Дом дураков

Глава 6

Солнце немилосердно впивалось сквозь веки прямо в мозг, не оставляя не малейшей надежды на продолжение сна. Открывать глаза решительно не хотелось. В последние дни это превратилось в плохую примету: только открыл глаза — сразу гадость приключилась. Но солнце раздражало нервы и требовало хотя бы закрыть глаза рукой.

— Лар, — голова Аламарина заслонила солнце, но он уже начал тормошить меня за плечо. — Ла-ар!

— Я же сказал тебе ждать снаружи. — Я с трудом разлепил веки и огляделся.

Склеп выглядел точно так же, как до нашего вторжения. Даже разворошенное мной кострище казалось нетронутым. Солнце стояло в зените и всей своей мощью припекало затылок склонившегося надо мной историка.

— Там трава подозрительно шевелится. Может, это шурхи.

— Шурхов не существует, — механически сообщил я, — это суеверие.

— "Суеверие порождено человеческой мудростью… — Сорно помог мне подняться. — …или глупостью". — Он широко улыбнулся.

— В другой раз не стоит этого делать.

— Так что же здесь все же произошло?

Я потрогал намертво вросшую в мочку уха серьгу и поморщился.

— Это был очень долгий и тяжелый бракоразводный процесс.

— Так ты теперь свободен? — Сорно радостно хлопнул меня по плечу.

— Нет. Я решил попросить помощи у Смерти, благо в этих краях до нее проще достучаться, и, кажется, не рассчитал силы. У нее, как оказалось, были на меня свои планы.

Аламарин с тревогой оглядел меня с ног до головы.

— Так ты что же теперь, женат на Смерти?

— Ты обалдел? Ты вообще сам понимаешь, о чем говоришь? Даже вслух подобного не произноси!

— Так обошлось? — Облегченно вздохнул историк.

— Нет, — я покачал головой, — не обошлось. Теперь я официально муж и жрец какой-то мелкой местной богини Смерти.

— "Какой-то"? — Сорно вопросительно изогнул бровь.

— Ну… я как-то не успел спросить…

Наши лошадки неспешно трусили вперед, унося нас все дальше от руин склепа. Аламарин ерзал в седле, будто на иголках. Ему явно было о чем меня расспросить. Я же, в свою очередь, пытался оценить новый расклад сил.

Взывая к Смерти, я надеялся только получить поддержку в борьбе с Приалаем. Разумеется, было бы верхом глупости ждать в гости саму Хозяйку, но сделки, заключаемые с ней через богов, оплачивались по раз и навсегда заведенному тарифу. Контракт казался мне выгодным: жизнь лекаря в обмен на чью-то еще, но вместо опытного в подобных делах божества на мой зов явилась эта взбалмошная особа, поставившая свои интересы выше многовековых обычаев. Как она сама намеревалась рассчитываться со Смертью, я не представлял, и надеялся только, что меня это не коснется. Серьга, долженствующая, по моему замыслу, скрепить договор, стала символом заключенного между нами брака, а в подобных случаях не говорят: "пока смерть не разлучит нас". Говорят: "вечно". Если связь с Гориликой можно было разорвать, пусть и ценой жизни, то с новой супругой я останусь даже в посмертии. Учитывая, что я даже имени ее не знал, перспективы рисовались весьма мутные. Еще и жречество навесила, вертихвостка. Воспринимать юную (внешне, во всяком случае) богиню всерьез я не мог. Единственным положительным моментом этой сделки было расторжение брака с Гориликой.

— Ты уверен, что мы правильно едем? — Историк вертел головой, пытаясь рассмотреть хоть что-то живое на казавшейся бесконечной равнине, утыканной кусками разнокалиберных надгробий.

— Неужели ты думаешь, что за столько лет я не повесил на Горилику ни одного, хоть самого завалящего амулетика, который можно было бы использовать как маяк?

— Я не подумал… — Сорно почесал в затылке. — Ты же у нас все успеваешь. Вон, всего за полчаса успел развестись и по-новой жениться.

— Это для тебя полчаса, а для меня почти сутки прошли. — Обиженно буркнул я. — Для богов время существует иначе, чем для смертных.

— Вот если ты такой умный, то объясни мне: почему ты взывал к Смерти, а явилась какая-то непонятная богиня?

— Потому что Смерть ни к кому вообще не является.

— Как это? А как же все те истории…

— Все те истории, — перебил я растерянного собеседника, — это всего лишь истории. Смерть считается единственной стихией, обладающей личностью, но так ли это в действительности, сказать нельзя. Возможно, это просто принадлежащие к ее дому боги создали образ своей госпожи, а может быть, все стихии имеют личность, но Смерть активнее прочих проявляет себя. Взять хотя бы Ормина. Он принадлежит стихии земли. Сейчас его жрецы пользуются лишь малой толикой его силы, но было время, когда Ормин бродил среди людей и являл им силу своей стихии. Но чем старше бог, тем больше он отдаляется от смертных, и постепенно воспоминания о земной жизни стираются из его памяти. Есть смертные, а есть боги, и в дела последних без нужды лучше не соваться. Впрочем, — хмыкнул я, — ты и сам об этом прекрасно знаешь.

— Да уж… Смотри! — Сорно указал на хвойную рощу, показавшуюся из-за очередного нагромождения камней, бывших, возможно, чьей-то усыпальницей.

Ели на вершине пригорка смотрелись неуместно, но в здешних краях растительность вообще вела себя крайне нагло. На склоне копошились несколько знакомых фигур.

— Похоже, мы догнали наших гробокопателей. — Пробормотал я и пришпорил лошадь.

Строго говоря, разорением могилы занимался только Успел. Он резво орудовал лопатой под надзором нового начальства в лице лот Хорена. Начальство дымило трубкой, сидя поодаль на толстом бревне и отмахивалось от комаров веточкой. Паук и Ал чертили вокруг могилы защитный узор, ни мало не заботясь о том, что Успел остался внутри. Ро и Горилики видно не было.

— Что у вас тут? — Я вгляделся в почти законченный узор. — Именно эта могила?

— Да. — Паук с трудом разогнул спину и из-под руки оглядел окрестности. — Хорошее место: за спиной бор, впереди простор, пригорок, опять же. Я б не выдержал — точно бы вылез погулять. И земля рыхлая.

— А Ирена с… кадавром где?

— В лес пошли. Грибов поискать, Вис выгулять, опять же. А вы быстро обернулись.

— Угол срезали. — Туманно отмахнулся Аламарин.

— Есть! — Истошный вопль Успела разнесся над бором.

— Что ты так орешь? — Откликнулся лот Хорен не на много тише кемета. — Ты же всех покойников перебудишь!

Потревожили перерожденного пинок лопатой или крики над ухом, но едва Успел выбрался из неглубокой могилы, как округу огласил возмущенный крик и перед нами предстала раздраженная со сна нежить. При свете дня перерожденный производил впечатление более жалкое, чем устрашающее. Огрубевшая кожа потрескалась и была сплошь покрыта ожогами. Палящее солнце раздражало ее, и перерожденный скалил пасть, обнажая два ряда зубов. Первый ряд, состоявший из редких гнилых пеньков, наползал на задний, утыканный острыми, будто шила, клыками. Верхние клыки были слишком велики для человеческой челюсти и оставляли на нижней губе отчетливые порезы. В глазных впадинах, залепленных землей, шевелилось нечто белесое. Тщедушное тело опиралось на четыре конечности, украшенные длинными когтями.

Успел, шмыгнувший за пределы узора за секунду до того, как Паук и Ал замкнули линии, оглянулся на нежить и залихватски свистнул. Перерожденный дернулся в его сторону, но налетел на невидимую стену узора и отпрыгнул назад, очумело тряся головой.

— Теперь понятно, почему он проигнорировал кадавра, — констатировал я, вплотную подходя к перерожденному. — Он слеп, про обоняние и говорить нечего, а кадавр не шумел.

Перерожденный прислушивался к моей речи и обиженно ковырял землю у основания стены. При этом он умильно поскуливал, будто любимец, которого не выпускают погулять.

— И что теперь? — Лот Хорен встал рядом со мной и с жалостью посмотрел на нежить. — Кто же тебя так, а?

— Видимо, какой-то некромант-недоучка. — Ответил ему Паук. — У него цепочка на шее. Из бедолаги хотели сделать фамильяра.

— И где теперь его хозяин? — Игрен присел на корточки и рассматривал перерожденного практически в упор.

— Думаю, уже мертв. Фамильяры из разумных существ не получаются. Это миф. И цепочка этому парню не помогла.

— И долго ему теперь мучиться?

— Сейчас зальем контур кислотой. — Ал приложила ладони к преграде. — Час-полтора, и готово.

— Не надо, — все обернулись на голос Ро, — я сделаю все быстрее.

Адепт жизни и Горилика вышли из-под деревьев.

— Даже и не думай! — Акши сердито дернула плечом. — Паук, помоги мне.

— Нам нужно спешить. — Ро подошел ко мне и протянул руки в просительном жесте. — Скоро солнце начнет клониться к закату и его сила возрастет. За два часа кислота разъест только тело, а душу нужно упокоить до заката.

Я вынул из ножен кинжалы и вопросительно посмотрел на акши. Она отошла от контура и демонстративно сложила руки на груди.

— Паук, открой ему дорогу. — Я передал кинжалы Ро и встал лицом к Ал, загораживая собой развернувшуюся внутри узора драму. — Для него это важно, — прошептал я девушке, — пойми. Он был на месте этого перерожденного.

— Я понимаю, — так же тихо ответила она, — но я не хочу, чтобы он касался оружия. Он не должен здесь быть. Мы хотели отдохнуть где-нибудь на островах.

— И что помешало? — Я старался не вслушиваться в вопли, раздававшиеся у меня за спиной. — Работа?

— Нет, ты ведь знаешь, я не беру его с собой. Мы решили добираться к морю через Шаторан, но на середине пути нас догнал вестник. В Корне видели кого-то из Тем-о-реи.

— Да-а, — сочувственно протянул я. — Отпуск не задался.

— Не задался.

— Что-то серьезное?

— Да, троих послушников освежевали практически в центре города, и это то, что знают все. Наверняка были и другие жертвы, не выставленные напоказ.

— С каких пор Тем-о-реи охотятся на послушников ордена? Мне казалось, они предпочитают потрошить женщин и детей.

— С этим у них как раз все в порядке, — акши сердито дернула плечом. — В Маройе накрыли ячейку из пяти уродов. Они в последнее время будто с цепи сорвались. Ты не думал, что покушение на Горилику может быть их рук делом?

— Думал. Потому и увез ее из Шаторана. Но, для Тем-о-реи как-то слишком мало трупов.

— Действительно, трупы в дефиците — Ал подняла голову и хитро посмотрела мне прямо в лицо. — Вот ты тут стоишь, а Горилика как же? Думаешь, ей приятно на это смотреть?

— Думаю, ее уже Успел утешает.

Акши улыбнулась.

— Она похожа на тебя. Не внешне. Характером.

Крики стихли. Я улыбнулся в ответ и обернулся. Узор погас. Ро стоял в круге обугленной земли, у его ног лежал перерожденный. Вернее, то, что от него осталось. Душа уже развеялась, и теперь на земле трепыхались разрозненные части тела, в попытке снова обрести единство.

— Вот теперь можно и кислотой. — Пробормотал Ро, устало опуская кинжалы.

Когда от черепа перерожденного наконец осталась лишь кучка пепла, солнце уже садилось за холмы. Наскоро попрощавшись с Игреном и Успелом, мы тронулись в путь, спеша оставить позади место упокоения перерожденного.

Рори ехал впереди всех и по тому, как напряжена была его спина я видел, чего ему стоило не оглядываться. Когда Паук сказал, что из человека нельзя создать фамильяра, он был несколько академичен. Согласно справочникам, фамильяром по определению являлось существо, не наделенное разумом. Но рассматривая фамильяра, как существо, связанное чужой волей, под это определение можно было подвести, среди прочих, и кадавров. Даже сейчас рори номинально принадлежал адепту воды, и его шею украшала точно такая же цепь, что и перерожденного. Думаю, Ал с радостью объявила бы его свободным адептом жизни, но стоило Ро порвать цепь, и представители высших эльвийских домов выстроятся в три очереди, чтобы бросить наглому человеку вызов. Рори имел неосторожность снести голову эмиссару эльвов, явившемуся за акши. Разумеется, это была чистой воды случайность, но эльвийский меч, умопомрачительное количество лет хранившийся в семье Л'Араминори, признал новым владельцем безродного мародера, и теперь даже кровные враги этого древнего рода скрежетали зубами от возмущения. Эмиссары, будучи, по сути, наемными убийцами, среди эльвов почитались цветом расы. Покуда Ро считался принадлежащим Ал, ему ничто не угрожало: акши трепетно относятся к своему имуществу. Если акши говорит о чем-либо "мое", то даже смотреть стоит с осторожностью. Внутри семьи рори считался равноправным ее членом, но цепь на шее…

Ночь застала нас у подножия курганов. Разбив лагерь в нагромождении камней, мы развели костер и, в ожидании ужина, занялись каждый своим делом. Паук взял на себя обязанности кашевара и хлопотал над котелком, будто вестник над детенышем. Ал и Ро тщательно чистили мои кинжалы, о чем-то тихо переговариваясь. Аламарин, странно молчаливый и сосредоточенный, крутил на руке медный браслет, который я всучил ему под видом защитного амулета. При ближайшем рассмотрении побрякушка оказалась не такой уж и топорной подделкой. Неведомый гравер изготовил браслет с расчетом продать его какому-нибудь образованному простаку, вроде нашего историка. Письмена на браслете представляли собой набор символов, каждый из которых что-то значил, но в сумме получалась полная бессмыслица, от чего кусок меди приобретал некий ореол таинственности. Думаю, Аламарин отдал бы за него золотой с чувством выгодно заключенной сделки. Горилика сидела рядом с ним и баюкала на руках Вис. Я так и не сподобился сказать ей, что мы больше не муж и жена, только забрал медальон-компенсатор.

Мысли мои были заняты новой супругой. Серьга вросла в мочку уха намертво, и теперь, даже отрежь я собственную голову, наш брак был нерасторжим. Богиня получила то, что хотела: я произнес ритуальную фразу, практически сделал ей предложение руки и сердца. И она, разумеется, благосклонно согласилась провести со мной вечность, что характеризовало ее как особу ветреную, и не сильно умную. Токри живут долго, значительно дольше людей, но все же не так долго как хотя бы эльвы или, тем более, боги. Однажды моя душа покинет тело и, куда бы она не отправилась, потащит за собой душу юной богини.

— О чем ты только думала? — Мой голос отразился от сводов пещеры.

— Я слишком молода.

Я обернулся. Она стояла совсем рядом, едва касаясь пола. Вечернее платье и высокая прическа должны были, видимо, произвести на меня впечатление, но церемония бракосочетания завершилась, как и подобает, первой брачной ночью, а я, признаться, обычно теряю пиетет к женщинам, с которыми спал. Юная богиня была, по человеческим меркам, не так уж и юна. Восхождение к божественности — путь долгий и трудный, и, не смотря на то, что адепты начинают его еще в детстве, до конца осилить его удается только считанным единицам. Обычно богини, да и многие боги омолаживаются, стараясь предстать перед последователями в выгодном свете, но у моей собеседницы, видно, совсем не осталось сил. Еще днем она изображала чуть ли не девочку, но это была лебединая песня. Сейчас передо мной была женщина лет тридцати пяти, недурно сложенная, весьма симпатичная и ухоженная. И сильно напуганная. Она изо всех сил старалась казаться сильной, но даже простое парение в воздухе давалось ей с трудом. Стены пещеры оплывали, обнажая первозданный туман.

Мне ничего бы не стоило свернуть ей прямо сейчас шею, если бы не связь. Она обвела меня вокруг пальца. Знай я днем, что эта прелестница вот-вот склеит ласты, я не стал бы с ней связываться. Я искал помощи, а вместо этого повесил себе на шею еще один хомут, да тяжелее прежнего. Знал бы прикуп, жил бы в Корне. С другой стороны, я мог махнуть на нее рукой, изредка принося ей в жертву курицу-другую, чтоб не загнулась, и ничего бы она мне не сделала. В этой жизни, по крайней мере. Я просил у нее мести, но отомстить теперь мог только ей.

Богиня покачнулась в воздухе, и правая стена окончательно истаяла. В образовавшуюся брешь хлынул ледяной туман.

— Так, — я обхватил богиню за талию и силой спустил на землю, — успокойся и не мешай. Это все-таки мой сон. Хоть во сне я могу быть настоящим магом.

Даже обычному человеку под силу управлять своими снами, и грандмастер научил меня входить в это странное состояние, чтобы я отрабатывал там задания, с которыми наяву никогда бы не справился. Как я потом понял, это было еще одно испытание. В управляемом сне можно стать почти богом. Можно творить и разрушать целые вселенные, насколько хватит фантазии. А у меня фантазии было с избытком. Я едва не остался в придуманном мире насовсем. В конечном счете, я все же вернулся в реальность, но, разрушив целый мир, сохранил для себя несколько милых сердцу уголков. Для разных целей.

— Чувствуй себя, как дома.

Богиня огляделась. Перед горящим камином стояли два кресла и между ними — столик с вином и закусками. Вообще-то обычно здесь было только одно кресло, и на столике стоял лишь один бокал с вином и лампа зеленого стекла, но раз уж гости… Пол под ногами устилал толстый ковер, глушивший шаги. Справа высились полки с книгами. Полки уходили куда-то ввысь и вдаль, образовывая несколько бесконечных коридоров.

— Уютно, — богиня осторожно опустилась на край кресла. — Мало кто способен сотворить подобное. Даже в собственном сне. Теперь понятно, почему мне стоило таких усилий строить здесь что-то свое.

Я уже говорил, что падок на лесть? Да, это так. Но не совсем же дурак. А отпускать горло противника перед самой его капитуляцией — глупость.

— Дело не во мне, а в твоем бессилии. — Вино полилось в бокал красивым рубиновым водопадом, но моя гостья была еще краснее. — Вся твоя сила теперь здесь. — Я коснулся серьги в своем ухе. — И я, признаться рассчитывал на что-то большее. Да и ты, полагаю, тоже. Хотя твои мотивы мне до конца не понятны. Судя по твоему состоянию, с последователями у тебя не очень, и желание обзавестись жрецом естественно, но зачем — брак? Кстати, я даже не знаю твоего имени.

— Лота. — Вечернее платье сменилось простой накидкой, а замысловатая прическа осыпалась на плечи роскошной волной волос. — Мой последний жрец умер три дня назад. Вот уже три столетия я покровительствовала одной местной деревушке. Поначалу все шло хорошо: я не рвалась к могуществу, но сил хватало не только на покровительство мертвым. Иногда я замещала даже Неройду или Ормина. Они не возражали: что им какая-то деревушка, а я действовала только от их имени. Но, видно, я перестаралась. Люди приносили Ормину и Неройде жертвы, а про меня стали забывать. Я пыталась напомнить о себе, но становилось только хуже. А потом проезжий купец привез в деревню статуэтку нового бога Смерти, и меня забыли совсем. Остался только старый жрец, но он к тому времени уже выжил из ума. Пока он был жив, я не могла покинуть деревню, и обратиться к ее жителям тоже не могла, ведь они не звали меня и не помнили даже моего имени.

— Я не знал, что здесь где-то есть деревня. Ближайшая, по-моему, Черепушка, но там я видел обереги Сайао.

— Да, ее изгнал из Теморана новый бог, и она перебралась сюда. Здесь теплый климат, а старуха страдает ревматизмом. — Лота улыбнулась каким-то своим мыслям и отпила из бокала. — Она добрая, уступила мне право являться к зовущим Смерть на целый день. Что же до моей деревни, то ее давно уже нет. Новый бог собрал обильную жатву. Осталась лишь околица, да хижина моего жреца. Несчастный много лет жил совсем один. — По ее щеке скатилась слеза. — Скажи, ты мог бы похоронить его? Мне, правда, нечем тебе заплатить, но…

Странные существа — боги. Как я чертил узоры углем, так они плели их человеческими судьбами, творя высшую, недоступную человеческому пониманию, магию. Такие как Лота плели один узор несколько недель, а то и месяцев. По-настоящему сильные боги тратили на это годы, десятилетия, столетия. И не смертным было искать причину их действий. Но иногда сами боги вдруг вспоминали о прошлой своей жизни и ударялись во все тяжкие. Такое происходило, обычно, с молодыми богами вроде Лоты, или даже чуть постарше. Триста лет, по меркам богов, совсем немного, чувства еще бурлили в ее душе, она не могла отрешенно наблюдать за гибелью последнего верившего в нее человека. Как бы она не пыжилась, передо мной была не властная всесильная богиня, а слабая, всеми брошенная женщина. И в этом была ее сила.

Посопротивляйся она еще минут пять, и я скрутил бы ее в бараний рог, но она устало вздохнула, отставила бокал в сторону, закрыла лицо руками и тихо всхлипнула. Я, хотя бы и в теории, знаю, что делать с разъяренным драконом, но вид плачущей женщины повергает меня в ступор. Нет, если она начинает рыдать в голос и рвать на себе волосы, дело решается одной хорошей оплеухой, но такие вот тихие слезы… Когда я слышу сказания о бесстрашных женщинах-воительницах, я живо представляю себе картину: навстречу войску мужчин выходит орава таких вот красавиц, они все разом садятся на землю и начинают горестно вздыхать и всхлипывать. Все. Армия деморализована.

Я опустился перед ней на одно колено и с раздражением осознал, что все это время так и стоял возле нее, будто последний юнец. Все же не стоило забывать, что она не смертная женщина. Лота могла вить из меня веревки и без всякой магии. Пора было напомнить, что в здешних краях случаются очаги жесткого патриархата.

— Не волнуйся, мы похороним его, как полагается, — я обнял ее за плечи и притянул к себе, вспоминая, где же у меня хранилась кушетка, — но задаток не помешает.

Голова Лоты лежала у меня на плече, она держала меня за руку, но я вовсе не был уверен, что ее так уж устраивало положение моей жены. То есть, заключая со мной брак, она, вероятно, полагала, что после первого ритуального акта все перейдет в возвышенно-духовную связь, не более. К почитанию быстро привыкаешь, я знаю это по себе, и моя фамильярность наверняка вызывала у нее отвращение.

— Неужели ты всерьез полагала, что, будучи твоим мужем, я не уничтожу тебя, едва узнав о твоей слабости?

— Ты не посмеешь меня убить, ведь вместе со мной умрешь и ты. — Ее пальцы мелко дрожали, но я не мог с уверенностью сказать, расшатались ли у нее нервы, или это была виртуозная игра.

— Убить? Зачем? — Я поудобнее устроился на кушетке и изобразил на лице мину, какая бывает у моряка, планирующего хорошенько развлечься в порту. — Я могу оставить тебя здесь. Или не здесь, а в каком-нибудь более живописном месте.

Вместо книжных полок появились каменные стены, увешанные пыточными инструментами, а по низко нависшему потолку пробежала стайка жирных тараканов. Лота судорожно дернулась: инстинкт заставлял ее прижиматься к единственному находящемуся рядом мужчине, а разум — отскочить от меня как можно дальше. Я вернул нас в библиотеку.

— А что до посмертия… Перерождение, оно еще будет ли, а пока я жив, ты в полной моей власти. — Я встал и прошелся по комнате. — Но дело даже не в этом. Я не просто так просил у тебя мести. В моих жилах течет не только человеческая кровь, и я планировал прожить долго, но за мной идет человек, который хочет моей смерти. Все решится в ближайшие дни, а сил, которые ты мне дала, катастрофически мало.

— Ты заберешь все? — Голос ее звучал глухо.

— Нет. Даже если я выкачаю тебя досуха, этого все равно не хватит. Я предлагаю тебе сделку. Нет, не сделку. Договор. Договор, скрепленный не кровью или словом, а расчетом. Нарушитель получит малый выигрыш, но соблюдение этого договора принесет нам взаимную пользу.

Чай давно уже остыл, бутерброды начали потихоньку зеленеть, но мы обсуждали пункты договора с таким же азартом, как и в самом начале. Лота записывала наши мысли на листах бумаги — у нее почерк был ровнее.

— "…в подобном случае". — Записала она последнюю фразу и с наслаждением разогнула спину. — Мда… — она оглядела кипу листов, высившуюся на краю стола, — прямо конституция.

— Что? — Спросил я, сомнением рассматривая заплесневевший бутерброд.

— Свод законов. Мне Сайао рассказывала про такие.

— Мне казалось, что конституция — это телосложение. Мне это слово всегда не нравилось, потому что по звучанию сильно похоже на "консистенцию". Сразу представляется человек-пудинг.

Лота рассмеялась и отобрала у меня бутерброд.

— Хватит его рассматривать, лучше новых наделай, а то эти тебя скоро папой называть будут.

— Да уж, — хмыкнул я, — сколько мы здесь уже сидим?

— Не знаю, — богиня пожала плечами, — что-то около месяца, думаю.

Я с грустью оглядел разгромленную библиотеку. За месяц мы перетаскали с полок немалое количество книг, они кипами высились по углам. У кушетки в какой-то момент подломились ножки, и ее заменила основательная, но кое-как застеленная кровать. Несколько раз в пылу спора мы смахивали со стола чашку или тарелку, и я менял ковер, пока мне не надоело. Теперь вместо пола клубилось нечто, похожее на облака, приятно пружинящее под ногами, но скрывающее пятна и осколки. От светилен быстро уставали глаза, пришлось и этот вопрос решать кардинально: сквозь витражный потолок лился мягкий рассеянный свет.

— Надо идти.

— Так скоро? — она прижалась ко мне всем телом, обвивая мою шею руками. — Не спеши. Здесь время остановилось, так какая разница, сейчас уходить или позже?

— Оно остановилось для меня, а для тебя лишь замедлилось. Ты по-прежнему слабеешь. Нужно спешить. Не грусти, — я провел пальцами по ее щеке, — как только эта беготня закончится, я буду весь в твоем распоряжении.

За этот месяц многое изменилось, а, быть может, не изменилось ничего. Ее глаза были полны любви, но в ее искренности я сильно сомневался. Можно было, конечно, предположить, что я очаровал ее своим умом, или красотой, или еще чем-то не имеющим для богов никакой ценности. Единственное, на что я мог опираться в отношениях с ней — выгода. Выгода для нас обоих. Пока я нужен ей, пока полезен, она не подставит меня. Да и в этом была изрядная доля допущений. Но раз уж она первая заговорила о чувствах, что ж, я решил поддержать игру, и мы прощались, будто настоящие влюбленные.

— Не выходи отсюда, — предостерег я, — это может быть для тебя опасно.

— Для нас, — поправила она.

— Да. Для нас, — рассеяно кивнул я.

От деревни, некогда находившейся под покровительством Лоты, действительно почти ничего не осталось. То, что она назвала околицей, представляло собой столбы от ворот и несколько отдельных бревен, произвольно торчащих вокруг. Судя по тому, как далеко друг от друга они находились, новый бог Смерти и впрямь собрал обильную жатву. Хижина, а точнее, землянка последнего жреца моей супруги заросла травой настолько, что без помощи Паука я бы ее в жизни не нашел.

— Все-то ты знаешь, — буркнул Паук, заматывая лицо платком. — Я вот и то не почувствовал, что рядом кто-то умер.

— Он умер три дня назад, — объяснил я, — а землянка сильно напоминает могилу. Ты не мог ничего почувствовать.

— Ну, что он умер три дня назад, я чувствую, — хмыкнул адепт Смерти.

— Так может, закидать землей до конца, камень сверху положить и дело с концом? — Предложил Сорно, с сомнением принюхиваясь к выданному ему платку.

— Нет, — некромант категорично мотнул головой. — Это для нас — почти могила, а для него — дом. Умерших в доме не хоронят.

Запах в землянке стоял непередаваемый. Даже остро пахнущая хвоей повязка почти не спасала. Тело хозяина жилища уже начало разлагаться, но кобру, свернувшуюся у него на груди, это, похоже, нимало не заботило. Паук потянулся за ножом, но я его остановил:

— Даже и не думай. Это фамильяр. Она охраняет хозяина.

Я огляделся, и увидел в углу небольшой каменный алтарь, на котором лежал кожаный мешок. Взяв мешок, осторожно приблизился к кровати. Кобра приподняла голову и угрожающе зашипела.

— Лар, осторожнее, — прошептал Аламарин, отступая к выходу, — возможно, именно она стала причиной смерти этого бедолаги.

— Наверняка она, — ответил я, медленно протягивая к змее руку. — Он был жрецом Лоты — богини Шальной Смерти. Он дразнил змею, пока она его не укусила.

Кобра ткнулась мне в ладонь носом и успокоилась. Я аккуратно переложил ее в мешок и затянул горловину.

— Я конечно догадывался, что у тебя особые отношения со змеями, — покачал головой Паук, — но что настолько особые…

— Так ты теперь жрец этой Лоты? — Не вовремя сообразил Сорно. — Поэтому змея тебя и не тронула, да?

Определенно, человек эрудированный совсем не обязательно бывает умен. Паук вопросительно посмотрел на меня, я отмахнулся: все потом.

Ненавижу похороны. Не умею делать соответствующее лицо. Маска скорби трескается и осыпается при каждом движении. Помню, когда мне было что-то около восьми лет, у нас была собака. Мелкий вертлявый песик, которого звали Малыш и держали вместо надвратного колокольчика. Белый пушистый комок хватал всех без разбора за пятки, путался под ногами, но мы все равно его очень любили. И однажды его переехала телега. Малыш умер не сразу, а только к вечеру. Нас с братом не было дома, мы весь день носились по лесу, а когда вернулись, все было уже кончено. Мертвый пес напоминал каркас из тонких палочек, неумело обтянутый линялой шкурой. Я помог отцу закопать трупик за сараем, а когда вернулся домой, увидел, что мама утешает плачущего Мадуона. Он плакал тяжело, с надрывом, срываясь на громкую икоту. Умом я понимал, что мне бы сейчас тоже стоило плакать, но внутри была звонкая тишина. До самой ночи я ходил с каменно-скорбным выражением лица, напуганный собственной черствостью. А ночью мне приснился Малыш. Мне снилось, я сижу на крыльце дома, а он бежит ко мне от ворот. И я понимаю, что он на самом деле жив, что произошла какая-то ошибка, и что мы сейчас опять будем играть… Я проснулся в слезах. Стоило мне осознать, что это был лишь сон, и внутри вновь наступила тишина.

Так было и впредь: я давал волю чувствам только во сне. А потом научился управлять снами и загнал все лишнее в самую их глубину.

Критически оглядев невысокий холмик и окрестности, я с грустью осознал, что всего через несколько лет никому и в голову не придет, что здесь кто-то похоронен. Еще одна безымянная могила на необъятном поле Смерти. Я повернулся к спутникам.

— Впереди Лисьи Курганы и подземелья некрополя. Думаю, стоит подвести некоторые итоги и определиться с тактикой.

— Ты главный, тебе и слово. — Паук сделал приглашающий жест.

— Хорошо, — я кивнул, — за нами идет погоня, в этом я не сомневаюсь. Наверняка они хорошо подготовились, и без нужды давать бой не стоит. Мне удалось заручиться поддержкой богини Смерти Лоты в обмен на расторжение брака с Гориликой. — Паук хмыкнул. Он явно считал такую сделку весьма удачной. — Лота пока очень слаба, но все же лучше, чем ничего. Пойдем все вместе, но пропадать таким же манером не стоит. В случае нападения Паук уносит ноги.

— С какой это стати? — Возмутился адепт Смерти. — Это же моя земля, я тут каждый камень знаю.

— Именно, — кивнул я, — поэтому потом сможешь без труда нас найти. Человека, который идет за нами, зовут Приалай. Он никогда не славился отвагой, зато всегда проявлял изрядную предусмотрительность. Наверняка он придумал, как с тобой справиться. Про акши Ал он едва ли знает, так что она станет нашей главной ударной силой. Ирена и Аламарин, держитесь рядом со мной, в драку не лезьте.

К моему облегчению, они послушно кивнули. Что-то еще будет, когда дойдет до дела, но пока эта парочка не возражала, и у меня немного отлегло от сердца.

— Паук, сколько у нас еще времени до подъема на курганы?

Некромант задумчиво посмотрел в сторону близких холмов.

— Подниматься следует ночью, чтобы получить разрешение на проход у стражей. Думаю, еще часа два можно посидеть здесь. Или сразу пойдем, а перед подъемом устроим привал?

— Нет, — я покачал головой. — Можно еще кое-что сделать здесь.

Я скинул балахон, взял в руки лопату и начал разравнивать могильный холм.

— Паук, ты не выдел здесь остатков каменных домов?

— Где-то там вроде фундамент храма был… — адепт неопределенно махнул рукой куда-то вбок.

— Мне нужна широкая плита. Чем больше, тем лучше.

Лопату мы нашли в землянке. Она проржавела насквозь, и к моменту, когда на месте могилы остался только круг раскиданной сырой земли я совсем выбился из сил. Могилу копал Ро, ему такие усилия были нипочем, а я, признаться, последний раз держал в руках лопату, когда… не помню, когда. Но мной овладела жажда мелкого озорства, а в подобных случаях я всегда проявлял завидное упорство. Ничто не согревало мою душу так, как мелкие пакости.

Я начертил поверх могилы сложный узор, опрыскал контур едким снадобьем, от которого земля почернела и рассыпал сверху споры ледяного мха. Получилось просто превосходно, но какой-то мелочи все же не доставало. Я огляделся. Вдалеке возились Паук, Сорно и Ро, выковыривая из земли солидного размера плиту. Командовала ими акши. Там мелькало еще что-то белое. Прикрыв глаза от солнца, я рассмотрел несколько скелетов.

— Ирена, сходи к ним, скажи Пауку, что мне нужно четыре… нет, шесть пустых черепов.

Горилика радостно кивнула и вприпрыжку отправилась к землекопам. Происходящее вызывало у нее живейший интерес и ее прямо распирало от желания поучаствовать в непонятном действе. Выслушав девушку, адепт Смерти кивнул и поманил ее за собой. Отойдя на несколько шагов от фундамента храма, он сделал едва заметный жест рукой и земля вокруг них вздыбилась, выпуская на свет шесть скелетов. Разумеется, Паук понимал, что шесть черепов принцессе сразу не унести, и решил отправить их своим ходом, заодно проверив Горилику на храбрость. Скелеты заключили принцессу в конвойную "коробочку", но девушка ничуть не испугалась, а приняла горделивую осанку дамы из высшего света и неспешно двинулась в мою сторону. Скелеты послушно маршировали рядом. Экзамен моя "дочь" выдержала. Я, тем временем, разложил перед собой все необходимое. За годы жизни в Шаторане я накопил довольно много интересных препаратов, и немалую их часть захватил с собой в дорогу. Почти все я упаковал в полученный у Паука пояс.

— Что ты хочешь сделать? — Горилика, повинуясь моему жесту, стала снимать черепа со скелетов. Обезглавленные тела рассыпались мелкой мукой, и девушка спешно прикрыла лицо широким рукавом, а я подставил миску, чтобы ценное сырье не пропадало попусту. — Паук вот понял, а мне не сказал. Сказал только, что ты даже конец света можешь обернуть к своей выгоде.

— Он мне льстит. — Я плеснул в котелок с водой немного мутной жидкости и осторожно покачал его в руках, чтобы получше перемешалось. — Я хочу всего лишь сделать небольшую пакость Приалаю, а заодно и божеству, которое выжило из деревни Лоту.

— Что это за божество? — Девушка присела рядом с котелком, любуясь, как вода меняет цвет.

— Лота и сама не знает. Видимо, бог чумы или просто мора. Он уничтожил всю деревню.

— Как такое возможно? Ведь боги должны заботиться о своих последователях.

— Боги бывают разные. Лота сказала, статуэтку нового бога в деревню привез какой-то купец. — Я обошел узор, проливая немного раствора на каждом из шести его углов. — Он, вероятно, и был истинным его последователем. А местные жители стали просто его жертвой кровожадному богу. В деревню пришла чума, а с чумой приходит безумие. Полагаю, они до последнего приносили жертвы новому богу, но это их не спасло. Земля пропиталась их страданиями, и бог чумы еще долго мог бы кормиться с этого места. Со временем здесь наверняка появилась бы новая деревня — люди всегда строят дома на старых руинах — и все повторилось бы сызнова. Но я поставлю здесь алтарь Лоты. Ее жрец был безумен, но предан своей богине. У безумцев сильные души, он наверняка еще где-то здесь и будет рад служить ей и после смерти.

Я брал черепа из горки и аккуратно располагал их по периметру узора, следя, чтобы они были направлены затылками точно к его центру. Черепа медленно погружались в пропитанную раствором землю, и я удовлетворенно кивнул: очень боялся, что не рассчитаю пропорции, и черепа покосятся. Это не разрушило бы узор, но существенно снизило бы его силу, а я, в редкие минуты вдохновения, стараюсь делать все идеально.

— Алтарь будет вытягивать из земли всю дрянь, которой пропитала ее чума, преобразовывать и питать Лоту, а заодно, остаточно, благословлять окрестности. Лота покровительствует смелым, а люди, которые построят дома на месте этого пепелища, непременно будут смелы. — Я вынул из рюкзака подсвечник, и, добавив в миску с костной мукой немного клея, стал покрывать его получившейся смесью. — Что же до Приалая, то он непременно пройдет здесь, и если хоть один из его людей проникнется почтением к Лоте, это может стать той крупицей, что перевесит чашу весов на нашу сторону.

Когда Паук, Ро, Аламарин и Ал приволокли огромную плиту, я уже покрывал подсвечник вторым слоем костной муки, стараясь при этом накладывать мазки так, чтобы они сплетались в узор.

— Уложите ее вдоль меток, — указал я.

Ро без особого напряжения держал плиту с одного края, с другого ее, пыхтя, подпирали историк и некромант. Акши держалась двумя пальцами за край плиты. Я хмыкнул и проследил, как плиту опускают поверх узора. Пару раз заставил немного изменить ее положение. Сорно обиженно сопел, Паук согласно кивал, Ро хранил невозмутимое молчание. Я хотел было поинтересоваться, почему адепт Смерти не заставил тащить плиту скелетов, но тут же сообразил, что узор уже начал действовать, создавая помехи. Убедившись в том, что плита стоит как надо и узор не пострадал, я принялся расписывать камень.

Плита была хорошая, гранитная. Полагаю, прежде чем лечь в основание храма, она уже послужила частью какого-то крупного захоронения и, вероятно, не один раз. Некогда ее привезли морем в некрополь, воздвигли там склеп или храм, который со временем растащили на надгробья для других могил, те, в свою очередь, тоже были разграблены… Так гранитная глыба постепенно перевалила через Лисьи Курганы и очутилась здесь. Если когда-то на ней и было что-то написано, то теперь передо мной была ровная, как стол, поверхность.

Перебрав несколько способов написания имени "Лота", я остановился на самом простом, лишь слегка украсив его ключевыми рунами: "Смерть", "Удача", "Смелость", "Безумие". Кислота без труда разъедала гранит, оставляя ровные изящные линии. На самый центр плиты вылил остатки раствора из котелка и поставил сверху подсвечник. Тот слегка опустился в камень, но дальше не пошел. По подсвечнику пробежали искры, делая явным покрывший его узор, и в нескольких сантиметрах над ним, прямо в воздухе, вспыхнул огонь. Язычок пламени был ровным и ярким, он не шелохнулся, даже когда над полем пробежал порыв ветра.