Дни и ночи Невервинтера

Глава 1. Удачная охота

Красавец-олень повел ухом и хотел было сорваться с места, но стрела Бишопа уже настигла его. Это было молодое, но довольно крупное животное. Что ж, охотнику опять улыбнулась удача. Но Бишоп на время забыл о добыче. Он весь превратился в слух. Кто-то чуть не спугнул оленя. Хищник? Человек? И зачем он только согласился взять с собой эту настырную девчонку. Впрочем, это возможность хоть чему-то научить ее. А там, глядишь, и…

Шорох справа заставил Бишопа резко обернуться. Из-за кустов показался Касавир. Бишоп вздохнул и злобно-язвительно произнес:

— Какого черта! Ты мне чуть добычу не спугнул. Тебе в лесу не место. От одного твоего сопения птицы разлетаются. Ты что, с утра пораньше шпионишь за мной и Эйлин? А твой храм, наверное, сгорел?

Касавир выбрался из кустов и подошел ближе.

— Моя вера тебя не касается. И мои действия не имеют отношения к Эйлин.

Бишоп покачал головой.

— Ай-ай-ай. Как паладину не стыдно врать. Или я еще чего-то не знаю?

Бишоп достал нож и подошел к убитому оленю. Вынув стрелу и заткнув рану листьями, он стал срезать свежие ветки для подстилки. Касавир молча наблюдал за ним. Сделав несколько ловких надрезов, Бишоп вынул красно-лиловые внутренности, дал стечь крови и, переложив оленя на подстилку, принялся, не спеша, снимать шкуру.

— Пойми одну вещь. Ты — воин, а я — охотник. Ты сносишь головы в открытом бою, а я выслеживаю и бью без промаха. Сейчас ты на моей территории.

Видя, как ловко и аккуратно Бишоп снимает шкуру с только что убитого им зверя, Касавир не мог не признать его правоту. Он некоторое время с интересом наблюдал за его работой.

— А где Эйлин? — Спросил он, нарушив молчание.

— О, она может быть где угодно. Последний раз я видел ее, когда она пыталась подстрелить вепря.

Касавир изменился в лице.

— Что?! Ты…

Бишоп рассмеялся.

— Твоя чуткая реакция на шутки меня умиляет. Не переживай, она себя в обиду не даст.

Бишоп перевернул оленя на другой бок и продолжал снимать шкуру, помогая себе ножом для свежевания. Паладин насупился и тихо сказал, сдерживая ярость:

— Не смей подвергать жизнь Эйлин опасности, Бишоп. Не знаю, как тебе удалось войти к ней в доверие, но я тебе не доверяю, и ей тоже не следует этого делать.

Бишоп прервал свое занятие, встал, подошел вплотную к Касавиру и посмотрел ему в лицо.

— Вот как? Значит, ты все-таки ревнуешь. Советчик из тебя вышел бы неплохой. Только прибереги свои советы для кого-нибудь поглупее нашего командира. И имей в виду, я ей посоветовал то же самое насчет тебя.

— Ты подозреваешь меня в нечестности с Эйлин? — Спросил паладин тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Бишоп хмыкнул, не обратив на слова паладина никакого внимания, и снова занялся своей добычей.

— Прежде чем говорить о честности с ней, подумай, честен ли ты с самим собой. Можешь сколько угодно мне не доверять, но меня, по крайней мере, не упрекнешь в неискренности. А ты попробуй хоть раз быть откровенным. Разберись в своих чувствах. Что заставляет тебя быть таким яростным и безрассудным в бою? Святая вера? Ну-ну. Не лукавь. Мне не хуже тебя известно, как это бывает, когда зов плоти становится нестерпимым. Вся эта накопившаяся неудовлетворенность… А все может быть так просто. Признайся, что ты такой же самец, как и мы, простые смертные. Твой бог тебя за это не покарает, а твоя жизнь станет намного легче. Я-то знаю, что ты не всегда был безупречным святым воином.

Бишоп посмотрел на Касавира снизу вверх и добавил вкрадчивым голосом:

— Ведь правда, нет ничего приятнее, чем забыть о своем обете и припасть к кубку распутной девки. Просто признай это.

Касавир почувствовал, что закипает. То, что этот паскудник позволяет себе издеваться над ним и намекает на прошлые грехи, можно было бы стерпеть. Но намеки на причастность Эйлин — отвратительны. Отвратительнее всего то, что он говорит это безапелляционным тоном человека, привыкшего весь мир мерить по своей мерке. Бишоп уже заканчивал со шкурой. Казалось, он забыл о существовании Касавира. Один удар молота мог бы заставить его заткнуться навсегда.

— Нелегко бороться с искушением, да, паладин? — Тихо сказал Бишоп, не поднимая головы. — Давай, ты ведь можешь. Я бы на твоем месте не раздумывал. Один маленький шаг…

Касавир взял себя в руки. Ну, нет, убийцей он не станет.

— Не смей говорить так о лейтенанте, — глухо произнес он и отвернулся.

Казалось, Бишопу было наплевать на то, что его жизнь только что могла оборваться. Он уже закончил снимать шкуру и принялся разделывать сочащуюся кровью тушу. Он говорил, лениво растягивая слова.

— Бедный паладин, ты думаешь, она оценит твои жалкие попытки защитить ее честь? Она сама в состоянии защитить себя, если ты этого еще не заметил. Странно, что ты мог увлечься женщиной, которую совсем не знаешь. Впрочем, меня это не очень удивляет, учитывая твою былую неразборчивость.

У Касавира предательски дрогнула жилка под глазом, но он продолжал молчать и смотреть, как Бишоп управляется с кинжалом для разделки. Это зрелище было не самым приятным, но его ловкая и точная работа завораживала. После долгой паузы Бишоп произнес:

— А я знаю об Эйлин кое-что, что для тебя, видимо, загадка. Ей не нужны святоши, боящиеся принять решение и сделать то, что должно быть сделано. Поэтому я и не навязываюсь ей, не хожу по пятам, не заглядываю в глаза. Лейтенант сама принимает решения, и она сама пошла на эту охоту со мной, а не осталась киснуть в городе и ждать, покуда ты закончишь свои дела с Тиром.

Бишоп встал и вытер руки и кинжал пучком травы. Он сделал всю работу так быстро и ловко, что сам почти не запачкался. Касавир посмотрел на него и промолчал. Он не заслуживает ответа. Он хитер и опасен, но как уберечь от него Эйлин, если она сама идет за ним? Впрочем… «В одном он точно неправ, я пришел сюда не только ради нее, — мрачно подумал паладин, — и ничего благородного в этом нет».

Бишоп почти миролюбиво взглянул на Касавира.

— Раз уж ты здесь, чтобы не быть совсем бесполезным, может быть, поможешь мне донести трофеи до моего лагеря? Шкуру нужно побыстрее растянуть, а один я не смогу отнести все сразу.

Касавир немного поколебался и кивнул. Бишоп завернул в шкуру разделанную тушу и, с помощью Касавира, подвязал ее к срезанному шесту. Охотничья стоянка Бишопа располагалась недалеко и представляла собой небольшую пещерку с местом для костра, ямой для припасов и несколькими рамами для растяжки шкур. В углу пещеры валялись свернутые спальные мешки. Эйлин там не оказалось. Бишоп быстро растянул и очистил шкуру, сложил мясо в яму, переложив ветками, и сказал:

— Я пойду подстрелю пару куропаток, а ты, так уж и быть, можешь посидеть здесь и постеречь трофеи.

Касавир разжег костер и сидел, задумчиво глядя на огонь. Где же ему теперь искать Эйлин? Ему нечего и надеяться найти ее здесь в одиночку. А этот проходимец подозрительно спокоен. Паладин прикрыл глаза. Что же Бишоп знает о его прошлом? Совпадение ли то, что он повел ее охотиться в тот самый лес, где когда-то охотились предки Касавира? Когда-то все здесь принадлежало ему. И лес, и замок, башни которого видны за западным холмом. Замок Лоннсборг — родовое гнездо одной из славных рыцарских фамилий, несколько поколений которой служили Невервинтеру.

Касавир прикрыл глаза, опершись спиной о дерево, и стал вспоминать. Ему двадцать лет. Он, единственный отпрыск рода, получил этот замок и земли в наследство. Матушка умерла, когда ему было 12 лет. А отец — суровый человек, не одобрявший юношеского легкомыслия, был тяжело ранен на охоте, когда ему едва исполнилось 17. Перед смертью он приказал ему жениться на Марбл Гренваль, дочке его друга. Они были обручены еще детьми, но о женитьбе на ней он тогда и не помышлял, ожидая, что все как-то само разрешится. Но ослушаться умирающего отца он не мог. Подобные браки — обычное дело в их среде, и никого никогда это не удивляло и не вызывало протестов. И у него не вызвало. Каков бы он ни был, представления о долге и чести, внушаемые ему с младенчества, не позволяли поступить иначе. Издержки воспитания. Они еще не раз потом заставят его круто повернуть с, казалось бы, раз и навсегда выбранного пути. Марбл была на год младше Касавира. Милая, тихая, кроткая девочка, всей душой полюбившая своего юного мужа, который показался ей воплощением лучших мужских качеств. А он…

Он услышал шаги и, вздрогнув, открыл глаза. Перед ним стояла Эйлин. Ее волосы растрепались, одежда была не вполне чистой, да и лицо тоже. Он быстро встал.

— Прости, не хотела тебя пугать. Я ходила ставить ловушки. — Эйлин немного помолчала. — Между прочим, я была неподалеку, когда ты разговаривал с Бишопом, и слышала почти весь ваш разговор. Ты ничего не хочешь мне объяснить?

Она смотрела на него странным пристально-изучающим взглядом, который когда-то заставил его увидеть в ней нечто большее, чем юную авантюристку, случайно оказавшуюся причастной к истории с Серебряным Мечом. Он часто задавал себе вопрос, как так вышло, что вокруг нее собралось столько разных существ. И если его, человека долга, можно понять, то что держит рядом с ней того же Бишопа? Или Нишку, которой, кажется, вообще ни до чего нет дела, кроме возможности что-нибудь где-нибудь стянуть. Касавир вздохнул. Что он может ей объяснить? Что каждый раз, когда она уходит куда-то с Бишопом, он не находит себе места? Что, пока он ждет ее в таверне, лишь железная выдержка не позволяет ему взорваться, слушая пьяные разглагольствования Дункана, песни Гробнара, и ругань Келгара, Нишки и Кары? Что он выходит на улицы города, чтобы хоть как-то отвлечься, но здесь его настигают воспоминания, от которых хочется бежать? Что, когда Дункан сказал ему, что Эйлин с Бишопом ушли на пару дней в Лоннсвальд, он почувствовал, что не в силах больше терпеть эту пытку? Нет, ничего этого он ей не скажет. Да и это была бы лишь часть правды.

— Эйлин, ты знаешь мое отношение к Бишопу. Он не вызывает у меня доверия. Я… просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Бишоп — опытный охотник, а ты…

Эйлин нахмурилась.

— Ну-ну, договаривай.

Касавир вздохнул.

— Я не хотел тебя обидеть, поверь… я знаю, что ты можешь защитить себя.

— И все-таки, ты сказал то, что сказал. В чем дело, почему ты так смотришь на меня?

Касавир смущенно отвел взгляд.

— У тебя на лбу и на подбородке…

— Что? О, боже! — Эйлин принялась судорожно оттирать грязь с лица. Потом посмотрела на свои руки, одежду и засмеялась. На богиню охоты в таком виде она явно не тянула.

Махнув рукой, она села у костра и жестом пригласила Касавира присоединиться.

— Знаешь, я, может быть, не бог весть какая охотница. Но я ведь дочь охотника. Меня с детства это все интересовало, но любые мои попытки уговорить Дэйгуна научить меня чему-то заканчивались тем, что я просто таскала шкуры на продажу. — Эйлин помолчала и внимательно посмотрела на Касавира. — И все-таки, что произошло между тобой и Бишопом, почему ты пришел сюда? Я понимаю, что ты волновался обо мне, но чувствую, что ты чего-то не договариваешь. Это ведь не первый раз, когда мы с Бишопом надолго уходим. Что заставило тебя следить за нами на этот раз? Ты в самом деле сомневаешься в моей способности защитить свою честь? И что это за странные намеки Бишопа?

Упоминание об этом вывело его из равновесия.

— Послушай Эйлин, если ты хочешь поговорить со мной о моих действиях, давай поговорим об этом! Если же мы собираемся обсуждать мерзости, которые говорит Бишоп, лучше нам закончить этот разговор прямо сейчас! Если желаешь, обсуждай это с ним!

Касавир осекся. Эйлин посмотрела на него с удивлением. «Ну, надо же, есть на свете вещи, которые могут задеть этого надменного красавца за живое!»

— Прости, Эйлин, — упрямо произнес паладин, — но мне действительно нечего добавить к тому, что я уже сказал.

— Нечего? Но я же вижу, что что-то не так. Почему ты не доверяешь мне и отказываешься со мной говорить, но при этом считаешь возможным следить за мной?

— Я не следил за тобой, — ответил Касавир, начиная раздражаться, — и я не предполагал, что ты станешь слушать разговор, который…

— Который что? Может, ты скажешь, что он меня не касается? Скажи прямо — ты ревнуешь меня к Бишопу?

Паладин вздрогнул и посмотрел в лицо Эйлин. На нем не было и тени насмешки или пустого любопытства. «М-да, куда-то не туда разговор зашел, — подумал он, — хотя… не так уж она не права.» Он согнул одну ногу, поставив ее на землю, сорвал травинку и стал молча крутить ее в руке, опершись локтем о колено. Его молчание заставило Эйлин покраснеть, решив, что она по горячности сморозила глупость. Она уже собиралась извиниться, когда он, глядя в сторону, произнес:

— Раз уж ты об этом спрашиваешь… Я не ревную тебя, но… испытываю естественное волнение, зная, как Бишоп смотрит на тебя и что думает. Ты — наш лидер, и от тебя зависит, может быть, судьба всего отряда. Мне почему-то показалось, что ты не склонна разделять его страсть к пьяным приставаниям и сомнительным комплиментам. Да ты и не горела желанием брать его в команду. Ты можешь сказать, что это не мое дело, но от этого ни я, ни ты не станем больше доверять ему. И я не изменю своего поведения. Если тебе угодно называть это ревностью, — он пожал плечами, — называй.

Она смутилась еще больше и не сразу нашлась, что ответить.

— Я… понимаю твои мотивы. Мне это, и правда, не приходило в голову. — Эйлин робко дотронулась до его плеча, — спасибо за откровенность. И за заботу.

Волнение в ее голосе заставило его напрячься. Нет, это не совсем то, на что он рассчитывал. Внезапно возникшая шальная мысль тут же уступила место трезвому размышлению: «Она молодая девушка с богатым воображением». Но ее искренние слова и прикосновение заставили что-то в его душе пошевелиться. Он посмотрел на нее. Непослушные короткие рыжие пряди, еще месяц назад бывшие длинными локонами. Она почему-то решила, что с ее образом жизни шикарная прическа ей ни к чему. Нежная улыбка, светлая кожа, высокие скулы, розовые веснушчатые щеки, на которых так легко выступает румянец, светлый пушок на тонкой шее, изящные запястья, чуть миндалевидные зелено-карие глаза, смотрящие на него из-под длинной челки. Наверное, у нее в роду были эльфы. Касавир усмехнулся про себя. Давно он не обращал внимания на детали женской внешности. Калак-Ча, спаситель мира, яркий лидер, легендарный лейтенант городской стражи? Все так. Но еще — талантливый бард, способный своей песней не только вдохновить на бой и придать сил, но и заставить улыбнуться, загрустить, помечтать или расслабиться. Добрый, отзывчивый, легкий в общении человек. И просто милая девушка, с которой иногда хочется почувствовать себя лет на пятнадцать моложе. Касавир улыбнулся ей глазами, протянул согнутый мизинец и сказал:

— Ну, тогда давай мириться.

От этого теплого взгляда и тихого, низкого голоса у Эйлин поползли приятные мурашки по телу, а щеки вдруг стали горячими. Она поняла, что краснеет. Она и не предполагала, что Касавир может быть… таким. Он сидел, повернувшись к ней вполоборота, и опирался рукой о землю в нескольких дюймах от того места, где она сидела. Когда они сцепились мизинцами, она вдруг почувствовала неловкость, как будто между ними происходило что-то очень личное. С Бишопом у нее никогда такого не было, хотя он иногда позволял себе куда большие вольности.

Возникшую тишину нарушил незаметно подошедший Бишоп. В одной руке он нес связку куропаток и рябчиков, а в другой — двух зайцев. Увидев их, он лишь хмыкнул и бросил добычу у ног Эйлин.

— Считай, что сегодня ты заработала себе ужин. Эти зайцы попали в твои ловушки.

Он отошел к протекавшему неподалеку ручью, чтобы напиться. Вернувшись, бросил Касавиру:

— Часа через три начнет темнеть. Если хочешь попасть в город до ночи, лучше идти сейчас. Или… если желаешь остаться, черт с тобой, сегодня я добрый. Твое дежурство у костра с полуночи до двух.

— Я слушаю приказы лейтенанта, а не твои, — хмуро бросил Касавир.

— А может, ты вообще считаешь Лоннсвальд своим лесом? — сказал Бишоп язвительно. — Не забывай о том, что я сказал тебе — это моя территория.

— Не заводись, Бишоп, — промолвила Эйлин, а затем обернулась к Касавиру. — На охоте действуют свои правила, и ты должен им подчиняться, хочешь ты того или нет. Бишоп прав, он здесь главный, а не я.

— Хорошо, я готов подчиняться, — угрюмо проговорил паладин, чеканя слова.

Скоро тушки зайцев были освежеваны и разделаны, тройка самых крупных куропаток ощипана и выпотрошена. Оказалось, что Касавир отлично умеет готовить под костром дичь, фаршированную диким виноградом, обложенную шпиком и завернутую в кленовые листья, недостатка которых в Лоннсвальде, разумеется, не было.[1] Через полтора часа компанию ждал отличный ужин из нежного заячьего мяса на вертеле и запеченных куропаток, достойных королевского стола.

Бишоп пришел в хорошее настроение.

— Да, ничего из того, что подают во Фляге, не сравнится с этим. Под такую изысканную еду хочется наполнить кубок лучшим вином из замкового подвала, послушать хорошую музыку, обнять красотку. — Бишоп подмигнул Касавиру. — А, паладин? Ну-ну, не дуйся. Попроси лучше лейтенанта сыграть нам что-нибудь.

Эйлин не пришлось долго уговаривать. Касавир полулежал на спальном мешке и смотрел, как она играла. Ее пальцы быстро перебирали струны лютни, в глазах отражались блики огня. Или они сами так блестели? У Касавира вдруг появилось чувство нереальности происходящего. Где-то за пределами этого леса уже практически идет война, страдают и гибнут люди, наместники делят власть, лорды и правители заключают сделки. А он лежит здесь, сытый и приятно усталый, вдыхает запах сумеречного леса, смотрит на прекрасную девушку в тусклом свете костра, слушает нежные переливы лютни. Даже присутствие Бишопа его уже не раздражает. Почему это блаженство не может длиться вечно? Впрочем, лучше не задавать себе такие вопросы.

Глава 2. Тайна замка Лоннсборг

Эйлин предстояло быть на вахте в предутренние часы, как они и уговаривались с Бишопом. Для нее это не составляло труда, ей часто не спалось в такое время. Тихие предрассветные часы были наполнены для нее особым волшебством. Ее душа впитывала его, рождая новые, более сильные песни и заклинания. Но сейчас она была занята не этим. Она просто смотрела на костер, прислушивалась к звукам леса, вдыхала густой, теплый, уже не ночной, но еще не совсем утренний воздух, и в голову ей сами собой приходили какие-то глупые, наивные стишки.

Эйлин взглянула на спящих мужчин. В эту теплую ночь они легли поверх спальных мешков, не укрываясь. Сон Бишопа был неспокойным, как будто он даже во сне то догонял кого-то, то сам убегал. Он никогда не отстегивал на ночь ножны с кинжалом. Касавир лежал на спине, подложив руку под голову. Он снял тяжелый нагрудник, оставшись в одной кольчуге. Тонкая и прочная эльфийская кольчуга на мягкой подкладке обтягивала его рельефную грудь и плечи, как легкий доспех. Дыхание его было глубоким и размеренным. Казалось, не бывает сна безмятежнее. Эйлин задумалась. Что же произошло вчера такого, что заставило ее покраснеть? Он просто сидел рядом и смотрел на нее. Он даже не обнимал ее за талию и не шептал на ушко пошлости, как это делает Бишоп. И все же, смутил ее так, как не удавалось ни одному мужчине. Профессия барда — не для застенчивых девушек, это уж точно.

Вдруг по его лицу словно прошла тень. Касавир зашевелился. Эйлин поспешно отвернулась. Не хватало еще, чтобы он узнал, что она разглядывала его. Он и в самом деле проснулся и, посидев некоторое время в оцепенении на своем ложе, придвинулся к Эйлин и тронул ее за плечо.

— Касавир? — тихо сказала она, стараясь выглядеть непринужденной. — Сейчас моя очередь дежурить.

— Да, я знаю, — ответил он шепотом. — Мне нужно поговорить с тобой. О многом. — Он показал на Бишопа. — Давай отойдем подальше отсюда.

Они отошли к ручью, откуда было хорошо видно лагерь. Касавир сделал несколько больших глотков воды, затем они сели рядом на поваленное дерево.

— О чем ты хотел поговорить, Касавир?

Паладин глубоко вздохнул.

— Я… думал о том, что ты сказала вчера. Ты упрекала меня в том, что я что-то скрываю, не доверяю тебе. Ты права, я действительно многое скрываю, и у меня действительно была причина прийти сюда за Бишопом. Кроме заботы о тебе.

Эйлин молчала. Пару минут Касавир собирался с мыслями и, наконец, заговорил.

— Помнишь, Бишоп спрашивал меня, уж не думаю ли я, что это мой лес? Так вот, он действительно когда-то был моим.

— То есть?

— Я — последний из рода Лоннсборгов, — тихо сказал Касавир.

— Касавир, что ты говоришь? Здешний замок пустует уже, кажется, целую вечность. Удивительно, как он еще не развалился.

— Просто послушай меня, не перебивая, — твердо произнес он. — Я принял решение и доведу дело до конца, даже если это будет стоить мне твоего уважения. Я не могу скрывать это, зная, что ты в любой момент можешь узнать мою историю от кого-то другого.

Касавир рассказал ей о том, как он в юности потерял родителей и волей умирающего отца оказался женатым на прекрасной молоденькой Марбл.

— Значит, у тебя была жена? Но где же она теперь? Что случилось? — стала расспрашивать Эйлин.

Он снова вздохнул.

— Это самая горькая часть моей истории. Незаживающая рана, которую я по глупости нанес сам себе. Но мои страдания — ничто по сравнению с тем, что пришлось испытать моей жене.

Касавир наклонился, зачерпнул воды из ручья и отер лицо.

— Марбл очень любила меня, буквально боготворила, готова была исполнить любой каприз. Несмотря на юные годы, она прекрасно справлялась с делами замка и с прислугой. Любому человеку жизнь с такой женой показалась бы подарком судьбы. Но не мне. Я был семнадцатилетним лоботрясом, когда женился на ней, юной и… неопытной.

Он немного помолчал, оперев локти на колени и глядя на свои чуть дрожащие руки, большие, грубоватые, с выступающими венами. На средний палец левой руки был надет зачарованный перстень, усиливающий божественную ауру, который Эйлин подарила ему после одной заварушки. Он прекрасно чувствовал своего хозяина и начинал светиться, когда паладин испытывал ярость в бою или волнение. Вот и сейчас по его поверхности проползла красноватая змейка.

— В общем, поначалу она меня даже забавляла. Мне было приятно, что юное создание готово угодить мне во всем. Но я не любил ее по-настоящему, да и не был в те годы способен на такое чувство. И в какой-то момент она мне просто наскучила.

Эйлин не смотрела на Касавира. Ее воображение рисовало юную прелестную Марбл, а рядом с ней — молодого наследника замка, искушенного в плотских развлечениях и скучающего со своей женой. Неужели это — о нем, немногословном, внешне абсолютно бесстрастном и откровенно не интересующемся женщинами человеке? Эйлин вспомнила его вчерашний взгляд, который заставил ее застесняться. Нет, в нем не было ничего ТАКОГО, в этом она уверена. Она бы почувствовала. Дело было, скорее, в ней самой.

Касавир продолжал.

— Я стал искать развлечений. Пиры, турниры… острые ощущения. Недостатка в этом не было. — Он смущенно пожал плечами. — Я был молод.

Девушка украдкой взглянула на него. Наверное, он был красив. Высокий широкоплечий парень с густыми, черными, чуть вьющимися волосами, благородным профилем, тонким изгибом бровей, открытым взглядом ярко-голубых глаз и по-юношески пухлыми губами. Страстный, импульсивный, любящий жизнь. Он в чём-то изменился внутренне, но и сейчас ничуть не потерял своей великолепной формы. И ни проблески седины в волосах, ни жесткая складка между бровей, ни мелкие морщинки вокруг уставших печальных глаз не портят его зрелой, суровой мужской привлекательности.

Паладин машинально провел тыльной стороной пальцев по подбородку, раздраженным жестом человека, привыкшего к ежедневному бритью. У Эйлин возникло странное желание прикоснуться и ощутить эту колкость своей ладонью. Она внутренне одернула себя: «Как маленькая, будто взрослого мужчины не видела». А паладин продолжал говорить, тяжело роняя слова.

— Прости меня за то, что я говорю при тебе такие вещи, — сказал он, — поверь, после отца Иварра ты первый человек, которому я это рассказываю. И мне это очень нелегко.

— Не переживай, — спокойно ответила Эйлин, — я не в монастыре воспитывалась.

— Хорошо… если так. Хоть бы раз жена дала мне пощечину или набросилась с руганью. Нет. Она молча терпела все мои выходки, грубость и невнимание к ней. Даже её беременность не остановила меня, последнего отпрыска старинного рода. Однажды я, как обычно, поехал в город. И, как обычно, вернулся утром. Ворота были открыты. Но никто меня не встретил. Ни стражники, ни слуги. Я был более чем удивлен. Войдя во двор, я понял, почему меня не встречали. Все было залито кровью. Повсюду валялись тела. Многие из них обгорели, очевидно, среди нападавших были маги… До сих пор меня преследует этот тошнотворный запах смерти, крови и обгоревших тел. Мгновенно протрезвев, я побежал внутрь замка, в спальню жены.

Касавир закрыл лицо руками. После долгой паузы, отняв руки от лица, он снова заговорил. Его голос звучал глухо и монотонно, взгляд широко открытых глаз был устремлен «в себя». Лишь судорожно сплетенные пальцы с побелевшими от напряжения костяшками, усилившееся свечение перстня и выступившие на лбу капельки пота выдавали его эмоции.

— Она лежала на полу около кровати, в луже крови. Ее одежда была изорвана, а тело буквально искромсано ножом. Она была на седьмом месяце… на меня что-то нашло, я опустился перед ней на колени, стал трясти ее, прижимать ее тело к своей груди, как будто ее можно было оживить. Я ведь до этого никогда не видел настоящей смерти — вот такой, когда разумное, думающее, чувствующее существо вдруг превращается в кусок мяса. Видит бог, я не любил ее, и не виню себя за это, но она и наш ребенок не заслуживали такой смерти. Я, хозяин замка, не смог защитить их. В таком положении меня и нашли двое уцелевших стражников. Они были ранены, но пытались оторвать меня от тела жены, увести. А я продолжал кричать, прижимая ее к себе, пока не охрип и не выплакал все слезы.

Он помолчал и тихо сказал:

— Видимо, тогда я их выплакал на всю жизнь вперед.

Эйлин не в силах была произнести ни слова. Настолько ужасной была картина, представившаяся ее воображению.

— Потом они рассказали мне, как все произошло. На замок напала большая банда разбойников. Их было не меньше полусотни. Тогда в замках не держали большую стражу. Поэтому разбойники легко расправились с ними. Стены замка высоки и прочны, и если бы только ворота были закрыты… но, когда к воротам подъехал всадник, стража решила, что это я, пьяный, не в состоянии вымолвить ни слова. Возможно, бандиты знали о моих привычках. Причин проявлять особую бдительность не было, об этих разбойниках в наших краях никто никогда не слышал. Ворота открыли, и разбойники заполонили двор замка, убивая всех, кто попадался на пути. Стражники были перебиты, большинство слуг разбежалось, а самые верные и те, кто не успел убежать, не смогли избежать смерти. Конечно, все ценное из замка увезли, но это меня уже не интересовало.

Эйлин повернулась к Касавиру и подняла на него влажные глаза.

— Как ужасно, — прошептала она, — как же ты все это вынес?

Касавир удивленно посмотрел на нее.

— Ты спрашиваешь, как это вынес я? Я, из-за которого это все произошло? Отщепенец, опозоривший свое имя и свой род? — Он покачал головой. — Ты удивительный человек.

Эйлин смущенно опустила взгляд.

— Я знаю, мне не понять рыцарских представлений о чести. Я всего лишь приемыш из захолустья. Но, — она взглянула на него, — разве ты своим служением Тиру не искупил этого греха?

Он кивнул.

— Во всяком случае, я старался. Я похоронил жену, разрешил арендаторам пользоваться моими землями и охотничьими угодьями, которыми, по правде, и раньше не интересовался. Потом запечатал двери замка, оставив там свои родовые бумаги. Мне они были не нужны. Наследников, кроме меня, не было. А я решил отказаться от титула и стать паладином, сражаться за веру, хотя и смутно представлял тогда, что это такое. Но за эти пятнадцать лет я сильно изменился, многое понял, открыл в себе способность по-настоящему верить в то, что делаю. И никогда не забывал о том зле, которое совершил. Ты права, мое служение добру и вере было моим искуплением. Больше всего я желал себе смерти в бою, особенно, в первые годы. Но богам почему-то было угодно хранить меня, — он посмотрел на нее, — может быть для того, чтобы сейчас я мог помогать тебе.

— Но почему ты теперь решил рассказать обо всем? Почему мне? — Спросила Эйлин, еще переваривая то, что только что узнала.

Касавир провел рукой по лбу и волосам, стряхивая выступивший пот.

— По двум причинам. Во-первых, из намеков Бишопа я понял, что он определенно что-то знает. Представь, что я подумал, когда узнал что вы идете охотиться в Лоннсвальд. Это хорошее место, здесь много дичи и мало хищников, но… первым делом я решил, что он может рассказать тебе все, что знает, показать мой замок. — Касавир иронично усмехнулся, — сейчас я понимаю, как глупо было так думать. Но я не жалею, что пришел сюда и рассказал тебе обо всем. Рано или поздно я должен был это сделать.

— А вторая причина?

— Пойми меня правильно. Я не из тех, кто может с легкостью нарушить обет, — голос Касавира дрогнул. — Но я хочу забрать свои родовые бумаги из замка. Понимаешь, эти намеки Бишопа, и даже то, что он называет своим лес, который фактически принадлежит мне, — Касавир осекся, — извини, я не собираюсь обвинять его в нечестных намерениях. Но если об этом знает он, то могут знать и другие.

— Откуда ему может быть это известно? Он ведь не из этих мест, — удивилась Эйлин.

Касавир развел руками.

— Кто знает. Когда мне было двадцать лет, он был подростком. Он же тогда работал на какого-то охотника из Сумеречного леса и вполне мог привозить шкуры пум и волков на продажу. Торговля в замке была очень оживленной, как в маленьком городке, мы целые ярмарки устраивали. Он мог увидеть меня и позже узнать. Во всяком случае, в его осведомленности я уверен. Я чувствую.

— Понятно, — произнесла Эйлин, — значит, ты хочешь уберечь свое родовое гнездо.

Касавир кивнул.

— Да. Неважно, собираюсь ли я воспользоваться своими правами, но я не хочу, чтобы правами моих предков воспользовался кто-то другой. Я поступил опрометчиво и теперь хочу исправить эту ошибку. Поскольку пока ничего не известно о чудесном возвращении последнего из Лоннсборгов, значит, бумаги все еще там, под магической защитой. Она устроена так, что отключить ее могу только я, и все же, кто-то мог бы попытаться сломать ее и преуспеть в этом.

Эйлин пристально посмотрела на него.

— И ты хочешь, чтобы я помогла тебе. Тебе нужен кто-то вроде свидетеля. Но почему я?

Касавир удивленно приподнял бровь.

— Ты читаешь мои мысли, Эйлин.

Она махнула рукой.

— Не так уж сложно догадаться. Ответь на мой вопрос, пожалуйста. Ведь это мог быть кто угодно. Ты мог бы разыскать кого-нибудь из своих старых друзей, мог бы взять с собой любого человека, который знаком с тобой лучше, чем я. Хотя бы Катриону.

Касавир покачал головой.

— Не думаю, что кто-то из моих друзей или бывших сослуживцев в Невервинтере захотел бы мне помогать. Да и найти большинство из них не представляется возможным. При таком образе жизни обычно заканчивают плохо. А Катриона… она слишком…

— Привязана к тебе?

— Ну… назовем это так, — он запнулся, — нет, дело не в этом.

Он посмотрел ей в глаза и сделал движение рукой, собираясь взять ее руку, но передумал и сделал неопределенный жест.

— Видишь ли, за то недолгое время, что мы знакомы, я понял, что на тебя можно положиться. Ты зарекомендовала себя, как честный человек. Словом, я никому не могу доверить это дело, кроме тебя. Для меня это очень важно, пойми.

Подумав немного, она кивнула и ответила:

— Хорошо, Касавир, если для тебя важно, чтобы тебе помогла именно я, я сделаю это. А теперь нам надо возвращаться, пока Бишоп не проснулся. Сегодня мы отвезем всю добычу Дункану, и дай бог, чтобы они сошлись в цене. В какое время ты хочешь идти в замок?

— Мне не хочется привлекать внимание, и не хотелось бы, чтобы кто-нибудь из товарищей узнал об этом деле.

— Ясно. Встретимся у городской стены за восточными воротами после твоей вечерней молитвы. Я скажу, что отправляюсь в Гавань и хочу поспеть туда к утру. Ты тоже что-нибудь придумай. Если Дункан поинтересуется, скажи, что у тебя сегодня ночью… как это…

— Бдение.

— Да, бдение. Дядюшку я попрошу как следует «присмотреть» за Бишопом. После большой охоты его не так просто оторвать от бочки с элем, это очень кстати. Можешь на меня рассчитывать.

Касавир улыбнулся уголками губ.

— Не сомневаюсь, Эйлин. Спасибо тебе.

Глава 3. Родовое гнездо

Эйлин и Касавир встретились, как и было условлено, за восточными воротами, около девяти вечера. Они решили оставить лошадей на постоялом дворе в полутора милях от замка. Пока они шли, Касавир пытался отвлечься от тяжелых мыслей, рассказывая ей случаи из жизни своих предков. Это были обычные, местами приукрашенные рыцарские истории, но Касавир умел рассказывать их так, что слушатель проникался ими, и хотелось слушать еще и еще. Эйлин и не подозревала в нем такого приятного и интересного собеседника. А сами его истории для нее, сироты, выросшей в Западной Гавани, были настоящим откровением. Ей и в голову не приходило, что можно так гордиться тем, что и совершено-то не тобой, а каким-нибудь твоим дедом или прадедом.

Но вот показались высокие, замшелые стены старого замка. Издалека этот замок всегда казался ей настоящей развалиной, похожей на останки каменного голема-великана, неизвестно как и зачем сохранившейся среди разросшегося лесного царства, вплотную подступившего к ее стенам. Однако вблизи оказалось, что то, что она принимала за признаки разрушения, было на самом деле связано с причудливой архитектурой замка, который был увенчан несколькими ассиметричными башнями и башенками. Внешняя стена была очень высокой, а ворота, казалось, невозможно было пробить даже магией. Замок был и в самом деле неприступен. Разбойники могли проникнуть туда лишь хитростью. Касавир снова стал молчалив и сосредоточен. Эйлин украдкой посмотрела на него. Какую, должно быть, боль он испытывает, приближаясь к этому месту.

— Ну вот, мы и пришли. Как попадем внутрь? — Спросила она нарочито бодро.

— Ворота надежно зачарованы снаружи и изнутри, не стоит их открывать. Здесь есть другой ход. Держись за мной.

Он повел ее в рощицу, примыкавшую к северной стене замка. Они отошли уже довольно далеко, когда он пригнулся к кочке и поковырял землю носком сапога. Там была замаскированная дверь в узкий лаз. Касавир спустился первым, затем позвал Эйлин, освещая ей путь. Подземелье было сырым и мрачным. Пахло затхлостью. Под ногами время от времени шныряли крысы. Длинному извилистому коридору, казалось, не будет конца. Эйлин стало немного не по себе. Ей не было страшно. Но ее взволновала эта неожиданная близость с человеком, который всегда был для нее загадкой. Ее, авантюристку в душе, будоражило не только сознание того, что их теперь связывает открытая ей тайна. То, что она узнала об этом сдержанном, холодном на вид мужчине с благородными манерами, заставило ее посмотреть на него другими глазами. Его спина, которая вдруг показалось ей очень мощной и широкой, занимавшей собой все пространство, маячила перед ней в полумраке подземелья, освещаемого комочком света на его ладони. Он широко шагал по каменному полу, и звук его тяжелых шагов гулко отзывался в ее ушах. Тревожный холодок пробежал по ее спине. Она невольно замедлила шаг. Услышав, что она отстает, Касавир обернулся.

— Эйлин? Что-то случилось?

— Ничего, — быстро ответила она делая шаг ему навстречу, — я просто…

Почувствовав тревожные нотки в ее голосе, паладин внимательно посмотрел на нее. Тень сомнения промелькнула в его глазах. Не зря ли он доверился ей, сильной, способной принимать разумные решения, но такой молодой и впечатлительной девушке? Однако чутье подсказывало ему, что он не ошибся. Он протянул руку, взглянул ей в глаза и спокойно спросил:

— Ты со мной?

Эйлин посмотрела на протянутую ей руку. Перевела взгляд на лицо паладина. Оно излучало спокойствие, уверенность в себе и абсолютное доверие к ней. Он ободряюще улыбнулся и повторил свой вопрос. Она улыбнулась ему в ответ, и ее рука скользнула в его ладонь — большую, теплую и шершавую от загрубевших мозолей. Да уж, рукоять молота и поводья способствуют нежности ладоней гораздо меньше, чем формальная служба лорду, праздная жизнь в замке, возлияния и женское общество. Эйлин кивнула, и они пошли дальше, не разнимая рук.

Тайный ход вывел их к кухне. Точнее говоря, можно было догадаться, что это помещение было кухней. Когда-то здесь было шумно. Поваренок крутил на вертеле жаркое, а повар поливал его особым маринадом. В печи запекались в кленовых листьях любимые куропатки молодого хозяина. Сюда захаживал дворецкий, чтобы продегустировать блюда и проверить, насколько они сочетаются с лучшим замковым вином, предусмотрительно захваченным им из подвала. Бывала здесь и прелестная молодая хозяйка. Она тщательно следила за тем, чтобы все соответствовало вкусу ее любимого супруга. Сейчас же это место стало пристанищем для крыс, пауков и прочей мелкой живности, а темные провалы в стенах, бывшие когда-то окнами, густо заросли плющом.

Касавир долго стоял с отсутствующим взглядом и как будто вслушивался во что-то. Может быть, он пытался услышать отзвуки жизни в этих древних стенах: голоса женщин, музыку бардов, лай собак, ругань торговцев, вопли провинившихся мальчишек, которых драли за уши, и все то, что когда-то составляло повседневную жизнь замка. Наконец, он встряхнул головой.

— Нам надо идти наверх, на чердак. Я пойду первым. Неизвестно, какие еще твари могли тут поселиться.

Касавир поднялся по маленькой лесенке и открыл тяжелую дубовую дверь. Дверь поддалась легко, и это его сильно обеспокоило. Эйлин подошла к нему и спросила:

— Что-то не так?

— Посмотри, эту дверь не открывали много лет, а петли, как новенькие, совсем не скрипят.

— Да, это плохой знак. Но пойдем дальше. Назад пути у нас нет, ведь так?

— Там может быть опасно, — сказал Касавир и с сомнением посмотрел на Эйлин, — я не ожидал этого и не хотел подвергать тебя риску.

Она лишь пожала плечами.

— Мне уже не раз приходилось подвергаться риску из-за вещей, гораздо менее понятных и близких, чем помощь другу. Я обещала, что помогу тебе, и сделаю это. И потом, — она подмигнула ему, — я обожаю загадки.

Посмотрев ей в глаза, Касавир кивнул. Да, в этом она вся. Может, это и есть ее главный секрет?

Когда они вышли в холл замка, их беспокойство усилилось. В холле было темно. Там не было ни мебели, ни ковров, вообще почти ничего, но были явные свидетельства порядка и относительной чистоты. Теперь не было никаких сомнений в том, что замок обитаем. Но кем? Точно не самозванцем, выдающим себя за его хозяина. Этот человек или существо определенно не было заинтересовано в разглашении своего присутствия.

— Ну что ж, — сказала Эйлин, — нам ничего не остается, как стать непрошенными гостями в этом замке и попробовать договориться с его обитателями, кто бы они ни были.

— Согласен, — кивнул Касавир, — будем действовать по ситуации.

Поднявшись наверх, они увидели полоску тусклого света под одной из дверей.

— Это библиотека, — прошептал Касавир. — Была библиотека.

— Предлагаю тихо пройти на чердак и взять все, что нам нужно.

Касавир немного помолчал и медленно произнес:

— Чутье подсказывает мне, что здесь что-то не так. Здесь есть признаки… нежизни. Они очень свежие и отчетливые. Нам надо…

Он не успел договорить. Дверь библиотеки открылась, и на пороге появилось Нечто. Это существо было похоже на тифлинга, уменьшенного до размеров полурослика. Его и без того колоритная внешность дополнялась огненно-рыжей бородой и мантией необычного покроя, похожей на одеяния чернокнижников. Этот маг или чернокнижник был рад гостям. Он сказал неожиданно зычным голосом:

— Не знаю, кто вы такие и как сюда попали, но вы как раз вовремя. Я собрал все, что нужно для моего последнего эксперимента. Мне не хватало лишь некоторых… м-мм… ингредиентов. Было очень мило с вашей стороны избавить меня от поисков.

Они переглянулись. Касавир нахмурился, но Эйлин подала ему предостерегающий знак и вышла вперед.

— Доброй вам ночи… э-э… сударь. Извините нас за вторжение. Мы не хотели нарушать ваш покой. В одном из помещений этого замка лежит то, что принадлежит нам по праву. Мы хотим только забрать это. Позвольте нам сделать это, и мы отблагодарим вас. Если мы можем быть вам полезны…

Тифлинг-полурослик рассмеялся.

— О, да, моя юная леди, вы будете мне очень полезны. Вот только, боюсь, вам придется здесь подзадержаться.

— Простите, сударь?

— Позвольте мне объяснить вам, о каких именно ингредиентах идет речь. Мне нужны два тела человеческой расы — мужчины и женщины. То, что я надеюсь получить из них, станет вершиной моего искусства, поистине шедевральным творением.

— Я так и знал. Проклятый некромант! — вскричал Касавир, выступая вперед и не обращая внимания на Эйлин. — Твоя деятельность запрещена в Невервинтере!

Колдуна развеселили эти слова.

— Ха-ха-ха! Ну, так арестуй меня и предай справедливому суду! Только сначала тебе придется иметь дело с моими слугами!

Некромант стал читать заклинание. Из всех углов на них полезла отвратительная, полуразложившаяся нежить.

— Касавир, скорее, заклинание! — закричала Эйлин, вытащила из ножен мечи и запела песню крепости. Она успела допеть прежде, чем первый ходячий труп приблизился к ней.

Божественное заклинание Касавира ослабило нежить, и добить их не составляло большого труда. Хуже было то, что приходилось одновременно уворачиваться от разъедающих брызг, которые посылал в них этот тифлинг-полурослик. Брызги обожгли ей плечо и шею, проникнув сквозь легкий кожаный доспех, но она не обращала внимания на боль, продолжая разрубать мертвецов на куски. Она фехтовала катаной и более коротким вакидзаси так, словно танцевала какой-то невиданный, завораживающий танец. Касавир тоже хорошо справлялся, нанося сокрушающие удары молотом и отбрасывая зачарованным щитом напиравшую нежить. Тяжелые латы надежно защищали его от разъедающих атак колдуна. Оставалось добить последнего зомби, когда Эйлин вдруг почувствовала слабость. Перед глазами поплыл туман, но она продолжала в своей дикой пляске наносить сильные и точные удары. Она почувствовала, что у нее нет ни сил, ни времени прочитать заклинание. Эйлин уже теряла сознание, когда к ней прикоснулась исцеляющая рука. Это прикосновение сняло болевой шок и заставило ее прийти в себя. Она очнулась, стоя на коленях и опираясь на мечи. Все было тихо. Перед ней лежало окровавленное тело некроманта, а вокруг валялись куски гниющей плоти. Ей стало дурно. Она, уже не раз бывавшая в склепах и подземельях, никак не могла привыкнуть к этому ужасному запаху давно умерших и непогребенных тел. Касавир увидел, как посерело ее лицо, а на глазах выступили слезы. Он сразу все понял, помог ей встать и поспешил отвести в комнату. «Был бы здесь Бишоп, он бы сейчас вовсю потешался надо мной», — подумала она.

Обычно она сама обрабатывала свои раны, и, по возможности, не привлекала к ним всеобщего внимания. В экстренных случаях рядом с ней всегда оказывались Бишоп или Элани. Не то чтобы она не доверяла Касавиру, наоборот, в его способности лечить она не сомневалась, просто так получалось. Но на этот раз, посмотрев на лохмотья расплавленного доспеха, приставшие к горящему от боли плечу, Эйлин поняла, что без его помощи вряд ли обойдется. Когда, усадив ее на низенькую кушетку, он опустился рядом на одно колено, она зажмурилась и приготовилась терпеть адскую боль о того, что от обожженной кожи будут отдираться ошметки наплечника. Но ощущения были на удивление терпимыми. Оказалось, его руки могут не только приводить в сознание и останавливать кровь, но и ослаблять боль. Рукава доспеха и нижней рубахи пришлось полностью оторвать. Нейтрализовав остатки кислоты какой-то жидкостью из сумочки на поясе, он обработал поврежденное место заживляющим снадобьем и быстро наложил удобную, не стесняющую движений повязку. Для этого Эйлин пришлось снять доспех и остаться в одной рубахе. «Похоже, у него в таких делах опыта больше, чем у кого бы то ни было из группы. Надо брать его на сложные задания», — решила она. Впрочем, не только практические соображения приходили ей в голову, когда паладин ловко перевязывал ее, бережно поддерживая плечо то одной, то другой рукой, и делая для надежности перетяжки через грудь и спину. Она ловила себя на том, что ей просто приятны прикосновения его теплых заботливых рук. Она невольно вспомнила своего приемного отца, лесного эльфа Дэйгуна, который на ее памяти ни разу не прикоснулся к ней без особой необходимости. Сколько Дэйгуну лет? Боже, она даже этого не знает. Но, судя по внешности, по человеческим меркам он мог бы быть лет на десять старше Касавира.

Ожоги на шее были незначительны, на кожу попала лишь пара капель, не проникнув глубоко. Он просто заживил их руками.

— Ну, вот, думаю, рубцы будут не очень заметны, — сказал Касавир, проверяя, надежно ли сидит повязка.

Когда он помог ей надеть доспех, она благодарно пожала его руку.

— Спасибо, Касавир, я и не знала, что ты такой отличный лекарь.

— Это моя работа, — с усмешкой ответил он, — и поверь, есть только один человек, который делает ее лучше меня — отец Иварр. Так что, обращайся, если что. Кстати, когда ты дралась — это было зрелище! Ты лучший боец на двух мечах из всех, что я видел.

Эйлин улыбнулась. Ну вот, она и дождалась комплимента от Касавира.

— Спасибо. Ты тоже был неплох.

— Я хочу обыскать тело, — заявила Эйлин, когда они направились к выходу.

Касавир поморщился. Мародерство было ему отвратительно.

— Неужели без этого нельзя?

— Кто знает, у него может быть что-то важное из того, что принадлежит этому дому.

— Хорошо, — согласился он, подумав, — ты права.

У некроманта оказалось лишь несколько золотых, которые Эйлин быстро сунула в карман, пока Касавир не видел, и какой-то амулет, видимо очень старый. Она поднялась, рассматривая его. Увидев амулет в руках колебавшейся девушки, Касавир быстро подошел к ней.

— Позволь, я взгляну.

Металл амулета местами позеленел, но его лиловый камень был чистым и блестящим.

— Я помню этот амулет. Мне его подарила матушка, когда я был ребенком. Если не ошибаюсь, он дарует мудрость. Я потерял его, когда играл с ним.

Он вздохнул и задумчиво произнес:

— Может быть, его-то мне и не хватало в пору моей беспутной юности. Ты не возражаешь, если я заберу его?

— Можно было и не спрашивать, Касавир.

— Спасибо. Пойдем дальше?

— Показывай дорогу.

Убив по дороге еще несколько заплутавших жертв некроманта, они, наконец, добрались до чердака. Там было очень пыльно, душно и тесно от расставленных по углам и сваленных в кучу вещей. Касавир стал рыться в каком-то хламе в углу, а Эйлин с интересом рассматривала старые вещи, покрытые толстым слоем пыли. Какие-то ящики, шляпные коробки, подсвечники, посуда, старые доспехи, пара ржавых копий и щитов. Среди всего этого она увидела что-то похожее на картину, укутанную холстом. Осторожно откинув холст, Эйлин чихнула от поднятой пыли. Под холстом и в самом деле оказалась картина — портрет красивой женщины лет тридцати. В ее облике было что-то знакомое. Черты лица ее были не вполне правильны и даже тяжеловаты, но исполнены благородства. Прямой нос, тонкие брови вразлет, шикарные черные волосы, уложенные в высокую прическу. Но главное — глаза. Они были пронзительно-голубыми, чистыми и прозрачными, как северные озера. Взгляд ее был немного печален. Эйлин украдкой посмотрела на Касавира. Да, он определенно похож на мать. «Он был ее единственным, наверняка, обожаемым ребенком, — думала девушка, глядя на портрет. — Должно быть, он тяжело переживал ее смерть. Двенадцать лет. Сложный возраст. Не искал ли он смолоду утешения в объятиях всех этих женщин? И не оттого ли совершил столько ошибок? Легко судить человека, не зная, что ему пришлось вынести. Один на один с суровым отцом. Я это хорошо понимаю».

Касавир подозвал ее к себе. Она поспешно накрыла картину и подошла к нему.

— Вот он. Цел и невредим.

Это был небольшой, искусно сделанный, но очень старый сундучок. Позолота на углах потускнела, а лак потрескался.

— Странно, он не выглядит крепким. Зачем нужно было его запирать, если его легко сломать?

— Не все так просто, — не без гордости ответил Касавир, — этот сундучок только сверху деревянный, а внутри — настоящий сейф. Отличная работа отличного мастера.

— Ты будешь его открывать или просто заберешь?

Касавир немного помедлил с ответом и, решившись, произнес:

— Я открою его. Я хочу, чтобы ты сама увидела то, за чем мы сюда пришли.

Эти слова взволновали Эйлин. Нечасто ей приходилось видеть родовые бумаги знатных фамилий.

— И как ты его откроешь? — поинтересовалась Эйлин. — У него ведь нет замка.

— Дай мне, пожалуйста, нож. Смотри.

Касавир приподнял ножом верхнюю часть крышки. Там оказался небольшой, вытисненный в металле крышки герб в форме кленового листа.

— Это магическая ловушка, — объяснил Касавир, — реагирует на прикосновение любого, кроме того, кто запечатал ее.

Он вытер руку платком и прикоснулся к печати. Она засветилась голубоватым светом, раздался щелчок, и крышка открылась.

В сундучке оказалось несколько богато расписанных, тисненых золотом бумаг, на которых было что-то написано непонятным Эйлин старинным шрифтом. Золотые гербы, шелковые знаки, печати из красного сургуча. Ей было странно смотреть на все это. И тем более странно было сознавать, что все это принадлежит Касавиру, у которого денег и на ночлег в таверне едва хватало, пока она не взяла его к себе в отряд.

Ее внимание привлек большой свиток, стянутый шелковой веревкой с золотом.

— Можно?

— Да, смотри, — ответил Касавир, немного подумав.

Эйлин развернула свиток. Это оказалось генеалогическое дерево. Имена и фамилии мужчин и женщин, даты, запутанные линии, крестики. И последнее имя, на самом верху древа. Ильмар Лоннсборг. Рядом — Марбл Гренваль. Крестик.

— Что это значит? — спросила Эйлин.

— Бесплодная ветвь, — глухо ответил Касавир, — древний могучий клен больше не даст побегов.

— Ильмар. Красивое имя, — промолвила Эйлин.

— Ильмара Лоннсборга больше нет! — Резко ответил Касавир. — Он не выполнил свой долг перед семьей и оказался недостоин носить это имя.

— Может быть, тот Ильмар и не был достоин. А нынешний?

Касавир раздраженно тряхнул головой.

— Эйлин, это все не имеет смысла. Нам лучше поскорее уйти отсюда и забыть об этом.

Она удержала его за локоть и резко произнесла:

— Нет, постой!

Он с удивлением посмотрел на нее. Она быстро заговорила, повышая голос:

— Если бы это не имело смысла, ты вообще не пришел бы сюда. Если бы Ильмар совсем не интересовал тебя, ты не стал бы копаться в прошлом и показывать все это мне. Послушай хоть раз маленькую глупую Эйлин! Когда ты рассказывал мне все эти истории из жизни твоих предков, я, безродный приемыш из Западной Гавани, стала понимать, что это значит — иметь корни. И будь они у меня, я ни за что не отказалась бы от своего имени и от своей семьи. Ты знаешь, что ты — Лоннсборг, и всегда будешь им. Иначе, что заставило тебя прийти сюда, чтобы уберечь свое, пусть и разоренное, родовое гнездо от чужаков?

Касавир смотрел на нее и поражался горячности, с которой она отстаивала то, что должно было быть важным для него. Он не ожидал такого от этой умной, смелой и отчаянной, но немного легкомысленной девушки, какой он ее представлял. Он взял из ее рук свиток, развернул его и долго молчал, глядя на извилистые ветви и каллиграфические надписи. Наконец, он произнес:

— Я принял решение.

Он сложил все бумаги и свитки назад в сундучок, закрыл крышку и, встав на одно колено, протянул его Эйлин.

— Дотронься, пожалуйста, до печати.

Глаза Эйлин расширились, она замотала головой и отступила на шаг.

— Но… я не могу. Это не мое, я не имею права.

— Сделай, пожалуйста, то, что я прошу, и я тебе все объясню, — спокойно ответил Касавир.

Он смотрел на нее снизу вверх бездонными глазами-озерами, и она чувствовала, что не может противиться его взгляду. Сказав себе для очистки совести, что паладин, должно быть, сошел с ума, и лучше ему не перечить, она, как завороженная, протянула руку и дотронулась до гербовой печати. Голубое свечение, щелчок — и сундучок закрылся.

— Что происходит, Касавир? — спросила она.

Встав с колен, паладин положил руку ей на плечо и серьезно посмотрел на нее.

— Эйлин, я хочу, чтобы ты кое-что обещала мне. Если я погибну в бою, а другой смерти, по видимому, боги для меня не предусмотрели, я хочу, чтобы ты сделала все для того, чтобы меня похоронили под моим родовым именем.

Эйлин некоторое время молчала, обдумывая его просьбу.

— Я обещаю тебе это, — ответила она и улыбнулась, — но что если смерть будет по-прежнему брезговать тобой?

Взгляд Касавира смягчился, а в голосе появились бархатные нотки, заставившие девушку смутиться. Он пожал плечами и просто сказал:

— Что бы ни случилось со мной, буду ли я мертв или жив, этот сундук теперь сможешь открыть только ты.

В утреннем тумане раздавался мерный цокот копыт. Они ехали шагом и молчали. Говорить не хотелось. Эйлин посмотрела на притороченный к ее седлу сундучок, завернутый от посторонних глаз в кусок холста. Затем перевела взгляд на Касавира. Он покачивался в седле, расслабившись, откинув голову и прикрыв глаза. «О чем может думать и что может чувствовать человек, только что отдавший все, что связано с его семьей и его прошлым, в руки безродной девчонки, которую знает пару месяцев? — думала Эйлин. — Не похоже, чтобы его что-то волновало. А как же я? Не успела я смириться с этим осколком серебряного меча в груди, как я уже несу ответственность за судьбу таких документов. Что такое на меня нашло, что я согласилась на эту авантюру? И что он имел в виду, когда сказал, что при его жизни сундук смогу открыть только я?»

Касавир будто услышал ее мысли. Не поворачивая головы и не открывая глаз, он сказал:

— Не волнуйся, Эйлин. Касавир больше ни словом не напомнит тебе об этом маленьком невзрачном сундучке. Вспомни о нем, когда придет время выполнить свое обещание.

Он повернулся, тепло посмотрел на нее и произнес:

— Или сделай это, если когда-нибудь ты сама захочешь назвать меня по имени.

Глядя ей в глаза, он помолчал немного и тихо добавил:

— Если ты действительно этого захочешь.

Эти негромкие слова словно обожгли ее. Она остановила лошадь. Касавир тоже натянул поводья. Их лошади фыркали и нетерпеливо перебирали ногами. А они смотрели друг на друга так, словно видели в первый раз. По сути, так оно и было. Эйлин поняла смысл того, что он сделал. Они теперь связаны на всю жизнь — так, что даже смерть одного из них не освободит другого от этой связи. А Касавир… Касавир, глядя в ее странные зелено-карие глаза, понял, что теперь только ради этих глаз и по их воле он сможет перестать быть вечным скитальцем и вернуться туда, где был рожден. Но он никогда, ни единым словом не напомнит ей об этом. Если только… она сама…