Достоевский. Дело о пропавшем наследнике

Глава 1 Петербургские тайны

В трамвае Сонечка всегда садилась в уголке, у самых дверей на площадку.

Длинные деревянные скамейки в этих трамваях расположены друг против друга. Уже на Малой Охте вагон всегда полон. Здесь – рабочие-нейроботы с порохового завода, усталые, в помятых тужурках; молочницы-чухонки с бидонами; служанки в обнимку с пустыми корзинами: эти едут за припасами на Мальцевский рынок. Пассажиры рассаживаются по лавкам, словно куры на насесте, и смотрят друг на друга в упор выпуклыми стеклянными глазами. И на Сонечку тоже смотрят. Ей не нравится такая игра в гляделки, но она никогда не опускает взгляд первой.

Глаза у нее большие, карие. Каштановые волосы небрежно заколоты золотой булавкой. Платье… ну, словом, это ее лучшее платье. Взрослое. Смелое. Слишком смелое для Смольного института. Там девушки одеваются скучно, как монашки. Но она решила туда не возвращаться. Вот прямо сегодня утром твердо решила.

А почему?

Потому что она начинает новую жизнь. Без родительских нотаций. Без унылых классных дам. Без болтливых подруг.

И все равно ей как-то волнительно. Это вам не шутка – конкурс юных талантов на радио «Достоевский FM». И она его выиграла. Она бы не поверила, если бы кто-то просто стукнулся к ней в нейролинк, но ей пришло настоящее письмо по почте. Вот оно, у нее в кармане, в чудесном дизайнерском конверте из грубой серой крафт-бумаги.

«Дорогая (– ой!) участница (– ик!), – так причудливо начиналось письмо, а дальше в специальном окошке было напечатано ее имя. – Приглашаем тебя на уникальную программу-расследование „Петербургские тайны“. Ты покажешь нам все, что умеешь! А мы покажем тебя по нейровидению».

Соня обожала тайны. И она постоянно слушала передачи Федора Достоевского. У диджея – приятный бархатный голос, и рассказывает он удивительные истории, пугающие и таинственные.

Взять хотя бы одну, о привидении в Инженерном замке. Будто бы в старой резиденции Павла Первого снова стали встречать призрак убитого самодержца. Будто бы вечерами он ходит вверх и вниз по винтовой лестнице и каждому встречному предлагает табакерку – нюхнуть за помин его души! Отказаться невозможно: свалишься с лестницы и шею сломаешь. Но каждый, кто отведал царского табачку, потом пару недель ходил как пришибленный. И ладно бы только это! Такие люди рассказывали странные вещи, и даже нарисовать пытались (смотреть на эти рисунки было страшновато, диджей Федор их и не показывал). Некоторые бедолажки и вовсе верили, что им довелось побывать на том свете и вернуться. Да только вернулись они, по их словам, куда-то не туда, вовсе не в тот мир, в котором раньше жили. На расспросы докторов отвечали туманно и уклончиво. Приходилось их изолировать в желтом доме на Пряжке.

Другая история была еще несуразнее. Кажется, ее прислал Достоевскому кто-то из постоянных слушателей. Там один студент взялся помочь старушке перейти улицу, а старушка подумала, что он хочет отнять ее пенсию, и зарубила его топором. После чего он тоже стал призраком и писал теперь печальные стихи (диджей зачитал несколько фрагментов, довольно складных).

История, как легко заметить, была совершенно немыслимая. Но Соня слушала, не отрываясь. Ей даже снился иногда этот несчастный студент. А вот злобная старушка не снилась.

Все просто: Сонечка с детства мечтала стать детективом. Расследовать загадочные случаи. Разгадывать страшные тайны.

А еще ей ужасно не нравилась ее фамилия: Мармеладова. Она казалась ей слишком мягкой и сладкой. Поэтому свою заявку на конкурс она подписала таинственным псевдонимом: София Марр.

Наверно, диджей Федор был заинтригован. Или просто решил познакомиться с симпатичной девушкой? Ведь она приложила к письму стильный черно-белый дагер. Ей хотелось в это верить. Ну, совсем немножко хотелось.

Сонечка волновалась. Но изо всех сил старалась этого не показывать.

Длинный красный трамвай бесшумно летел по рельсам. Нет, не так: в полудюйме над рельсами. Кроме силы электричества, его толкала вперед новая технология магической левитации. Говорили, что ее изобрел граф Графтио – итальянский маг и волшебник на службе у российского императора.

На остановках трамвай как ни в чем не бывало опускался на землю, грохотал и скрежетал колесами по рельсам, пугая уличных котов. Перед тем как снова поднять вагон в воздух, вагоновожатый весело позвякивал в свой колокольчик.

Ехать было далеко: через громадный чугунный мост Петра Великого, по Бассейной, мимо Николаевского вокзала, а потом уже все прямо и прямо по Невскому проспекту – до самого Дома Радио с удивительной стеклянной башней.

Мимо проплывали высокие кирпичные дома о многих окнах, конные коляски и повозки, разноцветные электромобили, внедорожные мощные «лесснеры» и престижные черные «руссобалты», приземистые и длинные – чем ближе к Невскому, тем чаще.

Вот и рынок. Торговки-молочницы перестали клевать носом, подхватили бидоны и засобирались к выходу. Служанки с корзинками поспешили следом. И чуть не вытолкнули с площадки нового пассажира.

Сонечка взглянула на него и еле удержалась от смеха.

Это был молодой человек, почти мальчишка. Из-под видавшей виды студенческой фуражки выбивались светлые локоны. Голубые глаза – глупые, щенячьи. Однако в остальном он был не лишен изящества: высокий, тонкий, стройный. Его серенький костюм когда-то был неплох, только бедняга давно из него вырос. И теперь манжеты рубашки неприлично далеко торчали из рукавов куцего пиджачка. Вдобавок на правом локте красовалась заплатка.

Студент плюхнулся на лавку прямо напротив Сонечки (теперь из-под брюк стали видны разномастные носки – серый и белый, в черную полоску). Он проследил за Сонечкиным взглядом, заметил и ужасно смутился. Попробовал одернуть штаны и тут же выпустил из рук кожаную папку, добротную, но старомодную (не иначе, купил где-нибудь на барахолке исключительно для солидности). Папка шлепнулась на пол и раскрылась. Из нее выскользнули какие-то потрепанные тетрадки и очень, очень знакомый Сонечке серый конверт из крафт-бумаги.

– Так ты тоже к Достоевскому? – воскликнула она изумленно.

Молодой человек поскорее спрятал конверт обратно в папку. Пробурчал, не глядя на вздорную девицу:

– А чего, нельзя, что ли?

– Просто интересно. Он же выбрал самых лучших, – здесь Соня важно надула щеки. – Меня, кстати, зовут София. София Марр.

– Красиво, – оценил парень.

Услышав, что ее имя кому-то видится красивым, Сонечка приятно покраснела – все-таки не была избалована чужим вниманием! – и спросила уже значительно ласковее:

– Тебя-то как звать?

– Родион. Раскольников.

– Ро-ди-он, – повторила Соня. – Пусть будет просто Родик. А я, так уж и быть, просто Соня. Хотя я не люблю это имя. Что-то есть в нем такое… сонное.

– Прекрасное имя, по-моему, – сказал Родик и заслужил еще пару выигрышных баллов в Сонечкином табеле.

А вслух она спросила:

– Ну и что ты за номер послал на конкурс, а, Родик? Наверно, скрипты для игр?

Тут покраснел и Родион:

– Да так, разное… ну и стихов немножко.

– Ну да, ты похож на поэта, – заявила Соня. – Такой же странный. Вроде как не от мира сего… Я, правда, мало видела поэтов. Блока один раз встретила на Невском. Еще Маршака, и то издалека. Я вот так же на трамвае ехала, а он садился в таксомотор.

– Мне бы его вот так встретить, Блока, – вздохнул Родик мечтательно. – Правда, Маршак тоже хороший поэт. У него есть один стих смешной, прямо как про меня… «Жил человек рассеянный на улице Бассейной…»

– Ах, ну да, ты же там и сел, возле рынка…

– И рассеянный я тоже. Это все говорят. Все теряю, все роняю. Но ты не думай, это не всегда так бывает… я когда соберусь, я очень внимательный…

– Внимательный – это хорошо, – сказала Соня. – Это полезное качество.

Она хотела добавить что-то еще, но промолчала. Родик набрался смелости и спросил:

– А у тебя что за номер?

– Секрет, – отрезала Соня. – Скоро сам услышишь.

Родион грустно кивнул. Было совершенно очевидно, что он не привык спорить с девочками. Да и говорить-то с ними ему доводилось нечасто. Беда в том, что и Соня не могла похвастать достаточным опытом в подобной области.

Мальчиков в Смольный институт не приглашали. Даже на выпускном балу девицы танцевали с девицами. Легко понять, что Соня люто ненавидела это унылое и ханжеское заведение.

Не только из-за мальчиков, конечно. Просто она не любила, когда врут. А в Смольном врали всегда. И учителя с кафедры, и воспитанницы – друг другу. Врали про родителей, врали про приятелей, постоянно врали о будущем. «Вы все найдете себе богатых мужей, если не будете умничать», – говорила им директриса, и это опять было вранье.

Может быть, тогда Сонечка и решила, что будет искать правду даже в самых безнадежных ситуациях. Чего бы это ей ни стоило. Пусть даже она никогда не найдет себе богатого мужа, как обещали в институте.

За это ее многие невзлюбили. И учебу она забросила. И заявку на конкурс она послала от отчаяния, потому что вот-вот ее должны были отчислить и выгнать из общежития.

Вот и весь секрет.

Трамвай пролетел по мосту через Екатерининский канал. Напротив Казанского собора притормозил, приземлился и остановился.

Родион и Сонечка соскочили с площадки.

Дом Радио возвышался перед ними, как рыцарский замок: черный гранит, позолота, стеклянные двери с бронзовыми ручками. Если задрать голову, можно было полюбоваться хрустальным шаром на вершине угловой башни. Говорили, что внутри этого шара устроена смотровая площадка. И что диджей Достоевский, он же – владелец одноименной радиостанции, порой поднимается туда полюбоваться видами Петербурга. Стоя там, он может слышать мысли прохожих, а может, и вообще всех горожан. В это время его нейроимплант работает в режиме «омнилинк», а это страшно дорого и доступно не каждому. Но ведь всем известно: граф Федор Достоевский – необыкновенный человек.

Сонечка верила в эту легенду. Больше всего на свете она хотела бы когда-нибудь оказаться в хрустальном шаре. Они стояли бы с графом рядом. Возможно, он держал бы ее за руку. И уж точно – говорил бы с ней, даже все равно о чем. Голос у него такой приятный, бархатный, проникновенный. И еще… он взрослый и ужасно умный.

Сонечкины мечты оборвал глупыш Родион:

– Чего-то мне стремно как-то. А ты не боишься?

Пусть Соня и ненавидела вранье, но предпочла немножко соврать:

– Ничего подобного. Не боюсь. Ты сюда для чего пришел? Показать им всем, что ты из себя представляешь. Вот и покажи…

– Пропуск покажите, молодые люди, – прервал ее охранник за стойкой, в обширном холле с зеркалами.

Родик замешкался. Зачем-то полез в карман брюк, как школьник, которого завуч застукал с вейпом. Зато Сонечка царственным жестом извлекла письмо из серого конверта и развернула перед носом охранника. Тут и Родион сообразил, что от него требуется. Запустил руку в папку, вытащил конверт, а папку – уронил. Она шлепнулась на пол, как коровья лепешка.

Охранник ухмыльнулся:

– Добро пожаловать в шоу-бизнес. Лифт вон там. Седьмой этаж.

За дверью на седьмом этаже не нашлось никакого шоу-бизнеса. Нашелся коридор с одинаковыми дверьми, уходящий по дуге в обе стороны. Было похоже, будто этот коридор где-то далеко замыкается в кольцо. Табличек на дверях не было – только номера. Лишних людей здесь не ждали.

Соня с Родиком уже чувствовали себя вот такими лишними. Но тут одна из дверей распахнулась, и на пороге появился Федор Достоевский собственной персоной.

У Родиона душа ушла в пятки. Сонечка от волнения заморгала часто-часто.

– Ого-го! Кого я вижу! – воскликнул диджей Федор. – Кстати, кого я вижу?

Соня и Родик вразнобой представились.

– Вы-то мне и нужны, – объявил Достоевский. – Вы уже познакомились? Превосходно. Я помню ваши анкеты. Прочел с интересом. Девочка хочет стать детективом! Мальчик пишет стихи! Кто-то спросит, что между ними общего? Ничего? Мы вам докажем, что это не так!

Похоже, он уже репетировал свою программу. Сонечка не знала, что об этом думать. Просто слушала голос.

– Посудите сами, – продолжал Достоевский. – Ваши письма лежат рядом у меня на столе. Я назначаю вам встречу на один час. Вы садитесь в один трамвай и стоите теперь передо мной, как примерные детишки. Ха-ха! Разве это не символично?

– Это случайно, – сказал Родион.

– Ничего подобного! Все совпадения не случайны. Особенно если их правильно срежиссировать.

Сказав так, Достоевский поманил их за собой. Пройдя через несколько дверей, они вошли в небольшой зал с десятком складных стульев и крохотной сценой. Прямо на сцене громоздились черные металлические штативы с квадратными лампами. Здесь же стояли три одинаковых бархатных кресла, смутно знакомых Сонечке по вечерним эфирам, а также низенький журнальный столик. Стены были выкрашены в зеленый цвет.

– Узнаете? – спросил Достоевский. – Хотя узнать непросто. Здесь у нас рабочая студия «Петербургских тайн». Обычно мы здесь работаем… в узком кругу. Только участники шоу, режиссер и команда. Зрителей подмешиваем после. Их изображение возникает на хромакее. Мы можем управлять их реакциями, их восторгами, их аплодисментами… если честно, все эти люди сгенерированы нейросетью. Зачем нам лишние проблемы? Все их вопросы, даже самые каверзные, мы можем сочинить сами.

– Значит, все ваши расследования – это обман? – спросила Соня упавшим голосом.

Достоевский кинул на нее веселый взгляд:

– Вы огорчены? Расстроены? Вы побледнели от негодования? Мне это нравится. Но не спешите с выводами. Зрители у нас виртуальные, а вот тайны – настоящие.

– Правда?

– Чистая правда. И сегодняшняя тайна будет даже потаинственнее других. Это я вам обещаю, София Марр… или лучше назвать вашу фамилию полностью?

– Н-не надо… а откуда…

– Подумаешь, секрет, – рассмеялся Достоевский. – У меня есть знакомые при дворе. И даже в Департаменте полиции. Я ведь в некотором роде тоже сыщик… я люблю всякие загадки. А еще обожаю выводить лгунов на чистую воду. В точности, как и ты, Сонечка.

Вот так, мимоходом, он перешел на «ты». В другую минуту Соня даже порадовалась бы этому обстоятельству. Но сейчас ей стало тревожно.

– А об этом вы откуда знаете? – спросила она. – Я такого в анкете не писала.

– Я многое о тебе знаю, София. Знаю даже то, о чем ты сама не догадываешься. И это одна из причин, почему ты сегодня здесь. Точнее даже, главная причина.

– Н-не понимаю.

– Если повезет, поймешь. Все тайное становится явным. Особенно если за дело берется такой продвинутый детектив, как граф Достоевский!

– Продвинутый? – переспросила Соня.

– Ах, прости. Анахронизм. Точнее, иномиризм. В параллельных вселенных бытуют странные выражения. Впрочем, нам хватит работы и в этом беспокойном мире…

Пусть Соня и трепетала, как выпускница перед балом, но она не пропустила это слово: «нам». Ей стало радостно. Однако она сдержалась и заметила как можно скромнее:

– Даже не знаю, Федор Михайлович, чем я могу быть вам полезной.

Он усмехнулся, и Соня поняла, почему:

– Ты напрасно прибедняешься. Ты – умница, София Марр. К тому же ты очень телегенична… еще одно слово из иного мира, забудь. Мне нравится и твое возмущение, и твой страх, и твое легкое притворство, вот как сейчас. А еще больше мне нравится, что ты мне веришь. Но учти: я не позволю себе ничего лишнего… даже если ты будешь немножко разочарована. Вот как сейчас.

Он будто читал ее мысли!

– Что же касается твоего вопроса: ты и сама еще не представляешь, какая тайна скрыта в тебе самой. И я тоже. Не исключено, что нас самих это удивит. А уж зрители будут в восторге. Я уже вижу рекордные рейтинги нашей программы. Конкуренты из «Биржевки» лопнут от злости…

Родик слушал все это и бессмысленно хлопал ресницами.

– А я-то вам зачем? – выдавил он из себя.

Достоевский потрепал его по плечу:

– Да не жмись ты так, Родион. Твоя фамилия мне тоже знакома. Не припомню, откуда… но это даже и не важно. Я доверяю своей интуиции. Ты нам тоже пригодишься. Иначе бы тебя здесь не было.

Родион высвободился из-под его руки. Почему-то посмотрел на Сонечку, будто ждал поддержки.

– Не бойся, – посоветовала она. – Я же не боюсь.

– Вот еще – бояться, – начал было Родик, но Достоевский погрозил ему пальцем:

– Но-но! Не говори, когда не знаешь! Нас ждет немало пугающих событий. По сравнению с ними какая-нибудь старушка с топором – просто детская страшилка! Помните, у нас в программе была такая история? Поэма в стиле «хоррор»? Я оценил талант автора… пусть ты, Родион, и прислал ее мне анонимно. Точнее, под псевдонимом «Бедный студент». Помню, помню. «Бабка мчит во весь опор, а в руке у ней – топор!» Грубовато, зато живенько. Почитаешь нам вслух?

Родик вытаращил глаза, но диджей Федор натянул козырек фуражки ему на нос:

– Эх, эх, славные вы мои детишки! Можно, я буду иногда называть вас так? Но – к делу, к делу. Прямой эфир через час. Нам нужно подготовиться. И разноцветные носки кое-кому поменять не мешало бы. В кадр влезут. Могу одолжить свои, только они у меня красные.

Час спустя фуражку все равно пришлось снять. Яркие лампы слепили глаза. Родику хотелось зажмуриться, но он терпел.

Сидя в бархатном кресле, он косился на красные огонечки камер. Круглые глазищи объективов нацелились из разных углов на них троих – на него, Родиона, на Сонечку и на ведущего программы.

Зал был почти пуст. Разве что несколько техников присматривали за аппаратурой, да режиссер видеотрансляции внимательно вглядывался в свой 3D-монитор. И еще у дальней стенки на складном стульчике восседал тучный господин лет пятидесяти, в старомодной визитке и галстуке-бабочке, с несколько оплывшим лицом и с пушистыми бакенами. Он помахал пухлой ладошкой Достоевскому, и тот широко улыбнулся в ответ.

Уселся в среднее кресло. Щелкнул пальцами, и произошло чудо: в головах Сонечки и Родика будто кто-то включил дополнительные лампы. Они синхронно зажмурились, а когда открыли глаза, все вокруг выглядело иначе. Вместо скромной студии с зелеными стенами они оказались посреди огромного зала, под завязку заполненного зрителями. Они могли видеть, как люди на первых рядах машут руками и радостно хлопают в ладоши. Неужели им?

«Но это же боты, – думал Родик. – Их не существует».

«Зато мы существуем», – думала Сонечка.

«Вам-то какая разница, – так же мысленно сказал им Достоевский. – Я специально включил для вас 3D-достройку, для большего вовлечения. Теперь вы видите ту же картинку, что и все наши зрители. А их – миллионы. Поэтому лишнего в эфире не болтаем, глаза не закатываем, в обморок не падаем. На ботов даже не смотрим, смотрим на ведущего. То есть на меня».

Он поправил галстук, приосанился и превратился в модного диджея Федора… ах, нет: конечно, не в диджея, а в детектива Достоевского, ведущего самой загадочной программы на петербургском нейровидении.

– Итак, мы снова в эфире, дорогие зрители, – заговорил он своим неподражаемым голосом. – Сегодня у нас в студии замечательные гости. Они еще очень молоды, но им в жизни уже несказанно повезло. В чем именно? А именно в том, что они выиграли заключительный этап конкурса юных талантов на радиостанции «Достоевский ФМ». И вот они здесь, на моей программе. Меня, как вы помните, зовут Федор Достоевский, а это – София Марр и Родион Раскольников. Давайте еще раз поприветствуем наших героев!

Зал послушно зааплодировал, кто-то даже свистнул.

– Наша первая участница с детства любит детективы. В детстве перечитала всего Ната Пинкертона, старушку Кристи и Марка Гэтисса. Обожает все загадочное. Щелкает сложные задачки, как орешки… но и это еще не все. Сонечка написала в своей анкете, что видит людей насквозь. Практически читает мысли. А главное, ненавидит, когда врут! Вот сейчас мы это и проверим. Что бы такое соврать?

Первые ряды заулыбались – как показалось Сонечке, не без ехидства.

Федор поднялся со своего кресла и прошелся по сцене. В руках он держал модный планшет в золотой рамке. Он глянул на экранчик и продолжал:

– Конечно, вы скажете: в наше время читать мысли – дело нехитрое, нейролинк в помощь… но попробуйте-ка влезть в голову постороннему человеку, если он сам этого не хочет! Даже у меня такое не получается. И вот прямо сейчас мы посмотрим, что умеет наша София.

Сонечка вспыхнула. Она не ожидала, что ее кумир вот так сразу выставит ее на посмешище.

«Что вы делаете, – подумала она в нейролинк. – Я же это просто так написала, что вижу людей насквозь. Потому что надоели уже эти дурищи из института. У них все их мысли гадкие на лбу написаны. На самом деле я ничего такого не умею».

«Умеешь, – ответил Достоевский беззвучно. – Сама же говоришь: мысли на лбу написаны. Просто не каждый может такое читать».

«Я сейчас встану и уйду».

«И не узнаешь главного в своей жизни».

«Это еще что такое?»

«А вот».

Он прищурился и ткнул пальцем в какую-то иконку на своем планшете – Сонечка не успела заметить, в какую. Перед ее глазами будто бы распахнулась невидимая дверь, и ее втащило туда. За дверью открылось темное пространство, заполненное светящимися объектами, похожими на елочные шарики – золотистые, серебряные и бронзовые. Они висели в воздухе или не спеша летали по своим делам, сближаясь и удаляясь, но ни разу не соприкасались и не сталкивались друг с другом. Соня поневоле засмотрелась на их кружение. Казалось, она может дотянуться до каждого шарика, потрогать, рассмотреть поближе или даже разбить. Некоторая проблема состояла в том, что у нее не было рук.

(Конечно, это была иллюзия. Для всех остальных зрителей Сонечка продолжала сидеть, вжавшись в кресло, а публика продолжала аплодировать).

«Что это вообще такое?» – спросила она мысленно.

«Еще не догадалась? Нейросфера, режим „омнилинк“. Я попробовал тебя подключить к своему аккаунту. И у меня получилось».

«И что я могу тут делать?»

«Этого я не знаю, – сказал Достоевский. – Мои возможности весьма ограничены. Твои могут оказаться куда более впечатляющими… если, конечно, верна одна моя догадка. Вот сейчас мы ее и проверим. Видишь профайл нашего мальчика? Вон тот, светленький шарик сбоку? Для начала займись им».

Сонечка остановила свой взгляд на объекте, про который говорили, и тот как будто разросся на ее глазах, раздулся, как воздушный шар – и лопнул!

В этот миг Соня как будто опомнилась. И поняла, что сидит в кресле прямо напротив Родиона Раскольникова и внимательно смотрит в самую середку его лба – туда, где индийские женщины ставят красную точку.

Родик тоже сидел, как завороженный. Даже не моргал. А возможно, и не дышал. Зато публика, сгенерированная нейросетью, волновалась и ждала чего-то.

«Ну что же ты? – подумал для Сонечки Достоевский. – Не стесняйся! Если честно, я этого мальчишку специально для того сюда и позвал. На нем ты попрактикуешься».

«А это не опасно?»

Федор не ответил. Только усмехнулся.

– Сейчас мы проведем уникальный эксперимент, – объявил он зрителям. – Наша талантливая девочка-экстрасенс София Марр расскажет, о чем в данную минуту думает вот этот юноша, Родион Раскольников. Вы спросите, как мы сможем это проверить? Никак. Но это вряд ли потребуется. Вы все увидите сами! Сонечка, приступайте. Шоу начинается!

Соня хотела возразить, но уже в следующую секунду забыла об этом.

Она отвлеклась на Родика. Она действительно читала его мысли. Ни один сеанс связи через нейролинк не давал такого погружения! Это было непривычно и удивительно. И очень, очень нескромно. Было очень некрасиво влезть с ногами в чужую жизнь. Да еще и разболтать всем вокруг чужие секреты.

«Не тяни время, – велел ей Достоевский. – Не молчи. Такие правила у нашей программы. Ну и потом… ты же хочешь узнать, что он о тебе думает?»

«Д-да», – призналась Соня.

Прикрыла глаза руками – от софитов. И заговорила негромко, слегка охрипшим подростковым голосом – совсем как у Родиона:

– Вот я дурак… ну почему я такой дурак? Сейчас она меня тут размотает, а я так и буду сидеть, глазами хлопать… Почему я сразу не сбежал? И зачем я вообще вызвался участвовать? Идиот… ну что сказать – идиот… новая программа диджея Достоевского…

Диджей Федор широко улыбнулся на публику и развел руками. Сам же Родик не говорил ни слова, только дрожал. Похоже, он не вполне осознавал, что происходит. Его мысли утекали из головы, и целые фразы тоже, и он уже не успевал их выговорить, потому что их произнес кто-то другой.

– Вечно вот я такой, нерешительный, – Соня читала его мысли вслух. – И с девчонками у меня ничего не получается… как встречу кого-нибудь, каждый раз просто ноги подгибаются… и из рук все валится. Просто наказание какое-то. Интересно, она меня тоже за идиота держит? Она же меня насквозь видит…

Тут Сонечка нахмурилась: сказанное явно относилось к ней. Вот сейчас он назовет ее как-нибудь… примерно так, как называли все однокурсницы…

Злобной фурией. Колдуньей. Чертовой ведьмой.

Но вместо этого с ее губ слетели совсем другие слова:

– Со-неч-ка… красивое имя. И сама она такая красивая. Еще и умная. Сразу мне понравилась… вот прямо с первого взгляда, в трамвае… нет, не так. Это она на меня первая посмотрела. На мои носки. Один серый, другой белый. Утром перепутал, пока одевался. Я же говорю, рассеянный… А потом уже я сам на нее посмотрел. И меня как будто кипятком ошпарило. Я двух слов связать не мог. Смешно, ага. Хорошо бы… она надо мной не смеялась. Она думает, я размазня и трус. А я ведь не такой. Я на самом деле не боюсь ничего. Ни людей, ни призраков. Ни живых, ни мертвых. И потом… если бы с ней что-то случилось… ну там, напал бы кто-нибудь в подворотне… я бы тогда всех порвал за нее. Неужели она не понимает? Неужели она так и не узнает никогда?

Соня остановилась.

– Отключите это, – сказала она Достоевскому. – Я не могу больше.

На ее глазах выступили слезы.

– Ого! – воскликнул диджей Федор. – Ты уже сыта по горло этими детскими откровениями? А мы бы, кажется, еще послушали! Ну-ка, что скажет почтеннейшая публика?

Боты как по команде принялись скандировать:

– Е-ще! Е-ще!

– Нет уж, – твердо сказала Соня. – Хватит.

Вот странно: зрители мгновенно поменяли мнение.

– Хва-тит! Хва-тит! – кричали они теперь.