Дорога на Альдебаран

Ладно, не все. Я пока живой, и я еще помню, как Карен Аанбек выпуталась из первой передряги, но что с ней потом приключилось, сказать не могу. Если ей повезло выбраться из Склепов, наверное, сидит сейчас на семейной ферме на севере штата со своими хомяками и собаками.

Кстати, Китаю предлагали место, но они отказались. Их больше интересовала Миссионерская команда, и я не могу не восхититься их предусмотрительностью. Еще надо заметить, что земные бюрократы пришли в негодование из-за того, что в команде оказалось двое членов с одинаковыми инициалами – К. А., но погубило нас вовсе не это.

Так или иначе, помню, мы собрались в тамбуре «Кихота». Сесть было некуда, только рама, к которой надо пристегнуться, и пульт управления в моем ведении, поскольку пилотом был я. Осталась фотография, где мы вшестером в обществе механической тележки и громоздкого на вид беспилотника. Фотографию отправили за Землю со следующим пакетом сообщений, причем в самом высоком разрешении, которое позволяла камера. На ней долговязый Ренделл Г. в скафандре смотрит немного в сторону от камеры. Доктор Нэйш только что попросила нас сказать «сыр», а К. Андерова за моим левым плечом вместо этого грязно выругалась на датском, что несколько сбило меня с толку. Сама-то она добродетельно ухмыляется. Справа от меня (слева от вас, если смотреть на изображение) Дж. Мартино и А. Хуссейн сверкают яркими улыбками, пара альфа-самцов, толкающихся локтями, чтобы первыми попасть в учебники истории. Л. Чанг стоит крайним справа. Рука поднята и, кажется, что дрон сидит у него на запястье. На другом конце К. Аанбек чуть отодвинулась от К. Андеровой, как будто это поможет не перепутать их инициалы. Тоже не смотрит в камеру, а половину лица скрывают очки. Проводит диагностику. И это правильно, а то застрянем тут… Вообще, у всех такой вид, будто они получили мандат от Бога-Лягушки или кого-то еще, чтобы заявить права на Артефакт во имя науки и человеческих устремлений. А сам Бог-Лягушка словно приглашает нас ступить на его порог, радуясь, как возвращению блудного сына. Он-то не попал на снимок, но его близкое присутствие еще как ощущается! Тут уж смотрите, как вам больше нравится: можете считать, на его фоне на первое место выходит наша незначительность, а можете считать нас центром вселенной. Мы, конечно, кроме К. Аанбек, придерживались второго варианта.

Я хотел, чтобы они щелкнули нас еще разок, но у доктора Нэйш лопнуло терпение, и она сказала, что нужно ловить окно, пора. Врала, конечно. Никуда Бог-Лягушка не денется, и неважно, как мы будем до него добираться – все равно вот он, перед нами. А в общем правильно, что не щелкнули. Какие тут еще варианты прощания, кроме изображенного Мунком на его «Крике»?

Мы загрузились в шаттл, и Карен настояла, чтобы все снова провели диагностику скафандров, пока она сама будет заниматься навигацией. Мы сказали, чтобы она не беспокоилась, у нас все в порядке. Мы просто собрались выйти за рамки человеческого опыта. Подумаешь, велика беда! Затем мы покатились по рельсам к большому шлюзу, подождали, пока он откроется, а потом вышли в космос. Я что, для этого учился на астронавта, чтобы управлять этим паршивеньким шаттлом? Все равно, что кататься на карусели.

Мы приблизились к намеченному входу. «Приблизились» – это условно, лететь еще оставалось порядочно, но наш датчик увеличил изображение, чтобы мы получше рассмотрели цель нашего визита. У многих, во всяком случае, у меня, возникло предположение, что создатели Артефакта в доисторические времена посещали Землю, этакие древние астронавты. Эти люди никогда не видели Артефакт во плоти. Очаровательное ретро, в стиле Марвина Марсианина, но уж никак не колесница космических богов фон Дэникена. (Марсианин Марвин (англ. Marvin the Martian) – персонаж серий мультфильмов «Луни Тюнз» и «Весёлые мелодии», один из главных персонажей мультсериала. Эрих фон Дэникен – швейцарский писатель, один из известнейших идеологов теории палеоконтакта. Автор книги «Колесницы богов: Неразгаданные тайны прошлого», опубликованной в 1968 году. – Ред.)

Доктор Нэйш отчитала меня за напрасную трату топлива, и я повел шаттл к меньшему глазу Бога-Лягушки, отмеченному маяками. Припарковаться как всегда было негде – но капитан Джо взял трос и привязал нас к кольцу, которое дроны с трудом вкрутили в камень. Я немножко поманеврировал, и шаттл оказался на самом краю глаза Бога-Лягушки. Здесь ему и надлежит остаться навеки, потому что ньютоновская физика была мудрее нас, и мы не стали касаться Артефакта из опасений получить противодействие.

Глаз составлял в поперечнике метра четыре. Фонари скафандров освещали квадратный каменный проход, ведущий внутрь, закрученный в спираль, как рог козла. К этому времени я уже снял тележку с шаттла и был готов двигаться вперед, как бортпроводник в скафандре.

Мы вошли. Вот тогда уже всё пошло наперекосяк, хотя поначалу и незаметно. Мы начали движение одновременно с трех сторон, и столпились перед спуском. Тут оно и началось. Карен села на тележку, Аджай наступил на пульт, а Луис хотел взять Джо за локоть и каким-то образом порвал его скафандр.

Разумеется, скафандр был оснащен всякими защитными приспособлениями, но большинство из них предназначались для защиты от вакуума, а вокруг нас была атмосфера, и гравитация оказалась сильно выше той, на которую мы рассчитывали. Луис заорал, уверенный, что сейчас умрет, все остальные запаниковали.

Разрыв был на бедре, и мы поспешно изолировали остальную часть скафандра. Ссадина слегка кровоточила, и будь в воздухе что-то зловредное, оно бы тут же попало в кровь. Мы быстро посовещались, стоит ли прерывать едва начатую экспедицию. Луис же и положил совещанию конец, заявив, что чувствует себя вполне прилично. Видимо, сказался дух американского рейнджера. В любой другой ситуации он бы вернулся в шаттл быстрее, чем вы бы успели щелкнуть пальцами, но в скафандре пальцами не щелкнешь, так что решили отправляться дальше. Ведь Луис же сказал, что чувствует себя хорошо, верно?

Кстати, он не соврал. Он действительно чувствовал себя хорошо до самой своей смерти.

Мы ушли в темноту. Лучи наших фонарей не очень-то помогали, свет здесь как-то нехорошо рассеивался, а тени вокруг становились все гуще.

Я СНОВА ЗАСНУЛ, и когда проснулся, некоторые синяки все еще были заметны. Этот сиделец приложил меня как следует. Но я же победил? Он удрал на своих железных ногах, так что поле боя осталось за мной, хотя не очень-то мне это было и надо. А еще у меня теперь есть остаток пищевого концентрата. Правда, я его тут же и съел. Хорошо, что моему пищеварению не придется, как саперу, разбирать якобы пищу по составу. Но обертку оставил. Обертка с маленькой припиской от руки – это дом. Она из того места и времени, когда люди знали, что такое Дания, и думали о ней. Железный Горбун этого не знает, и яйцелюди не знают, а уж Пирамидки тем более. Мне кажется, что здесь из нас по капле вытекает наша человечность, кап-кап, и в пустоту. Неудивительно. Даром пребывание в Склепах ни для кого не проходит. Мне ли не знать? Прежний я плохо пережил встречу с ними.

Итак, я просыпаюсь; это в общем-то приятное дело, если бы не чертово царапанье. Оно стало отчетливее. У меня в голове словно циркулярные пилы работают, или стая цикад завелась… Мое тело полежало бы еще, повосстанавливалось, а вместо этого я вскочил и принялся озираться. Мне показалось, что они тут, рядом, за ближайшим углом. Паранойя, да и только. Кто бы одолжил мне шапочку из фольги?

Я брожу по дну пещеры, потом спускаюсь по штрекам этой пангалактической гробницы, прислушиваясь, где царапанье становится громче. Я понимаю, что мне едва ли удастся найти источник, но я же чувствую, что он где-то рядом. Неужто это и впрямь Железный Горбун, мстит за то, что я развалил его костер? Или он здесь ни причем, просто еще одна станция на моем крестном пути? Но если я все-таки дойду до конца, обязательно съем сердце Понтия Пилата, лишь бы этот проклятый звук прекратился.

А ведь теперь в нем уже почти различаются слова! Я слышу шипящие и ударные согласные, но смысла пока не улавливаю. Значит, я никогда не смогу привыкнуть к нему, как невозможно привыкнуть к цикадам или пилам. Часть моего разума жаждет нормального человеческого контакта, а вместо этого постоянно получает по яйцам сотней различных способов. Мне кажется, что звук постепенно выискивает во мне самое больное место, нащупывает область наибольшего раздражения, которое мне уж точно не удастся игнорировать. Еще немного, и я больше никогда не смогу спать, никогда не буду иметь ни минуты покоя, не смогу слышать даже собственные мысли. Кончится тем, что я разобью голову вместе со своей хваленой человеческой изобретательностью, вот тогда-то они и повылезут из тени и начнут слизывать мои мозги с холодных камней.

У меня все болит. Первые несколько часов я списываю все на нашу скоротечную драку с Железным Горбуном, но я что-то не помню, чтобы он бил меня туда, где особенно болит. Я понимаю, что тут наложилось несколько ощущений, в том числе результаты битвы с чудовищем-пауком, и теперь мое тело претерпевает очередные изменения. Это прямо ламарковская эволюция в действии: мои мышцы перестраиваются, кости деформируются, чтобы выжать еще несколько процентов эффективности. Наверное, это было бы мучительно, кабы не постоянный скрип у меня в голове – на его фоне все прочее – пустяк. Подумаешь, физическая боль – да это же не более чем приятное отвлечение.

(Ламарк утверждал, что "Обстоятельства влияют на форму и организацию животных… значительное изменение обстоятельств приводит к существенным изменениям в потребностях, а изменение этих последних по необходимости влекут за собой изменения в действиях. <...> И вот, если новые потребности становятся постоянными или весьма длительными, животные приобретают привычки, которые оказываются столь же длительными, как и обусловившие их потребности… Если обстоятельства приводят к тому, что состояние индивидуумов становится для них обычным и постоянным, то внутренняя организация таких индивидуумов, в конце концов, изменяется". – Ред.)

Я делаю успехи, насколько я могу судить; по крайней мере, голоса в моей голове становятся громче, так что каждый раз, когда я поворачиваю за угол, думаю, что столкнусь с Железным Горбуном или каким-то чертовым психическим паразитом, который вгрызается в мой разум. На что я не рассчитываю, так это на то, что найду место, где Склепы больше не работают.

Пока не понимаю, что и как произошло, впрочем, это не в первый раз. Думаю, это важно, но мне не хватает настойчивости продумать мысль до конца. Подозреваю, что и у людей поумнее меня ее бы тоже не хватило. Склепы непостижимо древние (высказывалась гипотеза, что они как раз очень современные, поскольку соответствуют каждому моменту существования вселенной), и у них нет видимых движущихся частей, и поэтому мы думали о них, как о некоей идеальной константе, структуре, объединяющей время и пространство. Но я думаю, что идеальных вещей на свете не существует. Например, как-то раз случилась утечка, атмосфера просто исчезла, и я не мог понять, куда она делась. Чем это может кончиться, если будет продолжаться достаточно долго, я выяснять не стал. Возможно, дырка (если она была) заделается сама собой, и атмосфера восстановится, или же какие-то незначительные нарушения в конце концов приведут к тому, что определенный участок Склепов будет разрушен. Но нам привычен человеческий масштаб действий. Склепы могут рушиться вокруг нас, просто это происходит так медленно, что мы не замечаем. Но исчезновение атмосферы – полбеды.

Меняется гравитация. Только что я спокойно шел по штреку, придерживаясь пальцами за стену, как обычно, и вот я уже лечу с неимоверной скоростью, и воздух со свистом проносится мимо меня. Напоминает падение вперед. Понятия не имею, сколько оно продлится. Наверное, до того момента, когда я вмажусь в стену. При такой скорости удар будет смертельным. На краткий миг возникает ощущение открытого пространства, это я пролетаю через какую-то большую пещеру, – а затем влетаю, к счастью, в очередной штрек. В ожидании удара я успел сгруппироваться. На такой скорости даже мое новое тело, привычное ко всяким ударам, не выдержит. Полет продолжается, а значит, у меня есть несколько секунд, чтобы подумать. Я раскидываю руки и ноги, задеваю стены/пол/потолок, пытаясь замедлиться. Единственным результатом можно считать содранную кожу на пальцах. Наверное, я кричу.

А потом полет заканчивается… Но вместо твердой поверхности я врезаюсь… в Ничто. Пролетаю мимо Ничто, как будто вхожу в глубокую воду, торможусь до полной остановки, разворачиваюсь и снова пролетаю мимо, как пробка, стремящаяся к поверхности. Еще некоторое время уходит на подобные колебательные движения, с каждым разом их амплитуда все меньше, а затем замираю на определенном уровне. Здесь граница гравитационных перепадов, но оба направления – вверх. А я между ними. С таким же успехом я мог бы оказаться на дне какого-нибудь колодца.

Меня не раздавило, только скребущая суета в голове стала еще громче. Я просто лежу себе, подвешенный между двумя подъемами, и пытаюсь собрать в кучку разбегающиеся мысли.

На этой границе между двумя восходящими градиентами нет ничего такого, за что можно было бы зацепиться – это просто разрыв одной из фундаментальных сил вселенной, ну и ничего такого особенного. Такое уже бывало. Воспоминания весьма неприятные. Но сейчас толку от них никакого. Я застрял.

Тянусь, пытаясь упереться руками или ногами в несуществующую стену, так все-таки создается иллюзия, что я не просто вишу, а поддерживаю своё тело, подвешенное в пустоте.

Ну и долго мне так висеть? В конце концов я высохну, превращусь в мумию, она приманит какого-нибудь голодного монстра…

Двигаю одной ногой. Двигаю одной рукой. Пока все нормально. Двигаю другой ногой, потом рукой. Тело звенит от напряжения, но оно у меня довольно сильное, и пока я вишу, по-моему, становится только сильнее. Что такое, в самом деле! Шел себе спокойно по галактике, и вот – на тебе! Теперь иду по стене, держась гудящими от напряжения руками и ногами.

Снова двигаю правой ногой. Потом левой рукой. Правая дрожит, а вслед за ней начинают дрожать колени.

Левая нога. Правая рука. Я уже на два шага взобрался по несуществующей стене. Еще неопределенное число шагов. Иду дальше. Правая нога. Левая рука…

Примерно на сотом шаге становится полегче. Мышцы перенастроились, чтобы помочь этому нелепому способу передвижения, заставляя меня задуматься, к каким еще унижениям я могу привыкнуть.

Правая нога. Левая рука… А затем я понимаю, что скребущий звук удаляется. Освобождаю одну руку, шарю вокруг. Одна из стен отсутствует, там проход, ведущий к моему заклятому врагу. Я наконец-то добрался туда.

Облегчение чуть не приводит к поражению. Тело дергается, и я соскальзываю на пару шагов обратно в гравитационную плоскость. Отчаянно машу руками, и мои лишенные кожи концы пальцев цепляются за край прохода, оставляя меня висеть на одной ноющей руке. Кричу от боли. Даже мои тренированные мышцы вот-вот порвутся.

Но после всех моих испытаний решимость моя только укрепилась. Подтягиваюсь и распластываюсь на ровной поверхности стены/пола/потолка прохода. Это и в самом деле настоящая стена, я скатываюсь по ней на новый настоящий пол, снова обретая стандартное гравитационное поле Склепов. Я снова в деле, Тото.

Встаю на ноги. Руки и спина серьезно пострадали от этих акробатических этюдов. Ну да ничего, отдохнут, и все придет в норму. Я сильный. Сижу в обезьяньей позе. Жду. Этот новый штрек кажется меньше тех, к которым я привык.

Я снова ставлю одну ногу перед другой и, шатаясь, делаю шаг.

Впереди свет, холодный ясный свет, явно искусственный. В голове у меня сплошные цикады, они говорят человеческими голосами, произносят обрывки слов, скрежещущих внутри черепа, это почти язык, который мне никак не удается разобрать. Близко, слишком близко. Оглушает.

Так. Я нашел своих мучителей. Я вижу их тени из-за следующего угла, маленькие гоблины-люди, пытающиеся свести меня с ума своим ментальным оружием. Но я здесь, и я злой, причем злым я стал намного раньше, чем они решили меня атаковать.

РУКОВОДСТВО ВЗЯЛ НА СЕБЯ, конечно, Джо. Он из тех людей, на которых достаточно взглянуть, чтобы стало понятно: вот, Бог создал Джо, чтобы он «взял на себя руководство». Катарин и Луис шли следом, затем я с тележкой со всем нашим снаряжением, а Карен и Аджай замыкали цепочку. Такой порядок был разработан заранее и неизменно становился предметом склоки во время долгого полета. НАСА пригрозило выйти из проекта, если не их человек ступит первым внутрь Бога-Лягушки, этакий Армстронг последних дней. Интересно, если бы так и произошло, что стали бы делать Джо, Луис и другие члены американской команды? Пришлось бы подержать их в гибернаторах, пока сама собой не утихнет международная суматоха. Но Роскосмос и ЕКА сдались, и порядок был установлен. Мы двигались в темноту, наши фонари освещали черные стены, богато украшенные растительным орнаментом. Смотреть на него почему-то не хотелось, дальше шел просто голый камень. Я помню звук своего дыхания, пульс, отдававшийся в ушах. Я помню, как то и дело проверял параметры скафандра, но с ним все было в порядке. Гравитацию можно было считать нежеланным гостем из прошлого, пришедшим поваляться на нашем диване и посмотреть наш телевизор, и хотя все приборы говорили, что атмосфера чиста и более подходит для дыхания, чем воздух во многих мегаполисах мира, никто почему-то не захотел попробовать снять шлем – даже Луис, который все равно уже дышал здешним воздухом. Даже представить не могу, каково ему было: любое нестроение организма он, должно быть, воспринимал, как предвестник рокового бактериального заражения. Но откуда бы здесь взяться патогенным бактериям, губительным для человека? (Несмотря на макрофауну, которой тут полно, я, по-моему, ни разу даже не высморкался. Может, что-то очищает воздух? А может, зараза уже сидит глубоко у меня внутри и ждет своего часа?)

Мы долго шли. Но план всем известен. Где-то впереди есть свет, обнаруженный дронами, вот там и будет наш базовый лагерь. Все много тренировались, все принимали стероиды, но поход в условиях вдруг вернувшейся гравитации давался тяжело. Пришлось сделать привал, а потом еще один. И тут выяснилось, что наша самоходная тележка не работает. Довольно неприятный сюрприз.

К счастью, нас учили обслуживать технику в скафандрах, хорошо хоть инструменты не уплывают из-под рук, как в невесомости. Карен и Катарин разобрали тележку, проверили каждую цепь, каждый подшипник. С тележкой все было в порядке за исключением того, что она не работала. Как бы мы не старались, чертова штука не желала ехать. Почему-то все обвиняюще смотрели на меня – ведь это я вел тележку, хотя никто не мог сказать, что же именно я сделал не так.

На тележке лежало все наше снаряжение – припасы, палатки, множество полезных вещей, и никто не рвался тащить все это на себе, хотя сила тяжести составляла привычные земные 1G. Кончилось тем, что нам с Аджаем пришлось толкать ее, как настоящую тележку из супермаркета со скрипучим колесом, нагруженную выше крыши.

Зато мы снова тронулись в путь, чем продемонстрировали нескончаемость человеческой тупости. Однако, не считая тележки, наш путь пока проходил без эксцессов. Луис, идущий впереди, никак не мог увидеть огни, а ведь, учитывая пройденное нами расстояние, пора бы им быть. Дрон летел все дальше, батарея у него садилась, но мы видели на экранчике все те же не освещенные штреки. Подзарядить его мы не могли. Оставалось лишь с надеждой наблюдать на планшетах ту же самую темень, что мы и так видели вокруг.

Джо спросил у руководства, что делать. На том конце обещали отправить нам еще дроны, но, скорее всего, мы еще не дошли до места назначения, и следует просто продолжать движение.

Вообще-то интересно. Я встречал здесь много инопланетян, все шли пешком. Никто не пользовался гольф-каром или любым другим вспомогательным средством передвижения. Даже яйцелюди в маленьких роботизированных костюмах, использовали маленькие роботизированные ноги. Так что я уверен – Создатели сознательно убили нашу тележку, видимо, мы по незнанию нарушили один из законов Склепов. Либо ты идешь к звездам на своих ногах, вот как я сейчас, либо не идешь вообще. Бесплатного проезда не будет.

Итак, мы шли, все глубже погружаясь в terra incognita, потому что мы согласны выглядеть в глазах вселенной желторотыми цыплятами, но уж никак не трусами.

На следующем привале Джо поговорил с доктором Нэйш уже более решительно. Наш путеводный планшет совсем разрядился, хотя заряда должно было хватить на весь путь. Но мы так и не увидели освещенного пространства, ничего даже отдаленно похожего на светлячка. Хуже того, дроны, посланные нам вслед, давно должны были появиться, а их все не было. Доктор Нэйш сказала, что они все еще летят к нам, двигаясь по нашим следам. На это Джо Мартино ответил, что, видимо, они движутся не быстрее улитки. Все посмеялись, но как-то безрадостно.

Затем Луис остановил всех и заявил, что нашел кое-что.

Нет, мы еще не пришли в базовый лагерь, но надо было чем-то скрасить долгое хождение по этим туннелям. Так что любая находка прекрасно годилась для перемены обстановки. В нашем случае это оказалась большая пещера, не меньше двадцати метров шириной. Из нее вели несколько штреков. Ничего подобного на наших планах не было. Может, мы где-то не там свернули, может, пропустили нужный штрек. В любом случае, мы вели себя как идиоты. Нервы у всех были на пределе, люди готовы были обвинять друг друга в том, что мы зашли не туда. Доктор Нэйш приказала разбить лагерь в пещере, установить датчики и вести наблюдение, оставить дежурных и немного поспать. Нам с Аджаем тележка надоела хуже горькой редьки, так что мы с радостью вызвались дежурить первыми.

– Как могут дроны, идя по нашим следам, все-таки не найти нас? – воинственно поинтересовалась Карен. – Надо возвращаться.

Не знаю, как бы оно сложилось, послушайся мы ее. Но мы же не послушали, а если бы даже и послушали, сомневаюсь, чтобы наш обратный путь был увенчан розами. Просто все было бы иначе. Разве что мне было бы полегче… или потруднее.

Что-то она еще говорила по внутренней связи, я уже не слушал. Меня интересовало только, как далеко мы ушли от входа, и что нас отделяло от него кроме расстояния.

Ну что же, Тото, теперь ты представляешь, где мы находимся. И вот что происходило дальше.

Итак, мы в большой пещере. Метров двадцать в поперечнике, как я уже сказал, но свод над нашими головами очень высоко. Такое впечатление, что сидишь на дне большой силосной башни. Помню, я посветил фонарем вверх, использовав полную мощность, и увидел странный серебристый слой пыли, словно обозначающий границу между двумя областями давления. Да, дроны предупреждали, что есть части Склепов, незримо разделенные на области очень разной атмосферы, большего или меньшего давления и всего такого. Мы старались обходить такие области, следуя по наиболее благоприятному для землян пути. Правда, освещенную область мы так и не нашли, но у меня есть предположения, почему так случилось, хотя я понимаю, насколько они безумны. Впрочем, я уже давно не в своем уме, но возвращаться по своим следам ничто меня не заставит.

Мы с Аджаем припарковали тележку у стенки, и сели на нее; как выяснилось, мы сильно устали. Мой скафандр не очень хорошо переносил такое длительное пребывание в условиях вполне комфортной атмосферы. Катарин занималась установкой нашей единственной палатки, обеспечивавшей полную изоляцию от внешней среды, там даже можно было снять скафандры, будь мы акробатами олимпийского уровня – настолько там было тесно. Вообще-то мы брали с собой две палатки, но одну решили оставить, когда тележка забастовала. Теперь-то я вижу, что вся наша экспедиция с самого начала была обречена на провал, но тогда, если кто и считал так же, вслух не высказывался.

Карен на остатках питания подняла дрон к потолку. Джо разговаривал с базой, предлагал возвращаться после того, как мы отдохнем. Я видел, что даже мысль об обратной дороге была ему неприятна. Голос доктора Нэйш по связи был хриплым и слабым, несмотря на ретрансляторы, которые мы оставляли. Новые дроны так не появились, хотя Нэйш, кажется, говорила, что нашла ту пещеру, в которой мы оказались, но где она находится? Это явно другая пещера, только псих будет думать иначе. А может, Нэйш говорила и не об этом? Я не слушал. Слишком далеким и хриплым был ее голос.

Луис отвечал излишне резко. До сих пор он старался сохранять профессионально-спокойный тон, но что-то в нем уже сломалось.

– Ну что за черт! – крикнул он не то доктору Нэйш, не то нам. – Вся эта чертова миссия!.. – Он снял шлем, сердито расстегнув защелки. Его покрасневшее лицо странно выглядело поверх воротника скафандра, слишком маленькое. – Нечего на меня глазеть! – рявкнул он неизвестно кому. – Черт возьми, здесь прекрасный воздух. Вот, смотрите. – Он нарочито глубоко задышал, хотя в скафандре этого все равно не разглядишь.

– После возвращения пойдешь в карантин, – предупредил его Джо.

– Ничего, и там люди живут, – парировал Луис. – Мне еще не приходилось участвовать в такой идиотской миссии. Не стоило нам ложиться в постель с чертовыми латинос!

Думаю, он имел в виду Мадрид.

– Да помолчите вы! – прикрикнула на них Карен. Она подняла дрон к самому своду, и теперь он висел там среди пылинок, а его прожектора шарили по стенам. Нет, это была не граница разных атмосферных давлений, это была граница разных областей гравитации. Но я понял это намного позже. Только здесь оба потока гравитации были направлены вниз, а не вверх.

Мы переключились на то, что она обнаружила, все, кроме Луиса, который еще явно не дожаловался, а для этого нужна публика. Что толку жаловаться, если все пялятся в другую сторону?

Маленький дрон подпрыгивал и извивался, не в силах сориентироваться, пока Карен пыталась послать его точно на границу сред. Затем луч прожектора пронесся по потолку, и я вскрикнул. Все остальные смотрели на планшеты, и только я видел, как оно было на самом деле.

– Глаза! – крикнул я, но без толку.

Карен боролась с управлением дроном, она подняла его выше/ниже раздела сред, ей приходилось управлять дроном, повернув пульт вверх ногами. Мы успели увидеть какую-то желто-коричневую кожистую массу со свалявшейся шерстью (снизу она была похожа на пыль!), почти покрывавшую весь потолок. Тут и там виднелись колтуны, похожие на сжатые кулаки. Они действительно напоминали глаза. И эти глаза открылись!

Все происходило на высоте примерно тридцати метров над уровнем пола и метрах в пяти за слоем пыли. Мы видели, как существо развернулось, а затем сверху на нас посыпались тонкие копья, как будто дождь пошел.

На самом деле никаких копий, конечно, не было. Тварь выбрасывала псевдоподии вверх, а не вниз, но как только они смахнули пыль, щупальца полетели вниз, к бесплатному обеду, доставленному прямо к столу. Одно щупальце вонзилось в шлем Джо, пробив прочный пластик и все тело до пяток, как пуля. Из колена нашего товарища брызнул фонтан крови вперемешку с хрящевой тканью. Джо даже не кричал. Не успел. Слишком удивился, когда следующим движением тварь дернула своей конечностью и подбросила его в воздух метров на двадцать.

Мгновение он висел там и, хотите верьте, хотите нет, даже выхватил нож. Видимо решил перерезать щупальце, хотя падение с такой высоты наверняка убило бы его, но с ним все и так уже было кончено. Щупальце подтащило его к границе гравитации, и оттуда оно само уже пошло под гору. Планшет Джо развернулся, и луч прожектора на миг вырвал из тьмы огромную зубастую пасть, заглотившую его целиком.

Я сказал «дождь»? Ну так при дожде никогда не бывает, чтобы падала одна капля. Следующей стала Катарина. Она смотрела вверх, когда щупальце ударило ее в грудь. Видимо, оно убило ее наповал. Луису удар пришелся в бедро, и мы чуть не оглохли от его криков. Аджай подскочил и схватил его за руку. Он чуть не вывихнул плечо, когда тварь одним мощным рывком вздернула Луиса Чанга, его крики оборвал хруст, с которым челюсти твари разгрызли нашего товарища.

Карен побежала. Хотел бы и я побежать тоже, вместо этого мы с Аджаем просто стояли там, как идиоты, и что-то пытались лепетать, наверное, пытались докричаться до доктора Нэйш и команды, оставшейся на корабле. Как будто они могли чем-то помочь. Я помню, как мы неуклюже повернулись друг к другу – скафандры все-таки сковывали движения, – словно пара марионеток из комедии, в панике размахивая руками. К такому нас не готовили. Да никого к такому не подготовишь!

Сразу два щупальца вонзились Аджаю в плечо и в грудь. На миг мы встретились глазами, и я успел протянуть к нему руку. Затем он исчез, на долю секунды мы соприкоснулись перчатками, а потом его унесло вверх.

Я крутанулся на пятках, в ужасе озираясь. Наверное, я хотел сообразить, в каком из штреков скрылась Карен, а потом я побежал. Только не в ту сторону. Если вообще какую-нибудь сторону можно считать той.

Я пробежал уже приличное расстояние, когда меня привели в чувство датчики моего скафандра. Все они весело перемигивались красным: – нарушение целостности скафандра, разрядка батареи, нехватка воздуха – и тут я понял, наконец, что окончательно заблудился, мне не попалось ни одного ретранслятора (я должен был их заметить, пробегая мимо, но забыл и думать о них); и вот после всего этого, сообразив, насколько я облажался, мне попалась-таки освещенную область. Вряд ли это была та самая пещера, которую мы искали, по стенам штрека вдруг потянулась нить тусклых красноватых бусин. Светящаяся линия продолжалась не более чем на сто метров. Тут я рухнул на камень, рыдая по остальным. До меня еще не дошло, что время оплакивать и свою участь. Я уже хотел сдернуть шлем – все равно скафандр пришел в негодность, – но в этот момент услышал голос.

Карен. Она звала нас. Она звала хоть кого-нибудь.

«…там? – услышал я. – Аджай? Луис? …слышите меня? …Аанбек, …тор Нэйш, отзовитесь!»

«Алло!» – радостно завопил я. Надежда! Она выжила! Мы найдем друг друга, мы найдем дорогу домой!

«…слышите меня? – продолжила она. – Гэри?»

«Да!»

«Аджай? Кто-нибудь?»

«Карен, это я! – закричал я так, что оглох от собственного рёва.

«…на выходе, но я не могу… "Кихот". Здесь ничего нет, кроме… кто-нибудь? "Кихот", где вы? Где я…?»

А потом я перестал ее слышать, да так с тех пор и не услышал.

НУ, НУ, МОИ МАЛЕНЬКИЕ ПАРАЗИТЫ! Что? Поймал вас на горячем, да?

Я решительно поворачиваю за угол. Так. Они еще меньше, чем я думал, жалкие тощие гремлины, которые едва достают мне до пояса. И такие хрупкие, что непонятно, как они ходят по этим чертовым коридорам в своих смешных костюмах. На них серебристые скафандры и шлемы-аквариумы, как для золотых рыбок. Везде горят маленькие лампы, видно эти нашептыватели мыслей боятся темноты. Даже сейчас, когда я предстал перед ними, как голый король демонов из плохой пантомимы, их голоса продолжают звучать у меня в голове, как стаи саранчи, как хихикающие черти, как призраки обиженных мертвецов. Мне кажется, среди этого щебета я слышу имена моих исчезнувших товарищей: Мартино, Аанбек, Ренделл. Они знают, как меня зовут. Эти мерзавцы знают мое имя!

Мне так хочется раздавить их в лепешку, раздавить каблуком за все эти шепоты и царапанье, давить, пока на камнях не останется ничего, кроме мокрого пятна, но я человек. Все еще человек? Я же разумен, Тото, разве нет? Я могу убить их всех? Но нет, я буду милосерден, если только они скажут мне, зачем они меня мучают.

И я спрашиваю. Похоже на рёв. Но я реву с тех пор, как началось это царапанье; они пилят мою психическую клетку, а я не могу сопротивляться моим мучителям. Теперь лев вырвался из клетки, и он чертовски зол, могу вам сообщить. Вы, маленькие гоблины, маленькие мерзавцы, трясли мою клетку, вы шипели, скрипели и шептали у меня в голове, и теперь я собираюсь, собираюсь, собираюсь…

Нет. Пока не буду. Пока нет. Дам им шанс. Пусть объяснят. И поэтому я спрашиваю снова, а они в ужасе цепляются друг за друга. Я выплевываю вопросы на английском и на датском. Я вижу, как их бледные маленькие личики белеют, рты открываются и закрываются, но из дурацких шлемов не вырывается ни звука, а царапанье становится все громче, у меня в голове звучит уже пронзительный хор.

– Просто заткнитесь! – говорю я им. – Просто прекратите, просто, просто… – я не смогу остановиться, – просто прекратите делать это со мной, и я уйду, да, уйду! Просто – прекратите!

Вялый круг рта, открывается и закрывается бессмысленно, ну точно, золотая рыбка в аквариуме. Я хватаю одного из гоблинов, встряхиваю другого, а затем беру того, который поближе, и швыряю об стену, чтобы разбить шлем и выпустить, наконец, наружу слова. Никаких слов больше нет, а есть только много крови и осколков черепа, и еще жирной серой слизи, она покрывает руки. Так, этот готов, он больше не будет петь цикадой у меня в голове, но жужжащий писк становится только громче. Они, похоже, запустили на полную мощность пилу у меня в черепе и пытаются сделать со мной то же, что я только что сделал с их приятелем.

– И это всё, на что вы способны? – ору я, или пытаюсь орать, но получается только какая-то пена на губах, а звука нет. Последний гоблин пытается удрать, ползет в дальний угол, скафандр скребет по камням. Он уронил светильник, и теперь свет бьет ему в лицо, как на допросе. Бледное, перепуганное лицо, глаза широко раскрыты от ужаса, пятно крови с внешней стороны на шлеме, словно пятно грязи на щеке сиротки из Диккенса. Довольно артистично, правда, даже постарайся я, лучше бы не получилось. Гоблин кричит, а я хочу сказать ему, что, во-первых, я его не слышу, а во-вторых, он вполне может отключить внешние звуки. Что я, этих шлемов не знаю? Наверное, он умоляет сохранить ему жизнь. Гоблины всегда так делают перед тем, как ударить тебя в спину, разве нет?

Вот, Тото, такие дела.

Но я же человек. Я цивилизованный. Я посол человечества к звездам. Ладно, я убил одного из них, но это был несчастный случай, посольства спишутся, обменяются нотами… Я пытался поговорить. В конце концов, я не виноват, что у них нет проверенных дипломатических протоколов.

Ладно. Попробую еще раз. Гоблин съежился и беззвучно кричит – более того, я понимаю этот крик, пропитанный горем и страхом. Я просто щелкаю по передней части его шлема, просто большим и указательным пальцами, как будто муху убиваю. Наверное, я ждал треска, но пластик шлема разлетается вдребезги, осколки попадают ему в лицо, в глаза, зато теперь я могу его слышать. Вот, установлена возможность диалога.

– Просто вылезай из моей головы, – реву я. – Прекрати эту скрёб-скрёб. Я не могу с этим жить. – Согласен, со стороны это может показаться не очень вежливым. Но когда имеешь дело с мозговыми паразитами, все средства хороши.

Он все кричит. Много крови… Похоже, он совсем не стремится к взаимопониманию. Я беру его на руки и еще раз объясняю свою точку зрения, излагаю свои претензии и предлагаю какое-то решение, потряхивая эту тварь для усиления восприятия особо важных моментов. Мы же можем сесть за стол переговоров и урегулировать наши разногласия, как цивилизованные монстры? Но в какой-то момент он замолкает и отказывается от переговоров.

Тишина! Блаженство! Почти полное отсутствие скрипучего шепота – это почти божественно. На этот раз я попал точно, это они виновники моих бед. Я сажусь, устал, истощился. Знаешь, Тото, не просто выжить затерянному в Склепах, особенно если счет идет на недели, месяцы или годы. Надо же иногда получать удовольствие от простых вещей.

Кстати, желудок напоминает мне, что вокруг быстро остывают мертвые гоблины, и, в конце концов, это неразумно, оставлять столько еды, разбросанной по полу.

Я пробую жевать их скафандры – совершенно несъедобно, как будто ешь фольгу или пищевую пленку. Тогда я выколупываю их из скафандров, просто разрываю неподатливую ткань, оставляя бейджи с именами. Первого, оказывается, звали Карсвелл П., а второго – Прошкин М. Довольно странно, если подумать.

Будучи рациональным человеком, мне, вероятно, следует немного поразмыслить, но желудок меня подталкивает, поэтому я решаю отложить процесс осмысления на после обеда, и с жадностью начинаю питаться.

Боже, как они хороши! Ты же помнишь, мой модифицированный желудок долго боролся с дюжиной различных инопланетных биологий, с белками, эволюционировавшими под светом других звезд, более или менее эффективными способами хранения в виде жира на животе, странными сахарами, от которых гниют зубы. Я хочу сказать, что вариантов немного, если твое тело построено вокруг атома углерода, просто многие из таких мест очень далеко от Земли. Но эти гоблины, о, эти гоблины! Я никогда ничего вкуснее не пробовал! Они похожи на свиные отбивные или на сосиски. Никаких тебе долгих часов тошноты, пока желудок пытается справиться с очередной незнакомой биохимией. Можно подумать, что их создали с гастрономической целью. Единственная проблема в том, что они маленькие. Я съел их, как попкорн, а попкорн какая еда?

Стоп, да их тут, оказывается, больше. Я же слышу их шепот. Пока не сводит с ума, во всяком случае, не сейчас, когда я немного разобрался со своими проблемами, но я чувствую, как это снова начинается. Я их чувствую, этих маленьких шептунов. Подам жалобу, Тото. Если они не пригласят меня на свою маленькую вечеринку, то я собираюсь опустошить их шведский стол.

Я ДОЛГО ПЫТАЛ СВОЙ ШЛЕМ, гораздо дольше, чем следовало. Пытался вызвать «Кихот», Карен, хоть кого-нибудь. В ответ – тишина. Я настроил приемник так, чтобы можно было искать любые виды связи вообще. Иногда я чувствовал, что в белом шуме мелькают закономерности, как будто киты проплывают в безднах вод, но я так ничего и не нашел. Камень Склепов и общие электромагнитные свойства этого места делают дальнюю связь практически невозможной. Но даже когда я понял, что у меня только два выхода – или идти, или умереть, я все равно взял шлем с собой; он болтался у меня на руке, как плюшевый мишка, весь первый период моей одиссеи. Батарея разрядилась, даже красные огоньки уже погасли, все говорило о том, что я в полном дерьме, но я не бросал шлем, хотя, казалось бы, что толку его таскать? Я бы и скафандр снял, но в Склепах чертовски холодно, а в нем все-таки теплее, хотя и неудобно.

Иногда я кричал, пока эхо моего собственного голоса не превращалось во что-то отвратительное, и я начинал думать, что хуже одиночества может быть только толпа. Но скоро у меня пересохло горло. Я давно выпил весь запас воды в скафандре, но тело-то потело, и я понял, что осталось мне немного. Прогорклое пойло, которое приходилось пить, воспринималось как старый друг, как гость, который появляется и не знает, когда уйдет.

Второе освещенное помещение я нашел довольно быстро, почти сразу после того, как погасло слабое свечение первого. Я брел в кромешной тьме, и тут пальцы наткнулись на выточенные углубления в камне. Держась по ним, я вскоре увидел впереди серый свет. Его испускал перламутровый шар, лежавший прямо на полу. Какая-то инопланетная раса бросила его здесь, не подумав, что кто-то другой может споткнуться. Я приложил к нему руку, никаких теней не появилось, как, собственно, не было никакого ощущения реального света, и все же он заливал проход серо-белым сиянием метров на пятнадцать в любом направлении.

Я стоял и смотрел на него, шлем выпал из расслабленных пальцев (лицевая пластина была уже сильно поцарапана, но кого это волновало в тот момент?) Так. Это был первый инопланетный артефакт, встреченный мной. Вообще это было самое инопланетное, с чем мне когда-либо приходилось сталкиваться. Кроме, разве что, самих Склепов, но их инопланетность была таких невообразимых масштабов, что оценить ее разум отказывался. Предыдущие огни не так уж сильно отличались от светильников моего соседа Стива. Как если бы он решил зажечь их на Рождество, а потом забыл про них. Стива больше занимал его бассейн, и его хризантемы. С чего я о нем вспомнил в глубинах этого черного лабиринта?

Да, это была большая предупреждающая лампочка, если говорить метафорически. Вот тогда я понял, насколько облажался. Я никогда не вернусь. Я заблудился в лабиринте, который может быть размером с галактику. До меня кто-то чужой прошел по этому штреку, а вот нашел ли он выход – неизвестно. Вода кончалась, еды не было вообще. Спасаясь бегством, я не подумал захватить хоть что-нибудь. А вот в чем у меня не было недостатка – это воздух. Его тут было полно. Хороший такой воздух, вполне пригодный для дыхания.

Я так и уснул возле этого светильника. Тени от меня не было. Возможно, он создавал освещение, возбуждая молекулы стен или что-то в этом роде. Возможно, я надеялся, что его создатели найдут время, чтобы вернуться и заменить лампочку. Я проснулся, такой же потерянный и одинокий, как и был, и понял, что выбор совсем не в том, чтобы двигаться или умереть. Двигаюсь я, или остаюсь на месте – все едино.

Я оставил спокойное освещенное место и ушел в темноту. Именно в этом и проявляется неукротимый человеческий дух! Какой-то беспокойный нейрон у меня в голове, ничего не знающий о статистике, советовал оставаться на месте, потому что двигаться дальше – верная смерть, неизвестно, что ждет меня там. Склепы огромны, и кто знает, что будет за следующим поворотом?

Не знаю, как долго я шел в темноте, ведя рукой по стене, чтобы не сбиться с дороги. Вряд ли я прошел много, у меня же не было никакой еды, а желудок – неисправимый консерватор. Возможно, через несколько дней вода в моем скафандре перестанет выдавать себя за воду, а станет тем, что она есть на самом деле – то есть жидкостью, восстановленной из моих же собственных выделений, и приобретет устойчивый вкус мочи. Между прочим, и воздух, который, как я полагал, никогда не кончится, тут же и кончился. Я пересек незримую границу и вступил в совершенно другую атмосферу. Здесь гравитация была повыше, а в воздухе почти совсем отсутствовал кислород. К счастью, он не был ядовитым, но уровень CO₂ зашкаливал, а может, азота было слишком много. Так или иначе, я мгновенно стал задыхаться, но легкие, избалованные приятной атмосферой, наотрез отказались потреблять местную дрянь. Не скажу, что я сознательно пытался исправить ситуацию, тело само развернулось и стало рваться назад. Наконец, голова пересекла невидимую границу, и я снова смог дышать. Меня согнуло пополам, и я долго рыгал, как плохой комик на эстраде, выталкивая из себя неприспособленный для дыхания воздух. В уме крутилась мысль: а если бы там был хлор, цианид или… Я, наверное, даже немного поплакал. Я тогда вообще часто плакал. Надо было просто изменить отношение: смерть от цианистого газа была бы гораздо более милосердной, чем смерть от голода.

Примерно через день мне попалось еще одно освещенное помещение. На этот раз светилась какая-то подозрительная слизь на стенах, а в конце меня ждал труп, без конечностей, без глаз, просто кожаный мешок в шерсти. Но из тела торчали металлические кольца, и на них висела горстка непонятных артефактов. Как ими пользовались, зачем они – неведомо. Ясно только, что я нашел своего коллегу по блужданию в Склепах, еще одного странника в темноте, который забрел сюда и не смог двигаться дальше.

Думаю, именно тогда я начал разговаривать сам с собой, Тото. Я обратился к мертвому инопланетянину, сказал несколько слов, они так и висят там в воздухе до сих пор. В конце концов, мой голос был единственным моим спутником. Даже такой хриплый, незнакомый, он был лучше, чем полная тишина.

Следующее приключение не заставило себя ждать. Когда? Бессмысленный вопрос. Понятия не имею, см. предыдущие выпуски с хронометражем. Я пришел в пещеру, освещенную полудюжиной шаров. Они свисали со свода на шелковых нитях. В панике я обшарил глазами свод, но монстров не заметил. Зато стены и пол были покрыты странным растительным орнаментом. Я уже говорил о нем. Узоры стекали вниз, у них определенно было направление, хотя ни конца, ни начала я не видел. Эти каскады падали с каждой стены в этой восьмиугольной пещере и сходились в центре свода. Там располагалось нечто, похожее на цветок.

Ну, не совсем цветок. Просто такая розетка из камня, имевшая явную радиальную симметрию, как лепестки, сворачивающиеся сами в себя снова и снова, фрактально переходя в бесконечность.

Должен заметить, что Творцы Склепов любят прямоугольники и квадраты, за исключением входов в Артефакт, там внепространственная геометрия требует кругов. Коридоры имеют квадратное сечение, пещеры чаще всего имеют прямоугольную форму. Данная пещера во всем этом цирке составляла исключение. Конечно, тогда я этого не знал. Я не был криптологом галактического класса, таким как сейчас.

Итак, я вошел. По стенам шла древовидная резьба, которая, казалось, скручивалась и раскручивалась вокруг меня, когда я не смотрел. Конечно, я умирал от голода, страдал от одиночества, так что сразу заметил краем глаза движение в одной из розеток. Я просто подошел к ней и уставился на лепестки, словно она была ориентиром в архитектурной пустыне. Я стоял перед ней, смотрел и зачем-то озирался, словно ожидая, что сейчас вся наша экспедиция, живая, выскочит и закричит «Сюрприз!»

Световые сферы начали опускаться с потолка, тени от их движения, казалось, заставили резьбу, извиваться, или сокращаться как горло дракона. Почему-то мне подумалось, что сейчас я умру, но вместо того, чтобы делать хоть что-нибудь, я просто стоял и смотрел. Видно, я миновал какую-то границу беспокойства, мой неукротимый человеческий дух прилег отдохнуть. Просто сделай это, подумал я, не так, как приказывает тренер в спортзале, а потому что мне было уже все равно. Под моими ногами сдвинулся камень.

Меня подняли, медленно повернули, шары и блестящие стены словно придвинулись. На розетке раскрылись лепестки, по ней прошла рябь. Я неторопливо вращался, раскинув руки, как благосклонное божество, как грустный клоун на музыкальной шкатулке. Подо мной открылась пасть, я увидел зазубренный пищевод, весь в колючих листьях. Наверное, это должно было привести меня в ужас, но вместо этого пришла мысль о том, что все это инопланетное великолепное действо затеяно только ради того, чтобы сожрать Гэри Ренделла, ранее проживавшего в Стивенидже, а теперь-то уж точно лишенного какого бы то ни было места жительства. Что-то со мной заговорило, или мне показалось, что заговорило. Может, это я сам с собой разговаривал. Я уже упоминал, что в последнее время то и дело говорил сам с собой? Но я – хороший астронавт, и должен отчитываться о своих впечатлениях. Мне казалось, что нечто огромное задает мне вопрос, но в силу своей громадности сути вопроса я понять не в состоянии. Однако во всем этом есть какой-то смысл, так что, особо не задумывааясь, я решил, что меня спрашивают о том, чего я хочу, что я потерял тут, притащившись невесть откуда, жалуясь во весь голос на то, как мне тяжело. Разве я не знаю, что где-то есть дети, готовые на все ради того, чтобы стать астронавтом? А то, что данный конкретный астронавт медленно умирает в инопланетном лабиринте – это уже другая тема. Так в чем тогда моя проблема?

Вот я и рассказал обо всем этом чудищу. Рассказал о том, чего мне больше всего не хватает. Рассказал о голоде, и о том, как мой живот уже превратился в ссохшийся изюм, о том, что ослаб от голода и, видимо, дальше идти не смогу. Рассказал об одиночестве, о том, что человек – животное социальное, и его нельзя так надолго отделять от особей того же вида. В общем, нажаловался. Так что вот, впервые столкнулся с невообразимым инопланетным разумом, и он был достаточно добр, чтобы спросить, как у меня дела. Не удивительно, что эмоции меня захлестывали. Пожалуй, лучшее первое свидание в моей жизни.

А потом меня съели. Камень, на котором я стоял, оказался языком сродни лягушачьему, он втянул меня во внутренности этой штуки, и лепестки сомкнулись у меня над головой.

Если бы я поставил на удачу, встреченное мной чудище оказалось бы просто еще один хищником, выжившим в Склепах, и я спокойно стал бы таким же мертвым, как Джо, Катарина и остальные. Но нет, это оказался не монстр; это оказалась машина. Нет, не так, – Машина. Этакая Мать-Машина, которая говорит: блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь, и я дам им то, чего они больше всего желают, и они родятся заново из моей зазубренной, острой как нож, утробы. (Аллюзия на Лк. 6, 21 – ред.)

А может, так говорила моя дорогая старая мама, хотя, честно говоря, я был занят – орал, как резаный, и едва ли был способен оценить поэтичность происходящего со мной. Как настоящая мать, она, наверное, говорила мне, чтобы я не дергался, что все это ради моего же блага, но меня в это время разрывало на части, и едва ли я был способен понять то, что со мной происходило. Я бился и боролся, но как будешь бороться без кожи, и с кишками, размотанными, как пленка на старой кассете? Сначала я умолял оставить мне жизнь, потом – поскорее меня прикончить, но Мать в это время занималась моими легкими, так что мне, кажется, не удалось донести до нее свою точку зрения и обосновать ее так, как мне бы хотелось. Я при этом пытался потерять сознание, но мне и этого не позволили. Она объясняла, что именно делает в данный момент, но я все равно ничего не понял, и уж тем более – не запомнил. Однако Матери почему-то было нужно, чтобы я это все услышал. Потом мне оторвали уши – мешали, видимо, – и дальнейшее вкладывали прямо в мозг.

Я мог бы продолжать, Тото, но, думаю, идею ты уже понял. Если честно, повторная сборка была еще хуже, но описание всех пыток здесь ни к чему. Как тебе такой образ: допустим, ты ребенок, которому приходится носить брекеты, чтобы выровнять зубы. Очень может быть, что Мама-Машина ведать не ведала, что такое сознание и боль, безумная боль, когда с тебя заживо снимают шкуру, а потом суют пальцы между мышцами. А почему, собственно, она должна это понимать?

Давай сразу перейдем к моменту моего второго рождения, когда я снова осознал себя в той же восьмиугольной пещере, и почти тем же Гэри Ренделлом. На мне не было крови или вонючей слизи. Не отросли крылья или когти. У меня даже глаз, способных видеть в темноте, не было, потому что этот придурок Гэри Ренделл забыл сказать Матери об этой маленькой проблеме. Представляешь? Богоподобной инопланетной Машине ничего не стоило заменить слабые человеческие глаза на орлино-совиное зрение, а я упустил такой шанс.

Я стоял на камнях, на настоящих камнях, обирая с себя оставшиеся лохмотья скафандра, и смотрел, сколько шрамов у меня на теле? Ни одного! Мастерство Матери-Машины не имеет себе равных. Я был переделан на клеточном, а может, и на молекулярном уровне. И теперь я смогу найти своих потерянных родичей, даже если мне придется искать их вечность.

Тогда я не вполне оценил случившееся. Прошло время, прежде чем я понял: голод мне не грозит, отравиться чем-нибудь специфическим я не могу (об этом я не просил, но знаешь, как это бывает: возьми одну инвазивную модификацию тела, вторая – бесплатно). Вот так, Тото, я и стал тем, что я есть сегодня: труд, решимость и инопланетная Мать-Машина ободрали с меня кору и сделали наилучшее из того материала, с которым пришлось работать.

Я ИМЕЮ В ВИДУ... Ну, раз пришло время исповеди, будем исповедоваться. Пожалуй, я переборщил с наивным монстром. Я не стал Гераклом, хотя Мать-Машина могла бы и Геракла из меня слепить. И вообще, я мог бы придумать массу оправданий: нездоров, неудачный день, не доспал и все такое, но себя-то не обманешь, да и тебя неловко, Тото. Я ведь не просто так погнался за гоблинами; сколько не складывай два и два, в итоге все равно выйдет четыре.

Я называл и буду называть их гоблинами, потому что единственное, на что годится человеческая изобретательность, – это бесконечная способность к самообману.

Я чувствую, как тает симпатия аудитории, Тото. Но от этой сцены уже не уйдешь. Вот я, стою и держу их бейджики окровавленными руками, и гневаюсь на богов за то, что они меня обманули. Я имею в виду, что ситуация вполне узнаваемая: как если бы я убил своего отца и женился на Матери-Машине. Вот теперь стой и завывай. А где-то замаскированный хор поет о том, кто зашел слишком далеко, о трагических недостатках, о высокомерии.

Да какой же я высокомерный! Это я-то? Гэри Ренделл из Стивениджа? Разве я похож на Прометея? Я никогда ничего не крал у богов. Они сами пришли, как греки, с руками, полными даров, и поинтересовались, чем могут мне помочь. И в чем тут моя вина? В том, что я хочу домой, хочу к остальным людям? Больше похоже на «Обезьянью лапку», чем на оду Гомера. Я загадал желание с самыми благими намерениями, и не виноват в последствиях. Да, допустил некоторые ошибки, не хотел. Не вини меня. («Обезьянья лапка» – короткий рассказ ужасов английского автора У. В. Джейкобса. Опубликован в 1902 году. В рассказе три желания исполняются владельцем «Обезьяньей лапки», но за их исполнение приходится платить огромную цену. – Ред.)

Я все еще слышу их, ощущаю ментальную нить, пронзающую мозг, как леска, и она, как леска, тянет меня к ним. Это больно. Покоя мне нет. Скребется, скребется все время внутри моего черепа, пока их мысли бомбардируют меня, как частицы в ускорителе.

Я понимаю, что их стая прямо тут, за углом. Я слышу, как они гремят своими инструментами, но еще лучше слышу, как их мозги-пилы полыхают страхом. Мне нужно уйти. Я должен. Буду благородным дикарем, вернусь на свою землю и не стану развращать цивилизованных гостей своими нравами. Можно сколько угодно прикрываться дипломатией, но я весь в крови Карсвелла П. и Прошкин М., что, вероятно, считалось бы некрасивым поступком на большинстве дипломатических приемов. Может, стоит раскрыть руки для объятий, чтобы показать, что современный Прометей просто хочет, чтобы его любили?

Да, они в панике! Пытаются в спешке собрать вещи, пока меня нет. Но я-то здесь, я слушаю. Слышу их страх, отчаянный скрип цикад, но теперь мое тело реагирует немного иначе. Теперь тело распробовало этот страх и мягкие, легкоусвояемые ткани, в которых он обитает. Мой желудок урчит, требуя, и мои слюнные железы работают сверхурочно. Если уж они так не хотят, чтобы их съели, пусть позаботятся о том, чтобы не быть такими вкусными.

Я в последний раз взываю к собственному достоинству. Я – Гэри Ренделл, астронавт. Родился на Земле давным-давно. Потерялся в Склепах сколько-то месяцев, недель или веков назад. Вот. Буду теперь размахивать своей человечностью, как флагом, закутаюсь в него. Буду просить у них прощения. В конце концов, я съел только двоих из них.

Заворачиваю за угол. Хочу стоять прямо, как Вашингтон, пересекающий Делавэр, но тут так тесно, что приходится сутулиться по-звериному. Поднимаю руку: дескать, привет, детишки, вот он я, обучающийся минотавр. Как вам этот лабиринт?

Их пятеро, и они что-то поспешно сдирают со стен, какие-то металлические полосы, наложенные наверняка какими-то предыдущими путешественниками. Здесь есть… были огни, похожие на водянистые кошачьи глаза, но большинство из них уже погасли, потому что гоблины – вандалы и забирают машины, которые питали светильники, прямо как цыгане, торговцы металлоломом. Неужели они не понимают, насколько ценны эти маленькие островки света? Ужасные маленькие разрушительные существа! Но я все равно так и держу руку поднятой в знак дружбы.

– Эй, привет! – стараюсь говорить весело. – Я понимаю, что это выглядит не здорово...

У одного из них есть резак, и он пользуется моей разговорчивостью и бросается на меня. Успеваю заметить имя на бейджике – «Ли Эл», а ниже ряд иероглифов. Ага, стало быть, и китайцы, хотя они и не хотели, оказались в экспедиционной команде. Ли Эл определенно собирается оттяпать мне руку, но ему удается только меня обжечь. Причем ожог болит неожиданно сильно. Еще один (называется «Диас Джей») наводит на меня пистолет, настоящее, честное огнестрельное оружие. Прямо какое-то логово монстров!

Я чувствую удары, такими наградил меня Железный Горбун (интересно, что стало с тем парнем?). Значит, утром у меня будет хороший набор синяков, но с некоторых пор мою кожу не прошибить стрелковым оружием даже с близкого расстояния. Хм, интересно. Остальные уже убежали и утянули за собой тележку с металлоломом. Наверное, важным, если ради него они рискуют жизнью. Металла в Склепах мало. Если вам нужен строительный материал, то к вашим услугам только камень.

Пока я размышлял, Ли Эл ткнул меня в живот резаком. Мне кажется, это не дипломатично. Диас Джей, наверное, забыл про вторую обойму, но у него есть ломик. Так что теперь мы напоминаем компанию расхитителей гробниц, разве нет? Они хотят драки, а еще прикрывают своих сбежавших друзей, ну что же, довольно мило. Теперь моя роль. Рычу и бью их, а то еще эти, которые сбежали, потеряются… Думаю, к тому времени они уже поняли, что им конец. Ожоги, даже глубокие, меня не остановят, а Диас Джей не может ударить ломом сильнее, чем пулей.

Поэтому я отступаю, разводя руки в жесте «что ты собираешься делать?», насколько это возможно в ограниченном пространстве, и ухмыляюсь им плотоядно. Они все-таки чертовски опасны, скажу я вам. Ценю.

Первым я убиваю Ли Эл. Достал он меня своим резаком. Между прочим, больно! Я просто сжимаю его оружие вместе с руками, и превращаю все это в один комок. Тем временем Диас Джей бьет меня в глаз своим ломиком. Черт! Больно-то как! Роняю Ли Эла на пол и провожу джеб в грудь Диаса. Его унесло футов на двадцать. Летел бы и дальше, но врезался в стену. Но еще пытается встать. Я прекращаю его страдания ещё одной крепкой затрещиной. Пойти что ли за остальными? Догоню-то я их легко. Но желудок громко урчит, и я соображаю, что стыдно позволять какому-то отвратительному падальщику съесть мой восхитительный обед. Да и потом – я проявлю неуважение к смелости Ли и Диаса, если сразу пойду за остальными. Конечно, я их и потом найду, после того как закончу здесь. Нет, отдам дань их храбрости и поблагодарю за щедрый вклад в мой рацион. Так что сажусь и налегаю на еду. Приятного аппетита.

ИТАК, ПОСЛЕ ТОГО, КАК МАТЬ-МАШИНА разобрала меня и собрала заново, я… – впрочем, остальное ты уже знаешь, Тото. Прочее – это маловажные детали и обстоятельства. Масштаб Склепов делает всех нас бессмысленными, поэтому совершенно не важно, куда я пошел, какие препятствия преодолел, какие странные лица и не-лица встретил? Ну, видел то, во что вы, люди, не поверили бы, ходил, искал странные новые миры, забредал в далекую-далекую галактику, пытаясь найти путь домой. За всю историю нашего вида так далеко еще не ходил ни один путешественник. Мне встречались инопланетяне, которых ты даже представить себе не можешь – никаких гребней на лбу или масок для Хэллоуина у них не было, но теплокровные или холоднокровные инопланетяне тут на каждом шагу. Некоторые из них занимались своими обычными делами, приспособив уголок Склепов под свои нужды, другие отправились в иные миры, как и задумывали Творцы Склепов (вот видишь, я уже готов проникнуть в их замыслы!) Третьи просто потерялись, как я, например. Тото, уверяю тебя, я почти никого из них не ел, только тех, кто, как Клайв, уже умер. Но с тех пор, как я прошел через скрип-скрип в голове, характер у меня испортился. Я то и дело встреваю в драки. Ну а чего они лезут, в самом деле? Все равно на мне грехов меньше, чем на них.

И да, скрипы – это моя вина, в конце концов. Обезьянья Лапка, конечно, ткнула мне пальцем в глаз, когда я высказал желание найти своих соплеменников. Вот только я не учел изменений, внесенных Матерью-Машиной. Я что ли, виноват, что они постоянно болтают? И собственная сила – тоже не моя вина. Не им меня останавливать!

Похоже, ты не доволен, Тото, но, уверяю тебя, на моем месте ты поступал бы так же. Ты ведь плод моего воображения, в конце концов. Конечно, ты бы вел себя именно так.

Ладно, хватит предыстории. Я протащил свою историю от самого Мадрида и запуска «Кавени» до Матери-Машины. Пора подводить итоги. Скрип в моей голове все еще никуда не делся, хотя сейчас он далеко, я знаю, что очередная экспедиционная команда добралась до Склепов, все эти спасательные отряды и ученые. Интересно, кто вообще остался на «Кихоте»? И что думает делать эта команда мертвецов, когда Склепы наконец поглотят их всех. А может, большинство еще сидят на корабле, а то и вовсе летят домой, а мне оставили самых главных неудачников? С точки зрения повествования это было бы правильно, не так ли? Разумеется, это не моя точка зрения, и не тех несчастных парней, кости которых остались позади, а вот те, на корабле, смело могут посчитать себя открывателями нового. Да, попечалились бы о тех, кому не повезло, но важнее было бы удовлетворение от сознания возвращения домой, от перспективы рассказать свою историю. Только вот, как не крути, там, куда они вернутся, уже не их дом, не та же река, не те же люди, верно?

Я не тороплюсь. Хочу дать сбежавшим время рассказать о возвращении Гэри Ренделла, воистину восставшего из мертвых, желавшего поведать о... О чем я им поведаю? Как король в «Макбете», я потерял дар речи, и не только потому, что остался без средств связи. Что, на самом деле, я мог бы вам сказать? Какой моральный урок преподали мне все эти страдания? Не ходите в Склепы? Во Вселенной полно инопланетян, таких же тупых, как вы? Или рассказать вам о том, каков на вкус астронавт, если снять с него скафандр?

Не ходите в Склепы. Хотел бы я вернуться во времени и поговорить с молодой доктором Нэйш или с молодым Гэри Ренделлом. Не ходи в космос, сказал бы я ему; не отправляйте меня в космос, сказал бы я ей. Есть много других, которые жаждут удостоиться подобной чести. Пожалуйста, не трогайте это молодое дарование из Стивениджа. Тогда многого удалось бы избежать.

Лучший способ не увязнуть в парадоксах реки и человека – вообще не соваться в эту чертову реку даже в первый раз.

А затем, прислушиваясь к усиливающемуся жужжанию в мозгу, я неторопливо захожу за угол и обнаруживаю… тот самый вход, глаз Бога-Лягушки, в который мы так безрассудно полезли. Я смотрю и вижу звезды, и, может быть, одна из них – Солнце.

Выход из Склепов – это особый момент. Я несколько раз находил его за время своих скитаний. Там просто звезды и Бог-Лягушка, ухмыляющийся далекому Солнцу откуда-то с задворок солнечной системы. Дважды в небе висела довольно близко планета, местные жители не могли не заметить Бога-Лягушку, какими бы примитивными телескопами они не располагали. На одном из миров, где почти не было морей, я видел длинные полосы света, не скопления городов, а просто длинные полосы, не то рукотворные, не то возникшие благодаря какому-то колоссальному природному явлению. Хотя версия с природой стала сомнительной, когда я заметил на орбите другие огни, может быть, верфи, или космические станции, или подтащенные поближе астероиды. Еще один мир показался мне совсем мертвым, пятнисто-серым, висящим в небе, как пуля, выпущенная в никуда. Возможно, так было всегда, но я не мог отделаться от мысли, что Творцы Склепов искали разумных существ, которые могли бы оценить их и пойти по их пути. Так что, возможно, в этом сером мире была жизнь, а возможно, среди Создателей Лягушачьего Бога имелись разногласия по поводу того, кто будет контролировать выпученное лицо, доминировавшее в здешнем ночном небе. Возможно, местные отправились туда, как и мы, отчаянно стараясь опередить других крутых парней.

Сейчас планеты нет. Лягушачий Бог висит за орбитой Плутона, всегда тут был и всегда будет. Однако пейзаж не пустует. Недостроенная Красная Ракета здесь. А вот следов «Кихота» не видно, но я и не рассчитывал его обнаружить. Похоже, что доктор Нэйш высадила значительную часть экипажа корабля на Склепы, чтобы от людей остались хоть скелеты, а может, с ней случилось что-то плохое, и это все, что они смогли спасти. Я выбираю последнее. В конце концов, они строят Красную Ракету, и совсем не ждут возвращения «Кихота». И тут я осознаю, какую жестокую шутку сыграла с нами судьба. Ну почему пути Магды Прошкин пересеклись с моими? Если бы не этот злосчастный случай, она могла бы достроить эту штуку сама. Глядишь, так и исполнились бы ее собственные пророчества.

Ты, кажется, озадачен, Тото. Ты наверняка понимаешь, что если что-то играет с пространством и гравитацией так, как могут играть Склепы, то оно, это Нечто, не может не играть и с другими измерениями. Мы считали Артефакт таким же старым, как вселенная, но это же не обязательно. Достаточно просто исказить время, и тогда его можно будет увидеть, когда пожелают Создатели. Я знаю, есть способ войти и выйти, не став в конечном итоге собственным дедушкой. А есть еще перспектива тепловой смерти космоса, так и ее можно миновать. Я видел множество инопланетян, использующих это место в качестве своего личного перехода через галактику. И если в пункте назначения время не совпадает с их родным временем, например, на пару миллионов лет, это не имеет значения! Время вообще не имеет значения, время относительно, поэтому я так долго бродил по этим чертовым Склепам и все равно пришел сюда.

И кто знает, может быть, некоторые доживут до момента, когда будет закончена Красная Ракета. Я вижу ее заброшенной и незавершенной, но это же не значит, что ее не завершили позже или раньше. Пусть закончат и отправятся на Землю, даже если это будет не та Земля, которую они хотели найти. Вдруг они окажутся в Скандинавии V века или что-то в этом роде? Зато все будут знать датский язык, будет на чем рассказывать истории местным жителям.

Нет, не думаю, что они протянут так долго. Есть у меня подозрение, что сегодня ими отобедает их бывший коллега.

Здесь, прямо за глазом Бога-Лягушки, есть высеченная в камне камера. Она аккуратнее, чем пещеры Пирамидок, но она точно рукотворная. Доктор Нэйш наверняка устроила базу рядом с выходом. Я вижу несколько спящих людей, другие стоят, все в костюмах, но большинство без шлемов. Они меня тоже видят.

Я узнаю доктора Нэйш. Наверное, при виде ее бледного шотландского лица я должен был почувствовать хоть что-нибудь, но нет, ничего. А ведь именно она втянула меня в эту чушь. Почему бы ей не заняться в свое время изучением Меркурия или еще чего-нибудь подобного, и не оставить гравитационные аномалии в покое? Но я не испытываю к ней никакой ненависти. Я знал ее еще до начала миссии, когда выполнял случайные поручения для мадридского отделения ЕКА. Я чувствую к ней почти привязанность, как к старой подруге. Наверное, стоит наверстать упущенное, поболтать. Но сначала я разберусь с остальными.

Поднимается небольшая стрельба, но я раздраженно отмахиваюсь от нее. Теперь никто не хочет сойтись со мной лицом к лицу. Видно, они знают, как кончили Ли и Диас. Доктор Нэйш кричит. Похоже, вызывает кавалерию, значит, еще одна спасательная команда находится в пределах слышимости. Ладно, чем больше, тем веселее. Давайте устроим настоящую прощальную вечеринку. Все приглашены.

Стоп. А это что такое? Из туннеля в дальнем конце вышел не просто очередной гоблин, вышел настоящий огр, на голову выше этих маленьких болтунов, этих людей. Я расправил плечи, выпрямился – благо пространство позволяло. Напротив меня стоял металлический истукан с кривыми ногами и большими изогнутыми руками, четырьмя пустыми линзами вместо глаз и рядом постукивающих шестеренок вместо зубов. А-а, тот самый Железный Горбун!

Я вздохнул с облегчением. Я полагал этот хлам, который лежал у нас в запасниках, просто бессмысленным железом, подсказка об обертке витаминного батончика – загадка, которая, как мне казалось, никогда не найдет ответа, но вот он передо мной, сам Железный Горбун. Он что-то передал одному из моих бывших соотечественников, какое-то незнакомое устройство. Он что, торгует с ними, помогает им? Это же настоящий странник по Склепам, знакомый с тем, как это место играет со временем. А может, он просто еще один бродяга, радующийся настоящему делу? Вот он достаточно шустро шагает вперед, предвкушая битву, гоблины тоже бегут, прячась за ним. На его броне остались несколько вмятин, это от меня и, без сомнения, он помнит, как меня избивал. Сначала он пускает в ход свое энергетическое оружие. От лазера нельзя уклониться, что бы там не показывали в фантастических фильмах. Луч идет со скоростью света, и если вы его увидели, значит, он уже ударил вам в глаз. Но предугадать направление удара вы можете. Я видел направление его большой руки, и бросился вперед зигзагом, чувствуя, как огонь опаляет мою шкуру, но и только.

Все прочие, включая доктора Нэйш и Острём, стараются держаться у него за спиной. Мой народ, мои собратья-земляне прячутся за Железным Горбуном, как будто надеются, что он их спасет. А я надеюсь лишить их этой защиты, корпус моего противника отлично подойдет в качестве мусорного ведра. Как он смеет вставать между мной и возвращением домой? А эта мелочь – моя законная добыча!

Гнев вскипает во мне так, что я забываю уклониться и получаю неслабый ожог плеча. Однако, боль только распаляет меня. Я поимею этого инопланетного ублюдка! «Железный Горбун» – да, как же! Слишком важно для этой железки.

– Съешь меня, мерзавец! – вою я, а затем прыгаю на него, хватаю панцирь пальцами рук и ног и пытаюсь вскрыть.

Он сильный, я знаю, но я сильнее, чем был в прошлый раз, когда мы с ним дрались, а тогда у нас получился равный бой. Я любимец Склепов, ты, металлический придурок, и ты услышишь еще много хорошего от моих адвокатов. А еще напишу о тебе редактору «Times», чертов Железный Дровосек, и подпишусь: «Злодей из Стивениджа».

Железяка откидывается назад, теряет равновесие на своих идиотских маленьких ножках. Хватаю его за купол – должна же у него быть голова! – и колочу, используя всю мощь длинных рук и крепких мышц. Ага, зашатался! Вот тебе еще пара вмятин! Но иллюминаторы не хотят разбиваться, видно, их сделали из чего-то гораздо более прочного, чем стекло или пластик. И тут он проводит прекрасный хук своим стальным кулачишем. Попадает в челюсть. Зуб выбил, скотина! Он прет на меня со своим дурацким пистолетом, но я специально упал, чтобы тут же вскочить. Я разберусь с тобой, сынок. Домой ты сегодня отправишься в машине скорой помощи, вот увидишь!

Я бью его в грудь обеими руками, хочу, чтобы он потерял равновесие, а затем ныряю в ноги, надеясь перевернуть, как черепаху. Однако мерзавец на удивление легок на подъем, и я получаю еще один удар по голове, как будто меня долбанули отбойным молотком. Еще один синяк будет. Похоже, удар у него сильнее, чем у меня. Но я-то покрепче! А если вот так…

Я провожу захват, поддеваю крышку забрала и сгибаю пластину внизу бочкообразного туловища. Он хватает меня за плечо и за шею, но я прав, силенок у него поменьше, ему явно лучше удаются короткие быстрые удары, чем усилия на сжатие. Я напрягаюсь, чувствуя, как начинают поддаваться заклепки и швы. Ну-ка, вскроем эту консервную банку и посмотрим, какого цвета в ней суп.

Но я совершенно упустил из виду его маленькие руки. А они как раз напротив моей груди. Малые руки выворачиваются из тела и вгрызаются в меня крутящимися лезвиями и пилами. Я пытаюсь вырваться, когда ощущаю, как они впиваются в меня, но мерзавец не выпускает из клинча. Он рвет меня, прорезает мясо и внутренние органы, добирается до костей. Я ору от несправедливости. Я – любимый сын Матери-Машины! Я должен победить. Я должен…

Она перехватывает меня поудобнее, меня пронзает жуткая боль, поскольку во мне вырезали здоровенную дыру, и эта дыра расширяется, поскольку железный мерзавец продолжает вовсю работать своими маленькими руками. Я вою от отчаяния. Его сервоприводы взвывают, и он отрывает мне руку.

Эй, где моя рука? Из раны на плече хлещет кровь. Но руки-то нет! Я же собирался ей воспользоваться!

Мне что-то уже не хочется драться. В голове только боль и страх. А дрянная железка готовится к новому раунду, хочет забить меня до смерти. Не стану я ждать его триумфа. Бегу обратно в Склепы. С доктором Нэйш и ее железным паразитом разберусь в другой раз. Кричу! Клянусь отомстить: я еще вернусь и разберусь со всей вашей кодлой!

Я вернусь. Я вернусь! Как только я останавливаюсь, кровь начинает течь сильнее. Выходит дело, я приговорен мучительно шаркать по этим полуночным коридорам, буду как Летучий Голландец, впереди бесконечная жизнь бессмысленного путешествия. Пожалуй, этот прогноз слишком оптимистичен. Странное чувство подкрадывается ко мне. Я что-то припоминаю, что-то подобное уже было целую жизнь назад. Гэри Ренделл из Стивениджа уже чувствовал кое-что похожее, но не постоянно. Слабость идет по моим красным следам, Тото, подкрадывается все ближе с каждым шагом. Я не могу идти без конца. Сила, которую я считал безграничной, теперь выливается из меня, я останавливаюсь, чтобы сделать вдох, и тогда рваные края разорванного легкого трепещут и хлюпают внутри.

Тото, я... мне кажется, я не осилю еще хотя бы шаг. А поскольку ты – плод моего воображения, полагаю, и для тебя это конец.

Но я не могу просто лечь и умереть. Меня лишили кое-каких частей, склонных к ошибкам. Таков, например, был мой капризный желудок. Но сейчас мне нужно место, и не просто место, а Место, и во всех Склепах оно одно такое.

Я чувствую, как Мать-Машина, мой благодетель, мой мучитель, поджидает другого дурака, которому она могла бы помочь. Я до сих пор не знаю, надо ли мне ее благодарить за тот, первый раз. Предпочел бы я умереть тогда? Нет! Я ступал на далекие миры. Я сражался с монстрами. Наверное, Ницше был бы доволен: еще бы, я продемонстрировал его правоту, поскольку стал одним из таких монстров. Я вспоминаю последние несколько дней и не могу избавиться от чудовищности собственных намерений. И дело не только в каннибализме и убийствах. Но меня же спровоцировали, Тото.

Мать, Мать, ты слышишь меня, своего сына, свое творение? Я иду, но ты далеко, а я слабею. Мать, они убили меня! Помоги мне! Нет, не дождаться мне помощи, остается только месть. Восстань, восстань где-то там, в Склепах, и выследи их. Отомсти за меня, Мать, отомсти за меня!

Я останавливаюсь. Меня шатает. Кровь все идет, много крови, и мне никак не удается унять ее. Кто бы мог подумать, что в старике так много крови, а? Где во мне столько помещалось? Слабость, это в высшей степени человеческое чувство, поднимается во мне, как весенний прилив, и я знаю, что мне конец. Но даже когда я отхожу, я ощущаю: Мать услышала мою молитву. Я чувствую, как она оживает где-то в Склепах, чтобы исполнить мое последнее желание, и я счастлив. Теперь я могу уйти.