Дочь творца стекла

— Это же частные школы для богатых? О, они учат чарам, это да, но они просто убирают юных представителей Семерки и Тридцати с дороги. Они занимают их своими мастерскими, чтобы старшие сыновья переместили потом семьи в казу и унаследовали их без состязания с братьями и сестрами. Так сохраняют мир в семье, хотя все эти наряды и церемонии делают вид, что это важно, да? Тебе не нужен этот бред.

Риса моргнула, не ответила. Да, дети обычно не жили в своих казах, когда их забирали в инсулы. Они проводили там исследования, посвящали себя жизни священников, перебирались в мастерские в маленьких городах. Мысль, что такая традиция просто позволяла следить за наследованием казы, и не приходила к ней.

— И мне это не нужно? — сказала она.

Мило покачал головой.

— У меня и сестры был когда-то свой маленький клуб. Нужен был пароль, чтобы войти. От этого мы ощущали себя особенными. Мы отправляли зашифрованные послания, собирали взносы и…

— О! — он сказал то, что потрясло ее. Ее кожу покалывало, словно ее ударило молнией. Риса не знала даже, что сделать первым. — Отдай мне письмо!

— А что? — он отдал послание. — Я его не порвал.

— Знаю! — она разложила лист, пару мгновений разглядывала его. Когда она подняла голову, в глазах стояли слезы. — Мило, — она едва могла выдавить слова. — Моя семья в ужасной беде.

12

Книги Катарре учат людей,

Башни Портелло стоят до небес.

Люди со всего мира,

Смотрят Буночио картины.

Пиратимаре мастерят

Корабли от якорей до мачт.

Диветри — стекло, Диоро — мечи.

А у Кассамаги слова — это чары.

— старая колыбельная

— Тише, маленькая Риса. Ты перенервничала, — мастерская была наполнена резким запахом стекла в печах. Кузен Фредо улыбнулся ей. — Мы все нервничаем из-за смерти короля. Может, тебе нужно прилечь.

— Маттио, — сказала она. — Ты видишь, что я имею в виду!

— Вижу, — буркнул низким голосом Маттио, читая письмо. Он провел пальцем по последним буквам строк:

з а л о ж н и к и

— Заложники, — выдохнула Риса. Когда кузен Фредо резко вдохнул, она ощутила любопытное удовлетворение.

— Она знала, что ее письмо проверят, так что использовала шифр Петро, — медленно сказал Маттио.

— Но зачем вообще писать? — спросил Фредо. Эмаль и Маттио уставились на него.

— Им нужно было написать, чтобы мы не переживали. Принц мог задержать их, — ответила Риса. — Стражи получили приказы от него, — она посмотрела на Мило, потом вспомнила, что он не был убежден, что ситуация была опасна. Он кивнул от ее намека.

— Казаррина, это дело семьи, — Фредо потирал руки. — Не думаю, что это касается кого-то, кроме нас четверых, и твоего брата, конечно. Неужели…? — он кивнул на стража.

— Фредо, не будем грубы с гостями, — сказала Риса, несмотря на тревогу. Ей было приятно, что на губах Мило появилась кривая улыбка. — Ты слышал капитана Толио. За мной приглядывают. У меня нет выбора, — она повернулась к Маттио. — От брата есть ответ?

— Слуга только недавно отправился, — сказал мастер. — Твой брат должен быть тут к вечеру.

— Надеюсь, — сказал женский голос с порога. Фита снова была недовольна. — Половина слуг рыдает из-за короля Алессандро, даже те, кто юн и не помнит, когда он в последний раз выходил из замка. Другую половину пугают стражи. Казарро все наладит! Все уважают казарро!

— Пока Ромельдо не прибыл, казаррина, — вздохнул Фредо, — я займусь этой сложной ситуацией.

— Хорошо! Хоть кто-то будет действовать! — сказала Фита.

— Нет. Ты не той крови, — Риса ощутила румянец на лице.

— Из-за неудачного брака моего отца я не из Семи и Тридцати, девочка моя, но я той крови, — он сделал паузу, давая ей возразить. — Тебе всего шестнадцать. И ты слабого пола. Твой отец, — с нажимом сказал он, а она хотела перебить от гнева, — точно предпочел бы, чтобы Каза Диветри оберегал мужчина, как я.

— Я была бы спокойнее! — отметила нахально горничная.

Риса хмуро посмотрела на Фиту. Она повернулась и посмотрела на Маттио, он покачал головой. Может, он и соглашался с ней, но не хотел спорить с Фредо. Может, спорить было бесполезно. Ее отец всегда заявлял, что женщина не будет управлять Каза Диветри. Он мог думать, что она опозорила казу. Даже Ромельдо рассмеялся бы от ее попыток управлять казой. Жаль, у них были устаревшие взгляды!

Она сказала Фредо ровным голосом:

— Я не буду просто сидеть, пока… — она понизила голос, чтобы Фита не слышала, — пока мои родители в опасности.

— И не нужно сидеть, кузина, — вдруг бодро сказал Фредо. — Можешь приглядывать за кухней, доставить днем подношение в замок. Это подходит для девушки, у которой есть свободное время. А я буду в кабинете твоего отца. А вы — за работу.

Эмиль моргнул. Маттио охнул. Они раскрыли рты, а Фредо вышел. Риса разозлилась, захотела бросить что-то в гадкого родственника.

— Он не имеет права! — прорычала она сквозь зубы.

— Особенно, когда прибудет Ромельдо! — согласился Маттио. — Он решил устроиться как дома!

— А нам нужен тот, кто может управлять, пока господина нет, — возразила Фита. — Хотя почему он отправил простую, без обид, дитя, но почему он назначил тебя управлять кухней, я не знаю. Твоя мать всегда была занята красивыми окнами, так что не учила тебя…

— Я приказываю взять Дома в слуги на кухне, — сказала Риса, постоянное ворчание горничной ее утомило.

Фита вскрикнула.

— Грязного нищего? Нет, казаррина, это не обсуждается.

— Ничего не поделать, — рявкнула Риса. — Если так восхищаешься дядей Фредо, слушайся меня. Он сделал меня твоей госпожой. Пусть помоют Дома, если тебе не нравится запах. Дайте ему старую одежду. Ты можешь, я знаю. Просто не хочешь.

— Он ни для чего не годится!

— Пусть моет фрукты и овощи, — завопила Риса, выбрав занятие наугад. — Если я могла делать это, когда была младше Петро, то и Дом сможет.

Ноздри Фиты раздувались, Риса прошла мимо.

— Как скажете, казаррина, — недовольно сказала она.

— И скажу! — Риса покачала головой, еще злясь. В Казе Диветри хватало изгоев. Если никто ей не поможет, она хотя бы поможет другому. Когда прибудет Ромельдо, он все наладит, и Риса уже планировала, что расскажет ему о кузене.

13

Милая! Летом был скандал, когда тот скрипач — помнишь, красивый? — был отправлен в Пэйс Д’Азур. Его инструмент был кассамаги, так они это звали, вроде. Смысл был в том, что он зачарован, а скрипач хотел им пробиться на концерт. Жаль, ведь он был красивым, и только с его игрой я могла вытерпеть камерную музыку.

— дама Ванесса Иннсбрук в письме благородной Монике Чубб

— Нужен страж, чтобы пойти в город, — сказал Толио, холодно глядя на Рису.

— У меня есть страж. Он ходил за мной все утро, — Риса держала себя в руках. Было глупо, что за ней все время следили. Ее родители были в опасности, а ей приходилось тратить время на спор с упрямым капитаном! Она не была против, что Мило составлял ей компанию. Его веселье напоминало ей Петро. Но даже это не заставляло ее забыть о срочной миссии.

— Нужен другой, — сухо ответил Толио. Он продолжил точить деревяшку. Стружка сыпалась на плитку двора. — Кого ты выбрал бы для работы, Сорранто? — спросил он, прищурившись, глядя на Мило.

Мило лениво прислонялся к стене с травинкой во рту, едва замечал происходящее.

— Что? Я? О, Эли, конечно, сэр, — он улыбнулся юноше своего возраста, который играл в кости в углу. — Мы с Эли хорошо ладим.

— О, это так, да? — Толио улыбнулся, но Риса видела, что это была ловушка. — Два парня хорошо присмотрят за казарриной?

— Да, сэр! — Мило склонился и понизил голос. — Только не с Камиллой, сэр. С кем угодно, кроме нее.

Толио хитро подмигнул ему, кивнул на девушку, которую Риса уже видела. Она тренировалась с мечом. Так Рисе казалось. Она, казалось, была в своем мире. Убедившись, что рядом никого не было, она стала размахивать мечом будто в танце. Клинок кружился и рассекал воздух, почти гипнотизируя, сверкая на солнце, пока она умело управляла им.

— Только не Камиллу? Почему же это?

— Вы знаете, какая она, сэр. Немного испорченная.

Ловушка сработала. Толио вскочил на ноги.

— Камилла — лучшая из юных стражей за годы! — взревел он. Девушка за ним перестала играть с мечом и настороженно повернула голову. — Лучше следуй ее примеру! Никакого похода в замок с Эли. Ни сейчас, ни потом! Я отправлю Камиллу, чтобы ты себя лучше вел!

— Но, сэр! — возмутился Мило.

— Хватит, Сорранто. Камилла! Ты меня слышала. Потренируешься потом. Отведи этого с казарриной в город. Если он будет хитрить, я… сделаю что-нибудь. Оставайся с ним до конца дня. Нет! — сказал он, когда Мило возмутился. — Оставайся с ним до конца нашего пребывания тут!

Стружка от его ножика летела в стороны, когда Толио вернулся к деревяшке. Его гнев был таким, что Риса забыла о своих родителях на миг. Мило был потрясен. Камилла убрала меч в ножны и взяла перчатки, явно раздраженная. Она хмуро подошла.

— Идемте, — сказала она. Риса видела, что она была недовольна.

Риса повела их по казе, пока они не добрались до двора у конюшни. Ей казалось, что нужно было двигаться еще быстрее. Фита уложила в телегу с мулами еду и вино. Этого хватило бы на неделю. Ее родители точно не будут отсутствовать столько времени. Они просто не могли.

Пока телега не поехала по нижнему мосту Диветри, никто не говорил.

— Всегда нужно, чтобы все было по-твоему? — Камилла сидела за поводьями, оглянулась к Мило и прорычала слова.

— Не всегда, — Мило улыбнулся. — Только когда мне это подходит.

Колеса стучали, они выехали на площадь. Камилла кивнула стражам у моста. Они проехали дальше, и она продолжила:

— Тебе всегда подходит. В том и проблема.

— Я не думал, что ты против, Кам, — ответил Мило. — Он заставляет тебя заниматься скучными делами. Ты хочешь сменить обстановку.

— Ты ничему не научился от матери? Скучные дела учат вести себя правильно. Когда ты умеешь управлять собой, тебя повышают.

— Знаю. Но сторожить — не только носить предметы.

— Но и не только маячить за спиной, — парировала Камилла.

Риса была потрясена их разговором.

— Она твоя…?

— Сестра, — сказал Мило. — Не видишь? У нас носы Сорренто, — он склонился и просунул голову между девушками, чтобы его лицо было параллельно сестре. Риса заметила сходство их профилей. Их носы, зеленые глаза и светлые волосы до плеч были похожими, как у близнецов. Камилла была выше, выглядела строже. Она прижала ладонь к лицу брата и толкнула его назад. Он рухнул на скамью со стуком. — Не вредничай, — возмутился Мило. — Ты должна меня благодарить.

— С чего это?

— Мы можем заглянуть потом к Амо, вот почему, — рот Камиллы дрогнул, но она смотрела на дорогу и молчала. — Риса не будет против. Да, Риса?

Камилла приподняла бровь.

— Уверена, казаррина предпочтет после своих дел вернуться домой, — она произнесла титул Рисы с нажимом, намекая, что Мило вел себя неправильно.

— Пусть зовет меня Риса. И ты можешь. Я не против, — сказала Риса Камилле.

— Она не вредная, как многие из них, — Мило склонился вперед. — Ты бы видела ее вчера в канале, когда она пыталась вытащить нищего старика из воды. Это было невероятно!

— О, — сказала Камилла. — Это из-за нее ты испортил форму?

— Это того стоило!

Покраснев от эмоций Мило, Риса вмешалась:

— Прошу, нам нужно в замок, — она боялась за родителей. От тревоги ее мутило.

— Все будет хорошо, — сказал Мило в десятый раз с тех пор, как она показала ему скрытое послание Джулии. — Если… не знаю… безумный веренигтеландер взял твоих родителей в заложники в замке, стражи знали бы об этом. Да? — Камилла кивнула в ответ. — И с чего бы принцу участвовать в этом? Ее родители были там для передачи реликвий. Порой на это требуется время, да?

Камилла снова кивнула, а Риса вздохнула. В его словах был смысл.

— Знаю, ты переживаешь, но я уверен, что ты найдешь всему объяснение.

— Надеюсь, ты прав, — сказала Риса.

— Конечно, прав. Вот увидишь. А потом мы навестим Амо, — Камилла пронзила его взглядом. — Это ненадолго! — буркнул Мило, но сел на скамью и притих.

Пару минут они ехали по городу тихо. Камилла сидела прямо и строго, ее форма и берет были безупречными. Она выглядела как правильный страж. Мило тоже сидел тихо и прямо, но, когда Риса оглядывалась на него, она замечала, что он разглядывал город. Он упивался видами магазинов, уличных торговцев и прохожих у телеги Диветри. У нее самой часто был такой взгляд. Любовь к Кассафорте — видам, запахам, людям. Порой, когда она оглядывалась, он дружелюбно смотрел на нее.

Они приблизились к центру города, и она заметила замок среди лабиринта зданий и мостов. Сначала она увидела только вершины красных колонн и изгиб купола высоко над землей. Но когда они выехали на людную площадь в центре, замок появился перед ними. Архитекторы из Казы Портелло создали здание с узкими проходами на нижних этажах. Такое строение пригодилось в редкие времена осады Кассафорте. Между частыми узкими окнами были ниши со статуями, где прятались воробьи, выглядывающие еду на площади. Сверху были широкие окна.

Хотя замок казался мирным и красивым, сегодня он выглядел для Рисы зловеще. Он, казалось, нависал над площадью, бросал на толпу тень. Огромный купол закрывал солнце. Где-то в замке были ее родители. Они видели ее из окон, или их держали в тесной камере? От одной мысли было тяжело.

— Почему мы не едем к входу? — спросила Риса, когда Камилла потянула за поводья и направилась к западной стене.

— Никто не использует главный вход, — сказала Камилла. — Мы передадим груз сзади.

Риса хотела отметить, что она входила через главный вход, когда сопровождала маму для установки окон. Но она решила смолчать. После похвалы Мило она не хотела, чтобы они разочаровались в ней.

Телега медленно выехала с площади на мост, который тянулся над каналом у западной стены замка. Мило спрыгнул с телеги и побежал рядом с ней, чтобы направить мулов во двор у стен замка. Он и Камилла кивнули стражу там.

Через пару секунд слуги замка стали разгружать телегу. Риса смотрела со скамейки, а Мило помогал, вытаскивал корзинки хлеба и фруктов, ящики с бутылками вина. Когда он и другие слуги добрались до последних корзинок, Риса сказала:

— Осторожнее с той, прошу! — она повернулась к слуге с кухни. — Эту корзинку нужно принести моим родителям. Понятно?

— Что в этом особенного? — осведомился слуга. Мило прыгнул на телегу и передал корзинку ей.

— Там любимый виноград моей мамы, — Риса открыла корзинку. Она уложила там виноград, персики и другие фрукты в одну из чаш, созданных ею — милую синюю чашу с красными розами по краю. Она поместила чашу с фруктами в глубокую корзинку, чтобы сохранить их прохладными. — Прошу, отнесете это ей?

Слуга осмотрел фрукты, приподнял миску, словно искал скрытое оружие. Он развернул записку, которую она вложила, и прочел.

Мама,

Все хорошо. Я дос-

тавлю твою жертву в храм

позже, так что не пере-

живай. Надеюсь, вам с папой понравил-

ся визит в замок. Фита тоже

передает любовь, а от нас с Маттио — объятия, и крепкие.

— Риса

Убедившись, что больше ничего в корзинке не было, слуга вернул миску на место и кивнул. Риса с облегчением выдохнула. Чаша покажет родителям, что она сама уложила угощения, и что она думала о них.

Слуги ушли, плечи Рисы опустились. Больше недели она ощущала себя беспомощно. В последнюю встречу с отцом они поссорились, и сильно. Она знала, что если с ними что-то случится, она себе не простит.

Мило прыгнул на скамью телеги рядом с сестрой. Камилла направила мулов вперед, он обернулся и посмотрел на Рису.

— Все будет хорошо, — его голос пытался придать ей смелости, которую она желала родителям. — Ты потом еще будешь смеяться, когда поймешь, что зря переживала.

Она кивнула.

— Надеюсь.

— Думаю, тебе нужна смена обстановки. Давай порадуем Кам и отвезем ее к ее красавцу, — Риса хотела возразить, но Мило добавил. — О, не говори нет. На это уйдет не больше двадцати минут. Они будут любоваться друг другом, он поцелует ее, когда она подумает, что мы не смотрим, и мы с тобой посмеемся и поедем дальше. Думаю, ты все еще хочешь посмеяться. Ай! — он потер плечо, где Камилла ущипнула его.

— Мне нужно домой, — тревога сдавила Рису.

— Зачем? — сказал Мило. — Чтобы видеть, как твой дядя расхаживает вокруг как павлин короля? Так тебе станет лучше? — он скривился и приподнял пальцем кончик носа, изображая Фредо. Хоть она не могла смеяться, Риса скривила губы. — Или эта горничная! Тебе будет лучше, если ты будешь слушать этот ее пронзительный голос? — он повернулся к сестре. — Она звучит как кошка, которой наступили на хвост.

Риса фыркнула.

— Нет.

— Да! — сказал Мило. — И мне хочется отрезать уши ножом, чтобы не слышать, — он повернулся на скамье, чуть не вылетел из телеги, когда колесо подпрыгнуло на камне. — Так что не переживай. Я понимаю, почему ты хочешь домой, а не отвезти Кам к ее мужчине с огромными ладонями.

— Мило, не втягивай меня в это, — Камилла не веселилась. — Ты просто хочешь увидеть Рикарда и его команду. И у Амо не огромные руки.

— Они как… большие ноги барана, — прошептал Мило над скамьей, показывая руками размер. Камилла попыталась столкнуть его с телеги. — Видишь, как она обходится со мной!

Их поведение было для того, чтобы взбодрить ее. Риса хотела бы лучше знать своих братьев и сестер. Семь и Тридцать не могли испытывать такую близость. И Мило был прав. Она не знала, как скоро Ромельдо прибудет из инсулы. Она не хотела смотреть на торжествующего Фредо.

— Я не против задержаться, — сказала она. — Но ненадолго.

Если бы они шли, Мило сделал бы колесо от радости.

— Поблагодари казаррину, Камилла.

— Спасибо, казаррина, — сказала Камилла, не оглянулась, но кивнула. — А тебе не спасибо, — сказала она Мило. — Ясно же, что она хочет быть дома, а не с такими, как мы, — она слышала, как девушка добавила тише. — Хотя я не знаю, что за беда с ее родителями. Они просто передадут корону новому королю. Разве это опасно?

Мило приподнял брови, прося разрешения у Рисы. Она кивнула и сделала вид, что смотрела на проплывающие мимо гондолы.

— Это не вся история, — и Мило зашептал на ухо сестре.

14

Я посмотрела пьесу, написанную рифмованными куплетами, названную «Казарка Барнаббо: морская трагедия в семи актах», написанную (термин использую вольно) кем-то, зовущим себя «Поэтом народа». Жаль, я потратила зря вечер.

— Амаретта ди Понти в письме Ренальде Сеттекорди из Тридцати

— Вряд ли мы должны идти внутрь, когда мы на работе, — сказала Камилла, когда они остановились перед старым зданием. — Это не правильно.

— Я просто загляну, кто там, — предложил Мило, спрыгнув с телеги и грациозно развернувшись. — Нам не нужно заходить. Если капитаны пройдут мимо, скажи им, что мы привезли сидр кузену, — он подмигнул Рисе.

— Он шутит, — Камилла чуть обернулась.

— Знаю, — Риса смотрела, как Мило юркнул под аркой и пропал в узкой мощеной улице. Она еще не ходила в этот лабиринт узких дорог и старых каналов, где стены потрескались, покрылись мхом. Улицы были грязными, здания — кривыми. Два ребенка с грязными руками и лицами глядели на них с другого конца улицы. Риса попыталась улыбнуться им, и они повернули головы и убежали, шлепая босыми ногами.

Камилла кашлянула и впервые посмотрела на Рису.

— Прости, ты переживала за родителей, — пролепетала она. Риса кивнула, смутившись от ее сочувствия. — Если Мило заносит… он… я знаю, ты из Семи, а мы просто…

— Мне нравится Мило, — просто сказала Риса.

— Ты другая, — удивилась Камилла. — Я не представляю, чтобы кто-то из Семи и Тридцати сказал, что им нравится страж, — она притихла и подбирала слова. — Мы не те, с кем ты обычно общаешься.

Хоть она знала, что Камилла хотела этим похвалить, Рисе не нравилось, что ей приписывали плохое поведение других. Народ Кассафорте думал, что Семь и Тридцать были наглыми. Многие такими и были.

— Моя семья… Мы не общаемся с Тридцатью. Редкие из Семерки делают это, — сказала она. — Семерка — это семьи ремесленников. Мы работаем. В Тридцати многие другие.

Камилла взглянула на нее и неловко кивнула. Риса боялась, что ее сухие слова посчитают укором. Она не успела уточнить, послышались быстрые шаги, смех Мило. Он вырвался из-под арки, тяжело дыша.

— Обогнал, — сказал он юноше, прибежавшему следом.

— Я дал тебе выиграть, дурак! — сказал юноша. Он был возраста Мило или чуть старше, носил строгую тунику ярких цветов, украшенную желтой косичкой. Этот костюм должен был привлекать взгляды — костюм уличных артистов. Он остановился, заметив Камиллу, а потом Рису, еще сидящих в телеге. Он посмотрел на Рису, на ее простое платье и длинные рыже-каштановые волосы, ниспадающие на плечо. — Светлая леди, — выдохнул он, раскрыв рот. Он коснулся черных волос над его лбом и низко поклонился. — Я бы умер за такую.

— О, нет, — простонала Камилла.

Юноша пронзил ее взглядом и повернулся к Рисе.

— Прекрасна и светла, как ароматная ромашка. Как ароматная ромашка! — он приблизился к телеге, уперся руками в край и посмотрел на них. — Мое сердце так бьется, нет, оно колотится и сбивается! От одной мысли от поцелуев этих губ!

Риса опешила и смотрела на юношу. Он повернул голову.

— Мило, — шепнул он. — Ты не говорил, что твоя леди так красива.

Риса возмущенно посмотрела на Мило. Она еще не видела у него такое выражение лица, она впервые видела стража почти злым. Она отыскала слова.

— Не говорил, — сказала она. Услышала, что голос дрожал, вдохнула и продолжила. — Не говорил, потому что я не его леди.

— О, леди, но это не так, — сказал юноша. — Будь время иным, в вашу честь велись бы сражения. Мужчины бились бы даже за прядь твоих волос. Империи разваливались бы, чтобы поцеловать эту светлую ладонь.

— Рикард, — сказала Камилла, — угомонись. Это казаррина Диветри, а не хихикающая служанка.

— Бедный Рикард! Ему нравятся только те, кто не ответит, Камилла, — сказала другая девушка. Она вышла из улицы с высоким хмурым мужчиной. — Со служанками проблем нет.

Юноша обернулся и нахмурился.

— Поэт народа возмущен, сестра, — холодно сказал он.

— О, возмущайся! Мне не нравится, когда ты начинаешь с пустого куплета. От этого у меня зубы болят. Здравствуй! Я Таня. Близнец Рикарда, даже если не верится, — девушка склонилась над плечом Рикарда и протянула руку для приветствия. — И ты — казаррина. Мило рассказывал нам вчера о вашем приключении, — Риса заметила, что Мило смущенно смотрел на землю. — Просто игнорируй Поэта народа, — посоветовала она. — Он легко отвлекается, — Рикард что-то пробурчал.

— Я тебя где-то видела? — спросила Риса. Едва Таня вышла из-под арки, ей показалось, что она ее знала. Она не могла спутать черные кудрявые волосы, ниспадающие по ее спине, полные губы и веселые глаза.

— О, могла, — сказала Таня. — Я позирую художникам. И я — актриса.

— О, конечно! Помощница Лены! — картина Даны Буночио висела в холле храма богини в прошлом году. Там была девушка перед статуей лунной богини. Работу называли лучшей у казарры. И сама девушка была перед ней, не нарисованная, а цветущая жизнью.

— Среди прочих. Я рада, что ты меня узнала! Привет, Кам. Хорошо выглядишь, — Камилла спрыгнула с телеги, Таня поцеловала ее в щеку.

Рикард протянул ладонь к Рисе.

— Спускайся, богиня. Возьми эту бедную ладонь, ведь я зову тебя своей! — Таня издала грубый звук.

Бедная ладонь была с грязными ногтями, заметила Риса.

— Ах… не думаю.

— Отвали, Рикард, — Мило оттолкнул его. — Оставь ее в покое. Не обращай на него внимания, — сказал он Рисе. Мило протянул руку, и она обхватила его ладонь, стараясь игнорировать взгляд Рикарда. — Это Амо, — шепнул Мило, кивнув в сторону своей сестры.

Камилла стояла рядом с высоким мужчиной, шепталась с ним с редкой и смущенной улыбкой. Он не мог отвести взгляда от нее, а она — от него. Когда Мило подвел Рису к паре, Амо на миг помрачнел.

— Риса, позволь познакомить тебя с Амо Стиллой. Амо тоже создает стекло, — сказал он. Судя по лицу Мило, она поняла, что он хотел, чтобы новость была приятным сюрпризом.

— Ты — Диветри? — резко спросил он.

Она кивнула, и он промолчал. Разговор зависел от нее.

— У тебя есть мастерская? — спросила она, глядя на его ладони. Они были большими и в мозолях от труда, но не такого размера, как описывал Мило.

— Я выдуваю стекло для Анаплецци, — он будто оправдывался. — Хорошо выходит.

Она не слышала о них, ей было жаль. В городе было много создателей стекла для общего пользования, но она мало знала о мастерских, кроме ее семьи и инсул.

— Чудесно, — с энтузиазмом сказала она. Камилла гордо взглянула на Амо.

— Ты знаешь все чары, — сказал Амо. — Что они делают с контейнерами и окнами?

Она услышала сзади переливчатый голос Рикарда.

— Она умеет и очаровывать сердца мужчин.

— Нет, меня этому не учили, — Риса посмотрела на потрясенные лица, покраснела. Они не знали. Кроме Мило, никто из них не знал, каким разочарованием она была. — И не буду, — может, они перестанут расспрашивать ее.

— Но ты — Диветри, — не понимал Амо.

Почему они не могли просто оставить ее в покое? Она хотела домой.

— Боги сказали мне, что я им не нужна. Меня не учили в инсуле и не будут.

Она ожидала шок и разочарование. Но видела только интерес.

— Невелика потеря, да? — сказала Таня, ее идеальные зубы сияли, она улыбнулась. — Все знают, что инсулы просто отвлекают занятиями не важных родственников.

— Младших родственников, — исправил Мило, поглядывая на Рису. — Не неважных.

— Поэта народа никогда не учил наставник из инсулы, — заявил Рикард.

— Поэт народа никогда и луни не заработал, — парировал Мило, Таня рассмеялась.

Амо покачал головой.

— Не слышал о Диветри без обучения в инсуле, — сказал он. — Но ты права. Многие хорошие мастера не были в инсуле или мастерской Диветри, без обид. Ты не хуже.

Она не верила ушам. Она каждый день жизни мечтала попасть в одну из инсул. Она не могла представить жизнь иной. Когда Мило сказал ей, что не для всех инсулы были самым желанным местом в мире, она думала, что он пытался ее утешить, как мог. Но его друзья тоже отмахивались от инсул.

Может, жизнь в службе богам была не тем, о чем она мечтала? Ей нужно было позже обдумать это.

— Мы не хотим навредить, милая, — сказала ей Таня. Браслеты с дешевыми цветными камнями звякали на ее запястье, она погладила волосы Рисы. — Я знала много добрых людей из инсул, особенно из Каза Буночио. Но тебе не понравилось бы с ними. Особенно сегодня!

— Что рифмуется с Диветри? — вдруг спросил Рикард, оторвав взгляд от листа, на котором быстро записывал что-то заточенным угольком. Мило сжал губы и не стал отвечать.

— Почему сегодня? — Риса старалась игнорировать самопровозглашенного Поэта народа.

Браслеты Тани звякнули снова, она опустила руки.

— Не слышала? Инсулы под осадой.

Три голоса воскликнули хором:

— Что? — Риса, Мило и Камилла переглянулись и посмотрели на Таню.

— Никому нельзя входить или выходить из инсул. Это как-то связано с приказами принца Берто, — Таня удивилась их ответу. — Я узнала, когда пришла позировать для урока рисования у Кающихся, но меня прогнали. Стражи там, — она сказала это Камилле и Мило. — Вы разве не знаете, что делают другие стражи?

— Ничего о таком не слышала! — воскликнула Камилла.

— Последние два дня были сплошным смятением, — сказал Мило. Он посмотрел на Рису. — Ты в порядке?

Риса была не в порядке. Ее ноги дрожали. Ромельдо успел получить послание? Ее отец обещал, что, если он не сможет выполнить ритуал, Ромельдо будет там. Он был ее последней надеждой! Все уходило из-под контроля.

— Почему боги против меня? — завопила она, озвучивая страх и боль, бурлящие в ней. Друзья Мило обеспокоились от ее вспышки.

Таня коснулась руки Рисы, но утешение от незнакомки не помогало. Стараясь не казаться вредной, Риса отодвинулась от модели и забралась в телегу, сжала поводья.

— Мне нужно увидеть самой, — сказала она Мило. — Нужно уезжать сейчас.

— Я поведу, — Мило запрыгнул на телегу без колебаний. Казалось, он хотел успокоить ее. — Тебе хватает тревог.

«У меня одни тревоги», — подумала Риса. Путь обещал быть долгим.

15

Разве милые звуки рожков на закате не напоминают ежедневно о гармонии, на которой построен наш город? Церемония — живое доказательство не глубокой магии — ведь ее нет — а соглашения между монархом и работающим человеком и равновесия между ними.

— Мартоло Скептик в «Развенчании, так называемых, кассафортийских чар: манифесте думающего человека»

Построенные сотни лет назад, высокие стены инсулы Детей Муро когда-то стояли одиноко среди луга полевых цветов на северо-западе города. Два канала были построены, чтобы доставлять до них припасы. Века спустя выросли рынки и дома, многие принадлежали Тридцати. Два изначальных канала затерялись в комплексе новых каналов. Западный район Кассафорте нынче было не отличить от другой части города, кроме того, что здания тут были не так истерзаны ветром, и мосты над каналами выглядели лучше, были украшены в разных стилях.

Мило остановил телегу у моста из инсулы, Камилла и Амо прошли туда к стражам, стоящим у закрытых врат. Больше стражей стояло по периметру огромного здания с промежутком в двадцать футов, не двигались, были настороже.

— Не переживай, — шепнула Таня на ухо Рисе. — Уверена, все будет в порядке.

— Клянусь ей в верности своей, но тревога не покидает ее чело, — бормотал Рикард, записывая на бумаге. — Неплохо вышло, да?

— Нет, — рявкнул Мило, а Таня сказала:

— Тихо, Рикард.

Рикард не слушал их, бормотал и сочинял. Риса напряженно смотрела, как Камилла говорила со стражами.

— Не переживай за семью, — сказал Мило. — Инсулы способны выдержать осаду. Во время Лазурного вторжения народ в инсуле Кающихся Лены два года прожил без поступления припасов снаружи.

— Знаю, — но она не успокоилась. Стена без окон вокруг зданий инсулы могла защитить от атак. — Но ничего не могу поделать. Каждый раз, когда я думаю, что хуже быть не может, все ухудшается!

— Хочешь кое-что попробовать? — она думала, он снова шутил, но в глазах Мило была искренность. — Ничего плохого. Когда я порой нервничаю, это помогает.

— Ты нервничаешь? — удивилась Таня. — Ты всегда был спокойнее всех, кого я видела, Мило. Вряд ли ты что-то не можешь сделать.

Мило прищурился.

— Кое-что я не могу заставить себя сделать. Но это не твое дело, — добавил он, когда Таня открыла рот для вопроса. Он посмотрел на Рису с робким видом. — Мама научила меня этой технике. Закрой глаза. Давай.

Его теплый голос приободрил ее. Она опустила веки, закрылась от солнца.

— Знаю, будет непросто, — сказал он, — но нужно представить себя в месте, где ты ощущаешь уверенность. Там, где ты ощущаешь себя собой. Хорошо? Где ты?

Риса задумалась, поняла, что Мило имел в виду. Представлять жар солнца и шум толпы было сложно, но она сосредоточилась на себе перед печью в казе. Она доставала палкой свое творение. Отодвигала постепенно от жара к краю. Хоть творение было горячим, оно было уже не таким раскаленным, чтобы разбиться от температуры в комнате. Она представила, как достала большое блюдо. Ее ладони защищали перчатки. Она опустила стеклянный диск на стол, зная, что, хоть должна быть скромной, она создала красоту, и что ей хватало таланта сделать это снова.

— Где ты? — повторил Мило.

— В мастерской, — прошептала она, сосредоточившись на картинке.

Таня рядом с ней прошептала:

— На сцене.

— Поймайте ощущение уверенности. Представьте его облик. Что-то, чего вы можете коснуться. Как оно выглядит?

— Бабочка, — выдохнула Таня.

— Шарик из стекла, — как игрушки Петро. Красивые шарики, которые делал Маттио, когда не выдувал стекло с ее отцом. Она видела свой любимый — идеальную сферу стекла с алыми узорами. Когда она была младше, она не могла понять, как ленты огня заперли в стекло.

— Я хочу, чтобы вы опустили этот предмет в шкатулку, — продолжил Мило. — Туда, где вы сможете его найти. Закройте шкатулку. Когда боитесь или волнуетесь, открывайте ее. Посмотришь на шарик и вспомнишь ощущение, обещаю. Открывай глаза.

Риса открыла глаза, еще видела шарик из стекла. Мило склонил голову с вопросом в глазах.

— Ну? — сказал он.

Риса покачала головой. Она все еще переживала, но уже не так сильно. Волнение, от которого ее мутило, а ладони потели, отступило. Она не могла сказать, что избавилась от тревоги, но она уже не сходила с ума, как было весь день.

— Это работает? — спросила она.

— Если позволишь.

Впервые за несколько минут Рикард заговорил сзади:

— Когда устала милая Риса и спит, мое сердце рыдает и ноет…

— Она не спала, — рявкнула Таня. — Рикард, если тебе нужно писать свою ужасную поэзию, то пиши о ком-то еще. Риса из-за тебя подумает, что мы все ненормальные.

Риса уже считала, что друзья Мило и Камиллы — может, не считая Рикарда — были хорошими. Кроме Петро и ее старшей сестры Весты, Риса знала мало ребят ее возраста. Они работали, думали, что делать со своими жизнями. А она просто сидела и ждала, пока ее жизнь начнется. Ее потрясало, какими уверенными они были.

Камилла кивнула стражам и пошла по мосту к телеге. Амо двигался за ней. Тревога вспыхнула в Рисе. У них были новости. Чтобы подавить панику, она думала о шарике из стекла. Она помнила, как успокоилась, пока Мило шептал ей. Ее дыхание стало ровным. Камилла добралась до них.

— Принц приказал им держать под стражей обе инсулы, — сообщила Камилла без эмоций. — Никому нельзя выходить.

— Или заходить, — добавил Амо. — Никаких посланий. Это должно быть для их защиты, пока корону и скипетр не передадут принцу Берто.

— Это глупо, — сказала Риса.

— Мы ничего не можем поделать, — сказала ей Камилла.

— Стражи города держат людей в заложниках, — парировала Риса. Смирение Камиллы злило ее. — Как вы ворвались в мою казу. Нет повода для этого. В опасности только мои родители!

— Мы просто следуем приказам, — сказал ей Мило.

— Думаю, стражи у подземелья с моими родителями тоже так сказали бы.

— Что? — встревожилась Таня. — Подземелье?

— Камилла, что происходит? — обеспокоился Амо.

— Позже, — сказал Мило. — И в замке нет подземелий. Не воображай.

От спора Риса не ощущала такое отчаяние, как час назад. Она ощущала себя полной сил и праведного гнева.

— Не нужно подземелье, чтобы устроить темницу. Я знаю это лучше многих. Даже Толио говорил, что вы, стражи, должны слушаться только короля. Но что вы делаете!

Камилла немного устыдилась.

— Ты права, но принц Берто — наследник. Он скоро будет королем. Капитаны не хотят ослушаться того, кто вот-вот станет королем.

— Но он еще не король, — возразила Риса. — Ни один король не давал такие приказы! Словно…

Осознание ударило по ней, словно ее облили ледяной водой. Она пошатнулась от этого, слышала только стук своего сердца и шум крови и венах.

— Нет. Это зло!

— Мне объяснят, что происходит? — пожаловалась Таня. — Это очень интересно. И это куда интереснее последней пьесы, в которой я играла, но я не понимаю, что происходит.

— Принц Берто хочет, чтобы пали казы, — сказала Риса, вспомнив его жадный взгляд в утро благословления. — Он хочет, чтобы демоны уничтожили их по одной.

— Это невозможно, — сказала Камилла, но ее лицо побелело. Мило зашипел на нее и внимательно слушал.

— Возможно. Он похитил глав семей.

— Что? — воскликнули Амо, Таня и Рикард почти хором.

— Он закрыл инсулы. Почти все наследники каз живут в инсулах. Даже те, кто работает в казах, днем живут тут, — глаза Мило расширились от ее слов. Она знала, ее логика убедила его. — Ромельдо не получил мое послание утром. Он может и не знать, что он нужен Диветри.

— Но это безумие, — сказала Камилла.

— Не знаю, почему, но принц Берто хочет, чтобы казы пали.

Они молчали миг.

— Мне никогда не нравился принц, — тихо сказала Таня. — Я его видела. Он смотрит на людей, будто он — змей, а они — его ужин.

— Но это кошмарно! — Рикард отвлекся от сочинения. — Так поступил бы только монстр.

— Маме он тоже не нравился, — сказала Камилла. — Но я не могу поверить…

Риса оглянулась с паникой.

— Закат меньше, чем через час, — ее горло сдавило. — Нужно вернуться в казу. Сейчас.

Она думала, что спорить придется дольше, но Мило уже схватил поводья.

16

Доверять чудесно. Не доверять порой мудрее.

— кассафортийская пословица

— Как мило, что ты смогла к нам присоединиться, кузина, — дядя Фредо стоял на балконе, был в гуппеланде ее отца. Одежда была ему велика, почти скрыла ступни и ладони. Если бы она не запыхалась от бега, Риса охнула бы от наглости. — Раз твоего отца нет, думаю, этим вечером не будет твоих шуточек? Или… от твоих друзей?

Мило вырвался на балкон с Рисой, они спрыгнули с телеги, как только она подъехала к верхнему мосту и побежали изо всех сил. Камилла, Рикард и Таня следовали за ними, разглядывали роскошь казы и украшения. Они стояли на пороге казы и тяжело дышали.

— Фредо, это серьезно! — закричала Риса.

— Тише… тише! — ответил Фредо, коснувшись висков. Его пальцы потянулись к коробочке tabbaco da fiuto. — Мои нервы…

— К черту ваши нервы! — завопила Риса, рожок из замка заиграл на куполе.

Фредо пальцами, ощущающимися как ножи, сжал плечо Рисы и склонился к ее лицу.

— Не смей ругать меня, девчонка, — прошипел он. — Я — казарро, пока твоего отца нет. Он не был бы рад твоему поведению, и ты это знаешь. Ты будешь меня слушаться, иначе — пострадаешь.

— Отпустите ее, — рявкнул Мило, его голос звучал ниже, чем обычно. Ее дядя ослабил хватку на плече.

— Не нужно, — тихо сказал Фредо. — Я сообщу вашему капитану.

— А он скажет, что нам приказано защищать казаррину, — заявил Мило.

— Даже от ее дяди, — властно добавила Камилла.

Серебристый звук рожка Кассамаги пронзил воздух между ней и дядей. Риса отпрянула, когда он отпустил ее, и Камилла не дала ей упасть. Она огляделась, увидела, что брат и сестра достали кинжалы из ножен на поясах. Они враждебно смотрели на Фредо.

Ссора потрясла тех, кто видел ее. Несколько слуг нервно шептались у края балкона. Маттио, казалось, сам хотел вытащить кинжал. Даже Фита, перечащая Рисе, выглядела напряженно.

— Поговорим об этом позже, — сказал Фредо, пытаясь всех успокоить жестами и голосом. — Нам нужно исполнить ритуал. День был сложным для всех, но мой кузен Эро хотел бы, чтобы без него мы продолжали. Мне приятно быть частью этой семьи. Правда, — он поправил плечи одеяния, которое было ему широким.

— В моей профессии, — шепнула Таня на ухо Рисе, — у нас есть название для игры твоего дяди. Бездарность.

Гул раздался на востоке, словно гром. Риса подняла удивленно голову, небо было без туч. На западе небо было красно-розовым, как хорошее стекло.

— Я принимаю долг играть роль казарро, пока кузена нет, — Фред развернул сине-зеленый шелк знамени Диветри. Он соединил его с веревкой, чтобы поднять в небо. — Я годами работал в мастерской Диветри, не думала о своей выгоде. Миг короткий, но он станет наградой.

Риса согласилась с Таней. Речь Фредо звучала не искренне. Если ее родители вернутся — когда они вернутся — он не даст никому в семье забыть, что смог подуть в рог Диветри в эту ночь.

Она думала, что это ее гнев создавал гул, который снова донесся с востока. Но она вдруг поняла, что звук был зловещее. Он сотряс их до костей.

— Что-то происходит в Портелло, — Мило склонился за ней и указал на восток.

— Почему они не протрубили в рог? — спросила Риса. Кассамаги сделали это несколько минут назад.

Таня охнула. Рикард и Амо подбежали к перилам. Что-то происходило в Портелло — вся каза гудела, дрожала, и от них доносился странный гром. Казалось, в казе Портелло было землетрясение.

— Боги, — услышала она Фредо.

Несколько служанок, глядящих туда, зажали руками рты, подавляя крики ужаса. Риса услышала вопль со стороны Маттио. Стон застрял в ее горле. Они не говорили. Они забыли о знаменах Диветри, металлические кольца постукивали по шесту.

Изящные каменные шпили, отличающие Портелло от других каз, дрожали, словно были из карт. Часто во время ритуала верности Риса ощущала невидимую нить каждой казы, соединяющую их с замком. Дрожь становилась сильнее, и невидимая веревка порвалась, отделяя Казу Портелло от центра города.

Южные строения Казы Портелло, нависающие над каменистым пляжем, рушились. Как прутья, изящные колонны ломались. Опоры, держащие мост над водой, становились пылью, и мост рухнул в воду. Каменные врата Портелло, веками глядящие на город, рухнули на мост, соединяющий казу с городом.

Слуги и мастера бежали из дома Портелло, едва уклоняясь от камней, падающих сверху. Риса прикусила губу, глядя, как мужчина подхватил девочку на руки, пытался унести себя и ее в безопасность, когда первая часть моста рухнула в канал. Упала и вторая часть, а мужчина бежал, не оглядываясь.

«Беги! — думала Риса. — Беги!».

Один из шпилей с крыши казы рухнул во двор, третья часть моста рассыпалась, разбила пустые гондолы. Женщина на краю моста кричала, мужчина бежал. Ее вопль было слышно даже поверх рева земли. Через миг мужчина и женщина оказались в руках женщины, защищенные в городе. Последняя часть моста стала камешками. Следы тонули.

Гул прекратился. Миг тишины.

Крики стали звенеть эхом на улицах и над каналами Кассафорте. На площади Диветри выли мужчины и женщины. Огонь мерцал на южном краю Казы Портелло, где была галерея, пламя лизало золу. Риса с ужасом смотрела на силуэт камней и трещин на месте Портелло. Семья Портелло была архитекторами. Они уже малое могли показать за века труда.

Риса ощутила гул под своими ногами. Она посмотрела вниз, камешки плясали на красно-черной плитке балкона. Она смотрела туда, едва понимая происходящее.

Каза Диветри задрожала. Они не подняли шелк. Не протрубили в рог.

Маттио заговорил первым:

— Фредо, знамя!

Риса думала, что ее дядю стошнит. Он смотрел на разрушение Казы Портелло тихо, как и все. Она видела, что он дрожал.

Дрожь утихла. Это было предупреждение, поняла Риса сквозь страх. Им нужно было действовать.

— Поднимите знамя! — кричали слуги. Фредо бросился к флагштоку. Дрожащими руками он дернул за веревку. Она натянулась, шелк Диветри взлетел к вершине. Пока они суетились, Риса посмотрела на небо, на их флаг, который трепал морской ветер.

Вторая дрожь ударила по дому сильнее. Риса чуть не упала.

Слуги кричали и побежали к двери, пытаясь сбежать. Риса слышала, как стражи крикнули у нижнего моста, а конюхи выбегали из строений.

— Рог, дурак! — закричал Маттио на ухо Фредо.

Ее дядя был в панике, как слуги с кухни.

— Я н-не знаю… — пролепетал он, слышно было только из-за того, что гул временно утих. Слуги и мастера на мостах бежали, крича от ужаса, покидали казу.

— Подуй в чертов рог! — ревел Маттио. Он сделал четыре шага к пьедесталу и снял медную крышку. — Дуй, пока мы не погибли!

— Стекло, — опомнилась Риса. Она повернулась к Мило и Камилле, настороженно глядящих на нее. — У Портелло были их здания. Они — архитекторы. У нас будет стекло. Все стекло.

Хоть она не знала, откуда это было, она ощущала, что произойдет с ними. Сначала окна Диветри — веками металл и стекло не страдали, даже в самую сильную бурю — взорвутся и рухнут. Все стеклянное в домах разобьется и взорвется, и осколки полетят всюду. Купол над холлом семьи рассыплется, рухнет дождем осколков, которые пронзят плоть и кости. Зеркала, чаши, кубки, стеклянные звери в старой комнате Петро, все предметы в мастерской отца и сотни листов стекла, ждущие в кладовой часа — все это станет опасным оружием. Без чар они разлетятся в стороны, уничтожая казу и всех, кто не успеет убежать.

— Прочь! — закричал Мило Амо и Рикарду, которые были недалеко от витража — того окна, которое Петро чуть не разбил неделю назад. — Назад! — крикнул о Эмилю, который застыл от шока.

Камилла поняла слова Рисы, третий гул стал трясти казу, и она побежала к оставшимся слугам, отгоняя их в дальнюю часть балкона.

— На пол! — приказала она. — Прикройте головы! И закройте глаза!

Окна стали греметь в рамах. Риса, казалось, ощущала, как части стекла дрожат в свинцовых рамках. У пьедестала Фредо поднес рог к губам, как делал ее отец год за годом. Но звуков не было.

Крики с мостов стали громче. Земля гневно дрожала. Таня и Рикард сжались у края балкона, обнявшись. Фредо снова прижался губами к рогу. Он с трудом стоял на ногах, еще сложнее было подуть.

Риса потрясенно и гневно смотрела, как он рухнул на землю с рогом. Она слышала внизу, как окно разбилось. Фредо не смог завершить ритуал.

Мило схватил ее за плечи.

— Ты — Диветри! — закричал он ей. — Ты больше Диветри, чем твой дядя!

— Поздно! — крикнула она, ком в горле мешал говорить.

— Еще нет!

Она увидела перед глазами стеклянный шарик с красным. Рев острова утих, холодная решимость наполнила ее тело.

— Еще нет! — повторила она, уверенность гнала ее действовать. — Еще не поздно! — она бросилась к Фредо и попыталась забрать из его испуганной хватки рог.

— Мы все умрем! — он боролся, кричал снова и снова.

— Нет, если я могу повлиять! — она рывком забрала инструмент из его рук. Фредо протестовал, а потом сжался в комок и отполз.

Времени не оставалось. Она уперла ноги в гневную землю, поднесла рог к губам.

Она подула.

Чистая нота разнеслась в ночном воздухе, успокаивая гнев земли. Нота стала громче, звенела в хаосе. И дрожь без колебаний стала утихать. Риса слышала, что крики с моста и площади стали тише.

Но она снова ощутила нить от казы до центра города, соединяющую ее с замком. Веревка натянулась между ними.

Она дула, пока дрожащие руки не устали держать рог, его мелодия утихла. Вдали она, казалось, ощущала гнев от замка, словно принц хотел, чтобы ее каза пала, а теперь злился, что это не произошло. Но, как говорил ее отец, замок был далеко. Ей могло показаться.

Она это сделала. Завершила ритуал. Через миг она услышала ответный зов Катарре, но звук перекрыл рев с мостов внизу. Риса посмотрела туда, слуги Диветри вопили и хлопали. Она не сразу поняла, что они празднуют, благодаря ей.

Рикард встал, поднял Таню на ноги. Он первым заговорил:

— Это было самое чудесное, что я видел. Ты — чудо, казаррина! — потрясенно выдохнул он.

— Казарра, — исправил Маттио. Он повернулся к перилам балкона и могучим голосом крикнул в ночь. — Риса, казарра Диветри!

— Риса! Казарра Диветри! — повторил Мило, широко улыбаясь. Вскоре и Камилла кричала с ним:

— Риса! Казарра Диветри!

С мостов доносилось эхо:

— Казарра! Казарра Диветри!

— Я знал, что ты сможешь, — тихо сказал Мило. — Думаю, ты можешь все, — она удивленно повернулась, тронутая, но Мило смотрел на толпу внизу. Ей показалось, что она услышала то, что не должна была. Он присоединился к остальным, кричал ее имя изо всех сил.

Посреди веселья ладонь сжала ее плечо.

— Хорошо вышло, кузина, — сказал Фредо. Его лицо было с ужасно печальной улыбкой. Он склонился ближе. — Но вряд ли твой отец будет рад. Ты знаешь, что он думает о девушках, выполняющих мужскую работу. На твоем месте я надеялся бы, что он не разозлится из-за такого, — он ушел, зло взмахнув одеянием Эро.

Его речь была как пощечина. Она смотрела, как он ушел за дверь, и дрожала.

Маттио схватил Рису за талию. Она удивленно охнула, а он усадил ее на широкое и удобное плечо.

— Казарра Диветри! — закричал он снова толпе. Он поставил Рису на перила балкона, и ее озаряли лампы каналов и моста внизу. Над ее головой развевалось знамя ее дома. Над ними сияли две луны, уже двигались по ночному небу.

Ей сияли лица, куда бы она ни посмотрела. Казалось, веселье не прекратится.

— Риса! Казарра! — она должна была радоваться.

Но почему могла видеть только лицо отца, разочарованно отвернувшегося от нее?

КНИГА ВТОРАЯ: СТЕКЛЯННАЯ ЧАША

17

Я не буду лукавить. Мне страшно, Ниволо, что я состарюсь и не найду ученика, чтобы передать ему искусство, которым владею только я. Но не важно. Ты как-то сказал, что я была ответом на твою молитву. Понадеемся, что боги готовы ответить на все такие молитвы в будущем.

— Аллирия Кассамаги королю Ниволо Кассафорте в личном письме из архивов Кассамаги

— Не плачь. Нужно спать, — шепот мужчины звучал во тьме. — Прошу, не плачь, милая. Она будет в порядке.

— Она ребенок, — другой голос был до боли знакомым. — Она одна.

— Она не од…

Голос мужчины перебил звук, вмешался другой говорящий, звук был мрачным и резким. Она его тоже раньше слышала.

— Передумали? Или хотите еще один такой закат, как этот? — она услышала невесёлый смех. — Другие готовы говорить.

Другие? Вопрос звучал в ее снах, вытащил ее из глубины сна. Она проснулась и оказалась в тишине.

— Кто тут? — прошептала она в ночи. Голоса утихли. Было слышно только сверчков на берегах каналов.

Риса слушала, но голоса пропали. Она утомленно подумала встать с кровати и проверить, не говорили ли у воды. Но тело было тяжелым, не слушалось. До рассвета еще было время. Ее разум уже засыпал… Утром она уже не вспомнила сон.

— Доброе утро, казарра, — сказал слуга, когда она шла к садовой комнате, где ее семья завтракала. Ее появление вызвало суету. Слуги спешили сложить одежду, стряхнуть крошки, но они тут же опустили то, что делали, и стали кланяться и делать реверансы.

— Доброе утро, казарра, — тихо сказали они, глядя на землю.

— Я пропустила завтрак? Простите. Я проспала, — желудок Рисы заурчал, и она смущенно скривилась. Они точно это услышали. — Я тогда возьму что-нибудь на кухне.

— Простите, — первая служанка снова сделала реверанс, — но казарре не подобает есть там. Я позову горничную, — она еще раз склонилась и пропала за дверями.

Во главе стола слуга выдвинул резной стул ее отца.

— Нет, спасибо. Я посижу там, — Риса направилась к своему привычному месту сбоку.

— Прошу, казарра, — слуга обращением остановил ее. Он указал на стул и пристально смотрел на нее. Она вздохнула и прошла вдоль стола к месту отца. Шестеро слуг поклонились и покинули комнату. Риса была потрясена. Она еще не получала такого обращения, она привыкла к вежливости, но не к восхищению. Слуги обращались с ней, как с ее родителями.

— Казарра, — горничная прошла в комнату, низко опустив голову. — Прошу прощения, что поднос не принесли в комнату. После прошлой ночи слуг стало меньше. Это не повторится.

— О, нет, я проспала, — Риса зевнула и моргнула. — Почему слуг стало меньше?

— После случившегося с Каза Портелло и Каза Диоро…

Сонливость пропала, Риса выпрямилась.

— Только не Диоро тоже!

Фита мрачно кивнула.

— И Пиратимаре…

Это было правдой. Принц хотел, чтобы казы пали. Три из семи разрушились за ночь. Хуже было только знать, как близко к этому была Каза Диветри. От одной мысли было страшно. Она постоянно напоминала себе, что они выполнили ритуал верности. Справятся и в эту ночь, и в следующие. Когда родители вернуться, каза будет такой же, какой была, когда они уезжали.

— Мы потеряли несколько слуг, — продолжила Фита. — Они боятся работать тут. Но я найду одну, чтобы принесла еду, казарра, — она кивнула и вышла из комнаты. Обычно она ругала и сплетничала, но сегодня была удивительно смирной.

Из-за прошлой ночи. Все теперь относились к ней иначе. До этого она была просто Рисой. Ненужной Рисой. Рисой, чьи эксперименты в печи были тратой времени и стекла. Беспомощной маленькой Рисой, которая подвела их всех. Теперь она была казаррой, главой дома. Защитницей Диветри и хранительницей рога.

— Завтрак, казарра, — сказал голос старика через пару мгновений. Дом шагал осторожно, в дрожащих руках держал миску с фруктами и хлебом. Риса чуть не вскочила и не забрала миску у него, но заметила другого слугу на пороге, следящего за Домом — наверное, чтобы доложить Фите. Она осталась сидеть, затаила дыхание, надеясь, что он пройдет проверку.

Он подошел и опустил миску на стол перед ней. Получилось без грации, которую она принимала как должное у других слуг. Он поймал ее взгляд на миг, кланяясь. Она улыбнулась ему, и слуга щелкнул пальцами. Дом опустил голову и попятился, развернулся и вышел из комнаты.

Когда слуги не считали ее важной, они относились к ней как к нормальному человеку, почти равной. Сегодня они уважали ее, и расстояние между ней и ними увеличилось. Она не знала, что ей нравилось больше.

Шаги зазвучали из сада за колоннами. Она повернула голову и увидела Мило в алой форме.

— Казарра, — сказал он сухим тоном. — Гость ждет в дальнем конце верхнего моста.

Все еще сжимая половину булочки, Риса встала со стула. Почему Мило звучал так сдержанно? Он не улыбнулся, когда она шагнула в его сторону. Он точно не должен был иначе к ней относиться.

Он взглянул за плечо.

— Капитан Толио, — Риса поняла осторожность друга. — Доброе утро.

— Доброе утро, казарра, — сказал капитан. Он был вежлив. — Надеюсь, вы хорошо спали после… событий прошлой ночи?

— О, неплохо, спасибо, — сказала она.

Его улыбка была такой слабой, что она не знала, зачем он тратил силы, изображая ее.

— Я не хочу мешать встрече с гостем, — он встал перед Мило. — Я просто хотел убедиться, что стражи не мешают… вашей жизни. Определенные стражи, — Мило напрягся.

— Мальчишка Сорранто? — она пожала плечами. — О, нет. Он был очень… деловитый, — она изобразила скучающий тон, как делали многие в Тридцати. — Кто-то его класса не станет меня беспокоить, да?

Капитан немного расслабился.

— Я просто хотел услышать это от вас, казарра.

Она отмахнулась от Толио.

— Оставьте меня. Меня ждет гость, — она звучала как лидеры, над которыми насмехалась.

Капитан быстро поклонился, мрачно посмотрел на Мило и вышел из садовой комнаты. Он только ушел, и Мило глубоко вдохнул и улыбнулся.

— Ты умеешь играть! — присвистнул он.

— Не недооценивай меня, — сказала она.

Мило рассмеялся.

— О, поверь, я учусь не делать этого.

18

В истории говорится, что чары, так называемых, кораблестроителей Пиратимаре позволили маленькому княжеству Кассафорте отразить вторжение после двух лет. Творения Пиратимаре не тонули, не страдали в шторм. Я видел работу мастеров, и, кроме пары молитв через промежутки, их техники не отличаются от наших.

— виконт Уильям Деван, «Путешествия за Лазурный канал»

Внутри кареты воняло плесенью и сладким запахом гниющего бархата. Был и другой запах — отголосок духов в пространстве с низким потолком. Дверь была закрыта, и дыхание обжигало легкие. Риса заерзала на сидении, надеясь, что старик в тусклом свете не заметит, что она вспотела. Он не показывал, что ему было тепло. Казалось, что под слоями старомодного плаща и плотной одежды он дрожал.

Его очки были двойными. Перед толстыми линзами на носу с изогнутой проволокой были другие линзы, поменьше. Он смотрел сквозь них на нее с другого сидения кареты. Его густые седые брови сдвинулись на пару мгновений, а потом он облизнул губы и стал говорить:

— Но ты ребенок! — воскликнул он. Его голос делал его даже старше, чем его хрупкий вид. Рисе он напоминал шелест листьев на ветру холодной осенью.

Она не могла ответить вежливо.

— Вы — Феррер, казарро Кассамаги, — сказала она. Он удивился, что она узнала его. — Вы уже встречались с моими родителями. Но ненадолго.

— Эро — твой отец? — он пытался сообразить отношения. — Прости, милая. Проще помнить детей в молодости. В моем возрасте все как дети, — он посмотрел на нее поверх интересных очков. — И ты подула в рог Диветри прошлой ночью? — она кивнула, и он мягко сказал. — Хорошо, что ты это сделала. Признаюсь, было страшно. Семь сильных домов стали четырьмя, их сохранили только дети и старики.

За окном кареты и алым плащом Камиллы, оставшейся снаружи, Риса видела канал и руины Казы Портелло вдали. Дым все еще поднимался местами. В центре резиденции, заметном в свете дня, рухнул большой купол. Только несколько колонн тянулись в небо ребрами. Феррер склонился и проследил за ее взглядом.

— Говорят, пострадала только каза. Другие работы поколений Портелло… половина города стала бы пылью, если бы все их чары разрушились. Но… жаль, что столько имущества было потеряно. Каза сильно пострадала из-за разорванного пакта. Пиратимаре пострадали куда меньше.

— Какой пакт? — спросила Риса. От любопытства она забыла о затхлости кареты.

— Ритуал верности — это пакт, дитя. Ты не слышала историю? Нет? Это соглашение между короной и людьми, установленное восемь веков назад одной из моих предков. Она была яростной, как львица, и храброй. Аллирия Кассамаги, — сказал он так, как шептал бы имя любимой девушки в юности.

— Расскажите о пакте, — Риса боялась, что он отвлечется.

Он вздрогнул.

— Твоя мать тебе не рассказывала? Она — наполовину Кассамаги. Очаровательная девочка. Таких, как Аллирия, больше не было. У нее была истинная сила чар, не просто зачаровывание талисманов, как осталось у нас. Было время, когда короли Кассафорте были не такими добрыми, как те, кого мы знали. Они были гордыми, жестокими, убивали врагов, даже в своей семье. Те тираны постоянно объявляли войну, надеясь пополнить казну золотом. А потом трон получил человек мягче, король Ниволо. Он посмотрел на бедность народа, на воюющих праотцов, решил, что если Кассафорте хочет процветать, нужно прекратить издеваться над людьми.

— Аллирия? Как мост Аллирии?

— Он назван в ее честь, — он посмотрел в окно в сторону Портелло. Риса дала ему минутку, чтобы он снова начал. — Ниволо молился Муро и Лене. Они услышали его и послали Аллирию помочь ему. Она взяла символы короля, Оливковую корону и Скипетр с шипами. С ними она создала великую магию, чары, что сложнее всего, что мы знаем. Она из символов власти сделала их тем, что защищало и объединяло город, пока жили люди, чтобы защищать город.

— Как? — Риса едва могла сдержать нетерпение, хотела услышать больше, хотя не знала, почему.

Феррер дрожащей рукой снял очки и моргнул.

— Думаешь, Кассамаги только зачаровывают игрушки и домашнюю утварь? Мою казу заставляли учиться такому почти восемь веков. Но мы не знаем, как она сделала это, хотя знаем, что она сделала. Она зачаровала корону и скипетр так, что они дарили королю долгую жизнь и здоровье при условии, что правитель не разлучался с ними надолго. Важнее было то, что они давали ему право на власть, которую могли дать только семь семей Кассафорте.

— Семерка, — выдохнула Риса.

— Да, они стали Семеркой, — старый казарро вздохнул и вернул очки на нос. — Тогда это были семьи шести мастеров. И моя семья, конечно, известная знаниями. Они должны были оставаться верными Кассафорте и королю. Только они могли передать корону и скипетр избранному наследнику. Правителю, который не мог даже коснуться их без их согласия. И если все семьи были согласны, что король переступает границы, они могли убрать его с трона.

Риса была очарована и забыла, что было вокруг.

— Ритуал верности создала Аллирия?

— Она создала семь рожков и вложила в них магию. Ритуал — часть равновесия схемы, — объяснял старик. — Семь семей получили важный долг. Но они за это получили две награды. Первая — семь островов, на которых они построили казы. Город рос вокруг замка и между казами.

— А вторая награда?

— Пока семь семей исполняли ритуал верности каждую ночь, они могли исполнять маленькие чары в своем ремесле, как чары защиты у зданий Портелло или в окнах твоей матери, или чары обучения Катарре, или новинки моей казы. Когда среди их внуков установилась Тридцать, им тоже дали привилегии.

— Но чары не такие маленькие, — возразила Риса. — Они чудесные.

Феррер покачал головой.

— Многие согласны с тобой, но это просто трюки. Твой отец работает с печами. Подумай о магии Аллирии как о ревущем огне внутри, ярком, как солнце. Она могла творить чудеса. Она видела и говорила с людьми издалека, поднималась в воздух как феникс. Она создала рожки, которые заглядывали в сердца тех, кто пытался играть на них, чтобы только правильный человек или сам король мог заставить их звучать. По сравнению с ее силой, чары, которые ты считаешь чудесными, просто искры от огня. Что бы ты ни изучала в инсуле, они незначительны.

Риса замерла на миг. В карете Кассамаги было почти не слышно гул улиц снаружи.

— Я ничему не училась в инсуле, казарро.

К ее удивлению, старик улыбнулся.

— Ах, да. Тебя не выбрали, верно?

Она кивнула.

— Боги сказали, что я там не нужна.

— Возможно, так и есть, — ответил он. Она посмотрела на него с такой враждебностью, что он хрипло рассмеялся. — Не обижайся, юная казарра. Инсулы для многого хороши, но они не спасли Портелло и Диоро прошлой ночью.

Она тут же устыдилась. Феррер не хотел обидеть.

— У меня есть друзья, — робко сказала она, — которые говорят, что инсулы просто дают занятия для детей Семи и Тридцати.

Уголки рта Феррера приподнялись.

— Между нами, твои друзья недалеки от правды. Инсулы важны — они учат многому, воспитывают, делают детей независимыми от домов, чтобы они не стали соперничать за власть в доме. И я много раз проиграл в ставках на их турнирах в бочче. Но не всему важному учат в их стенах, — Риса задумалась над его словами. — У нас есть дело серьезнее для обсуждения. Твои родители в замке. Мой наследник, отправившийся вместо меня, тоже там. Все главы каз в замке. Я не хочу тревожить тебя, кроха, но подозреваю, что их держат там против воли.

— Они — заложники, — подтвердила Риса, радуясь, что могла сказать это кому-то. — Я узнала вчера, — Феррер потрясенно вдохнул, и она кивнула и рассказала ему о послании матери с шифром.

— Умная женщина послала весть, — выдохнул он и добавил через миг. — И умная девочка заметила это.

— Принц хочет, чтобы казы пали. Почему? — Риса понизила голос, хотя знала, что снаружи никто их не подслушивал.

— Потому что главы домов или некоторые из них не хотят отдавать ему Оливковую корону, — хрипло сказал Феррер. — Они не согласны отдавать ему корону, и это злит принца. Он будет ждать, пока семь каз по одной оторвутся от пакта Аллирии. Потом он сможет назначить семь других семей на их место — семь из Тридцати, которые из благодарности отдадут ему корону.

— Он злой!

— Его поступки — кошмар. Они нарушают ритуал верности и то, чему он должен мешать, — слюна летела с губ старика от обвинения. В карете стало тихо. — И мы все в опасности, ведь принц станет уничтожать нас, которые могут защитить казы. Потому, дитя, тебе нужно не выделяться. Кто-то вне казы знает, что отец учил тебя дуть в рог?

Смешок Рисы был чуть громче дыхания.

— Отец не стал бы учить женщину ритуалу, — сказала она. — Для него это немыслимо.

— И у многих других. Это устарело, да. Но это сработает как твое преимущество. Нужно не даваться принцу. Новый казарро Буночио, Басо, просто мальчик, который остался ночью в казе, а не в инсуле. В Катарре старик протрубил в рог, больной дядя казарро. И мой дом… я не защитник, дитя. Я слишком стар.

Риса хотела возразить. Но она смотрела на хрупкого старика, с достоинством сидящим напротив нее, укутавшимся в одежду от ветра. Она поняла, что он говорил правду.

— Мы все очень хрупкие, — сказала она.

— Да, — согласился он. — Как стекло, — он опустил ладонь на ее руку. — Многие хотят, чтобы мы пали. Тридцать домов жаждут повышения. Не все они будут не верными, — добавил он. — Но хватит и семи. Будь осторожна, дитя. Ты должна быть осторожной!

19

У каждого предмета есть изначальное предназначение. Благословления богов это только усиливают.

— из вступления к «Мольба: первый год обучения посвященного в инсулу»

После жаркой кареты ветер с моря был как прохладная ванна. Запахи улицы ударили по носу Рисы, звуки толпы ударили по ушам. Цветы и фрукты торговцев с площади, камни грелись на солнце, запахи вод каналов — все это смешивалось в едкий аромат. Она едва ступила на площадь, и карета Феррера поехала, его команда двигалась на восток. Она смотрела старику вслед с сожалением. Он казался одним из немногих ее союзников.

— Казарра, — шепнул голос. Риса удивилась и обнаружила ладонь Камиллы на своем запястье. Мило стоял с другой стороны, тихий и внимательный. Она забыла, что стражи были близко. — Я хочу попросить об услуге.

Камилла нервничала, и Риса встревожилась.

— Что-то не так?

— Нет. Мой… Амо тут, и он хочет знать, может ли он…

Камилла пыталась подобрать слова, Риса посмотрела на нее. Возлюбленный девушки стоял в паре футов от них.

— О, он хочет посетить наши мастерские? Маттио не будет против.

Камилла покраснела и смутилась.

— Это не все, казарра. Амо прогнали, когда он не вернулся к мастеру прошлой ночью. Мы так спешили вернуть тебя сюда…

— О, нет! — Риса поняла. Его увольнение было ее виной. Амо посмотрел на землю.

— Я не могу ни о чем просить, казарра, но если можно… — Камилла прикусила губу.

Мило заговорил:

— Казарра имеет право нанимать любого, кого выберет.

Риса ощутила укол раздражения. Она знала обязанности казарры. Она опустила руку на ладонь Камиллы.

— Я в долгу перед Амо, он помог вчера. Отведи его к Маттио. Если Маттио посчитает, что он может помочь, пусть остается. Пока отца нет, им нужен умелый мастер.

Амо низко поклонился ей.

— Я не подведу вас или людей вашего отца, казарра, — сказал он. — Я прошу только о шансе проявить себя, — к ее удивлению, он улыбнулся.

Камилла обрадовалась.

— Мило, останься с ней. Я ненадолго, — она легкими шагами устремилась к нижнему мосту Диветри, поманив Амо за собой.

— А ты умеешь решать проблемы людей, — отметил Мило, когда они остались одни.

— Я? — Риса была удивлена, что он сказал такое.

— У Амо его работа — его жизнь. Он сам решил пойти вчера с нами, а не вернуться в мастерскую. Ты не в долгу перед ним.

— Он сможет показать свои навыки. Я сделала это для Камиллы и для Амо, — призналась Риса. — Она будет счастлива, что он близко.

— День проходит быстрее, когда рядом тот, с кем ты счастлив.

— Кого еще я делаю счастливым? — вдруг заинтересовалась она.

Он вздрогнул от вопроса, отвел взгляд, а потом посмотрел ей в глаза.

— Дома, конечно, — сказал он. — И свою казу. Тут все еще счастливо, — он указал на небольшую толпу в центре площади. — Ты сделала Рикарда счастливым.

— Рикарда? — Риса заметила толпу, но она не увидела в центре Поэта народа. Он снова был в тунике с яркими лоскутами и косичками на краях. Бахрома свисала на запястьях. Чудо, что желтая бахрома не мешала его лютне. Колокольчики на его цветной шляпе позвякивали под мелодию, которую он играл на струнах.

Толпа оставила место для выступления Рикарда. Риса заметила Таню, ее кудрявые волосы были с лентами, она танцевала в такт с мелодией на глазах толпы. Толпа бросала монеты на ее маленький барабан, Рикард пел, Таня танцевала. Монеты звенели, Таня постукивала по барабану снизу.

— Что они делают? — спросила Риса, веселье отвлекло ее от разговора с Феррером Кассамаги.

— Он написал новую песню, — сказал Мило. Он, как обычно, широко улыбался. — Людям нравится. Они уже в третий раз попросили его спеть.

Этот Рикард отличался от того Рикарда, который вился вокруг нее вчера. Он пел эмоционально. Его глаза сияли от радости. Она приблизилась к толпе.

— Он такой живой, — сказала она Мило.

— Это Рикард, — отозвался он. — Он просто любит зрителей.

Рикард глубоко вдохнул и запел следующий куплет песни:

— Ни сестер тут, ни братьев, опустела семья,

Мне не к кому обратиться!

По бледной щеке покатилась слеза,

И сердце готово разбиться.

Ритм песни был заразительным. Риса улыбалась. Несколько зрителей уже подпевали простую мелодию.

— Он хорош! — удивленно сказала она Мило.

— Это не все.

— В свете лун одиноко она стоит,

Как по мне, на богиню похожа.

— Боги, слушайте, им никто не навредит! —

Кричит Риса, дочь стеклодува.

Она перестала постукивать ногой от звука своего имени. Она еще не слышала свое имя на публике, еще и в песне. Даже в свете полуденного солнца она ощутила холодок на плечах. Она посмотрела на Мило, он улыбался другу и качал головой в такт. Не сразу она смогла расслышать в звоне колокольчиков, монет и лютни слова песни:

— В ту ночь Портелло гул сотрясал.

И падала черепица.

Боялся кузен, а слуги бежали,

Но Риса тогда заявила:

— Своей казе я погибнуть не дам!

Отец показал ей, что делать.

Под взглядом зевак, она рог взяла,

О, храбрая дочь стеклодува!

Тот звук из глубин всех вокруг оглушил,

Когда она в рог чудесный подула.

— Казарра тут я! — звенел ее крик,

Кузена власти лишила.

Она казу спасла в ту темную ночь,

Уцелели и камни, и стекла,

И люди вокруг запели про дочь,

Про бесстрашную дочь стеклодува!

Не было фона для выступления лучше, чем развалины Портелло. Толпа захлопала в конце песни, Рикард пару раз поклонился, опустил лютню на землю и стал помогать Тане собирать монеты, которые еще бросали зрители. Мило свистнул, перебивая шум.

— Мило! Риса! — Таня подпрыгнула при виде них. Она указала Рикарду на них, но Риса застыла в ужасе. Она не хотела видеть Рикарда, и чтобы он видел ее. Он пел о ее жизни, но он не имел на то права.

Поздно. Рикард просиял, пошел сквозь толпу в их сторону. Он поднял руки.

— Тихо! Тихо! — сказал он. — Я — Рикард, Поэт народа, но я просто записал события. Я рад представить вам свою музу, свою богиню на земле…

— О, боги, — выдохнула Риса.

— …и, о, я хотел бы, чтобы она была больше этого, я хотел бы ухаживать за ней, — толпа рассмеялась. Мило поджал губы, Риса думала, что смотрела в зеркало, ведь его лицо выражало ее гнев. — Для меня честь представить дочь стеклодува Рису, казарру Диветри!

Толпа озиралась в поисках героини песни. Рикард добрался до нее, опустился на колени у ее ног. Аплодисменты утихли.

— Помоги мне встать, светлая казарра, — сказал он, чтобы слышала вся толпа, — и я узнаю, понравились ли тебе мои хроники твоего триумфа, — он протянул руку, ожидая, что она сожмет его ладонь и поднимет его на ноги.

Если она так сделает, толпа умилится и захлопает. Она будет унижена. Она не ощущала щедрости к этому барду. Он был перед ней как возлюбленный, и от этого грудь сдавило, она яростно дышала. Она не успела понять, что делала, опустила ногу на его плечо. Она толкнул поэта ногой, и он растянулся на камнях.

— Мне не понравилось! — рявкнула она.

Люди вокруг нее притихли. Рикард смотрел на нее с земли с удивлением. Один из зрителей рассмеялся. Потом другой. Вскоре присоединились другие, вся толпа взревела от смеха. Риса миг ощущала удовлетворение.

Рикард оглядел толпу, смутился и поднялся на ноги. А потом сам рассмеялся, будто шутка была его.

— Я всегда любил девушек с огоньком! — он повернулся, поднял руки к небесам.

Мило направился к Рикарду, но его кружение мешало добраться до него. Когда Рикард остановился перед ней и склонился для поцелуя, Риса не выдержала и ударила его по лицу. Толпа рассмеялась снова, но в этот раз они смеялись не над Рикардом. Они смеялись над ними обоими, на то, что они выглядели как ссорящаяся парочка. Ее отрицания все только ухудшат.

Пока Мило пытался увести рифмоплета, она повернулась и пошла по верхнему мосту как можно быстрее. Риса старалась сохранить достоинство, хотя ее лицо пылало.

20

Уличный артист — как вредитель. Такие возникают в мокрых местах, много едят, и когда их давишь, еще дюжина спешит на их место.

— Шарлоко да Сперанца «История театральных традиций»

— Уйдите! — сказала она в третий раз. Она отражалась в тарелках и чашах в ее комнате. Она впервые заметила, что ее волосы выбились из прически.

— Это я. Мило, — услышала она из-за двери.

Она представила его на другой стороне, он тревожился. Она не злилась на Мило, но не хотела, чтобы он видел ее в гневе.

А она была в гневе. Только то, что творения из стекла были ее, мешало ей бросить их, пошуметь.

— Уходи.

— Я не уйду. Можешь меня впустить, — ее ярость не утихла от его слов. — Ничего страшного, если ты плачешь.

— Я не плачу! — заорала она. Ее гнев был раскаленным, эмоции спутались и не давали плакать. Ее лицо было красным, но она не пролила ни слезинки. — Я просто хочу побыть одна!

— Я должен объяснить про Рикарда, — сказал он. — Прошу, впусти меня.

Было бесполезно притворяться, что она злилась на Мило, когда он минуты назад пытался защитить ее от Рикарда.

— Я не могу впустить тебя в комнату одного, — сказала она, пытаясь прогнать его. — Это неприлично.

— Со мной Камилла.

Риса услышала голос его сестры в коридоре:

— Я отошла всего на десять минут. Десять! Я не знаю, как ты мог это допустить. Серьезно!

Они хотели войти. Она отперла дверь.

— Пока не спросили, — предупредила Риса, — я не плачу. Я просто злюсь.

— И я тебя не виню! — Камилла прошла за ней в комнату и закрыла за собой дверь. Она хмурилась. — Рикард не давал ей покоя с вчера, Мило. Почему ты поддержал его?

— Я его не поддерживал! Ты знаешь, какой он!

— Как бы там ни было, — Камилла села рядом с Рисой в кресло. Она злилась, но ее голос был нежным, мягче обычного. — С Рикардом многим сложно.

— Он пел новую песню, и это ее расстроило, — объяснил Мило.

Камилла растерялась.

— Плохую о пиратше?

— Плохую обо мне, — с пылом сказала Риса. — О смелой и бесстрашной дочери стеклодува, богине в белом.

Камилла изобразила возмущение.

— Серьезно? Боги. Мило! Это любого расстроило бы.

— Он пришел с Амо! Я его не звал! — возмутился Мило. — Ты была там, когда он начал ее писать!

— Я не обращаю внимания на него и его песни, — это были самые недовольные слова от Камиллы. — Не стоит и тебе, — мягче сказала она. — Он — дурак.

— Мне не нравится, как он на меня смотрит. Он будто влюблен!

— Он играет, — сказала Камилла.

— А что такого с тем, как он на тебя смотрит? — напряженно сказал Мило. — Кому-то не из Семи и Тридцати нельзя смотреть на Диветри?

— Нет. Ты знаешь, о чем я, — парировала Риса, злясь, что он такое подумал.

— Я просто не думаю, что казарра должна вести себя так… надменно.

— Мило, — предупредила Камилла.

— Мне жаль, что Рикард расстроил Рису. Честно. Но он просто восхищается ею как героиней.

— Я не героиня! — Риса хотела ударить Мило. Она снова злилась на него за то, что он указывал, как должна себя вести Семерка. — Три казы разрушено за ночь. Люди пострадали! Мои родители похищены! Это жизнь. Она ужасная, а Рикард может только сочинять плохие рифмы о ней… обо мне! — она стукнула себя по груди. — Он использовал меня, чтобы собирать деньги. Это не правильно!

— Ты героиня, — возразил Мило, повысив голос. — Ты спасла эту казу прошлой ночью. Нравится тебе или нет, боги тебя любят!

— Не любят! Боги не выбрали меня в инсулы. Мое стекло ничего не стоит. Мой отец отвернулся от меня, а теперь его нет, а я тут… пытаюсь справиться. Во мне нечего превозносить.

Мило уже кричал:

— Если бы ты перестала вести себя как обиженный ребенок, а стала думать как казарра, ты бы увидела. Священники сказали, что ты не нужна в инсулах. Потому что боги знали, что ты понадобишься тут, — его обычно дружелюбное лицо покраснело от злости. — Ты нужна, Риса. Все в этой казе нуждались в тебе прошлой ночью! Думаешь, брат и сестра с лун не знали, что делает принц Берто? Только ты могла протрубить в рог своей семьи прошлой ночью. Только ты! Твой кузен был бесполезен. Если бы тебя выбрали на фестивале, ты была бы заточена в одной из инсул, а каза развалилась бы. Твоя семья потеряла бы место в Семерке!

Его речь ударила по ней. Она отшатнулась и села на стул, слезы выступили на глазах. Она дышала, что-то трепетало в груди. Слабая надежда впервые ожила. Не понимая этого, она взяла одну из своих чаш со стола, стала гладить поверхность, чтобы ровное стекло успокоило ее. Он не имел права отчитывать ее, но она хотела верить ему.

— Мило, — голос Камиллы был тихим, словно она его предупреждала.

— Я высказался.

— Мы обсудили это ночью.

Мило напрягся с вызовом.

— Я знаю границы, сестра, — сказал он. Рисе казалось, что она слышала разговор, который не должна была. Камилла отошла на шаг, скрестила руки, а он продолжил. — Риса, прости, что я говорю прямо, но ты знаешь, что я прав. Я еще не знал девушки, благословленной богами так, как ты. Ты могла убедить себя, что ты не нужна, но все в этой казе сказали бы другое. Я хочу, чтобы ты верила им. Я хочу, чтобы ты верила в себя! Это все, что я должен сказать.

Во время этой речи голос Мило стал прежним, мягким. От эмоций он немного охрип. Он отвел взгляд на сестру, лицо было виноватым. Он опустил плечи.

— Я больше не могу.

В тяжелой тишине в комнате после слов Мило прозвучал едва слышный женский шепот. Риса увидела, как Мило повернул голову. Камилла тоже была удивлена.

— Когда это кончится?

— Кто это? — спросил Мило. Он пошел в сторону балкона. Камилла коснулась кинжала на поясе, прошла к двери.

Низкий голос ответил, тоже едва слышный:

— …столько, сколько нужно, — голос ее отца.

— Знаю, я должна быть сильной. Знаю, милый, но я боюсь, что…

— Где они? — завопила Риса. Она думала, что голоса ей показались, но раз их слышали и Мило с Камиллой, она знала, что они были настоящими. — Это мои родители! Где они?

— Тихо, — перебила ее Камилла, взмахнув рукой.

— …в порядке. Она в порядке, — сказал Эро. — Не говори громко. Другие услышат.

— Я не могу поверить, что Диоро уговаривают нам передать Берто Оливковую корону из-за обещания принца вернуть их казу!

— Ты знаешь, что я не соглашусь, — сказал Эро. — Хотя бы Урбано Портелло на нашей стороне, даже после прошлой ночи. Он не сдастся.

— Там! — Мило указал на Рису. Она подумала, что он обвинял ее в изображении голосов. Он указывал на предмет на ее коленях… на недавнюю чашу Рисы, которую она на днях показывала Паскалю.

— Осторожно, — предупредила Камилла, когда он подбежал к хрупкому предмету.

— Мне жаль, — Джулия звучала как издалека, но слова были четкими. — Но у меня подозрения насчет быстрых похорон короля. Еще ни разу в истории страны похороны не проводили без церемонии.

— Я благодарю Муро за Фредо, — сказал ее отец. — Если бы он не завершил ночью ритуал…

Волоски встали на шее Рисы от слов, но она была рассеяна. Мило опустился перед ней.

— Точно, тут, — они с Рисой заглянули в чашу голубого стекла, наклонили, чтобы туда попал свет. — Смотри!

Риса злилась, что его голос заглушал едва слышные голоса ее родителей, и она хотела, чтобы Мило притих. Свет в комнате собрался на дне чаши, задел края, когда Мило поправил ее.

— …выжить в стенах инсулы. А Риса? — когда она забрала у него чашу, тени приняли очертания. В пруду света она видела не свое отражение, а родителей. Она смотрела на них снизу, словно они нависали над ней. Ноздри Джулии раздувались, когда она задала вопрос.

Рука обвивала ее плечо, Эро говорил ей на ухо. Он вздохнул.

— Ты слишком сильно переживаешь. Наш львенок будет в порядке, любимая.

Джулия протянула руку к ним, и Риса затаила дыхание. Мило и Камилла смотрели на тени поверх ее плеча.

— Видите? — выдохнула она.

— Невероятно, — прошептала Камилла.

— Но я переживаю, она одна, — пальцы Джулии закрыли картинку, она провела круг в середине чаши.

— Фредо присмотрит за ней, как и за всей казой.

— Как ты это делаешь? — спросил Мило. — Это чары Диветри?

— Мы не знаем, завершил ли ритуал Фредо, — тихо сказала Джулия.

— Наверное, это делает кто-то из родителей, — сказала Риса. — Это не я.

— Кто еще мог?

Картинка погасла. Остались свет и их отражения.

— Вернитесь! — она затрясла чашу. Отчаяние поднималось в груди. Было поздно.

— Что случилось? — Камилла сжала край чаши. — Как мы их видим, если они далеко?

— Не знаю, — сказала Риса. Ее сжали две эмоции. Радость от вида родителей, от их голосов, от осознания, что они вместе и живы. Но и боль, что они так резко пропали. — Я просто не знаю. Феррер Кассамаги сказал, что его предок работала с такими чарами, но мои родители не могут.

— Это чудесно, — сказал Мило. — Ты увидела казарру и казарро. И ты все еще веришь, что тебя не любят боги?

— Боги шутят, — с горечью сказала Риса. — Они показали, что мои родители не верят, что я могу позаботиться о себе, тем более — о казе.

Голос Камиллы был возмущенным:

— Они так не говорили.

Камилла тоже думала, что ее нужно было поучать? Риса все еще ощущала горечь.

— Мой отец лучше умрет, чем даст женщине коснуться рога Диветри. Я хотела бы, чтобы он слышал Рикарда… о, нет, — Риса зажала рукой рот. — Рикард.

— А что он? — спросил Мило.

— Его песня! Феррер Кассамаги просил не выделяться. Если кто-то из Тридцати, кто на стороне принца, услышит песню, я стану мишенью!

Мило присвистнул.

— Боги, не дайте услышать ее принцу! — Риса посмотрела на него большими глазами.

Камилла не теряла зря время. Она быстро прошла по комнате, выглянула в окно с видом на север. Через секунды она вернулась, качая головой.

— Тани и Рикарда на площади не видно. Ты отпугнула его, казарра.

— Я поищу его, — сказал Мило. — Он, наверное, ищет обед.

— Или спит, сейчас самые жаркие часы, — ответила Камилла. — Толио не даст тебе уйти одному. Мне не нужно просить разрешения с моим рангом. Я пойду, — она коснулась кинжала, словно проверяла, на месте ли он. Она тихо сказала Рисе. — Не переживай. Оставайся тут и не покидай казу. А ты, — резко сказала она Мило. — Будь все время рядом с ней.

— Скажи Рикарду, что ему нельзя петь ту песню, — тревожно сказал Мило.

— Поверь, — Камилла мрачно улыбнулась, — я многое хочу сказать Рикарду.

21

Веками считалось, что Кассафорт собирался захватить Лазурные острова, так крепко город удерживал северный берег Лазурного моря. Или нехватка армии, или отсутствие амбиций удержало их от этого.

— аноним «Краткая и полная история города Кассафорт»

— Ты его потрясла. Он молчал весь день, — Маттио склонился и кивнул на Фредо. — Но до этого твой кузен вел себя как главный тут.

Риса сделала вид, что проверяла записи отца, записанные аккуратным почерком. Она уже несколько дней не видела, как его рука движется по странице. Последняя строка заканчивалась наспех, он бросил запись посреди слова. Он бросил перо от новости о смерти короля? Что он сейчас делал? Ее синяя чаша стояла на старом столе рядом с ней. Она смотрела на ее поверхность, но видение не появлялось. Она хотела спросить у Маттио, видел ли он, чтобы ее отец так колдовал со стеклом, но знала, что его ответ будет удивленным и отрицательным. Так что она спросила:

— Как Амо?

— Он хороший и трудолюбивый, — признался Маттио. Это была высшая похвала от него. — Он даже лучше в технике, кем Эмиль. И он не против запачкать руки, что порой отказывается делать твой кузен.

— Он может остаться тут?

— Пока твой отец не вернулся, решать тебе, — сказал Маттио. — Я был бы не против еще одного работника, пока Эро нет, — Риса улыбнулась Мило. Тот сидел у стола, слушал их, хотя в этот раз не озвучивал свое мнение. — Но когда твой отец вернется, решать ему. Кстати, — добавил он без эмоций на лице. Он проследил за взглядом Рисы. — Я кое-что покажу, — Маттио обвил рукой ее плечи и повел Рису по комнате к ящикам, где они хранили листы стекла в вертикальном положении. — Мы сейчас, парень. Не переживай, — сказал он Мило. Страж чуть расслабился, хотя все равно был насторожен.

— Что-то не так? — спросила Риса.

— Это я хотел спросить у тебя, — Маттио указал на листы стекла. — Сделаем вид, что говорим о запасах. Все хорошо у тебя и того мальчика?

Румянец проступил на лице Рисы.

— О чем ты?

— Он переживает за тебя сильнее, чем должен страж на работе, — Маттио понизил голос, чтобы никто не слышал. — Он явно тобой заинтересован.

— Он — друг, — возразила Риса. — И все. Мальчики не смотрят на меня так, — ее лицо покраснело, она вспомнила признания Рикарда несколько часов назад. Если это была любовь, она такое не хотела.

С Мило было иначе. Ее присутствие не заставляло его сочинять стихи или песню. Он не жил так, словно был на сцене воображаемой пьесы. Его слова звучали порой игриво, порой раздражающе прямо, но всегда честно. Он мог указать на ее ошибки, но не унижал ее на публике. Он не шутил, как брат. Он… с ним просто было удобно. Словно она знала его задолго до того, как они встретились, и он ей нравился.

Мило озирался с интересом, словно мастерская и оборудование вызывали у него любопытство. Он с уважением смотрел, как Амо крутит раскаленный кубок из стекла тяжелыми металлическими щипцами. Мило нравилось узнавать новое. Он не просто сочинял все, как Рикард.

— Ты того возраста, милая, когда мальчики начнут обращать на тебя внимание, если уже не начали.

— Ты звучишь как папа. А потом скажешь, что я могу только очаровывать мужчин.

— Твой отец немного слеп, когда речь заходит о том, что могут женщины, — сказал Маттио. — У тебя еще есть годы на обучение до того, как ты заведешь свою семью. Ты — Диветри. Стекло в твоей крови.

Если слова Мило были правдой, боги предвидели, что Риса понадобится в Казе Диветри во время кризиса. Но когда все закончится — если закончится — какой от нее будет прок? На следующем Фестивале Двух лун ей будет двадцать два. Она будет уже взрослой для инсулы. Спасение казы означало, что она не научится чарам семьи?

Хоть Феррер Кассамаги звал эти чары незначительными, ей не нравилось, что она осталась даже без них. Она была первой Диветри, которую не выбрали, и она не могла на это повлиять, и она получила работу казарры без преимуществ.

Она могла покинуть казу. Она могла уйти и спрятаться, пока все это не закончится. Каза падет, ее семья потеряет мелкие чары, но ей хуже не станет. На миг она захотела отомстить. Чтобы остальные ощутили, как она себя чувствовала!

Но Риса знала, что не могла так сделать. Она защитит Казу Диветри, будет поднимать флаг каждую ночь. Рог ее семьи будет звучать. Да, она лишилась обучения в инсуле, но она могла выполнять долг семьи.

— Порой я думаю, что я наказала, — сказала она медленно Маттио. — Почему у меня все должно быть таким тяжелым?

Он обнял ее так, что она не смогла дышать. Он делал так часто, когда она была ребенком.

— Думаю, ты идешь сейчас по другой дороге, — сказал он. — Сложнее, чем у других, да. Но порой боги дают трудности, чтобы в конце было приятнее. Тебе просто нужно идти вперед, девочка, как бы сложно ни было. Слышишь?

Она услышала рев голосов в другой части комнаты.

— Что вы творите, дурак! — кричал Амо.

Риса и Маттио обернулись и поспешили по комнате.

— Ты — дурак! — вопил Фредо. Он еще держал длинный металлический шест, на котором было стекло, над которым они работали. Стекло уже раскалилось, конец обмяк. — Настоящий мастер не стал бы дергаться.

— Мастер! Вы зовете себя настоящим мастером? Если бы я не отодвинулся, вы сожгли бы мне лицо! — Амо злился, сжимая кулаки. — Там, где я работал, мои мастера порвали бы вас заживо за такой трюк!

Кипя от гнева, Фредо смотрел на него, ноздри раздувались.

— Это моя мастерская. Моей семьи! Не твоей, неизвестный мелкий…

— Фредо! — повысил голос Маттио.

Амо осторожно ощупал красное пятно на лбу, будто он обгорел на солнце. Волдырей не было, но все равно ему было больно.

— Я разочарован, что в знаменитых мастерских Диветри есть работник, который так беспечно…

— Тебе тут нет места! — ядовито завизжал Фредо. Он замахнулся горячим стеклом на Амо. Тот попятился, подняв руки, готовый защищаться. Мило вскочил на ноги. Эмиль стоял за Фредо без движения.

Стало тихо. Риса сказала тихо и злобно:

— Кузен. Отец не стал бы обходиться с гостем с таким не уважением.

Фредо повернулся к ней с дикими глазами. Комок стекла свисал с палки, стал темнее, остывая, но все еще был достаточно горячим, чтобы повредить от прикосновения.

— Да, казарра, — сказал он, не двигаясь. Он выдавил слова, словно они ему не нравились. — Конечно, казарра.

Маттио в три шага добрался до Фреда, подавляя гнев.

— Хватит, — ему не нравилось происходящее в его мастерской. Он надел перчатки и забрал железную палку. Он отдал ее Эмилю, и он поспешил вернуть ее в печь, где раскаляли стекло. — Сними фартук и остынь. Мы справимся без тебя до завтра.

От этого глаза Фредо широко открылись. Он посмотрел на Рису, но та только кивнула. Она боялась, что он расплачется, было бы неудобно видеть дальнего родственника, рыдающего как ребенок.

— Отдохни днем, кузен, — сказала она, выдавив улыбку. — Расслабься. Сегодня все расстроены.

— Прости, казарра, — сказал Фредо. Его тихий голос дрожал от эмоций. — Эта мастерская — все для меня. Я не знаю, что делал бы, потеряв ее.

Все выдохнули с облегчением, когда Фредо повесил фартук на крючок у двери. Без слов, не оглянувшись, он вышел. Эмиль и Мило тут же заговорили, пытаясь привлечь внимание Маттио:

Эмиль извинялся.

— Это точно вышло случайно. Фредо никогда бы…

— Я видел его! — сказал Мило. — Он намеренно…

Маттио смотрел на Амо.

— Что ты делаешь, парень? — спросил он, когда работник снял перчатки и тяжелый фартук.

— Иду домой.

— Почему? — спросила Риса.

— Меня тут не захотят после такого, — широкое лицо Амо кривилось от недовольства. Он поднял лямку фартука над головой.

— Это решать мне и казарре, парень. Оденься обратно. Работа не завершена.

Мило обрадовался, что его друга не прогнали. Он уже не спорил, защищая Амо. Маттио подмигнул ему.

Эмиль подошел к Рисе.

— Не думаю, что Фредо хотел обжечь его, казаррина, — сказал он. Он спешно добавил. — То есть, казарра.

— Уверена, это было случайно, — сказала Риса, но она сомневалась. Фредо вел себя как казарро, а она забрала это место. Кто знал, как он мог отреагировать, если всего несколько часов назад он чуть не лишился места в мастерской?

— Это было случайно. Должно быть. Он был очень расстроен.

— Знаю, — сказала Риса. Расстроен — это мягкое слово для эмоций на лице кузена. — Не переживай.

— Он должен был быть казарро, — выпалил Эмиль. Риса охнула, и Эмиль тут же запнулся. — Он так думает. Без обид, казарра, но и ваш отец так думал бы.

— Ясно, — Риса не думала, что Эмиль хотел ужалить ее словами, но ее словно ударили по лицу. Да, ее отец отдал бы это место мужчине. Сколько человек согласились бы с ним?

— Молчи! — рявкнул Маттио на нервного юношу. Мастер нахмурился. Он посмотрел на Рису, чтобы извиниться, но она уже отвернулась, чтобы скрыть мрачное выражение лица.

22

Когда все во тьме, сосредоточимся на работе. На ежедневном труде руками, с согнутой спиной и потом на лбу. В этом спасение.

— из книги молитв инсулы Кающихся Лены

— Казарра?

Шепот был робким, едва слышным. Риса замерла от звука, сердце колотилось. Спина болела от того, что она весь день двигала ящики с листами стекла. Хоть Мило помогало, было тяжело и неудобно. До этого она, уставшая и вспотевшая, хотела только вернуться в свою комнату и опуститься в ванну прохладной воды.

— Кто там? — спросила она. За ней Мило напрягся.

Фигура медленно вышла из ниши. Он был хрупким, с морщинистой кожей на костях. В лучах из-за лоз сверху он казался скелетом.

— Дом? — спросила Риса. Пульс не успокоился. Нищий испугал ее.

Его ладонь дрожала, он сжал кулаки. На миг ее поразила его поза, в профиль он напоминал S. Колени были согнуты, словно с трудом удерживали его вес. Голова была вскинута. Он словно пригибался в низком проеме. Дом смотрел на Рису как голодающий во время пира.

— Что такое, Дом?

— Казарра, — вежливо и деловито сказал Мило. — Тебе нужно вернуться в комнату.

— Это Дом, — сказала она, его вмешательство было странным. Она тише добавила. — Что такое?

Он покачал головой и шепнул:

— Что-то не так. Я чувствую это весь день.

— Ты предложил мне забрать беднягу, — напомнила Риса.

— Знаю, — кивнул Мило. — Но…

— Он безобиден, — сказала она, почти смеясь. После всего, что произошло за сутки, появление старика было наименее пугающим событием. — Что у тебя в руках? — сказала она Дому тепло. Ладонь мужчины дрожала, он поднял кулаки. — Это мне?

Дом кивнул и открыл рот. Между губ вырвалось дыхание.

— Вам, — ветерок с моря трепал его белые волосы, похожие на облако.

Он раскрыл пальцы на круглом предмете. В его морщинистых ладонях лежал красный плод.

— О, гранат. Как мило! Спасибо, Дом. Это я и хотела.

Ток пробежал от его ладони к ее пальцам, когда Риса взяла спелый плод. От этого она вздрогнула, но улыбнулась снова. Мило кашлянул за ней.

— Казарра…

Старик пропал в тенях, а они вошли в дом, и она заговорила снова:

— Мило, что такое?

— Мне не нравится, что люди прячутся во тьме вокруг тебя, — сказал он. Он выпалил это так, что она поняла, что его веселье сменилось тревогой.

— Это просто Дом, — повторила она. — Никто мне не навредит в моей казе.

— Мы не знаем этого, — сказал он и остановил ее, коснувшись ее плеча. — Это серьезно, Риса. Стражам не приказали не пускать людей в казу, кроме ночей. Любой может притвориться другом или торговцем и пересечь мосты, если захочет навредить тебе.

— Ты перегибаешь, — она пошла к своей спальне.

— Я не хочу неприятностей, как было в мастерской. Ты могла пострадать. Мой долг — защищать тебя.

— Ты точно перегибаешь, — но Риса ощутила холодок. Он был прав. Она рисковала.

— Возможно. Или нет. Но пообещай, что не будешь ходить одна, Риса. Лучше не уходи далеко от меня следующие несколько дней.

— Кстати, Маттио думает, что ты так себя ведешь, потому что я тебе нравлюсь, — пошутила она.

На его лице пропали эмоции. Она запаниковала, что оскорбила его.

— Прости. Обещаю, — сказала она. Риса добралась до своей комнаты на верхнем этаже, сжала ручку двери и открыла дверь. — Проверишь мою комнату на убийц?

Мило молчал. Он принял ее вопрос серьезно, и это ее немного напугало. Она смотрела, как он вошел, ладонь лежала на ножнах. Он проверил комнату, где она мылась. Он заглянул под ее кровать, проверил большой шкаф с платьями. Он проверил небольшие предметы на столе. Хоть он не нашел ничего необычного, он все равно был насторожен.

— Я в безопасности? — спросила она, желая сесть после долгих часов движения. Она подбросила гранат и поймала. — Я не хочу тебя торопить, но я устала.

— Наверное, — Мило сомневался. — Мне попросить их принести тебе ужин? Ты выглядишь голодной.

Качать головой было тяжело с уставшими мышцами.

— Я съем сейчас это, — сказала она, поднимая гранат. — После ритуала съем что-нибудь еще. Но сейчас я хочу отдохнуть. Можно?

— Я не уйду из коридора, — сказал он. — Если что-то нужно, зови, — он забрал у нее гранат, убрал ножиком кожуру и отдал ей.

— Прости за то, что я сказала. Насчет того, что тебе нравится…

— Не стоит, — резко сказал он, закрывая дверь. — Отдыхай, казарра.

Риса медленно пересекла комнату, разламывая гранат. Сок от спелых семян стекал по ее ладоням. Она бросила семена в рот, потягивая сок. Вязкое послевкусие взбодрило ее. Она даже оживилась.

У балкона на столике у дивана она заметила маленькие подарки. Многие были с лентами или в яркой бумаге. Там были апельсины, перевязанные лентой, мешочек шоколадных бобов, которые можно было растворить для горького напитка. В маленькой баночке было нечто, пахнущее оливками, чесноком и маслом. Там были и изюм с фаршированным инжиром. К некоторым угощениям были прицеплены записки. «Спасибо, от Нателлы» значилось на ягодном варенье, оставленном одной из служанок с кухни. Если бы она была голодна, она устроила бы пир, не покидая комнату.

«Ты всех нас спасла. Благодарю. Марчелло», — записка от одного из садовников. Она была между лапок очаровательной собачки из дерева. Рядом стояла милая шкатулка, и, когда Риса открыла ее, заиграла народная мелодия. Она хорошо ее знала и улыбнулась.

Она опустилась на мягкий диван и расслабилась, слушала мелодию шкатулки. Маленькие подарки тронули ее. От самодельной собачки до шоколада — такого редкого угощения, что она пробовала его лишь раз в жизни до этого — и простого граната от Дома, маленькие подарки согрели ее сердце.

Она легла на спину, бросила горсть граната в рот, потом другую. Милая мелодия заставляла веки опускаться. Она поняла, что не должна спать… она устала так, что проспала бы до утра, если бы закрыла глаза.

Нет, она просто расслабится, наслаждаясь ветром с балкона, думая о… Ей было интересно, что делал Мило в коридоре. И где была Камилла? Она нашла Рикарда? Она еще не вернулась.

Риса зевнула. Слезы выступили на глазах, слепив веки. Она моргнула несколько раз, но было сложно держать глаза открытыми. Музыка была такой успокаивающей…

Ее лицо неприятно пылало, словно его подожгли.

— Хватит! — закричала она. Ладонь сжала ее плечо, трясла ее грубо. Она открыла глаза, веки были тяжелыми, пересохшими. Риса закричала, не понимая, что происходит.

Мило стоял над ней, Камилла — за его плечом. Он поднял ладонь, готовый ударить снова.

— Слезь с меня! — сказала она. Казалось, ее голос был слабым.

— Наконец-то, проснулась, — сказала Камилла. — Дай ей место.

На полу рядом с ней лежали зерна граната, красный сок испачкал ковер. Ее ладони, лицо и платье были в засохшем липком соке.

— Она в порядке? — спросил другой голос.

— Маттио? Она…? — Амо был у порога, как и несколько слуг. Даже Фита стояла в стороне, сжимая фартук потными ладонями.

— Что случилось? — казалось, ее горло зашили. Она закашлялась, кривясь от боли в груди.

Она еще не видела, чтобы Мило был таким красным и яростным.

— Ты не просыпалась, — рявкнул он. — Мы пытались, но ты не просыпалась.

— Я уснула? Простите, я так устала…

Мило опустился рядом с ней.

— Ты в порядке?

Маттио с отвращением указал на обломки шкатулки на полу.

— Ты не открывала глаза, пока мы не сбили это на пол и разбили. Думаю, это сделано Кассамаги. Я такого еще не видел. Мы чуть не лишились из-за этой штуки казы!

Камилла собирала обломки.

— Кто дал это тебе?

— Не знаю… — выдохнула она. — Это было на столе.

— Мы почти час пытались тебя разбудить. Ты можешь встать? — Мило был еще мрачным, но гнев угасал.

— А нужно? — служанка у стены расплакалась, Фита тут же стала утихомиривать ее. Риса вздрогнула и спросила. — Сколько я спала?

— Долго, — сказал Маттио. Его голос был напряженным и хриплым. — Нужно исполнять ритуал. Сейчас.

Лед побежал по ее венам. Она дико посмотрела на двери балкона. Небо темнело на западе за Каза Катарре. Солнце было над горизонтом. Она не могла проспать так долго!

Вдали из центра города донесся рожок, точно из замка.

— Помогите, — испуганно закричала она.

Лестница на самый высокий балкон дома была в коридоре, но тело казалось тяжелым, и расстояние ощущалось как миля. Мило и Камилла подняли ее на ноги и протащили все расстояние. Она сжимала их шеи, ее ноги едва касались пола.

Хоть она ощущала себя слабо и сонно, звук рожка Кассамаги с востока взбодрил ее. Не было времени на мысли. Маттио уже прицеплял сине-зеленое знамя к крючкам. С его помощью она подняла знамя в небо. Веревка взлетела так быстро, что чуть не обожгла ее ладони.

Мило и Камилла сняли медную крышку с пьедестала, открывая рог Диветри. Блеск уходящего солнца попал на него. Риса боялась, что ей не хватит сил поднять его.

Она зря переживала. Стоило коснуться рога, и сила наполнила ее. Казалось, освежающий дождь прошел летним днем, это ощущалось как смех, радость в серьезный миг. Рог словно узнал ее. Риса охнула от резонанса в теле. Это ощущал ее отец, когда брал медный инструмент.

Металлические кольца знамени позвякивали от ветра. Она подняла рожок и подула.

Она впервые насладилась там, как звук рога разносился над крышами Кассафорте. Звук был чарами, она ощущала это так, как не было в детстве. Хоть рог был создан века назад, он сиял как новый. Она словно ощущала присутствие магии рога краем глаза, такое нежное, что оно пропало бы, если бы она посмотрела прямо. Но эта сила оберегала город. И наполняла ее силой.

Она ощущала в тот миг, что будет жить вечно.

Семья мастеров и слуг молчала. Рог утих в сумерках. Не было радости, как в прошлую ночь. Над балконом царила серьезная атмосфера. Они были в безопасности еще на ночь. Сколько еще они смогут противостоять угрозе принца?

Услышав низкий звук грома, Риса поняла, как долго не шевелилась. Звук, будто огромный барабан, сотрясал ее кости.

— Нет, — прошептала она, сжимая рог Диветри для сил. Она прошла к краю балкона, слышала крики из казы на западе. Уходящее солнце озаряло, как тот остров дрожал. — Не Катарре!

23

Почему говорить с тобой, мой друг, мой король, проще, чем с моей родней? Боюсь, они считают меня странной.

— Аллирия Кассамаги королю Ниволо Кассафорте в личном письме из архивов Кассамаги

— Форма не подходит.

— На Камилле хорошо сидит. Это ее запасная, — Мило выглянул в тени. Фонари озаряли улицы, но на канал падало мало света, пока они плыли на север.

— У нее сеть мышцы там, где у меня нет, — судя по свободе в груди, у Камиллы было еще кое-что, чего не хватало Рисе.

Мило направил гондолу под мостом к широкой части, где пересекалось несколько каналов города. Фонарики над водой, шесты этих ламп были закреплены на дне каналов, бросали резкие тени на черты Мило. Он был мрачным и встревоженным.

Им нужно было найти Рикарда. Не дать ему распространить песню. Риса уже пострадала от зачарованной шкатулки, они не могли допустить повторения. Но было сложно уговорить Мило на этот план. Когда она позволила ему оторвать ее от вида разрушенной Катарре, усеянной страницами и кожаными обложками книг, деревом и стеклом, где они хранились — Камилла сказала, что не смогла найти Поэта народа в его обычных местах. Они нашли ее, пока она обрабатывала мозоли, которые получила, бегая по городу.

— Надеюсь, Рикард не пел песню всюду, — сказал Мило со стоном. — Но он точно будет ночью у Мины. Нужно просто поймать его там.

Хотя Камилла только потерла пятки и кивнула, Риса заметила боль и усталость на ее лице и быстро сказала:

— Нет, она устала. Я пойду.

— Я не устала, — возразила вяло Камилла.

— Риса, тебе опасно ходить в город, — предупредил Мило.

— Мне опасно и в комнате! — ответила она. — Ты сам сказал, что мне лучше быть с тобой.

Мило упрямился.

— Толио не выпустит тебя из казы после темноты.

В конце концов, Камилла придумала план нарядить Рису в форму стража. В темноте никто не станет приглядываться к двум стражам, покидающим казу для ужина после долгой смены. Камилла осталась в комнате Рисы с закрытой дверью, она могла в это время отмочить ноги в воде с солями.

Риса посмотрела на мерцающую воду, увидела там мокрую бумагу — страницы книг.

— Столько чар обучения потеряли, — она выудила страницу из канала, посмотрела на растекшиеся чернила. Теперь разобрать написанное не удавалось. — Ты когда-нибудь читал книгу Катарре?

Мило кивнул.

— Могло быть хуже. Могло быть как в Портелло или как…

Он не закончил, но она знала, что он думал. Или как могло быть с Казой Диветри. Она снова представила, как стекло взорвется на их острове. Мастерские, кухни, окна в доме — все это пронзит дерево, кости и плоть.

Мило молчал, и Риса сказала:

— Ты переживаешь, что Толио узнает, что мы делаем. Что у Камиллы будут проблемы, если нас поймают.

Мило дальше направлял гондолу по каналу.

— Нас не поймают. Это точно.

Бегущие шаги зазвучали на улицах сверху. Риса повернулась, насторожившись из-за шума. Топот утих вдали, она расслабилась. Мило так не переживал. Он замедлился у очередной развилки, стал поворачивать на восток.

— Я видел книгу Катарре. Про мечи. Книга была мамина, — вспомнил он. Риса снова представила его покойную маму, беловолосую, пухлую и добрую, давшую Мило книгу по созданию мечей, пока она расчесывала его светлые кудри. — Я не забыл ни страницы оттуда.

— В этом красота чар Катарре, — сказала Риса. — Была красота, — она не могла думать о потерях, это пугало ее. Она сменила тему. — Куда мы направляемся?

— О, тебе понравится у Мины, — Мило расслабился. — Это таверна для артистов. Мы едим там почти каждую ночь.

— Ты не ешь дома? — кроме редких ужинов в другой казе или дома Тридцати, Риса почти никогда не ела вне Казы Диветри. Она не была в таких местах.

Мило рассмеялся.

— У нас с Камиллой нет кухни, как у Диветри. И слуг. Хотя были, когда мы жили на Виа Диоро, — Риса удивленно охнула, и он быстро добавил. — Это не был большой дом! Просто комнаты над одним из магазинов. Но у нас был слуга. Это было до смерти мамы. Теперь мы едим только у Мины, — он пожал плечами. — Так проще.

Они плыли мимо центра города, каналы стали шире и ниже. Берега с высокими и мрачными знаниями у воды были с каменными лестницами, которые вели от дверей прямо в воду. В богатых районах Кассафорте дома строили с небольшими причалами, где семьи и слуги привязывали гондолы. Тут по бокам канала были длинные судна, столпившиеся у дверей. Они порой собирались до шести лодок. В тусклом свете фонаря гондолы Риса смотрела, как кто-то полз по гондолам, чтобы добраться до входа.

— Кто живет в этих местах? — спросила она, пока Мило плыл по каналу дальше. Из-за гондол у низких стен оставалась только узкая полоска воды для них. Из балконов доносились звуки семей, общающихся за ужинами, писк детей, смех и крики. Она услышала даже флейту, грустно играющую в темноте. На длинных веревках сверху висела одежда. Запах стирки, отходов людей и рыбы с капустой заставил ее зажать нос.

Мило пожал плечами.

— Тут живут семьи. Рабочие. Слуги, — было что-то странное в том, как спокойно он говорил. Риса поздно поняла, что они с Камиллой, наверное, жили в одном из таких старых домов, теснились в комнате вместе. Это сильно отличалось от жизни на Виа Диоро.

— Выглядит уютно, — она пыталась быть бодрой. Он не ответил. Она ощущала себя ужасно, несмотря на запах, она нагло забыла, что хорошие люди жили в этих домах. Она не хотела выглядеть как многие из Тридцати, полные важности. Но оскорбила его.

Они завершили путь в тишине. Говорить было бы почти невозможно, ведь вокруг было шумно и людно. На мосту над ними дети и взрослые сидели на краю кирпичной стены и кричали паре мужчин в коротких туниках, сражавшихся между собой. Их вопли было слышно в двух улицах от них. Из разных заведений звучали пение и танцы, на верхних этажах женщины в нарядах склонялись из окон и заигрывали с мужчинами в лодках.

Мило направлял гондолу на север, потом на восток, пока они не попали туда, где поток нес бы лодку сам, если бы он не управлял шестом.

— Врата впереди, — объяснил он, кивая на север. Канал стал шире, Мило приблизил гондолу к зданиям. Свет лун мерцал на волнах. — Тут сложно.

Он, казалось, направлялся к острову в канале — или полуострову, торчащему из стены, созданной Портелло. Этот полуостров направлял течение воды в сложную систему каналов Кассафорте. Каждый дюйм земли полуострова был в таких же старых зданиях, но она видела, что здание на юге выпирало в канал. Теплые желтые лампы сияли в окнах, смешиваясь с белым светом лун на воде.

— Это «У Мины», — сказал ей Мило.

Из-за двери таверны доносилось пение мужчин и женщин под лиру и барабаны. Риса выбралась на крыльцо, поправила одолженную форму. Мило привязал гондолу. Она встревожилась. Она сможет убедительно изобразить стража? Она попыталась выпрямиться как можно сильнее.

— Не переживай, — Мило поднялся к ней. — Ты со мной. Мы — два стража, прибывшие на ужин. Ты будешь в порядке, — она смотрела на него, желая расслабиться, но шум пугал ее.

Поверх его плеча она и увидела интерьер таверны. Свет лился из каминов по краям комнаты, масляные лампы висели с широких балок. Запахи дыма, горящего дерева, рыбы и вина наполнили ее нос, как и духи, пот и затхлый запах воды канала. Все улыбались, и это ее успокоило. Артистка с лирой закончила выступать под аплодисменты, заглушившие крики и смех группы мужчин н женщин, играющих в сложную игру за несколькими столами.

— Мило! — они только пошли по комнате, когда седой мужчина поймал плечи стража и встряхнул его. — Рад видеть, мальчик!

— Это Мило! — воскликнула одна из служанок таверны, проходя мимо с подносом чашек и оливок с начинкой. Риса ошеломленно озиралась. Все знали ее друга. Многие приветствовали его по имени, отвлекаясь от ужинов или кружек вина, чтобы похлопать его по спине или плечам. Многие мужчины и женщины искренне радовались, одна женщина встала и крепко обняла его, отметила, что он похудел, и это вызвало смех у остальных.

Мило не знакомил ее ни с кем, не привлекал к ней внимания. Риса была рада. Если кто-то спросит ее о форме, она сможет малое рассказать. Люди кивали ей, пока они шли мимо рядов столов. Она давно не видела столько улыбок. Она стала расслабляться.

— Мило! — крупная женщина за тридцать опустила поднос, чтобы поймать ладонями голову стража. Она поцеловала накрашенными губами его в лоб, тут же облизнула ладонь и стала стирать след. — Эдмундо переживал за тебя, — сказала она, оттащив его в сторону, вытирая его лоб. — Ты знаешь, какой он. Думает о тебе, как о своем сыне. Тебе нельзя так долго пропадать без вестей! Ладно! Иди и поздоровайся! — она весело рассмеялась.

— Мило Сорранто! — закричал старик за одним из столиков у сцены. Он допил вино и встал. Риса гадала, все ли тут знали имя Мило.

— Эдмундо! — Мило помахал. Он был радостным, пока они шли по комнате, но особенно тепло встретил этого мужчину.