Дни, полные любви и смерти. Лучшее

Предисловие[48] Нил Гейман

Это не первый рассказ Лафферти, который я прочитал, и даже не первый, в который влюбился.

Но первый, который я постарался разобрать, проанализировать и понять, как же автор его написал.

Наверное, мне тогда было лет одиннадцать. Я смутно представлял себе, что такое квартал в американском городе – для меня это слово значило нечто вроде «района». Сам я рос в поселках и городках с извилистыми, беспорядочно расположенными улицами. Но рассказ мне очень понравился. История без основной линии, но с множеством невероятных сценок, сказка-небылица без видимого конфликта: два друга прогуливаются по кварталу и разговаривают с разными интересными персонажами. Посыл ясен: это рассказ о людях, недавно приехавших в город, об иммигрантах, которые много и тяжело работают, стараясь пробиться в этой жизни. И о том, что необычные вещи принимаются как данность.

И еще мне очень понравился язык.

Я прочитал рассказ, перечитал, потом прочитал громко вслух и попытался во всем разобраться. Так и не додумался, что такое «лента „Дорт“» (полагаю, Лафферти и сам этого не знал). Я чувствовал: если смогу понять, как выстроена эта история, как она сконструирована, – возможно, пойму, как вообще надо писать.

Мне понравилась речь людей в лачугах. Хотелось научиться говорить как машинистка или ее сестра из бара. Я надеялся, что когда-нибудь смогу произнести что-то вроде: «Заметьте, как ловко я ухожу от ответа», – но возможности так и не представилось. И у меня только один язык, так что сказать: «А это я делаю моим другим языком» – тоже вряд ли бы удалось.

Став старше, я перечитывал этот рассказ как минимум раз в год, и он мне все так же нравился. Он с сумасшедшинкой, и в нем много гротеска, но вместе с тем это великолепная глубокая история о бедном рабочем люде, об одном квартале в Оклахоме, куда приезжают новые люди и стараются изо всех сил стать своими. История об иммиграции, о том, какие знания привозят с собой приезжие. История о раскрытых секретах.

И еще это история о писателе, о местах, где он черпал свои идеи. Я представляю себе, как Рэй Лафферти идет в местный бар мимо лачуги, которую прежде никогда не видел. И в тот же вечер возвращается домой с готовым рассказом в голове.

Безлюдный переулок[49]

В этом квартале хватало разных затейников.

Повстречав там Джима Бумера, Арт Слик спросил его:

– Ходил когда-нибудь вон по той улице?

– Сейчас – нет, а мальчишкой – бывало. Помню тут одного лекаря… Он ютился в палатке – летом, когда сгорела фабрика комбинезонов. Улица-то всего в один квартал длиной, а потом упирается в железнодорожную насыпь. Несколько лачужек, а вокруг бурьян растет – вот и вся улица… Правда, сейчас эти развалюшки как-то не так выглядят. Вроде и побольше их стало. А я думал, их давно снесли.

– Джим, я два часа смотрю на тот крайний домик. Утром сюда пригнали тягач с сорокафутовым прицепом и стали грузить его картонными коробками, каждая три фута в длину, торец дюймов восемь на восемь. Они их таскали из этой лачужки. Видишь желоб? По нему спускали. Такая картонка потянет фунтов на тридцать пять – я видел, как парни надрывались. Джим, они нагрузили прицеп с верхом, и тягач его уволок.

– Что же тут такого особенного?

– Джим, я тебе говорю, что прицеп нагрузили с верхом! Машина еле с места сдвинулась, – думаю, на ней было не меньше шестидесяти тысяч фунтов. Грузили по паре картонок за семь секунд – и так два часа! Это же две тыщи картонок!

– Да кто теперь соблюдает норму загрузки? Следить некому.

– Джим, а домик-то – что коробка из-под печенья, у него стенки семь на семь футов, и дверь на полстенки. Прямо за дверью в кресле сидел человек за хлипким столиком. Больше в эту комнатку ничего не запихнешь. В другой половине, откуда желоб идет, что-то еще есть. На тот прицеп влезло бы штук шесть таких домиков!

– Давай-ка его измерим, – сказал Джим Бумер. – Может быть, он на самом деле побольше, чем кажется.

Вывеска на хижине гласила: «ДЕЛАЕМ – ПРОДАЕМ – ПЕРЕВОЗИМ – ЧТО УГОДНО ПО ЗАМЕНЬШЕННЫМ ЦЕНАМ». Старой стальной рулеткой Джим Бумер измерил домик. Он оказался кубом с ребром в семь футов. Он стоял на опорах из битых кирпичей, так что при желании можно было под него заглянуть.

– Хотите, продам вам за доллар новую пятидесятифутовую рулетку? – предложил человек, сидевший в домике. – А старую можете выбросить.

И он достал из ящика стола стальную рулетку.

Арт Слик отлично видел, что столик был безо всяких ящиков.

– На пружине, имеет родиевое покрытие, лента «Дорт», шарнир «Рэмси», заключена в футляр, – добавил продавец.

Джим Бумер заплатил ему доллар и спросил:

– И много у вас таких рулеток?

– Могу приготовить к погрузке сто тысяч за десять минут. Если берете оптом, то уступлю по восемьдесят восемь центов за штуку.

– Утром вы грузили машину такими же рулетками? – спросил Арт.

– Да нет, там было что-то другое. Раньше я никогда не делал рулеток. Только сейчас вот решил сделать для вас одну, глядя, какой старой и изломанной вы измеряете мой дом.

Арт и Джим перешли к обшарпанному соседнему домику с вывеской: «СТЕНОГРАФИСТКА». Этот был еще меньше, футов шесть на шесть. Изнутри доносилось стрекотание пишущей машинки. Едва они открыли дверь, стук прекратился.

На стуле за столиком сидела хорошенькая брюнетка. Больше в комнате не было ничего, в том числе и пишущей машинки.

– Мне послышалось, здесь машинка стучала, – сказал Арт.

– Это я сама, – улыбнулась девушка. – Иногда для развлечения стучу, как пишущая машинка. Чтобы все думать, что здесь стенографистка.

– А если кто-нибудь войдет да и попросит что-то напечатать?

– А как вы думать? Напечатаю, и все.

– Напечатаете мне письмо?

– О чем говорить, приятель, сделаю. Без помарок, в двух экземплярах, двадцать пять центов страница, есть конверты с марками.

– Посмотрим, как вы это делаете. Печатайте, я продиктую.

– Сперва диктуйте, а потом я напечатать. Нет смысла делать две вещи одним разом.

Арт, чувствуя себя последним дураком, пробубнил длинное витиеватое письмо, которое уже несколько дней собирался написать, а девушка сидела, подчищала ногти пилочкой. И перебила только раз.

– Почему это машинистки вечно сидеть и возиться со своими ногтями? – спросила она его. – Я тоже так стараюсь делать. Подпилю ногти, потом немного отращу, а потом опять подпилю. Целое утро только этим и занимаюсь. По-моему, глупо.

– Вот и все, – сказал Арт, кончив диктовать.

– А вы не прибавить в конце «люблю, целую»? – спросила девушка.

– С какой стати? Письмо деловое, и человека этого я едва знаю.

– Я всегда так писать людям, которых едва знаю, – сказала девушка. – Письмо на три страницы. Это семьдесят пять центов. Пожалуйста, выйдите секунд на десять. Не могу при вас печатать.

Дверь захлопнулась, и воцарилась тишина.

– Эй, девушка, – крикнул Арт, – чем вы там занимаетесь?

Из домика донеслось:

– Вам что, нужно еще и память подправить? Уже забыли о своем заказе? Письмо печатаю.

– Почему же машинки не слышно?

– Это еще зачем? Для правдоподобия? Надо бы за это брать отдельную плату.

За дверью хихикнули, и секунд пять машинка стрекотала как пулемет. Потом девушка открыла дверь и вручила Арту текст на трех страницах. Действительно, письмо было напечатано безукоризненно.

– Что-то тут не так, – сказал Арт.

– Да что вы! Синтаксис ваш собственный, сэр. А разве надо было выправить?

– Нет, я не о том. Девочка, скажи по чести, как твой сосед умудряется доверху нагрузить машину товаром из дома, который в десять раз меньше этой машины?

– Так ведь и цены заменьшены.

– Ага. Он тоже вроде тебя. Откуда вы такие?

– Он мой дядя-брат. И мы называть себя индейцами племени инномини.

– Нет такого племени, – твердо сказал Джим Бумер.

– Разве? Тогда придется придумать что-нибудь еще… Но звучит очень по-индейски, согласитесь! А какое самое лучшее индейское племя?

– Шауни, – ответил Джим Бумер.

– О’кей, тогда мы – индейцы шауни. Нам это пара пустяков.

– Шауни уже заняты, – сказал Бумер. – Я сам шауни и всех шауни в городе знаю наперечет.

– Салют, братец! – крикнула девушка и подмигнула. – Это как в той шутке, которую я заучила, только начинаться там по-другому… Видишь, какая я хитренькая: о чем ты ни спросить, у меня уже ответ готов.

– С тебя двадцать пять центов сдачи, – сказал Арт.

– Да я знаю, – сказала девушка. – У меня из головы выскочить, что там на обратной стороне двадцатипятицентовой монетки… Заговариваю вам зубы, а сама стараюсь припомнить. Ну конечно, там такая смешная птичка сидеть на вязанке хвороста. Сейчас я ее кончу. Готово. – Она вручила Арту Слику двадцатипятицентовик. – А вы, уж пожалуйста, рассказывайте, что здесь поблизости есть лапочка-машинистка, которая отлично печатать письма.

– Без пишущей машинки, – добавил Арт Слик. – Пошли, Джим.

– Люблю, целую! – крикнула им вслед девушка.

Рядом стояла маленькая убогая пивная под вывеской «КЛУБ ХЛАДНОКРОВНЫХ». Буфетчица была похожа на машинистку, как родная сестра.

– Мы бы взяли по бутылке «Будвайзера», – сказал Арт. – Но ваши запасы, я вижу, на нуле.

– А зачем запасы? – спросила девушка. – Вот ваше пиво.

Арт поверил бы, что бутылки она достала из рукава, но платье у нее было без рукавов.

Пиво оказалось холодным и вкусным.

– Вы не знаете, девушка, как это ваш сосед на углу делает товар из ничего и тут же грузит им машину.

– А вещи делаются из чего-то! – вставил Джим Бумер.

– А вот и нет! – сказала девушка. – Я учу вашего языка. Эти слова я знаю. «Из чего-то» собирают, а не делают. А он делает.

– Забавно, – удивился Слик, – на этой бутылке написано «Будвизер», а правильно – «Будвайзер».

– Ой, какая же я простофиля! Не могла вспомнить, как это пишется; на одной бутылке написала правильно, а на другой – нет. Вчера вот тоже один посетитель попросить бутылку пива «Прогресс», а я на ней написать «Прогеррс». Сбиваюсь иногда. Сейчас исправлю.

Она провела рукой по этикетке, и надпись стала верной.

– Но ведь чтобы печатать типографским способом, надо сперва сделать клише! – запротестовал Слик.

– Все проще простого, – сказала буфетчица. – Только надо быть повнимательнее. Как-то я по ошибке сделала пиво «Джекс» в бутылке из-под «Шлица», и посетитель был недоволен. Я взяла у него эту бутылку, раз-два, поменяла вкус пива и дала ему, будто б новую. «Это у нас освещение такое, что стекло кажется коричневым», – сказала я ему. И тут сообразила, что у нас вовсе никакого освещения нет! Пришлось быстренько сделать бутылку зеленой. Еще бы мне не ошибаться, ведь я такая бестолковая.

– В самом деле, у вас тут нет ни лампочек, ни окон. А светло, – сказал Слик. – И холодильника у вас нет. Во всем этом квартале нет электричества. Почему же у вас холодное пиво?

– Прекрасное холодное пиво, не правда ли? Заметьте, как ловко я ухожу от ответа. Добрые люди, не хотите ли еще по бутылочке?

– Хотим. Заодно поглядим, откуда вы их достаете, – сказал Слик.

– Смотрите, сзади змея, змея! – вскрикнула девушка. – Ого, как вы подпрыгнули! – засмеялась она. – Это же шутка. Неужели я стану держать змей в таком хорошем баре?

Перед ними тем временем появились откуда-то еще две бутылки.

– Когда же вы появились в этом квартале? – спросил Бумер.

– Кто за этим следит? – ответила девушка. – Люди приходят и уходят.

– Вы не местные, – сказал Слик. – И нигде я таких не встречал. Откуда вы взялись? С Юпитера?

– Кому он нужен, ваш Юпитер? – возмутилась девушка. – Там и торговать не с кем, кроме как с кучкой насекомых. Только хвост отморозишь.

– Девушка, а вы нас не разыгрываете? – спросил Слик.

– Я сильно стараюсь. Выучила много шуток, но еще не умею ими шутить. Я улучшаюсь, ведь хозяйка бара должна быть веселой, чтобы людям хотелось снова к ней зайти.

– А что в том домике у железной дороги?

– Сегодня моя сестра-кузина открыла там салон. Отращивает лысым волосы. Любого цвета. Я ей говорила, что она спятила. Пустое дело. Будь им нужны волосы, стали бы люди ходить лысыми?

– Она и вправду может отращивать волосы? – спросил Слик.

– А как же! Вы сами не можете, что ли?

В квартале стояли еще три-четыре обшарпанных лавчонки, которых Арт и Джим не заметили, когда входили в «Клуб хладнокровных».

– По-моему, этой развалюшки тут раньше не было, – сказал Бумер человеку, стоявшему у последнего из домов.

– А я ее только что сделал, – ответил тот.

Старые доски, ржавые гвозди… Он ее только что сделал!

– А почему вы… э… не построили дом поприличнее, раз уж взялись за это? – спросил Слик.

– Меньше подозрений. Если вдруг появляется старый дом, на него никто и не смотрит. Мы здесь люди новые и пока что хотим осмотреться, не привлекая особого внимания. Вот я и думаю, что бы мне сделать. Как вы считаете, найдут здесь сбыт отличные автомобили, долларов по сто за штуку? Хотя, пожалуй, при их изготовлении придется считаться с местными религиозными традициями.

– То есть? – спросил Слик.

– Культ предков. Хотя все уже отлично работает на естественной энергии, у машины должны быть пережитки прошлого, бензобак и дизель. Ну что ж, я их встрою. Подождите, сделаю вам машину за три минуты.

– Машина у меня уже есть, – сказал Слик. – Пошли, Джим.

Арт с Джимом повернули назад.

– А я все гадал: что творится в этом квартале, куда никто никогда не заглядывает? – сказал Слик. – Уйма в нашем городе занятных местечек, стоит только поискать.

– В тех лачугах, что стояли здесь раньше, тоже жило несколько странных парней, – сказал Бумер. – Я кое-кого встречал в «Красном петухе». Один умел кулдыкать индюком. Другой мог вращать глазами одновременно – правым по часовой стрелке, левым против. А работали на маслозаводе, сгребали пустые хлопковые коробочки, пока он не сгорел.

Приятели поравнялись с хижиной стенографистки.

– Эй, милая, а если серьезно, как это ты печатаешь без пишущей машинки? – спросил Слик.

– На машинке слишком небыстро.

– Я спросил не «почему», а «как»?

– Поняла. Но до чего ловко я увертываюсь от твоих вопросов! Пожалуй, выращу-ка к завтрашнему утру у себя перед конторой дуб, чтобы давал тень. Люди добрые, у вас в кармане желудя не найдется?

– Н-нет. А как же ты все-таки печатаешь?

– Дай слово, что никому не скажешь.

– Даю.

– Я печатаю языком, – сказала девушка.

Арт и Джим не торопясь пошли дальше.

– А чем ты делаешь второй экземпляр? – крикнул вдруг Джим Бумер.

– Вторым языком, – ответила девушка.