Долина Пламени

Роман

Перевод Д. Сваровского

ГЛАВА I Лицо девушки

Далеко в джунглях проревел зверь. О москитную сетку на окне билась большая, размером с летучую мышь, бабочка. И почти подсознательно, каким-то шестым чувством, Брайан Рафт уловил отдаленные низкие звуки барабанного боя. Здесь, на Ютахе, в долине великой Амазонки, барабаны нередко переговаривались друг с другом. Но на этот раз это не были обычные сигналы индейцев.

Рафт не принадлежал к числу людей с богатым воображением. Другое дело — Дэн Крэддок со своей верой в древних валлийских духов и призраков. Рафт был просто врачом, и в его маленькой больнице из сборных пластиковых секций, пропитанных запахом антисептики, происходило нечто странное с тех пор, как из джунглей стал доноситься этот низкий размеренный бой барабанов. Он не давал Рафту покоя.

Врачу есть чему удивляться, если сердце больного бьется в такт с барабанами, то быстрее, то медленнее, точно подстраиваясь под далекое эхо.

Огромная бабочка бесшумно билась о сетку. Крэддок склонился над стерилизатором, и седая голова, объятая клубами пара, делала его похожим на колдуна, который шепчет над котлом свои молитвы. Барабаны не смолкали. Рафт чувствовал, как и его собственное сердце отзывается на их бой.

Он взглянул на Крэддока, пытаясь не вспоминать те истории, которые ему поведал этот старик, — о своих дикарях-предках в Уэльсе и о том, во что они верили. Рафту иногда казалось, что Крэддок и сам верит во все это, или почти верит, особенно когда приложится к бутылке.

За те месяцы, что они проработали вместе, Рафт успел немало узнать о Крэддоке, но вполне отдавал себе отчет и в том, что это была только внешняя оболочка валлийца, внутри нее, за границей приятельских отношений, жил и действовал незнакомый ему человек, который никогда не рассказывал о своем прошлом и не делился своим настоящим.

Эта экспериментальная станция на Ютахе, с запахом антисептики, пластиковыми секциями, блеском нового инструмента, совершенно не вязалась с окружающими ее джунглями. У тех, кто здесь работал, было задание — отыскать лекарство от атипичной малярии.

За сорок лет, прошедших с конца второй мировой войны, ничего более действенного, чем обычный хинин и атабрин, найдено не было, и Рафт сейчас был занят тем, что просеивал через сито современной науки древние познания индейцев, спрятанные за ритуальными масками, поклонением дьяволу и прочим колдовством.

Ему не раз приходилось изучать вирусные заболевания — в Тибете, в Индокитае, на Мадагаскаре, — и он научился с уважением относиться к знаниям колдунов и шаманов. В своем лечении они нередко использовали вполне логичные и здравые теории.

Но сейчас Рафту хотелось только одного: чтобы смолкли барабаны. Он раздраженно отвернулся от окна и еще раз взглянул на Крэддока, который напевал себе под нос какую-то валлийскую балладу. В грубой незатейливой мелодий слышалось звучание волынки и угадывались древние истории о призраках и смертельных схватках.

В последнее время, с тех пор как забили барабаны, Крэддок много рассуждал обо всем этом и говорил, что чует опасность. В древние времена мужчины Уэльса умели распознавать опасность по запаху, приносимому ветром, и тогда, выпив для храбрости и обнажив мечи, они были готовы ко всему. Но как ни принюхивался Рафт, ничего, кроме стойкого запаха дезинфекции, которым была пропитана вся палатка, он не чувствовал.

А все, что доносил до него ветер, было лишь боем барабанов.

— В прежние времена, — неожиданно проговорил Крэддок, подняв голову и щурясь от пара, — достаточно было лишь одного шороха, который доносил до нас легкий ветерок с Трали или Кобха, и мы знали, что из-за моря на нас идут ирландцы. А если звучал сигнал с юга, мы были готовы встречать непрошеных гостей с Корнуэлла. Но мы знали. Знали!

— Чушь, — не выдержал Рафт.

— Ладно, пусть будет чушь. Только я однажды уже испытал нечто подобное.

Старый доктор произнес это, затаив дыхание, и на его морщинистом обветренном лице появилось странное выражение испуга и неуверенности.

В Крэддоке была какая-то загадка. Биолог, и неплохой, он вот уже тридцать с лишним лет таскался взад-вперед по Ютахе, но никогда не отправлялся дальше Манауса. Этакий главный практикующий врач в местных джунглях. Путь, надо сказать, не из легких.

Он хорошо знал местность, ее жителей, и поэтому Рафт, не раздумывая, включил его в состав своей экспедиции. Особой помощи от этого валлийца он не ожидал из-за искалеченных рук Крэддока. Впрочем, на этот счет Рафт приятно обманулся.

Он стал свидетелем того, как изуродованные пальцы ловко перебирали шприцы, откручивали пробки от пузырьков с лекарствами, ловко снимали использованные иглы. На одной руке у Крэддока было только три пальца, на другой, беспалой, что-то вроде одного большого когтя, обтянутого странной, и по виду, и по цвету, кожей. Валлиец никогда не рассказывал, что с ним произошло. Но не было похоже, что его увечья остались от ожога кислотой или зубов хищника. Однако он был на редкость ловким и умелым, даже когда изрядно перебирал со спиртным.

Сегодня он тоже перебрал. Похоже было, что Крэддок намеренно подстраивает свои движения в такт барабанам. А может быть, так только казалось. Рафт и себя поймал на том же: каждый шаг был продиктован заданным ритмом. Он подумал о том, что и некоторые из тяжелых больных в палате были живы лишь потому, что непрекращающийся бой барабанов не давал их сердцам остановиться.

— И так уже целую неделю, — сказал Крэддок, словно читая, по своему обыкновению, для многих досадному, чужие мысли. Ты следишь за состоянием больных?

Рафт нервно провел указательным пальцем по подбородку.

— Это моя работа, — проворчал он недовольно.

— Брайан, — вздохнув, продолжал Крэддок, — ты живешь в Бразилии не так долго, как я. Здесь часто берется в расчет то, чему обычно не придают значения. До прошлой недели эта чума просто косила индейцев. Но за последние семь дней количество смертельных исходов резко упало.

— Да, очень странно, — сказал Рафт. — Но это всего лишь совпадение, просто все идет по кругу. Другой причины нет. И барабаны здесь совершенно ни при чем.

— Барабаны? Разве я говорил о барабанах?

Рафт в изумлении уставился на валлийца. Крэддок, как ни в чем не бывало, положил шприц в стерилизатор, закрыл крышку и сказал:

— Как бы там ни было, барабаны не телеграф. Они просто отбивают ритм. Хотя что-то он, конечно, значит.

— Что именно?

Валлиец раздумывал. Его лицо было в тени, но верхний свет падал на седую шевелюру, превращая ее в пушистый нимб.

— Не знаю, может быть, в джунглях появился гость, Я и сам удивляюсь. Ты когда-нибудь слышал о Курупури?

На лице Рафта не дрогнул ни единый мускул.

— Курупури? Что это?

— Это имя. Местные, бывает, болтают о Курупури. А ты, наверное, пропускаешь это мимо ушей.

— Похоже, я вообще пропускаю здесь немало, — съязвил Рафт. — Например, уже несколько месяцев не видел призраков.

— Может быть, еще увидишь, — сказал Крэддок и повернулся к окну. — Тридцать лет. Это немало. Я… я уже слышал о Курупури. Я даже…

Он замолк. Рафт глубоко вздохнул — он тоже слышал о Курупури, но признаваться в этом Крэддоку не хотел. Суеверие слишком дорого обходится в джунглях, а Рафт знал, что Курупури — это религия местных индейцев. Впервые он услышал о ней лет десять назад, когда был намного моложе и впечатлительнее. И сейчас он подумал о том, что это единственно возможная религия для тех, кто живет на Амазонке.

Курупури — это Неведомое. Это слепая, яростная, ужасающая сила, которой индейцы поклоняются как духу джунглей. Так язычники-эллины поклонялись лесному духу Пану, таящемуся в темной чащобе. Разница лишь в том, что Пан был чем-то более явственным.

Вездесущий дух Курупури, неощутимый и в то же время реальный, как сама жизнь, витал над Амазонкой. Пожив в джунглях, начинаешь понимать, что божество жизни может быть куда страшнее божества смерти. А жизнь переполняла Амазонку. И нечто живое, огромное, непостижимое, безразличное, слепое, хищное — ползло через зеленые джунгли.

Да, Рафт понимал, почему индейцы обожествляли Курупури. Он и сам пытался представить это чудовищное бесформенное создание, не зверя и не человека, которое властно шевелится в живом, дородном теле джунглей.

— К дьяволу! — вспылил Рафт и глубоко затянулся. Это была одна из его последних сигарет. Он подошел к Крэддоку и, уставясь в окно, стал с наслаждением втягивать в легкие дым сигареты, смакуя последние крохи цивилизации.

Вот уже год, как они довольствовались лишь этим: крохами цивилизации. Бывало, правда, и хуже. Например, на Мадагаскаре. Конечно, здесь тоже жизнь не была медом: совсем небольшая группа из Института с несколькими помощниками из числа местных жителей работала в пластиковых секциях, которые мало чем напоминали шикарное современное здание на Гудзоне главное управление Патологического института Малларда.

Белых здесь было трое — Рафт, Крэддок и Билл Мерридэй. Флегматичный Мерридэй был хорошим ученым-патологом, и вся троица составляла отличную команду.

Работа близилась к завершению, и Рафт представлял уже, как он возвращается в Нью-Йорк и воздушное такси переносит его с крыши одного ночного клуба на крышу другого, не давая опомниться от выстраданных благ цивилизации. Но он знал и другое: пройдет совсем немного времени, и опять что-то засосет внутри, и он отправится в Тасманию, или на Цейлон, или кто его знает куда еще. Работа всегда находила его.

Из темноты по-прежнему доносился бой барабанов. Выждав еще немного, Рафт оставил Крэддока в освещенной лаборатории и вышел наружу. Он спустился к реке, заставляя себя не слушать навязчивый ритм…

Со стороны Атлантики взошла полная луна: огромный желтый диск на фоне звездного занавеса осветил великий город услад — Рио — и покатился вверх по Амазонке. Но здесь, на Ютахе, по-прежнему чернели вздымающиеся стены джунглей — джунглей, которые шевелились и ползли вперед и вверх с такой жизненной силой, что даже ученому это казалось невероятным. Это была плодоносящая утроба мира.

В жарких странах все растет, но на Амазонке все растет неистово, необузданно. Плодороднейшие речные долины — живые в буквальном смысле: земля под ногами шевелится и дышит. В этом непривычном буйстве жизни есть что-то путающее, как и в пламенеющих бразильских садах, тучных от тропической зелени и отсвечивающих, словно глаза призраков, мрачным зеленым светом.

Рафт вспомнил о Крэддоке. Странно! Он ломал себе голову над теми необъяснимыми чувствами недоверия и страха, которые, как ему показалось, он уловил в валлийце. И было что-то еще, чего он никак не мог понять. Рафт недовольно сдвинул брови, пытаясь разобраться в этой загадке, и наконец хмыкнул, точно найдя ответ. Вероятно, барабаны донимали Крэддока, но одновременно и влекли, каким-то странным образом притягивали его к себе. Крэддок. жил в джунглях уже давно и во многом был почти индейцем.

Неприятные раздумья Рафта были неожиданно прерваны: на поверхности реки что-то засеребрилось в лунном свете. Через мгновение Рафт уже видел очертания маленькой лодки, а в ней — два темных силуэта на фоне поблескивающей воды. Лодка подходила к берегу, к освещенным окнам лаборатории.

— Луис Мануэль! — отрывисто прокричал Рафт. — У нас гости.

С лодки еле слышно донеслись слова приветствия, и на глазах у Рафта оба человека упали за борт, словно здесь, у самого берега, их оставили последние силы. Все заволновались мальчики-индейцы что-то закричали, забегали по берегу с лампами, а те из больных, кто мог передвигаться, столпившись у дверей и окон, наблюдали за происходящим. Рафт помог вытащить на берег лодку и ее упавших в воду пассажиров и проследил за тем, чтобы обоих пострадавших отнесли в лабораторию. Они были почти без сознания.

Один из них, в форме и шлеме летчика, не мог даже говорить. Другой — высокий стройный бородач, в облике которого, несмотря на его состояние, угадывалось нечто утонченное, изысканное, — облокотился о дверной косяк и тихо прошептал:

— Senhor, senhоr[1].

Крэддок приблизился было, чтобы помочь ему, но замер как вкопанный. Столпившиеся в дверях больные загораживали обоих незнакомцев, но Рафт увидел лицо валлийца — оно исказилось от панического страха. Крэддок повернулся, быстро вышел, и вскоре до слуха Рафта донесся подрагивающий звон бутылки.

В отличие от Крэддока, бесстрастный, полный решимости Билл Мерридэй был само спокойствие. Однако и он, едва склонившись над летчиком и сняв с него рубашку, неожиданно замер.

— Разрази меня гром, — удивленно проговорил Билл. — Брайан, я знаю этого малого. Томас… как его, сейчас вспомню. Что-то вроде… да… Томас да Фонсека! Помнишь, я рассказывал тебе о картографической экспедиции, которая летала здесь месяца два назад, когда ты был в джунглях. Да Фонсека был там пилотом.

— Да, они разбились, — вспомнил Рафт. — А второго ты знаешь?

Мерридэй взглянул через плечо.

— Первый раз вижу.

Температура у пилота была намного ниже нормальной, градусник показывал 86°[2].

— Шок и истощение, — предположил Рафт. — На всякий случай надо сделать клинический анализ крови. Посмотри глаза.

Рафт сам приоткрыл веки больного. Зрачки были сужены до размера булавочной головки.

— Пойду-ка я взгляну на другого, — сказал Мерридэй и отошел. Рафт хмуро посмотрел на да Фонсеку и поймал себя на том, что ему стало не по себе. Почему — он и сам точно не знал. Что-то вошло сюда вместе с этими двумя людьми, что-то неясное, тревожное — это можно было только чувствовать.

Рафт, по-прежнему хмурый, наблюдал исподлобья, как Луис берет анализ крови. Рассеянный верхний свет освещал лицо да Фонсеки желтым светом, и вдруг что-то ярко блеснуло на цепочке на его шее. Поначалу Рафту показалось, что это был медальон, один из тех, которые носят верующие, но, приглядевшись, он увидел крохотное зеркало, размером не больше монеты в полдоллара. Он взял его в руки.

Стеклянная поверхность зеркала была выпуклой с двух сторон и сделана из темно-синего вещества, больше напоминающего пластмассу, чем стекло. И вдруг Рафт заметил, как внутри зеркальца стали переливаться неясные, зыбкие тени.

Его словно ударило током. Зеркало не отражало его лица, хотя он смотрел прямо в него. Вместо этого он видел какое-то быстрое движение, но ничего подобного в комнате не происходило. Рафт подумал о клубящихся, низко летящих грозовых облаках перед самым началом бури. У него возникло странное, необъяснимое чувство чего-то знакомого, какое-то смутное ощущение, точно он угадывал чью-то мысль.

Томас да Фонсека. Это было как озарение — с зеркальца на Рафта смотрели глаза пилота. Да Фонсека неожиданно оказался там, внутри. Между ним и Рафтом на какое-то мгновение возникла непонятная связь.

На самом деле все, что видел Рафт на мутной поверхности зеркала, было хаотичное, беспорядочное движение.

Но вот оно стало стихать и постепенно исчезло. Дрожь с крошечной линзы передалась ладони, потом — руке и наконец мозгу. Рафт пристально вглядывался в зеркало.

Поверхность прояснилась, и теперь перед глазами Рафта было не зеркало, а портрет. Портрет ли? Если так, то это был живой портрет — лицо внутри него двигалось…

Значит, все-таки зеркало? Нет, из крошечного овала на него смотрело чужое лицо.

Это было лицо девушки на фоне невероятно странного, удивительного вида. Но задний план постепенно исчезал, по мере того как его все больше и больше заслоняло само лицо. Лицо приближалось к Рафту, оно двигалось, оно было живым — девушка видела Рафта! Он с трудом перевел дыхание.

Еще никогда в жизни он не видел такого лица. Рафту не хватило времени разглядеть его как следует: необычное видение почти мгновенно исчезло. Но теперь, случись им встретиться, Рафт узнал бы это лицо из тысяч других.

В тонкой и властной складке губ пряталась легкая усмешка и вместе с ней — что-то опасное и коварное; огромные, глубокие зеленовато-голубые глаза смотрели печально, но и в них вместе с лаской таилось что-то недоброе.

Другого такого лица не было во всем мире.

И едва они успели вглядеться друг в друга, как изображение задрожало и затуманилось. Позже Рафт вспомнил, с какой страстью, с каким почти детским азартом он затряс зеркало, пытаясь вернуть исчезнувший образ, словно его руки могли разогнать туман, застилавший зеркальную поверхность, и он смог бы вновь увидеть это удивительное живое лицо, такое одновременно веселое и печальное, коварное и доброе.

Девушка исчезла. Произошло это в мгновение ока, а Рафт все стоял, уставившись в зеркало, словно еще видел это странное, влекущее к себе лицо.

Все случилось так быстро, и все это было так странно, что Рафт не успел ничего понять, но в одном он не сомневался: увиденная им девушка была совершенно необычна. И ее волосы… Он никогда не видел таких волос.

И глаза, почти круглые, но слегка раскосые, были обрамлены густой каймой из пушистых темных ресниц и черной линии, которая еще больше подчеркивала необычную форму этих глаз. Она придавала этому нежному, с тонким овалом лицу некую схожесть с причудливой египетской маской. Рафт отчетливо запомнил, каким нежным было это лицо. Нежным и утонченным.

И необычным. Для человека.

Зеркало вновь было чисто — на его поверхности лишь слегка подрагивали тени. Но на короткое мгновение в нем отразился другой мир.

ГЛАВА II Барабаны смерти

Луис удивленно смотрел на Рафта.

— Senhor? — проговорил он.

— Что? — переспросил Рафт.

— Вы что-то сказали?

— Нет, ничего.

Рафт отпустил зеркальце, и оно упало на обнаженную грудь да Фонсеки. Подошел Мерридэй.

— Этот второй не дает себя осматривать, — озадаченно проговорил он. — Уперся и все.

— Я поговорю с ним, — сказал Рафт и вышел из палаты, заставляя себя не думать о зеркале и об этом прекрасном, удивительном лице. Все это очень субъективно, подумал он, просто галлюцинации или самовнушение, а в зеркале лишь отразился свет лампы. Но сам он в такое объяснение не верил.

Бородач стоял в кабинете у Рафта и рассматривал колбы с заспиртованными зародышами животных. Он повернулся и с едва заметной усмешкой поклонился Рафту. По всему было видно, что он не из тех, кто просто из любопытства шляется по джунглям. Бородач произвел на Рафта сильное впечатление. Его учтивость, манера носить одежду и держать себя выдавала в нем человека не только хорошо воспитанного, но и знатного. Но для Рафта было и что-то отталкивающее во всем облике незнакомца — его почти нескрываемое ликование и очевидное высокомерие.

— Saludades, senhor[3], - сказал он Рафту. Его ослепительно яркие глаза блестели так сильно, как это обычно бывает при лихорадке. Голос был низким, и в нем звучали странные нотки бесцеремонности. — Я ваш должник.

На португальском он говорил с едва уловимым акцентом. У Рафта вдруг возникло странное, редко испытываемое им чувство неловкости.

— Ну что ж, отдавайте долг, — резко сказал он. — Мы не хотим, чтобы на станции кто-нибудь заразился, а вы, вполне возможно, подхватили что-нибудь там, в верховьях реки. Снимите рубашку и дайте-ка я вас осмотрю.

— Я не болен, доктор.

— В таком случае, вы очень быстро выздоравливаете. Вы же были на пороге смерти, когда приплыли сюда.

Черные глаза со злостью сверкнули. Бородач передернул плечами и стянул с себя разорванную рубашку. Рафта поразил вид этого гладкого, крепкого тела. Под отливающей глянцем коричневатой кожей играли мускулы, но это было заметно лишь тогда, когда он двигался.

— Меня зовут Пауло да Коста Перейра, — сказал он с таким видом, словно его что-то развеселило. — Я — гаримпейро.

— Охотник за алмазами, не так ли? — уточнил Рафт и вставил градусник в рот Перейры. — А я и не знал, что здесь можно встретить охотника за алмазами. Мне казалось, что они все там, на Рио Франсиско.

Перейра ничего не ответил на это. Рафт приложил стетоскоп к его груди, вслушался, тряхнул головой и попробовал снова. Затем он попытался найти у Перейры пульс, но и из этого ничего не вышло. Сердце не билось — не было, естественно, и пульса.

— Что за дьявол! — вспылил Рафт. Он взял у Перейры градусник и облизнул свои пересохшие губы. Температура у да Фонсеки была ниже нормальной, у Перейры — немыслимо высокой, ртутный столбик градусника зашкаливал, а последняя отметка на нем была 108°[4].

Перейра аккуратно вытер губы.

— Я голоден, senhor, — сказал он. — Вы не дадите мне поесть?

— Я сделаю вам инъекцию глюкозы, — запинаясь сказал Рафт. — Или… нет, не знаю. Такого обмена веществ, как у вас, не может быть. Здоровый организм с ним не справится. Вы, должно быть, больны.

— У меня всегда так. Я вполне здоров.

— Здоровы? При том, что у вас не бьется сердце? — Рафт был непреклонен. — Вы сами-то понимаете, что. — что такого не может быть? Я имею в виду, что вас вроде как и не должно уже быть в живых.

Перейра улыбнулся.

— Возможно, вы просто не слышите моего сердца, но, уверяю вас, оно бьется.

— Если оно бьется так слабо, то его силы все равно недостаточно, чтобы перегонять кровь, — заметил Рафт. — Нет, с вами творится что-то неладное. Прилягте на эту кушетку. Вам нужно будет приложить лед, чтобы сбить температуру.

Перейра пожал плечами, но лег.

— Я голоден, — сказал он.

— Об этом мы позаботимся. И еще — мне надо сделать вам анализ крови.

— Нет.

Рафт выругался. Его терпение было на исходе.

— Вы больны. Или вы этого не понимаете?

— Ладно, — проворчал Перейра, — делайте, только побыстрее. Не люблю, когда со мной возятся.

Рафт едва сдержался, чтобы не вспылить в ответ. Он молча вылил кровь в пробирку и закрыл ее пробкой.

— Дэн! — позвал он. Но никто не ответил.

Крэддок как сквозь землю провалился. Рафт подозвал к себе Луиса и протянул ему пробирку.

— Отдашь это доктору Крэддоку и скажешь, что мне нужен клинический анализ крови, — сказал Рафт и повернулся к Перейре. — В чем дело? Лягте.

Но охотник за алмазами уже сидел — вид у него был бодрый, а огромные черные, как агат, глаза смотрели с каким-то дерзким ликованием. Рафт наблюдал за этим взглядом. Наконец блеск в глазах исчез, и Перейра вновь лег на кушетку. Теперь он лежал, улыбаясь своим мыслям.

Рафт принялся обкладывать его пакетами со льдом.

— Что произошло там, в верховьях?

— Не знаю, — ответил Перейра. — Однажды ночью у меня в лагере появился да Фонсека. Думаю, его самолет разбился. Он почти не мог говорить.

— Вы были один в лагере?

— Да, один.

Странно, подумал Рафт, но уточнять не стал. Его интересовало другое: каким образом у живого человека могло не биться сердце? Это невозможно. Кубики льда звенели.

— Вы не бразилец? На португальском вы говорите не очень хорошо.

Лихорадочно блестящие глаза сузились.

— Я уже слишком долго живу в джунглях, — ответил Перейра. — Разговаривать приходится на разных языках. А когда долго не говоришь на каком-то, начинаешь его забывать, — он мотнул головой в сторону стоящих на полках колб. — Ваши, доктор?

— Да. Это зародыши животных. Интересуетесь?

— Я в этом не слишком много смыслю, чтобы интересоваться. И потом — джунгли для меня… не главное. Хотя, конечно, как источник жизни…

Он замолк.

Рафт ждал, но Перейра молчал. Его странные глаза закрылись.

Рафт обратил внимание на свои руки, сжимающие пакетики со льдом: они дрожали.

— Та штуковина, которую да Фонсека носит на шее, — почти спокойно спросил Рафт, — что это?

— Не знаю, не заметил, — пробормотал Перейра. — У меня был трудный день. Мне бы очень хотелось отдохнуть.

Рафта передернуло при этих словах. Он пристально посмотрел на это загадочное нечеловеческое тело, вспомнил необычное строение ключицы, которое он заметил при осмотре, и многое другое. Какой-то внутренний толчок заставил его спросить:

— Хорошо, последний вопрос — к какой расе вы принадлежите? Ведь ваши предки не были португальцами, не так ли?

Перейра открыл глаза. Он нервно улыбнулся, обнажив зубы, отчего его улыбка превратилась в почти звериный оскал.

— Мои предки! — раздраженно повторил он. — Забудьте на время о моих предках, доктор. Как вам должно быть известно, я проделал длинный путь по джунглям. Очень длинный и увлекательный путь. Мне встретились на нем и дикие звери, и руины, и дикие люди… и на всем пути били барабаны, — его голос стал тише. — Мне встретились ваши предки, доктор. Они сидели на деревьях, галдели и почесывались, — голос Перейры походил на какое-то зловещее мурлыканье. — Мне встретились и мои предки, — восторженно и горделиво добавил он. — Я хочу спать. Не оставите ли вы меня одного?

Рафт сжал зубы. Конечно, Перейра бредил. Откуда еще было взяться этим бессвязным мыслям? А этот неожиданный всплеск высокомерия был частью его натуры.

Перейра бережно, точно это были дорогие одежды, положил возле себя свои лохмотья и почти мгновенно заснул. От лежащего на кушетке тела исходила невероятная жизненная энергия, перед которой Рафт испытывал смятение.

Он отвернулся. Сердце, которое бьется так слабо, что его невозможно услышать? Нелепость. Может быть, неизвестная науке болезнь? Но если так, то откуда же такие противоречивые симптомы? Перейра казался совершенно здоровым, хотя по всем признакам такого быть не могло.

Нет, здесь было что-то другое. Мутация? Один из тех любопытнейших случаев, когда появляется существо, отличное от других представителей человеческого рода? Рафт нервно облизнул губы и пошел взглянуть на пилота. Он вдруг почувствовал царящее повсюду странное беспокойство, точно появление этих двух людей нарушило сонливый покой всей станции.

С да Фонсекой все было по-прежнему, и Мерридэй продолжал вводить ему стимулирующие препараты. Рафт что-то одобрительно хмыкнул и отправился на поиски Крэддока.

Спускаясь в холл, он неожиданно остановился при звуке знакомого низкого голоса. Охотник за алмазами говорил спокойно, но в его интонациях было что-то настойчивое.

— Я возвращаю вам это. И для этого пришлось пройти немалый путь.

Дэн Крэддок отвечал почти шепотом, запинаясь, в его голосе слышались удивление и страх:

— Но вас там не было! Там не было никого и ничего, кроме…

— Мы пришли позже, — сказал Перейра, — ориентируясь по солнцу и реке. И в конце концов мы нашли ответ.

Рафт выдохнул, и пол под его ногами скрипнул. В тот же миг он услышал звук, похожий на едва уловимое дуновение ветра, и почувствовал, как произошло какое-то необъяснимое движение.

Озадаченный, он ринулся вперед. Коридор был пуст, и никто не мог бы выйти из лаборатории так, чтобы Рафт этого не заметил. Но, оказавшись на пороге, он увидел лишь Крэддока, одного Крэддока, который немигающим, отрешенным взглядом смотрел в пустоту.

Рафт быстро оглядел комнату. Никого. Сетки были по-прежнему на окнах, кроме того, они так проржавели, что снять их бесшумно было бы просто невозможно.

— Где Перейра? — отрывисто спросил Рафт.

Крэддок повернулся и, удивленно открыв рот, переспросил:

— Кто?

— Человек, с которым ты только что разговаривал.

— Я… я… здесь никого не было.

— Да, конечно, — согласился Рафт. — Значит, я действительно свихнулся. Это немудрено после того, что случилось этой ночью.

В руках у Крэддока Рафт заметил что-то похожее на небольшую книгу. Это был старый перекидной блокнот в истершейся и потерявшей цвет кожаной обложке. Валлиец поспешно сунул его себе в карман. Избегая вопрошающего взгляда Рафта, он кивнул в сторону микроскопа.

— Анализ крови. Я, видимо, что-то напутал. Все не так, сказал он. Впрочем, сбитым с толку он при этом не выглядел.

Рафт посмотрел в микроскоп и плотно сжал губы.

— Так и есть, свихнулся, — проговорил он.

— Любопытно, да? — точно не услышав последних слов Рафта, спросил Крэддок.

Но то, что увидел Рафт под микроскопом, было не просто любопытно — это было жутко. Существуют определенные типы клеток крови, которые свободно перемещаются в сосудистой системе; каждая разновидность имеет свою форму и назначение, посторонние же организмы, попавшие в кровь, в различной степени воздействуют на них.

Но такого, как сейчас, Рафт никогда еще не встречал. Красные клетки имели не обычную — круглую, а вытянутую, овальную форму; а вместо белых — хаотично извивались какие-то пушистые инфузории. И двигались они быстро — невероятно быстро!

— Заметно поутихли с тех пор, как я в первый раз заглянул в микроскоп, — проговорил Крэддок. — Вначале они крутились с такой бешеной скоростью, что и увидеть их было невозможно.

— Но что это? Микробы? Фагоциты разрушены. Перейра должен был умереть, если в его крови не осталось белых клеток. Нет, конечно, здесь какая-то ошибка. Нужно провести реагентные анализы.

Но и эти анализы ничего нового им не дали. Какой бы реагент они ни пробовали, ответная реакция была абсолютно нормальной. Кровь как кровь. Более того, эти извивающиеся инфузории были, похоже, безвредны. Когда реагентом выступал яд, они образовывали из своих пушистых телец заградительный барьер, так же как фагоциты, но раза в три эффективнее.

Предметное стекло микроскопа поблескивало и дрожало в искалеченных пальцах Крэддока.

— Это еще и лучше, — сказал он. — Эти микробы эффективнее белых клеток.

— Только куда подевались белые?

— Господи, откуда же мне знать? — пальцы Крэддока скользнули в карман, где лежал блокнот. — Этим занимаешься ты, а не я. Твои заботы.

— Ты так думаешь? — медленно протянул Рафт. — А что это там было насчет солнца и реки?

Крэддок заколебался, а потом, криво усмехнувшись, проговорил:

— Мне они показались вполне обычными.

Круто повернувшись на каблуках, он вышел из лаборатории.

Рафт пристально посмотрел ему вслед. Что-то за всем этим было. Очевидно, что Крэддок знал Перейру. Однако каким образом мог состояться их разговор, Рафт не понимал. Чревовещание? При этой мысли он сам усмехнулся. Нет, конечно же, Перейра был в лаборатории вместе с Крэддоком, а затем, по всей видимости, прошел через стену.

А это значит… что?

Рафт вновь прильнул к микроскопу. Но и там ответа он не нашел. В нормальном разумном мире 1985 года не было места для подобных явлений. Кстати, подумал Рафт, а где сейчас Перейра?

В кабинете, где его оставил Рафт, охотника за алмазами не оказалось. Выходя, Рафт замешкался и в то же мгновение услышал звук, от которого кровь застучала у него в висках. Странное, необъяснимое ощущение чего-то неправильного словно обрушилось на Рафта.

На самом деле это был лишь отдаленный шум заведенного мотора, хотя кому могла потребоваться моторная лодка в этот час — было непонятно.

Рафт взял фонарик и направился к реке. До него донеслись возгласы, и Рафт понял, что был не единственным, кто услышал шум мотора. На берегу маячила широкая фигура Мерридэя.

Рафт настроил фонарик и посветил в сторону реки. Водяная гладь искрилась, точно алмазная россыпь. Он повел лучом из стороны в сторону.

Моторная лодка, оставляя за собой черную борозду по сверкающей воде, уходила во мрак, куда луч фонарика уже не доставал.

Но прежде чем лодка исчезла, луч света выхватил из тьмы лицо: это был Перейра. Он смотрел назад через плечо и смеялся, под бархатистой бородой ослепительно сверкали белые зубы. В этом смехе слышалось торжество победителя и ликование, которое Рафт заметил еще раньше, при осмотре.

Вместе с Перейрой в лодке был еще кто-то, но кто — Рафт разобрать не мог. Индейцы бегали по берегу, двое из них пытались догнать моторную лодку на каноэ, но это было уже невозможно. Рафт выхватил пистолет, который он всегда носил с собой, когда был в джунглях. Уже сама мысль — выстрелить в эту наглую, усмехающуюся физиономию — была ему сейчас приятна.

— Нет, Брайан! — воскликнул Мерридэй и удержал его руку.

— Но он уходит на нашей лодке!

— С ним Дэн Крэддок, — сказал Мерридэй. — Разве ты его не заметил?

Шум мотора удалялся, сливаясь с далеким, глухим боем барабанов Ютахи. Рафт стоял неподвижно, совершенно сбитый с толку, и чувствовал свою полную беспомощность.

— Ну что ж, сейчас нам уже ничего не сделать, Дождемся утра, — сказал он наконец. — Пошли обратно на станцию.

Вслед за этим Рафт услышал незнакомый ему голос, который невнятно сказал на португальском:

— Он ушел обратно в свою страну… и взял кое-что с собою.

Луч фонарика выхватил из темноты лицо пилота. В одной руке да Фонсека крепко сжимал свой шлем, а другая — нервно блуждала по шее, словно пытаясь что-то отыскать. Зрачки его уже не были сужены. Они были огромными.

— Что взял? — спросил Мерридэй.

— Мою душу, — спокойно ответил да Фонсека.

Все замолчали, и в наступившей тишине с ужасающей отчетливостью прозвучал его голос:

— Она была у меня здесь, в маленьком зеркале на шее. Он вложил ее туда. Зеркало ему давало силу, которая… которая… — слабый, задыхающийся голос замер.

— Какую силу? — спросил Рафт.

— Которая делает из людей рабов, — прошептал пилот. — Так же, как он сделал это с доктором.

Крэддок! Рафт вдруг почувствовал огромное облегчение оттого, что валлиец ушел не по собственной воле, а значит, никакого загадочного, необъяснимого сговора с Перейрой у него не было. Но тут же Рафт разозлился на самого себя, что так быстро принял на веру все эти невероятные объяснения безумца. Впрочем, других объяснений не было.

— Отпустите меня, — проговорил да Фонсека, сделав слабую попытку освободиться от поддерживающих его рук. — Я не могу быть здесь долго — у меня забрали мою душу.

— Внесите его вовнутрь, — приказал Рафт. — Билл, приготовь шприц и адреналин.

Когда да Фонсеку положили на койку, он был уже без сознания. Сердце у него остановилось. Мерридэй быстро поднес шприц. Догадавшись о намерении Рафта, он вставил длинную иглу.

Рафт сделал укол прямо в сердце и стал ждать, держа наготове стетоскоп. Он вдруг почувствовал: что-то было не так, что-то изменилось.

Внезапно он понял — это были барабаны. Они стали громче, пронзительнее, они торжествовали победу. Их бой был как оглушительный стук сердца чудовища — сердца джунглей, темных и необъятных.

И сердце да Фонсеки отозвалось. Рафт услышал его — оно медленно забилось в такт барабанам Ютахи. Веки дрогнули. И послышался голос — глухой и монотонный:

— Он сейчас возвращается… Врата Доирады открываются перед ним… он возвращается… к спящему Пламени. По невидимой дороге, где демоны Паитити охраняют Врата Доирады…

Все громче звучали барабаны.

Все громче билось сердце да Фонсеки, а его голос. становился все сильнее и сильнее:

— Солнце было другим. И река текла медленно — слишком медленно. И там подо льдом был демон. Это было… было…

Он начал снова терзать пальцами горло, жадно ловя воздух. Глаза его смотрели безумно.

— Курупури! — вскрикнул да Фонсека, и барабаны ответили эхом.

И смолкли.

Наступила мертвая, пронзительная тишина, словно кто-то приказал барабанам замолчать.

Да Фонсека, словно мертвый, откинулся назад. Рафта прошиб холодный пот, он склонился над бесчувственным телом и стал водить стетоскопом по обнаженной груди пилота.

Стетоскоп молчал.

Потом где-то далеко в джунглях еще один раз ударили барабаны и смолкли.

Сердце да Фонсеки шевельнулось.

И остановилось навсегда.

ГЛАВА III Врата Паитити

С пятью индейцами доктор Брайан Рафт уходил вверх по Ютахе на поиски Крэддока и Перейры. Несмотря на решительно сжатые губы, в его душе царило смятение. Мерридэя он оставлял на станции, чтобы тот завершил эксперимент и отправил результаты в Институт.

— Ты рехнулся, Брайан, — говорил ему Мерридэй. — Тебе нельзя идти одному.

Рафт кивнул.

— Может быть, ты и прав, но мы проработали с Дэном почти год, он честный и порядочный человек. А что касается Перейры, то иногда мне кажется, что этот тип никогда и не был человеком.

Невозмутимый Мерридэй заморгал.

— Чушь какая-то, — проговорил он.

— Я же рассказывал тебе, что с ним случилось, — продолжал Рафт. — Пульса не было, температура просто бешеная, и согласись: то, что он прошел сквозь стену лаборатории, нормальным, строго говоря, не назовешь.

— Да Фонсека перед смертью тоже нес чепуху. Ты и в нее теперь веришь?

— Нет, пока нет, — отвечал Рафт. — Мне нужны доказательства, чертовски веские доказательства, чтобы поверить в это. И все же я бы очень хотел заглянуть в ту записную книжку Крэддока. Перейра сказал, что вернул ее ему. А эти разговоры о солнце и реке, которые якобы движутся слишком медленно! Знаешь, ведь только они двое — да Фонсека и Перейра — говорили об этом. И что удивительно — Дэн, казалось, понимал, о чем шла речь.

— В отличие от меня, — проворчал Мерридэй, — Но пойми, тебе опасно идти одному.

— Сам не знаю почему, но я почти уверен, что когда-то очень давно Крэддок уже бывал там. А вот что он нашел, остается для меня загадкой, — Рафт покачал головой. — Не понимаю, ничего не понимаю, Билл. Так или иначе, горючего у них немного, и думаю, я успею их догнать.

— Было бы лучше, если б ты взял меня с собой.

Но Рафт не соглашался. В конце концов он отправился один, без Мерридэя, взяв с собою лишь индейцев, которые с легкостью гребли против течения, ведя большое каноэ вверх по реке. Несмотря на спешку, с которой он собирался в дорогу, провизии у Рафта было достаточно, не забыл он и о ружьях с патронами. Вскоре стало ясно, что охотник за алмазами ушел с реки, и тогда индейцы помогли Рафту отыскать его след в джунглях.

— Двое идут, — сказал Луис, посмотрев на примятую траву.

Идут. Это значило, что Крэддок шел теперь по собственной воле или же его вела чужая сила. Возможно, гипноз, подумал Рафт, вспомнив об отражении в зеркале. Все чаще и чаще перед его мысленным взором вставало необычное, поразительное лицо девушки. Он не мог догадаться, что связывало ее с этой таинственной историей, но уже само воспоминание заставляло с новой силой искать разгадку.

Они двигались на запад, к границе с Эквадором — туда, где сотни речушек впадали в широкую Солимос, которая питала своими водами саму Амазонку. Они шли уже десять дней и ночей…

На одиннадцатый день утром индейцы исчезли. Рядом не оказалось даже верного Луиса. Ни звука, ни малейшего намека просто, когда Рафт проснулся, он был уже один. Возможно, они бросили его, а может быть, стали добычей ягуаров. В ту ночь звери в джунглях устроили настоящий дьявольский шабаш. Индейцы пропали бесследно.

Еще решительнее сжав губы, Рафт продолжал свой путь. Двигался он теперь медленнее — идти по следу одному было задачей не из легких. Прошло еще десять дней. Он настойчиво пробирался через зеленые, объятые дыханием невидимой жизни, безмолвные джунгли — никогда не зная наверняка, что его ждет за следующим поворотом тропы: свирепый ягуар или сам Перейра.

Если бы не долгий опыт суровой походной жизни и не знание джунглей, Рафту вряд ли удалось бы избежать всех этих опасностей. Упорно, как истинный охотник, он шел по следу.

И наконец он нашел то, что умирающий да Фонсека назвал невидимой дорогой.

За день до этого Рафт вышел к горам и, поднявшись на одну из вершин, увидел внизу огромную долину — исполинскую чашу девственного леса, простирающегося насколько хватало взгляда. Это был живой океан зелени. И след вел туда — вниз.

Там, внизу, Рафт увидел почти четко очерченный круг, в котором джунгли меняли свой зеленый оттенок. Этот круг наверняка был очень большим — не один десяток миль в поперечнике — ведь Рафт смотрел на него издали. Часть окружности, зажатая между горами, создавала впечатление огромной чаши, и Рафт заметил, как серебрится река, огибающая ее точно по ободу. Должно быть, миль пятьдесят в диаметре, подумал Рафт, зная, какими обманчивыми бывают расстояния в джунглях. Он шел по следу, и след вел его прямо туда — в этот зеленый оазис среди безбрежного моря зелени.

Несмотря на длинный и трудный путь, держался Рафт неплохо, и, хотя морщины на лице стали глубже, а глаза покраснели, особой усталости он не чувствовал. Ему помогал здравый профессионализм врача: он подсказывал ему, что страх в джунглях — дело обычное. Обычнее, чем индейцы. Страх и еще звери. И особенно ягуары.

Звери! Это место, устало подумал Рафт, было переполнено жизнью. Все вокруг него двигалось: то и дело мимо Рафта проносились мириады разноцветных насекомых, ярко поблескивало оперение птиц, змея — словно скользя по воде — пряталась в складках зеленого ковра джунглей, крадущиеся лапы ягуара приминали траву, пронзительно взвизгивал тапир, а иногда слышалось хрюканье амазонского кабана — пекари. Это были джунгли — один огромный и свирепый Зверь.

Рафт вышел на поляну и сразу же увидел отчетливые следы тех двоих, за которыми он шел. Следы Крэддока и охотника за алмазами. Перейра шел первым. Сверху, через густое переплетение крон деревьев, пробился луч солнца, осветив листву и цветы.

Пятно света упало на зеленую стену, и Рафт увидел нечто странное — овальный тоннель, который, петляя, уходил в спутанное тело джунглей, словно здесь проползла гигантская змея, подмяв под себя лианы, деревья и оставив в живой плоти леса очертания своего тела. Следы пересекали небольшую поляну и вели к входу в почти черный, на фоне окружавшей его зелени, тоннель.

На середине поляны следы неожиданно обрывались.

Рафт инстинктивно взглянул наверх, но до крон деревьев было не так близко. Он глубоко вздохнул и почувствовал, как его рюкзак соскользнул с плеч и упал на землю. Но другой груз, винтовку, он не выпускал из рук.

И в этот момент он увидел тропу, шириной около шести футов, она начиналась с того самого места, где обрывались следы, и была слегка утоплена в землю.

Странно!

Рафт сделал шаг — и тут же отпрянул назад. Словно кто-то прикоснулся к нему. Здесь, на этой поляне, в ее неподвижном воздухе, было что-то осязаемое — прохладное и невидимое.

Рафт с опаской вытянул руку вперед, и почти сразу его пальцы уперлись в гладкую, как стекло, но абсолютно невидимую поверхность. Зрение здесь не могло помочь, и Рафт исследовал поверхность на ощупь. Перед ним было нечто вроде полой трубы, около десяти футов в сечении. Он бросил в сторону трубы несколько камешков и понял, что она была сделала из абсолютно прозрачного вещества, на котором не оседала даже пыль.

Взгляд Рафта устремился по извилистому пути — туда, где расступались деревья, неестественно зависали спускающиеся к земле ветки орхидей, а полет крошечной колибри неожиданно заканчивался резким ударом о твердый воздух.

Рафт, стоя на поляне, пытался как-то разрешить эту загадку, и вдруг раздался глухой рев ягуара. Рафт круто повернулся и поднял винтовку. Он заметил, как от вибрации низкого звука шевельнулась листва на деревьях, но самого ягуара не было видно.

Но зверь — и, видимо, крупный — был, вероятно, совсем близко и готовился к прыжку, догадался Рафт, прислушиваясь к хриплому дыханию ягуара.

Рафт по-прежнему стоял на поляне и был ничем не защищен; и как только он это понял, реакция его была молниеносной: он наклонился, схватил рюкзак, бросил его за спину — туда, где начинался невидимый тоннель, и сам шагнул назад. Он почувствовал, как мягкая почва под ногами неожиданно превратилась во что-то твердое и гладкое. Оглушительный рев ягуара еще раз эхом пронесся по джунглям, и казалось, что невидимые стены тоннеля задрожали от этого звука.

А потом послышался отдаленный шорох, легкий, как шелест травы, и едва уловимый, как чье-то дыхание. И вход в тоннель, точно мираж в пустыне, осветился мерцающим блеском.

Все звуки смолкли. От неожиданной тишины у Рафта загудело в ушах. Он протянул руку в пустоту, но это была не пустота. Вход, через который он только что вошел, оказался уже закрытым невидимой панелью, сделанной из такого же гладкого, что и потолок, стены и пол, материала. Вход — Врата Паитити?

Западня? Ловушка, которую ему подстроил Перейра?

Рафт похлопал рукой по винтовке. Даже если ловушка — ну что ж, в конце концов, он не безоружен. И точно решил, что пойдет дальше. Только теперь он будет знать, что нужно быть ко всему готовым.

Ягуара здесь уже не было. Рафт закинул рюкзак за спину и пошел вперед. Прозрачный пол тоннеля был гладким, но не скользким. Казалось, ноги Рафта притягивала к нему невидимая сила. Возможно, это было силовое поле, незримый энергетический заслон. Да Фонсека говорил что-то о невидимой дороге.

Ну что ж, проверим, подумал Рафт.

Он шел дальше. Поляна осталась позади, и, углубляясь в джунгли, он заставлял себя не слишком удивляться. Многое нужно было взвесить и обдумать. Рафт уже давно научился этой хитрости: не думать о том, что до поры до времени не мог постичь его разум.

Так, за последние двадцать дней он уже не раз отгонял от себя одну мысль, а вернее, образ — улыбающееся лицо девушки с печалью в раскосых глазах, лицо, которое он увидел в зеркале лишь мельком, но не мог забыть.

Рафт знал, что идет уже не по тропе. Он был в тоннеле, но если бы не мертвая, зловещая тишина, то причин для беспокойства, казалось бы, не было. Со всех сторон его по-прежнему обступали густые джунгли.

Совсем близко порхали яркие бабочки, волшебно горело в листве оперение птиц, и там же, за невидимыми стенами тоннеля, роилась жужжащая мошка.

Когда-то очень давно Магеллан писал о бразильских деревьях, что из них делали мыло и стекло, — это были искаженные описания млечного сока, из которого много позже получили прекрасный каучук. Легенды часто хранят в себе истину. Как и Семь Городов Сиболы[5], которые существовали, хотя их улицы никогда не были вымощены золотом.

Рафт неожиданно для себя вспомнил, что Веспуччи[6] упоминал в своих дневниках Озеро Доирада и сияющие на его берегах города. А да Фонсека говорил о царстве Паитити. В былые времена потомки европейцев, жившие в Бразилии, чья кровь уже успела смешаться с индейской, не раз отправлялись на поиски Паитити.

Память Рафта сохранила только обрывки этих легенд: в Паитити жили карлики и великаны, у некоторых из них ступни были вывернуты назад, а другие ходили на птичьих ногах. Вот так, обычные сказки.

Найти Паитити никому не удавалось.

Рафт достал из рюкзака фонарик. Тропа уходила все ниже и ниже. Впереди, всего в нескольких ярдах от Рафта, чернел провал. Тоннель шел вниз, и так круто, что удержаться на ногах, казалось, было невозможно. Рафт шел осторожно и думал о том, как удалось здесь пройти Перейре и Крэддоку.

Свет померк. Рафт различал лишь спрессованные пласты земли, которая окружала его теперь со всех сторон. Тоннель круто спускался вниз. Слишком круто. Рафт внезапно понял, что зашел чересчур далеко. Это была какая-то уловка, на которую он попался. Казалось, что такие понятия, как баланс равновесия и сила тяжести, изменили здесь свою природу. Теперь Рафт знал наверняка, что ему не дает упасть неведомая сила: он, точно муха, двигался по вертикальной стене.

На мгновение у него закружилась голова. Конечно, тоннель уходил вниз не совсем отвесно, и все же — никаких присосок, как у мухи, у него не было, но каким-то странным образом он сохранял равновесие на этом спуске, под углом не меньше сорока пяти градусов.

Энергетическое поле, подумал Рафт. Силовой барьер!

Он продолжал спускаться. Впрочем, сказать наверняка, шел ли он вниз или вверх, он не мог. Только логика подсказывала ему, что, судя по обступавшей его темноте, он, вероятно, спускался все ниже и ниже под землю.

Шел он так уже довольно долго, как вдруг что-то изменилось. Впереди, из-за поворота, блеснул свет. Он был совсем слабым, казалось, что сам мрак переливается бликами на стенах тоннеля. Рафт сделал несколько осторожных шагов.

Это была вода.

Она текла сверху, и ее быстрый пенистый поток тихо обволакивал тоннель и сверкал в луче фонарика.

Сыны Израилевы, вспомнил Рафт, прошли среди моря посуху, воды же были им стеною.

Как бы там ни было, на его пути встретилось еще одно чудо, и, наверное, не последнее. Рафт еще крепче сжал зубы и пошел дальше, смутно надеясь, что его не постигнет участь египтян, уготованная им Моисеем. Если стены тоннеля разомкнутся — это будет для него концом.

Но стены были прочны. Рафт уже долго шел во мраке, и лишь слабый луч фонарика освещал дорогу. Он был уже где-то глубоко под землей, и единственное, в чем он теперь не сомневался, было то, что спускался он по абсолютной вертикали и измененная в тоннеле сила тяжести делала этот фантастический спуск возможным.

Едва различимый проблеск света заставил Рафта выключить фонарик. На какое-то время он оказался в полной темноте, но вскоре начал различать тусклый фиолетовый свет, который, казалось, сочился со всех сторон — сверху, снизу — отовсюду. Голова закружилась так сильно, что Рафт почувствовал тошноту.

Далеко внизу, куда под немыслимым углом уходил прозрачный пол тоннеля, обозначились неровные границы огромной пещеры.

И в этот момент, хотя голова кружилась еще сильнее, чем раньше, Рафт отчетливо осознал, что он действительно стоит под невероятным углом к расположенной внизу пещере. Вся пещера была залита бледным фиолетовым светом. Стены были точно выточены из скалы, а с потолка, тускло поблескивая в полумраке, свешивались гигантские капли сталактитов.

Пещера была узкой и, словно русло реки, расходилась на два рукава. Тоннель же по крутой дуге спускался вниз, превращаясь в темную точку у дальней стены. Рафт понимал, что удержаться на этом головокружительном спуске будет просто невозможно, но уже после первых робких шагов по невидимому полу ему стало казаться, что не он, а сама пещера вот-вот упадет, потеряв равновесие.

В мрачной фиолетовой глубине что-то двигалось. Что-то живое. Рафт не мог разглядеть, что это было, но, посмотрев дальше, он и там заметил какое-то движение — и еще сильнее, интенсивнее у стен, среди каменных выступов. И вся эта высокая, узкая и словно опрокидывающаяся пещера ожила, и тени стали приближаться к застывшему в воздухе Рафту.

Демоны Паитити!

По законам биологии их существование было невозможно. Рафт видел только их очертания, тени, похожие на крылья, на огромные когти и… на что-то еще. И ни одна тень не была похожа на другую. Вся логика анатомического строения была здесь нарушена. Рафт почувствовал, как у него пересохло во рту.

Они его наверняка видели. Медленно, точно слизни, они ползли к Рафту, и эта медлительность путала больше, чем стремительное движение, — словно демоны знали, что времени у них в избытке.

Рафт содрогнулся. И хотя он знал, что Перейра с Крэддоком тоже прошли здесь, ему вдруг показалось, что воздушный мост уходит у него из-под ног и он сам вот-вот упадет на край огромной ямы, в которой ползали эти чудовища — порождение кошмаров. Если бы в тоннеле был малейший разрыв, конец был бы неминуем.

Биологические забавы, успокоил себя Рафт и двинулся дальше.

Минут через десять он впервые оказался на распутье — тоннель раздваивался. Какой путь выбрать, он не знал. Рафт наугад повернул направо, и судьба улыбнулась ему на этот раз.

Тоннель заканчивался, и внутреннее напряжение спадало. Впереди, еще прежде чем он подошел к концу тоннеля, Рафт увидел круг света. Отчетливое, яркое сияние, казалось, разливалось на весь проход. Еще одно силовое поле, предположил Рафт, похожее на то, из которого был сделан сам тоннель. Но различия были: оно отражало свет или, во всяком случае, испускало свое собственное холодное свечение.

Он дотронулся до этого гладкого блестящего круга. Ничего. Это была просто поверхность света — света, который становился все бледнее и бледнее, пока Рафт смотрел на него.

В неясном, белесом свете появились прозрачные, загадочные тени. Волнистые линии менялись и темнели. Они постепенно приняли очертания человека, и Рафт еще сильнее сжал в руках винтовку. Позади фигуры смутно вырисовывались ажурные линии какого-то здания с высокими колоннами и что-то, напоминающее водный поток.

Свет начал меркнуть и скоро угас. Раздался легкий шорох, и преграда точно растаяла.

То, что Рафт принял за поток, оказалось на самом деле лестницей, круто спускающейся в огромный пустой зал, единственным украшением которого были гигантские колонны. Они были массивнее столбов Карнака[7] и уходили далеко в глубь зала. Больше во всем зале ничего не было, только эти колонны и… девушка — она стояла футах в десяти ниже Рафта на той же самой лестнице и смотрела на него. Девушка была прекрасна, но в нежном овале ее лица угадывалось что-то странное, что-то неправильное.

Она быстро взмахнула руками, и Рафт вновь услышал легкий шорох. Он оглянулся назад как раз вовремя, чтобы увидеть, как тоннель вновь затянулся световой преградой.

Пути назад не было.

ГЛАВА IV Джанисса

Она была точно такой, какой запомнилась Рафту по мимолетному отражению в зеркале да Фонсеки. Ее маленький рот улыбался, но, одновременно с этой улыбкой, в ее лице было что-то коварное. Зеленовато-голубые глаза обрамляла густая черная кайма, и поэтому они казались слегка раскосыми. Ее волосы… они были цвета тигровой шкуры.

Медово-желтые с золотистым отливом, эти волосы были так прекрасны, что, казалось, они вот-вот растают, словно облако в небе.

Голубовато-золотой наряд девушки так плотно облегал ее тонкую фигуру, словно был не одеждой, а второй кожей. Талия была перехвачена широким поясом, за который она что-то быстро спрятала. Потом девушка улыбнулась Рафту.

От этой улыбки ее лицо изменилось — оно стало удивительно привлекательным, нежным и добрым. А голос девушки оказался именно таким, каким его представлял себе Рафт. Но в этом певучем, журчащем голосе Рафт услышал что-то пугающее, как и в интонациях Перейры.

Язык, на котором она обратилась к Рафту, был ему незнаком. Девушка поняла это и быстро перешла на спотыкающийся португальский, а после этого, вскинув тонкие плечи, заговорила на одном из индейских наречий, которое Рафт знал, хотя и никогда не слышал, чтобы на нем говорили так, как она.

— Не путайся, — сказала она. — Если я так долго была твоим проводником, неужели ты думаешь, я позволю, чтобы сейчас с тобой случилось недоброе? Да, однажды я сама испугалась это когда ты стоял на перепутье. Но ты сделал правильный выбор.

Рафт уже опустил винтовку, но его рука по-прежнему блуждала по холодному, успокаивающему металлу. На том же наречии он спросил ее:

— Ты была моим проводником?

— Конечно. Но Паррор ничего не знает — он был слишком занят поисками пищи, пока был в пути, — усмехнувшись, ответила она. — Ох, как ему это не нравилось. Охотник он хороший, но жарить мясо на костре — это не для него. Паррор совсем не такой самоуверенный, каким мог тебе показаться.

— Паррор? — переспросил Рафт. — Это кто, Перейра?

— Да. А теперь пойдем со мной, Брайан Рафт. Видишь, я знаю твое имя. Но я не знаю многого другого, и ты должен мне об этом рассказать.

— Нет, подожди, — сказал Рафт, не двигаясь с места. — Если тебе известно так много, то ты должна знать, почему я пришел сюда. Где сейчас Дэн Крэддок?

— А-а, он уже проснулся, — ответила девушка. Она достала из-за пояса крошечное зеркало и небрежно помахала им. — Паррор отдал мне мое зеркало, когда вернулся, — ведь сдерживать Крэддока уже не надо. Именно поэтому я и могла видеть, как ты шел по джунглям. Ты же посмотрел в мое зеркало, а после этого и я видела тебя. Тебе повезло, иначе ты никогда не смог бы открыть дверь в Паитити.

— Отведи меня к Крэддоку, — приказал Рафт, чувствуя себя при этом крайне неуверенно, — Немедленно.

— Хорошо, — сказала девушка и, взяв Рафта за руку, пошла вниз.

Чем ниже они спускались, тем все выше и выше казались массивные колонны и все более очевидными становились гигантские размеры зала.

— Ты не спросил, как меня зовут, — тихо сказала она.

— Как?

— Джанисса, — ответила девушка. — А это все — Паитити. Ты и сам, наверное, знаешь.

Рафт как-то неопределенно покачал головой.

— Может быть, вы здесь много знаете о внешнем мире, но нам о вас почти ничего не известно. Я слышал о Паитити только в легендах.

— У нас тоже есть свои легенды.

Они спустились с лестницы, прошли по залу, потом — под арку и оказались в галерее, стены которой были выложены мозаикой.

Символические изображения произвели на Рафта странное, непонятное впечатление — ему на глаза попались одна или две картины, но изображенные фигуры, казалось, не имели ничего общего ни с Джаниссой, ни с Перейрой-Паррором. Времени рассмотреть их поближе у Рафта не было.

Девушка вела его дальше — они прошли через какой-то небольшой зал, поднялись по лестнице и оказались в круглой комнате. Стены и даже пол были обтянуты бархатом и уложены подушками, простеганными цветочными узорами в виде цветов, и вся комната походила на один большой диван.

Рафт успел разглядеть комнату — ее необычность и великолепие, дорогой плотный бархат на стенах. Он заметил овальную дверь из полупрозрачного материала, из-за которой сочился тусклый свет. В другой стене был сводчатый проход, широкий и низкий, выходящий на раскачивающиеся деревья.

Что-то поразило Рафта в этих деревьях, но присмотреться к ним он не успел. Он почувствовал легкое дуновение, и на него пахнуло ароматом цветов и сочной влагой темных джунглей. Рафт понял: после долгого путешествия под землей он вновь оказался на поверхности.

— Сядь и отдохни, — сказала Джанисса. — Ты долго шел.

Рафт покачал головой.

— Ты же сказала, что ведешь меня к Крэддоку?

— Я пока не могу этого сделать. С ним Паррор.

— Ладно, — протянул Рафт, и его рука опустилась на винтовку.

Джанисса только улыбнулась.

— Неужели ты думаешь, что это может помочь тебе здесь, в замке Паррора, на этой земле, где он всесилен?

— Думаю, да. А если не поможет — есть другие пути, — ответил Рафт. Он снял винтовку с плеча и прислонил ее к стене. — Не знаю, какой уж он там сверхчеловек, этот Паррор, но бьюсь об заклад, что от пули ему не увернуться.

— От пули? А, понимаю. Ты прав и… не прав. Там, в вашем мире, твое оружие не причинило бы ему ни малейшего вреда, но в Паитити Паррор становится уязвимее.

Рафт с удивлением посмотрел на обращенное к нему лицо девушки — такое прекрасное и пугающе странное.

— Что это значит?

— Паррор не знает, что ты здесь. И поэтому…

— Нет, Паррор знает, — раздался чей-то спокойный, ровный голос.

Рафт круто повернулся, от неожиданности у него перехватило дыхание и часто забилось сердце. Это был Паррор?

Он бесшумно вошел через овальную дверь, и Рафт как-то безотчетно, подсознательно понял, что Паррор опередил его намного больше, чем он предполагал. Охотник за алмазами уже избавился от своих лохмотьев, привел себя в порядок, его черная борода была аккуратно подстрижена, и легкий бархатистый пушок еще сильнее подчеркивал линию подбородка — тяжелого, но на удивление правильного.

На нем была одежда из мягкой и плотной, блестящей, как темный атлас, ткани — она сидела на нем так безукоризненно, словно была нарисована на его фигуре. В руках Паррор крутил необычное оружие, похожее на серебряный хлыст, который свисал у него с широкого, украшенного драгоценными камнями ремня.

Рафта внезапно охватило чувство неуверенности. Встреча оказалась вовсе не такой, какой он себе ее представлял. В Парроре было что-то такое, от чего Рафт не мог унять дрожь во всем теле. Что-то нечеловеческое, чему невозможно дать определение. Он чувствовал это и в Джаниссе, но, в отличие от Паррора, в ней не было жестокости.

Паррор был само высокомерие. Он чувствовал себя дома и держался с уверенностью, присущей хозяину. Рафту же было не по себе от собственной неловкости, глупости, но еще больше от издевательского взгляда черных прищуренных глаз. К тому же Рафт точно знал, что Паррор читает его мысли.

Паррор многозначительно усмехнулся.

— Ты не был нужен нам здесь, — сказал он на индейском наречии, — но, возможно, я найду тебе применение. Да, думаю, я смогу это сделать.

— Мы, Паррор. Мы сможем, — тихо проговорила Джанисса, и на какое-то мгновение два невидимых меча словно скрестились в воздухе между ней и Паррором.

— Послушай, Перейра, или как там тебя звать, нам нужно поговорить, — гневно сказал Рафт. — Прямо сейчас. И разговор наш будет коротким.

— Неужели? — язвительно проворчал Паррор и подкинул серебряный хлыст так, что тот зазвенел у него в руках.

— Где Крэддок? Что ты сделал с ним?

— Ничего. Просто показал ему одно зеркало, в котором он увидел… впрочем, я не знаю, что он в нем увидел. После этого он погрузился в сон.

— Разбуди его и отведи меня к нему.

— Но он уже не спит.

— Вот так-то лучше, — сурово проговорил Рафт. Он не сводил глаз с хлыста Паррора и держал свою руку на холодном прикладе винтовки. — Ты ведь с такой же легкостью убил и да Фонсеку, не так ли?

— Убил? Нет. Зеркало мое. Я дал его да Фонсеке только на время, а потом забрал обратно — вот и все.

— Зеркало твое? — удивленно прошептала Джанисса.

Паррор ей ничего не ответил.

— А что было потом, меня не касается, — продолжил он. Да Фонсека был мне больше не нужен. И он слишком много говорил.

На Рафта накатила волна гнева. Высокомерие этого бородача, его равнодушие и что-то нечеловеческое, чему Рафт не мог найти имени, — все это, вместе с напряжением последних трех недель, привело Рафта в ярость. Нет, пули здесь было уже мало. Ему захотелось расправиться с Паррором собственными руками.

— Мерзавец! — прорычал Рафт. — Если Крэддок умрет, я сверну твою поганую шею. Веди меня к нему!

Он бросился на Паррора и крепко схватил его за плечо, испытывая при этом животное наслаждение от того, что он наконец добрался до своего врага.

Рафт знал приемы дзюдо, был сильным и ловким, и он не ожидал молниеносной реакции Паррора.

Правильное, красивое лицо бородача исказилось — теперь это был настоящий дьявол. В своей стремительной, слепой, нечеловеческой ярости Паррор по-звериному оскалился и свирепо зашипел, пытаясь освободиться. Рафт почувствовал, как напряглось все тело Паррора, а в изнеженных, тонких руках неожиданно появилась неукротимая сила. На какое-то мгновение оба противника намертво схватили друг друга.

От напряжения у Рафта зазвенело в ушах, и вдруг он услышал сзади голос Джаниссы:

— Брайан! Отпусти его! Быстро!

Она выкрикнула это так отчаянно и настойчиво, что Рафт подчинился.

Потрясенный собственным внезапным гневом и злобой, он отпустил Паррора. Но еще больше его поразило другое: он никогда не видел человека, даже сумасшедшего, который был бы охвачен такой дьявольской яростью, как Паррор.

В этой короткой схватке была еще одна неожиданность для Рафта: под сеткой мышц в груди Паррора он безошибочно различил ровное биение сердца.

Но там, на станции, пульса у него не было!

Паррор отступил назад, тряхнул головой и вновь стал прежним — невозмутимо-спокойным и высокомерным. Это было удивительно: слепая ярость угасла в нем так же неожиданно, как и возникла.

— Ты не должен так вести себя с нами, Брайан, — тихо проговорила Джанисса. — Если тебе надо убить — попробуй, но не обращайся с нами так грубо.

Собственный голос показался Рафту чужим.

— С вами? Но кто вы? — спросил он и перевел недоуменный взгляд со сдержанного лица девушки на загадочные темные глаза мужчины.

Паррор молчал — лишь спокойная, самоуверенная усмешка играла на его губах. И в этой усмешке Рафт прочел ответ. Теперь он начал понимать, что означают эти плавные гибкие движения и звериная ярость, которая проснулась в этом теле, едва до него дотронулись. Ну конечно же, во всем этом было что-то нечеловеческое. Рафт вспомнил, что ему сказал Паррор на станции: «Мне встретились ваши предки, доктор. Они сидели на деревьях, галдели и почесывались. Мне встретились и мои предки».

Теперь Рафт знал, что в джунглях он не раз проходил мимо них и не замечал. Они были там, в высокой густой траве, бесшумно переступали пружинистыми лапами, и лесные тени плавно скользили по их пятнистым телам. Он слышал их рычание в темноте джунглей и видел их сверкающие в отблесках костра глаза. Рафт подумал, что теперь он знает, кто такой Паррор, Джанисса и весь их род.

Они не были людьми в буквальном смысле. Их происхождение было отличным от человеческого. Как врачу, который занимался биологическими и антропологическими исследованиями, Рафту было известно, что теоретически возможны даже абсолютно невероятные случаи. В эволюции нет непреложных законов. Лишь случайность сделала человека господствующим и разумным биологическим видом. Случайность и особенности развития кисти.

Наши далекие предки, подумал Рафт, были обезьянами и жили на деревьях, их гибкие и умелые руки положили первый камень в здание цивилизации. Но случись иначе, и миром могли бы править те, кто произошел от собак, рептилий или кошек.

Кошки!

Его поразила неожиданная мысль: только одно семейство животных обладает явными признаками развития большого пальца, за исключением грызунов, которые им не пользуются. У домашних кошек иногда встречается еще один, особенный палец на передних лапах. Большой палец.

Хозяин называет своего любимца Лапкой или Драчуном по этой причине и более ни о чем не задумывается. На самом деле этот дополнительный палец придает еще большую гибкость лапе, а с течением времени и при благоприятных условиях — о загадках, которые еще хранила Паитити, можно было только догадываться — этот признак мог развиться и обернуться чудом!

Значит, семейство кошачьих. Ну что ж, кое-что это объясняло, но до полной разгадки было еще далеко. Рафт, как и прежде, не мог взять в толк, что связывало Паррора и Дэна Крэддока. Оставалась неразгаданной и тайна зеркала, из-за которого умер да Фонсека. И было еще очень многое, чего он не понимал. Слишком многое.

Рафт заметил, как Джанисса неожиданно напряглась и заволновалась, точно кошка, у которой шерсть встала дыбом. Это сравнение пришло само по себе. И почти одновременно с этим он услышал далекий шум, звук тяжелых шагов и звон металла.

Но Паррор не казался удивленным. Он повернулся к полупрозрачной двери — за ней в матовом стекле вырисовывались какие-то тени. В дверь постучали.

— Паррор? — В голосе Джаниссы прозвучал вопрос.

Он что-то ответил ей на языке, который был непонятен Рафту. Девушка кинула быстрый взгляд на Рафта. Глаза ее угасли. Неожиданно ее гибкое тело изогнулось, она встала и быстро исчезла в деревьях за сводом арки.

Паррор отдал какой-то приказ. Овальная дверь поднялась вверх и исчезла на глазах у Рафта. На пороге, в тусклом свете, обозначились силуэты людей. Но были ли они людьми?

На них были плотные, прекрасно выкованные кольчуги, а голову защищали мелкие, переплетенные в виде узора, сверкающие кольца из металла. У каждого из десятерых вошедших мужчин на поясе было оружие, напоминающее шпагу.

Как и у Паррора, в их облике странно сочетались сила и изящество, а в их движениях было то же гибкое, плавное проворство ягуара. Пристальные взгляды их раскосых глаз были устремлены на Рафта.

Паррор, передернув плечами, отступил назад, и десять воинов мгновенно приблизились к Рафту. Он отскочил к стене, где была его винтовка, но, увидев, что его уже окружили и до винтовки не добраться, выхватил револьвер.

Тонкий и гибкий, как проволока, металл обжег его запястье, словно к нему приложили раскаленное железо: это был хлыст Паррора. Рафт выронил револьвер и почувствовал натиск обступивших его тел; но, как ни странно, ни один из воинов до него не дотрагивался.

Они обнажили свои шпаги, которые, ярко сверкая, слились в единую смертоносную сетку. Сталь лезвий пела и кружилась вокруг него, и Рафт отпрянул назад. Он попытался приблизиться к Паррору, но бородача рядом не оказалось — он стоял в глубине комнаты, уже почти под сводом арки, и внимательно наблюдал за происходящим.

— Он говорит на индейском? — спросил чей-то низкий голос.

Паррор кивнул. Воин с бронзовым, изрезанным шрамами лицом обратился к Рафту.

— Ты пойдешь с нами без принуждения? — спросил он.

— Куда? — решительно парировал Рафт.

— К Властелину.

— А! Значит, здесь есть кое-кто поважнее тебя, — сказал Рафт, повернувшись к Паррору. — Хорошо, я, пожалуй, сыграю в эту игру и надеюсь, что не все в ней будет по-твоему.

Паррор усмехнулся.

— Я же сказал, что смогу найти тебе применение, — тихо проговорил он на португальском и вновь перешел на загадочный язык людей-кошек.

Воин со шрамом быстро спросил его о чем-то, и ответ Паррора прозвучал, видимо, вполне убедительно, потому что воин опустил шпагу.

— Итак, Крэддок, ты идешь? — спросил он Рафта на индейском.

Крэддок? Рафт уже открыл рот, чтобы возразить, но Паррор прервал его и принялся быстро разговаривать о чем-то с воином.

На этот раз Рафт оборвал его:

— Я не Крэддок. Меня зовут Брайан Рафт, а вот пришел я сюда за Крэддоком. Этот человек, — Рафт показал на Паррора, — похитил его.

— Мне жаль, но этот номер здесь не пройдет, — сказал Паррор. — И теперь я уже ничем не смогу тебе помочь. Здесь правит Властелин, и тебе придется говорить с ним. А сейчас тебе лучше следовать за Ванном.

Ванн, воин со шрамами, проворчал:

— Он прав. Ложь тебя не спасет. Идем! А ты, Паррор…

Он процедил несколько слов, которые Рафт не понял. Глаза Паррора злобно сверкнули, но он ничего не ответил воину.

Рафта подтолкнули в спину, и он неохотно двинулся вперед, бросив взгляд на револьвер, который выбил у него Паррор, на винтовку и рюкзак — все это было теперь в руках у воинов. На пороге он обернулся и сурово посмотрел на Паррора.

— Я еще вернусь, — уверенно пообещал он. И, шагнув под свод арки, он вошел в Паитити.

ГЛАВА V Долина чудес

Уже не в первый раз он подумал об этом странном, непонятном, затерянном мире, который был так не похож на все то, о чем ему приходилось слышать. Рафту были известны легенды об утерянных цивилизациях, об Атлантиде, Лемурии и о фантастических прорывах из прошлого.

Но здесь, в Паитити, он не находил ничего общего с этими вымыслами — ни острова сокровищ в загадочном море, ни неизведанной земли. И все же в Паитити была какая-то непостижимая тайна — тайна чужого мира.

И мир этот оказался слишком ярким, реальным, живым, чтобы его можно было принять за сказку. Переполненная чаша жизни, скрытая незримым покровом чужого мира, — долина тайн, благословенная и проклятая, как ни одно другое место на земле.

Неведомая сила заронила свое семя в почву Паитити, притронулась к ее деревьям, дала новое дыхание ее воздуху — пока в конце концов весь мир Паитити не превратился в нечто неземное.

Возможно, когда-то сюда упал метеорит, подумал Рафт, вспомнив четко очерченный, миль в пятьдесят в поперечнике, участок джунглей, который он увидел сверху, с горы. Но все остальное было умело скрыто. Обычные земные деревья не могли бы этого сделать, да их здесь и не было. Рафт посмотрел на этот призрачный мир и подумал об огромных колоннах в том зале, куда выходил тоннель. Столбы Карнака были карликами в сравнении с этими деревьями, которые, казалось, поддерживали сам небесный свод.

Рафт вспомнил древнескандинавский миф о Иггдрасиле — древе жизни, на котором, по преданиям, покоится мир.

Наверное, лишь немногие мамонтовые деревья Калифорнии могли сравниться своими размерами с этими исполинами. Только в поперечнике они были не меньше, чем большой городской дом. Росли они поодиночке, на расстоянии полумили, а то и дальше друг от друга, и где-то невероятно высоко зеленели их кроны. Дерево высотою в пять миль!

Небо было зеленым от их листвы, а корни, словно стрелы, выпущенные титанами, уходили глубоко в землю.

Корни эти, подумал Рафт, могли доходить до самого ада! И оттуда, из этих глубин, ровные и прямые, без единой ветки, вздымались стволы, концы которых терялись в сочной зелени крон.

И все же небесный свод проглядывал сквозь эту завесу. Почти прямо над головой Рафта был небольшой разрыв, через который виднелось тропическое солнце. Но здесь, внизу, воздух был чистый и прохладный, как на заре.

Единственной преградой для этого прозрачного потока воздуха были сами деревья. Рафт заметил крутой спуск, который, петляя, уходил вниз и ярдах в пятидесяти выходил на тропу, исчезающую в глубине гигантского леса. Откуда-то издалека до Рафта донеслись еле слышные раскаты.

И больше ничего — только Ванн, повернув голову, вопросительно посмотрел назад. Рафт последовал его примеру.

Позади него уходили ввысь и терялись в кронах исполинских деревьев ровные стены и башни дворца Паррора. И на этот неприступный замок зловеще медленно наползало каменное облако.

— Это просто обвал, — спокойно проговорил Ванн и подтолкнул Рафта вперед. — Опасности никакой нет.

— Нет опасности!?

— Конечно, нет, — воин, казалось, был удивлен реакцией Рафта. — И ты это сам знаешь.

Рафт снова посмотрел вверх. Лавина, несомненно, приближалась, но не так быстро, как это должно было быть. Рафт обратил внимание на одну из каменных глыб — она ударилась о выступ скалы, отскочила от него и падала дальше вниз.

Но как медленно она падала — как медленно!

Словно сам воздух, переворачивая ее из стороны в сторону, спокойно нес эту громадину вниз и опустил ее на одну из башен замка. Глыба отскочила от башни, никак ее не повредив, и падала дальше — так медленно, что Рафт мог различить каждую щербинку на ее поверхности. Наконец глыба упала на землю.

Надо сказать, она была не из маленьких, но падала вниз, кружась, как пушинка.

— Не стой на месте, Крэддок, — сказал Ванн и оттолкнул Рафта подальше от падающего камня. Камень размером с арбуз ударился о склон и, медленно отскочив, полетел дальше. Идущие позади воины посматривали вверх, время от времени уворачиваясь от камнепада. Ошеломленный Рафт пристально глядел вверх.

— Я думал, что камнепад разрушит замок, — сказал он.

— Никогда. Те, кто его строили, строили навечно, — ответил Ванн. — Это был не наш род, они были всесильны.

— Что же, черт подери, заставляет эти камни падать так медленно?

— Они падают уже быстрее, чем при наших отцах. Но и так они не опасны. Нам могут причинить вред только живые создания. И… хватит разговоров, иди вперед.

Он крепко взял Рафта за руку и повел его вниз по виадуку. Воины шли за ним следом — стальные лезвия шпаг мерно бряцали, ударяясь о кольчуги.

Да, подумал Рафт, хватит разговоров. Хотя… кто знает? Он еще не успевал найти ответа на одну загадку, как за ней уже следовала другая.

Предки тех, кто окружал его сейчас, были кошками, и это объясняло многое, но не давало ответа на вопрос: почему каменные глыбы, летящие с высоты, падали так медленно, словно были обычными воздушными шарами?

Не мог он разгадать и странного, необъяснимого поведения Паррора и Джаниссы. Поначалу девушка казалась вполне дружелюбной, а потом безмолвно подчинилась воле Паррора. И, вдобавок ко всему, воины уверены, что он — Дэн Крэддок.

Конечно, Паррор сыграл на этом очень умело, и Рафт знал доказывать Ванну, что он не Крэддок, — бесполезно. Возможно, у него появится шанс, когда его приведут к Властелину. При условии, что тот не окажется обросшим шерстью дикарем, с привязанными к поясу человеческими черепами.

Рафт усмехнулся. На самом деле он уже успел заметить, что эта страна, при всей своей странности, не была варварской. Здесь существовала древняя высокоразвитая культура — это было разумное цивилизованное общество, хотя и совершенно чуждое человеческому. Мир кошек не мог быть похожим на мир людей, и все же основные законы были одинаковы и там, и здесь. Равнобедренный треугольник будет равнобедренным и на Земле, и на Марсе. К сожалению, вопросы геометрии вряд ли будут предметом обсуждения. Психология — тонкая штука, она умело расставляет ловушки, и маловероятно то, что она совпадает у антропоидов и у кошачьего семейства.

Как бы там ни было, люди-кошки не могли быть созидателями.

Они были лишь мастеровыми. В подтверждение этому Рафт вспомнил слова Ванна о том, что кто-то другой построил замок Паррора. Всесильный когда-то род. Когда? Тысячу лет назад? Миллион? Человеку потребовался срок, соизмеримый лишь с вечностью, чтобы стать разумным существом, — эволюция не совершается в мгновение ока. Но за несколько поколений даже мутация не смогла бы превратить представителей кошачьего семейства в разумных созданий.

Впрочем, рассуждать об этом сейчас было мало пользы. Гладкая поверхность склона окончилась, и он оказался на обычной, грунтовой тропинке, которая, петляя между исполинскими деревьями, убегала вдаль. Теперь, когда его ноги действительно коснулись земли Паитити, он еще больше удивился всему тому, что его окружало. Эти колоссы, казалось, двигались и подступали все ближе и ближе — словно это был пугающе громадный живой Бирнамский Лес[8]. Такими были эти деревья!

Нет, это не были растения юрского периода и не гигантские папоротники — это были деревья. Теперь Рафт это твердо знал. Настоящие деревья — только вырасти они могли где-нибудь на такой огромной планете, как Юпитер, но не на Земле.

Эти деревья служили прибежищем живых организмов; Рафт заметил это, когда тропа вплотную подошла к одному из этих исполинов. Издали кора на деревьях казалась гладкой и ровной на самом деле она была вся покрыта наростами.

Гигантский ствол дерева был увит плющом, и его бесконечные ростки, точно змеиные языки, тянулись к пролетающим мимо насекомым и птицам.

На плюще не было ни единого листка, но он весь сверкал от ярких цветов, и у Рафта защипало в носу от их тяжелого сладковатого запаха. Из небольшого дупла выскочила ящерица — она откусила побег плюща и скользнула обратно в заполненную водой норку. Оказавшись внутри, ящерица окунула свою добычу в воду и не спеша принялась поедать ее.

Но эта рептилия не была обычной ящерицей, скорее всего, подумал Рафт, ее можно отнести к семейству ископаемых ящеров. Совсем небольшая, не более трех футов, она тем не менее напомнила Рафту одного из тех громадных кайманов, которыми кишат бразильские реки. С той лишь разницей, что те питаются мясом.

Ящер не был подделкой или игрой воображения — рядом ползали такие же твари. Невзрачные, бледные наросты, как осиные гнезда, покрывали ствол дерева на высоту до тридцати футов, и из несметного количества крошечных окошек на Рафта смотрели чьи-то светлые глаза. Внутри этих гнезд быстро двигались пушистые коричневые тельца — небольшие млекопитающие с рыльцами тапиров, приспособившиеся к жизни на деревьях.

На этом исполинском дереве обитали еще какие-то паразиты, похожие на больших темно-красных пиявок. Они прилипли к коре и сосали сок, насыщая свои отвратительные длинные тела. Обитателями гигантского дерева были и маленькие, не больше дюйма, белые безволосые создания, — они, как вши, ползали по телам других животных, внешне походивших на ленивцев, но с необычайной ловкостью преследовавших бесчисленных насекомых.

Это могло бы быть примером типичного симбиоза, но паразиты не приносили никакой пользы деревьям, на которых они жили. Другой растительности, кроме этих деревьев, плюща и бледного, упругого мха, здесь не было.

Да, чудес здесь хватало. Они прошли около полумили, и Рафт еще не успел забыть своего удивления от увиденного в лесу, когда они оказались на узком мосту, перекинутом через ручей. Мост казался сделанным из яркой, почти прозрачной пластмассы, через которую можно было без труда заметить, что рыбы в ручье не было. Впрочем, подумал Рафт, в этой точно заколдованной воде вряд ли могло существовать что-либо, даже отдаленно напоминающее рыбу. И сам ручей был неестественным.

Вода не журчала, а бесшумно струилась по каменистому дну. На небольших перекатах она неторопливо, как в замедленном кадре, падала вниз. Рябь плавно, лениво расходилась кругами и угасала у поросшего мхом берега.

Это была не вода. Эта застывшая, почти отвердевшая масса не могла быть водой.

Но когда Рафт, вопросительно взглянув на Ванна, склонился над ручьем, опустил руки вниз, а затем поднес сложенные вместе ладони к губам, он понял — это была вода. Ее струйки сочились сквозь пальцы и медленно капали на сухой мох.

Эта вода была такой же плавной и тихой, как и те камни у замка Паррора. Волшебная поляна Оберона. Воздух был прозрачен и напоен сладким запахом цветов плюща.

Что это — колдовство, чары? Чья волшебная сила прикоснулась к этому миру? Здесь прошло божество — Рафт в этом уже не сомневался. Но какое? Божество Земли или то, которое надо искать там, за далекими звездами?

Безмолвно повинуясь, Рафт последовал за Ванном. Чем быстрее они придут, тем, возможно, раньше он получит ответы на свои вопросы.

В конце концов и это путешествие стало утомительным из-за своего однообразия. Однажды где-то в глубине леса мелькнули стены замка, совсем небольшого по сравнению с крепостью Паррора, но воины, даже не взглянув на него, прошли мимо.

— Сколько нам осталось идти? — спросил Рафт.

— Еще долго.

Ванн был прав. Время тянулось медленно. Рафт то и дело посматривал на часы и наконец пришел к заключению, которое вновь поставило его в тупик. Они прошли, должно быть, не меньше пятнадцати миль, но по его часам получалось, что шли они не больше четверти часа. И яркое пятно света, пробивающегося через зеленую завесу, было все на том же самом месте. Солнце, видимо, зависло над Паитити.

И много позже солнечный диск не изменил своего положения, когда они вышли из леса и оказались на большом, шириною в милю, чистом пространстве, что-то вроде огромной поляны.

Впереди них, заслоняя собою дорогу, стоял дворец со множеством башенок. Исполинские деревья, окружавшие его, делали дворец меньше, чем он был на самом деле. Но даже и так было видно, что он огромен.

Рафт не видел отчетливо, что находилось позади дворца, но смог различить какое-то бесформенное, бледное облако, зависшее над остроконечными башнями, — белесая масса переливалась, медленно превращаясь в светящуюся громаду.

Перед замком текла широкая река и скрывалась за ним. Стремительный поток нырял под высокую арку и исчезал.

От усталости Рафт с трудом передвигал ноги. После двух долгих переходов — сначала по тоннелю, который привел его в Паитити, а позже — утомительного путешествия с воинами мышцы Рафта стали дряблыми, точно наполнились водой. Он был так измучен, что голос Ванна, все время бывшего с ним рядом, звучал, ему казалось, словно издалека. Рафт безропотно шел вперед — механически, как во сне, делая шаг за шагом, чтобы не отстать от своего конвоя.

Вскоре они оказались во внутреннем дворе замка. Здесь они были уже не одни. Их окружала толпа ярко одетых людей-кошек, чьи лица напомнили Рафту древнеегипетские маски. Толпа стояла посередине двора в ожидании некоего действа. В самом центре, на высокой каменной глыбе — припав к ней, точно изготовившись к броску, — полулежал мужчина. Он что-то пел резким и высоким голосом.

И хотя Рафт не понимал ни единого слова, он услышал в этой песне необузданное, бешеное ликование. В руках у певца был какой-то сложный струнный инструмент, звуки которого напоминали волынку.

А рядом шел поединок. У одного из его участников — высокого, мускулистого гиганта — все лицо уже было залито кровью. Но внимание Рафта было приковано к его противнику.

Он чем-то походил на Паррора и все же был другим. Если Паррор напоминал Рафту сильную и хитрую пуму, то этот человек, с его гибкими, стремительными движениями, был больше похож на одного из тех гепардов, которых использовали на охоте вместо гончих раджи древней Индии.

Он был ловок и быстр. Его мужественное и вместе с тем тонкое лицо обрамляли чудесные волосы. Смеясь, он бросился на своего могучего противника и вонзил в него когти. У него на руке было что-то вроде латной рукавицы, из которой выходили три согнутых металлических когтя. Они были острые, как бритва, — кожа на обнаженной груди гиганта разошлась тремя глубокими порезами, и из них хлынула кровь.

Песня барда оборвалась на пронзительном, резком крике пьянящем и безумном. Музыка продолжала звучать, в ней тоже был крик — крик любви и смерти, удушливого, кислого запаха свежей крови.

Поворот, обманное движение, удар.

Когтистые рукавицы сцепились, и послышался металлический скрежет. Противники отскочили друг от друга так резко, словно вместо ног у них были пружины. Гигант помотал головой из стороны в сторону: кровь застилала ему глаза. Его противник беззаботно выжидал, посматривая в сторону Рафта. Глаза его горели желтым цветом, зрачки были как две тонкие вертикальные щелки.

Светлые, почти рыжие волосы отливали странным темным блеском. Когда он улыбался, Рафту казалось, что он вот-вот увидит острые клыки гепарда. Красные капли падали со зловещей рукавицы на темное бедро. Он о чем-то громко спросил.

Ванн ответил ему. Светловолосый нетерпеливо поднял плечо, небрежно произнес несколько отрывистых коротких слов и вновь повернулся к гиганту, подняв в знак готовности свою рукавицу.

В ответ на это движение его противник прыгнул вперед, и два ловких, проворных тела сплелись в грациозном, но смертельном танце. Ванн повернулся — глаза его ярко сверкали и, взяв Рафта за руку, сказал:

— Пошли. Теперь тебе надо спать.

Короткое возбуждение прошло, и Рафт вновь точно оцепенел от охватившей его усталости. Даже не взглянув больше в сторону поединка, он последовал за Ванном к главному входу в замок. Словно во сне, он шел по длинным коридорам и извилистым лестницам, не чувствуя под собой ног. Рука Ванна наконец остановила его:

— А теперь спи. Дарум будет говорить с тобой после того, как ты отдохнешь.

— Дарум? — переспросил Рафт. На полу лежали диванные подушки, и Рафт тяжело опустился на них. — Кто такой Дарум?

— Ты только что видел, как он дрался. Он — Властелин. Он правит нами. Но сейчас он дерется, а потом…

Голос Ванна отдалялся от Рафта, сливаясь со слабым, навевающим дремоту гулом, похожим на… на что?

Рафт почувствовал убаюкивающую дрожь, которая, казалось, поднималась из глубин замка, словно что-то вдохнуло жизнь в его камни и сам замок ожил.

И Рафт уснул под эту колыбельную, которую пел ему чужой мир.

ГЛАВА VI Безумный царь

Много часов спустя Рафт проснулся. Чувствовал он себя вполне отдохнувшим, но все тело ныло и болело. Сочившийся из высоких окон свет был разных оттенков и откидывал на толстый ковер блеклые, узорчатые тени.

Рафт был, по всей видимости, в спальне. На стенах висели зеркала, очень много зеркал, и еще он заметил, что в комнате не было ни одного угла. Небрежно разбросанные подушки, гладкий шелк, круглые диваны — все это говорило о роскоши и изысканном вкусе хозяина.

Рафт обратил внимание на овальную дверь — на этот раз за ней не маячило никакой тени. Впрочем, это вовсе не означало, что его оставили без охраны. Рафт зевнул, потянулся — и тут же хрустнули онемевшие суставы и заныли мышцы. И все же, несмотря на противную ноющую боль во всем теле, он чувствовал себя готовым действовать и… чертовски голодным.

Он все еще ощущал слабую дрожь и гул, который он слышал, когда засыпал. Рафт подошел к окну, открыл его и вышел на балкон. Он остановился и посмотрел вокруг.

Солнечный диск почти не сдвинулся с места. Солнце было едва видно сквозь густую дымку поднимающегося снизу тумана. Рафт взглянул вниз и все понял.

Под ним была пропасть. Балкон нависал над широким выступом, а дальше под ним зияла бездна, над которой клубился туман. Серебристый ледяной поток, образуя дугу, низвергался в недосягаемые глубины.

Но это был не лед, а река, которая текла вокруг замка, а потом падала в пропасть под ногами Рафта. Он попробовал определить на глаз глубину, но поднимающийся от воды туман сбивал с толку. Водный поток устремлялся вниз и исчезал где-то далеко.

Вода падала медленно. И так же медленно, словно призрачная ледяная башня, поднимался туман. Уже знакомый Рафту гул становился все отчетливее, и, вторя ему, под ногой Рафта подрагивал камень. Но достигаемый этим звуковой эффект был необычным. Под влиянием каких-то странных физических процессов грохот водопада превращался в едва ощутимую вибрацию, которую Рафт скорее чувствовал, чем слышал.

Сдвинув брови, он прошел обратно в комнату. Мало-помалу до Рафта начало доходить, что здесь творится. Долгий сон сделал свое дело — сознание прояснилось. Медленно текущая вода, камни, падающие как пушинки, ленивое, почти неподвижное солнце на зеленом небосводе. Само время, кажется, было здесь другим. И происходило ли все это действительно на Земле? На той самой Земле, где текла Амазонка и стояли Рио и Нью-Йорк? Возможно, нет.

Он пытался разгадать тайну овальной двери, и вдруг она поднялась кверху и исчезла, будто ее и не было. На пороге стоял Ванн. Изрезанное шрамами лицо выражало готовность и решимость.

— Итак, ты проснулся, — сказал он по-индейски. — Это хорошо. Дарум хочет видеть тебя, но сейчас он отдыхает. А тебе нужно принять ванну.

— И поесть, — сказал Рафт и добавил: — Эти перчатки — они всегда на руках Дарума?

Ванн повернул голову назад, отдал какой-то приказ и, улыбаясь, переступил порог.

— Нет, только на турнирах. Он не так опасен, когда надевает их. Я покажу тебе, где ванна, Крэддок.

— Я не Крэддок. Я тебе уже говорил, что я не Крэддок.

Но это замечание Рафта Ванн пропустил мимо ушей. Он дотронулся до каких-то рычагов на стене, и одна из напольных плит отошла в сторону — Рафт увидел неглубокую, но просторную купальню. В ней плескалась жидкость, напоминающая по цвету мятный ликер. Рафт с наслаждением сбросил с себя одежду, которая за долгое путешествие превратилась в лохмотья, и погрузился в ванну. Ванн смотрел на него с выражением брезгливости.

— Тебе нужно принять несколько ванн, чтобы отмыться, заметил он. — Вот, смотри.

Он взял в руки кувшин и высыпал в воду немного голубого порошка. У Рафта возникло ощущение, будто всю кожу на нем стянуло от легких покалываний.

Рядом с ванной лежали щетки — много самых разнообразных щеток, похожих на скребки древних римлян, — и еще какие-то туалетные принадлежности, которые Рафт, под руководством Ванна, испробовал на себе. Но сложнее всего дело обстояло с водой: она была слишком тягучей.

Одна из щеток выпала у Рафта из рук, и он наблюдал, как она медленно погружалась в воду, оставляя за собой воронку, которая постепенно затягивалась по краям.

Рафт наслаждался, чувствуя, как боль постепенно уходит из тела. Ванн, не мигая, наблюдал за ним, а один раз даже заметил что-то по поводу волос своего пленника, после чего протянул Рафту светящуюся мазь, которая быстро впиталась в кожу и дала ощущение необыкновенной свежести. А потом вошел мальчик-слуга — он вкатил в комнату столик на колесах, уставленный совершенно незнакомой Рафту едой, и остановился как вкопанный, увидев в купальне Рафта.

Ванн подал ему знак, и шустрый, но еще неуклюжий подросток, с тонким, недобрым, почти треугольным лицом, поклонился и быстро вышел, провожая удивленным взглядом купающегося незнакомца.

— Нет ничего странного в том, что он удивлен, — сказал Ванн. — Твое тело так не похоже на наше, что показалось ему изуродованным. Но я бы при случае хотел с тобой сразиться.

— Спасибо, — ответил Рафт. — Могу себе представить, как ты позабавишься, когда, надев перчатки, будешь резать ими мое горло.

— Вовсе нет, — с кровожадной улыбкой проговорил Ванн. Убивать — это совсем не то. Какой смысл в убийстве?! Другое дело — настоящий бой, поединок, — а он редко заканчивается смертью. — Он подал Рафту плотную одежду, похожую на свою собственную, и помог ему надеть ее. — У меня было бы слишком большое преимущество перед тобой, если бы на мне были эти рукавицы. А какое оружие там у вас?

— Нарезное, — ответил Рафт и объяснил, что это означает.

— Странно, — проговорил Ванн, — разве можно получить удовольствие, посылая в противника снаряд? Ведь это совсем не то, что чувствуешь, когда твое лезвие входит в его тело. Нет, по-моему, этим нельзя насладиться.

— Хорошо, тогда будем просто драться, на кулаках.

— Обмениваться ударами? Нет, это неинтересно. Разве у вас совсем не сражаются на шпагах?

— Только некоторые, — ответил Рафт. — Но я не фехтовальщик. Кстати, что ты сказал об убийстве? У вас разрешено убивать?

— Нет, — сказал Ванн. — Мы же не варвары. Убийца, если его находят, должен возместить убытки. Но попадаются только глупцы.

— А-а, — задумчиво протянул Рафт и взял мягкий кисловатый плод, напоминающий апельсин. — Значит, у вас и полиция есть?

Ему пришлось кое-что пояснить Ванну, прежде чем тот понял его вопрос.

— Да, у нас есть люди, которые разыскивают тех, кто убивает. Но если убийца обманет их, его уже никто не тронет. Самое главное, чтобы никто не узнал причину убийства. Убийц ловят, потому что они не умеют скрывать причину, — он осуждающе покачал головой.

— Ну а вообще-то как здесь у вас все устроено? — спросил Рафт. — Паитити правит Дарум, да?

Ванн кивнул.

— Да, — сказал он, — у нас все, как в любой цивилизованной стране.

— Это точно. Например, убивают ради забавы. А откуда ты знаешь язык индейцев?

— Ты здесь не первый чужак. Люди с коричневой кожей приходили сюда еще во времена наших отцов, а вот нам самим очень трудно уйти из этой долины. В семье Паррора были пленники-индейцы, и теперь многие из нас знают их язык.

Да, вполне логично, отметил про себя Рафт, Языковые способности указывали на космополитические корни этих людей, даже при том условии, что их мир был замкнут на себя.

— А португальский?

— Что? — переспросил Ванн.

— Falam portugnes?[9]

— Не понимаю, — признался Ванн.

— Где же его выучил Паррор? И Джанисса, — задумчиво проговорил Рафт.

И тут он вспомнил о пилоте.

— Скажи мне, здесь был человек из моего мира? Его звали да Фонсека. У него была машина, которая летала по воздуху. И это случилось… пятьдесят снов тому назад или около того.

Глаза Ванна заблестели.

— Летающая машина упала в Паитити четыре сотни снов назад и убила всех, кто в ней был, кроме одного — которого Паррор взял в свой замок. Да, это был да Фонсека, и с его помощью Паррор прочитал те записи, которые ты оставил в пещере Пламени.

Рафт отложил плод, так и не попробовав его.

— Четыре сотни снов назад, говоришь? — переспросил он нерешительно. — Больше года. Сколько времени я провел в Паитити, Ванн?

— Я взял тебя в плен вчера, — сказал Ванн. — И это случилось сразу после того, как ты оказался здесь. Я следил за возвращением Паррора из внешнего мира и знал, когда надо действовать.

— Понимаю, — сказал Рафт, ничего на самом деле не понимая. — А о каких записях ты говоришь? И что это такое — пещера Пламени?

— Разве ты не видел пещеру?

— Ну, я видел какую-то пещеру, с отвратительными существами. Ты ее и имеешь в виду?

Ванн при этих словах вздрогнул, и в его глазах появился страх.

— Нет, не ее, — отрывисто сказал он и, неожиданно сменив тему разговора, добавил: — Тебе надо идти к Даруму. Ты готов?

— Кажется, да.

— Хорошо.

Ванн встал и направился к двери. Рафт последовал за своим стражем. Они вышли из комнаты и пошли по слабо освещенному залу.

Ванн, прервав молчание, сказал:

— Властелин дрался на поединке, потом предавался утехам и спал. И сейчас он покажется тебе несколько… странным. Хочу дать тебе совет, Крэддок.

— Я не… а, ладно, какой совет?

— В отношении тебя еще не все решено, — глубокомысленно сказал Ванн, уставившись в пол. — Я, например, сам не знаю, чью сторону выбрать. И Дарум тоже колеблется. Он забрал тебя от Паррора для того, чтобы принять окончательное решение. Возможно, он согласится с Паррором. И тогда тебе повезет. А может быть, и нет. Предугадать мне трудно. Но ты чужак, и поэтому я тебе скажу об этом, чтобы ты был осторожным: Дарум — сумасшедший.

Рафт вздрогнул и уставился на воина.

— Ваш царь сумасшедший?

— Да.

— И тем не менее он властвует?

— Конечно, — ответил Ванн. — А почему нет? Он бывает и в своем уме. Ну а если нет — это не так уж и важно. Только для тебя это вопрос жизни и смерти. А может быть, — задумчиво проговорил он, — это вопрос жизни и смерти и для Паитити. Помни, Дарум не твой царь.

— Да уж надеюсь, — искренне согласился Рафт.

— Он один из нас, — пробормотал Ванн, и глаза его засветились. — И еще, буду рад, если ты останешься жив. Я бы очень хотел встретиться с тобой в поединке, Крэддок. Мы пришли, — с этими словами Ванн поднял тяжелую портьеру, за которой начинался темный проход. — Входи.

— Спасибо, — сказал Рафт и шагнул вперед.

Ванн опустил полог сзади него. Наступила тишина, едва нарушаемая непрекращающейся вибрацией, от которой подрагивал весь замок. И даже сюда доносился равномерный гул.

Рафт подошел к следующей портьере, которая закрывала проход.

Они здесь все другие, подумал он, другая раса. Убийство для них — игра, а смертельный поединок — физическое наслаждение. И для них нет ничего странного в том, что ими правит сумасшедший царь.

Он помедлил перед портьерой, но в конце концов отодвинул ее в сторону и оказался в полумраке.

Тусклый, отливающий багрянцем свет лился со всех сторон. Определить, насколько большим было помещение, в которое он вошел, Рафт не мог. Вокруг него смутно что-то вырисовывалось, и вдруг одна из теней шевельнулась — и Рафт увидел два сверкающих крута: на него смотрели чьи-то глаза. В носу защипало от резкого запаха духов. Подземный гул, казалось, сотрясал все пространство комнаты.

И ни единого звука вокруг. Рафт помедлил и шагнул вперед. Глаза неотступно следили за ним. Вскоре он различил тонкую фигуру, лежащую на чем-то большом и бесформенном, — мягкую линию подбородка и лицо, обрамленное едва заметной шапкой волос.

Рафт остановился в ожидании.

Он чувствовал, что это был уже другой человек, совсем не похожий на того, который дрался во дворе замка. Он изменился даже физически. С Дарумом произошла какая-то перемена, и это было очевидно, но какая — Рафт определить не мог.

— Садись, — проговорил царь по-индейски. Даже его голос звучал сейчас иначе. Сдержанно и бесстрастно, словно далекая музыка.

Рафт вытянул руку, нащупал диван и сел. Наблюдавшие за ним глаза сверкнули зеленым цветом.

— Слушай, — приказал Дарум.

В его ногах шевельнулась тень. Мягкие линии выдавали женскую фигуру — саму женщину было почти не видно, но от ее дыхания веяло холодным ужасом. А потом Рафт услышал звук, в котором слились флейта и вздыхающая лютня. Этот звук был почти голосом, который о чем-то молил и спрашивал.

Царь заговорил снова:

— Юранн хочет знать, зачем ты пришел в Паитити, Крэддок. Музыка — это ее голос, по-другому она не говорит. Но она спрашивает, кто ты? Из какого ты мира?

Снова запели струны, и в них прозвучал вопрос. Рафт подался вперед, но взгляд царя остановил его.

— Он — бог, Юранн, — сказал Дарум, обращаясь к женщине и указывая на Рафта. — Он был здесь в самом начале, и сейчас, в самом конце, пришел снова. С тех пор как он впервые увидел Паитити, на свет появился новый род, и тень, которую отбрасывает Пламя на все живое, приблизилась к этому роду.

Зазвучала флейта — она вздыхала о наступающей тьме, о туче, которая стремительно застилала эту землю.

— Но есть и другие тени, — прошептал царь. — Ты знаешь, Юранн, была женщина, чья красота ослепляла, как огонь, и пьянила, как вино. Она сводила с ума. Я это знаю.

Страх медленно сжимал сердце Рафта. Музыка звучала мучительно, жутко, из мрака выступали мягкие линии женской фигуры, округлые плечи — и тонкие пальцы Юранн, казалось, перебирали плачущие струны.

— Огонь разгорался, — тихо продолжал царь. — В Паитити не было женщины красивее ее. Деревья склонялись перед ней, когда она танцевала. На ее улыбку отвечали камни.

Неожиданно в этой песне без слов зазвучала надежда, и мрак комнаты словно рассеялся, и вокруг зашумел наполненный весенним солнцем зеленый лес. И послышался смех, и ярко зареяли боевые знамена, и раздался звон клинков. И зазвучал мягкий, веселый танец.

Но раздался низкий голос царя, и музыка перешла на шепот.

— Был мужчина, который любил эту женщину и думал, что она принадлежит ему. А она смеялась. Смеялась — потому что знала о власти не меньше, чем о красоте. Ее опьяняла мысль о господстве над Паитити, о господстве над мужчиной, который властвовал.

В песне послышалось торжество победы. В темноте нежно светились женские руки.

— И тогда ее взгляд упал на другого, который не был царем. Она знала — любой мужчина рядом с ней мог повелевать Вселенной и сравниться с самим богом. И это было так! И если в ее объятиях была смерть, то смерть эта была как сладкий яд.

Звонкий издевательский смех слился в музыке с потаенной грустью.

— Она была коварной, — проговорил царь, и в застывшем воздухе эти слова упали тяжело, как камни. — И губы ее были коварны… И белое тело Юранн томилось в ожидании…

Песня почти стихла.

— Это было давно. Очень давно. Теперь уже в ней нет коварства. И царь забыл свою печаль. Перед ним танцуют девушки. Они просят его любви, но ему нечего им дать. Он отдал свою любовь Юранн, самой красивой женщине на свете, и она… она любит его теперь.

И тихо, нежно, покорно заиграла флейта.

— Но царь сошел с ума, — продолжал спокойный, ровный голос, и музыка вновь смолкла. — Был страшный час, когда безумие вселилось в него. Этот час, Юранн, всегда будет с ним и любовь, и безумие следуют за ним неотступно.

Наступила долгая тишина, в которой угадывалась лишь слабая вибрация от водопада, и в ее железной хватке подрагивало все здание замка.

— Мы с Юранн говорим о том, что уже забыто, и о том, чего не забыть, — произнес наконец царь. — Теперь ее язык — музыка, — голос царя неожиданно изменился. — Паитити умрет, но Юранн не должна умереть. И я думаю, что ответ в твоих руках, Крэддок. Но позволю ли я тебе открыть эту тайну — пока не знаю. Сначала нам надо поговорить. У меня к тебе много вопросов.

Рафт облизнул пересохшие губы и заговорил:

— Для начала нужно решить один вопрос.

— Какой? — спросил царь.

— Я не Крэддок.

Глаза внимательно смотрели на него, но Рафт уже все решил и отступать ему было некуда.

— Я пытался сказать об этом твоему воину, Ванну, но он мне не поверил. Не знаю, какую историю выдумал Паррор, но думаю, что очень неплохую. Дело в том, что Крэддок — его пленник и находится сейчас в его замке. А я пришел сюда, чтобы спасти Дэна Крэддока, и зовут меня Брайан Рафт.

— Я не верю этому.

— Зачем мне лгать? — спросил Рафт. — Какая мне от этого польза?

— У тебя может быть много причин. Но Паррор тоже умен, и если ему надо выиграть время — он пойдет и на обман.

— Девушка в замке Паррора, Джанисса, знает, кто я.

— Но скажет ли Джанисса правду? — спросил Дарум. — Она переменчива, как ветер. Расскажи мне свою историю. Я не знаю, чего в ней будет больше — правды или лжи, но я выслушаю ее.

Рафт начал рассказывать. Он старался изложить свои мысли как можно точнее, но красноватый сумрак комнаты действовал на него странным образом, и он с трудом подбирал слова. Когда Рафт закончил свой рассказ, сверкающие глаза царя были полузакрыты.

— Иди, — сказал Дарум.

Но Рафт медлил, и тогда царь своим низким голосом повторил приказ:

— Иди, я сказал. Мы еще будем говорить с тобой, а сейчас мне надо проверить все, что ты рассказал мне.

Рафт встал. Наполовину скрытая мраком женская фигура у ног Дарума шевельнулась, и вновь зазвучала волшебная, завораживающая музыка — ласкающая, влекущая и печальная.

Глаза царя следили за Рафтом.

Неуверенно ступая, Рафт направился к выходу. Бархатная портьера задела его по лицу, он поднял ее и шагнул под мягкий покров. Позади ярко блеснул свет. Музыка стала громче, пронзительнее, и Рафт обернулся.

На возвышении, похожем на помост для царского трона, среди разбросанных подушек стоял Дарум. Он наклонил голову и смотрел вниз на распростершуюся у его ног фигуру. Рафт понял, что не ошибался в своих догадках, — он увидел удивительные, молочной белизны руки и красивое, наполовину скрытое от его глаз тело. Но лицо Юранн было открыто.

И это лицо было сам ужас!

Помимо его воли в памяти Рафта всплыла та страшная рукавица с когтями, которую он видел на руке царя. Что-то страшное, жестокое, безумное изуродовало лицо Юранн, оставив нетронутой красоту ее божественного тела.

Царь поднял глаза, и его взгляд встретился со взглядом Рафта.

Рафт отступил в глубь прохода, и портьера упала.

ГЛАВА VII Пламя страха

По его часам прошло только несколько минут, но Рафт знал, что со времени его встречи с царем Паитити прошло уже несколько часов. Он снова был у себя в комнате. Оставленный один на один со своими мыслями, которые непрерывно заводили его в тупик, Рафт нетерпеливо ждал. Разгадать, как открывается дверь, он не мог, а Ванн проводил его обратно и больше не появлялся. С балкона был виден лишь поток воды, лениво сползающий в пропасть.

Комната была чистой. Стерильно чистой. Она была красивой, даже роскошной, но в ней не было ничего такого, что могло бы привлечь внимание Рафта. Полное бездействие злило и раздражало его. Казалось, что вся эта волшебная страна, кроме него, погрузилась в спячку.

Прошло еще немало времени, прежде чем он услышал, как кто-то зовет его по имени. Голос был знакомым. Оживленный и взволнованный, он быстро вышел на балкон, но там никого не было.

Только падающая вода. Лениво падающая вода.

— Брайан! — снова тихо позвал его голос. — Брайан Рафт!

Облокотившись на перила, Рафт посмотрел вниз и увидел нежное, знакомое лицо — это было лицо Джаниссы. Зеленовато-голубые глаза потемнели и стали почти фиолетовыми. Она каким-то чудом держалась на скале, вцепившись в выступы и щели, на которых, казалось, не смогла бы удержаться и белка.

Затаив дыхание, Рафт наклонился вниз и протянул ей руку. Но Джанисса быстро, словно предостерегая его, прошептала:

— Возьми подушку, Брайан. Принеси ее сюда. Не беспокойся обо мне. Делай, как я говорю.

Рафт не мог решиться, но в конце концов повернулся, вбежал в комнату, схватил первую попавшуюся под руку подушку и вернулся на балкон. Тонкое, неподвижное тело Джаниссы распласталось на камне.

— Возьми подушку за угол. Да, вот так. А теперь осторожно опускай ее. Держи крепко.

Рафт подчинился — как вдруг раздался свист, блеснула сталь, и подушку чуть не вырвало у него из рук. Из ровной гладкой стены под перилами балкона выскочил веер длинных острых лезвий — одно из них и вспороло подушку, на месте которой могла оказаться сама Джанисса.

Девушка только усмехнулась, показав зубы, и проговорила:

— Теперь, думаю, уже не опасно. Дай мне руку.

По-кошачьи ловко, не задев ни единого лезвия, она взобралась на балкон. Она отряхнулась, поправила волосы и взяла подушку из рук Рафта.

— Ты один? Я была почти уверена, что ты будешь один. Я кое-что разузнала, прежде чем подниматься сюда.

— Тебя могли убить, — сказал Рафт, всматриваясь в бездонные глубины, куда медленно низвергался водопад, а кверху, раскачиваясь в стороны, еще медленнее поднималась башня из тумана и брызг. Рафт повернулся к девушке и увидел, что она улыбается, и у него закружилась голова, но вовсе не из-за высоты, на которой он стоял.

Рафт разглядывал лицо девушки, которая вела его по длинной реке, а потом через джунгли так же безошибочно, как след Крэддока. Однажды увидев это нежное, маленькое, коварное создание, никто не смог бы, подумал Рафт, удержать себя от желания вновь и вновь смотреть на него.

В их первую встречу Рафт был усталым, сбитым с толку, но сейчас он мог внимательно всмотреться в зеленовато-голубые глаза, в веселое, хотя и надменное, лицо этой загадочной девушки. Он откровенно разглядывал Джаниссу, пытаясь заставить ее потупить глаза.

Она рассмеялась.

— Мы уже встречались, разве ты забыл? — съязвила Джанисса.

Рафт усмехнулся.

— Извини. Я просто… А твои люди знают, какая ты красивая?

— Все мужчины похожи друг на друга, — кокетливо парировала Джанисса. — Нам сейчас нужно подумать о тебе, Брайан Рафт. Ты в опасности.

— В которой ты меня оставила, насколько я помню, — и по тому, как он это произнес, было видно, что, несмотря на все ее очарование, терять память он не собирался.

Она вздернула свои гибкие плечи и сказала:

— А что я могу сделать? Но я же пришла снова, и ты должен меня простить.

Рафт взглянул вниз через перила и содрогнулся.

— Да, — проговорил он, — шансов у тебя было не много. Тебе повезло, что ты осталась в живых.

— Ну, упасть-то я никак не могла. Мы не из тех. Но если бы не ты, мне было бы трудно миновать ловушку. Пойдем, нас могут заметить с другого балкона.

Она вошла в комнату, огляделась, бросила разрезанную подушку на пол и сказала:

— Теперь мы можем поговорить.

Рафт вошел вслед за ней, наблюдая за плавностью движений ее гибкого тела под бархатным платьем.

Она слегка повернула голову, посмотрела на Рафта, озорно улыбнулась и встряхнула своими тигровыми волосами. Рядом с ними, у стены, лежала целая гора шелковых подушек. Джанисса села, скрестив по-восточному ноги, и, взяв Рафта за руку, пригласила его сесть рядом с собой.

— Нам много о чем надо рассказать друг другу, — сказала она. — И нам может не хватить времени для этого.

— Тогда начинай ты. Я же почти ничего не знаю.

— Да, наверное, не знаешь, — почти шепотом сказала Джанисса. Когда она говорила тихо, ее голос становился неровным, даже грубоватым, но в этой грубоватости звучало и нежное мурлыканье кошки. — Даже Крэддок не знает всего, хотя… он… сотворил нас. А теперь он еще и забыл многое. И Паррор должен создать устройство, которое…

— Может быть, начнешь с самого начала, — перебил ее Рафт. — Во-первых, где находится Паитити? На моей планете?

— Да. Мы это точно знаем, потому что некоторые из нас выходили в джунгли по невидимой дороге. Немногие — только Хранители Пламени, как я или Паррор. Я выходила только однажды. И больше ни разу. Ваш мир застыл, обледенел. В нем ничего не движется.

Когда мы встречаем там ваших людей, то вынуждены делать все так медленно, словно попали в кошмарный сон. А иначе мы превратимся для них в размытые пятна. Но долго быть за пределами Паитити мы не можем, если только у нас нет с собой частицы Пламени.

— Пламени? — повторил Рафт. — Что такое Пламя?

— Пламя рождает всю жизнь, — серьезно проговорила Джанисса. — Во всем Паитити есть только два амулета, которые несут в себе огненные семена Пламени. Мы не знаем, как они сделаны. Они очень старые и достались нам в наследство от древнего рода, который жил здесь до нас, — ее глаза сузились. Один амулет у Паррора, другой должен быть у меня. Обладать им — мое право, право Хранителя. Но царь потребовал его у меня, ну что же, ничего, у меня есть свой план. Придет время, когда…

— Прошу тебя, — вновь перебил ее Рафт, — расскажи мне сначала обо всем, что связано с движением в вашем мире. Вы двигаетесь быстрее нас, почему?

— Пламя угасает, — мрачно сказала Джанисса. — Вот для чего Паррор и разыскал Крэддока. Понимаешь, когда-то Паитити было другим. Жизнь нескольких поколений проходила за один день, а ночь вмещала в себя жизнь следующих. А до этого, еще раньше, одного дня хватало для жизни сотен поколений. Сейчас жизненный цикл замедлился. Вода течет теперь быстрее, чем во времена наших предков. Мы помним многое. У нас остались записи, но о чем-то мы можем только догадываться. Давно, задолго до того, как мой род обрел разум, в Паитити жили другие люди.

Они построили эти замки. Мужчины, женщины — они были похожи на вас, они были сильными, мудрыми и счастливыми — и жили у самого Пламени. Но потом Пламя опустилось и уснуло.

Рафт нахмурился.

— И все они погибли?

— Нет, не погибли.

— Что же с ними случилось?

Она посмотрела в сторону.

— Когда ты шел по невидимой дороге, то, должно быть, видел пещеру — там во мраке ползают и витают тени. Ты видел этих чудовищ. Они и есть наши предшественники, и это они построили этот замок, и замок Паррора, и все вокруг. Но когда Пламя начало опускаться в глубь земли, они опустились вместе с ним и превратились в эти жуткие создания. Теперь нам это известно, хотя еще совсем недавно мы об этом ничего не знали.

Рафт попытался сопоставить факты.

— Выходит, они выродились в то время, как вы развивались, так?

— Они выродились задолго до того, как у нас появились первые проблески разума. Я же сказала, Пламя уснуло. Но Крэддок разбудил его — это было очень, очень давно, миллионы поколений назад. Мы знаем это, потому что наши предки, наши близкие предки, проникли в пещеру Пламени и нашли там разные вещи — холщовый мешок, какие-то металлические сосуды и блокнот, записи в котором никто из нас прочитать не мог.

Мы строили разные догадки, но ничего не понимали до тех пор, пока здесь не появился да Фонсека на летающей машине. С его помощью Паррор и я прочитали эти записи.

— Миллионы поколений назад? Не может быть! Крэддок не такой старый!

— Время в Паитити течет совсем иначе, — пояснила Джанисса. — Крэддок разбудил Пламя, и это было нашим рождением. Теперь Пламя вновь опускается, и это несет нам смерть.

Дэн Крэддок! Оказывается, Рафт его совсем не знал. Тридцать лет валлиец скитался по Амазонке. Зачем? В поисках разгадки той ошибки, которую он когда-то совершил?

— Что такое Пламя? — спросил Рафт.

Джанисса удивленно вскинула брови.

— Оно дарует и забирает жизнь. Это Курупури.

Рафт пристально посмотрел на девушку и сказал:

— Хорошо, оставим это. Чего хочешь ты?

И вновь ее глаза загорелись фиолетовым светом.

— Во мне течет кровь царей. Когда-то давно в Паитити правили три царя. Они враждовали между собой, и двое из них были наконец повержены. Но печать позора не легла на них, и они получили наследственное право быть Хранителями Пламени. После этого они поселились в замке, в котором сейчас живет Паррор, а тот, кто победил их, остался здесь у Пропасти Доирады. И так было на протяжении жизни многих поколений. До недавних пор!

Она, казалось, рассвирепела.

— Паррор использует меня. Меня! Но во мне течет такая же благородная кровь, как и у него. Я храню тайну зеркала, которое было ему нужно, но теперь, когда у него есть Крэддок, он может разбудить Пламя, и тогда я лишусь того, что по праву принадлежало мне с самого рождения, — глаза ее засверкали. — Хранить замок Пламени — это высокая честь. Мы его Хранители. Но Паррор хочет нарушить священный обычай и действовать по собственному желанию, не ожидая царского решения. Это будет позором и обесчестит меня как одного из Хранителей Пламени.

— И тем не менее ты помогла ему убить да Фонсеку, — сказал Рафт, — и похитить Крэддока.

— Но я не знала, что он намеревался убить да Фонсеку. Магическую силу зеркала можно разрушить, но делать это надо медленно и осторожно, иначе человек умрет. Да Фонсека мне не нравился, но его смерти я не хотела. Я бы остановила Паррора, если бы знала тогда о его планах. А что касается Крэддока, то Паррор солгал мне — он сказал, что только приведет его сюда. Я бы не поверила Паррору на слово, но его логика убедила меня. Сейчас я понимаю, что это был обман. Он выпытает у Крэддока все, что ему нужно, и разбудит Пламя. И это… — она запнулась, — это будет страшный грех. Но я уже и сама не знаю, Брайан, какой путь правильный.

— Что касается меня, то я должен вырваться отсюда и найти Крэддока, — решительно проговорил Рафт.

— Я не могу тебе помочь выйти отсюда. Во всяком случае, не сейчас, — сказала Джанисса. — А вот другое проще: видишь, у меня есть зеркало!

Она сняла зеркало с шеи и протянула Рафту. Вспомнив да Фонсеку, Рафт инстинктивно отвернулся.

Джанисса негромко рассмеялась.

— В нем нет никакого вреда, если души людей в согласии. Посмотри в зеркало.

— Нет, подожди, — сказал Рафт. — Скажи мне сначала, как это все получается?

— Мы много знаем о разуме, — объяснила Джанисса. — Это устройство — мост мысли. Оно получает сигнал от одного разума и передает другому. Но всякий разум обладает своей частотой. Сам ты не сможешь воспользоваться зеркалом, Брайан, твой разум еще не подготовлен к этому. Но я тебе помогу. Смотри.

И Рафт посмотрел. Вначале гладкая поверхность крошечного зеркала была задернута серой переливающейся пеленой, которая на глазах Рафта рассеялась, и он увидел лицо Крэддока так ясно и отчетливо, словно валлиец стоял перед ним.

Клочковатая седая борода. Покрасневшие, измученные глаза. А позади Крэддока Рафт увидел какие-то неясные очертания, похожие на разноцветные шелка.

— Он сейчас один и отдыхает, — прошептала Джанисса. — Можешь спокойно разговаривать с ним.

— Разговаривать?

— Да, про себя. Смотри внимательнее, я вызываю его.

Рафт пристально посмотрел в зеркало и увидел, как Крэддок поднял глаза — он уже знал, что с ним будут говорить.

Рафт услышал свое имя!

На самом деле он ничего не услышал — он почувствовал, ощутил мысли Крэддока, которые внезапно вошли в него и закрыли собою весь оставшийся мир. Стало темно, комната куда-то исчезла, и осталось лишь чувство, что где-то рядом была Джанисса, которая сделала все это возможным.

— Как ты, Дэн? — мысленно спросил Рафт.

— Я в порядке, Брайан. А ты?

— Да пока жив, — невесело подумал Рафт. — Со мной Джанисса.

— Это хорошо. Ей удалось рассказать мне кое о чем. Но еще больше рассказал мне Паррор.

— Паррор? Он пробовал свои уловки?

Крэддок устало усмехнулся.

— Да, не без этого. Знаешь, он самый опасный из всех альтруистов, которых я когда-либо встречал. Тебе не надо было идти за мной, Брайан.

— А тебе следовало рассказать мне обо всем еще на станции, когда там появился Паррор, — отрезал Рафт. — Ладно, что прошло, то прошло. А сейчас нам нужно решить, как…

— Я ничего не знал тогда, — перебил его Крэддок. — Когда Паррор привел на станцию да Фонсеку, я понятия не имел, что происходит. А когда он показал мне мою записную книжку, я был просто потрясен.

— Значит, ты здесь уже был.

— Да, был. Тридцать лет назад, если считать по нашему времени, а в Паитити, возможно, прошли миллионы лет. Время здесь — величина переменная. Пламя, оно…

— Скажи ему, — прозвучала настойчивая мысль Джаниссы.

— Да, думаю, так будет лучше. Тридцать лет назад я был слишком молод, чтобы все осознать. Я бродил по джунглям в поисках тайных снадобий, которыми пользуются здесь индейцы-шаманы, и неожиданно наткнулся на невидимую дорогу. Тогда она еще не была закрыта. Двери этой, как оказалось, ловушки были открыты настежь.

— Ловушки?

— Да, как всякий выбор по жребию, — мрачно ответил Крэддок. — Но я пошел вперед и за пещерой чудовищ оказался на развилке. Одна дорога ведет в Паитити, другая — к тому, что индейцы называют именем Курупури.

— Пламя, — уточнил Рафт. — Что это такое — Пламя?

— Не знаю. Вероятно, разновидность лучистой энергии, которая может проявлять себя, а может быть пассивной. Но наверняка она внеземного происхождения. Знаешь, Брайан, ведь Паитити — это метеоритный кратер, и, я думаю, Курупури появилось здесь вместе с метеоритом. Точно не знаю, но это жизнь!

— Пламя создает и уничтожает, — тихо вставила Джанисса.

— Уничтожает? Да. Существуют виды энергии, о которых мы ничего не знаем. Иногда в телескопах мы видим нечто подобное в огромных туманностях, находящихся в тысячах и в миллионах световых лет от нас. Это первооснова всякой энергии, рожденная в глубинах межзвездного пространства — только там может существовать эта чудовищная сила. На планете такого найти невозможно. Если, конечно, планета уже не газообразная, не расплавленная. Курупури — это то, что упало сюда, в бразильские джунгли, вместе с метеоритом. Давно, очень давно. Это источник жизни, Брайан.

— Как ты думаешь, это нечто живое?

— Не знаю, оно слишком мощное, чтобы мы могли постигнуть или измерить его. Тебе наверняка известна теория Аррениуса, согласно которой жизнь достигла Земли в форме спор, которые перемещались через пространство в световых потоках. И это вполне возможно. Но что дало жизнь самим этим спорам?

— Ну, это старая загадка про курицу и яйцо. Споры могли быть пылью, выбросами далеких туманностей. Или же эта огромная сила, рожденная пространством, была настолько мощной, что вложила жизнь в эту пыль в ближайшей галактике. Я тоже не знаю. Просто строю теории. Но все это — лучистая энергия, вибрация, невообразимая мощь — связано как-то с Пламенем.

Усталое лицо Крэддока просветлело.

— И ничтожная крупица этой энергии однажды упала на Землю вместе с метеоритом. Вероятно, она была микроскопической, иначе наша планета погибла бы. Неконтролируемый рост энергии погубил бы все живое. Кое о чем я догадался сам, а остальное мне подсказали записи, которые я нашел в Паитити.

— Записи? Кто их оставил?

— Тогда я об этом не знал. В этой долине не было никого, никакой разумной жизни — только птицы, насекомые, дикие свиньи, тапиры и ягуары. Да, да, именно ягуары, Брайан, это очень важно. Так вот, записи я нашел в том самом замке, где сейчас живет Паррор.

Это было похоже на письменность индейцев. Думаю, что когда-то индейцы получили свой язык именно отсюда. Как бы там ни было, истина открылась мне. Курупури дало жизнь этой стране, Паитити. Эта мельчайшая частица энергии сделала Амазонку самым плодородным и изобильным местом на Земле.

Рафт кивнул.

— Продолжай. Как же все это действует?

— Циклично, как на всех солнцах, гигантах и карликах, и в туманностях. Но наша жизнь слишком коротка, чтобы мы могли заметить эту цикличность. Когда Пламя разгорается, освобождается определенный вид энергии. И результат… совершенно необычен.

— Время ускоряется?

Крэддок медленно покачал головой.

— Нет, объективно нет. Происходят метаболические трансформации — изменяется, и притом невероятно, скорость обмена веществ. Это касается не только людей, млекопитающих, но и всего живого. Когда Пламя находится в пике очередного цикла, человек рождается, живет и умирает в один миг, хотя для него самого проходит целая жизнь.

На неживую природу все это, конечно, не влияет. Излучение не может заставить камень падать быстрее. Оно влияет только на живые клетки. Животный мир и растения. Вот так это происходило.

— Пламя пробуждалось, — пояснила Джанисса, — и его свет озарял все вокруг жизнью.

— Да, когда-то очень давно все так и было, — продолжил Крэддок. — Первый Род — те, кто построил эти замки, — они здесь жили, эволюционировали, но потом… потом Пламя опустилось. Нет, они не погибли. Но сейчас, и это очевидно, излучение действует отрицательно.

Когда сила Пламени снижается до определенного уровня, его лучи становятся гибельными. При этом ткань клеток может обновляться, но могут развиться и раковые клетки. Пламя опускается, и начинается регресс. Это странно и… страшно.

— Я видел, что осталось от Первого Рода, — заметил Рафт. — Эти чудовища в пещере.

— Да, они предчувствовали свою судьбу и подготовились. Они были замечательными учеными и нашли способ, с помощью которого можно разжечь Пламя, не дожидаясь смены цикла. Но сделать этого они не смогли — это было слишком опасно. Малейшая ошибка — и Пламя вышло бы из-под их контроля, а это означало бы полное разрушение всего живого. Излучение стало бы неуправляемым. Пламя поглотило бы само себя, и в тот же миг жизнь в Паитити остановилась бы навсегда.

— Значит, они не сделали этого.

— Нет, они ждали. Каждое новое поколение считало, что отмеренное ему время оно проживет, и перекладывало эту задачу на своих детей. А их дети — дальше. В конце концов Первый Род выродился, люди превратились в зверей, и им было уже не под силу справиться с этой задачей.

Они помнили только об одном — о Пламени и нашли путь к той пещере, где ты их видел. Близость к излучению поддерживает их жизнь, они существуют и размножаются там, во тьме, уже очень, очень давно.

Рафт нахмурился.

— А люди-кошки? Откуда появились они?

В глазах Крэддока мелькнул ужас.

— Их создал я. Я разбудил Пламя.

ГЛАВА VIII Харн чудовищный

Рафт представил себе эту сцену тридцатилетней давности. Молодой, теряющийся в догадках, восторженный Крэддок — он один во всем мире знает о невероятной межгалактической Силе, которая бушует в недрах джунглей. Сейчас, пожалуй, Рафт и сам мог понять то искушение, которое толкнуло Крэддока вмешаться в неведомые силы природы.

— Я разбудил Пламя. Мне помогли записи, которые я нашел. Я не понял всего, что в них было, но понял вполне достаточно, чтобы действовать. Даже слишком. И тогда… — Крэддок поднял и показал Рафту свои изуродованные руки, — я достиг цели и… проиграл, потому что Пламя, хотя оно и безудержно бушевало, так и не достигло своего максимума. Мне еще повезло — я спасся.

И вновь на измученном лице отразился ужас.

— В том пылающем аду я смотрел на свои руки и видел, как изменяется живая плоть. Я видел, Брайан, человеческую ткань, которая корчилась в муках, чернела и превращалась во что-то… дьявольское. И даже когда я уже убегал, то чувствовал это место, где раньше были мои пальцы. Я чувствовал, как они… корчились!

Он глубоко вздохнул и продолжал уже спокойнее:

— Я убежал в джунгли и там ампутировал этот ужас. У меня был с собой хирургический набор. Мне удалось сделать это без анестезии — в те времена ее у меня просто не было. Тогда я думал, что никогда больше не вернусь в Паитити. С карьерой, конечно, все было покончено. Мои руки уже не были руками.

Но что-то удерживало меня на Амазонке. Я слишком близко подошел к Пламени, оно коснулось меня, и после этого я уже не мог уехать из Бразилии. Иногда мне казалось, что барабаны Ютахи рассказывают мне о Курупури.

Он покачал головой.

— И Курупури вернулось ко мне. Тридцать лет спустя. Паррор нес с собой знак Пламени, когда спускался вниз по реке, и индейцы почувствовали это. Невероятная сила посылала свои сигналы через джунгли. Когда я впервые увидел Паррора на станции, я ощутил ту же самую энергию жизни, которую испытал на себе в Паитити. Она была слабее, но ошибиться я не мог. В меня вселился страх.

Паррор подошел ко мне в лаборатории и отдал записную книжку. Он выследил меня по ней. Знаешь, в джунглях есть свой «лесной телеграф», и Паррор узнал мое имя. Когда он уходил из Паитити, его шансы отыскать меня были почти нулевые, но он надеялся, что я все еще жив и он меня найдет.

И ему повезло — он нашел. Он сказал мне, что я должен отправиться вместе с ним в Паитити, но я, конечно, отказался. И тогда появился ты.

— Помню, — кивнул Рафт. — Но ты был один в лаборатории.

— Не забывай о метаболизме Паррора. В нашем медленном мире он, когда хочет, может передвигаться с невероятной скоростью. Ему приходилось сдерживать себя и делать все медленно, когда мы на него смотрели. Он просто выбежал так быстро, что ты не успел его заметить. А позже он загипнотизировал меня с помощью зеркала. Я знал, что делаю, но изменить ничего не мог. До тех пор, пока не проснулся здесь, в замке. Теперь я знаю истину, но беспомощен, как ребенок.

— А в чем истина? В том, что за тридцать лет примитивные животные эволюционировали в людей-кошек?

— Это были ягуары, которые обитали в долине, — поправил его Крэддок. — И не за тридцать лет. Тридцать миллионов, а может быть, миллиардов лет Пламя излучало энергию. Я же говорил тебе, что человеческая жизнь могла вместиться в одну секунду, в одно мгновение. То, на что в нашем мире уходят эры, в Паитити происходит за тридцать лет. Метаболизм и скорость протекания жизненных процессов так высоки, что за несколько дней или даже часов ягуары превратились в дикарей, а затем — в разумных существ. Их лапы стали руками. Они научились ходить прямо. Если бы в те дни мы посмотрели на Паитити сверху, то увидели бы буквально растекающиеся тени, тающую и изменяющуюся живую плоть.

Крэддок умолк и посмотрел на свои руки.

— Да, — продолжил он вскоре, — люди-кошки эволюционировали и стали разумными. Они создали свою культуру, опираясь на культуру своих предшественников. Все остальные формы жизни зашли в тупик. В любой среде только один вид господствует. Здесь этим видом было кошачье семейство.

Но позже Пламя вновь начало опускаться. Я пробудил его искусственной стимуляцией совсем ненадолго. В течение одного-двух ближайших поколений Пламя опустится до опасного уровня, и тогда излучение снова станет гибельным, как это уже случилось при жизни Первого Рода.

Рафт быстро перевел дыхание.

— Наконец-то я начинаю понимать, что к чему.

— Так вот, — продолжал Крэддок, — Паррор увел меня насильно. Я был ему нужен, потому что записей, оставленных Первым Родом и хранивших тайну Пламени, уже не существовало. Я оставил их еще тогда в пещере, и они сгорели в том аду. То же случилось бы и со мной, останься я там чуть дольше. Паррор думал, что я знаю, как вновь пробудить Пламя.

— А разве ты не знаешь?

— Я не понял всего, что было в записях, — признался Крэддок, — Я тебе говорил уже. Я могу разбудить Пламя, но не управлять им. А это слишком опасно.

— Даже Паррор не будет так рисковать, — вмешалась Джанисса. — До тех пор пока он не будет знать все точно, он за это не возьмется.

Крэддок поспешно поднял руку.

— Кто-то идет. Кажется, Паррор.

Джанисса взяла зеркало.

— Мы не можем говорить, пока он не уйдет. Ни о чем не рассказывай ему, Крэддок.

— Смогу ли? — спросил валлиец, и его лицо подернулось серой пеленой.

Рафт обессиленно откинулся назад — он был весь в испарине. Джанисса с сочувствием смотрела на него.

— Это непростой путь, и он не известен нам до конца, сказала она, — но мы должны снова пройти по нему.

— Да. А что касается лично меня, то я бы хотел собственными руками свернуть шею этому Паррору. Или поймать его в прицел винтовки.

— Ну что ж, возможно, тебе это удастся, но позже, — лицо ее помрачнело. — Пойми, нас подстерегает еще большая опасность. Крэддок прочел записи, хотя и не все понял.

— И что?

— Он многое забыл, но в его памяти это сохранилось и может быть восстановлено. Если это произойдет, то Паррор узнает все, что было известно Первому Роду.

— Он может проникнуть в память Крэддока, да? Что-то вроде мнемоники… гипноза, насколько я понимаю.

— Не совсем так, — на лице девушки читалась тревога. — Он работает над устройством, которое может помочь ему.

Рафт сжал губы.

— И если у него это получится, он попытается разбудить Пламя?

— Конечно, и это самое опасное, — сказала Джанисса. — Допустим, Первый Род знал, как сдерживать Курупури, но они ни разу так и не провели этот опыт. И мы не знаем, правильными ли были их расчеты, ведь так?

— Не знаем, — подтвердил Рафт.

Джанисса волновалась.

— А вдруг Пламя, вырвавшись на свободу, уничтожит Паитити. Многие из нас думают так же, как Первый Род, — мы можем спокойно прожить свою жизнь и оставить решение этой задачи нашим детям. Но Пламя быстро опускается, все быстрее и быстрее течет вода в реке. Мы не знаем, когда оно достигнет опасной отметки. А царь… царь медлит с решением.

— На чьей он стороне?

— Никто не знает, — она пожала плечами. — Мы не можем прочесть мысли Дарума. Многие в Пантити хотят жить спокойно, как это было всегда. Они предпочитают откладывать решение, а не рисковать. Но есть и другие, которые думают иначе.

Я сама не знаю, что выбрать, Брайан. Я знаю только одно свой долг. Во мне течет кровь царей Паитити, и я должна хранить Пламя. И, если надо, я буду против Паррора. Если царь примет решение, я подчинюсь ему. И еще одно: в памяти Крэддока есть ответ. И в этом ответе — жизнь или смерть.

Рафт посмотрел в открытое окно на туманную завесу, которая висела над гигантской пропастью, и тихо проговорил:

— Видишь ли, Джанисса, теперь я тоже в этой игре. Не знаю пока, где и как я пригожусь, но я уже не сторонний наблюдатель. — Он твердо посмотрел на девушку. — Я не люблю, когда мной помыкают. Дарум, Паррор и даже ты относитесь ко мне и Крэддоку, как к пешкам в этой игре. И нам трудно доказать обратное, потому что мы слишком мало знаем.

Джанисса, не мигая, смотрела на Рафта. Он продолжил:

— Мы оказались втянутыми во все это. Больше всего мы хотим одного — выбраться отсюда и вернуться в наш мир. Если ты поможешь нам, мы поможем тебе. Давай будем откровенны ты не против того, чтобы Паррор узнал, как управлять Пламенем, но ты не хочешь, чтобы он действовал вопреки воле царя. Я прав?

— Да, это так.

— Отлично. Значит, весь вопрос в том, чтобы убедить царя, что я — Брайан Рафт. Сейчас я его пленник, потому что он принимает меня за Крэддока.

Ее зеленые глаза вспыхнули.

— Я недавно узнала, что Дарум вышел из замка с отрядом солдат.

— Выходит, он поверил мне! Он сам пошел за Крэддоком.

Неожиданно Рафт умолк: он понял, что царь не поверил ему на слово и решил развязать гордиев узел своей неуверенности одним ударом — пойти к Паррору и выяснить все там, на месте.

— Паррор слишком хитер, — сказала Джанисса. — Я не знаю… — Она помотала головой, и грива ее вьющихся волос взъерошилась.

— Итак, что же мне делать? — проговорил Гафт. — Сидеть и ждать, пока Дарум вернется обратно в замок?

Девушка задумалась.

— Я еще раз попробую зеркало, — сказала она наконец и, взяв зеркало в руки, стала вглядываться в его мутную поверхность. Рафт заметил, как она вздрогнула.

— Что случилось? — спросил он.

— Подожди, — проговорила она, останавливая его жестом руки. — Нет, ничего не получается. Я чувствую заслон.

Она выпрямилась и спрятала зеркало в складках платья.

— Крэддок в трансе, — сказала она. — Дело не в зеркале, Крэддок сейчас под гипнозом. Паррор ведет его куда-то — я не смогла разглядеть куда. Но из замка они ушли.

Рафт прикусил нижнюю губу.

— И ты никак не можешь связаться с Крэддоком?

— Я могу уловить только отдельные его мысли. Не больше.

— А куда они идут? Попробуй узнать, Джанисса. Это может нам помочь.

Джанисса вновь вынула зеркало, склонилась к нему и сосредоточилась. Рафт заметил, как у нее на лбу от напряжения выступили капельки пота.

— Трудно. Его сознание закрыто.

— Попробуй еще раз!

Но она неожиданно опустила зеркало.

— Нет, нет, только не Харн! Он не мог туда пойти! — растерянно пробормотала она. Рафт взял ее тонкие руки в свои.

— Харн? Это там, где Пламя?

Джанисса отшатнулась от него, она вся дрожала.

— Нет, нет. Я думала, он пойдет по невидимой дороге, но в Харн… У него, должно быть, есть какая-то защита, о которой я ничего не знаю. Иначе это самоубийство.

— Что такое Харн? Где это?

— У истока великой реки, — ответила Джанисса, — той самой, что течет под Замком Доирады. Харн там, но люди туда не ходят.

— Почему?

Джанисса, казалось, ушла в себя.

— В Саду Харна жизнь, которая не похожа на нашу. Там есть существа, которые… которые — я не знаю. Я никогда не была в Саду. Но я была рядом, и там что-то прикоснулось к моему сознанию, что-то холодное, гадкое и ужасное.

Рафт громко засмеялся.

— Ох, уж эти мне призраки! Мне бы мою винтовку, я бы им показал.

— Харн — это очень опасно, — тихо проговорила девушка. Если Паррор знает, как защитить себя там, он намного умнее, чем я думала. Но мне страшно за Крэддока.

— Напрасно. До тех пор пока ему нужен Крэддок, Паррор будет заботиться о нем не хуже, чем о самом себе. Очевидно, Харн — это запрещенная зона Паитити, а это как раз на руку Паррору. У него будет достаточно времени выведать у Крэддока все, что ему нужно.

В Джаниссе произошла какая-то перемена.

— Это меняет дело, Брайан, — сказала она, — Когда Дарум придет в замок Паррора, он увидит, что тот ушел. Если царь узнает, что Паррор отправился в Харн, и поспешит за ним, то сможет настичь его в пути. — Гибкое, плавное тело Джаниссы изогнулось, и она встала. — Да, это меняет наши планы. Я должна предупредить Дарума.

— Я пойду с тобой, — сказал Рафт.

— Нет, тебе нельзя. Ты не сможешь пройти там, где я, она показала рукой в сторону балкона. — А за дверью стража.

— О страже я сам позабочусь.

— Ты не такой сильный. Я должна идти быстро и одна.

Она уже направилась к балкону, но Рафт схватил ее за руку.

— Скажи мне хотя бы, как открывается дверь! — попросил он.

Она лукаво улыбнулась.

— Выбери самое яркое пятно света и положи на него свою руку. Но лучше — дождись меня, Брайан. Иногда у двери не один замок.

Они уже вышли на балкон, и Джанисса легко перекинула ногу через перила.

— Ты вернешься? — спросил ее Рафт.

— Обещаю, — ответила Джанисса.

«Она переменчива, как ветер», — вспомнил Рафт слова Дарума. Насколько можно было верить этой девушке-кошке, этому созданию из другого мира?

Рафт крепко схватил ее за руки и привлек к себе. Худое, но сильное тело девушки напряглось — она сопротивлялась, и все же губы Рафта коснулись ее губ.

Только после поцелуя он отпустил ее.

— Теперь, по крайней мере, тебе будет не так легко меня забыть, — сказал он с легкой усмешкой.

Джанисса смотрела на него, с удивлением дотрагиваясь пальцами до своих губ.

— Нет, — сказала она загадочно. — Этого я не забуду.

Она соскользнула вниз. Ее ловкое тело изогнулось и почти слилось с камнем, чтобы не задеть острые лезвия. Рафт провожал ее взглядом, пока тонкая фигура девушки не исчезла за одной из башен, а потом, почти с прежними сомнениями, вернулся в свою великолепную тюрьму.

Решения он все еще не принял.

Знал он теперь много, но для немедленных действий ничего не подходило. Разве что — он поднял голову и посмотрел на дверь — ключ. Им действительно можно было воспользоваться. Если, конечно, он не хочет сидеть здесь и ждать, пока возвратятся Джанисса или царь.

Рафт отыскал тяжелую металлическую статуэтку, обмотал ее шелковой лентой и подошел к двери. Внимательно всмотревшись в полупрозрачную поверхность, он обнаружил на ней светящиеся пятна, которые медленно, точно лунные блики на воде, двигались внутри овала.

Самое яркое пятно света!

Он нашел его и накрыл ладонью. Дверь не открылась. Пятно медленно выплыло из-под руки. Он попробовал еще раз, но также безуспешно.

У двери был не один замок. Как она и говорила. Горько усмехнувшись, Рафт отшвырнул свое оружие и вышел на балкон.

Джанисса была уже внизу. Последовать за ней он не мог и даже не питал на этот счет никаких иллюзий. Сделать канат, который достал бы до самого низа, было невозможно. Рафт наклонился и попробовал отломать одно из лезвий. Но все кончилось тем, что он порезал палец.

Он тихо и грубо выругался. После этого стало легче. Опустившись на гору подушек, он попробовал выработать план действий. Это оказалось делом не из легких. Чего он хотел, было очевидным, — выбраться отсюда вместе с Крэддоком. Но как? Как это сделать?

Дорогу назад он знал. Если бы он очутился в джунглях, он мог пройти через них даже без винтовки. Но бегство не решало теперь всех проблем.

Амулеты — одним владел Паррор, а другой был сейчас у царя — давали возможность тем, кто владел ими, жить за пределами Паитити и замедлять метаболизм, приспосабливая скорость обмена веществ к той, которая существовала во внешнем мире. Последствия могли быть самыми неожиданными, вроде того случая с Паррором, когда обычному человеческому глазу было просто невозможно заметить его стремительное перемещение.

Предположим, раздумывал Рафт, что им с Крэддоком удастся сбежать и они дойдут до Ютахи. Пусть у них будет в запасе неделя или даже месяц. Но преследователи из Паитити настигнут их в один день. С помощью амулетов Паррор или царь доберутся до них и убьют или загипнотизируют, используя волшебное зеркало Джаниссы. Тогда он и Крэддок вновь окажутся в Паитити.

Это был опять тупик.

Рафт попытался определить ход времени, но сделать это было почти невозможно. Солнце практически стояло на месте, а движение секундной стрелки на часах было таким медленным, что Рафт его не замечал. Скорость его жизни здесь была невероятно высокой, и поэтому в Паитити он был почти на равных с людьми-кошками. Как только он выйдет отсюда, его метаболизм замедлится до обычного уровня, и тогда он лишится даже этого небольшого преимущества.

А может быть, ответ кроется в их психологии — психологии семейства кошачьих…

Рафт долго сидел, погруженный в свои мысли, и отвлекся лишь тогда, когда открылась дверь. Но это был не Ванн — в комнату вошел страж, а за ним мальчик-слуга вкатил столик с едой. Рафт поел и снова глубоко задумался. Сейчас должна быть ночь, решил он, но дни в Паитити были такими же долгими, немыслимо долгими, как и ночи.

Изначально все разумные существа, живущие сейчас в Паитити, произошли от семейства кошачьих, в то время как далекими предками Рафта были обезьяны. Как известно, обезьяны любопытны, и любопытство — один из самых сильных инстинктов, который заложен в человеке самой природой. Кошки же теряют интерес к чему бы то ни было очень быстро. Они не строят, не созидают. Этими замками, воздвигнутыми в незапамятные времена Первым Родом, люди-кошки просто завладели когда-то и потом лишь обновили. Кошки по своей внутренней природе гедонисты. Конечно, сильно повлиял на эти инстинкты вложенный извне разум, силу которого Рафт еще не мог оценить до конца.

Может ли он строить планы по законам своей человеческой логики в этом чужом мире? Реакция людей-кошек может быть непредсказуемой.

Тихий, настойчивый, словно предупреждающий о чем-то шепот — больше похожий на шорох, потому что в нем не было ни единого слова, — пронесся по комнате.

ГЛАВА IX Замысел убийцы

Еще прежде чем шорох затих, Рафт был уже на ногах и смотрел на дверь: полупрозрачный овал открылся, путь к бегству был свободен. Но на этом пути кто-то стоял — фигура была скрыта серым покровом одежд, а лицо закрывала вуаль. Однако ничего не могло утаить красоты и ужаса, которыми веяло от фигуры женщины.

Ее тонкие бледные руки были обнажены, и в них она держала неизвестный Рафту музыкальный инструмент, звуки которого он уже слышал. И вновь белые пальцы притронулись к замысловатым струнам и клавишам, и послышалась музыка. Мелодия — еще настойчивее, чем прежде, — взывала к Рафту.

— Юранн? — позвал он.

Женщина под вуалью кивнула, и Рафт шагнул навстречу.

— А стража?

Юранн подала ему знак рукой и повернулась к выходу. Рафт осторожно пошел вслед за ней. В коридоре все было тихо.

Страж стоял неподвижно. Он даже не повернул голову и, словно завороженный, смотрел широко открытыми глазами себе под ноги, на небольшую, переливающуюся странным светом сферу.

На какой-то миг и взгляд Рафта оказался прикованным к этому шару; Внутри него медленно двигались и переливались цвета, а сам шар становился все больше и больше. Тихие, но настойчивые струны вывели Рафта из оцепенения. Юранн пошла вперед, нагнулась, подняла сферу и спрятала ее под своей одеждой. Колдовство окончилось, но страж был по-прежнему недвижим.

Рафт показал на него и вопросительно поднял брови. Зазвучавшая музыка успокоила его, точно говоря: «Страж проснется, но не сейчас. На нем мое заклинание».

Рафт заметил, как сзади него закрылась дверь. Юранн вновь подала ему знак. Но что все это значило? Ее вероломство? Возможно. Люди-кошки непредсказуемы. И все-таки это было лучше, чем сидеть в тюрьме, сложа руки, а уж защитить себя от женщины в случае надобности он как-нибудь сумеет.

Он шел вслед за ней по коридору.

Она, видимо, выбрала обходной путь, на котором им никто не встретился, кроме мальчика-слуги. Завидя его еще издали, Юранн втолкнула Рафта в завешенную бархатной портьерой нишу. Ничего не подозревающий паж поклонился Юранн и прошел мимо. И они отправились дальше.

Наконец Юранн остановилась перед одной из портьер, сдвинула ее в сторону и жестом пригласила Рафта войти. Уже знакомый Рафту странный тусклый свет заставил его на мгновение зажмуриться. Было абсолютно тихо.

Сквозь безмолвие до Рафта доносилась лишь тихая музыка Юранн. Ее пальцы коснулись его руки.

Она уверенно, не спотыкаясь в окружающем их полумраке, повела Рафта за собой. Скоро они оказались у царского помоста, утопающего в шелке.

И здесь Юранн начала подавать Рафту знаки, странные и угрожающие.

— Что это значит, Юранн? — спросил Рафт. — Чего ты хочешь?

В минорных звуках флейты и печальном переборе струн послышалось что-то зловещее. Что-то дьявольское.

Юранн задумчиво дотрагивалась то до одной, то до другой подушки, хранящих на себе след Дарума. И вновь тихо, потаенно звучала эта зловещая, без слов, песня, настойчиво взывая к Рафту.

Юранн отошла к задней части помоста, завешанной портьерами. Отодвинув одну из них, она поманила Рафта за собой и, когда он подошел, подвела его к небольшому алькову, а потом сунула ему что-то в руку, отступила назад и задернула занавес.

Жди, говорила музыка, жди.

Вокруг была кромешная тьма, но Рафт уже знал, что он держит в руке. Другой свободной рукой он ощупывал этот предмет, пока его пальцы не отскочили от острого, как бритва, металла.

Он откинул портьеру. Флейта Юранн предостерегающе взвизгнула. Бархатный занавес упал.

Шаги тихо удалялись, как легкий шорох. Рафт понял — она ушла.

Теперь он наверняка знал, зачем она привела его сюда.

Рафт прислонился к стене. Его губы шевелились, словно он пробовал что-то неприятное. Юранн помогла ему, хотя, быть может, у нее была своя цель. Как же теперь было выбраться из замка?

Прямо перед собой на занавесе он заметил бледный призрачный свет. Его глаза уже привыкли к темноте, и теперь он отчетливо видел проступавшую на занавесе мужскую тень с длинным кинжалом в руке.

Это была его собственная тень. Рафт повернулся. Сзади него была не стена, а овальная дверь — одна из тех, которые он уже не раз видел. На ее матовой поверхности медленно двигались едва заметные пятна света.

Он выбрал самое яркое и накрыл его ладонью.

Овал двери поднялся и исчез. И в то же мгновение Рафта ослепил свет.

Держа наготове кинжал и часто мигая, Рафт ждал. Но в комнате никого не оказалось. Только ослепительно яркий свет и блеск металла. Богатство цветовой гаммы резко контрастировало с мраком оставшейся позади комнаты.

Рафта осенило — он прошел обратно и опустил полог. Ткань была темная и не пропускала света. Теперь его убежище было надежно скрыто от глаз Юранн или кого угодно другого, кто мог войти сюда, но уже не увидел бы матового овала двери.

Довольный собою, Рафт вернулся в комнату, которая, судя по всему, была сокровищницей Дарума.

Если бы Рафт захотел найти в ней прежде всего золото и бриллианты, его бы, однако, постигло разочарование. Впрочем, бриллианты прекрасной шлифовки, со множеством сверкающих граней, здесь были, но они, казалось, занимали то же место, что и простые кристаллы кварца, которые также используют в ювелирном деле. И еще здесь был металл — какие-то невероятные сплавы, поверхность которых, точно масляная пленка на воде, отливала радужным блеском. Здесь было и оружие, много оружия.

Блестели лезвия, сделанные из превосходной стали, чего и следовало ожидать: в Бразилии добывали и марганец, и бериллий, и хром. Наверняка и в Паитити были месторождения этих элементов. Не обошлось здесь, конечно, и без серебра — вдоль стен стояли удивительной формы резные вазы, сияющие серебряным блеском.

Сокровища незнакомой, чужой цивилизации. То, в чем люди-кошки находили красоту, Рафту казалось отвратительным. Какой-то предмет из гладких, полированных металлических пластин напомнил ему Бранкуси[10]. Взгляд Рафта вбирал в себя таинственную форму этих сокровищ, удивительные, неповторимые линии изгибов, которые наводили его на какую-то мысль, — но понять в целом принципы, лежащие в основе этого непонятного ему искусства, он не мог.

В основном здесь были собраны предметы прикладного искусства, среди которых было немало трехпалых, с острыми когтями рукавиц, предназначенных для поединков. Рафт взял одну из них, покрытую орнаментом из драгоценных камней, и надел себе на руку. Его пальцы полностью заняли место под когтями, и он почувствовал, как ладонь инстинктивно напряглась и выгнулась.

Инкрустированная драгоценными камнями, эта рукавица могла бы с успехом заменить собой кастет. Интересно, как бы отнеслись к этой идее ее истинные владельцы, — наверное, были бы немало удивлены, подумал Рафт. Сняв рукавицу, он сунул ее в просторный карман на своей новой одежде.

Здесь были еще и карты, выполненные на металлических листах и вставленные в драгоценные рамки, — они были интересны, но слишком тяжелы, чтобы их можно было унести с собой. Одна из них, по всей видимости, была картой Паитити. Понять все знаки и обозначения Рафту не удалось, но он нашел замок Паррора и пропасть с низвергающимся в нее водопадом.

Отыскав на. карте реку, взгляд Рафта проследовал по ней до самого истока — это место было отмечено крошечным кольцом из циркона, а внутри кольца — несколько таинственных знаков. Неужели это Сад Харна, куда сейчас направлялся Паррор со своим пленником, Крэддоком?

На другой карте, выполненной из тонких металлических пластин, которые крепились на петлях, был изображен план самого замка. Рафт внимательно изучал эту карту, пытаясь отыскать по ней выход. Сделать это было непросто до тех пор, пока он не определил, где находился он сам. После этого дело пошло быстрее.

Наконец, удовлетворенно кивая головой, он отошел от карты. Теперь, кажется, он знал, как ему выбраться отсюда.

До его слуха вновь донеслась настойчивая мелодия Юранн.

Рафт бросился к двери — никого. Но пронзительная настораживающая песнь продолжала звучать.

Рафт пошел дальше, как вдруг его внимание привлек знакомый ему предмет на одной из полок.

Это был небольшой, но прекрасной работы револьвер, украшенный перламутром. Рядом лежали патроны. Рафт ссыпал их себе в карман, взял револьвер и увидел выбитые на рукоятке инициалы — ТДФ, Томас да Фонсека, пилот, чья машина разбилась в Паитити. Это было его оружие.

Конечно, это был не увесистый, мощный кольт Рафта — и все-таки лучше, чем один кинжал. Рафт откинул барабан и, увидев, что он пустой, ловко, со знанием дела, зарядил его. Потом он переступил порог и остановился. Не снимая руки с портьеры, он выжидал.

Музыка Юранн изменилась — стала плавной и приятной. И все-таки в ней слышались отголоски угрозы и тихий злобный шепот вероломства.

— Паррор скрылся от меня, Юранн, — раздался негромкий голос царя. — В его замке был еще один чужак. Я нашел его следы. Но они оба исчезли.

Песня без слов вопрошала.

— Да, они еще в Паитити. Я выставил стражу на выходе к невидимой дороге. Паррор не приблизится к Пламени, пока на это не будет моей воли. Только мне неизвестно, где он сейчас.

В нежно звучащих струнах таилась ненависть.

Дарум вздохнул.

— Я был готов, — сказал он, — готов ко всему, что могло произойти. Я даже думал, что Паррор может уйти из Паитити по невидимой дороге, и был готов преследовать его и там. Но теперь, когда он исчез вместе с чужаком, где мне его искать?

Рафт задумчиво потер подбородок. Он-то знал, куда направлялся Паррор. Сказать царю? Но будет ли в этом прок?

Юранн играла совсем тихо, и глухие звуки волынки навевали дремоту.

— Да, — проговорил царь, — так было и так будет всегда, Юранн. Мир не войдет в нашу обитель. Здесь только наша любовь.

Усни, говорила музыка. Усни, мой любимый, мой царь. Усни — и не просыпайся.

Но Дарум не чувствовал опасности. Дыхание его стало тихим, спокойным. Стоящий за портьерой Рафт почувствовал, как и его окутывают нежные объятия сна. Музыка Юранн околдовывала.

Злое колдовство, гневно подумал Рафт, и энергично встряхнул головой.

Вскоре рука Юранн скользнула за портьеру и дотронулась до Рафта, маня его наружу. Яркий свет упал на ее лицо — вернее, то, что должно было быть лицом. Она быстро опустила вуаль. Рафт увидел, как ее взгляд остановился на царской сокровищнице. Но арфа молчала — она не задавала вопросов.

Юранн нерешительно дотронулась до револьвера, а после этого выхватила кинжал, который Рафт прятал в складках своей одежды, и сунула ему в руку. Она подтолкнула его вперед, показывая на помост.

Но Рафт не двинулся, с места. Глаза под вуалью выжидающе смотрели на него. Он медленно и выразительно покачал головой.

— Нет, — прошептал он, еле переводя дыхание, — даже если бы это спасло мне жизнь, я бы не смог этого сделать.

Рука Юранн поднялась и угрожающе застыла над струнами. Но немая сцена длилась не долго. Увидев, что решение Рафта твердо, она издала страшный, похожий на рев зверя, невыносимый звук и, выхватив из его рук кинжал, бросилась к спящему царю так стремительно, что ее одежды взвились в воздухе. Она склонилась над спящим телом и разорвала шелковую накидку на его груди. Дарум шевельнулся и что-то пробормотал сквозь сон. Юранн замахнулась.

Реакция Рафта, хотя и бессознательная, была мгновенной. Он прыгнул вперед еще до того, как успел заметить, что на обнаженной груди царя блеснуло что-то небольшое и прямоугольное на серебряной цепочке. Предмет этот источал свет, который дрожал и бился, как пульс самой жизни.

Амулет!

Времени рассматривать его, задавать себе вопросы и сомневаться у Рафта не было.

Рафт чувствовал какую-то внутреннюю уверенность, которая не требовала доказательств. Видеть это подрагивающее сияние и не узнать его было невозможно.

Одной рукой Рафт схватил амулет — и так резко, что цепочка на груди Дарума лопнула, другой — занесенную для удара руку Юранн. Она зарычала и, изогнувшись, как лук, принялась из последних сил бороться за свое оружие.

Потеряв равновесие, оба упали возле дивана, но продолжали молчаливую и отчаянную борьбу. На полу хрустнула арфа, лопнула и зазвенела струна. Полусонный Дарум приподнялся на диване, вглядываясь в едва различимые, катающиеся по полу фигуры.

И вдруг, совершенно неожиданно для Рафта, Юранн отпустила кинжал, отскочила назад, наклонилась и схватила арфу. Ее пальцы пробежали по струнам, и струны грубо задрожали и забили тревогу.

Проснись! Опасность!

От оглушительной, настойчивой музыки дрожали стены. Царь, с трудом поднявшись на ноги, тряс головой и бессвязно что-то бормотал. Луч света из сокровищницы бил ему прямо в глаза, и поэтому Рафт казался ему лишь тенью — тенью на фоне ослепительного и грозного блеска оружия.

Музыка визжала и плакала. Издалека донесся топот бегущих ног.

Выругавшись про себя, Рафт стремительно повернулся и бросился к двери, через которую он еще совсем недавно вошел сюда. Он молился, чтобы она не оказалась закрытой. Откинув портьеру и увидев открытый проем, он бросился туда. В глазах царя он был теперь убийцей, а значит, оставалось одно — бежать, и немедленно. Вряд ли царь станет выслушивать его объяснения, тем более если в них будет звучать имя Юранн.

Рафт цепко удерживал в памяти план замка. Он знал: один неверный поворот — и он потеряется. Вот здесь, вспомнил Рафт, должен быть боковой коридор.

Не замедляя шага, он свернул. Отдаленные голоса предупреждали его об опасности, и Рафт еще крепче сжал в руке револьвер. Теперь он пригодится ему больше, чем кинжал. Да, только сейчас Рафт осознал все коварство плана Юранн: убить царя и подставить его самого. Ну что ж, вполне по-человечески. Да и по-кошачьи.

Стража дважды пробегала мимо, и тогда он прятался за портьерами. Однажды, затаив дыхание, он остановился перед овальной дверью, гадая, что было там — снаружи. Рафт чувствовал, что он на правильном пути, но за дверью могли быть и солдаты.

И действительно — они стояли там, за матовым стеклом вырисовывались их тени. Рафт бесшумно повернулся и побежал в обратную сторону, понимая, что с пути он уже сбился. Надежда найти другой выход была слабой.

Он свернул в какой-то переход, по одной стороне которого тянулся ряд окон. Бросив взгляд в окно, он обнаружил, что смотрит не на Пропасть Доирады, а на реку, которая в этом месте изгибалась и, пройдя через арочный свод, исчезала под замком.

Вдали, за поросшей мхом равниной, виднелись неясные очертания исполинского леса — его прибежища, доберись он только туда. Но далеко внизу несла свои воды река, и если Рафт окажется в ней, то слишком быстрое течение снесет его дальше в бездну.

Слишком быстрое?

Но только не в Паитити, где метаболические изменения всего живого невероятно ускорены. Несмотря на мощное течение, воды текли так плавно и медленно, что Рафту казалось, будто он смотрит сверху на клубящийся поток облаков.

Он сунул револьвер в карман с хитроумно закрывающимся клапаном, который прилегал к ткани так плотно, что карман вполне мог оказаться водонепроницаемым. Это было бы очень кстати. Рафт быстро огляделся — рядом никого не было, но крики преследователей становились все громче и отчетливее.

Он поднялся на подоконник — двести футов над плавящимся серебристым потоком — и прыгнул вниз.

ГЛАВА Х Сад кошмаров

Об одном Рафт забыл — но самым удивительным было то, что он успел вспомнить об этом, пока падал. Скорость свободного падения постоянна. На нее оказывает некоторое влияние трение о воздух, но оно ничтожно мало, когда свободно падающим предметом оказывается мужчина весом в сто шестьдесят фунтов.

Под воздействием излучения, которое пронизывало все Паитити, скорость обмена веществ в организме Рафта необычайно ускорилась. Иными словами, он жил здесь гораздо быстрее, чем в своем мире. Он мог видеть, как огромные каменные глыбы, сорвавшись с высоких утесов, плавно, точно пушинки, опускались вниз.

Он не осознавал, что падает. Это больше походило на плавный спуск в лифте, и Рафт был настолько поражен этим, что поначалу даже не понял, что происходит. А когда понял, то сделать уже ничего не мог.

Медленно поворачиваясь, он плавно опускался вниз. Мимо него проплывала стена замка. В любое мгновение кто-нибудь мог выйти на балкон и увидеть его. Даже обыкновенное копье становилось сейчас смертельно опасным. Проследить полет Рафта было совсем несложно: он был почти неподвижной мишенью, и брошенное с достаточной силой копье пронзило бы его насквозь.

Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным и беззащитным. Он словно висел между небом и землей. Сонмы вопросов, сомнений, страхов пронеслись у него в голове, прежде чем мучительно медленное падение окончилось и его тело ударилось о водный поток.

Масса тела оставалась прежней, и Рафт стал погружаться в пучину. Но дышал он намного быстрее, чем обычно, — в десятки раз быстрее, — и возникла новая опасность. При нормальных условиях он мог задержать дыхание, пока не выплыл бы на поверхность. Но для того, чтобы всплыть наверх в этой воде, ему, возможно, потребуется минут пять?

Однако ускоренный метаболизм помог. Рафту удалось развернуть в воде свое тело, и он начал всплывать. Медленные, вязкие воды обволакивали его, как клей. Он был словно муха, угодившая в патоку. Но в конце концов эта муха выбралась на поверхность.

В обычном мире поток увлек бы его вниз и выбросил в пропасть, но разбуженное чувство времени боролось с медленным напором воды. Рафт, напрягая последние силы, двигался вверх по течению. Обессиленный, хватая ртом воздух, он наконец достиг мели.

Но успокаиваться и отдыхать было еще рано. За ним была погоня, и Рафт не был уверен, что ему удастся пересечь равнину и выйти к лесу незамеченным. Тревожно озираясь по сторонам, он искал глазами место, где бы мог спрятаться.

На краю отмели плотной стеной рос тростник. Вода здесь была мутная, илистая. Рафт отыскал полый стебель, осмотрел его и воспользовался старой, как мир, хитростью. Он просто лег на дно, крепко ухватившись за донные камни, и дышал через тростинку, ставшую единственным каналом, который связывал его сейчас с жизнью.

Он ничего не видел, но и его никто не видел. Конечно, люди-кошки и здесь могли его найти, но это хоть какой-то шанс спастись, подумал Рафт, вспомнив о разнице в психологии кошек и антропоидов.

Его преследователи скорее всего подумали, что он, потомок обезьян, выберет для спасения что-нибудь, связанное с полетом или с прыжками, и направится к лесу. Сами же они были слишком привередливыми, чтобы прятаться в грязной воде, если были другие пути к бегству, и от Рафта, возможно, ожидали того же. И если так, то они ошибались.

Рафт закрыл глаза и сосредоточенно дышал — это было не так легко.

Амулет — поможет ли он ему сейчас? В нем заключена искра Пламени, часть невероятного источника энергии по имени Курупури. И еще — амулет обладал неким свойством, способным замедлять метаболическую скорость.

Рафту больше подошло бы обратное — если бы амулет ускорял метаболизм. Но это было маловероятно.

Возможно, амулет был каким-то образом связан с самим Пламенем и посредством индукции заряжался от него, если только он не был замкнутой в себе системой, подобно мельчайшей частице радия. Если бы метаболизм Рафта сейчас замедлился, то он превратился бы в живую статую, окруженную кольцом врагов, которые двигаются вокруг со скоростью молнии.

Как бы там ни было, амулет лежал в закрытом кармане, и достать его оттуда, не испортив револьвер да Фонсеки, было невозможно. Ну что ж, с амулетом придется подождать, подумал Рафт. Ничего другого, кроме как затаиться и ждать, ему не оставалось.

И Рафт ждал. Холодная вода сковала все его тело, притупила чувства, но он заставлял себя ждать. Сознание едва теплилось, и ему уже казалось, что он плывет в пустоте, где нет ни звуков, ни цвета — только это медленное, студенистое течение. Но ждать, пока стемнеет, он не мог. Чувство времени подсказывало ему, что ночь наступит лишь через несколько недель.

Да, подумал Рафт, в мире, где обмен веществ происходит так стремительно, есть свои неудобства.

Рафт знал, что Дарум не успел настичь Паррора. Этот честолюбец, забрав с собой Крэддока, направился в Харн — к самому истоку реки. Что там, в Саду Харна? Рафт не имел об этом ни малейшего представления. Но как была испугана Джанисса! А напугать ее, как подозревал Рафт, было делом не из легких. Его мысли опять вернулись к этой странной девушке, с черной каймой вокруг глаз и тигровыми волосами.

Неожиданно для себя Рафт вспомнил рассказ Бальзака «Страсть в пустыне» и вскоре понял, что вызвало эту ассоциацию: любовь мужчины к львице, кажется, так? Или к леопарду. Но не к ягуару, это точно. Какие ягуары могут быть в Сахаре!

Джанисса?

В ней было много от кошки, но не меньше и от человека. Дитя чужого мира, но не животное, не дикий зверь.

И Рафт поймал себя на том, что думает о ней.

— Боже ты мой! — подумал он. — Это что же получается неужели я влюбился в нее? Я и видел-то ее всего дважды. Ну и дела! Нет, быть того не может. Так… экзотика — и ничего серьезного. Вот выберусь отсюда и лет этак через пять, возможно, повстречаю девушку из Пеории[11] и женюсь на ней.

Мысли о женитьбе заставили его вспомнить о том невероятном положении, в которое он попал. Рафт усмехнулся про себя.

Можно предположить, подумал он, что чисто биологически этот союз возможен, хотя такого еще никогда не случалось. И уж конечно, он не хотел бы, чтобы по ночам его жена выходила на задний дворик, садилась у ограды и выла на луну.

И все же окончательно прогнать эту мысль он не мог. Союз двух биологических видов — такого за всю историю биологии еще не было! Он мысленно перевел проблему на уровень генетики — размышления о генах и хромосомах помогли ему не думать о времени. Но в конце концов все это показалось ему глупым, и он осторожно поднял голову над водой и приготовился встать.

Прошло уже немало времени, и он надеялся, что весь переполох, связанный с его бегством, поутих. На балконах замка никого не было, а внутренний двор был отсюда не виден. И все-таки, если бы Рафт пошел по открытой равнине, его наверняка бы заметили.

Можно было плыть, но мощное, хотя и медленное, течение было слишком опасным. И Рафт пошел вверх по реке, держась как можно ближе к берегу. В основном он полз, иногда немного проплывал и каждое мгновение был готов вновь воспользоваться тростником. Один раз он заметил какое-то подозрительное движение и упал ничком на землю, но это была излишняя осторожность.

Когда он добрался до леса, его трясло от холода, а из расцарапанных локтей и ладоней текла кровь.

Рафт надеялся, что люди-кошки не находят след по запаху. Все же они были цивилизованными существами, а притупление определенных чувств и есть плата за эволюцию. У низших видов, чье существование в большей мере зависит от запахов и звуков, подобные способности развиты намного сильнее. С другой стороны, зрение у человека лучше и легче регулируется, чем у большинства животных.

Дарум не мог догадаться, куда направляется Рафт, и, чем ближе тот подходил к Харну, тем менее опасной становилась для него погоня.

Гигантское дерево закрыло собою башни замка. Но еще с полмили Рафт двигался очень осторожно. Потом он открыл карман, убедился, что револьвер сухой, и сунул кинжал за пояс. Наконец он достал амулет, чтобы рассмотреть его получше.

Ничего особенного Рафт не обнаружил. Внутри мутного ромбовидного кристалла, вставленного в толстую металлическую оправу с закругленными концами, мерцала искра пламени. Он попробовал и понял, что плоский металл можно было поворачивать внутри оправы, как наборный замок сейфа. Он осторожно повернул его.

Ничего не произошло — только послышался легкий, едва уловимый шорох. Как же ему испытать амулет?

Ну конечно — его часы!

К счастью, они были водонепроницаемы. Рафт посмотрел на циферблат: секундная стрелка двигалась очень медленно. Он повернул кристалл, и стрелка пошла быстрее. Еще один поворот — и стрелка побежала.

Это значило, что его метаболизм замедлился.

Мог ли амулет увеличивать скорость жизни? Это решило бы многие проблемы. Например, он смог бы попасть в Харн раньше, чем там окажется Паррор. Но здесь Рафта ждало разочарование. Амулет мог замедлять метаболические трансформации, но превысить их общую для Паитити скорость он не мог.

А значит — амулет был, несомненно, настроен на энергетический уровень Пламени и имел ту же самую цикличность. Ну что ж, в таком случае было бы просто глупо двигаться медленнее в этом мире, чем он мог, и Рафт привел кристалл в первоначальное положение.

Опустив амулет в тот же карман, где лежал револьвер, Рафт пошел дальше. Он просчитывал по памяти скорость пули, гадая, сможет ли выбранная им здесь мишень увернуться от свинца.

Главное, и об этом надо помнить, — стрелять почти в упор, чем ближе — тем лучше!

Артиллерия была бы бессмысленна в Паитити. Если бы по Замку Доирады выстрелили из пушки, то у людей-кошек вполне могло бы хватить времени разобрать весь замок и перенести его на другое место, прежде чем упал бы снаряд. Неудивительно, что сражались они холодным оружием, а не стреляли друг в друга. По-настоящему же эффективным здесь мог быть только энергетический луч.

Этим же объяснялось, подумал Рафт, и то, что в Паитити была так развита сила мысли — примером тому было зеркало Джаниссы и гипнотическая сфера Юранн. С помощью подобных устройств могло сокращаться временное отставание.

Вся неживая природа в этой долине была словно околдована чарами, которые можно было сравнить с теми, что защищали, по древнескандинавским легендам, бога Балдура[12]. Большинство несчастных случаев, которые случались в Паитити, не могли быть смертельными — камни плавно опускались по воздуху, реки текли как кисель, а люди падали так же медленно, как Алиса вниз по кроличьей норе.

Рафт шел вперед и еще внимательнее всматривался в эту жизнь, в эти невероятные создания, которые жили на гигантских деревьях. Воздух был прохладен и чист, и Рафт подметил для себя кое-что новое.

Многоцветный плющ с усиками-щупальцами быстро скользил по коре деревьев. В небольших лужицах на гигантских стволах прятались животные, похожие на маленьких, длиною около метра, крокодилов. Казалось, что эти существа сами для себя соорудили эти раковины, напоминающие по форме чашки, которыми пользуются на каучуковых плантациях для сбора млечного сока.

У этих животных были на редкость подвижные лапы. Рафт заметил, как они строят себе эти бассейны, отдирая от дерева кусочки смолистой коры и склеивая их вместе жидкостью, которую выделяли их слюнные железы.

Похожими сами на себя здесь были только ленивцы, но и они вызывали удивление, потому что передвигались слишком быстро. Обычно эти животные висят неподвижно, вцепившись когтями в ветки деревьев, и только их длинный язык то и дело сверкает в воздухе, настигая свою жертву — насекомых. Их метаболизм очень замедлен. Но только не здесь.

По шерсти ленивцев ползали какие-то паразиты, размером не больше дюйма, — особого интереса эти твари у Рафта не вызвали, настолько знакомым и отвратительным был их вид. Только хвосты, похожие на обезьяньи, мешали спутать эти существа с представителями того семейства, которое с успехом могло распространиться по всему миру, но которого не было в Паитити.

Самыми забавными были небольшие млекопитающие, покрытые коричневым мехом и обитающие в своих квартирах-гнездах. Их лапки оканчивались присосками, которые, по всей видимости, были не особенно эффективны, а вот вытянутые рыльца походили на хобот слона, а вернее — на самое его окончание. Животные пользовались этим органом так же умело, как человек пальцами. Хоботки эти были на удивление цепкими.

Рафт попытался представить себе их гнезда изнутри, чувствуя, что там могло быть нечто совершенно неожиданное.

Под ногами никакой другой растительности, кроме мха, не было. Гигантские деревья, казалось, высосали из земли все питательные соки, и ничего, кроме мха, расти здесь уже не могло. Это давало логическое объяснение и существованию на деревьях животных-паразитов.

Где же еще они могли жить, как не в тесном соседстве друг с другом, в котором голод выступал в роли автоматического регулятора? Даже деревья были частью этой безжалостной системы — они пили жизнь из земли, истощая ее, но взамен давали приют другим видам.

Растения и животные на этой земле достигли крайней точки в своем развитии. Эволюционировать, как это случилось с людьми-кошками, они уже не могли. Все находилось в равновесии.

Однако сейчас не время строить научные гипотезы — оборвал свои размышления Рафт. Надо было искать Крэддока!

Озираясь по сторонам на случай погони, Рафт шел вдоль реки. Деревья загораживали ему путь, и из-за них он не мог видеть дальше чем на полмили вперед. Надежным ориентиром была лишь сама река. Прячась и петляя, Рафт шел вперед, пока усталость не взяла свое.

Можно было бы укрыться на одном из гигантских деревьев, но на них и так хватало обитателей. Интересно, что никто из них не спускался на землю, и в конце концов, не найдя ничего лучшего, Рафт расположился на берегу реки. Его могли застать врасплох, пока он спит, но обезопасить себя от этого он уже не мог. Положив рядом с собой револьвер и надеясь на лучшее, он заснул.

Проснувшись, Рафт пошел дальше. Идти ему оставалось уже немного. Примерно через час на его пути встала стена. Не выше футов двадцати, она казалась совсем низкой среди обступавших ее деревьев. Сделана она была из прочного, долговечного вещества, похожего на пластмассу или какой-то сплав, и выглядела почти как новая.

Стена уходила вправо и влево от Рафта и терялась среди деревьев. Но в одном месте виднелся арочный проем, в который устремлялась река. Над самой водой навис узкий козырек из осадочных пород, и только по этой ненадежной тропе можно было пройти под свод арки.

Рафт, не раздумывая, вступил на скользкий уступ и пошел. Он обратил внимание на едва заметные углубления, похожие на чьи-то следы. Пройдя чуть дальше, он уже не сомневался — это были следы тяжелых ботинок Крэддока. Рафт подошел к концу уступа.

Впереди был выход из-под арки, но что было дальше, Рафт не видел: почти весь проем был как будто затянут странными, ни на что не похожими растениями. Рафт пошел осторожнее. Похоже на кустарник, с удивлением подумал Рафт.

Он начал было продираться через спутанные заросли, но, едва коснувшись их, отпрянул. Строение листьев было совсем не таким, как у обычных растений. И кустарник был… теплым.

Это были не растения.

Выход был завешан тончайшим кружевом, причудливо переплетенной сеткой. Ее серо-розоватый цвет безошибочно подсказал Рафту, что перед ним живой организм, лишенный кожного покрова, — зрелище было не из приятных. Нет, это были не растения — у них не было даже корней.

Они шевелились, дрожали и раздвигались, пропуская Рафта.

Но как только он делал шаг вперед, они смыкались позади него, словно анемоны от прикосновения. Рафт заметил несколько небольших, ни на что не похожих, сероватых шаров — они крепко сидели в почве, почти сливаясь с ней.

Впереди был Сад Харна, еще скрытый от взгляда Рафта неприятной желтоватой растительностью. Он вновь увидел уходящую в противоположные стороны стену, и по тому, как она изгибалась, было нетрудно догадаться, что стена образовывала замкнутый круг. Деревьев-исполинов внутри стены уже не было, хотя их гигантские стволы окружали Сад со всех сторон.

Рафт продолжал идти по берегу реки. Заросли казались ему странными, хотя в ботанике он особенно не разбирался. Какой-то невероятный гибрид плесени и обычного растения. Гриб и папоротник в едином целом.

Внезапно он подумал о них, как о вампирах, сосущих жизнь из самой земли.

А лес был необычным, совсем необычным! Деревья-исполины, которые остались за стеной, выглядели на фоне этого леса вполне дружелюбно. Отсюда они казались просто огромными и недоступными, как боги.

Но эти растения! Эти отвратительные гибриды, произраставшие так пышно и буйно, что одно это уже вызывало отвращение. В желтоватых зарослях было заметно какое-то движение, но это был не ветер, а что-то тайное, скрытое — отчего у Рафта зашевелились волосы на голове.

Он почувствовал в Саду чье-то незаметное, почти неуловимое присутствие. И понял, почему Джанисса не хотела говорить о Харне.

Это было неясное, смутное ощущение не просто присутствия зла, а чего-то еще худшего. Холодного, далекого и чужого.

Дьявольского — по своей сути.

Теперь Рафт двигался еще осторожнее. Он предчувствовал опасность, и она казалась еще более зловещей, потому что определить ее было невозможно.

Чье-то тяжелое, скрытое присутствие — он ощущал его так же, как и они — люди-кошки. И это было очень важно!

Обезьяноподобные реагируют на некоторые раздражители совершенно иначе, чем представители семейства кошачьих. Последние известны своей приверженностью к сверхъестественному, хотя это всего лишь проявление самых обычных явлений. Просто род человеческий не обладает достаточными способностями, чтобы воспринимать вибрацию или излучение так же тонко, как кошки. Дурные предчувствия, ощущение тревоги, от которых у человека пробегает неприятный холодок, — у кошки, напротив, может вызвать восторженное мурлыканье.

Другой пример — собаки: для кошек они всегда враги, всегда исчадия ада, в то время как реакция человека совсем иная — он просто берет в руки палку.

Но эта опасность была одинаково грозной и непонятной как для тех, так и для других.

Возможно, таковой ее делал измененный ход эволюции в этой тепличной, отгороженной от всего мира долине. И все-таки в невидимом присутствии некой силы Рафту угадывалось что-то знакомое — то, с чем он уже довольно часто встречался. Но никогда в жизни он не испытывал такого страха от встречи с неизвестным. Чем бы это ни оказалось, оно определенно не могло быть чем-то обычным и безопасным.

Он вошел под сень широкой листвы и огромных шляпок этой гибридной растительности. Падающий сверху свет приобрел зеленовато-желтый оттенок, и в нем заметно не хватало той прохладной чистоты, которой было так много за стенами Сада.

Земля под ногами, словно губка, была пропитана влагой, и его сандалии уходили в эту жижу с неприятным, чавкающим звуком. Но это был не единственный звук — вокруг Рафта что-то непрестанно двигалось, скрытое желтыми джунглями.

Он был здесь непрошеным гостем, и сам чувствовал это. В его сторону склонился мясистый стебель, на поверхности которого выступил липкий сок. От его сладковатого запаха тошнило, и Рафт отошел в сторону. Стебель медленно выпрямился, словно с трудом разрывая сковывающие его путы земного притяжения.

Несомненно, лес знал о Рафте. Здесь не было деревьев-каннибалов или гигантских мухоловок, которые могли бы проглотить его, но было что-то ужасающее в этих неуклюжих, неестественных движениях тяжелых листьев и стеблей.

Весь лес был наполнен насекомыми — мухами, мотыльками, бабочками самых разных видов, — и все это ползало, жужжало и питалось гноем растений.

У некоторых из грибов шляпки были пустыми и напоминали огромные чаши, наполненные смрадной жидкостью. Но, как ни странно, в этом отвратительном запахе было что-то притягивающее. Как в розовом масле: в больших количествах оно трудновыносимо, но капля — совсем другое дело. Если бы весь этот лес, его воздух, не был так сильно пропитан этим запахом, то Рафту он, возможно, пришелся бы даже по вкусу. Но было совсем по-другому: не прошел он и нескольких шагов, как его одежда вместе с влагой впитала это ужасное зловоние.

Следы Паррора и Крэддока были отчетливо видны. Рафт заметил еще какие-то странные следы, но распознать их не мог и вскоре перестал обращать на них внимание, чтобы не упустить тех, за кем он шел. Следы Паррора вели в середину Сада.

На глаза Рафту попалось розовое перепончатое существо сгусток живых нервов, — оно ползло вверх по стеблю грибовидного растения и, поднявшись до шляпки, плюхнулось в жидкость. Существо бесшумно погружалось и всплывало, а его усики, словно распущенные волосы утопленницы, лежали на поверхности.

А потом Рафт увидел другое животное, совсем небольшое, чье тело, как у броненосца, было покрыто пластинами. Рафт с опаской следил за ним. Из панциря торчали острые иглы.

Животное подползло к Рафту, и он отошел в сторону. Иглы могли оказаться опасными, ядовитыми. На его счастье, существо передвигалось медленно. И вскоре оно уползло в джунгли и исчезло.

Рафт двинулся дальше. Он увидел еще одно подобное животное в панцире — оно лизало стебель гриба-папоротника и не заметило Рафта. А потом лес раздвинулся, и Рафт оказался на поляне, которую устилал ковер.

Первое впечатление было именно таким — он стоял на ковре. Под ногами сверкал и переливался причудливый, экзотический узор из цветов самых разных оттенков. Цветной ковер покрывал всю небольшую, футов двадцать в поперечнике, поляну. Но это были не цветы. Странный глянцевитый покров затягивал всю поляну — это был действительно ковер. Его переплетающийся узор был по-настоящему живым, ярким цветком, который Рафт впервые увидел в этом зеленовато-желтом лесу.

Рафт стоял, хмуро сдвинув брови, еще сильнее ощущая чье-то присутствие, какую-то неведомую жизнь, которой дышал Сад.

В сознание Рафта медленно вползал голос — чей-то шепот.

ГЛАВА XI Подкрадывающаяся опасность

Таинственный шепот был таким медленным и невнятным, что Рафт даже не понял, когда он возник. Это был совсем не голос, но и не мысль — Рафт как бы одновременно ощущал и то, и другое. Цель всякого общения заключается в том, что психологи называют эмпатией, — способностью передавать чувства от одного сознания к другому, чтобы таким образом достичь совершенного взаимопонимания. Но взаимопонимание никогда не бывает совершенным, всегда есть некая неопределенность, незаконченность…

Так было до этой минуты.

Потому что Голос понимал Рафта всецело. Своей древней, первородной мудростью Голос проникал в самую душу Рафта словно плющ, который вьется и заползает в каждую щель на стене. Голос входил в Рафта, обволакивал его, просачивался через его тело, как солнечный свет. И Рафт впитывал его в себя, как живая губка воду прилива.

Прилив медленно поднимался.

Тяжелые запахи леса уже не казались отвратительными. Теперь Рафт распознавал каждый запах в отдельности: резкий, едкий аромат жидкости, которая нравилась броненосцам; теплый сладковато-маслянистый запах сукровицы, которой питались розоватые перепончатые существа, и много, много других запахов: одни напоминали тяжелый запах мускуса, другие — тонкий запах эвкалипта, а еще — соленые, кислые, острые. Это было странно и удивительно — нюхать и распознавать каждый из них.

По сути это были запахи пищи. Но не пищи человека. И тем не менее они возбуждали Рафта и потому проникали глубоко в его сознание.

Питание — неотъемлемая часть жизненного цикла, предназначение всего сущего, но бесчувственные не могут осознать всего того блаженства, которое доставляет поглощение пищи. Только особенные существа способны восторгаться и воспринимать эту усладу каждой клеткой своего тела. Они лежат, погруженные в этот теплый, клубящийся эликсир, и их тела сладостно подрагивают, впитывая жидкость, которая для них и пища, и вода. Звери, похожие на броненосцев, — они чувствуют этот вкус на своем языке. Прохладная жидкость течет по сухому горлу, она бодрит и освежает. Наслаждение вкусом. Вкус!

Ты же знаешь, что такое — быть голодным, Брайан Рафт.

Рафт заметил, что стоит уже в самом центре этого разноцветного ковра. Впрочем, это было уже не важно. Рафт пытался сосредоточиться и внимал этому посланию — тихий шепот рассказывал ему о физическом удовольствии, выше которого уже ничего не было.

Что такое голод и пресыщение, знают не только животные, но и растения. Растения питаются с помощью корневой системы, которая сидит глубоко в земле, а земля — первородный источник жизни. Что-то совершенно невообразимое проползло сквозь Рафта, и он физически ощутил, что у него есть корни — и они всасывали соки земли. Как клетки растения. Он был частью земли, и она кормила его.

Он опустился на колени в мягкий живой ковер.

И смотрел вверх на мерцающий, бледный свет. Он лег на спину, широко раскинул руки, а покалывающее, очаровывающее тепло насыщало его тело. Он лежал на живой земле, которая медленно и нежно принимала его тело, расходясь под ним, как зыбучие пески.

Или это была не земля, а он сам. Он растворялся, что-то чуждое, на чем он лежал, всасывало его в себя — и он превращался в часть этой сложной страждущей жизни, которая обступала его со всех сторон и чей шепот угадывался в медленном движении деревьев, поднимающихся и раздвигающих земной покров.

Ты же знаешь, что такое — быть голодным, Брайан Рафт. Ты — один. Меня — много.

Поэтому ешь и наслаждайся, сказал беззвучный Голос. Пей этот едкий, острый эликсир, который кормит зверей в панцире. Погрузи себя в теплую влагу, которая плещется в грибных шляпках. Опусти свои корни в почву и познай этот сладкий восторг насыщения, который захватит твое тело, твое сознание, всего тебя.

Все ярче и ярче становился мерцающий свет. Рафт уже почти ничего, кроме него, не видел. Но глаза и не были нужны. Деревья были слепыми, но трепетали в восторге, когда их корни всасывали земные соки.

Деревья?

Но они не могут чувствовать. И все-таки они чувствовали. Потому что здесь их что-то неразрывно связывало со всей жизнью.

Сад Харна был голоден, и теперь он насыщался.

Рафт вспоминал, а Голос спрашивал, искал, выведывал, но что? Рафт вспомнил хмельный запах пива, острый аромат карри, горячий дух свежеиспеченного хлеба. Он почувствовал во рту сладкий сок мандаринов, жирный вкус какао, щекочущий аромат коньяка.

Но от Рафта хотели большего. Голос требовал. Рафт частично вышел из транса, но его сознание по-прежнему занимали воспоминания о том, что он когда-то ел — вкус еды, которую он поглощал когда угодно и где угодно.

Но где?

В том мире, где коньяк пьют маленькими глотками из широких и низких бокалов, где пекут хлеб в печках, где какао наливают в чашки и ставят на столы, покрытые скатертями. Эта цепочка ассоциаций заставила Рафта вздрогнуть. И вспомнить не только то, что он-когда-то ел.

Он вспомнил цивилизацию, свой мир. И осознал в нем себя Брайана Рафта. Он больше не был тупой, хотя и чувствующей машиной для всасывания корма.

И тогда мерцающий свет еще сильнее накрыл его своим саваном. И Сад Харна обрушил на Рафта все свои запахи. Но Рафт неожиданно и отчетливо вспомнил другой Сад, и Дерево, и его запретный плод, и вспомнил слова: «Не ешьте от него».

Ты же знаешь, что такое — быть голодным, Брайан Рафт. Ешь, как я ем. Познай блаженство, которое познал я.

Голос был спокойным, холодным, далеким, он обольщал, ему невозможно было сопротивляться — и он будил память. Чувство чего-то знакомого становилось все ощутимее — это незримое присутствие в Саду было известно Рафту, только по-другому, не так, как сейчас.

И он вспомнил: «И сказал змей жене: нет, не умрете».

От осознания этой мысли Рафт содрогнулся, и вслед за этим его охватила слепая, безграничная ярость. Мышцы напряглись, дрогнули, и он попытался встать, но не смог.

Ковер сковал его движения, захлестнул Рафта, пока он неподвижно лежал.

И все-таки Рафт мог двигаться. С огромным усилием он оторвал руку от туловища и нащупал рукоятку кинжала. Он ощущал предательские объятия Сада, готового поглотить его, запеленутого и беспомощного.

Физическое ощущение плена и замкнутого пространства было невыносимо — страх холодным обручем сдавил горло, и тогда Рафт приподнял кинжал и ударил. В приступе панической, слепой ярости он кромсал живую ткань ковра, пока тот не превратился в клочья. Самым ужасным было то, что Оно не пыталось уйти, отступить от ударов Рафта. Оно позволило искромсать себя кинжалом, превратившись в месиво. Рафт поднялся и, спотыкаясь, отошел под сомнительную защиту желтоватого леса. Он жадно ловил ртом свежий воздух и чувствовал себя скверно и мерзко, как после отравления.

Ему было трудно смириться с тем, что его собственные чувства оказались по сути животными и едва не погубили его!

Какая же чудовищная, необратимая эволюция могла создать этот дьявольский Сад?

Это было нечто большее, чем просто симбиоз. Внутри этих стен все формы жизни слились в единое целое. Снаружи на исполинских деревьях разные виды животных убивали друг друга, питались, размножались и умирали. Но здесь, в Саду, где животная жизнь была неотделима от растительной, все виды постоянно поглощали друг друга, переходя из одного в другой.

Но ведь какой-то один вид должен быть господствующим!

И Рафт увидел его.

В глубине леса под прозрачной полусферой, которая казалась несокрушимой, лежала бесформенная живая масса. Рафт, поддавшись внутреннему импульсу, бросил в нее камень. Атака была безуспешной. Воспользоваться же револьвером он не решился, чтобы не спугнуть Паррора. Впрочем, и без того он был уверен, что пуля не оставит в этой живой массе даже следа. Серая масса плавала в бесцветной жидкости, а небольшие трубки-артерии уходили в землю.

Мозг? Лишь отчасти, подумал Рафт. Некоторые элементы были развиты чрезмерно, другие же казались рудиментарными. Но всего он понять не мог. Рафт еще сильнее, чем прежде, ощутил смутное, неуловимое зло, которое исходило от этой массы.

Это была рептилия. Здесь, в Саду, этот вид стал господствующим, он подчинил себе всю остальную жизнь и тем самым создал невероятную органическую взаимосвязь, в результате которой Сад превратился в единое целое. Вряд ли это существо обладало разумом. Инстинкты рептилий и млекопитающих различны, и даже при самой удивительной эволюции у рептилий, вероятно, не могло быть ничего общего с другими видами.

Единственной и очевидной целью существования этой рептилии было вкусовое наслаждение. Необходимость питания у этого существа переросла в чувственный экстаз и превратилась в его исключительную способность. Возможно, существо и обладало разумом, но он применялся лишь с одной целью — удовлетворить главный инстинкт этого чудовища.

Весь Сад, его живые деревья и живая плоть, был объят страшным, неистовым желанием: испытывать голод и утолять его. Деревья и животные поглощали то, что приказывал этот мозг, а потом они передавали свои ощущения рептилии, у которой из всех чувств осталось лишь одно.

Неприступное, чуждое, существующее ради собственного слепого наслаждения, — нечто ужасающее плавало под полупрозрачным куполом.

Рафт содрогнулся и ушел прочь. Он вновь без труда разыскал следы Паррора и Крэддока. Чем раньше он доберется до них, тем скорее выберется из Сада. Если только они сами не стали жертвой Харна.

Нет, не стали. Впереди себя Рафт заметил белесые колонны, а возле них различил склоненную фигуру, в которой он узнал Паррора — его прилизанные волосы и бархатистую бородку вокруг мощного подбородка. Хранитель Пламени мгновенно почувствовал приближение Рафта. Он быстро обернулся, глаза его превратились в две узкие щелки — но, быстро овладев собой, Паррор рассмеялся.

Тем временем Рафт пытался справиться с охватившим его гневом, который он уже не раз испытывал при виде этого холодного высокомерия и абсолютной самонадеянности.

— Выходит, от Дарума ты все-таки ушел, — таинственно улыбаясь, проговорил Паррор. — А ты хитрее, чем я думал. Как же тебе удалось разыскать меня?

Рафт ничего не ответил.

— Где Крэддок? — спросил он.

Паррор медленно повернул голову. Следуя за его взглядом, Рафт увидел неподвижно лежавшую за белесой колонной фигуру; глаза Крэддока были закрыты.

— Вон он. И не надо хвататься за нож. Я ему ничего не сделал.

Паррор закончил сматывать тонкую серебристую проволоку и, сунув ее в карман, нащупал в нем что-то еще. Когда он вынул руку, на ней была когтистая рукавица.

— Как-то раз в гневе ты дотронулся до меня, — вкрадчиво проговорил он. — Я этого не забыл. Ни ты, ни Крэддок мне больше не нужны, — почти промурлыкал он. — У меня есть еще одна рукавица, возьми ее.

— Благодарю, но о себе я позабочусь сам, — сказал Рафт.

Неожиданно у него возникла идея, как поубавить прыть этого наглеца. И с каким наслаждением он сделает это с Паррором.

Рафт достал усыпанную драгоценными камнями рукавицу — ту, которую он прихватил из сокровищницы Дарума, и надел ее на правую руку. Паррор кивнул.

— А ты быстро учишься, — сказал он и согнул пальцы под своей рукавицей так, что темные когти угрожающе разошлись в стороны и вновь сомкнулись. Рафт изготовился и ждал.

Темные когти… В местах их соединения с рукавицей они сверкали ярким металлическим блеском, но остальные три дюйма отточенной стали были окрашены в темный цвет. Рафт неожиданно догадался, в чем было дело. Если эти острые, как бритва, когти разрежут его кожу, он умрет даже от неглубокой царапины.

Похоже, что в семействе кошачьих коварство не было позорным.

Но отступать было уже поздно. Паррор горделиво надвигался, глаза его блестели. На крайний случай у Рафта был припрятан козырь, но и без него он не собирался проигрывать.

Паррор подпрыгнул. Он смеялся, его движения были мягкими, легкими и быстрыми, как у ягуара. Атаковал он ловко и стремительно — в последний момент сделал обманное движение, и когти разрезали воздух у самого лица Рафта.

Рафт увернулся и выбросил вверх сжатую в кулак руку. От резкого, сильного удара подбородок Паррора хрустнул. Рафт ощутил суставами пальцев, как под его ударом разошлась плоть его врага, а твердые драгоценные камни прошли сквозь кожу Паррора и заскрежетали о кость.

Паррор ожидал чего угодно, но только не этого. Отброшенный назад, ошеломленный этим отпором, он стоял несколько секунд, бессознательно пошатываясь из стороны в сторону. Но затем им овладела слепая ярость. Губы сжались, в глазах сверкнуло зеленое пламя. Это было лицо дьявола — или зверя.

Рафт скинул свою рукавицу. Теперь он держал в руке револьвер да Фонсеки и хладнокровно улыбался.

— Ну, Паррор, давай — подходи ближе, — прошептал Рафт. Это как раз то, что мне нужно. Так, чтобы я не промахнулся.

Взгляд Паррора упал на оружие. Какое-то мгновение в нем боролись ярость и осторожность. Его тигриное лицо исказилось в кровожадной гримасе, он подался вперед и… зашипел!

Но это не остановило Рафта — он наступал. Паррор прорычал что-то похожее на ругательство, тело его неистово передернулось, и он вихрем понесся прочь. Палец Рафта лежал на спусковом крючке, и уже по инерции он нажал на него.

Промахнулся ли он или пуля летела слишком медленно в этом ускоренном мире — но человек-кошка скрылся в желтоватых джунглях. Густой, спутанный кустарник поглотил его.

Рафт пожал плечами и подошел к Крэддоку. Валлиец лежал по-прежнему неподвижно, и Рафту хотя и недолго, но пришлось с ним повозиться. Дыхание Крэддока было слабым, а кожа влажной и липкой. Вероятно, шок, подумал Рафт. И вдруг рот Крэддока неестественно дернулся — а это был обнадеживающий признак, насколько мог судить Рафт.

Наконец веки дрогнули и приоткрылись. Глаза смотрели осознанно, без гипнотического оцепенения, которого так опасался Рафт. Крэддок выдавил из себя кривую, слабую улыбку.

— Брайан, как… как дела?

— Сейчас уже все в порядке, — ответил Рафт. — А как ты?

— Почти в норме, — пробормотал Крэддок, его голос становился громче и увереннее. — Просто реакция на гипноз. Ничего, пройдет.

— Тебе пока не надо вставать. И вообще — не суетись.

— Где Паррор?

Рафт объяснил, и Крэддок медленно кивнул головой.

— Он не вернется. Он получил то, что хотел.

— Что ты имеешь в виду?

— Ему были нужны от меня сведения. У него есть какое-то устройство — хитроумная штуковина, ею он и прощупал мое сознание. Он выудил из моей памяти даже то, о чем я сам не знал. Для этого он и привел меня сюда. Ему нужно было время, чтобы настроить это устройство на мой мозг. Я же не такой, как они, — так что у него были трудности. Но он с ними справился.

Рафт нахмурился.

— Жаль, что он такой негодяй. А ведь находчивый, черт!

— Он не негодяй, разве что по человеческим меркам, как-то странно произнес Крэддок. Изуродованные ладони поднялись к лицу, Крэддок протер глаза и встряхнул головой, точно просыпаясь окончательно. — Просто другая психология, — продолжал он. — У них цель всегда оправдывает средства. А цель Паррора — пробудить Пламя. Курупури.

— И теперь он может это сделать? — спросил Рафт.

— Да. Только для этого ему нужно кое-какое оборудование, а на это у него уйдет время.

— Ага, — задумчиво протянул Рафт, — а Дарум выставил на невидимой дороге охрану.

— Дарум?

— Да, царь Паитити. Послушай, Дэн, ты уже пришел в себя? Можешь рассказать мне, что случилось?

— Рассказывать особенно не о чем, — проговорил Крэддок. Я был в трансе, но мог видеть, что происходило. Паррор привел меня сюда. У него была с собой рукавица с когтями, и ею он дрался с какими-то жуткими существами.

— Здесь? В Саду?

— В желтом лесу, — неуверенно ответил Крэддок. — Да, это было здесь. А когда мы пришли сюда, он обнес все это место чем-то вроде проволоки. Не знаю, что это было, но защита оказалась эффективной. После этого чудовища оставили нас в покое.

Потом Паррор приладил мне на голову эту штуковину, настроил ее и начал выуживать из моей памяти все, что там было. В конце концов он получил и тайну Пламени. Я прочел о ней в записях, оставшихся от Первого Рода, но сам тогда ничего не понял.

Крэддок задумался.

— Странно, — продолжал он. — Какие-то символы, знаки роились в моей голове, хотя я в толк не мог взять, что они значат. Знаешь, Брайан, ведь на самом деле мы ничего не забываем. Все остается там, в нашем сознании. С того момента, как наш мозг становится способен накапливать сигналы, он слой за слоем сохраняет даже то, о чем мы сами уже не помним.

И вот в конце концов я вспомнил. Мне пришлось написать все это. Ведь тогда это было записано, а не сказано мне. Индейский язык — примитивный вариант того языка. Но Паррор во всем разобрался. Он разбудит Пламя, как только у него будет готово оборудование.

— Но это опасно, — сказал Рафт.

— Думаю, что да. Однако же… — Крэддок посмотрел на свои изуродованные руки, — я однажды уже рискнул. Вслепую, на авось. А Паррор знает, что делать.

Рафт подумал об этой ужасающей, безграничной, необузданной силе, которая яростно ворвется в Паитити.

— Хотел бы я знать, что случится, — проговорил он.

Крэддок поежился.

— Еще бы, Брайан! Но если Пламя выйдет из-под контроля, игра будет окончена.

— Нам нужно выбираться отсюда. Здесь небезопасно. Ты как, идти можешь?

— Конечно, если ты немного поможешь.

Но Крэддок был еще слаб, и Рафту пришлось немало потрудиться, пока они шли по собственным следам в желтых джунглях. Рафт то и дело поддерживал его, и Крэддок всем своим весом опирался на его руку.

Они внимательно осматривали местность в поисках Паррора, хотя Рафт был почти уверен, что Хранитель Пламени уже ушел из Сада, полный решимости быстрее собрать все оборудование, которое было ему нужно для завершающего эксперимента.

Но их обоих подстерегала другая опасность. Харн следил за ними. Рафт ощущал эту скрытую угрозу огромной рептилии, которая таилась в желтой тени деревьев.

Они почти подошли к реке, когда Рафт схватил Крэддока за руку, и оба замерли. Впереди них, загораживая тропу, по которой они шли, что-то лежало. Такого Рафт еще не встречал желтовато-зеленое, как эти джунгли, оно было похоже на расползающееся тесто и вытянулось футов на двадцать — если не больше — вдоль реки. Рафт нахмурился.

— Этого здесь не было, — медленно сказал он. — Не нравится мне это.

Крэддок выпрямился и глубоко вздохнул.

— Похоже, мне придется идти самому — тебе потребуются обе руки. Видишь, как оно ползет? Оно — живое.

— Что это, амеба?

— Нет, это… понимаешь, здесь очень трудно провести границу между животным и растением. Возможно, это протоплазма, но мне кажется, что это нечто родственное грибам-папоротникам. Если мы попадемся, то можем стать его пищей, хотя движется оно медленно.

— Да, но смотри, какое оно громадное. Как насчет того, чтобы пробежаться?

Крэддок весь собрался.

— Ну что ж, давай. Куда побежим?

— Сначала здесь, по мелководью, а потом быстро вбегаем в тоннель.

Крэддок кивнул. Они зашли в холодный медленный поток и бросились вперед, чувствуя, как вода обтекает их ноги, — они бежали, не сводя глаз с этого студенистого желтовато-зеленого существа, лежавшего на берегу. Они поравнялись с ним. Вход в тоннель был уже совсем близко.

Рафт подумал, что до тоннеля они уже почти добрались. Чудовище Харна, сказал он себе, не создано для действия. Оно опасно для сознания. Используя исключительно силу сознания, оно завлекает и ловит добычу. Оно не привыкло влиять на высокоразвитое сознание, которое способно сопротивляться чужой воле. Возможно, в нем вообще не заложена способность физического нападения.

И вдруг, как в кошмарном сне, вода впереди них начала медленно вскипать от желтоватой руки-щупальца. Пройдя сквозь почву, монстр потянулся за ними с берега. Другой щупалец поднялся из воды позади первого.

Рафт с Крэддоком попытались уйти дальше в сторону, но дно круто обрывалось и уходило на глубину. Чудовище неумолимо тянулось к ним — все ближе, ближе — и коснулось Рафта.

Оно было наполнено живым, обжигающим теплом, и плоть человека, отзываясь на это прикосновение, содрогнулась. Чудовище обвилось вокруг пояса Рафта, и влажный жар стал просачиваться сквозь кожу — словно усвоение корма уже началось.

Рафт почувствовал, как его с силой потащило к берегу. Он попытался выхватить кинжал, но внезапно появился еще один щупалец — теплые влажные объятия захватили Рафта и крепко прижали его руки к туловищу. Рафта тянуло к берегу, а он, изо всех сил сопротивляясь, пытался устоять на ногах и не упасть в воду.

— Держись, Брайан!

Крэддок, сжав зубы, превозмогая собственную слабость и спотыкаясь на каждом шагу, бросился к Рафту.

Изловчившись, он выхватил кинжал из-за пояса у Рафта и полоснул по щупальцу. Желтоватая губчатая масса разрезалась, как сыр. На поверхности — там, куда ударил Крэддок, — было заметно напряжение, но и оно не давало ощущения твердости этой чудовищной плоти. Крэддок нанес следующий удар — чудовище сползло в воду, и медленный поток понес его вниз по течению. В этой нарочитой и неумолимой медлительности все случившееся выглядело как в кошмарном сне.

Вся масса чудовища медленно скользила по воде.

— Пошли, — сказал Рафт. — Ты можешь идти?

Он схватил Крэддока за руку, и они побежали к арке; вода, как клей, засасывала их ноги.

Справа от них берег реки, казалось, снялся с места и сползал в сторону — голодная, злая груда протоплазмы не спешила.

Крэддок был еще слаб и бежать быстрее не мог. Вода неохотно, лениво расступалась под их шлепающими ступнями, словно расплавленная резина, а спереди накатывала медленная желтая масса, пытаясь отрезать им путь к тоннелю.

Они были уже у самого входа, когда нервные отростки чудовища, словно часовые по команде, быстро пришли в движение, пытаясь задержать беглецов, и, казалось, все вокруг отозвалось на приказ единственного мозга. Возможно, так оно и было. Но Крэддок из последних сил кромсал чудовище кинжалом, и, когда он перерезал два или три щупальца, остальные сжались и отступили, освободив дорогу двум людям, которые, не раздумывая, бросились под свод тоннеля.

— Они… они отстали от нас, — переводя дыхание и оглядываясь назад, проговорил Крэддок. — Надеюсь… они не последуют за нами.

— Давай двигайся, — мрачно сказал Рафт, подгоняя валлийца. — Гадать не время.

Спотыкаясь, они наконец вышли из мрака под зеленую прохладу высокого лиственного свода, который накрывал Паитити, и словно обрели убежище.

Впрочем, и это убежище оказалось не совсем безопасным. На расстоянии около четверти мили, обогнув одно из исполинских деревьев, показалась колонна воинов — они направлялись навстречу Рафту с Крэддоком. Рафт тяжело вздохнул.

— Воины Дарума. А там, кажется… да точно, это Ванн. Пошли, Крэддок. Может быть, нам удастся улизнуть.

— Я… я не могу, — старика шатало из стороны в сторону, за Рафтом ему было не угнаться. — Иди вперед, а обо мне не беспокойся.

Рафт остановился и пожал плечами.

— Все равно они нас догонят, — сказал он. — Давай-ка подождем и примем бой прямо здесь.

Рафт вынул револьвер и смотрел, как приближалась, сверкая доспехами, колонна солдат.

Их было человек сорок — они подошли, перестроившись в шеренгу, и окружили своих пленников. Холодное, изрезанное шрамами лицо Ванна было спокойно.

— Вы в плену, — сказал он. — Сражаться, если вы того хотите, будем позже, а сейчас вас обоих хочет видеть царь. Значит, ты все-таки Брайан Рафт, да? А этот человек — Крэддок? — Ванн с любопытством разглядывал валлийца.

— И что же намерен предпринять Дарум? — спросил Рафт. Перерезать мне горло?

— Нет, — ответил Ванн. — Во всяком случае не сейчас. Где Паррор?

— Сбежал. Куда — не знаю.

— Мы найдем его, — сказал Ванн и быстро отдал приказ.

Половина отряда растянулась цепью и исчезла в джунглях.

— А теперь, — продолжал Ванн, — мы возвращаемся в Замок Доирады. Кстати, Рафт, ты не скажешь мне, что там — в Саду Харна? Мне бы пришлось войти туда, чтобы исполнить приказ, но я сделал бы это без всякого желания. Там живут демоны?

— Позже расскажу, — устало проговорил Рафт и положил револьвер обратно в карман. — Сейчас я слишком устал. Идем.

ГЛАВА XII Сила науки

Они стояли перед царем в молчаливом ожидании. Это был все тот же зал, в полумраке которого Юранн пела свои песни под арфу. Только теперь в нем стало светлее, и женщины под вуалью здесь не было. Вместо нее на диване, среди гор подушек, сидела Джанисса. Взглянув на Рафта, она ему таинственно улыбнулась, а потом вновь повернулась к Даруму — одетый в свой царский наряд, он сидел, по-восточному скрестив ноги, исподлобья наблюдая за Рафтом.

— Ты думаешь, что я хочу убить тебя, — сказал он. — Но почему? Ладно, можешь не отвечать. Я читаю ответ на твоем лице. Потому что ты пытался убить меня тем самым кинжалом, который отобрал у тебя Ванн. И еще — потому что ты украл мой амулет.

Рафт открыл рот, но царь, подняв руку, остановил его.

— Подожди. Вы не такие, как мы. Я не вижу большого зла в том, что ты пытался убить меня. Ты бы достиг цели, если бы был достоин ее. Но ты не был достоин, — царь покачал головой, — а значит, все прошло, и забудем об этом. Оставим прошлое в прошлом. Может быть, завтра ты снова попробуешь или я — и кто-то из нас окажется удачливей. И еще — амулет я заберу обратно. Кстати, Джанисса мне о многом рассказала.

— Когда я узнала, Брайан, что ты сбежал, я рассказала обо всем Даруму, — проговорила девушка. — Я знала, что ты пойдешь за Паррором.

— Вот именно, — вкрадчиво заметил царь. — И мне тоже был нужен Паррор. По-моему, он зашел слишком далеко. В Паитити властвую я, а не Паррор.

— Пока что, — спокойно добавил Рафт. — Если Паррор разбудит Пламя и оно выйдет из-под контроля, то властвовать будет некому.

— Значит, он выведал эту тайну у Крэддока, — сказал Дарум и вздохнул. — Ну что ж, теперь он вне закона. Против него будет каждый. И я выставил охрану на невидимой дороге — так что на нее он выйти не может. Не думаю, что он доберется до Пламени.

— Но Паррор умен, — заметила Джанисса.

— И ему нужны специальные устройства, — вмешался в разговор Крэддок. — На это у него уйдет время. Вот все, что я знаю наверняка.

Дарум пожал плечами.

— Я не ученый, — сказал он, — но знаю одно: опасность подстерегает нас с двух сторон. Если Пламя опустится ниже предельной отметки — тогда… Что будет тогда, Джанисса?

— Мы станем похожими на тех зверей в пещере, — сказала она, — и будем вырождаться, как это случилось с Первым Родом.

— Но когда наступит этот день, никто не знает, — продолжала она. — Возможно, это произойдет при нашей жизни, или жизни наших детей, или еще позже. Но если Паррор попытается пробудить Пламя и потеряет над ним контроль — это будет мгновенная гибель.

— Он так не думает, — сказал Крэддок. — Он уверен, что сможет удержать Пламя.

— А сможет ли? — спросил Дарум и весь подался вперед. Именно это мне и нужно знать, точно знать — сможет ли он?

— Если бы я знал! — ответил Крэддок. — То, что извлек из моего сознания Паррор, — это не знания, а лишь поверхностная память. Я даже сам не знаю, что обозначают те символы, которые я ему написал. И тридцать лет тому назад, когда я переводил часть этих записей, — и тогда я не знал.

— Те записи, которые уничтожило разбуженное Пламя, — проговорил задумчиво царь. — Теперь эту тайну знаешь только ты и Паррор?

— Я ее не знаю, — ответил Крэддок, — Он извлек ее из моей памяти под гипнозом. Большую часть времени я был без сознания. И сейчас у меня лишь слабое представление о том, что собирается делать Паррор.

— Хорошо, но прежде всего нужно схватить Паррора до того, как он разбудит Пламя, — решительно сказал Дарум. — Думаю, мои воины скоро найдут его. Но что мне делать с вами?

— А почему бы просто не отпустить? — спокойно предложил Рафт.

— Обезьяноподобные слишком любопытны. Ваши люди попытаются проникнуть в Паитити. Два вида — и оба господствующие не могут благополучно жить вместе.

— Почему нет? — спросил Рафт. — И тем и другим это может пойти на пользу.

— Нет, мы слишком разные.

— Дарум, мне кажется, ты недооцениваешь Паррора, — прервала спор Джанисса. — Он умен и знает больше меня. Есть силы, связанные с Пламенем, но я не понимаю их. А Паррор понимает. И еще: я знаю из легенд, что к пещере, в которой горит Курупури, можно выйти по потайному ходу.

— Он не должен добраться до Пламени! — сказал Дарум.

Рафт взглянул на Джаниссу — от ее спокойного взгляда он почувствовал себя увереннее.

— Предположим, что, вопреки всему, он все же доберется туда, — сказал Рафт. — Это значит, что он разбудит Пламя. И если он допустит ошибку, ничто не сможет спасти Паитити. Я прав?

Царь кивнул:

— Да.

— В таком случае, — сказал Рафт, — есть только один выход: опередить его.

Дарум вскинул голову и задумчиво посмотрел куда-то вверх.

— Ты предлагаешь нам самим разбудить Пламя?

— А почему бы нет? — спросил Рафт. — Здесь, в этой комнате, знания обеих наших цивилизаций — и в этом наше преимущество перед Паррором. Джанисса знает Пламя — она его наследственный Хранитель. Я знаю биохимию, Крэддок тоже кое в чем разбирается. И у вас, должно быть, есть здесь мастера.

— Конечно, есть.

— Что же тогда нам мешает самим сделать это устройство?

— Мы можем совершить непоправимую ошибку, — ответил Дарум. — Первый Род так никогда и не испытал своего устройства. Они слишком долго ждали. Никто не знает, будет ли это устройство сдерживать Пламя. Есть только один путь — путь проб и ошибок, но единственная ошибка будет последней.

— У нас есть выход, — сказал Рафт.

Джанисса в недоумении посмотрела на него. Рафт вынул из кармана амулет. Увидев его, царь прищурился.

— Дарум, ты знаешь, что это. Здесь внутри заключена часть Пламени, его искра. Слишком маленькая, чтобы стать опасной. Почему бы нам не испробовать все на ней? Если удастся увеличить ее энергию и держать ее под контролем — мы будем знать, что наше устройство вполне пригодно.

Дарум пожал плечами.

— Возможно, до этого додумался и Паррор, — продолжал Рафт. — Я надеюсь на это. А если нет — у нас будет преимущество, и мы будем знать наверняка, безопасно ли устройство, которое было задумано Первым Родом.

Дарум колебался.

— Может быть, ты и прав, — сказал он.

— Если это удастся, — поспешно продолжал Рафт, — то угроза, которую таит в себе Пламя, исчезнет навсегда, а вместе с ней — и опасность вырождения Паитити. Этот источник энергии будет в наших руках. А если мы потерпим неудачу — ну что ж, все останется на своих местах, как и сейчас.

— Он прав, — затаив дыхание, вымолвила Джанисса. — Дарум, это шанс! Единственный шанс, если Паррор перехитрит нас. И это, возможно, навсегда покончит с угрозой, нависшей над Паитити.

Дарум долго молчал, потом медленно кивнул и проговорил:

— Хорошо, я согласен. Все в твоих руках, Джанисса. А теперь оставьте меня. Поговорим позже.

Крэддок и Рафт вышли вслед за Джаниссой. Свет позади них померк, и уже в переходе, который вел из царского зала, Рафт услышал приглушенные звуки музыки.

Юранн. Может быть, надо было предостеречь царя? Но Рафт сомневался, что Дарум поверил бы ему. И он решил на время оставить эту мысль.

Крэддок взял его за руку.

— Брайан!

— Что?

— Я не хотел расстраивать твои планы, но… — его голос дрогнул и стал тише, — ты кое о чем забыл. Я не помню того, что Паррор выудил из моей памяти. Ведь он сделал это помимо моей воли, с помощью своего хитроумного устройства, я же сам находился в трансе. И сейчас я ничего не помню.

Джанисса, несмотря на то что Крэддок почти шептал, все услышала.

— Хорошо, что ты не сказал об этом Даруму, — проговорила она. — Мне кажется, эту задачу можно разрешить. Я не знаю, какое устройство использовал Паррор, но известно — если дверь однажды открывали, то открыть ее в следующий раз будет уже легче. Я знаю, что такое сознание, Крэддок, и, думаю, мы с этим справимся.

— Мы выудим это из тебя, — сказал Рафт. — Если дело только в том, чтобы проникнуть в твое сознание!

Так оно и было. Рафт неоднократно пользовался гипнозом в своей медицинской практике и мог помочь Джаниссе, для которой сознание Крэддока было не просто чужим — оно было чужеродным ее собственному сознанию, основанному на другом мировосприятии. Итак, Рафт был посредником — и потаенная мудрость Первого Рода медленно и мучительно выходила на свет.

Они не спали. Какой-то препарат — по догадкам Рафта, нечто похожее на бензедрин — стимулировал их работоспособность и помогал проводить долгие сеансы. Нашлось в замке и техническое оснащение, были здесь и ученые, хотя почти все их знания относились к области психологии. Впрочем, людям-кошкам были хорошо известны многие смежные с психологией области такие, как хирургия и биология.

Они исследовали подсознание Крэддока — и это походило на ловлю в переполненном рыбой пруду. Нередко они вытаскивали не ту рыбу, прежде чем понимали, какая нужна наживка. И все же время от времени в блокноте Крэддока, который был у него всегда под рукой, появлялись все новые и новые знаки. Он неразборчиво выводил какую-то линию, останавливался, исправлял ее-и так за знаком знак на бумаге появлялось то, что он прочел один-единственный раз тридцать лет назад и что его память хранила в подсознании.

— Если бы Паррор не открыл сознание Крэддока, нам бы сейчас ничего не удалось, — сказала Джанисса. Вдвоем с Рафтом они стояли на балконе замка, вдыхая свежий воздух и наслаждаясь этим мигом, который они заслужили после одного из самых трудных сеансов с Крэддоком. Перед ними медленно поднималась стена густого тумана.

Рафт посмотрел на Джаниссу и вспомнил свои полусерьезные мысли о смешении двух различных биологических видов. Сейчас логика значила для него совсем немного. Важным было другое живое, согревающее его своим теплом присутствие Джаниссы.

Он узнал ее по-настоящему только сейчас. До этого она представлялась ему очаровательным, но противоречивым созданием, которое обладало лишь немногим из того, что делает человека человеком. Но теперь, работая рядом с ней, он начал понимать ее, и еще он понял, что ему никогда не удастся узнать ее до конца.

Это узкое, загадочное, кошачье лицо, на котором коварство уживалось с красотой, влекло Рафта так сильно, что он даже не осмеливался признаться в этом самому себе. На него смотрели зеленовато-голубые, скрытые полумраком глаза… Глаза Бастет[13], чей неподвижный взгляд охранял ночной покой Египта. А в следующее мгновение Рафт уже любовался другой Джаииссой — веселой и игривой, как котенок.

И так они стояли на балконе, как вдруг что-то необъяснимое, неожиданное, словно вспышка молнии, соединило их. Им не нужны были объятия. Это чувство было тоньше — словно поднялся занавес, который скрывал друг от друга двух чужих и таких непохожих людей, представителей разных цивилизаций.

Он дотронулся до ее руки — и оба устремили свои взгляды вдаль, через пропасть — туда, где гигантские стволы деревьев-исполинов держали на себе небеса Паитити.

Только здесь, подумал Рафт, в этом затерянном мире, где-то вне пространства и времени, я смог найти Джаниссу.

Они молчали. Слова были не нужны. Они стояли, взявшись за руки, забыв обо всем, и каждый чувствовал лишь теплое, блаженное присутствие другого, пока не услышали голос Крэддока, и он напомнил им о работе, о Пламени, которое нужно было укротить.

Но что могло укротить эту необузданную силу, этот огонь, который горел в сердце спиральной туманности на далеких гигантских звездах? Где эта сила, укрощающая Пламя? И что такое само Пламя?

Они этого не знали. Люди до сих пор не познали до конца природу электричества — и все же они изобрели изолированные провода и укротили его. Пламя нужно было не только изолировать, его следовало пробудить. Причем осторожно.

Сделать это было нелегко. Для начала из подсознания Крэддока нужно было извлечь остатки утерянных записей. Гипноз вторгался в его память, и загадочные знаки один за другим выстраивались в строчки. Джанисса могла их читать, потому что в основе ее собственного языка лежал язык этих знаков, так же как все общество людей-кошек было построено на том, что осталось от Первого Рода.

Однако семантические различия были достаточно серьезны, и здесь на помощь Джаниссе и Рафту пришли ученые. Рафт и сам неплохо знал это индейское наречие, но более сложный язык, на котором говорили люди-кошки, был ему непонятен. В нем были тонкости, которые Джанисса не могла ему объяснить. Потом ученый-химик составлял диаграммы, устанавливал электрохимическую связь, молекулярную модель — и только после всего этого ответ начал вырисовываться перед Рафтом.

Но смастерить это устройство своими руками Рафт не мог инженером он не был. Не под силу это было и Джаниссе. И все же научные знания Рафта, знания другого мира. помогли пролить свет на многие вопросы и взглянуть на них по-новому. Так, к примеру, было и с амулетом.

— Когда вы поворачиваете этот камень, метаболизм замедляется, — объяснял Рафт. — Это значит, что уровень излучения может блокироваться. Но каков механизм блокировки? Что сдерживает излучение на определенном уровне? Вероятно, нечто такое, что невосприимчиво к вибрации, так?

— Металл? — предположил ученый-физик. — Сплав с хромом, а возможно, с ванадием. Мы это проверим.

И хотя память Крэддока уже отдала все тайны записей, невосполнимые пробелы остались. В те далекие времена, когда жил Первый Род, в этой долине существовали различные химические элементы, запасы которых сейчас были уже исчерпаны.

Им удалось выяснить, что дело было не только в том, из какого материала сделана оправа амулета. Важное значение имел сложный состав сплавов, а также микроскопический механизм, работающий на индукционном излучении самого источника энергии, — та самая искра в кристалле. Это был кристалл обычного кварца, но Рафт понятия не имел, каким образом активная частица была помещена внутрь кристалла.

Еще одна загадка была в сложном составе сплава, который, по всей видимости, и регулировал энергетическую мощность частиц. Кое-что об этом им удалось выведать у Крэддока, а остальное они нашли сами путем анализа. Но в конце концов они зашли в тупик — им были известны необходимые элементы, но этих элементов в Паитити больше не существовало.

Вот тут-то внешний мир и показал свою практическую ценность. Вначале Рафт обдумал саму возможность такого варианта. В рюкзаке, который он принес с собою в Паитити, было кое-какое снаряжение, медикаменты, консервы в жестяных банках и его личные вещи, у Крэддока тоже кое-что было.

Крайне необходимую им платину они взяли из часов. В рюкзаке нашлось немного олова, а после разборки револьверов и винтовки они были обеспечены полным набором необходимых металлов.

После быстрого анализа металлы были отделены друг от друга и получены новые сплавы. Теперь, когда у них было все необходимое, они могли приступить к самому главному.

Когда устройство было окончательно собрано, оно оказалось совсем небольшим. Размеры достаточно четко определялись составляющими его деталями. Устройство стояло на треножной подставке и доходило Рафту до груди. Это был на удивление простой прибор, состоящий из кристаллов, металла и пустотелых трубок.

Существенным элементом был предохранитель, расположенный в верхней части устройства, в ртутном растворе. Эта, на первый взгляд, самая обычная, длиною не больше фута, трубка держала под контролем чудовищной силы излучение — ради чего и была создана сама эта машина.

— Замысел Паррора обречен на провал, — сказал Рафт. — Во всем Паитити ему не найти нужных для этих сплавов элементов. Он вряд ли сможет сделать предохранительное устройство, а без него — и он сам это знает — эксперимент будет слишком рискованным.

Джанисса выглядела не такой уверенной.

— Он безгранично самоуверен, — сказала она, — и, может быть, попробует найти заменители. Брайан, чем быстрее мы испытаем это устройство, тем спокойнее я буду себя чувствовать.

Испытания оказались не такими уж зрелищными. Несмотря на крошечную долю энергии, заключенную в амулете, опасность оставалась, и, чтобы уменьшить риск, было решено использовать дистанционное управление.

Амулет был положен на мох, в пятистах футах вокруг него было чистое поле, и Рафт вел наблюдение при помощи бинокля. Он окинул беглым взглядом тех, кто был сейчас с ним рядом, Крэддока, Джаниссу, инженера — и, читая про себя молитву, включил устройство. Ничего не произошло — ни с устройством, ни с амулетом.

— Разве амулет не получает энергию? — прошептала Джанисса.

— Он должен получать ее, — ответил Рафт и подвинул движок реостата.

Он подвинул его слишком далеко. Над амулетом взметнулся сноп света, и мгновенно с этой вспышкой весь мох в радиусе около ста футов от амулета — ожил! Было видно, как он судорожно корчится и ползет, — его обыкновенный рост невероятно ускорился под воздействием радиации, которую испускала заряженная частица.

Рафт поспешно перевел реостат назад. Он улыбался — дальнейшие испытания больше не нужны, устройство работало. Оставалось узнать лишь одно — хватит ли его мощности, чтобы сдерживать Пламя. Должно хватить, подумал Рафт, потому что индукция уравнивала мощность устройства и Пламени.

Но опасность подкралась намного раньше, чем он мог ожидать.

ГЛАВА XIII Летающие демоны

Брайан Рафт проснулся и увидел склоненное над ним лицо Джаниссы. Лампа в ее руках озаряла комнату.

— Брайан!

Рафт, щурясь, посмотрел на девушку.

— Джанисса, что случилось?

— Паррор… — прошептала она. — Я увидела его. Он идет к Пламени.

Рафт мгновенно вскочил.

— О, господи! Ты уверена?

Она кивнула, в ее глазах был страх.

— Я смотрела в зеркало, когда защитный барьер Паррора на мгновение ослаб, — и я почувствовала его мысли. Он идет тайной тропой к Пламени.

— Где он сейчас?

— Где-то в лесу. Точно — не знаю. Я видела лишь то, о чем он думал, и дорогу, по которой он собирается идти. Брайан, мы должны его как-то остановить.

— И остановим, — решительно сказал Рафт. — Буди Крэддока, потом мы пойдем к царю.

Джанисса выскользнула из комнаты, и Рафт торопливо оделся. Он напряженно думал, не поспевая за собственными мыслями. Застраховаться от непредвиденного он не мог и все же испытывал чувство вины. Паррор, вероятно, собрал аналогичное устройство, но оно не могло быть безопасным без тех элементов, которых в Паитити уже не существовало. А значит — как только он разбудит Пламя, произойдет катастрофа.

Втроем они пошли к Даруму. Ванн охранял царский покой, стоя на входе. Он удивленно посмотрел на них, изрезанное шрамами лицо было неприступно.

Но, едва услышав о том, что их привело к царю на этот раз, впустил всех троих к Даруму.

— Нет, я все-таки войду с вами, — сказал он, едва не наступая им на пятки. — Покушения готовятся очень искусно.

Царские покои озарял мягкий свет. На тронном помосте среди подушек возлежал сам Властелин. Едва они приблизились, как он встрепенулся и вскочил. Его рука скользнула вниз и выхватила из-под одежды длинный кинжал. При этом Дарум не проронил ни звука.

— Это оружие уже не пригодится, — проворчал Рафт. — У Паррора теперь есть свое, и он готов пустить его в ход.

— У Паррора? — переспросил Дарум и выронил кинжал. — И значит… Пламя?

— Скажи ему, Джанисса.

Джанисса быстро рассказала о случившемся. Царь в нерешительности нахмурился и сказал:

— Ты говоришь, что его устройство не будет работать?

— Нет, работать-то оно будет, но без предохранителя разрушит все вокруг, — пояснил Рафт. — У нас сейчас только одна возможность предотвратить это — опередить Паррора, если сможем. А если нет — то хотя бы воспользоваться нашим собственным устройством и сдержать Пламя, пока еще не поздно.

— Я видел странный сон, — медленно проговорил Дарум. — Я лежал мертвый здесь — в этой комнате, а над Паитити нависла тень. Тень света. Тень жизни. Но она не могла оживить меня она несла только гибель. И теперь я думаю — неужели это сбудется?

Его голос был далеким и странным, словно воспоминания вернули его обратно в сон.

— Так может случиться, потому что тень надвигается, сказала Джанисса. — И всех нас ждет смерть, если мы не остановим Паррора.

— Смерть! — пробормотал царь, словно это было единственное слово, которое он услышал из всего того, что сказала Джанисса.

— Смерть.

Рафту послышалось что-то знакомое в мягком, глубоком тембре этого голоса. Однажды Дарум уже говорил так. Если безумие охватит царя именно сейчас, когда нужно было действовать и ясная голова была важнее всего остального, — если это случится, то может произойти самое непредвиденное и самое страшное.

— Паррор придет к Пламени раньше вас, — тихо и безучастно сказал царь. — Я вижу это, — он неожиданно уронил голову на грудь и закрыл лицо руками. — Что будет дальше, я пока не знаю, — его голос стал еще глуше. — Смерть — смерть была в моем сне. И в этой комнате — смерть!

Лицо его по-прежнему было закрыто руками, а исступленный голос мощно резонировал под сводами царской палаты — это был голос безумия, но в нем слышалась уверенность, словно даже сейчас царь знал, что он изрекает истину.

— Здесь — смерть, — пронзительно вскрикнул Дарум. — Слишком много смерти для одного человека. Нет, я умру не один. Я знаю, что и вы сгинете в этом Пламени, вы — Джанисса, Крэддок, Рафт! И вы обречены — геенна огненная поглотит вас, ибо над этой комнатой витает дух смерти.

Рафта охватил ужас. Слишком уверенным был этот голос уверенным и безумным.

— Над Паитити — смерть! — прокричал Дарум и неожиданно поднял лицо — свирепые, безумные глаза царя уже ничего не видели, они смотрели в пустоту.

И вдруг пронзительный крик — «Смерть!» — эхом отозвался в дрогнувших струнах арфы, которая зазвучала из-за портьеры за спиною царя. Если музыка может говорить, то сейчас она именно говорила — и угрожала. Эта угроза была так же ясна и понятна, как неожиданный блеск обнаженного клинка. Единственный слог пророчества — он не требовал движения губ.

Портьера сдвинулась в сторону — за ней стояла Юранн, ее пальцы застыли над подрагивающими струнами. Скрытая одеждами, с темным пятном вместо лица, она, точно Атропос[14], была готова перерезать последнюю нить, связывающую Дарума с жизнью.

Все, кто был в комнате, словно окаменели — та уверенность, с которой безумный голос царя вынес им всем смертный приговор, заставила ужаснуться и поверить пророчеству. В этот миг, вопреки надеждам и рассудку, Крэддок и даже Рафт знали только одно — их ждет смерть. И на какое-то мгновение их, как и царя, охватило безумие.

Лишь один Рафт успел осознать, что последует за этим. Только он знал, что пронеслось в затуманенном сознании Юранн. Смерть витала над Замком Доирады и над всем миром, который знала Юранн. Царь сказал — и никто не сомневался в его словах. А она так долго ждала, чтобы отомстить ему. Если она сама не сделает этого сейчас — то Пламя отберет у нее месть.

И пронзительный, исступленный крик в последний раз сорвался со струн арфы. Рука, которая извлекла эту безумную ноту, отбросила арфу в сторону, и та, ударившись об пол, издала свой последний дребезжащий звук.

Юранн пригнулась и бросилась к дивану. Белая рука, словно дротик, взметнулась из-под одежды и схватила длинный кинжал, который обронил царь. Наклонив голову и размахивая кинжалом, точно косою, она бросилась на Дарума.

Нападение застало царя врасплох. Он попытался встать и уклониться от сверкающей стали, но одежда мешала ему — он запутался в ней, и ему удалось только слегка подать свое тело в сторону, так что первый удар, задев только ребра, оставил после себя неглубокую розовую рану. Юранн, не проронив ни слова, обуреваемая жаждой мести, вновь занесла свое оружие над царем.

Но Рафт перехватил ее руку.

Он почувствовал такое же сильное, отчаянное сопротивление, как и в тот раз, когда они боролись здесь же, в этой самой комнате. Лицо, скрытое вуалью, повернулось к нему, и он ощутил беспричинный леденящий ужас.

С внезапной кошачьей яростью она пыталась вырваться от Рафта — и последнее неистовое усилие освободило ее. Она отпрыгнула назад, по-прежнему держа в руках кинжал и обратив свой невидимый взор на царя.

Дарум был уже на ногах — он смотрел на нее, готовый отразить атаку. Но судьба отвернулась от Юранн, и по тому, как ослабло это упругое, напряженное, красивое тело, было видно, что и сама она понимала это. В настороженной тишине послышался ее глубокий вздох.

И вдруг она резко повернулась — так, что широкие одежды взметнулись и окутали ее, словно легкий дым, — и вонзила кинжал по самую рукоятку в собственное сердце!

В безмолвном оцепенении они смотрели, как она сползла на пол. Алый цвет постепенно проступал через серую ткань, пронзенную кинжалом и прижатую к уже мертвому телу.

Оттолкнув Рафта, царь бросился к Юранн и встал перед ней на колени. Его протянутая рука замерла над покрытым вуалью лицом. Но он так и не дотронулся до этой тонкой паутинки.

— Юранн? — позвал он. — Юранн?

Но она лежала неподвижно, и алый цвет расплывался на сером все шире и шире.

Пальцы Дарума обхватили торчащую из ее груди рукоятку кинжала и гладили ее, словно это была сама Юранн, — и царь склонился еще ниже над распростертым телом, пытаясь услышать биение сердца. Пальцы еще сильнее сжали кинжал.

Он с силой вырвал его из ее груди — по лезвию стекали алые капли крови. В следующее мгновение Дарум, ловко, не по-человечески изогнувшись, поднялся на ноги и посмотрел прямо в лицо Рафту. Губы его вытянулись, а темные глаза безумно сверкали. Он поднял кинжал — стекающие капли оставляли на ковре неровные алые линии.

Рафт стоял неподвижно, лихорадочно соображая, что ему делать. Царь был уже совсем близко, а оружия у Рафта не было. Только схватившись с Дарумом, Рафт мог избежать удара кинжалом, но он твердо знал, кто из них сильнее. От вздрагивающего тела исходила невероятная сила, а безумие лишь усиливало эту мощь.

— Спас мне жизнь? — прошипел Дарум. — Нет, ты встал между нами и обратил против нее это оружие. А теперь скажи мне: зачем мне жить? — В дикой, кошачьей ярости лицо его судорожно исказилось. — Ты — обезьяна! — прорычал Дарум — и прыгнул.

И в то же мгновение из-за спины Рафта метнулась тонкая сияющая стрелка света и погасла, едва коснувшись царской шеи. Тело Дарума изогнулось. Он попытался сделать еще один шаг вперед, не выпуская из рук кинжала, готовясь пронзить Рафта.

Неожиданно силы покинули его, и обмякшее тело медленно и плавно, словно ниспадающий шелк, сползло на подушки. Пальцы разжались — и отпустили кинжал, и сразу после этого его рука поднялась к горлу и вытащила торчащую из него шпагу. Из раны, а потом изо рта хлынула кровь.

— Ванн, — прохрипел царь. — Ванн, мы с тобой не раз сражались в честном поединке, но так — никогда.

— Я служил тебе, Дарум, — тяжело ответил Ванн, — но прежде всего я служу Паитити. Юранн же не была достойна любви.

— Она была так красива, — прошептал царь. — Она не могла — не могла погибнуть вместе с Паитити, не убив прежде меня. Она всегда ненавидела меня. И… и…

Дарум захлебывался собственной кровью. Но неожиданно появившаяся в руках сила помогла ему привстать и подползти к Юранн. Его пальцы нежно гладили мертвую руку. Под ее ладонью лежала арфа — он дотронулся до струн, и в недвижимом воздухе прозвучали ноты печали и одиночества.

— Я бы уничтожил Паитити, — проговорил Дарум, — я бы уничтожил весь мир — ради нее одной. Только бы ей было хорошо. Она была такая красивая.

Его голова упала на ее нежное тело. Тигровые глаза закрылись. В последний миг его ладонь нашла руку Юранн — и их пальцы переплелись.

И слилась их кровь. Алый поток становился все медленнее и медленнее… И наконец остановился.

Ванн стоял неподвижно, опустив плечи.

— А теперь идите, у вас еще есть время, — сказал он. — Я сделал это, чтобы спасти Паитити. Только сейчас я уже не знаю: в то ли горло я вонзил свое оружие.

— Ванн… — начала Джанисса.

— Уведи их, Джанисса. Уведи этих пришельцев от царя — и пусть они остановят Паррора, если это в их силах.

— Паррор, — шепотом повторил Крэддок и коснулся руки Рафта. — Нам надо спешить.

— Да, — безучастно согласился Рафт.

Он повернулся и медленно вышел из комнаты. Лицо его было серым, и на нем еще не успели высохнуть капельки пота.

О мертвом царе он не проронил ни слова.

— Нужно взять устройство, — сказал он. — С весом мы справимся — оно не тяжелое. Раздобыть бы только какие-нибудь ремни.

Они разыскали вполне прочные шелковые ленты, с помощью которых Рафт закрепил устройство у себя на спине. Сделанное из легких сплавов, оно было совсем не таким тяжелым, как могло показаться. Лишний вес мог бы стать непреодолимым препятствием — чтобы опередить Паррора, им нужно было идти очень быстро.

Замок засыпал, когда они выходили из него. Снаружи их встретил чистый прохладный свет яркого дня.

— Нам нужно было взять с собой оружие, — вспомнил Крэддок.

— Теперь уже слишком поздно, — ответил Рафт. — Джанисса, веди нас — ты ведь знаешь тайную тропу, которая ведет к Пламени?

— Да, думаю, что смогу найти ее. Мысль Паррора была достаточно ясной. Но это долгий путь.

Однако дорога оказалась короче, чем они предполагали. Через замок Паррора они не пошли, а срезали угол и прошли вдоль подножия скалы, которая закрывала собою вход в Паитити. Шли они быстро и часа через четыре оказались почти на месте. Им пришлось остановиться — Джанисса искала потайной вход.

— Эти развалины, — сказала она, — остались здесь от Первого Рода. Где-то совсем рядом должна быть сдвоенная колонна — Паррор думал о ней, когда я читала его мысли.

Рафт молча указал пальцем. Джанисса радостно вскрикнула, подбежала к тому месту на скале, куда показал Рафт, и, ощупывая гладкую поверхность, принялась искать потайной затвор.

Каменная плита бесшумно и плавно отошла в сторону, открыв овальный проход.

Рафт повернулся и посмотрел назад — туда, откуда они пришли.

— Паррора не видно, — сказал он. — Возможно, он опередил нас. А может быть, и нет. Скоро узнаем.

Вслед за Джаниссой и Крэддоком он вошел внутрь, и потайная дверь позади него закрылась.

Но они не оказались в темноте. Со стен, с потолка и с пола — отовсюду сочился бледный холодный свет. Тоннель, петляя, круто поднимался вверх. От неожиданно наступившей тишины у Рафта застучало в висках.

— Идемте же, — сказал он, поправляя ремни на спине.

Тоннель не был длинным — прорезая скалу, он напрямую вел к пещере Пламени. Но прежде им предстояло пройти еще одну пещеру.

На их пути вновь оказалась овальная дверь. На этот раз Джанисса без труда открыла ее, но внутрь не пошла. Рафт заметил, что ее стройная фигура застыла на пороге, и почти сразу же Джанисса отпрянула назад. Отодвинув Крэддока, Рафт приблизился к девушке.

— Что случилось? — спросил он.

Джанисса молчала.

— Первый Род, — затаив дыхание, проговорил Крэддок. Первый Род, — повторил он.

Это была та самая пещера, через которую Рафт однажды уже проходил. Сталактиты, свисающие гигантскими каплями с потолка, вздымающиеся из-под земли, словно фантастический лес, сталагмиты — все было ядовито-зловещего фиолетового цвета. Высоко над головою, почти отвесно уходя куда-то вниз, словно бросая вызов земному притяжению, зависла почти прозрачная труба невидимой дороги. Сейчас ее можно было заметить — по ней ползали полчища существ, точно пытаясь проникнуть внутрь стеклянной преграды.

Чудовища!

Рафт уже видел их, но тогда в тусклом свете их очертания были смутными, неотчетливыми. Теперь же от вида этих существ у него пересохло в горле, и ему казалось, что вот-вот его стошнит.

Вся огромная, залитая фиолетовым светом пещера кишела тварями — выродившимися, ужасающими существами, с перепончатыми, как у летучих мышей, крыльями и звериными мордами. Это были потомки Первого Рода — той могущественной цивилизации, которая воздвигла величественные замки Паитити.

Падшие потомки — падшие на самое дно примитивного, кошмарного существования.

Мощное излучение, которому подверглась вся жизнь в Паитити, когда Пламя опустилось, — это излучение превратило их в исчадия ада. Почти все они были похожи друг на друга. У одних были огромные перепончатые крылья, другие били крыловидными отростками и с трудом волочили свои жирные, лоснящиеся тела между сталагмитами. Некоторые были совсем крошечными, другие — огромными; у многих были когтистые, как у гигантских птиц, лапы.

И через весь этот кошмар пролегала прямая, как стрела, и отсвечивающая молочным светом тропа — она вела к овальной двери на дальней стене пещеры.

— Нам — туда? — спросил Крэддок.

Рафт взглянул на Джаниссу. Смертельно бледная, она все же справилась с собой, глубоко вздохнула и — шагнула из спасительного тоннеля в фиолетовое сияние пещеры.

— Надо бежать, — сказал Рафт. — Добежим до той двери, и все будет в порядке.

Подгоняемые страхом, они бросились вперед по тропе. Со всех сторон их обступали извивающиеся, ползущие, кошмарные твари. Сама мысль о том, что эти черные когти могли к ним прикоснуться, повергала в ужас.

Неожиданно вся эта отвратительная живая масса зашевелилась еще быстрее, точно в ней проснулся интерес к трем бегущим людям. Боковым зрением Рафт успел заметить, как существа потянулись к ним, но они уже пробежали больше половины — и у них был реальный шанс добраться до двери, прежде чем чудовища окружили бы их и приступили к более близкому знакомству.

Но Рафт недооценил крылатых тварей. Что-то сильно ударило его сзади — и он упал на колени. Он попытался встать на ноги. Джанисса, обернувшись и увидев, что произошло, тихо вскрикнула и побежала назад, ему на помощь. Что-то безобразное, усеянное рогами и покрытое чешуей — такими рисовали демонов средневековья — прыгнуло на Джаниссу и крепко схватило ее.

Рафт с проклятиями бросился вперед, к Джаниссе, не обращая внимания на существо, которое сидело на его собственной спине. Он изо всех сил ударил кулаком в морду чудовища удар откинул монстра назад, и раздался тонкий, пронзительный вопль.

Это был сигнал. Со всех сторон, медленно и тяжело переваливаясь, к ним устремились демоны Паитити. Рафт оказался погребенным под грудой смердящих туш и задыхался от ярости и подступавшей тошноты. Его кулаки обрушивали удар за ударом в мягкую бесформенную массу — а вопли существ тем временем перерастали в невыносимый визг.

Тошнотворный запах душил Рафта, а прикосновение этих тварей вызывало отвращение. Гадкие, мертвые существа, пробужденные неведомой силой к жизни, а вернее, к ужасающему подобию жизни, — такими они были. Отвратительные лики демонов.

Крэддок поднял с земли упавший сталактит и, орудуя им словно копьем, поспешил на помощь Рафту, рубя и отбрасывая насевших на того тварей. На какое-то мгновение давившая на Рафта тяжесть ослабла, и он, пошатываясь, встал и начал искать глазами Джаниссу.

Наконец он увидел ее, окруженную плотным кольцом чудовищ.

Прежде чем броситься ей на выручку, он сообразил, что надо последовать примеру Крэддока и разыскать остроконечный сталактит. Эти существа, в результате естественного симбиоза и вырождения, были физически слабыми, но явно превосходили численностью — и Рафт понял, что только одного их веса хватит, чтобы раздавить его. Воинственно вскрикнув, он кинулся вперед, разя чудовищ своим нехитрым оружием.

Рафт чувствовал, как рвется их плоть. Визг стал еще громче. Отвратительная живая масса чудовищ накатывала на него, как волна. В них была какая-то трусливая, крысиная злоба. Сбитый с ног, Рафт упал на спину и отчаянно пытался перевернуться, чтобы не раздавить драгоценный груз, который был у него за спиной. Но на этот раз Рафту не повезло.

Он услышал, как устройство треснуло под ним, раздавленное о камень.

Чувство безнадежности и, одновременно с ним, слепой ярости охватило Рафта. Ему показалось, что он тонет в этом море зловонной плоти — и все-таки он не сдавался. Остатки раздавленного устройства были сметены с его спины. Яростные, разящие взмахи острого сталактита в конце концов образовали вокруг него свободное пространство.

Он остановился и с трудом перевел дыхание. Изодранная одежда висела на нем лохмотьями, но схватка была не напрасной — он увидел, что они почти у двери. Валявшиеся под ногами обрывки шелковых лент, разбитые кристаллы и изогнутые куски металла напомнили Рафту о том, что устройства, которое могло спасти Паитити, больше нет.

Целой осталась лишь одна деталь — небольшой, около фута длиною, цилиндр из блестящего сплава. Это был предохранитель, ограничивающий энергетическую мощность устройства. Рафт схватил его и сунул себе за пояс.

— Брайан! — раздался крик Крэддока. — Иди сюда!

Рафт поднял свое копье и бросился к Крэддоку. Чудовища уже знали, какую угрозу таит в себе острое каменное копье, и в смятении подались назад. Джанисса с Крэддоком стояли рядом, спиной к спине. Девушка была безоружна, но от охватившей ее ярости выглядела свирепо — пальцы ее изогнулись так, словно это были когти кошки, которую не на шутку раздразнили.

— Дверь! — прокричал Рафт. — Джанисса, открой дверь!

Он прорубил в этом жутком месиве проход для нее — проход, который отсвечивал алым светом. Самыми опасными были летающие твари. Уже в который раз копье в последний миг пронзало их, когда они бросались на него сверху, из фиолетового полумрака пещеры. Рафт молчаливо и мрачно продолжал драться, уже не отдавая себе отчета в том, где он и что делает, видя перед собою лишь безобразные дьявольские лики и алые потоки крови, которые хлестали из тел чудовищ, когда он настигал их. И еще — он слышал непрерывный пронзительный визг.

— Брайан! — закричала Джанисса. — Дверь!

Рафт с удивлением увидел, что дверь была уже открыта. На пороге маячила фигура Крэддока с развевающейся седой шевелюрой — валлиец, спотыкаясь, выбежал из пещеры, за ним в спасительный проход бросились Рафт и Джанисса.

Рафт в последний раз взмахнул своим оружием, отбиваясь от чудовищ, — и они оба, словно их подхватил вихрь, вырвались из пещеры.

Джанисса вытянула руку, и овальная дверь встала на свое место, закрыв выход из пещеры.

Визг смолк, и наступила тишина.

— Они сломали наше устройство, — безнадежно сказал Рафт.

ГЛАВА XIV Рафт делает выбор

Крэддок тяжело дышал. Его глаза были усталыми и измученными.

— У тебя остался предохранитель, — проговорил он. — Может быть, этого и хватит. Если у Паррора такое же устройство, как у нас, возможно, еще не все потеряно.

— Наверняка такое же, как у нас, — ведь Паррор не дурак, — сказал Рафт. — И все же лучше остановить его прежде, чем он разбудит Пламя. — Рафт на мгновение смолк и усмехнулся. Вполне возможно, что Паррор не впереди, а позади нас. Если бы он проходил ту пещеру, они наверняка сломали бы и его штуковину.

— Если только он не знал другой дороги, — мрачно вставила Джанисса.

С кошачьим изяществом она пыталась приладить на себе разодранную в клочья одежду. Совсем как кошка, подумал Рафт, наблюдая за ней.

Внезапно воздух задрожал, и обжигающая дрожь вихрем пронеслась но их телам, точно подстегивая живую плоть — и стихла. Низкий гул растаял в наступившей тишине.

Джанисса, мертвенно-бледная, обернулась к Рафту. Руки ее беспомощно повисли.

— Пламя! — проговорила она. — Оно просыпается!

Рафт с проклятиями бросился вперед, остальные — следом. Проиграть именно сейчас, когда победа уже так близко, — это было бы слишком обидно. Тоннель казался бесконечным.

И все же он кончился, но прежде еще дважды их настигали гулкие раскаты и предостерегающая дрожь. И с каждым разом эта сила нарастала, словно пробуждаясь к жизни.

Джанисса ощупывала дверь, отыскивая замок. Наконец панель сдвинулась с места и отошла.

Они оказались на небольшом выступе скалы, склон которой терялся где-то внизу — где?

Было темно, слишком темно, чтобы различить что-нибудь. Казалось, что они стоят на краю бесконечной пустоты.

И все же они видели свет — он сочился так слабо, точно был лишь напоминанием о самом себе, а источник был глубоко внизу. С головокружительной высоты, облокотившись на перила, Рафт пристально вглядывался в этот бездонный мир, в открывшуюся под ногами бездну, в глубине которой теплилась единственная искра.

Нет, Рафт чувствовал не головокружение — это был страх.

Обычный, простой, безотчетный страх. Рафт знал это чувство.

Однажды, на Мадагаскаре, ему пришлось войти в хижину, где спали часовые. Один звук, одно неверное движение — и копья вонзились бы в его тело. Он знал тогда, что спящие обязательно проснутся. Он чувствовал и осязал это каждой клеточкой своего тела.

Так было и сейчас. Там, далеко внизу, откуда сочился свет, находилось нечто, исполненное необыкновенной жизненной энергии, и Рафту казалось, что он стоит на раскрытой ладони этого нечто.

Вспомнилось ему и другое. Джунгли. Вернее, та жизнь, которая наполняет их. Влажные от испарений, плодоносящие леса Амазонки, ее ревущие потоки, яростная зелень тропиков — вся эта неукротимая, необузданная жизнь. А там, внизу, неистовствовала слепая, голодная, чудовищная сила, сердце непостижимой далекой туманности, повергающее в прах и пробуждающее к жизни, и имя ей — Курупури!

— Пламя спит, — еле слышно вымолвила Джанисса.

Но неясный свет в глубине разгорался все ярче. Низкий, почти неуловимый звук рос и набирал силу, пока не превратился в сокрушающий грохот — рев рождающегося в муках божества.

И оттуда, из пучины, которая вела к сердцу мира, из бездны — вставало Пламя.

Оно росло и поднималось — шпиль, башня, сверкающий нестерпимым огнем колосс. Суть всего живого. Рафт чувствовал, как все его существо тянется к этому пылающему источнику.

И туда же унесся его дух. Душа закачалась над самой бездной.

Оглушающий грохот ударил в стены. Яркое, сверкающее Пламя взвивалось все выше, оно билось в ярости, безумствовало в наслаждении, в исступленном восторге жизни.

Внизу, под уступом, Рафт различил странное очертание. Даже два очертания — силуэт человека и контуры до странности знакомого устройства.

Паррор! И прибор, который он сконструировал по записям Первого Рода.

Пламя становилось все ярче и ярче. Рафт бросился вниз по уступу. Только бы успеть, заклинал он себя на бегу. Паррор, ослепленный своей самонадеянностью, мог и не заметить очевидных признаков, но Рафт-то знал, что никому сейчас не подвластное Пламя просыпается.

Ничего подобного с амулетом, когда они испытывали устройство, не происходило.

Галактическая сила неистовствовала в Паитити. Может быть — уже во всем мире!

Рафт стремительно бежал вниз, словно охотник за добычей. Огонь взметнулся с чудовищной силой и вдруг начал ослабевать. Столб света медленно и неохотно опускался. Грохот умолкал.

Рафт стоял на прозрачном, как стекло, полу пещеры. Лишь однажды он взглянул вниз — и у него закружилась голова. Пропасть обрывалась вниз, к пылающей земной сердцевине, и он висел над этой бездной.

Он ринулся навстречу Паррору, а Паррор — к нему.

Откуда-то снизу исходил свет, и его блики оставляли на лице Паррора загадочные, колдовские тени, На руке у Паррора Рафт заметил рукавицу с когтями. Наступая, Паррор тихо рычал. Рафту хотелось немедленно покончить с ним, но сейчас важнее было усмирить Пламя. Он замедлил шаг и вытащил из-за пояса предохранитель.

— Паррор, — закричал он в наступившей после громовых раскатов тишине. — Твое устройство не сработает без этого!

Но Паррор уже ничего не слышал. Неистовая жажда крови и бешеная ярость оглушила, ослепила его и почти лишила рассудка. Рафт уже видел его таким. Острая сталь его когтей-пальцев полоснула Рафта по лицу.

Увернуться он не успел. Из разодранной щеки хлынула кровь, и жгучая боль пронзила все его тело. Предохранитель выпал из рук.

Рафт попытался схватить противника, но тот ловко ускользнул от него. Снова и снова в Рафта вонзались острые когти. Грудь и бок мучительно жгло. Он бешено отбивался, но его удары не достигали цели.

И вновь прогремели раскаты. Свет внизу становился все ярче.

Восторженно бушуя, Пламя вырывалось на свободу! Огонь накатывал, подступал, вздымался — словно хотел найти обратный путь к своей межзвездной колыбели.

Когти вновь вонзились в Рафта. Ему показалось, что кто-то провел лезвием бритвы по глазу. Полуслепой, с рассеченной до самой кости щекой и разорванным носом, он все же посылал удар за ударом в своего неуловимого врага.

Подбежала Джанисса и бросилась между ними.

Паррор сжал кулак и со всей силы ударил ее в подбородок. Удар отбросил девушку в сторону, и она неподвижно распростерлась на стеклянном полу.

— Твоя наука, Рафт, — прошипел Паррор.

Рафт неистово ругался, чувствуя свое бессилие. Если бы он только мог добраться до этого ухмыляющегося дьявола и сжать пальцы на обросшем шерстью горле.

Невыносимо ярко блеснуло Пламя, и громоподобные раскаты вновь обрушились на пещеру. На этот раз рожденный звездами огонь не угасал.

Неуклонно и яростно он поднимался все выше и выше, пробуждаясь к жизни, непостижимой для земного разума.

И вдруг, к своему удивлению, Рафт понял, что оба его глаза снова видят. Боль прошла. Кровь перестала капать. Он увидел изумленное лицо Паррора.

Излучение Пламени исцеляло. Оно стремительно регенерировало живые ткани и ускоряло жизненные процессы.

Рафт услышал, как Крэддок что-то прокричал. Сквозь грохот раскатов до него долетели только несколько слов. Он посмотрел и увидел его в футах тридцати от себя. Крэддок бежал к устройству Паррора, в его руках блестел знакомый цилиндр предохранителя.

Рафт так никогда и не узнал, о чем в ту минуту думал Паррор. Он увидел, как человек-кошка, хрипло и яростно вскрикнув, вихрем бросился к Крэддоку.

Он успел сделать только один шаг. Только один — и Рафт схватил его.

Это было непросто. Рафт никогда не боролся с ягуаром, а теперь именно это ему и предстояло. Безумная, свирепая ярость, переполнявшая Паррора, превратила его в дикого зверя. В зеленых кровожадных глазах сверкала ненависть. Их скорченные, объятые злобой, задыхающиеся тела сплелись в клубок и покатились по земле.

Пламя поднялось еще выше. От непрерывных раскатов у Рафта невыносимо гудело в голове. Ослепительный космический сеет проникал в самый мозг.

Острые когти снова полоснули Рафта по лицу, но раны мгновенно затянулись.

Они рычали, скованные мертвой хваткой друг друга, но в конце концов даже Паррору не хватило силы, чтобы помешать Рафту привстать на колени. На короткий, окрашенный в алые цвета миг для Рафта все исчезло — кроме этих окровавленных когтей.

Применив прием дзюдо, он схватил руку Паррора и в дикой ярости сломал ее.

Рафт почувствовал, как Паррор весь обмяк и затих — но лишь на мгновение. Пламя исцеляло не только ткань, но и кость. Однако рука Паррора в локте и запястье оставалась неестественно изогнутой.

Но он не сдавался — в ход пошли зубы, ногти и ноги, хотя пальцы Рафта уже крепко вцепились в его горло. Отчаянно, ослепленный своей звериной яростью, Паррор дрался до последнего вздоха, до той самой минуты, когда даже само Пламя не могло вернуть к жизни его бездыханное тело.

И тогда Рафт поднял голову и осмотрелся.

В дальнем конце пещеры, в опасной близости от Пламени, он увидел установленный на треножнике аппарат Паррора — и к нему, болезненно корчась, словно борясь со встречным ветром, подбирался Крэддок.

Крэддок?

Рафт затаил дыхание, всматриваясь в этот силуэт. Очертания фигуры менялись прямо на глазах. В эту минуту Рафт вспомнил изуродованные руки валлийца и подумал об искалечившей их силе, о рожденной звездами энергии, которая сотрясала сейчас своим грохотом всю пещеру, в исступленном восторге празднуя свое пробуждение.

Крэддок крепко держал в руках предохранитель.

Рафт поднялся и бросился к Крэддоку, но они были слишком далеко друг от друга. Валлиец почти достиг устройства — и его фигура стала какой-то фантастической.

Это был уже не Крэддок. И даже — не человек.

Живая плоть вскипала, изменялась, текла под напором чудовищной силы — силы, которая была способна создавать миры. И вот наконец это нечто нечеловеческое — то, что еще недавно было Крэддоком, — подтащило свое тело прямо к неистовствующему пламени.

Но цель этих действий была вполне разумной.

Существо подползло к устройству, на мгновение припало к земле и принялось устанавливать предохранитель. За его спиной, извергаясь пламенными потоками из бездны, яростно бушевало Курупури. Это был миг полного безумия — энергия Вселенной, рожденная в далеких галактиках, устремилась в эту пещеру, обдала ее своим жаром.

Но это был только миг — и раскаты смолкли.

Пламя взвилось еще раз-другой и стало опускаться. Издав почти человеческий вздох, огонь жизни угасал и падал в бездонную пропасть, оставляя после себя лишь маленькое пятно света в далеких глубинах!

Огонь, пришедший с далеких звезд, был усмирен!

Его укротила и сделала покорным та самая плоть, в которую когда-то очень давно этот огонь вдохнул жизнь…

Джанисса вздрогнула.

В ее глазах был страх. Опершись на руку Рафта, она привстала и испуганно осмотрелась. Потом их глаза снова встретились.

— Все окончилось, Джанисса, — сказал Рафт. — Пламя спит.

— Устройство работает?

— Да. Паррор сделал такое же, какое было и у нас. Но у него не было предохранителя. Как только Крэддок вставил его, все пошло нормально.

— А что с Крэддоком?

— Он мертв, — тяхо проговорил Рафт. — Он умер, вероятно, потому, что должен был умереть. Человек, который однажды разбудил Пламя, умер, чтобы усмирить его. Я думаю, что теперь опасность миновала навсегда.

Джанисса внимательно смотрела на Рафта.

— Я понял, как работает устройство, — сказал он. — Это как раз то, что и было нужно. Так что Первый Род был прав. Но они слишком долго решали, использовать ли им это устройство, — именно поэтому и превратились в чудовищ. Теперь Пламя будет гореть и излучать энергию вечно, но с обычной скоростью.

— С обычной скоростью? — повторила Джанисса. Рафт кивнул.

— Да, — продолжал он, — я изменил характеристики. Вовсе не до опасных границ, а ровно настолько, чтобы метаболизм в Паитити сравнялся с нашим миром. Теперь преграды нет, и талисманы больше не нужны.

— Значит, я могу жить в твоем мире? И он не будет медленным для меня?

— Твой мир или мой — теперь тебе выбирать, Джанисса.

Джанисса молчала, но по ее глазам было видно, что она уже выбрала. И Рафт — тоже. Он сделал свой выбор еще тогда, когда впервые увидел ее лицо в зеркале. Джанисса влекла его к себе, и он проделал этот долгий опасный путь к затерянному миру, в котором горело неведомое Пламя. В конце концов, другого выбора у Рафта не было. И если будущее таило в себе новые испытания, он был готов преодолеть и их.

— Нам не нужно идти обратно через пещеру чудовищ, — сказала она. — Есть другой путь, который выведет нас на невидимую дорогу.

Их губы слились.

Мой мир будет чужим для тебя, Джанисса, подумал Рафт. Но я сделаю все, чтобы ты обрела в нем счастье, потому что люблю тебя.

Будешь ли ты оглядываться назад и вспоминать? Вспоминать Паитити, и гигантские деревья, поддерживающие небесный свод, и замок над Пропастью Доирады, окутанный белым облаком водопада?

Не дрогнет ли, Джанисса, твое сердце, услышав зов предков, не проснутся ли в нем воспоминания, которые я никогда не смогу с тобой разделить? Или же ты найдешь покой и счастье в моем мире?

Рафт молча следовал за Джаниссой туда, где начиналась дорога, ведущая к свободе и к судьбе, предсказать которую он не мог. Но он держал в своей руке теплую ладонь девушки — и ничего другого в этот момент им не было нужно.