7

Бахтин делает несколько шагов к своей машине, потом оборачивается и говорит:

– Стоп. Ты сейчас домой?

– Ну да, – киваю. – А куда ещё среди ночи?

– Тогда садись ко мне, я тебя отвезу. От греха подальше. Чтоб ты ещё каких приключений на жопу не нашёл…

На улицах практически нет машин, потому доезжаем за три минуты, потеряв полторы из них на светофорах.

Ботанический сад, улица Космонавтов, спортгородок остаются в двух кварталах за бортом: видимо, Бахтин специально не хочет проезжать по тем местам и объезжает тот район стороной.

Возле моего дома звонит телефон Бахтина. На дисплее бортового компьютера машины высвечивается «КУЗНЕЦ». Кажется, бортовой комп и телефон Бахтина синхронизированы.

Бахтин нажимает какую-то кнопку на приборной доске машины, и голос Кузнецова, с которым мы только что расстались, заполняет всё пространство салона:

– Бах, я тут что подумал. Ты где обедаешь сегодня?

– Да мне без разницы, – пожимает плечами Бахтин, как будто Кузнецов может его видеть. – А что хотел?

– Александр рядом? – проявляет удивительную сообразительность Кузнецов.

– Да, мы в машине, по громкой оба с тобой сейчас говорим, – снова зачем-то кивает Бахтин.

– Давайте сегодня пообедаем вместе? На всякий пожарный. Скажем, в четырнадцать ноль-ноль в «Канате»? Александр сможет?

– Давай. Сможет, – отвечает за меня Бахтин и отключается. – Слышал? – оборачивается он ко мне.

– Слышал, – киваю. – Буду. Спасибо ещё раз.

– Иди уже, приехали, – бурчит Бахтин, включая громко какую-то странную музыку в тот момент, когда я покидаю машину.

Дома, наконец, чувствую, что бессонницу как рукой сняло. Быстро принимаю душ и засыпаю, едва коснувшись головой подушки.

* * *

Примерно в семь утра Лена просыпается и начинает собираться на своё дежурство. Встаем в итоге вместе.

– Завтракать будем? – спрашиваю.

– А что есть?

– Что скажешь. Самое быстрое – кальмар. Варится минуту.

– Давай.

Кипяток – из чайника. Пока кастрюля закипает – в блендере перемалываю помидор и два сырых шампиньона на соус. Подумав секунду, добавляю чеснок, базилик и шпинат.

– Где ночью ходил? – интересуется Лена, пытаясь быстро проглотить горячего кальмара.

– Вот специально соус холодный! Ну что ты, как пятилетняя?.. – подвигаю к ней соусницу. – Да на спортплощадку ходил. Лучше не спрашивай, без подробностей… Идея одна посетила, по медицинской части. Даже спать перехотелось. Какой-то нездоровый энтузиазм – сон как рукой сняло. Хотел идею до конца додумать.

– Почему идеей поделиться не хочешь? – Лена, наконец, справляется с обжигающим кальмаром, залив его прямо во рту двумя ложками холодного соуса. – Может, подсказала бы что, – добавляет она с набитым ртом. Впрочем, её это нисколько не портит. В моих глазах, во всяком случае.

– Да могу и поделиться, если ты настаиваешь… Но, во-первых, со мной же твой Стеклов и мой Котлинский для оценки эффективности. Думаешь, им не хватит высоты лба заценить результат? – улыбаюсь, глядя, как она сражается со вторым горячим куском кальмара. – Во-вторых, боюсь сглазить. Вот честно тебе сознаюсь.

– Са-а-а-аш, – Лена, наконец, одолела и второй кусок и теперь начинает веселиться. – Ты, оказывается, чего-то боишься? Хе-хе! Мой железный Шурик, оказывается, вовсе и не робот.

– Ну, во-первых, я же не за себя боюсь. Там же вопрос в другом человеке… А во-вторых, ну почему ты ешь как пятилетняя?! – выхватываю у неё с вилки третий кусок кальмара, который она по-прежнему несёт в рот, минуя тарелку.

Кладу кальмара на её тарелку, быстро режу ножом и двигаю тарелку к ней:

– Держи! Вот теперь лей соус в тарелку, а не в рот! И можно соус брать ложкой, а не заливать в рот из соусницы…

– Хм. Не додумалась, – продолжает веселиться Лена. – Саш, ну чего ты надулся? Тебе знакомо понятие «психологического выравнивания возрастов»?

– Нет, а что это? – мне действительно становится интересно.

– Традиционно считается, что если у партнёров ощутимая разница в возрасте, то, при взаимной любви и уважении, они оба «сдвигаются» психологически по возрасту: старший партнёр – вниз. Младший – вверх. Типа, чтобы выровняться в унисон.

– Мне кажется, что у нас всё иначе, – бормочу, глядя, как четвёртый кусок кальмара повторяет бесславный путь первого. – Кто-то в свои двадцать с лишним от пятнадцати никуда не уходил. А кто-то уже в шестнадцать… гм-м-м… ладно… замнём для ясности. Ты хоть наелась? – вижу, что Лена собралась вставать из-за стола.

– Угум. Спасибо. Самое то. Ты сейчас в КЛИНИКУ? Погнали, я тебя завезу по дороге?

В КЛИНИКУ мне, конечно, еще рановато, но есть предложения, от которых не отказываются.

По дороге в кабинет Котлинского захожу поздороваться к Шаматову, потом – к Марине Касаевой, пользуясь наличием получаса свободного времени.

По дороге к Марине, с внутренней стороны шлюза, застаю Саматова, который ещё не сменился с ночи. Он открывает мне дверь, молча протягивает руку, которую жму, и спрашивает:

– Всё решил ночью, что хотел?

– Да. Спасибо, что помогли вызвать Бахтина. Очень помогло.

Саматов захлопывает дверь и задерживает мою руку в своей, глядя мне в глаза:

– Не лезу в твои дела, но в ближайшие сутки ни с какими следователями лучше не встречайся. Если вдруг до этого дойдёт.

Быстро прокручиваю в голове все возможные варианты. Ничего рационального и толкового в голову не приходит.

Видимо, удивление и работа мысли на моём лице настолько очевидны, что Саматов отпускает мою руку и усмехается углом рта:

– Нет, мыслей не читаю. И ни о чём ни от кого не знаю. Просто умею сопоставлять.

– Что именно?

– Не напрягайся. Я не следователь, я совсем по другой части. Вначале ночью ты достаточно нетривиальным способом зовешь Бахтина. Значит – не хочешь светиться, если пользуешься нашим протоколом связи, который никому не подотчетен. Потом к вам третий человек подъехал – тот чекист на субару. Я его в лицо знаю, по имени не помню. Значит, что?

– Что? – повторяю рефреном, прокручивая в голове все возможные варианты с максимальной скоростью, на которую способно моё мышление.

– Значит, у тебя что-то случилось. Ты вызвал Бахтина. Компетенции Бахтина в этом вопросе не хватило – судя по тому, что Бахтин вызвал чекиста, которого я встречал в Управлении. Сюда плюсуем, что Бахтин – следак, а не опер. А сейчас так и вообще прокурор… Потом вы сидели, разговаривали. Потом разошлись, но Бахтин тебя сам повёз.

– Могу присесть? Значит, что?

– Да падай сколько угодно, – Саматов указывает на стул у противоположной стены коридора. – Значит, Бахтин претензий к тебе по итогам вашего общения не имеет. Если тебя сам повёз.

– Спасибо, – серьёзно смотрю в глаза Саматову.

– Плюс совпадение факторов, – продолжает, не отводя взгляда, Саматов. – Я же не компот на дежурстве трескаю. А в том числе и отслеживаю оперативную обстановку, – он протягивает мне какой-то планшет, на экране которого – та самая полицейская сводка с фотоотчётом, которую нам ночью показывал Кузнецов. На дисплее Саматова – те же три трупа с синими рисунками на коже. – А теперь сопоставь время. Происшествия в сводке и твоего прибытия сюда бегом, в стиле загнанной лошади… – убирает планшет в нагрудный карман Саматов.

– Спасибо, – говорю медленно. – Всё действительно просто. Почему вы это мне сейчас объясняете? Могли же промолчать?

– Если ты «сдался» Бахтину, и он тебя прикрыл – значит, как минимум сам Бахтин считает тебя правым. Я его оценке доверяю. Он не лажает. А ты – доктор. Если ты сделал то, что сделал, значит, основания лично у тебя были более чем веские. А со следователем или операми тебе лучше не встречаться потому, что и у оперов, и у следаков есть «нюх». А у тебя слишком многое сегодня на лице написано. Для понимающего человека, по крайней мере. Ты – ещё пацан. Тебе и одного въедливого и внимательного опера за глаза хватит, – заканчивает выстраивать теперь вполне логичную картину Саматов. – Ещё вопросы?

– Да вроде нет вопросов… Спасибо, – теперь руку первым подаю я. Не зная, что говорить дальше.

– Не за что. Не парься. Всё нормально. Тренируйся быть доктором. Потом сочтёмся.

* * *

Марина Касаева немного нервничает, но при моём появлении моментально успокаивается. Кидаю на неё частоту «покоя» – хуже не будет.

Скан.

– Не волнуйтесь, всё в порядке, – говорю ей. – По моим ощущениям, буквально пара дней.

– Да, Игорь Витальевич так же говорит, – улыбаясь, кивает Марина. – Вы будете присутствовать при родах?

Неожиданно.

– Пока не знаю, смотря по загрузке. Я – не акушер, меня могут занять на другом участке, – отвечаю предельно откровенно. – С меня пользы будет минимум, хотя решать Игорю Витальевичу.

– Ну ладно, – легко соглашается Марина, которой, видимо, тут просто не с кем пообщаться. Охрана – не в счёт, а больше к ней никого не пускают. Не думаю, что сам Бахтин имеет регулярную возможность часто сюда вырываться.

* * *

Без четверти девять в кабинете Котлинского застаю его и Стеклова. Они разложили какие-то бумаги на столе и по очереди передают их друг другу.

При моём появлении Котлинский, подняв голову, говорит мне:

– Матки. Третей степени.

– Плохо. Но ожидаемо, – киваю в ответ.

– Анна звонила, сейчас будет, – говорит Стеклов. – Сустав придёт к десяти, как оговорено.

– Саня, держи! – Котлинский протягивает мне две коробочки. – Стерилизовать потом мне отдавай. Достал по своим каналам, говорят, эти – лучше твоих.

– Спасибо! – открыв коробки, обнаруживаю два контейнера многоразовых китайских игл для акупунктуры. – Прямо сегодня и сравним.

Ровно в девять появляется Анна, которой они уже всё сообщили по телефону, и доктора тактично удаляются.

А мы с ней начинаем эксперименты.

* * *

Вот уже полчаса пытаюсь разобраться, чем «коммуникационная программа» в клетках опухоли отличается от соседних здоровых тканей.

Лично я вижу эту разницу, как разницу частот. Попытка просто подать нужную частоту на опухоль не заканчивается ничем: опухоль, несмотря на моё воздействие, стабильно живёт «по-своему». За полчаса «откликов» от опухоли была только пара, и оба раза – на доли секунды.

Прикидываем. Если за сутки добиваться полусекундного отклика, это за месяц мы дойдём, в лучшем случае, до пятнадцати секунд.

Не вариант. Нужно пробовать что-то иное.

Спасибо Анне: она лежит абсолютно спокойно, ни о чём не спрашивает, и вообще ведёт себя так, как будто её тут нет.

Выбираю самый неагрессивный краешек опухоли, клетки с которого метастазируют меньше всего. За попытками «съесть слона по частям» проходит ещё полчаса. Снова безрезультатно.

Ровно в десять в двери появляется голова Котлинского:

– Аня, пойдёмте со мной, одевайтесь. Саша, сустав.

Анну сменяет товарищ с суставом, который, даже на мой взгляд, морщится чуть меньше, чем раньше, когда наступает на больную ногу.

– Как вы? – спрашиваю, уложив его лицом вниз и протирая спиртом места постановки иголок.

– Вы знаете, получше. Особенно в первой половине дня. До обеда был почти как новенький. Ну, не скажу, что бегать мог – но болевых ощущений, когда ходил, не было. И сегодня так же. А вот после обеда что-то опять защёлкало, – он хлопает себя рукой по бедру.

Концентрация. Скан. Частота на суставной сумке уже поближе к норме. Синовиальной жидкости, что характерно, тоже побольше. Единственное, что мне пока непонятно – как быть с деформацией. Из-за отсутствия синовиалки у него возникли механические повреждения уже самой сумки, но ладно. Пока динамика положительная – посмотрим, что будет дальше.

Ставлю те же три иглы туда же. Поехали.

– Скажите, а что вы ели на обед? – осеняет меня через пятнадцать минут наблюдения за процессом.

– Харчо! – доносится с кушетки.

– С перцем?

– Коне-е-еечно, а как ещё?

– Понятно… Я болван… Давайте, пока эти десять дней пособлюдаем диету? Вы не против? – спрашиваю для приличия, понимая, что нужно объяснить ему самые азы. Либо, как вариант, хотя бы отдать команду: что можно, чего нельзя.

– Давайте попробуем, – глухо доносится с кушетки, на которой товарищ докторов лежит лицом вниз.

* * *

– Ничего острого. Причём давайте попробуем в течение всего месяца, – говорю ему через час, сидя за столом и глядя на его кислое выражение лица при этом.

– Совсем?

– Совсем. Тут без вариантов. Шансы есть, но их не много. Мы хотим их уменьшить? – откровенно информирую «в лоб».

– Нет! – открещивается пациент.

– Здорово. Далее. Ничего жирного. Солёного. Жареного. Как можно меньше простых углеводов.

– А что это – простые углеводы? – он старательно записывает то, что слышит от меня.

– Картофель, хлеб, мучное, рис, манка, сахар… Особенно сахар!

– Ясно… с этим как раз не сложно… смогу…

– Поменьше баранины и говядины. Лучше – рыба. Творог, сыр. Сахар можете заменить мёдом: он как раз способствует выработке синовиальной жидкости… только мёд должен быть натуральный.

– Какой жидкости? – поднимает на меня глаза пациент.

– Не важно… той, без которой у вас нарушается подвижность сустава… Хотите – перейдём в другой кабинет, там я вам на схеме покажу. Это – личный кабинет Игоря Витальевича, он не держит наглядного иллюстративного материала.

– Да нет, не надо… – качает головой пациент. – Значит, мёд всё-таки можно…

– Ну, и пищевые добавки. Это – не лекарства, это – хондропротекторы, – передаю ему листочек с записями. – Они здорово могут помочь, но вы должны активно нагружать нужные мышцы: без этого всё будет оседать не в тех тканях сустава, где надо, – касаюсь указкой его бедра. – А где попроще. Например, в плечевых суставах.

– Да я помню, мне у Бубновского то же самое сказали…

Делаю себе пометку: спросить докторов, что есть «Бубновский».

– На сегодня всё. До завтра.

* * *

Следующий час пробую «применить силу» с Анной.

Вначале пытаюсь наложить поверх имеющейся клеточной программы «правильную». Не получается, правильная постоянно «слетает».

Потом пробую «стереть» имеющуюся перед наложением своей. Не получается: со всей опухолью работать не получается, а обрабатываемая часть «переписывает» раз за разом старую программу с основной части опухоли.

В конце концов, делаю то, что задумал: ввожу кончик нестерильной иглы. И очень тщательно запоминаю, что является маркером для лимфоцитов. Кажется, запомнил.

Наверное, со стороны это кажется вдумчивой работой человека, который точно знает, что делать.

А на самом деле я всего лишь подбираю технику воздействия.

ЧТО делать, я действительно знаю. Пока только не понял, как.

Выбираю тазовый лимфоузел, в котором четко вижу метастазы. Концентрация. Скан. Частота.

Стараюсь держать частоту как можно ближе к той, которую лимфоциты воспринимают как сигнал к атаке.

* * *

Минута. Две. Пять. Не считаю времени. Пот на лице. Пот на спине.

Держать частоту. Есть результат. При «подсветке» лимфоциты «видят» чужака и работают, как надо.

Держать частоту.

Держать частоту.

Держать частоту.

* * *

Краем глаза замечаю, что Котлинский и Стеклов, неслышно войдя, молча сидят у стены.

Держать частоту.

Нельзя отвлекаться.

Как только я сбиваюсь, и частота немного отклоняется от нужной, лимфоциты «перестают видеть» клетки, которые необходимо убирать.

Похоже на то, как вы вдеваете нитку в иголку. Это нужно сделать одним быстрым движением, положить иголку с вдетой ниткой на конвейер, и взять следующие иголку и нитку.

Когда я сбиваюсь, иголки и нитки начинают падать на пол, и процесс стопорится.

* * *

Прекращаю, когда чувствую, что сегодня себя исчерпал. Нужно отдохнуть.

– Спасибо, на сегодня всё, – вытирая пот со лба, говорю Анне.

* * *

Через пять минут с благодарностью принимаю чашку с чаем от Котлинского:

– Спасибо!

– Краше в гроб кладут, – смеётся Стеклов. – Ты как из оперблока вышел.

– Ага, причём как будто сам себя оперировал, а-а-а-га-га-га! – подключается Котлинский. – Кстати! Саня, у меня глаз – алмаз, а ну, встань на весы в углу?

Послушно делаю то, что он говорит. И, к своему удивлению, обнаруживаю, что похудел за последние пару часов примерно на полтора килограмма.

С такой ежедневной практикой на Анне, можно не опасаться за вес перед областью…

– Ну, рассказывай! – припечатывает ладонью по столу Котлинский. – Почти два часа ждём!

А я и не заметил. Вернее, перестал следить за временем.

– Сустав – годится. Не знаю, до какого уровня восстановим, но регенерация в тканях сейчас превышает уровень естественного износа. Если будет диету соблюдать и спортом заниматься – через десять дней своих ощущений не узнает. Дальше посмотрим, – выпаливаю на одном дыхании, не отрываясь от чая. – Можно повторить? – возвращаю Котлинскому пустую чашку под смех докторов.

– А с Анной что? – немного подбирается Стеклов.

– И да, и нет. Простая трансляция нужной частоты на опухоль даёт эффект примерно полсекунды в час. Даже меньше. Это мизер. Хочу сделать так, чтоб её лимфоциты сами распознавали клетки опухоли, как «вражеские».

– И? – оба доктора подбираются, как кошка перед прыжком на мышь.

– Есть метастазы в тазовом лимфоузле. Начал с них. Когда я их «подсвечиваю», её лимфоциты их видят. И постепенно санируют. Процесс поступательный, – сообщаю притихшим докторам в звенящей тишине.

– По твоим ощущениям, что думаешь? – осторожно интересуется Котлинский, переглядываясь со Стекловым.

– Очень рано что-то говорить. Но идея простая: если «научить» её лимфоциты «видеть» клетки опухоли –… ну, вы поняли, – не считаю нужным договаривать очевидное.

– Варианты? – так же осторожно спрашивает Котлинский.

– Пока не понимаю, как «учить видеть» лимфоциты, – честно признаю́сь. – Вместо этого пока «подсвечиваю» частотой метастазы в лимфоузле. Метастазы становятся «видимыми». Лимфоциты начинают убирать эти клетки. Очень трудозатратно. Плюс не хватает навыка «держать» частоту. Это как поднять ведро с водой и держать его в одном положении на вытянутой руке. Вроде и не сложно, но малейшее движение разливает воду – и всё заново.

Доктора снова переглядываются, и я добавляю:

– Боюсь обещать. По второму варианту, по моим ощущениям, вопрос только в том, чтоб я научился «держать» частоту. Как можно дольше и как можно чище. Вот если бы можно было время увеличить до трёх – четырёх часов в день?

– Ты и так с ней с одиннадцати почти до двух второй раз работал, – удивляется Котлинский, показывая на часы.

И правда. Без пяти два. А я и не заметил.

Пора нестись в «КАНАТ» на обед.

Загрузка...