. В углу немедленно затянули: «Здравствуй, Бог, это ж я пришел…», посыпались подходящие к случаю и до смерти затасканные остроты.
Он вышел на балкон. Он не мог на это смотреть.
Паша-Павлинчик (почему, кстати, Павлинчик?) втиснулся за ним следом. Закурил, сплюнул, перегнувшись через перила.
— Что?
— Противно, — он сжал зубы и глянул в упор.
— Эх, Дракоша, — Паша хлопнул его по плечу. Он брезгливо отстранился. — Им трудно, надо расслабиться…
Дракон резко развернулся к нему. В голове мутилось.
— Им — трудно?! — воспоминание о боли в порванном крыле заставило его покачнуться. В глазах плясали алые блики. — Им? Этой мрази?..
Паша не обиделся.
— Это здесь они — мразь… — Он засмеялся. — Да, не то, что ты весь черный да подтянутый, что твой Цой. Hе, мы народ попроще.
— Да уж, — процедил Дракон. — Проще некуда.
Паша глубоко затянулся.
— Мы все одинаковые, Дракоша…
Он молча повернулся и вышел. Пробрался сквозь пьяную толкотню и прикрыл за собой дверь.
За полночь всей гопой высыпали во двор, только какая-то парочка зависла, сообщив, что пока квартира пустует, они воспользуются ей по назначению. Павлинчик благословил их легким матерком.
Выглянувшую из-за тучи полную луну встретили дружным воем, не заботясь о спящих соседях. Натужное веселье требовало очередной порции допинга: по карманам наскребли бумажной россыпи еще на пару бутылок.
Он не прислушивался к разговорам: все было ясно давно. Синдром приобретенной крутости — кто не рок-звезда, тот юкэ-сегун. Все бы ничего… но вот смотреть на эти несколько дегенеративные физии, на деревянную манерную пластику было противно.
— Дракон! — Настя повисла на нем, мусоля во рту сигарету. — Дай огонька бедной девушке…
Он высвободился и, не оглядываясь, пошел прочь. К черту вежливость. Это безнадежно.
Узкие коридоры метро подавляли. Он постарался миновать их скорее. Рефлекторное недоверие к тесноте — негде принять Облик. Хотя… Какой уж там Облик — в этом теле он не обернется даже мартышкой. Дракон…
Поезд стоял на платформе и он успел вскочить в вагон прежде, чем двери, зашипев, сомкнулись. Прошел в дальний конец вагона, отстранившись от разлегшегося на лавке парня, упившегося, судя по всему, в дым. Сев, присмотрелся внимательнее и хмыкнул. Парень бы л знакомый — из той самой компании крутых сопляков… Пить и то не умеют. Он оскалился почти с ненавистью, припомнив: «Им трудно…»
Им?!
…Земля была ледяной, словно не ее поливал он только что своим пламенем. Руки болели — так бывает всегда, если перевоплощаться сразу после полета, но сейчас еще и через горло и пол груди тянулась глубокая рана. Сил шевелиться не было. Он лежал там, где з астал его спазм и только иногда чуть приоткрывал веки.
Даймон подошел совсем близко — Дракон чувствовал его немного горьковатый запах. Он тоже успел сбросить Облик, но даже человеком он был сейчас несравнимо сильнее. Дракон в очередной раз разлепил ресницы. Даймон смеялся. Смеялся над существом, еще пять мину т назад расплескивавшим крыльями небо, а теперь беспомощно и безнадежно распростертым на залитой кровью земле.
Дракон трудно всхлипнул, подавляя стон.
Что же, видимо это и впрямь смешно…
Парень на лавке тяжко застонал. Дракон обеспокоенно глянул на него. Шутки шутками, а не прихватило бы его не по-хорошему… «Мы все одинаковые…» Hу-ну. Конечно.
Стараясь не касаться измаранной блевотиной куртки, Дракон похлопал его по щекам. Парень на миг поднял голову — Дракон поморщился от перегарного запаха…
И вдруг, поймал его взгляд.
…И алые сполохи дробили небесную черноту, и под крылом его «Зяблика» земля корчилась в огне, и рация надсаживалась, крича, но он не слушал криков. «Урман» падал сверху — огромный, мощный, неотвратимый, выплескивались вовне алые трассы выстрелов.
Заверещала в панике система контроля — броня «Зяблика» стремительно разрушалась. Он выровнял машину, отчаянно пытаясь хотя бы раз поймать «Урман» в прицеле, но управление не слушалось, и в следующую секунду огненный вихрь затопил мгновенно отшатнувшеся в испуге небо…