Глава 14

Ночью ясно и так холодно, что даже в теплых свитерах мы берем за стену одеяла. На мне две пары носков, а Клара под джинсы надела легинсы, и все равно, вдыхая морозный воздух, мы то и дело кашляем. Если нам и светит пообжиматься сегодня, то не раньше, чем когда вернемся в дом. Думаю я об этом много, но подождать не против. После анализа крови больше всего хочется забыть о доме и почувствовать вкус свободы. Почему-то меня даже не волнует пульсация в лице и тот факт, что глаз едва открывается. Болит зверски, зато я знаю, что жив. Не позволю постоянному страху опять затащить меня в свою пучину. Может быть, анализ крови действительно ничего не значил. Медсестра же сказала, что не нужно волноваться. Даже если соврала, все равно буду изо всех сил цепляться за ее слова. Сейчас я чувствую себя хорошо. Мне всегда хорошо рядом с Кларой. Она словно в каком-то пузыре, которым делится со мной, и в который не просочатся никакие ужасы.

Из-за одеял мы идем медленнее, но, оказавшись на пляже, со всех ног мчимся в пещеру и радостно смеемся, что вот-вот укроемся от резкого морского ветра, в котором звенит лед.

— Твою налево! Понятия не имела, что бывает так холодно, — выдыхает Клара, когда мы усаживаемся на камне, ставшим нашей ночной скамейкой. — Погодка просто дичь.

Она права. В дожде нет ничего необычного, но такого холода я не припоминаю. Для Англии погода очень странная. По крайней мере в наши дни.

Достав из карманов еду, мы закутываемся в одеяла. Честно говоря, теплее от них почти не становится, зато в одеяле мне уютнее, хотя уши буквально горят от мороза. Клара болтает о драке, говорит, что все теперь считают меня крутым, но я слушаю вполуха. Мне просто-напросто нравится вот так сидеть, прислушиваться к монотонному рокоту моря, в котором музыкой звучит голос Клары.

— Поверить не могу, что ты ударил его по лицу, — говорит она и ставит зажженную свечу у наших ног, где ее не задует за потрепанным водой камнем. — Жаль, что я не видела.

— Я решил, что другого шанса не будет.

Клара впечатлена, и меня это радует. Вообще-то, после драки все обитатели дома смотрели на меня как-то иначе. Я постоял за себя. Джейк по-прежнему вожак, но все изменилось. К счастью, наши синяки, похоже, нисколько не волновали медсестер. Думаю, им просто наплевать. Рано или поздно нас ждет смерть. Мы подрались и сами разобрались со своим дерьмом. Какой смысл устраивать нам еще больше неприятностей? Надеюсь, так оно и есть. Может быть, они знают, что с моей кровью что-то не то, и уже без толку меня наказывать. Может быть. Может быть. Может быть…

— Я знала, что он тебя не побьет. Знала, что ты дашь сдачи.

— Надеюсь, все закончилось. Последние дни были ужасными.

— Как твой глаз?

Я пожимаю плечами:

— Болит. Еле-еле открывается. Выгляжу, наверное, хуже некуда.

Клара притягивает меня к себе и целует в побитое лицо. Губы у нее мягкие, но кожа на моей физиономии натянулась и опухла, поэтому я слегка вздрагиваю.

— А по-моему, очень сексуально, — смеется Клара и, дрожа от холода, придвигается поближе.

Мне нравится, когда она говорит такие вещи. Я просовываю руку под одеяло Клары и обнимаю ее за талию. Жутко холодно, но от одного прикосновения к ней у меня встает. Ничего не могу с этим поделать. Поразительно, как девушкам удается включать и выключать сексуальность. Как они это контролируют?

— Как думаешь, сколько еще ночей до лодки? — спрашивает Клара. — Дождаться не могу, когда окажусь там, где тепло. Хочу быть русалкой из теплого океана, а не из ледяного моря.

— Вряд ли ждать придется долго. Нужно будет потренироваться с маленькой лодкой, когда не будет так холодно. Надо убедиться, что она нас выдержит.

Очень хочется рассказать Кларе о кабинете Хозяйки и о том, что скоро мы, возможно, узнаем, когда появится лодка, но нельзя. Придется рассказать об анализе крови или солгать о том, что я делал в кабинете. Ни рассказывать, ни врать я не хочу. Если расскажу, Клара будет переживать. Тогда буду переживать и я. Хочется, чтобы все оставалось как есть. Чтобы Клара не высматривала во мне симптомы. Чтобы видела во мне классного горячего парня. От этих мыслей я едва не смеюсь вслух. Наверное, сейчас я идеальная смесь того и другого — точнее где-то посередине. С классным фингалом и еще не совсем замерзший.

Как только мы съедаем бутерброды, Клара внезапно замирает.

— В чем дело? — нервно спрашиваю я.

Вдруг она что-то услышала? Вдруг кто-то пришел на пляж?

Не говоря ни слова, она роняет фольгу от бутерброда, вскакивает на ноги и подходит ко входу в пещеру.

— Что это?

Понятия не имею, о чем она говорит. Встаю и на негнущихся замерзших ногах подхожу ближе.

— Посмотри на небо! — еле слышно шепчет Клара.

И я смотрю. Прямо над горизонтом, чуть выше моря, в ночном небе танцуют зеленые сполохи. То ярче, то тусклее, огоньки вспыхивают во тьме вдоль всего края Земли, и из этих огоньков вверх тянутся тоненькие сияющие ленточки.

Мы молча беремся за руки и по гальке подходим к кромке воды.

— Как красиво! — шепчу я, и мой шепот уносит рокотом волн, но это ерунда.

Клара и без меня видит эту красоту. А небо и правда такое красивое, что в груди что-то сжимается. Не обращая внимания на холод, мы запрокидываем головы. В таком удивительном, неземном зрелище царапающее шею жесткое одеяло кажется чересчур приземленным.

Не знаю, сколько мы так стоим, держась за руки и любуясь небесами. Наши глаза широко распахнуты, а рты приоткрыты. Над первой вспыхивает вторая зеленая полоса, обрамленная ярким фиолетовым свечением, которое расплывается во вселенной, как расплываются чернила на бумаге. Сквозь танцующие цветные вспышки то тут, то там проглядывают звезды, словно их тоже заворожило удивительное зрелище. Нас так захватило, что проходит не меньше получаса, прежде чем мы с Кларой смотрим друг на друга.

— Волшебство какое-то, — говорит она.

Я с ней согласен. Вся магия и все чудеса вселенной собрались здесь и сейчас только для нас двоих. Я крепче сжимаю ладонь Клары, и цвета в небе постепенно растворяются, превращаясь в обычную ночь. Представление подходит к концу. С бешеным восторгом я наслаждаюсь последними зелеными вспышками, пока нас вновь не окутывает тьма, украшенная отражениями звезд на блестящей поверхности черного моря.

— Как можно чего-то бояться, когда в мире столько прекрасного? — тихо спрашивает Клара, все еще глядя в небо. — В природе столько красоты! Зачем же ее бояться?

Только сейчас я замечаю печаль в ее взгляде. Иногда и Клару настигает страх. Ее жизнерадостность продиктована страхом перед лицом смерти. Пусть Клара не тонет в страхе, как тону я, но он таится прямо в ней.

— У русалок вечеринка, — говорю я.

— В смысле?

Клара смотрит на меня огромными сияющими глазами. Печаль исчезает так же быстро, как пришла.

— Где-то под водой русалки празднуют какое-то очень важное событие. Вот почему в небе были огни. Это волшебный фейерверк для русалок.

Клара улыбается. Ей понравилось мое объяснение.

— Я замерз, как черт знает кто, — говорю я и пытаюсь сдвинуть ноги, превратившиеся в ледяные колоды.

Носки промокли. Видимо, был прилив. Значит, скоро взойдет солнце.

— Я тоже. Пора возвращаться.

Мы забираем из пещеры свечу и бредем к дороге, закутавшись в одеяла и обнимая друг друга. Идти неудобно, поэтому мы постоянно спотыкаемся и смеемся. Голова Клары нечаянно бьется о мою, и я вздрагиваю.

— Наверное, твоему лицу досталось от русалочьей магии, — усмехается Клара. — Под глазом точно такие же цвета.

Вернувшись в дом, мы поднимаемся по лестнице. Вдруг Клара поворачивается, долго-долго смотрит на меня и говорит:

— Это было удивительно, правда?

В ответ я киваю. Не умею вести такие разговоры, но хорошо понимаю, о чем речь.

— Вообще все удивительно. Нужно это запомнить.

Она поднимается на цыпочки и целует меня. Неужели она намекает, что мы скоро сделаем «это»? Знаю, не должен я думать о таком после увиденного на пляже. Клара говорила о чем-то духовном. Но удержаться не могу. Ужасно хочется сделать «это» с ней, даже если я облажаюсь. Еще сильнее хочется сейчас, после повторного анализа. В мире куда больше тайн и загадок, чем та одна, что мы видели в небе.

Поцелуй становится отчаяннее. Клара засовывает мою и без того жадную руку себе под свитер, а сама впервые за все время гладит меня по ширинке. Кажется, я вот-вот взорвусь. Несколько секунд спустя Клара с улыбкой отстраняется. Мы оба тяжело дышим. В глазах у меня потемнело, как после удара Джейка, но на этот раз пульсирует вовсе не лицо.

— Светает, — вздыхает она.

Наше время подошло к концу. Клара снова меня целует, и этот поцелуй короткий и сладкий.

— Спокойной ночи, Король Русалок, — шепчет она и убегает к себе спальню, растворяясь во тьме.

— Может, нам всем дорога наверх, — говорит Том. Он лежит на своей кровати, засунув руки под голову и скрестив ноги, и пялится в потолок. — Может, другого не дано.

Я кошусь на Луиса, который копошится в мешке с туалетными принадлежностями, и мы вместе переживаем приступ парализующего страха. После визита в кабинет Хозяйки лазарет стал чем-то настоящим. Ни Клара, ни северное сияние, ни наша пещера с планом побега не спасают от мгновений, когда от одних только мыслей о лазарете выворачивает наизнанку. Насколько я знаю, никто не сдавал анализ крови заново. Хотя, возможно, кто-то и сдавал, но молчит об этом, как молчим мы с Луисом. Вот только я сомневаюсь. Двое могут хранить секрет. Если бы таких людей было больше, мы бы что-нибудь услышали. Кто-нибудь наверняка бы проговорился. А это значит, что скорее всего мы с Луисом такие одни, а с нашей кровью что-то не так, что бы там ни говорила медсестра. Люди всегда говорят «не нужно волноваться», даже если поводов для беспокойства хоть отбавляй.

— Я бы не возражал, — отзывается Уилл. — Тогда мы все были бы вместе. Наверное, будь мы все вместе, я б так не боялся. — Сегодня его лицо отражает все переживания, и он кажется еще младше, чем обычно. — Меня вот пугает как раз то, что я буду совсем один. — На секунду он замолкает. — Жаль, что мамам не разрешают приехать.

— Может, закончим этот разговор? — цежу я, притворяясь, будто мне скучно.

На самом деле сердце несется вскачь, а кожа стала липкой. «Говорят, кровь прямо из глаз брызжет». Жаль, что Уилл хоть иногда не может держать язык за зубами.

— Пришел бы ты в церковь, — встревает Эшли и смотрит на Уилла, продолжая складывать на стуле джемпер и джинсы. — С Богом одиночество тебе не грозит.

Уилл обалдело смотрит на него, а потом вдруг громко смеется:

— Не до такой степени мне страшно.

Я тоже смеюсь. Мы с Томом и Луисом переглядываемся и посылаем Эшли обратно в скорлупу невидимости. Большую часть времени все мы делаем вид, будто его вообще нет, и это идет на пользу всем сразу.

— Ноги никак не согреются, — бормочет себе под нос Уилл. — Буду спать в носках. В такую погоду нам должны давать дополнительные одеяла. Может, завтра найду ту добрую медсестру и попрошу у нее.

— Странно ведь, правда? — Луис уже залезает в постель. — Не знал, что у нас на севере так холодно.

Лично мне не холодно. Наверное, после ночных прогулок с Кларой выработалась привычка. Как бы ни было холодно в доме, это не идет ни в какое сравнение с ледяными дождями у моря.

— Все равно хочу знать, куда они свалили, — ворчит Том. — Чем нам теперь по утрам заниматься?

После обеда учителя уехали. Нас отправили по спальням, и мы через окно смотрели, как учителя, у каждого из которых было по одной сумке в руках, залезают в фургоны без окон. Все они болтали и смеялись, а у меня болело сердце. Они уезжали. Возвращались к своей прошлой жизни. Залезая в машины, они даже не оглядывались на дом. За полдником Хозяйка бродила между столами, но ни слова не сказала, хотя в столовой все шептались об уехавших учителях. О нашей с Джейком драке все забыли. Мысли каждого занимали учителя и попытки выяснить, что значит их отъезд.

— По-моему, кое-кто из медсестер тоже уехал, — задумчиво замечает Луис. — Учителей здесь было не так много. Наверное, среди них были медсестры в личной одежде.

Представить не могу, чтобы у медсестер была собственная одежда. В моем воображении их штампуют на какой-нибудь фабрике прямо в отутюженной униформе, с бесстрастными лицами и часами вместе сердец. Не люди они, и все тут. За исключением, может быть, той медсестры, что с нами разговаривала.

Каким-то чудом удается выбросить эти мысли из головы. Я думаю только о Кларе и о том, как она ко мне прикасалась прошлой ночью. Честно говоря, чтобы думать только об этом, никаких усилий прилагать не требуется. Клара весь день у меня в голове. Если я не мочусь в штаны от страха из-за мыслей о лазарете, то думаю о ней. Хотя даже в такие моменты все равно все мысли заняты ею одной. Будет ли она встречаться с Джейком, когда меня не станет? Не могу представить ее с кем-то другим. Не могу себя представить с другой девушкой. И совершенно не представляю дом без Клары.

С витаминами приходит молодая медсестра. Та самая, в которой я вижу человека. Но после повторного анализа мне в ее присутствии не по себе. Она раздает нам маленькие бумажные стаканчики с таблетками, и мне кажется, что в улыбке, которую она дарит мне и Луису, сквозит жалость. В глаза ей я не сморю. Вдруг испугаюсь того, что там увижу. Хочу, чтобы было темно. Хочу побыть с Кларой. Молча сую таблетку под губу, глотаю воду и радуюсь, что медсестра не задерживается рядом со мной.

— Почему учителя уехали? — неожиданно спрашивает Уилл, забирая свой стаканчик с подноса. — Все ведь уехали. Случится что-то плохое?

Даже Том садится и пялится на Уилла. Мы с медсестрами никогда не разговариваем. Вид у Уилла жалкий, и только теперь я осознаю, как он переживает. Как крепко сжал его в тисках страх.

— Нет, конечно, — мягким тоном отвечает медсестра. — Скоро погода ухудшится, а у них смена закончилась. Очень скоро приедут новые учителя. Старые уехали чуть раньше, чтобы шторм не помешал им добраться домой. Некоторые медсестры тоже уехали. — Она тепло улыбается и ерошит Уиллу волосы. — Новые приедут через пару дней. Представь, что у вас начались короткие каникулы.

— А вы почему не уехали? — спрашивает Уилл.

— Не захотела. А теперь укладывайся поудобнее и засыпай.

В этот момент она будто олицетворяет собой всех наших мам, вместе взятых, потому что дарит нам заботу, и кажется, что рядом с ней все не так уж плохо. Медсестра ничего больше не говорит и выключает свет. Оказывается, не я один смотрю на то место, где она только что стояла. В темноте вижу, как Уилл гладит себя по волосам там, где она его потрепала. Такая ерунда! Но такая важная…

Мы все лежим в темноте и молчим.

— Я хочу увидеть рисунок Гарриет, — говорит Клара.

Мы в комнате отдыха, где я перебираю пластинки. За стену сегодня не пойдем. Слишком холодно. И я рассказал Кларе, что медсестра говорила о шторме. Мы ходили к могиле Джорджи и чуть-чуть поговорили с ним. Но даже без ветра воздух казался таким ледяным, что больно было дышать. Мы уже полчаса как вернулись в дом, а я до сих пор дрожу.

— Тот, что в церкви? — уточняю я. — Это же прямо у крыла медсестер.

— Они спят. Да и большинство из них уехали. Как знать, может быть, сейчас нас больше, чем их, — улыбается Клара. — Мы могли бы разжечь революцию и захватить дом!

— Ага, и стать подданными короля Джейка, — отзываюсь я.

— Ну, может быть, идея не самая лучшая.

До сих пор Клара сидела на диване, но вдруг одним плавным движением оказывается на ногах. Ей-богу, она меня завораживает. Все в ней кажется загадочным и таинственным. Тело, разум, форма ладони, когда она лежит в моей руке. Почему девушки так похожи, но при этом настолько отличаются друг от друга?

— Ну давай же! Пойдем посмотрим. Элеонора говорит, рисунок очень красивый. Гарриет весь день над ним трудилась.

Дом стонет и скрипит, пока мы, держась за руки, крадемся вверх по лестнице. В какой-то момент я начал представлять, что дом по ночам становится нашим другом. После Эллори столько всего произошло, что я почти забыл, какие звуки издает лифт. Дом похож на старый галеон, и по ночам вся его команда — это мы с Кларой. По крайней мере мне нравится так думать. Если бы я оказался ночью в таком месте, когда был еще ребенком, то перепугался бы до смерти. Но теперь-то я знаю, что призраков не бывает. Если бы где-то и обитали привидения, то уж точно в доме смерти. Правда, на чердаке здесь водятся чудовища, которые выходят по ночам, но они очень даже похожи на людей. Вообще-то, было бы неплохо встретить настоящего призрака. Так могла бы появиться надежда, что после смерти что-то есть.

Как только мы открываем дверь в церковь, я внутренне встаю на дыбы. Не хочу здесь находиться. Во-первых, слишком близко к медсестрам, а во-вторых, я практически чую в прохладном воздухе запах самодовольства Эшли. С тех пор, как мы были здесь в первый раз, стульев стало больше. Но теперь они стоят не рядами, а полукругом, огибая стол, который, видимо, служит здесь алтарем.

Стены увешаны плакатами. Как только я замечаю, что написано на цветной бумаге, сердце в груди сжимается. Там имена тех, кто исчез в лазарете. Я читаю, и желудок подпрыгивает в горло. Почерки разные. Писали точно не Эшли с Гарриет.

— Только посмотри на это дерьмо! — шепчу я.


«Генри.

Он любил научную фантастику и компьютерные игры.

У него был кролик по кличке Мейсон.

Он скучал по маме».


Линии каракулей слегка тянутся вверх. Рядом хреновый рисунок в виде кролика. А ниже подписано:


«Отныне Господь его пастырь, и он ни в чем не будет нуждаться».


Рядом еще один плакат:


«Эллори.

О лучшем брате нельзя и мечтать.

Признанный спортсмен графства.

Он всегда улыбался и рассказывал анекдоты, как рок-звезда».


И ниже:


«Вечная память».


Снова и снова я вижу имена, которые вызывают воспоминания о первых днях и людях, которых я так никогда и не узнал по-настоящему. Эрик, Джулиан, Мак, Кристофер. Под каждым именем — крошечный кусочек из жизни, записанный выжившими соседями по спальням.

— Прямо как надгробия, только без дат рождения и смерти.

Какой смысл всех их помнить? Зачем напоминать самим себе, почему мы здесь?

— Даты и возраст не имеют значения, — тихо говорит Клара. — Это всего лишь цифры.

Вместо свечи, которую мы украли, стоят несколько других. Клара зажигает все сразу. Мерцающие желтые язычки пламени создают тени, в которых танцуют имена мертвых. Внезапно мне становится очень грустно, и я еще сильнее злюсь на Эшли.

— Смотри. — Клара берет меня за руку.

В комнате три окна, но одно, посередине стены, арочное и больше других. Мы стоим и смотрим на центральное окно. Не знаю, чего я ждал. Может быть, Иисуса на кресте. Или чего-то похожего. Но в свете свечей на стекле проступают яркие краски. Представляю, как все это светится днем.

— Ну разве не красиво? — вздыхает Клара.

В голубом небе сияет огромное солнце. На заднем плане виднеется дом, а на переднем в солнечных лучах держатся за руки улыбающиеся дети. Они купаются в тепле, и их лица полны восторга и радости. Внизу темно-серыми печатными буквами подписано «Дети Господни не одиноки. Мы — семья».

— Идиотизм, — цежу я. Рисунок красивый, но к реальности не имеет никакого отношения. Никто так не воспринимает дом. — Все одиноки. Все боятся. И ничто не спасло имена на стене. Не припоминаю, чтобы кто-нибудь пытался помочь Генри или Эллори.

— Мы с тобой не одиноки, — возражает Клара. — Мне нравится, что о них помнят. Кто-то же должен.

Она все еще смотрит на разрисованное окно.

— Ты же не начинаешь верить во все это дерьмо? — спрашиваю я.

— Нет, — улыбается она и задумчиво качает головой. — Ни капельки. Но меня не бесит церковь, и не бесят те, кто сюда ходит. Если так они меньше боятся, то какой от этого вред? Мы с тобой, например, есть друг у друга. Каждому что-то нужно.

— Если бы не ты, я бы предпочел справляться со страхом один на один.

— У меня такое чувство, что я всю жизнь была одна. Старалась завоевать одобрение других людей, из кожи вон лезла, лишь бы никого не подвести. — Клара смотрит на меня. — Я рада, что оказалась здесь. Иначе мы бы не познакомились. Я бы не узнала о русалках и не увидела огни в небе.

— Ты же несерьезно, да? — полусмеюсь я.

Не может она всерьез говорить такие вещи. Как бы сильно я ее ни любил, но даже думать о таком не могу.

— Мы сбежим и проживем остаток жизни на теплом солнечном пляже. И будем улыбаться каждый день. А это уж точно, черт возьми, куда лучше того, что спланировали для меня родители. По их задумке, я бы вышла замуж за какого-нибудь молодого чинушу, произвела на свет пару-тройку детей и превратилась в копию своей бедной и несчастной матери.

— Сегодня, наверное, приходила лодка за учителями. А мы пропустили.

Я пытаюсь представить, что незнаком с Кларой, и не могу. Мне в прямом смысле слова больно. Я уже не представляю нас порознь и все же не могу заставить себя радоваться тому, что попал сюда. Ненавижу свой страх перед грядущей неизбежной пустотой. Зато я хоть не похож на Эшли и не притворяюсь, будто мне не страшно.

— Продукты явно не привезли. Так что еще одна лодка наверняка будет скоро.

Клара права. В мыслях всплывает кабинет Хозяйки.

— Может быть, я нашел способ узнать, когда будет доставка.

— Правда?

Глаза Клары сияют. Пусть она рада, что мы встретились, но оставаться здесь под постоянным давлением лазарета над головой ей хочется не больше, чем мне.

— Может быть. Нужно время, чтобы все выяснить.

— У тебя появились от меня секреты?

Клара игриво подается ближе. Вот только в моем внезапном возбужденном волнении словно провернули нож повторного анализа. Вместо ответа я целую Клару, а вокруг нас, будто звезды, мерцают свечи. Мы целуемся долго-долго, пока Клара не отстраняется.

— В чем дело? — спрашиваю я.

— Мы же в церкви.

— Мы в обыкновенной комнате. — Голова кружится, все тело болит. Одно прикосновение Клары — и я весь горю. — Сомневаюсь, что выдуманный бог может наказать нас за поцелуи в комнате.

— Я вовсе не об этом, дурачок, — говорит она и снова меня целует.

— А о чем?

— Раз уж мы в церкви, давай поженимся.

Я громко смеюсь:

— Священника что-то не видно, а тебе еще шестнадцати нет.

— Возраст не имеет значения, — повторяет Клара и вдруг становится серьезной. — К тому же, здесь красиво.

Я осматриваюсь по сторонам. Если забыть об Эшли, то, наверное, тут и правда красиво. Думаю о Генри, об Эллори, об остальных. О жизнях, которые закончились. Но мы сейчас здесь, и мы живы.

— Пока смерть не разлучит нас, — тихо говорю я.

— Нет, — улыбается Клара и качает головой. — Навеки. Ты и я.

Навеки. Жизнь до Клары теперь кажется сном. Джули Маккендрик, Билли, приезд в этот дом — все, что было до Клары, меркнет и покрывается серой дымкой. Прошлое стало серым, будущее по-прежнему тонет во мраке, но здесь и сейчас все яркое и четкое.

— Клара, ты выйдешь за меня?

Кажется, сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

От улыбки веснушки становятся ярче.

— Да.

— У меня кольца нет.

— Нам оно и не нужно. У нас не такая свадьба. Купим дешевое серебряное колечко у продавца фенечек на пляже в Индии.

— Так мы в Индию отправимся?

— Почему бы и нет? Весь мир у наших ног.

— Ну и как мы поженимся?

Чувствую себя полным кретином. Еще и в жар бросило. Речи толкать — точно не мое. Ну и что я должен сказать в качестве свадебной клятвы? Мне в жизни не выразить словами все, что я чувствую. Да и нет, наверное, таких слов.

Клара стелет на полу два одеяла.

— Не так, как принято. — На ее щеках вспыхивает румянец. — Может быть, мы могли бы пожениться так, как задумано природой.

Она поворачивается ко мне, и я вижу, что она нервничает не меньше, чем я. Еще и смущается.

— Ясно, — говорю я, как охрипшая ворона.

Все вены в теле гудят от прилива крови. Даже сглотнуть не получается.

— Если, конечно, ты не против. Но если не хочешь…

— Хочу. — Я в ужасе, конечно, но в том, что хочу, уверен на все сто.

— Не хочу умирать, не попробовав, — шепчет Клара и подходит ближе.

Мы оба так дрожим, что наверняка пламя свечей колеблется из-за нас.

— И это должен быть ты. С тобой все должно быть по-особенному.

Моя девочка-русалка смотрит прямо на меня. Сердце переполняется и вот-вот лопнет. Кажется, поразительные сполохи, что мы видели в небе, сейчас горят во мне. Я взволнован, испуган и стою на краю пропасти… в шаге от прыжка в неизведанное.

— Больно было? — спрашиваю я, когда все закончилось.

Мы лежим в обнимку на одеялах.

Кожа Клары кажется мягкой и нежной, не то, что моя.

— Нет. Я и не думала, что будет больно. Совсем не боялась.

Она целует меня в грудь, а я до сих пор не отошел от случившегося. Теперь все выглядит как-то иначе. Теперь мы люди, которые занимались «этим». Странные ощущения. Не настолько странные, чтобы перевернуть мир с ног на голову, как мне всегда представлялось, но сейчас кажется, что я стал взрослее. Мы больше не дети. Что-то в нас изменилось. Мы все еще мы, но уже совсем другие.

— Тебе было хорошо?

Вопрос Клары застает меня врасплох. Она произнесла вслух те самые слова, которые я изо всех сил старался не произносить. Все случилось очень быстро, и Кларе пришлось помогать мне на каждом шагу. Зато у меня в голове все время горел страх, что, не дай бог, упадет, да еще и постоянно одолевали мысли о том, что, черт возьми, я должен сделать, чтобы Кларе понравилось. Я прекрасно понимаю, случившееся не прошло на ура, но это стало самым потрясающим, хоть и странным, опытом за всю мою жизнь.

— Хорошо? Лучше, чем хорошо. Это было потрясающе! — На миг я замолкаю. — В следующий раз будем знать, что делать.

Клара смеется, а потом вдруг вздыхает:

— Такое чувство, что во мне что-то изменилось.

— Ага, такая же фигня.

— Но ведь это приятное чувство, правда?

— Очень.

Я смотрю на свечи, которые почти догорели. Они словно улыбаются нам и бумажным надгробиям на стенах.

— Я люблю тебя, Тоби, — еле слышно говорит Клара.

— Я тоже тебя люблю, Клара.

На самом деле я люблю ее так сильно, что кажется, сердце вот-вот разлетится на куски.

В конце концов мы встаем. Смеемся, целуемся, надеваем ночную одежду, а потом складываем одеяла и одну за другой задуваем свечи. Не хочу уходить от Клары. Не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась.

— Смотри! — вдруг говорит Клара. — Смотри, что за окном!

Я смотрю и не верю собственным глазам. Мы стоим у обычного окна, позабыв от восхищения о солнце, нарисованном на окне рядом. А на улице с неба падают и кружатся белые хлопья.

— Снег! — удивленно вздыхает Клара. — Настоящий снег…

— Вот только в Англии не бывает снега. — В голове не укладывается, ей-богу. — Давно не бывает.

— Больше ста лет не было. Так нам в школе говорили. — Голос Клары едва ли громче шепота. Миг спустя она крепко сжимает мою ладонь. — Разве не чудесно? Как будто природа сделала нам подарок на свадьбу.

Я не могу выдавить ни слова. Мы стоим в темноте и смотрим, как снаружи дома у нас на глазах меняется мир. Снег тихий, не такой, как дождь. Он летит к земле, словно ему любопытно, а не бьет по ней сердито, как тяжелые капли. Снежинки падают на окно, прилипают к стеклу на несколько секунд и лишь потом тают.

Всю последнюю неделю происходили сплошные чудеса. От радости хочется плакать. Плевать, что мне шестнадцать и я понятия не имею, о чем плакать, но хочется, хоть убей.

— Теперь все наладится, — говорит Клара. — Я это точно знаю.

Загрузка...