Дом моей матери

Дом Натали Монне. 11 октября. 1816 год.

Натали взволнованно держала запечатанный пакет, читая имя отправителя. Ей становилось не по себе от удивления. Руки тряслись, сердце начало биться чаще. Закрыв дверь за почтальоном, она направилась к окну, поближе к свету. На улице Лондона была ясная погода, лучи солнца пробивались в окно, освещая комнату. Сжимая крепко в руках посылку, она смотрела на неё, ни разу не моргнув с того момента, как взяла в руки. Натали села в кресло, собравшись духом и распечатав пакет, достала из него толстую книгу которая была обернута в бумагу. Она раскрыла её на первой странице. В центре листа была надпись: «Дневник Мэтта Монне». Положив ладонь на надпись, она закрыла глаза, будто пыталась впитать в себя всё то, что мог чувствовать тот, кто это писал. Приготовившись к худшему, она перелистнула страницу и погрузилась в чтение.

Дневник Мэтта Монне. 16 апреля. 1817 год.

Дорогая Натали, любимая, родная. Ты знаешь, что просто так я не сел бы писать тебе это всё. Я так устал и так потерян. Для меня это единственная надежда на связь с тобою. Надежда на то, что ты получишь письмо поймёшь, что я не оставил тебя одну с нашим малышом. Я бы не поступил так никогда. Поверь мне, любимая, вы для меня всё!

Писать о том, что со мною происходит, труднее, нежели чем думать об этом. Но, наверно, это так и есть. Надеюсь, что смогу передать хоть немного из того, что я пережил.

Натали, дорогая, скорее всего, если этот дневник дошел до тебя, и ты читаешь эти строки, меня уже нет в живых.

Дом Натали Монне. 11 октября. 1816 год.

Натали закрыла книгу и, широко раскрыв глаза, уставилась вперёд, не понимая, что за игру ведёт с ней супруг. Пролистав, она увидела, что каждая строчка написана его рукой и по дням расставлены даты. Остановившись на последней дате — 22 мая 1817 год — она вновь закрыла книгу. Положив её на стол, Натали подошла к окну и стала смотреть вдаль на трубы завода, выпускающие дым. Она прислушалась к шорохам в доме и убедилась, что всё тихо. Пытавшись прийти в себя она вновь села за чтение.

Дневник Мэтта Монне. 16 апреля. 1817 год.

Продолжение.

Я чувствую, что мне осталось не долго. Извини меня, но я уже сам не могу терпеть происходящее. Прости меня за всё! Да, я должен просить у тебя прощения за всё, что сделал тебе плохого, если такое было, за слова и за то, что я вселял в тебя надежду на светлое будущее своей болтовней. Прости меня, любимая! Прости, что оставил вас с сыном одних.

Поверив своим снам, я покинул вас, за что и поплатился. Почему же ты не остановила меня? Нет, я не смею винить тебя в этом! Если бы ты хоть раз сказала, что ты против этой поездки, я бы наверняка остался. Но ты всегда относилась ко всему с пониманием, хотела, чтобы у нас всегда было всё хорошо. Мои нервные срывы и бессонница, конечно же, мешали нашим отношениям. Пониманая всё это, ты отпустила меня.

Помнишь мой первый сон? Он был самым ярким и добрым. Мама стояла на лужайке у дома и звала меня к себе. Меня не было рядом, когда она умерла. Как же было тяжело осознавать, что я не смог попрощаться с тем, кто был так дорог, хотя я и держал на неё обиды в то время. Но сейчас понимаю, насколько это было глупо! Конечно же, ты помнишь как сильно я себя винил в этом, как я не мог решиться посетить её могилу и побывать в доме моего детства. Я не смог приехать даже на её похороны. Какой же я сын после этого! И совсем не странно, что она звала меня во снах, странно было то, что продолжалось это полгода. Каждую ночь, напоминая о себе.

Эти сны пропитали меня всего, каждую клетку моего тела, поглотили разум. Я запутался, где сон, а где реальность. Перестал обращать внимание на всё. Грубил и орал на тебя. О боже, прости меня!

Она умерла пять лет назад. Я не навещал её, когда она была жива, не слушал тебя, когда ты убеждала, что она там одна, и ей хочется видеть нас. Я боялся её, я не знал, о чём мне с ней говорить. Долгое время придумывал диалоги, которые мы с ней могли бы вести вечерами, но они заканчивались очень быстро. Не знаю, что меня с ней связывало, какие силы, и отчего я не находил для неё слов. Ведь она всегда была для меня самым светлым человеком, не считая вас с сыном. Вероятно, я и поплатился за это, за то, что слишком мало уделял ей времени.

Как же я рад, что теперь могу хотя бы писать. Скитания по дому угнетали меня. В доме тяжело спать, еда каждый день одна и та же. Теперь хоть это станет моим занятием, смогу рассказать тебе в подробностях обо всём, если успею. Надеюсь, моих сил мне хватит до конца.

Сегодня в доме светло, а бывают дни, когда тьма поглощает всё вокруг, и я не могу зажечь ни одной свечи. В такие дни я не могу писать, а они бывают часто. По моим подсчетам они бывают каждые десять, пятнадцать дней. Но пока у меня есть время, и я могу писать. Сейчас, конечно же, тебе ничего не понятно, но прошу тебя: читай, не останавливайся, я всё расскажу тебе. Всё, что видел и вижу. Всё, что слышу и ощущаю. Будь готова ужаснуться и поверить. Всё, что я напишу здесь, чистая правда! Тебе придётся поверить в это! Надеюсь, я успею рассказать обо всём.

Начну с того, как я приехал сюда туманным вечером 9 октября. Добирался до места, как и предполагалось, ровно три дня. В дороге всё было хорошо, никаких происшествий, лошади были резвые, и мы ехали довольно быстро. Со мной была молодая семейная пара, они выглядели очень счастливыми и всю дорогу рассказывали мне о себе. А я им рассказывал о тебе и нашем сыне. Хвастался, какие чудесные ты готовишь штрудели.

Боже! На этом я сегодня закончу, но надеюсь, что скоро сяду писать.

Дневник Мэтта Монне. 20 апреля. 1817 год.

Не мог писать эти дни. Дом поглотила тьма. Это ужасно! Прошло столько времени, а я так и не могу привыкнуть к этому всему. О боже! Тьма… Она наступает неожиданно: вначале звуки, скрежет, будто что-то или кто-то рыщет в стенах, а потом тьма. Возможно, это не было бы настолько тяжело, если бы не тишина, которая тоже поглощает всё вокруг. Становится так тихо, что я начинаю слышать как течёт в венах кровь. И это длится уже несколько дней … Тьма и тишина, тьма и тишина. Невыносимо! Не знаю, насколько меня ещё хватит.

Не буду отвлекаться именно на это, может быть, позже, когда это вновь произойдёт, я напишу побольше о том, что охватывает моё сердце в этот момент. Я понимаю, что тебе, вероятно, непонятно, что происходит со мной, но я хочу верить в то, что ты продолжаешь читать. Прошу тебя, не останавливайся. Меня греет мысль о том, что ты будешь держать в руках эту рукопись. Поэтому я пишу так, будто говорю с тобой.

Я начну с самого начала, думаю, сегодня меня больше ничего не отвлечёт. Мне пришлось расписать самому календарь и отмечать на нём дни. По моим подсчетам сегодня 20 апреля. С момента, когда мы виделись в последний раз, прошло уже полгода. Как же это долго!

9 октября я слез с повозки и, попрощавшись со своими попутчиками, решил пройти по знакомым мне тропинкам к дому матери. Мне не хотелось сразу же оказаться там, хотелось пройти, вспомнить детство, как всё было раньше. Я нашёл пруд, в котором резвился почти что голышом, когда мне было шесть лет. Прошёл поле, на котором мы с друзьями ловили бабочек, и дерево, на котором отец вешал для меня качели. Ты должна это помнить, я подробно описывал тебе эти места, хотя ты так и не смога побывать тут. Ничего не изменилось, всё так же, как и в моих воспоминаниях. Чистое небо, сочная трава и манящий сладкий запах липы. Ты же знаешь, как выглядит липа. Она так красива! Её цветки и этот запах просто пьянят.

Я шёл и вспоминал тебя. Мне кажется, что тебе понравилось бы тут. Я хотел бы привести тебе веточку цветущей липы. Ведь в Лондоне такого нет, вечно грязные улочки и смог не дают нам по-настоящему ощутить природу. А тут всё иначе. Должен сказать, что и мне сейчас приходится вспоминать об этом. Ты вскоре поймёшь почему.

Медленно, но верно я приближался к дому, он был таким же белоснежным, как и десять лет назад, когда я был тут в последний раз. Будто ничего и не изменилось. Когда я смотрел на окна второго этажа, на окно комнаты моей матери, мне казалось, что она вот- вот сдвинет штору и появится там. Так же неизменно у дома стоял колодец. Ещё мой дед его вырыл и сложил каждый камень. Вода в колодце была всегда чистая и свежая. Я склонял над ним голову и угукал, словно сова. И в ответ доносилось:

— Угу-у-у.

Отражение всегда рябило и я никогда не мог разглядеть себя там, в глубине колодца. И сейчас я склонился и угукнул, но в ответ не услышал ничего. Из этого колодца, видимо, вместе со мной упорхнул десять лет назад его житель.

Почтовый ящик слегка покосился, но стоял неизменно на своём месте. Открыв его, я нашел там письмо, что показалось мне странным. Не торопясь удовлетворить своё любопытство, я решил посмотреть его содержимое в доме. Знаешь, к двери подошёл именно тот ключ, над которым ты постоянно смеялась, тот корявый невзрачный ключ. Она так и не поменяла замок. Она его не поменяла, она знала, что я когда-нибудь вернусь! Знала и ждала!

В доме до меня кто-то явно был: в нём было слишком чисто. Хотя и говорили, что он заброшен, но я чувствовал, что кто-то за ним присматривает. Кто-то в нём, возможно, жил. Камин был тёплый, чашки на столе стояли чистые. Всё так, как когда-то, когда была жива мама, когда я приходил домой один, а она была ещё на работе в полях. Я входил в дом, в его светлые коридоры и проходил по запаху на кухню, на которой меня всегда ждало что-то вкусное. Иногда за столом сидел отец.

Закат своими золотистыми томными лучами освещал комнату, создавая на полу его тень. Мы сидели с ним за столом: он на одном краю, я на другом. Он притворялся, что не видит меня, меня это задевало. Я громко топал по полу, кашлял и бил чашкой об стол. Он всё же начинал говорить со мной:

— Знаешь, когда я был маленький, мы с отцом ужинали в горах. Не хочешь ли ты прогуляться со мною?

Мой ответ был всегда:

— Конечно, хочу!

Мы набирали полную корзину еды и уходили с ним гулять. Это были чудесные времена. Времена, когда всё было идеальным. Я был ребенком, и у меня была семья, и нам втроём было очень хорошо вместе. В такие моменты мне хотелось, чтобы это длилось вечно. Как и в нашей семье, нас трое. Натали, так же, как в моём детстве! Нас трое! Как же я хочу увидеть нашего сына и прогуляться с ним в горах!

Но не об этом. Войдя в дом, я ощутил чьё-то присутствие. Бросив саквояж на пол, я окликнул:

— Кто здесь?

В ответ — тишина. Я прошёлся по всем комнатам, но никого так и не встретил. Это показалось мне очень странным. Кто же был до меня здесь? Я направился на второй этаж в свою комнату, в ту, в которой были розовые стены. Помнишь, я рассказывал тебе? Мама думала, что будет девочка и покрасила стены в нежно-розовый цвет, правда со временем стены выцвели, и цвет стал белым. Но когда я вошёл в комнату, не поверил своим глазам: этот цвет был свежим и это был именно тот нежный розовый!

Что происходит?! Вот что было в моей голове. Казалось, будто я вернулся в прошлое, что сейчас в дверь войдут мать или отец. Потом, присев на кровати, и услышав её скрип и почувствовав жесткое накрахмаленное бельё, понял, что просто она ждала меня, понимаешь, ждала. Как же мне в тот момент стало больно! Она ждала, а я так и не приехал. Ни разу за десять лет, пока она была жива. Она знала, что я женился, что у меня родился сын, знала, что наш первенец погиб от недуга. Но я так и не решился поговорить с ней. Ты была права: нужно было ехать тебе и мне, нам к ней, когда она была жива. Нужно было поговорить и объясниться, выслушать её и понять. Возможно, тогда бы я понял, что она была ни при чём. Я винил её все эти годы в том, что отец оставил нас, и наказал тем, что остаток своей жизни она провела в одиночестве. В полном одиночестве. В ТИШИНЕ, которая убивает. Я наказал её так жестоко! Как я мог!

И тогда я лежал на этой кровати и понимал, что был с ней слишком жесток. Когда она умирала, наверняка, на её устах было моё имя, и она умирала, произнося его. А меня не было рядом. Какой же я дурак!

Я заснул на этой кровати, наверное, утомившись с дороги. Я так крепко спал, что открыв глаза, увидел: было уже светло. Посмотрев на время, понял, что проспал около тринадцати часов. Представляешь? Никогда не было такого, а тут спал столько, сколько никогда не спал! Я чувствовал такой прилив сил, что был готов заготовить дров на всю зиму.

Тем днём я решил никуда не выходить. С собой у меня было вяленое мясо и хлеб, что ты давала мне в дорогу. Вскипятив воды, я напился чаю и бродил у дома, собирая мусор. Странным было то, что мне не встретился ни один человек. Никого не было. Лишь сейчас я понимаю, что и птицы не пели, и ветра не было, и трава под ногами не шелестела. Но тогда я этого совершенно не замечал. Погрузившись в мысли, в бесконечные воспоминания о детстве, я ничего не замечал.

В колодце появилась вода. За ночь она пришла. Как такое возможно? Я наклонился и угукнул. В ответ я услышал того, из детства, он вновь был там. Приехал следом за мной. В доме было достаточно прохладно, и мне пришлось расположиться у камина. Рядом с камином в кресле я так и заснул за чтением того романа, что ты мне дала. Интересная книга, спасибо, милая. Таким образом, в воспоминаниях я провел несколько дней, общаясь сам с собой, бродя по комнатам. Потом я нашел старые записи отца, которые сохранила и мать, я читал их с упоением, не замечая, как проходит время. Я решил, что проведу здесь еще пару дней, что мне будет достаточно этого пребывания и я вновь располагался у камина. Мне так и не пришлось выходить покупать продукты: в доме на кухне были крупы, мне этого было достаточно, чтобы прожить неделю. Я был этому рад.

Да, в этот дом я приехал не просто так. Ты же помнишь мои кошмары, эти ужасные сны. Но здесь все прошло. Сон был хорошим. Я не искал ответы, ничего не искал. Я ведь так и не пошёл на могилу к матери. Думал, что пойду перед отъездом, попрощаюсь с ней. Но этому не суждено было случиться. Оказывается, у меня были вопросы, которые требовали ответа.

Последняя ночь моего пребывания ничем не отличалась от предыдущих. Я так же крепко спал в гостиной у камина. Засыпая, думал о том, что проблемы у меня с моей головой. Все вопросы покидали меня, я забывал о них. Просто покинули чудесным образом и всё теперь в порядке. Закрыв глаза, я погрузился в странный сон. Это был сон наяву. Видел отца и мать, то, как они ругались тогда, в тот вечер, когда он ушёл. Но я не слышал их разговора. Отец бил по столу. Мне казалось, что он хочет, чтобы она молчала. Но она продолжала что-то говорить.

Проснувшись, я еще долгое время не мог прийти в себя, пытаясь понять этот сон. Отвлекло меня совсем неожиданное. Из кухни доносился запах. Боже мой, запах, маминого пирога с ягодами! Мне показалось, что я всё еще сплю. Я закрыл глаза, посчитал до десяти и вновь открыл. Широко расширив ноздри, я глубоко вздохнул. Чёрт бы меня побрал! Я вскочил с места, уронив на пол плед, под которым провёл всю ночь, и побежал на кухню. Я увидел на столе заваренный чай и свежеиспечённый пирог. Мурашки пробежали по моей спине в тот момент. Я оглянулся по сторонам, в страхе увидеть кого-либо. Побежал в холл и проверил дверь. Всё было заперто на ключ, да и во дворе не было никого. Только на затылке у меня что-то как-то непонятно дрожало, я будто ощущал что-то, какое-то касание. Было очень неприятно, очень холодно. Я вернулся за пледом, и, укрывшись, вновь пошёл на кухню.

Потыкав пальцем пирог, убедился, что он был настолько сочный и свежий, что палец ощущал тепло теста и как лопались в нём ягоды. Высунув палец, слизнул начинку. Это был мамин пирог! Именно тот пирог, который она готовила в детстве. Не поняв, что это значит и убедившись, что нахожусь в полной безопасности, я всё же сдался этому соблазну и решился на чашечку чая и пару кусков пирога.

Я сам не заметил, как съел полпирога, и с надутым животом, счастливый и довольный сидел, покачиваясь на стуле. Совершенно один с загадочным пирогом в светлой комнате в этот осенний день.

В три часа за мной должна была подъехать повозка, и я был готов к её приезду, сумки с вечера стояли у двери. Не торопясь я посматривал на время и ждал назначенного срока. С кучером мы договорились заранее, я сказал ему, что если через три дня после прибытия от меня не будет вестей, значит, забрать меня нужно будет шестнадцатого октября в 3 часа дня. Время было без четверти два, когда я решил перебраться в гостиную и начать одеваться в ожидании повозки. Войдя в гостиную, подойдя к двери, чтобы достать из саквояжа свитер, я просто напросто не нашел его на месте. Его там не было! Его не было там, где я его оставил! Вновь оббежал весь дом и закричал:

— Кто здесь?

Я добрался до спальни с розовыми стенами. Саквояж стоял пустой, а вещи были аккуратно разложены на полках.

Натали! У меня волосы становились дыбом при виде всего этого. Всё так старательно разложено и аккуратно убрано. Я не знал, что мне делать, в доме никого не было. Как такое возможно? Кто так издевается надо мною? Всё же, я взял в руки саквояж, накидал вещи обратно в него. Спустившись вниз, я не решился больше оставаться в доме и вышел на улицу к калитке, решив ждать там.

На улице был сильный туман, ничего не было видно, даже соседние дома, которые стояли совсем близко, были едва различимы. Я стоял у почтового ящика в ожидании. Было уже три. В четыре, не дождавшись, я решил пройтись пешком. Картина, которая встаёт у меня перед глазами, меня убивает. Даже сейчас я сделал паузу перед тем, чтобы продолжить писать. Меня клонит ко сну, я продолжу завтра.

21 апреля. 1817 год.

Удалось сегодня хорошо поспать, что бывает очень редко. Странно, сегодня вновь тихо. Лишь она стоит у окна. .

Так на чём я остановился? Ах, да! Я отошел от ворот и двинулся вперёд по дороге. Я был обозлен на кучера, ведь мы с ним договорились. Я шёл, не обращая ни на что внимание, да и в тумане ничего особо и не увидишь. Я даже начал говорить сам с собой, громко возмущаясь, как в один прекрасный момент понял, что вокруг меня нет ничего кроме тумана. Я должен был уже дойти до почты. Но ничего вокруг: ни домов, ни деревьев, один туман и тишина. Я решил оставить сумку и пройтись в другую сторону, но всё это было бесполезно. Когда я посмотрел на время, на часах было двенадцать ночи. Туман не рассеивался, и на улице не стемнело. Я как во сне блуждал, не зная, что делать. Спустя какое-то время я дошёл до дома моей матери. Это единственное, что было в этом густом тумане. Он стоял и словно с издёвкой ждал меня.

Я был измотан, ничего не понимал, меня клонило ко сну. Более ничего не придумав, я вновь отправился в дом и, бросив вещи у двери, лёг на кушетку у камина. В доме по-прежнему было тепло.

Утром вновь на столе меня ждал завтрак, и вновь я поел и вышел на улицу, вновь моя прогулка была впустую. Теперь меня на столе ждал не только завтрак, но и обед, и ужин, как в отеле: трёхразовое питание и тёплая комната. Только поговорить было не с кем. Тоска и тишина, туман и белый томный свет.

Я совершенно не понимал, что мне делать, я даже не понял, стоит ли мне бояться. Я не понимал, жив ли я. Так прошло около десяти дней. Сейчас я с радостью и теплом вспоминаю эти невинные десять дней.

На одиннадцатый день наступила тьма, именно та тьма, которая была пару дней назад. Но сейчас я к ней готов, но тогда… Тогда это было адом. Страх окутал меня как паук свою жертву тонкой паутиной. Проснувшись, я не увидел света, казалось, будто я ослеп. Я тёр глаза, тыкал в них пальцами, опять ложился под одеяло, и, как маленький считал до десяти, вновь откидывал одеяло, но ничего не происходило. Тьма и тишина. Когда я кричал, даже эха не было слышно. Я пытался вставать и идти куда-то. Господи, как жутко не слышать звуков да ещё и находиться в полной тьме, не знать, что происходит рядом с тобой. Мне казалось, что рядом кто-то есть, и он молча наблюдает за мной. Я не знаю, сколько это длилось, во тьме я потерял счёт времени, я потерял чувство голода, ходил как слепой, пытаясь добраться до кухни, чтобы хотя бы попить воды. Но я потерялся в пространстве,…