Доминион

Глава 11 Вороны над башней

Башня Конрада, Дракенхоф, Сильвания

Долгая темная ночь души, весна, 2057

Он знал, что за ним придут. Это был всего лишь вопрос времени. Вот почему он бросил вызов так открыто, огласив перед строем гамайя смертный приговор братьям.

Он ждал, что это толкнет Питера или Фрица на решительные действия, на очевидную измену, за которую он смог бы безнаказанно покарать их.

Конечно же, он принял меры, чтобы защитить себя. Он ведь не дурак.

Конрад больше не спал в своем гробу. Оставаясь пустым, гроб выглядел так, словно новый граф дремал внутри. Уюту гроба Конрад теперь предпочитал уединенность крыш под лучами Моррслиб и Маннслиб или подземное убежище храма, когда солнце стояло в зените. Этой ночью он бодрствовал на балконе своей спальни.

Войска собирались, разбивая лагерь в городе внизу.

Разница между новой армией Конрада и последним войском, выступавшим под знаменами фон Карштайнов, была значительной. Если Влад предпочитал удобные при переноске палатки, Конрад решил прочно укрепиться на земле, захватив чужие дома и вынудив их владельцев клянчить объедки. Не хлопали на ветру флаги и вымпелы, не выстраивались рядами черные шатры, не тянулись вереницы телег с продовольствием. Мертвым ни к чему все это снаряжение. Но движение, однако, все же наблюдалось: по мощеным улицам грохотали черные кареты с гербом фон Карштайнов.

Сотни костров горели в полях между замком и городом. Конрад не смотрел туда, зная, что пляска рыжих языков заворожит его. А следовало быть настороже. Взгляд графа скользил по округе, не останавливаясь ни на чем надолго. Изредка Конрад посматривал вверх, на зеленоватый ореол Моррслиб и яркую серебряную корону Маннслиб; это помогало разорвать монотонность ожидания того, что непременно должно было произойти.

Он вслушался в ночной хор: жужжание насекомых, уханье сов, скорбный вой волка и плач ветра в водосточных трубах.

Вдоль парапета сидели вороны, озирая глазками-бусинками ночной мир. Птицы частенько составляли графу компанию. К тому же их присутствие отгоняло призраков.

Двери в графские покои заскрипели и открылись. Ожидание окончилось. За ним пришли.

Горящие факелы осветили комнату, но Конрад на балконе остался невидим. Он смотрел на троих мужчин в черных плащах, крадущихся к гробу. Убийцы окружили деревянный ящик, встав у изголовья и по обе стороны графского ложа. Значит, вот насколько уважают его братья. Трое наемников. Трое рабов. Если не задумываться об оскорблении, довольно захватывающе наблюдать за собственным убийством или за тем, что должно было стать убийством.

Последовавшее нападение потрясало своей жестокостью.

Тело в гробу буквально разделали, как какую-нибудь тушу.

Конрад пережил любопытное раздвоение личности, глядя, как его несостоявшиеся убийцы рубят труп в гробу. Он как будто видел собственную смерть глазами постороннего зрителя.

Надо будет поблагодарить Иммолай Фей за труп и за чары, преобразившие чужое тело.

Конрад наблюдал за происходящим, пока яростное действо не улеглось, и только потом распахнул балконную дверь и шагнул в спальню.

— Жаль разочаровывать вас, но, кажется, я все еще живехонек.

Один из убийц в ужасе уронил клинок. Оружие громко клацнуло о пол.

— А вы, с другой стороны, — поправьте меня, если я ошибаюсь, — вы, думаю, мертвее мертвых.

Он налетел на троицу с мстительной яростью и, первым же ударом пробив грудную клетку первого убийцы, безжалостно вырвал сердце мертвеца. Крутанувшись на каблуках, Конрад выбросил вперед руку с растопыренными пальцами и ногтями разорвал дыхательное горло второго наемника. Тот уронил меч, захлебнулся кровью и рухнул, задыхаясь и царапая шею.

Конрад повернулся к последнему убийце:

— Кто из моих братьев послал тебя?

Человек молчал.

Конрад шагнул ближе, протянул руку, и пальцы его сомкнулись на челюсти мужчины.

— Спрашиваю еще раз, кто из моих братьев послал тебя?

Граф крепче сжал кулак.

— Фриц.

Вот он и добился, чего хотел. Не того, чего ожидал, но чего хотел. Он не смягчился даже тогда, когда кость захрустела под его пальцами. Затем крики человека резко оборвались — Конрад свернул ему шею.

С упавшего мертвеца он сорвал капюшон. Это оказался один из его собственных приближенных. Граф вглядывался в искаженное лицо человека, чувствуя, как саднит царапина узнавания.

Очнувшись от дум, Конрад поспешно открыл лица оставшихся наемников. Опять его рабы. Связанные с ним, они, казалось бы, неспособны были поднять на него руку. Они должны были быть покорными, существовать лишь для выполнения его приказов. Доказательство обратного мертвым лежало у ног графа.

Каким-то образом Фриц настроил их против него. Этот факт тревожил Конрада больше, чем топорная попытка покушения. Фриц нашел способ разорвать цепи, которыми граф сковал своих слуг.

А Конрад-то был уверен, что братца-пижона интересует только погоня за удовольствиями, но, очевидно, он лишь играл безобидного волокиту — и роль давалась ему превосходно. Он окружил себя шлюхами и любовницами, придающими пьесе достоверность, но, видимо, тот Фриц, которого Конрад знал, — или думал, что знает, — не тот, Фриц, кем он является на самом деле. Надо поразмыслить на эту тему.

И тут графа охватила леденящая ярость. Все разумные мысли спалила злость. Если бы он породил Фрица, то вытащил бы его орущую и дергающуюся душу из бездны, чтобы поднять снова безмозглым зомби. Но не он обратил брата, и оттого нынешнее бессилие сводило графа с ума.

В гневе он обрушил кулак на гроб, расщепив доски.

Ящик перевернулся, и куски изрубленного тела разлетелись по окровавленному полу. Конрад смахнул со стены портреты, швырнул стул в дверной проем и, бушуя, принялся сбрасывать с полок книги. Он отдирал корешки и рвал страницы, рассеивая их вокруг, словно конфетти. Ложащиеся рядом с телами листы краснели, пропитываясь кровью.

Ярость поглотила его целиком. Он был слеп сейчас. А потом, так же быстро, как нахлынула, злость угасла. Остался лишь вяло тлеющий гнев.

Граф, не скрывая ненависти, бросил взгляд на убийц. Оскорбление не пройдет даром. Фриц расплатится за все.

Конрад позвал слугу и велел привести гамайя.

— Я хочу, чтобы этих, — он показал на тела, — немедленно доставили в покои моего брата Фрица.

Онурсал поклонился. Гамайя бесстрастно взирал на разрушения, учиненные Конрадом в собственной спальне.

— Будет исполнено.

Он поднял тело последнего наемника.

— Я его знаю. Он не был убийцей.

— До сего дня, — многозначительно подчеркнул Конрад.

Смысл его слов был очевиден. Что-то превратило человека в неисправимого убийцу. Онурсал не дурак — то, что ему велели отнести тела Фрицу, ясно говорило о том, кто именно ответствен за отвратительную перемену.

— А ты уверен, что это разумно? — спросил от двери Йерек фон Карштайн.

— Ты сомневаешься, Волк?

Йерек покачал головой:

— Вовсе нет, просто вынужденная предосторожность. Когда ты доставишь их к порогу Фрица, пути назад уже не будет. Ты и сам знаешь.

— Бери один из этих проклятых трупов, Йерек. Ты не моя совесть, так что перестань вести себя, как она. Третьего я потащу сам. Хочется увидеть лицо братца, когда его дерьмо ляжет к его ногам.

Впрочем, возиться с целым телом он не стал — просто отрубил наемнику голову и понес ее, держа за окровавленный клок волос.

Вместе они прошествовали по промозглым коридорам замка и, взобравшись по сотне ступеней, оказались у покоев Фрица. Конрад толкнул дверь и швырнул голову наемника в комнату, усмехнувшись удивлению Фрица.

Потом он шагнул в покои сам. Гамайя не переступили порог.

— Ну, и что ты скажешь в свое оправдание, братец мой! — спросил Конрад, издевательски подражая интонации Фрица.

— Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам.

— Точно, именно потому-то я и здесь.

Конрад вытащил из ножен свой дьявольский клинок, ощутив вибрацию, пробежавшую по его телу, когда меч запел, требуя крови.

Фриц был безоружен.

— Кажется, я в невыгодном положении, — сказал Фриц, оттягивая время. Взгляд его метался по сторонам, ища что-то, чем можно было бы воспользоваться для обороны. Тщетно.

— Мне плевать, братец, — ответил Конрад, приближаясь, — и вообще не вижу причины, по которой твое положение взволновало бы меня.

— Мы семья. — Фриц, широко улыбаясь, развел руки.

Улыбка брата взбесила Конрада — он понял, на что рассчитывает Фриц. Граф, как мог, усмирял нарастающий гнев, но у него это плохо получалось.

Желание дьявольского меча звенело в его порченой крови. Клинок требовал смерти, требовал пищи. Меч кормился жаром ярости вампира, поддерживая огонь злости, даже когда граф пытался контролировать себя.

Медленно, демонстративно Конрад поднес темный клинок к губам, поцеловал его и принял боевую стойку.

— Ну, быть по сему, братец мой. — Фриц дважды хлопнул в ладоши. Потайные двери покоев распахнулись, и в комнату ворвались женщины, на бегу падая на четвереньки и принимая облик волчиц. Они окружили Конрада, свирепо скаля белоснежные зубы. — Семь рассерженных женщин, Конрад, даже я считаю, что это слишком.

— Ты просчитался, брат. Зачем мне убивать их, если достаточно убить только тебя? Они могут щелкать зубами и рычать сколько угодно. Это не важно. Все они связаны с тобой. Твоей смерти будет достаточно, чтобы положить конец любой угрозе с их стороны, пусть и жалкой, с их-то лоснящимися шкурами. Я думаю, мечи подошли бы тебе больше. Как-никак, они наводят на такие ужасно… непристойные мысли.

А теперь я возьму то, что принадлежит мне по неотъемлемому праву. Попрощайся со своими девками, уверен, эти сучки будут скучать по тебе.

Пинком отогнав самку, Конрад провел блестящую атаку, одной лишь яростью оттеснив Фрица к окну. Он не обращал внимания на завывающих волчиц. Они были для него насекомыми, назойливыми, но безвредными. Он смотрел только на Фрица. Предатель заплатит за все.

Сделав выпад, граф всадил костяной клинок глубоко в живот Фрица. Инерция удара бросила противников на гигантское оконное стекло. Посыпались осколки, и мгновение оба вампира падали, скованные демоническим мечом. Черные плащи обвили борющихся и дико захлопали на ревущем ветру. Секунду они казались распростертыми черными крыльями, а потом Конрад разжал пальцы, и Фриц с мечом в брюхе полетел вниз.

Он падал беззвучно, раскинув руки, — и вдруг взмыл вверх. Тело стремительно и чудовищно преображалось, плащ прирастал к рукам кожистыми крыльями, кости трещали и смещались, создавая новую форму — форму огромной летучей мыши.

Меч выпал из сомкнувшейся плоти и закувыркался дальше, преследуемый тенью сброшенной одежды Фрица.

Конрад тоже раскинул руки, сосредоточившись на очертаниях летучей мыши. Он отдался воображению и ощутил ответ тела. Свободное падение прекратилось, и он полетел.

Как летучая мышь, он был слеп.

Оставшиеся чувства потянулись в стороны, нащупывая возмущения воздуха, созданные паническим хлопаньем крыльев брата, и граф в обступившем его мраке погнался за Фрицем.

Они взвились вверх, к Башне Конрада — во времена Влада ее называли Вороньей, — и, скользнув вдоль зубчатой стены, распугали птиц. Фриц затерялся в черном метущемся хаосе.

Конрад обшаривал небо четверть часа, но казалось, что на крыло поднялись тысячи воронов, оглушая вампира шелестом перьев и карканьем.

Проклиная себя за глупость, он спустился на землю, оделся и подобрал меч. Голод оружия пока не удовлетворен, но клинок непременно насытится еще до исхода ночи!

Наконец-то можно поспать. Сегодня нападений уже не будет. Фриц повергнут, а Эммануэль не позволит Питеру совершить опрометчивого поступка.

Но сперва — одно дело.

Он снова поднялся в покои Фрица и, наслаждаясь воплями, изрубил гарем братца под бесстрастными взорами Йерека и Онурсала. Его не заботило, что истинные смерти «волчиц» ослабят вампиров в целом. Потеря семерых отпрысков разом, образно говоря, искалечит Фрица — и лишь это имеет значение.

Он оставил трупы валяться на полу, чтобы Фриц нашел их, если у него хватит дурости вернуться.

Впрочем, у него на это немного времени. Связь между родителем и его отпрысками сильна, поэтому Фриц лежит сейчас где-нибудь в канаве, воняя страхом и, конечно, ни капли не сомневаясь в том, что подыхает.

— Он больше не встанет мне поперек пути, — сказал Конрад гамайя, когда они вернулись в башню.

— Это было бы неумно с его стороны, — хмыкнул Онурсал, открывая тяжелую деревянную створку.

— Мы все-таки посторожим сегодня ночью у твоих дверей, — решил Йерек, когда Конрад вошел в комнату. Покои выглядели так, словно тут пронесся торнадо. Йерек нагнулся и перевернул опрокинутый гроб. Боковина ящика, та, по которой стукнул Конрад, раскололась, но на пару часов ложе сгодится. — Спокойной ночи, мой господин.

И граф уснул сном проклятых.

Ему снилось, что он гуляет по улицам города внизу, бродит по трущобам Дракенхофа. На углу маячила женская фигура, размытая, смутная, как часто бывает в снах.

Она пряталась в густых тенях аллеи, облаченная в изысканное платье из струящихся шелков и вуаль, скрывающую нижнюю половину лица. Но он все равно знал, что она прекрасна.

— Я красива? — спросила она, когда он подошел.

Он чувствовал только, что должен овладеть ею. Вблизи она казалась еще привлекательнее. Почти во всем женщина походила на невесту его повелителя, Изабеллу.

— Конечно, — ответил он.

— Лжец! — воскликнула она, отбрасывая вуаль, прикрывавшую уродство. Вместо рта зияла рваная дыра, неестественная улыбка расплылась от уха до уха, в провале, внушая ужас, покачивался язык. — Ну, скажи сейчас, когда видишь меня, я красива?

Конрад вгляделся в останки невесты Влада фон Карштайна, закричал и бросился бежать, но женщина опередила его. Она вцепилась в графа когтями, поймав в ловушку, из которой не спастись, и притянула ближе, шепча в ухо:

— Я хочу сделать с тобой то же, что сделали со мной.

Из-под многочисленных складок одеяния женщина извлекла заостренный кол и погрузила деревяшку в его сердце.

Умирая у нее на руках, он увидел, как лицо ее расплылось, исказилось, теряя форму, превращаясь то в лицо Влада, то в лицо Скеллана — и Миши, и Питера, и Ганса, и Фрица, и Онурсала, и Иммолай Фей, и Константина, и Эммануэль.

Лица тех, кого он когда-то называл друзьями.

Конрад проснулся в холодном поту, стиснутый стенками своего гроба. Он рванулся и заколотил кулаками по деревянной крышке. Она раскололась, и граф вывалился из ящика, задыхаясь, хотя и сделал свой последний вдох больше века назад.

Йерек и Онурсал влетели в комнату, когда их господин, дрожа, поднимался. Судя по выражению их лиц, они ожидали худшего. Но Конрад не собирался делиться своими снами.

— Оставьте меня. — Тон его отсекал все возможности возразить.

Гамайя, пятясь, покинули спальню.

Граф не знал, кому можно верить.

«Верить», — горько рассмеялся он. Правда в том, что верить нельзя никому.

Он не мог больше сидеть в закрытом помещении. Ему хотелось ощутить на лице ветер, почувствовать хотя бы иллюзию свободы. Интересно, не переживал ли Влад то же самое. Мысли об отце привели к мыслям о сотнях ночей, которые древний вампир провел на крыше этой самой башни, и это определило следующий поступок Конрада. Он накинул плащ, застегнул на шее золотую цепь и, небрежным жестом отстранив гамайя, вышел из покоев.

— Стоять! — бросил он им, словно паре псов.

По лестнице граф бежал, перепрыгивая через две, а то и через три ступеньки, торопясь оказаться под фиолетово-багровыми небесами.

Он распахнул дверь.

Ветер подхватил плащ, облепил вампира тяжелой тканью, а потом вздыбил за спиной графа плотную черную волну, Конрад шагнул на самый край парапета и вспрыгнул на зубец, не оставив ничего между собой и падением в тысячефутовую пропасть.

Он посмотрел вниз.

На миг ему показалось, что он висит в самом центре черного сердца ночи. От ощущения свободы перехватывало дыхание.

Конрад потерял ориентацию в пространстве, голова бешено кружилась, но страха не было.

Сейчас он, если бы пожелал, с радостью шагнул бы навстречу падению, и даже тысячи футов не хватило бы, чтобы убить его.

Да, ему хотелось прыгнуть — и полететь по небу.

У его ног собрались вороны, озабоченно поклевывая кожаные сапоги. Пусть.

— Он не единственный, — хрипло каркнула самая крупная птица, изогнув шею, чтобы взглянуть на вампира глубоко посаженными желтыми глазками.

— Знаю, — ответил Конрад, все еще озирая мир внизу.

— Они все желают твоей смерти. — Скрипучие слова ворона царапали нервы, точно гвоздем по стеклу.

— Знаю.

— Враг за каждым углом.

— Знаю.

— Твои братья метят на твое место.

— Я все это знаю, птица.

— Знаешь, знаешь, но знаешь ли ты, что Питер планирует твое свержение? Что он спит и видит себя господином?

— Тогда я позабочусь о том, чтобы сны его обернулись кошмарами.

— О да-да-да, кошмарами. Прежде чем он умрет — кошмары. Убей их, Конрад. Убей их. Или они убьют тебя.

Конрад перевел взгляд на падальщика. Перспектива новых смертей в старом замке явно возбуждала ворона.

— Ты — создание своего хозяина, не так ли, птица?

— О да-а-а.

— Когда польется кровь, передай это своему господину, в каком бы аду он ни был.

— Да, да, да, да, — прокаркал ворон. — Обмани Питера, прежде чем он обманет тебя. Они все замышляют и интригуют, твои лживые родичи, они хотят, чтобы ты сгнил, хотят разрезать тебя на куски и скормить нам, птицам, да, хотят, хотят, хотят.

— Тогда, возможно, именно это и следует сделать с ними. Пусть их мечты обернутся явью. Это будет подарок им от меня. От меня, Конрада, Кровавого Графа.

— Несущего смерть, это бессмертно, — промолвил ворон.

Конрад услышал шаги на лестнице и быстро отступил в тени, отброшенные многочисленными коньками крыши, достаточно темные и глубокие, чтобы укрыть его.

На башню поднялся Джон Скеллан. Наклонившись, он принялся кормить птиц узкими полосками мяса. Вороны ели из его рук.

Конрад с растущим любопытством следил за представлением, постепенно убеждаясь, что птицы разговаривают с новым гамайя, хотя он стоял недостаточно близко, чтобы расслышать, о чем идет беседа.

— Значит, они говорят и с тобой? — спросил он, выступая из тени.

Скеллан закаркал и замахал руками, отгоняя воронов, после чего повернулся к своему господину.

— Они хорошие товарищи. — На губах его играла лукавая усмешка. — Не задают вопросов и не врут. Чего еще можно требовать от друга?

— Да, — согласился Конрад. — В них есть что-то почти благородное, верно?

— В отличие от твоих братьев.

Откровенность Скеллана удивила Конрада. Он не привык к подобной прямоте слуг. Интересная перемена. Значит, он не ошибся в Скеллане. Новый гамайя, как Йерек, говорит правду в глаза. Подхалимов Конраду и так хватит на несколько жизней.

— В них двоих я не увидел и подобия благородства.

— Собиратели отбросов, они оба, — кивнул Конрад.

Ворон снова пристроился у его ног. Совершенно не боясь вампиров, он клевал ошметки мяса, брошенные Скелланом.

— И все же они не обделены властью при твоем дворе, и ты почтил их, передав командование своими силами в предстоящей войне. Кто-нибудь может подумать, что они главенствуют над тобой. Они, фат и похотливый дурак, над тобой, величайшим из когда-либо обращенных вампиров.

— Что ж, да услышит меня кто-нибудь из слепых богов, клянусь, мы почтим их могилы еще до того, как война окончится.

— Сторонись друзей, а братьев сторонись еще пуще, да?

— Или отодвинь их в сторону, да так, чтобы они сверзлись с края мира.

Конрад ощущал свое сходство с этим вампиром. Он был близок ему, как ни один из отпрысков Влада. Возможно, потому что Скеллан знал свое место в иерархии: как потомок Познера, он не мог соперничать с истинным фон Карштайном; возможно, из-за его прямоты, а возможно, просто из-за того гнусного сна. Он не знал, но чувствовал, что между ними есть родство, а подобное ему доводилось испытывать крайне редко. Всю свою жизнь Конрад вынужден был сражаться за всё, что имел. Даже раньше, до того, как стать вампиром, у него не было настоящих друзей. И теперь все вокруг блюдут лишь свои интересы. Скеллан иной. Он как Конрад. Они оба — отщепенцы. Им неуютно в мире мертвых, оба они себе на уме, и обоих преследуют призраки.

— Конечно, никогда не помешает пнуть их как следует, — сказал Скеллан.

— Да, мы просто обязаны искоренять слабость. В смерти, как и в жизни, выживают только сильнейшие.

— Совершенно согласен.

— В таком случае, мой новый друг, у меня есть для тебя задание.

— Я весь в твоем распоряжении. — Скеллан хищно оскалился.

— Езжай с Фрицем. Стань его тенью. Позаботься, чтобы он не вернулся в Дракенхоф. — В ушах Конрада звучало эхо хриплых криков воронья.

— Можешь доверять мне, — произнес Скеллан без малейшего намека на иронию в голосе.

Тяжкий груз свалился с плеч Конрада, умиротворение легло на сердце. Да, да, он может доверять Скеллану.