Дом ночи и цепей

- Там призраки, - сказала Катрин, когда в первый раз увидела Мальвейль. Она говорила с абсолютной убежденностью восьмилетней девочки, и Зандер, которому было четыре, начал плакать.

- Нет там ничего, - возразила Элиана. Она присела рядом с нашей дочерью и обняла ее, на лице ее отразилась тревога, вызванная богохульными словами Катрин. – Никогда не говори такого.

Я поднял Зандера на руки. Сын уткнулся лицом мне в плечо, намочив мою форму слезами. Но при этом он не отрывал взгляда от дома. Мальчик смотрел на особняк с ужасом, слова его сестры лишь подтверждали то, о чем уже подумал он.

Мы стояли у ворот, ведущих на территорию поместья. Дом находился в некотором отдалении, мрачно возвышаясь на вершине холма. Отсюда открывался хороший обзор на огромный особняк, угрюмым силуэтом темневший на фоне свинцового неба, очертания его башен, словно клыки, зловеще выпирали из стен. Детали фасада здания отсюда было не разглядеть. Мальвейль казался сплошной черной массой, и я отчасти понимал реакцию детей, хотя она и огорчала меня. Земля была очень неровной и сильно перекопанной, истерзанной многими поколениями проводившейся здесь добычи полезных ископаемых. Добывающая техника, вгрызавшаяся в каменистый холм, была основой богатства и могущества семьи Штрок, хотя большая часть машин сейчас стояла неподвижно. Жилы были почти полностью выработаны. Мы уже не сможем извлечь много богатства из земли. Да нам это больше и не нужно. Когда его накоплено достаточно много, богатство и все, что проистекает из него, начинает поддерживать само себя.

- Призраков не бывает, - сказал я Зандеру и Катрин. – Не оскорбляйте Императора верой в такую чепуху.

Я говорил мягко, но надо было, чтобы они поняли – таких мыслей у них быть не должно. Я похлопал Зандера по плечу и улыбнулся Катрин.

- Как бы то ни было, вы не должны бояться Мальвейля. Вы должны гордиться. Это дом нашей семьи. Поистине великий дом. Величайший на Солусе.

- Если это наш дом, почему мы не живем там? – спросила Катрин. Судя по ее голосу, она не слишком стремилась жить там, но, по крайней мере, этот вопрос ее заставило задать больше любопытство, чем страх.

- Там сейчас живет мой дядя Леонель. Это его дом, потому что он лорд-губернатор Солуса.

Со временем грань между фамильным поместьем и дворцом губернатора размылась. Хотя Мальвейль официально не был резиденцией правителя, на практике он стал таковой с тех пор, как к власти пришли Штроки. Пока губернатором был Штрок, Мальвейль оставался губернаторской резиденцией. У нашего рода хватало проблем, но пока не наблюдалось признаков, что власть может ускользнуть из наших рук. Даже в нынешних обстоятельствах.

- Но губернатор же ты, - сказала Катрин.

- Губернатор-регент, - поправил я. – На время, пока дяде Леонелю не станет лучше.

Леонель болел уже какое-то время. Природа его болезни была неясна, и он стал затворником, никогда не покидал свой дом и редко принимал гостей. Он стал отсутствующим правителем, и меня отозвали со службы в Астра Милитарум – я служил тогда капитаном в Солусском полку, чтобы я исполнял обязанности губернатора, пока Леонель не выздоровеет, или пока не будет учреждено надлежащее регентство, которое, разумеется, должно обеспечить стабильность на Солусе и устранить любую политическую угрозу власти семьи Штрок.

Этот период в моей памяти остался как золотое время. Я был дома на Солусе большую часть года и наслаждался редкой для офицера Имперской Гвардии возможностью побыть со своей семьей, хоть и ненадолго. Я отправился исполнять свой долг перед Империумом, когда Элиана еще ожидала рождения Зандера. То, что я мог видеть Катрин в первые годы ее жизни, было само по себе необычной привилегией, достигнутой лишь благодаря положению моей семьи. Вернуться со службы я ожидал очень нескоро – и то если выживу. К тому времени для обоих своих детей я был бы совсем чужим человеком, если, конечно, они все еще жили бы на Солусе и сами не пошли бы служить в Астра Милитарум. Так болезнь Леонеля стала благословением для меня.

Тот год был прекрасным. Воспоминания о нем поддерживали меня в последовавшие за этим времена, приходилось ли мне встречаться с ужасами поля боя или с другими, более личными скорбями. Но когда я наконец вернулся на Солус насовсем, воспоминания именно о том дне стали преобладать над всеми остальными, отбрасывая свою тень на память всего этого чудесного года. Даже еще до моего возвращения тот день стал расти в моей памяти, словно раковая опухоль, становясь главным воспоминанием того года, и каждый раз заставляя мои мысли возвращаться к нему. Я должен был вспоминать мои игры с детьми на лужайках второго семейного поместья рядом с центром Вальгааста. Я должен был вспоминать, как мои сын и дочь плескаются в фонтане во дворе. Я должен был думать об Элиане, о том, как она улыбалась, глядя на них. Как она держала меня за руку.

Но вместо этого я каждый раз возвращался в мыслях к испуганному голосу Катрин, когда она произнесла эти слова, и к слезам Зандера. И о том, что последовало за этим.

- А ты будешь когда-нибудь правящим губернатором? – спросила Катрин.

Я переглянулся с Элианой, и она сжала губы, сдерживая смех.

- Трудно сказать наверняка, - ответил я. – Это зависит от того, будут ли у моего дяди Леонеля дети. Если будут, то губернатором станет один из них, а не я.

Маловероятная перспектива, учитывая возраст Леонеля, но не столь уж невозможная.

- Это хорошо, - сказал Зандер.

- Вот как? – улыбнулся я. – Ты не считаешь, что я буду хорошим губернатором?

Элиана, обнимавшая Катрин, выпрямилась, но наша дочь крепко прижалась к талии матери.

- Мы не хотим идти в тот дом, - сказала она.

- Пожалуйста, папа, - захныкал Зандер. – Не надо.

- Мы не пойдем туда, - сказала Элиана, взъерошив волосы Катрин, и вздохнула: пора было идти. – Мы не можем даже посетить его, так что не волнуйся.

Мы пошли назад. Зандер дрожал у меня на руках, Катрин вцепилась в руку матери и шмыгала носом сквозь слезы. Мы оставили позади высокие стены, ограждающие территорию поместья, и шагали по дороге от Мальвейля, через индустриальный сектор направляясь обратно, к жилым кварталам Вальгааста. Я оглянулся через плечо, бросив последний взгляд на особняк, прежде чем поворот дороги скроет его от нас. Я никогда не боялся Мальвейля. С детства он всегда был для меня дворцом мечты. Он олицетворял высочайшую вершину, которой мог достигнуть член семьи Штрок, высочайшую честь и – когда я повзрослел – священный и благородный долг. Я никогда не думал, что там могут быть призраки. Когда я оглянулся на него в тот момент, я испытывал жалость к Леонелю, благодарность за то, что он позволил мне быть регентом, и желание снова увидеть те величественные залы, которые я посещал до этого лишь один раз.

У меня не было темных мыслей. Не было предчувствия угрозы.

Но когда я отвернулся обратно, на меня вдруг нахлынуло головокружение. Я споткнулся, едва не уронив Зандера, земля словно стала предательски ненадежной под моими ногами. Казалось, она тонкая, будто паутина, вот-вот разорвется, и мы рухнем в кошмарную пропасть. Зандер обмяк в моих руках, его голова безжизненно повисла, словно шея была переломана. Элиана тащила труп Катрин, не обращая внимания на кровь, лившуюся из перерезанного горла нашей дочери.

Я вдохнул, пытаясь набрать в грудь воздуха, чтобы закричать. Я словно тонул, падая и задыхаясь одновременно.

А потом это мгновение прошло. Кошмар исчез, испарился из моей памяти. Дорога была безопасной, мои дети невредимы. У меня просто закружилась голова, вот и все. Я уверенно шагал дальше, и спустя несколько секунд думал, что всего лишь слишком быстро повернул голову, и от этого она закружилась.

Многие годы это было все, что я помнил. Даже когда воспоминания об испуге Катрин и Зандера вернулись, мое ужасное видение оставалось скрытым, не появляясь на поверхности памяти.

Пока я не вернулся на Солус. Пока не увидел Мальвейль снова.

Вестибюль перед Залом Суда на линкоре «Вечная Ярость» имел полукруглую форму и ширину в самой широкой части пятьдесят четыре шага. Я сосчитал их. У стены рядом с тяжелыми бронзовыми дверьми, отделявшими меня от моих судей, стоял единственный железный стул. Я еще не садился на него. Я не мог сидеть неподвижно. Я ходил по вестибюлю, не потому что движение приносило мне облегчение, но лишь для того, чтобы избежать проклятья неподвижности.

С обоих бортов в вестибюле были огромные окна высотой от палубы до потолка, и с левого борта в них был виден обугленный камень, который когда-то был имперским миром под названием Клострум. Миром, спасти который было моим долгом. Каждый раз, проходя мимо этих окон, я замирал, вздрагивая от терзавшего меня чувства вины, и не в силах отвести взгляд. Это зрелище притягивало меня, словно крюками вцепляясь в мою душу. Снова и снова я взирал на мертвый мир, и потом отворачивался, мое сердце тяжело стучало, в животе словно разверзалась пустота, а левая ладонь покрывалась потом.

Моя правая ладонь ничего не чувствовала. Так же, как и остальная правая рука, и правая нога. Они были аугметическими, заменившими конечности из плоти, которых я лишился на Клоструме. Я еще не привык к ним. И шагал по вестибюлю не только потому, что испытывал тревогу. Я пытался скорее привыкнуть к новой реальности своего тела. Едва слышное жужжание сервомоторов было для меня еще чуждым звуком, машинным голосом, который я пока еще не связывал с собой. Это был шепот, следовавший за мной повсюду, и источник его был скрыт от глаз, хотя всегда находился близко. Рука и нога работали хорошо, повинуясь импульсам, которые посылал мой мозг. Мне не приходилось сознательно направлять их движения. И в то же время они были чем-то чужим. Они принадлежали кому-то другому, кому-то, чьи намерения идеально отражали мои. Я испытывал фантомные боли в исчезнувших конечностях, и эти боли совпадали с местами на аугметике, но происходили не из нее. Я был разделенным существом, изображавшим единое.

Моя душа была так же разделена, как и тело. Я присутствовал в настоящем, борясь с мучительным чувством вины. Но я был и где-то вдалеке, часть моего разума укрылась в некоем коконе оцепенения и взирала на мои страдания с холодным безразличием.

Я ждал в вестибюле несколько часов. Когда мои глаза не обращались к зрелищу мертвого Клострума, они останавливались на барельефе на бронзовых дверях. На каждой из них была изображена массивная фигура, олицетворение Правосудия, воплощенное в героических линиях, со скрещенными руками и суровым лицом, взгляд устремлен куда-то над моей головой, словно в ожидании приговора мне. Здесь не найти милосердия.

Я и не ожидал милосердия. Да и не хотел.

Не думаю, что я вообще чего-то хотел. Больше нет. Я ожидал вызова в Зал Суда без нетерпения. Я даже не чувствовал желания, чтобы процесс скорее закончился. Я ощущал лишь чувство вины, словно копье, бившее в щит оцепенения. Щит, удерживавший воспоминания о Клоструме. Мне нужно было защититься от них, иначе они разорвут меня, и я совсем не смогу функционировать. А я намеревался, по крайней мере, встретить свою судьбу с достоинством. Я чувствовал, что это мой долг перед полком. Перед моими погибшими солдатами.

- Спокойно, - прошептал я себе, снова подходя к левому окну. – Спокойно.

Но усилие избежать воспоминаний дало обратный эффект. Вместо того, чтобы защититься от них, я лишь сделал их сильнее. Они обрушились на мою защиту. Они явились ко мне в виде клешней и когтей, которые могли разорвать «Леман Русс», словно бумажный. В виде тел, раздувшихся от биологического оружия. Они нахлынули роем, затмившим небеса и покрывшим землю нескончаемым ковром ужаса. Я видел героев моего полка, солдат, которые безоговорочно доверяли мне, которые исполняли мои приказы без колебаний и смотрели на меня, ожидая, что я укажу им путь к победе. Я видел, как чудовища превращали их в кровавое месиво. Видел, как океан челюстей пожирал мой полк.

Я был в башенном люке своей командирской «Химеры». Громадное чудовище бросилось на нас. Оно возвышалось над «Химерой», его гигантское тело было защищено непробиваемой хитиновой броней, ужасные лапы оканчивались когтями, похожими на зазубренные копья. Оно вонзило когти в борта «Химеры», подняло ее и, разорвав надвое, отбросило куски в сторону. Я отлетел и упал на землю в двадцати ярдах от горящих обломков. Я пытался встать. Пытался умереть достойно. Прежде чем я смог подняться, твари бежали по мне, едва замечая меня. Один тиранидский воин задержался, и его когти пронзили мое плечо и бедро.

Боль снова была мучительно яркой. Боль и звук, ужасный звук рвущихся мышц и ломающихся костей. Боль и запах, смесь запаха моей крови и резкого, обжигающего зловония феромонов ксеноса. Боль и внезапное чувство отсутствия, отделения руки и ноги от тела.

Возвращались и другие воспоминания, более разрозненные и беспорядочные, но не менее ужасные – может быть, даже более ужасные. Вспышки выстрелов, свет и тьма, вопли и рев. Я то возвращался в сознание, то снова терял его. Мои последние воспоминания о солдатах, которые бросились мне на помощь и погибли, спасая своего полковника. Полковника, который подвел их.

Я пошатнулся, очнувшись снова в вестибюле перед Залом Суда, и вцепился в свою аугметическую руку. Моя искусственная нога, казалось, сейчас подкосится, хотя она стояла на палубе устойчиво. Я тяжело дышал, мои ноздри наполняло зловоние ксеносов и бойни. Мои глаза слезились, грудная клетка вздымалась, словно после тяжких усилий. Я зарычал – потому что иначе я бы завопил.

- Полковник, вы можете войти.

Эти слова вырвали меня из плена воспоминаний. Мои глаза прояснились. Бронзовые двери в Зал Суда были открыты. По обеим сторонам от них стояли два человека – один в форме Имперского Флота, другой майор Астра Милитарум - выживший офицер моего Солусского полка.

Я выпрямился, прочистил горло и кивнул майору. Его звали Хетцер. Он был одним из тех, кто спасал меня – и одним из немногих, кто при этом выжил.

Я перешагнул порог в Зал Суда. Четыре барельефных меча на потолке указывали на его центр, откуда взирал огромный череп. Зал был круглым, и я прошел к возвышению в его центре, встав на бронзовую аквилу, инкрустированную в мраморный пол, прямо под взглядом черепа.

Меня окружало кольцо кресел. Все они были заняты. Большинство присутствующих представляли офицеры Астра Милитарум, наиболее заметным из них был генерал Перевен из Солусской Гвардии. Много было и офицеров Имперского Флота – все-таки суд происходил на их корабле. Были и другие. Был капитан Нумитор из 8-й роты Ультрамаринов. Я никогда не видел его раньше, но догадался, кто он. Мы все знали, что Ультрамарины сражались на Клоструме, хотя они были далеко от того боя, в котором сражался – и который проиграл – я. В первый раз я так близко видел одного из Адептус Астартес. Я показался себе ничтожным рядом с ним, ощутив нечто большее, чем просто стыд в присутствии такого возвышенного воина.

Рядом с генералом Перевеном сидела женщина в роскошных черных одеяниях, вытканных золотом. Она была очень старой. Тяжелая цепь с медальоном Адептус Терра, висевшая на ее шее, казалось, пригибала ее вниз, но взгляд ее глаз был пронзительным.

Перевен подтвердил мою догадку, представив капитана Нумитора. Женщину он представил как леди Арраск.

- Остальных вы знаете, - сказал генерал.

Я знал их. Я испытывал глубочайшее уважение к каждому из офицеров, присутствовавших в зале. И то, что они видели мое поражение, делало его еще более мучительным.

- Полковник Мейсон Штрок, - произнес Перевен. – Суд рассмотрел ваши действия в бою за Клострум. Вы понимаете ваше положение в этом деле?

- Да, сэр, - я выпрямился, глядя в точку на стене над головой генерала. – Я понимаю, что суд завершил работу и уже вынес решение. Я здесь для того, чтобы выслушать это решение, а не защищать себя.

- Хорошо, - сказал Перевен. – Прежде чем мы объявим решение, суд хотел бы услышать вашу оценку событий.

- Сэр, я командовал полком, которому была поставлена задача противостоять вторжению тиранидов и защищать мирное население улья Трондхейм. Я не выполнил эту задачу. Мой полк потерпел поражение, понес тяжелые потери, и улей Трондхейм был захвачен противником. Как и весь Клострум. После поражения сил Империума было принято решение об Экстерминатусе. Я не могу приводить оправдания относительно той роли, которую мое поражение сыграло в потере мира-кузницы. Каков бы ни был вердикт суда, я приму его с благодарностью и готов буду понести наказание.

Перевен поиграл стилусом в руках.

- Полковник, вы описали события точно, но ваш анализ их неверен.

- Сэр? – недоуменно спросил я.

- Вы достойно исполнили свой долг, - произнес Нумитор. – Успех был невозможен, хотя в начале боя никто из нас этого не знал.

- Вы замедлили наступление тиранидов, - сказал Перевен. – И выиграли достаточно времени, чтобы значительную часть населения улья Трондхейм эвакуировали с планеты, а также много ценных ресурсов. Полковник, вы будете награждены за ваши действия.

- Награжден… - тихо повторил я. Это слово оставило во рту привкус опилок.

- Хотя Клострум потерян, - сказал Нумитор, - крупное наступление тиранидов в этом секторе пространства Империума было остановлено. По крайней мере, пока. Вы были участником победы, полковник, а не поражения.

Вопли пожираемых солдат звучали в моей памяти, на мгновение заставив забыть, что я нахожусь в зале. Если там и была победа, я ее не видел.

- Вы сражались с большим упорством, - сказал Перевен. – Вы сражались хорошо, полковник.

- Спасибо, сэр, - с трудом произнес я. Его похвала поразила мою душу, словно проклятье. – Я сделаю все, чтобы служить достойно, куда бы Империум не призвал солдат Солуса.

Мне стоило больших усилий произнести эти слова. На моем лбу выступили капли пота.

Перевен обменялся взглядами с леди Арраск.

- Нет, - сказала представительница Адептус Терра.

- Что вам запомнилось во время отступления? – спросил генерал, прежде чем я успел что-то сказать.

- Очень мало, - признался я. – Полагаю, большую часть времени я был без сознания.

- Несмотря на ваши раны, вы были в сознании. Вы продолжали отдавать приказы.

- Осмысленные? – я повернулся к майору Хетцеру. Он выглядел смущенным.

- Говорите правду, майор, - сказал Перевен. – Вы не причините вред полковнику. Мы уже знаем ответ на его вопрос. А он нет, но он заслуживает знать правду.

Хетцер прочистил горло.

- Нет, сэр, - сказал он мне. – Большинство ваших приказов не могли быть исполнены.

- Хорошо, что у вас хватило здравого смысла не исполнять их, - грустно сказал я. – Я бредил из-за потери крови?

- По заключению медиков, лишь отчасти. Вы страдали от иной формы шока, полковник.

- Вы отдали полю боя все что могли, полковник Штрок, - сказала леди Арраск. – Вам больше нечего отдать.

Сказанное ею было правдой, и я это знал. Однако согласиться с этим казалось крайне унизительной слабостью.

Потом леди Арраск сказала:

- Но Империуму все еще нужна ваша служба.

Вспыхнула надежда. Я был готов согласиться на все, что позволило бы сохранить хоть каплю достоинства.

- Все, чего я прошу – лишь возможность служить, - ответил я.

- Расскажите нам о вашем родном мире, полковник, - сказала представительница Адептус Терра.

Я был удивлен, но начал рассказывать.

- Солус – аграрный мир. Его столица – Вальгааст, его крупнейший город. Его поставки Империуму составляют порядка двенадцати миллиардов тонн в год… - я остановился, чувствуя себя глупо. – Простите, леди Арраск, я не понимаю, чего вы хотите от меня.

- Вы сказали мне то, что я хотела услышать, - она взглянула на инфопланшет в руках. – Полковник, вы будете удивлены, если узнаете, что поставки десятины с Солуса уже какое-то время постепенно уменьшаются? И сейчас составляют менее десяти миллиардов тонн в год?

- Полагаю, что да, хотя уже много лет я не получал новостей с Солуса. Там были засухи?

- В пределах нормы. Сокращение поставок началось после смерти губернатора Леонеля Штрока.

- Мой дядя к концу жизни был настолько болен, что не мог заниматься управлением. Вот почему было учреждено регентство.

- Да, а под вашим управлением поставки выполнялись стабильно. Даже повышались. Но проблема не только в этом. Были выявлены доказательства появления продукции Солуса на черных рынках.

Я понял, куда клонит Арраск.

- Вы полагаете, что правящий совет коррумпирован.

- Да. Его члены участвуют в крупномасштабных спекуляциях.

- Леонель Штрок умер более тридцати лет назад. Проблема назревала так долго?

- Да, но совет был осторожен. Уменьшение поставок и нарастание спекуляций происходили постепенно, почти незаметно от года к году. Механизмы Администратума работают медленно. Лишь недавно был проведен аудит относительно поставок десятины с Солуса.

- Значит, совет далеко зашел в своих преступных действиях.

- Именно так. Прежде вы исполняли долг перед Империумом на поле боя. Теперь обстоятельства изменились.

- Я больше не могу принести пользу в бою, - произнес я, с трудом сдержав горечь в голосе.

- Теперь это ваша новая кампания, полковник, - сказал Перевен.

- Мы полагаем, что попытка совета назначить нового лорда-губернатора является лишь вопросом времени, - продолжала леди Арраск. – До сих пор их сдерживало лишь ваше право на наследование этого титула. Но это не будет сдерживать их бесконечно. Вы должны вернуться на родину, лорд-губернатор Штрок. Примите титул, который является вашим по праву, и очистите совет от изменников. Вы должны вернуться домой.

Она посмотрела на меня, наблюдая, какой эффект произведут ее слова.

Домой. Я не знал, значит ли это слово что-то для меня сейчас. Я был там слишком давно. Я изменился. Солус тоже изменился, и не только в плане политической ситуации.

Домой. Я выбросил это слово как можно дальше из своего сознания. Но ненадолго. Вскоре оно вернется ко мне. И надо быть готовым к этому.

Сомневаюсь, что буду к этому готов.

- Благодарю вас, леди Арраск, - произнес я, подыскивая правильный ответ. Слова, произносимые мной, казались чужими, словно вместо меня говорил сервитор. – Я благодарен за это назначение.

В мыслях всплыло слово «искупление». Искупление чего? Какого греха? Или, может быть, это наказание? Может быть, этот суд наказал меня, даже не осознавая этого?

- Я верну Солусу утраченную честь, - нашел я подходящие слова.

- Не сомневаюсь в этом, лорд-губернатор.

Уже дважды она назвала меня так. Она подчеркивала мою новую роль. Я больше не должен был думать о себе как о полковнике Имперской Гвардии. Я возвращался к иной традиции моей семьи. Я был представителем знатного рода Штрок, и теперь мой долг перед Империумом состоял в другом. Также леди Арраск напоминала мне о власти, которую она представляла. Генерал Перевен и другие старшие офицеры могли иметь власть надо мной в рамках Имперской Гвардии. Не в их праве было объявить меня лордом-губернатором. Даже претензии моей семьи на губернаторский титул, в конечном счете, основывались не на власти на Солусе. Каким бы законным ни казалось мое право на власть в традициях моего родного мира, последнее решение оставалось за Адептус Терра. Леди Арраск могла дать мне власть и лишить ее своим словом.

Я отсалютовал Перевену, потом, поворачиваясь, приветствовал всех своих судей. Они смотрели на меня бесстрастно, выражения их лиц были безупречно нейтральны.

Хетцер и флотский офицер открыли передо мной двери зала.

«О чем вы думаете?», размышлял я, спускаясь с возвышения. Я не был осужден, напротив, получил похвалу. Но, как бы то ни было, я больше не был полковником. «Что вы видите перед собой? Вы скрываете жалость? Благодарность за то, что вы не на моем месте? Презрение к моей слабости?»

Я был рад не знать этого. Мне хватало и того презрения, которое я испытывал к себе. Что бы ни говорили мне, я презирал того офицера, который потерял улей Трондхейм. И я ненавидел то облегчение, которое испытывал, зная, что больше не вернусь на поле боя.

Эхо воплей пожираемых солдат снова стало громче. Я с трудом сохранял ровное дыхание и спокойный шаг. Я молил Императора даровать мне сил. Я до ужаса боялся, что воспоминания снова нахлынут на меня со всеми их кошмарами и стыдом, прежде чем я успею выйти из зала.

Я сумел выйти, сохранив достоинство, и, когда бронзовые двери закрылись за мной, издал долгий вздох облегчения. Я продолжал идти, шагая механически, словно все мои конечности заменили аугметикой, как будто это движение могло увести меня прочь от кошмаров. Я остановился в вестибюле перед окном левого борта. Мертвый мир медленно вращался под кораблем. Он был свободен от кошмаров, в нем не было теперь ни страха, ни надежды. В нем не было ничего. Я почти завидовал ему.

- Я буду скучать, сэр.

Я не заметил, что Хетцер следовал за мной. Я сумел не вздрогнуть от неожиданности и счел это своей маленькой победой.

- Спасибо, майор, - я повернулся к нему, отворачиваясь от зрелища мертвого Клострума. – Спасибо вам за все.

Его улыбку искажал страшный шрам, пересекавший его лицо. Это напоминание о спасении своего командира он будет носить до смерти.

– Для меня было честью служить под вашим командованием, сэр.

- И для меня было честью служить вместе с вами. Я благодарю Императора, что вы продолжаете службу и теперь возглавите полк. Вероятно, вам недолго осталось ходить в звании майора.

Он, казалось, смутился.

- Так мне сказали, - кивнул он.

- Я рад. Позвольте поздравить вас и назвать полковником, прежде чем мы расстанемся.

Мы пожали друг другу руки.

- Надеюсь, что ваше возвращение на Солус будет счастливым, - сказал Хетцер.

Я заставил себя улыбнуться – я совсем не был уверен, что мое возвращение будет счастливым. Я возвращался домой – к скорби и мучительной надежде. И я не знал, что хуже.

Той ночью мне снился день, когда я показал Мальвейль моим детям. Видение об их смерти, словно оживший труп, с жутким ревом поднялось из могилы воспоминаний.

Я проснулся, задыхаясь от ужаса. В моих ушах звучали вопли погибших товарищей.

Ворота Мальвейля были открыты, когда мы подъехали к поместью. Белзек, мой водитель, остановила машину, но я еще некоторое время сидел на заднем сиденье. Поместье так долго ждало своего нового господина, подождет еще немного. В последний раз, когда я видел Мальвейль, это зрелище было омрачено слезами моих детей, и память об этом не стерлась.

- Подъехать прямо к дому, лорд-губернатор? – спросила Белзек. Она тоже была ветераном Гвардии, уволенным из-за тяжелых ранений. Она имела звание сержанта и происходила из небогатой семьи, поэтому ее аугметика лишь позволяла ей как-то двигаться – не более того. Нижняя часть ее тела представляла собой платформу с мотором на гусеницах. Этот механизм хорошо входил в автомобиль, но за его пределами она могла лишь ползать на этих гусеницах. Такая жизнь была лучше, чем жизнь сервитора, но все же за ее службу это была недостойно малая награда.

- Нет, спасибо, - ответил я. – Я пройду пешком.

Я хотел почувствовать землю поместья, в первый раз по-настоящему познакомиться с Мальвейлем.

- Подожди здесь. Потом отвезешь меня в Зал Совета.

- Да, лорд-губернатор.

Я вышел из машины, захлопнув дверь. Автомобиль был старый и, насколько возможно, поддерживался в хорошем состоянии, хотя его мотор слишком громко рычал, и выхлопная труба изрыгала клубы синего дыма. Это была надежная машина, тяжелая и приземистая. Сила в ней преобладала над роскошью, и мне это нравилось. Это был сигнал о том, каким губернатором я собирался быть.

Я подошел к воротам, чувствуя себя крошечным рядом с древней стеной, окружавшей поместье. Массивная камнебетонная стена достигала пятидесяти футов в высоту и потемнела от времени. Пока Мальвейлем владели Штроки, стене не приходилось защищать поместье от нападений, но когда Леонель стал затворником, эта стена укрыла его от слишком любопытных и плетущих интриги. Железные ворота были почти такой же высоты, как и стена, каждый из их засовов достигал толщины более фута. Я вошел на землю поместья, которая теперь была моей, и ощутил силу стены за спиной.

Пусть Совет продолжает свои подлые интриги. Предательство, как бы глубоко ни укоренившееся в нем, вдруг показалось воистину слабым по сравнению с силой и властью, которую символизировал этот дворец на холме.

С внутренней стороны к стене примыкала кордегардия, ее островерхая крыша бросала глубокую тень на готические окна. Это был дом Рена Кароффа, управляющего Мальвейля. Он предлагал встретить меня у ворот, но я попросил подождать меня в самом доме. Мне требовалось провести некоторое время наедине с собой, чтобы подготовиться. Многое изменилось с тех пор, как я стоял с Элианой и детьми у ворот поместья. Надежды умерли в этих стенах. Это было не то возвращение, которое я когда-то представлял себе.

Но надежды не были реальностью. А именно с реальностью мне предстояло встретиться лицом к лицу.

Путь к вершине холма едва ли можно было назвать дорогой. Он петлял туда-сюда между входами в шахты и рудники. Покрывавший дорогу камнебетон был расколот и выворочен за столетия проезжавшей по дороге тяжелой техникой. Сейчас машины больше не ездили по ней, рудники были выработаны. Леонель не ремонтировал дорогу, и после его смерти она пришла в еще более запущенное состояние. Я шел между зияющими ямами и темными туннелями шахт, пробитых в каменном теле холма. Опустевшие рудники чернели, словно разрытые могилы. Здесь и там, будто покосившиеся надгробия, стояли ржавые краны и экскаваторы. День был прохладный, и северный ветер, не слишком сильный, но постоянный, с жутковатым свистом обдувал железные скелеты машин.

Когда я приблизился к вершине, старые рудники остались позади. Здесь были деревья, но все они давно умерли, убитые ядовитыми отходами, отравившими землю за столетия работы рудников. Полезные ископаемые были источником богатства и могущества нашей семьи, но ценой этого стала мертвая земля поместья. В этой земле не было красоты. Она была серой и твердой, окаменевшей. И хотя деревья были мертвы, они не падали. В своей окаменелой смерти они окружали Мальвейль, вытянув сухие ветви к свинцовому небу, словно пытаясь вцепиться в него, словно умоляя о чем-то.

Дом все больше и больше заполнял пространство передо мной, по мере того, как я поднимался к вершине. Иногда он скрывался за горой пустой породы, а потом появлялся снова, становясь еще больше. Мертвый лес укрыл его из виду, за острыми ветвями и кривыми стволами были видны лишь части дома. Потом я вышел из-за деревьев, и дом снова появился передо мной во всем своем величии.

«Теперь это твое. Это принадлежит тебе».

Почему-то мне было трудно поверить в это.

«Штроки принадлежат Мальвейлю».

Эта мысль была странной. Я попытался выбросить ее из головы, как глупую фантазию. Но она отказывалась уходить, потому что была уверена в своей истинности, и будто вгрызалась в меня.

Я попытался сменить тактику и думать по-другому.

«Хорошо. Мы принадлежим Мальвейлю. Это то же самое. Мы едины в своей силе и власти. Я возьму то, что принадлежит мне по праву рождения – и воспользуюсь этой властью, чтобы спасти Солус».

Мальвейль существовал задолго до того, как Штроки сделали его своей фамильной резиденцией. Он был построен тысячелетия назад, его рождение терялось в тумане древней истории Солуса. Его стены были изъязвлены неумолимыми когтями времени. Мальвейль был здесь задолго до нас, и будет существовать после того, как род Штроков станет историей. Это был не пессимизм. Это был просто факт. Мальвейль не скрывал своего возраста. Более того, он казался даже старше, чем был, казался в чем-то даже будто древнее самого Солуса. И, несмотря на свою древность – а возможно, благодаря ей - он не казался дряхлым. Он был настолько же крепким, насколько старым. Он был вечным. Он никогда не падет. Я мог вообразить Мальвейль на поверхности Клострума после Экстерминатуса, стоящий вопреки царившему вокруг разрушению, переживающий миры, ибо он был неизменным фактом галактики.

Дом был длинным, тянувшимся далеко вправо и влево. Высокие и узкие стрельчатые окна казались суровыми глазами на мрачном бесстрастном лице. Вход охраняли две квадратные башни, на стенах с равными интервалами были установлены более узкие конические башни. С западной стороны, слева от меня, к главному дому примыкала самая большая башня. Она была круглой, массивной и выглядела заметно более старой, чем даже основное здание. Она казалась остатком какого-то еще более древнего сооружения, хотя при этом выглядела так, будто породила новый дом. Феррокритовые стены Мальвейля от времени стали темно-серыми, но большая круглая башня была полностью черной, словно превратилась в каменную ночь под тяжестью тысячелетий истории Солуса.

За моей спиной ветер шелестел в мертвых деревьях. Ветви скрипели, словно открывавшиеся двери в склеп.

Мальвейль не был гостеприимным домом. Его предназначение было не в этом. Большую часть своей жизни я считал, что его предназначение было в том, чтобы служить центром притяжения для семьи Штрок. Но теперь, стоя здесь, глядя на его суровый и безучастный облик, и пытаясь приготовить себя к возращению той мучительной скорби, которая неизбежно вернется, когда я войду в его двери, я понял, что эта мысль была заблуждением. Я держался за нее, когда служил в Имперской Гвардии, далеко от реальности Солуса. Я держался за эту ложь, потому что должен был за что-то держаться. Она давала мне утешение. Теперь я больше не мог верить в нее.

И снова я подумал о том дне, когда привел Катрин и Зандера посмотреть на Мальвейль. Я вспомнил, что Элиана сказала той ночью, когда мы наконец смогли успокоить детей. Мы уже готовились ложиться спать, краем уха прислушиваясь, не заплачут ли дети снова.

- Нам повезет, если мы обойдемся этой ночью без кошмаров, - вздохнул я.

- Я предупреждала тебя, - ответила Элиана. Откинув одеяла, она забралась на постель. – Чего ты ожидал? Что им очень захочется посетить волшебный замок?

- Нет. Конечно, нет. Я просто… - на мгновение я задумался, пытаясь вспомнить, почему я решил, что посещение Мальвейля с детьми будет хорошей идеей. – Это их наследие. Это часть того, кто они есть. Важно, чтобы они это знали.

- Я согласна. Но только когда они станут старше.

- Теперь я это понимаю, - робко сказал я, ложась на постель рядом с ней. Я обнял Элиану и она прижалась к моей груди. – Я просто не думал, что дом может так напугать их, вот и все.

- Я люблю тебя, Мейсон, но как, во имя Императора, ты мог не знать, что этот дом напугает их?

Я не помнил, что ответил ей. Наверное, промямлил что-то глупое. Потому что ничего умного ответить было невозможно.

- Разве он не пугал тебя, когда ты был маленьким? – спросила Элиана.

- Нет.

- Даже в первый раз?

- Нет. То есть… - я замялся. – Наверное, нет. Я не помню, когда увидел его в первый раз.

- Ага.

Она улыбнулась, и мне нечего было сказать. Я вспомнил эту улыбку сейчас. Я хотел сказать Элиане, что она была права. Не потому, что она не этого не знала. Я хотел, чтобы она поняла, что и я это знал.

Это было бессмысленное желание. Оно лишь причинило новую боль. Столь же бессмысленно было стоять здесь, чего-то ожидая. Вероятно, ничего.

«Сделай это».

Я подошел ближе к входу, нависавшему, казалось, все выше и выше надо мной. Тяжелые дубовые двери открылись, и навстречу мне вышел Рен Карофф.

- Добро пожаловать в Мальвейль, лорд-губернатор, - сказал управляющий, низко поклонившись.

- Спасибо, Карофф. Рад тебя видеть.

С Леонелем я встречался лишь пару раз. Но Кароффа, напротив, я успел узнать достаточно хорошо за время своего регентства. Он был единственным контактом между Леонелем и внешним миром – тяжелый и неблагодарный труд, который Карофф исполнял с молчаливым и бесконечно терпеливым достоинством.

Он уже тогда был немолод, а сейчас стал глубоким старцем. Никто не служил Штрокам дольше, чем он. Увидев его, я в первый раз почувствовал, что вернулся домой. Несмотря на возраст, он стоял прямо. Он давно был лысым, на его лице, изрезанном глубокими морщинами, резко выделялись скулы и подбородок. Нависающий лоб затенял его глаза, из-за чего казалось, что он постоянно пребывает в глубоких раздумьях. Двигался он с аккуратной четкостью, сейчас он был медленнее, чем когда я видел его в последний раз – но при этом не казался дряхлым.

Карофф отошел в сторону и пригласил меня войти.

- Работа началась, как только мы получили весть о вашем возвращении… - начал он.

- Но еще многое предстоит сделать, - закончил я. – Нет необходимости извиняться. Я и не ожидал, что будет по-другому. Дом был пустым слишком долго.

- Да, мой лорд. Приятно будет увидеть его снова живым.

Эхо наших голосов раздавалось в вестибюле, отражаясь от мраморного пола и возносясь по широкой лестнице, которая поднималась вперед и налево, выходя на лестничную площадку. По обеим сторонам от лестницы были открыты двери в обширные залы. В зале слева стоял огромный обеденный стол длиной почти двадцать футов. Его темная блестящая поверхность отражала свет свечей, горевших в огромной железной люстре под потолком. Зрелище этого стола заставило меня задержаться на мгновение.

- Когда за этим столом последний раз принимали гостей? – спросил я Кароффа.

Он немного помедлил, прежде чем ответить.

- Ваша супруга принимала за ним гостей один раз, - сказал он, и я едва удержался, чтобы не вздрогнуть. – А до того… боюсь, не могу сказать, мой лорд. Это было слишком давно.

Я кивнул, и не стал говорить, что теперь это изменится. Я не собирался устраивать в Мальвейле роскошные приемы. В то же время мысль о том, чтобы обедать одному в этом огромном пространстве, была слишком тоскливой.

Столовая и находившийся справа от вестибюля парадный зал были тщательно прибраны. Но даже так их пространство наполняла атмосфера потускневшей былой роскоши. Картины на стенах потемнели, то, что было на них изображено, стало трудно различимым. Стены покрывали тончайшие паутинки трещин. Мальвейль мог стоять вечно. Он мог и разрушаться вечно.

Мы уже собирались подняться по лестнице, когда я вдруг остановился, услышав что-то странное.

- Здесь есть дети? – спросил я.

- Нет, мой лорд.

- Мне показалось, я слышал детский смех. А ты не слышал?

- Нет, мой лорд, - повторил Карофф. – В этом доме нет детей. Никто из слуг не приводит их сюда. Это не место для детей.

Он говорил с абсолютной убежденностью.

- Должно быть, мне просто показалось.

«Наверное, это всего лишь искаженное эхо», подумал я.

- Показать вам ваши апартаменты, мой лорд? – спросил Карофф.

Я кивнул, и мы стали подниматься по лестнице. Я обратил внимание, что деревянные ступени отлично отполированы. На затейливых узорчатых железных перилах не было пыли.

- Вы уже проделали впечатляющую работу, - сказал я.

Отовсюду в доме слышался приглушенный шум продолжавшейся работы слуг по превращению Мальвейля в функционирующую жилую резиденцию губернатора.

- Мы сосредоточились сначала на наиболее заметных или наиболее используемых участках, лорд-губернатор, - сказал Карофф. – Большая часть дома по-прежнему в сильно запущенном состоянии. Много комнат представляют собой, по сути, своего рода склады.

- Другими словами, они забиты всяким мусором?

- Да, а еще мебелью, коллекциями разнообразных предметов искусства и многим другим. Понадобятся годы, чтобы привести все это в порядок. Кроме того, там есть семейные архивы, мы не можем их касаться.

- Понятно. Элиана была здесь слишком недолго, чтобы исправить многое из того, что пришло в упадок при моем дяде…

Я упомянул имя Элианы почти случайно, и поспешил сменить тему:

- Насколько плохо шли дела при болезни Леонеля? – я имел некоторое представление об этом, работая с Кароффом во время своего регентства, но полагал, что полная картина была куда хуже того, что мне известно, а впоследствии стала еще хуже.

- Все было настолько плохо, насколько возможно, лорд-губернатор. Даже я многого не знал до смерти вашего дяди. В свои последние годы он редко выходил из своей спальни. Часто бывало, что он закрывал дом, не пуская туда никого, в том числе слуг.

- И даже вас не пускал?

- Да. Когда он умер, мы нашли его лишь спустя много дней.

Это была воистину скорбная мысль.

Никто из слуг, работавших в Мальвейле, не жил в его стенах. Даже управляющий Карофф жил в кордегардии, за пределами дома. Остальные же слуги все жили в Вальгаасте. Они приходили к воротам поместья на рассвете, и последние из них уходили обратно в город ночью. Так было уже многие поколения. Я сомневался, что кто-то знает ответ на вопрос, произошла ли эта традиция из уважения к частной жизни Штроков, или имела какую-то другую причину. Принимая во внимание часто довольно неспокойную историю моей семьи, я вполне мог представить, что в случае с Леонелем слуги в любом случае предпочли бы не оставаться в доме и хотя бы на время оказаться подальше от их безумного хозяина.

Я представил Леонеля, совсем одного в его огромном доме, бродившего по коридорам, словно призрак, и наконец умершего в полном одиночестве. О его смерти долго никто не знал – и никто не скорбел по нему.

А потом я невольно представил Элиану, тоже одну, поглощенную этой огромностью. Еще один призрак, потерянный в темных лабиринтах Мальвейля.

Она переехала в Мальвейль после смерти Леонеля. Я был ближайшим живым наследником Леонеля, и поместье стало нашим. Но я не мог вернуться со службы в Гвардии, чтобы принять пост губернатора, и глава правящего совета Вет Монфор успешно блокировала все попытки назначить Элиану регентом-губернатором в мое отсутствие. Похоже, я оказался слишком успешным регентом. Теперь я понимаю, что мне стоило проявить большее подозрение относительно совета. Но все же, тот факт, что Элиана жила в Мальвейле, должен был напоминать совету о том, что Штроки все еще правят Солусом. Катрин и Зандер не сопровождали ее. Они тогда учились и жили в схоле-пансионе, их образование должно было познакомить их с Солусом и подготовить к обязанностям, которые ожидали их как представителей правящей семьи. Они не возвращались в Вальгааст до ее смерти.

Это было слабое утешение. Но все-таки утешение.

Мы поднялись на второй этаж, где длинный коридор-галерея вел к персональным апартаментам. Стена была увешана портретами моих предков, почти скрытыми мраком. Зыбкие тени колыхались в пламени свечей. Окна в дальнем конце коридора едва пропускали свет пасмурного дня. Карофф привел меня к двери в восточном конце коридора, которая вела на еще одну лестницу. Теперь мы поднялись в одну из угловых башен, моя спальня располагалась на самом ее верху. Перед ее дверью железная лестница поднималась к люку, ведущему на крышу. Спальня занимала всю ширину башни. В стенах со всех четырех сторон были окна. В спальне было больше естественного света, чем я до сих пор видел во всем остальном доме, хотя стекла были толстые, старые и грязные. Вид, открывавшийся из окон на земли поместья, оказался довольно унылым. Вся местность вокруг была покрыта туманом.

Мебель тоже была старой, хотя и в хорошем состоянии. Центр комнаты занимала кровать с балдахином, и еще оставалось достаточно пространства для письменного стола в северо-восточном углу и пары глубоких кресел рядом с камином у западной стены. Пол покрывал роскошный ковер, сделанный в Донуме, в южном полушарии Солуса. На ковре была выткана история нашего мира и его вознесение к Свету Императора, исходившему из центра. Этот ковер стоил больше, чем все жилье, в котором жил я со своей семьей во время моего регентства.

Я посмотрел на кровать. После десятилетий сна на походных койках она казалась нелепо огромной.

И пустой.

- Это была комната моей жены? – спросил я.

- Да, мой лорд, - ответил Карофф. – Это традиционно комната хозяина поместья. Или вы желаете выбрать другую?

- Нет. Я просто хотел знать.

- Это не здесь она… - начал Карофф.

- Знаю, знаю. Спасибо, Карофф. Пока это все.

Карофф поклонился и вышел, оставив меня одного в комнате, которую я должен был разделять с Элианой. Я чувствовал ее близость, стоя здесь. И в то же время ее отсутствие было мучительно, словно клинок в груди.

- Прости, - сказал я вслух. Мой голос звучал приглушенно в мертвой тишине комнаты. – Мне очень тебя не хватает.

Тишина была тяжелой, словно обвинение.

Чувство вины следовало за мной, словно тень. Я подошел к южному окну и бросил взгляд на твердую землю внизу.

Я был снова спокоен и собран, когда Белзек везла меня по улицам Вальгааста к Залу Совета. Я прошел первое испытание из ожидавших меня по возвращении. Впереди ждало еще одно. Я не рассчитывал, что моя первая встреча с правящим советом пройдет гладко. Хотя это было еще не испытание. Я ожидал предстоящей схватки с нетерпением. Это было поле боя, на котором я намеревался победить. Я надеялся, что эта кампания заставит замолчать голоса мертвых, погибших на Клоструме. Настоящим испытанием будет встреча с Зандером. Он будет там.

Я встречусь со своим сыном, в первый раз за более чем тридцать лет.

- Вы считаете, Вальгааст сильно изменился, лорд-губернатор? – спросила Белзек.

- В чем-то. Но не так сильно, как я ожидал.

- Если позволите сказать правду, он изменился к худшему.

- Спасибо, что говоришь правду. Да, здесь стало хуже.

Хотя Вальгааст был самым крупным городом на Солусе, по имперским стандартам он был не таким уж большим. Население этого мира жило рассредоточенно, и большая часть его была занята в работе на крупных фермах. Численности населения не позволялось подниматься до уровня, при котором рост населенных пунктов угрожал бы сокращением ценных плодородных земель. Наборы в Имперскую Гвардию поддерживали численность населения на стабильном уровне.

Сам Вальгааст был домом для нескольких сотен тысяч человек. Это был самый важный транспортный узел на планете, отсюда осуществлялся экспорт продукции Солуса в другие миры Империума, управление поставками и выплатой десятин. Также в городе располагались высшие эшелоны администрации, управляющей фермами. Здесь решались споры между крупными аграрными сообществами и устанавливались показатели производительности на основании региональных условий. Здесь сосредотачивалось богатство мира, и похоже, что за годы моего отсутствия это богатство все больше сосредотачивалось в руках немногих.

Общественные сооружения находились в запущенном состоянии. Дороги, по которым мы ехали, не были должным образом отремонтированы. Здания выглядели более грязными, закопченными, обветшавшими.

- Судя по тому, что я вижу, - сказал я, - совет мог бы стараться и получше, не так ли?

Белзек только фыркнула.

- И пожалуйста, - добавил я. – Продолжай говорить правду.

- Очень многие сказали бы, что совет и так слишком старается.

- Старается для себя, ты имеешь в виду?

- Да, лорд-губернатор. Особенно они стараются выжимать богатство из всех остальных в свою пользу. Но когда нужно что-то отремонтировать, всегда найдется важная причина, почему это невозможно. Ресурсы ограничены. Средства нужны на многое другое. Мы все должны терпеть и трудиться изо всех сил, потому что Империум ведет войну.

- И я не сомневаюсь, что все терпят и трудятся, - кивнул я. – Кроме, возможно, членов совета?

- Уж им-то не приходится затягивать пояса, лорд-губернатор. Определенно нет. Как и их друзьям.

- Крупным землевладельцам?

- Да, мой лорд.

- И, тем не менее, поставки продукции с Солуса продолжают снижаться?

- Прямо мистика какая-то, - криво усмехнулась Белзек.

Индустриальный район, разросшийся у подножия холма, на котором стоял Мальвейль, превратился в город-призрак с тех пор, как истощенные рудники закрылись. В упадке этой отрасли, честно говоря, не было вины совета. Мы ехали по изрытым ухабами улицам между пустыми корпусами мануфакторумов. Некоторые фабрики еще работали, их трубы извергали черный и бурый дым, но таких было меньше половины.

Дальше пошли жилые районы. Расположенные ближе всех к мануфакторумам были темными и тесными трущобами. Чем дальше мы уезжали от мануфакторумов, тем богаче выглядели районы вокруг. На фасадах домов вместо грязи были видны украшения, и жители выглядели явно более состоятельными. Но и здесь улицы были узкими, их ширины едва хватало для проезда машины, здания стояли очень тесно, словно сбившись вместе в ожидании зимы.

Вальгааст находился далеко к северу от экватора Солуса. Влажный климат, благодаря которому земля была плодородной, в месяцы после сбора урожая делал погоду в городе сырой и холодной.

Мы проехали мост над медленно текущей рекой Обливис, и оказались в административном районе города. В его центре возвышался собор Веры Беспощадной, стоявший напротив Зала Совета на площади Щедрости Императора. Белзек высадила меня перед богато разукрашенным фасадом Зала Совета. Главный вход украшало крылатое воплощение Жатвы Войны. В одной руке статуи был серп, в другой меч, у ног ее лежали колосья пшеницы, а над ней распростерла крылья золотая аквила.

Поднимаясь по ступеням к входу, я бросил взгляд на двуглавого орла. Его размеры и величественность укрепили мою решимость. Золото напомнило мне о том, с чем я собирался бороться. Аквила была здесь задолго до регентства, но сейчас она казалась символом тщеславия и лицемерия членов правящего совета. Они клялись служить Императору. Но вместо этого служили золоту.

Часовой из милиции СПО отсалютовал мне и открыл передо мной медные двери. На камни площади начали падать первые капли дождя. Я вошел внутрь.

В вестибюле раздавалось гулкое эхо, его сводчатый потолок поднимался на десять этажей, пересекаемый арочными галереями. Передо мной поднималась большая мраморная лестница, по обеим ее сторонам грозно взирали два огромных крылатых черепа.

У подножия лестницы меня ждала глава совета, Вет Монфор.

- Спасибо, что пришли на встречу, старший советник, - сказал я.

Она вежливо и холодно улыбнулась.

- Мне кажется, такая встреча не соответствует важности события. Возвращение на Солус лорда-губернатора спустя столько лет следовало бы отметить соответствующе.

- Полагаю, оно отмечено соответствующе, - сказал я. – Я здесь, чтобы заниматься делами, а не тратить время на церемонии. Было бы неправильно начинать мое правление таким образом, который не соответствует его цели. Не так ли?

Она слегка поклонилась.

- Как пожелаете, лорд-губернатор. Пойдем?

Мы поднимались по мраморной лестнице вместе – два врага, изучающие один другого.

Монфор была, вероятно, на десять лет старше меня. Ее длинные седые волосы были стянуты в строгий узел. Лицо ее избороздили морщины опыта, и это был опыт продажности и порочности, столь долго составлявших наследие ее семьи, что они являлись почти предметом гордости. Ее нос сгнил, и из носовой полости тянулась длинная дыхательная трубка, сквозь горло уходившая в бионическую гортань. Голос ее был аристократическим, но безжизненным и с металлическим отзвуком. Она владела своим монотонным голосом, словно рапирой. Шагая, она опиралась на украшенную бриллиантами трость, стуча ее наконечником по мраморному полу с хозяйской твердостью.

Во время своего регентства я старался как можно меньше иметь с ней дел. Наши семьи имели долгую историю вражды. Монфоры были самым могущественным родом на Солусе, пока богатство, полученное от разработки полезных ископаемых, не привело на вершину власти их соперников Штроков. Монфоры так и не простили нам захват власти на Солусе – власти, которую они по праву считали своей. Пока Леонель был еще жив, я не обладал полной властью лорда-губернатора. Прямая конфронтация с Вет Монфор была бы контрпродуктивной, а давняя вражда наших семей заставляла бы наш конфликт выглядеть как сведение личных счетов. Возможно, так оно и было. Но тогда она не была так сильна, как сейчас, и я мог обойти ее. Я не тешил себя иллюзией, что смогу поступить так же сейчас.

- Полагаю, - сказала Монфор, - было бы слишком оптимистично надеяться, что мы сможем работать вместе иначе как друг против друга.

Ее рот изогнулся в насмешливой улыбке.

- Не вижу причин, почему бы и нет? – отразил я этот выпад. - Разве мы с вами не служим Императору? Разве не желаем благополучия Солусу?

- О, конечно, - кивнула она. – По крайней мере, я надеюсь на это. Конечно, некоторые из моих коллег советников могут усомниться, стоит ли доверять… постороннему человеку.

- Вы меня позабавили, старший советник.

- Рада слышать.

Монфор привела меня на самый верхний этаж, где находилась зал Внутреннего Совета. В совете в его полном составе собирались представители всех регионов Солуса. Но полностью совет собирался больше для рассмотрения жалоб, чем для чего-либо еще. Фактическое управление планетой находилось в руках небольшого числа самых могущественных и влиятельных семей Солуса.

В зале над собравшимися висели знамена аграрных районов Солуса. На стенах были укреплены гербы знатных домов, в их геральдике преобладали различные варианты изображений жатвы и плуга. Сходство изображений на знаменах и гербах указывало на связь между знатными родами и аграрными районами. Это было очень близко к истине. Корни знати Солуса уходили глубоко в плодородную почву нашего мира, и власть не могла с легкостью перейти от одного дома к другому. Возвышение Штроков приобрело почти мифический статус, потому что это была первая и единственная столь крупная перемена во власти за многие столетия истории Солуса.

Кресла членов совета располагались полукругом, в центре которого стоял трон лорда-губернатора, так долго пустовавший. Справа от него стояло кресло старшего советника.

«И снова Штроки отстраняют от власти Монфоров». Я постарался, чтобы эта мысль не отражалась на моем лице.

Двери, в которые мы вошли, располагались в противоположной стороне от губернаторского трона. Остальные места были заняты. Восемь представителей самых знатных родов Солуса встали, приветствуя нас – и внимательно нас рассматривая. Я ответил столь же пристальным взглядом, изучая, какие силы мне противостоят. Некоторых из них я знал давно. Информацию о других тщательно изучал во время моего полета обратно на Солус.

Войдя со мной в зал, Монфор остановилась.

- Уважаемые члены совета, – объявила она, - сегодня воистину день радости! Необходимость в регентстве наконец закончилась. У Солуса снова есть лорд-губернатор. Представляю вам лорда-губернатора Мейсона Штрока. Да будет его служба Императору долгой.

- Да будет его служба Императору долгой, - повторили члены совета.

Я подошел к губернаторскому трону, повернулся, все еще стоя, и кивнул совету.

- Благодарю вас за теплый прием, - сказал я.

Мы все лгали друг другу. Поддерживать видимость вежливости было необходимо, по крайней мере, пока. Мне было нужно освоиться и изучить обстановку, прежде чем я пойму, какое действие следует предпринять, когда и против кого.

- Кроме того, я благодарю вас всех за долгую и терпеливую службу Солусу, - мне было трудно не позволить проявиться гневу, который я испытывал. – Я занимаю пост лорда-губернатора с благодарностью и решимостью верно служить Императору. Администратум направил меня с целью обеспечить выполнение особых задач, которые Империум ожидает от Солуса.

«Я низвергну ваши гнилые трупы с гор награбленных вами богатств».

- Я уверен, что с вашей помощью смогу выполнить эти задачи.

«Я не ожидаю, что вы раскаетесь в своих преступлениях. Но если вы научитесь бояться меня больше, чем Монфоров, возможно, я позволю вам жить».

Раздались вежливые аплодисменты, и мы сели на свои места. На двух членов совета я смотрел особенно внимательно, чтобы понять, как они восприняли мою речь. Одна из них – Адрианна Вейс. Она улыбалась мне. Из всех присутствующих здесь, похоже, только она была искренне рада меня видеть. И судя по всему, она поняла все, что скрывалось за моими словами.

И еще здесь был Зандер.

Когда я последний раз видел его, мой сын был достаточно маленьким, чтобы нести его на руках. Я едва узнавал его в том мужчине, который небрежно развалился в кресле с железной спинкой. Он смотрел на меня с праздным любопытством. Он не казался враждебным. Он казался скучающим. Его костюм, очень изысканно пошитый, казалось, был выбран с таким старанием, что у его обладателя осталось мало сил на остальные дела. Его волосы и борода были пострижены и причесаны с щепетильной безупречностью. Он выглядел как человек, который с нетерпением ждал возможности отправиться куда-то в другое место, гораздо более интересное, чем то, где он был сейчас.

Я призвал совет к порядку и сделал вид, что полагаюсь на опыт Монфор.

- Буду признателен старшему советнику Монфор, если она ознакомит нас с повесткой дня. Я рассчитываю на ваш опыт и не сомневаюсь, что вы сообщите мне все, что мне нужно знать.

Это была моя разведка. Я изучу это поле боя, прежде чем идти в атаку.

Дела, предстоявшие нам, оказались вполне обыденными. Это были несколько небольших юридических споров и вопрос об ассигновании бюджетных средств на ремонт канализации Вальгааста, что показалось мне довольно забавным. Противник словно предвидел, что я буду озабочен состоянием общественных сооружений.

За все время обсуждения этих вопросов Зандер не сказал ничего. Он лениво сидел в своем кресле и выглядел все более скучающим и нетерпеливым.

- Есть еще один вопрос, - сказала Монфор, когда заседание совета уже подходило к концу. – Советник Трефехт обратила наше внимание на это дело, и пусть она расскажет о нем подробнее.

- Спасибо, старший советник, - ответила Марианна Трефехт. Она была примерно одного возраста с Зандером и вместе с ним являлась самой младшей из членов совета. Хотя она не выглядела скучавшей. Скорее она выглядела голодной.

- Мне неловко признаться в этом, лорд-губернатор, и стыдно за то, что мы обнаружили это только сейчас. Были обнаружены значительные объемы нелегальной торговли в аграрном секторе Росала.

- Вот как? – спросил я, изо всех сил стараясь изобразить интерес. – И насколько велика эта проблема?

- Расследование все еще ведется. Но я уверена, что мы ликвидируем ее очень скоро.

- Рад это слышать. Пожалуйста, информируйте совет об успехах расследования.

Я бросил взгляд на Монфор. «А ты не глупа». Была ли это просто попытка помешать моему расследованию, прежде чем оно начнется, или же это было еще и предупреждение?

«Ты хочешь показать, как много ты знаешь? Я принимаю вызов. И одержу верх над тобой».

Заседание было закончено. Члены совета стали покидать зал, и Зандер лениво встал со своего кресла и направился ко мне.

- Оставлю вас наедине, - усмехнулась Монфор.

- Отец, - сказал Зандер. – Я рад видеть тебя.

- И я.

Наступило мгновение тишины. Зандер улыбнулся.

- Да, - сказал он. – Как-то неловко встретились.

- Трудно найти что сказать после такого долгого расставания, - согласился я.

Он пожал плечами.

- Мы и не должны ничего говорить, если сказать особо нечего. Мы не можем притворяться, что знаем друг друга.

Он не был настроен враждебно. Напротив, казалось, его все устраивало.

- Возможно, мы стали чужими за столько лет, - сказал я. – Но мы одной крови. А это что-то да значит. И я надеюсь, что мы не останемся чужими.

- Это было бы здорово, отец, - ответил Зандер, улыбнувшись с таким выражением, словно я сказал, что предпочитаю один сорт амасека другому.

- Я рад, что ты так думаешь, - продолжал я. – Потому что мы будем еще часто видеться. Нам предстоит много трудной работы.

- Много работы?

Я не был готов к такому вопросу, и особенно к тому, как он был задан. В тоне Зандера слышалось чистое и простодушное удивление и огорчение. По крайней мере, в тот момент это убедило меня, что Зандер – если только он не был отличным актером – совершенно не знал, чем занимаются другие члены совета. Но преобладающим чувством, охватившим меня, было глубокое разочарование. Зандер выражал изумление, что вообще нужно что-то делать – и страх, что ему лично придется приложить усилия.

Раньше я думал, почему Монфор не нашла способ удалить из совета представителя Штроков. Теперь я знал почему.

- Да, - сказал я, с трудом скрывая отвращение. – Нас ожидают великие дела.

- О… - он помолчал, словно подыскивая причину, почему он может быть освобожден от работы. Наконец он пожал плечами. Возможно, он просто покорился неизбежному. Или, может быть, решил жить текущим мгновением. Я не требовал от него усилий прямо сейчас, значит, об этой проблеме можно было пока не задумываться.

Потом он сменил тему:

- Ты еще не встречался с Катрин?

- Нет, - я боялся, что эта встреча может быть куда более болезненной, чем встреча с Зандером. У меня не было душевных сил встретиться с обоими моими детьми сразу же после моего возвращения на Солус. – Я свяжусь с ней завтра.

- Думаю, она будет рада, что ты вернулся, - произнес Зандер еще одну бессмысленную банальность.

- Было бы здорово, - ответил я тем же.

- Ну, тогда я пойду, - он снова улыбнулся. – Увидимся, отец.

Он повернулся и вышел, прежде чем я успел ответить. Он так спешил к своим развлечениям. Я смотрел ему вслед, напоминая себе, что он мой сын и его стоит спасти.

«Лучше праздность, чем измена. Подумай об этом».

Когда я вышел из зала, у лестницы меня ждала Адрианна Вейсс. Я был до слез рад ее видеть. Она усмехнулась и подняла бровь.

- Ну? – спросила она. – Устроим попойку в большом доме сегодня ночью?

- Несомненно.

Мы втроем собрались в Мальвейле этим вечером, встретившись в библиотеке. Она располагалась в конце восточного крыла на первом этаже. Ее собрание книг было огромным, полки, полные старинных томов, тянулись от пола до потолка. Корешки книг были все еще покрыты густым слоем пыли, их не касались десятилетиями. Но под наблюдением Кароффа слуги начали наводить здесь порядок. Я сидел с двумя своими старыми друзьями, удобно устроившись в тяжелых креслах, расположенных полукругом. В библиотеке было тепло, амасек был прекрасным, и мы смотрели, как капли ночного дождя стекают по окнам. Сквозь тучи в небе едва заметно светилось тускло-желтое сияние азотной атмосферы Люктуса, большой луны Солуса.

В первый раз за этот день я расслабился. Никогда еще после Клострума я не чувствовал себя так легко.

- Тебе предстоит трудный путь, - сказал кардинал Кальвен Ривас.

- Да, будет нелегко, - подтвердила Вейсс, прежде чем я смог ответить. – Но ты нам нужен.

- А мне будет очень нужна ваша помощь, - сказал я.

- Мы поможем, - заявил Ривас. – Всем, что в наших силах.

Вейсс, Ривас и я выросли вместе. Их судьба была определена с самого рождения, куда более четко, чем моя, и они с усердием выполняли свой долг. Адрианна Вейсс, старшая наследница своего дома, управляла им с честью, с тех пор, как унаследовала место главы. Ривас, также первенец в своей семье, последовал традициям служения Экклезиархии, принятым в его роде. Я доверял им обоим, потому что хорошо знал их, и никакое самое долгое расставание не могло изменить этого. Хотя прошло много лет с тех пор, как я в последний раз видел их, мы так легко снова вошли в компанию друг друга, словно не виделись лишь пару дней.

У Адрианны Вейсс были необычно большие глаза. Они смотрели на мир проницательным и оценивающим взглядом. Как и Вет Монфор, она была очень прагматична и не строила иллюзий. Но, в отличие от Монфор, она не использовала свой ум для удовлетворения худших своих инстинктов. Единственное излишество, которое она позволяла себе – роскошь в одежде. Ее длинные черные волосы, едва начавшие седеть, были убраны под затейливо украшенный головной убор, чей переплетающийся золотой и багряный узор дополнял черный и алый цвета ее платья с высоким воротником. Украшавшие головной убор длинные перья патаарки слегка покачивались при движении. Эта ее театральность была в чем-то ироничной, словно показная роскошь символизировала все соблазны, которым Адрианна противостояла, и была зримым упреком Монфорам, которые были врагами ее семьи, так же, как и моей. Клан Монфор был зловонным болотом. А дом Вейсс – оплотом против скверны. Они давно были соперниками Монфоров. Когда Штроки возвысились, дом Вейсс приветствовал наш приход к власти, и с тех пор поддерживал нас.

За многие годы я встречал экклезиархов, которые были настоящими образцами веры – и других, которые были позором Имперской Церкви, погрязших в море политических махинаций. Кальвен Ривас, несомненно, относился к первым. Хотя он вполне понимал, что человеку его положения невозможно держаться в стороне от политики. Ему совсем не нравились грязные реалии власти, но он никогда не отворачивался от того, что необходимо было сделать, всегда действуя на пользу Имперскому Кредо. Он был высоким и всегда слегка склонялся вперед, словно постоянно проявляя интерес к чему-то. Если Вейсс смотрела на мир с ироничным весельем, то Ривас был настроен меланхолично.

- Как прошла встреча с детьми? – спросил он.

Я уставился в свой кубок, подыскивая подходящий ответ.

- Ты же видел их?

- Катрин еще не видел. Может быть завтра.

- Зандер был на заседании совета, - сказала Вейсс.

- Он вел себя… учтиво, - пожал плечами я.

- Лучше учтиво, чем нет, - Вейсс потянулась к бутылке на низком столике. – Что ты думаешь о своей первой встрече с советом?

- Думаю, что вы мои единственные союзники здесь, - ответил я, вспомнив настороженные лица членов совета. – Я прав? Все настолько плохо?

Вейсс кивнула.

- Я боролась с Монфор и продолжаю бороться с ней, но до сих пор наверху была она. И никакой возможности сбросить ее – она сумела добиться, чтобы у остальных членов совета были все основания поддерживать ее. – Вейсс предостерегающе подняла палец. – Она опасна, Мейсон. Очень опасна. Невозможно преувеличить угрозу, которую она представляет.

- Спасибо за предупреждение. Скоро она увидит, что я не менее опасен.

- Уж постарайся.

Я заставил себя задать следующий вопрос:

- Зандер тоже одна из ее креатур?

- Нет, я так не думаю. Он… - Вейсс на мгновение замолчала. – А у тебя какое сложилось о нем впечатление?

Я поморщился.

- Похоже, он слишком ленив, чтобы участвовать в коррупционных схемах.

- И мне так кажется. Он достаточно богат, чтобы развлекаться в свое удовольствие.

- И незачем утруждаться, чтобы стать еще богаче… - мрачно вздохнул я. Воистину печально, если участвовать в предательстве не позволяет всего лишь лень.

- И снова, лучше пусть так, чем иначе, - негромко сказала Вейсс. – Монфор не подпускает его к важным делам, и он, похоже, вполне этим доволен. Ты можешь это изменить. Он все-таки твой сын. Трудно поверить, что кровь Штроков настолько слаба в нем. Его сестра не такая.

- Верно, - кивнул Ривас. – Она исполняет свой долг достойно.

- Я слышал о ней, - сказал я. Катрин служила инструктором в Схоле Прогениум в Вальгаасте. Я гордился ею настолько же, насколько был разочарован Зандером.

-Почему ты с ней еще не встретился? – спросил Ривас.

- В последний раз я связывался с ней, когда умерла Элиана. Катрин ясно дала понять, что больше не хочет со мной разговаривать. Это было давно…

- Но кажется, что совсем недавно, да? – спросила Вейсс.

- Да.

- Как ты сам себя чувствуешь после возвращения? – поинтересовался Ривас.

Я вздохнул.

- Мне казалось, что будет немного легче от того, что у меня не было воспоминаний о том, как я жил в Мальвейле вместе с ней. Но увы. Это тяжело.

- Император направит тебя, - заявил Ривас.

- Мне воистину нужна Его помощь.

Еще через час я попрощался с ними, пожелав им доброй ночи. И когда я закрыл за ними дверь, то в первый раз оказался в Мальвейле совсем один. В наступившей внезапной тишине я приготовился, что на меня вновь обрушатся воспоминания о Клоструме. Днем мне помогала загруженность делами. Но ночей я научился бояться до ужаса. Я ожидал, что сон будет недолгим и полным кошмаров. Я знал, что когда останусь один, крики умирающих солдат вновь раздадутся в моем разуме.

И, когда я отвернулся от двери и стал подниматься по ступенькам, мертвые снова воззвали ко мне. В мои мысли хлынули ужасные картины Клострума, бесконечного потока чудовищ и льющейся крови. Но они не заставили меня остановиться. Мальвейль не исчезал из моего восприятия. На этот раз я не погрузился до конца в мучительные отзвуки памяти своего поражения. Воспоминания были, но они не обладали той же силой, что раньше, потому что они были не одни. Их сопровождали другие воспоминания о других потерях. Тишина Мальвейля была словно наполнена эхом всех утрат моей жизни. И самой мучительной из них была скорбь о смерти Элианы. Она будто накрыла меня. Каждая секунда, которую я проводил в этом доме, могла быть секундой, в которую я мог бы быть с Элианой – но не был с ней.

Мы были украдены друг у друга, и я не знал, почему. Я не знал, как она умерла.

К тому времени, когда я поднялся по ступенькам, тишина в доме казалась иной. Это было уже не безмолвие. Это был словно белый шум – как будто все мои утраты сразу оглушительно вопили от боли. Это была стена в воздухе, сжимавшаяся вокруг меня, пока я уже не мог дышать.

Я бросился бежать по коридору, и приступ головокружения обрушился на меня. Я не испытывал его с того дня, как посещал Мальвейль с детьми, но сразу узнал это ощущение. Пол превратился в тонкий лед – и угрожал превратиться в разреженный воздух. Я пошатнулся, мое тело инстинктивно искало твердую землю – но ее не было.

Шатаясь, я схватился за голову.

- Прекрати, - сказал я себе, надеясь, что звук моего голоса изгонит эту вопящую тишину. – Прекрати!

Я вложил всю силу воли в этот приказ, но моя душа отказывалась повиноваться, и головокружение становилось только хуже. Казалось, сейчас я провалюсь сквозь пол и полечу вниз и вниз, к самому ядру Солуса. Все было нереальным. Реальными были только утраты и горе.

Я остановился, оперся о стену и закрыл глаза.

- Хватит, - произнес я. – Хватит.

Я продолжал повторять это слово, пока не смог сосредоточиться на его звуке, реальном звуке моего голоса. Белый шум стал уменьшаться, и пол под ногами становился более твердым.

Шатаясь, я направился к двери своей спальни. Голова все еще кружилась, и эхо скорби рыдало где-то на краю памяти. Делая глубокие вздохи, я старался успокоить бешено колотившееся сердце.

Но я не испытывал удивления. Я ожидал чего-то подобного.

«Ты знал, что эта первая ночь будет нелегкой. И следующая ночь тоже. И ночь после нее. Это часть твоего боя. Часть твоего покаяния».

- Император защищает, - прошептал я, собираясь с духом. – Император хранит.

Я преодолел последний пролет лестницы почти не шатаясь, и вошел в спальню. Сразу же я рухнул в кровать, чувствуя, что одержал маленькую победу, поборов головокружение и воспоминания.

Но воспоминания еще не были побеждены. Они лишь ждали, пока моя защита вновь ослабеет. Я жаждал сна – и боялся его. Я снова начал делать глубокие вздохи, прислушиваясь к их звукам, держась за их ритм, словно они могли заглушить тот белый шум, угрожавший затопить мою душу.

Потом я заснул. Я провалился в сон. Провалился в кошмар, и это был кошмар падения.

Элиана падала.

Я видел, как она прыгнула с башни, и в этом видении она была не одна. Она держала за руки Катрин и Зандера, которые были еще детьми. Маленькими детьми, которые никогда не станут взрослыми, потому что их мать схватила их и потянула за собой с башни. Они падали вместе с ней – и они кричали. Их лица заслонили все остальное перед моими глазами. Лицо Элианы было бесстрастным. Она падала молча, не издавая ни звука, ее губы были сжаты, а мертвый взгляд устремлен на приближавшуюся землю. Катрин и Зандер вопили, их лица были искажены ужасом и горечью предательства.

Это сновидение было самым живым и ярким из всех, что я видел. Я чувствовал порыв ветра, когда моя жена и дети падали с башни. Вопли детей пронзали мой слух. Я видел, как развевается их одежда при падении.

Я чувствовал, что и сам пытаюсь завопить, но мог только молчать в ужасе. Однако при этом я знал, что это сон. Какая-то крошечная часть меня понимала, что это не реально, и что этот ужас закончится, прежде чем моя жена и дети ударятся о камни.

Такова была природа кошмаров. Так им не позволялось свести нас с ума.

Треск удара разбудил меня. Теперь я мог кричать.

Оставшуюся часть ночи я не спал. Я сидел у окна и ждал наступления дня, преследуемый воспоминаниями, словно коварными хищниками. Кошмар нависал надо мной, будто дьявольское подводное течение тянуло мои мысли назад, к воплям падающих детей и тошнотворному хрусту костей от удара о камни. Сон был ярким, словно реальное воспоминание, и пугающим, как правда. Когда я пытался выбросить его из головы, меня затягивала темная гравитация Клострума.

Ночь была долгой. Я молился, но хотя произносил слова вслух, не мог на них сосредоточиться. Когда наконец за окном начал сереть утренний свет, и можно было разглядеть капли дождя на стекле, я облегченно вздохнул.

Я едва не заснул снова, успокоенный дневным светом. Но я воспротивился этому соблазну. У меня были обязанности. У меня была гордость. Я не подчинюсь более слабой части себя. И буду спать ночью. Я научусь нормально спать снова.

Я оделся и, спускаясь из своей башни, услышал, как в Мальвейль входят слуги и приступают к дневной работе. Я задержался на втором этаже, давая время кухонной прислуге приготовить мне завтрак. За это время я осмотрел другие комнаты в этом крыле. Некоторые из них были совсем пустыми, с голыми полами, и стенами, лишенными украшений. Вероятно, из-за того, что Леонель делал в них, единственным способом сделать их вновь пригодными для использования было полное очищение. Ближе к центральной лестнице оказалась пара спален, еще обставленных мебелью. Но и они производили впечатление мучительно пустых.

Карофф нашел меня в комнате, ближайшей к лестнице. Кровать, кресла и гобелены в ней были темными, но общее впечатление от нее было скорее теплым, чем мрачным.

- Желаете завтракать, лорд-губернатор? – спросил управляющий.

- Да, - рассеянно сказал я. – Эту комнату надо использовать. Мальвейль надо использовать.

- Мой лорд? – удивленно переспросил Карофф.

- Вы проделали хорошую работу, - сказал я. – Надо сделать еще кое-что. Я хотел бы, чтобы вы скорее подготовили эту комнату и ту, что рядом с ней.

- Конечно, мой лорд. Могу я узнать, каких гостей мы ожидаем?

- Со временем мы можем ожидать много гостей. Я надеюсь на это. Но эти комнаты не для них. Я хотел бы, чтобы вы подготовили их для моих детей.

Карофф удивленно посмотрел на меня.

- Они поселятся в Мальвейле?

- Я собираюсь пригласить их сюда.

- Ясно, мой лорд, - он нахмурился, явно взволнованный.

Я положил руку на его плечо.

- Я точно знаю, о чем говорю, - сказал я. – Они могут не принять приглашение сейчас или вообще никогда. Но мы будем действовать в уверенности, что они примут приглашение. В конце концов, это дом Штроков. Он должен иметь возможность принять всю семью.

Какова бы она ни была. Ни у Катрин, ни у Зандера не было детей. Были другие родственники, другие ветви семьи Штроков, рассеянные по всему Солусу. Если мой род прервется, другая ветвь Штроков займет его место, как я занял место Леонеля, умершего, не оставив наследников.

- Я прослежу, чтобы комнаты подготовили, лорд-губернатор, - сказал Карофф.

- Благодарю вас.

Теперь от меня зависело, чтобы усилия Кароффа и слуг не пропали даром.

Я вернулся на Солус с надеждой не только восстановить экспорт продукции на прежний уровень. Я не был уверен, надеялся ли я исцелиться. Не знал, возможно ли это. Но я все же думал о том, кто станет моим наследником. И я скучал по своей семье. По той, какой она была. И хотел удержать то, что еще осталось от нее.

Я начал спускаться по ступеням. Карофф шел на шаг позади меня.

- Вы хорошо спали, мой лорд? – спросил он.

Он говорил с таким искренним беспокойством, что я ответил честно:

- Это была трудная ночь.

- Вероятно, нужно будет немного привыкнуть, - он говорил так, будто просил меня подтвердить это. – Вам давно не приходилось жить в таком просторном доме.

- Именно так.

Я бы хотел, чтобы он оказался прав.

Я велел Белзек везти меня к Схоле Прогениум. Комплекс аскетичных зданий Схолы располагался примерно в миле к западу от площади Щедрости Императора. Река Обливис огибала Схолу с трех сторон, словно ров, изолируя ее от города, не жившего по суровым принципам этого учебного заведения. На каждом из четырех углов главного здания Схолы возвышались круглые башни. Оно было массивным и мрачным, что придавало ему облик настоящей крепости дисциплины. Его рокритовые стены не потемнели от времени. Они были черными изначально. В облике Схолы не было ничего доброжелательного, и именно так и должно было быть. В нее принимали осиротевших детей офицеров и дворян, детей, потерявших всех, кто мог бы их защитить. Схола превращала их из уязвимых в сильных. Превращала их в штурмовиков, комиссаров и офицеров. Делала их несокрушимым основанием Астра Милитарум.

В вестибюле, словно крепостная башня, возвышалась круглая стойка из черного мрамора. Сидевший за ней солдат был, как и Белзек, ветераном, потерявшим большую часть своего тела на поле боя. Из его плеч тянулись многосуставчатые аугметические руки, один его глаз был бионическим, и, всматриваясь в меня, светился тусклым красным сиянием. Узнав меня, солдат улыбнулся, и встал бы, если бы у него были ноги.

- Полковник! – воскликнул он. – То есть, лорд-губернатор, прошу прощения…

- Все в порядке, солдат. Я еще сам не привык к своему повышению.

Он благодарно поклонился.

- Это честь для меня, мой лорд. Я служил под вашим командованием на Эпсилоне Фрурос.

- Там мы одержали великую победу.

- Да, мой лорд, воистину так.

- Я пришел, чтобы встретиться с инструктором Катрин Штрок.

Солдат на мгновение выглядел изумленным, словно только сейчас понял, что мы с Катрин родственники.

- Конечно, мой лорд, - он сверился с инфопланшетом. – Ее лекция по истории скоро закончится. Послать за ней?

-Нет, спасибо. Я к ней приду.

- Да, мой лорд.

Солдат повернулся к сервочерепу, висевшему над стойкой.

- История, Штрок, - сказал он.

Сервочереп пискнул, из его рта появилась пергаментная лента с руническим кодом. Солдат оторвал ее. Рядом со стойкой замер в расслабленной позе сервитор. Солдат вставил ленту с кодом в щель на затылке сервитора, и тот ожил, и отвернувшись от стойки, покатился на своих гусеницах. Я последовал за ним.

Сервитор повел меня по лабиринту коридоров Схолы Прогениум. Мы проходили мимо многочисленных амфитеатров для лекций, дверей, ведущих на площадки для тренировок и в спальни. Наконец сервитор остановился у входа в зал на четвертом этаже. И пока я шагал за ним, мне все больше казалось, что встречаться с Катрин не столь уж хорошая идея. Эта встреча будет куда более трудной, чем с Зандером. Он и я стали просто чужими друг другу. Катрин же разорвала связи со мной. Много раз я раздумывал над тем, что мог бы сказать ей – и каждый раз отбрасывал эти предположения. Все это казалось чем-то неуместным. Слишком долго мы не виделись. Разрыв между нами был слишком велик.

Я заглянул в дверь, располагавшуюся в нижней части амфитеатра, и поднял взгляд на ряды скамей, на которых в напряженном внимании сидели студенты. Перед ними, шагая по амфитеатру, читала лекцию Катрин.

- Итак, чему учит нас Эпоха Искупления? Она учит нас тому, что воля Императора в конце концов восторжествует над всякой формой ереси и отступничества. Тому, что искупление возможно. Но также она показывает нам путь к искуплению. Искупление может быть достигнуто лишь огнем, кровью, и истреблением еретиков и предателей. Эпоха Искупления учит нас тому, что милосердие хуже, чем слабость. Оно есть преступление против Императора. Если проявить милосердие хотя бы к одному еретику, это может стать преддверием нового Царства Крови. Те, кто проявляет милосердие, проявляют тем самым нерешительность своей веры. На поле боя нерешительность означает смерть. Она означает поражение. Она означает бесчестье. Если после того, что мы узнали сегодня, среди вас есть кто-то, кто еще верит в милосердие, то знайте, что от меня вы милосердия не увидите.

Ее волосы были такого же рыжеватого цвета, как у ее матери, но у Катрин они были коротко подстрижены. Взгляд, которым она смотрела на студентов, был суровым и мрачным. В своей черной форме и сапогах с каблуками, стучавшими по полу, словно барабан перед казнью, она была воплощением безжалостности Схолы Прогениум. Она держалась необычно прямо, благодаря металлическим креплениям, поддерживавшим ее позвоночник. Высокий воротник, поддерживавший ее шею, еще больше усиливал впечатление от ее властного облика.

Я видел, что она гордится тем, какая служба ей выпала. Но я знал и то, что это была не та судьба, которую она сначала выбрала для себя. Несмотря на наше отчуждение, она решила пойти по моим стопам и поступила на службу в Имперскую Гвардию.

Когда Леонель умер, и наследование перешло к моей ветви рода Штрок, мои дети были автоматически исключены из призыва на службу. Но это не означало, что они не могут поступить в Имперскую Гвардию добровольно. Зандер, разумеется, не собирался этого делать. Но Катрин пошла служить добровольцем, как только достигла совершеннолетия. И там на тренировке она сломала позвоночник. Травма была слишком серьезной, чтобы она могла продолжать службу. Могла бы помочь бионика, но ее сочли слишком большим расточительством для того, у кого нет боевого опыта.

Катрин не могла служить Империуму в бою. И она обратила свою энергию на подготовку будущих офицеров – тех, кто мог сражаться. Наблюдая за ней, я ощущал гордость, забывая о своей боли.

Лекция закончилась. Студенты вышли через двери на верхних этажах амфитеатра. Катрин подошла к кафедре и собрала свои записи.

- Привет, отец, - сказала она, не оборачиваясь. Я даже не знал, что она заметила меня.

Я вошел в аудиторию.

- Привет, Катрин.

Она подошла ко мне, остановившись на формальном расстоянии.

- Я слышала о сражении за Клострум, - сказала она. – Я рада, что ты выжил.

Это было лишь дежурное приветствие. Ее слова звучали неискренне, и я видел в ее глазах все то же осуждение.

Этого осуждения я и боялся, потому что оно отражало мое чувство вины. После смерти Элианы Катрин враждебно относилась ко мне, и я подумал, что причины ее гнева могли измениться. Теперь она обвиняла меня в том, что я остался жив? Или в том, что я вернулся?

- Скажи, - продолжила она, - ты благодарен за то, что выжил, когда столь многие из твоих солдат погибли?

Теперь она говорила искренне. Любезности кончились, и я только что услышал, что она думала о милосердии.

- Я благодарен, что еще могу служить Императору, - сказал я. – И только за это.

Я тоже говорил абсолютно честно.

Она кивнула.

- Мы должны служить Императору как можем, пусть и не так, как мы выбирали.

Она направилась к выходу, и мы вышли из аудитории.

- Ты видел Зандера? – спросила она.

- Да.

- И как он?

- А ты не знаешь?

Катрин покачала головой.

- Мы с ним не общаемся.

- Почему?

Она посмотрела на меня, словно я шутил. Но я не шутил. Я не хотел больше недосказанности. Наша семья потеряла и так слишком много – и особенно много было потеряно времени.

- Если вы не общаетесь, - сказал я, - то я хотел бы знать почему.

- Хорошо. Я не разговариваю с ним потому, что не знаю, что случилось с его чувством чести. Или чувством стыда, если уж на то пошло.

- Да, похоже, он забыл о таких вещах, - согласился я. – Но я намерен помочь ему снова обрести чувство чести.

- Не думаю, что он захочет принять твою помощь.

- У него не будет выбора. Я не позволю совету продолжать дела по-прежнему. Именно это – моя главная задача на Солусе. В этом моя служба Императору.

- Я думала, ты будешь служить как лорд-губернатор, - заметила она с оттенком презрения. Я мог взглянуть на себя ее глазами. Командир, отстраненный от командования и покинувший поле боя, чтобы наслаждаться привилегиями, полагавшимися ему благодаря его происхождению. Я не мог ее винить. То же самое я видел в зеркале.

- Должность губернатора для меня лишь средство в достижении цели, - сказал я. – Совет коррумпирован. Я призван стать очистительным пламенем. Я собираюсь сделать Солус достойным того, чему ты учишь здесь.

- Надеюсь, ты сможешь это сделать, - теперь ее голос звучал менее враждебно. Я чувствовал, что она хотела поверить мне.

Мы расстались у ее кабинета.

- Я хотел бы увидеться с тобой снова, - сказал я. – Я предпочел бы, чтобы мы не были чужими.

Она, помедлив немного, кивнула. Я кивнул в ответ и повернулся, чтобы уйти. Но едва я успел сделать пару шагов, как она спросила меня:

- Ты скучаешь по ней?

Я обернулся. Ты скучаешь по ней? Я пытался найти слова, чтобы ответить, но все, что приходило на ум, казалось безнадежно банальным и никак не способным выразить ту страшную пустоту, которую создало в моей жизни отсутствие Элианы.

Мое молчание и было тем ответом, который искала Катрин. Она кивнула снова, более мягко. Мы разделили это мгновение общей потери, и расстояние, разделявшее нас, казалось, стало немного меньше. Я подумал, что смог заглянуть за воздвигнутую ею стену дисциплины, и в то же время почувствовал, что теперь лучше понимаю Зандера. Мои дети, каждый по-своему, укрылись от терзавшей их боли потери. Зандер погрузился в распущенность, а Катрин нашла убежище в стенах Схолы Прогениум. Они были там, где, как они верили, им больше не придется испытывать эту боль.

Кто я был, чтобы пытаться вытащить их из-под воздвигнутой ими защиты? И нужно ли было это делать?

Может быть. Может быть. Я думал, что попытаться стоит, и думал, что это действительно необходимо.

Я ушел, не сказав ничего о Мальвейле. Потом еще будет время – более подходящее – чтобы пригласить ее. Но я покинул Схолу Прогениум с несколько большим чувством надежды. Я верил, что мы можем снова стать семьей, и сделать наш род снова сильным – сильным настолько, насколько должен быть правящий дом Солуса.

Я улыбнулся солдату у входа, проходя мимо него. Улыбка была искренней. Я не мог вспомнить, когда в последний раз она была такой.

- Росала? Они сказали, что обнаружили нелегальную торговлю в Росале?

Эрнст Штаваак, начальник Адептус Арбитрес, начал смеяться. Вскоре он просто хохотал, стуча кулаком, похожим на молот, по исцарапанной поверхности своего письменного стола.

Мы были в его кабинете на верхнем этаже высокой башни в центре базы Адептус Арбитрес в юго-западном районе Вальгааста. Окна были грязными, и вид, открывавшийся отсюда на город, был довольно мутным. Я с трудом мог разглядеть силуэт собора и Зала Совета. Собственно, я пришел сюда, чтобы подготовить мой первый удар против Вет Монфор и ее союзников.

Прошла почти минута, прежде чем Штаваак наконец перестал смеяться.

- Прошу прощения, лорд-губернатор, - сказал он, вытирая слезы, выступившие от смеха. Его широкое лицо было еще больше изборождено шрамами, чем его стол.

Я махнул рукой и откинулся на спинку стула.

- Если это хорошая шутка, я хотел бы понять, в чем она заключается. Или она была на мой счет?

- Боюсь, что так. Но я бы не слишком беспокоился. Вряд ли большинство людей за пределами самой Росалы и этого здания смогли бы оценить ее.

- И в чем же она?

- Обнаружить черный рынок в Росале все равно, что объявить, что зимой бывает сыро.

- Вот как. И это общеизвестный факт?

- Не совсем. В самой Росале да, это общеизвестный секрет. А за ее пределами… - Штаваак пожал плечами. – Я бы сказал, что если кто-то об этом знает, значит, он в этом участвует.

Хоть какое-то утешение. Это означало, что можно было не удивляться, почему Вейсс не упомянула об этом. В обозримом будущем я должен был ко всему происходящему здесь относиться с подозрением. Но я не хотел, чтобы оно переросло в тотальную паранойю.

- Могу я узнать, почему ничего не было сделано с нелегальной торговлей в Росале, если ее объемы столь высоки?

- Местные законы не входят в сферу ответственности Адептус Арбитрес, - напомнил Штаваак.

- Даже когда их нарушение влияет на способность планеты выполнять свои обязательства перед Империумом?

- Это вопрос баланса и ресурсов. Росала – большой аграрный сектор.

Это действительно было так. Росала занимала около половины небольшого континента в южном полушарии.

- И вы считаете, что проблема слишком велика, чтобы ее решить, и лучше ее игнорировать?

- Вовсе нет, - ответил Штаваак. – Или, по крайней мере, больше нет. Но советник Монфор и ее союзники были осторожны. Во всем, что не касалось поставок сельскохозяйственной продукции с Солуса – а собирать информацию относительно их уровня не в нашей компетенции – они не делали ничего, что препятствовало бы верной службе этого мира Империуму. И это они устанавливают законы на Солусе. У нас не было возможности вмешаться, не дестабилизировав при этом работу правительства.

- Но теперь ситуация изменилась.

Штаваак ухмыльнулся.

- Вы лорд-губернатор. Теперь ваше слово закон.

Я тоже улыбнулся.

- Думаю, мы сможем продуктивно сотрудничать ради блага Солуса.

- Надеюсь, что так. Вы понимаете, что ваши действия могут вызвать… определенные волнения?

- Я был направлен сюда искоренить коррупцию. Это приказ Адептус Терра.

- Это хорошо.

- Значит, вам известно, что советник Трефехт участвует в нелегальной торговле в секторе Росала?

- Участвует? Она ее контролирует.

- Еще лучше.

- Что вы намерены предпринять? – спросил Штаваак.

- Наказать ее в назидание другим.

Тем вечером я вернулся в Мальвейль с чувством, что сумел действительно продвинуться по пути к своим целям – и официальным, и личным. Поднявшись в свою комнату, я сел за письменный стол, решив занять работой время до ужина и как-то отвлечься от воспоминаний.

Но это не помогало. Мой взгляд снова и снова возвращался к окну, выходившему на юг. Наконец я сдался. Выйдя из комнаты, я поднялся по лестнице к люку, ведущему на крышу, и помедлил, прежде чем открыть его.

«Что ты надеешься узнать?»

«Ничего».

Хотя, вопреки здравому смыслу, я все же надеялся что-то узнать.

«Чем это поможет тебе достигнуть поставленных целей?»

«Ничем».

Но тем не менее, я открыл люк и поднялся на крышу. Там была узкая круглая площадка на вершине шпиля. Ограждение высотой до пояса выглядело как дурная шутка. Я посмотрел вниз. Земля отсюда казалась гораздо дальше, чем из окна моей спальни. Голова закружилась. Камни внизу манили меня своей загадкой.

«Ты хочешь знать, как умерла Элиана? Это надежный способ узнать».

Я моргнул, стряхнув с себя это наваждение.

«Спускайся отсюда. Это бессмысленно».

Я спустился обратно, сказав себе, что на этот раз буду работать, но вместо того, чтобы вернуться за письменный стол, я направился на первый этаж. Я подчинился иррациональному импульсу пойти туда, куда упала Элиана, и посмотреть вверх, на то место, где она стояла перед смертью.

Я был уже на полпути по лестнице на первый этаж, когда услышал детский смех.

Я удивленно остановился. Вообще-то я верил Кароффу, что никто из слуг не приводил сюда своих детей. И в то же время я был уверен, что смех мне не послышался. Я затаил дыхание, внимательно прислушиваясь и пытаясь услышать что-то еще кроме звуков уборки и ремонта, продолжавшихся в доме.

Смех раздался снова, за ним последовал смех будто другого ребенка. Смеялись два голоса, как мне показалось, где-то на первом этаже. Я поспешил по ступенькам. Смех словно заманивал меня глубже в лабиринты огромного дома, дальше от залов южной стороны.

Я шел по коридорам, в которых еще не был, следуя за эхом. Смех снова и снова звучал где-то за следующим углом, где-то у порога следующей комнаты. Дети словно бежали. И, хотя я шел быстро, но не мог их догнать. При этом я не слышал никаких шагов. Звучал только смех, словно серебряный колокольчик, заманивая меня все дальше.

Скоро я оказался в той части дома, где работы по уборке и ремонту еще не начались. Двери, мимо которых я проходил, вели в темные комнаты, забитые всяким хламом. Я различал во мраке силуэты огромных куч каких-то вещей, возвышавшихся, словно холмы. Каждый раз, когда я останавливался, смех звучал снова, и я снова шел за ним.

Я спрашивал себя, может быть, я воображаю этот смех? Воспоминания о Клоструме, мучившие меня, были невыносимо реальными, вопли погибавших солдат звучали, казалось, наяву. Но когда я вспоминал о Клоструме, то не слышал детский смех. Нет, он явно звучал откуда-то извне, было слышно, как его эхо отражается от стен. Иногда он звучал громче, иногда более приглушенно. Этот смех не был порождением моего разума.

«Хорошо, если так». Потому что, если это не так, то значит, я утратил способность различать реальность и фантазию, и действительно непригоден к службе – ни к какой.

Наконец смех привел меня в небольшой зал, тоже превращенный в склад для всякого старья. Хлам, скопившийся за многие годы, был свален на полу в беспорядочные кучи. Я с трудом пробирался между этими завалами. Мебель, портреты, статуи, канделябры и стопки журналов громоздились повсюду вокруг. Я проходил мимо сундуков с одеждой, обувью, ящиков с какими-то письмами и гор прочего разнообразного хлама. Я словно попал в подземную пещеру, свет фонарей здесь был очень тусклым. Я мог видеть перед собой не больше чем на фут. Тропинка между грудами старья терялась в сером мраке. Горы забытых и ненужных вещей маячили в темноте, словно готовые вот-вот рухнуть.

Смех прекратился, когда я вошел в зал. Возможно, дети спрятались. Или, может быть, их здесь и нет. Я не знал, какой из этих вариантов был менее пугающим.

Вдруг мое внимание привлек знакомый силуэт. Он был наполовину зарыт в груде вещей слева от меня, и здесь было так мало света, что я легко мог не заметить его – но все-таки заметил.

Это была механическая модель звездной системы Солуса, маленький планетарий, сделанный из хрусталя и бронзы. Моя рука задержалась над силуэтами планет, выступавшими из горы хлама. Я знал это устройство потому, что оно не принадлежало Леонелю. Это была вещь Элианы, и она являлась неотъемлемой частью нашего жилища. Я смотрел на нее, почти ожидая, что ее силуэт растворится в тенях. Я забыл о смехе, который привел меня сюда, и пытался понять смысл того, что видел перед собой.

Понять было нетрудно. Труднее было принять.

Я привык к мысли, что Леонель оставлял больше и больше вещей из своей жизни в этих комнатах – заполняя их настолько, что жить в них стало невозможно. Но, если это был наш планетарий, значит, Элиана делала то же самое.

Сколько же это продолжалось?

Груда хлама, в которой он лежал, была довольно далеко от входа в зал. И планетарий был в ней не на самом верху.

Что еще из нашей с ней жизни я найду здесь?

Карофф избавил меня от возможного ответа на этот вопрос.

- Лорд-губернатор? – позвал он.

- Я здесь, - отозвался я.

Планетарий не исчез. Значит, он не был моей галлюцинацией.

Карофф прочистил горло.

- Ваш ужин готов, мой лорд.

- Спасибо. Сейчас приду.

Я задержал взгляд на планетарии. Надо будет прийти сюда завтра, и взять с собой фонарь. Хотя едва ли меня порадует то, что я здесь найду.

Смех не возвращался. Я повернулся, чтобы уйти, и уже готовился смириться с нелегкой мыслью, что мои чувства обманывают меня. И тогда я увидел их – прямо передо мной, скрытых в тенях, у края горы хлама. Они стояли так тихо, что я прошел мимо них, даже не заметив.

- Катрин? – прошептал я. – Зандер?

Они смотрели на меня, их глаза были словно черные провалы в бесконечную ночь. Они были детьми, которых я оставил, не теми взрослыми и чужими мне людьми, с которыми я встречался вчера и сегодня. Их бледные, словно молоко, лица будто светились во мраке. Их губы были раздвинуты в печальной и торжественной улыбке.

Они были неподвижны, словно мертвые.

Я охнул, по спине побежали мурашки. Я застыл так же неподвижно, как мои дети.

Только это не были мои дети. Это были две фарфоровые статуи, изображавшие детей, которые умерли – если они вообще когда-то жили – поколения назад. Подойдя ближе, я увидел, даже при столь тусклом свете, крошечные трещины на фарфоровых лицах и щербины на одежде. У мальчика не было руки, от его левого запястья остался лишь пустой обрубок.

Я пошел обратно к коридору, шагая как можно быстрее.

«Глупость», думал я. «Все это глупость. Я устал, мне нужно отдохнуть. Это все, и этого достаточно».

Я знал, что я прав. И все же я испытал облегчение, когда увидел, что Карофф ждет меня в дверях. И когда мы пошли в обеденный зал, мне пришлось сделать усилие, чтобы не прислушиваться, ожидая услышать смех.

Хотя толпы были гораздо меньше, когда я на следующий день подъехал к Залу Совета, на площади Щедрости Императора было еще много народу. Я пообещал себе, что добьюсь, чтобы им сегодня было чему радоваться.

Заседание совета началось с того, что, как мне объяснили, было последней фазой затянувшейся тяжбы между двумя небольшими аграрными секторами Джерноа и Фрайн. Ни один из них не был настолько значительным, чтобы иметь представителя во Внутреннем совете. Спор об административных границах секторов длился уже более пятидесяти лет и касался трех мега-ферм, разделенных этими границами. Ни один из секторов не владел фермами полностью. Фактически в одном случае Фрайн настаивал на передаче Джерноа большей части одной фермы. Похоже, сами мега-фермы здесь не имели особого значения. Судебная тяжба между аграрными сообществами представляла собой запутанную смесь местных законов, старинной клановой вражды и традиций, происхождение которых терялось в истории, таким образом, этот процесс мог быть бесконечным. Насколько я мог сказать, сама эта тяжба уже почти стала одной из этих самых традиций. Чем больше советники разъясняли мне суть разногласий между секторами, тем больше я был склонен не вмешиваться и позволить этому бессмысленному процессу следовать дальше по пути в никуда. Я понял, что целью всего этого было представить мне дело, в равной степени сложное и при этом не являющееся важным, и запутанное до полной бессмысленности.

По мере того, как заседание продолжалось, я чувствовал, что во мне нарастает злость. Зандер даже не пытался скрыть скуку, и наконец задремал в своем кресле. Вейсс почти ничего не говорила, но мы с ней обменялись понимающими взглядами. Монфор тоже молчала. Я видел, что она наблюдает за мной.

Я позволил разъяснениям и дебатам продолжаться, пока не был полностью уверен, что дал достаточно времени на подготовку того, что я задумал, и то, что мне нужно, уже ожидает за дверями зала.

Наконец я сказал:

- Позвольте высказаться кратко. Стороны ожидают от меня решения сегодня?

- Собственно, нет, лорд-губернатор, - ответил Амир Боканта, представитель Гренфереса, крупного аграрного сектора, расположенного по соседству с судившимися сообществами. – Я полагаю, они ожидают подтверждения серьезности дела и обещания, что в связи с его важностью, этому спору будет уделено соответствующее время и внимание.

- В этом можете не сомневаться, - отрезал я. – Я подпишу официальное объявление, где все это будет подтверждено. А теперь, - продолжил я, прежде чем Монфор успела поставить на повестку следующее столь же бессмысленное дело, - я хотел бы вернуться к тому важному вопросу, который мы обсуждали на предыдущем заседании. Советник Трефехт, как продвигается расследование по нелегальной торговле в секторе Росала?

- Лорд-губернатор, прошло только два дня, - сказала она, словно объясняя простейшую вещь непонятливому ребенку. – И эта проблема лишь недавно привлекла наше внимание. Я полагаю, мы должны проявить терпение.

- Нельзя проявлять терпение к измене и коррупции, - заявил я. – И я не намерен их терпеть.

- Мы, конечно, можем действовать на основании того, что нам известно, - сказала Трефехт. – Можем провести демонстрацию силы.

- Отличная идея, - кивнул я, и возвысив голос, приказал:

- Арбитратор, можете приступать!

Двери в зал Внутреннего совета распахнулись, и вошел Штаваак, сопровождаемый двумя бойцами Адептус Арбитрес. Зандер, вздрогнув, проснулся. Монфор выглядела по-настоящему испуганной.

- Лорд-губернатор… - начала она.

- Нет, - ответил я.

Арбитры подошли к Трефехт. Она вскочила в смятении, вся ее властность исчезла.

- Марианна Трефехт, - объявил Штаваак. – Вы арестованы по обвинению в измене и саботаже военных усилий Империума.

- Это просто смешно… - сумела произнести она.

- У вас будет еще много времени, чтобы рассказать нам, насколько это смешно, - сказал Штаваак.

Арбитры надели на нее наручники и вывели из зала. Штаваак, проходя мимо меня, кивнул. Мы оба подумали об одном и том же.

«Вот мы и начали».

Я объявил о завершении заседания. Поднявшись со своего трона, я встретил молчанием растерянные и испуганные возгласы советников. Из моих врагов молчала только Монфор. Она сумела восстановить контроль над собой, и теперь переводила взгляд то на меня, то на своих креатур. Теперь я не рассматривал других советников иначе. Они не просто были ее союзниками. Они не действовали без ее одобрения. Своими возмущенными криками они лишь проявляли слабость. Это был вой страха и бессильной злобы. Они ничего не могли сделать, чтобы помешать происходящему, когда одну из них арестовали – и это приводило их в ярость. Но Монфор лишь наблюдала. Я видел такое выражение лица и раньше. Я видел его на лицах моих лучших офицеров, способных составлять самые смертоносные планы, когда мы разрабатывали стратегию очередного наступления.

Монфор ушла, не сказав ни слова, и ее уход стал сигналом для остальных прекратить бесполезную болтовню и следовать за ней. Они бросились к выходу. Монфор безмолвно вышла из зала, словно серая тень с тростью.

Зандер все это время сидел неподвижно, широко раскрыв глаза. Если у меня и были какие-то сомнения относительно его невиновности, то теперь они должны были окончательно рассеяться при виде его потрясенного изумления. Не думаю, что он был настолько наивен, чтобы считать, что советники не могут быть предателями. То, что я видел, было, вероятно, результатом его полного отсутствия интереса к делам. Он так старательно уклонялся от всякого труда и ответственности, что теперь просто не мог понять происходящее.

Вейсс, пронаблюдав за концом этого спектакля, повернулась ко мне, на лице ее отразилось сомнение.

Несколько минут спустя мы с ней вышли из зала совета, дав остальным время уйти. Их уход был похож на бегство – тем лучше.

- У тебя больше страсти к театральным эффектам, чем я думала, - сказала Вейсс.

- Я научился этому на поле боя, - ответил я. – То, насколько сильным считает тебя противник, может значить не меньше, а то и больше, чем действительность.

- Она смогла сохранить спокойствие, - заметила Вейсс. – Это Монфор хорошо умеет.

- Думаю, все-таки это было для нее неожиданно.

- Может быть, но это не значит, что ее можно легко запугать. Не стоит недооценивать врага.

- Полагаю, что уж этой ошибки я не совершу, - я подавил дрожь при воспоминании о тиранидах. – Но ты считаешь, что мне следовало подождать?

- Да, пока у нас оказалось бы больше доказательств и средств давления на нее. Мейсон, ты здесь лишь несколько дней.

- Предпочитаю считать, что я действовал быстрее, чем она успела подготовиться.

- В таких делах она всегда наготове. Ты раскрыл карты слишком быстро. Она найдет способ использовать против тебя то, что ты сделал сегодня.

Когда мы вышли из здания, площадь оказалась пустой, за исключением наших двух машин и их водителей.

- Она уже нашла… - прошептала Вейсс.

Я оглядел пустую площадь вокруг.

- Всем внезапно стало скучно? – спросил я.

- Это первый ответный ход Монфор, - ответила Вейсс. – Это ее люди. Она велела им приветствовать тебя, и они приветствовали тебя. А теперь она велела им исчезнуть, и… - Вейсс щелкнула пальцами.

- Впечатляюще, - кивнул я. – Ты права. Она тоже умеет использовать театральные эффекты.

- Это лишь одна причина, по которой я призываю к осторожности. Ты не понял, о чем я только что сказала?

- Что тут были ее люди?

- Не только эти. Здесь вообще все – ее люди. Они не твои. Возможно, возможно, если бы ты правил здесь все эти годы, они были бы твоими. Но сейчас ее щупальца проникли повсюду. И эта борьба будет для тебя нелегкой. Монфор и ее круг контролируют все аспекты жизни на Солусе. Они невероятно богаты, но она умеет заставить их быть и очень щедрыми, когда нужно. Это не просто несколько человек, попавших во власть, направляют поставки не туда, отдавая приказы ничего не знающим подчиненным.

- Надеюсь, ты не считала, что я так думаю.

Вейсс продолжала так, словно я ничего не сказал.

- Коррупция здесь повсюду. Она охватывает все на Солусе. Пропавшие поставки не все вывозятся с планеты. Есть торговцы, которые имеют больше товаров, чем должны, и эти товары доступнее, чем следовало бы.

- Полагаю, что Монфор позаботилась, чтобы никто не голодал во время засухи.

- Голодали куда меньше людей, чем если бы поставки по десятине были выполнены полностью. Нам с тобой понятна необходимость идти на жертвы. Но о ней легко забыть, когда у кого-то оказывается больше еды, чем ожидалось. И вот результат, - Вейсс указала на пустую площадь. – У тебя есть власть, чтобы править. А у нее есть средства.

- Значит, я должен лишить ее этих средств. Я не люблю жестокость, но не остановлюсь перед ней ради блага Солуса и Империума.

Вейсс вздохнула.

- Очень надеюсь, что это тебе не понадобится.

- Я тоже на это надеюсь. Как думаешь, насколько далеко она посмеет зайти?

- Настолько далеко, насколько потребуется, чтобы нанести поражение тебе и сохранить свою власть.

Я нахмурился, обдумывая наихудшие сценарии.

- Она пользуется влиянием среди милиции Солуса?

- Мои связи в военных кругах ограничены, но полагаю, что да – до определенной степени. Насколько в точности сильно это влияние, я не знаю, и это меня беспокоит.

Обдумав это, я покачал головой.

- Это не важно. У ее власти есть пределы. Восстание вызовет вмешательство Астра Милитарум. Не думаю, что она этого хочет. Это станет концом для нее.

- Ей не нужно будет восстание, если она сможет избавиться от тебя.

- Я надеюсь, что она попытается, - произнес я с внезапным ожесточением, удивив себя и шокировав Вейсс.

- Что ты задумал? – спросила она.

- Еще не знаю, - я вздохнул несколько раз, успокаиваясь. Но я сказал то, что сказал, и говорил это вполне серьезно. И только сейчас понял, почему. – Возможно, свершить справедливость.

- Я не понимаю.

- Не было никакой причины, почему Элиана должна была оказаться на крыше той башни. Ей незачем было подниматься туда. Идти туда – это напрашиваться на падение, и я поднялся на крышу лишь потому, что туда поднималась она. Иначе я вряд ли бы даже заметил тот люк. Так почему она там оказалась?

- Мейсон… - прошептала Вейсс.

- Нет. Я отказываюсь признать, что она сама прыгнула с крыши. Зачем? Она не была самоубийцей.

- Ты думаешь, Монфор убила ее?

- Элиана мертва. Дети слишком молоды, чтобы править. Я покинул Солус, возможно, навсегда. Все это должно было облегчить ее приход к власти. Не так ли?

- Да, - согласилась Вейсс. – Но нет никаких доказательств, что она… Я отнюдь не испытываю любви к ней. И если есть какой-то способ свергнуть ее, его надо использовать. Но все же…

- Ты не думаешь, что она могла бы убить Элиану?

- Это, конечно, не является невозможным. Но тем не менее…

- Если она это сделала, пусть попытается снова, - прошептал я. – У нее не получится. А потом я уничтожу ее.

Вейсс пристально на меня посмотрела.

- Пожалуйста, обещай мне, что не сделаешь ничего глупого. Ты уже достаточно спровоцировал ее.

Вопли погибших на Клоструме вновь зазвучали в моей голове, и на мгновение все, чего я хотел – броситься в последнюю атаку, которая даст мне забвение и покой.

Это мгновение прошло. Я подумал о Катрин и Зандере. Подумал о том, что я пытаюсь построить на Солусе. Я был здесь для чего-то большего, чем разрушение. И не мог требовать для себя покоя. И я не собирался вновь давать повод для высокомерия Вет Монфор. Я не дам ей одержать победу, на которую она рассчитывает.

- Обещаю, - сказал я.

Вейсс еще пару секунд смотрела мне в глаза.

- Хорошо, - сказала она и села в машину.

Снова начался дождь.

Той ночью я опять сосредоточился на своем дыхании, пытаясь слушать его, а не свои воспоминания. Моим инстинктивным желанием было зажать уши руками, и я с трудом заставил себя не делать этого.

«Голоса в твоей голове, не снаружи. Заставь их замолчать. Дыши, дыши, дыши».

Иные из голосов, те, которые я едва мог различить, казалось, действительно являлись откуда-то извне. В моем воображении они будто летали по дому, звуча у входа в каждую комнату.

«Они будут звучать все громче. Ближе. Рано или поздно они найдут тебя».

«Останови их. Останови».

Страх, которые приносили воспоминания, был реальным. Боль, которую они причиняли, была реальной. Голоса не были реальными. Не более реальными, чем те, которые звучали в моей каюте на «Вечной Ярости».

Голоса детей, которые теперь не только смеялись, но и что-то шептали, казалось, действительно становились ближе. Теперь они звучали громче, чем вопли моих погибающих солдат, громче, чем рев тиранидов. Смех и шепот поднимались по ступеням моей башни. Казалось, они были прямо за дверью.

Я затаил дыхание, ожидая, когда по двери заскребут ногти.

Я напряженно прислушивался, пытаясь услышать то, чего я не хотел слышать. Я был словно парализован, ожидая, когда произойдет невозможное.