Дом в тысячу этажей

I

Сон был жуткий. Полый череп. Внутри кромешная тьма, лишь посередине желтый огонек. Под ним играют в карты, но от лютого холода карты покрылись изморозью, и мастей различить невозможно. А дальше — широкая, как бы висящая в воздухе площадка, на ней ровными рядами, тесно прижавшись друг к другу, лежат люди. Все на левом боку, согревая один о другого замерзшие колени и стынущие бедра. Стоит шевельнуться одному — и тотчас вся цепочка приходит в движение, ее плотно пригнанные зигзаги-звенья, как по команде, разъединяются, и вереница тел разом переворачивается на другой бок. И снова люди жмутся друг к другу, колено к колену, бедро к бедру. Но им уже не согреться. Мало-помалу они стынут, будто нанизанные на длинную иглу ледяной стужи…

И вдруг чья-то исполинская рука хватает заледенелый череп вместе со всеми этими адскими видениями и швыряет его в огонь. Череп лопается! Жуткая, невыносимая боль — и пробуждение!

Человек очнулся от тяжкого сна. Взгляд его скользнул по наклонной плоскости потолка. Первая мысль была: где я?

Лестница! Нижняя ступенька, с которой сбегает багровая дорожка ковра, служила ему во время сна подушкой. Вместо перил вдоль стены был натянут красный канат, а с противоположного края поднимался уходящий ввысь ряд конических мраморных столбиков.

Где я?

Человек вскочил.

Куда идти? Вверх или вниз?

Вверх!

Он спешит, прыгая сразу через три-четыре ступеньки. Пустая лестничная площадка между этажами — без окон, без дверей. И снова лестница, покрытая багровым ковром. Затем опять этаж, слепой, глухой, с белой лампочкой под потолком… Багровый ковер! Вверх! Бесконечной змеей ползет с правой стороны красный канат, а слева все убегают ввысь мраморные конусы.

Когда же это кончится? Где тут двери? Человек бежит вверх. Мысли у него путаются, багровый ручей ковра, точно поток лавы, впивается в мозг.

Внезапно он останавливается.

А может… может, было бы лучше бежать вниз?! Назад! Нет, поздно! Я уже слишком высоко. Вверх!

Еще этаж! И еще! Больше не могу… Еще один, последний. Безнадежно! Снова этаж с глумливо высунутым багровым языком ковра.

Сердце сдает, ноги подкашиваются. Выше уже не могу, не могу… Куда я попал?… Кто?… Я?… Кто это — я? Кто я?

Дикая мысль! Человек попытался сосредоточиться.

Кто я?

Но память молчит… Мыслей нет.

Как меня зовут? Как я выгляжу? Откуда пришел? Господи, ведь должно же у меня быть какое-то имя… Но какое… какое?

О, как болят виски, когда я пытаю себя этими вопросами! Только бы вспомнить, все сразу прояснится, и эта лестница сама собою исчезнет… Что же, что же случилось?

Все новые и новые этажи громоздятся один над другим, этажи слепые и глухие, и у каждого свое солнце на потолке — электрическое солнце под матовым стеклом.

II

И опять человек замер в своем безумном беге наверх. Ужас! В углу лестничной клетки белеет груда костей. Змеится сведенный судорогой позвоночник. Рядом — лопнувший, почти рассыпавшийся человеческий череп. Над этими скорбными останками, на стене, на высоте, до которой человек может дотянуться, стоя на коленях, нацарапаны буквы «С. М.». Под ними пять горизонтальных черточек.

Что это значит? Кто-то еще до меня тоже стремглав бежал вверх по лестнице… «С. М.» добрался до этого места и, обессиленный, упал. Он умирал на коленях и перед смертью сумел процарапать ногтем эпитафию над своей могилой. Пять черточек… Пять дней он здесь блуждал? Пять часов умирал?

От леденящего ужаса человек содрогнулся. Прочь! Прочь отсюда! Но куда? Есть два пути: вверх либо вниз. Куда же? Вверх! Ступени, ступени… Багрянец ковра раскаленным прутом буравит мозг. Когда же это кончится? О, если б знать, кто я! Превозмочь боль, от которой раскалывается голова, и все вспомнить! Память! Что случилось с моей памятью? Прошлое! Воспоминания! Адская боль! Кто я?

И вдруг — руки! Да, это мои руки… Может, я все вспомню, когда увижу свое лицо? Белые руки с длинными тонкими пальцами, узкие ладони. Белые рукава пиджака, шелковая рубашка, белые брюки, белые парусиновые полуботинки… А лицо? Как я себя узнаю?

Человек спрятал лицо в ладонях. Легкими прикосновениями пальцев он пытался «увидеть» свое лицо, выяснить, каков он с виду — красив или безобразен, молод или стар… Какой у него нос, какие губы. А волосы-черные они или тоже белые?

Неожиданно правая рука нащупала в нагрудном кармане пиджака что-то твердое. Маленький блокнот. На первых же страницах незнакомым почерком было написано:

«1. Пройти в Муллер-дом. Обследовать все этажи. Проникнуть в запретные помещения.

2. Экспортно-импортный концерн «Вселенная», переправа на звезды — не мошенничество ли это?

3. Чудо-металл солиум, из которого строят аппараты для межзвездных полетов. Насколько это соответствует действительности?

4. Кто такой Огисфер Муллер? Благодетель человечества или изверг? Почему он от всех прячется?

5. Загадочные похищения прекрасных женщин. Принцесса Тамара. Где они теперь?»

Разве я сыщик? — удивился человек. Может быть, это задания, которые я должен выполнить? Главные задания? Но как работать, если я ничего не помню?

Он полистал блокнот. И вдруг оттуда выпали три маленькие газетные вырезки. В первой из них было следующее сообщение:

Сегодня ночью из своей спальни исчезли принцесса Тамара и ее подруга Эли. Есть предположение, что ее увезли на Остров Гордыни, где находится знаменитый Муллер-дом. Не исключено, однако, что принцесса Тамара не похищена, а убежала сама, так как в последнее время ее охватила «звездная лихорадка». Вместе с Ее Высочеством исчезли и все драгоценности общей стоимостью в пять миллионов».

Во второй вырезке говорилось:

«Визит сыщиков в Муллер-дом закончился безрезультатно. Согласно информации, полученной в секретариате концерна „Вселенная«, принцесса вместе со своей подругой улетела на звезду Л-4 в созвездии Лебедя. Интересно отметить, что доставка одного путешественника на эту счастливую звезду стоит 250 муллдоров, то есть 796 000 наших крон».

И еще один листок с очень коротким сообщением:

А на последних страничках черного блокнота карандашом был накарябан вот такой список:

«1. Анна Мартон, прима-балерина Национальной оперы, 24.III;

2. Ева Сарат, манекенщица, исчезла в разгар бала, около полуночи, после того как ее провозгласили королевой бала, 7.IV;

3. Луна Кори, дочь банкира, исчезла из дворца Мориа в Венеции 30. VII;

4. Сула Мая, кинозвезда, похищена из своей виллы 8.IХ;

5. Дора О'Брайен, красивейшая женщина Парижа, исчезла вместе со своим автомобилем в Булонском лесу 24.Х;

6. Коя Барардо, актриса Королевской драмы, исчезла после первого акта оперы «Конец мира» 3.XII».

III

И еще кое-что нашел человек в нагрудном кармане пиджака — запечатанный конверт, адресованный Петру Броку

Он хотел было сломать печать, но вовремя заметил на обороте конверта красную надпись-предупреждение:

Что такое? Уж не я ли этот самый сыщик Петр Брок? Но в памяти пустота, провал, спрашивай — не ответит… Как будто моя жизнь началась с момента пробуждения на лестнице. Пытаешься вспомнить — и в тот же миг голову пронзает адская боль, она пульсирует в недрах мозга, как зреющий нарыв. Может, в запечатанном конверте меня ждет разгадка? Может, там прячется волшебное слово, которое вернет мне память, прошлое, воспоминания, себя, мое «я»… Но где оно, это зеркало? Пока его найдешь, умрешь от усталости, от голода, от изнеможения, от разрыва сердца!

А пока что волей-неволей придется стать сыщиком! Может, я и правда был им когда-то! Но раз я человек, мне необходимо какое-то имя! Без имени жить нельзя. Мозг противится этой мысли, отбивается от воспоминаний, как безумец от смирительной рубашки. Решено! Отныне и пока не вернется память я — Петр Брок, сыщик. Буду разыскивать принцессу! И раз уж остался без прошлого, обрету хотя бы будущее!

Но в одном из карманов лежало еще кое-что, вначале не замеченное Броком. Большой лист бумаги, сложенный в восемь раз. Петр Брок воспрянул: это был чертеж, план Муллер-дома — дома в тысячу этажей!.. Но ведь это же не дом! Это гигантский город под одной крышей! И я должен пройти в этот лабиринт? Найти Муллера, хозяина этого города, и на одном из тысячи этажей отыскать принцессу? Ведь я человек без прошлого. А вдруг меня потому и лишили памяти, чтобы я безоглядно, всем своим существом, каждой мыслью своей, каждым порывом стремился выполнить эту высокую миссию?! Но как туда проникнуть? Ответа на этот вопрос в записях не было.

Петр Брок продолжил свой изнурительный путь. Он поднимался все выше и выше, упрямо, без отдыха. И снова мелькали этажи, без конца и края, без надежды. Неужели этот колосс вздымается до самого неба?… И нет ни окон, ни дверей, которые избавили бы его наконец от невыносимого багрового ковра.

И вдруг Брока осенило: а что, если в стене скрыта потайная дверь? Он остановился и начал проверять, ощупывать и простукивать стену. Но гладкие, плотно пригнанные плиты всюду отзывались одинаково холодным, глухим звуком. Брок взбежал еще на один этаж и снова принялся методично исследовать плиты стены. Теперь он продвигался вперед значительно медленнее, считая этажи. Конечно, давно пора было начать их подсчет, с той самой минуты, как он пришел в себя. Почему же он этого не сделал? А вот почему: он не знал еще, что является сыщиком и прислан сюда, чтобы разгадать великую тайну Муллер-дома. До сих пор его гнал вперед ужас, безоглядный, панический ужас. Но теперь, теперь необходимо обдумывать каждый шаг! Считать этажи! Сколько ж он их прошел? Тридцать? Пятьдесят? Назад ведь не вернешься! Значит, начнем отсюда! Попробуем измерить Муллер-дом хотя бы с середины. Итак: первый, второй, третий…

Когда Брок осматривал двадцать седьмой этаж, изучая тонкие швы между плитами, он, к своей радости, обнаружил на гладком мраморе маленькую, едва заметную блестящую кнопку. Нажал — никакого результата. Тогда он подцепил ее ногтями и что есть силы потянул. Наконец-то! Из плиты показался длинный серебристый стержень. Как только Петр выдвинул его целиком, мраморная плита подалась в сторону, и в стене образовался проход, ведущий в темноту. Петр Брок осторожно втиснулся в него. И задвинул за собой плиту.

Он очутился в темном низком коридоре. Голова его почти упиралась в потолок; касаясь руками стен, он ощупью, медленно двинулся вперед. Несколько шагов — и в темной глубине вспыхнула тонкая светящаяся нить. Подойдя ближе, он обнаружил, что это узкая щелка в деревянной перегородке, которой кончался коридор. Брок заглянул в щель — перед ним была полутемная каморка без окон. Стул, кувшин, стол, лампочка, железная койка. На ней сидел старик, глаза его неподвижно смотрели на лампочку.

Прижимаясь лбом к деревянной стенке, Петр Брок долго наблюдал за ним. Но старик даже не пошевельнулся. Невзначай Брок слишком сильно надавил на стенку, щелкнул замок, и стена открылась — дверь была без ручки. Сыщик оказался в комнате.

Старик испуганно вскочил и с криком повернулся к Броку.

— Простите за беспокойство, — извинился Брок. — Здравствуйте!

— Как ты сюда попал? — пролепетал старик, подбородок у него трясся от страха.

— По лестнице! Слава богу, хоть до вас дошел.

— По лестнице! — удивился старик. — Ты человек?

— А то кто же! Ну, как я вам нравлюсь?

— Я не вижу тебя. — Кончиками пальцев старик коснулся своих век. — Я слеп…

Только сейчас Брок обратил внимание, что глаза у старика мутные, подернутые голубоватой пленкой, точно лягушачьи икринки.

— Бедняга… — вздохнул он и неожиданно, без всякого перехода, спросил: — А что делает господин Муллер?

Старик съежился, и лицо его исказил ужас.

— Щедрый наш благодетель, кормилец наш. Господь и Владыка Земли и звезд… — невнятно забормотал он какую-то молитву.

— За что он заточил тебя сюда? — спросил Брок.

— Тише, тише, — в страхе зашептал старик, прикрыв ладонью рот. — Он всеведущ и вездесущ! Он все слышит!

— Ничего, мы еще до него доберемся! А собственно, чего ты, старик, боишься? Смерти? Так ведь хуже тебе уже не будет! Ну а если мне повезет, ты по крайней мере умрешь на свободе!

— Дай мне твою руку, — сказал старик. И вдруг воскликнул голосом, полным ненависти и злобы: — Если сможешь, сделай так, чтобы этот проклятый дом рассыпался в прах, обратился в пепел!

Петр Брок в нетерпенье забросал старика вопросами: — Говори! Расскажи мне все! Для чего здесь построен этот сумасшедший небоскреб в тысячу этажей? Что в нем происходит? Кто такой Муллер?

— Как? Этого не знаешь даже ты? Выходит, ты не столь всемогущ, как Он? Ты, который пришел по лестнице! Ты, которого мы так ждем! Кто ты?

— Не спрашивай меня! Не надо! Я сам ничего не знаю. Лишь одно мне ясно: передо мной стоит задача, которую я выполню. Я буду говорить с хозяином этого дома, хотя пока я его еще не знаю и искать его придется долго. Расскажи мне, кто такой Муллер.

IV

Старик покачал головой:

— Не знаю… И никто не знает. Никто не знал его подлинного лица. Одни твердят, что он дряхлый еврей, грязный, засаленный, с рыжими пейсами. Другие видели круглую лысую голову с двойным подбородком, словно приклеенную к уродливой туше, бесформенной, заплывшей жиром; не человек, а раздутый мешок, который самостоятельно передвигаться не может, и слуги переносят его с места на место… Дипломаты и банкиры знают совсем другого Муллера — бледного аристократа тридцати пяти лет, с моноклем и оттопыренной, чуть вывернутой нижней губой — признак непомерной, воспитанной веками спеси. А иные готовы поклясться, что это седовласый, согбенный старец, с лицом морщинистым, как печеное яблоко. Говорят еще, что маленькие серые глазки глядят из этих складок и морщин с младенческой доверчивостью. Но подпись его всегда одинакова, она ошеломляет и внушает ужас. Тонкая, будто выведенная иглой, она молнией падает вниз. Эта подпись знаменует собой его волю, его приказ, окончательный приговор, не подлежащий обжалованию. Сколько раз Огисфера Муллера убивали! Сколько пуль дырявило его череп! Сколько раз его топили, травили, сколько раз линчевали взбунтовавшиеся толпы! И всегда это был не Он! В конце концов всегда оказывалось, что это или его секретарь, или провокатор, или пешка какая-нибудь, или двойник, которого он подставляет вместо себя…

— А что такое солиум? — спросил Петр Брок, вспомнив записи в блокноте. Его память, не обремененная прошлым, работала просто замечательно. Он сам поражался, с какой легкостью вспоминает любую подробность событий после своего пробуждения. Каждое слово записей четко запечатлелось в его мозгу.

— Так называется вещество, которое обнаружено на этом острове глубоко под выработанным угольным пластом. Оно образует прежде неизвестный слой земной коры, примыкающий непосредственно к огненному сердцу Земли. Видимо, это последняя оболочка раскаленного ядра планеты. Солиум легче воздуха. Очищенный от примесей, он взлетает к Солнцу, чтоб никогда уже не вернуться.

Никто в мире не знает, сколько солиума добывает Муллер в своих рудниках. Больше, чем железа! Больше, чем угля! Мир бы преобразился, жизнь на нашей планете стала бы совершенно другой, если б солиум использовался на благо человечества.

Но Муллер ревниво стережет свои рудники. Сверху они засыпаны, попасть в них можно только через подземелья Муллер-дома. Поэтому никто в мире знать не знает о невероятных запасах солиума. И Муллер с видом благодетеля продает его крупицами по неслыханной цене. Так, ничтожное количество солиума — не больше пылинки, танцующей в солнечном луче, — он продает университетам и богатым клиникам, а взамен получает золото, сумасшедшие, невообразимые деньги… Для себя же он солиум не экономит. Изготовляет из него бетон тверже стали, но легкий, как воздух. Из этого материала и построен его дворец в тысячу этажей — его гордость, его триумф, его победа. С высоты тысячи этажей он взирает на мир, а гордыня его возносится еще выше! Нет у Муллер-дома ни окон, ни дверей. В него трудно проникнуть и еще труднее выбраться. Он ничем не связан с окружающим миром, в котором находится. Так Муллер хранит свою преступную тайну…

Старик умолк.

— А теперь скажи мне, кто ты? Почему тебя держат взаперти? Ведь ты и так уже пленник вечного мрака — разве этого мало?… Как тебя зовут? — допытывался Брок.

Старик раскрыл ладонь. На ней был выжжен номер — 794.

— У меня нет имени, только этот номер… Я из восьмого набора рабочих, которые завершили постройку восьмой сотни этажей Муллер-дома. Все, кто строил эту окаянную башню, через пять лет теряли зрение. Бетон из солиума сверкает в солнечных лучах, выжигает глаза. Вся наша колония, занимающая сто этажей, населена слепыми. Это бывшие каменщики и штукатуры Муллер-дома!

— Чем же вас тут кормят?

Старик показал на стол. Возле кувшина с водой лежал кубик, запечатанный в целлулоид с рекламой фирмы «Окка». Размером он был не больше кусочка сахара. Брок снял обертку, лизнул кубик кончиком языка. Что это — зола, дерево, камень? Он был совершенно безвкусный.

— Это наш завтрак, обед и ужин. Концентрат питательных веществ, необходимых человеческому организму на одни сутки. Но в эти кубики по приказу Муллера вносят еще какую-то добавку, чтобы подавить наше естество. Он стремится высушить в нас те живительные соки, что зажигают пламя в глазах мужчин и женщин, что превращают человеческое тело в остров блаженства, где сбывается греза о потерянном рае… Мы не знаем любви, поэтому дни наши долги и унылы, и впереди у нас только смерть. Мы не чувствуем ни жажды, ни голода, нет у нас ни мечты, ни желаний, кроме одного, яростного, мучительного, которого не отнимет даже Господь Муллер! И желаем мы — смерти! Каждое пробуждение для нас — пытка, весь день мы помышляем лишь об одном — лечь, уснуть, умереть! Об этом мечтают тысячи и тысячи людей — о тихой ночи без сновидений, которой не будет конца…

— А уйти отсюда вы не можете?

— Куда? — спросил старик. — Всюду тьма. И даже будь я зрячим, мне все равно бы не убежать. На лестнице ждет голодная смерть…

— А куда ведет эта дверь? — поинтересовался Брок, внимательно осмотрев комнату.

— В коридор. В конце его железная клеть. Отсюда можно попасть в пятую зону.

— А там что?

V

— Вест-Вестер. Там кишмя кишат авантюристы со всего света. Торгаши, продавцы и перекупщики всевозможных вещей — старого тряпья, и свечей, и человеческих душ, чести и крови, ковров и богов, пудры и целомудрия — все они ринулись туда за счастьем. Шпики, соглядатаи, лодыри, преступники, шулера, провокаторы, штрейкбрехеры, предатели, психопаты, убийцы — целая армия темных личностей наперебой предлагает свои услуги. Здесь место жительства зависит от капитала. Чем ниже этаж, тем выше благосостояние. Чем выше поднимаешься, тем труднее жизнь. Своим этажом никто не доволен. Смотря по тому, хиреет их дело или процветает, они то поднимаются, то опускаются, но только в пределах отведенных им ста этажей. Вот таков он и есть, Вест-Вестер. Здесь можно за неделю пропить те полмуллдора пенсии, которые нам щедро отвалил Муллер. Да-а, в этих краях даже зрячему туго приходится, а о слепом и говорить нечего! Нашего брата вечно обманывают…

Брок тотчас подумал о своем чертеже-плане. И об этом городе, занимающем пятую сотню этажей. Ведь там, среди искателей приключений, он, пожалуй, найдет смелого и надежного товарища, который покажет ему дорогу к Муллеру. Но больше всего он заинтересовался нижней частью здания, против которой было написано «Гедония». Он спросил о ней старика, и тот с готовностью рассказал:

— Гедония — это хрустальный город, расположенный во второй сотне этажей Муллер-дома. Именно здесь чаще всего бывает Он в окружении целой камарильи дипломатов, банкиров и генералов. Говорят, тут можно испытать вечное блаженство еще на этом свете. Все эти райские уголки искусно укрыты и доступны лишь горстке его любимчиков и подхалимов.

Там существует огромная химико-механическая индустрия духовных и плотских наслаждений и разработана целая шкала состояний блаженства тела и души. Пяти человеческих чувств стало недостаточно, и, чтобы вкусить новых услад, были, говорят, открыты еще пять видов чувств. Любострастие возбуждается с помощью всевозможных бальзамов и лекарств, пилюль и мазей, посредством различных массажей, инъекций и операций, во время которых частично удаляют отдельные органы и железы, перевязывают сосуды, укорачивают нервные волокна… Говорят, какую-то новую утеху обнаружили в чиханье, определенные хирургические манипуляции придают ему колоссальную интенсивность и даруют блаженную смерть. После особых душей и ванн у человека упоительно зудит кожа — там есть культ зевоты и щекотки, до того изощренной, что вытерпеть ее уже нет мочи…

Когда же все эти средства иссякнут, когда тело падает в полнейшем изнеможении — гаснет свет и наступает черед отдыха. Муллер сам решает, когда в Гедонии должна быть ночь, а когда — день, ибо солнце не властно над Муллер-домом.

Строитель, создавший эти райские кущи, навеки заточен Муллером в застенках. И только Муллер знает план своего неприступного рая. Ему известны все потайные ходы и выходы, все невидимые дверцы, все секретные замки. Они ведут в театры, дворцы, храмы и опочивальни. Звезда на потолке, откуда свисает люстра, распятие в алтаре храма, сдвинутая паркетная дощечка на полу в спальне — вот для Муллера небесные врата. Через них он может подслушивать, подглядывать и, повергнув всех в ужас, в нужный момент внезапно появиться и так же внезапно исчезнуть без следа…

— А что находится над вами? — спросил Брок. В его плане против этих этажей стояли вопросительные знаки.

— Больницы, богадельни, приюты для престарелых, куда приходят умирать…

— А выше?

— Сумасшедшие дома, тюрьмы, камеры обреченных на пытки и голодную смерть…

— А еще выше?

— Крематории…

— А на самом верху?

— Там, говорят, идет строительство, вечное строительство, этаж лепится к этажу, и нет этому ни конца, ни края. Город растет лишь ввысь, к небу. Необходимы все новые и новые помещения, и нас мало-помалу, словно поршнем, теснят наверх… Во время переселения Муллер-дом напоминает растревоженный муравейник. Это дни безумной суеты и ужаса. Администрация, занимающая пятьдесят этажей сразу над Гедонией, не в силах справиться с паникой, которая обуревает всех обитателей дома…

VI

Брок коснулся руки старика и вдруг вспомнил про свой конверт.

— Нет ли здесь случайно зеркала?

Старик невесело покачал головой.

— На что слепому зеркало? Уж десять лет, как я смотрю во мрак.

— А сколько вам лет, дедушка?

— Тридцать три.

Пораженный, Брок воззрился на молодого старика. Не тридцать три, а все восемьдесят лет нужды и отчаяния избороздили морщинами его лицо.

— Так выглядят все, кто питается таблетками Огисфера Муллера.

Тут Петр Брок впервые почувствовал уверенность в своих силах. И решительно воскликнул:

— Ну, хватит! Уж я сумею найти способ встретиться с вашим Господом лицом к лицу!

Из глаз старика потекли слезы.

— Ты силен, ибо поднялся по лестнице! Десять лет я ждал, когда откроется эта дверь! Ведь лишь таким путем может прийти некто более сильный, чем Муллер! О господин, сделай меня и братьев моих снова людьми! Верни нам имена вместо номеров, дай пищу вместо таблеток, возврати любовь, желания и мечты! Выпусти нас из этой тюрьмы, дай солнце тем, кто потерял его навсегда!

— Клянусь! — сказал Брок.

Их руки соединились в пожатии. И внезапно Брок осознал всю трудность своей задачи. Вправду ли он настолько силен, чтобы тягаться с Муллером? Как проникнуть на заповедные этажи и не выдать себя?

И вновь Мелькнула мысль: конверт! Да, в конверте скрыта сила, которую он в себе ощутит, едва посмотрится в первое же зеркало.

— Где найти зеркало? — вновь спросил он старика, когда тот повел его длинным коридором, по обе стороны которого виднелись двери.

— В конце коридора, — сказал старик, — находится железная клеть. Это скоростной подъемник, на нем ты спустишься в Вест-Вестер. За клетью есть ниша, там висит на стене отполированная плита, холодная и гладкая, как змея. Не знаю, зеркало ли это, но, когда я стою перед ней, мне чудится, будто на меня смотрит моя слепота… Не знаю. Может быть, это просто стекло!

До лифта было уже рукой подать. Брок весь дрожал от возбуждения. Вот и клеть, а за нею под тусклой лампочкой действительно блестела широкая гладкая зеркальная поверхность,

Брок с конвертом в руке обогнал старика, бросился к стене и глянул на себя.

Крик изумления сорвался с его губ!

Он стоял перед зеркалом. Махал руками. Подпрыгивал. В общем, всячески показывал, что он здесь, что перед зеркалом стоит человек. Все напрасно. Зеркало его не видело, не замечало…

Он не отражался в зеркале!

Противоположная стена отражалась в мельчайших подробностях, но человек, стоявший между ней и зеркалом, себя не видел. Какое же это, к черту, зеркало, раз оно не отражает? Внезапно Брок увидел в этом странном омуте старика, который ковылял к нему. Уму непостижимо! Старик был виден в отполированном квадрате со всеми своими морщинами — но рядом с ним никого не было!

Вот тут-то Петра Брока и осенило. Он торопливо сломал красную печать, развернул сложенный вдвое лист бумаги и прочитал:

Ниже другой рукой было приписано:

Наконец— то Петр Брок понял, в чем его сила! В порыве радости он подхватил старика и закружился с ним в бешеном танце.

Старик тронул пальцем поверхность зеркала и тотчас в испуге отдернул руку.

— О, я боюсь зеркала под своими ладонями! Оно отвечает и незрячему… Зеркало никогда не ослепнет.

— Бросьте, старина! — вскричал Брок. — Ведь меня вы бы не увидели, даже будь у вас тысяча глаз! Никто меня не увидит…

Брок упивался своей невидимостью. Он приплясывал перед зеркалом, стучал, дышал на него, кокетничал с ним — все тщетно! Зеркало устало принимать и возвращать человеческие образы! Вернее, оно вдруг взбунтовалось и перестало действовать: отказалось отражать Петра Брока! Но Брок не сердился: я могуществен, как бог! Я могу все! Я сотворю чудеса, какие даже Христу не снились. Перетряхну проклятый мир этого высоченного домища! Ну, Муллер-дом, держись!

Он быстро простился с молодым стариком и вошел в клеть. Как только захлопнулась железная решетка, он почувствовал дрожь. Пол как бы начал проваливаться — Броку почудилось, что он летит в пропасть. Он зажмурился. От резкого падения голова закружилась, едва не лопаясь от боли. Петр Брок потерял сознание.

VII

Падая, он вновь увидел тот же тягостный, жуткий сон. Желтый огонек в черепе мерцает неверным светом. Освещает огонек только себя да золотистый ореол пыли вокруг. Броку мерещится. будто он, сверявшись клубком, спрятав голову в коленях, лежит в сыром, промозглом бараке. Он откидывает с лица серый балахон, глаза привыкают к темноте: словно сквозь дымку видны перекрещивающиеся над головой, покрытые трещинами балки. А на висячей площадке, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, на правом боку лежат люди. Но он — уже не звено этой цепи, он лежит напротив, у разбитого окна, подернутого бельмом инея. Ему холодно. Поэтому он снова натягивает балахон, снова сворачивается клубком, кутаясь в темноту, которая может означать и ночь, и день…

Петр Брок очнулся от резкого толчка, открыл глаза — и в ту же секунду мучительное видение исчезло. Как долго он спал? Он встал с пола и, сразу же вспомнил вчерашний день, судорожно ухватился за железную решетку клети словно желая в этой реальности спастись от страшного сна с желтым огоньком в пустом черепе. Будущее — вот что отчаянно его влекло, он еще раз поздравил себя с тем, что невидим, и выскочил из клети.

Пройдя коридор, Брок поднялся по лестнице, открыл железную калитку и… очутился на улице. Два ряда домов, магазины, тротуары. Недоставало лишь одной весьма существенной детали, даром что на нее, как правило, не обращают внимания, — неба. Вместо неба высоко над головой виднелся романский свод, отлитый из цельного стекла Под ним, как солнце в зените, ослепительно снял огромный белый шар.

Окна и люди. Бесконечные вереницы окон и людей… Окна безмолвные и орущие, перепуганные и плачущие, таинственные и зевающие от скуки — окна, окна, окна. Они подмигивают, манят, хохочут, грустят. А подними толпа. Яркая, бурлящая, суматошная толпа. Все племена и народы смешались в этом круговороте, меняются цвета одежды, лиц, глаз, волос, тысячеустый гомон гулко разносится вокруг, словно разом играют все трубы органа.

Броку мнится, что эти суетливые и кричащие люди, как фальшивое небо и солнце над головой, неправдоподобны, не реальны, призрачны. Щеки мужчин либо гладко выбриты. либо украшены бородами самых причудливых форм, но Брок не может отделаться от впечатления, что бороды боль шей частью не настоящие, а приклеенные. Одни слишком уж нарочито веселятся и бессмысленно хохочут. Другие куда-то торопятся, озабоченные и испуганные. Вон китаец крадется под окнами, кого-то выслеживая. Чуть дальше мелькает физиономия преступника с черной повязкой на глазу. За прикрытой дверью прозвучал выстрел, но никто даже не обернулся. Пошатываясь, бредет матрос в черно-желтой безрукавке, с лицом, изъеденным оспой, горланит пьяную песню. Три полуголых типа в черных масках и с ножами за поясом нагло вышагивают посередине улицы. Прохожие шарахаются в стороны, уступая им дорогу. Тянется гуськом процессия фиолетовых балахонов с круглыми дырами в капюшонах. Щерятся в ухмылке желтые окна дансинга. «Ля-ла-лолу», — рассуждает о чем-то японка. Волосы ее сколоты шпилькой в виде пронзенного кинжалом черного сердца. Она семенит рядом с апашем и смеется, когда он подставляет ножку слепым старикам. Губы у нее ярко накрашены. Вот ее дружок пнул безногого нищего, и тот свалился в канаву.

Черная реклама кричит:

Сипло надрывается торгаш:

Черно-зеленый вымпел:

Открывается окошко:

Сизые маски пудры на женских лицах. Белый высверк зубов, черные квадраты окон. На углу, под кровавой каплей-лампочкой, женщина вкрадчивыми словами и бесстыдными жестами дает понять, что она и продавец, и лавка, и товар в одном лице:

А напротив, возле шаткого столика с массой коробочек, крикун с раздвоенной рыжей бородкой надсаживается перед зеваками:

Гигантские вывески, скачущие неоновые картинки, способные довести до безумия, реклама на флагах, на стенах, на окнах, на дверях, на спинах и лицах людей. Отовсюду на Брока обрушивались эти вопли-призывы из бумаги и красок, из стекла и человеческих голосов. Он уже довольно долго шел вперед, никому не уступая дороги, и искренне забавлялся, когда ничего не подозревающие пешеходы налетали на него и отскакивали в сторону с гримасой испуга и удивления на лице. Улица, уводя Брока за собой, постепенно заворачивала направо.

Как— то вдруг он сообразил, что движется по кругу и вышел на то же место, откупа начал свой путь. Только теперь он заметил, что от этой главной кольцевой магистрали внутрь круга отходят кривые, узкие улочки, куда капля по капле стекает толпа. Жестяные стены здешних домов изъедены ржавчиной от вечной сырости, окна забраны выпуклыми решетками. Некоторые улочки настолько тесны, что, расставив руки, можно ладонями коснуться противоположных домой. Металлические стены зданий в этих улочках-ущельях иногда почти смыкаются, так что пройти можно лишь боком, втянув живот.

VIII

Петр Брок свернул в одну из таких боковых улочек. Стеклянную мостовую покрывала высохшая короста грязи. Некоторые плитки не то потрескались, не то были разбиты, и сквозь них пробивался свет. В одно из таких окошек в полу Брок увидел, что внизу, под ним, тоже шумит толпа, сверкают-переливаются краски и зазывно кричат торговцы.

Улочка, по которой он шагал, сплошь пестрела диковинными надписями, правда не столь яркими и навязчивыми. Чем меньше и скромнее вывеска, тем известнее и солиднее фирма. Замызганная визитная карточка, пришпиленная к двери, эмалированная, величиной с ладонь, табличка в окне. Это были не громогласные призывы, а скорее таинственное нашептывание…

За стеклом среди пузырьков и флаконов мелькает объявление:

На ржавой стене надпись мелом:

Дальше, на обломке доски, кривятся неуклюжие каракули:

В темном переулке от стены к стене протянута проволока, на ней — табличка с нарисованным кинжалом и надписью:

Чуть поодаль висит над дверь покоробленный щит. Буквы на нем корявые, будто писал пьяный, окунув пальцы в грязную жижу:

Брок решил заглянуть в эту сомнительную гостиницу. Во-первых, он устал, во-вторых, хотел поближе рассмотреть весь этот сброд, который тут бывает. Он вошел в темный вестибюль. Пахло мышами, грязным бельем и еще чем-то тошнотворным. Из вестибюля дверь вела в просторное, крикливо и пестро покрашенное помещение вводе бара. В потолке виднелась выпуклая стеклянная линза, назначения которой Брок понять не сумел.

За круглым столом посреди комнаты — ни одного свободного места. Однако разглядывать сидящих было недосуг, ибо кто-то из них произнес слово «революция», а слово это бьет по нервам не меньше, чем по глазам — вид крови!

— Революция! — выкрикнул человек с раздвоенной черной бородой. — В производственной зоне взбунтовались рабы! Восстанием охвачены уже восемьдесят этажей! Началось все на фабрике, выпускающей таблетки «Омега». Предводитель рабов, некий Витек из Витковиц, предал нашего Великого Муллера. Он втайне подготовил мятеж и объявил теперь, что освободит наш мир от Муллера.

Он хочет отдать власть рабам, а аристократов из нижних зон заставить работать у станков и в шахтах. К фабрике «Омега» присоединились химический завод — тысяча девятьсот восемьдесят человек, монетный двор — двести шестьдесят, литейная — четыреста, завод по переработке газа — пять тысяч триста восемьдесят, ликерный завод — двести пятьдесят человек. Они уже пробились к Городу Мрака и привлекли его население на свою сторону лозунгом Республики, где слепые будут иметь якобы равные со всеми права. Они намерены сформировать из слепых передовые отряды, устрашающие и несокрушимые, как скала. Если мятежники войдут в Город Мрака, то существует опасность, что они распахнут двери тюрем верхней зоны. Но еще хуже, что они проникают и вниз, уничтожая машины и оборудование. На этажах с семисотого по шестьсот девяностый они разгромили конторские помещения и теперь приближаются к шестьсот восьмидесятому этажу, где расположены склады. Таким образом, от основных хранилищ их пока отделяют шестьдесят этажей. Конечно, им нелегко пробиваться сквозь твердые потолки из солиевого бетона. Лифты, к счастью, не работают: электростанции находятся в первой зоне, и ток был отключен. Главная лестница перекрыта баррикадами, которых рабам с их примитивным вооружением не взять и за полгода,

Наш великий Муллер не желает обагрять руки их кровью, хотя мог бы разом всех уничтожить. Считает, что можно уладить дело без кровопролития. Потому и послал меня к вам, в Вест-Вестер, нанять специалистов. Речь вот о чем: надо незаметно вкрасться в ряды бунтовщиков и нанести удар революции в спину — сломить их единство и прежде всего убрать Витека из Витковиц, сердце и мозг восстания. Попытка подкупить его потерпела неудачу…

IX

— Может быть, ножом? — спросил неуклюжий детина, которого звали Гарпоной. Рук у него не было, и он все делал ногами.

— Я же сказал, благородный Муллер не желает кровопролития!

— У меня припасены надежные яды… — забормотал человек с массивным багровым носом, который занимал больше чем пол-лица и, как показалось Броку, еще продолжал зреть и набухать. — Товар надежный, испытанный, не подкачает. Операцию проведу лично, успех гарантирую. Хотите — он умрет от сердечного приступа. Капля яда «У» парализует его мозг. Одно ваше слово — и он погибнет от рака, вызванного ядом «И». Есть у меня и сигары «О»! А миллиграмм яда «Е» в стакане молока…

— Я берусь только за крупные дела, — низким басом перебил носатого слепец. У него были зашиты веки, отчего лицо казалось до жути спокойным, а на висках были прикреплены металлические коробочки, в которых искрились две мощные линзы, словно глаза хищной птицы. — Если уж душить революцию, то с помощью моих бацилл… Кстати, Великий Муллер знает меня…

— До рабов тоже дойдет черед, — ответил посланец, — но сначала нужно убрать Витека! Без убийства, понятно? Телом пусть живет, а вот душой… Душу надо истребить! Душу либо рассудок!

— Впрыснуть ему в мозг сыворотку КАВАИ — мигом сойдет с ума… — посоветовал низенький с двумя горбами на спине.

— А если вдохнет газ СИО, то за одну ночь состарится, — вступил в разговор дряхлый, трясущийся, совершенно лысый старикашка, — и остаток дней будет медленно угасать от маразма. Баллончик можно незаметно подбросить в спальню — это ведь игрушка, резиновый мячик, закатится куда-нибудь и…

— Лучший нож, лучший яд, лучшая сыворотка и лучший газ — это глаза! — негромко, но внушительно произнес желтолицый человек, глаза у него были круглые, черные, с белыми, словно раскаленными квадратиками зрачков.

— Ладно, — вербовщик вынул блокнот, — я вас запишу, Гарпона — нож. Перкер — яды. Шварц — СИО. Opcar — бациллы. Мак Досс — гипноз. Чулков — КАВАЙ! Придете завтра на Оранжевую улицу, дом восемь, этаж двести семьдесят четыре. Аэролифт доставит вас на вершину Муллер-дома, а оттуда вам нетрудно будет пробраться к самому сердцу революции, в гущу этого сброда, и смешаться с ним… Добьетесь успеха, и Великий Муллер вас наградит.

— Черт подери! — взревел после ухода вербовщика безрукий убийца. — Еще чего не хватало! Чтоб я совал свой нож в навозную кучу!

Он беспрестанно шевелил ногами под столом, потом вдруг вскинул их на стол, ступней вытер со лба пот и звучно щелкнул пальцами.

— От тебя, браток, за версту кровью несет, — буркнул отравитель и со смаком высморкался на пол. Лишь после этого он вытер свой омерзительный нос красным платком. — Вот мы чисто работаем… рук не мараем…

— А я что, разве только ножом работаю? — огрызнулся убийца. — Набавь еще двадцать муллдоров, и я любого удавлю, руки-то у меня как у невесты…

Он сбросил под столом тапочки и в доказательство пошевелил длинными беглыми пальцами ног.

— Оба мы, браток, мелюзга, — вздохнул продавец ядов, — а вот мастеру Opcaгy есть что сказать! Он своими бациллами целую армию шахтеров накормил…

Слепой не счел нужным ответить. Но когда повернулся к носатому, линзы на его висках зловеще блеснули.

— А вы, мастер Шварц, — теперь отравитель донимал дряхлого, лысого старикашку, — много ли вы уже народу состарили?

— Я работаю внизу, среди тех, у кого водятся денежки, — прошамкал голыми деснами беззубый Шварц. — Вот только что пристроил одно приспособленьице на восьмом этаже второй зоны — в спальне молодого Герела, сына того самого знаменитого ростовщика. Ну, который продал Муллеру Аляску и африканские колонии. Адрия, его племянница, хочет поскорее получить наследство. Через недельку молодой Герел будет старше своего папаши. Сэр Мору, крупнейший держатель акций концерна «Вселенная», стареет с каждым днем.

— Это тоже твоих рук дело? — удивился носатый. — Говорят, он сильно обеспокоен.

— Еще бы… Его акции перейдут к человеку, имени которого я не открою. По-моему, я больше всех сделал для благодетеля и повелителя нашего…

— Не знаю, что ты имеешь в виду, говоря «больше всех», дорогой мой Шварц, — отозвался горбун и повернулся к человеку с горящими глазами. — Мак Досс, наш профессор-гипнотизер, — новичок в этом обществе и еще не слышал моей истории… Ме-е-е… Не будь меня, сидеть бы сегодня нашему добрейшему Отцу и Повелителю на мели!

X

Горбун поднял два пальца вверх, к выпуклому иллюминатору в потолке.

— Пусть Он подтвердит, что я говорю правду, если в этот миг изволит наблюдать за своими смиренными слугами. Я избавил Его от недруга, который бы до последней капли выкачал тот дивный сок, что струится под Муллер-домом и питает его… Теперь об этом может узнать каждый! Ко-ко-ко-ко… Звали недруга Галио, старик был продавцом звезд. Его сын, который сейчас занимает три этажа в третьей зоне, — жалкое ничтожество по сравнению со своим отцом. С милостивого позволения Муллера он продает ничего не стоящие, бросовые звезды — либо слишком горячие, либо покрытые вечными льдами, либо кометы, которые раз промелькнут и больше никогда не вернутся, — кого они могут интересовать?! Никудышный товар… Пи-пи-пи-пи-пи… Да, вот старый Галио — это был гений! Ме-е-е! На одном из островков в Полинезии он построил обсерваторию и творил чудеса с единственной крупинкой солиума. Туземцы провозгласили его царем, и он объединил под своим владычеством десяток островов. В то время Великий Муллер как раз плавал по морям, скупая остатки мира. Он пришел к старому Галио в обсерваторию, которая одновременно служила ему королевской резиденцией. Когда Муллер спросил, чего он желает за свои островки, эта старая, хитрая лиса скромно ответила: «Ночной небосвод!»

Даже песчинки золота не попросил! Ме-е-е! Добряк Муллер решил, что это прихоть старого чудака, до беспамятства влюбленного в свои небесные миры. Ему казалось, он получает острова даром. Ведь звезды не принадлежат никого, даже Муллеру, но, раз уж старику неймется, почему бы не продать? Раз уж ему охота остаться в дураках, пусть остается! Они подписали договор: Муллер стал владельцем десяти Полинезийских островков, Галио — властелином звезд. У одного была синица в руке, у другого — журавль в небе… Мяу! Не один — мириады журавлей слетались к нему звездными ночами, всегда одна и та же стая…

Правда, тогда Муллер еще не знал, что построит из солиума космические корабли, которые будут бороздить Вселенную. Он давным-давно забыл о том договоре… Первая ласточка вылетела из гнезда и вернулась через пять месяцев с баснословными сокровищами девяти звезд! Был создан концерн звездных перевозок «Вселенная», а тем самым открыт неисчерпаемый источник невиданного обогащения. Тут-то и появился старик Галио со своим договором! Оказалось, что все обнаруженные «Вселенной» звезды изначально принадлежат Галио, так как договор был подписан самим Муллером! Вот когда только понял наш Господь, какую цену заплатил за десяток островков… Галио фактически стал владельцем всех звезд, а Муллер — лишь той единственной планеты, на которой он жил. Лили-лилили-ме-е-е! Сказочные сокровища, диковинные плоды, новые металлы, драгоценные камни — все это, согласно проклятому договору, принадлежало старику Галио! Пи-пи-пи-пи…

И нашему Великому Благодетелю волей-неволей пришлось выкупать у Галио одну за другой покоренные звезды… Он просто не мог допустить, чтобы вновь открытыми звездами владел кто-то другой, чтобы кто-то другой, а не Он давал им имена, и точно так же не мог нарушить договор, который скрепил собственной подписью. А пока все шло своим порядком: открывались новые и новые звезды, Галио их продавал, а Муллер покупал. Но запасы у Галио были неисчерпаемые. Ме-е-е! Муллер платил и платил. Дошло до того, что всемогущий владыка принужден был начать распродажу своего мира — кусок за куском, только бы утолить свой звездный голод… Самое же странное было вот что: старый Галио наотрез отказывался брать в уплату сокровища, добытые в иных мирах, сколь бы ценными и редкими они ни были. Он признавал и принимал лишь то, что родилось в недрах нашей старушки планеты… И как вы думаете, что он делал со своим добром? Он стал раздавать золото Муллера оборванцам. Города, острова, шахты, промышленные предприятия, которые Муллеру пришлось остановить, он отдал рабочим и голытьбе… Его называли Освободителем!

О, это был тонко продуманный план уничтожения Огисфера Муллера! Ведь посрамленный и полунищий владыка мира собирался уже покинуть эту планету и перебраться на одну из своих звезд…

Вот в это самое время — пи-пи-пи-пи-пи-пи! — в последнюю минуту, когда Муллер находился буквально на краю гибели (речь уже шла о продаже Муллер-дома, который Галио хотел ни много ни мало как взорвать!!!), в это самое время я стал лечить старика Галио от ревматизма. Ко-ко-ко-ко! Однажды вечером, как сейчас помню, боль в суставах отпустила, и он был в бодром настроении. Я возьми да и спроси его, сколько он продал Муллеру звезд и сколько их у него осталось.

«Столько же, сколько было вначале, — загадочно улыбнулся Галио. — Если бы я продавал каждый день по миллиону звезд, то, даже проживи Муллер миллион лет, он бы только-только выкупил одну миллионную их часть».

Ме-е-е!.. И в ту же ночь, когда старик Галио заснул, я впрыснул ему три капли сыворотки КАВАЙ. Пи-пи-пи! Утром, едва проснувшись, Галио закричал: «Карандаш и бумагу! Ну-ка, сколько же у меня денег?» Он вывел цифру девять и стал приписывать к ней нули. За первый день он исписал нулями десять листов. С тех пор мозг его стал машиной по производству нулей. Все его мысли свелись к нулю… Мяу!

После этого я легко завладел проклятым договором и отдал его Огису Муллеру. Сейчас Галио находится в камере для умалишенных номер девятьсот семьдесят, извергает нули. Да и сам стал огромным нулем! Так я спас Господа Муллера! А ему по сей день приходится возмещать причиненный ущерб, собирать воедино все то, что Галио растранжирил. Меня Муллер хотел сделать императором Брадьерры! Ме-е-е! Я отказался. Тогда он предложил мне на выбор любую из держав и любую должность — кем захочу, тем и буду: королем, военачальником, дипломатом. Я ответил, что мне ничего не нужно, лишь бы жить до конца дней моих в Муллер-доме, рядом с Ним, и греться в лучах Его милости. Ли-ли-ли-ли!

В конце концов он таки всучил мне пятьдесят тысяч звезд и провозгласил меня властелином этих миров. Надо бы там побывать — ко-ко-ко, познакомиться с подданными и хоть на одной из звезд возложить на себя царский венец. На всех-то, ясное дело, не выйдет… Ведь если даже тратить на коронацию по одному только дню, и то, чтобы взойти на престол в каждом из своих королевств, мне пришлось бы прожить как минимум сто тридцать семь лет!.. Ме-е-е! Вдобавок Муллер не хочет меня отпускать, просит в случае чего быть под рукой…

XI

Горбун замолчал, а его глазки с любопытством оглядели сидящих за столом. Носатый, уткнувшись в свой красный платок, протрубил протяжную мелодию весеннего насморка. Голова слепца была недвижна, словно изваянная из мрамора. Но стеклышки на висках весело поблескивали, будто хохоча. Так по крайней мере казалось Петру Броку. Безрукий убийца, похоже, вовсе не слушал горбуна. С ловкостью обезьяны он безостановочно выделывал ногами какие-то пируэты: сперва перебирал ими под столом, потом вскинул вверх, левой выхватил нож и сноровисто, так, что тот завертелся волчком, подбросил его к потолку. Пока нож падал, он успел опорожнить стакан. Поймав правой ступней нож, он вытащил из жилетного кармана табакерку, насыпал на щиколотку зеленоватого порошку, втянул его носом и оглушительно чихнул, разбудив старика Шварца, который меж тем задремал.

И в этот миг, когда все в замешательстве умолкли, заговорил Петр Брок. Разумеется, не затем, чтобы себя раскрыть. Просто хотел шепнуть на ухо горбуну вопрос, который не давал ему, Броку, покоя, причем так, чтобы горбун решил, будто обращается к нему кто-то из присутствующих. Вот когда Брок с досадой ощутил и отрицательные стороны своей незримости: он одинок, не может втереться к ним в доверие, принужден выслушивать долгие, никчемные споры… Сначала он хотел задать свой вопрос в полный голос, но все остальные сидели навострив уши, точно сторожевые псы. Поэтому он приблизил губы к уху горбуна и спросил без всякого выражения, тихо, как бы невзначай:

— А каков он из себя, этот божественный Огисфер Муллер?

Горбун вздрогнул, вытаращил глаза, разинул рот — на лице его отразилось крайнее изумление. Броку даже почудилось, будто на миг лицо растянулось от стены до стены. Но это, конечно, был обман зрения. Бледная вытянутая физиономия горбуна торчала между плечами, как клин из бревна. Горбун поднялся и сразу же стал меньше на целую голову, так как ножки стула были длиннее его ног.

— Кто из вас задал этот вопрос? — яростно гаркнул он. — Кто — я спрашиваю!

Все удивленно уставились на него. Ведь с тех пор, как он замолчал, никто не проронил ни слова!

— Я слышал голос. Могу поклясться! Клянусь самим Муллером, — горбун поднял правую руку к круглому окну, — клянусь, я не лгу! Тут кто-то есть!

— Может быть, лично Великий Муллер соблаговолил… — почтительно заметил отравитель, с ужасом глядя на потолок.

— Нет! Нет! Кто-то спрашивал о самом Муллере!

— Кто?

— Голос! В ухо мне прошептал!

— Не голос ли это КАВАЯ, воспалившего твой мозг? Может, и ты подхватил бациллу сумасшествия…

— Вы сами тут все с ума посходили! Клянусь! Бьюсь об заклад на все пятьдесят тысяч моих звезд!

Старикашка Шварц сочувственно покрутил пальцем возле виска и принялся толковать о том, что вот ведь он сам страдает от маразма, хотя, казалось бы, обращается со своим газом уж так осторожно, что дальше ехать некуда.

Между тем Петр Брок спокойно расположился на том стуле, где раньше сидел вербовщик. Он чувствовал, что эти уроды целиком и полностью в его власти, что он может сделать с ними все, что заблагорассудится. Брок думал о революции на рабочих этажах, о Витеке из Витковиц, о том, что замыслили против него собравшиеся здесь негодяи, и прикидывал, как бы их половчее убрать и при этом не замарать кровью свои невидимые руки… Прямо перед ним торчал набухший багровый нос продавца ядов. Этот мерзкий нарост с самого начала раздражал Брока, вызывая чуть ли не болезненную гадливость. И теперь Петр не сдержался, схватил стакан и со всей силы запустил им в эту пакость. Брызнула кровь, продавец ядов пошатнулся, остальные в ужасе повскакали с мест, хватаясь за свои носы.

Но паника длилась лишь несколько мгновений. Бандиты быстро опомнились и заняли круговую оборону. В руках у всех, откуда ни возьмись, появились револьверы. Черные, выпученные глазки дул заметались по комнате. Тотчас же началась бешеная пальба. Гремели выстрелы, свистели пули, сыпались стекла, пыль стояла столбом.

Больше всех бесновался безрукий Гарпона. Он распластался на столе и, отталкиваясь одной ногой, кружился на спине, а другой ногой тыкал во все стороны ножом, напоминая скорее гарпию, чем человека.

XII

Внезапно Петра Брока охватила дрожь. Толстые линзы на висках слепого неожиданно уставились на него! Неподвижное гипсовое лицо с зашитыми веками бесстрастно, как сфинкс. Но линзы смотрят прямо в лицо Брока. И в них словно бы горит…

Что это — игра воображения? Или его увидели? Но разве слепой может его увидеть?

Брок встал. И тут же стекляшки дернулись вверх, за ним. Слепой поднес руку к виску и начал вращать колесико, вроде того, каким фокусируют резкость микроскопа. Эти линзы как бы ловят каждое движение Брока.

Безмерный ужас пронизал Брока леденящим холодом. Ноги стали ватными. Он снова сел, пригнувшись к самой поверхности стола и с отчаянием глядя вверх, на два черных огонька в линзах. И в этот миг каменное лицо скривилось в уродливой гримасе, слепой поднял руку, и указательный палец, как ствол револьвера, нацелился Броку между глаз.

— Вот он! Перекройте выходы! И не стреляйте! Надо взять его живым!

Безрукий Гарпона прыгнул к одной двери, Перкер стал у второй. А слепой Орсаг следил за каждым движением Брока. Он приближался очень медленно, по спирали, точно зверь, готовый к прыжку.

Брок был в ловушке. Но он должен вырваться, иначе он погиб! Одну дверь сторожит окровавленный нос, вторую — Гарпона. Стоит на одной ноге, а другой пытается запереть замок. Брок метнулся туда! Орсаг с криком устремился наперерез. Но Брок свалил его ударом в живот, сбил с ног Гарпону, распахнул дверь и, выскочив наружу, мгновенно ее захлопнул. В следующий миг он уже мчался по темной улочке, сам не зная куда…

Господи, сколько же здесь всяческих лестниц и лесенок, то вверх, то вниз, сколько коридоров, то просторных и высоких, то тесных и низких. Сколько комнат он оставил позади, сколько огромных залов, темных дыр и крохотных каморок, предназначенных бог знает для чего, встретилось ему на пути! В какое-то мгновение он очутился на галерее, опоясывающей пустой пыльный зал. Потом пробежал по крытому мостику, висящему над бездной вентиляционной шахты. А за спиной — топот, как барабанная дробь, все громче, все быстрее. И снова улочки, лестницы, снова аркады, переходы, залы…

Неожиданно Брок вбежал в гладкую, блестящую трубу. Это сточный канал. Нет, орудийное жерло. Нет! Это телескоп, ведь труба становится все уже и уже… Вот он карабкается на четвереньках, а теперь ползет, как гусеница. Все, дальше не пройти, это конец… Брок уткнулся в металлическую решетку и в отчаянии тряхнул ее.

О чудо! Маленькое ржавое ситечко легко подалось. Брок протиснулся в отверстие и закрыл за собой решетку. И в ту же секунду пол под ногами пошел вниз. Он успел еще заметить за решеткой разбитый нос. Уф-ф, пронесло…

Но пока лифт неудержимо падал в бездну, Броку опять стало не по себе. Голову словно стиснули чудовищные клещи, он начал терять сознание. И опять ему привиделся тот же кошмарный сон. Нечеловеческим усилием он отгонял ночные призраки — только бы они не завладели им, только бы не провалиться опять в вонючее подземелье, к жутким серым балахонам.

Брок страшился этих снов. В них он как бы утрачивал чудесное свойство и опять ощущал свое тело со всеми его ранами и болью. Он боялся умереть в одном из таких снов, прежде чем выполнит свою миссию где-то там, высоко-высоко, на одном из тысячи этажей Муллер-дома.

XIII

Когда Петр Брок очнулся, лифт давным-давно стоял. Еще не вполне отряхнув с себя тяжкий сон, Петр вышел на широкую улицу, сверкающую красками и огнями.

Где он?

На каком этаже?

Сколько же еще пробираться вниз, к Муллеру? Может, это вавилонская башня?

По обеим сторонам улицы — роскошные, похожие на алтари витрины; на них, засунув руки в карманы, глазеют зеваки. Рядом с богатыми застекленными витринами — лотки и киоски цветочниц, парфюмеров, фотографов, мелочных торговцев, антикваров, громко расхваливающих свой диковинный товар. Гастрономические магазины — символы изобилия, гимн симметрии! Их витрины спесиво разукрашены башнями, пирамидами, гирляндами удивительных плодов и зверушек, разнообразнейших коробок и консервных банок. Все это — дары звезд! Брок пробежал взглядом названия.

Была тут и реклама, предлагавшая переселенцам на другие звезды товары родной планеты.

Под полосатым желто-красным тентом продают раковины, похожие и на звезды, и на цветы, и на живые существа, и вообще ни на что не похожие. Торговец одну за другой поднимает их, прикладывает к уху, что-то им нашептывает, а затем хриплым голосом кричит в толпу:

— Раковина ИЗА со звезды Б-55! Как пресс-папье на вашем столе она внушит вам добрые мысли при составлении писем!.. Раковина О-РА из Черного озера со звезды Ф-39 подобна черному лебедю! Подложите ее тайно своему врагу — и на каждом шагу его будут преследовать неудачи!.. Раковина А-КА с ледяной звезды, похожая на водяную лилию, — залог успеха в любви!.. Раковина У-ВА напоминает окаменевшую бабочку. Ее родина — звезда Альбатрос! Спрячьте ее под подушку — и вам будут сниться звезды!.. Раковина HE-0 со звезды П-44 шумит, как бушующий океан. Десять лет она будет оберегать вас в путешествиях по Муллер-дому!

Напротив продавца раковин бойко идет торговля фантастическими звездными пейзажами. Чуть дальше — еще зазывала, за ним — еще один. И, словно соревнуясь с ними, вопят и мечутся рекламы, рассекая темноту огненными знаками.

XIV

Вдруг все лампы погасли, как будто под стеклянным куполом взорвалась тьма.

— Катастрофа!

Может, рабочие на электростанции взбунтовались и примкнули к революции? Может, свет погас на всех этажах и наступила ночь — страшная, бесконечная, полная кошмаров и крови?!

В МУЛЛЕР-ДОМЕ НЕТ ОКОН!

Петр Брок не успел еще осмыслить всего ужаса, который ожидал этот безумный муравейник высотой в тысячу этажей — плод гордыни Муллера, — как его снова ослепил яркий свет. Ну конечно же, Муллер-дом — это мир в себе, и череду его дней и ночей устанавливает сам Муллер! Но то было уже не солнце, то горели огненные буквы, написанные невидимой рукой на черной доске тьмы:

И дальше:

Затем купол вновь осветился, и надписи исчезли. Осталась только одна, ярче солнца:

Она блистала над входом в прозрачный дворец, чьи грани и карнизы переливались всеми цветами радуги.

Брок проскользнул в дверь и очутился в просторном помещении, которое встретило его сумятицей кричащих красок. Картины и карты сплошь покрывали стены от пола до потолка.

Орбиты солнц и планет, вытянутые, почти параболические пути комет, виды разных галактик с названиями звезд и туманностей. Маршруты, проложенные от звезды к звезде, перекрестки орбит с трассами космических кораблей. Диаграммы, тарифы, прейскуранты, расписания рейсов. Модели планетных систем из стекла и металла. Рельефные изображения фантастических уголков, поросших невероятной, буйной растительностью.

Да полно, растительность ли это? Или кристаллы звездных минералов? А может, это обитатели звезд? Древние исполины или колония пигмеев?

Брок замер. Среди удивительных ландшафтов, которые, пожалуй, настораживали, его вдруг словно ласково погладили по голове. Вот так чудо — пейзаж родной Земли!

Знакомые квадраты возделанных полей. А на заднем плане — лесистые холмы, подернутые голубой дымкой… Часовенка с карминно-красной крышей и круглыми глазками-окошками в дверях.

Боже мой, боже мой, до чего же знакомо! Когда-то, давным-давно, став на цыпочки, я заглядывал в круглые глаза часовенки! Ветхостью и печалью веет изнутри, а в тихом сумраке стоит в алтаре фигура святого. Какого святого? И кто заглядывал в часовенку? Когда? И как же так вышло? Где взаимосвязь? Что было между той часовенкой и проклятой лестницей, на которой я однажды проснулся, без памяти, без прошлого?…

Увиденная некогда часовня покоится далеко в глубинах памяти. Если бы вспомнить, если бы только вспомнить — тогда бы все сразу… Но почему в небе плывут целых три огромных луны — красная, зеленая и оранжевая? Брок прочитал надпись:

Но ведь кому-кому, а Броку нетрудно узнать правду. Все двери Муллер-дома перед ним распахнуты. Любая тайна откроется его глазу. Любой обман растает, как снег в пламени.

XV

Стеклянная перегородка, толпы людей, ряд окошек. Надо только встать возле одного из них и прислушаться.

— Я был миллионером, — рассказывает рыжий оборванец. — Лас Абела, может, слыхали? Я владел заводами по производству моторов для автомобилей и самолетов. И черт меня дернул соперничать с нашим Повелителем. Два года я боролся, поставил на карту все свои миллионы — и прогорел. В трубу вылетел, и поделом! Вот и пришлось перебраться в Муллер-дом, а не то одна дорога — просить подаяние. Благословен будь Огисфер Муллер, благодетель! Он сжалился над своими врагами и предоставил им бесплатный кров и пищу!

— Короче, милостивый государь, короче! У нас нет времени, — оборвал его человек за барьером. — Куда вы хотели бы отправиться и сколько у вас денег?

— Я хочу разбогатеть. Здесь, на планете нашего благодетеля, я уже не рискну взяться за что-нибудь серьезное. Но в Вест-Вестере я убил одного трактирщика, так что наскреб достаточно муллдоров и хочу начать все сначала в другом мире. Говорят, на Р-25 есть для этого все условия.

— Конечно, конечно, там вы станете вторым Муллером. Звезда молодая, спокойная, с симпатичным, безобидным населением. За доставку на Р-25 с вас причитается двести пятьдесят муллдоров.

— Но таких денег у меня нет! — простонал оборванец.

— Тогда выберите звезду подешевле. За восемьдесят муллдоров можно переселиться на С-6, только не забудьте прихватить с собой шубу.

— Туда я не хочу!

— Тогда на Ф-1! Плодороднейшая планета, там выращивают виноград, ягоды — с вашу голову величиной. Правда, тамошние обитатели странно пахнут, но к этому вы привыкнете…

— Скиньте хоть пяток муллдоров!

— Это вам торговец раковинами скинет! А мы тут скидок не делаем!

Лас Абела исчез, а его место занял напудренный селадон в белом цилиндре и светло-сером фраке. В синий со звездочками галстук был воткнут золотой колокольчик — видимо, по последней муллердомовской моде. Лицо у вновь прибывшего было подозрительно молодое и красивое, но говорил он скрипучим старческим голосом.

— Я пресытился женщинами! — сетовал он. — Мне опротивели их тела. Вечно одно и то же, только цвет меняется. Я ищу чего-нибудь новенького!

Его пальцы вдруг алчно скрючились, будто когти хищника, а сиплый голос дрогнул от вожделения.

Лицо в окошке приветливо заулыбалось:

— Взгляните, вот образцы! Но это, конечно, не все. У многих существ тела чересчур своеобразны, у них и ткани другие, и формы, и инстинкты, и отношения между полами. На Ф-9 оплодотворение происходит через губы, на Б-11-через взгляд, на К-12 — касанием крыльев. На ИКС-6 во время полового акта умирают. Обитатели У-12 прозрачные, а на Б-3 тверды как алмаз. На Г-4 аборигены текучи, на С-22 горят, на Л-7 совершенно невидимы. А как вам нравится эта самочка? Очень похожа на человека, но холоднокровная. А это красотки иного рода. У них, правда, одна-единственная грудь, притом острая как нож, ну да ее можно накрыть каким-нибудь колпаком, зато лица! Стоит к ним привыкнуть, и они кажутся прекрасными! Сношение возможно, хотя потомства не будет. Обитательницы Т-42 густо покрыты шелковистыми белыми ворсинками. Они прекрасно готовят, не прочь выпить, любят белых, боятся негров. Эти, с М-14, весьма чувственны и обожают мужчин-землян. Роста они небольшого, напоминают наших школьниц.

— Туда! Мне — туда! — воскликнул «юнец», захлебываясь от страсти. — Прежде всего туда.

— М-14 — пятьсот муллдоров.

— Стоимость меня не интересует. Но когда я вернусь назад?

— Через двенадцать месяцев. А может, вам и не захочется возвращаться.

— Мне скоро наскучат девочки, и тогда я займусь этими, с белыми ворсинками…

Он получил синий билет и скрылся за лиловой портьерой.

К окошку протолкался человек в черной рясе, подпоясанной красным шнуром.

— Я, Ричард Альва, понесу на звезды свет Евангелия, — проговорил он глухим голосом аскета.

— Пожалуйста, — холодно отозвался чиновник. — Только хватит ли у вас денег? Вы, миссионеры, горазды торговаться.

— Так ведь речь идет о спасении невинных душ. Ангел господень возвестил мне, чтобы я немедленно отправился на звезду Л-100 в созвездии Копретины. Несчастные, они поклоняются треснувшей фарфоровой трубке, которую бросил там первый человек.

— Нет, туда мы вас не пустим. На Л-100 неделей раньше отправился мулла, а два петуха в одном курятнике…

— Подумайте только, — воскликнул Альва, — эти несчастные будут одурманены лжепророком! Они поверят ему и навеки погубят себя! Пока не поздно, скорее отправьте меня туда!

Миссионер буквально влез в окошко, хорошо хоть за барьер не свалился, и замахал кулаками перед носом служащего, а тот хладнокровно заметил:

— Мусульманская вера — тоже вера!

— Но мы несем крест!

— Что верно, то верно. И мы тоже, по вашей милости, — вздохнул служащий. — Там вас ждут не дождутся! А почему вы для спасения душ избрали именно Л-100? Вы несете свет? Так отправляйтесь на Ц-6. Там темно как в могиле! Ее обитатели слепы и поклоняются тьме. Вас они не увидят, зато прекрасно услышат, и вы легко сотворите все ваши чудеса. Рекомендую также Е-19. Аборигены — сущие овечки, всему поверят, что ни наговори. Можете немедля стать мессией. На К-5 аббат Лар восстал из мертвых, и все сразу приняли христианство. Франциск Фарани полетел с цирком на Н-22. И после первого же представления стал верховным божеством, а вся труппа была причислена к лику святых. Цирк превратился в храм, а спектакли — в религиозные обряды. Чего вам еще надо?

Следующим на очереди был художник-пейзажист с мечтательными глазами, грезивший о хрустальных мостах и розовых водопадах звезды В-4.

За ним — суетливый полнеющий парикмахер, чья рыжая напомаженная бородка служит своеобразной рекламой его искусства. Он летит на Ф-88 к волосатикам, чтобы словом и делом насаждать там культуру расчесок, гребней, помад и одеколонов. Сыщик с трубкой отправляется по следу убийцы на К-54.

Стареющая кинозвезда хочет взойти на новом небосклоне. Она вернет себе молодость на К-7.

Наследница миллионов бежит с бедным поэтом на Л-11, звезду любви…

Златокудрая красавица ищет возлюбленного, который скрылся средь звезд…

Профессор ботаники с пестрой сумкой через плечо и его прелестная грустноокая супруга будут изучать растительность на Ф-34.

Свергнутый с престола горемыка король снарядился в новое королевство…

Один за другим они скрываются за лиловой портьерой, судорожно сжимая в руках разноцветные билетики, узлы и чемоданы мешают им идти. Они переступают последний порог этого мира, чтобы никогда больше сюда не вернуться, простосердечные переселенцы с родной планеты…

XVI

Последней к окошку подошла дама в глубоком трауре. Вся в черном, словно окутанная беззвездной ночью. Лицо под густой вуалью, черные перчатки, грудь надежно укрыта платьем, будто два созревающих орешка в мягкой еще скорлупе. Хрупкие плечи, гибкая талия, стройные ноги в черных чулках, точеные колени под черным кружевом юбки — все это навевало мысль о чарующе прекрасной юности.

Дама пугливо оглянулась — она последняя, больше никого нет. Молча протянула чиновнику свой паспорт. Тот заглянул в документ, затем от фотографии поднял глаза к оригиналу. И осклабился, неожиданно упершись взглядом в траурный флер.

— Будьте добры, приподнимите вуаль. Я ведь должен видеть ваше лицо…

— Это обязательно? — спросила она тихо, почти не раскрывая губ, и как бы невзначай уронила на барьер тяжелое жемчужное ожерелье. Чиновник быстро схватил его. Надел очки и стал внимательно, зерно за зерном, рассматривать драгоценность. Потом вдруг захохотал, оскалив белые клыки.

— Зря вы прячете лицо, принцесса Тамара! Ожерелье выдало вас! Вы удираете из Гедонии!

— Неправда! — испуганно крикнула черная дама. Но голос ее внезапно дрогнул и надломился, как ветка.

А человек за барьером будто и не слышал ее:

— У нас есть ордер на ваш арест! Ваш паспорт — поддельный. Это работа мастера Ворка с Тигровой улицы!

Принцесса стояла неподвижно, черная, как облако мрака.

Густая вуаль не позволяла увидеть ее лицо. Только слышны были негромкие рыдания. Внезапно она шагнула к окошку, прижала к груди черные руки в черных перчатках и горячо зашептала:

— Прошу вас, пожалуйста, не выдавайте меня! Я вам все отдам, все, что захотите! Там, внизу, такое задумали со мной сделать — ужас! Сжальтесь! Отпустите меня на Л-7! Что вы хотите за это? Все, что у меня есть…

Принцесса высыпала на барьер содержимое своей черной сумочки. Среди драгоценностей сверкнула маленькая корона в форме звезды, на кончиках лучей которой виднелись крупные бриллианты.

— Этого хватит? — прошептала она и, словно боясь, что не хватит, откинула вуаль и улыбнулась. Чисто женский поступок… Попытка добавить к драгоценностям еще одну, самую дорогую…

Невидимый Петр Брок воспользовался случаем и рассмотрел принцессу. Она была прекрасна. Огромные, затененные длинными ресницами темно-синие, как вечернее небо, глаза какого-то необыкновенного разреза и формы подчеркивали удивительную красоту чужестранки. Губы, не слишком полные, пленительно страстные, открывались в улыбке, точно спелый пунцовый стручок, обнажая ряд блестящих белых зернышек. Возможно, весь секрет был в принцессиной молодости, которая и делала ее неправильное личико столь прекрасным, а большой рот — столь соблазнительным.

Человек в окошке сгреб драгоценности и криво усмехнулся:

— Ладно, идите! Но от Господа Муллера вам не сбежать! Он будет гнаться за вами от звезды к звезде…

— Отправьте меня на самую далекую, на самую последнюю…

— Последние наши станции — на звездах-карликах в туманности ЗЕТ-Б. Там не так уж и плохо… Солнечная система совсем как наша, только в карманном издании… Солнышко в миллион раз меньше нашего. А планетки, что кружатся вокруг него, — точная копия нашей Земли. На ЗЕТБ-1 живут человечки, как две капли воды похожие на землян. Правда, ростом пониже… Каждый туземец легко помещается в дамской сумочке. Но они еще гиганты по сравнению с крошками, населяющими соседний шарик ЗЕТБ-П. Такие же люди, как мы, они не больше муравьев. А на ЗЕТБ-Ш люди были обнаружены в пыли под микроскопом… Ну, выбирайте любую…

— Давайте первую, раз ничего другого не остается…

— Это послушные, умненькие куколки… Заживете там словно в сказке.

— Но как мне скрыться, если он все же меня настигнет?

— А вдруг вы еще рады будете, если кто-нибудь вызволит вас с этой лилипутской звезды. Ведь со временем они вам опротивеют. Вот, пожалуйста, ваш билет.

— Итак, стану принцессой гномов, — вздохнула она и исчезла в лиловых складках портьеры.

Брок двинулся за ней по пятам, сгорая от любопытства, — даже в горле запершило.

XVII

Он очутился по ту сторону занавеса и тотчас смекнул, что от разгадки тайны его отделяет еще длинный белый коридор; только пройдя его до конца, можно будет скинуть бремя любопытства.

Белые лампочки льют молочный свет, глухо звучат шаги, перебивают друг друга голоса. Чемоданы и рюкзаки с каждым шагом становятся все тяжелее, оттягивают руки переселенцев. Наконец и этот путь пройден. Долгое, бесконечное ожидание. И вот медленно, как крышка гроба, открываются массивные железные ворота. Гудящая толпа людей, которые буквально падают от усталости, поспешно устремляется к зияющему проему. Последней в него проскальзывает принцесса, а за ней Петр Брок. Ворота за ними мягко, неумолимо закрываются.

Просторный зал заполнился людьми. Все как по команде уселись на свои узлы и чемоданы.

— Я представлял себе это несколько иначе… — заметил художник, разочарованно оглядывая голые стены, словно отыскивая на них картины.

— Хоть бы скамейки поставили… — вздохнул миссионер, который побоялся сесть на свой жалкий баул. — У меня там дароносица, чаши и кресты, завернутые в церковные облачения. Не дай бог, сломаются, — сообщил он сыщику.

А тот в недоумении посасывал трубку.

— Черт побери! И это зал ожидания на пороге вселенной? Скорее напоминает приемную богадельни!

— Вот так всегда получается, — язвительно проскрипел напудренный юнец, — когда не выделяют тех, кто богат. Я путешествую только первым классом — и на подводных, и на обычных, и на воздушных кораблях. Я могу себе это позволить. — Он нервно передернул плечами и стряхнул пыль с рукава своего фрака, который задела старушка, пробиравшаяся в другой конец зала. — И куда ты, старая, лезешь?

Беззубая старушенция гордо вскинула седую голову. Ее волосы, спереди расчесанные на пробор, походили на серебристые крылья летящего жука. На макушке у нее была смешная шляпка, завязанная под подбородком черной лентой.

— Я графиня Кокочин! — спесиво заявила она и навела на дерзкого юнца золотой лорнет.

— О, простите, ваша светлость, я не предполагал… — Молодой человек отвесил преувеличенно низкий поклон и с насмешливой галантностью снял белый цилиндр.

— Старость доставляет мне столько хлопот, — уже спокойно сказала графиня.

— И куда же вы изволите направляться?

— Я? На Л-70!

— Черт возьми! Звезда любви…

Старуха кокетливо стукнула его лорнетом.

— Ах, проказник! Звезда молодости, а не любви… Я лечу за молодостью. Далеко это?

— Двадцать муллеренов… Не знаю, доживете ли вы до конца путешествия! — злорадно сообщил Лас Абела, бывший миллионер.

— Но ведь мне сказали, что путешествие продлится лишь трое суток…

— Может быть, — согласился Лас Абела, — но не забывайте, что в других галактиках время другое и люди стареют не так, как под нашим солнцем…

— Всюду земля господня! — включился в разговор миссионер. — Если будет на то его воля, вы умрете по-христиански, с крестом! Я везу его с собой. У меня и освященный елей есть для соборования. Так что не беспокойтесь, добавил он.

— А я вас в гробу надушу… — Парикмахер нажал на грушу пульверизатора. От терпкого непривычного запаха запершило в горле.

— И меня, и меня, — закричала розовая куколка, которой очень захотелось благоухать в объятиях своего возлюбленного поэта.

В эту минуту над отдыхающими возникла матросская шапка, лицо, изъеденное глубокими оспинами, и черная, с желтыми полумесяцами, безрукавка. Брок сразу его узнал — это был тот самый пьяница, который распевал похабную песню на кольцевой улице Вест-Вестера.

— Подъем, господа, за мной! — закричал матрос, прикуривая от факела. В глубоком вырезе на его груди виднелась яркая татуировка: космический корабль, плывущий среди звезд. Руки у него тоже были покрыты татуировкой — неуклюжими изображениями чудовищных неземных растений.

Матрос отпер маленькую дверцу, ведущую в темноту, и все повалили за ним. Началась давка. Узкий коридор не спеша проглатывал одного путешественника за другим. Он был сырой, длинный, словно пищевод гигантской змеи, и вел то вверх, то вниз. Все шли гуськом, склонив головы, локтями касаясь влажных стен. Далеко впереди чадил факел матроса.

Наконец там появился светлый прямоугольник, и люди воспрянули духом. Факел исчез в нише, но его желтоватый огонь высвечивал движущуюся вереницу тел. Когда принцесса, а следом за нею и Брок шагнули в светлый прямоугольник, сзади захлопнулась дверь.

Бархатисто-черный круглый зал, высоко под потолком сверкает раскаленный фиолетовый шар. Со всех сторон слышатся крики отчаяния, плач, люди заламывают руки.

— Измена, измена, мы все здесь погибнем!

В первую минуту Брок ничего не мог понять. Но потом вдруг почувствовал странный одуряюще приторный запах, от которого кружилась голова. Перед глазами у него расцвел неземной красоты цветок с алыми листьями и черным венчиком. Брок задержал дыхание — цветок исчез. Он увидел, что все показывают вверх на металлическую трубку в стене, из которой валил и быстро таял в воздухе белый дым. Началась паника.

Первая мысль была — спасти принцессу. Брок рванулся к стене, где, как он помнил, была захлопнувшаяся дверь. Но двери как не бывало.

К тому же принцесса затерялась в этом безумном столпотворении. Все стонут, кричат, плачут, стараются заткнуть чем-нибудь рты и носы.

Бывший фабрикант в отчаянии мечется по залу, словно зверь в клетке.

Миссионер Ричард Альва, охваченный мистическим ужасом, стал посреди зала на колени, бьется головой об пол и богохульствует, проклиная своего бога и насмехаясь над ним.

Поэт с дочерью миллионера, забыв обо всем перед лицом смерти, слились в страстном объятии, чтоб погибнуть в упоении любви.

Художник с мечтательными глазами умирает в слезах.

Парикмахер рвет свою нафабренную бороду.

Пресыщенный юнец полной грудью вдыхает губительный запах.

Концентрация газа быстро растет, да и дыхание навек не задержишь, в конце концов каждый напьется смерти, глоток за глотком.

Люди падают друг на друга, кучи тел громоздятся на черном мраморе.

В середине зала Брок нашел наконец свою принцессу. Когда он подбежал к ней, она уже готова была упасть. Он подхватил ее и мягко опустил на камень. В ее глазах мелькнуло удивление.

— Принцесса! Принцесса! — закричал Брок, в отчаянье прижимая губы к ее виску. — Ради бога, задержите дыхание!

Но сам он от этого крика лишился последнего глотка чистого воздуха. Он выпрямился и волей-неволей опять глотнул смертоносный газ. Голова у него закружилась, в ушах зашумело, а перед глазами снова вырос алый, как кровь, цветок. Это конец, конец!

Итак, в борьбе с Огисфером Муллером он потерпел поражение! Проиграл, еще не вступив в борьбу. Даже не видел его — и проиграл. Шум в ушах все тише и тише. Черный цветок быстро растет, раскрывается, поглощает его… Ноги подкашиваются, человек падает, умирая… Петр Брок упал. Ослепительная вспышка, и все погасло. Тьма, и даже тьмы уже нет… Ничего нет.

XVIII

И все— таки желтый огонек мигает и мигает. Трехэтажный помост теряется где-то в темноте. К его доскам прилепились серые куколки-балахоны. Кажется, будто они усохли, потому что сморщились и опали. И все же внутри что-то шевелится, пахнет — то ли рождается, то ли уже гниет… Здесь их немало, этих куколок. Время от времени они вздрагивают, как бы показывая, что по-прежнему живы, что, может быть, однажды ночью из них вылупятся мрачные бархатные бабочки «мертвая голова»…

Но что это? Желтый огонек, светящий лунным светом, неожиданно вспыхнул ослепительно ярким пламенем. Петр Брок открыл глаза.

Что произошло?

Сон исчез.

Над головой вновь горит фиолетовый шар, только дно бархатной чаши опустело. А круглая стена в одном месте словно треснула — сквозь узкое отверстие пробивается свет, и что-то в нем движется… Брок бесшумно скользнул в эту щель и очутился в стальной камере без мебели, с заклепками на стенах. Под потолком — прозрачный человеческий череп, из глазниц и из носа бьют лучи света.

В углу толпа полураздетых переселенцев, их руки скованы тонкой цепью. Женщин среди них нет. Больше всего Брока поразило, что они молчат. Жуткой тишиной веяло от этих сломленных, напуганных людей. Лишь подойдя ближе, он увидел, что у всех во рту металлические кляпы. Концы цепей держат в руках два краснорожих молодчика с плетками. Кроме них и матроса здесь были еще двое. Заглянув им в глаза, Брок понял, что именно они будут решать судьбу обманутых переселенцев.

Первый — седовласый старичок в черных очках и с на удивленье доброй улыбкой — то горбится, то снова выпрямляется. Одет в мундир с золотыми эполетами. На груди сверкают орденские звезды, расположенные в виде созвездия Кассиопеи. На голове офицерская морская фуражка с надписью «Адмирал Шурхэнд». Бородка у адмирала раздвоенная.

Второй — полная противоположность первого. Одутловатая, красная физиономия, грубая, как у мясника, так и пышет примитивной жестокостью. Безукоризненный темный костюм. На пальцах, на манишке и в манжетах сверкают искорки бриллиантов. Лоб узкий, скошенный, в левом глазу монокль — для придания грубым чертам аристократического лоска.

— Сколько? — спросил у татуированного матроса добрый старичок.

— Сорок пять из девяноста, — почтительно доложил матрос, — в том числе пятнадцать женщин. Остальные уже в печи…

— Паршивый материал! — брезгливо бросил человек с моноклем. — Всех в ад!

— Слишком вы торопитесь, милорд! — возразил старичок. — Что-нибудь среди них да найдется.

Он подошел к бывшему миллионеру и похлопал его по заросшей рыжей щетиной груди.

— Взгляните-ка, милорд, на этот экземпляр. Рыжие — народ выносливый и живут долго. Он будет хорошим рудокопом!

— Ладно, адмирал, — ответил милорд, — в шахту его.

Матрос что-то пометил в своем блокноте, и двое молодчиков отвели рыжего в другой конец зала.

— Одного отправить на склад! — вспомнил милорд и подошел к парикмахеру, который дрожал, как басовая струна. Милорд словно бы ненароком щелкнул его по носу и сухо сказал: — Пятьсот шестьдесят седьмой этаж!

Матрос записал, и парикмахер очутился в противоположном углу.

Затем адмирал обратил внимание на влюбленного, в отчаянии простирающего руки к железным дверям, которые хранили тяжелое молчание.

— Сэру Марко нужен молодой раб, — сказал он, будто утешая, — вам повезло…

— Семьсот тридцать третий! — процедил милорд и двинулся дальше.

— На улице Эсмеральды Кран требуется дворник, — забормотал бойкий старичок, подбегая то к одному, то к другому, и наконец остановился перед бывшим монархом.

— Метлу удержишь? — сочувственно спросил он.

Пухлый экс-король онемел и оскорбленно завертел головой.

— Это король Арамис Двенадцатый, — сказал матрос, заглянув в свой блокнот.

— Который? — переспросил милорд, словно не расслышал, который час. Потом вдруг зловеще гаркнул: — В ад его!

— На небо, на небо, — успокоил старичок. — Мы только тряпье сжигаем, а из костей делаем пудру для вест-вестерских красоток. А души улетают на звезды, ха-ха-ха! — Он так рассмеялся, что даже черные очки запотели. И когда он их снял, то оказалось, что глаза у него ядовито-зеленые, злющие и жесткие, а добрые морщинки — это всего лишь маска.

— Ну хватит! — решил милорд. — Все остальное брак. Мусор! В печку их!

— А как же дворник? — Адмирал вновь нацепил очки и углядел напудренного юнца. Лицо у того было перекошено от страха и застрявших в горле рыданий. Матрос записал номер этажа и перевел молодого человека в группу напротив.

XIX

— А теперь — девочек! — похотливо просюсюкал старичок и поправил на груди отклеившуюся звезду. Милорд, входя в соседнюю комнату, вытянул манжеты, чтоб заметнее были бриллиантовые запонки. Брок потихоньку прошел за ними.

Там на полу сплетался и расплетался клубок женских тел, а ведь всего несколько минут назад Брок видел, как эти женщины шагали в колонне. Любовницы и подруги, провожающие, провожаемые, одинокие гордые путницы, влекомые своей мечтой. Кляпов у них не было.

Сначала — принцесса! — мелькнуло в голове у Брока, когда он подбежал к толпе плачущих женщин. Но принцессы среди них не было. Она стояла поодаль, прижавшись к стене, гордая, вся в черном, и ждала своей участи без единой слезинки в глазах.

О, у него прямо руки чесались сейчас же на месте расправиться с этими двумя мерзавцами и освободить обманутых переселенцев! Но внутренний голос, безотказный инстинкт говорил ему, что надо выждать и отложить мщенье до той великой минуты, когда можно будет рассчитаться разом со всеми. Он бесшумно приблизился к принцессе, наклонился к ней и зашептал:

— Не бойтесь! Я с вами.

А когда она повернула к нему изумленное лицо и губы ее затрепетали, собираясь задать вопрос, Брок поспешно предупредил:

— Тише, тише, не надо спрашивать! Не шевелитесь! Они не должны ничего знать! Я все время рядом с вами. Но вы меня не ищите! — Он легко коснулся ее левой руки и прошептал: — Вот я! Это будет означать, что я рядом. Вы не возражаете?

— Нет! — Принцесса кивнула и едва заметно улыбнулась.

Между тем старый обманщик с лживой маской добряка пытался ласковыми речами остановить потоки слез, причитаний, проклятий, которые низвергались на него.

— Дамы! Милые дамы! К чему эти слезы и причитания! Фу, какими некрасивыми становятся от плача ваши носики!

— Верните мне моего Яничка! Отдайте мне его! — рыдала розовая девочка, все еще ничего не понимая. — Я же не могу лететь без него!

— Похищение, похищение! — истерично выкрикивала кинозвезда. — Бандиты! Воздушные пираты!

Дочь миллионера, забыв о поэте, горько оплакивала свои чемоданы.

— А ну, замолчите, — разозлился человек с моноклем, — не то придется отведать наших груш! А они у нас жесткие…

— Улыбки, улыбки, дорогие дамы, нам нужны ваши улыбки, — затараторил старый адмирал. — Улыбнитесь, пока не поздно!

Но стоны, плач и ропот не утихали. Громче всех шумела старая графиня. Она звала на помощь, требовала полицию, ругалась, сыпала угрозами:

— Негодяи! Подлецы! Только попробуйте поднять руку на беззащитную аристократку! Где же ваши звезды? На небе? Вам бы лишь грабить, водить дураков за нос! Пираты! Отдайте, бандиты, мой чемодан, верните мои деньги!

Тут подал голос милорд:

— Безгранична галантность нашего благородного Муллера (он благочестиво поклонился), но всему есть предел, особенно когда речь идет о явном браке! Грушу! — скомандовал он, и не успела графиня глазом моргнуть, как один из молодчиков загнал ей в рот стальной кляп. Остальные тотчас умолкли.

— Вот видите, дорогие дамы. А теперь, пожалуйста, улыбку! Эта девочка, милорд, не слишком красива, но вряд ли ей больше семнадцати.

— Еще бы, — усмехнулся монокль, — в самый раз для кабаре дона Эремиса…

За розовой девочкой последовали дочь миллионера, грустноокая супруга профессора ботаники, потом две бледные хорошенькие сестры-двойняшки, совершенно на одно лицо, в коротких юбочках и детских гольфах. Они держались за руки и ничегошеньки не понимая, звали отца. Молодчики с плетьми отвели их всех в угол комнаты, где, подвешенный к потолку, колыхался роскошный турецкий шатер, устланный плюшем, с красными кругами пуфов.

XX

Наконец настал черед принцессы. Брок насторожился. Старик адмирал, поправив безупречную складку на брюках с желтыми лампасами, учтиво, в наигранном удивлении, подошел к ней.

— Принцесса Тамара! — воскликнул он. — Какая неожиданность! Черный бриллиант, потерянный и найденный вновь… Бархатная бабочка хотела упорхнуть от нас к небесам… Сколько ж мы вас искали по всем этажам!

— Никто не искал, и никто не терялся, — оборвал его милорд, — в Муллер-доме никогда ничто не терялось и не потеряется!

Но запавший старческий рот все бубнил:

— Принц Ачорген, третий секретарь нашего благодетеля и Повелителя, полюбил вас с первого взгляда… Ему первому вы станцуете хрустальное фуэте, или второму, если пожелает Сам… Говорят, наш благодетель и Повелитель уже справлялся о вас и ваших успехах в танцах. Беда, если вместо симпатии вам придется испытать Его гнев!

Принцессу отвели в шатер. Брок метнулся за ней. Старичок тоже устроился в шатре и подал знак рукой. Внезапно шатер окружили металлические стены. Под куполом вспыхнула лампочка, и упакованный в металлический футляр шатер начал падать вниз.

В герметически закрытой кабине Броку трудно было определить скорость падения, вдобавок ничто не шелохнулось и падение проходило без малейшего шума и тряски. Кабина словно и не двигалась, но он чувствовал, что они с бешеной скоростью летят в пропасть. На мгновение перед глазами у него вспыхнул знакомый желтый огонек, но он сразу отогнал видение.

Старый сводник внимательно разглядывал заплаканные лица. Кое-кто еще всхлипывал, по чьей-то щечке еще текла слезинка, но рыдания стихли. Они устали отчаиваться, да и в глаза рвутся новые, любопытные картины — вон они, так и мелькают. Адмирал в этом мчащемся вниз колоколе вел себя с дамами на удивление корректно. Он сидел в сторонке, подтянув брюки и зажав ладони между колен, видимо, чтобы не возникло подозрения, будто он намерен приставать к своим соседкам. Фуражку он сдвинул на затылок и заговорил с притворным добродушием:

— Как видите, дорогие дамы, ничего страшного с вами не случилось, да и не случится. Вы испугались, что не попадете на свои планетки? Клянусь Муллером, мы сейчас летим на одну премиленькую звездочку… Это звезда танцев… Танцы и любовь… Мадам Верони вас научит в своих салонах и тому и другому. Она-то, конечно, уже не танцует, по причине изрядной полноты, но возглавляет танцевальный университет, где преподают знаменитости старого мира… Не бойтесь, мы выбрали вас не только за смазливые мордашки — ваши фигурки, ваши ножки победили в тайном состязании спящих красавиц… Вон тех двух пупсиков тоже я отыскал, — при этих словах морщины старого сводника изобразили нежную улыбку, — я сжалился над образцом столь совершенной симметрии… И папочек для вас, сиротинки мои, тоже найдем — каждой по одному. Но сначала вы пойдете в школу. Мадам Верони обучит вас азбуке любви. А вы, принцесса, вернетесь на виллу «Тамара». Искренне вам советую: разучите хрустальное фуэте. Без танца в Гедонии карьеры не сделать… Ублажите принца Ачоргена. Неужто не понимаете, что все женщины там, внизу, без ума от него, а среди них есть и принцессы… Это великий человек — правая рука гениального, божественного Муллера. А какой кавалер! Целый этаж Гедонии занимает, три тысячи комнат. Он покровитель художников, артистов, музыкантов Муллер-дома. Если вы ему угодите, он возьмет вас в жены! Клянусь Муллером, он сумеет вас обеспечить, даром что уже содержит в гаремах около полусотни жен…

Принцесса смотрела в потолок и молчала. Гордая, не сломленная, она будто светилась изнутри холодным как лед светом. Зато Брок ловил и впитывал каждое слово адмирала, как иссохшая земля — влагу.

Неожиданно кабина-шатер мягко, без толчка остановилась. Складные металлические стены поднялись, лампа погасла, и шатер очутился посредине огромного розового зала. Броку показалось, будто здесь только что стихла музыка. Со всех сторон бежали разгоряченные, потные люди. В мгновение ока шатер окружило жаркое кольцо человеческих тел. Прекрасные лица женщин — ярко накрашенные губы, влажные, блестящие глаза, устало прикрытые тяжелыми длинными ресницами. И лица мужчин — с виду молодые, гладкие от жидкой пудры, но что самое странное — почти у всех бородки: черные, белокурые, рыжие и непременно раздвоенные. Брок вспомнил обитателей города авантюристов, да и старый сводник носил бороду той же странной формы. Брок смекнул, что таков, вероятно, последний крик моды в Муллер-доме. Однако задумываться над подобными пустяками было недосуг. Адмирал первым выскочил из шатра и тщательно расправил брюки, чтобы заглаженная стрелка приобрела изначальный вид.

— Мадам Версии, мадам Версии! — позвал он.

Из толпы вынырнула грудастая толстуха в роскошном платье из какой-то зеленой чешуи. Прелести ее давным-давно утонули в складках жира, а рот, подпертый чуть не десятком подбородков, находился куда выше адмиральской макушки.

— Ну вот, привез вам новых ангелочков, — скороговоркой забубнил сводник, — правда, отрастить им крылышки — это уж ваша забота. Думаю, выбор удачен…

Мадам Верони сверкнула золотым лорнетом в сторону грустных пленниц и от удовольствия заколыхала подбородками.

— Замечательно, адмирал, — сказала она сладким голосом. — «Вселенная» никогда не подводит. Эти розовые куколки прелестны — даже на Венере не было бы стыдно за нашу старушку планету. Приходите завтра, я с вами рассчитаюсь! — Неожиданно мадам Верони всплеснула руками. — Клянусь солнцами! Это же наша Тамара! Адмирал, вы что, ослепли от звездной пыли?

Сводник под прикрытием темных очков тихонько хихикнул.

— Вы действительно думаете, что в мои сети ловится только мелкая рыбешка, мадам?

— Идите сюда, моя дорогая, — защебетала мадам Верони, обращаясь к принцессе, — до чего ж вы бледная! Я отведу вас в вашу виллу. Там все осталось как раньше, сами увидите, идемте, дитя мое!

Но старый сводник не отдал добычи.

— Побудьте-ка лучше со своими ангелочками, мадам, они тоже устали! Дайте им теплой воды для ног, а принцессу предоставьте мне! Я сам отведу ее куда нужно… Пойдемте, принцесса!

— Идите, — шепнул Брок.

Принцесса чуть заметно улыбнулась. Так они и вышли из зала — принцесса, адмирал и Брок.

XXI

Площадь. Стеклянные дворцы вокруг — точно стены гигантского бассейна, на дне которого копошится людская толпа. Невероятно широкие проспекты разбегаются отсюда звездными лучами, теряясь в необозримой дали. Театры, рестораны, кинозалы, музеи, игорные дома, храмы — все из стекла, полуматового, полупрозрачного. Аллея фонтанов и хрустальных статуй, словно бы созданных из воды, — блеснут на мгновение в луче света и вновь исчезнут, как их и не было. А надо всем этим — лазурный стеклянный свод с незаходящим солнцем…

Эти слова, багровой кляксой расплывшиеся по стандартной серебристой табличке на угловом здании, ударили в глаза Броку. Брок запомнил название улицы на всякий случай: вдруг он заблудится в невероятном лабиринте Муллер-дома? Но нет, он не вправе заблудиться! Не спуская глаз с принцессы, он шел за ней по пятам, шаг за шагом. Смотрел на ее стройные ноги в траурном шелке и внезапно ощутил страстное желание коснуться их рукою. Увидел их нагими и рядом, совсем рядом — себя, прозрачного как стекло. Увидел свои невидимые, жадные руки, ласкающие сонное тело… И тут же его охватило презрение к себе. Ведь он же поклялся ей помочь! Да, он к ней прикоснется, но затем только, чтобы она знала о его присутствии! Так он обещал!

Между тем позади оставались проспекты, перекрестки, дворцы. Аллея гигантских кактусов и пальм, цветочные ковры, оранжереи, озерца, особняки, обвеваемые веерами финиковых пальм, — все говорило о том, что они очутились в богатых аристократических кварталах.

Вот наконец и коттедж, на фронтоне которого красуется надпись:

Старый адмирал поклонился принцессе.

— До свидания, гордая грешница! Я пошел к Муллеру! Молитесь ему, чтоб он был милостив к вам в своем гневе! Его доброта бесконечна…

Брок стоит на пороге, принцесса, не оборачиваясь, поднимается по прозрачным ступеням. Дверь захлопывается, но фигура принцессы еще видна за стеклом. Постепенно очертания ее расплываются и наконец исчезают совсем.

Что делать? — заколебался Петр Брок. Идти за принцессой? Нет! Ей пока опасность не грозит! А этот мерзкий негодяй направляется к Муллеру! Итак, за ним!

Брок быстро вырвал из блокнота листок и написал:

Он взбежал по лестнице, опустил листок в прозрачный почтовый ящик и устремился за адмиралом. Догнал его на перекрестке и вдруг испугался: а сможет ли он потом найти эту тенистую улицу? Как она называется?

— было написано на серебряной табличке.

Муллер! Всюду Муллер! Неужели все улицы на этом этаже носят имена его несчастных любовниц? Неужели этот бог так чванлив и мелочен? Но как бы там ни было, надо хорошенько запомнить это название, чтобы не потеряться… Затем они свернули на

которая, судя по надписи на табличке, была сожжена за то, что из ревности к Муллеру убила королеву Гертруду.

Проспект заканчивался дворцом на хрустальных столбах. Широкая лестница, ведущая к нему, казалась черной от множества людей в цилиндрах. На фронтоне горели красные как кровь неоновые буквы:

XXII

Старый сводник остановился у подножия лестницы. Снова расправил складки на брюках, пересчитал звезды на груди и осторожно двинулся вверх по ступенькам. Брок следовал за ним по пятам.

Они вошли в огромный стеклянный зал. Под золотой гроздью матовых шаров кишела черная толпа. Изящная парадная лестница вела на обнесенную балюстрадой галерею. В углу под золотым балдахином в ярко-алом кресле — золотая фигура невероятно толстого, с двойным подбородком, божества. В потолке над ним — выпуклая линза. От нее, как от солнечного диска, расходятся золотые лучи. Может, в это огромное увеличительное стекло чей-то гигантский глаз, как микробов под микроскопом, рассматривает людей.

Толстые ковры гасят звуки шагов, слышен только шорох шелковых фраков, трущихся друг о друга. Лица — как тусклые пятна, лишь поблескивают глаза да белые квадраты манишек, похожие на дверцы, открывающие доступ к механизмам этих черных манекенов, которые начинают двигаться, стоит завести пружину, спрятанную где-то под фалдами. Правые руки взлетают на определенную высоту, тянутся друг к другу и смыкаются, как противоположные полюса магнитов. Толстые пальцы этих рук унизаны золотыми перстнями.

Все кругом в непрестанном движении — однако же пути их никуда не ведут. Люди пробираются в тесноте мимо друг друга, снуют по запутанным кривым, возвращаются, собираются в группки и тут же расходятся.

Доносятся бессвязные слова, гортанный смех, выкрики.

Петр Брок совершенно заблудился в этой сутолоке. И адмирала своего потерял… Он словно попал в муравейник и сам превратился в муравья. Перебегал с места на место, пролезал, подлезал, слушал, наклоняясь к черным клочьям бород и ловя несущиеся со всех сторон восклицания.

Лишь немного погодя, когда Брок стал разбирать целые фразы, он понял, что главные сообщения шли из хрустальной трубы, установленной на возвышении напротив входа в углу зала, а на фасадной стене, на белом экране, мельтешили надписи, лозунги, цифры и какие-то странные знаки, которые сквозь хрусталики глаз проникали человеку в сознание, запечатлевались в мозгу.

Только теперь Брок начал догадываться, что собой представляет Огисфер Муллер! Сколь чудовищной силой и властью наделен этот таинственный человек, который находится всюду и нигде! Здесь шел неравный бой муллеровских муллдоров с нищенскими валютами других стран. Здесь имя его произносилось тысячу раз на дню, тысячью уст. Оно звучало как заклинание, как победный клич, как мольба о пощаде, как хруст костей под кованым сапогом. Линза в потолке была его оком! Микрофон в стене — его ухом! Хрустальный динамик — его устами! Его рука может вдруг высунуться из потолка, сам он может вдруг возникнуть в зеркале…

Как знать, не присутствует ли он здесь в эту минуту — в образе биржевого игрока, маклера или лакея… Никто его не видел, никто не ведает…

Постепенно Петр Брок сориентировался. Напрягая зрение и слух, различил в неистовых выкриках, несшихся из динамика, слова и цифры, которые толпа подхватывала на лету и повторяла, как эхо.

ДИНАМИК. Куплю пятьдесят черных акций…

ЭКРАН. Курс: 29, 30, 31, 32, 33…

ГОЛОСА. Слышите, Муллеру нужен уголь…

ЭКРАН. Курс: 35,36…

ГОЛОСА. Солиум улетучивается…

— Рудокопы бунтуют…

— Дело пахнет революцией…

— Они разрушили лестницу Р…

— Заминировали шахту Б…

— Я предлагаю пятьдесят…

— Держись…

ЭКРАН. Курс: 38,39…

ГОЛОСА. Витек из Витковиц лезет из берлоги…

— Голова еще не вылезла…

— Как вылезет, так и слетит…

— Предлагаю сорок…

ДИНАМИК. Куплено…

ГОЛОСА. Муха проглотила слона…

— Сегодня я миллионер…

— Подождем еще…

— Он с нами играет…

— Стать богаче он уже не в состоянии…

ДИНАМИК. Куплю двадцать тысяч пар рабочих рук…

На экране пляшут цифры биржевых курсов, но Брока это уже не интересует. Он переходит от группы к группе, прислушиваясь к разговорам:

— Черные по два муллдора!

— Муллер берет только белых!

— Я купил желтых, они лучше работают!

— Но быстро изнашиваются!

— Предлагаю белых по пяти муллдоров. Товар из Испании!

— Они тупы и ленивы…

— Французы сноровистее, я выброшу их на рынок, когда поднимется франк…

ДИНАМИК. Куплено…

— Продам пятьдесят вагонов таблеток «ОККА»…

— Товар двести пятьдесят шесть!

— Не требуется! Старые запасы!

— Склады ломятся.

— Неделю назад купил полвагона. Для тысячи ртов на пять лет хватит!

— Да, мсье, таблетки дешевы, зато рты дороги!

— В три месяца вместо завода — лазарет…

— Специфический недуг — высыхание крови…

— Тс-с-с!

— А Индия — кому она говорит спасибо? А? Наши таблетки спасли в голодный год миллионы людей!

— В конце концов любая машина иной раз портится, а людей изготовлять нет нужды!

— Сама природа обеспечивает их перепроизводство!

— Без таблеток, Великий Визирь, в наши дни конкуренции не выдержишь!

— Таблетка — это не пища, это смазка для механизма!

— Голодный, алчный, ленивый, а вдобавок чувствительный механизм! Неужто он себя окупит?

— Строго между нами, Ференц, дикари и те их не жрут, не говоря уж о собаках!

— Я семь лет кормил ими своих патагонцев. Ни один не выжил…

— Тс-с-с!

— С позволенья сказать, пан не понимает сути дела… Надо уметь смазывать механизмы… двести пятьдесят — пся крев!

— Господа, они еще упадут в цене!

— Все мы сыты по горло этими таблетками!

— Добрый Муллер еще сбавит цену… для нас, нищих…

ДИНАМИК. Куплю полкилограмма радия…

— Слушайте, слушайте!

— Джентльмены, кто может нынче продать его?

— А зачем он ему нужен, мсье Франк?

— Ему лучи нужны, синьор, хе-хе-хе… (шепотом на ухо) для лечения рака

— тс-с-с!..

— Ему лично?

— Тс-с-с!!!

ДИНАМИК. Продам трон персидского шаха…

— Снова?

— Не удивляйтесь. Кто этого не пробовал…

— Аллану Горру там было весьма не по себе…

— …народ — он как мокрая тряпка, милорд: чем больше жмешь, тем меньше капает…

— …я, мистер, просидел в Египте тридцать пять дней за пятнадцать муллдоров… дорогое удовольствие… Поцарствовать мне захотелось. И царем хорошим быть, и денег заработать. Только царь из меня никудышный, а бизнесмен — и того хуже… господи боже…

ДИНАМИК. Сдам в аренду пятьсот шестьдесят четвертый этаж Муллер-дома…

— Ха! За сколько?

— Хоть сейчас беру!

— За сколько?

— Семьсот пятьдесят!

— Нужны помещения для канцелярий…

— Хочу устроить пансионат.

— Нужен склад!

— Начиная с девятой сотни и выше — поверьте, господа! — виден Гаурисанкар!

— Почему бы не поверить, ведь там психушки, ха-ха-ха!

— Тс-с-с!!!

— На вершине Муллер-дома находится огромная подзорная труба. Если Ваше Высочество взглянет в нее на горизонт, то увидит там опять-таки Муллер-дом и себя на его вершине, правда со спины — хи-хи-хи-хи…

— Тс-с-с!!!

ДИНАМИК. Продам звезду К-99 вместе с нынешним урожаем…

— А что за урожай? Огурцы, бананы или, может, помидоры?

— Ишь, заинтересовались, герр Серафин! Неужто думают, что Он соберет урожай, привезет сюда и сунет им под нос?

— Я отведал яблоко со звезды К-84! Их было всего два: одно съел сам Великий Муллер, а второе — я. Этот каприз обошелся мне в триста муллдоров… Слов нет, чтобы описать его изумительный вкус! Райское наслаждение, Ваша Солнечная Светлость!

— А я. Ваше Высочество, пробовал кинесы со звезды К-74… Они слегка пьянят, словно шампанское, в них есть какой-то звездный алкоголь…

— Кто полетит на эту К-99? Ну, допустим, скуплю я весь урожай. А кому мне потом его сбыть? Самому, что ли, все съесть?

— Я отведаю ядовитого огурчика и пойду, синьор, ладно?

— Тс-с-с!!!

— Еще бы, теперь модно иметь собственную звезду! Представьте себе, дон Ортего-и-Коста, маркиза де ла Рошфуко тоже обзавелась звездой, хи-хи-хи-хи…

— Для нас это мертвый капитал!

— Ну кто рискнет туда полететь, герр Апфельбаум?

— У меня сын на ЗЕТ-19, уже пять лет…

— Еще никто не возвращался…

— Тс-с-с!!!

— Надо быть сумасшедшим, чтобы из рая возвращаться в ад…

— Я всем в Муллер-доме доволен, барон!

— Наш благодетель, наш Великий Отец и Господь…

— Ну конечно, все мы в руце божией, раз Он есть над нами…

— И Он простит нам, грешникам, наши заблуждения…

ДИНАМИК. Один муллдор — девятьсот тридцать два дуката…

— Гляньте, Ваша милость, муллдор упал!

— Упал!

— Впервые!

— Да, впервые!

— Уж не думаете ли вы?…

— Сохрани меня великое М!

— А что вам известно. Ваша милость?

— Ничего, ничего…

— Ну зачем же ломать комедию?

— Между нами, Ваша милость, может, происшествие в этом притоне, в «Эльдорадо»…

— Значит, по-вашему…

— Нет! Ни в коем случае! Вздор! Разве что-нибудь может угрожать Муллер-дому?…

— Конечно же, нет, но…

— Но?

— Муллеру лично доложили о том, что там произошло! Что-то невероятное, немыслимое…

— Если верить слепому Opcaгу…

— Все в один голос твердят…

— Я сам ничего не понимаю!

— Чулков слышал голос!

— Орсаг его видел!

— Кого?

— Стеклянный сосуд в виде человека!

— Существо из фарфора!

— Дьявола!

— Бога!

— Призрака!

— Чулков — старый обманщик!

— Орсаг накурился опиума! Тот человек был не из стекла и не из фарфора, а из паров опиума!

— А как же перестрелка с Незнакомцем?

— Бред пьяниц!

— А то, что Орсага вызвал сам Муллер?

— Тс-с-с-с!

ДИНАМИК. Продам Муллер-дом…

— Слушайте! Слушайте!

— Муллер продает Муллер-дом!

— Возможно ли?

— Что происходит?

— А вы что, пан, не знаете? Он часто с нами, со своими подданными, этак шутит. Как говорится, шалости великих мира сего…

— Поистине Он прозорлив и великодушен! Поймите, сэр, Муллер не придает значения созданному им миру, даже пренебрегает им, более того, он готов в любую минуту разогнать всю здешнюю барахолку! Захочет — и Муллер-дом продаст, Ваше превосходительство… Хоть это и чудо из чудес…

— Продаст…

— Продаст…

— Продаст…

— Только для этого нужен еще и покупатель…

— И все-таки. Ваше Величество, с Его стороны благородно…

— Муллер — демократ!

— Филантроп!

— Скажите еще — социалист…

XXIII

Меж тем как по залу шелестели такие вот разговоры, динамик объявил второй раз:

— Продам Муллер-дом!

— Покупаю!!!

Этот голос грянул где-то посреди зала и вмиг разорвал завесу тайных намеков, перешептываний, перемигиваний. Это был камень, брошенный в зеркало, в котором до сих пор задумчиво и покорно отражался зал.

— «Покупаю»! Он покупает Муллер-дом!

— Возможно ли такое?

— Ведь всем известно, что это знаменитая шутка Муллера!

— Неужели здесь присутствует кто-то еще более могущественный, чем сам Муллер?

— Ведь что такое Муллер-дом? Золотой столб, одним концом вбитый в ад, а другим вознесшийся к небу!

Казалось, что даже голос, несущийся из хрустального хобота трубы, поперхнулся от неожиданности и умолк. На миг все сковала жуткая тишина. Потом оцепенение прошло, и хрустальная труба снова заговорила. Но теперь голос был совсем другой: твердый и жесткий. Не голос, а скрежет пыточных орудий:

— Пусть человек, который покупает Муллер-дом, выйдет вперед!

— Я здесь!

Петр Брок в этот момент действительно находился посреди зала. Он влез на гигантского прозрачного Атланта, держащего на плечах золотой шар. Статуя как бы таяла в воздухе, и шар парил в пространстве, словно гаснущее солнце.

Вот на этот шар Брок и уселся. Отсюда он мог безбоязненно задавать свои вопросы и выслушивать ответы. Брок отважился на этот ход в игре, инстинктивно ощущая близость Огисфера Муллера. Человека, который тем загадочнее, чем больше пытаешься его разгадать. И тем отдаленнее, чем ближе к нему подходишь.

Наконец— то я нашел место, где — можно с ним поговорить. Если из хрустального горла действительно звучит его голос, тем лучше! Победив его голос, который узнаешь среди миллионов других голосов, я наполовину справлюсь и с ним самим! Найти бы теперь губы, его рождающие! Ту изложницу, где он стынет и твердеет, как железо, — чтоб вонзиться в тела мучеников!

Динамик прохрипел:

— Кто ты?

Ото, как любопытен господин Муллер! Разве Он не всеведущ? Брок и сам толком не знает, кто он такой. А думать об этом — все равно что клещами сдавить виски, до хруста в костях… И потом, все это как-то связано с желтыми огоньками, возникающими в его снах! Нет! Думать об этом нельзя! Надо верить документам, которые лежат в бумажнике. Поэтому он должен бродить по Муллер-дому призраком, человеком без тела, голосом, который обязан совершить убийство во имя искупления!

Динамик снова захрипел:

— Кто ты?

И сыщик ответил:

— Петр Брок!

— Петр Брок? — презрительно повторил голос. — А я Огисфер Муллер!

— Твое имя меня не интересует!

Черные цилиндры у подножия статуи прямо-таки забушевали. На лицах застыло изумление. Чего добивается этот голос над их головами? Что это за Петр Брок, которого не интересует имя Огисфера Муллера?

Человека, которому принадлежит вселенная?

Человека, могущественного как бог?

Неужели он еще более могуществен, этот второй голос, который идет откуда-то из пространства и насмехается над самим Муллером?

Петр Брок!

Чье это имя — человека или нового бога?

Одно бесспорно — два голоса вступили сейчас в единоборство! Прощупывают друг друга, пробуют силы перед будущей схваткой. Это чуял каждый. Но кто победит?

— Господин Муллер! Я хочу с вами встретиться!

— Пусть Петр Брок зайдет к Бону Арабу, агенту номер сто девяносто девять!

— Мне не нужен агент! Я требую встречи с Муллером!

— Что задумал голос, который покупает Myллер-дом?

— Сначала я хочу задать вопрос! Маленький вопрос на ухо! Почему это вы решили продать свой домишко, да еще так внезапно?

— Здесь вопросы задаю я!

— Только после меня, господин Муллер! Я знаю ваши дороги к звездам! Я проник в ваши кошмарные тайны! Звездный концерн «Вселенная»… Чем не крематорий? Сколько у вас акций, господин Муллер?

И как ни странно, уже другой, куда более старый голос задумчиво ответил Броку:

— Хорошо, пусть Петр Брок придет сегодня вечером на улицу Алисы Мур, триста пятьдесят четвертый этаж, комната номер девяносто девять.

— С кем он там встретится?

— С Огисом Муллером!

XXIV

Представившись таким образом всемогущему Муллеру, Петр Брок, однако, не решился сразу спуститься с золотого шара Атланта. Он дождался, когда толпа внизу поредеет и начнут гаснуть матовые гроздья на потолке. Лампы потухли неожиданно и все разом. Тьма, беспросветная, черная, варварская, заживо похоронила Брока!

Вот ужас! Как он отсюда выберется? Как найдет выход? Как вернется к принцессе, которую покинул на улице Берты Бретар?

Теперь он уже раскаивался в своем легкомыслии: а вдруг ей сейчас грозит опасность? Вдруг ему не удастся найти дорогу назад?…

Брок слез с шара на ковер и медленно двинулся вперед.

Внезапно его рука коснулась чего-то холодного. Ура! Это стена, которая выведет его к свету! Скорее вперед! Он зашагал, скользя ладонью по гладкому мрамору.

Наконец— то! Низкая дверь. Узкий коридор и снова дверь. Брок открыл ее. И увидел свет.

Что это — храм, варьете, музей, кофейня или, может, паноптикум? Черт его знает! На ярком цветастом ковре стоят круглые столики, а вокруг них — глубокие лиловые кресла на колесах. Над спинками торчат головы людей, которые курят или потягивают из серебряных бокалов какой-то горячий красный напиток. Аллея светящихся колонн ведет к возвышению, на котором под синим звездным куполом находится нечто вроде алтаря. Видимо, это и в самом деле алтарь, судя по симметричному расположению электрических свечей, цветов и пальм. Над алтарем в овальной раме из лампочек изображение толстого, одетого в пурпур человека. Он сидит на троне, в монаршем венце; борода у него окладистая, раздвоенная. В одной руке он, словно царскую державу, сжимает глобус, а в другой, вместо скипетра, — дом в тысячу этажей. Голову его окружает нимб из золотых звезд.

Это все тот же бодрый толстяк, чье изваяние Брок уже встречал на бирже. А здесь, над этим образом, полукругом горят фиолетовые буквы:

Но больше всего Брока поразило то, что он увидел в нефах святилища, если, конечно, это был храм. В меньших по размеру алтарях стоят восковые фигуры святых и мучеников, которые качают головами, молитвенно складывают руки, шевелят губами, вращают глазами и неуклюже передвигают какие-то непонятные предметы.

В одном из алтарей стоит под стеклом восковая женщина в русом парике, белых ризах, с блаженной улыбкой на лице. Она глубоко и ровно дышит, грудь ее мерно подымается и опускается, а вот голова поворачивается трогательно и забавно, по-кукольному. У ног женщины тянет вверх руки коленопреклоненная девочка. Ее жесты совпадают с поворотами головы у девы в белом — вверх-вниз, вверх-вниз.

Что— то в этом зрелище поразило Брока до глубины души. Вначале он никак не мог понять, что именно. Только потом сообразил. Нечто подобное он уже видел. Когда-то давно, очень давно… он будто возвратился туда, где побывал много тысяч лет назад… Цепочка стеклянных гробов, а в них восковые фигуры героев прошлого, чье неспешное дыхание регулирует часовой механизм. Вот лежит полная белотелая женщина, скрестив ладони на белом холме груди, колышущейся в такт дыханию. Вот атаман разбойничьей шайки, вот убитый император, а рядом — знаменитый его убийца…

Где, где все это было?… И когда?

Брок напрягся, вспоминая, и почувствовал, как виски сдавило клещами. Не обращая внимания на боль, он зажмурил глаза и снова стал рыться в памяти. И вдруг увидел желтый огонек лампочки под балкой, изъеденные древоточцем столбы и серые нары, на которых что-то шевелится… Прочь! Прочь, кошмарный призрак! Ведь я же сейчас в храме, возведенном в честь всемогущего, вездесущего, двубородого господа бога Муллера! Здесь полно верующих, они лениво развалились в светло-лиловых креслах и в ожидании чего-то потягивают красный напиток. Чуть дальше высится кафедра в виде золотой лилии. И словно огромный, чудовищный пестик, торчит из нее жирное брюхо в лиловом облачении и голова в стеклянной девятиярусной тиаре, в которой светится лампочка.

Брок заметил, что на мясистом лице двигаются губы. И только теперь обратил внимание на чей-то голос, который не мешало бы послушать.

Это молился жрец:

Жрец откашлялся и возвел глаза к потолку, словно и впрямь ожидал, что сейчас прозвучит глас небесный. Но, так как никто на его призыв не откликнулся, он продолжил молитву:

Жрец глубоко вздохнул и в третий раз начал:

— Слышу! — раскатился под куполом могучий голос.

Жрец зашелся в религиозном экстазе, зазвонили колокола, грянул орган, послышалось пение. Верующие встали и подняли бокалы. Было ясно, что этот ритуал — часть храмовой службы и повторяется изо дня в день.

Жрец продолжал: — Господи боже, создатель Муллер-дома, царь Земли, властелин звезд! Все тайны вселенной и душ человеческих раскрываются пред Тобою, ибо сам Ты — величайшая из тайн мироздания. Ты зришь в глубины бесконечности и улыбаешься, ибо видишь там самого себя. Ибо беспредельно зерцало Твое. Ты зришь в глубины душ человеческих и плачешь, ибо видишь на дне их глыбы грехов наших и считаешь удары вероломных сердец… Ты, создавший Муллер-дом, мост, ведущий в небеса, отпусти нам грехи наши! — Отпускаю! — ответил глас божий.

Затем началась проповедь, длинная и утомительная, во время которой имя Муллера склонялось во всех падежах с тысячью различных эпитетов.

Наконец верховный жрец сошел с кафедры и, подойдя к главному алтарю, принялся взывать к обрамленному лампочками господу богу Муллеру, умоляя его сотворить в это великое мгновение какое-нибудь чудо.

И сверху раздался голос:

— Своре работорговцев и сжигателей трупов! Не верьте Муллеру!

Это закричал Петр Брок. Решил еще раз спровоцировать этого фальшивого господа бога! Ему было безразлично, кто там говорит — сам ли Муллер или какое-нибудь подставное лицо; его возмутила бессовестная реклама, которую мнимый глас божий делает концерну сводников и работорговцев.

Безмерный ужас обуял верующих. Молния страха ударила в воспаленный мозг, пронзила громоотводы нервов. Падали бокалы, падали люди, теряя от ужаса сознание. А сверху несся голос:

— Явился дьявол, дабы искушать бога!

— Не дьявол и не бог, явился человек, чтоб встретиться с негодяем, развратником и убийцей тысяч людей! Весь Муллер-дом сплошной обман, сплошное мошенничество!

Ба— бах!

Выстрел!

Пуля свистнула над ухом Брока, словно бесстыжий уличный босяк.

Еще выстрел!

Теперь перед носом, чтоб понюхал, чем пахнет. И ударила в ковер рядом с первой.

Берегись!

Стреляют сверху!

Голос Брока — вот мишень для кого-то там, наверху! Да-да, смотрите, из окошка высовывается рука с браунингом!

Может, там Орсаг, который видит его своими височными линзами?…

Ба— бах!!!

Снова выстрел. Пуля снова угодила в ковер, рядом с двумя предыдущими.

Четвертого выстрела Брок ждать не стал. Он бросился к выходу, запруженному ошалелой от страха толпой. Брок вспрыгнул на этот клубок тел и прямо по спинам и головам миновал бурлящее ущелье портала, спустился по лестнице и первым выбежал на улицу.

Ну и ну! Перед ним опять был проспект Анны Димер, тот, в конце которого раньше стояла биржа на стеклянных столбах. Брок помнил, как из биржевого зала темным коридором проник в святилище Муллера, но совершенно не мог уразуметь, как они взаимосвязаны. Теперь вместо биржи в конце улицы высился храм со сверкающей надписью:

Вот загадка так загадка, но Броку было сейчас не до нее, потому что его тревожил другой, более важный вопрос: что с принцессой, которую он так легкомысленно оставил на вилле «Тамара»? Не грозит ли ей опасность?

XXV

Когда Брок прибежал к принцессиной вилле и стал сквозь прозрачные стены заглядывать в комнаты, оказалось, что все они занавешены изнутри шелковыми шторами, ниспадающими с золотых карнизов до пола. Из одной комнаты с лазурно-голубыми гардинами доносились два голоса — мужской и женский. В узкую щелку между занавесями Брок увидел сидящую принцессу, а напротив нее, на турецком диване, — мужчину.

Подкрасться к этой комнате, неслышно приоткрыть стеклянную дверь, скользнуть между складками шторы прямо на глазах у незнакомца — все это Брок проделал ловчее и проворнее, чем сам ожидал. Очутился он в будуаре.

Лицо, которое он увидел на голубом фоне занавеси, по меньшей мере вызывало удивление. И формой, и пропорциями оно отличалось от человеческого лица и могло появиться на свет разве что на какой-нибудь иной планете.

Само по себе оно, может, и было прекрасно, как прекрасна голова лошади, но в соседстве с привычным человеческим лицом повергало в изумление.

Это была физиономия необычайно узкая и длинная. Нос в профиль круто горбатился, словно клюв попугая. Глубоко посаженные глаза переливались желтым, зеленым, коричневым и синим, как бы обладая способностью по желанию менять цвет. Гладкая верхняя губа прямо-таки поражала своей непомерной длиной. Два седых клинышка элегантно подстриженной бородки были явно приклеены. Этот человек головы на две возвышался над принцессой; ноги у него были длинные и тонкие. Одежда на незнакомце — из белого шелка, как у теннисиста.

— Все зависит от вас, — говорил он, — ведь обо всем можно еще забыть. Ваш побег, принцесса, был смешон, но вызвал у Великого Муллера уважение к вам…

— А как он узнал о моем побеге?

Принц Ачорген сочувственно усмехнулся:

— Разве он не всеведущ? Неужели вы всерьез думаете, что ускользнете от его всевидящего ока? Он наблюдал ваш побег, следил за каждым вашим шагом точно так же, как сейчас наблюдает за нами со своего неба…

Ачорген с лицемерным благочестием указал на потолок, на круглую стеклянную линзу.

— Это и есть его око? — ужаснулась принцесса.

— А как же! На всех этажах, во всех комнатах он смотрит на свой народ, днем и ночью…

— Но ведь и у меня в спальне есть такой же глазок в потолке! — вскричала принцесса. — Какое бесстыдство!

— Но разве бог может быть бесстыдным, он же всевидящ. Конечно, он заглядывает и в вашу спальню, так же как во все спальни Муллер-дома! Вы не должны его стесняться именно потому, что он знает вас так же хорошо, как муж жену, хотя он ни разу еще к вам не прикасался. Но теперь ему захотелось это сделать. Вы снискали его расположение! Идемте! Я поведу вас к нему!

— Никогда! — воскликнула принцесса, растерянно, словно в поисках спасения, озираясь по сторонам.

— Вы горды, — сказал Ачорген, и его глаза потемнели. — Таких женщин в Муллер-доме немного! А Муллеру как раз они и нужны. Танцевать вам больше не придется. Он предлагает вам полную свободу передвижения по всем этажам! Вы будете блаженствовать в райских уголках Гедонии, лишь обещайте ему одну-единственную ночь!

— Лучше смерть, — мрачно ответила принцесса.

— Именно такого ответа и ждет Муллер! Если б вы бросились к нему в объятия, он отшвырнул бы вас! Он обожает сопротивление, мятежи, измены, и не только у мужчин, но и у женщин! Он будет добиваться вас, пока вы будете упорствовать. А когда получит свое, то в лучшем случае посвятит вам одну из улиц…

Принц Ачорген поставил на стол, прямо под параболической линзой в потолке, маленький бронзовый светильник, поднес к нему спичку, и тотчас из светильника вырвалось пламя, а круглое окошко подернулось сизой пеленой.

Неожиданно принц, подняв голову к потолку, разразился злорадным хохотом. В глазах его блеснул зеленый огонь.

— Итак, моя милая, прекрасная Тамара! Огисфер Муллер на десять минут оглох и ослеп! Мы можем делать все, что нам заблагорассудится, — он не увидит… Не бойтесь Муллера, пока я с вами! Лишь я могу вырвать вас из его когтей! Видите? Ради одной вашей ослепительной, царственной улыбки я готов предать своего Повелителя!

Он хотел схватить ее за руки, но принцесса в ужасе отдернула их.

Принц сразу помрачнел.

— Не бойтесь меня! Я не обижу вас… Мне только хотелось показать вам мою силу! Но прежде я хочу заслужить вашу любовь! Пойдемте со мной! Я покажу вам изнанку Муллер-дома, все механизмы, благодаря которым совершаются чудеса, раскрою секреты Его невидимости, вездесущности и всеведения. Об этих премудростях знаем лишь мы двое, Муллер и я! Хотите идти со мной?

— Идите! Я с вами! — прошепnал Брок и легонько погладил локоть принцессы.

А она вдруг схватила его руку и крепко ее сжала. Брок поспешил освободиться, но жуткая образина принца Ачоргена даже не дрогнула.

— Пойдете? — спросил он почти умоляюще.

Принцесса боязливо огляделась и тихо ответила:

— Пойду!

Когда в устланном мягкими коврами лифте они падали куда-то в пропасть, Брок почувствовал, что с его глазами опять творится что-то странное: стоило опустить веки, как ему виделся вокруг совершенно иной мир. И до того реальный, будто все это никакой не сон! Снова и снова являлась перед ним проклятая пещера пустого черепа, которая снилась ему еще тогда, в первый раз. Снова желтый огонек лампочки… Всевидящее стеклянное око Муллера обернулось в этом черепе дырой от истлевшего глазного яблока.

А вообще, эта дыра — окно в бараке, за которым воет дикая снежная буря… Вместо тысячи этажей — три серых яруса нар, и на них, скорчившись, лежат люди. Подбородки уткнулись в колени, дыхание согревает стынущую грудь… Но видение это возникает, лишь когда закроешь глаза. Достаточно их открыть, как сразу оказываешься в Муллер-доме. Падаешь в пропасть, стоя рядом с принцессой, и видишь перед собой птичью физиономию принца Ачоргена, который предал господа бога Муллера!

Сколько мы уже летим?

Осторожно!

Ни в коем случае не закрывать глаз!

Сон подкарауливает…

А чтобы убедиться, что твоя принцесса не сон, надо коснуться ее локтя,

и она улыбнется в ответ…

Итак, мы летим в Гедонию…

XXVI

Красный зал, выстроенный в форме безукоризненного конуса, тонет в море света. Посредине — круглый стол, а на нем кружится на пуантах балерина из слоновой кости. Подойдя ближе, Брок видит гладко отполированную мозаику из драгоценных камней, металлов и дорогих пород дерева. Это карта мира. По ней скользит балерина на бриллиантовых пуантах. Игроки делают ставки на цвет государств, империй и островов. Выигрывает тот, на чьей территории замрет в своем танце балерина. Если на воде, то выигрыш забирает владелец игорного дома. Чем меньше территория, тем больше выигрыш.

Стремительная балерина скользит на бриллиантовых пуантах через континенты, моря, острова. Витки спирали, по которой она кружится, становятся все уже, вот она пересекает Урал, танцует по Сибири. Затем сворачивает к югу, покачиваясь уже, одолевает пустыню Гоби и, обессилев, падает в Индокитае.

— Цвет лунного камня. Сингапур. Выигрывает двадцать девятый…

Все уставились на худощавое желтое лицо, зашептались:

— Маньчжурский наместник Ша-Ра…

На лице у того не дрогнул ни один мускул. Лишь черные искры раскосых глаз алчно следят за стекающимся к нему золотом.

А балерина снова танцует, звенит золото, столбики золотых муллдоров растут и снова рушатся…

Брок, стоя у стола, кладет руку на высокую груду монет: захочу — и все это будет мое! Оказывается, могущество руки можно оценить, положив ее на кучу золотых! Не Текучие ли это горы, о которых там, наверху, упоминал старик? Труд одного рабочего в течение года ценится в один муллдор! Немыслимый курс!..

— Один муллдор равен шести миллиардам лир, — слышится за решеткой оконца, над которым написано:

Брок взял из ближайшей кучи монету. На одной стороне ее было изображено солнце, на другой — звезды.

Но кто эти люди с раздвоенными бородками, которые щедрой рукой, словно зерна птицам, швыряют золото на пестрое поле карты мира?

— Смотрите, принцесса, — Ачорген склоняется к своей даме, — новый король Сицилии Малькольм Брукс-паша! А рядом — одноглазый, с золотым воротником, это хан Ламартен, арендатор Сахары. Он до сих пор всюду побеждал, лишь тут терпит поражение, в «Балеринке»… А вон тот в лиловом костюме, с треугольником на груди, Сикстус, святой епископ бога Муллера, в прошлом барышник. Кто этот негр? Боксер Кайман. Он как раз беседует с адмиралом Д'Артуа, который приобрел на время титул «императора всех морей и распорядителя океанов». А толстяк рядом — Дар-Густ, сезонный инспектор африканского побережья, ему эта игра по карману, ведь он управляет казной Муллера. За ним стоит лорд Эверс, негласный главный редактор всех газет старого континента. Вон тот сморчок с зеленой бородкой? У него на Марсе пароходная компания…

— Не верю я в ваши звезды! — вскричала принцесса, да так громко, что несколько бород испуганно повернулись к ним.

— Замолчите, ради бога, — злобно прошипел принц Ачорген, стиснув ее запястье, потом добавил уже спокойнее: — Услышь вас этот зеленобородый мозгляк, и вам была бы крышка!

— Разве они не знают, что это обман?

— Тихо, тихо! Все знают и тем не менее делают вид, что верят… Такова воля нашего благодетеля! — неожиданно выкрикнул принц и с опаской глянул на круглое окно в потолке.

В этот момент к нему подошел красивый величественный старик. Его совершенно голый череп блестел от пота, отражая хрустальную люстру, подвешенную к вершине конуса.

Руки мужчин слились в пожатии.

— Слава Муллеру, цезарь! — сердечно воскликнул Ачорген. — Что нового на вашем солнце?

— Спасибо за внимание, принц, — ответил старик, и кожа его от лба чуть не до макушки собралась в морщины, — с ним одни заботы… Я был там неделю назад… И честно скажу, ох и трудно же быть справедливым богом! Я прекрасно понимаю Великого Муллера, когда он жалуется мне на бремя своих божественных деяний…

— Это принцесса Тамара, — представил Ачорген. — Император Марлок, бог Великого Солнца А-111.

— Слышал, слышал о вас, принцесса, — усмехнулся череп. — Вы, говорят, побывали на ЗЕТБ-1… в созвездии Гномов.

Принцесса хотела было возразить, но Ачорген опять стиснул ей руку и поспешно сказал:

— Неудивительно, принцессе захотелось маленьких живых куколок, решила привезти в детскую живые игрушки. Она ведь еще ребенок… — И тотчас спросил, меняя тему: — Ну а вы? Везет вам в «Балеринке»?

— Я неизменно ставлю на черную территорию Индостана, — ответил голый череп, — один раз выиграл, и этих денег мне хватит еще на четыреста шестьдесят восемь проигрышей. Страна-то маленькая, принц.

— А вы хотите сыграть? — спросил Ачорген у принцессы.

— Что же, пожалуй, сыграю, — принцесса улыбнулась как во сне, — и поставлю на свою страну! Она лежит на берегу Балтийского моря, там правит мой старый отец…

— Я бы вам не советовал, — сказал принц. — Смотрите, какую ничтожную часть карты мира занимает ваша страна. Словно комар на теле мамонта…

— И все же я поставлю на королевство, которое проиграла… Быть может, сбудется моя заветная мечта…

— Если выиграете, — усмехнулся Ачорген, — к золоту, которое вы получите, я добавлю эту вашу «империю»!

— И я вернусь домой? — наивно спросила она, прижав к груди руки.

— Ну конечно! Я сам вас туда отвезу на своей ласточке, — шепнул принц ей на ушко.

Принцесса сделала ставку на красное, едва заметное пятнышко, на которое еще никто никогда не ставил. Потому и выигрыш должен был быть немыслимо крупным.

Балерина вновь закружилась, начав свой танец с Острова Гордыни, из сердца мира. Бриллиантовая туфелька скользит по морям и по суше, а за ней неотступно следят лихорадочно блестящие глаза. Она проносится по лазури океанов, чуть замедлив стремительный бег, оставляет позади серое поле Балкан, преодолевает в танце горы и реки, уходит все дальше на север, и никто не видит руки, что направляет ее бег…

Но вот будто внезапная судорога сводит ее тело, предвещая близкое окончание танца. Последние нетвердые движения, и балерина падает, уткнувшись пуантами в красное пятнышко на берегах Балтики.

Это дело рук Брока.

Принцесса забирает целую гору золота и отходит от стола, провожаемая восхищенными взглядами.

— Это на дорогу! — радуется Тамара, меж тем как Ачорген обменивает золото на крупинки солиума, прячет их в мешочек и поспешно тянет принцессу к двери.

Следующий зал напоминает шестиконечную звезду, лучи которой удлиняются, отражаясь в зеркалах. Стол посредине повторяет форму зала, и на нем тоже кружится белая балерина.

Брок присматривается: здесь уже нет карты мира, здесь черное небо, усеянное звездами. И игра идет на звезды. Брок не прочь вникнуть, но времени нет. Принц Ачорген быстро пересекает зал, увлекая за собой принцессу.

XXVII

Перед ними новое, не менее удивительное помещение, одновременно и спальня и киностудия.

На роскошных диванах в полной прострации лежат спящие люди. Их открытые глаза наполовину вылезли из орбит, зрачки чернеют, точно кляксы на промокашке. Над ними корячатся на штативах кинокамеры, вертятся катушки с пленкой, объективы направлены прямо в глаза спящих.

— Это опочивальня блаженных снов, — пояснил Ачорген, — сонные порошки, которые сюда контрабандой завозят из Вест-Вестера, странным способом воздействуют на человеческий глаз. В зрачках людей, одурманенных такими порошками, можно увидеть их волшебные, причудливые, невероятные сны. Кинокомпания «СОНФИЛЬМ» нанимает этих несчастных, которые уже умом повредились от беспрерывного употребления губительных пилюль и порошков. Снятые в их зрачках сны-кинокартины демонстрируются затем на шелковых экранах гедонийских кинотеатров.

Ачорген наклонился к принцессе и доверительно сказал:

— Я покажу вам фильм, снятый со зрачков одного наркомана (он принимает исключительно таблетки «Фока»), и вы будете поражены, сколь изобретательна любовь в своих фантазиях! Вам одной я могу открыть тайну, что «СОНФИЛЬМ» использует эти цветные объемные ленты, чтобы демонстрировать переселенцам эротику на несуществующих звездах…

Потом они очутились в огромном помещении, так ярко освещенном, что на мгновение Брок ослеп. Когда же он наконец освоился, то лавина впечатлений буквально ошеломила его.

Во— первых, сверху падали розы. Собственно, даже не розы, а розовые снежинки, которые устилали высокие яркие холмы и гнезда всевозможных форм, размеров и оттенков, сооруженные из резиновых подушек.

И тотчас же в ушах Брока сладко запела приглушенная, словно доносящаяся из подземелья, музыка, трогательная в своей обманчивой отдаленности — то ли скрипка играет на вершине высокой горы, то ли виолончель плачет на дне пропасти…

Он подставил ладонь под розовые хлопья, которые разбрасывал хрустальный фонтан в центре зала, и почувствовал упоительно-жгучий холод; это было как огонь в лютый мороз, как прохлада среди зноя. Его словно пытали жаждой и в то же время эту жажду утоляли…

Вокруг, утопая в подушках, возлежали мужчины и женщины. Жемчужные ожерелья да повязки на бедрах были единственной их одеждой. Они хватали розовые хлопья губами, подставляли им тела. Нагие рабыни приносили на головах золотые блюда с дивными лакомствами и плодами.

Все взгляды были прикованы к потолку. Что же их увлекло? Вместо потолка — прозрачная плита, а на ней танцуют обнаженные мужчины и женщины. Бедра колышутся в ритме музыки, веки сомкнуты в ожидании любви и вожделений, ноги гнутся так, словно в них нет суставов.

— Это жрецы культа наслаждений, — объясняет Ачорген принцессе, которая прячет лицо в ладонях. — Отведайте этих хлопьев, снег любви со звезды АНДРАДИЯ. Он растает на кончике языка, и вы даруете прощение всем, кто поклоняется богине Андрадии.

Он сжал локоть принцессы и поднес ее руку к струе фонтана. А принцесса, затрепетав, подставила под розовые хлопья лицо. Словно в дремоте, она закрыла глаза и разомкнула губы. Ачорген победно улыбнулся.

— А теперь, моя девочка, взгляните вверх! Там вы должны были танцевать — на ваши бедра глазели бы эти бесполые хлюпики! Теперь же вы сами можете всем этим насладиться. Вы узнаете блаженства иные, более утонченные, ведь мы только начали свой путь по небесам!

Принц Ачорген обнял принцессу за талию и мягко прижал ее к себе. Она не противилась. Если бы в это мгновение Брок посмотрел в ее глаза, то увидел бы, как веки ее трепещут от желания, как с ее губ, разомкнутых страстью и жадно ловящих розовые хлопья, срываются хриплые вздохи…

Но Брок этого не видел. Среди запорошенных розовым снегом сибаритов он узнал лживую маску добряка адмирала в темных очках. Тот с упоением потягивался, по пояс утопая в мягчайших подушках, а на голой груди лежала серебряная звезда. Броку очень важно было знать, о чем он разговаривает с окружающими его «голышами». Все они лежали навзничь, лениво глядя вверх и изредка стряхивая с себя капли растаявших снежинок.

— Вы верите в чудеса, адмирал?

— Чепуха!

— А как вы объясните все то, что происходит сейчас в нашем Муллер-доме?

— У нашего Великого Муллера и враги великие! Он может ими гордиться…

— До сих пор он уничтожал каждого, кто вставал на его пути!

— Но на этот раз опасность грозит с другой стороны…

— Вы хотите сказать — сверху? Да, синьор?

— Пока что над нами — чудесные картины… Революция стройных ножек, волнение крутых бедер…

— Смотрите, кардинал, вон те прелестные ножки я бы узнал среди миллионов…

— Сула Мая… даже танцевать научилась…

— А вон те девичьи икры…

— Хе-хе-хе! Разве вы их еще не целовали?

— Муллер не боится даже дьявола…

— Не сомневаюсь. Но, прежде чем уничтожить этого дьявола, он должен его увидеть!

— Смотрите! Танцует Анна Мартон! Неземное зрелище!

— Восставшие рабы спустились на шестьдесят этажей!

— Каждый день по этажу!

— Ну, значит, их отделяют от небес еще два года! Говорят, Витек из Витковиц сошел с ума…

— Ничего подобного. Он убит!

— Отравлен!

— Я слыхал, что он за одну ночь на пятьдесят лет постарел!

— Смотрите! Кая Барардо танцует в «Балеринке» на карте мира!

— Она обошлась мне в шестьдесят тысяч… Я сто раз ставил на Сирию — и каждый раз проигрывал!

— Как по-вашему, адмирал, кто ж это отважился?…

— Слышен голос…

— Но тело-то где?… Тело, из которого брызжет кровь, которое можно свалить на землю?

— Человек без тела!

— Вздор!

— Это бог!

— Он могуществен!

— Загробный голос!

— Зов космоса!

— Враждебная сила звезд!

— Метафизика тут ни при чем, сэр! Это опасность куда более страшная, чем все голоса и силы звезд и земных недр! Это человек!

— Человек? Вы сошли с ума!

— Не один человек, а группа людей, которые проникли в наши ряды, ряды служителей Муллера! Они ходят среди нас, вместе с нами поклоняются Муллеру и чтят его, посещают наши клубы, у них хватит золота, чтобы раскрыть все тайны Муллер-дома! Да, джентльмены, среди нас находятся предатели!

— А схватка в «Эльдорадо»?

— А словесная дуэль на бирже?

— А позор в святилище Муллера?

— В «Эльдорадо» стреляли!

— В храме тоже!

— Тайна «Вселенной» раскрыта!

— Ее акции упали с сорока тысяч до двадцати!

— У меня сотня акций!

— Если мы не уничтожим эту силу, она уничтожит нас!

— Чего вы боитесь? С нами Муллер!

— С нами он и падет!

— Тс-с-с!

— Господа, я знаю, как зовется эта чудовищная энергия, которая способна нас погубить!

— Как?!

— Петр Брок!

— Ну еще бы, ведь он сам себя так назвал, когда Великий Муллер на бирже спросил, с кем имеет честь!

— А сегодня, сегодня они якобы встретятся на улице Алисы Мур в номере девяносто девять!

— Муллер и Брок!

— Девяносто девять — это зал пустых зеркал!

— Электрический пол с провалами люков-западней!

— Там сошел с ума Вернер, вожак первого мятежа…

— Там исчез Андре, непокорный редактор «Верхних этажей»!

— Оттуда так и не вышел предатель Олим!

— А если голос не придет в номер девяносто девять?

— Придет!

— А вдруг он не найдет дорогу?

— Но он же всюду!

— Значит, он вездесущ?

— Как господь бог Муллер!

— Стало быть, это новый бог!

— Стало быть, он находится и в этих стенах — среди нас!

— Попробуйте позвать его. Вот увидите, он откликнется!

— Нет! Зачем? Стоит ли играть с дьяволом!

— Муллер над нами. Чего вы боитесь?

— Танцует Дора О'Брайен, красивейшая женщина Парижа!

— Трусы! Ненормальные! Я позову его!

— Тише! Ради всех звезд, тише!

— ПЕТР БРОК!

— Остановитесь!

— Петр Брок! Если ты, чучело гороховое, находишься среди нас — явись!

— Молчите! Молчите!

— Если можешь, сотвори чудо, и я поверю в тебя!

— Хватит!

— Петр Брок! Я — банкир Салмон, вот моя рука. Если ты так могуществен (банкир поднял руку вверх), укуси меня за средний палец!

Тотчас же банкир заорал нечеловеческим голосом. Мгновенная острая боль — оборван нерв, фонтан крови, и средний палец с широким черным перстнем падает на блюдо, окропив белый салат из съедобных гиацинтов.

Все обмерли от ужаса.

Бледные щеки покрылись красными пятнами, красные посинели, синие от страха стали черными.

Но что Броку до гримас этого похотливого сброда под прозрачной плитой? Среди смятения и паники, обуявших поклонников богини Андрадии, он увидел принцессу: Ачорген подхватил ее на руки и устремился в направлении, противоположном тому, куда бежали остальные.

Петр Брок бросился вдогонку.

Принцесса исчезла в углу за тяжелой коралловой портьерой. Брок откинул ее и натолкнулся на белую дверь.

Он открыл дверь, но ничего не увидел.

XXVIII

Молочно— белый, с опаловым отливом туман преградил ему дорогу. Брок в нерешительности остановился, протер глаза и начал ощупывать руками пространство вокруг себя.

В трех шагах от него растворились две фигуры — черная и белая, Ачорген и принцесса. Брок прыгнул в туман, вытянув вперед руки, но поймал пустоту. Белая тьма ослепила его. Опаловая тишина оглушила.

Он ринулся в ту сторону, где исчезла принцесса. Он кричал и размахивал руками, как птица сломанными крыльями. Туман начал душить его, звенел в ушах странным напевом. Нет, это не туман! Это клокочет кровь в его жилах!

С каждым шагом страх все сильнее овладевал им. Ноги подгибались, отказываясь идти; кругом, везде и всюду, ему чудились жуткие опасности. А он все шел вперед, долго-долго, и конца не было его дороге…

Внезапно Брок остановился. И вперед шагнуть боязно, и назад повернуть — тоже! Он тонул, тонул в трясине белой тьмы, один, покинутый всеми, растворялся в беспредельности тумана. Он уже погиб, белая тьма пожирает его, пропитывает, заполняет. Его труп будет лежать здесь долго-долго, пока не исчезнет наконец это белое ничто и сюда не явятся люди, которые, не видя его, пройдут по его останкам.

Мочи нет идти дальше. Ноги увязли в тяжелой густой мгле. Брок упал наземь и заплакал.

И вдруг — что это? Странный запах щекочет ноздри. Запах так силен, что дурманит Броку сознание, действует на мозг, как алкоголь. Навевает дремоту и будит воспоминания, рисуя удивительные картины. Но откуда такой аромат — еле слышный и сладкий? Это скошенная трава на лесной опушке. Запах от копен поднимается к солнцу, как дым из жертвенников.

Я тоже лежу на этой опушке, под головой сено, в волосах сено, и весь я усыпан сохнущими горными травами, тимьяном, шалфеем, ромашкой.

Но стоит открыть глаза, и я вижу туман, густой, как сметана. Вспоминаю… Принцесса убежала, и музыка играет где-то в центре вселенной… Но этот запах, откуда он и что означает? Дивная мелодия запаха, которая дразнит и мучает еще сильнее, чем далекие, грустные звуки виолончели и скрипки…

В лицо веет лесными испарениями — мхом и хвоей, ягодами и древесной смолой. Я вижу родник в зеленом кружеве папоротника. Лесные птицы да олени пьют здесь воду…

Но вот и лесные запахи растворились в белом тумане. И откуда-то уже пахнуло другим запахом. Словно подул ветер, захлопал парусами. Свежее дыханье моря. Запах соли, рыбьей чешуи, тающего в теплых водах ледника. Загадочный аромат неведомого острова, мимо которого плывет корабль. Остров обитаем, ибо до меня доносится запах пота и дыма очагов. Но и это ощущение исчезает.

Теперь я вдыхаю совершенно иной запах, который будит странные, давно забытые грезы. Жар кухонной печи, душистый пар, поднимающийся от горшков и возвещающий близость обеда… И вдруг — сквозняк из распахнутой двери. Чей-то голос кричит: «Война!» И опять все исчезает, без возврата.

А вот сейчас — цветут ландыши… нет, это не ландыши, это духи любимой, которыми она окропила грудь. Она склоняется ко мне, и я зарываюсь лицом в ее волосы, чтоб ощутить новые запахи…

Ну а это — аромат ночи. Аромат луны, боже мой, ведь это — расставание… это зеленый аромат озера, нет, слез! Это плачет любимая…

Запахи быстро сменяют друг друга.

Дымный смрад пыхтящего паровоза.

Тяжелый дух из теплушек — шесть лошадей, тридцать человек…

Убийственное зловоние — грязь, водка, пот, отхожие ямы.

Даль.

Свежеразрытая земля.

Порох.

Пожарища.

Кровь.

Гнилостный дух отбросов, консервных банок, гноящихся ран, карболки, вонь раздавленных клопов, запах тлена, черные пятна обморожений, гниющие под грязными повязками.

Под потолком смердит желтая керосиновая лампа…

Брок вскочил. Это… это же мое прошлое! Воспоминания, которые я утратил. Скорее! Скорее! Он взмахнул руками. Ничего! Белый туман. Черная принцесса…

Нет иного прошлого, кроме Муллер-дома…

Брок воспрянул духом и устремился вперед, вперед… и вдруг — вытянутая рука натыкается на мягкую шелковую ткань. Резкий взмах — и Петр Брок замирает в изумлении.

XXIX

Он стоял на пороге голубого будуара принцессы. Круглое око Муллера, глядящее с потолка, снова подернуто сизой пеленой. Но светильник на столе давно угас. На синем диване сидит принцесса. Она переоделась в голубое платье, под цвет штор на стенах. В руке у нее сигарета, к губам, раскрытым в дерзкой, вызывающей улыбке, она подносит высокий бокал с вином. Огонек сигареты описывает широкую дугу. Хрустальный бокал и горло принцессы — теперь это один прекрасный сосуд.

Но самое ужасное, что ее тонкую талию обнимает длинная рука принца Ачоргена! А принцесса смеется! Хохочет над чемто, запрокинув голову. Рука Ачоргена обвивает стан принцессы, точно удав, который душит свою жертву. Он целует ее волосы и шепчет:

— Моя звездочка, мой серебряный колокольчик, выпей еще, это напиток из хмельного ледника моей родной планеты. Ты все это уже знаешь… Я родился на звезде Ачоргенетеррамолистерген, запомни хорошенько, ты должна это помнить, такова моя воля! Может быть, ты не веришь?

— Нет, верю…

— Теперь ты веришь в звезды?

— Я верю всему что ты говоришь!

— На дне бокала — образ моей звезды. Ты будешь видеть ее каждый раз, как допьешь до дна. Пей!

Принцесса послушно выпила и снова засмеялась.

— Хватит, хватит смеяться! Уйми свой звонкий смех! Дорогая моя? я буду любить тебя так, как любят на звезде Ачоргенетеррамолистерген. Я научу тебя любви, и ты явишь мне свою любовь…

Рука— удав ползет по груди принцессы вверх, к шее.

— Хочешь?

— Хочу!

— Дай мне свою ручку, я покрою ее поцелуями… может статься, ты будешь из-за меня страдать, но твоя любовь излечит тебя. Самочка моя земная, ты любишь меня, в самом деле любишь?

Принцесса, ласкаясь, кладет голову ему на плечо.

— Целуй меня, Тамара! Прикоснись к моим губам, ведь так начинается любовь на этой звездочке!

Она страстно обвила руками шею Ачоргена.

Брок закрыл ладонями лицо и в ужасе отвернулся. Возможно ли это? Принцесса Тамара, его принцесса, томящаяся в этой вавилонской башне, ждущая освобождения, бесстыдно целует это чудовище своими чистыми, невинными устами!

— Смотри, милая, наше ложе ждет нас!

Принцесса встает…

Еще бы, он принц, а кто такой я? Ничто, незримое ничто! Но ведь я для того и проник в Муллер-дом, для того и согласился на эту метаморфозу, чтобы найти, защитить и вызволить ее! Разве я не обещал, что буду ее охранять? Ведь она чувствовала мое прикосновение! А ее загадочная улыбка — разве это не был ответ на мои слова?

О бесстыжая предательница!

Единственный мой светлый луч в Муллер-доме погас! Ах! Как я мог мечтать о ее любви?… Кого, кого ей любить, я же невидим!!

Прочь! Прочь отсюда!

Еще один, прощальный взгляд на принцессу. Закинув тонкие руки за голову, она стоит перед зеркалом и смеется…

Господи, по что же случилось с глазами принцессы? Они прикрыты тяжелыми веками! Принцесса смеется, закрыв глаза! Губы звонко хохочут, а глаза — спят…

Теперь только Брок понял, в чем дело!

Гипноз!

Он увидел в зеркале, как жгучий взгляд Ачоргена сверлит принцессу.

Тут уж Брок не стерпел, в ярости бросился к Ачоргену и со всей силы двинул прямо по длинной верхней губе. Кулак сам собой выбрал для удара наиболее чувствительное место. Чудище беззвучно рухнуло на пол. Брок разорвал ближайшую занавесь и связал Ачоргена по рукам и ногам. Потом куском той же занавеси заткнул ему рот, запихнул безвольное тело под кровать и только после этого повернулся к принцессе.

А принцесса ничего не видела и не слышала. Машинально она продолжала исполнять гипнотические приказы того, кто мешком валялся сейчас под кроватью. В шелковых складках трепещут ее пальчики, будто в них зажаты ключи от потайных дверок, скрытых в облаках белизны. Принцесса раздевается… Брок хочет крикнуть, предупредить ее, разбудить, но тут…

XXX

…Тут он увидел в зеркале, что она открыла глаза. Принцесса тоже увидела в зеркале странное свое пробуждение и в замешательстве вглядывалась в серебряную гладь стекла. Она словно очнулась от тяжкого сна. Растерянно посмотрела по сторонам, протерла глаза. И окончательно смахнула сон, который хотела удержать. Белые подушки под голубым балдахином манят ее… Брок с напряженным вниманием наблюдает за ней, а она медленно, бездумно раздевается, считая, что в комнате, кроме нее и зеркала, никого нет.

Что же делать? Нет, теперь уже себя не раскроешь… Поздно!.. Но я буду зорко охранять ее сон. Ведь она даже не догадывается, что под кроватью у нее лежит с кляпом во рту это чудовище, Ачорген. А вдруг он очнется и вырвется на волю?

Я должен остаться здесь, на страже!

Он притулился в углу, стиснув зубы и затаив дыхание. И вдруг от безумной мысли у него потемнело в глазах.

Розовая ленточка бежит по кружеву сладостным обещанием… Нет, гони ее прочь, эту мысль! Только приблизиться к ее устам — о блаженство…

Ее волосы, губы, глаза — какой дивный цветок расцвел на стебле белой шеи! Лицо — это самое прекрасное, самое драгоценное, что есть у женщины, ее глаза волнуют и влекут… Но вот она улыбается и становится еще краше, ибо ко всем оттенкам добавляется еще один, до сих пор спрятанный в бутоне, — белоснежный, фарфоровый!

Туфельки уже качаются на кончиках пальцев и падают. Сверкнули колени, икры, и тончайшие чулки сброшенной змеиной кожей легли на пол. Гладкое зеркало отражает прелестные руки принцессы и грудь, едва прикрытую пеной кружев.

Затаив дыхание, Брок следит за этой шаловливой игрой.

Принцесса потягивается с ленивой улыбкой в своем победном одиночестве. Словно она устала от долгого притворства и с наслаждением сбросила маску, чтобы дать отдохнуть лицу и опять ненадолго стать самой собой!

Ласковый лепет, трепеща точно мотылек, слетает с ее губ:

— Я принцесса… нет, не принцесса…

На холодной поверхности зеркала слова превращаются в туманное облачко. Она стирает его ладонью и смотрит на себя, будто впервые в жизни.

Брок едва владеет собой, кровь глухо стучит в висках. Но комок страха подступил к горлу. Как открыть принцессе свое присутствие? Ведь стоит вымолвить слово — и чудесное видение исчезнет!

Ну да ничего — Петр Брок заготовил тысячи слов, которыми он засыплет, уговорит принцессу. И все же — не окажутся ли беспомощными все эти нежные слова, если она не увидит глаз, в которых можно утонуть, не ощутит человеческого тела, в котором пульсирует горячая кровь?

Принцесса подходит к постели, откидывает покрывало, разглаживает подушку — и вот уже в сладкой истоме падает на нее. Руки она кладет под голову, взор устремляет вверх, но, погруженная в свои мысли, не видит золотых звезд, вытканных на голубом балдахине. От этих мыслей пылает лицо и голова идет кругом.

Брок на носках, едва касаясь пушистого ковра, крадется к принцессе. Склоняется над ней. Она смотрит на него огромными неподвижными глазами и все же не видит его. Мгновение — и его пылающие губы касаются ее влажного, полуоткрытого рта.

Как странно! Ничто не дрогнуло на лице принцессы. Только взгляд сразу стал внимательным, острым, будто мысли ее вернулись из дальнего далека. Она протянула к нему руки, но на этот раз Брок сумел ускользнуть. Когда опасность миновала и разочарованные руки снова упали, он отважился на новый шаг: прижался губами к ее шее.

Принцесса лежит тихо, не шевелясь, как зачарованная. Даже дышать боится, чтобы не спугнуть дивный сон…

Не забывай, Петр Брок, у принцессы тоже есть руки, и теперь тебе от них не ускользнуть. Вот твои волосы, твое лицо, а вот, вот твои руки, каждое прикосновение которых выдает тебя принцессе! И руки эти можно схватить руками…

XXXI

Их руки встретились, и губы снова слились в поцелуе. Принцесса шепчет:

— Кто ты, кто ты?

Брок молчит.

— Скажи, ты — тот бог, который охраняет меня?

— Да, бог. — Брок малодушничает от страха потерять завоеванное.

— Бог, — повторяет принцесса, — а какой бог?

— Добрый, — шепчет Брок, радуясь, что нашел меткое слово.

— Я знаю, что добрый, но молодой ли?

— Молодой… — Вот и пришла пора дать ответ! Сейчас все выяснится, без утайки… Но чутье подсказывает Броку, что он выдержит этот экзамен, обязательно выдержит…

— Молодой, — повторила она, — и красивый?

— Понятия не имею. — честно признался Брок

Пальцы принцессы скользнули по его лицу. Вот нос. губы, глаза… но как на ошупь обнаружить молодость и красоту? Будь она слепая, наверно, скорее увидела бы все это своими ладонями. А так — глаза не видят, и руки тоже не могут воссоздать его образ.

— Я хочу видеть тебя! Глазами! — потребовала принцесса. — Покажи мне свое лицо!

— У меня еще нет лица. Я пришел встретиться с Муллером…

— Тише! Тише! — встревоженно прошептала принцесса и поцелуем закрыла ему рот.

— Чего ты боишься, Тамара?.

— Он! Он! Он все слышит! Глаз его над нами, может, и закрыт, но уши его подслушивают сквозь каждую щель!

— Ну и пусть! Я здесь для того, чтобы охранять тебя, принцесса!

Она улыбнулась, вспомнив о чем-то.

— Первый раз ты подошел ко мне в бархатном зале, когда я теряла сознание от этого страшного газа. Я видела белый дым, слышала, как он с шипением рвется из оловянной трубки. Помню невыносимо яркий фиолетовый шар, заломленные руки, маски смертельного ужаса, падающие тела… Я пошатнулась и тотчас почувствовала, как чьи-то руки подхватывают меня и уносят на звезды. Это был ты… Второй раз ты подошел, когда я стояла у стены. Ты сказал: «Не бойтесь! Ни о чем не спрашивайте! Я с вами!» А что было с теми, кто остался?

— Там у них огромная печь, и в ней человеческие тела, сердца, глаза превращаются в кучки серого пепла, который затем развеивают по ветру, на все четыре стороны. А еще ходят слухи, будто из костей делают пудру.

— А я-то, дурочка! Хотела убежать на звезды… — прошептала принцесса, и глаза ее померкли. — Я вначале думала, что ты прилетел ко мне со звезды Лебедя. Оттуда я получала тайные записки, когда еще жила с отцом. Значит, нет ни звезды Лебедя, ни созвездия Гномов…

— Обман! Величайший обман — весь этот Муллер-дом от фундамента до крыши, если у него вообще есть хоть какая-нибудь крыша. Международная банда работорговцев и сжигателей трупов…

— А откуда взялся ты?

Она снова ощупывает, гладит пальцами его лицо.

И Петру Броку вдруг становится невыносимо стыдно за свой обман. Он выдает себя за бога, чтоб добиться ее любви! Страстный его порыв давно уже утих, теперь каждый ее поцелуй отзывался в нем глубокой благодарностью…

— Я не бог, — покаянно признался он, — я просто человек, обыкновенный мужчина!

Она провела рукой по его волосам.

— Разве же не лучше молодой мужчина, чем старый бог?… Я хочу тебя видеть!.. Открой мне свое лицо!.. Нет, ты не человек! Ты принял образ человека, ибо ты обнимаешь и целуешь меня. Но почему, почему я тебя не вижу? А! Придумала! Я приготовлю гипс и сделаю себе слепок с твоего лица, ведь так любить нельзя… нельзя…

— Погоди, Тамара! Погоди, скоро ты меня увидишь! Я выполню свою миссию и стану человеком! Сегодня вечером я должен быть на улице Алисы Мур, триста пятьдесят четвертый этаж, номер девяносто девять… Я совершенно утратил чувство времени… Нет для меня ни дней, ни ночей… Когда Муллер сказал мне свое «сегодня»? Кажется, от этого «сегодня» меня отделяют многие часы! Может быть, я уже опоздал?… Скажи мне, что сейчас — день или ночь? Неужели нет на свете ничего, кроме Муллер-дома? Скажи мне, существует ли еще солнце… скажи, светит ли над Муллер-домом луна?… Тридцать дней… На каком я сейчас этаже? Как мне найти Муллера? Как его убить?

И вдруг сверху раздался голос:

— Петр Брок! Этаж триста пятьдесят четыре! Комната девяносто девять. Я жду тебя!

Брок вскочил, поднял глаза к потолку. Выпученное «божье око» уже очистилось от мутной пленки и ехидно таращилось на него. Еще бы! Миллион глаз, миллион ушей рассеяны по тысяче этажей! Но голос — неужели и голос его может дойти до спальни принцессы? Откуда он знает, что я здесь, у ее ложа? Или в эту минуту его голос звучит на всей тысяче этажей? Брок даже содрогнулся.

— Ты слышишь, принцесса? Он зовет! Настал мой час! Ты же оставайся здесь.

— Я пойду с тобой!

Она спрыгнула с кровати и трясущимися руками начала одеваться.

— Нет, нет, останься!.. Я поговорю с ним и вернусь к тебе!

— Ты не вернешься! Он убьет тебя! Тысячи коварных ловушек стерегут тебя в комнате девяносто девять!

— Знаю я его ловушки! Зал пустых зеркал! Яма-западня! Я поговорю с ним среди пустых зеркал!

— Но как ты туда попадешь? Ты хоть знаешь дорогу на триста пятьдесят четвертый этаж? Нет? Видишь, до чего ты без меня беспомощен! Какой же ты бог? Странный ты мой, невидимый… Идем! Я сама отведу тебя к лифту.

— Веди меня, Тамара! Покажи мне дорогу, пока не поздно. Ведь сдержать слово — значит показать свою силу.

И они пошли, взявшись за руки.

XXXII

Стеклянная улица кончается решеткой от пола до потолка. На дверце в решетке надпись:

Принцесса открыла дверцу, нажав дужку над «И».

Они очутились в небольшом квадратном помещении, сплошь обитом кожаными подушками. На одной из стен — панель с тысячью белых кнопок.

— Это этажи. Каждая кнопка — этаж. Этим путем я бежала, когда еще верила в звезды…

Брок с благодарностью погладил ее по руке.

— Спасибо! Это для меня крайне важно! Да-да, ведь таким образом я промчусь по всему Муллер-дому! Но прежде всего я сдержу слово, которое дал Муллеру!

Он нажал кнопку с цифрой 354. Кабина даже не дрогнула. Лишь серебристая стрелка под стеклом мгновенно опустилась к цифре 354.

— Приехали, — сказала принцесса.

— Ну, теперь ты возвращайся. Никто не должен тебя видеть на этом этаже.

На прощанье они обнялись.

— Если я не вернусь…

— Я приду за тобой!

Дверь лифта открылась, и Брок шагнул в пустой белый коридор, до того прямой и длинный, что вдали стены его, потолок и пол сливались в одну точку.

По обе стороны тянутся двери. Белая, гладкая вереница дверей, как в сумасшедших домах и в больницах. Двери, сплошные двери, одного цвета, одной величины, с одинаковыми ручками, одинаково таинственные, тянутся они в бесконечность, храня упорное молчание, без номеров, без надписей…

Как же найти нужную? Девяносто девятую!

Брок мягко толкнул первую.

Заперта!

Вторую.

Заперта!..

Боже мой, куда они все ведут?

Что мне с ними делать?

Что за ними скрыто?

Анфилада проходных комнат?… Что задумал Муллер, пригласив его в эту аллею белых дверей? Каково их предназначение? Кто за ними живет? Ведь изнутри не слышно ни звука, и коридор в гробовом молчании уходит в бесконечность… Сколько надо времени, чтоб нажать на все ручки?

Заперто… заперто… заперто…

Та— ак… чем больше дверей, тем меньше сил во мне.

Брок наудачу зашагал по коридору. Ведь где-то он обязательно кончится. Сыщик мчался вперед, но белая точка в конце, где сходились стены, с той же скоростью удалялась от него. И вскоре он почувствовал, что совершенно бессилен перед врагом, имя которому «бесконечность»…

И вдруг — Брок замер. Черная дверь! Это было так неожиданно, так резко хлестнуло по глазам. Среди тысяч белых дверей — одна черная!

На ней небрежно, как бы второпях, было накарябано мелом — 99.

И ничего больше.

Наконец— то он у цели!

У цели? Скорее всего, это новая ловушка! Капкан — и ты, дурачок, в него попадешь. Там приманка — Огисфер Муллер, кусочек сала, который ты ищешь, только сунься, а за тобой — хлоп!

Да, я все это знаю, есть там и яма-западня, но желание схватить кусок сала порою сильнее страха смерти, особенно когда смотришь на него в упор, да еще с голодухи. Но я, господин Муллер, та мышь, которая и сквозь решетку западни проберется!

Брок с опаской огляделся. Вокруг ни души. Тогда он тихонько взялся за ручку. Дверь приоткрылась, и он скользнул внутрь, чтобы осмотреть комнату, прежде чем встретиться здесь с таинственным Муллером.

Над головой раскинулся зеленоватый купол. Больше чем купол! Он был под стеклянным колпаком, плотно, без малейшего зазора прижатым к полу, даже стыка не видно.

Не зеркало ли это?

Гигантское пустое зеркало, вогнутое зеркало, пожирающее Брока. Но как узнать, что это зеркало? Ведь отражать ему здесь нечего, крутом только пустота. Брок быстро повернулся к двери и в ужасе остолбенел: дверь исчезла! Растаяла в зеленоватом ничто.

Брок ощупал стены. Монолит! Пол, потолок, стены сливались воедино, образуя безупречный шар. И хотя Брок не видел своего изображения, тем не менее это было зеркало! Полированная внутренность шара отражалась сама в себе и казалась бесконечно глубокой.

Обманчивая, непостижимая бесконечность — замкнутый круг перехода от стеклянного купола к плоскости пола. Но и сам пол — зеленоватая бездна несчетных отражений светлозеленого свода.

А дверь — дверь исчезла…

Но почему же в этом замкнутом, пустом шаре светло? Ведь источника света здесь нет. Может быть, зеркала освещают сами себя? Может, свет льется из них?

А если б он был видим? Как бы все это выглядело со стороны?

Брок в изумлении застыл посреди гигантского шара. О, какое безмерное блаженство — не знать, летишь ли ты вверх или падаешь, парить в пустоте, где нет направлений, ощущать невесомость, ибо все стороны света одновременно и притягивают тебя, и отталкивают!

Петр Брок пошатнулся от этого головокружительного блаженства Но едва сделал шаг по блестящей глади зеркала, как внизу, прямо под его ногой, взвизгнул электрический звонок. Брок отскочил вбок — под мыском ботинка опять раздался звонок, точно он нажал кнопку на стене… Брок попробовал на цыпочках уйти с предательского места. Но тщетно! Что ни шаг, то сигнал — весь пол усеян скрытыми кнопками. Где бы он ни поставил ногу, сразу же слышится пронзительный трезвон…

Брок было заметался, но скоро сообразил, что это бесполезно, что он — в ловушке, в ловушке номер 99, которую расставил ему Огисфер Муллер! И не за что ухватиться, и некуда спрятаться…

XXXIII

И вдруг дверь открылась. Не одна, нет, несчетное множество дверей теснятся друг возле друга и друг за другом в бесконечных шеренгах. И из всех выходят полураздетые великаны в широких красных поясах. Похожие как капли воды. У всех маленькая голова, волосатая грудь, а через плечо переброшена сеть. Миллион великанов как бы выходит из морских глубин.

Под резкий вопль звонка Брок кидается к одной из дверей, но наталкивается на округлую стену. В этот миг все двери исчезают, великаны вступают в зал и начинают раскручивать сети над головой. Их фигуры чудовищно перекошены, лица искажены и вытянуты в бесконечной цепи отражений. Миллионы сетей со всех сторон нацелены на Брока. Начинается бешеная гонка по кругу. Брок мечется, скользит, увертывается, прыгает, налетает на стены. Но этим исчадиям ада известен каждый его шаг.

Если стряхнуть зеркальные наваждения, то ясно охотник с сетью всего один, и движется он в ограниченном пространстве. Но окаянные звонки под ногами Брока неумолимо визжат: я здесь! Я здесь! По этим звонкам великан и ведет облаву. Сеть все чаще проносится над головой Брока, падает все ближе. Спасенья нет! Но так просто Брока не возьмешь… Кулаком в грудь, по физиономии, ногой в живот. Однако нога отскакивает, как мяч от стенки.

В изнеможении Брок падает на зеркальную поверхность. Широкая сеть накрывает его, охватывает все плотнее. Грубые веревки скручивают тело в три погибели, прижимают колени к груда, врезаются в кожу; от страшной боли Брок зажмуривается, в глазах у него темнеет…

Последнее, что он видит, — это маленькое окошко и центре купола. Оно открывается, и в нем появляется лицо. Отвратительная желтая физиономия, рыжая бороденка, расщепленная надвое, вместо носа — черные дырки, нижняя губа темная, отвислая, будто гниет. Потом раздался голос:

— Он жив?

— Жив! — выдохнул великан, утирая пот со лба.

Но эти два голоса отозвались уже как бы из его старого сна… Пахнет карболкой, над ним склоняются два человека в пожелтевших халатах. Один из них трогает носком сапога серые кучи, потом брезгливо откидывает с его лица край халата.

— Жив! — разочарованно повторяет нетерпеливый голос.

Брок с усилием поднимает веки, стремясь убедить кого-то очень сильного и здорового, что пока не умер…

Сквозь завесу духоты и вони он видит желтый огонек. Вон светится между толстыми балками, поддерживающими свод этой обители смерти… Два пышущих здоровьем человека кладут на носилки что-то тяжелое. Жилы у них на руках набухают, и они в ногу — раз-два! — шагают по проходу между нарами. Видны лишь удаляющиеся сапоги…

Все это так странно, так непонятно и в то же время так просто! Достаточно прикрыть лицо краешком халата — и все это исчезает, кончается. Один только краешек халата! Это надо запомнить!

XXXIV

Очнувшись, Петр Брок обнаружил, что все еще опутан сетью, хотя веревки ослабли. Можно было разогнуться. Он находился в грязной, заброшенной кухне. В одном углу — полуразвалившаяся плита. На стенах — светлые прямоугольники от висевших здесь когда-то картин. В другом углу — куча кухонной утвари.

Множество незнакомых лиц вокруг. Глаза вытаращены, все сгорают от любопытства. От края сети до ближайших зевак — добрых три шага: эта дистанция самолюбия не ущемляет, зато и вполне безопасна.

А сеть и в самом деле странная. Она не падает на пол, будто ждет кого-то. Просто воздухом, без улова, сети не наполнишь. Пустая, она должна упасть плоской бесформенной кучкой. А эта сеть словно натянута, охватывает как бы нечто овальное, однако неуловимое. И ни один из присутствующих не отваживается тронуть это шевелящееся, живое ничто.

— Эх вы, рыцари! Пойманного дьявола боитесь!

Молодая женщина в пестрой короткой юбке пробивается вперед.

— Я, я подойду! Я не боюсь! Хоть мизинцем, а дотронусь!

— Да пустите вы ее. Ишь, дотронуться приспичило! Банкир Салмон этак тоже пальца лишился!

— А почему она попадет непременно в пасть? Может, совсем в другое место, хе-хе-хе!

— От карающей длани господа Муллера ему не уйти! — покачал головой бородатый старик.

— Злого бога поймали в сеть!

— Что же он с ним сделает?

— Утопить его надо!

— Повесить!

— Задушить!

— Тоже нашлись советчики, всеведущему советы даете!

Это произнес поймавший Брока великан. Его так и распирало от гордости. Ревниво охраняя свою добычу, он ходил вокруг, как зверь, готовый к прыжку. Но в это время пестрое кольцо зевак разорвалось и образовало коридор — от сети до дверей.

Вошли два человека. Первый — высокий старик с красивым, благообразным лицом человека моложавого и цветущего. Из-за орлиного носа и жестких синих глаз он здорово смахивал на переодетого в штатское военачальника. Толпа перешептывалась, все взгляды устремились на него. А за ним — о ужас! — идет слепой Орсаг с линзами на висках.

Военный твердой, уверенной поступью прошагал по людскому коридору, подошел к самой сети и небрежно, будто мешок с грязным бельем, пнул ее ногой. Потом спросил Орсага:

— Как он выглядит?

Брок задрожал.

Неужели этот слепой меня видит? Ведь я сам не знаю, как выгляжу! Вдруг мне сейчас об этом скажут? Боже мой, как я боюсь этих круглых линзочек, они вонзаются в мою душу! Я боюсь, боюсь глянуть в них!

А слепой Орсаг уже подкручивает колесики за ушами, наводит на резкость. Волосатый гигант первым нарушает всеобщее молчание, задает вопрос, который у всех на языке вертится:

— Ну, Орсаг, скажи — во что он одет?

— Он вообще не одет! Он голый!

— Голый!!!

— О-о-о-о!.. — Сердечки дамских губок от ужаса округляются.

— Какое бесстыдство!

Одна из дам, с напудренным бюстом, выпирающим из глубокого выреза, падает в обморок.

Другие бросаются прочь.

А Брок ликует!

Слепой не видит моей одежды! Какое счастье!.. Ведь у меня в кармане бумажник с документами! Если б Орсаг его увидел, мне конец!..

Орсаг между тем приблизился к Броку, чтобы получше рассмотреть его.

— Он весь белый! Белые глаза, белые губы, белые волосы! Думаю, у него и кровь белая! — Профессиональным жестом барышника он раскрыл Броку рот и сказал: — Ему тридцать лет.

К тому времени женщины успели опомниться. И опять подошли ближе.

— Он красивый? — спросила брюнетка с цыганскими глазами.

— Что за вопрос, Лаура, милочка! Ведь он же голый!

— Ну зачем же сразу думать о самом худшем…

— И вы, графиня, смеете…

— По-моему, он прячет свою наготу куда надежнее, чем многие из нас!

— Да ведь он совсем не одет!

— Вы его так себе представляете?

— Какая богатая фантазия!

— Кандалы! — прогремел военный, обращаясь к волосатому гиганту; голос его перекрыл общий шум, словно на мостовую упала тяжелая чугунная цепь. Приказ немедля исполнили.

XXXV

Брок лежит в полузабытьи, прикованный ногами и руками к бездонной тьме. Нет в этой глубокой пропасти ни дней, ни ночей. Лишь изредка вспыхивает желтый огонек, тускло освещающий трухлявые чердачные балки…

Помещение это, полное серых балахонов, — уже во сне. У Брока неожиданно появилось и тело, отчетливо видимое, измученное болью, прикрытое вонючими лохмотьями.

Время от времени, пробудившись от таких снов, Брок неизменно благодарил бога за то, что у него вообще нет тела, что он — лишь голос, пойманный в сети…

И вдруг бездна, где нет ни времени, ни пространства, разом исчезла. Вспыхнул свет, а вместе с ним вернулось пространство, ограниченное белыми стенами. И тотчас послышался голос:

— Милый мой, любимый, где ты?

Принцесса!

Ее рука еще на выключателе, а глаза уже нашли его, Брока.

Она в черном, как и в первый раз, когда он увидел ее у окошка «Вселенной».

— Принцесса!

Путы спали, он с наслаждением потянулся, выпрямил ноги, напряг мышцы.

— Идем!

Она взяла его за руку, и они осторожно, на носках, вышли из комнаты.

Центральный лифт.

Темные коридоры, мертвые лестницы, и снова — залы, залы…

Но в руке у принцессы сияет электрическая звездочка, указывающая путь своим единственным лучом.

— Сейчас ночь? — прошептал Брок.

— Да, ночь! Но Муллер может превратить ее в день, когда захочет! Узнай он, что мы бежали, разом бы зажег над нашими головами все уснувшие солнца. Поэтому надо поскорее выбраться из Муллер-дома.

— Выбраться из Муллер-дома? А ты знаешь дорогу? Ты смогла бы отсюда бежать?

— Ну конечно же, мой странный незнакомец! Ты доволен мной? Пока тебя, несчастного бога, ловили в капкан, я готовилась к побегу.

Брок покачал головой:

— Выбраться из Муллер-дома — нет, это невозможно! А если все-таки возможно то почему ты давным-давно не убежала в свое королевство?

— Одной мне не справиться! Но я придумала отличную штуку! Я знаю, где — живет лорд Гумперлинк, тот, который похитил меня из родного дома… Ты сыграешь роль Муллера. Вернее, его голоса. Прикажешь Гумперлинку отвезти меня туда, откуда украл… Лорд ни о чем не догадается! Все распоряжения подданным отдает голос Муллера. Ни один из них не видел его лица! Что ж, посмотрим…

А принцесса, захваченная своим планом, шепчет:

— Там есть воздушный порт! Площадка висит в воздухе, наподобие столешницы, одним ребром прикрепленной к Муллер-дому. Стальные ласточки слетаются туда днем, когда Муллер снимает золотой урожай. А вот ночью я увидела мертвый сон этих крылатых яхт. Среди них я отыскала маленькую синюю птичку, двухместную. Ты и я… Мы полетим в наше королевство…

Она умолкла, словно уже готовилась к отлету. Ее слова сулили дальний путь и счастье в конце его. Но голос рядом с нею отозвался глухо, как из-под земли:

— Я не могу! Не имею права! Ты улетай, а я, я останусь!

— Тогда и я останусь! — воскликнула принцесса.

— Но где же я укрою тебя, как уберегу от его мести? Сам я могу спрятаться в луче света. И даже в его собственных зрачках! Но как быть с тобой? Как спрятать твои глаза от его глаз? Твои руки от его когтей?

— Милый мой, я сама прекрасно знаю, какая мне грозит опасность. Сколько раз я бежала, но сейчас я уверена, эта попытка — последняя! Он позволял мне убегать и ловил меня, когда эта игра ему надоедала… Он издевался надо мной вместе со своими агентами и шпиками, что каждый раз оказывались да моем пути. Сегодня, рядом с тобой, я уже не боюсь его! Меня страшат лишь его солнца, стерегущие нас во тьме. Сегодня в последний раз, я уверена… Но как я убегу без тебя? «Синий колибри» ждет, идем, спаси меня!

Мой отец, последний король из рода белобородых, льет на троне слезы. Ведь королевство оставить некому. Единственную дочь похитил у него негодяй, а у подножия башни уже вырос первый побег шиповника…

Парк вокруг замка одичал.

Ветви платанов трутся о стены, обдирают штукатурку.

За башенные зубцы цепляются кроны лиственниц.

В окна тянутся кусты сирени, парадную лестницу обвил плющ, на карнизах цветет вереск да тимьян…

Опочивальня моя зарастает дикими розами…

— Бедная, печальная ты моя сказка! Тяжело мне разлучаться с тобой, но я не могу покинуть Муллер-дом… А ты не можешь остаться. Лети домой! Жди! Расскажи своему белобородому отцу, какой у тебя странный жених. Настанет день, и он придет за тобой. День этот будет самым обыкновенным, самым будничным. Даже ты меня не узнаешь, потому что — увидишь! Я сам еще не знаю, что со мной станется, когда я убью Огисфера Муллера. Что-то исполнится, что-то минует, погаснет чудовищный огонь! Что-то рухнет… Этот немыслимый, невообразимый колосс в тысячу безумств, что давит мне на мозг чудовищной тяжестью! Ведь он высится над миром как безумное порождение больного рассудка! Черная тень его накрывает и твое родное, угасающее королевство на краю света…

Не будет счастья и мира на Земле, пока жив Муллер и стоит Муллер-дом!

Но он рухнет!

Сам собою рухнет, когда погибнет Он!

И тогда сознание мое прояснится и взойдет солнце…

Принцесса слушает, но ее скрытые тьмою уста крепко сомкнуты.

Все комнаты и залы, которыми они идут, похожи друг на друга своим бархатно-черным безмолвием. Всюду великое множество странных предметов, как попало разбросанных по каменным плитам, паркету, коврам. Тьма лишила их имен, отняла самое суть. Так они и плавают по дну комнат, черные, угловатые, злокозненные. Нежданно-негаданно появляются на кончике луча, как на кончике удилища, — изломанные грани, причудливые осколки, осклизлая, бесформенная масса. Ноги обо что-то спотыкаются, скользят, вязнут. Что-то трещит, булькает, липнет к подошвам. Сюда лучше не ступать…

— Какие мерзкие вещи, — шепчет Брок.

— Это не вещи. Это — их смерть! Гибель вещей!

— Какая гибель?

— Их уничтожили в оргиях. Таков «рай» после ухода небожителей. Надо спешить, чтобы не встретиться с армией рабынь, которые придут чистить этот небесный хлев.

XXXVI

Они долго блуждают в лабиринте узких улочек, чьи названия как бы просыпаются, сбросив покров темноты и потягиваясь в неярком свете луча от принцессина фонарика. Наконец перед ними переулок, который зовется

На стальных дверях с выпуклыми шляпками кованых болтов написаны экзотические имена муллердомовских пилотов:

— Пришли, — прошептала принцесса, остановив Брока у этой двери. Дверь была заперта, ключ вынут, в замочной скважине — тьма.

План действий сложился быстро. Принцесса отошла в конец улочки и потушила электрическую звездочку. Брок приложил губы к замочной скважине и крикнул в темноту:

— Лорд Гумперлинк, Морская Чайка! Немедля заводи «Синего колибри» и будь готов к вылету!

Брок прислушался — тишина.

Заглянул — тьма.

Тогда он повторил приказ погромче. На этот раз за дверью раздался шорох. Но вскоре вновь наступила тишина.

Тогда Брок крикнул в третий раз.

Наконец— то! Шорох сменился топотом босых ног. Кто-то тихо выругался. И вот уже замочная скважина осветилась.

Растрепанный человек в пижаме недоуменно вертит головой. Сейчас, сейчас он подойдет к двери и отворит ее. В руке у него револьвер, в глазах — подозрение и готовность пристрелить того, кто кричал в замочную скважину.

Глухая тьма зевнула открытой дверью. Человек в пижаме шагнул за порог и недоверчиво посмотрел по сторонам. Брок меж тем проскользнул в спальню, прыгнул на стол и встал под стеклянным глазом в потолке. И когда лорд Гумперлинк вернулся к себе, Брок опять подал голос.

На этот раз как бы с потолка

— Лорд Гумперлинк, Морская Чайка! В конце переулка Воздухоплавателей тебя ждет черная дама! Это принцесса Тамара, которую ты похитил по моему повелению. Приказываю тебе немедля доставить ее туда, откуда ты ее привез. Такова моя воля.

Лорд Гумперлинк слушал этот приказ, вытянувшись по стойке «смирно», руки по швам, пальцы растопырены, на лице — выражение благоговейного ужаса.

— Слушаюсь, мой Повелитель! — И он быстро начал одеваться. Надел кожаный мундир, шлем с застекленными прорезями для глаз, зажег факел и вышел из дому.

В конце переулка его ждала принцесса. Багровый свет факела вырвал из темноты ее черную, безмолвную, прислонившуюся к стене фигуру.

— Следуйте за мной! — Факел лорда Гумперлинка качнулся вперед.

Брок осторожно двинулся за ними.

Они подошли к железным воротам. Морская Чайка поднес факел к черному кольцу, продетому в ноздри стального льва, хранителя этих ворот. А мгновение спустя, когда кольцо закоптилось, створки ворот бесшумно распахнулись.

Яркий дневной свет ворвался в темноту.

Огромный солнечный диск купался в небесной сини. Фантастическое зрелище!

На миг Брок ослеп.

Солнце!

Настоящее, живое солнце!

А здесь — ночь.

Он стоял на широкой площадке, с трех сторон окаймленной стеклянными ангарами. В одном из них исчез лорд Гумперлинк.

Брок подбежал к принцессе.

— Прощайте! Прощайте!

И, не найдя других слов, стал молча целовать ее глаза, лоб, волосы.

Еще на секунду ему даровано счастье обнимать ее, а она повисла у него на шее, запрокинула голову, вся трепещет и улыбается пылающему солнечному диску.

— Ты придешь? Обязательно придешь за мной?

— Приду! Обязательно приду!

— А как я узнаю тебя? Скажи мне одно лишь слово, то, которое шепнешь мне, когда придешь к нам… Скорее, скорее скажи мне его! Чтобы я тебя узнала…

В ангаре заработал мотор. Принцесса вздрогнула.

— Ну, милый, кто же ты?

— Петр Брок!

Принцесса вырвалась из его объятий и широко открытыми глазами смотрела на него, в пустоту.

— Петр Брок? Ты — Петр Брок?

— Да, а ты меня знаешь?

— Я никогда не видела Петра Брока. Но я слышала…

— Что ты слышала? Скорее! Морская Чайка идет сюда…

— Я знаю, что когда-то Петра Брока звали совсем иначе… Он, единственный сын андалузского короля, удрал из дому и стал грабителем!

— Грабителем?

— Да, но каким! Он вскрывал сейфы в банковских подземельях, а золото, несметные сокровища, раздавал беднякам. Грабитель, который грабил грабителей!

— Не знаю… Ничего не знаю. Ничего не помню!

— Пять лет полиция гонялась за ним, но так и не смогла поймать. А спустя много времени, когда эта игра ему надоела, он явился с повинной и сам стал сыщиком. Принц-сыщик! Вот каков Петр Брок!

Синий стальной «колибри» стоит посредине площадки и нетерпеливо урчит. Лорд Гумперлинк машет принцессе рукой.

— До встречи!

— Скажи мне еще раз: Петр Брок — это ты?

— Я!

Последнее объятие на глазах ничего не понимающего Гумперлинка, и принцесса усаживается в синее кресло «колибри».

Сиденье рядом с ней остается пустым.

XXXVII

Когда «колибри» с принцессой стал черной точкой на голубом горизонте, Брок вернулся в Муллер-дом и тихо закрыл за собой ворота. Он хотел убрать все следы, которые могли бы привести погоню к этому висячему аэродрому. Брок решил отдохнуть в опустевшей спальне лорда Гумперлинка и дождаться там наступления муллердомовского дня.

Но едва ворота закрылись, он снова очутился в кромешной темноте. И пожалел — да еще как! — что забыл попросить у принцессы электрическую звездочку, которая освещала им дорогу. Брок сделал наудачу несколько шагов — и замер!

Над головой вдруг раздался пронзительный разбойничий свист. И тотчас же взвыли сирены тревоги, а в переулок выплеснулись потоки света.

Захлопали, распахиваясь, окна и двери, из них таращились сонные физиономии.

— Что случилось? Что такое?

И словно в ответ сверху прогремел голос:

— Сбежал Петр Брок. Схватите его?

Толпа полуодетых людей выскочила из бокового коридора. Кинжалы, палки, револьверы, сети, арканы, противогазы. Матовые шары фонарей освещают растерянные лица, на которых ужас гонимых перемешан с азартным восторгом гонителей.

Брок в несколько прыжков настиг разношерстную орду, словно желая примкнуть к погоне за самим собой. Он хотел узнать, что известно этим типам о его исчезновении и куда они мчатся. Слава богу, о бегстве принцессы никто пока не подозревал.

После долгой беготни по кривым улочкам они очутились на круглой, накрытой стеклянным куполом площади. По сторонам ее стояли административные здания этого этажа; одно из них, вроде ратуши с башенкой, сплошь пестрело всевозможными объявлениями и декретами.

Было там старое предупреждение насчет желтой чумы, свирепствующей на 489-м этаже, и постановление о герметизации этого этажа впредь до поголовного вымирания больных.

Другой декрет объявлял мобилизацию в связи с восстанием в пролетарском секторе.

Компания «Крематорий» уведомляла о безболезненном умерщвлении больных и престарелых.

Небезызвестный концерн «Вселенная» сулил особые льготы жильцам этого этажа, которые пожелают переселиться на звезду Л-9.

БРАТСТВО ГОСПОДА МУЛЛЕРА сообщало о молебне в честь блаженной памяти баронессы Гортензии Муллер.

Но все сгрудились возле черного плаката, на котором багровели буквы:

Броку уже стали надоедать долгие и бесполезные препирательства, вспыхнувшие из-за этого объявления. Но тут вдруг наступила тишина, и все уставились на человека, который показался в дверях ратуши.

Брок сразу его узнал. Это был тот самый переодетый в штатское военачальник с жесткими синими глазами, который пнул его ногой, когда он лежал, опутанный сетью.

Толпа расступилась. Военный, гордо подняв голову, спустился по лестнице, в уголках его губ таилось плохо скрытое презрение. Он зашагал по улице, совершенно один. Брок двинулся за ним с мыслью о мщении.

Они вошли в лифт, и спутник Брока нажал на кнопку с цифрой 100. Когда через мгновение стрелка замерла против этой цифры, дверь кабины открылась, и Брок очутился в роскошном парке. Кругом густые кроны деревьев, укрытые в листве замысловатые лампионы высвечивали их сказочные, фантастические очертания, похожие на зеленые облака. Брок шел за своим обидчиком мимо алебастровых изваяний и опаловых фонтанов, по аллее, мимо пальм и роз. Быстрым шагом они миновали арку из тысячи разноцветных струй, извергаемых двумя рядами фонтанов.

Вдали, посреди голубого озерка, парил остров дивной красоты. Из веера пальм и гигантских папоротников вырастал дворец, построенный как бы из солнечных лучей. Над водой висела девятицветная радуга — мост, соединяющий берега и остров. Когда они ступили на него. радужная арка неожиданно отозвалась минорным аккордом, словно заиграл невиданный девятиструнный инструмент.

Затем они беспрепятственно вошли в первый зал ожидания. Оттуда дверь вела в римские бани, где военный искупался. Брок наблюдал, как под ладонями рабынь краснеет его кожа. Умащенный душистыми бальзамами, напомаженный и одетый на римский манер, он наконец прошел во второй зал.

Там сидели пятеро в белоснежных тогах, все — взбудораженные, вымытые, пахнущие благовониями. Ждали своего часа, нервно постукивая сандалиями по земле. Кое-кто, дрожа как в лихорадке, шептал:

— Муллер! Муллер! Муллер!

Среди сидящих Брок узнал плешивого старикашку Шварца, который специализировался на производстве газа СИО и с которым он уже однажды встречался в гостинице «Эльдорадо». Кто знает, как давно это было…

Военный направился прямо к двери, скрытой за гранатовой портьерой, на которой черным было выткано:

Он насмешливо ухмыльнулся, обернувшись к пятерым ожидающим, чуть язык

им не показал, а они побелели от зависти и покраснели от злости. Военный и

его незримый спутник шагнули в приемную, и тут Брока охватила дрожь…

Наконец— то!

Наконец я на пороге разгадки страшной тайны. Еще шаг, и я увижу…

Кого?…

Человека?

Как же выглядит голова, измыслившая чудовищный Муллер-дом?

Да как бы ни выглядела, я сумею посмотреть ей в глаза!

XXXVIII

Царские покои. На фоне тяжелых черных занавесей на пурпурном троне восседает невероятно тучный человек в безукоризненном темном костюме. Его жирное брюхо покоится на коленях. Лицо круглое, гладкое, мудрое в своей доброте; подбородок украшен окладистой, раздвоенной, как у ветхозаветного бога-отца, бородой. Голубые глаза, словно лишенные век, пустым взглядом смотрят вперед. Если б не борода — вылитый Будда…

Это был тот самый человек, чье отлитое из золота изображение Петр Брок видел на бирже. И портрет в святилище Муллера наверняка писали с него!

Но в тот же миг Броку стало ясно, что лицо перед ним — неживое. Всего лишь маска со стеклянными глазами. Тело живет, шевелится, дышит, а вот как выглядит лицо, скрытое под маской? Отчего Муллер прячет свой истинный облик? Может, он так ужасен, что никто бы не выдержал его вида? У Брока руки чесались сорвать маску и глянуть на это лицо, каково бы оно ни было!

Однако, внимание! Человек на троне начинает говорить. Его губы едва шевелятся, но голос звучит резко и властно:

— Маршал Грант! Что ты можешь сказать об исчезновении Петра Брока?

Маршал пополз на животе от двери к самому трону. Только здесь он поднялся и униженно-смиренно пролепетал:

— О Повелитель, стражника Аокуна ночью чем-то усыпили…

— Это я знаю, стражник Аокун уже мертв! Но кто посмел…

— О Повелитель, я думаю, этих невидимых дьяволов несколько! Другого объяснения нет!

— Да, если не принимать во внимание халатность стражника! А сражение на лестнице пятьсот пятьдесят пятого этажа, которое ты позорно проиграл, мой маршал?!

— О Повелитель! — воскликнул Грант. — Я не виноват! Эти бандиты тайком спустились на десять этажей и атаковали нас с тыла!

— Настоящий военачальник не забывает о своем тьше! Осел! Как складывается обстановка на сегодняшний день?

— Они окружили три линии нашей обороны. Нашим солдатам пришлось пробиваться из окружения. Тем не менее потери минимальны — восемьсот убитых, две тысячи раненых, полторы тысячи в плену. Мы отошли на шестьдесят этажей. В четыреста девяностом секторе их продвижение остановлено наскоро сооруженными баррикадами.

— Я видел ваше паническое бегство и всю вашу трусость. Какие трофеи они захватили?

— Почти никаких, о Повелитель! Филиалы складов перед отступлением удалось вовремя эвакуировать…

— Лжешь! — крикнул голос. — Я сам видел амбары, доверху засыпанные зерном, видел штабеля консервных банок, холодильники, набитые мясом, подвалы, полные вина. Все это теперь в их руках. Знаешь ли ты, животное, что через десять дней мы, возможно, ощутим нехватку продовольствия? Ты никогда не испытывал голода? Ничего, испытаешь, в камере обреченных на голодную смерть!

— О, Повелитель! — Грант бросился к его ногам. — Дай мне пятьдесят тысяч человек, и я клянусь загнать этих бандитов на крышу. Верну назад каждое зернышко, каждую консервную банку. У меня есть великолепный план! Уступим еще шестьдесят этажей, пусть их армия войдет в Вест-Вестер, пусть упьется там вином и водкой. Сотня этажей, где на каждом шагу кабаки, бары, проститутки, воры и убийцы, охладят их революционный пыл, ржавчиной разъедят их железную дисциплину. А винные погреба довершат этот гибельный процесс. Ведь их терзает мучительная жажда — вода на исходе. Пленные рассказывают, что они уже мочу пьют и кровь убитых.

— Да, маршал, иной раз голова у тебя неплохо работает, особенно когда со страху штаны обмочишь! Но не забывай, Витек из Витковиц еще жив! Ни один из вест-вестерских головорезов с ним не справился. Впрочем, тебя бросят в голодный карцер не раньше, чем мы вернем себе тюрьмы. Так что заботься пока о своем брюхе, копи сало, чтоб было чем питаться! А теперь — вон отсюда!

Маршал Грант побрел прочь, униженный, как потерпевший поражение генерал. За ним вошел старик Шварц. Он тоже пал ниц перед троном и смиренно приложился к левой штанине Муллера.

— Ты звал меня, о Повелитель? — пролепетал он елейным голоском.

— Как тебе известно, твои дружки из «Эльдорадо» с треском провалились. Гипнотизер Мак Досс вообще не вернулся от Витека. Затея Чулкова также окончилась неудачей, хорошо хоть ноги унес. Перкера схватили и в наказание отравили его собственным ядом. У меня в запасе, правда, есть еще Орсаговы бациллы, но Орсаг нужен мне сейчас для другого… Итак, поглядим, на что способен ты! Ты можешь заготовить большое количество своего газа?

— Я выпускаю карманные баллоны, о Повелитель, это доза для одного человека. Я ведь нищий, о Повелитель, нет у меня средств. По доброй воле никому стареть неохота…

— Сколько людей ты можешь состарить одновременно, если будешь выпускать свой СИО большими партиями?

— Весь Муллер-дом, о Повелитель, за одну ночь в богадельню превращу, — захихикал старик.

— Я хочу, чтобы ты применил свой СИО против армии рабов на четыреста девяностом этаже. Речь идет примерно о двадцати тысячах молодых рабов. Сколько времени тебе надо для производства необходимого количества газа?

— Двадцать тысяч человек? Восемнадцать тысяч галлонов, восемьдесят шесть муллдоров. Время роли не играет…

— Значит, завтра?

— Завтра!

— Учти, у рабов есть противогазы — они разворовали наши склады. До сих пор все наши газовые атаки были безуспешны.

— Не велика беда! Пусть наши войска отступят еще на один этаж, а на оставленной территории бросят мехи с газом. Ночью, когда враг уснет…

— Хватит, мастер Шварц! Назначаю тебя главным адъютантом маршала Габлера! Вон!

Старикашка еще раз приложился к левой штанине Муллера, мелкими шажками, руки по швам, попятился и исчез за портьерой.

Его место занял маршал Габлер.

Череп у него был розовый, лысый, словно полированный. Вначале Броку даже показалось, что у этого розового, безупречной формы шара вовсе нет лица. Потом он разглядел по бокам два махоньких уха и, только глянув на Габлера спереди, увидал, что в одном месте идеальная поверхность подпорчена каким-то морщинистым изъяном. Размером он был с ладонь, но на нем весьма оригинальным о6разом разместились крохотные выпуклости и впадины. Что и было лицо Габлера, нового маршала.

— Маршал, — произнес голос, — восемьдесят тысяч человек ждут твоих приказаний.

— О Повелитель!

— Завтра утром к тебе явится твой главный адъютант Шварц.

— О Повелитель!

— Немедленно отправляйся на четыреста девяностый этаж. Войска двинулись по главной лестнице еще ночью. Утром они должны быть на месте! Остальное тебе сообщит Шварц!

— О Повелитель!

— Вон!

XXXIX

Только Габлер удалился, как из-за черной портьеры за троном вышел принц Ачорген.

Брока его появление ничуть не удивило.

Ачорген сумел избавиться от пут и сразу же пришел к своему хозяину. Стало быть, Муллер уже знает об исчезновении принцессы! Поэтому Броку было до крайности любопытно, что за разговор состоится сейчас между неподвижным Муллером и его коварным секретарем. Вдруг Муллер даже маску снимет, чтобы отдохнуть: ведь от Ачоргена ему наверняка скрывать нечего. Но странное дело! Ачорген молча обошел трон, без малейшего намека на почтительность поднялся по ступенькам к Муллеру, поправил его руку на подлокотнике трона, смахнул белую пушинку с плеча и разгладил бороду.

Брок опешил от изумления. Неужто в этом надутом мешке нет ни капли крови? Лицо из воска, это сразу видно, но неужто все это — только чучело? Значит, не Муллер?! Так отчего же эти негодяи ему поклоняются?

Где же настоящий Муллер?

Может, его вовсе нет на свете?

А как же голос?

Где горло, в котором он рождается?

Или, может, это и вправду Муллер, только разбитый параличом? Может, все его тело парализовано и работают лишь легкие и сердце? А мозг? А рот?

Брок взбежал по ступеням к трону. Приложил, чтобы удостовериться, руку к левой стороне могучей груди. Сердца не было. Наклонился к губам, сложенным в улыбку. Дыхания — тоже!

И еще одна проверка — булавкой в живот! Если он живой, то взовьется от боли!

Как вдруг — и-и-и-и! — тонко запищала проколотая резина.

Муллер на троне начал стремительно худеть. Живот на глазах опадал, головка склонилась набок, маска добродушия вместе с бородой сморщивалась с каждой секундой. В конце концов то, что совсем недавно было человеческой фигурой, превратилось в жалкую кучку черных тряпок.

Принц Ачорген наблюдал за скоропостижной гибелью лже-Муллера с каким-то злорадным удивлением. Но внезапно, будто опомнившись, в испуге закричал:

— Он уже здесь!

В ту же секунду сверху грянул голос:

— Орсаг!

Черная портьера раздвинулась, и из ее складок вынырнул слепой Орсаг. Руки он поднял к вискам, линзы таращились, будто глаза хищной птицы. Вероятно, он стоял там наготове бог знает с каких пор… Было ясно, что Брока здесь ждали! Так, может быть, все это просто новая ловушка?

Брок затаил дыхание. Но отскочить в сторону он не успел — в горло ему вцепились острые когти.

— Помогите! — заорал Орсаг, и словно в ответ сверху послышался пронзительный свист. Потом кто-то крикнул:

— Ачорген!

Но принц не пошевельнулся. В безумной схватке не на жизнь, а на смерть участвовали лишь его глаза. Изумленные, недоверчивые, оплетенные сеткой морщин, они все время меняли цвет и выражение.

Брок и Орсаг вначале дрались стоя, потом рухнули на пол. На толстом ковре Орсаг несколько раз перевалился через своего невидимого противника. Брок сумел отодрать руку Орсага от своего горла, но потратил на это столько энергии, что тот придавил его. Отчаянным рывком Брок высвободил руки, зато Орсаг опять вцепился ему в горло. Собрав последние силы, Брок рванулся, выдернул руки из-под колен Орсага и сорвал с его висков коробочки. Что-то лопнуло. Руки на горле Брока мгновенно разжались. Тело Орсага обмякло.

Брок вскочил на ноги. И очень вовремя! Портьера распахнулась — на фоне черного бархата возникли десятки голов в блестящих шлемах.

Петр Брок бросился к двери, слыша за спиной крик:

— Держите его!

Радужный мост под его ногами отозвался отчаянным аккордом. Между пальмами засверкали шлемы, мост не допел еще свой тревожный диссонанс.

Брок прыгнул в лифт и нажал кнопку номер 490.

XL

Да! Прежде всего надо спасти 20 000 молодых революционеров от жуткого призрака преждевременной старости! А Муллер? Никуда он не денется! 100-й этаж! Достаточно нажать белую кнопку — и мгновенно окажешься в радужном дворце, где находится Голос.

Наверх!

Однако на этот раз механизм подъемника испортился. Стены отвратительно скрипели, стрелка на табло дергалась, пол ходил ходуном. У Брока закружилась голова.

Может, опять возвращается сон?

На миг, когда накатила дурнота и все потемнело, лифт обернулся странными носилками, на которых лежал… Петр Брок! Два санитара в белом несли его куда-то, и вообще все вокруг было снежно-белым… Но снег этот, мало-помалу тускнея, становился черным, и вот уже воцарилась тьма. Тьма без мыслей, без чувств, без впечатлений.

Но длилось все это лишь мгновение. Лифт резко дернулся, и Брок пришел в себя. Двери открылись… Это уже четыреста девяностый?

Просторный зал превращен в лагерь. По обеим сторонам длинные ряды палаток, слышатся крики, смех, пение. Всюду толпятся воины в прозрачных островерхих шлемах и черных мундирах. За красными поясами торчат револьверы и кинжалы. Грудь крест-накрест перетянута шнурами, на которых черными шишками висят гранаты.

Одни храпят возле палаток, другие пьют «напиток победы», третьи играют в странную игру — складывают из золотых звездочек роковые созвездия. Охрипшими голосами они воспевают легендарные подвиги и сказочные победы божественного воителя Муллера на земле, на морях и на звездах.

Брок обошел несколько рядов — всюду одно и то же: палатки, песни, гранаты на груди и бутылки, призванные разжигать геройство черных вояк.

3а проломом в стене виднелась главная лестница. Выглядела она совсем не так, как в тот раз, когда он проснулся на багровом ковре. Ковер исчез, белые ступени в брызгах запекшейся крови. В подсохших кровавых лужах — обрывки бинтов и клочья ваты. На стенах — царапины и следы пуль. Часть мраморных перил сорвана взрывом, электрические лампы под потолком разбиты. Поле недавнего боя освещают мощные прожекторы.

В нестерпимо ярком свете Брок увидел высокую баррикаду, сооруженную из бочек, разбитых ящиков и мешков.

Возле нее было особенно шумно. Толпа наемников окружила неуклюжий, громоздкий аппарат вроде допотопного пожарного насоса. Одни качают помпу, другие наполняют из рукава с металлическим наконечником мехи и баллоны. На спине этого чудища сидит старик Шварц и, шамкая, отдает распоряжения. Полные сосуды укладывают в бочки и ящики.

Брок сразу все понял: именно здесь Шварц наладил производство своего газа! Здесь наемники спровоцируют наступление рабов, а сами отойдут на один этаж. Рабы захватят эту страшную баррикаду, а потом…

Но ведь он и пришел сюда, чтобы этому помешать!

Предупредить Витека из Витковиц!

Остановить его, пока не поздно!

Петр Брок перелез через баррикаду и зашагал наверх.

Этажом выше чернело другое укрепление. Рабы построили его из железных столбов и балок, гранитных блоков, здоровенных колес и станин от бог знает каких механизмов. Металл и камень сплошь да рядом спеклись воедино. Полурасплавленные, изъеденные плиты свидетельствовали о том, что против баррикады использовали напалм и кислоты.

Как же пройти сквозь страшное спекшееся укрепление? Огонь и тот не справился, а что могу сделать я — голыми руками? Баррикада — до самого потолка!

Но что это? За железной колонной, надвое разрезанной пламенем, прячется маленькая дверца. Она не заперта… За ней — коридорчик, который ведет под стальной панцирь.

Так Петр Брок благополучно оказался в лагере рабов.

Вокруг тьма, озаряемая лишь пламенем факелов. У них нет прожекторов, с сожалением подумал Брок, нет даже лампочек… Однако на лестнице что-то готовится. Факелы деловито снуют вверх и вниз, под ними — багровые пятна человеческих лиц. Тела, одетые в рубище, тонут во мраке.

Брок с трудом пробирался в суматохе факелов. Надо встретиться с Витеком. Но где его найти?…

Лестница кончилась, этаж развалинами стен бежал вдаль. Глаз с трудом привыкает к кровавым языкам факелов, которые, дымясь, капают смолой…

XLI

Среди опустошения за обвалившейся стеной на груде обломков стоит старик, со всех сторон освещенный языками пламени. Прямо над его головой в потолке зияет дыра, словно в нее только что улетел сам сатана. Старик грозно возвышается над толпой рабов. Он слеп…

Брок вздрогнул. Перед ним был тот самый слепой ветеран э 794. к которому он попал после долгого бесплодного бега по лестнице. В багровом отсвете факелов он как последний апостол, собравший измученную паству в глубине катакомб.

— Десять лет я ждал, — говорит он взволнованно, и слова его жгут огнем, и вот однажды открылась стена… Человеку не дано пройти этим путем!

Это был Он, долгожданный Освободитель, Несущий свет!

Пришел, чтобы вывести нас из этого ада в тысячу этажей!

Горе тебе, Муллер, тысячу раз горе!

Настал час отмщения!

Восстаньте против него, сбросьте оковы рабства!

Ибо Он сказал: Я снова верну вам солнце и любовь, желания и мечты!

Выведу вас из муллердомовского заточения и отведу в дома ваши!

И еще сказал Он: Я сойду к вам и буду трудиться для вас, чтобы вы могли трудиться для меня!

Из толпы раздался голос:

— Раз он так могуществен, этот твой бог, почему он сам не уничтожит Муллера, чтоб мы смогли войти в Гедонию без кровопролития?

— Трусы! — воскликнул старец. — Разве не сказал Он: Ступени озарены будут факелами, а потолки лопнут, как пузыри под ножом!

И будет кровопролитие, какого заезды еще не видывали!

Кровь врагов поднимется выше баррикад и польется по ступеням багровым водопадом…

И снова из толпы послышалось:

— Муллер обещает нам после смерти жизнь на звездах. А что обещает нам в мире ином твой бог?

Старец воздел руку к потолку, откуда сквозь рваную зияющую дыру низвергалась тьма.

— Он сказал: Есть ли для вас что-либо хуже и лучше смерти? Доброй и тихой смерти без сновидений, как сон слепого младенца!

В толпе зароптали:

— Зачем думать о смерти, когда нас ждет райская жизнь в Гедонии? Отправим в рабство обожравшихся небожителей вместо себя. А сами будем наслаждаться в раю на земле!

— Горе вам, — вскричал пророк, — если возжаждали вы создать новых кумиров из чрева своего!

Ибо Он сказал: Вы войдете в его храмы, опочивальни и трапезные, изгоните лжепророков, и торгашей, и сибаритов, и руки ваши останутся неоскверненными!

Вы свергнете идолов Молоха, и тогда я сам уничтожу Молоха живого!

Многие из слушателей с ропотом отходили от этого пророка, присоединяясь к другой толпе. Там проповедовал иной слепец, возвещавший радости, которые ждут их в райских краях Гедонии.

Брок вместе с несколькими верующими остался возле своего старца, с огромным интересом внимая его пророчествам. Удивительно, до чего же умен этот старик — воспользовался случайной с ним встречей и стал провозвестником новой веры, в помощь Витеку из Витковиц! На миг Брока охватило желание заявить о своем присутствии, подтвердить слова слепого прорицателя. Но он поспешил отогнать эту мысль.

Ведь иначе он замешкается тут, не выполнит вовремя свою миссию, ему давно пора вернуться на сотый этаж и завершить начатое дело.

Таблички со стрелками указали ему путь к штабу. По приставным лестницам он сквозь дыры в потолке поднялся несколькими этажами выше и наконец очутился перед дверью, на которой было написано:

Он проскользнул внутрь вместе с запыхавшимся связным, который только что откуда-то вернулся.

За дубовым столом вместе со своим штабом сидел Витек из Витковиц. Перед ним лежала карта военных действий в Муллер-доме.

Это был сухощавый молодой человек с растрепанными, черными как ночь волосами. Серые глаза, бледные, крепко сжатые губы, крупный нос и энергичный, словно высеченный из гранита, подбородок. Он курил одну сигарету за другой, и кончики его пальцев пожелтели от никотина.

— Витек, — воскликнул связной, — пробиться не удалось!

Витек даже бровью не повел. Он склонился над картой — планом 490-го этажа — и в один из квадратов воткнул черный флажок. Там уже чернели три таких флажка…

Связной, с трудом переводя дыхание, продолжал:

— В том месте, где ты указал, рота саперов увязла в песке. Весь подвал под этой опочивальней доверху засыпан песком. А в песке спрятаны мины. Одна из них от удара кирки взорвалась. Двое братьев убито, трое ранено.

Лица сидящих за столом помрачнели.

— Проклятый этаж!

— Это уже в четвертый раз!

— Всюду песок, и только песок.

— Неужели эти негодяи засыпали весь этаж от пола до потолка?

— Похоже, они кое-чему научились, — сказал Витек. — У них во всех помещениях стоит охрана. Как только они слышат удары над головой, мигом поднимают всех по тревоге и засыпают помещение песком, прежде чем мы туда пробьемся.

Вбежал новый связной. Налицо Витека отразилось нетерпеливое ожидание.

— Ну что?

— Песок, — выдохнул связной.

Витек до крови закусил губу. А на карте появился еще один черный флажок.

— Придется сегодня же штурмовать баррикаду, — хмуро сказал он, — другого выхода нет.

Он взял другую карту, длинную и узкую, с изображением вертикального разреза Муллер-дома от основания до самой крыши. Проломы в потолках и главные укрепления на лестнице были обозначены красными флажками.

Военачальники молча склонились над картой, потом заговорили:

— Нелегкая будет работенка!

— А до «Вселенной» еще девяносто восемь этажей!

— Питьевой воды у нас меньше чем на сто сорок четыре часа!

— А вина — на шестьдесят часов!

— А там настанет черед вест-вестерской водки!..

— Сонные порошки, дурманные пилюли и кокаин!

— Горе нам!

— Вся надежда на воздушные корабли «Вселенной»!

— Но до них, братишка, аж девяносто восемь этажей!

— Брут, — обратился Витек к одному из генералов, — сегодня ночью ты атакуешь девятую баррикаду. Оборона у черных очень крепкая, потому что они готовятся к наступлению. Пусть пять тысяч человек ждут моего сигнала!

И в этот миг заговорил Петр Брок:

— Витек из Витковиц!

Все повскакали, озираясь по сторонам.

А Брок между тем продолжал:

— Отложи атаку на один день. Если ты начнешь наступление сегодня ночью, то погубишь свою армию!

Витек опомнился первым и крикнул:

— Чей это голос?

Голос представился:

— Я Петр Брок!

— Так, может быть, ты и есть тот самый бог, о котором возвестил пророк номер семьсот девяносто четыре?

— Я не бог. Я пришел предупредить, чтобы ты не начинал наступления сегодня ночью.

— Почему?

— Не спрашивай! Поверь мне, и завтра во всем убедишься сам!

— Я верю тебе и сделаю, как ты велишь! Наступление будет отложено…

Брок исчез, покинув изумленных и радостных предводителей восстания.

XLIL

Всюду на пути Брока восставшие рабы готовятся ко сну. Главная лестница освещена одним-единственным факелом. Брок быстро проскользнул в дверь в железной баррикаде. Несколько прыжков — и перед ним неприятельские укрепления. Он бесшумно перебрался на ту сторону.

В золотистом конусе света от прожектора сидят на ящиках два человека. Один из них, молодой, смотрит на баррикаду. Второй самодовольно улыбается всеми своими морщинами. Это Шварц.

— Сегодня я могу спать спокойно, — прошамкал он, тряся сморщенной головенкой. — Если они что предпримут, пальнем раз-другой для отвода глаз: вот, мол, как мы сопротивляемся, будто детишек своих защищаем. А потом будем «вынуждены» отступить этажом ниже. Они же тем временем расползутся здесь как вши…

— А вдруг они обнаружат бочонки с вашим газом? Что тогда?

— Не обнаружат, мой мальчик, не обнаружат… Бочонки наполнены винцом, а мехи плавают в вине, и газ будет из них потихоньку уходить… Таких бочонков «на всякий случай» там полным-полно, с виду безобидных, как дитя в пеленочках. Настоящие же газовые бочонки помечены красными треугольниками и стоят в углах. По сигналу…

— Ты, дед, все это здорово придумал, но что, если эти пролетарии улягутся далеко от твоих бочонков?

— Не беспокойся, желторотик, я и это учел… еще до того, как ты на свет божий появился. Они расположатся, как и мы, в районе лестницы! Витек будет держать их возле себя, чтобы они не загуляли по трактирам да барам, смекаешь теперь, несмышленыш?

— А вдруг они устремятся за нами на лифте?

— Не плачь, мой маленький, это у тебя зубки режутся, сейчас я тебе пеленочку переменю… Если б управление лифтом было в их руках, они бы давно шастали отдыхать в Гедонию!.. Пеленочку намочил, бедненький мой…

Беззубый рот Шварца разинулся в долгом зевке.

Этим воспользовался Брок. Схватил ком ваты и заткнул им черный провал стариковского рта.

В следующую секунду он рассчитался с любопытным «ребеночком». Не успел тот опомниться, как Брок саданул его кулаком в висок. Парень так и покатился куда-то в темноту.

Между тем старый маразматик хотел было удрать от Брока, да с какой прытью! Но Брок поймал его за ногу и дернул назад. А затем надежно связал длинной веревкой.

— Не беспокойся, дед, — прошептал он прямо в испуганные глазки Шварца, — тебе СИО уже не повредит… Или боишься постареть еще на сто лет?

После этого с помощью кляпа и веревки Брок скрутил и его напарника. А покончив с обоими, осторожно подобрался к палаткам.

Лагерь спал.

Со скучающими часовыми Брок расправился быстро и ловко. И сразу же увидел бочонки, помеченные красными треугольниками. Из-под них торчали резиновые шланги, стянутые веревкой. Брок торопливо принялся их развязывать.

Когда он возился с последним бочонком, у него внезапно закружилась голова. Мозг, точно бритвой, резануло багровым треугольником. Брок чувствовал, что теряет сознание. Напрягая силы, сумел-таки взять себя в руки.

Прочь, прочь отсюда, пока я не состарился!

Шатаясь, он двинулся вперед.

Еще три шага — и лифт!

Еще шаг — и я упаду! В последнюю секунду, когда багровый треугольник терзал рассудок невыносимой болью, Брок ввалился в лифт.

Кнопка 100! 100! 100!

Брок рухнул на пол…

XLIII

Ему чудилось, что он лежит на прохладных простынях и смотрит в потолок. Потолок сплошь белый, только посередине — красный треугольник. Бессмысленный, невыносимо багровый, он давит на мозг, вызывая ужасную боль. Словно в этом треугольнике есть отверстие и кто-то стремится втиснуть в это отверстие его череп. О, если б не этот треугольник! Как бы здесь было хороню! Потолок белеет, точно сахар, даже во рту сладко становится. Уснувшим бутоном водяной лилии с него свисает матовая лампочка.

И вдруг — толчок!

Что случилось?

Ах да! 100-й этаж!

Открытая дверь лифта, пальмовая роща, мелодичная радуга моста.

Брок хотел перебежать по нему, но вовремя спохватился.

Нельзя!

Ведь он выдаст себя.

Муллер сразу поймет, что незваный гость хочет проникнуть в его святилище. Ведь это не мост, это арфа, на которой должен сыграть мелодию каждый входящий во дворец Муллера!..

Остается только ждать, чтобы слить свои шаги с другими, которые тоже направятся сюда.

Ждать пришлось недолго. Послышались шаги, и среди пальм показался… лорд Гумперлинк! Да-да, он самый, Морская Чайка! Его Брок ожидал увидеть меньше всего! Откуда он взялся? Воспоминание о принцессе обожгло сыщика огнем. Что с ней случилось?

Лорд Гумперлинк без колебаний вступил на мостик. Следом за ним, нога в ногу, двинулся Брок. Мост отозвался грустной мелодией, которая затихла, только когда они остановились у ворот дворца.

Морская Чайка с наслаждением принял все процедуры, предваряющие аудиенцию. В белом одеянии римских патрициев он явился перед идолом.

Дутый Муллер с расчесанной окладистой раздвоенной бородой опять восседал на своем троне, разложив на коленях живот, на лице его снова застыла улыбка.

— О, Повелитель! — воскликнул Гумперлинк, касаясь лбом ковра. — Я исполнил твой приказ!

— Какой приказ? — донеслось как бы изнутри фигуры.

— Отвез принцессу Тамару обратно на родину!

Брок с облегчением вздохнул.

— Это я тебе приказал?! — прогремело по залу.

— Я повиновался твоему голосу, о, Повелитель!

Морская Чайка коротко рассказал, как его разбудили, как он вначале не поверил и с револьвером в руках бросился к дверям, но потом подчинился, убедившись, что голос звучит с потолка.

— Тебя обманули! — злобно прошипел идол. — Обвели вокруг пальца, как мальчишку! Осел ты, а не Морская Чайка! Ты внял голосу не моему, а дьявола! Немедленно назад! Подними по тревоге весь флот! Он к твоим услугам! Но без принцессы не возвращайся! Вон!

Лорд Гумперлинк исчез. В зале остался один Брок. Теперь надо действовать быстро, ибо его принцессе грозит опасность…

Скорее, скорее покончить с этим делом!

Прежде всего надо отыскать Муллера!

Обшарить весь дворец!

Все залы, все ниши осмотреть, простучать все стены, полы, потолки…

Крадучись, он подошел к черной портьере за троном. Отвел ее и увидел стеклянную стену, разделяющую тронный зал на две половины. Брок проскользнул в скрипнувшую дверь на ту сторону. До чего же вторая половина зала не похожа на первую с ее сверкающим троном!

Среди чудовищного беспорядка, как бы в минуту затишья между попойками, здесь валялось с десяток мужчин — этаких полураздетых здоровяков-римлян с мускулистыми, гладко выбритыми лицами. Их прозрачные непробиваемые шлемы и панцири разбросаны тут же, между матрацами, на которых они спят.

Телохранители Огисфера Муллера!

Брок на цыпочках прошел мимо… Длинный, узкий коридор, винтовая лестница и снова дверь:

Стены от пола и до потолка заставлены всевозможными книгами. Некоторые из них толсты, как стволы вековых дубов, и из-за нелепой своей толщины фактически перестали уже быть книгами.

Библиотека Муллера!

Значит, и сам Муллер должен быть где-то поблизости. Брок просмотрел книги, лежащие на столе.

«ГИМНЫ И ОДЫ ВО СЛАВУ БЕССМЕРТНОГО МУЛЛЕРА».

«МОЛИТВЫ, ОБРАЩЕННЫЕ К ВСЕВЫШНЕМУ МУЛЛЕРУ».

«О ТОМ, КАК ОГИСФЕР МУЛЛЕР ПОКОРИЛ МИР. ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ».

«ЗВЕЗДНЫЕ ЗАВОЕВАНИЯ ОГИСФЕРА МУЛЛЕРА. ИСТОРИЯ ВСЕЛЕННОЙ».

«РАЙ И АД ОГИСФЕРА МУЛЛЕРА».

«ТЫСЯЧА ЛИЦ ОГИСФЕРА МУЛЛЕРА».

«КАК СТРОИЛСЯ МУЛЛЕР-ДОМ»

«ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО МУЛЛЕР-ДОМУ».

«ГЕДОНИЯ И ЕЕ УСЛАДЫ».

«О ЗЕМНЫХ СТРАСТЯХ ОГИСФЕРА МУЛЛЕРА. КАК ОН ЛЮБИЛ ВЕСЬ МИР».

«ОГИСФЕР МУЛЛЕР. БОГ И ЧЕЛОВЕК. ФИЛОСОФСКАЯ СЕРИЯ».

Брок понял: великое множество всех этих книг посвящены одному — культу сей загадочной личности. Чем ближе к Муллеру, тем сильнее разгорается любопытство Брока. Как же он выглядит? Кто он?

XLIV

Следующая комната — стеклянные витрины, в них серебристые модели странных, не виданных Броком аппаратов и приборов. Может, это созданные изощренным умом орудия пыток? Судя по форме, некоторые из этих орудий предназначены скорее для мучений животных, птиц, насекомых, но не людей.

На столе в вазе с желтой вонючей жидкостью — почерневшая гроздь сирени. Рядом книга в пергаментном переплете: «Огисфер Муллер. КАК МУЧИТЬ ЦВЕТЫ».

Брок наугад раскрывает пухлый том:

«Как замучить розу

Расцветшую розу надо отжечь от куста.

При этом ствол следует держать в огне до тех пор, пока стебель розы не отвалится.

Затем ободрать стебель до самого цветка и поставить в вазу с кипятком. С помощью стеклянного змеевика накапать в вазу кон центрированный раствор серной кислоты. На ароматометре можно проследить за стремительным взлетом кривой запаха и ее резким спадом. Подключив ароматофон, вы услышите тихий стон царицы цветов. Она побледнеет, потом посинеет и внезапно опадет.

Пестик надлежит вырезать…»

Так вот, значит, какова душа Огисфера Муллера! Что же это — безумие или патологическая извращенность? Смотрите — белая лилия в вазе поражена черными пятнами. Хризантема задохнулась под стеклянным колпаком от паров никотина! Алый пион, пестик которого проткнут отравленной иглой, гибнет в сосуде со спиртом.

Впрочем, глумление над цветами свидетельствует лишь об инфантилизме извращенного кретина! Но другие странные предметы, о чудовищном назначении которых можно лишь догадываться, не являются ли они орудиями пыток живых существ?

Покинув эту жуткую комнату, Брок замер в изумлении — он стоял на пороге… детской!

Какой невероятный контраст! Тихий, волшебный приют ребячьих грез! Детская кроватка… На пестром ковре — широкий круг железной дороги, у жестяного перрона стоит длинный поезд. Есть тут и тоннель, и мост, и стрелки. Чуть дальше разбросаны строительные кубики, из которых кто-то начал возводить храм и бросил — вечером закончит… Рядом — красный волшебный фонарь с диапозитивами. Детская типография, на клочке бумаги оттиснуто сначала четко, а потом все бледнее — Огисфер Муллер… Огисфер Муллер… Огисфер Муллер…

Неужели у этого проклятого тирана и инквизитора есть сын по имени Огисфер? Или в силу какой-то невероятной сентиментальности он увековечил здесь воспоминания своего детства? Может, он сам заводит игрушечный поезд и смотрит диапозитивы?

А что же находится рядом с детской? Гостиная со швейной машинкой и семейными портретами, спальня или кухня с плитой и полкой, уставленной белой посудой?

Комната была красная и совершенно пустая. Лишь посредине на круглом столике — хрустальная чаша с прозрачной жидкостью. В ней плавает человеческое сердце…

Следующая комната — синяя. И опять хрустальный сосуд с водой, в которую погружены два голубых человеческих глаза.

Но Брок уже ничему не удивлялся. Он быстро шагал из одной комнаты в другую, пока не очутился в душном помещении, где металась, жалобно мяукая и завывая, чуть не сотня черных кошек. Из этого кошачьего царства он попал в роскошный зал, полный несметных сокровищ.

Купленные, украденные и полученные в заклад короны царей и императоров, золотые скипетры и державы, церковные дароносицы, облачения из Ватикана, из буддийских храмов, из пещерного святилища далай-ламы.

Оправленные в золото бриллианты величиной с гусиное яйцо украшают рамы полотен старых мастеров, свезенных сюда из прославленных музеев разоренной Европы.

Слитки золота, платины, солиума и радия.

Кучи перстней, цепочек, ожерелий осыпаются, перемешиваясь друг с другом.

Бочонок, полный золотых часов!

Ящик серег!

Шпалера сундуков с золотыми монетами всех стран мира…

Посреди зала темнела круглая дыра, обнесенная перилами. Чтобы прикинуть ее глубину, Брок швырнул туда золотой слиток. Потом долго считал и прислушивался — тщетно!

Осмотревшись, он заметил у края колодца электрический выключатель повернул его, и ствол колодца осветился до самого дна. Брок понял, это вход в гигантскую шахту глубиной сто этажей, служащую фундаментом Муллер-дома. А комната, где он стоит, — сокровищница, в которой Муллер хранит найденное в разных концах света…

Из золотой кладовой Брок прошел в гардеробную.

Многоэтажные вешалки, забитые разнообразнейшей одеждой. Новенькие генеральские мундиры, безукоризненные костюмы биржевиков, рясы монахов и епископские ризы, матросская тельняшка, широкополые ковбойские шляпы, цилиндры, кепки апашей, залатанное тряпье нищих и белые балахоны призраков. Но вот что странно: все это сшито на человека малорослого, узкоплечего, коротконогого. У некоторых костюмов были широченные накладные плечи, у других — накладной ватный живот. Брок углядел даже пиджак с фальшивым горбом.

Угол ощетинился деревянными, инкрустированными серебром палками, кнутами, плетками, арапниками, тростями с потайными кинжалами, епископскими посохами и клюками юродивых. В ларях сложены трубки, очки, вставные челюсти, искусственные уши, носы, парики, резиновые конечности с пружинными механизмами.

Но самое жуткое — шеренга голов-болванок, на которые натянуты человеческие лица: специально обработанная кожа снята вместе с усами и бровями. Упругие, словно резиновые маски: стоит их натянуть, и создается полная иллюзия нового лица…

О, сколько возможностей для виртуозных метаморфоз! Давно умершее лицо можно надеть, как шляпу! Понятно теперь, господин Муллер, почему в тебе сам черт не разберется! Бродишь по своим этажам то генералом, то безногим калекой, то грузным биржевиком с золотой цепью на животе, то горбатым шутом — но кто же ты все-таки есть?

На пороге следующей комнаты Брок замер.

В открытой ржавой клетке раскинуло узловатые руки-ветви сухое дерево. На одном суку раскачивалось уродливое страшилище — орангутанг!

Брок отступил назад, решив, что обезьяна заметила его: когда он появился в дверях, животное ощерило зубы. Но после нескольких попыток он вновь осмелел и на цыпочках прокрался под самым оскалом клыков.

Наконец пальцы его коснулись ручки следующей двери

Очень осторожно, потихоньку, медленно-медленно приоткрыл дверь, скользнул в образовавшуюся щель и так же бесшумно затворил дверь за собой.

XLV

Брок осмотрелся.

Огромная, немыслимо сложная машина высилась полукругом напротив двери, занимая всю стену зала. При виде ее Брока бросило в дрожь. Беспорядочное на первый взгляд переплетение спиралей, проволочек, звоночков, кнопок, трубочек и фосфоресцирующих указателей соединялось в какое-то жуткое сооружение, напоминающее живой организм — нутро ожившего универсального робота…

Неоглядный ряд клавиш, словно бесконечное пианино. Клавиши неодинакового размера, с закругленными концами — ни дать, ни взять — хрупкие девичьи пальцы с ухоженными ноготками.

Как похоже на стеклянный орган, подумал Брок, глядя на несчетные прозрачные трубки, в начале ряда маленькие и тонкие, в конце — большие и толстые. Повсюду, повсюду причудливые детали в безумном тысячекратном повторе. Тысяча клавиш, тысяча звоночков, тысяча лампочек, тысяча выпуклых глазков, изредка подмигивающих холодными зелеными огоньками — будто кошачьи зрачки шлют в ночи загадочные сигналы.

В сердце этой чудовищной машины, подобной исполинскому алтарю злобного языческого божества поблескивает белый диск — как огромная облатка в дарохранительнице. Под диском расположена чаша громкоговорителя из какого-то отполированного материала.

Перед алтарем в глубоком кресле кто-то сидит спиной к Броку. Виден лишь рыжий чуб, языком пламени торчащий над спинкой кресла.

Брок затаил дыхание.

Это и есть Муллер?

Низенький, тщедушный, он совсем утонул в кожаном кресле. И похож скорее на рыженькую девчонку — из-за спинки даже головы не видно…

Брок, бесшумно ступая, обошел кресло.

И увидел маленького, сухонького уродца в ярко-зеленом халате. Дряблые щеки его обвисли безобразными складками. Вывернутая нижняя губа — черная и сухая до самых десен. А от нее росла рыжая борода, которая разветвлялась внизу на две жидкие прядки, доходящие до самых колен.

Зато нос — гордая линия орлиного клюва! Блистательный излом раковины! Твердый, суровый изгиб! Свидетельство высокомерия, мизантропии, жестокости и стремления покорить мир!

Огисфер Муллер!

Да, это он!

Этот смешной, желчный коротышка, заживо, как в могиле, погребенный в глубинах кресла.

Волосатые уши с серыми мочками — неужели это и есть те уши, страшась которых умолкает любой голос в Муллер-доме?

А ядовито-зеленые, слезящиеся, бегающие глазенки в рамке морщин — неужели это и есть те всевидящие очи, которые замечают разом все, что творится в сотнях тысяч комнат на тысяче этажей?

А это та самая голова, что породила чудовищный замысел создать на земле ад и рай?… Вон она, рукой подать, и я могу раскроить этот череп, убить живущее в нем страшное безумие, разбить его на тысячу кусков!

Муллеру захотелось чихнуть. Он поднял руку к носу и прикрыл его ладонью. Брок ждет, что будет дальше, и с изумлением видит, что нос, блистательный орлиный нос остался у Муллера в руке! А вместо него на лице объявилось нечто короткое, вздернутое, без всякого намека на переносицу — две круглые дырки в пуговице, прилепленной между щек. Теперь Брок узнал это лицо: он видел его в окошке наверху, когда почти без сознания лежал в зеркальном зале…

Орлиный нос вернулся на старое место.

Но почему эти слезящиеся зеленые глаза, как бы вклеенные в рамку морщин, почему они так пристально всматриваются в блестящий диск?

Что это такое?

Зеркало?

Да, зеркало, только очень странное. В его серебристо-прозрачной глубине не отражается ни один из предметов, находящихся в этой комнате.

Зеркало пусто!

Гладкая серебристая глубина, и больше ничего…

Однако же внезапно эта непроглядная серебристая глубь словно бы обмелела, потемнела, и Брок смутно различил какое-то движение; так и кажется, что смотришь в мощное увеличительное стекло на муравейник. Потом кишащая масса приблизилась, распалась на отдельные элементы, приобрела четкие очертания.

От неожиданности Брок чуть не вскрикнул: биржа!

Да, так выглядела биржа с птичьего полета.

Брок вспомнил про стеклянное окно в потолке…

Он видел биржу с прозрачной статуей Атланта, с муравейником черных цилиндров.

Человек в кресле нажал на что-то своими костлявыми пальцами.

Послышался душераздирающий звук, напоминающий вопли мартовских котов. Потом все стихло, и чаша в центре алтаря заговорила.

Брок тотчас узнал голос биржи.

Невнятица таинственных шепотов, шагов, возбужденных восклицаний сливается воедино с коловращеньем фраков, цилиндров, лиц…

Но пальцы Муллера снова касаются клавиш, глухой шум рассыпается на отдельные звуки, среди которых четко выделяются два писклявых голоса:

— Купил?

— Я понес убыток!

— Скверные времена!

— Муллдор падает…

— Сколько?

— Двадцать пять!

— Ого-го!

— Тс-с-с!

Их сменяет другая пара:

— А теперь что?

— Девяносто девять!

— А завтра?

— КАВАЙ…

— Проклятый голос!

— Удрал!

— Убил Орсага!

— Глаза ему вырвал!

— Кто?

— Голос!

— А Великий Муллер? — Тс-с-с! И еще один диалог:

— Курс белых падает…

— Принцесса сбежала!

— Он ее похитил…

— Кто?

— Голос!

— А наш повелитель и кормилец?

— Хватит этого слащавого елея!

— Конец близок!

— Тс-с-с!

— Чего бояться? Приидет нечто большее, чем Муллер!

— Тайна «Вселенной» раскрыта!

— С бога сорвали маску!

— На бирже крах!

— Ну так кто победил?

— Тс-с-с!!

— Хватит вам шикать!

— Муллер погибнет!

— А кто победит?…

— Он!

— Голос!

XLVI

В этот миг Огисфер Мюллер приподнялся с кресла и нехотя взял на клавиатуре аккорд, который ему, похоже, давно опротивел. А затем с ледяным спокойствием крикнул в хрустальную чашу:

— Герр Эрлебах! В серебристом диске на фоне черно-белой мозаики фраков и манишек появилась бледная, перекошенная от ужаса физиономия.

— Герр Эрлебах! Человек пал ниц, воздев руки.

— Пощады! Пощады! — взмолилась чаша. Но Огисфер Мюллер процедил с непоколебимым спокойствием:

— Герр Эрлебах! Девяносто пять! Шестьдесят четыре! Красные зеркала, дверь номер семь!

Диск подернулся беловатой пеленой и снова стал ясным и прозрачным. Серебристая глубина стремительно пошла на убыль, и вот уже на экране — гостиница-трактир «Эльдорадо'» Под матовыми лампами в виде черепов за дубовым столом собралась компания авантюристов; об их ремесле Брок узнал тогда, побывав в Вест-Вестере. Когда же это было? Сколько времени минуло с тех пор?

Из знакомых здесь — горбун Чулков, безрукий убийца Гарпона да еще великан, поймавший Брока в сети, и разжалованный, оскорбленный маршал Грант, который, судя по всему, вполне приспособился к новому окружению и не выделялся ни манерой говорить ни одеждой, ни поведением

Речь держал горбун:

— Ну кто же из вас его поймает? Ко-ко-ко-ко Может, ты, Гарпона прикончишь его голыми ногами? Или ты, Секретарь, дашь ему понюхать Шварцеву розу, напоенную старостью? Ла-ла-ла-ла! А на что годишься ты, Мурно, со своим любовным напитком? Тебе известно, сколько ему лет? Ты хочешь, чтобы он сгорел от любви к принцессе Тамаре? Ме-е-е! Все вы остались в дураках с вашими газами, порошками и пилюлями! Кто из вас его поймает? Ме-е-е!

— Он — не человек!

— Он бог!

— Бог позволил бы себя поймать в сети?

— Нет бога, кроме Муллера!

— Значит, дьявол сильнее!

— Сильнее Муллера?

— Тс-с-с?

Все за столом как по команде приложили палец к губам. Но горбун знай себе кричал:

— Трусы! Неужели вы еще не поняли! Кто бы он ни был — бог, человек или ничто, но он сильнее и могущественнее нашего Муллера! А потому, пока не поздно, давайте играть в открытую. Перейдем на сторону сильнейшего! К черту Муллера!

Огисфер Муллер снова привстал в кресле. Взял на длиннущей клавиатуре несколько безмолвных аккордов и наклонился к хрустальной чаше.

— Сударь Чулков!

Вся пятеро выскочили из-за стола, волосы у них встали дыбом, физиономии перекосились от ужаса.

Один Чулков остался на месте. Лишь резко отодвинулся от стола, так что стул жалобно заскрипел. Потом схватил стакан и с размаху швырнул его в потолок. Все вокруг неотрывно смотрели на него, то ли с тупым изумлением, то ли злорадно

Петр Брок ждал, что человек в кресле рассвирепеет, разнесет комнату в пух и прах, а голос его засвистит от злобы, как пуля.

Но ничего подобного не случилось. Такое впечатление, что у коротышки в кресле вообще нет ни нервов, ни гнева. Нечеловечески бесстрастным, почти сонным голосом он обронил в микрофон

— Сударь Чулков! Девяносто пять! Шестьдесят четыре! Красные зеркала, дверь номер семь'

Брок пристально следил за дрожащим от ярости горбуном, который треснул кулаком по столу и строптиво взвизгнул в потолок

— Не пойду, никуда не пойду! Я много сделал для тебя, благодетель! Ме-е-е! Но теперь и пальцем ради тебя не пошевелю! Я убрал старика Галио, а чем ты меня отблагодарил? Пятьдесят тысяч звезд, конечно, подарок божественный — кукареку! — каждый вечер я смотрю на них и лопаюсь от злости! Даже в Гедонию ты меня не пустил, отче небесный, обещал, а не пустил! Только я туда все равно попаду, вонючка проклятая, и катись ты со своими звездами куда подальше, смотреть на них я и без тебя могу, когда мне заблагорассудится! Расплачивайся звездами с другими идиотами, рыжий дьявол, а с меня хватит, побыл ослом — и будет! Тра-ля-ля! Тра-пя-ля!

Расхрабрившийся горбун, вероятно, еще долго угрожал потолку, но Муллер, пробежав пальцами по клавишам, остановил поток его красноречия, и кичливый горб исчез, стертый туманной пеленой.

На экране возникла подобострастная фигура полицейского инспектора. Муллер продиктовал:

— Этаж четыреста одиннадцатый — Вест-Вестер, гостиница «Эльдорадо»! Арестовать сударя Чулкова! Поместить его в Красных зеркалах, девяносто пять, шестьдесят четыре, семь!

Полицейский тоже растворился в тумане. Огисфер Муллер опять нажал на клавиши. Из стеклянного органа послышались тягучие, жалобные вопли, будто младенцы скулят. Впрочем, точно так же завывали черные кошки в одной из пройденных Броком комнат. Может быть, и правда есть какая-то связь между сластолюбивыми кошками и этим сатанинским алтарем?

Ряды круглых зеленых глазков машины горят, словно тысячи кошек смотрят из темноты…

Кошачий концерт внезапно оборвался, и диск мало-помалу посветлел. Брок увидело птичьего полета военный лагерь. На экране медленно разворачивалась панорама боя. Вот баррикада революционеров, вот «ничейная земля», укрепления наемников и, наконец, их бивак.

На лице Муллера появилось выражение беспокойства. Хрустальное жерло заговорило огнем и дымом взрывов! Огромный зрачок наблюдает отчаянную атаку восставших на предательскую баррикаду. На деревянной стене из ящиков и бочек вдруг распустились тысячи голубых огоньков. Пылающая смола потоками стекает по деревянным сооружениям. Из шлангов вырываются струи кипятка.

Но странное дело — баррикада мертва! Никто не карабкается на ее вершину, не размахивает среди огня флагом смерти! Даже смешно — отчаянный штурм безлюдной баррикады. Восставшие в слепой ярости рвутся вперед, в огне и грохоте им чудится черный ангел, опоясанный красным кушаком, но его нет!

Брок с таким же напряжением, как и Муллер, следит за лихой атакой. И вот баррикада взята.

Но что это?

Толпы старых хрычей, подняв руки, жмутся по углам. А захваченный лагерь — какая же плачевная картина полнейшего бессилия! Всюду запавшие рты, костлявые подбородки, согнутые спины!

Армия плешивых, беззубых, морщинистых, как сушеные грибы, стариков елозит на коленях перед изумленными победителями, а те топчут ногами клочья выпавших волос, будто здесь линяла целая собачья свора. В довершение всего кругом, точно драконье семя, рассыпаны почерневшие зубы.

Из громкоговорителя несутся крики ликования и восторга:

— Это Он! Он!

— Петр Брок!

— Сыщик!

— Бог!

— Тот, о котором возвестил пророк!

— Наш новый бог!

— Он сотворил чудо!

— Он с нами!

— Он!

— Бог и сыщик!

— Тише! Тише!

Над опадающей волной криков поднялся громовой голос.

— Все за мной!

— Лестница свободна!

И снова крики:

— Победа!

— Вперед!

— Смерть паразитам!

XLVII

Вот когда Огисфер Муллер не выдержал, вскочил с кресла и обоими кулаками ударил по клавиатуре, правда с краю.

Засверкали зеленые зрачки, и уши Брока резанул пронзительный кошачий концерт. А на экране меж тем появился новый огромный лагерь, полный молодых, здоровых солдат.

Огисфер Муллер решил ввести в бой резервные силы! Закрыть брешь и остановить победное наступление рабов.

Пришло время сорвать планы Муллера. Теперь Брок знал все, что ему нужно. Он проник в тайну всеведения Муллера, пора…

Огисфер Муллер нагнулся к чаше, собираясь отдать приказ войску. Но тут Брок ухватил его за бороду и рванул назад,

Муллер вцепился ему в руку и так заорал, что Брок от испуга выпустил бороду. Рыжий карлик вдруг как сумасшедший запрыгал по залу; эти безумные скачки выглядели настолько жутко и до омерзения карикатурно, что Брока охватил ужас. Он пристально следил за прыжками и, когда Муллер приблизился к машине, выхватил нож. — Прочь, — крикнул он, — прочь от машины! Или ты умрешь!

— Умру! — расхохотался Муллер. — Только тронь меня, и ты погибнешь вместе со мной! Весь Муллер-дом рухнет!

— Он ударил руками по клавишам, словно желая призвать на помощь ад!

Брок опустил руку с ножом: на экране снова замелькали картины. По лестнице стремглав мчится вниз армия рабов. Над головами, вскруженными легкой победой, вьется обагренный кровью флаг, словно плащ мученика, истерзанного ножевыми ранами.

Этаж за этажом несется вниз лавина восставших, без отдыха, без остановки, не встречая сопротивления. И это падение лавины на экране сопровождается гробовым молчанием хрустального динамика.

Муллер несколько мгновений смотрит на эти кадры, потом с проклятьем бьет по клавишам. И опять на экране — веселая суета лагеря резервистов.

Пальцы Муллера лихорадочно забегали по клавишам.

И вдруг он закричал: — Генерал Окс!

Но Брок успел оторвать его от микрофона, немилосердно дернув за бороду — едва не выдрал! Дальнейшее заняло буквально какую-то долю секунду: Брок продел концы бороденки под подлокотники и накрепко связал их морским узлом.

Огисфер Муллер взвился и заметался, точно мерзкая саранча, которой прищемили усики. Он как бешеный рвался из позорной ловушки обезумев от злости, — Брок даже испугался, глядя, как Муллер грызет и рвет собственную бороду, пытаясь выдрать ее вместе с кожей.

Наконец ему удалось перегрызть рыжую косицу у самого узла. Он медленно выпрямился, но странное дело — присмирел, как мальчишка после взбучки.

Между тем Брок удобно расположился в кресле Муллера и произнес, глядя ему прямо в глаза:

— Ну что же, господин Муллер, — око за око, ловушка за ловушку! Ты не явился на свидание в комнату номер девяносто девять, пришлось мне самому прийти сюда, чтобы поговорить с тобой! Трудно было понять, что выражала в этот миг уродливая физиономия Огисфера Муллера. Но его рука в широком рукаве халата, словно сухая тычинка в увядшем цветке, жестом указать на кресло: — Сядь, Петр Брок! — Я уже и так сижу, — улыбнулся Брок. — ТЫ хочешь мне что-то сказать? — Петр Брок, я признаю твою силу и могущество, ибо ты невидим. Человек ты или нет, но ты столь же неодолим, как я. Итак, Петр Брок, Огисфер Муллер предлагает тебе мир и дружбу. Конечно, на определенных условиях, которые мы оба поклянемся соблюдать. У тебя своя тайна, у меня своя. Моя тайна — это Муллер-дом! Я знаю, как ты блуждал в нем! Мне известен каждый твой шаг в моей империи. Я твердо знаю: ты не бог. Я поймал тебя сетью великана Мастича! Боги так не поступают, не удирают, не скрываются… Так что ты не бог, но я могу сделать тебя богом!.. Слышишь, Петр Брок?! Я предлагаю тебе стать богом в Муллер-доме! Богом моего мира! Я буду властелином, а ты — богом! Я поделюсь с тобой властью, отдам тебе половину моих сокровищ. И если ты будешь мне верен, я добьюсь еще большего! Рука об руку мы будем строить Муллер-дом, выше и выше, без конца, до самого неба, всем наперекор!

Муллер протянул руку по направлению к креслу.

— Согласен?

Брок плюнул в нее.

— Вот мой ответ!

Муллер вытер ладонь краем халата и сказал со зловещим спокойствием:

— Петр Брок! Берегись! Я знаю, как ты проснулся на лестнице! Я подслушал твой разговор с номером семьсот девяносто четыре! И знаю куда больше, чем сказал тебе! Если тебе известна тайна «Вселенной», то мне известна тайна твоих снов! Ты не бог, ты отвратительный, кошмарный сон и принимаешь этот сон за действительность! Ну что, Петр Брок, ты все еще намерен тягаться с Огисфером Муллером? Будешь молчать, и я промолчу… Смотри!

И Огисфер Муллер показал ему левую ладонь.

От ужаса у Брока потемнело в глазах

Он увидел багровый треугольник…

Быстро закрыл глаза, но было уже поздно… Треугольник проник в мозг и острые углы его вонзались в затылок и в виски.

Еще на секунду Брок пришел в себя. И увидел Муллера, который снова сидел в кресле и вопил в чашу

— Генерал Окс! Генерал Окс!

Брок стиснул пальцами рукоятку ножа Сил у него оставалось на одно-единственное движение!

Он коротко размахнулся и ударил сверху вниз. Лезвие ножа вошло Муллеру в спину и проникло в сердце.

Где— то в немыслимой глубине раздался чудовищный оглушительный грохот, будто луна сорвалась с орбиты и врезалась в землю. Стены, пол и потолок начали заваливаться набок. Вещи покатились с пола на стену. Алтарь рухнул на Брока. Металлическая клавиатура всей тяжестью навалилась на череп.

Короткий удар боли — и ничто. Ничто без цвета, без формы…

XLVIII

Никому не известно, как долго Петр Брок пребывал в объятиях смерти, настигшей его под стальной махиной перевернутого органа Огисфера Муллера. Однако случилось так, что безымянный человек, пробудившийся в начале этого рассказа на лестнице, открыл наконец глаза и увидел потолок, сияющий чистой, ангельской белизной.

А посредине этой чудесной белизны алеет треугольник! Человек испуганно вздрагивает и жмурит глаза! Но странное дело, треугольник остается на потолке и никакой боли ему не причиняет, не давит, не вонзается в виски. Медленно, очень медленно человек разлепил веки и сквозь ресницы вгляделся в треугольник. Знак действительно нарисован на потолке, прочно сидит на своем месте и вовсе не думает нападать. И он с удовольствием смотрит на треугольник, наслаждаясь его совершенной, строгой простотой.

Потом послышался голос:

— Смотрите, проснулся…

Он удивленно повернул голову и замер.

Перед ним человеческие лица! Настоящие, живые, из плоти и крови, с добрыми улыбками, губы у них шевелятся, веки моргают.

Очки на носу, седая бородка — наверное доктор. А рядом — молодые, светлые, ясные улыбки, лица в белых косынках.

Это сестры милосердия, ведь на груди у них красные кресты. Много, много прекрасных лиц обступили его постель.

Седобородый врач в белом халате склоняется над ним, берет за руку.

— Выкарабкался! Хотите верьте, хотите нет, а выкарабкался! Я в чудеса не верю, но это для меня загадка…

— Где я? — несмело шепчет человек, вспоминая свой тысячеэтажный сон…

Доктор усмехнулся:

— На этом свете!.. А по всем правилам лежать бы тебе под слоем известки в тифозной яме за лагерем! — И потрепал его по голове. — Ну, будь здоров! Я сам выпью нынче за твое здоровье и буду спокойно спать… Да знаешь ли ты, черт полосатый, что целых три дня бредил? Мы принесли тебя из барака смерти! А ты несешь какой-то вздор, ругаешься, пытаешься спрыгнуть с кровати, пришлось даже привязать тебя ремнями… В чувство привести не могли… Страшный был тиф… Прямо чертовщина… А что тебе снилось, сынок, что это за Огисфер Муллер, который тебя обижал?

Но странный пациент уже не слушал говорливого седобородого доктора. Он мгновенно вспомнил все, вспомнил свое прошлое, свое имя, свое место в жизни, вспомнил, что будет делать, когда вернется из плена. Все вдруг прояснилось, стало близким и понятным…

Лишь имя Огисфера Муллера напомнило ему жуткий сон.

И с полуудивленной улыбкой он сказал:

— Мне снилось, что я блуждал по дому в тысячу этажей А Огисфер Муллер был хозяином этого дома.