Дорога в Лефер

Глава 10

Куда добирались даже двое сыновей Государства — там уже простиралось Государство. Здесь же, на изломанном циклопической бурей берегу, окапывался целый легион. Пусть неполный, пусть потрепанный, пусть уставший, — но легион. На холме, что возвышался посреди окрестных земель, вырастала целая крепость. Сновали легионеры, неся на собственном горбу колья, — их потому и прозвали онаграми-ослами. От усталости многие из них уже готовы были выть по-ослиному, но — Нарсес.

Он был везде и всюду. Помогал выкапывать ров, устанавливать частокол, ходил с веточками лозы в поисках воды, высыпал песок, перемешанный с галькой, на складской пол, перебирал чечевицу. Иные дивились, как только он не пал мертвым от усталости. А Нарсес улыбался, назло всем невзгодам. Даже Лида он удостоил улыбки: поймав полный страданий взгляд Аркадия, он воскликнул:

— Эй, иллюстрий Аркадий! Радуйся! Живы!

Нарсес ударил себя по ляжкам, заливаясь от смеха, и тут же поспешил дальше, подхватив кожаное ведро с песком. Пусть твердыня станет крепче, больше, сильней!

Лид возвел очи Повелителю ванактов.

— Хранитель Государства, ну за что мне это все? За что?!

Сердце и душу виночерпия жгла горечь утраты: в ночь Великого шторма (легионеры успели так прозвать то невообразимое светопреставление) неведомо куда делось ложе Аркадия. О, сколько мягки были его подушки! Как прекрасны сны, навеваемые шелковыми простынями! Как прелестно было вдыхать аромат роз и фиалок, дремля на благословленном ложе! Но — оно пропало! Исчезло! Оно пропало невесть куда! Запрятанное в самую надежную каюту катерги, оно не могло вывалиться за борт или провалиться сквозь иллюминатор: для того ложу пришлось бы сжаться вдесятеро. Лид мог с уверенностью указать на виновника пропажи. Проклятый вор улыбался, бегая от легионера к легионеру. Кулаки Лида сжались.

— Проклятый вор, — прошипел он себе под нос.

— Многоуважаемый Лид! — донесся оклик даймонова вора.

— Да, иллюстрий Нарсес! — раздался наполненный радостью ответ ванактова виночерпия. Черной радостью. — Я к твоим услугам!

Нарсес как раз возвращался со стройки, взвалив на себя пустые бурдюки.

— Мне нужны твои знания, — смотря вперед, не поворачивая лицо к Аркадию, сосредоточенно говорил стратиг. — Найди место, где должна быть вода. А если наткнешься на ручей — я до самой смерти буду слагать энкомии в твою честь! Во дворце ходили легенды о твоей учености. Она пригодится н…

Впервые за все утро Нарсес осекся, но тут же продолжил, как ни в чем не бывало:

— Нашему Государству. Не помирать же нам от жажды, в самом деле? — донеслось издалека.

Стратиг скрылся меж легионерами, сновавшими туда-сюда.

Аркадий услужливо поклонился и побрел прочь от лагеря. Отойдя на почтительное расстояние, в локоть или два, он начала бубнить себе под нос, то и дело озираясь: не следует ли по пятам за ним проклятый вор?

— Энкомий он сочинит… Да он речи в честь Государства не сумеет сложить! Ха! Даже первый месяц обучения в риторской школе пройти не сможет! Энкомии, значит, до конца жизнь будет складывать! Энкомии-то! Этот пик, — Аркадий воздел палец к небу и тут же опустил его вниз, изобразив в воздухе вершину треугольника, — человеческой мысли!

Лид обожал повторять-дожимать удачные фразы. Так на состязаниях борцы выжимают воду из губки, обращая ее в бесформенную, обезвоженную кучку. Из живой губки.

Аркадий не заметил, как ровная долина сменилась холмами. Покрытые буйным кустарником, они уходили далеко-далеко, насколько хватало глаз. Повсюду виднелись поваленные Великим штормом деревья. Выдернутые с корнем, разорванные свихнувшимися стихиями на части, — они тянулись, насколько хватало глаз. Лид замер, взирая на это зрелище. В груди сами собой рождались стихи, посвященные увиденному. Грандиозная картина поруганной природы.

Аркадий взмахнул рукой:

— Энкомий желал бы я сложить..!

И слово замерло на его устах, так и не родившись. Его ладонь покрыло серебристое пламя, становившееся все ярче и ярче.

— Ы-ы-ы! — только и смог выдавить из себя Лид.

Он пал на землю, со всей дури шлепая ладонью по земле, надеясь затушить пламя. Но оно разгоралось тем ярче, чем громче были его крики. Виночерпий уже взвыл от ужаса и… боли??? Боли не было! Только саднили пальцы от ударов о землю. Лид это прекрасно почувствовал. Когда-то в детстве он обжегся, играясь с пламенем факела, и с тех пор ужасно боялся огня. Аркадий помнил ту боль, троекратно увеличивавшуюся в последующие дни. Ожог ныл, вся рука пылала от малейшего прикосновения, будто бы в ней просыпался даймон огня, переселившийся из факела.

Осознание холодным потоком прожгло всю душу Лида. На руке — на его руке — пылало то самое призрачное пламя! То, что ожило в ночь Великого шторма! Но как?

Огоньки затухали и гасли один за другим. Вот над средним пальцем показался едкий дымок, над большим, над безымянным… Рука стала чистой… Ну, то есть как — чистой? Ванны не помешало бы, конечно. С лепестками роз, с благовониям… Но пробудившееся любопытство заставило позабыть Лида даже о самом насущном.

Аркадий долго, невероятно долго разглядывал ладонь, поворачивая то так, то эдак. В воздухе еще витал даймон серебристого пламени, распространяя странный запах. Пахло горелой пылью и немного — можжевельником, уж виночерпий-то знал. Во дворце благословенного ванакта он слыл первым знатоком ароматов, за что его в свое время и произвели в виночерпии. Да! Владыка весьма ценил его замечательный дар, и Лид до невозможности гордился этой благосклонностью. Придворные дамы, бывало, обступали мастера, давая ему на пробу то эти духи, то другие, а подчас…

Лид отмахнулся от картин памяти, любованию которыми он в иное время предался бы на много часов. Не сейчас. Новое знание манило его, заставляя позабыть — пусть на время — все на свете.

Аркадий снова повернул руку. На большой палец село какое-то насекомое. Большое, больше пчелы, с полосатым, желто-черным, брюшком, оно деловито прохаживалось взад-вперед. Лид попытался смахнуть надоедливое существо, и тут же мизинец ожгла невероятная боль. Полосатая пчела ужалила виночерпия и полетела прочь. Виночерпий разозлился, принявшись поминать трижды проклятые земли… И пламя снова возгорелось над его ладонью. Лид замер — несмотря на боль (о, сколько труда, сколько невероятного труда это ему стоило!) — и улыбнулся. Легонечко так, одними краешками губ. Похоже, он начал понимать…

И пламя загорелось в глазах Лида, да такое, что пылавшее на его руке было лишь тенью, жалкой предположенной тенью…

Только к закату виночерпий вернулся в лагерь. Он выглядел сосредоточенным, чего никто из выживших припомнить не мог. Даже Нарсес, нередко встречавший виночерпия при дворе, удивился такому преображению собрата по несчастью. Удивился — и тут же забыл об этом:

— Ты нашел ручей? — былому выспреннему обращению и след простыл. Здесь, на другом конце мира, так и не ставшего бесспорной собственностью Государства, было не до придворного церемониала. — Нашел?

— А, что?

Аркадий словно бы ударился в невидимую преграду и широко раскрыл глаза, пытаясь ее разглядеть. Наконец, увидев Нарсеса, он кивнул:

— Да, нашел… Много ручьев течет через холмы, там, — Лид качнул головой. — Хорошее место.

— Покажешь? — Нарсес придавал большое значение воде, а потому еще стоял на месте. Дивное дело! — Другие разведчики пока не вернулись, вдруг так и не найдут воду?

— Да, конечно, славный Нарсес, — лицо Аркадия приобретало прежнее выражение.

Даже опытный придворный не сумел бы поспеть за метаморфозой. Вся фигура виночерпия приняла самый подобострастный вид, чело склонилось в поклоне верности, а руки сложились на груди, в складках одежд, отчего кончики пальцев нельзя было разглядеть.

Ткань хорошо скрывала едва теплившийся серебристый огонь.

Нарсес удовлетворенно кивнул и, подхватив огромный булыжник, пошел дальше:

— Возможно, завтра мы перенесем лагерь поближе к воде. Даже здесь, в десяти локтях от берега, мне не по себе… — без тени смущения произнес стратиг. — Только бы шторм не повторился…

Эти слова донеслись из-за спин легионеров. Вскоре и сам Нарсес затерялся где-то вдалеке. Мгновение спустя перед Лидом выстроилась дека легионеров. Легконогие жители славных равнин Каподистрии, они веками верно служили Государству. На их быстроту и выносливость можно было смело положиться.

— Иллюстрий Лид, стратиг просил указать нам путь, — обратился к Аркадию смуглый децемвир каподистрийцев.

Виночерпий присмотрелся к облачению децемвира. На его голове, как влитой, словно бы по нему сделанный, сидел шлем с тремя алыми рожками. На потрепанном оранжевом плаще с синим подбоем красовались «тысяча» — точно такие же алые рога. Точнее не рога, а цифры. Цифры великого Государства. Это же милленарий!

Командир разведчиков понял немой вопрос виночерпия, прочтя по удивленному взгляду.

— Да, иллюстрий, ванакт одарил меня званием милленария, властного над тысячей воинов. Я до сих пор властен над тысячей — тысячей душ. Тела же их где-то глубоко-глубоко на дне океана на окраине чужого мира… — страх зародился в глубине зрачков милленария, и он тут же закивал головой. — То есть части великого Государства, которое мы вот-вот завоюем.

Лид прекрасно помнил, какое столетие подряд повторяется это «вот-вот», а потому он не наказал милленария. Тем более он мог послужить его плану, плану… Аркадий нахмурился: так бывало, когда голова его на пределе возможного. В ней с трудом, подгоняемый всеми силами Лида, зарождался план. Очень сложный, но жизненно важный план.

— Не бойся, милленарий, со мной ты можешь быть совершенно откровенен. Я прекрасно понимаю, каково это — жить вдалеке от родных равнин и домов-гор.

Каподистрия, расположенная на равнине, граничила с плоскогорьем. И вот на этой-то границе каподистрийцы в незапамятные времена прорубили дома-лабиринты, дома-пещеры, по мнению одних, и дома-дворцы — по мнению других. Круг последних (удивительно, не правда ли?) ограничивался самими каподистрийцами, и то не всеми.

Милленарий одобрительно кивнул. Кто прозывал так обители его родного народа, сам мог к нему принадлежать. Остальные разведчики позволили себе только улыбки: субординация, знаете ли.

Аркадий махнул рукой:

— Следуйте за мной, давайте отыщем воду для нашего славного стратига Нарсеса, — Лид постарался, чтоб эти слова звучали как можно более добродушно. Пусть в лагере думают, что Аркадий всецело поддерживает вездесущего везунчика. Пусть. Все течет, все меняется. И только Государство с четырежды благословенным ванактом стоит нерушимо.

По пути к заветному ручейку виночерпий властителя тысячелетнего Государства болтал без умолку с каподистрийцами. Когда требовалось, он мог балагурить, шутить, казаться своим человеком. Именно казаться, а не быть, — своими Аркадий не считал никого. Каждый, кто попадал в орбиту его зрения — ступенька. Чем выше по рангу человек — тем выше ступенька. Мир людей, если так взглянуть, взглянуть из глаз Лида, — донельзя простой. То тут ступенька, то там. Имей только силу, сноровку да храбрость взобраться повыше — и взберешься, ничего сложного.

Только вот храбрость — она ведь разного рода бывает. Есть храбрость воина, храбрость художника, храбрость поэта, даже храбрость висельника, а есть храбрость совсем другого сорта. Второго.

Серебристое пламя пылало в глубине глаз Лида, и никто, никто его не видел.

Когда он и каподистрийцы достигли ручья, Аркадий успел стать другом и даже наставником разведчиков.

Лид взобрался на ступеньку.

Утро нового дня легионеры так и не встретили — потому что самого утра не было. Небо заволокли гигантские черные тучи. От них, а точнее, от тех воспоминаний, которые они пробуждали, людям становилось не по себе. Нарсес, первым заметивший даймоновы облака, почувствовав их еще во сне, приказал сниматься с лагеря и переходить на те холмы с поваленными деревьями. Удаленные от берега на добрых двадцать ванактовых стадий, достаточно высокие и пологие, они прекрасно подходили для новой стоянки. Люди надеялись, что недолгой. Скоро новые катерги прибудут, скоро государство откликнется, скоро все закончится, — даже проклятый сезон циклопических штормов. Нарсес был един в этой мечте, но, кажется, одинок в понимании всей ее призрачности. А потому вдесятеро стремительней ходил меж легионерами, выворачивал колья, тушил костры, укладывал паруса катерг, разбирал самострелы, молился добрым даймонам о даровании доброго пути…

Он был везде и всюду, каждому он подавал руку, для каждого находил слово поддержки. Лид ненавидел этого паяца все сильней и сильней. Выскочка! Из-за этого проклятого выскочки он оказался за милленнии ванактовых стадий от ставшего родным дворца. Аркадий от всего сердца (быть может, впервые в жизни) молил Повелителя ванактов избавить бедного, несчастного Лида от четырежды проклятого Нарсеса. С каждым словом безмолвной мольбы становилось все труднее удерживать на ладонях серебристое пламя. Оно должно было дождаться своего часа.

Едва из земли был выдернут последний кол, налетел пронизывающий до костей ветер. Он обжигал воздушными плетьми, подстегивал бегущих во всю прыть — несмотря на тяжесть поклажи — сынов Государства. Порывы, несшие на себе соленые брызги, жалили бедных людей. Небо стало еще темней, и чернота проникла в души каждого из легионеров. И только вокруг Нарсеса, казалось, еще теплились лучики света. Он старался, как мог, распространить их среди спешивших изо всех сил людей, но… Нарсес не был ни Повелителем ванактов, ни самим ванактом. Он был простым стратигом. А потому не успевал, просто не успевал.

Лид бежал, как никогда в жизни, подгоняемый ветром. Уста его, прежде источавшие рассказы и преданья о былых временах, осыпавшие придворных дам комплиментами, теперь превратились в глотку. Из нее вырывались только сипение и свист: легкие, казалось, свернулись в одну сплошную трубочку, из которой вырывался плаксивый звук. От этого Аркадию становилось еще страшнее.

Черное покрывало, затмившее небо, прорвало молния. Они шла сверху вниз, падая ровно, как кадуцей Повелителя ванактов. Ее свет высветил животный ужас на лицах легионеров. Порыв ветра подхватил одну из катерг — шар на ней не был даже наполнен горячим воздухом! — и поднес в высь. Небо само забрало жертву. Никто в те минуты не жалел о потерянной поклаже или погибшей боевой мощи, — бес слез оплакивали собственные жизни.

Оглушающий треск — верно, мир разрывался на части — оглушил людей. А потому они с опозданием почувствовали хлынувший из туч прямо над их головами ливень. Первые же его потоки промочили людей вплоть до сосудов. Потом — до самых сердец. Третья атака ливня наполнила хладной водой самые души. Нигде, нигде, нигде не было спасенья от лившихся с небес потоков.

Шквалистый порыв ударил и в спины, повалив Лида наземь. Все! Он больше никуда не хотел бежать! Силы его были истощены, а сердце, пробивавшее тропу крови сквозь океаны воды, бешено стучало: «Все! Все! Все! Больше не могу!». Ливень, увлекаемые необоримым ветром, ударил по затылку. Капли стучали уже внутри головы так, что Аркадию не было слышно собственных мыслей.

Там-там-там. Тук-тук-тук. Тук!!! Тук!!! Тук!!! Тук-тук-тук!!! Это сводило с ума! Он больше не мог! Не надо! Дайти тишину! Тишину!!!

Он схватился руками за кусты, силясь остаться на месте, не поддаться порывам ветра, — и взгляд его замер. Кусты! Кусты! Они у холмов! Они добрались! Добрались! Успели! Холмы! Они спасут! Спасут! Должны спасти!

То говорил не разум, — его не было слышно, то стучало сердце. Его биение наконец-то пробилось сквозь панцирь ветра и ливня. Спасены!

По ушам резануло. Даймонов грохот прорвался сквозь шум ливня, лишь чтобы накрыть покрывалом безмолвия холмы. Оно, растянувшись, треснуло, разорвавшись на тысячи лоскутов под ударами циклопического прибоя. Люди не видели, — они ощущали, угадывали за потоками дождя гигантскую волну прибоя, ударившуюся в материк. Земля задрожала от налившейся воды. Волна покатилась на холмы.

Смерть надвигалась неумолимо, невероятно медленно. Позабыв о спасении, люди просто смотрели на поток воды. Даже Нарсес, — и тот застыл в безмолвии. Он не мог противостоять Повелителю ванактов, обратившему все хляби небесные против внуков своих, сыновей ванактовых. Верное, только Лид радовался надвигавшейся волне, — в ней он чувствовал успокоение. Все, никаких больше пробежек! Никаких страданий! Вечный покой! Наконец-то!

Вода, сметая все на своем пути, кинжалом резанула землю, — и докатилась до самых холмов. Лид почувствовал — даже сквозь промокшие насквозь штаны — пенные брызги. Море, чернотой спорившее с небом, подобралось к самым пятками Лида. Вобрав в себя деции и кентурии людей, оно придвинулось уже и к коленкам Аркадия. Тот лишь с надеждой — надеждой на успокоение — взирал на ниспосланную Повелителем ванактов казнь…

Вода добралась до горла Аркадия, нежно обняв…

На самом краешке сознания теплилась не мысль даже, — образ серебристых искорок, вспыхнувших где-то в глубине поглотивших самый свет вод. Мысль теплилась, да продрогла, замерзла, — и пропала.

Заходила ходуном сама земля. Верно, в последний раз вдохнули холмы, прощаясь с Повелителем ванактов. Дышали, погибая, надсадно, точь-в-точь как Аркадий Лид, виночерпий, заброшенный и умирающий в невообразимой дали от родного дворца. Они — и холмы, и Лид — принимали смерть как освобождение, как мир, дарованный Повелителем ванактов…

И тут, влекомые необоримым ветром, над потоками пронеслись те самые серебристые искорки ночи Великого шторма. Нездешние, они были прекрасны. Светившиеся собственным светом (ведь вокруг была чернота темнейшей из ночей!), они водили хороводы над водами. А потом! Потом они начали возноситься в небо, мягче и плавней белых голубей, что издавна приносили мир на земли всех миров во все времена.

И волна отхлынула. На последнем своем издохе безумное море ударило брызгами, — и покатилось обратно. Отступало оно тихо, безмолвно. Молнии забили с неба, атакуя хлябь земную. Фыркая, море лениво отступало, оставляя после себя всю грязь, что копилась в далеких безднах многие тысячи лет.

Серебристые искры поднялись к самому небу, ведь это было совсем несложно. Нависавшее, наверное, над самыми головами сынов Государства, свинцовое, оно озарилось ярчайшей вспышкой — и начало подниматься вверх. Небо так и не упало на их головы. Ванактовы слуги провожали взглядом на миг проявившиеся природные стихии, бесчеловечные, но усмиренные неведомым серебряным светом. Они снова спаслись — пускай не все — но выдержат ли следующий удар? Или два удара? Сколько битв ждало их впереди?

Лид безмолвно — и безмысленно — наблюдал за Нарсесом, бывшим везде и всюду. Он призывал к единству и силе, к верности Государству, которое сделает легионы непобедимыми. Люди, усталые, опустошенные вторым Великим штормом (или это было лишь продолженье, второй акт трагедии?), подымались над цепью холмов. Не из последних сил — просто без них — они брались за возведенье лагеря, стены которого должны были защитить их. Или похоронить под собой, когда небо вернется.

Отозвавшись на самые темные мысли людские, небо развезлось еще более грозным ливнем. Лид так и остался лежать в грязи, ухватившись за ветви кустарника. Он подставил лицо каплям, потеплевшим, то ли от молний, то ли от серебристых искорок. Искорок того пламени, что возгоралось в его душе…

На холмах вырастали каменные стены. Нарсес видел их столь же высокими, как и Длинные стены великой столицы Государства. Стоявшие с незапамятных времен, они остались единственными в их родном мире. Другие просто были незачем. Да и что смогут противопоставить стены катергам? Одна ала воздушных кораблей, и любая твердыня падет. Но здесь катерг было мало, донельзя мало. Все, кроме двух, погибли в первые недели Великого шторма. Оставшиеся же были поистине жалки. Стратиг в глубине души радовался тому, что легионы пока что не связались с ними: засмеяли бы!

Великий шторм нарушил сообщение с другими частями Государства. Должно быть, циклопические волны и неистовства подземных даймонов обратили в пыль прибрежные твердыни и аванпосты. На счастье, крылатые даймоны присмирели. Прошел целый год с тех пор, как легионеры сталкивались с ними, и это было еще до Великого шторма. Да, славное было сраженье! Ровный строй катерг, честная схватка с равным по силе противником…

Сейчас же легиону противостояло жалкое отребье. Если бы Государство протянуло руку через океан, врагов давно сравняли бы с землей! Но — Великий шторм…

Нарсес бессильно ударил кулаком по своей же ладони. Он прекрасно понимал, что даже с имеющимися силами ему с трудом удалось бы подавить сопротивление зеленого народа.

Они встретились случайно. Отряд разведки (их бы на катерге, на катерге! — да беречь надо) вышел к ручью пополнить бурдюки. Децемвир заметил движение на противоположном берегу, а потом раздались возгласы. На песок вышел огромный, выше самого рослого меза зеленокожий абориген. С первого (как, впрочем, и с десятого, и с сотого) взгляда походил он на клыкастое двуногое существо, кряжистого, с налитыми силой мышцами. Лоб у него был низкий, а рыло вытянутое, как у кабана. Разведчики принялись шептать молитвы от даймонов подземного мира: абориген походил на четырежды проклятого врага Повелителя ванактов, Орка. Ваятели, украшавшие кладбища статуями владыки теней и смерти, будто бы с этого зеленокожего урода их лепили.

Существо не показывало знаков угрозы. Скорее, ему было любопытно. Он протянул руки вверх, взывая к даймонам мира. Децемвир ответил тем же. Существо начало медленно рыть ногой землю… Нет, не рыть! Оно чертило борозду своей лапищей. Закончив художества, зеленокожий удовлетворенно кивнул и, оглядев разведчиков снова, скрылся в зарослях. Дека еще долго вглядывалась в лес за речушкой, выжидая, что же произойдет дальше. Они потеряли бдительность, забыв, что рядом могут быть враги, — и теперь столкнулись с ними лицом к… в общем, к морде. Децемвир, правда, предпочел иное слово, но оно не из тех, что можно поведать потомкам.

Обгоняя ветер, каподистрийцы примчались в лагерь, тогда едва успевший отстроиться на совесть. Он уже превращался из боевого аванпоста в нечто, отдаленно напоминавшее город. Нарсес как раз завершал осмотр кузницы и хотел было оценить улов, как завидел спешащего с докладом децемвира.

Успев таки подержать в руках пойманного спрута («Гигантский, иллюстрий стратиг! Верно, вынесло Великим штормом поближе к суше!»), командующий легионом дожидался децемвира на вершине холма. Скрестив руки на груди, он бросил взгляд на лицо командира разведки — и понял все прежде, чем каподистриец раскрыл рот.

— Иллюстрий стратиг!.. — переводя дух, начал было децемвир, но Нарсес его прервал.

— Как они выглядят? — размеренно спросил всезнающий стратиг.

И хоть каподистриец успел привыкнуть к чудесам — и к чудостратигу — но глаза он таки выпучил от удивления.

— Зеленый! Точь-в-точь как Орк! Да, точь-в-точь! — только и сумел выговорить децемвир, некогда бывший милленарием.

Но он все-таки взял себя в руки и продолжил, размеренно, четко, по делу:

— Встретились у реки. На даймоновых слуг не похож. В атаку не бросился. Встретил мирно. Показал границу, или черту.

— Границу? — бровь Нарсеса поползла вверх. Он тоже не ко всем чудесам успел привыкнуть. Крылатые даймоны и их приспешники совершенно иначе вели разговор.

— Да. Ногой линию нарисовал на своем берегу. Думаю, что таким образом установил границу между нашими владениями и их землей, — отчеканил каподистриец.

Он уже совершенно пришел в себя, и потому доклад действительно стал докладом, а не набором новостей.

— Их землей? Или его? — уточнил Нарсес.

— Их. Видели только одного, но судя по звукам, движениями веток, по самому поведению Орка, их много. Верное, целый народ… А может… — децемвир подбирал слова.

— А может, обрубок народа, заброшенный сюда, — закончил за него Нарсес.

Каподистриец не успел уловить момента, когда стратиг вернулся к своим заботам. Но что не скрылось от его взгляда, — так это нервозности в движениях. Видно, Нарсес не ожидал, что они так скоро столкнутся с чужеземцами. Катерги! Им бы катерги! Алу! Или две! Да и…

Кто встанет на место убитых?.. Откуда ждать помощи?

Они — одни…

Одни…

Нарсес покачала головой, прогоняя навеваемые даймонами страха мысли. Рано, еще так рано! Им бы отстроить здесь настоящую крепость!

— Благодарю тебя, Назий, — благодарно кивнул Нарсес.

Обращение по имени польстило каподистрийцу. Он никогда не называл стратигу своего имени, тот его узнал как-то иначе. Верно. У кого-то спросил, или… Говаривали, что нарсес знает всех по именам. А иные даже утверждали, что стратиг может читать в их душах. Но при этих словах все тут же осеняли себя знаком Повелителя ванактов. Колдовство здесь не привечали, считая даром-проклятьем крылатых даймонов.

— Служу Государству и ванакту, иллюстрий стратиг! — прижав правую руку, сжатую в кулаке, к сердцу, воскликнул децемвир.

Тут же все, кто стоял рядом, побросали дела и последовали примеру каподистрийца. Но даже от взгляда Нарсеса, поглощенного целой сотней и еще одним делом, не скрылась неуверенность движений легионеров. Они устали. Очень устали. Так, во всяком случае, хотел бы думать Нарсес. И все же надо было не просто думать — надо было еще и действовать.

— Собрать военный совет через четверть солнцеворота! — скомандовал иллюстрий стратиг, направляя свои стопы к палатке, стоявшей несколько в стороне от Легионеровой улицы.

Кто-то из легионеров устало вздохнул. Четверть солнцеворота? Так ведь командиры кто где! Ищи их с катергой, и то не поспеешь! Легион пребывал в напряжении с первой ночи Великого шторма, и многие были на пределе своих сил. Нарсес же требовал не просто всего, что мог сын Государства, — он требовал гораздо больше.

Палатка, к которой пришел стратига, стояла несколько особняком. Не то чтобы она далеко отстояла от других, совсем нет. Просто чувствовалось в ней что-то отстраненное, несмотря на жизнь, кипевшую вокруг нее. Здесь многочисленные легионеры, из самых сообразительных и смышленых, постигали азы катергова искусства. Они повскакивали с мест, едва завидев командира.

— Ну, как, Марий и Саллюстий, спорится дело? — обратился он к сынам Государства, продвинувшимся дальше всех в обучении.

— Идет! Не по дням, а по солнцеворотам, иллюстрий стратиг! — польщенные вниманием, они низко поклонились.

Других, менее успешных учеников, Нарсес наградил только легкими кивками. Вот когда продвинутся — будут достойны. Не все оказались этим довольны, но делать было нечего.

Отодвинув в сторону полог с серой бахромой, Нарсес оказался в достаточно просторном помещении. Его пересекал — наискось — ковер, потрепанный, с застарелыми следами морской воды, но все еще добротный. В больше части палатки разместились разнообразные склянки и инструменты, о применении которых даже казавшийся вездесущим и всезнающим Нарсес имел лишь самые смутные представления. Книги лежали ровными стопками, но вот размещение последних было совершенно беспорядочно! А на сбитом из тесаных брусков ящике покоились тронутые пламенем или вовсе обугленные фолианты. Хозяин палатки так и не смог с ними расстаться. Бывало, он прижимал их к сердцу либо же проводил ладонью по переплету. А после, если испачкался сажей, подолгу не смывал ее, — ведь тем самым он отправлял в полное небытие драгоценные творения.

— Здравствуй, иллюстрий Нарсес, — поприветствовал хозяин палатки гостя.

Стратиг, полновластный властелин (за исключением ванакта, незримо присутствовавшего пядь земли, которой коснулось Государство) окрестных земель, он и вправду чувствовал себя в этой палатке всего лишь гостем.

— Здравствуй, иллюстрий виночерпий, — почтительно кивнул Нарсес застывшему в почтении Аркадию Лиду.

Виночерпий, ценившийся при дворе за познания во флористике и науке общения со звездами, прекрасно владел инженерным делом. Он помнил все труды, когда-либо выходившие в Государстве, посвященные строительству катерг и всего, что только было связано с войной. Нет, он практически никогда не применял свои знания на практики, но таковы уж были обычаи в научном мире Государства. Раз и навсегда обретенные, секреты сложения катерг передавались из поколения в поколение, из одной зашифрованной книги — в другую. Однажды постигнутое знание хранили, потому что оно было священным, а потому не было былым, не было старым.

Заброшенный за мириады ванактовых стадий от родного дворца, пребывая вдали от посвященных в катерговы тайны мудрецов, Аркадий Лид был вынужден обучать простых легионеров великим чудесам. Мастера могли бы отречься от предателя знаний, но — что было делать здесь, в месте, которое даже Повелитель ванактов вспоминал нечасто? Тайну требовалось хранить, а заключенная в памяти одного лишь Лида, она бы умерла. Нашедший выход, Аркадий долго упивался тем, как сумел выкрутиться из, казалось, безвыходной ситуации. А так как любой мог погибнуть — и погибал, даже без помощи Великого шторма — то необходимо было приобщить к тайне как можно больше людей. Перебарщивать, конечно, Лид не собирался. Два десятка учеников — разве это много? У хорошего мастера найдется втрое больше. Но то — в оживленном сердце Государства, а здесь…

Аркадий отмахнулся от повторявшейся в его мозгу вновь и вновь молитвы-причитания.

— Обучение идет своим чередом, иллюстрий, и… — Лид склонился не вдвое даже, — втрое.

— Медленно. Слишком медленно, — отрезал Нарсес. — Иллюстрий виночерпий, запасов времени у нас больше нет…

Аркадий кивнул, показывая, что догадывается о причине. Стратиг коротко, в двух-трех предложениях, пересказал доклад каподистрийца.

— Скоро — считай, завтра — нам нужны будут катерги. Все, которые ты только сможешь собрать. Еще больше, чем сможешь. А кроме катерг, любое оружие! Иначе нас сомнут! За этой копией Орка придет еще одна, и еще. А там — нас могут найти…

— Легионы, другие легионы, — успокоительным тоном произнес Аркадий, но Нарсес покачал головой:

— Даймоны, другие даймоны… Или иные варварские народы, населяющие здешние края. А нас мало, нас слишком мало для затяжной войны. Поэтому требуется оружие. Нанесем один молниеносный удар, уничтожим столько врагов, сколько сможет принять Орк в своих проклятых чертогах. Будем сражаться малой кровью на варварской земле. Иначе это нас будут убивать. И убьют.

Кивнув в знак прощания, Нарсес развернулся. Перед глазами, над самым пологом, крохотный, развевался клочок пурпурной ткани. Даже в этой мелочи, Аркадий не желал терять связи с ванактом, а значит, и с Государством. Нарсес не решился комментировать увиденное, а пошел дальше, погруженный в раздумья.

Аркадий вышел из палатки, чтобы проводить взглядом стратига. Когда тот скрылся меж легионерами (иные способы передвижения Нарсес, видимо, позабыл), Лид вернулся внутрь. Задернув полог, он выставил руки пред собой. Они тут же покрылись пламенем, сперва серебряным, а после…

Все цвета радуги решили побывать в этом даймоновом огне, который обернулся льдом, чтоб через миг растаять и испариться: и след простыл. Сила — но не такая, уж Аркадий, долго наблюдавший за столь опекаемыми слугами-орудиями, знал это наверняка. Невероятное могущество сулили эти пробужденные Великим штормом таланты. И, как оказалось, не у одного Лида обнаружилось подобное дарование. Все, кто сейчас учился мастерству сборки, обладали зачатками этой силы. Может быть, Повелитель императоров избрал только смекалистых, тех, кто смог бы оценить дар, или то Орк решил поиграть со смертными, какое Аркадию дело? Важнее всего была сила, обретенная в те страшные ночи. Оставалось только как следует взрастить ее ростки, а там!!!

Аркадий тщательно, очень тщательно просеивал ростки в поисках талантов. Всех, чьи илы несли в себе мерцающее серебро, Лид сразу же забирал в ученики. Он старался, чтоб их дарованье не проявилось раньше времени, иначе о нем узнал бы Нарсес. Виночерпий понимал, что вскоре стратиг начнет подозревать, а немногим позже узнает обо всем, но — поздно, будет поздно! Кровь! Кровь проклятого кривляки обагрит чужеземный край!

Грезя местью за все пережитые несчастья, Лид иногда даже жалел Нарсеса. Ведь какая же страшная смерть ему достанется от рук Аркадия, какая смерть!..

И пусть, пусть он привечает одних и жалует других, пусть надрывает силы легиона. Нарсес был сейчас полезен, виночерпий не мог этого не признать. Он даже поможет собрать катерги, чтобы стратиг обрушил на всех врагов Государства гнев легиона. Слывший балагуром при дворце, полководец-самородок создаст империю, облегчив тем сам восхождение Лида к власти. А уж Аркадий, хранивший в памяти мудрость былых поколений, куда удачнее его распорядится новой провинцией Государства. В этом иллюстрий виночерпий, придворный знаток цветов и науки общенья со звездами, был полностью уверен.

Катерги прорезали небо, осыпая бегущих врагов миллениями стрел. Изумрудные холмы оказались посреди лета оказались покрыты лавинами — лавинами трупов. Прямо под катергами, по земле, ровными рядами шли легионеры. Плечом к плечу. Ровные шеренги, с копьями в руках, с мечами на поясе. Прошедшие сотни, тысячи боев и стычек, — каждый из них стоил деки, а то и кентурии врагов. Да и что это были за враги, ха? Ни единого даймона не было средь них! Бывшие рабы крылатых бестий, они бежали прочь. Но — какая мерзость — за ними, но не против них, бежали бывшие слуги. Они предали хозяев. Забыли о милостях Государства, а вожди их возомнили себя равными ванакту. А потому смерть для них была уготована еще более страшная, чем для даймоновых приспешников. Маленькие катерги, звавшиеся дромонами[2], врезались в холмы, обращая сам воздух в пламя. Начиненные специальным составом, эти воздушные корабли требовалось только направить на цель. Рулевой тут же перепрыгивал на соседнюю катергу, и громадина обрушивала на врага Государства огненное безумие.

Сотворенные под надзором Аркадия, эти дромоны подарили не одну победу легиону. Серые плащи с вышитыми фицрами-«рожками» маршировали по равнинам, холмам и лесам этой земли, и никому не было от них спасения.

В первые месяцы Нарсес выжидал, собирая силы. Наладив сообщение с зеленокожими, он начал торговлю. Продукты в обмен на безделушки. Все, что легион не мог сделать сам, то добывалось у обитателей равнин. Оказалось, что встреча в лесу произошла случайно. Их народ предпочитал привольное раздолье равнин. Потревоженные Великим штормом, они долго, очень долго не показывали носа на берегу. Да только — жажда. Недра страдали от землетрясений, и много рек испарилось: под ними разверзлась сама земля, иные же стали такими солеными, что от долгого питья воды из этих рек живые существа погибали. Пресную воду окрестным племенам удалось сыскать только в лесах, тех самых лесах, где произошла первая встреча с ванактовыми слугами. Вождь орков дал понять, что половина ручья — их. Он боялся кровопролития: и так слишком много его собратьев устало или погибло. Война (а что иное могло последовать за дракой с чужаками?) отняла бы последние силы племени.

Нарсес быстро сошелся с умным вождем, освоив, кажется, за считанные дни язык зеленокожих. Он помог, прислал лозоходцев, и те отыскали воду. Благодарные орки пообещали свою помощь в любой битве. Многие рядовые бойцы и даже офицеры, вплоть до центурионов, не оценили великодушия Нарсеса. Требовалось уничтожить чужое и чуждое племя, пока оно не восстановило силы после безводья. Но — Нарсес. Он убеждал, уговаривал, угрожал. Перемещался по лагерю еще быстрее, чем прежде. Он доказывал буквально на пальцах, что орочьи племена разбросаны по всем равнинам этого материка — а размер здешних земель не удалось оценить даже капитанам катерг и разведчикам, много дней шедших по берегу в обе стороны от лагеря — легион же всего один. И то — неполный. Сейчас любая затяжная война могла стереть с лица земли только-только отстраивавшуюся крепость-форпост Государства и всех его сынов. Нужно было подождать, втереться в доверие к местным. А после направить их силы против третьего народа. Нарсес был уверен, что вскоре они встретятся еще с кем-то, — и оказался прав.

Первыми вернулись не дозорные катерги даже — скороходы-каподистрийцы. Они доложили об увиденных на далеком берегу кораблях. Десятках, сотнях кораблей. А у самого горизонта виднелись еще, и еще, и еще… Кажется, целый народ решил сняться с насиженного места и обрести новую родину. Каподистрийцам не составило труда узнать этот народ, прислужников крылатых даймонов. Высокие, с зелеными глазами, их пехотинцы изрядна потрепали за минувшие века силы Государства. С такими — даже в преобразившемся мире — нельзя было бы договориться. Если, конечно, под договором не понимать завещание: перебив всех до единого, завещать потомкам не повторять судьбы врага.

Меньше чем через солнцеворот собрался военный совет. В этот раз мнения разделились. За Нарсеса — и удар катергами по только-только приближающимся кораблям — была половина. Другая половина — за удар чужими руками по уже высадившимся силам. В конце концов, решили отправить гонцов к народу Орка, а тем временем нанести удар катергами. Лид вышел из своей палатки — что с ним редко случалось в часы, свободные от уроков — лично проводить уходящую алу. Крыло катерг — всего пять, жалких пять катерг, и один дромон — разрезало воздух. Легионеры ликовали. Впервые за долгое время боевой флот Государства — пусть даже жалкая, едва видимая тень его — поднялся в воздух. Все как один встали на колени, запев хвалу ванакту, Государству и Повелителю ванактов. Нарсес был черней тучи: самые худшие его предчувствия сбывались. Он рвался в бой, на флагманскую катергу, но офицеры вместе с рядовыми легионерами встали грудью: не дадим умереть, не пустим.

Стратиг, не желая идти против легиона в этом деле, сдался. В сознании он проигрывал сражение раз за разом, снова и снова…

А следующим утром он уже стоял на коленях, рыдая, как ребенок. Едва шевелясь — из поплавков потихоньку выходил теплый воздух — возвращалась флагманская катерга. Одна, совершенно потрепанная. Одна! А было — шесть! Шесть кораблей!!!

Экипаж рассказал о сраженье. Еще на подлете катерги заметили. Расположившиеся на взморье лучники начали обстреливать летающие корабли. Откуда ни возьмись появились даймоны. Нет, — предупреждая вопросы товарищей, говорили матросы. Их родичи. Они использовали какую-то волшбу, слабенькую, но ее хватило, чтоб ослабить катерги. И тогда экипаж дромона пошел на таран. Никто не успел перебраться на соседние катерги, да и не смог при всем желании. Сквозь порывы ветра, свист взлетавших в небо центурий стрел и шипенье волшбы, слышался гимн Государству. Почти всех волшебников удалось достать. Только единицы сумели спастись, что в конечном счете погубило все катерги, кроме одной. Прислужники крылатых даймонов сражались с остервенением, будто бы заразившись безумством от своих хозяев.

Когда погибал один, его место занимали сразу двое, не только мужчины, но и женщины, старики, дети. Такого не было даже в самые последние дни сражений против крылатых даймонов. Такого вообще никогда не было на памяти легионеров. Даже Аркадий — и тот невольно ужаснулся рассказу выживших. Нарсес же выслушал безмолвно — и все так же, не проронив ни единого звука, прошел в свой шатер. Он не спал всю ночь напролет: внутри горела лампада, освещавшая силуэт согбенного непосильной тяжестью стратига. Впервые после Великого шторма они понесли потери. Две трети катерг — уничтожены! Противник не остановлен, наоборот, предупрежден о присутствии легионов на этих землях. Теперь враг будет не просто ожидать встречи с ними — искать ее. Ведь пять катерг — это такая мелочь по сравнению с обычными силами легиона! А значит, ванактовых слуг здесь мало, неимоверно мало, их раздавят за место под солнцем. Что чужестранцы пришли сюда, чтобы найти новый дом — это стало понятно из рассказа о том, кто и с каким остервенением сражался. Целый народ переселяется, им некуда больше идти, а значит, они будут драться до конца. Легионеры — тоже, но их конец наступит гораздо раньше…

Перед самым рассветом Нарсес покинул палатку и направился к Аркадию Лиду. В военном деле стратиг ни за что в жизни не обратился бы за советом к виночерпию, но сейчас — иное дело. Сейчас требовался совет политика или хотя бы человека, к политикам близкого. Тем более Лид был хитер, нечевелочески хитер. По лагерю распространялись слухи о его таинственных экспериментах, о даймоновом свете, рождавшемся внутри палатки…

Нарсес прекрасно знал об этих слухах. Самое интересное, что это его люди их распространяли. Лид был слишком опасен, а потому ударить по его репутации никогда не мешало. Ванактовы слуги опасались колдовства, и шаг по созданию слуг, владевших им, был вынужденным. Крылатые даймоны посылали таких в бой против Государства, а значит, требовалось взять на вооружение вражью технологию. Ведь техне — искусство — было всем тем, что умели люди. И даймоны, как же без них. Иногда даже, грешно подумать, варвары, но редко… Куда там их придумкам до творений Государства! Но только немногие — и даже Аркадий Лид не входил в их число — знали, насколько жалким или обширным техне могли обладать — или обладали — варвары…

Ванактов виночерпий не спал, видно, чувствовал, что его вспоминает Нарсес. А может, и впрямь занимался опытами. У полога палатки стратига встретили Марий и Саллюстий, талантливейшие ученики Лида и одни из самых талантливых слуг Нарсеса. Конечно же, они холодно поприветствовали друг друга, как того и требовала конспирация.

Виночерпий сидел на своем стуле, единственной вещи из багажа, что осталась нетронутой Великим штормом. Сложив руки домиком, Аркадий приветливо улыбнулся Нарсесу. Тот ответил усталым кивком.

— Ты знаешь, мой добрый друг Лид, я устал до полусмерти, — стратиг плюхнулся на стул, располагавшийся ровно напротив аркадиева.

Видно, знаток цветов и общений со звездами подготовился к визиту.

— Я был бы рад помочь решить эту проблему, — от всей души посочувствовал Лид.

Нарсес и бровью не повел. Он прекрасно знал о чувствах, которые Аркадий к нему питал. Но что поделаешь, если он успел — каким только образом? — привязаться к заносчивому виночерпию. Лид был единственной ниточкой, которая связывала его с дворцом ванакта, а значит, с самим ванактом, а значит — с Государством. А это для каждого его собрата было самым важным на свете.

— Мне было бы интересно посмотреть на последствия твоей попытки, — пожал плечами Нарсес. — Что бы не произошло между нами, Государство должно жить.

— Государство должно жить, — совершенно серьезно повторил Лид. — Ты пришел ко мне за советом?

Он не скрывал своего торжества. В иное время Нарсесу было бы противно, но сейчас он не обращал никакого внимания на задетую гордость.

— Да, я пришел за твоим советом. Мне нужны мысли. Много мыслей. Разных. Варианты действий. Я могу не видеть лучшего пути, а ты… Ты помнишь разные события. Книги напитали твой разум если не собственными уменьями, то чужим опытом. А это сейчас очень многое… Государство никогда не оказывалось в подобном положении…

— Если быть точным, то давно не оказывалось — на протяжении семнадцати индиктов, — менторским тоном поправил Лид.

Нарсес удовлетворенно кивнул. Он понял, что не ошибся в своем решении — обратиться за советом к Аркадию.

— Может быть, вина? — словно бы из ниоткуда возник поднос с глиняной амфорой, небольшой, сделанной так, чтоб стоять на плоской поверхности. — Нашел среди выброшенных на берег запасов.

— Какая удача — и как жаль, что мне сейчас не до вина. Когда Гос… то есть легион будет в безопасности, я, так и быть, выпью с тобой благословенное вино, — покачал головой Нарсес.

— Святая простота, — Аркадий Лид возвел очи Повелителю ванактов. — Может, все же?

Нарсес вытянул левую руку и замахал ладонью в знак отказа.

— Нет, даже не святая простота, но сущая глупость! — захохотал Лид.

При смертельной жажде, в бреду, он отказался бы пить отравленное вино. Отравленное по указанию Нарсеса. Да, ему нужны были знания Лида, да, ему было бы печально перерубить ниточку, связывающую с дворцом и прошлом, — но жизнь была дороже. Стратиг прекрасно понимал, что в борьбе за власть над рождающимся на этом берегу кусочке Государства должен остаться только один ванактов слуга. И это должен быть он.

Именно за этой утренней беседой и рождался будущий Тринадцатый город, править которым было суждено Нарсесу…