Дом ста дорог

Глава пятая, в которой к Чармейн приезжает крайне обеспокоенная мама

Проснувшись Чармейн обнаружила у себя на коленях громадную морду Бродяжки, остальная же часть собаки меховым ковром лежала на полу, заполняя собой почти всю комнату.

— Значит, сама ты всё-таки не можешь уменьшиться, — пробормотала Чармейн. — Придётся что-нибудь придумать.

Бродяжка ответила ей сопением, после чего снова уснула. Девочка с трудом вынула ноги из-под собачьей головы и, стараясь не задеть огромную тушу, принялась искать чистую одежду и одеваться. Когда дело дошло до причёски, Чармейн обнаружила, что все её заколки и шпильки бесследно исчезли — наверно, растерялись во время её стремительного спуска гор. У неё осталась лишь голубая ленточка. Миссис Бейкер всегда настойчиво утверждала, что уважаемые в обществе девушки непременно убирают волосы в опрятный пучок на затылке, поэтому Чармейн никогда не носила другие причёски.

— Ну и ладно, — сказала она своему отражению в небольшом настольном зеркале. — Ведь мамы здесь нет.

Девочка переложила волосы на одно плечо и заплела в толстую косу, завязав её лентой. Посмотрев на своё отражение, она осталась им довольна: пушистая рыжая коса делала Чармейн куда симпатичней прежнего, её лицо больше не казалось худющим и строгим. Девочка подмигнула своему отражению и, перепрыгивая через лохматые лапищи Бродяжки, отправилась в ванную комнату.

К счастью, за ночь ванная оттаяла. С труб звонко капала вода, в остальном же, казалось, полный порядок. Ничто не предвещало проблем, пока Чармейн не открыла кран, затем ещё один, а затем остальные два: из всех четырёх текла ледяная вода.

— Всё равно я не собиралась принимать ванну, — утешила себя девочка и вышла в коридор.

Питер пока не проявлял никаких признаков жизни. Чармейн вспомнила, как мама говорила ей, что мальчики всегда спят подолгу и никогда не поднимаются быстро. Так что девочка не стала переживать на его счёт. Она открыла дверь, повернула налево и оказалась на кухне, в царстве мыла и пены. Обрывки пены и одинокие пузыри немедля влетели в коридор позади неё.

— Проклятье, — вырвалось у Чармейн. Она прикрыла голову руками и окунулась в мыльный воздух кухни. Вокруг стояла неимоверная духота, будто девочка шагнула в отцовскую пекарню.

— Уф! — с трудом дышала Чармейн. — Думаю, я теперь лет сто не притронусь к мылу.

Больше она ничего не смогла сказать, потому что пена так и норовила залезть ей в рот. Небольшой мыльный вихрь запузырил нос, и девочка начала чихать. Она наткнулась на стол и услышала, как упала на пол ещё одна чашка, но Чармейн не обратила на неё внимания и продолжала пробираться сквозь мыльные завесы. Вскоре она набрела на бельевые мешки и услышала звон кастрюлей — теперь она поняла, где находится. Девочка отняла одну руку от лица, нащупала раковину, а следом за ней дверь слева. Пальцы начали искать задвижку, но не находили ничего подобного. Чармейн начала думать, что за ночь задвижка куда-то испарилась, но вдруг вспомнила, что она попросту с другой стороны. Девочка, наконец, распахнула дверь и глотнула свежий воздух, слегка отдававший мылом. Она открыла красные слезящиеся глаза и улыбнулась утреннему свету.

Мыльные пузыри стайками вылетали наружу. Когда глаза Чармейн перестали слезиться, она стала зачарованно наблюдать, как сверкающие на солнце пузыри весело и легко поднимаются к зелёным склонам гор. Девочка заметила, что большинство мыльных пузырей лопаются, долетая до конца дворика, будто дальше их не пускала некая невидимая преграда. Но некоторые пузыри плавно продолжали свой полёт, поднимаясь всё выше и выше, словно готовы были плыть так целую вечность. Чармейн следила за ними взглядом, минуя коричневые скалы и зелёные пятна лугов. На каком-то из этих лугов она вчера повстречалась с лаббоком, но на каком именно — девочка не смогла бы сказать. Взгляд поднялся к острым вершинам гор, а затем к голубому океану неба. День обещал выдаться чудесным.

Чармейн снова посмотрела на кухню и увидела, что мыльные пузыри вылетают теперь ровным потоком, а внутри почти не осталось пены, хотя и тут и там виднелись разорванные облачка пузырей, очаг же покрывала густая белая борода. Девочка вздохнула и вошла в кухню. Привстав на цыпочки, она открыла окошко над раковиной, и оставшиеся мыльные пузыри тот час всем скопом устремились к нему, словно спеша поскорее покинуть дом и отправиться к небу. Вылетающие из дома струи пузырей мерцали на солнце, превращаясь в необыкновенной красоты радужный поток. Кухня очень быстро возвращалась к прежнему виду, и вскоре Чармейн смогла разглядеть у раковины четыре бельевых мешка, вместо вчерашних двух.

— Да сколько же можно! — сердито выдохнула девочка, а потом обратилась к дому: — Двоюродный дедушка Уильям, как мне получить завтрак?

Мягкий голос тут же отозвался:

— Постучи по очагу, моя милая, и скажи: «Завтрак, пожалуйста».

Чармейн бросилась к очагу и нетерпеливо постучала по его мыльной поверхности.

— Завтрак, пожалуйста, — прозвучал её звонкий голос.

Девочка чуть отодвинулась в сторону, так как перед ней появился парящий поднос, с лёгким звоном бьющийся о цепочку с очками на её груди. В центре подноса стояла тарелка с яичницей и хрустящим беконом, вокруг неё располагались кофейник, чашка, блюдце с тостами, варенье, масло, молоко, сушёные сливы и столовые приборы, обёрнутые в салфетку.

— О, как чудесно! — восхитилась Чармейн и, прежде чем мыльный осадок успел осесть на подносе, унесла завтрак в гостиную. Удивительно, но в комнате не осталось ни следа вчерашнего ночного пиршества. Тележка снова пустовала в углу, а комната опять стала навевать уныние, несмотря на несколько залетевших и кружившихся по ней мыльных пузырей. Девочка открыла парадную дверь и вышла в сад. Она совершенно точно помнила, что, когда отрывала синий и розовый лепестки для заклинания, приметила из окна кабинета столик и скамейку.

Завернув за угол дома, Чармейн нашла их. Залитые солнцем столик и скамейка стояли рядом с сине-розовыми кустами гортензии, а чуть дальше виднелось окно кабинета, хотя в таком крохотном домике никак бы не поместился просторный кабинет двоюродного дедушки Уильяма. «Магия — удивительная штука,» — размышляла про себя Чармейн, размещая поднос на столике. На листьях и лепестках гортензии дрожали и мерцали капли дождевой воды, однако скамейка и стол были сухими. Девочка уселась и стала наслаждаться самым приятным в её жизни завтраком. Лучи тёплого солнца слегка припекали, и Чармейн начала чувствовать себя немного ленивой, роскошной и очень взрослой дамой. «Ещё бы папиных шоколадных круассанов, — думала девочка, прихлёбывая кофе. — Когда двоюродный дедушка Уильям вернётся, непременно скажу ему о шоколадных круассанах.»

Ещё Чармейн подумала, что, должно быть, двоюродный дедушка частенько сиживает здесь, как и она, наслаждаясь завтраком. Гортензия цвела яркими огромными шарами с десятками разнообразных оттенков. Ближайший к девочке куст усеивали белые цветы с бледно-розовой и сиреневой кромкой, чуть далее виднелись цветы с синими у основания лепестками, которые к концам переходили в цвет морской волны. Чармейн радовалась, что не позволила кобольду срубить кусты с этими замечательными цветами, и вдруг в окне кабинета возник Питер. Всю радость, как рукой, сняло.

— Эй, где ты достала завтрак? — требовательно выкрикнул он.

Девочка объяснила, и юноша тут же исчез. Несколько минут она напряжённо ожидала, что вот-вот к ней присоединится Питер, и от души надеялась, что он так и не придёт. Он не пришёл. Ещё немного понежившись на солнышке, Чармейн решила найти какую-нибудь интересную книгу и погрузиться в любимое занятие. Она унесла поднос на кухню, не забыв ещё раз похвалить себя за отличную придумку с выпроваживанием пузырей. Питер, очевидно, тоже успел побывать на кухне — он захлопнул дверь на задний дворик, оставив распахнутым только окно. Комната потихоньку опять начала наполнятся мыльными пузырями, хотя они всё так же, потоками, стремительно вылетали в окошко. Среди парящих шаров сидела Бродяжка. Её хвост слегка вилял, ударяясь об основание очага, а полный печали взгляд устремлялся на малюсенькую мисочку с едой, едва заметную между её лапищами. Бродяжка наклонила голову и одним махом проглотила свой завтрак, рассчитанный на крохотную собачку.

— Ох, бедняжка-Бродяжка, — произнесла Чармейн.

Собака подняла голову и заметила девочку. Хвост-метёлка принялся радостно вилять и постукивать по очагу. Появилась ещё одна мисочка с едой, за ней ещё — через минуту миски с едой полностью окружили Бродяжку.

— Не перестарайся, — предупредила Чармейн, аккуратно ступая среди собачьих мисочек. Она поставила поднос на новообразовавшиеся бельевые мешки и добавила: — Я пойду в кабинет. Если понадоблюсь, заходи.

Бродяжка настолько увлеклась своим завтраком, что, похоже, вовсе не обратила внимания на слова Чармейн. Девочка покинула кухню и вошла в кабинет двоюродного дедушки Уильяма.

За рабочим столом восседал Питер. Поднос со своим завтраком он поставил на пол, а сам листал одну из книжек, ровным рядком расставленных на дальнем конце стола. Сегодня парень выглядел куда приличней: волосы высохли и превратились в пушистые каштановые кудри, а зелёный твидовый костюм сделал из Питера симпатичного юношу. По-видимому, костюм был запасным и от дорожного мешка слегка помялся да и на кухне успел обзавестись несколькими мыльными пятнами от лопнувших пузырей, но, тем не менее, Чармейн осталась довольна. Как только она вошла, Питер захлопнул книгу и быстро поставил её на место. Девочка заметила на его левом большом пальце зелёную резинку. «Так вот как он сюда попал,» — пронеслось у Чармейн в голове.

— Никак не могу разобраться, — начал юноша. — Я знаю, что оно должно быть где-то здесь, но не могу его найти.

— Что ты ищешь? — спросила Чармейн.

— Вчера ты заговорила о лаббоке, — начал рассказывать он, — и я понял, что ничего не знаю об этих существах. Я решил разузнать и начал искать в книгах. Или, может, ты знаешь, кто они такие?

— Знаю только то, что они очень жуткие, — призналась девочка. — Я тоже хотела узнать о них побольше. С чего же нам начать?

— С них, — Питер провёл пальцем по ряду книг. — Этот многотомник — энциклопедия для волшебников. Однако, чтобы ею воспользоваться, нужно точно знать, что ты ищешь.

Чармейн одела очки и оглядела книги. На корешке каждой золотом красовалось «Res Magica», а ниже стоял номер, и шло название. «Том третий, — прочла девочка. — Гиролоптика. Том пятый. Панактикон.» Потом она бросила взгляд в конец ряда. «Том девятнадцатый. Эпохальные перевороты. Том двадцать седьмой. Онейромантия живущих на земле. Том двадцать восьмой. Космическая онейромантия.»

— Кажется, я тебя понимаю, — заключила Чармейн.

— Я собираюсь просмотреть их все по порядку, — сообщил Питер. — Пять томов я уже изучил, и в них полным-полно заклинаний, в которых я не могу разобраться.

Он вытащил шестой том, озаглавленный коротко: «Сглаз», — и раскрыл его.

— Просмотри следующий, — бросил он девочке.

Чармейн пожала плечами и вытянула том седьмой, с непонятным названием «Potentes»,[3] затем присела на широкий подоконник, залитый солнечным светом, и открыла недалеко от начала. Прочитав несколько строчек, она поняла, что наткнулась на нужную им книгу. «Бесы — адские твари…». Она пролистала несколько страниц. «Дар эльфов — сила, дарованная эльфами (см. Эльфы) для защиты королевства.». Ещё несколько. «Демоны — могущественны и временами опасны, — читала девочка, — очень часто их путают с элементалями (см. Элементаль).». Девочка перелистнула сразу десяток листов. «Инкубы — узкая категория бесов (см. Бес), особенно опасны для женщин…». Чармейн перемахнула ещё дюжину страниц и замерла.

— Лаббок. Нашла! — воскликнула она.

— Отлично! — Питер захлопнул «Сглаз». — Тут одни диаграммы. Что там написано?

Он покинул кресло и примостился на подоконнике рядышком с Чармейн.

«Лаббок — создание, к счастью, редко встречающееся. Фиолетовая насекомоподобная тварь, способная уменьшаться до размеров кузнечика и почти моментально увеличиваться до размеров, значительно превосходящих человеческие. Чрезвычайно опасны. В настоящее время существует лишь несколько особей, обитающих в диких безлюдных краях. При встрече с человеком лаббок сиюминутно нападает на него, пуская в ход острые жвала и длинный хоботок. Десять месяцев в году лаббоки охотятся на людей для собственного пропитания. Однако с июля по август у них начинается брачный период, в который они становятся особо опасны. В эти месяцы они подкарауливают путников и откладывают в их телах яйца. Яйца растут в течение двенадцати месяцев, после чего вылупляются. Первый вылупившийся лаббок поедает остальные яйца, а затем начинает выбираться наружу. Если носителем оказывается мужчина — мужчина погибает. Женщины рожают дитя лаббока обычным путём, их отпрысков называют лаббокинами (см. ниже). После родов женщина, как правило, погибает.»

«Бог ты мой, чудом спаслась!» — взволнованно думала Чармейн. Они переглянулись с Питером и продолжали чтение.

«Лаббокин — отпрыск лаббока (см. Лаббок) и человеческой женщины. Внешне лаббокины ничем не отличаются от человеческих детей за исключением глаз фиолетового цвета. Иногда у лаббокинов фиолетовая кожа, ещё реже — недоразвитые крылья. Повитухи легко определяют их с первого взгляда и убивают. Однако довольно часто лаббокинов принимают за обычных детей и позволяют им вырасти. Взрослые лаббокины неизменно злы, такова их природа; множество поколений должно смениться, прежде чем характер потомков лаббокина изменится. Ходят легенды, что жители отдалённых стран, таких как Верхняя Норландия и Монтальбино, происходят от лаббокинов.»

Сложно описать, какое впечатление произвело прочитанное на Чармейн и Питера. Оба уже жалели, что взялись за книгу. Кабинет двоюродного дедушки Уильяма больше не казался совершенно безопасным местом, и тени в углах сделались подозрительно чёрными. «На самом деле, — думала девочка, — весь дом теперь сделался таким, что будет страшно шаг ступить.» Дети посмотрели друг на друга и прочли на лицах тревогу. Оба обернулись и посмотрели в сад, будто там совершенно точно притаился лаббок, и оба подпрыгнули на месте, когда где-то в коридоре зевнула Бродяжка. Чармейн хотела тут же вскочить и побежать проверить, закрыто ли окно в конце коридора. Но прежде она кинула осторожный-преосторожный взгляд на Питера, стараясь подметить, нет ли в нём какой-нибудь фиолетовости. Ведь он же говорил, что пришёл из Монтальбино.

Юноша побелел, как полотно, и стали заметны редкие веснушки, рассыпанные по его носу. Веснушки были оранжевые, как и несколько грубых щетинок на щеках. Карие глаза с ржавым оттенком сильно отличались от жёлто-зелёных глаз Чармейн, но в них не имелось ни намёка на фиолетовый цвет. Девочка с лёгкостью могла разглядеть лицо Питера и подметить все детали, так как Питер в это время точно также рассматривал её. Чармейн почувствовала, как похолодели щёки, и наверняка лицо её побелело не меньше, чем у Питера. Они заговорили одновременно.

— Ты ведь из Монтальбино. В твоей семье у многих фиолетовые глаза?

— Ты вчера повстречала лаббока. Он успел отложить в тебе яйца?

— Нет, — ответила Чармейн.

— Мою матушку только называют верховной ведьмой Монтальбино, но родом она из Верхней Норландии. И в ней нет ничего фиолетового. Расскажи мне подробней про вчерашнего лаббока.

Девочка рассказала ему, как выбралась из окна и очутилась среди горных пастбищ, как из синего цветка вылез лаббок и…

— Он хоть раз дотронулся до тебя? — перебил её Питер.

— Нет, я упала с обрыва прежде, чем он успел дотянуться, — ответила Чармейн.

— Упала… Почему же ты не разбилась? — требовательно спросил юноша. Он чуть отстранился от неё, словно обнаружил рядом с собой зомби или что-то подобное.

— Я сотворила заклинание, — бросила в ответ девочка. Она очень гордилась, что сумела сотворить настоящие чары: — Заклинание полёта.

— Правда? — переспросил Питер, полу сомневаясь, полу восхищаясь её словам. — Какое заклинание полёта? Где?

— В одной из этих книг, — ответила Чармейн. — Когда я сорвалась с обрыва, я какое-то время падала, а потом начала парить, так я благополучно добралась до дома и приземлилась на садовую дорожку. Не смотри с таким явным подозрением. Когда я опустилась, в саду находился кобольд, Ролло. Если не веришь мне, спроси его.

— Я верю, — примирительно кивнул юноша. — А что за книга? Покажи.

Чармейн откинула косу назад и направилась к рабочему столу. «Книжица палимпсестов» нашлась вовсе не на том месте, где в прошлый раз её оставила девочка. Может, Питер переложил её. Книга затесалась в плотном ряду «Res Magica», словно воображая себя ещё одним томом энциклопедии для волшебников.

— Вот, — поверх «Сглаза» бросила её Чармейн. — И как ты смеешь сомневаться в моих словах? Всё, пойду поищу чего-нибудь для спокойного чтения.

Девочка прошагала к книжным полкам и стала вынимать книжки с понравившимися названиями. Ни одно из них не сулило интересных романов или рассказов, которые так обожала Чармейн, однако, многие заголовки её всё же заинтриговали. Например, «Чудеса — это искусство» или вот: «Воспоминания экзорциста». Книги с названиями вроде «Теория и практика хоровых заклинаний» сразу же навевали тоску, а вот «Жезл с двенадцатью ветвям» хотелось немедленно прочесть.

Питер так и сидел за столом, увлечённо листая «Книжицу палимпсестов». Чармейн же принялась просматривать выбранные книги. «Чудеса — это искусство» прямо-таки кишела фразочками вроде: «таким образом, наш довольный чародеюшка сможет усладить уши нежнейшими, сказочными мелодиями», — и девочка отложила её.

— Здесь нет никакого заклинания полёта, — вдруг раздался раздражённый голос Питера. — Я просмотрел всё от корки до корки.

— Возможно, я его использовала — и оно исчезло, — предположила девочка. Она пробегала глазами «Жезл с двенадцатью ветвями», всё больше и больше погружаясь в написанное.

— Заклинания работают по-другому, они не исчезают, — упорствовал юноша. — Сознавайся, где ты нашла заклинание полёта?

— Я уже говорила — там, — холодно ответила Чармейн. — Если ты не веришь мне, то зачем продолжаешь спрашивать?

Девочка сняла очки, захлопнула «Жезл с двенадцатью ветвями» и вышла в коридор, прихватив с собой стопку книг. Она громыхнула кабинетной дверью и направилась в ванную, а оттуда — в гостиную. Несмотря на затхлость, Чармейн решила остаться в комнате. После прочитанного в энциклопедии волшебников, ей не хотелось покидать дом. Глядя на кусты гортензии, взгляд девочки непроизвольно выискивал среди цветов очертания лаббока, но Чармейн взяла себя в руки, хмыкнула и села на диван.

Вскоре она с головой ушла в «Жезл с двенадцатью ветвями» и даже стала потихоньку понимать, о чём идёт речь, как вдруг раздался резкий нетерпеливый стук в дверь. Чармейн даже не подняла головы, решив, по привычке, что дверь откроет кто-то другой.

Дверь стремительно распахнулась, и с порога донёсся громкий голос тётушки Семпронии:

— Вероника, ничего с ней не случилось. Вся в книжках, как обычно.

Чармейн оторвалась от чтива, сбросила с носа очки и увидела, как следом за тётушкой в гостиную вошла мать. Тётушка Семпрония, во истину как обычно, шелестела великолепными шелками. Миссис Бейкер, как и полагается уважаемой даме, красовалась в своём самом представительном сером платье с чистенькими манжетами и воротничком, а голову её украшала аккуратная серая шляпка.

«Какое счастье, что утром я одела чистую…» — начала было думать Чармейн, но тут перед её внутренним взором пронёсся вихрь картин: кухня с бесчисленной грязной посудой и собачьими мисками, мыльные пузыри, бельевые мешки, громадная белая псина и в довершении Питер, сидящий в кабинете. Едва мама ступит на кухню — пиши пропало. А тётушка Семпрония, — которая, несомненно, была ведьмой, — пойдёт в кабинет двоюродного дедушки Уильяма и столкнётся там с Питером. После чего мама непременно поинтересуется, кто этот незнакомый юноша и что он тут делает. Питер, конечно же, всё объяснит, и тогда мама скажет, что раз так, то за домом двоюродного дедушки Уильяма может присмотреть и Питер, а я должна заниматься подобающими уважаемой девице делами, и в одночасье заберёт меня домой. Тётушка Семпрония, скорее всего, поддержит мать, и Чармейн увезут силой. Прощайте, свобода и безмятежность!

Девочка вскочила с дивана, и лицо её озарила ужасно широкая и жутко гостеприимная улыбка, от которой сводило мышцы.

— О, привет-привет! — воскликнула Чармейн. — А я и не слышала, как вы стучали.

— Как всегда, — заметила тётушка Семпрония.

Миссис Бейкер бросила на дочь полный переживаний взгляд.

— У тебя всё хорошо, любовь моя? Точно ничего не случилось? Ох, а почему же волосы не убраны, как следует?

— Мне так больше нравится, — девочка юркнула к кухонной двери, закрывая проход. — Тётушка Семпрония, думаете, мне идёт?

Тётушка оперлась на зонтик и внимательно посмотрела на племянницу.

— Да, идёт, — изрекла она, наконец. — С косой ты выглядишь попухлее и помоложе, совсем малышка. Именно так тебе хочется выглядеть?

— Да, именно так, — решительно согласилась Чармейн.

— Дорогая, — вздохнула миссис Бейкер, — мне печально слышать твой дерзкий тон. Ты же знаешь, людям не нравится такая манера речи. Но я рада, что тебе тут хорошо. Я пол ночи глаз не сомкнула, всё слушала дождь за окном и надеялась, что крыша тут не протекает.

— Не протекает, — откликнулась дочь.

— И боялась, вдруг ты забыла закрыть окно, — беспокойно добавила мама.

Чармейн вздрогнула.

— Нет, не забыла, — успокоила её девочка в полной уверенности, что в этот самый миг Питер беззаботно распахивает окно с видом на горный луг лаббока. — Мама, тебе совершенно не о чем волноваться, — уверенно соврала Чармейн.

— Ох, честно говоря, я всё же немного переживаю, — призналась миссис Бейкер. — Ты всё-таки впервые покинула родное гнёздышко. Мы говорили с папой — он беспокоится, что ты не прокормишь себя как следует. — Она указала на увесистый мешок с вышивкой, который принесла с собой: — Он тут собрал тебе ещё пирогов и прочей еды. Пойду выложу на кухне.

Миссис Бейкер чуть потеснила дочь и потянулась к дверной ручке.

«О нет! На помощь!», — в панике думала Чармейн. Её рука вцепилась в мешок с вышивкой, стараясь при этом изобразить вежливый и непринуждённый жест. — Мамочка, не утруждай себя. Я сама отнесу его сию же минуту, заодно принесу тебе старый…

— Что ты! Мне не сложно, моя любимая, — запротестовала миссис Бейкер и потянула мешок к себе.

— …но сначала я хотела бы показать тебе сюрприз, — поспешно вставила девочка. — Присядь пока на диван, мама, он очень удобный. — Чармейн встала спиной к двери. — И вы, тётушка Семпрония, тоже садитесь…

— Но дело-то минутное, — гнула своё миссис Бейкер. — Я оставлю мешок на столе, где ты легко…

Чармейн замахала свободной рукой. Во второй руке она сжимала вышитый мешок, словно в нём находилась вся её жизнь.

— Двоюродный дедушка Уильям! — в отчаянии выкрикнула она. — Пожалуйста, утренний кофе!

К её громадному облегчению мягкий голос двоюродного дедушки Уильяма ответил:

— Постучи по тележке в углу, моя милая, и скажи: «Утренний кофе.».

Миссис Бейкер чуть не задохнулась от неожиданности и начала оглядываться в поисках говорившего. Тётушка Семпрония выглядела заинтересованной и озадаченной, она деловито прошагала к тележке и стукнула по ней зонтиком.

— Утренний кофе, — произнесла она.

Комнату наполнил бодрящий аромат горячего кофе. На тележке возвышался серебряный кофейник, позолоченные чашечки, позолоченный кувшинчик для сливок, серебряная сахарница и тарелка, полная пирожных. Миссис Бейкер была настолько поражена, что выпустила из рук мешок. Чармейн тут же запихнула его за ближайшее кресло.

— Очень изящное волшебство, — кивнула тётушка Семпрония. — Вероника, присаживайся, а Чармейн пусть подкатит тележку к дивану.

Изумлённая миссис Бейкер повиновалась. Девочка радостно вздохнула: визит плавно перетёк в элегантное, достойное распитие утреннего кофе. Тётушка Семпрония разливала кофе, а Чармейн раскладывала пирожные. Девочка сидела напротив кухонной двери и протягивала тётушке тарелку с пирожными, как вдруг дверь неожиданно раскрылась, и в проёме показалась большая белая морда Бродяжки, унюхавшая вкусные пирожные.

— Бродяжка, пошла прочь! — настойчиво приказала Чармейн. — Кыш! Я серьёзно! Тебе сюда нельзя, пока ты… ты… не примешь достойный вид. Кыш!

Бродяжка тяжко вздохнула и скрылась за дверью. Миссис Бейкер и тётушка Семпрония, занятые чашечками и пирожными, не сразу успели повернуться и посмотреть, с кем там разговаривала Чармейн.

— Кто это был? — спросила мама.

— Никто, — быстро ответила девочка. — Всего лишь сторожевая собака двоюродного дедушки Уильяма. Она ужасно прожорливая…

— Тут есть собака? — ужаснулась миссис Бейкер. — Ох, мне это не по душе. Собаки — грязные блохастые животные. Она может покусать тебя! Надеюсь, ты держишь её на цепи.

— Нет, нет, нет, она чудовищно чистая и послушная, — заверила Чармейн, надеясь, что окажется права. — Просто она… она слишком откормленная. Двоюродный дедушка Уильям старается держать её на диете, а пирожные, сама знаешь…

Дверь на кухню снова приоткрылась. На этот раз в проёме зияла голова Питера. На лице юноши читалась тревога, и он вот-вот собирался сообщить что-то важное, но один только взгляд на роскошный наряд тётушки Семпронии и благоприличие миссис Бейкер заставил его онеметь от страха.

— Опять она, — девочка изобразила отчаянье. — Бродяжка, прочь отсюда!

Питер понял намёк и скрылся прежде, чем тётушка Семпрония успела обернуться и заметить его. Миссис Бейкер забеспокоилась ещё больше.

— Не переживай, Вероника, — произнесла тётушка Семпрония. — Я согласна, что собаки — грязные, вонючие и очень шумные животные, но они прекрасно охраняют дом. Нужно радоваться, что у Чармейн есть такая защитница.

— Думаю, ты права, — неуверенно согласилась миссис Бейкер. — Но… разве ты не заверяла меня, что твой двоюродный дедушка Уильям защитил дом… ну… своим волшебным мастерством?

— Да, да, так и есть, — жарко подтвердила Чармейн. — У дома двойная защита!

— Конечно, дом защищён, — кивнула тётушка Семпрония. — Ни один незваный гость не сможет преодолеть барьер.

Словно в доказательство обратного, рядом с тележкой неожиданно возник кобольд.

— А ну, внимание сюда! — настойчивым тоном обратился он, такой маленький и синий.

Миссис Бейкер вскрикнула и расплескала кофе. Тётушка Семпрония подобрала юбки и с великим достоинством отодвинулась от кобольда. Тот, в свою очередь, озадаченно уставился на дам, а потом посмотрел на Чармейн. Девочка тут же заметила, что это не Ролло: его нос был куда мясистей, одежда соткана из дорогой синей ткани, а сам он, видимо, привык отдавать приказы.

— Ты важная шишка среди кобольдов? — спросила его девочка.

— Можно и так сказать, — чуть растерянно проговорил кобольд. — В этих краях я главный и зовут меня Тимминз. Я глава здешнего клана. Мы сильно обеспокоены, а нам тут говорят, что волшебника нет дома, или же он не хочет нас принять, или…

Чармейн видела, что он начал сам себя накручивать и быстро вставила:

— Его тут нет, это правда. Эльфы забрали его, чтобы вылечить. А я присматриваю за домом в его отсутствие.

Кобольд всматривался в её лицо своими глазками-бусинками.

— Ты говоришь правду? — произнёс он.

«Похоже, меня весь день собираются обвинять во лжи,» — сердито подумала Чармейн.

— Чистейшая правда, — подтвердила тётушка Семпрония. — Уильяма Норланда на данный момент нет дома. Так что не мог бы ты покинуть комнату, дорогой мой кобольд. Ты пугаешь бедную миссис Бейкер.

Кобольд пристально посмотрел сначала на тётушку, а потом на миссис Бейкер.

— Тогда, думаю, у нас нет никакой возможности разрешить конфликт, и не будет!

Он исчез так же неожиданно и незаметно, как и появился.

— Высшие силы! — выдохнула миссис Бейкер, хватаясь за сердце. — Такой маленький! Такой синий! Как он проник сюда? Не позволяй ему пробегать под юбкой, Чармейн!

— Всего лишь кобольд, — успокаивала её тётушка Семпрония. — Ну, Вероника, возьми же себя в руки. Кобольды не интересуются людьми, поэтому я даже теряюсь в догадках, что они тут делают. Полагаю, двоюродный дедушка Уильям заключил с ними какую-то сделку. С волшебников станется.

— А я пролила кофе… — захныкала миссис Бейкер, промокая пятно на юбке.

Чармейн взяла чашечку и налила матери ещё кофе.

— Мама, съешь пирожное, — успокаивающе произнесла она, протягивая тарелку. — Двоюродный дедушка Уильям нанял кобольда ухаживать за садом, и тот очень сердился, когда я столкнулась с ним…

— Но мы же не в саду, а в гостиной комнате. Что же он здесь забыл? — настойчиво вопрошала миссис Бейкер.

Чармейн только вздохнула, отчаявшись объяснить матери происходящее. «Она не глупая, — думала про себя девочка, — она просто не хочет взглянуть на вещи по-другому.»

— Я говорила про другого кобольда, — спокойно пояснила она.

Кухонная дверь отворилась, и в комнату просеменила Бродяжка, крохотная, как и прежде. Она оказалась куда меньше кобольда и очень деликатно преподнесла себя. Она непринуждённо прочапала к Чармейн и, принюхиваясь, подняла нос к тарелке с пирожным.

— Бродяжка, — посмотрела на неё девочка, — мне и так страшно подумать, сколько всего ты съела на завтрак.

— Это и есть сторожевая собака? — произнесла миссис Бейкер дрожащим голосом.

— Если так, — заметила тётушка Семпрония, — то лучше всего она защитит от мышей. Сколько, ты сказала, она съела на завтрак?

— Пятьдесят мисок, — не подумав, брякнула девочка.

— Пятьдесят! — воскликнула её мама.

— Ну, я, конечно, сильно преувеличила, — начала оправдываться Чармейн.

Бродяжка, заметив, что всё внимание принадлежит ей одной, присела на задние лапки, прижав передние к подбородку, и состроила жалостливые просящие глаза. Эффект был просто чарующий. «Клянусь, она даже специально роняет одно лохматое ушко,» — решила девочка.

— Ах, смотрите, кто это тут у нас такой хорошенький, — с умилением затараторила миссис Бейкер. — Маленькая миленькая собаконька! Хочешь кушать, лохматик?

Она протянула Бродяжке остаток своего пирожного. Собачка аккуратно взяла его, проглотила и продолжила выпрашивать ещё проникновенней. Миссис Бейкер отдала ей целое пирожное с тарелки.

— Я сильно разочарована, — обратилась Чармейн к Бродяжке.

Тётушка Семпрония тоже угостила собаку пирожным, а потом повернулась к девочке:

— Признаюсь, что с такой великолепной сторожевой собакой, тебе нечего бояться, разве что, голода.

— Она очень грозно лает, — заметила Чармейн. «И не надо сарказма, тётушка Семпрония. Я прекрасно знаю, что она не сторожевая собака.» Но как только эта мысль промелькнула в её голове, тут же пришло осознание противоположного: Бродяжка как раз сейчас и защищала её. Собачка полностью завладела вниманием матери, заставив забыть про кобольда, про кухню и прочие опасности, ради её спасения Бродяжка приняла прежние размеры. Благодарность захлестнула Чармейн с головой, и она тоже протянула собаке пирожное. Бродяжка поблагодарила девочку, ткнувшись носом в её ладонь, а затем снова обратила мордочку к миссис Бейкер.

— Просто очаровашка! — вздохнула миссис Бейкер и угостила Бродяжку пятым пирожным.

«Она точно лопнет,» — проносилось в мыслях Чармейн. Но как бы то ни было, благодаря Бродяжке всё оставшееся время визита протекло безмятежно. Только перед самым уходом, когда дамы стояли у порога, миссис Бейкер вдруг всплеснула руками:

— Ой, совсем забыла! Тебе пришло письмо, дорогая.

Она подала дочери увесистый конверт, запечатанный красным воском. На обратной стороне слегка неровным, но изящным почерком было написано «госпоже Чармейн Бейкер».

Чармейн взглянула на письмо — сердце её бешено заколотилось, будто в груди забили молотом по наковальне, а перед глазами всё поплыло. Дрожащими руками она приняла конверт — сам король ответил ей. Девочка узнала его почерк: точно такой же, как в письме к двоюродному дедушке Уильяму.

— Да, спасибо, — пролепетала Чармейн, стараясь ничем не выдать волнения.

— Прочти его, дорогая, — посоветовала мама. — Выглядит оно очень величественно. Как думаешь, о чём там?

— Ничего особенного, — отмахнулась девочка. — Всего лишь свидетельство об окончании школы.

Ошибка. Миссис Бейкер моментально всполошилась:

— Что-что? Но, дорогая, мы с папой думали, что ты пока останешься в школе и ещё немного подучишься этикету. Интеллигентные девушки не должны пренебрегать образованием!

— Да, мама, я знаю. Но в конце десятого года обучения всем ученикам присылают свидетельство об окончании, на случай, если кто-то захочет уйти, — нашлась Чармейн. — Мои одноклассники получили точно такие же письма. Не переживай.

Однако блестящее объяснение не успокоило миссис Бейкер. Она бы подняла знатную суматоху, если бы не вмешалась Бродяжка. Собачка встала на задние лапки и так и подошла к миссис Бейкер, сложив передние лапки под подбородком.

— Милашечка моя! — тут же умилилась мама Чармейн. — Дорогая, если двоюродный дедушка Уильям разрешит забрать тебе эту прелестную собачку домой, когда вернётся, я не буду против. Правда, я даже обрадуюсь.

Чармейн спрятала полученное письмо за поясом, поцеловала мать, и они распрощались, так и не вспомнив о нём. Девочка весело помахала вслед, удаляющимся по садовой дорожке дамам, и захлопнула дверь.

— Огромное спасибо, Бродяжка, — выдохнула с облегчением Чармейн. — Ты невероятно умная собака!

Она прислонилась спиной ко входной двери и стала распечатывать письмо. «Уверена, что там написано „нет“, — говорила себе девочка, дрожа от волнения, как осиновый лист. — На его месте я бы однозначно ответила: „нет“!».

Прежде, чем Чармейн успела хоть наполовину вскрыть письмо, кухонная дверь распахнулась, и на пороге возник Питер.

— Они ушли? — выпалил он. — Совсем? Мне нужна твоя помощь. Эти недовольные кобольды из меня уже три души вынули.