До свидания, Натанаел!

Карен Симонян

До свидания, Натанаел!

Перевод Р. Кафриэлянц

Новую книгу известного армянского прозаика Карэна Симоняна составили три повести.

Из будничных дел, забот, событий и настроений, описанных в повестях "Сицилианская защита" и "До свидания, Натанаел!", складывается представление о нашем современнике, любящем труд, семью, землю, осознающем свой долг перед собой, обществом и временем.

За фантастическим сюжетом третьей повести "Аптекарь Нерсес Мажан" скрывается обеспокоенность автора нравственной деградацией личности, тревога за будущее нашей планеты. Современный человек должен сберечь Землю, ее бесценные богатства во имя себя и своих потомков - эта мысль придает повести остросовременное звучание.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Буря на море. Похищение.

Если бы наши герои и вправду оказались на необитаемой земле, то, возможно, не было бы получено никакого письма и история наша, так и не начавшись, закончилась бы.

Прохожу мимо колодца, огибаю цветочные клумбы напротив балкона, перескакиваю через узкие грядки с луком, с перцем и кресс-салатом и вступаю в чащу яблоневых и сливовых деревьев, мало чем отличающихся от джунглей: нет только лиан. Пересекаю ручей. Он сейчас безводный, и потому нет в нем ни головастиков, ни лягушек. Потом? Потом - иду еще и еще и наконец дохожу до деревянного штакетника, который ограждает все мое царство - наш сад.

Самое старое дерево в саду - тутовое. Ему, может, лет сто или двести. А ствол такой толстый, что уже невесть когда разорвало сковывающую его морщинистую, коричневую кору. Между корой и стволом тысяча щелей. Населяют их разные насекомые: жуки, муравьи, - которые начинают беспокойную жизнь с рассвета, а замирают только к закату.

Еще в прошлом году я устроил на этом тутовом дереве нечто вроде площадки, очень высоко от земли. Однако когда я вскарабкиваюсь наверх и усаживаюсь на площадке, оказывается, что синее-синее небо все-таки слишком далеко.

Но тем не менее, как только я усядусь на своей площадке, мир вдруг меняется. Конечно, не сразу, а постепенно. Тутовое дерево перестает быть тутовым деревом, а площадка становится... кораблем. И обыкновенный ветер переходит в бурю, а зеленая-зеленая листва, честное слово, вдруг возьмет и обернется морем. Нет, океаном! Самым настоящим!

Не верите? Что ж, моя история для тех мальчиков и девочек, которые тоже хоть раз видели, да-да, своими глазами видели музыку и слышали песню красок, как это было со мной еще осенью прошлого года, когда я сидел на площадке на тутовом дереве...

- Право руля!

Видите, как мой корабль медленно, очень медленно поворачивается направо, раскалывая вставший на дыбы вал.

- Убрать паруса с фок-мачты!

Отдавая эту команду, надо обязательно ухватиться одной рукой за перила. Другой я обычно натягиваю край брезентового шлема на лицо, чтобы защититься от бешеных ударов водяных струй.

Вот корабль накренился набок. Волны с силой ударяются о борт, затем разбиваются, как стекло, и брызги струями стекают по палубе.

Сквозь облако водяной пыли я не вижу, как ловкие и быстрые матросы убирают паруса. Матросов этих я нанял в Гонолулу: бедняги, они долгое время были безработными и потому сразу, даже не спросив, сколько платить им буду, согласились перейти служить на моем корабле...

После того как убрали паруса, корабль перестал переваливаться с борта на борт в морской пучине. Но в следующее мгновение обрушившийся вал, как соломинку, переломил фок-мачту.

- Черт подери! - взорвался я и с досады съел сливу, а косточку швырнул во взбешенное море.

- Зачем в море бросаешь? - крикнул стоявший неподалеку от меня помощник капитана, еле удерживавший равновесие на скользкой палубе.-Оно еще больше разбушуется!

- Пустое говоришь, - равнодушно бросил я и скомандовал: - Лево руля! Так держать!.. И запомни, что я скажу: моря бояться не надо. Будь уверен, буря на рассвете стихнет. А через несколько дней мы уже будем на месте.

Океан вдруг угомонился. Еще всего одна волна обрушилась на палубу, омыла густой струей наши ноги и увильнула. Но спокойствие было, конечно, временным.

- Внимание! - сказал я.- Сейчас все начнется с новой силой. Убрать паруса! Штурман, так держать!..

- А клад мы обязательно найдем? - спросил мой помощник. Он уже не раз задавал этот вопрос, и всегда в самый неудачный момент. Я отвечал ему утвердительно, и он приободрился.

Но сейчас, когда путешествие наше приближалось к концу, кто бы ни был на моем месте, рассердился бы и сказал правду. Я рассердился и съел одну сливу.

- Нам предстоит произвести раскопки, - проговорил я и швырнул косточку в море.

- Раскопки?

Я сжую свой брезентовый шлем, не запив ни глоточком джина, если помощник мой не впервые в жизни слышит это слово. Откровенно говоря, этот невежественный человек, который даже во сне жует табак, не понравился мне с самого начала. Но я вынужден был нанять его в Танжере, так как мой настоящий, преданный мне помощник страдал тропической лихорадкой и в Марселе пришлось списать его на берег и отправить в Лусашен.

- Будем рыть землю, - терпеливо объяснил я.

Капитан, конечно, может и рассердиться, но без особой на то причины, да и вообще он не должен допускать грубость в обращении с экипажем.

- Рыть, чтобы найти клад?

- Да, да! Клад! Но не такой, как воображаешь себе ты или эти несносные пираты, Леонардо Серобо и Иезуит Kapov- сказал я и, заметив испуганный взгляд помощника, вдруг вспомнил, что имена эти, когда вокруг бушует море, вслух произносить не следует, не то недолго и до беды.- Каррамба!.. Может, могилы раскопаем или древний город, погребенный под вековыми слоями земной толщи, или...

- И стоило из-за этого в такое время года выходить в море!-разочарованно сказал помощник.- В Танжере ты сказал, что нам предстоит разыскать клад.

- Может, мы и найдем что-нибудь стоящее...

- Потрошить могилы, беспокоить тысячелетний прах покойников!.. Пустое дело. Пожалел бы потраченных на это путешествие денег! Только зря разоришься.

- И разорюсь, потом поправлю дела. Стану воском торговать, невозмутимо ответил я.

- Что?! - удивился мой помощник и стал с еще большим усердием жевать табак. Трудно сказать - от волнения или от злости.

- Большое дело требует больших жертв! -добавил я.

Именно в этот миг утихшая было буря взорвалась с новой силой. Мрак сгустился. Звезды исчезли. Палубу еле освещал тусклый свет фонаря, подвешенного к корме.

- Проклятая буря! - обозлился я, съел еще одну сливу и привычно кинул косточку в море.

- Капитан! Капитан!..- взмолился кто-то замирающим голосом.

Я вздрогнул. Похоже, голос доносился с берега. Неужто суша близко! Это, наверное, она! Пираты похитили!

Небось заметила свет фонаря и вот зовет на помощь. Надо спасать ее любой ценой.

Я уже хотел приказать штурману, чтоб повернул корабль, как вдруг снова послышалось:

- Капитан! Ты чего это кидаешься косточками?

Я перекинулся через перила и посмотрел вниз. Голос звучал совсем рядом.

И представляете, буря тотчас прекратилась. Ни единой волны. Море как зеркало, словно бы вовсе не бушевало.

B соседнем дворе, в кустах смородины, у самой ограды, я увидел ее.

- Это ты звала?

- Да, капитан,- ответила она.

- Чего еще придумала? Я никакой не капитан.

- Не капитан. А сам все кричал: "Лево руля, лево руля!" - Онa и голос подладила под мой, да так здорово, что я даже растерялся.

- Да это я просто так... Сам с собой говорил,- сказал я, смутившись.

- Я тоже иногда, говорю сама с собой, - пожав плечами, согласилась девочка.- Ну, а косточками сливовыми зачем в меня кидался?

- Я вовсе и не в тебя кидался. В море бросал... Смородина поспела?

- В море? - Она хмыкнула.- Поспела смородина. Хочешь? Я набрала самых крупных.

- Хочу,- сказал я.- Только мне не дотянуться до тебя.

- Так спустись с дерева.

- Сейчас...

Запас яблок и слив я посовал за пазуху и скользнул вниз по тутовнику.

- Прыгай! - скомандовала она, отходя в сторону.

Я повис на нижней толстой ветке, хорошенько раскачался и... приземлился в соседнем дворе.

- Ну, здравствуй.

- Здравствуй, капитан.

- Тебя что, пираты похитили?

- Да, но как увидели корабль, бросили меня и убежали.- Она засмеялась и протянула полную тарелку ягод: - Ешь.

- А ты любишь сливы?

- Люблю.

- А яблоки?

- Люблю тоже.

- Угощайся, - сказал я, вынимая из-за пазухи и яблоки и сливы.

- Спасибо, капитан. Надеюсь, ты не рассердился на меня?

- За что?

- За то, что помешала. А здорово пираты тебя испугались.

- Меня все боятся, - согласился я. Разговор начинал мне нравиться.-То есть почти все... Есть только два пирата, которые...

- Страшные?

- Очень.

- А ты куда путь держал?

- Далеко... В Мексику!

- Очень далеко,- согласилась она.

- Я должен произвести там раскопки. В Мексике много городов времен расцвета ацтеков и майя, погребенных в глубинах земли. Их еще надо искать!..

- Любишь путешествовать?

- Да, очень. Если хочешь, в следующий раз возьму тебя с собой. Может, нам удастся найти башню Монтесумы.

- Какое вкусное яблоко! - сказала она и прищурила глаз.- У нас в саду растут осенние сорта яблок, они еще не созрели и потому пока очень кислые.

- Ты приезжая? - спросил я.

- Обязательно отправлюсь с тобой путешествовать, - сказала она, не ответив на мой вопрос.-Волосы ты нарочно растрепал?

- Э-э! - махнул я рукой.-Просто неохота причесываться. А ты надолго приехала?

- Папа будет работать здесь у вас в селе, в больнице.

- В каком еще селе?..

- Отец тоже говорит, что это город, но мы с мамой так не считаем. Мама и ехать-то сюда не хотела. С трудом согласилась.

- Все мамы такие, - сказал я, а про себя подумал: "Никакое у нас не село. Даже в газетах писали, чтo Лусашен уже город. А дед Бархудар, как узнал, что живет теперь в городе, в тот же день, сидя у ворот своего дома, сказал: "Семьдесят лет был крестьянином и в один день вдруг стал горожанином, вот!"-Лусашен - город, - упорно проговорил я.

- Пусть город,- согласилась она.

- Значит, теперь здесь будете жить?

- Поживем пока.-Она умолкла, потом торопливо прибавила; - Когда ты в следующий раз собираешься в путешествие?

- Трудно сказать. У меня ведь все не по моей воле получается, а так... Вдруг вздумается, и отправлюсь.

- А корабль твой небось утонул!

- Наверное,- пожал я плечами.-А жаль, хорошее было судно.

- Зато ты теперь оказался на необитаемой земле! И меня спас от разбойников! С нами могут произойти удивительные приключения в этих незнакомых местах! Мы даже погибнуть с тобой можем.

- Не погибнем,- сказал я.- Придет другой корабль и подберет нас. Сейчас люди не пропадают.

- Меня зовут Нвард, - сказала она. - А тебя?

- Тигран.

- Ты спешишь? Тебе надо в разведку?

- Мне? Почвму?

- Но мы ведь не знаем, где очутились? Может, тут поблизости есть люди?

- Здорово ты придумываешь! -удивился я.- С тобой интересно.

- Тигран! - послышалось с улицы.

- Тебя зовут! - забеспокоилась Нвард.- Значит, поблизости действительно есть люди.

- Давид.- Это Рыжий Давид,-сказал я шепотом.-Адъютант вождя пиратов. Интересно, откуда он узнал, что я здесь?

- Странный ты! Сам же говоришь, что он пират. А пираты все знают! Тебе страшно? Боишься?

- Немного.

- Ти-гра-ан! - снова позвал Рыжий Давид.

- Пойти спросить, что ему надо? - предложила Нвард.

- Сам пойду.

Я подбежал к ограде и крикнул: - Чего тебе?

- Выйди! У меня для тебя письмо.

- Бросай, кинь его,- сказал я.-Некогда мне выходить.

Рыжий Давид что-то проворчал, а через минуту к ногам моим упал камень, завернутый в бумажку.

- Ответа не надо, - проговорил Рыжий. - У меня тоже нет времени ждать.

Я расправил бумажку и подошел к Нвард.

- Что это? - спросила она.

- Письмо.

- От пиратов?

- Наверное.

Я стал вслух разбирать написанные красным карандашом каракули:

- "Отверженный! Мы и видеть тебя не хотим. И стоит тебе попасться нам в руки, останутся от тебя только рожки да ножки. Но так как ты без нас соскучился, то сегодня в девять вечера мы готовы принять тебя. Встретимся на том же месте".

- А что дальше? - спросила Нвард.

- Ничего. Подпись. Пиратская подпись.

- Письмо тебе адресовано?

- Конечно!

- Откуда это известно? Ведь имя твое здесь не написано?

- Они называют меня Отверженным.

- Как интересно! - всплеснула руками Нвард. - Я уже говорила, что начнутся всякие приключения! Вот, уже. Ты, конечно, обязательно пойдешь?

- А если в плен возьмут?

- Я спасу тебя! - пообещала Нвард. - Даже обязательно пусть возьмут в плен, пусть мучают, пытают.. Это интересно.

- Кому как... Да и вовсе я по ним не соскучился. С чего они взяли?

- Конечно, не соскучился. Разве можно соскучиться по пиратам? Но иначе письмо было бы совсем неинтересным. Итак, ты обязательно пойдешь к ним!

- Если тебе так хочется, пойду, - пообещал я, и Нвард, конечно, очень обрадовалась, что я слушаюсь ее.

Откуда ей было знать, что я и без того должен был пойти, что иного выхода у меня не было.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Недостроенная баня, или Разоренный замок.

Тигран невольно оказывается на тайном сборище пиратов.

Доверительная беседа о пытках.

Вынимая из колодца опущенный туда в сетке арбуз, я вдруг сообразил, что напеваю себе под нос. Выходит, я настолько обрадован, что даже ничего не замечаю? А пою я всегда только в том случае, если весел: уж это я точно знаю.

Арбуз мы опускаем в колодец, чтобы стал холодным.

Папа утверждает, что в холодильнике арбуз теряет вкус и цвет, а в колодце нет. Наверное, он прав.

Обедаем мы, как правило, поздно вечером, когда отец, уставший и часто в очень плохом настроении, возвращается наконец с работы.

- Если и завтра не будет машин, все испортится, половина абрикосов сгниет,- говорит он, медленно жуя кусочек мяса.

- Будут, - успокаивает его мама, - обязательно будут. Постарайся поспать. Тебе надо отдохнуть. И не кури одну за другой!

- А если не будут...

И так весь обед. И почти каждый день. Каждый год.

Едва начинается сбор урожая.

...Уже стемнело, по всему видно - начало десятого. Но я не тороплюсь, потому что в другие разы Леонардо Серобо и Иезуит Каро заставляли довольно, долго ждать себя. Пусть теперь сами потомятся.

Отец, встав из-за стола, вышел посмотреть, как там ульи. Я глянул на часы - пора!

В темноте улицы словно бы прочерчиваются пунктиром, точно таким, какие любит чертить на черной доске наш учитель геометрии. Это, наверное, оттого так кажется, что скупой желтый свет у фонарных столбов, которые стоят на расстоянии, двадцати - тридцати метров друг от друга, освещает всего ничего, и получается немного света - потом тьма, немного света - потом тьма. Настоящий пунктир.

В радиусе света обычно останавливаются прохожие - поговорлть друг с другом, а там, где темно, на скамеечках усаживаются любители вечерних бесед, и старые и малые.

Когда-то я очень любил пристроиться к старикам и слушать длинные-предлинные сказки о темных и светлых мирах, о глупых царях, о красавицах, похищенных дэвами. Сказачники и сами были похожи на героев своих сказаний: в папахах, с пушистыми длинными усами. Рассказывали они монотонно, чуть осипшими голосами, и очень сердились, если кто-то из слушателей вдруг почему-то, не досидев до конца, вставал и уходил.

Потом, когда я узнал, что на свете есть книги и в них написаны часто более интересные вещи, чем сказки, я больше не просиживал со стариками в папахах до позднего вечера...

Еще издали, завидев людей у дома Бархудара, я замедлил шаги и попытался пройти незамеченным, но не тут-то было.

- Это же Тигран! - вскричал кто-то из сидевших на скамейке.

- Пусть себе идет. Пусть читает свои книги, - с деланным равнодушием сказал дед Бархудар и добавил: - А эту сказку я еще никому не рассказывал...

Пропустив мимо ушей зазывное заявление старика, я дошел до конца улицы и повернул направо.

Вдали завиднелись очертания недостроенного здания бани. Строить его начали давно, очень давно... Стены стоят, а крыши и до сих пор нет. Отец рассказывал, что коекто жаловался в райцентр: председатель, мол, напрасно разбазаривает деньги, строит никому не нужную баню, Лусашен, мол, тысячи лет обходился без бани. Ну, а из райцентра, понятное дело, распорядились прекратить строительство и сняли с работы председателя. Потом объявили, что Лусашен уже город, настоящий город, но достраивать баню так никто и не хочет.

Всякий раз, когда я вечерами оказываюсь в этих краях, недостроенная баня представляется мне разоренным средневековым замком. И еще мне представляется, что разорили его Леонардо Серобо и Иезуит Каро, вначале ограбили, а потом - подожгли.

Я обошел замок со всех четырех сторон, потом проник внутрь, прошествовал по темным залам, и мне вдруг сделалось очень грустно.

Адъютанта пиратов пока еще не было. Они опять заставляют ждать себя. Ну, ничего! В следующий раз я обязательно приду позже их.

Не успел я посердиться сам на себя, как во тьме прозвучал слабый свист. Я выбрался из развалин замка. Но поблизости никого не увидел. Зажав между колен свою ношу, я положил указательные пальцы под язык и свистнул что было сил.

- Потише, с ума ты, что ли, сошел? - прямо над моим ухом прозвучал голос Рыжего Давида.

- А чего опаздываешь? - недовольно бросил н. - Уж уйти хотел...

- Не я, а ты опоздал, - сказал Рыжий Давид.-Ну, принес?

- Раз пришел, значит, принес.

- Дай-ка, гляну!

Спрятав пакет за спину, я сказал: - Сначала ты...

- Дай, говорю, посмотреть, - невозмутимо повторил свое требование Рыжий Давид. И сказал он это таким грозным тоном, лто я чуть было не подчинился и не отдал пакета, но вовремя спохватился и проговорил: - Сначала давай-ка деньги. Я тороплюсь.

- Сказал, посмотреть надо.- И он, не дав опомниться, выхватил у меня из рук пакет.

Я бы тут же проучил его, ведь он был младше меня на целых четыре года. Но, понимая, что я сильнее, он переметнулся к пиратам и теперь, надеясь на их защиту, делал вид, будто вовсе и не боится меня.

- Если хочешь денег, идем в ацатун [ Ацатун помещение, где находится печь для выпечки хлеба. ] к Серобу.

- Не могу, я тороплюсь.

- А торопишься - уходи.

- Да, но как же деньги?

Рыжий Давид окинул меня пренебрежительным взглядом и, как бы взвешивая в руках пакет, медленно удалился.

Все это было очень ново. Я не понимал, что же происходит, и, опешив, стоял как вкопанный.

- А наш уговор? - крикнул я, придя наконец в себя, когда Рыжий Давид порядочно удалился. Не получив ответа, я нехотя зашагал за ним.

И тут я понял, что значит, когда говорят "руки чешутся". Это про те минуты, когда у меня появляется желание хорошенько стукнуть Рыжего Давида. Так бывает часто. Вот и сейчас: догоню-ка его, схвачу за шиворот, надаю столько затрещин, сколько душе угодно, пока руки не перестанут чесаться!

А Рыжий Давид тем. временем дошел до дома Сероба и, прежде чем войти во двор, остановился и оглянулся.

Он дождался меня. Я только думал бежать за ним. А на самом деле шел, и довольно медленно. Не говоря ни слова, он посторонился и пропустил меня вперед.

Мы очутились в темных зарослях на узкой тропинке, по которой, наверное, видимо-невидимо пленников переводили в свою берлогу эти ужасные пираты. Мне даже чудилось, что я вижу скелеты зверски замученных.

- Ты нужен нам! - прошипел вдруг полушепотом Рыжий Давид.-Если будешь -послушным - тебе же на пользу. А нет - пеняй на себя. Иди, не бойся. Никто тебя не съест.

- Никто и не боится, - громко сказал я, стараясь не думать о замученных пленниках.

И именно на этом слове из кустов вдруг кто-то выскочил и страшным хриплым голосом завопил: - О-о-о-о... А-а-а!!!

По телу у меня пробежала кровь. Я попятился назад, но Рыжий Давид преградил мне путь к отступлению.

- Иди, вперед иди! - сказал Рыжий Давид.-Ты же ничего не боишься.

В висках бешено застучало, сердце билось быстро-быстро... А призрак исчез. Рыжий Давид вдруг загоготал.

- Чего смеешься? - обретя дар речи, спросил я.

- Шагай, шагай! - сказал он.-И не бойся. Я же сказал, тебя не съедят.

- Я и не бо...- начал было я и поперхнулся: мне казалось, что кусты опять зашевелились. Я не трус, но кому охота темной ночью слушать душераздирающие крики.

- Поворачивай налево! - приказал Рыжий Давид.

А мне вдруг подумалось, что все идет, как того хотела Нвард: доверился противнику, пошел на свидание, но выяснилось, что передо мной бесчестные люди. Меня сразу взяли в плен и вот, немного погодя, начнут пытать и мучить; интересно, какую мне придумают пытку?..

И я вспомнил тех испанцев, которые четыреста лет назад, потерпев кораблекрушение, оказались в плену у майя,- в книжке я про них читал. Их поначалу замечательно приняли. Наивному капитану даже показалось, что майя тут же готовы стать подданными короля Испании.

Пленников торжественно проводили в храм. Потом с той же торжественностью почетные местные жители одарили испанских матросов невиданными украшениями, а потом...

Потом один из вождей подозвал капитана к большому круглому камню и предложил ему лечь на этот камень. Уверенный, что это продолжение церемонии приема гостей, капитан согласно кивнул и... лег на камень. И конечно же тотчас над ним свершился суд. А через миг в руках у жреца уже трепетало сердце поверженного. Всех других испанских матросов постигла та же участь...

Очнувшись от своих воспоминаний, я снова подумал: что же будет со мной? Мои противники не майя, но и они что-нибудь придумают. Вынесу ли я пытки? Как бы там ни было, надо терпеть. Потому что Нвард хоть и собиралась меня спасать, но... разве она сможет.

Рыжий Давид ударом ноги толкнул и открыл дверь в бывший ацатун. Бывший, потому что сейчас почти все люди хлеб покупают в магазине. А дома пекут его только от случая к случаю. Ведь Лусашен уже самый настоящий город.

Когда мы вошли в ацатун, я прищурился от света, хотя горела тут только старая керосиновая лампа. После тьмы кромешной даже этот подслеповатый огонек резал глаза. Дверь за нами закрылась, и я услышал скрип цепей.

- Пришли! - гордо объявил Рыжий Давид.

- Можешь садиться,- предложил Леонардо Серобо. - Сейчас придет Каро.

Я про себя улыбнулся. Наивные, они ведь не знают,, что каждого из них я прозвал по-своему и всех вместе считаю, пиратами.

- Очень обрадовался, что сюда попал? - спросил с иронией Леонардо Серобо. - Улыбаешься! Может, думаешь...

- Ничего я не думаю. Просто так... Вспомнил коечто.

Леонардо Серобо подозрительно посмотрел на меня, Рыжий Давид взял пакет и тоже посмотрел на меня, потом понюхал пакет и, откинув голову назад, прикрыл глаза.

- Божественный запах! - наконец проговорил он и, подойдя к керосинке, на которой стояла железная банка с расплавленным воском, подкинул еще несколько кусочков коричневого воска и сказал: - Молодец, на этот раз не поскупился, но если бы был чистый воск, желтый... - Он открыл пакет,- А этот - не то. Может, добудешь хорошего, чистого воску? Заплачу вдвое больше.

- Не могу.

- Ну ладно... Надумаешь, принеси.

- Не могу я...

- Но почему?

- Отец употребляет его сам.

- Ну не весь же. Утяни хоть немножечко.

- Да ты что? Воровать мне велишь?

Рыжий Давид удивленно посмотрел на меня:

- А то, что ты принес, это разве не ворованное?

- Прекрати! - остановил его Леонардо Серобо.

- Не ворованное! - сказал я.-Отец это не плавит. Он выбрасывает его, я подбираю.

- А-а! - презрительно протянул он. - Значит, ты у нас честный мальчик.

- Говорят тебе, прекрати! - снова вмешался Леонардо Серобо.- Конечно же Тигран честный мальчик.

Цепь на двери снова заскрипела, и вошел Иезуит Каро.

Он подмигнул Леонардо Серобо, с какой-то странной усмешкой посмотрел на меня и спросил:

- Пришел, да? - и, повернувшись к Леонардо Серобо, добавил: - Ведь говорил же я, что придет, а ты не верил, думал, испугается.

- Чего ему было пугаться? - с видом невинной овечки спросил Рыжий Давид.

- Кто знает?

- Мы ведь не дикие звери, чтоб нас бояться.

- Что верно, то верно, не звери.

- И не привидения.

- И не привидения, - подтвердил Рыжий Давид.

И они все втроем засмеялись.

Я беспокойно оглянулся вокруг. Игра игрой, но все это мне мало нравилось. Мы с Нвард играли, пираты и их адъютант, похоже, вовсе и не собираются шутить да играть. Вон с каким удовольствием они издеваются надо мной, смеются прямо в лицо.

А воск тем временем растаял.

Леонардо Серобо алюминиевой вилкой помешал густую желтоватую массу.

- Давай .формочки! -приказал он.

- Наливай.- Иезуит Каро подставил тоненькие железные колбочки.

Они быстро разлили горячий воск, дали ему остыть, затем завернули железки, вытащили из них свечи и сложили их в коробку. Я внимательно следил за всем, что они делают.

- "Историю свечи" читал? - спросил Иезуит Каро.

- Чего?

- Откуда, - пожал плечами Леонардо Серобо. - В нашей школьной библиотеке всего один экземпляр этой книжки, и та у нас. Очень интересная вещь. Фарадей словно для нас ее писал.

- До воскресенья штук пятьсот сделаем? - глядя в небо, спросил Иезуит Каро.

- Должны сделать. Ночь превратим в день и сделаем! - решительно сказал Леонардо Серобо. - Хорошо, Тигран принес нам воск. В воскресенье очень много народу. Какой-то большой праздник...

Он походил взад-вперед, остановился и озабоченно сказал: - Продавать их тоже трудно. Втроем, чего доброго, не справимся.

- Конечно, не справимся, - поддакнул Рыжий Давид.

- Нам бы еще кого-нибудь в помощь...-вздохнул Иезуит Каро.

- Помощников-то сколько хочешь найдется, - сказал Леонардо Серобо. Только не всякому довериться можно.

- Пойду, что ли? - проговорил я, решив, что мое присутствие тут излишне. У них свои заботы.- Давайте деньги...

Мне не ответили.

- Сейчас во всем мире не найдешь, кому можно верить, - продолжал свое Леонардо Серобо.

Я не понимал, почему они делают вид, что забыли обо мне, и не отдают моих денег. Взял бы я их и ушел, чего мне тут делать?

Они тем временем еще расплавили воску и снова разливали его в формочки.

- Врача нового видели? - спросил Леонардо Серобо.- Недалеко от нас живет...

- Я ухожу, - решительно сказал я.

Леонардо Серобо потрогал формочки, остыли или нет.

- Напрасно стараемся,- сказал Иезуит Каро. - Втроем нам много не продать...

- А Тигран нам помочь не хочет? - Леонардо Серобо вопросительно посмотрел на Рыжего Давида. Да-да, именно на него, а не на меня! Словно бы меня тут и не было.

- Ты думаешь, он надежный человек? - вопросом на вопрос ответил Иезуит Каро.

- Думаю, что да! - обернувшись к Рыжему Давиду, Леонардо Серобо спросил: - Ты отдал ему деньги за воск?

Надо же, как будто не слыхал моих слов!

- Давид, деньги за воск ты дал?

- У меня не было денег.

- Сколько мы ему должны?

- Что-нибудь около рубля. .

- Если поможет нам в воскресенье, дадим ему пять.

- О! Тигран, чего доброго, станет миллионером!

- Отдайте мне мой рубль - и я пойду! - сказал я.

- А если он не согласится нам помочь, что тогда? - не реагируя на мою просьбу, спросил Рыжий Давид.

- Не дадим ему ни копейки.

- Как это? - вскричал я.-Мы же договорились!

- Сейчас заревет, - усмехнулся Иезуит Каро.- Не терплю плакс.

- Не больно-то цацкайтесь с ним. Станет морочить голову, познакомьте его с приемом японской борьбы.

- С японским приемом? Ну это чересчур! Отдаст богу душу. От одного удара переломится надвое! - Иезуит Каро ехидно хмыкнул.

Я, естественно, испугался. Пираты обычно бывают очень сильными.

- Так уже и надвое? - усомнился Леонардо Серобо.

- Хочешь покажу, как это я делаю? А ну, Давид, давай-ка ту палку.

Рыжий Давид ринулся в темные угол ацатуна и через мгновение появился с шестом в руках. Он положил его на скамейку. Иезуит Каро облизнул правую ладонь, резкими рывками дважды резанул воздух и с силой опустил на шест.

Палка разлетелась на две половинки, я невольно сжался, втянул шею в плечи.

- Молодец! -похвалил Леонардо Серобо.-Теперь я верю, что ты и голову оторвешь с маху.

- Я пойду. Давай мой рубль, - сказал я, стараясь казаться спокойным. Но, по-моему, мне это не удалось, и голос мой прозвучал очень даже жалостливо.

- Может, сейчас его двинуть? Японским или древнеиндийским?

- Древнеиндийским? Это еще что? - уже по-настоящему удивился Леонардо Серобо.- Новый прием?

- Говорю же тебе, древнеиндийский! - повторил Иезуит Каро.- Если бы новый, то и назывался бы он новоиндийским! Так как же с ним поступить?

- Как хочешь. Но попробуй сначала уговорить его, объяснить, что к чему. Тигран парень хороший. Он поймет нас. К тому же вместо рубля заработает целых пять рублей и станет миллионером. Как Форд, Морган или, скажем, Гюльбекян...

- А если он не поддастся?

- Тогда придется познакомить его с одним из приемов - с японским или древнеиндийским. Можно и Каро-Канн применить! - сказал Леонардо Серобо.

- Каро-Канн это в шахматах! - не удержался и поправил я.

- Ты лучше отвечай, согласен помогать нам или нет?

Ну что мне оставалось делать!

- Хорошо, - сказал я.-В воскресенье приду. Тогда и деньги отдадите.

И, выйдя из ацатуна, я смело зашагал по темному двору Смело, потому что Иезуит Каро остался в ацатуне, и никто, я был в этом уверен, не выскочит из кустов мне наперерез.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В тысячелетнем монастыре. Странный шепот. Незнакомец.

Кто он?

"Как хорошо, что на свете бывают пираты!" Тяжело дыша, мы еще на несколько шагов приблизились к монастырю и остановились.

Всегда хорошо оказаться в этих местах с кем-то из чужих, не с лусашенцем. Вроде бы всегда видишь один и тот же монастырь, но, когда со мной бывают приезжие, я словно бы тоже впервые вижу все окрест. И все мне кажется новым. Вот, к примеру, вывеска. Обыкновенный лист железа.

Покрашенный белилами лист, и на нем черными буквами написано, в каком столетии построен монастырь, кто его построил, каким набегам вражеских племен он подвергался и кто потом "залечил" его раны, реконструировал... А в самом низу надпись крупными буквами напоминает о том, что это архитектурный памятник, и охраняется он государством и что порча его карается законом... Сто раз я читал эту вывеску и каждый раз задумывался о чем-нибудь из прошлого...

Ограда тысячелетнего монастыря местами уже разрушена, а каменные плиты во дворе истерлись и вогнулись.

В дождь вода- набирается в эти впадины, и тогда монастырь отражается в водном зеркале. Это очень красиво, жаль, что сейчас нет дождя. Нет и в ближайшие дни не предвидится...

Мы прошли через двор к .входу в храм. Я остановился и, показывая на огромную дверь, сказал Нвард:

- Посмотри-ка на нее повнимательней.

Это была тяжелая и массивная деревянная дверь. Двустворчатая. Резная. Ни один из. орнаментов не повторялся.

Я уже точно знал, что повторов нет, - тысячу раз рассматривал эту резьбу: сплетающиеся, скрещивающиеся и бесконечные линии узора захватывали магической силой, и я, сам не зная как, ясным днем, в двадцатом веке, начинал прекрасное путешествие в давно минувшие времена, в другие миры, в другие, но тоже бывшие Арменией, только далекой, древней.

Вот и сейчас постояли мы немного с Нвард перед дверью, чтобы она рассмотрела, какое это чудо, и я опять, независимо от себя начал думать о своем: о прошлом нашей страны.

- Можно потрогать? - почти шепотом спросила Нвард.

- Можно, - великодушно разрешил я, потому что понял, что она тоже полюбила эту волшебную дверь, за которой стояли, столетия.

Нвард пальцем прикоснулась к одной из линий орнамента и повела по ней, как бы тоже прорисовывала узор на двери.

- Какое надо терпение иметь! - сказала Нвард. - У меня бы ни за что не хватило. Казалось бы, что никогда не кончу.

- А мастеру наверняка так не казалось! - уверенно произнес я.

- Почему?

- Он начинал работу, веря, что окончит ее. Когда человек во что-то верит, обязательно добивается успеха! Хочешь, войдем?

- А что там внутри?

- Скульптуры... На стенах - картины. Только краски поблекли.

- И священник есть?

- Зачем здесь священник? - удивился я. У меня в мыслях никогда не было, что здесь может оказаться священник. И мне вдруг вспомнилось, что в иных храмах я действительно видел священников. Они молились. И люди там были, тоже молились и ставили свечи...

- А свечи здесь зажигают? - спросила Нвард.

- Иногда.

Я толкнул тяжелую створку двери, и мы очутились в прохладной полутьме.

- Похоже на покинутый замок! - зашептала Нвард.Сейчас покажутся призраки.

Я чуть слышно засмеялся. Но смешок мой так громыхнул, что я тотчас умолк. Ну и акустика!

- Как хорошо, что пираты не взяли тебя в плен и не замучили! - сказала Нвард.- Иначе мы не попали бы сюда и не обнаружили бы этот храм. Нет, не храм - замок.

- Они хоть и не мучили меня, но избавиться от них я не избавился,-проговорил я.-Потребовали, чтобы я обязательно вернулся к ним и стал бы заодно с ними делать всякое...

- Не пойдешь.

- Но я обещал... В воскресенье...

- Ничего. Скоро мы потеряем счет дням, и ты не узнаешь, когда будет воскресенье, вот и все.

- Нельзя. Надо делать зарубки на палочке. - Это мне вспомнился календарь Робинзона. - Надо же нам знать, сколько мы здесь лет проживем. Жаль, что они не пытали меня.

- Почему жаль? - удивилась Нвард.-Очень хорошо, что все так кончилось.

- Мне хотелось, чтобы все было по-настоящему. Тогда тебе пришлось бы спасать меня.

- И спасла бы. И мы все равно нашли бы этот покинутый замок и обрели в нем пристанище.

- И ты не испугалась бы?

- А ты?

Если бы я сказал "нет", это не было бы правдой. Я, признаться, немножко боялся. Мне не хотелось бы, чтобы Каро когда-нибудь применил ко мне японский или древнеиндийский прием. Но все это ведь было игрой, самой обыкновенной игрой, и потому я ответил:

- Настоящих пиратов я бы не испугался.

- Можно подняться на возвышение? - спросила Нвард.

- Можно.

Возвышение это было похоже на сцену. Так похоже, что Нвард даже запела, и голос ее прозвенел под куполом очень приятно и несколько таинственно.

- А что, если это была вовсе никакая не дверь, а что-то вроде окна. Может, когда-то отверстие и служило дверью, но едва ли. Скорее, оно было вместо окна: для наблюдений за тем, что происходит вокруг храма, для света и притока воздуха. По обе стороны окно это было украшено скульптурами, вырезанными в камне. А рядом было отверстие, которое, наверное, служило дверью куда-то через длинный коридор. Я и раньше видел этот коридор, но ходить по нему не решался.

- Давай посмотрим, что там? - предложила Нвард.

- Ничего, думаю, интересного! - попытался отговорить ее я. - Папа рассказывал, что там только кельи. С каменным полом и очень низкими оконцами.

- Ив них жили люди!

- Конечно.

- Наверное, только монахи да священники разные?

- Не знаю.

- А кто же еще, кроме священников, мог здесь жить? - не унималась Нвард.

- Еще ученые. Сидели себе в этих кельях и писали разные книги, переводили с других языков на армянский или же просто переписывали старые рукописи.

- Откуда ты все это знаешь?

- Знаю. Старцы с длинными седыми бородами сидели и писали, писали. При свете лучины.

- Спички у тебя есть? - спросила Нвард.- Я хочу посмотреть, как там.

- Обыкновенные кельи, Ничего интересного! - опять было остановил ее я.

Но Нвард шагнула в проем.

- Куда ты? - закричал я. - Там темно.

- Возьми меня за руку,- попросила Нвард. - Здесь, наверное, есть крысы. - С чего ты взяла? - удивился я.- Крысы ведь обычно бывают в амбарах, где хранят зерно да припасы разные, а в этом тысячелетнем монастыре если когда и была какая-нибудь пища, то уж давным-давно ни зернышка не осталось. Прапрапрадеды и прапрапрабабушки нынешних крыс очистили все до крошки.

- Ты слышишь? - сказала вдруг Нвард. - Какой-то звук!

- Никакого звука вовсе и нет.

Мы с минуту помолчали.

- Ну как? - чуть погодя снова спросила Нвард.

- Там нет никаких крыс.

- Тогда это что-то другое?

- Что?

- Не знаю.

- Пираты, наверно, - попробовал отшутиться я, чтобы рассеять тревогу.

- Жаль, нет у нас спичек, - сказала Нвард.

- В следующий раз обязательно возьму с собой.

- Мы еще придем сюда? - обрадовалась Нвард.

- Я часто прихожу. Сажусь у дверей и часами смотрю на резьбу... Слышишь? Похоже, будто шаги.

- Человек?

- Призраки передвигаются бесшумно. Спрячемся на всякий случай за столб, - предложил я.

- Завидую тебе,-сказала Нвард.- Ты совсем ничего не боишься.

- Я? Я боюсь. Но ты же со мной.

- Я тоже боюсь.

- Знаю,- сказал я.

- А ты не боишься, ты бесстрашный! - настаивала она.-Просто говоришь, что, боишься, чтобы утешить меня. А из-за столба нас не увидят?

- Если бы я сказал, что нет, ты бы опять не поверила,- улыбнулся я.

- Может, - пожала плечами Нвард.-Слышишь, шаги приближаются?

Мы приликли к холодному столбу и затаили дыхание. И я вдруг почувствовал, как приятно пахнут волосы Нвард.

- Ты подушилась духами? - спросил я.

- Что ты!.. Тс-с! Идет.

В темном проеме появился какой-то человек. Или призрак?.. Постоял, осмотрелся вокруг, потер ладони, наверное, стряхнул пыль и быстро зашагал через полутемный храм к двери.

А мы все стояли. Наверное, сто лет простояли бы так: прижавшись к столбу и затаив дыхание.

- Видел? - шепнула Нвард.

Я кивнул головой.

- Он вышел?

Я снова кивнул головой.

- Кто это был?

Я неопределенно пожал плечами.

- Чего стоишь? Побежали! - сорвавшись вдруг с места, вскричала Нвард.

- Куда? - Оказалось, что и я еще не утратил дара речи.

- Посмотрим, что за человек это был! Бежим, а то он исчезнет из виду.

Мы побежали вниз по склону холма. И только у небольшого деревянного мостика остановились. Поблизости вокруг никого не было.

- Нам все это просто показалось.

Нвард укоризненно посмотрела на меня.

- Конечно, показалось, - настаивал я.-Никого вовсе и не было.

- Я отлично видела человека в зеленом костюме,сказала Нвард.-Он даже улыбнулся. Ты разве не видел, как он улыбнулся?

- Я только видел, как он отряхивал пыль с ладоней..

- Все равно. Значит, ты тоже видел. Это главное. По-моему, он приходил сюда за спрятанным пиратами кладом. Ах, если бы мы быстрее бежали за ним...

- Какой еще клад? - недоумевал я.

- А зачем же он пришел сюда? Ты собираешься в Мексику, проводить там раскопки, а человек ищет клад у нас под носом.

- Нет тут ни клада, ни кладоискателей,-отрезал я, потому что был уже уверен, что все это нам просто привиделось и никого-то тут не было. Честное слово, ничего здесь нет. Если даже когда-то и было, то давно все растащили. Ведь это же тысячелетний монастырь! Но если ты мне не веришь, мы можем раскопать верхний курган. Очень он особенный. Под такими курганами иногда попадаются интересные вещи. Хочешь, в воскресенье начнем раскопки?

- Начнем, - радостно согласилась Нвард.-Нам ведь все равно ждать, пока на горизонте не покажется какойнибудь корабль. На твоих пиратов рассчитывать не приходится.

- Об одном я тебя прошу, Нвард...

- О чем?

- Пожалуйста, поменьше вспоминай этих пиратов, ладно?

- Ты их боишься?

- Боишься, боишься!-рассердился я.- Что бы я ни сказал, сразу "боишься". Просто не хочу без конца вспоминать о них. Не очень это приятно.

- Если все это только игра, то что же в этом неприятного?

- Игра игрой. Но... но ведь они же настоящие пираты.

- Что? - ужаснулась Нвард.

- Да-да! Самые настоящие, - Тогда надо заявить в милицию, забеспокоилась Нвард.

- В милицию! Тоже придумала...- Нвард никогда не поймет, какие они, настоящие пираты. - Лучше о них поменьше вспоминать. Поверь мне.

- Хорошо,-пообещала Нвард.

И мы молча направились в сторону дома. И оба, наверное, думали об одном и том же. Если двое людей, которым есть о чем поговорить, идут и молчат, значит, они думают об одном и том же.

Когда мы уже были у дома, прежде чем проститься, Нвард сказала:

- Тигран, как хорошо, что на свете бывают пираты, правда?

- Правда! Просто великолепно! Без пиратов жизнь для тебя не имела бы смысла! - взорвался я.

- Конечно же не имела бы смысла. И ничего интересного вообще бы не было! - холодно произнесла Нвард.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Неожиданно приезжает Рубен. Ночная беседа о мире, о городе, о тайниках...

Брат приехал совсем неожиданно.

Приехал под вечер, когда я как раз вынул из колодца холодный арбуз и мы втроем - мама, папа и я - собирались обедать.

Отец снова жаловался на нехватку транспорта, вслух подсчитывал, какая часть урожая фруктов испортится, если и завтра до полудня не будет машин. Мама пыталась успокоить его, потому что иначе он всю ночь стал бы курить.

А я молча ел, потому что, во-первых, был голоден, а вовторых, если бы не поел как следует, не получил бы арбуз.

А арбузы я очень люблю.

Отец отодвинул тарелку, розовой салфеткой вытер рот и, взяв в руки огромный, как у мясника, нож, подкатил к себе арбуз и посмотрел на меня. Проглотив последний кусок мяса, я тоже отодвинул тарелку и тоже посмотрел на отца.

Нож врезался в арбуз, и послышался знакомый треск.

И в ту же минуту открылась дверь столовой, и на пороге возник мой брат jc маленьким чемоданчиком в руках.

- Рубен! - вскрикнула мама и бросилась обнимать брата.

Отец, как будто ничего не произошло, продолжал разрезать красный-красный арбуз, потом салфеткой вытер нож, отложил его и закурил сигарету.

- Здравствуй, отец,- сказал Рубен.

- Не мог весть подать, что едешь? - недовольно проговорил отец.

- Не успел,-оправдался Рубен.-Как дела, Тигран?

Я только улыбнулся. "Как? Конечно, хороши. Очень даже хороши! Потому что ты теперь дома, потому что вечерами мне больше не будет скучно, потому что так много надо тебе рассказать",-думал я. Не говорил, а думал. Но Рубен все понял.

- Хорошо,- сказал он.- Какие у тебя планы на завтра? Свободен? Поговорим.

Он взял кусок арбуза и стал есть.

- С дороги ты, наверное, голоден,- сказал отец. - Амас, подай парню обед. Арбуз потом возьмешь.

Рубен подмигнул мне, положил недоеденный арбуз на стол и, потирая руки, стал ждать, когда мама принесет обед.

Ел он с аппетитом, не глядя на нас. А мы молча следили за его неторопливыми движениями.

...Уже пять лет, как Рубен жил вдали от дома. В Ереване. Уехал учиться в сельскохозяйственный институт.

Вначале он на все праздники обязательно приезжал домой. Потом стал приезжать только на каникулы. Потом выяснилось, что у него остаются "хвосты", несданные экзамены и зачеты, и в зимние каникулы надо заниматься.

А в последние два года он летом приезжал домой только на две-три недели. Остальное время с товарищами отдыхал на берегу Черного моря. Отец про себя злился, мама скучала, а я думал, что когда я тоже поеду учиться, то уже с самых первых летних каникул буду ездить на море.

- Останешься? - вдруг заговорил отец.

Рубен на секунду задержал ложку у рта, исподлобья глянул на отца, потом все доел, отставил тарелку, долго, очень долго вытирал рот и наконец сказал:

- Посмотрим.

- Да... Посмотрим! Выходит, не передумал.

И снова все замолчали. Даже арбуз не хвалили. Этого в нашем доме еще не бывало. Я не помню случая, чтобы отец когда-нибудь купил неудачный арбуз. И он любил, чтобы его хвалили за умение. Так мы и делали.

Мама убрала со стола, вытерла влажной тряпочкой стол.

Отец все еще сидел, сидел и курил.

- Говоришь, кончил институт? - снова заговорил отец.

- Кончил, отец.

- И хочешь остаться там?

- Посмотрим,-сказал Рубен.

- Когда вернешься?

- Не знаю,-ответил брат.

И я был уверен, что он действительно не знает, когда вернется в Ереван.

- А я знаю,- сказал отец.- Побродишь несколько дней, потом выяснится, что есть неотложное дело, верно?

- Никакого неотложного дела у меня нет,- сказал Рубен.- Просто я не знаю, как сложится.

- Ох! - неожиданно тяжело вздохнула мама.

- Завтра встанешь пораньше,- сказал отец, вставая из-за стола.- Надо стену сарая подправить. Уже десять часов, Амас, разбери постель, пора спать, а завтра чуть свет за дело.

Рубен посмотрел на меня и снова подмигнул. Так мы лучше понимали друг друга.

Отец примял окурок в пепельнице и пошел закрывать ворота.

- Будем спать, Тигран? - спросил Рубен.

- Будем, если хочешь,-пожал я плечами.

- Не сердись на отца, Рубен-джан,- сказала мама. - Устает он...

- Знаю, - ответил Рубен.

- Утром не вставай. Ничего с сараем не случилось, - продолжала мать.

- Тоже знаю, - улыбнулся Рубен.

- Нервничает, урожай погибает, потому и нервничает, бедный, - объяснила мать.-Всю ночь теперь курить будет.

- Знаю, знаю,-сказал Рубен.

- Спокойной ночи, - пожелала нам мама, постелив постели.

- Спокойной ночи.

Она ушла, мы остались вдвоем с братом.

Рубен закрыл дверь и посмотрел на кровати.

Я сразу понял его.

- Сдвинуть?

- Конечно, - сказал он.- Старики не рассердятся?

Я давно уже чувствовал, что он чужой в доме. Я почувствовал это еще в позапрошлом году. Не знаю, как это началось, но Рубен стал вести себя словно гость. Очень близкий всем нам, но все же гость.

Мы сдвинули кровати, стараясь не шуметь, быстренько разделись и скользнули в постели.

Рубен протянул руку, повернул выключатель, и в ту же секунду все звезды мира и только нарождающийся месяц шагнули в комнату, внося с собой приятную прохладу летней ночи.

...Засыпая, я люблю укрыться с головой, и зимой и летом. Свернусь калачиком, укутаюсь, и весь мир перестает для меня существовать. Остаюсь только со своими мыслями - приятными и неприятными. Ни звезд, ни луны ничего нет.

Потом постепенно, как бы качаясь на весах, неприятные мысли уступают место приятным, и, сам не знаю как и когда, я вдруг крепко засыпаю и сплю до самого утра.

Досаднее всего было то, что в воскресенье я должен продавать свечки. А еще неприятно, что на свете существует Сероб и Каро и всякие древнеиндийские и японские приемы.

От одной мысли что я могу испытать их на своей шкуре, меня бросало в дрожь. Словом, все то, что составляло мою тайну, пока не сулило ничего, кроме неприятностей. Было, конечно, и приятное. Но меньше.

Ну, прежде всего то, что Нвард, самая хорошая девочка в мире, теперь мой самый преданный товарищ. Потом еще то, что пираты вроде бы настоящие и не совсем настоящие.

И самое главное - это то, что приехал Рубен. Брат! Единственный в мире человек, который хоть иногда понимает меня и с которым мне уже ничего не казалось страшным и безнадежным. Рубен! Брат мой! Приезжающий как гость брат.

Рубен беспокойно повернулся в постели.

- Тигран, ты спишь?

Я высунул голову из-под одеяла.

- Не сплю, думаю.

- О чем?

- О том, как устроен мир, - сказал я.

Рубен тихо засмеялся.

- Рано начал. Тебе пока еще можно не думать о мире.

- А я думаю.

- Мысли разные приходят и уходят. И тебе кажется, что ты думаешь о мире. Со мной тоже так бывает... Как ты думаешь, если в Ереване останусь, наши очень огорчатся?

- Значит, действительно уедешь? - Я от неожиданности сел в постели.

- Собираюсь.

- Отец очень огорчится. Он, между прочим, собирается еще один этаж надстроить в нашем доме. Для тебя.

Рубен на это ничего не сказал. Я ждал, но он молчал.

И я знал почему. В другое время он обязательно сказал бы что-нибудь смешное, что-то несерьезное. Пошутил бы. Но сейчас он молчал. И я слышал только его тяжелое дыхание.

- Мама тоже не хотела бы, чтоб ты жил в Ереване, - снова заговорил я, так как тишина уже просто пугала меня.- Но она, я думаю, будет часто приезжать к тебе в Ереван, и это ее утешит. Она любит бывать в гостях.

- А ты?

- Я не люблю.

- Что не любишь?

- Ходить в гости.

- Да я не об этом спрашиваю. Ты-то не огорчишься?

- Не знаю, Рубен, - сказал я.-Может... Когда ты приезжаешь хоть на два-три дня, мне кажется, что в мире все в порядке, я тогда верю, что в мире действительно существуют миллионы людей.

- Не миллионы, а около трех миллиардов, - сказал Рубен.

- Ну, это не важно... А вот когда ты уезжаешь, мне снова кажется, что на свете вовсе никого нет. Только я. Одинодинешенек.

- В твои годы я тоже чувствовал себя одиноким, - сказал Рубен. - Потом, когда подрос, понял, что я вовсе и не один. Я поехал учиться, так вначале даже испугался, как много вокруг людей. Большие города всегда чуть огорошивают, но это пока к ним не привыкнешь. Преодолеешь страх, полюбишь город и прикипишь к нему.

- Чего там любить?

- Трудно объяснить.- Рубен умолк и спустя много времени снова заговорил:-Ты знаешь, сколько врагов у асфальта?

- У асфальта?

- Утверждают, что эта смесь смолы и песка отрывает людей от земли.

- Верно говорят.

- Ты наивный: думаешь, буквально отрывает? В это вкладывают другой смысл. Злятся на город.

- Ну и напрасно,- сказал я.- На асфальте так здорово цграть в волчок.

.- Играть в волчок? - Рубен засмеялся.-Глупый ты, асфальт крепче держит человека на земле, и когда дождь идет, опять же хорошо: не утопаешь по колено в грязи.

- Рубен, я тоже хотел бы жить в Ереване,- признался я.

- Правда? - обрадовался брат.-И не испугался бы, что наши огорчатся?

- Нет.

- А почему тебе хочется жить в Ереване?

- Почему? Я об этом не думал. Может, чтобы тверже держаться на земле?

Рубен довольно улыбнулся.

- Асфальт, - сказал он,-это, брат, открытие... Человеческая психология... Вот, например, почему ты хочешь жить в Ереване, а, скажем, не в Кировакане или в Ленинакане?

- Ереван - столица,- ответил я,- там есть кафе, т.еатры, библиотек сколько хочешь, музеи...

- Это есть во всех столицах. В Тбилиси, в Баку...

- Но другие столицы не Армении.

- Нет, не смог ты ответить, - сказал Рубен, и в глазах у него засветились искорки радости.

- А ты можешь?

- Конечно! У меня есть на это точный ответ.

- Какой же?

- Потом скажу.

- Это секрет?

- Ага!

- Выходит, ты умеешь хранить тайны, Рубен?

- Выходит, да. А что? - спросил брат.

- Просто так...

Я посмотрел на подковообразную луну, верхнюю половинку которой как бы отломил переплет оконной рамы.

- А если это твоя собственная тайна? Собственная?

- То есть как? - не понял Рубен.

- Ну, скажем, ты делаешь что-то такое, о чем знаешь только сам. И это твоя тайна. И от того что ты сделал, никому другому нет никакого вреда?

- Если делаешь что-то хорошее, об этом, конечно, можно никому и не говорить. Даже, пожалуй, неудобно хвастаться. Зато, когда оказывается, что сделал что-нибудь не так, как следовало, что-нибудь плохое, места себе не находишь.

- Даже если сделал это с самыми добрыми намерениями?

- С добрыми намерениями плохого не сделаешь! А когда,, как ты говоришь, места себе не находишь, тогда, значит, совершил что-то дурное.

- Правда?

- Правда. А что у тебя случилось?

- Ничего. Это я просто так.

- Не хочешь, не говори.

- Как хорошо, что ты приехал, Рубен!..

И брат вдруг, громко засмеялся. Это значит, что на душе у него было невесело. Я точно знаю: когда он внешне весел, это наверняка от озабоченности.

На смех Рубена открылась дверь соседней комнаты, и яркий свет ударил в глаза.

Отец разутый стоял на пороге.

- Полуночники, что это вы не спите? - возмутился он.- Мне же утром работать надо, а вы бубните... Успеете наговориться, дождитесь рассвета.

И он с шумом захлопнул дверь.

Мы примолкли.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Паломничество. Календарь Робинзона не помогает: дни не пугаются, а воскресенье остается

воскресеньем.

Побочные доходы и раскопки. Глиняные игрушки деда Гласевоса. Нат, или

Натанаел.

Волосы упорно отказывались подчиниться гребешку. Но я с таким же упорством не отходил от зеркала. Столько простоял, столько смотрел на себя, что само зеркало подсказало мне разные гримасы. Я невольно начал кривляться, а зеркало бездумно, с какой-то даже торжественностью повторяло все мои глупые ужимки. Вначале было смешно, потом я сделался серьезным и попытался как следует рассмотреть, познать себя. И это не принесло мне особой радости. Другое дело, когда, пытаясь распознать что-то новое, открываешь для себя приятное, до того совсем тебе неизвестное. В этом случае человеку делается хорошо, и он чувствует себя смелым и уверенным. А если... Одним словом, я показался себе таким... таким, что, не знаю почему, вдруг вскрикнул: "Глупец!" Вскричал и так и не понял, к кому это относилось: к моему двойнику в зеркале или ко мне...

И тогда-то я сделал открытие, что, если хочешь кого-нибудь оскорбить, обидеть, самое лучшее - подержать перед ним зеркало. Можешь молчать как рыба, не говорить никаких обидных слов. Просто вынь из кармана маленькое круглое зеркальце, на обратной стороне которого, неизвестно почему, как правило, наклеивают виды одной из здравниц Кисловодска или Сочи. Вот и я решил подержать такое зеркальце перед кем-нибудь из пиратов...

С волосами я так и не сладил. Подумал, подумал и решил, что напрасно мучаюсь, и, махнув на это дело рукой, тихо, как тень, выскользнул из дому.

Несмотря на то что не было еще и девяти утра, Лусашен уже напоминал шумную ярмарку. Люди шли бесконечным потоком. Шли целыми семьями, с детьми, со стариками...

Несколько старых, реставрированных сто раз "Побед" как безумные гоняли по узким улочкам: из села на вокзал, с вокзала в село. И оттого что народу было очень много, они все время гудели. В этом шуме и гаме отчетливо выделялось блеяние овец. Бедных животных пригнали сюда по особому случаю. Это "жертвоприношение". Да, да!

На рогах, на ушах, на шее у них были привязаны красные лоскутики и ленточки. Глупые овцы покорно шли за людьми и не ведали, что пройдет час-другой - и их прирежут и принесут в жертву "святому", чтобы он был добр к паломникам, к тем, кто пришел, сюда помолиться.

Откровенно говоря, все это для меня было совсем не ново Уже много лет, почти каждое воскресенье, наши улицы наполнялись паломниками из соседних деревень, из ближних и дальних городов.

В другое время я не обращал никакого внимания на находящееся по ту сторону холма святое место. Но сегодня я рассматривал каждого, и в голове у меня были необычные мысли. "Эта бабушка обязательно купит целых две... А человек с ребенком на руках? Может, совсем не купит? Девушки обязательно поставят свечки, чтобы поскорее выйти замуж за хорошего парня и с образованием..."

- Чего ходишь, как лунатик?

Это был Иезуит Каро.

- Сероб уже пошел за тобой,- добавил он.- Ты бы еще в полдень явился!..

- Зачем? - не понял я.

- Чтоб провалить все дело!

- Народу много,- попытался я успокоить его.- За полчаса все сделаем.

- За полчаса?! Мы уже с зари здесь. Поняли, что опаздываешь, сами начали торговать. Странные тут люди. На барана денег не жалеют, а десять копеек на свечку тратить не желают. Пятьдесят штук мы еле продали.

- Пятьдесят штук!

- Думаешь, это много? Если бы здесь были настоящие верующие, все бы уже продали. А тут только гуляки, любители поесть шашлыки. Святой им только для причины.

- А ты настоящий верующий? - спросил я.

- Что? Я? Глупый,- сказал он.- Бери лучше, не теряй время! Нашел верующего, ха, ха!..

Каро открыл маленький портфель и одну за другой вынул тоненькие связки, свечей.

- Одна... Две... Три...-считал он.-В каждой связке по двадцать штук. Четыре... Пять... Это тоже возьми. Если не веришь, можешь пересчитать.. Но только зря время потеряешь. Я сам считал и связки связывал. Как только все продашь, снова приходи. Ну, я пошел.

Через минуту Иезуит Каро свернул в соседнюю улочку, и я зашагал к холму. Свечки положил за пазуху. Две связки не уместились. Держа их в руках, я шел по берегу ручья. А по улице взад и вперед носились машины, и людскому потоку не было конца.

Около магазина собралась большая толпа. Продавец Врам, поставив прямо на улице огромные бочки, продавал пиво.

Мужчины останавливались выпить по кружке, так как было уже довольно жарко. Жена продавца Врама сегодня не вязала чулок. Стояла рядом с мужем и усердно накачивала воздух а бочки. И пиво оттого пенилось. Пенилось, и пузырьки отсвечивали в стеклянных кружках всеми цветами радуги.

Я попытался пройти сквозь эту толпу и вдруг услышал:

- Сынок, почем такая свечка?

Я искоса посмотрел на того, кто спрашивал. Это была женщина с ребенком. Не получив ответа, она стала сама тащить из связки по одной свечке, при этом приговаривала:

- Эту Размику, эту Арутюну, эту маме... Геворк, дай-ка пятьдесят копеек.

Мужчина передал жене недопитую кружку и вынул из кармана рублевку. Я удивился, откуда женщина знает, сколько стоят свечи, а если знает, то зачем спрашивала?

- Мелочи у меня нет,- заикаясь, сказал я.- Ни копейки.

- Да ну, врешь,- почему-то усомнился мужчина, засмеялся и сунул в карман свечки, а с ними и рублевку.

- Честное слово... Я... Отдайте обратно свечки. Мелочи у меня нет.

- Хорошим артистом будешь,- ехидно бросил этот Геворк.- В другой раз будет мелочь, тогда и заплачу... Ну, беги! - приказал он мне, беря из рук жены пивную кружку....

Людской поток оттеснил меня от бочек, и немного погодя я очутился около моста, за которым до самого неба высился зеленый холм. Люди поднимались на холм, обходили тысячелетний монастырь и исчезали где-то за клубами.

- Дай-ка свечку, мальчик, - сказала молодая девушка.

И пошло...

Видно, место было удачное. Именно здесь, у моста, люди останавливались, чтобы отдышаться, и, увидев меня, вспоминали, что им надо купить свечу. Дело пошло. Скоро я вынул из-за пазухи первую связку, потом вторую, третью...

И уже не успевал даже считать деньги и возвращать сдачу.

А люди торопились и сердились на меня за мою медлительность.

- Из настоящего воска? - спросила какая-то девочка.

- Не видишь разве, дорогая, свечки желтые. Значит, настоящие,- за меня ответил мужчина.- Возьми поставь во славу святого, все твои желания исполнятся.

Голос девочки показался мне знакомым. И лицо мое запылало. Конечно, это была Нвард. Не поднимая головы, я кинулся бежать. Но Нвард, схватила меня за руку.

- Я... Не мои это свечки, - залепетал я.- А дни не Перепутались... Я обещал в воскресенье... Это календарь...

- Почему ты не сказал, что тебе надо продавать свечки? - спросила Нвард.- Идем, здесь нам не дадут поговорить...

- А что делать с ними? - Я бесцеремонно посмотрел на свечки, что были у меня в руках.

- Брось их.

И я бросил свечки.

- Ненормальный,-сказала женщина, которая подошла к нам и уже хотела, видимо, купить свечку.

Нвард смерила ее таким взглядом, так скривила лицо, что женщина испуганно закричала:

- Оба ненормальные!

Мы засмеялись, сбежали вниз, к берегу обмелевшей речки, и сели там.

Когда мы наконец остались вдвоем, я подумал, что ведь что-то надо сказать, не сидеть же молча, словно мы поссорились.

- Сегодня очень много народу...- начал я.

- Ну и что? - сказала Нвард.

- Удивляюсь, как ты нашла меня.

- Ну и что?

- Я ведь бросил все свечки! - вспомнил я.

- Ну и что? - Нвард равнодушно пожала плечами.

Я почувствовал, что выгляжу очень глупо, и сказал:

- Ведь они обещали дать целых пять рублей.

- Кто?

- Пираты.

- Я не знала.

- Ну... это тайна!..- И я вдруг понял, что не могу больше молчать.- Но я... я должен делать раскопки... Помнишь, я рассказывал тебе? А для этого нужны деньги... Много денег. Вот я и коплю их...

- Тем, что свечками торгуешь? - засмеялась Нвард.

- Чего не сделаешь для науки! - пожал я плечами.

- Значит, все это ради науки? Может, ты еще вздумаешь на такие деньги построить синхрофазотрон или даже ракету? И запустить ее на Венеру?

- Нет, я всего-навсего должен произвести раскопки... Шлиман...

- Знаю, знаю. Шлиман тоже сначала торговал, потом стал миллионером и раскапывал Трою.

- И ты ведь, кажется, хотела, чтобы мы вместе отправились путешествовать? - напомнил я.

- И сейчас я этого хочу.

- Если бы я знал.

- Но ведь мы вдвоем на этой необитаемой суше, а у тебя от меня тайны!

- Какие еще тайны! Никаких тайн больше нет. А пять рублей пропали. Жаль.

- Если бы сразу мне все сказал, может, вместе бы стали продавать, задумчиво проговорила Нвард, - раз это ради науки... Мой папа тоже переехал сюда ради науки...

- Свечек очень много,- сказал я.- Хочешь, сбегаю и принесу?

Спустя немного времени я уже стоял на одном конце моста, а Нвард - на другом.

Те, кто, забывшись, проходили мимо меня, покупали свечку у Нвард.

Я стал действовать посмелее. Это, наверное, всегда так.

С товарищем становишься более смелым. К тому же, если твоя тайна больше не тайна, как-то успокаиваешься, даже если у тебя какие-то неприятности. А у меня, вы знаете, были неприятности. И даже предвкушение великой деятельности (это я про раскопки) не снимало с меня гнета.

Не прошло и часа, Нвард оставила свой пост и пришла ко мне. Она продала все, что у нее было, и стала помогать мне. Не знаю, сколько еще прошло времени, но вот мы наконец облегченно вздохнули, улыбаясь друг другу, и теперь уже не обращали никакого внимания на людей.

Когда мы уже порядочно отошли от толпы и уселись на гладкую, словно отшлифованную, базальтовую плиту, я посчитал, сколько у нас денег, - их было много. И все больше рубли, несколько трешек и одна пятирублевка. И еще целая горсть монеток.

- Шестьдесят один рубль семьдесят копеек! - наконец сказал я.- Много что-то!..

- Почему много?

- Столько не должно быть. Я же одну связку свечей бросил. Когда тебя увидел...

Я мысленно все заново подсчитал и сказал.

- Шестнадцать рублей семьдесят копеек лишних.

Я положил деньги в платок и бережно завязал.

- Смотри. Тот человек! - вдруг вскрикнула Нвард, вскакивая с места.

Я посмотрел, куда показывала Нвард, но никого не увидел.

- Что же мы будем делать? - сказал я.- С лишними деньгами?

- Может, отложим для раскопок? - предложила Нвард. - Или отдай их пиратам, пусть отвяжутся. Бежим!

- Все отдам Иезуиту Каро! - решил я.-А может, и правда не отдавать? Ведь это же оттого, что люди не брали сдачу. Я же не виноват, что они не брали?

- Не виноват,-подтвердила Нвард.- Они торопились, потому и сдачу не брали. Хорошенько держи узелок, чтобы не потерять его...

Нвард взяла меня за руку, и мы побежали вверх по склону. Мы бежали очень быстро, и я не понимал, куда мы бежим.

- Погоди! - взмолился я наконец. - Я задыхаюсь. Жарко.

Поскольку Нвард тоже задыхалась, мы перестали бежать и просто пошли. Быстро пошли. Но никакого незнакомца нигде так и не увидели.

- Опоздали,-с досадой сказала Нвард.- Опять он исчез.

- Может, он вообще не существует? - предположил я.Может, все это только кажется?

- Может, и кажется, но я уверена, что он есть,- упорствовала Нвард.

- Кто есть?

- Незнакомец. И я уверена, что он очень хороший! Деньги не потерял?

Я в ужасе похлопал по карману. Но нет. Все в порядке.

- Нет...-успокоил я Нвард.- Но напрасно мы бродим тут. Пираты ведь будут ждать меня. Давай сперва отнесем деньги, а потом...

- Давай отнесем! - согласилась Нвард.

И мы снова стали спускаться вниз, в наши места. Для этого нам надо было пройти через маленькую площадь, где сидел дед Гласевос. Очень трудно, имея деньги, пройти мимо и не соблазниться игрушками, которые продавал дед.

Но мы прошли и не... Нвард вдруг сжала мою руку. Нас будто пригвоздили. Возле деда Гласевоса стоял наш незнакомец. Вот он выпрямился... Вот снова нагнулся над игрушками.

И когда послышался переливчатый звук, я сразу понял, что он пробует свистки. Видно, хочет купить у деда.

Это были особенные свистки - маленькие глиняные, разной формы и разных размеров. Они были как пузырьки.

В них наливали воду и дули в отверстие. Вода булькала, и казалось, что свищут какие-то сказочные птички. Много лет назад дед Гласевос кроме глиняных свистков делал еще и тростниковые свирели. Но, не знаю почему, все предпочитали глиняные свистки, и дед перестал делать свирели...

Откровенно говоря, меня удивило, что около деда Гласевоса вдруг стоит взрослый. Такого не бывало. Обычно вокруг толпились только дети. Они пробовали свистки, потом выбирали себе один из них и убегали на берег посвистеть.

Мы с Нвард подошли к старому орешнику. Остановились немного поодаль от незнакомца и с интересом стали наблюдать за ним.

- Вот этот как будто самый лучший,- сказал незнакомец. - Сколько он стоит, отец?

- Для детей - двадцать копеек, - ответил дед Гласевос, вставляя в мундштук цигарку.

- А для взрослых?

- Шестьдесят.- Дед Гласевос прикурил и искоса поглядел на покупателя.

- Возьми, отец,- сказал незнакомец, подавая ему деньги.

- Для себя берешь?

- Да, - ответил незнакомец и так дунул в свисток, что оглушил.- Нельзя разве?

- Можно, почему лет,.- пожал плечами дед Гласевос и дал сдачу с рубля, две двадцатикопеечные монетки. И когда незнакомец уже повернулся, чтобы уйти, не вынимая мундштук изо рта, сказал: - Возьми и эти два. Отдашь вон тем детям у орешника.

Незнакомец посмотрел в нашу сторону. Улыбнулся.

Я себя сдержал, чтоб не улыбнуться в ответ, но Нвард не смогла, она неравнодушна ко всем, кто улыбается.

- Возьмите,- сказал незнакомец.- Это вам.- И протянул нам свистки.

Я растерянно смотрел то на незнакомца, то на деда Гласёвоса. Дед сквозь клубы дыма, которые он выпускал через ноздри, хитро сощурив глаза, кивнул мне головой: мол, возьми.

- Спасибо! - сказал я, беря свисток.

- Свистеть умеете? - поинтересовался незнакомец.

- Умеем!-ответили мы в два голоса.

- А как звать вас?

- Нвард. А его Тигран!

- А вас как? - спросил я.

- Меня? - Незнакомец поднес свисток к губам и снова изо всех сил дунул.- Хорош, не правда ли, Тигран? У меня очень трудное имя.

- Чтоб было легче, можете звать просто Нат, Нат.

- А как полностью? - не успокаивалась Нвард.

- На-та-на-ел.

- Вот это имя! - Меня оно и правда очень удивило.

- Не понравилось? - спросил Нат.

- Вы не из Лусашена? - не отвечая на его вопрос, сказал я.

- Оно и-так и не так. Я впервые у вас в селе, хотя родом отсюда.

- В каком селе? - оскорбился я.- Лусашен уже город! Об этом даже в газетах писали.

- Пусть будет так, - улыбнулся Нат. - Пусть город. Хотя село, в общем-то, не по газетному сообщению становится городом. Но Лусашен обязательно станет городом. И каким городом!

- Вы, значит, недавно к нам приехали? - уточнила Нвард.

- Несколько дней назад... И специально для того, чтобы познакомиться с вами. - Он засмеялся. - Каждый год собирался, но все не удавалось. Этим летом наконец все так устроил, что, как видите, я здесь. Только, Тигран, ради бога, не смотри на меня так! - попросил Нат.

- А как я смотрю? - растерялся я.

- Я, честное слово, не преступник, которого разыскивает милиция, и не шпион,- а вы смотрите на меня с такой подозрительностью, что мне немного не по себе. - Нат снова дунул в свисток.- Попробуйте и вы. Посмотрим, чьи лучше?

Мы посвистели.

- Пожалуй, ваш, - сказала Нвард.

- Кажется, да. Я умею их выбирать. И всякие игрушки умею выбирать.

- А кто вы? - спросил я.

- Я - Натанаел... Самый обыкновенный человек. Скромная личность, которая прибыла в бывшее свое село... Ах, простите, в город. Документы в порядке. И все с собой. Можете не беспокоиться... Я таких ребят, как вы, знаю. Не взваливайте на мою голову никаких историй. А если у вас будет желание ловить шпиона, я к вашим услугам. Итак, зовите меня Нат. И без всяких "вы". Со мной можете чувствовать себя как с равным.

- У кого вы остановились? - спросил я.

- Я же просил перейти на "ты". Надо говорить: "У кого живешь, Нат?" или: "В чьем доме живешь, дорогой Нат?" Все равно. Лишь бы как равный с равным. Всякая там официальность ни к чему. Не люблю я этого... Тигран, дорогой, не скажешь, что это за лачуга, там, недодалеку от монастыря, на скале?

- Та, которую отсюда не видно?

- Разве не видно? - Нат посмотрел в сторону монастыря. - Действительно, не видно. Дома мешают.

- Это не лачуга. Это святыня.

- Удивительно! - покачал головой Нат.- Какая еще святыня рядом с монастырем? И зачем?

- Не знаю.

- Удивительно и интересно... Да, чуть не забыл.- Нат рукой стукнул себя кулаком по лбу.- Я очень тороплюсь. Весь день пропал. Может, завтра встретимся, а?

- Встретимся,- согласилась Нвард.

- Завтра, в это самое время...- Нат посмотрел на часы,Шесть часов. В это время я буду у моста. Хорошо?

- Но...- Я хотел еще кое-что сказать ему, но Нат быстро повернулся и зашагал к роднику. "У кого же вы живете?" - хотел спросить я, но вместо этого только прошептал: - Раз так, до свидания.

И я сказал это таким тоном, что Нвард и дед Гласевос засмеялись.

Дед смеялся от души.

- Натанаел,- себе под нос проговорил я.-Нат... Удивительное имя. Что он за человек, дед Гласевос?

- Не знаю, сынок. Хороший, наверно, человек, - подумав, ответил дед Гласевос.

- А ты чего смеешься? - рассердился я на Нвард.

- В следующий раз буду плакать, - пообещала она.

Издали, со стороны холма, доносились голоса пирующих, шум, гвалт. А кое-кто и пел.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Стоило ли быть честным, когда имеешь дело с пиратами?

Даже плакать можно только по особому разрешению.

Свист, в котором звучит крик души.

- Правильно, шестьдесят один рубль семьдесят копеек! - передавая деньги Леонардо Серобо, сказал Иезуит Каро.- Пересчитай и ты, на всякий случай.

Леонардо Серобо лизнул языком палец и стал считать.

- Говоришь, сдачи не брали? - спросил Иезуит Каро.

Я улыбнулся. Улыбнулся потому, что вспомнил, как Каро от восторга чуть не поцеловал меня. Я тоже был горд. Чувствовал себя с ними как равный с равными. И подумал, что, пожалуй, с удовольствием и сам бы стал пиратом! Хотя в этом случае, конечно, ни себя, ни их уже не называл бы пиратами. Я бы подыскал другое слово. Ведь Сероб и Каро, в сущности, совсем и неплохие ребята.

- А ты мог бы принести всего сорок пять рублей? - спросил Kapo.

"Испытывает,-подумал я.-Конечно, мог бы, но... не смог".

- Нет,- ответил я.

- Почему?

- Это было бы нечестно.

- Но мы бы ничего не узнали!

- Это не имеет значения. Все равно ведь было бы нечестно! - стоял я на своем, потому что и правда так считал, не рисовался. Человек, наверное, в общем-то, способен на все, но где-то он стесняется сам себя и потому не все себе позволяет. Иные называют это честностью, иные совестью, а на самом деле человек просто стесняется сам себя. Я так думаю..!

- Да, ты, конечно, очень честный! - сказал наконец Каро.- Но он как-то странно произнес это "очень".- А скажи-ка, пожалуйста, где ты был вчера целый день? - добавил он.

- Вчера?

- Да, вчера. Почему не сразу принес деньги? Бедный Сероб знаешь сколько раз вчера приходил за тобой?

- Поздно было, решил, что сегодня принесу,- попытался объяснить я. Разговор перестал мне нравиться.

- Вы видите, он не хочет говорить, где пропадал,продолжал Иезуит Каро.Видишь, Сероб?

- Шестьдесят рублей семьдесят копеек,- сказал Сероб.- Все правильно! Что, ты сказал?

- Пришел бы, но я встретил одного...

- Встретил?

- Ага... Ната встретил.

- Кого, кого?

- Патанаела. Ната.

- Это еще кто?

- Человек. Который сначала казался подозрительным, а потом, ничего... настоящий.

- Сероб, он не врет?

- Врет.

Я обозлился и замолк.

- Потом? - спросил Иезуит Каро.

- Что - потом? Раз не верите, не хочу говорить! Сначала расскажи, потом посмотрим, может, и поверим,-сказал Леонардо Серобо.

- Встретил Ната, разговорились. И я забыл...

Они вдруг как ненормальные начали смеяться. Потом Иезуит Каро посмотрел на Леонардо Серобо, вытаращил глаза и снова стал хохотать. Еще громче, словно специально старался заглушить друга. А Сероб, в свою очередь, старался не уступить ему.

Так они орали, пока самим не надоело. Потом сразу вдруг умолкли.

- Если бы я захотел, запросто тебя перекричал бы! - презрительно бросил Иезуит Каро.

- Ни за что не смог бы! -сказал Леонардо Серобо.У меня голос громче. Захочу - стану певцом. Таким, как Бениамино Джильи или даже Марио дель Монако...

- А певицей не хочешь стать? - прикидываясь наивным, спросил Иезуит Каро.- Как Эдит Пиаф или Анна Герман... У тебя все данные! Ну, не налетай... Не налетай, говорю! Не то получишь, как дам древнеиндийским приемом.

- Ну ладно, хватит, - миролюбиво заключил Леонардо Серобо.- А над чем вы, собственно, засмеялись? Над Тиграном?

- Нет... Над тем, как его звали... Натаел?

- Натанаел,- поправил я, очень жалея, что они не подрались друг с другом.

- Натанаел? Нет, ты сядь, Тигран, - предложил вдруг Иезуит Каро.-Сядь и расскажи все как следует. Все, что насочинял в уме.

- Ничего я не сочинял! -запротестовал я.-Встретились, познакомились. Нвард тоже была со мной.

- Дочь врача?

- Да. А Нат покупал у деда Гласевоса игрушки.

- Игрушку? Слыхал, Каро?

- Игрушку? Ха-ха! А что он за человек?

- Не знаю,- сказал я.- Но он не шпион и не преступник. Это точно!

- Откуда тебе известно?

- Он сам сказал.

- Вот умник... Какой шпион или преступник скажет, признается, что он шпион или преступник? - Иезуит Каро хлопнул себя ладонью по колену. - Чудак ты, Тигран!

- Но он вовсе не похож ни на шпиона, ни на преступника. Дед Гласевос даже сказал, что Нат - хороший человек.

- Ой, умник! - На этот раз Каро хлопнул по спине Сероба. Тот от боли закричал, и я снова обрадовался: вот, думаю, сейчас подерутся.

- Честное слово, это хороший человек! -сказал я.

- Ой, умник,- снова повторил Иезуит Каро, но на этот раз Леонардо Серобо увильнул от удара и сам треснул Иезуита по затылку.

- Очень интересные вещи ты рассказываешь,- сказал он.

- Вот потому я вчера и не смог прийти! - победоносно закончил я.

- Ясно,- сказал Иезуит Каро.- Сероб, сколько было денег?

- Шестьдесят один рубль семьдесят копеек.

- Ну, хорошо, Тигран-джан. Повеселил нас, и хватит. Давай остальные деньги, и кончим дело - ты свободен. А мы уже сами без тебя выясним, что за человек Натанаел.

- Какие деньги? - удивился я.

- Непонятливый ты. Деньги, говорю, отдай. Остальные тоже отдай, тогда и получишь свoи пять рублей.

- Я все отдал! - опешив от удивления, пробормотал я.

- Все? Потому что очень честный, не так ли?

- Честное слово, все.

- Не клянись. Стыдно. Сколько присвоил. Отдай лучше. Тогда вместо пяти рублей, может, и шесть получишь. Согласен, Сероб?

- Семь тоже можно,- великодушно согласился Леоцардо Серобо.

- Семь много будет! - бросил Иезуит Каро, стрельнув глазами в сторону Леонардо Серобо.

- Хотите, проверьте! - воскликнул я и вывернул карманы.- Ни копейки больше нет. Все отдал!

- Он... нас принимает за наивных детишек! - воскликнул Иезуит Каро. Если бы вчера пришел, может, и поверили бы. Думаешь, не знаем, что у тебя сейчас ни копейки нет? У-ве-ре-ны. Именно поэтому ты и пришел не вчера, а сегодня.

И только тут я понял, что они говорили. Они не верили мне, думали, что я... я... Я чуть не разревелся от злости.

От обиды за то, что меня считают мошенником. И только смог сказать: .

- Я говорю правду!

- Мы эту сказку проверим! - пообещал Иезуит Каро.А пока нечего реветь. Рано еще. Когда надо будет плакать, я тебе напомню. А сейчас даю целых двадцать минут, беги и принеси остальные деньги.

- Мне неоткуда их взять... Ведь... Ни одной...- Комок подступил к горлу и душил меня.

- Ну хорошо, даю полчаса,- сказал Леонардо Серобо.

- Все, сколько у меня было, я принес вам,- сказал я, - Можете не давать мне и обещанных пяти рублей.- Я повернулся и хотел уйти, потому что больше не мог оставаться с ними, но Леонардо Серобо ловко преградил дорогу.

- Сероб, ты слышал: он не хочет денег? - заметил Иезуит Каро.

- Слышал.

- Почему он не хочет?

- Потому что глупый. Я бы на его месте не отказался.

- Ты сам глупый, раз не понимаешь, в чем дело! - сказал Иезуит Каро. Можно представить, сколько он взял себе, раз с легкостью отказывается от пяти рублей.

- Пожалуй, верно. Небось рублей двадцать взял, - нараспев протянул Леонардо Серобо.

- Какие еще двадцать рублей? - попробовал усовестить их я. - Откуда?

- Может, двадцать пять или тридцать... Кто знает? - поддразнил Иезуит Каро.

- Раз так, отдавайте мои пять рублей! - потребовал я.

- Не так, не так, Тигран! Ты себя уже выдал! - Иезуит Каро медленно подошел, смерил меня взглядом с ног до головы и полушепотом сказал: - Через полчаса принесешь! Все!

- Я совсем не...

- Замолчи! - во всю силу, сколько у него было в голосе, закричал Каро.

Так закричал, что Леонардо Серобо вздрогнул. Заметив это, Иезуит Каро победоносно посмотрел на него. И мне показалось, что этим Иезуит Каро хотел сказать: "Видишь, какой у меня голос?" Потом он настолько приблизился ко мне, что я почувствовал на своем лице его горячее дыхание.

- Принесешь, и баста. И в мыслях не держи, что можешь провести нас! И чтоб не забыл!..- Каро не досказал, что я не должен забыть: ребром ладони он так ударил меня по шее, что я на миг чуть сознание не потерял. И сквозь туман вдруг услышал: - Это японский прием. Таким приемом ломают шеи и деревья. Да, чуть не забыл: теперь можешь плакать. Разрешаю. Самое время.

Леонардо Серобо очень обрадовало "остроумие" друга, и он засмеялся.

Потом Каро сказал:

- Теперь ему и пяти минут хватит, чтобы принести деньги. Но не будем его торопить. И так принесет.

- Конечно, принесет. Ну, иди. Да смотри, не пропади. И не вздумай жаловаться брату. Если он узнает, что ты крадешь воск, и сам тебя изобьет. Понял? А мы уж сделаем так, чтобы узнал. Будь уверен! Чего окаменел? Беги.

Я стоял как оглушенный.

- И что за невежественный человек! - услыхал я голос Иезуита Каро.

- Я пошел, - пробормотал я.

- Молодец. До свидания!-засмеялся Иезуит Каро. - Значит, ждем. Если принесешь - получишь шесть рублей. А пропадешь, все равно найдем. И когда найдем, испытаем на тебе еще и древнеиндийский прием. Правда, Сероб?

- Ужасный! - подтвердил Леонардо Серобо.

Я медленно шагаю. Куда? Зачем? Домой? На берег реки?

Не знаю. И не хочу знать.

Сердце как-то сжимается. От японского приема, что ли?

Наверно. Это ведь очень обидно. Вдвоем на одного. В конечном счете, это просто подло.

Сердце сжимается еще и потому, что они не верят мне.

Если бы я хоть копейку утаил, не было бы обидно. Хорошо хоть вы знаете, что я честен! Но почему, почему они не верят мне?

...Я шагаю медленно, а в голове все вертится только один вопрос: "Почему?" Я шагаю и мысленно завидую Гласевосу, который сидит себе под орешником, курит одну за другой цигарки и продает детям игрушки. И думает, наверное, что в мире все несчастья, все неприятности были сто лет назад, когда он и думать не думал, что станет дедом. А сейчас ему только и заботы намастерить вдосталь игрушек и радовать детишек.

Я подхожу к деду Гласевосу. Останавливаюсь чуть поодаль и смотрю, как босые, чумазые малыши пробуют свистки, а потом не без грусти расстаются с крепко зажатыми в ладонях монетками.

Я бы сейчас так хотел быть босым, чумазым малышом, для которого самое большое счастье - обладать глиняным свистком. Я бы тоже с удовольствием купил свисток или, на худой конец, тростниковую свирель, ушел бы за холм и с утра до ночи только и знал бы, что свистел, пока губы не раздуются. А потом пришел бы домой, беззаботно завалился и проспал бы до зари.

Но даже это мне недоступно. Потому что мама вот уже больше года утверждает, что тринадцати, теперь четырнадцатилетнему мальчику стыдно играть в игрушки. И я ей верил. До сегодняшнего дня. До этой минуты.

Вынимаю из кармана свисток, купленный Натанаелом, и изо всех сил дую в него. И хотя в свистке нет воды, в нем вроде что-то булькает, и свист получается такой пронзительный, того и гляди, барабанные перепонки лопнут.

Собравшиеся вокруг деда Гласевоса дети растерянно оглядываются по сторонам: кто бы это? А я спокойным, медленным шагом удаляюсь.

Иду - и не знаю куда.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Необходимые выводы и следом вопросы, на которые никто не может ответить.

Волшебная зажигалка, с помощью которой можно рассеять тревогу. Большие

перемены всего за один день.

Был необычный вечер. С гор дул прохладный ветер, и люди вышли на балконы подышать воздухом, сразу забыв, что всего час-другой назад и сами они, и эти балконы чуть не расплавились.

- Настоящая жара только начинается, - сделал вывод отец и, натянув на голову сетку, сошел во двор проверить ульи.

Я задумался. Почему это настоящая жара "только начинается", когда в Лусашене наконец такой прохладный вечер, когда ветер, дующий с гор, поет свои песни в гуще деревьев, когда вокруг шелестит трава и гомонят птицы?

Небо было сумеречным, серым. Не дождавшись, пока стемнеет, из-за темной вершины появилась голубовато-серая луна, которая чуть погодя станет похожей на новую блестящую монету.

Каждый год все это хоть раз обязательно повторялось.

Каждый год в течение лета наступал такой день, когда из дальних далей начинал дуть прохладный ветер, когда с сероватого неба свешивалась нетерпеливая луна и люди объявляли, что настоящая жара только начинается...

Самое удивительное и обидное - что я, Пахлеванянц Тигран, за четырнадцать долгих лет жизни все это заметил и увидел в первый раз. И то заметил в такой вечер, когда у меня столько дел, столько вопросов, которые надо обдумать, взвесить. А думать и взвешивать мне всегда удавалось с большим трудом...

"А сейчас Тигран разберет нам поэму "Анущ"..." - говорил учитель, и я, конечно, начинал рассказывать содержание: Ануш любила Capo. Моей, брат Capo, не хотел, чтобы го сестра вышла замуж за такого человека, как Capo...

Одним словом, Capo убили, а Ануш потом сошла с ума...

Учителя мой пересказ де устраивал. Он спрашивал о том, что послужило для Ованеса Туманяна причиной написания этой поэмы, и еще разные другие вещи. А я молчал, потому что надо было думать, а я любил читать. Даже отдельные отрывки из поэмы знал наизусть. Но разбирать...

Это всегда было не по мне...

Краем глаза я смотрел, что делает отец. Сперва он дымом одурманил пчел, потом открыл один за другим ульи и проверил, как с медом, сделал пометки в общей тетрадке.

Интересно, делают ли какие-нибудь выводы пчелы? Есть ли у них для этого время?

...Вечер был необыкновенный. Может, потому, что я испытывал беспокойство? Это был мой вечер. Потом он станет волшебной ночью...

Вообще все вечера при желании могут стать волшебными. Если лостараться не спать и встретить рассвет, ночь уже будет волшебной.

До одиннадцати вечера стрелки часов обычно крутятся как сумасшедшие. Ужинаешь, моешься на ночь, и все - времени больше не остается, даже с братом поговорить некогда. А потом к тем же самым стрелкам словно гири привязывают: еле двигаются, а под утро как будто останавливаются.

Но если ночь спишь, то кажется, что вечер длился вообще всего один миг. И это тоже волшебство.

Итак, пока у меня есть зремя, надо поразмыслить над причиной моего беспокойства.

- Отец, - окликаю я.

- Что?

- Если начнется настоящая жара, ветер вечерами все равно будет?

- Конечно, будет, - отвечает отец и, словно только того и ждал, садится на пенек и закуривает.- Теперь до самого сентября днем будет как в аду, а вечерами как в чистилище.- Дым от цигарки потянулся к сероватому небу.

Рубен покосился в мою сторону. Он читал, и я, наверное, помешал ему...

Итак, мы с Нвард познакомились с Натанаелом. Удивительное имя, не правда ли? И сам он довольно странный человек. Что мы о нем знаем? Ничего. Так и остался незнакомцем... Только теперь нам кажется, что в мире есть хороший, но очень странный человек, который не хочет говорить, где он остановился... Из-за него я в тот день не встретился с пиратами. Черт знает, зачем я вообще согласился продавать свечки! Но теперь уже ничего не поделаешь...

- Рубен!

- Не мешай, - сказал брат: видно, читает на самом интересном месте.

- Отец! - Я подошел к са-мому краю балкона.

- Что?

- Человек может ошибиться?

Отец, сидя на пеньке, все еще курил и иногда кидал недовольные взгляды на нас с Рубеном, на лентяев, как он считал.

- Ты что, опять разобрал стиральную машину? - насторожился он. - А я-то думаю, почему эти два дня не слышно твоего голоса!

- Какую еще стиральную машину? - обиделся я.Просто так спрашиваю.

- Тогда о какой же ты ошибке говоришь?

- Просто так спрашиваю.

- Просто так? - нараспев с сомнением сказал отец. - Человек может и ошибиться, почему нет? Но как только почувствовал, что ошибся, должен уметь исправить ошибку или хотя бы осознать ее и не повторять. К примеру, стиральная машина. Зачем было ее разбирать? Кто тебя об этом просил? Я? Мать? Работала как следует, честь по чести... Хорошо, вовремя сообразил...

- Отец!

- Понял я тебя. Просто говорю, что ошибку допустить всякий может... Повторять ее не следует. Но не все это понимают. Вот, скажем, каждый год одна и та же история: в самый разгар сбора урожая по ошибке не обеспечивают транспортом. А урожай не камень и не цемент. Не вывезешь - испортится. Даже час тут имеет значение. Мучаются, собирают урожай, чтобы лотом сгубить его. Я так считаю: когда ошибаются, исправляются, потом снова ошибаются - это уже преступление. Повторять ошибки, а не исправлять их - преступление. - Отец бросил окурок, загасил его ботинком и взял раздувательный мех.- Посмотрим, в каком вы состоянии, - сказал он, имея в виду пчел в очередном улье. И я облегченно вздохнул...

Пираты, посчитав меня жуликом, не дали мне обещанных пяти рублей. А для меня это было бы истинным богатством.

Я хотел купить себе книгу Керама о богах, гробницах и ученых, которую я раз десять брал в библиотеке. Некоторые места из этой книги я даже помню наизусть, так она мне нравится... Теперь моей мечте не сбыться... Но, может, еще не все потеряно. Попрошу Рубена, если он когда-нибудь решит сделать мне подарок, пусть купит Керама... Если бы у меня вообще были деньги, я бы многое накупил из того, что нужно археологам. Кисточек разных, щеточек: жестких и мягких - это чтобы счищать пыль с отрытых вещей.

Археологам еще многое нужно, чего у меня сейчас нет.

Но не все же сразу бывает...

Неужели пираты действительно уверены, что я отдал им не все деньги? По-моему, они просто не хотели расставаться с моими пятью рублями, для того и придумали все. Они назначили срок, когда я должен отдать им еще деньги.

Но прошло два дня, я, конечно, ничего им не отдал - откуда мне взять? а они пока меня не трогают. Может, отстанут? Навряд ли. Как я ни ломал голову, где мне раздобыть денег, чтобы отвязаться от пиратов, ничего придумать не мог. И я вдруг очень твердо решил, что не дам им ни копейки. Ведь и в самом деле же отдал им все деньги.

И никакого остатка у :меня нет. А если я даже достану и дам им, этим как бы признаю, что совершил нечестный поступок. Чего доброго, и сам тогда поверю, что были остатки.

Приняв это решение, я понял, что меня беспокоило, и рывком соскочил со своего тутовника, на котором сидел.

- И чего тебе не сидится спокойно? - сказал Рубен. - Ты что, белый медведь в клетке, что ли?

- Белый медведь? - удивился я. И немного вдруг огорчился: говорят, что белые медведи в клетках желтеют, а потом делаются совсем серыми. Это мне ребята рассказывали.

- Да, белый медведь. Тот самый, который мечтает о своем холодном Севере! - объяснил Рубен и вытащил из кармана маленькую зажигалку.-Мечтает, мечтает, а потом р-раз - и ныряет в бассейн, полный подогретой воды.

- А потом?

- А потом сказке конец.

- Ты больше не будешь читать?

- Скучная книга, - сказал Рубен и нажал на никелированный рычажок зажигалки. Сверкнул сноп искр, как из-под точильного камня, и загорелся огонек.- В жизни не читал такой скучной книги.

К зажигалке прикреплена цепочка, на другом конце которой кольцо. Чирк букет искр... Потом красноватый язычок пламени... Чирк!

- Рубен, у тебя бывает так, чтобы сердце сжималось?

Сжимается, и не знаешь отчего.

- Иногда бывает, а в последнее время - очень даже часто.

- А что ты делаешь, чтобы оно не сжималось?

- Пытаюсь побольше смеяться. А если не удается, беру какую-нибудь книгу и начинаю читать.

- А откуда ты знаешь, интересная книга или скучная?

- Это очень легко узнать. Все те книги, которые день и ночь читают старики, - скучные. Такие я стараюсь не читать.

Я с сомнением посмотрел на брата.

- Им кажется, что если они прожили по шестьдесят, по семьдесят лет,-продолжал Рубен,- то проживут еще столько же, а значит, торопиться некуда. Потому-то они выискивают самые-пресамые толстые и самые-пресамые скучные книги и читают их, день и ночь читают, а потом жалеют, что прочли не в пятьдесят, а в сорок дней. И после всего еще, наверное, пишут письма автору, требуют продолжения.

- Откуда ты знаешь, что письма пишут? - удивился я.

- Для этого просто надо рассуждать,- сказал брат.Ты разве не слыхал, что писателям пишут письма?

- Слыхал.

- А сам кому-нибудь писал?

- Нет.

- Я тоже не писал. Молодые писем не пишут. Времени у них нет. А старики плшут длинные-предлинные письма, потому что для них время не существует. Ты влюблен?

- Я? С чего это ты выдумал?

- Так, показалось. Выходит, ошибся. Может, что-то другое случилось?

Я кивнул головой. Хотя вдруг спохватился, что, может, и правда влюблен?!

- Расскажи. Вдруг да чем-нибудь помогу.

- Но это же тайна.

Рубен засмеялся.

- И никому не скажешь?

Он ладонью левой руки зажал себе рот, а правой сделал такое движение, как будто закрывал что-то на ключ: мол, скажешь - в могилу зароешь...

А я, проглатывая слова, рассказал ему самую грустную историю в, мире. Брат слушал и молчал, внимательно смотрел на свою зажигалку.

Потом чирк - сноп искр, пламя... И снова... Только одно мгновение освещалось jero задумчивое лицо с прыгающим на нем красно-оранжевым отсветом, потом снова окунулось в ночную серость.

- Действительно, грустная история, - сказал он, когда я умолк.- Ты, наверное, хочешь, чтобы я дал тебе совет.

- Но понимаешь, мне трудно тебе советовать. Ведь мы с тобой разные! В каждом конкретном случае каждый из нас поступит по-своему. А потом мой совет, будучи правильным для меня, тебе может не подойти совсем. Понимаешь? Вот поэтому ты уж прости, но я не могу...

Я разочарованно пожал плечами...

- Ты должен сам выпутаться из этой глупой истории.

- А как?

- Не знаю. Но в мире нет ничего невозможного. Просто не надо отчаиваться. Я, например, когда у меня неприятности, достаю из кармана зажигалку и чиркаю себе, пока не успокоюсь. Привычка, конечно, не из хороших, но очень помогает.

- Но у меня-то зажигалки нет!

- Придумай что-нибудь другое, - предложил Рубен. - А хочешь, на! - И он протянул мне свою зажигалку. - Нравится? Дарю. Только не теряй. Она тебе обязательно поможет.

- А тебе разве больше не нужна?

- Да, наверное, нет. Я сейчас должен решить такую задачу,, над которой придется немного поволноваться. А когда я волнуюсь, правильный ответ приходит ко мне сам по себе. Ты не смейся. В жизни бывают такие задачи, которые решаются на волнении. Это точно...

Я нажал рычажок: чирк - сноп искр, пламя...

Отец кончил свое дело и поднялся на балкон.

- Будь они неладны, в этом году не очень-то возьмешь меду. - Он говорил намеренно громко, чтоб мы с ним посокрушались.- То ли дело - прошлогодний взяток.

Рубен глянул на меня. Я улыбнулся. Отец всегда недоволен. Это он сейчас добром вспоминает прошедший год, а год назад было все то же самое. И раньше мне казалось, что дела действительно плохи. Но теперь-то я знаю, что отец как бы из суеверия сердится, чтобы на самом деле все было наоборот, чтобы побольше меду снять. И Рубен тоже знает. Потому-то мы с ним и переглядываемся.

- Раньше было иное, - обращаясь уже непосредственно к нам, сказал отец.- Иное было. И село наше было как село. А теперь назвали городом, понастроят заводов - и пойдет. Мало им в мире городов, Лусашена не хватало.

- Какой это город! - презрительно пожал плечами Рубен.

Отец покосился на него, хотел что-то сказать, потом махнул рукой и вошел в комнату.

- Поздно уже, - сказал Рубен.

Я посмотрел на торы. Луна поднялась довольно высоко, и сейчас она плавала в звездах. И в цвете изменилась.

Стала медно-красной.

- Будешь спать? - спросил я.

- Попытаюсь, - сказал Рубен и, взяв табуретку и книги, пошел в спальню.

- Гасите свет,- послышался голос отца.- Пчелы взбесятся.

Я повернул выключатель, и в от же миг с высокого неба спустились звезды и взяли меня в плен. А с ними и тьма обняла меня.

Опершись о перила балкона, я смотрел на луну и думал, что такие вечера, наверное, не часто бывают в жизни человека. Вечера, в которые ты пытаешься с помощью брата или отца в чем-то разобраться и вдруг приходишь к выводу, что ты уже не вчерашний мальчик, почти ребенок. У тебя уже есть свои заботы и тревоги, свои собственные задачд, решать которые ты должен сам, без чьих бы то ни было советов. И к тому же у меня теперь есть зажигалка... Едва я взял ее в руки, как поверил, что она и правда приносит облегчение. Может, потому, что я поверил?.. В зажигалку?

Да нет.

Поверил в себя, в брата, в мир. Поверил звездам, луне, солнцу, которое взойдет через несколько часов.

И все это произошло совсем неожиданно, всего за один вечер!

Странно!

Пожалуй.

И мне вдруг стало непонятно весело. Я был так рад, что хотел обязательно что-нибудь сказать луне.

Но потому, что я уже не был вчерашним мальчишкой, я сразу передумал и, чтобы понапрасну не волноваться, нажал рычажок зажигалки. Маленький язычок красно-оранжевого пламени поглотила густая-прегустая тьма.

Всего на миг полыхнуло пламя.

И я тоже пошел спать.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Исследования продолжаются. Открытие Натанаела.

Прыжок через столетия в далекое прошлое.

Это всего одно маленькое строение. Кто знает, когда огромные каменные глыбы в форме круга сложили друг на друга, без всякого связующего раствора. В углах поставили деревянные толстые столбы и на них укрепили крышу: одну половину покрыли листовым железом, другую толем. Мне всегда казалось, что это всего лишь шалаш какого-нибудь огородного сторожа. Просто сейчас огорода нет, а шалаш остался. А в мире нет ничего притягательнее шалаша огородного сторожа. Внутри в них бывают деревянные помосты, устеленные сухим, ароматным сеном. И всегда там есть вкусный свежий мацун и лаваш[ М а ц у н -квашеное молоко; л а в а ш - особый, тонко раскатанный хлеб. ]. Ночами из щелей шалаша и из единственного отверстия, служащего дверью, струится густой желтоватый свет.

Одним словом, тот, кто хоть раз провел день в шалаше огородного сторожа, тот никогда этого не забудет.

Но строение на берегу реки не было шалашом огородного сторожа. Это была святыня - церковь. Люди с трудом добираются сюда, с благоговением входят внутрь, в это помещение, а другие тем временем снаружи терпеливо ждут своей очереди.

На выступах неровных стен из года в год все наплывал и наплывал слой воска: здесь тоже продавали свечи, только уже по двадцать копеек. И потому люди предпочитали пиратские свечи- по десять копеек. Святым все одно - по десять или по двадцать копеек свечи им ставят. Зато священники ужасно злились. Несколько раз им удавалось поймать Иезуита Каро и Леопарда Серобо. Можете себе представить, что пиратам не поздоровилось.

В глубине, под самым потолком и на стенах, висели потускневшие портреты, изображавшие, как говорили, святых и разных знаменитостей. Тут были работы художников прошлого. Одну картину, "Явление Христа народу", я очень даже хорошо знал, видел ее в альбоме у брата. Но самым интересным был светильник. Наверное, его подарил церкви кто-то из паломников. Это, в общем-то, был обыкновенный мельхиоровый подстаканник, подвешенный за ручку к потолку. А в нем был стакан. Тоже обыкновенный стеклянный стакан, наполненный подсолнечным маслом, со свисающим из него .маленьким, жалким фитильком.

Я уверен, что этот светильник никогда не зажигали. Потому что с наступлением темноты сюда едва ли кто-нибудь приходил. Но масло в стакан все равно подливали, потому что горит он или не горит, а с фитиля по закону физики по капельке стекало на земляной пол.

Эта пещерная церковь и ее окрестности бывали многолюдны только в субботние и в воскресные дни. В будни сюда приходили одни туристы.

Мы с Нвард сидели на траве и терпеливо ждали Натанаела, который осматривал святыню "с целью совершения очень важного исследования". Прямо так и сказал: "Очень важные исследования".

Солнце уже завернуло за гору напротив, и сейчас лучи era окрасили левый склон ох подножия почти в красный цвет. Глядя отсюда, человек всегда может видеть закат дважды: один раз - на вершине горы, потом в другом ракурсе - у подножия.

- В мире нигде больше не найдешь места, чтобы закат был виден два раза,- сказал я.- Только здесь это так.

- Откуда ты знаешь?

- Знаю! - уверенно сказал я.- В другом месте Лусашен есть? Нету.

- Но горы-то есть, - сказала Нвард.

- А Лусашена нет!

- Подумаешь, Лусашен!

- То есть как это?

- А вот так! Ереван в тысячу раз лучше!

- Ой!

- Конечно, - сказала Нвард. - Напрасно мы приехали сюда.

Я изумленно смотрел на нее.

- И наверное, скоро опять туда вернемся, - продолжала Нвард.

- Как это получается?. Только приехали и уже...

- Ну и что? В деревне жизнь трудная.

- Лусашен...

- Знаю, знаю! Лусашен назвали городом.

- Скоро здесь заработает завод, приедут рабочие... А в селе заводы бывают? Не бывают. Через пять лет знаешь сколько у нас заводов будет построено?

- Все равно,-с безразличием сказала Нвард.- Пусть хоть сто. Еще хуже... И что за город, где даже молока нет? А мама привыкла, чтобы я каждое утро пила молоко.

- Молоко? Хочешь, каждое утро приходи к нам и пей.

- Спасибо, но я его не люблю.

- А чего же тогда? И пусть нет молока...

- Нет. Это очень важно. Мы не привыкли жить в таких условиях.

- В каких?

- Здесь пыльно. Воды натаскать - целое дело. Ведь у мамы руки не стальные?

- Руки людей стальными не бывают, это верно, - согласился я.

- Общества нет. С кем сесть, с кем встать? К кому пойти? С кем беседовать на интеллектуальную тему?

- На какую тему?

- На ин-тел-лек-ту-аль-ную, - по слогам повторила Нвард.

- Что это значит? - спросил я. - Это когда сплетничают, что ли?

- Не знанк Наверное. Это все маме надо. А в городе ей хорошо. Там все на месте. И мне тут скучно одной.

- .Подожди, а я?

Нвард промолчала. Только внимательно посмотрела на меня.

- Со мною ты разве не дружишь? И мы разве сейчас не беседуем? Ну и что же, что это не инт...интел...

- Не понимаешь ты,- рассердилась Нвард.- Мама хочет общаться с людьми.

- Ну и пусть общается. У нас сколько хочешь людей. Вечерами все выходят к воротам и до самой ночи сплетничают, все переберут.

- Другая причина тоже есть,- сказала Нвард. - Например, какая здесь может быть перспектива для меня? Люди из деревни уезжают в города, а мой папа, наоборот, неизвестно почему, бросил город и приехал сюда. Предположим, что ему это было необходимо. А я? Ведь я теперь стану деревенской. Верно? Вот почему мама и не хочет здесь долго оставаться.

- А ты?

- Я?

- Ты-то что думаешь?

- Не знаю, - растерялась Нвард. - Я ничего не думаю.

Я немножко обрадовался, что Нвард ничего не думает.

- Честно говоря, я бы тоже хотел жить в Ереване! - признался я.- Просто там очень много интересного. Скажем, исторический музей. В позапрошлом году отец возил меня туда. И именно тогда я решил, что должен обязательно произвести раскопки. А теперь вот вместе будем это делать... Отыщем древние города...

- А Нат что там делает? - спросила Нвард.- Так долго. Там ведь нет ничего интересного?

- А мы обязательно найдем интересные вещи. Например, украшения какой-нибудь царицы... И я позволю тебе их надеть, хоть один разочек...

- Может, вообще подаришь?

- Я бы рад, но нельзя. Такие вещи должны быть в музее. Но ты будешь единственная, кто хоть раз наденет эти украшения.

- Выдумываешь ты все!

- Шлиман знаешь какие вещи раскопал?

- Кто это? Пират?

- Нет. Какой еще пират? Археолог. Сначала он был бедным парнем. Потом стал купцом, накопил миллионы и...

- Вспомнила: просто спекулянтом был! - усмехнулась Нвард.

- Но если бы он не накопил денег, не смог бы заняться раскопками Трои... А когда деньги у него кончились, он на время оставил раскопки и снова начал торговать.

- Его звали Генрих?

- Да. Во время раскопок он нашел украшения Елены и надел их на свою жену. А жену его звали Софья.

- Но я-то ведь не жена тебе, чтобы ты надел на меня украшения царицы!

- А мы обязательно поженимся, - сказал я,- Когда люди бывают хорошими товарищами, они потом обязательно укенятся. Это всегда так. бывает...

- А я никогда не выйду замуж! - сказала Нвард.

- Тигран... Нвард,- подал голос Нат, выходя из церквушки.

Он так торопился, что даже забыл нагнуться и ударился головой о притолоку.

- Ой! - невольно застонал Нат, потер лоб и закричал: - Смотрите, что я нашел?

- Клад! - сразу догадалась Нвард.

- Да.

- Настоящий?

- Самый настоящий!

- Золото? - спросила Нвард, и ее глаза заблестели.

- Кто тебе сказал, что клад - это золото? - пожал плечами Нат.Смотрите и любуйтесь.

И он протянул нам несколько каких-то листочков.

Это были желтоватые страницы из книги с истертыми уголками. Что это? У меня захватило дух. Может, пергамент?.. Конечно. Я внимательно пригляделся к листкам, на одном из которых был только рисунок, а на другом рукописный текст. Но и здесь на полях были маленькие картинки. Я ни секунды не сомневался в том, что это страницы древней рукописи.

- И это клад! - разочарованно развела руками Нвард.

А я от волнения не мог слова вымолвить. Ведь это же настоящие музейные ценности, а она...

- На этой странице работа художника-миниатюриста девятого или десятого века, не иначе! - возбужденно объяснил Нат.- Видите? А эта страница, точнее, эта роспись сделана в четырнадцатом веке! Я могу тебе даже сказать, кто был художником.

- Кто?

- Саркис Пицак. Конечно, это только мое предположение, но, я думаю, верное...

- А это?

- Это, скорее, творение безымянного художника.

- У него что, не было имени? - удивилась Нвард.

- Было. На нам оно неизвестно, потому таких художников и называют безымянными. Например, всему миру известно творение безымянного художника-миниатюриста, иллюстрировавшего Библию в обложке из слоновой кости.

- А почему из слоновой кости?

- Так уж случилось, чтобы сохранить это ценнейшее творение нораванкското[Нораванк - храм в Армении. ] художника. Библию позже вложили в обложку слоновой кости, изготовленную другим творцом еще раньше, в шестом веке. В таком виде и дошла до нас эта Библия восемнадцатого века. Она находится сейчас в Матенадаране[Матенадаран - хранилище древних рукописей в Ереване].

- Наверное, очень это важная рукопись? - предположила Нвард.

- Сама рукопись нет... Обыкновенная Библия. Вся ее ценность в оформлении, о котором написаны исследования на многих языках.

- А это? - Нвард показала на странички.

- Если мое предположение верно, то это - определенно клад. В Матенадаране всего восемнадцать рукописей, которые иллюстрировал Саркис Пицак. Это могут быть страницы из тех книг, а возможно, что совсем из других. Пока неизвестных. А какие миниатюры!.. Нет, вы лучше сами посмотрите. Да повнимательнее.

Нат сел рядом с нами на камень и протянул нам полуистлевшую страничку.

- Тигран, это ты можешь считать для себя экзаменом. Археолог кроме знаний должен еще обладать блестящим воображением. Ну-ка, что тебе представляется?..

Я взял страничку. Посмотрел. Обыкновенные миниатюры. Правда, краски прекрасно сохранились... "Смотри внимательно! Смотри внимательно!" мысленно повторял я себе и... ничего особенного не видел. "Наверное, света маловато",- подумал я. Дело шло к вечеру. От напряжения глаза у меня заболели. И я уже решил, что не выйдет из меня археолога, раз нет никакого воображения, как вдруг в синеватых сумерках произошло нечто удивительное, изображение ожило, люди на рисунках пришли в движение...

Я увидел, честное слово, увидел!..

...Стена все поднималась и поднималась. С раннего утра люди тесали базальт, готовили раствор. Каменщики сверху беспрерывно требовали то камень, то раствор. Молотки стучали бесперебойно, придавая базальту необходимую гладкость, форму, а резчики по камню украшали здание своими творениями. Все делалось на века... Чем выше поднималась стена, тем труднее было работать, но творцы не унывали.

Они утирали со лба пот и под лучами обжигающего солнца работали, напеаая каждый себе под нос свою песню - о своей заботе, о своем счастье.

Поднимались стены, расцветали орнаментами, и вот строение готово. Оно должно стать божьим храмом, но чаще становилось крепостью, пристанищем гонимых, немым свидетелем бессчетных бедствий народа.

Когда здание становилось крепостью - враг старался разрушить его; когда оно становилось пристанищем гонимых - враг снова стремился разрушить его, уничтожить народ. А в короткие промежутки мира люди восстанавливали здание, и вновь здесь курился ладан. Так было тысячи долгих лет, пока на этой земле не утвердилось государство справедливости и мира. Теперь это здание памятник архитектуры, охраняемый государством...

- Ну что? - откуда-то издалека услышал я голос Ната.

И видение исчезло, растворилось в синеватой мгле. Передо мной снова был истлевший листок, яркие рисунки вновь онемели, и я очень пожалел, что мне помешали.

- Это - наш монастырь! - уверенно сказал я.

- Конечно, - утвердительно кивнул Нат, немного, кажется, удивившись, что я оказался смекалистым.- Рисунки повествуют о строительстве монастыря. А строительство его завершилось в десятом веке. Следовательно, рукопись относится к десятому веку. А художник был неопытным. Может, старик? Рука у него явно дрожала. Я был уверен, что найду здесь... Был уверен! - Натанаел спрятал обрывок в папку.- В этих листках из рукописи много загадок для специалистов.

- А вы разве?..

- Я? Я физик. Но очень люблю историю...

- И все это было в церквушке? - удивился я. Ведь столько раз я там бывал и ничего не замечал. "Нет,-не выйдет из меня археолога",- горевал я в душе.

- Да. Странички эти висели рядом с репродукцией Рубенса, - сказал Нат.

От волнения я только слюну проглотил: глупец, а я-то думал, что это кто-то из верующих преподнес свой рисунок несуществующему святому!

- А другие обрывки,- продолжал Нат,- были вложены в книгу, в ту самую, к которой тысячекратно прикладывались прихожане, как к святыне. В прошлое воскресенье, еще до встречи с вами, я был здесь. Мне тогда не удалось полистать ее. А сегодня я уж как следует разглядел. Сама книга ничего ценного не представляет, но обрывок пергамента в свое время вплели в. нее как украшение.

- Ты вырвал его? - испуганно спросил я.

- Да, а что?

- Но ведь...

- Оставлять это здесь, на произвол судьбы - преступление! - воскликнул Нат.

Нвард взглядом дала мне понять, чтоб молчал, и я ничего не сказал.

- Почти два века тому назад приключилась очень интересная история,после недолгой паузы проговорил Нат. - В 1780 году это было. В то время один ученый путешествовал по всей Армении и по Малой Азии в поисках рукописных книг и журналов. На одну из ночей он остановился в доме шемахинского армянина. В полночь, томимый жаждой, путник встал, чтобы напиться. Когда он снял с кувшина крышку, вдруг увидел, что она довольно-таки странная. Вглядевшись, гость рассмотрел письмена и понял, что это своеобразная рукопись. Как видите, всякое бывает.

- Когда мы отправимся в путешествие по Мексике, - сказала Нвард,- будем там непременно разглядывать крышки всех кувшинов!

- А почему вы решили отправиться в эдакую даль? Думаете, рядом с вами мало кладов, которые ждут своих открывателей? Однако я еще не кончил свою историю. Так вот. На крышке были начертаны в армянском переводе отрывки из давно исчезнувшей рукописи греческого летописца древности. Пройди ученый мимо этого факта, все так бы и кануло в вечность!..- Нат вздохнул и сказал: - Идемте. Уже темнеет. Мы сегодня сделали настоящее открытие. Я еще ночью посижу над этими страничками.

- А у кого вы живете? - снова полюбопытствовала Нвард.

- Я путешественник. Шиву где придется.

- А где вы путешествуете? - поинтересовался я.

- В основном во времени. То в первобытнообщинном строе, то в двадцатом веке... В двадцатом я встретил вас...

- Понимаю,- сказал я.- Иногда наш учитель истории тоже говорит: "Дети, а теперь отправимся в эпоху царствования Тиграна Великого..."

- Хочешь напомнить нам, что у тебя царское имя? - съязвила Нвард.

- Ничего я не хочу!

- Нат тоже ничего не хочет сказать! - налетела Нвард и на него.

- Что! - Натанаел растерянно посмотрел на Нвард.

- Боитесь, что. в гости придем, - не говорите, где живете! - сказала Нвард.

- А-а...- Нат засмеялся.- Понял. Не боюсь. Я остановился в доме деда Гласевоса.

- Ой!..-опешил я.-И видишь, как он делает игрушки?

- Пока еще не видел, но надеюсь, будет случай, увижу,- сказал Нат.Итак, идемте.

Я машинально поднялся на ноги и зашагал вслед за ними. Несколько раз оглянулся. Но из-за церквушки ничья голова больше не появилась: ни с черными волосами, ни с рыжими. А я ведь был уверен, что видел голову Рыжего Давида. Честное слово... .Только на одно мгновение. Голова немножко высунулась из-за стены и вновь скрылась. Может, вернуться, посмотреть?..

- Тигран,- окликнула Нвард.-Что отстаешь?

Я невольно ускорил шаги.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Предательство, которое обнаружилось под орешником.

Зажигалка сыграла роковую роль. Тигран ушел, не оборачиваясь.

Я оглядел собравшихся под огромным деревом и в ту же минуту услыхал голос Нвард:

- Тигран, я здесь.

Я невольно остановился. С кем это она? Нвард махала рукой, наверно, что-то еще и говорила, но я не слышал, потому что думал о том, как это люди, независимо от своей воли, часто совершают такое, что ни в коем случае не хотели бы сделать. Думал и вдруг почувствовал, что я тоже, наперекор своему желанию, подхожу к собравшимся вокруг деда Гласевоса.

Иезуит Каро косо глянул на меня и локтем слегка толкнул Леонардо Серобо. Рыжий Давид улыбнулся так, будто у него был паралич лица. Были тут еще двое, Гайк и Сурен.

Но они даже не взглянули в мою сторону, так увлекли их события давно минувших дней, о которых рассказывал дед Гласевос.

- Садись, - предложила Нвард и подвинулась.

Я машинально сел на краешек бурого камня. Не понимаю почему, но я волновался.

Вспомнил про зажигалку, сунул руку в карман и начал щелкать. До чего же прав Рубен - это очень помогает. Сердце скоро перестало колотиться как ошалелое, и волнение прошло. Может, Нвард вовсе и случайно оказалась у деда Гласевоса? А пираты, увидев ее, подошли, чтобы познакомиться? Все возможно. Но я тем не менее уже порываюсь уйти. Конечно, человек никогда не должен терять рассудок.

И сейчас, когда я с помощью зажигалки совсем успокоился, я вдруг понял, что впервые толком вижу деда Гласевоса!

Наверное, часто так бывает с людьми: то, что всегда у тебя перед глазами, становится таким привычным, что ты этого и не замечаешь. И только нечаянно взглянешь другими глазами - и неожиданно сделаешь открытие...

Если бы я раньше задумал рассказывать о дедушке Гласевосе, все сказанное было бы точным, но это было бы не о том, человеке, которого я увидел сегодня. Передо мной был совершенно другой человек. Он, правда, как всегда, был одет в парусиновый китель, светло-серый, со следами утюжки. Я посмотрел на деда и подумал: видел ли я его когданибудь небритым? Наверное, нет. Чисто выбритый, до синих жилок, седые волосы чуть взлохмачены ветерком.

Дед Гласевос курил цигарку за цигаркой и рассказывал очередную свою историю. Он знал их множество. И все это были не сказки какие-нибудь.

Я слушал его и... удивлялся тому, как это происходит, что я вот вдруг почувствовал, что уже не ребенок, и почему мне вдруг стало ясно, что дед Гласевос совсем не такой, каким он мне раньше казался? Почему вдруг все вообще как-то изменилось?