Дневник: Закрытый город.

Запись 1

Солнечногорск — жемчужина Урала!

Солнечногорск — тобою я пленен.

Солнечногорск — здесь всё начну с начала.

Ты самый лучший! Город — сказка! Город — сон.

Четыре дня в дороге. Уже до чёртиков надоело. Я ещё не добрался, а уже хочу назад, домой. Тоска невыносимая от шума поезда. Дважды уже меня пересаживали. Дорожные припасы заканчиваются, в вагоне — ресторане всё очень дорого. Стараюсь есть поменьше. Вчера на одной из остановок я выходил размять ноги, думал купить пирожков у торговок, но они почему-то торговали только канцелярскими принадлежностями. Купил себе пару общих тетрадей в клеточку и набор ручек. От скуки начал вести дневник. Разрисовал парочку листов. Всё равно скучно.

Запись 2

Меня высадили ранним утром на ободранном вокзале. Всё. Конечная. Вали отсюда. С сумками и чемоданом я, зевая, поозирался. Вокруг вокзала ничего, только рельсы и уходящий поезд прогудел мне на прощанье. Пошёл к билетным кассам. Хмурая кассирша долго читала моё направление, потом сбегала за начальником вокзала. Начальник, высокий седой мужчина, вернул мне мое направление.

— Спецпоезд на Солнечногорск будет только в понедельник, юноша. — сообщил он мне. Какой я ему юноша, мне девятнадцать уже. Стало очень грустно. Сегодня был только четверг. Денег у меня мало. Где же мне три дня обретаться теперь? — Они так редко ходят. Может быть, есть попутные? — с надеждой спросил я. — Ваше направление разрешает вам бесплатно доехать до места назначения. Это закон. Но нашей вины в том, что в Солнечногорск едут поезда только по своим расписаниям, нет. Это бывший закрытый город с пережитками прошлого. Расписания меняются постоянно. Мы только получаем указания. Если что-то изменится, я вам сообщу.

Я разместился в зале ожидания на жестких пластмассовых сиденьях. Дико и одиноко. Погулял по залу, посмотрел расписания поездов и электричек. Складывалось ощущение, что вокзал существует где-то на отшибе цивилизации. Прошёл к выходу. На площадке возле вокзала было пусто. Автобусов не было. Только несколько хозяйственных построек для железнодорожников. И дорога уходящая в сторону леса. И как тут люди живут? Непонятно. Сходил в буфет. Познакомился с продавщицей. Порасспрашивал ее. Она сочувственно покачала головой, и предложила чай с бутербродами. Я отказался. Вернулся в зал ожидания, где на меня напала уборщица — здоровенных размеров тётка без возраста. Не знаю откуда такие берутся, мне кажется они все одинаковые. Я нарушил мир чистоты в её царстве. Спрятался от неё на сиденьях. Она и туда добралась со своей шваброй. Познакомились. Узнав откуда я приехал, она смягчилась, даже припомнила родственников и знакомых. Не знаю ли я их? Нет, не знаю, честно признался я. Уборщица ушла. Я задремал. Временами просыпался, поглядеть на часы, висевшие над входом. Три дня. Они покажутся мне вечностью. Меня разбудили. Я посмотрел на часы. Было 13:00.— Пошли обедать! — потребовала уборщица.

Я попытался отказаться, но мне пригрозили шваброй. Валькирия отвела меня в буфет, где продавщица поставила на стол передо мной тарелку супа, макароны с котлетой и чай. Сюда же пришла кассир. Женщины кормили меня, не спрашивая денег, сочувственно качали головами. Из такой дали приехал. Я им был интересен. Пришлось рассказать свою историю — почему я решил отправиться в Солнечногорск.

История моя простая и грустная. Мне очень были нужны деньги. Я всё понимаю. Деньги всем нужны. Но, мне нужно было их срочно где-то заработать, причем в большом количестве. Моя мать была серьезно больна. Она растила нас со старшим братом одна. Отец бросил семью, ещё когда мне года не было. И больше мы с ним не общались. Пропал он совсем, и мать тянула нас на пару с бабушкой. Но, пришло время и бабушки не стало. Мать отказывала себе во всём ради нас. Когда она заболела, и мы с братом узнали что лечение будет стоить огромных денег, решили приложить все усилия, но спасти её. На первое время нашли средства. Брат остался ухаживать за матерью. А мне в техникуме, старый учитель, узнав о беде, предложил поехать по направлению в Солнечногорск. Заработать. — Это бывший закрытый город, — сказал он мне, — раньше туда принимали людей только по назначению. Но сейчас времена меняются. СССР уже нет. Но направление туда мы тебе соорудить можем. Остались кое-какие возможности. Старые связи, так сказать. Там очень высокие зарплаты. Секретность, опять же. Получишь комнату в общежитии как иногородний. Попробовать стоит.

И вот я, получив направление от техникума, поехал. Удивительная эта бумажка. С ней мне всё время находили место, стоило только её показать. Пока не оказался тут. На странном вокзале посреди леса. Женщины загомонили. Про Солнечногорск они все знали. Но, конечно, там никто из них не бывал. Он находился в 150 километрах отсюда. И составы туда часто ходят. Но что в них, неизвестно. Кто говорит — радиоактивные отходы, кто химические. В Солнечногорске, говорят, центр переработки есть. И японцы туда технику отправляют, и американцы.

Богатый город, но странный. Оттуда мало народа приезжает. Только туда едут. Там говорят, даже метро есть и аэропорт. Военные охраняют его со всех сторон и минные поля остались неубранные до сих пор. Никакой внятной информации, только слухи. Путейцы дальше 30 километра к городу не приближаются. Нельзя. Там болота разлились. Местами рельсы под воду уходят. Местные чинят их постоянно. А вода там поганая. Ядовитая, что ли? Наверное, это из-за отходов, сходились в одном мнении женщины. Сидел в буфете с ними до вечера. Они про своё разговаривали, я слушал. Вечером разместился на сиденьях спать. Ночью меня разбудил начальник вокзала. — Вставай. Бери вещи и дуй за мной. — Куда? — я потер заспанные глаза. — Попробую тебя на поезд посадить. Давай быстрее! У них остановка две минуты!

Запись 3

Начальник вокзала сдержал своё слово. Была короткая перепалка между ним и проводником. Проводник сдался. Хотя обозвал начальника “сукой”.

Помог мне с вещами влезть в удивительный поезд с серебристыми вагонами. В тамбуре проводник строго предупредил, что пустит меня в пустое купе, но нос в другие вагоны не совать! В туалет и курить ходить только когда он разрешит. Сидеть тихо. Иначе выбросит нахер из поезда! Я только кивал. Какая разница. Мне бы только доехать.

— Спасибо! — крикнул я. Двери уже закрывались, начальник вокзала устало махнул рукой. Проводник зашипел на меня кошкой: “Сказал же, тихо!”

Я разместился в купе, убрал свои вещи на верхнюю полку. Спать уже совершенно не хотелось. Поезд медленно, но верно, вёз меня к конечной цели. Через час поезд шипя остановился. Я смотрел в окна, но в темноте было не разобрать что там. Какие-то огни. Мельтешение. Кто-то прошёл мимо, постукивая по колесам. Поезд стоял так долго. Начало светать. Через дверь в купе протиснулся пожилой толстый дядька со злыми глазами. Молча разместился на нижней полке напротив меня, и поставил на столик большой кожаный портфель с пряжкой. Открыл его, начал копаться, недовольно посматривая на меня. Заглянул бледный проводник. — Чайку не хотите? — пискнул он. — Туалет, курить — можно. Санитарную зону проехали. Дядька что-то пробормотал, и проводник испарился. Курить можно? Ну ладно. Я пошёл в тамбур. Стоял, курил. Следом за мной зашёл тот дядька, начал хлопать себя по карманам. Я всё понял, предложил ему свои. Он благодарно кашлянул и принял мои сигареты. Затянулся. Взгляд его смягчился. — Забыл сигареты, понимаешь? — сказал он мне. — Бывает. — философски ответил я. Потом мы молча курили. Выкидывая окурок в пепельницу он спросил — А ты чего, к родне едешь? — Нет. по направлению. На работу. — По направлению? А как ты тут оказался? — он был очень удивлён. — Могу показать направление. — предложил я. Мы вернулись в купе. Там, на столике, уже стояли два стакана чая в узорных подстаканниках. И печенье. И бутерброды с кружками копчёной колбасы. Невиданная щедрость от проводника. Мужчина внимательно прочитал мою бумагу, покривил губы. Вернул ее мне. — На Моховой тебя высадили. А Михей, старый чёрт, помочь захотел. Твой поезд только в понедельник. — сказал он мне. Будто всё знал с самого начала. — И что думаешь? Куда хочешь пойти работать? Только учти, вакансий на твою специальность нет. А в кадрах смотреть не будут, отправят в третий корпус. Если не повезет, во второй. — А что там, в этих корпусах? — я помешал ложкой в стакане. — Военная тайна. — сурово ответил мужчина. Мне стало не по себе. Действительно. Куда я еду? Столько проехал, и всё в пустую? Неужели придётся возвращаться назад, с пустыми руками? Что я брату скажу? Извини, не получилось? — Раз уж столько проехал, назад пути нет. — сказал толстяк, и протянул руку. — Иван Сергеевич. Вижу, нужда тебя сюда гонит. Что за нужда мне, собственно, не интересно. Но если хочешь поработать и заработать денег, я тебе скажу, что надо делать, когда в Солнечногорске окажешься. А пока пей чай. Мы выпили чаю. Он всё занимался бумагами. Потом снова пошли покурить. В тамбуре он стал меня расспрашивать. — Ты в компьютерах разбираешься? — Смотря в чём. Курсы информатики у нас были. — начал было я. — В кадрах скажешь, что хорошо разбираешься. И что хочешь работать с Павлом Большаковым. У него сейчас недобор людей. Если кадровики будут фыркать, назовёшь моё имя, этого будет достаточно, чтобы они вокруг тебя зайчиками запрыгали. Запомнил, как меня зовут? — Да. — Вот и прекрасно. Пошли свои места занимать. Сейчас проверка будет. Поезд снова остановился. В коридоре затопали. Я начал нервничать. Что теперь будет? Иван Сергеевич уставился в свои бумаги, и не обращал внимания. Я приготовил паспорт, вложил туда свое направление. Руки задрожали. Открылась дверь в купе, зашли двое людей в форме. — Ваши документы? — строго спросил один. Я протянул ему свои. Он изучил их. Лицо его изменилось, он открыл рот. — Этот со мной. — сказал, не отрываясь от бумаг, Иван Сергеевич. Военный посмотрел на него. И, видимо, узнав, козырнул и извинившись, вернул мне документы. Военные торопливо вышли. Эге, а Иван Сергеевич, похоже большая шишка, подумал я. Через некоторое время поезд тронулся.

Запись 4

Вокзал Солнечногорска встретил меня туманом. Туман был повсюду. И какой-то нехороший. Желтоватый, что ли? Когда пассажиры начали выходить из поезда на перрон, заиграл гимн, и густой бас, скрытый туманом, запел. Я сначала не мог разобрать слов текста, но припев расслышал отчетливо.

Солнечногорск — жемчужина Урала! Солнечногорск — тобою я пленён. Солнечногорск — здесь всё начну с начала. Ты самый лучший! Город — сказка, город — сон.

Точно, это какой-то сон. Куда теперь мне идти? — Не стой столбом! Тебе направо, в комендатуру. На улице я тебя подожду. — резко сказал сзади меня Иван Сергеевич. Я посторонился, пропуская его. Здание вокзала виделось размытым силуэтом. Я подхватил свои вещи, и пошёл искать. Одна дверь закрыта. Вторая. Третья. У военных, стоявших возле четвертой двери, я спросил где комендатура. Меня загнали в тесное помещение. Заставили открыть сумки и чемодан. Пока двухметровый амбал копался в моих пожитках, другой снял мои отпечатки пальцев. Потом завели в другую комнату, где меня сфотографировали. Сделали копии моих документов на хитром иностранном аппарате. Заставили подписать кучу бумаг и наставили везде штампов. Это всё длилось около часа. Когда я вернулся в первую комнату, тот, кто проверял мои вещи, грубо пнул чемодан в мою сторону. Забирай и выметайся. И возьми вот этот документ с собой.

Выйдя оттуда на улицу, я чувствовал себя изнасилованным. Гадкое чувство. Иван Сергеевич как ни странно, ждал меня. У него своих дел нет? — Давай еще сигарету! — потребовал он. Я судорожно обыскал себя. Уф. Не отобрали. Постояли, покурили. Мимо со звоном проехал трамвай. — Ага. Вон там остановка. Сейчас садишься на номер второй, и пилишь до конечной. Там центральное отделение градообразующего предприятия. Время сейчас 8:45. Через 15 минут начнет работу отдел кадров. На проходной покажешь всё, что у тебя есть. И на третий этаж на лифте. Кабинет 315. И не забудь, всё что я тебе говорил. — проинструктировал он, глядя на удаляющийся трамвай.

На площади перед вокзалом было пустынно. Людей почти не было. Не стояли автомобили такси. Отсутствовали ларьки и торговки, обычные для любого вокзала. Только площадь, асфальтовые дороги, пересекаемые трамвайными путями и длинные бетонные заборы, закрывающие повсеместно обзор. Даже деревьев тут не было. Я увидел, как к воротам в левой стороне площади, замыкающими бетонный забор, подъехал грузовик — рефрижератор. Ворота открылись. Грузовик начал заезжать задним ходом, и неожиданно фыркнув выпуская клубы черного дыма, заглох. В воротах тут же засуетились люди. Открыли задние двери фургона и оттуда начали вылезать люди, замотанные в какое-то тряпье. Ближе мне не было видно. Их вели под руки, заводили внутрь территории. Мне показалось или что-то разлили? Как будто с хлюпаньем лопнул полиэтиленовый мешок с водой. Тут же набежали люди с лопатами для уборки снега и начали с противным скрежетом чистить асфальт. Водителя громко и матерно ругали. — Не обращай внимания, и иди на остановку. — посоветовал Иван Сергеевич. — А что это за люди? — спросил я. Иван Сергеевич поморщился — Это больные Аркатом. В санаторий их везут. И не парься по этому поводу. Аркатом болеют только местные. Я распрощался с ним. И под мерзкий, нервирующий скрежет лопат пошел на остановку ждать трамвай.

Запись 5

Это всё действительно сон. Удивительный и непонятный. Думал, этот день для меня никогда не закончится.

И так, обо всём по порядку.

В Солнечногорске, кажется, главный городской транспорт — это трамваи. Они все бесплатные. Там нет кондукторов. Весь город, это сплошные промзоны, огороженные стенами и заборами. Люди заходят в трамваи и выходят на своих остановках. Когда трамвай привез меня к большим стальным воротам, и они начали раздвигаться, я испытал настоящий шок. Что это за город вообще? Миновав ворота, трамвай тренькнул и остановился.

“Остановка “Конечная.” — объявили по радио.

Я, и несколько пассажиров вышли из трамвая. Трамвай отправился на разворот. Огромное мрачное здание нависло надо мной. Сколько там этажей? Я задрал голову и насчитав тридцать, сбился со счёта, только шея хрустнула.

Отправился вслед за другими. На проходной снова были военные. Вещи забрали в камеру хранения. Меня заставили пройти через рентгеновский аппарат и зачем-то сделали снимок скелета. Маразм. Потом сидел на скамейке у кабинета номер 315, ждал, когда пригласят в отдел кадров. Там какие-то полупьяные бабы, недовольно опрашивали меня.

Говорили сначала, что я могу направлением своим подтереться. Что вакансии сейчас только на работу по уборке третьего корпуса. Учитывая отсутствие у меня профильного образования и опыта работы. Пока я не сказал, что я от Ивана Сергеевича. Ого, как сразу всё отношение поменялось! К Большакову хотите? Пожалуйста! Сейчас мы всё для вас оформим. Два комплекта спецодежды. Распишитесь, пожалуйста. Направление на прохождение медосмотра — это здесь в этом же здании, мы проводим. В общежитии нуждаетесь? Ой простите, отдельные комнаты, только для семейных, у нас прекрасные четырехместные комнаты. Плитка, два комплекта белья, кухонные принадлежности, распишитесь, вот тут и тут. А это ещё книжка с талонами на паек суточный и подъемные. Где отовариваться покажем. Кроме того, на вашем участке есть прекрасная столовая. Всё бесплатно.

Это был фейерверк из услуг и предложений. Я не успевал расписываться. Вопрос работаю я или нет, был уже решен! После всех документов, меня чуть ли не за руку, провели по всему зданию на медосмотр. Несколько этажей было отведено под медицинский комплекс. Или как это место можно было назвать? Тётка передала меня какой-то женщине в белом халате и что-то прошептав ей на ухо, удалилась. Та сразу взяла меня в оборот и погнала по кабинетам. Я вздохнуть не успевал. То рентген, то УЗИ, то чего-то непонятное. Крови выкачали не меньше литра. Прививок наделали и под лопатку, и в предплечье. Я весь чесался. Наконец отпустили со словами, что справку уже отдали в отдел кадров. В коридоре, ко мне снова подскочила женщина из кадров. Она проводила меня к выходу, помогла забрать вещи и усадила на трамвай.

— Ваша остановка — “Общежитие номер один”. Вот этот бланк передадите завхозу общежития. Он снабдит вас всем необходимым. Не потеряйтесь, пожалуйста. — попросила она.

— А как мне попасть, к месту работы? — я убрал в карман документы.

— Завтра в 7.30, за вами зайдут. Мы уже сообщили в отдел Большакова, о вашем назначении. Так что он про вас знает, и не забудет.

Я сидел в трамвае, хлопал глазами и пытался переварить всю информацию, свалившуюся на меня. Зайдут за мной? А если нет? Как мне тут бегать, искать рабочее место? Очень хотелось есть. Я грустно оглядел свои сумки. Кажется, ничего нет. Хорошо. Попрошу в общежитии немного еды, не откажут же?

“Общежитие номер один. Следующая остановка “Юбилейная”. — прохрипел голос.

А-я-яй. Я схватил сумки, и кинулся к выходу. Общежитие было обычной панельной пятиэтажкой, только с входом — пристройкой снаружи. У входа курило несколько человек в спецодежде. Все мужчины. Я зашёл внутрь, предъявил сидевшему в коридоре за столом пожилому завхозу в очках, документы из отдела кадров.

Он их прочитал и сообщил следующее.

— Плитку не дам, одна на четверых она. Ты четвертый. В комнату заселю. Комплект белья выдам один. Второй — когда первый в стирку принесешь. А то знаю я вас, пропьёте всё. Тарелок, ложек, кружку — дам. А кастрюлю сам покупай. Нет сейчас их.

Показал мне место в комнате. Две двухъярусные кровати, четыре тумбочки и один шкаф. Стол, четыре стула. И одно окно без занавески. Вот и всё убранство. Бросил вещи и пошел с ним на склад, где он долго и привередливо отбирал для меня бельё. Назад шёл один груженый по самую маковку. Разложил бельё на постели. Моя верхняя. Всегда мечтал на двухъярусной спать. Жаль, у нас с братом, такой в детстве не было. Только закончил с кроватью, припёрся этот завхоз

— Я за тобой бегать должен? Забери пайку свою и талон давай. — произнес он с недовольным видом.

Пайка. Пайка была бумажным пакетом, перевязанным бечевкой. Тяжёлая. Я вскрыл его ножом со стола. Внутри лежали консервы. Печенье. Сахар- рафинад. Упаковка чая со слоником и какие-то древние пакетики. Суп- звёздочка. Конфеты “кофейные подушечки” и еще две шоколадки. Обалдеть.

— 500 грамм спирта ещё. — добавил завхоз. — Тара есть?

— Это чего, на неделю? — спросил я, проглотив слюну.

— На три дня. Потом следующий талон.

— Откуда такие богатства?

— Твоё какое дело? Положено — ешь!

— Так, а спирт мне куда девать?

Завхоз усмехнулся и снисходительно начал рассказ.

— Ты ещё молодой, и не сечёшь в местных порядках. Спирт тут товар ходовой. Мыло еще. Зубная паста. Батарейки для радио. Журнал с девочками. Предметы первой необходимости меняются только на спирт. Деньги цены тут не имеют. Потому что все тут пьют. И ты начнёшь.

Я предоставил ему фляжку. Брат из армии привез. Завхоз налил спирта до краёв. Тоже мне, щедрость. Всё равно я не пью. Но раз уж тут это валюта, буду копить.

Помылся в душе. Какое это облегчение, после пяти дней в дороге, помыться как следует. Снова сходил к завхозу и узнал, что в подвале есть стиральные машины. Можно спокойно стирать свои вещи. Только спецовку отдельно, иначе казнит. Разжился стиральным порошком. На радостях, постирал свои вещи, развесил их в подвале веревках, и решил закусить чем бог послал. В комнате уже сидели двое и пили чай. Я поздоровался, и мы познакомились.

Один назвался Юрием, на год старше меня, приехал из Краснодара на заработки и уже два месяца работал в третьем корпусе.

— Деньги хорошо платят и главное вовремя. Дома-то я по полгода зарплаты не видел. — рассказывал он мне.

Второй — высокий сутулый мужчина лет 45, откуда-то из Костромы. Сказал, что его зовут Андрей и работает он в охране. Он в основном молчал, и пил чай. Зато Юрий говорил без умолку. От него я узнал про таинственный Провал, и что сейчас вся каша вокруг него крутится.

— Представляешь, там, в центре этого секретного города, глубокая яма. Вокруг ямы построен первый корпус. Он называется Первый Исследовательский. Вокруг него второй- Второй Контрольный. А уже вокруг второго третий.

— А чем тут всё-таки занимаются? — спросил я.

— Ну, много чем. И робототехникой. И приборостроением. И машины какие-то делают. Отходы перерабатывают. Так просто и не скажешь. — задумался Юрий.

Складывалось впечатление, что он сам не очень-то знал. Но они оказались неплохими соседями, накормили меня. Отказались от моих консервов. От избытка всего случившегося, я забрался на свою койку, и сразу заснул.

Запись 6

Павел Федорович Большаков. Высокий суровый мужчина в засаленной кожаной куртке, принимал меня, развалившись в некогда шикарном, но потрепанном кресле. Его стол был завален бумагами и непонятным мне оборудованием. Он оглядел меня, нарядного, в новом комбинезоне, в сапогах до колен. Да я весь сиял, как начищенный пятак, после такой обновки.

— Пьёшь?

— Нет! — я замотал головой.

Он достал из-под стола канистру, извлёк грязный гранёный стакан, и налил его до краёв. Подвинул его мне.

— Пей!

Это чего, спирт? Я пришёл в ужас и начал отнекиваться.

— Не выпьешь, можешь на хуй отсюда идти.

— Но, Иван Сергеевич…

— Чтоб я больше от тебя, блять, этого имени не слышал! Пей или уёбывай! В третьем корпусе мертвецов любят! — оборвал он меня.

Дрожащей рукой я схватил стакан, попытался залпом выпить его. Горло обожгло, дыхание перехватило. Я согнулся пополам и начал бороться с обезумевшим своим организмом.

— Молодец. Закуси корочкой.

Он протянул мне корку ржаного черствого хлеба. Я кое-как начал её жевать, перед глазами всё залетало. Большаков, довольный, откинулся в кресле.

— Я тут твой начальник. И несу за тебя ответственность. Поэтому приказы мои должны выполняться без сомнения и вопросов. Лишний вопрос может стоить тебе жизни. Лишнее сомнение может стоить жизни не только тебе, но и всему коллективу. Если начальник приказал тебе выпить, значит, он знает, что делает и ты не должен сомневаться, а должен исполнять приказы.

— Вас понял. — прохрипел я.

— Ты новичок. Опыта работы у тебя нет. Твоё профильное образование это пиздец. Поэтому сложных заданий я тебе поручать не могу. Ты должен слушать и смотреть. Смотреть, учиться и вкалывать, как негр, если не хочешь тут сдохнуть. Постепенно будем учить тебя в нашем направлении, но пока будет тебе поблажка. Пошли!

Я поплелся за ним, униженный спиртом и жестким разговором. Большаков привёл меня в огромное помещение. Вокруг стояли стеллажи с платами, мониторами, шкафы с разноцветными кнопками, валялась какая-то компьютерная техника. Посреди помещения стоял стол из нержавейки.

Большаков покопался в стеллажах, разложил на столе передо мной печатные платы размером с большую книгу.

— Три типа плат. РД -8. РД -16. РД -32. Это всё неисправные. Старый фонд. Будешь ездить, менять их на станциях. Платы стоят в кассетах. Это блок на четыре платы. Иногда они выходят из строя. Тогда контролёры на станциях звонят сюда, и я посылаю людей заменить их. Новая плата берётся у кладовщика, под роспись. Старая сдаётся под роспись.

Я осмотрел платы. Интересно, а это наши или импортные?

— А если сразу четыре из строя выйдет? — спросил я.

Большаков бухнул на стол устройство похожее на металлическую клетку.

— Тогда сразу кассета меняется. Но ты её на себе не утащишь. Она шестнадцать килограммов весит. Тогда садишься в уазик с мигалками, и едешь по указанному адресу. Это уже аврал.

Кассета выглядела внушительно. Сзади два длинных разъема. Такая ядерный взрыв, наверное, выдержит. Большаков где то испачкался и теперь вытирал руки ветошью.

— Первое время, будешь работать с Фунтиком. Скоро это чучело сюда заявится. Кроме того, будешь принимать звонки от контролеров. Работаем по сменам. Каждая смена двенадцать часов. Деньги будешь копить или отсылать?

Я встрепенулся. Конечно, отсылать. Это единственная причина, почему я здесь.

— Хорошо. Напишешь мне почтовый индекс населённого пункта, где прописан, и адрес, куда деньги отсылать. Это я возьму на себя. Я так понимаю, тебя либо чудо сюда занесло, либо чего похуже. Только не думай, что деньги здесь с неба сыпятся. Тут всё очень непросто. А ты ещё слишком молод. Не пожил ты ещё.

Странно он это сказал. У меня аж мурашки по спине побежали. Вернулись к нему в кабинет. Там он мне указал на стул, и велел ждать напарника, а сам вышел по своим делам. Я уселся на стуле, тут-то меня и настиг выпитый спирт. Я не заметил как задремал.

Запись 7

Мой напарник настоящий урод. Иначе и не скажешь. Он разбудил меня, гаркнув прямо в ухо. Я от страха чуть со стула не свалился. Фунтик. Ему, похоже, доставляет удовольствие издеваться над людьми. Это я понял, когда пришли к кладовщику. Склад располагался в подвале за тяжёлой бункерной дверью. Зашли в закуток и остановились. Передо мной была железная дверь в облупившейся зеленой краске. На двери были откидные дверцы, маленькая сверху и побольше снизу. Возле двери висела кнопка звонка, над которой была надпись красными жирными буквами «Не звонить!!! Стучать!!!»

— Гы, смотри, чего покажу. — Фунтик нажал на кнопку и выскочил из закутка. Раздался оглушительный вой. У меня уши заложило. Зачем он это сделал?

Грохнула, откинувшись, верхняя дверца. Из-за двери послышался отборный мат.

— Суки! Гандоны! Сколько раз просил, не нажимать! Для кого блять, надпись? Для чучмеков? Ты еще что за хер?

Это уже мне. Я представился. Сказал, что новый работник, но кнопку нажимал не я. Выглянул ухмыляющийся Фунтик.

— Гы. Прииивееет, Пееетрович. Гони плааатку. — мерзко пропел он.

— Так и знал, что это твоя работа. Говно гнилое. Какую тебе? — спросил невидимый кладовщик.

— На дальнюю нааадо. Гы. К Симпатяшке пойдём. Привет от тебя передавать.

— По-русски ты разучился уже говорить. Козёл. Заебал.

В окошко просунули открытый журнал.

— Расписывайся, — толкнул меня Фунтик.

Под диктовку кладовщика я расписался в получении оборудования.

— Отойди, — велел мне кладовщик. Я так и не сумел увидеть его. Послушно отошёл. Откинулась нижняя дверца. Кладовщик выдвинул на неё деревянный ящик на замках с ручкой. Я поднял его. Тяжёлый. Плата же немного весит? Почему тогда?

— Ключ возьми. Распишешься сейчас за него. Теперь это твой ключ. Беречь как зеницу ока. Другой не получишь.

Нижняя дверца захлопнулась. Снова откинулась верхняя. Я забрал ключ и в журнале оставил свою подпись. Ключ был интересный фигурный и немного кривой. К чему у них такие сложности?

— Гы. Мы пооошли, Петрооович. — откланялся Фунтик.

— Иди, говно. А ты, малой, задержись на минутку. — попросил кладовщик.

Фунтик, гыкая, вышел. Кладовщик подождал еще немного.

— Не вздумай ему свой ключ давать. Ты понял? Он та ещё сука. Ему человека подставить, как два пальца. А утеря ключа это подсудное дело. Следи за ним в оба глаза. Не делай для него ни чего, что к работе не относится. Всегда отнекивайся. Держись только позади него. Первым не лезь, даже если он потребует. А он будет требовать. Притворяйся дураком и проси показать.

Хрена себе, какого напарника бог послал, подумал я.

— Спасибо вам. — сказал я.

Голос кладовщика подобрел:

— Да ничего малой. Учись и на ус мотай. И когда вернёшься, я тебе спецодежду второй категории подготовлю. В шкафчик свой уберешь. По периметру, возле корпусов, можно и в обычной разгуливать, но внутри третьего — уже опасно. Чёрный пух можно запросто подцепить. Там дышать только строго в респираторе. А ваших, бывает, туда посылают.

Я попрощался с ним и побежал нагонять Фунтика. Он и не думал меня ждать. Хорошо, что я не запутался в этих лестницах и переходах. Ящик тащил на руках, ключ спрятал в нагрудном кармане поближе к сердцу. Мне этот напарник доверия не внушал. Да он никому бы не понравился. Поверх спецодежды носил сальную фуфайку, и издали походил на ком тряпья. Нос вытирал только рукавом. Говорил, всегда высоко задирая подбородок, отчего казался, каким то дауном. Лицо розовое и жирное. А уж про волосы молчу, он их явно никогда не мыл. Сразу стриг. И похоже сам, они пучками росли у него из головы.

Запись 8

Я таскался за Фунтиком, наверное, несколько часов. Он шел не быстро, но постоянно зигзагами. Не шлось ему ровно. Он петлял между цехами, проходил через них насквозь, заводил меня на склады, доверху уставленные железными бочками. А потом вёл назад. Пару раз останавливался, упершись в бетонную стену и в изумлении ее разглядывал. Мимо нас проезжали грузовики и автобусы. Ныряли в цеха и выезжали с обратной стороны. Развозили людей. Цеха были настолько большими, что автобусные остановки можно было встретить прямо посреди цеха. Удивительно. Всё удивительно. Я пытался понять, чем тут занимаются? Что производят?

В одном из цехов стоял грохот от работающих штампов. Значит, для оборонки что-то делают. В другом, увидел странный полуразобранный комбайн. Вокруг него лениво ковырялись механики. Сельскохозяйственная техника? Когда мимо проехал новенький грузовик с плоским кузовом, и я увидел на нём стоявшие в кадках саженцы деревьев, я окончательно запутался. Сзади зазвенел приближающийся трамвай. Мы посторонились.

— Это наш. Гы. 12-й. Ловим. — радостно сообщил Фунтик.

Мы уселись в трамвае.

— Это что и есть третий корпус? — спросил я.

Фунтик уставился на меня подбородком.

— Дурак. Гы. Третий корпус ты ещё не понюхал. Это Эксперименталка.

Трамвай долго петлял между цехами. Потом выехал к раздвижным воротам и мы оказались в поле. Нет, это я сначала так подумал. Это было болото. Пар поднимался от земли. Трава вперемешку с грязью и ямы с мутной водой. Как тут проложили рельсы, уму непостижимо. Гнилые, чахлые берёзки пытались укорениться здесь, но умирали, бессильно клонясь. Зрелище было угнетающее.

Трамвай поднялся на горку.

— А вон там твой третий корпус. Гы.

Третий корпус. Это было циклопическое нагромождение зданий, практически без окон. Словно какой-то бесноватый гигантский архитектор натаскал сюда девятиэтажные жилые дома и натыкал их плотно друг к другу. Образовал что-то вроде круга из них. Сколько же здесь народу работает? Да тут весь город должен пахать на эту махину, ужаснулся я.

От зданий поднимались клубы черного дыма.

— Гы. Чуешь, как пахнет. Это запах настоящей цивилизации.

Сначала я не придал значения его словам. Но когда мы вылезли на остановке, чуть не задохнулся. Запах стоял, словно рядом болгаркой поработали. Железной окалиной несло и забивало обоняние. В двухэтажном здании с железной лестницей нас встретили две женщины — контролеры. Они занимали помещение на втором этаже, с хорошим обзором. Почти весь этаж был в окнах. В центре стоял пульт с множеством кнопок и панель индикации. С виду всё новое. Фунтик взял у них ключи и мы, спустившись на первый этаж, открыли контрольное помещение станции. Там Фунтик начал гыкать на меня, требуя нажать на какие то рубильники. Я, наученный кладовщиком, сказался дураком и попросил его продемонстрировать последовательность операций. Он недовольно поворчал, и отключил всё сам. Я очень внимательно запомнил, что он нажимал и как. После чего наблюдал, как он достает неисправную плату. РД 16. Использовав ключ, я открыл ящик. Плата лежала внутри на специальной подложке. Передал плату Фунтику, и забрав неисправную, аккуратно положил её в ящик, запер его. Ключ в карман. Вроде бы всё правильно. Фунтик воткнул плату на место и произвел включение аппаратуры уже в обратном порядке. На кассете загорелось 4 зеленых светодиода. Он постучал по ним пальцем.

— Видишь. Гы. Всё исправно. Можем возвращаться.

А вот тут меня настигли сомнения. Аппаратуру-то надо проверять. Вернувшись на второй этаж, я поинтересовался у женщин как по инструкции следовать дальше. Неужели сразу всё работает? Они подтвердили мои сомнения и сказали, что сначала делается опрос на пульте. Если все хорошо, то делается опрос на центральной станции. И только тогда мы расписываемся в убытии. Фунтик начал возмущаться, что всё работает. Он всё сделал — вам надо вы и опрашивайте. Они понажимали кнопки и показали пальцем на мигающую индикацию панели. Не работает. Фунтик зашипел, схватил ключи и убежал вниз. Я пошел было следом, но они меня остановили.

— Не боись. Мы этого мудака проучить хотели. Он уже последние мозги от наркоты потерял. Пусть побегает. А ты значит новенький?

Пока Фунтик бегал по первому этажу, я успел попить чая с печеньем и шоколадными конфетами. И немного поговорить с контролерами.

Женщина лет под 50, представившись Настасьей, подлила мне чая.

— Мы не так уж и плохо живём. Муж во втором корпусе работает. Там помимо деревянных, валютой платят. Конечно, из города трудно выехать. Но два раза в год в санаторий разрешают. В стране то сейчас везде непросто.

— А куда вы валюту тратите, если город закрытый?

— Сюда иностранные фирмы много чего привозят. Вот видеодвойку купили. Вся кухня в технике. Кухонный комбайн только чего стоит. В городе есть несколько хороших магазинов. Японцы собираются свой открывать. Ресторан японский уже есть. Если бы не Аркат…

— А что за Аркат?

— Это болезнь. — сказала мне другая женщина, Марина кажется.

— Сначала кожа облазит. Потом всё тело деформируется. На экзему мокрую похожа. Заболеть может любой.

— Ну. Не пугай мальчика. Эта болезнь не передаётся никак, — прервала её Настасья.

— Пока неизвестно, что ее вызывает. У нас несколько современных медицинских центров и профилакторий. Все больные наблюдаются. Помощь оказывается своевременно. Так по телевизору в новостях говорят, что приложат все усилия. Просто нужно потерпеть.

— Это всё Провал. Пока мы терпим — все сгнием тут. С тех пор как он появился, наша жизнь кончилась. — снова сказала Марина.

— Хватит. Прекрати. Вечно ты нагнетаешь, пей лучше чай.

Настасья перехватила инициативу.

— Не слушай ты нас, дур старых. Ты молодой. Тебе зарабатывать надо. О будущем думать. У тебя девушка есть?

Обо всём меня расспрашивала, не умолкая. Пока не зазвонил телефон. Звонил Фунтик и матерясь требовал повторной проверки. Женщины сжалились над ним и проверив еще раз пульт, сделали запрос на центральную станцию. Когда взмыленный Фунтик вернулся, ответ со станции, что всё прекрасно, уже пришёл. Гыкая, он расписался в журнале, и погнал меня на остановку ждать трамвай.

Вернулся я в общежитие уже затемно. Даже не поел ни разу. Этот Фунтик не стал мне говорить где столовая. А сам я пока боялся потеряться. Добрый кладовщик выдал мне комбинезон похожий на скафандр, шлем с респиратором и съемным баллоном кислорода. Заставил меня примерить прямо перед дверью на склад. Поучил пользоваться респиратором. Хороший дядька. Только лица я его так и не увидел, прятался он за дверью. Странно.

В общежитие двое затаскивали третьего. Он сопротивлялся, плакал и пел заунывную песню.

Черный пух, лебяжий пух — по земле все стелется,

Черный пух, нечистый дух — налетит метелица.

Черный пух — прости мой друг,

Нам уже встретиться.

Запись 9

Месяц я уже работаю. Столько всего происходило со мной, что совсем забыл про дневник. Выбрал свободный вечерок и решил записать. В комнате нас живет четверо. Юрик из Краснодара — работает в третьем корпусе на уборке помещений. Андрей из Костромы — в военизированной охране, в периметре Солнечногорска. И ещё один приехал неделю назад, откуда то с Кемерово. Серегой зовут. Говорит, что во втором корпусе переработкой радиоактивных отходов занимается. Постоянно грустный ходит. Дозиметр с собой носит. Не расстается с ним. Везде замеры делает и вздыхает. Зато с Юриком я сдружился. Хоть не скучно теперь. Юрик научил меня курить коноплю. Теперь свои нормы спирта я иногда ему отдаю, и он у кого-то выменивает.

Тогда был ужасный день. Всех вызвал Большаков и отправил на болото, к третьему корпусу, кабеля тянуть. Я тогда в первый раз одел свой скафандр. Спецодежда второй категории защиты. В нем очень неудобно двигаться. Но, без него нельзя. Возле стен третьего корпуса летает чёрный пух. Когда дождь и сырость, дождём его прибивает. Но когда сухо, он снова поднимается в воздух и летает. Если попадёт в лёгкие то всё — «уноси готовенького». Два — три дня и лёгкие разъест. А если попадет на кожу, начинает въедаться, превращаясь в чёрное пятно, которое будет постепенно увеличиваться. И если сразу не удалить, то будет некроз тканей, если повезёт — то ампутация. Так мне объяснили.

Респиратор спасает. Главное, чтобы на кожу не попал. Суматоха была большая. Быстрее, быстрее. Набились кучей в уазик — буханку.

Возле третьего корпуса народу тьма. Бульдозеры ревут. Тягачи. Весь день я месил грязь, тянул с барабанов кабели. Здоровые. С руку толщиной. Куда? Зачем? Я ничего не понимал. Кабель принимали другие люди, и тащили дальше. Перекуров не было. Стоило замешкаться, как меня били по шлему, толкали в спину, ругались, на чем свет стоит. Через час такой работы я уже не чувствовал ног, делал всё на автомате. Рация в шлеме, ревела и булькала, захлебываясь матом. Что происходит? Не важно. Я уже смирился.

Я не понял, когда нам было приказано отходить. Начал соображать только уже в машине. Рядом сидели такие же перемазанные в грязи и глине космонавты.

На территорию экспериментального цеха нас сразу не пустили. Сначала машину загнали в бокс. Все вышли и началась обработка. Поливали водой, потом пеной, потом каким-то зелёным раствором. Потом машина уехала, а мы выстроились в очередь. Поодиночке заходили в камеру, снимали костюм. Костюм клали в ящик. А потом другая камера. Там полностью раздевались. Снова одежду в ящик. Невидимый оператор говорил: “Повернитесь. Повернитесь. Зажмурьтесь и не дышите”.

Я зажмурился, и меня окатило горячим паром.

— Выходите.

На выходе в раздевалке, меня ждал ящик с спецодеждой. Мужики одевались и договаривались где будут сегодня пить. Я непьющий. Время рабочее ещё не кончилось, оделся и поплелся в кабинет Большакова, на телефоне сидеть.

Я там теперь сидел, когда работы не было, читал схемы, запомнил расписание трамваев и карту станций. На центральную иногда ходил, с общеобразовательными целями. С кладовщиком Петровичем сошёлся, болтали о жизни. Он так-то нормально ко всем относится, только Фунтика терпеть не может. Впрочем, Фунтик персонаж особый. Я быстро от него отделился и гыкал он теперь в одиночку. Большаков уже был в кабинете, когда я пришёл. Рвал с себя промокшую насквозь футболку. Увидел меня, усмехнулся. Я отрапортовал о прибытии, занял свое место возле телефона. Всё тело гудело как колокол. Передо мной на стол опустился налитый стакан спирта и кусок черного хлеба с салом.

— Молодец. Хорошо поработал. Дальше уже не надо. Выпивай и четырнадцать часов чтоб на глаза мне показывался.

Я благодарно принял стакан. И в этот раз спирт пролился мне в горло очень мягко, словно масла выпил. Выдохнул, и взялся за бутерброд. Вкусно, черт побери. Словно во сне я пришлёпал в общагу, но снова коварный спирт ударил мне в голову. От слабости я присел на скамейку перед входом. Рядом уселся Юрик.

— Видал, что сегодня творилось? Кабздец, я думал, война началась! — сказал он мне.

— А может и война? Сигареты есть?

— Есть, только веселые. — Юрик достал пачку Беломора. — Вчера только забил.

С весёлых сигарет меня так развезло, что до койки меня он тащил.

Снилось мне, что стою я крыше высокого здания. А внизу бегают люди. Среди них я увидел Большакова. Он кричал мне, что бы я убегал, прятался. А я смеялся и махал ему рукой. Потом, оглянувшись, увидел, что налетела чёрная туча и меня сносит с крыши. Я падаю медленно- медленно, а вокруг меня падают черные хлопья.

Запись 10

Нужно рассказать отдельно, как я перестал работать с Фунтиком. Почему — это понятно. Он урод. Моральный, физический и нравственный. И он меня до дрожи пугал своей непредсказуемостью. Петрович был прав, нельзя к нему спиной поворачиваться. За что его держит Большаков? За какие заслуги? Но поначалу, некуда было мне деться от него. Опыта работы нет.

Я, скрепя сердце, ходил за этим Гыкарем, притворялся дурачком и старался запомнить все, что он делает. Но оказалось, он подмечал, что я запоминаю и на станции Восьмерочка совершил обманный маневр. Очень он меня хотел подставить. Да, тут у всех станций свои прозвища. Восьмерочка, Симпатяшка, Глыба. Всего около 20-и. И несколько на консервации. Кто их так назвал, не могу сказать, наверное, тот же Фунтик. Но даже когда принимал звонки с Центральной, сбивчивые женские голоса называли станции не по номерам, а по прозвищам. Сначала я был в ступоре, бежал за разъяснениями к Большакову и получив от него пиздюль с указанием номера, уже спокойно шел к кладовщику. Я быстро их запомнил. И тогда мне казалось, что на Восьмерочке я все запомнил правильно. Мы тогда заменили плату 32–ю. Но через пару дней с Центральной позвонили и сказали, что снова связь шалит.

— Гы, там ведь ерунда, справишься же один? — спросил меня Фунтик.

Мне очень хотелось самому до всего дойти и всё сделать. Конечно, я согласился. Приехал на станцию. Поздоровался с контролерами, выяснил, что химичит тот же блок, и довольный, что сейчас всё сделаю, полез в контрольную комнату. В комнате я начал отключать всё в том же порядке, что делал Фунтик. Возле последнего щита мою руку крепко перехватили.

— Ты чего, щенок, удумал? Аварию хочешь устроить?

Я испуганно обернулся. Меня держал за руку, какой-то мужик в такой же спецодежде как у меня, и со знаками моего отдела. Но он мне был незнаком.

— Если ты произведешь отключение с этого щита, пойдет аварийный сигнал на Центральную и сюда прилетит вертолёт, эвакуировать контролеров. Они быстро поймут, что сигнал ложный, а виновник сидит в контрольке. Угадай, что тогда с тобой сделают?

— Накажут?

— Ага. Выговор сделают, с занесением в грудную клетку. Ты этих кнопок даже не касайся. Ты уже всё отключил, что нужно.

— Но неисправность…

— Пропусти.

Я послушно отодвинулся и выпучил глаза, когда он без зазрения совести ударил по кассете кулаком. Потом быстро произвел повторное включение.

— А теперь иди к телефону, пусть проверят. — приказал он.

Я послушно позвонил по телефону контролерам. Они сообщили, что всё нормально, и я могу подниматься. Но как?

— Ты с кем работаешь? — мужик внимательно меня разглядывал.

— C Фунтиком.

— Ха. Тогда мне всё понятно. Семён. — он протянул мне руку.

— Я вас раньше не видел. — признался я.

— Понятное дело, я на консервах тружусь. Зашёл сюда своё проверить, а тут значит, ты уже диверсию устраиваешь.

— На консервах?

— Станции на консервации. Они в резерве находятся. — объяснил он.

Мы встали покурить возле станции. Вернее я один курил, а он отказался, сказал, что шесть лет как бросил.

— Зачем вообще нужны эти станции? — спросил я.

— Как зачем? За Провалом следить. Тут всё вокруг него крутиться.

— Но что там, в этом Провале? Почему вокруг него корпуса отстроены. Что тут производят?

Семён хмыкнул.

— Ты парень вопросов уже назадавал. На пожизненное. Здесь таких вопросов не задают. Разве в бумагах ты не расписывался, о хранении государственной тайны, тыры-пыры… Клянусь молчать и верно работать на благо родины?

Если честно, я очень много всяких бумаг подписывал, особенно их не читая. После его слов стало немного страшно.

— Да не бойся ты. Своих не сдаём. — засмеялся Семён.

— А ты бы лучше заканчивал с Фунтиком работать. Сожрет он тебя.

— Но как же мне учиться? — спросил я.

— Я тебя научу. Только Большакову не говори. Он не любит, когда против него идут. Я обычно всегда на консервах. Запиши мой номер и звони, когда возникнут проблемы. Я или подскажу по телефону, или сам к тебе приду помочь с ремонтом. А от Фунтика уходи.

Фунтик меня встретил с очень удивленной мордой. У него аж подбородок опустился.

— Починил?

“Ах, ты ж сука такая. — подумал я, а вслух сказал: Да там ерунда была. Всё по твоим инструкциям сделал”.

И пошёл в столовую обедать. Вслед он мне смотрел очень пристально. И буквально через час он сумел наплевать мне в душу, и довести до белого каления.

Я, пообедав, вышел из столовой, набив карманы горячими пирожками. Иногда чаем баловался, сидя “на телефоне”. За столовой возле помойки прыгал, воюя с бумажкой, маленький крысёнок. Настроение у меня было замечательное. Дома я держал крысюка и крыс очень любил. Понятно, что дикая крыса не домашняя, но я решил подкормить малыша. Отломил кусочек пирожка и поманил. Я был уверен, что он броситься наутек, но он остался, и несмело сунув нос, принял от меня подношение. Я осторожно отошёл и улыбаясь смотрел как он ест. Приготовил ему ещё один кусочек, наклонился. Он сунулся ко мне. Я уже строил планы, как заберу его в общежитие и он у меня будет жить. И тут у меня перед глазами, что-то мелькнуло, в лицо полетели брызги.

— Гы!

Фунтик раздавил крысенка ногой.

— Что ж ты делаешь, мразь! — закричал я. — Он же маленький!

— Гы, ты чего? Это же крыса. — Фунтик выразил недоумение.

Я, развернувшись как пружина, ударил его снизу в подбородок. Попал. Метко попал. Фунтик отлетел от меня.

— Ты чего — завопил он, поднимаясь с земли. — Это же крыса.

— А ты сука, съебал, на хуй, отсюда! — меня всего трясло от ненависти.

Фунтик вытер рот. Сплюнул.

— Пожалеешь ещё. Один будешь работать. Никто тебе не поможет, — начал угрожать он.

— Значит буду. Иди, гыкай отсюда. Наркоман хуев.

Фунтик ушёл. А я, чуть не плача, нашёл картонку и собрав всё что осталось от крысеныша, отнес на помойку. Негде мне было его хоронить. Прости меня крыса, доверился ты человеку, а человек тебя погубил. Большакову я сказал, что теперь могу и хочу работать один. На хуй Фунтика!

— Ну, смотри. Если ошибешься, пощады не будет. У нас ошибки — как у сапёров. — сказал он мне.

Запись 11

Семён Ложкарев взял меня на поруки. Выслушав мой сбивчивый рассказ о Фунтике, он покачал головой.

— Постарайся забыть. Фунтик хоть и мразь, но живее всех живых. Многих уже нет, а он всё есть. И не думай, он далеко не дурак. Держи его всегда на виду. Он очень мстителен.

Семён учил в первую очередь правильно ориентироваться. Как, куда. Как кого зовут. Сколько есть времени на решение проблемы. Всё время своё рассчитывай, учил он. Ошибок быть не должно.

— Почему ты, например, без респиратора ходишь? — спросил он меня.

— Так ведь тут безопасно. Да и Фунтик всегда ходит без респиратора. — удивился я.

— Безопасных мест вокруг Провала нет. Запомни, и всегда носи респиратор. Когда поднимается температура на периметре, может начаться метелица. И что ты будешь тогда делать? С контролерами на станции куковать? А если тебя по дороге накроет?

— Чёрный пух?

— Чёрный пух! Он всё время сбивается в комки побольше. А ветер переносит его с места на место. Но в сухое тёплое время, он начинает вести себя по-другому. Гонит его ветер к Провалу, и он начинает над ним собираться в большую тучу. А потом стоит только температуре упасть, как летит этот пух на большой скорости в разные стороны, и это называется метелица. До края периметра только в путь летит. Тогда беда и возле Провала, и в городе. Все по домам прячутся. Как всё утихнет, и пух уляжется, команды уборщиков бодро берутся за пылесосы и начинают всё заново.

— Откуда берётся этот пух, ты мне конечно не расскажешь?

— Ты многим можешь задать этот вопрос, но мало кто тебе на него ответит. Большаков знает, но тебе скорее по роже даст, чем ответит. Фунтик знает, но тебе он тоже не ответит, после вашей размолвки. Можешь спросить у Петровича, он этот пух пережил. — сказал мне Семён.

— А ты?

— А я не пережил. — загадочно ответил он.

Ладно, не хочешь рассказывать и не надо. Со мной Юрец живёт, он этот пух каждый день по третьему корпусу собирает. Он-то всё про него должен знать.

Уроки Семёна быстро пошли впрок. Как он объяснял! Как сам всё делал! Это был не инженер по обслуживанию, а какой то увлеченный художник. Он чувствовал всю работу, он жил ею. Это нельзя передать словами. Можно только наблюдать и восхищаться.

Большаков кстати такой же. Но он лидер. Он всегда сидит на месте, но при этом находится везде. Всегда в курсе происходящего, всё у него спланировано заранее. А со стороны бывает, смотришь, сидит себе за столом и спирт неразведенный стаканами глушит. На моих глазах, по три стакана выпивал, как воду. И совершенно не пьянеет. Так бывает вообще? Другие стакан такой на троих разводят и им хватает. Смертельная же доза. А сколько он за день выпивает, я не считал. При этом, всегда работает. Всегда он на работе.

Гениальные люди! Но, друг с другом не общаются. Я не стал выяснять почему. Может, поссорились давно. Кто их знает.

Прошло три недели. Большаков уже не глядел на меня с подозрением. Я справлялся. Он стал поручать задания посложнее. Я кидался к телефону и Семен, смеясь, прибегал на помощь. Снова справлялся. Большаков стал морщить лоб, я не просил помощи с его стороны и это его похоже заинтересовало. Я вырос в его глазах. Как то между заданиями я сидел на телефоне и листал техническую документацию. Старался запомнить то, чему меня с утра Семён учил. Там был один хитрый узел, который смонтировали в обход, Семён про это знал, а схема нет. Большаков как обычно налил себе полный стакан.

— А ты на последнем задании как справился? Это Фунтик тебя научил? — спросил он.

— Конечно. Вы же знаете, он учитель от бога. — рассеянно ответил я.

Впервые я увидел, как Павел Федорович поперхнулся спиртом и закашлялся.

— Возьмите пирожок. Что вы всё без закуски-то.

Лицо у меня было самое невинное. Большаков замахал на меня рукой. Присел, успокоился.

— Ладно. Хорошо работаешь. Дам тебе отгул на один день. Сходи в город, прогуляйся. А то всё на работе, да на работе. Отдохни.

Ого, какая щедрость. Надо ценить момент. После смены стал подстрекать Юрика составить мне компанию. Вдруг заблужусь. Я же новенький. Юрик, ну пошли? Его долго уговаривать не пришлось. Он сразу же отпросился в своей бригаде на один день.

Утром, помывшись и одевшись поприличнее, мы собрались на выход. В спецодежде не пускают в город. Только в обычной одежде. Андрей храпел на койке, он с ночной смены пришёл. По нему видно, сильно устаёт. Не всегда ест. Мы когда свободны, готовим ему с Юриком еду в запас, чёрт их знает в этой охране, кормят или нет. Но обычно мало пересекаемся. Только когда смены совпадают. Не оставлять же его голодным — так у нас повелось. От Серёги не дождешься, он только о себе думает. А может ещё просто не обвыкся он. Вот и в это утро Юрика разозлил. Ходил с налитой кружкой чая, вздыхал горестно, мешал нам собираться. Заглянули ребята из соседней комнаты.

— Юрец, вот список. Купишь нам. Мы написали всё.

— Конечно пацаны. Только дайте рюкзак на всякий случай.

— Сейчас, притащим.

— Ты что, шестеришь на них? — Сергей выразил своё недоумение.

— Шестерю? Я — шестерю? Да как у тебя язык только повернулся. — Юрка аж остолбенел.

— Когда я сюда приехал я был гол, как сокол. Вообще без ничего приехал. В одной одежде. После первой смены, мне одежду не вернули после обработки, сказали — истлела. А к спецовке трусы не прилагаются. Я тогда пошел по комнатам, и попросил денег взаймы. Выкрутиться до получки я хотел. И везде мне протянули руки с деньгами и одеждой. Никто не прошёл мимо. Совершенно чужие люди приходили помочь мне. А когда я хотел вернуть деньги с зарплаты, меня послали. Мне никто не отказал и теперь я никому не отказываю. Тут такие порядки. Мы тут все одинаковые, а не по масти. Ты понял? — кажется, Юрик взбесился.

Я напрягся. Дело близилось к скандалу. Но тут с койки громко всхрапнул Андрей, и Сергей испуганно пошёл на попятную, заговорил, что не так выразился. Извинился перед Юриком. Мы забрали у соседей рюкзак, и пошли на остановку ждать трамвая в сторону города.

— Ну что, дунем по весёлой? — предложил Юрик.

Запись 12

В Солнечногорске три типа трамваев. Жёлтые — в них все ездят. Зелёные — для охраны. В третьих не ездят. Они траурные. Встречаешь такой трамвай, и грустно на душе становиться — кого-то повезли хоронить. Но, я их редко видел. Они всегда без остановки ездят. Сели мы в трамвай, и я начал пытать Юрика насчёт “чёрного пуха” и “метелицы”. Кроме нас в трамвае никого не было. Можно же поговорить.

— За пух я тебе так скажу. Хоть и вижу его каждый день, но не знаю, откуда он взялся. Знаю, что он странный. И мне кажется, живой. Может это и грибок какой, а может плесень. Нас не инструктируют насчет его происхождения. После метелицы он снова в корпусах собирается, и мы его убираем.

— А нельзя его уничтожить, раз он такой опасный?

Юрик засмеялся.

— Да тысячу раз пробовали. И сжигали его, и химией поливали. Пробовали его в контейнерах хранить. Закапывать. Только, как только в электростанции мощность поднимается, а он раз! — и снова над Провалом.

— Какой электростанции?

— То есть, как это какой? Геотермальная электростанция в Провале. Ты чего? Ты же на периметре станции контроля обслуживаешь от этой электростанции? Что, даже не знаешь, чем занимаешься?

Какая на хрен электростанция, подумал я. В технической литературе про это ни слова нет.

— Нам старики говорили, что когда Чернобыль случился, создали эту электростанцию в экспериментальных целях, дешевый источник энергии для города и оборонных предприятий. Теперь город полностью независим от большой земли в плане электричества. Поэтому над Провалом всегда дым. Электростанция-то под землёй. Наверное, отводят лишнее тепло. Но чёрный пух непобедим. Нам приходится его из мешков за стены стряхивать. А местность специально заболачивается, чтобы он не сильно летал.

— А метелицу ты видел? — спросил я его.

Юрик вздрогнул.

— Это, брат, настоящая жопа. Два раза видел и оба раза как в первый. Мы и так всю смену в спецкостюмах, а в них сам знаешь — ни покурить не пукнуть. Тяжело очень. Во время метелицы все прячемся по подвалам или в бункер. И ждём, пока она кончится. Костюм не спасает. Проникающая способность у пуха увеличивается. Если он застал тебя даже в защите, в это время, на открытой местности, то всё. Находим, после этого, только пятно от человека. Там, в третьем, много таких силуэтов по стенам, на бетонном полу — везде короче. И не отмываются эти пятна. Пробовал я их отмывать. Народ песню придумал про эту метелицу и как только очередной боец загибается от пуха, поют её. Слышал ведь.

Ничего себе! А я, дурак, между станциями пешком бегал, чтобы трамвая не дожидаться. Охренеть. Может спецкостюм мне с собой на работе таскать? Лишним не будет.

— А в твоем корпусе чем занимаются?

— Там электронику клепают. Поточные линии автоматические. Операторы работают дистанционно. А все эти конвейеры изолированы. Нас туда пускают только, когда они не работают. Проверить, чтоб пуха не было. Отгрузка готовой продукции ведется прямо в метро. Всем японцы заведуют. Вот только не говори, что ты и про метро не знаешь?

Я тактично промолчал.

— Во втором корпусе, говорят, реактор по переработке отходов. Реактор я сам не видел. Видел только отстойник, там куча вагонов, которые сюда пригоняют с железки. Составы идут из-за границы. От переработки отходов Солнечногорск получает кучу денег. Там уже валютой платят. Я бы очень хотел там работать. Вон, Сергей всё ноет, а денежка ему идёт. Нытик, блин.

— А что в первом корпусе?

— В первом, брат, настоящие чудеса творятся. Там хозяин — Мирон Иванович. Да он тут всему городу хозяин. Там разрабатываются передовые технологии, но какие? Кроме слухов, ничего неизвестно. Секретность кругом, понимаешь?

Ничего я не понимал. Вообще ничего. Чем дальше в лес, тем страшнее. Такого пуха в природе в принципе быть не должно. Но возле Провала он есть. С другой стороны, про радиацию раньше, тоже люди не знали. Может этот пух побочный продукт, выделяемый при работе электростанции? Не верю. Я читал про геотермальные электростанции — они должны быть безопасны. А тут такое происходит. Сплошные загадки. Трамвай остановился и зазвенел. Перед нами стали открываться ворота в город.

Запись … (А можно я число не буду писать? Я суеверный)

Иногородних, просто так, в Солнечногорск не пускали. Нужно было сначала получить разрешительный документ от непосредственного начальника. Потом поставить печать у службы охраны, с какого по какое время будешь находиться на территории города. Морока одна. А как только через ворота в город въехали, тут же надо выходить и отмечаться на КПП. Обратно тоже. К любой покупке, должен был прилагаться чек с отметкой продавца и не дай бог что-то напутают. Оставишь покупку у охраны. В городе запрещено употреблять спиртные напитки и посещать увеселительные заведения, курить только в строго отведенных местах.

Так поучал меня Юрик. Поэтому, про общение с девушками забудь, облизывайся на них издали и аккуратно роняй слюну в ладонь, чтобы не заметили. Да ладно. Я сюда не за девушками приехал, а денег заработать. У меня было столько работы, что я больше ни о чём не думал. Я телевизор в общем зале на этаже редко смотрел. По вечерам холостяки включали видеомагнитофон и крутили порнуху. У многих стены в комнатах были оклеены голыми красотками. По комнатам гуляли журналы соответствующего содержания. Рассказов уже наслушался вдоволь, о нелегкой любви. Залетела, родила — плачу алименты. Залетела от другого, бросил — коплю на квартиру. Залетела — коплю на свадьбу, чтобы как у людей всё.

Кругом жизнь. Обычная жизнь людей, работяг, без изысков и особых требований. Возможно, в самом городе и по-другому.

В Солнечногорске очень мало зелени. И очень тихо. За час я увидел всего 8 человек на улице, в основном пенсионеров. Специально считал. Мы гуляли по главной улице, заглядывали в магазины, ротозейничали. Прошли мимо кинотеатра с истертыми афишами. Кажется, он был закрыт. Прошли музей — тоже закрыт. Открыты были только магазины.

Юрик указал мне на вывеску магазина, стоявшего через дом.

— Вон туда, обязательно. Магазин “Океан”. Парни просили шпроты и кильку в томате. И икру, само собой.

Магазин “Океан”, как мне показалось, был городской достопримечательностью. Он был огромным. Такой подошел бы скорее Москве, чем Солнечногорску. Двухэтажный, с фонтаном посреди зала. Фонтан был украшен рыбками по кругу и мозаикой. А вода лилась из дельфинчика, стоявшего на хвосте. Дельфинов тут тоже продают? Под потолком висела люстра, в виде осьминога с лампочками в щупальцах. Повсюду зеркала и цветные витражи с изображениями рыб и морепродуктов. И весь магазин отделан голубой и молочной плиткой, очень красиво. Я, как настоящий провинциал, разинул от удивления рот и робко оглядывался. Как тут что-то можно покупать?

— Это любимый магазин Мирона Ивановича. — объяснил мне Юрик, — Не поверишь, но тут есть любые морепродукты. Хотя, чего это я? Сейчас поверишь!

О, ещё как поверил. Пирамиды из рыбных консервов были выше меня. На льду лежала красная рыба, и даже крабы. В аквариумах, что стояли позади улыбчивых продавщиц, плавала живая рыба. Обалдеть! Раки нужны? Пожалуйста. Осётр? Белуга? Стерлядь? Вам сколько? Подходите. И всё вежливо. С улыбками. Не привык я, что продавщицы мне улыбаются. Я мямлил и отходил от прилавков. Юрик тут уже был не в первый раз, он давно освоился и бойко набивал, сетчатую тележку на колёсиках, консервами. Я ходил следом. Я тогда впервые увидел чёрную икру, лежащую в стеклянном прилавке — холодильнике. И замер перед ней. Как папуас перед золотыми побрякушками.

— Хотите бутерброд намажу? — предложила продавщица. Видимо, я забавно выглядел.

— А, что? Нет. Спасибо.

— Давайте-давайте. Не стесняйтесь. Вот и другу один возьмите.

В полном ошеломлении, я принёс Юрику, два бутерброда из белого хлеба с чёрной икрой.

— Да ну. Ешь сам. — отказался он. — Я её уже в банках взял. И тебе одну банку. Так и подумал, что ты её ещё не пробовал.

Пришлось мне оба бутерброда съесть. Кажется, чёрную икру переоценивают. Хотя вкусно. Ещё бы съел. Весь магазин мы обошли. Всё посмотрели. Я хотел ещё воблы накупить, но Юрик отказал.

— Её через КПП не пронесем. Поэтому только консервы.

Потом долго разбирались с кассиршей по чекам. Ставили везде печати. Проверяли каждую банку. Я вызвался тащить рюкзак. Ох. Ты чем его набил? Он неподъемный!

Гулять с рюкзаком было уже тяжеловато. Мы купили по мороженому и уселись на лавочку под деревом.

— Заметил, сколько тут статуй? — Юрик съел свое мороженое в три укуса.

— Заметил. Наверное, дань ушедшей эпохе. — ответил я, глазея по сторонам.

Статуи были везде. Словно в пионерском лагере. Они украшали аллеи. Прятались в парке. У них скорее было декоративное значение. Я не думаю, что гипсовая статуя школьницы с учебником и щенком имела историческую ценность. Или вот эта — пионер с горном. Но вот если идти вниз, по главной улице, то выйдешь на площадь, и там стоит скульптурная группа — трое учёных держат в руках сферу. Из бронзы. Её-то как дань уважения местным светилам сделали. Под ногами загудела земля. Я вздрогнул.

— Это метро, успокоил меня Юрик. — я его каждый день слышу.

— Но сам ты в метро катался? — поинтересовался я.

— Шутишь, что ли? Для иногородних — трамвай. Только местные, которые работают в корпусах, имеют право проезда. Такая система. Они идут на станции, где отмечаются и едут на работу. Оттуда так же. И конечно, новый район города. Туда тоже метро идёт.

— Новый район?

— Тут только старики живут. Те, кто ещё не переехал. И школа с детским садом, вроде бы. А так людей активно переселяют из старой части города в новую, которую сейчас отстраивают. Всё руководство живёт в новом районе, все службы там. Там дают новые благоустроенные квартиры для работников. Строятся рестораны, парк развлечений для детей, вроде диснейленда, американцы делают. Там спортивный комплекс и гостиницы, какой-то торговый центр, где можно купить всё. Я раньше думал, что это универмаг. Тут уже много домов пустые стоят. Думаешь, почему здесь людей мало?

“Тогда, это многое объясняет.” — подумал я.

— Смотри, какая киса идёт. — Юрик толкнул меня в бок.

Мимо нас на каблуках процокала молодая девушка, в юбке выше колен и белой блузке. На шее бант. С портфелем в руке.

— Учительница, скорее всего. — решил я.

— М-да. Бант меня тоже удивил. — согласился Юрик. — Эх. Приезжай ко мне в гости, когда свалим отсюда. Самые красивые девушки живут в Краснодаре. У нас тепло. До моря рукой подать. Арбузы. Ты знаешь какие у нас арбузы можно купить на рынке? Да что купить. Я тебя на поле свожу, где сможешь сам себе выбрать любой арбуз. И все будут сахарные. А ещё у нас арбузы солят.

— Это как это? Арбузы же не огурцы?

— Это надо попробовать. Арбуз такой ешь, и он словно газированный. А ещё кизил. Абрикосы. То, что у вас называется персиками — у нас это абрикосы. А ещё каменное дерево — груши такие, зубы в них оставишь пока кусаешь. И грецкие орехи. А девушки какие…

Опять он всё на девушек свёл. Лучше бы про персики рассказал или кизил. С тяжёлым рюкзаком быстро надоело гулять, и я стал подбивать идти в сторону дома. На КПП пришлось вытащить все покупки и разложить их перед военными. Потом сверяли всё по списку. Слава богу, всё сошлось. Нам пожелали всего хорошего, и мы стали дожидаться трамвая на выход.

Запись 14

Снова был некоторый перерыв. Тетрадку с дневником я забросил. Вспомнил, только когда Большаков мне сообщил, что перевод денег сделали и деньги дошли. По крайней мере был ответ об их получении. Это очень хорошо. Значит моя поездка сюда была не напрасной. Я теперь справляюсь с работой. Всё-таки уже почти два месяца тут. Большаков мною доволен. Я всё успеваю. Ложкарев тоже доволен, теперь я уже помогаю ему, в его работе. Вчера затаскивали шкаф управления на вышку у станции консервации. Он один бы её не затащил. Залезли на площадку на высоте около 30-и метров. При помощи строп вытянули ящик. Расключили его. Потом Семён неожиданно начал расспрашивать меня о разговорах в столовой, не слышно ли чего нового?

— Да вроде всё обычно. Пирожки с повидлом стали новые делать. Приходится их в пакет заворачивать. Повидло жидкое и вытекает, когда кусаешь. — припомнил я.

— Я не про то. — хмыкнул Семён. — Люди о чём разговаривают?

Я припомнил.

— Про Мирона разговоры идут. Какой он хороший. И что он — дьявол. Как о людях заботиться. Что если на предстоящих выборах за него проголосуют, и он станет мэром Солнечногорска, то не жизнь будет, а сказка. Но мне-то что с того, я иногородний. На выборы не пойду.

Семён подошёл к краю площадки. Подозвал меня. Отсюда хорошо было видно стены третьего корпуса и поднимающийся дым над провалом. Сегодня дымило сильнее. Или просто я этого не замечал?

— В Солнечногорске два хозяина — Мирон и Кузнецов. Мирон главенствует над лабораториями и контролирует часть финансовых потоков. Кузнецов — это транспорт и безопасность. Ему принадлежит железная дорога. И военные на его стороне. Оба они бюрократы и козлы. И борются в перетягивании каната власти. Но Кузнецов козёл в меньшей степени, чем Мирон. Он не торгаш. А Мирон, хоть многие и называют его дьяволом, вовсе не дьявол. Но, только когда открылись врата в ад, он первый прибежал и напросился работать привратником.

— Опять загадками говорите. — засмеялся я.

— Да. Загадками. Вот тебе, молодец, первая загадка: узнай-ка у своего соседа, который работает во втором корпусе, что это там за перерабатывающее ядерные отходы устройство? Когда Солнечногорск очень нуждался в деньгах, Мирон закинул эту идею в самые верхи, и в короткий срок реализовал программу по утилизации. Удивительно, да?

— И что? В Солнечногорске много удивительного. — пожал плечами я.

— Да. Это точно, — согласился Семён, — Много удивительного. Посмотри внимательно на дымовую шапку над провалом. Вот тебе вторая загадка.

Я послушно начал вглядываться. Ну, дымит. Сильнее чем обычно. Значит, мне не показалось. Поглядел на болота вокруг. Увидел парочку станций. Всё как обычно. Вон, далеко трамвай идёт.

— Не видишь, значит. — вздохнул Семён. — Метелица начинается. Сейчас потихоньку чёрный пух стягивается к провалу. Это видно, если внимательно вглядываться. Можно увидеть слабое сияние. Метелица начнётся через час.

Я побледнел. О метелице я был наслышан уже достаточно.

— Спрячемся у тебя на станции? — спросил я.

— Нет, — покачал головой Семён, — там место только для одного. Ты сейчас быстренько слазишь с вышки. У тебя на это будет минут десять. И бежишь на остановку. Трамвай подъедет как раз к этому времени. Сядешь в трамвай, оденешь респиратор и сиди себе спокойненько. Через 20 минут сработают датчики и начнется отсчет. Трамвай возьмёт резкий старт в сторону экспериментального цеха. Кто не успел — тот опоздал. Так что, поторопись.

— А ты?

— Я доделаю, что хотел, а потом пойду прятаться. За меня можешь не беспокоиться. До встречи.

Как я припустил… Хоть я и боялся высоты немного, но тут про всякий страх позабыл. Слетел ласточкой и бросился на остановку. Через пару минут, позванивая подошёл трамвай. Ну же, быстрее, зараза медлительная! Впрыгнул в трамвай. Надел респиратор. Немного расслабился. Всё равно было страшно. А если меня с водителем накроет?

Заглядывал в окна, смотрел в сторону корпуса. Мы проехали несколько остановок, когда над полем завыла сирена. Звук был надрывный и низкий. Ощущение тревоги у меня усилилось. Трамвай тренькнул и прибавил хода. Я облегченно выдохнул.

Небо тем временем стало темнеть. В экспериментальном корпусе трамвай въехал в первый же цех, и остановился. Выпрыгнувший водитель махнул мне рукой, зовя за собой. Я побежал за ним. Спустились в бункер. Сирена всё завывала. На скамейках сидело человек тридцать. Играли в карты, читали книги, взятые из специального шкафчика. Некоторые пользовались случаем и спали. Я присел на скамейку. Прибывали еще люди. Потом дверь в бункер захлопнулась. Сработала система безопасности. Где-то наверху, в небе, клокотала и бушевала огромная туча.

Хороший бункер. Мне понравилось, что всё в нём было продумано. Стояли емкости с фильтрованной водой. Два туалета. Да и запасы еды тут наверняка были. Люди переговаривались, обменивались информацией, но что странно, все относились к метелице как к чему-то само собой разумеющемуся. Словно на верху сейчас не катастрофа, а всего лишь град. Это как так? Неужели никого это не пугает?

Я прислушивался к разговорам, обычная бытовуха — обсуждали отделку в новой квартире и сантехнику. Сосед им завидовал, говорил, что только через несколько месяцев переезжает.

Говорили что-то про улицу Огневую, будто бы там опасно стало. Но, я уже задремал под шум голосов.

Запись 15

От работы я был свободен. Сегодня Большакова чем-то расстроил Фунтик, и он орал на него добрых полчаса, а потом заставил ишачить, одного за всех. Фунтик, шипя, убежал работать, а мне Большаков приказал идти домой. Ха, я свободен. Пойду, высплюсь. В комнате, к моему удивлению, были все, даже Юрик. Он по-турецки сидел на своей койке и читал журнал.

— А что это ты корпус после метелицы не подметаешь, у вас же сейчас пик рабочего времени? — удивился я.

— Да ну. У меня сегодня кровь брали. Поэтому есть справка на освобождение от работы. Это называется — повезло. Пацаны из бригады сейчас сутки будут с пылесосами бегать. Я же приду на чистое. — Юрик махнул рукой.

Я хмыкнул и решил завалиться спать. Юрик не позволил.

— Знаете? Редко бывает, чтобы мы так вот собирались. Может выпьем по этому поводу?

— Можно. — со своей койки разрешил Андрей. — Кислый, ты с нами?

Забыл сказать. Серёга получил кличку «Кислый». За нытьё. Много ныл. И теперь в общаге все его так называли, даже завхоз. Теперь он ныл и из-за клички. Я сгонял к завхозу за «быстряком». Это была местная тема. Завхоз заранее готовил небольшой набор закусок и держал их в запасе, в холодильнике. Если люди хотели выпить, они ходили к нему за готовым набором и не заморачивались с нарезкой. Завхоз был зажиточным человеком. Хлеб, масло, колбаса, рыбные консервы, маринованные огурцы и грибочки. Это всё набор «быстряк».

Заплатил Завхозу и бери что тебе нужно. Если хочешь экономить — ешь паёк. Там тоже много вкусного. Но пайки уже приелись. И хлеба в них не было, только галеты и печенье. Поэтому завхоз был незаменим.

Вернувшись с добычей, я разложил всё на очищенном по этому случаю столе. Андрей развел спирт в трехлитровой емкости. Мы собрались перед столом в ожидании. Андрей капнул на ложку и поджёг. Остался удовлетворён качеством вспыхнувшей водки и стал разливать по кружкам.

— Ну, давайте. За случайный выходной! — выдал он тост, и мы, звонко чокнувшись, выпили по первой. Ух, хорошо. Я выдохнул и налег на закуску. Скованность спала и начали разговаривать о работе, обмениваться впечатлениями. Юрий рассказал, что в медицинском центре сегодня видел кучу манекенов. Их было очень много. Медработники, скорее всего, обучение по технике безопасности будут проводить. Андрей засомневался, ему про это ничего не говорили.

Он разлил по второй.

— За что выпьем?

— На хуй метелицу? — предложил Юрик и поднял кружку.

— На хуй метелицу! — хором поддержали все, и выпили.

После второй Серёга начал оживать. Стал рассказывать про новую партию радиоактивных отходов. Как сегодня утром её обходил перед метелицей. Цистерны из США идут. А руководство долгосрочный контракт собирается подписывать. Но не хватает площадей. Для хранилищ.

— Неужели дело так бойко идёт? — спросил Андрей и подал Серёге бутерброд с колбасой.

Серёга уставился на бутерброд, будто это пульт от телевизора и поискав на нём кнопки, укусил. После чего сказал, что “бойко” не то слово, реактор — зверь!

Выпили за реактор. Юрик убежал за гитарой. Кажется, завхоз надул нас с нарезкой. Почему так мало? Я слазил за пайкой и принялся потрошить говяжьи консервы. Андрей посмотрел, что я делаю и решительно предложил свои — гречневую кашу с тушёнкой. Включили плитку и на большую сковородку вывалили две банки каши. Пока дожидались, когда она раскочегарится, выпили ещё по одной. Что-то долго ждём. Сергей предложил добавить скорости.

— Уважаю. — сказал Андрей, и разлил водку по кружкам.

— Да я про скорость плитки говорил! — но ему всё равно пришлось выпить. Вернулся Юрик с гитарой и двумя соседями по этажу.

Налили штрафную. Почему-то всем. Закусили. Тут заскворчала, задымилась на сковородке каша. Андрей накинулся на неё с ложкой и начал колоть её на куски, мять чтобы быстрее дошла.

Разговорился с соседями. Они рассказали, что трудятся на стройке в новом районе Солнечногорска. У них очень высокие темпы строительства. Гонят просто неимоверно. Руководство хочет ко дню города сдать сразу несколько жилых домов и парк аттракционов.

— А сами аттракционы вы видели? — спросил я.

Парни замялись и сказали, что только издали. Там мол, иностранцы работают, и охрана их близко не пускает.

— За аттракционы! — предложил Андрей.

Накатили за аттракционы. Что-то я опьянел. Все сгрудились возле сковородки и ели. Я кидал в рот горячие куски каши и глотал, пытаясь отдуваться и прийти в себя. В голове немного прояснилось. Серёгу понесло. Рассказывал про учёбу в институте, да какой он физик-ядерщик, да если бы не нужда, хрен бы он сюда поехал. Юрик пытался настроить гитару и хихикал, кивая мне.

— Видал? Стоило напоить, как сразу на человека стал похож.

— Ты играть будешь или сиськи мять? — я уселся рядом.

— Да у них не гитара, а недоразумение. Погоди.

— А ну дай сюда. Всему учить надо. — Андрей потребовал себе гитару.

Он немного поперебирал струны. Я думал, что он вернёт её Юрику. Но Андрей вдруг удивил и сыграл «Нейтральную полосу».

Все от неожиданности зааплодировали. Сергей полез обниматься, а Андрей очень ловко для пьяного увернулся от него, и запел другую, «Девушку из Нагасаки». Хорошо спел, я признаться эту песню полностью и не знал. Или он так спел?

— Курнём? — предложил Юрик.

Мы стояли в коридоре, курили. На нас, мотыляясь, набрёл Серёга. Из туалета, что ли шел?

— Ребят. Угостите сигаретой. — попросил он.

— Ты же не куришь? — удивился я.

— Когда выпью, иногда хочется. — Серёга икнул.

Юрик ухмыльнулся мне и достал пачку Беломора.

— Эк — хыы. А что это за сигареты у вас?

— Обычный Беломор.

— Кхыы! Беломор, а курится как сено. — кашлял Серёга. Хоть и кашлял, а сигарету скурил.

Мы провожали его с любопытством.

— Спорим, до комнаты не дойдёт. — предложил Юрик.

— А на что спорим, на щелбан?

— На щелбан только ребятишки спорят. Давай на пендель?

Но тут Серёга упал, и мы не успели поспорить. Смеясь, затащили его в комнату и кинули на койку. Пусть валяется. Народу прибавилось. Андрей был в ударе. Он уже исполнял песни по просьбам. Приносили ещё закусок. Принесли коньяк. Я не гордый, выпил и коньяка. Юрец потребовал своей очереди. Андрей отдал гитару и присоединился к застолью.

Юрик, хитро улыбаясь, начал исполнять «Сектор газа». Народ радостно завопил. Даже я завопил. Последний раз, я «Сектор газа» на выпускном в техникуме слушал, когда от учителей заперлись в актовом зале, и врубив колонки на полную мощность, распивали купленную одну на всех бутылку водки и три пива. Стали подпевать. Коньяк во фляжках передавали из рук в руки. Было очень весело, но в какой-то момент меня затошнило, и я выскочил из комнаты. Потом я блевал, обнимая унитаз за белые бока. Умирал. Клялся. Что никогда больше не буду пить, пусть только этот коллапс прекратится. Смывал воду. Умывался в рукомойнике, пытаясь прийти в себя. И, бледный, полз по стеночке. В мою сторону полз Серёга. Я остановился поздороваться. Спросил его, как жизнь?

— Хреново. — ответил тот. — Самое ужасное, что я тут ничего не понимаю.

— Тут все такие, — попытался его успокоить я. — Не ты один.

Серёга вдруг крепко ухватил меня за свитер.

— Самое ужасное, — зашептал он мне, — что нет никакого реактора. Это всё миф. Пшик. Сказка для обывателя. Где здесь туалет, а?

Я потащил его в сторону туалета.

Серёга плакал и рассказывал.

— Там только цистерны. Понимаешь, цистерны. В них заливают вещество, похожее на тесто. И всё. Вот и вся переработка. Только потом температура вокруг цистерн поднимается. Месяц, и всё. Нет никаких отходов. Только эта масса. Её откачивают шлангами, как канашку. И заливают в следующую цистерну. Но это бред. Понимаешь? Так не бывает. А эта масса? Я боюсь её. Прохожу мимо и чувствую, как она шевелится. Я не понимаю, за что я получаю деньги? За секреты?

Я успел затолкать его в туалет, где его тут же вырвало. На фиг! Устал пить. Пойду спать.

Запись 16

Юрик обычно просыпался раньше всех.

— Подъём! Подъём! Очередь в туалет не занимать! Тут вам не здесь!

— Зараза! Еще десять минуточек же поспать можно. — возмущаюсь я, протирая глаза спросонья.

— Ну, вот. Очередное плохое утро. Погода дрянь. Снова дождь будет. — ноет Сергей.

— Дождь — это хорошо! Пуха меньше будет! — кричит Юрик, и убегает умываться.

— Здорово, орлы! Чайник ставили? Привет, Кислый! — это Андрей с ночной смены пришёл.

— Во-первых, не Кислый, а Сергей Валерьевич…

— Ой, да заткнись, Кислый. Я конфет шоколадных принёс. Красная Шапочка. Налетай! — Андрей бухнул на стол пластиковый пакет. Я слез с койки и перекинув через плечо полотенце, пошел умываться. Надо бы побриться, но лень. Пусть щетина подрастёт. Новое утро наступило.

Новая рабочая смена в Солнечногорске.

Да, я рассказал Семёну пьяные откровения Сергея. И нет, мне не стыдно. Я пришёл на закрытую станцию, под видом обхода, попить с ним чаю и просто пообщаться. Семён паял, какую-то схему. Слушал меня, дымил паяльником.

— На тесто похоже? Я что-то такое и предполагал.

— И что там за штука? Можешь просветить? — вот нельзя с ним на прямую. Пока Семёна разговоришь, не один чайник чая выпить можно. Вот и сейчас так же.

— Там чудеса. Там леший бродит. Русалка на ветвях сидит. — ответил Семён, и уткнулся носом в схему.

— Не ответишь, значит?

Я обиделся. Загадки, кругом загадки. Я хотел ответов.

— Отвечу. Но не сразу. Про тесто, поедающее радиоактивные отходы, я ничего не знаю. Только предполагаю. Год назад, Мирон организовал переработку и соответственно потребление электроэнергии, должно было возрасти. Я готовил перерасчеты на этот случай. Для меня это очень важно. Станция, время от времени, вырабатывает больше энергии, чем положено, и это только в нормальном режиме. Тогда происходит метелица. Если бы потребление увеличилось, то старые данные пошли бы коту под хвост. Всё бы пришлось считать заново. Метелицы были бы чаще. И что мы видим? Потребление-то не выросло. Мирон решился на свои эксперименты, и они увенчались успехом. Впрочем, это в его духе. Запустить и посмотреть, что получится. Но всем на это наплевать. Всё было подано по-другому. Кругом обман.

— Значит, метелицы возникают, когда станция начинает вести себя аномально?

— Станция всегда ведет себя аномально. Передай флюс, пожалуйста. Ага. Спасибо. Она изначально была такой. Просто об этом не знали. Было большой ошибкой использовать сферу в качестве источника бесплатной энергии.

Семён сказал это рассеянно. Но у меня уши сразу зашевелились. Ого, ещё и сфера! Так, а что за сфера? Семён увидел, с каким интересом я смотрю на него и расстроился.

— А, я это вслух сказал?

Я машинально кивнул.

— Жаль. Придётся тебя теперь убить. — Семён для убедительности достал нож.

Я испуганно отпрянул. Семён засмеялся.

— Вот так-то. Будь всегда начеку и старайся держать язык за зубами. Всё началось из-за сферы. Но официально этой сферы нет. И никогда не было. В Солнечногорске есть памятник на площади. Видел?

— Да. Там трое людей, держат шар или сферу.

— А кому он поставлен?

Я пожал плечами. Семён снова уткнулся в схему. Помолчал немного.

— Это единственное упоминание о сфере. Памятник предназначался троим ученым, как дань уважения к их труду. Именно они были виновны в появлении электростанции. Но потом было принято решение обезличить их. Всё-таки секретность, и так далее. Чем меньше народа знает об этом, тем лучше. И статую назвали просто — «Учёные — труженики Солнечногорска, поставившие на службу человечества мирный атом». Хотя какой к чертям атом? Атомную электростанцию так и не построили. Построили совершенно другую. Сфере приделали несколько элементов. И стало она ядро атома изображать. Недавно кто-то оторвал лишнее. Хулиганы, наверное. Но поскольку, сейчас жителей старой части города перевозят в новую, власти не обращают внимания на сей досадный вандализм.

— Учёные значит?

— Ещё какие. И фамилия одного из них — Огневой. И этого будет с тебя пока достаточно. Только не озвучивай вслух эту фамилию. Особенно перед Большаковым. У него аллергия начинается, когда он ее слышит.

Я вежливо попрощался и пошёл работать. На выходе Семён меня окликнул.

— Если желаешь получить больше информации, то иди в городскую библиотеку. Я бы тебе Архив порекомендовал, но тебя туда не пустят. А в библиотеке среди старых газет можно найти много интересного.

Запись 17

Дорогой дневник, я влюбился. Ложкарев предложил мне сходить за ответами в библиотеку. Интересно, он знал, что она там работает? Наверное, знал. Он всё про всех знает, хоть и притворяется. В библиотеке я встретил самую потрясающую девушку в своей жизни. Пишу это и не могу подобрать слов. Сегодня, наверное, первый день, когда я был по-настоящему счастлив за то, что судьба привела меня в Солнечногорск. Разумеется, я рад, что обзавелся здесь друзьями, меня научили работать, но, вот так бывает. Увидел и влюбился. Нет, и это слово не подходит. Я голову потерял. Стоит только глаза закрыть, как я её вижу перед собой. Как она мне улыбается. Не хочу глаза открывать. Она словно в ореоле, сияет передо мной. Она Ангел.

В техникуме я встречался с девушками и кое-какой опыт у меня был, но там было всё по-другому. Подружек заводили, больше для статуса, чтобы все видели — ты полноценный мужик, а не сопля зелёная. Когда закончил техникум, со своей подружкой я расстался. Она уехала поступать в институт, а я поехал в Солнечногорск. Отсюда я не писал ей. И писем не хотелось писать, некогда. Тут интересоваться девушками я-то и не планировал. Да и мало я их тут видел. На станциях женщины в возрасте работают. На центральной была одна молоденькая, но её перевели в другое место. Конечно, гормоны у меня играли, и общения с женским полом очень хотелось. Но тут было другое. Удар и восхищение. Так, наверное, безбожник, на которого упала икона, неожиданно начинает верить в Бога. И я поверил в Бога. Бог без сомнения существует, если существует она. Но, хватит о чувствах. Надо написать обо всём по порядку.

Я отпросился в город, купить немного одежды. Наделал покупок. Как учили, всё сверил по чекам и шёл пешком в сторону КПП. Тихо в Солнечногорске. Мало людей ходит по улицам. Иногда проезжают зеленые трамваи. Охрана хитрая, пешком ходить не любит.

Перед домом с вывеской “Городская библиотека № 1” я притормозил. Библиотека! Ну конечно. Время у меня ещё было. Пора было воспользоваться моментом и поискать информацию об Огневом.

Прошёлся туда-сюда, как кот с задранным хвостом перед холодильником. Вроде бы не закрыто. Убедившись, дёрнул на себя дверную ручку. В читальном зале было тихо. Я прошёл мимо столов, поглядел на тематические стенды с книгами, и решил подождать. Сгрёб в охапку здоровую подшивку газет и уселся читать за ближайший стол.

«Солнечногорская Правда». Я такой газеты еще не видел. Большая часть заметок была посвящена хвалебным отзывам в адрес Мирона. Черно-белые фотографии с пожимающими друг другу руки людьми. Был заключён договор и т. д. и т. п. Последняя страница была вся в поздравлениях и соболезнованиях. В городе откуда я приехал, выходила такая же. Они их по одному образцу лепят? Посмотрел на дату, газета была за прошлый год. Хммм. Перерыл всю подшивку. В одной газете с удивлением увидел знакомое лицо. С фотографии сурово смотрел на меня Иван Сергеевич.

Кузнецов Иван Сергеевич, прочитал я. Вот с кем меня судьба в поезде свела. Один из фактических хозяев города.

Прочитал статью про него. “Введение в строй новой станции метро выполним в срок.” А срок? Ага, в следующем году. Но, это всё не то. Я припомнил даты в технической документации, которую изучал на работе. Получалось два — четыре года. За какое время были выстроены корпуса — неизвестно. В любом случае, электростанция была построена раньше. Значит надо брать подшивки пяти — шестилетней давности. Если они конечно есть.

— Вы пришли записаться в нашу библиотеку?

Поднял взгляд от газет, и оторопел. Она стояла рядом со мной и улыбалась.

— Д-да. — я почему-то начал заикаться. — Т-только я не местный. В общежитие живу. — сердце пропустило один удар.

— Это не страшно. Нужно всего лишь заполнить карточку. Если хотите брать с собой книги, я могу оформить вам пропуск.

Я пошел за ней к ее столу, и волнуясь как первоклассник на линейке, выпалил все свои данные. Кто я, откуда приехал, на какой улице живу. И всё это время ею любовался. Брюнетка. Глаза голубые. Нос немного вздернут, но это ей только шло. Кожа белоснежная. Волосы длинные и пушистые, заплетены в небольшую косу. А руки? Тонкие музыкальные пальчики порхали, оформляя мне документ. Я молился про себя, что бы это длилось подольше.

— Так, карточку заполнили. Что читать желаете? — спросила она.

Теперь даже и не знаю, подумал я. В душе я был готов прочитать всё, что она предложит. Если попросит, то и вслух.

— А почему у вас никого нет? Библиотека перестала быть популярным местом для чтения?

Она вздохнула.

— Увы. Город понемногу переезжает. Старые читатели уезжают и им уже неудобно сюда ходить. Кроме того, сейчас будни. В выходные людей бывает больше.

— А есть ли у вас литература по истории города и её знаменитых жителях?

— Ого. Вы первый, кто о таком спрашивает.

Она посмотрела на меня с неподдельным интересом:

— И зачем вам такая литература, если не секрет?

— Меня попросили ко дню города доклад сделать на работе, об истории города Солнечногорска и его выдающихся жителях! — бодро соврал я. А про себя подумал: “Ой, дурак! Ой, не то… Соврать такой девушке!”

И точно. Её глаза, и без того красивые и большие, от удивления стали ещё больше.

— Хорошо. Я попробую для вас подобрать что-то, но хочу вас сразу предупредить. Солнечногорск город молодой — его основали в 1956 году. До этого был рабочий поселок.

Она вышла в соседнюю комнату. Я краем глаза заглянул. Там стояли шкафы с кучей полок забитых книгами. Книгохранилище? Уселся за свой стол и пока ждал её, переворошил все подшивки Солнечногорска. Про станцию нашёл немного, но там писали какую-то ерунду. «Геотермальная энергия бережёт экологическую среду». Я видел, как она её бережет, после метелицы кошмары снятся. Эх, скорей бы девушка вернулась.

Она вернулась и выложила на мне на стол несколько книг.

— Вот. Пожалуйста, ознакомьтесь. Думаю, вы сочтете их полезными для вашего доклада.

— А как вас зовут? — не выдержал я. — Неудобно к вам без имени-отчества обращаться.

— Нина. — она мне снова улыбнулась. — Если хотите, я могу выписать вам книги с собой.

— А можно?

— Разумеется. Это не сосиски по чеку. К книгам охрана равнодушна. Список составлю и можете брать на две недели. Но, потом чтоб вернули!

— Клянусь, что верну. — пообещал я.

Нина подготовила мне список на книги. Я распихал их по сумке, и уже было собрался попросить старые газеты Солнечногорска, как она озабоченно нахмурила брови.

— А сейчас простите, но вам нужно уйти. Библиотека закрывается на некоторое время.

— Ладно. Хорошо. Всего доброго Нина, — с сожалением попрощался я.

Шел в общежитие и сердце мое пело.

Запись 18

Сегодня я снова собирался в библиотеку. Целую неделю я работал так, чтобы начальство это заметило. Летал быстрее молнии по станциям. Забирал работу у Фунтика, оставляя последнего удивлённо гыкать, только бы Павел Фёдорович подписал пропуск в город. И он подписал. С раннего утра я брился, мылся, отдал в соседней комнате норму спирта за стрижку, потом снова мылся, украл у Юрика одеколон. Юрик смеялся с меня. Принёс в комнату гитару и наблюдая как я бегаю по комнате, пел обидные песенки.

— Я люблю тебя Нина

Это мне необходима.

Я продам свою всю кроффф!

И куплю тебе цветоффф!

— Ой, как смешно. Ой, Петросян. — обиженно качал головой я.

Конечно, я ему рассказал про Нину из библиотеки. Это же Юрик. Он же друг. Хоть и подкалывает постоянно. Андрей пришёл со смены и увидев бардак в комнате, испугался. Кто-то съезжает?

— Наш герой влюбился. — объяснил подлый Юрик — Желает идти на свидание, прикрывшись книжкой, как жалким поводом. Здравствуйте, Нина! Я всё прочитал! Нет ли у вас, ещё чего нибудь, такого же интересного как вы?

— Ну, Юрик, — заныл я, — ты же обещал не рассказывать.

— А у нас все знают. Но мы никому. — отмазался он.

Андрей засмеялся. Послушал, как мы шутливо переругиваемся. Юрик давал советы как правильно причесываться. Лучше всего под Гитлера, что бы девушка сразу понимала — наступление неизбежно. Потом Андрей улегся на своей койке и с наслаждением вытянулся.

— Эх, любовь. Любовь — это болезнь, и ни какими лекарствам не лечится. Только временем. Временем и браком. Женился. Два — три года и всё. Болезнь прошла. Хочется заболеть снова, а не можешь. Иммунитет выработался после первой болезни.

Да ну. Ерунду какую-то говорит. А интересно, цветы можно купить в Солнечногорске? Спрятать их, а потом небрежно так — это вам!

Про цветы всё же спросил. Юрик ответил мне:

— Купить-то можешь, но следует ли? Ты вот про неё трындел как сорока — Нина то, Нина сё, глаза голубые, брюнетка. А какая у неё грудь? Роста она какого? Во что была одета? А ведь это всё важно при выборе цветов. Купишь к примеру гвоздики, а она их терпеть не может. И всё. Откажет тебе во внимании. Будешь котиком мартовским верещать под её окнами.

— А у тебя с ней серьёзно? — спросил Андрей.

— Да. Только она об этом не знает. — заржал Юрик.

— Ну, если серьёзно. По такому случаю можно и скинуться. — решил Андрей.

Он сходил куда-то и вернулся с большой коробкой шоколадных конфет с коньяком. Французские, но где он тут их раздобыл?

— Ого! Такие мы и сами съесть можем. — обрадовался Юрик, увидев коробку.

— Сам ты её есть не будешь. — отрезал Андрей.

— Почему это?

— А от них у тебя из носа кровь пойдет.

Юрик не стал спрашивать почему. Он догадался.

— Сводить девушку особо некуда, но сможешь её уговорить на чай с такими конфетами. Или вручишь ей, а там действуй по ситуации.

— Но их на КПП отберут. — грустно сказал я. — Не подойдёт.

— Не отберут. Сегодня четверг? Значит старший смены там хохол. Здоровый такой кабан. Я тебе с собой черкну записку, отдашь её, и они глаза закроют на эту коробочку.

— А если не закроют? — спросил Юрик. Он надеялся, что коробка останется.

— Тогда я ему их закрою. — сурово ответил Андрей. Он написал на бумажке, и свернув, передал мне, приказав не читая передать.

— Насчёт цветов! — вспомнил Юрик. — Большой букет лучше не покупать. Одна бабушка разводит цветы прямо у себя в квартире. Это третья улица, направо от главной. Придёшь туда, она поможет тебе соорудить букетик. Седьмой дом. Клавдия Михайловна. 2 этаж. Квартира 4.

— Я только хотел про неё рассказать. — протянул Андрей. — А ты откуда про неё знаешь, шкет?

— Ну знаю и знаю. Какая разница. Слухи были, торгует там она. — Юрик показал язык.

— Смотри у меня. Знает он. Что-то много знать стал — пригрозил ему Андрей. Он повернулся ко мне.

— Действительно такая бабка там есть. У неё целый этаж под цветы отведен. И она пока не переехала. Тебе денег сколько с собой дать?

Андрей с Юриком переглянулись и начали шарить по карманам.

— Ребята, ну вы чего, — растрогался я. — и так конфет дали, про цветы рассказали. Зачем вы так из за меня суетитесь. Ну не надо.

— Надо. — отрезал Андрей. — А вдруг у тебя с ней всё получится. А вдруг это любовь? Мы с Юриком тебя в амурных делах должны поддерживать. Если надо мы Серёгу раскулачим. Он немного повизжит и поделится парой электрончиков. Так что держи деньги, и не рассусоливай с ней. Это раньше надо было любить партию и родину. А сейчас надо любить в первую очередь женщин.

— И потом, — добавил он, — надо людям доверять. Я не говорю — всем. Но людям, с которыми ты делишь хлеб и кров доверять-то надо. Иначе чего? Жить, считая всех вокруг козлами и чудовищами? Нужно верить людям, которые живут с тобой в одной комнате.

— Не возьмёшь деньги — получишь в бубен. — перевёл его слова Юрик.

И так, растроганный, вооружённый конфетами и напутственными словами, я отправился в библиотеку сдавать книги, а заодно произвести впечатление на прекрасную библиотекаршу

Запись 19

Я успешно преодолел КПП. Записка от Андрея оказалась волшебной. Старший смены козырнул и рекомендовал вернуться до 21.00.

— Мы-то пропустим. — сказал он. — А вот патруль в городе — нет.

Продавщица цветов тоже оказалась на месте. У неё действительно в квартире был цветник. Она пустила меня, выслушала и тут же нарезала мне букетик. Букетик плотно упаковала в газету.

— Так не помнешь, и можешь хоть в сумке нести. — сказала она мне.

Ф-фух! Теперь только спокойствие и собранность. Я был вооружён до зубов для штурма библиотеки. Хотя я находился под впечатлением от Нины, это не значит, что я не прочитал книги, которые она мне дала.

Огневой упоминался в одной книжице, как начальник лаборатории в 1978 году. Но всего лишь упоминался. Вся остальная литература была о городе, но тут я подозревал, дело было не чисто. Обычный город. Построен был ради НИИ. А вот где это НИИ? Местные про него ни слова не говорили. Перечислялось много фамилий. Какие-то исследования резины и каучука. Множество формул. Я ничего не понял. Понял только, что большая часть того, что там написано — наглое вранье. Лучше газеты перебирать, как Семён советовал.

Нина была на рабочем месте за кафедрой. Приветливо улыбнулась мне. Ура! Ура! Я торжественно сдал ей книги.

— Подошло для доклада? — спросила она.

— Я нашёл фамилию Огневой, мне он показался любопытным человеком. Нет ли у вас ещё про него упоминаний? — спросил я.

— Чем же он так вам понравился?

— Мне кажется, он причастен к созданию электростанции в Солнечногорске. Этот провал….

Нина отшатнулась от меня как от прокаженного. Я перепугался.

— Что — что? — переспросила она. — Кто вы такой? Почему вы вообще об этом спрашиваете? В книгах нет об этом ни слова! Откуда вы про это знаете? Вы же не местный! Зачем вы сюда пришли?

— Пожалуйста, Нина, успокойтесь. — попросил я. Я был в ужасе. Зачем я сказал об этом ей? Надо было сидеть тихо и листать газеты.

— Успокоиться? Вы хоть понимаете, какие вопросы задаете? Знаете, что за них могут сделать?

— Ну, простите меня. Я всего лишь человек, который хочет понять, что там происходит. Я только искал ответы. Мне кажется, этих людей, которым поставили памятник, незаслуженно забыли. Я ни на никого не работаю. Вернее, работаю, но только на Большакова. Как мне вас убедить?

— Ваш начальник Большаков Павел Фёдорович? Но… — Нина запнулась, — почему он вам сам не расскажет, про Огневого?

— Он предпочитает рассказам алкоголь. — ответил я.

— Ясно. Нет никакого доклада. Ведь так?

— Так. — подтвердил я. — Есть только мое желание провести расследование.

И я рассказал ей всё. Как сюда приехал. Как пришел работать к Большакову. Как работал с Фунтиком. Как познакомился с Семёном. И что Семён предложил мне сходить в библиотеку.

Нина молчала, обдумывая мой рассказ. Я, чтобы сгладить молчание, предложил попить чаю и достал из сумки конфеты. Они не произвели впечатление, после такого-то. Я уже не сомневался, что только всё испортил. Но Нина сходила и принесла две кружки чая. Распаковали коробку, я выложил конфеты на стол. Ели конфеты по очереди. Я стал рассказывать про свой город, как учился, различные истории из жизни. Не мог я молча с ней сидеть.

— Огневой разработал станцию, которая в провале. — неожиданно сказала молчавшая Нина. — Пётр Огневой. В честь него названа улица Огневая. Шесть лет назад он погиб, когда случилась авария на станции. Тогда образовался провал. Станцию восстановили и привели к стабильной работе. Вокруг были построены корпуса. Что еще вы хотите узнать?

— Но, их было трое? — спросил я.

— Да. Их было трое. Краузе — разрабатывал теоретическую часть. Но он к тому времени умер от старости. Огневой занимался практической разработкой станции. Он и Смолин делали первый запуск. Потом, через несколько месяцев произошла авария. Памятник переделали после аварии. Тогда погибло очень много людей. Лучше про это вообще не знать и не помнить. Я, например, стараюсь не помнить.

— Надо же, — вздохнул я. — Я так и подозревал, что электростанция какая-то странная. И не геотермальная она вовсе, ведь так? Иначе бы, при чём тут сфера.

Нина отстраненно пожала плечами.

— Я могу вас отвести к матери Огневого. А она вам всё расскажет про сферу и про работу сына, если захочет.

Почему бы и нет, подумал я. Хоть немного проведу времени с Ниной. Всё равно, судя по её выражению лица, видеть она меня теперь вряд ли захочет. Я согласился. Нина велела мне ждать её у входа в библиотеку. Я, было, попытался осторожно оставить букет, но не вышло. Ладно, отдам попозже, решил я. Нина вышла одетая в длинный серый плащ. Я протянул ей руку, но она отстранилась. Пришлось извиниться. Похоже, это наша последняя встреча, с грустью подумал я. Шёл следом за ней, пытаясь запомнить каждый её шаг в своей памяти.

Запись 20

Улица Огневая выглядела скорее как тупик из нескольких пятиэтажек, почти примыкавших к высокой бетонной стене. Трамвай не ходил к этой улице. Мы доехали до остановки “Развилка” и потом долго петляли. Шли через пустые дворы, помойки. Прошли через гаражный массив. Дважды переходили через старые железнодорожные пути. Безлюдно. Безлюдно кругом и пусто. В одном из дворов я увидел детскую площадку. Качели, карусель и горка. Карусель тихо вертелась, но никого не было. В кроне деревьев каркали вороны.

— Здесь не живут? — спросил я, замедлив шаг.

— Живут? Да кто захочет здесь жить. — холодно ответила Нина и пошла дальше. Больше я её не спрашивал. Мы поднялись на пятый этаж, и Нина позвонила в дверной звонок. Нам открыла женщина, вся в чёрном. Траур что ли у неё? Чёрное платье, чёрные перчатки и чёрный траурный платок в котором она прятала своё лицо. После короткого приветствия мы прошли в квартиру. В прихожей я по привычке снял обувь. Простенько обставленная квартира в три комнаты и зал. Нина рассказала женщине про меня. Кто я и чего хочу.

— Проходите в зал. — велела мне женщина. — А ты, Нина, на кухне посиди. У меня там суп варится, присмотришь.

Странно она это сказала. Я мимо кухни проходил и запахов готовящейся еды не почувствовал. Нина молча кивнула и вышла.

— Присаживайтесь, молодой человек. — попросила меня женщина в черном. Я послушно сел на диван. Она пододвинула стул и присела напротив меня.

— Анна Сергеевна Огневая. — представилась она.

Я представился в ответ и извинился за то, что потревожил её.

— Значит, вы хотите узнать про Петечку? — женщина поправила платок, закрывавший половину ее лица.

— Скорее, я хочу узнать, что тут происходит. Что это за электростанция такая? Что за провал вообще? При чём тут сфера? Почему руководство всем говорит, что во втором корпусе реактор по переработке ядерных отходов, а люди, которые там работают, утверждают, что нет его. А отходы перерабатывает, какая-то живая масса, которую закачивают в цистерны.

— Масса? — переспросила Анна Сергеевна. В её голосе послышалось удивление и страх. Я рассказал ей и про Сергея. Она слушала очень внимательно.

— Всё из-за сферы. Всему виной сфера проклятая. Все беды от неё и только от неё. — произнесла она с ненавистью в голосе, когда я закончил рассказывать.

— Но что это такое?

— Привет из другого мира. Проклятье за знания. Наказание за грехи. — развела руками Анна Сергеевна. — Понимай как хочешь.

Она покопалась в серванте и принесла бутылку водки и две стопки. Налила в обе до краёв.

— Пейте!

Я покорно выпил. Анна Сергеевна, ловко прикрыв рот платком опрокинула свою.

— В моём теперешнем состоянии, я выпиваю по бутылке в день. — объяснила она. — Вы например, знаете, что водка калорийная?

Я отрицательно помотал головой.

— Не белок, но помогает выжить. Выжить и забыть на некоторое время. Боже, в каком ужасном мире нам приходится жить. — продолжала Анна Сергеевна. — Я расскажу вам, про сферу, но предупреждаю. Вы должны держать язык за зубами. Вокруг много таких, кто постарается использовать любые крупицы информации о ней. Никому нельзя доверять. Понимаете? Любое неосторожное слово может грозить смертью, а вы еще так молоды. Петечка был похож на вас в чём то. Тоже хотел всё знать.

— Она из другого мира? Эта сфера? — спросил я. Я уже был готов к всякому, и у меня не получалось удивляться.

— Из космоса. В 1954 году в Сибири упал метеорит. Советские астрономы успели его заметить и определили траекторию падения. Но места там были глухие и труднопроходимые. Была снаряжена поисковая группа. Планировали найти камень или кусок железа. А нашли сферу. Её привезли в Москву.

— Но она здесь, а не в Москве. — сказал я.

— Верно, но тому есть причина. — согласилась Анна Сергеевна. — Исследование сферы засекретили. Когда поняли, что это действительно объект внеземного происхождения. И что она без сомнения сделана искусственно. Был настоящий фурор. Наконец-то. Мы не одиноки во вселенной. Но держать её в Москве побоялись. Для изучения свойств космического объекта был построен научный городок Солнечногорск. И институт. И поначалу успехов не было. К сфере сначала проявляли интерес военные и КГБ, но быстро остыли. А года через три, после постройки института, Солнечногорск стал просто еще одним закрытым городом на карте. Вокруг института строились цеха, для нужд оборонной промышленности. Изучение сферы перестало быть центральным направлением. Нет, ею по-прежнему занимались, но на основной план вышла уже оборонка. Стране нужно было оружие для защиты от империалистов. Солнечногорск потихоньку рос. Строилась железная дорога. Планировалось метро. В то же время в институт попал один учёный, Краузе Анатолий Германович, он занимался разработками в области звуковых волн и неожиданно для всех, возглавил направление по изучению сферы. Тогда же, сюда по направлению приехал и мой Петечка. Они работали над проектом вместе и добились колоссальных успехов. Сфера оказалась мощным источником энергии. В 1978 году они построили первую экспериментальную модель и запитали весь институт от неё.

— А какой был принцип работы? — не удержался я.

Анна Сергеевна замялась.

— Точно я вам сказать не могу. Петя много про работу рассказывал, но память у меня уже не та. Знаю, что на сферу пускали звук очень высокой частоты. Но принципы? Нет, не скажу. Не обессудьте.

Потом она сбилась и принялась мне рассказывать про Огневого. Как он выписал ее сюда, когда получил квартиру за изобретение. В городе тогда было хорошо жить. Льготы, путёвки на море. Рассказывала, как он развёлся и жена, забрав детей, уехала, а он полностью посвятил себя работе. Я слушал, стараясь не торопить её. Она хотела выговориться. Не часто у неё, видимо, бывали гости. Видно, что одна живёт и довольно давно. Дважды она тянулась за бутылкой, и мы выпивали. Как-то незаметно, она перешла на “ты”.

— Через год Краузе не стало. А партия потребовала постройки полноценной электростанции. Был организована масштабная стройка под землёй. Это уже при Андропове. Петечка сошёлся с очень умным конструктором — Фёдором Смолиным. Это был настоящий гений. Он мог из мусора буквально, сделать уникальные вещи. Вот посмотрите.

Она снова сходила к серванту и принесла мне часы. Я покрутил их в руках. Часы были в виде маленькой избушки на курьих ножках. Сама избушка из дерева. Спереди был циферблат. А сзади отверстие для ключа.

— Это Федя мне на день рождение подарил. — сообщила Анна Сергеевна. — Вот, смотри.

Она вставила в часы — избушку ключик и сделала несколько оборотов. Я услышал щелканье механизма. Часы работали.

— Это не всё. Вот тут, если нажмём и поставим на стол….

Ничего себе. Часы на столе запели и заплясали.

“Ой, вы сени мои сени, сени новые мои…” — мелодично распевала избушка.

— Будильник такой. — объяснила Анна Сергеевна. — Заводить только забываю. Где уж мне.

— Потрясающе! — восхищенно сказал я.

— И таких Федя наделал множество. Да всё разные. — гордо сказала мне женщина. Она с нежностью погладила отплясывающую избушку, и та затихла.

— Да. — вздохнула с грустью она, — Если кто и вложил душу в электростанцию, так это Фёдор. К электростанции подвели линию метро. Первые испытания были успешными. Но тогда уже была перестройка. Денег на отрасль выделяли не очень много. Были перебои с оборудованием, задержки, простои. И на станции это сказалось. Произошла жуткая авария. И института не стало. А часть земли над электростанцией просто выжгло.

Она тяжело вздохнула словно собираясь с силами.

— Вот так появился провал. И Петечка, и Федя, и многие другие погибли. Половина города — весь институт. Это не передать словами, какое было горе. Будь проклят этот Мирон, вновь запустивший станцию!

— Но, про такую катастрофу по телевизору не сообщали. — сказал я.

Анна Сергеевна посмотрела на меня и, хотя лицо её было прикрыто платком, я догадался каким дураком она меня сейчас считает.

— Телевизор? Тогда в стране власть менялась. Чехарда была полнейшая. Горбачёв, Ельцин, парад суверенитетов. Великая держава рушилась на глазах. Ну погибло 15 тысяч человек. Радиации-то не было. Не Чернобыль? Не землетрясение? Ну и ладно. Всё было сохранено в тайне. К чему народу лишние волнения. А потом пришёл Мирон.

— А про него можете рассказать? — попросил я, но она встревоженно посмотрела в окно. За окном темнело.

— Поздно уже. Иди-ка ты назад в общежитие, пока патрули не разъездились. — велела он.

— Всего вам доброго, Анна Сергеевна. — поблагодарил я, и встал с дивана.

— Погоди. Постой здесь. Сейчас я с Ниной переговорю, и можешь идти.

Она вышла. Я слышал тихий разговор в прихожей. Женские секреты?

Ну, неважно. Я был переполнен информацией. Я теперь, по-моему, стал знать слишком много. Нужно всё было обсудить с Семёном.

— Пошли. темнеет уже, на трамвай провожу. — позвала из прихожей Нина. Голос вроде бы стал помягче. Хорошо. Я и такому рад. Вышел в коридор, стал обуваться. Нина вышла за дверь и стала спускаться по лестнице.

— Не обижайся на неё пожалуйста, — попросила меня перед уходом Анна Сергеевна, — Нине тоже тяжело всё это вспоминать. После аварии она сиротой осталась.

— Да я не обижаюсь. Вы что? — пролепетал я и подхватив сумку, кинулся её нагонять.

Нина ждала меня возле подъезда. Махнула рукой и повела обратно по закоулкам. Только подошли к остановке, как послышался звон подходившего трамвая. Нина молчала. Ладно дураком побуду ещё раз, решил я и достав из сумки завёрнутый в газету букет протянул ей:

— Держи!

— Это что?

— Держи, говорю. Дома поглядишь. А мне пора. — наверно я это слишком резко сказал.

Сунул в руки букет и пошёл к открывающимся дверям трамвая. Сзади слышался шелест — она разворачивала газету. Да и по хрену! Не буду я оборачиваться. Всё! Нужно забыть ангела! Нет никакой надежды, и не было никогда!

Я поставил ногу на ступеньку и схватился за поручень.

— Подожди!

Я обернулся. Кажется, она улыбалась.

— Ты заходи в гости, в библиотеку, ладно?

— Ладно!

Потом мы махали друг другу руками на прощанье и окно трамвая вовсе не казалось преградой.

Запись 21

Время шло, я работал, опутанный паутиной рутины. После общения с Анной Сергеевной я немного успокоился. Следуя её совету, помалкивал. Когда удавалось, бегал к Нине в библиотеку. Смирился с ситуацией, что ли. Кругом чудеса происходят, в корпусах постоянно чудеса. Страшные и непонятные. Но, когда много и часто, перестаешь на них внимание обращать. Появись над Солнечногорском летающая тарелка и, я думаю, что не стал бы стоять, задрав голову, с разинутым ртом, а всего лишь повозмущался бы, что она мне солнце загораживает. В свободное время, на смене, торчал по-прежнему в закрытых станциях. Недавно с Семёном в «консерве», чаи гоняли. Я притащил из столовой пакет с пирожками. Семён сконструировал кассету и теперь ходил вокруг неё довольный. Разговаривал с ней, словно с любимой женщиной.

— Хорошая моя. Лапушка. Замечательно ты у меня получилась. Как и планировал. Самое место бы тебе на Центральной стоять. Но нет! Я тебя здесь установлю. Будешь ты, красавица, своего часа назначенного дожидаться.

Я равнодушно слушал, как он её обхаживает. Разворошил пакет с пирожками, выбрал самый вкусный и решил себе чаю подлить.

— А что это ты вопросы мне не задаёшь? Даже не спросишь, что я такое делаю? — спросил Семён в некотором недоумении.

— Не хочу. — ответил я, чавкая пирожком. — Я тебя знаю. Ты не ответишь. Или отшутишься. Раз сконструировал, значит надо.

— Ого, какой ты стал. Растешь. — с уважением произнёс Семён.

Ну так. Ставь ты свою поделку куда хочешь. Я же знаю, что от тебя пользы в работе, больше чем от сотни Фунтиков. Так, если еще пару смен хорошо поработаю, можно будет снова в город отпроситься, подумал я.

— Как там Большаков, про дочку не рассказывал? — неожиданно спросил Семён.

Я аж чаем поперхнулся, и глаза на него выпучил. Чего?

— Значит, не рассказывал. Судя по твоей реакции. — решил Семён — У него дочь Аркатом больна, в четвертой стадии. Ее в санаторий увезли несколько месяцев назад. Вот Паша и пьёт как лошадь. Раньше-то он трезвенником был великим.

— Ну, если в санаторий увезли, значит за ней ухаживают, лечат. Люди рассказывают в Солнечногорске самая лучшая медицина. — пожал плечами я.

— В Солнечногорском санатории? Ага. Держи карман шире. Нет, парень, это тюрьма для больных. Лепрозорий с высокими стенами. Люди доходят там до состояния желе, и их помещают в ванну из нержавейки. А потом кормят жидким бульоном и витаминками. Вот и весь санаторий. Оттуда не возвращаются. Родственников не пускают, чтобы не заразились. Но это миф. Аркатом не заражаются при рукопожатии или воздушно-капельным путём.

Ничего себе, подумал я. Семён разговорился. Это неспроста. Надо воспользоваться случаем, но спрашивать так, чтобы он сам ответил, не подавая виду.

— Надеюсь, она выздоровеет. От Арката умирают?

Семён задумчиво погладил кассету.

— Зарегистрированных смертей не было. Обычно больные старались не доводить себя до четвёртой стадии и просто кончали жизнь самоубийством. От Арката не умирают. Но и хорошего мало. Жить в таком состоянии невыносимо. Очень жаль его дочь. Ты, наверное, думаешь, что виной всему сфера?

— А что же ещё?

Семён усмехнулся.

— Ты помнится, встречался с матерью Огневого. Когда там был первый пробный запуск в институте?

Я поднял глаза к потолку вспоминая.

— В 1978 году, кажется. А что?

— Во! И работала экспериментальная установка вплоть до, знаешь какого года? До 1988. И ни одного случая Арката. Любопытный факт.

— Значит, авария повлияла. — решил я.

— Первый случай, четыре года назад. — ответил Сёмен. — А развивается болезнь за несколько месяцев. Первая стадия — когда ладони рук становятся липкими. Но, это терпимо. Можно ходить в перчатках. Врачи назначают курс гормональных мазей, и пациент вполне сносно себя чувствует. Часть больных так и остаются в первой стадии и их ставят на учёт. Но не все там задерживаются. Проходит пара месяцев, и больной с удивлением замечает, как его тело теряет форму. Мышцы становятся мягкими и их можно с кожей оттянуть от кости. Оплывает лицо. Липким становиться всё тело. На физиологии это не сказывается. Человек так же ест, спит, не испытывает затруднений при дыхании. Это тоже решаемо. Можно не госпитализировать. Много плотной одежды и мазь, подсушивающая тело. И тут есть такие, кто работают со второй стадией Арката. Но когда наступает третья, тут уже от посторонних глаз трудно спрятаться. Тело больного стремиться избавиться от скелета. Очень трудно передвигаться. Словно бы скелет становиться лишней частью человека, ненужной что ли. Врачи называют это отторжением. Когда отторжение полностью происходит, наступает четвертая стадия. Человек превращается в живой кисель из органов, мозга, крови, кожи, всего, в общем.

Семён замолчал.

— Жуть какая. — сказал я. — А как можно жить без скелета?

— Больные на четвертой стадии вполне себе живут. Тело выделяет едкий пищеварительный сок и если использовать бульон, то их можно кормить. Хотя они могут переваривать и обычную пищу, но в санатории им дают жидкий корм.

— Но это уже не люди. Мозга-то нет?

— У иных прямоходящих его тоже нет, а между тем людьми себя считают. — проворчал Семён. — Больные не теряют возможности думать и переживать. Главное чтобы организм соблюдал цельность. Я так думаю, что клетки мозга распределяются по всему телу. И есть много доказательств, что человек сохраняет разум после превращения в желе. Но такой разум психологически искалечен страданиями от такого состояния. Тут уже ничего не поделаешь.

— М-да. Значит надежды для дочери Большакова нет. — вздохнул я, пытаясь переварить сказанное Семёном. Чай пить расхотелось. Он сумел мне испортить настроение и перебить аппетит.

Семён сел на своё место. Откинулся на стуле и закачался.

— Почему же нет. Может и есть. Надежда, дело такое, она всегда есть. Нужно только понять где она спряталась. Но главное ты понял? Заболевание началось позже аварии. После второго запуска оно началось. Как только Мирон стал там заведовать, так оно и пришло.

— Так ты думаешь это его рук дело?

— Чье же еще. Мирон — сука хитрющая. Что он творит? Какие эксперименты? Даже Кузнецов этого не знает, хоть и видится с ним почти каждый день.

Мирон был действительно загадочной фигурой. Тут не поспоришь. Он появился в самый трудный для города момент и привлек в город огромное количество денег и специалистов. Чем он завлек иностранных спонсоров? Как заставил сотрудничать японскую фирму-гигант «Северный ветер»? И американцев? «Братья Бредли и к. о». Деньги в закрытый Солнечногорск текли рекой. И в Москву само собой. Куда же без Москвы.

— Самое непонятное, как Мирон станцию запустил? — размышлял вслух Семён.

— Так может Смолин выжил при аварии? — предположил я.

— Нет. Фёдор умер. Это я тебе точно говорю. Можно сказать, был свидетелем. — покачал головой Семён. — Эх, его бы руки сейчас были бы кстати. Кстати о Фёдоре!

Он покопался в столе и извлек на свет игрушку. Снеговик с носом — красной морковкой. На голове ведро, на руках варежки. Классический снеговичок из советских мультфильмов. Высотой сантиметров 30.

Семён щелкнул пальцем по ведру и снеговичок начал ходить по столу. Доходил до края, разворачивался и шел назад.

— Его поделка. Дарю. Теперь он твой.

— Спасибо. — восхищенно поблагодарил я. — А можно я его Нине подарю?

— Это для тебя, а не для Нины. — немного обиделся Семён. — Если надо, я для неё другую игрушку подберу. А это твоя. Фёдор не любил, что бы его подарки передаривали.

— А где у него завод? Он не ключом заводится? — я повертел в руках снеговичка. Кажется, он мне сопротивлялся.

— Не боись. У него батарейка импортная. Сто лет проживет. — засмеялся Семён.

Запись 22

Горько и обидно. Мои руки дрожат и не слушаются меня. Сегодня я окончательно понял почему третий корпус называют — корпусом мертвецов. Мы похоронили Юрия. Он один был веселее и жизнерадостнее всех нас в общежитии. Он был нашей общей душой. Сегодня его душа нас покинула.

Траурный трамвай привез его из больницы, попрощаться, и прозвенев в последний раз, отправился в сторону кладбища. Он был всего на год старше меня. Это всё ужасно и неправильно. Мы с ним столько смеялись над чёрным пухом, столько иронизировали, а пух этот. Нельзя с этим шутить в общем. И ладно бы он ему на тело попал. Так нет, вдохнул он его где-то. А где? Никто не знает. Он на работе всегда в скафандре ходил. Да, иногда парни выходили на крышу корпуса, покурить втихушку. Но только когда вся крыша очищена от пуха и проверена. И то, курили в вприглядку. Следили вокруг, чтобы пух не подлетел. А когда человек вдыхает пух, его уже не спасти. И проявляются симптомы не сразу. Бедный Юрик. А день был такой тихий, спокойный. Коньячный день.

Сергей Валерьевич решил влиться в нашу стаю. Нытья поубавилось и стал он приносить коньяк раз в неделю. Пару бутылок. Хороший коньяк, армянский. Ему паёк усилили. Вот он с нами и делился. Он нам коньяк, а мы ему кашу на сковородке и бутерброды с икрой. Та же пьянка, но с оттенком интеллигентности. Обычно сидели вчетвером, когда смены совпадали, трындели о жизни, о работе. Андрей с Юриком играли на гитаре по очереди. С двух бутылок не напивались, а вполне себе выпивали. Это помогало нам немного отвлечься от рутины. Как и в тот раз. Был накрыт стол. Поставили разной закуски. Хлопнули по стопке коньяка и закусив дольками лимона, купленному по настоянию Сергея Валерьевича, разлеглись по своим местам.

Я пребывал в раздумьях о Нине. Хотелось подарить ей хороший подарок, а ничего не придумывалось. Андрей играл на гитаре простенькую мелодию. Сергей Валерьевич умудрился задремать, а Юра, обычно весёлый, был очень задумчив. Он ходил по комнате, смотрел в окно. Я уже думал, что он предложит ещё по одной, но вместо этого он спросил у Андрея, знает ли тот песню «Город золотой»?

Андрей с готовностью запел: “Под небом голубым — есть город золотой…”

Юра слушал и смотрел в окно. Всю песню так стоял и не шевелился. Потом предложил мне сходить дунуть по «весёлой».

Курили в конце коридора. Юрик вдруг стал расспрашивать, как у меня с Ниной? Я от неожиданности даже растерялся. Ну как, как. Общаемся, дружим. Вкусняхи друг другу таскаем. Рассказал, как она мне плюшек напекла, в последнее моё посещение библиотеки. Я этими плюшками тогда объелся. Нормально всё с Ниной, сказал я ему. Не гонит и ладно. Юра достал из кармана никелированный портсигар и дал его мне.

— Держи, я тут приобрел по случаю, но мне он не идёт. А тебе для солидности в самый раз будет. Я его забил самыми злыми сигаретами. Сможешь теперь и на смене радоваться жизни.

— Спасибо! — поблагодарил я. — Но с чего вдруг такие подарки?

— Просто так. Захотелось и подарил. — ответил мне тогда он, и затушил бычок о пепельницу.

Вернулись в комнату. Юра забрал гитару у Андрея. Мы разбудили Сергея Валерьевича, и выпили по второй. Юра притащил табуретку к окну, сел, положив руку на подоконник..

— Осень начинается, — сказал он глядя в окно, — хорошо.

— Да чего хорошего? — отозвался Андрей. — Слякоть. Грязь. Дожди. Спецодежду стирать каждый день. Одеваться непонятно как.

— О! Вспомнил! Всё утро вспоминал! — воскликнул Юрий и запел: «В чистом поле дожди косые…».

Когда он закончил петь, все уставились на него с интересом.

— Это не Высоцкий? Я такой песни раньше не слышал? — удивился Андрей.

— Это Башлачёв. Для осени в самый раз. — Юрик пожал плечами. — Ещё много знаю.

— Жги Юрец! Народу нравится.

Юра играл долго. Мы настолько увлеклись песнями Башлачёва, что забыли про коньяк. Грусть и тоска была в песнях, но и была какая то особенная свежесть, надежда на лучшее. Сложно передать было атмосферу. Словно радость и горе, стояли рядом и держась за руки, пели, дополняя друг друга.

Юра, сбился на последней песне, закашлявшись.

— Э, пора бы нам накатить. Певцу коньяк требуется — горло смазать. — предложил Сергей Валерьевич.

Юра прокашлялся. Разлили и выпили по третьей. Спокойно стало. Песни, коньяк, душевная компания. Чего нам собственно надо? Чего ещё душа желает?

— Я ещё одну песню спою, про осень. Последнюю. — попросил нас Юра.

Расселись и стали слушать.

— Как ветра осенние… — запел он.

Он пел стоя. Хорошо пел. Мы слушали молча, старались не перебивать его. На последнем куплете он снова сел на табуретку и закашлялся.

— Юр. Может тебе к врачу надо? — встревоженно спросил Андрей. Но тот замотал головой.

— Спасибо. Нет. Не пойду я в больницу.

Он прикрыл ладонью рот и зашелся в кашле. Когда он убрал ото рта руку, мы увидели, как по краю рта у него стекало что-то чёрное. На секунду, может больше, мы оцепенели. Его снова скрутило и он, упав на колени, выплюнул слизистый ком. Гитара, с печальным звоном отлетела в сторону. Не сговариваясь, мы повскакивали со своих мест.

— Юрик! Сука! Да как так-то? — Андрей бросился к нему первым. Он подхватил его под одну руку, я под другую. Сзади суетился Сергей Валерьевич. Мы положили Юрия на кровать.

— Я за скорой! Смотрите за ним! — Андрей бросился вон из комнаты.

Юру крутило от кашля. Чёрная жидкость текла у него изо рта. Я нашёл чистую тряпку и сидел рядом, вытирал рот. Он вырывался. Пытался мне, что-то сказать. Отпихивал меня.

— Лежи! Лежи, пожалуйста! — умолял его я. — Сейчас приедет скорая.

Но он не хотел лежать спокойно. Крутило его. Пришлось перевернуть его на живот.

— Господи. Какая беда. — причитал Сергей Валерьевич. — Но может можно успеть? Пересадку лёгких? Сейчас ведь делают.

Кому? Нам? Дешевле нанять новых работников. Когда он устроился сюда, то как и я, расписался в бумагах об ответственности и соблюдении государственной тайны. Никто его родственникам не расскажет правду. Правда не покинет стены Солнечногорска. Зараза. Чёрный пух этот, настоящая зараза.

Вернулся Андрей и кинув быстрый взгляд на Юру, бросился к своей койке и вытащил оттуда походную сумку. Принялся рыться в ней.

— Где же аптечка. Сука. Где ты, когда так нужна. Вот нашёл!

Он принес два тюбика.

— Промедол. — сказал он растерянно. — Я знаю, что вроде, при поражении лёгких, его нельзя, но может, вколю? А? Хоть не так мучиться будет?

Он взглядом искал на наших лицах согласия. Боялся колоть сам, без нашего одобрения. Я посмотрел на Юру. Он лежал и трясся. Снова перевернули его на спину и отшатнулись. Глаза у него были чёрные и навыкате. На губах лопались пузыри. Из носа натекло. Чернота уже проникала по его телу и выступала на коже пятнами. Решили колоть.

— А ну отойди! — меня оттолкнули в сторону. Двое здоровых санитаров в комбинезонах серебристого цвета, развернули перед кроватью носилки и сдернули на них Юру.

Быстрыми отработанными движениями, словно и не человека, а куклу, какую-то.

— У меня Промедол есть. Может, используете? — попросил их Андрей.

— Не надо ему уже. — грубо ответил один из них. Юру унесли. Вместо него появился низенький усатый врач в белом халате.

— Вы с ним контактировали? Покажите руки? — немедленно потребовал он.

Только сейчас я увидел, что мои ладони чёрные. Через тряпку протекло. У остальных, слава богу, ничего не обнаружили. Меня погнали в больницу. Там я провёл два дня. Меня положили под капельницу. Намазали руки едкой дрянью так, что я орал от боли. Ладони сожгло напрочь. Замотали мне руки бинтами. Юра умер в больнице. Мне назначили неделю больничного в стационаре. Я еле отпросился проводить друга. Провожать вышло всё общежитие. Все, кто был не на смене. Потом разошлись по комнатам поминать. В комнате было прибрано. Постель Юрия была заправлена свежим бельём. Андрей выставил на стол небогатую закуску и разлил водку по четырём стаканам. Один стакан он отставил в сторону и накрыл кусочком чёрного хлеба.

— Не чокаясь. — предупредил он. Мы встали возле стола. Подняли стаканы. Андрей говорил первым.

— Прости нас Юра. Ушёл ты от нас. Рано ушёл. Вот говорят люди живут сколько им бог отмерил. Я так скажу. Это не правильно. Не должны молодые пацаны вот так погибать. Жизни не увидев как следует. Не любив достаточно, не оставив после себя детей и добрую память. Но, я так скажу тебе Юрий, мы будем помнить тебя. Добрую память ты после себя оставил. Покойся с миром.

— Покойся с миром. — повторили мы за ним и выпили.

Поминали мы Юрия не в одиночку. Всё общежитие его поминало. Кто-то затянул за стеной жуткую местную поминальную песню:

Черный пух, лебяжий пух, по земле все стелется,

Черный пух, нечистый дух, налетит метелица.

Черный пух, прости мой друг,

Нам уже не встретиться…

Запись 23

Больше недели я провел в стационаре. Лежал, спал, ходил на уколы. Общался с соседями по палате. Такие же бедолаги, к которым прицепился пух. Тут не церемонятся. Счёт на часы идет. Если сразу пух не убрать с тела, то он начнёт распространяться и тогда либо операция, либо морг.

У меня апатия была какая-то. Привезли вчера человека после операции — ампутировали ему руку. А мне всё равно. Он кричал всю ночь, когда отошёл от наркоза, а я уснул. И всю неделю снилась ерунда всякая. Вот вчера особенно.

Приснился большой зал во дворце бракосочетаний, множество народа. А я на всё как бы со стороны смотрю. Звучит марш Мендельсона. И вижу, как Юрий, в чёрном костюме, ведёт под руку девушку в белоснежном свадебном платье. У невесты на голове шляпка с полями, украшенная цветами, а лицо скрыто вуалью. Юра подводит её к столику регистрации, за которым стоит женщина с раскрытой красной папкой. Женщина что-то им говорит, а Юра кивает, соглашаясь. Потом их просят обменяться кольцами. Юра надевает кольцо на палец невесты и откидывает ей от лица вуаль, чтобы поцеловать. И тут я вижу, что невеста не живая — это манекен. Пластмассовая кукла с нарисованными глазами. Но Юра не обращает на это внимания и целует её в губы. Гости, позади них, смеются и аплодируют. Я пытаюсь обвести зал взглядом и вижу, что люди, собравшиеся в зале — сплошь манекены, одетые в мужскую и женскую одежду. Мне становится очень неуютно. А тут ещё двери в зал слетают с петель и в зал вбегают люди в прорезиненных костюмах, отделанных металлом и в железных шлемах. У них в руках огнемёты. Они поливают огнем собравшуюся публику и манекены плавятся на моих глазах словно свечки.

Я оказываюсь возле столика регистрации, и вижу оттуда как Юра держит на руках плавящийся манекен в обрывках горящего платья. Один из огнеметчиков откидывает забрало на шлеме, это Андрей. Он меня зовет к себе, говоря что мне нет места среди этих уродов.

Пытаюсь идти к нему, но меня останавливает регистратор загса и требует, чтобы я поставил подпись как свидетель. Но только я поворачиваюсь — вижу, что вместо женщины стоит Фунтик и мерзко ухмыляется. Он захлопывает красную папку с противным треском, и я просыпаюсь.

Ночь. Разглядываю потолок в палате. В одном углу, стонет сосед после операции. Ему всё-таки вкололи обезболивающего. Притих. Уже не кричит. Другой сосед пошёл курить и заскрипев не смазанной дверью, разбудил меня. Я больше не смог заснуть. До утра пялился в потолок, а утром пошёл к врачу и потребовал выписки. Врач осмотрел мои руки, новая кожа уже нарастала на ладонях, перебрал бумажки с анализами и признав меня годным, разрешил валить на все четыре стороны.

В больнице выдали мне с собой пачку силиконовых перчаток, тюбик с восстанавливающей мазью и пакет каких-то таблеток. Таблетки я бросил в тумбочку, как вернулся в общежитие, а вот руки пришлось намазать и надеть на работу перчатки. Ерунда, заживёт. На работе Большаков попытался мне высказать свои соболезнования. Я слушал его рассеянно. Он опять сидел за столом в обнимку с бутылкой спирта и снова предлагал мне. Я отказался. Сказал, что мне врачи запретили. Да и не лез мне алкоголь в горло после случившегося.

— Что делать, — говорил Павел Фёдорович, — работа в третьем корпусе такая у уборщиков. Риск. Кругом риск и мертвецы перед глазами. Жаль друга твоего, но что уж теперь поделать. Нужно продолжать жить. Всем нам нужно ради чего-то жить.

— Как скажете. — равнодушно ответил я. — Есть заявки на сегодня?

— Ты руки свои видел? Какие тебе, на хрен, заявки? Сходишь к Петровичу, одну плату поменяешь на Беленькой, и сиди на телефоне. Не буду тебя я гонять сейчас. — решил Большаков.

Я собрался идти к кладовщику, но он попросил меня задержаться.

— Всё хотел тебя спросить, как у тебя с Ниной дела, дружите?

— Дружу. — хмуро ответил я.

— Это прекрасно. Нина девушка хорошая. Родителей её жаль и младшего брата. — задумчиво сказал Павел Фёдорович. — Та авария много хороших людей унесла. Жену мою вот тоже. Раньше я думал, что бог меня оставил жить ради дочери, чтобы ее было кому на ноги поднять. А теперь только и осталось…

Тут он замолчал. Задумался.

— Ладно, пойду я. А вы бы, Павел Фёдорович, завязывали с алкоголем. — посоветовал я ему на прощанье и пошел к кладовщику.

В закутке перед дверью Петровича меня накрыло. Я уткнулся лбом в холодную стену и стоял так, не знаю сколько. Только услышал, как хлопнула открывшаяся дверца и испуганный голос Петровича спросил: “ Ты чего малой? С тобой всё хорошо?”

— А, Петрович. Привет, Петрович. — я очнулся, но на душе было муторно. Сел на пол и стал ему рассказывать.

— У меня друг умер недавно. Сосед по комнате. Юрой звали. Представляешь? Пуха наглотался. Я думал на работу выйду и забудусь, но вот до тебя дошёл и силы кончились. Почему-то. Неужели так бывает? Не могу о работе думать — тяжесть на сердце у меня, и не отпускает. Всё время я думал, что пух этот — ерунда, страшилки для новичков. И если соблюдать технику безопасности, так ничего не будет. А тут вот как. Соблюдай, не соблюдай. А смерть настигает внезапно. Я посижу тут немного, хорошо?

Петрович в ответ кашлянул.

— Нечего тут на полу сидеть, малой. Только задницу застудишь. Сходи по лестнице, этажом ниже стул стоит. Возьми его и неси сюда. Посидишь на стуле.

Я нехотя поднялся и сходил за стулом. Петрович ждал меня. Позаботился. На откинутой дверце дымился горячий чай в кружке и печенье.

— Пей, малой. — сказал мне невидимый кладовщик. — Ты ещё так молод. Зачем тебе думать о смерти? Возраст у тебя не тот. О девушках тебе надо думать, о развлечениях, а не об этом. Вот, лучше печенек возьми. Они с орехами — язык проглотишь. Поешь и успокоишься.

Я взял чай и поблагодарил его. Чай был крепкий и сладкий. Слишком сладкий. Петрович набухал сахару от души. Пришлось пить мелкими глотками.

— Чёрный пух — большая беда и проклятье наше. — сказал за дверью Петрович. — Сколько он душ безвинных забрал. И заберёт ещё, пока станция работает. Только ведь никто её останавливать не будет. Не выгодно это хозяевам.

— Он появился после аварии. — задумчиво сказал я. — Значит авария причина появления чёрного пуха.

Петрович завозился за дверью, а затем выдал.

— Так и есть. Большаков и другие, кто выжил после неё — назвали аварию “Засветкой”. Такая беда была, до сих пор вспоминаю с ужасом.

— Засветка? Засветило, значит? — я крутил в руках кружку. Да собственно какая разница, мне уже было не интересно, но Петровича похоже пробило на разговор.

— Ты, не иронизируй, малой. Тебя там не было. А был когда-то тут, на полигоне, возле провала, институт. И в этом институте много народа работало. А ещё коттеджный посёлок. Подсобное хозяйство. И парк для отдыха ученых. Да что там парк! Целый сосновый бор! Место для работы и отдыха потрясающее. Сюда академики рвались работать, потому что природа была чудесная. Это сейчас всё изгадили. Мы радовались тогда, каждому дню, думали, что строим новое, лучшее будущее для нашей страны. Что вот-вот, и электростанцию можно будет использовать в космической отрасли. Будем отправлять корабли к далёким звёздам. Тогда все бредили космосом. Пока не случилась авария.

— Я до сих пор не понимаю, как это всё произошло. Каждую ночь закрываю глаза и снова оказываюсь там. Ты потерял одного друга, а я тогда потерял сотни друзей. Всех за один чертов день. — Он тяжело вздохнул.

— Расскажи. Может, нам обоим станет полегче.

— Я работал в снабжении тогда. — снова вздохнул Петрович. — Меня послали привезти оборудование для института и подарки для детей. В тот злополучный день, родители организовали детский праздник в институте. Там был большой актовый зал. Было воскресенье. Почти все работники пришли с детьми. Пригласили артистов, оркестр, массовиков-затейников — устраивать конкурсы. Как это иногда бывало с подарками — запоздали, и я поехал забирать их на железнодорожный вокзал. Ехали в фургоне с водителем. Очень торопились. В спешке загружали фургон. Там ещё шампанское для родителей, вино, апельсины разные. Много чего было. А фургон был специализированным. Кузов у него покрыт был отражающим материалом, для военных разрабатывали. Взяли на время, под честное слово. И когда возвращались в институт, я услышал, как в кузове что-то зазвенело. Я тогда побоялся, что шампанское разбилось и полез проверять. А только залез в фургон, как машину тряхнуло и я, ударившись об стенку, потерял сознание.

Петрович помолчал немного.

— М-да. Так всё и произошло. Очнулся я в темноте, под завалом из коробок. Кое-как выбрался из-под них. Дверь заклинило. Голова разбита, лицо осколками порезал. Колотил по стенке фургона, плакал, звал на помощь. Долго я тогда в темноте просидел. Много чего передумал. И что в аварию попали, и что война началась. Да и про смерть тогда много думал, если честно. Меня солдаты спасли через два дня. Шли мимо, услышали, как я стучу. Взломали дверь. Я думал ослепну от солнца после двух дней в темноте, но когда выбрался увидел, как в воздухе летают столбы черной пыли. Солдаты дали мне противогаз иначе бы я задохнулся. Не было больше института. Не было посёлка и прекрасного соснового бора. Только поле в клубах чёрной пыли. Вот так вот, малой.

— Но Большаков выжил? — сказал я.

Петрович закряхтел.

— Не только он один. Он был в третьей контрольной группе. В той смене были и другие. Как Павел мне тогда объяснил, им пришлось произвести аварийное отключение станции. Иначе последствия могли быть намного страшнее. Но пепел был тогда безобидным. Чёрный пух летал повсюду и никому не вредил. Губительное воздействие началось после повторного запуска. Когда Мирон оживил станцию. Вся херня началась после этого.

— Так что же, по-твоему, этот чёрный пух, Петрович? — спросил я.

— Да всё вокруг, малой! Разве ты не понимаешь? Люди, птицы, растения, насекомые — всё там перемешалось в одну кучу. Это кладбище! Кладбище неупокоенных возле станции. Другого слова для пуха у меня нет.

Кажется, он расстроился от моих вопросов. Выставил мне чемодан с платой и велел идти работать. Не надо было мне ему этих вопросов задавать. Только хуже сделал.

Запись 24

Семён сдержал обещание и выдал мне ещё одну игрушку. Для Нины. Пластмассовый лопоухий заяц, смешно шевелящий ушами. Он умел ходить вразвалочку. У него был барабан и барабанные палочки. И заяц лихо по нему барабанил. А еще умел говорить. Всякие смешные фразы. Я принёс его в библиотеку и вручил Нине. Она восхищенно ахнула.

— Это же Фёдора игрушка! Смолин жив? Ты видел его?

— Да нет. Эту нашёл Ложкарёв и предложил тебе в подарок. — покачал головой я.

— Наверное, после аварии нашлась. — вздохнула Нина. Она нянчила в руках зайца как ребёнка. Не могла наглядеться на него. Я даже немного заревновал.

— Я Семёна совсем не знаю. — сказала мне она. — Но Огневая его помнит, он был практикантом на электростанции. И с Фёдором очень дружил. А Фёдор был мастером такие игрушки делать. Их ни с чем не спутаешь.

Я пожал плечами.

— Мне он тоже подарил снеговика. Я его на тумбочку поставил. Но должен отметить игрушки у этого вашего Смолина странные. C характером, что ли? Ночью как-то проснулся, а снеговик откуда-то метёлку достал и тумбочку подметает. Я глаза протер — нет, стоит себе спокойненько. И метёлки нет.

Нина засмеялась.

— Да. Это точно его игрушка. Раньше они приходили часто к нам в гости. К моим родителям. Он и Огневой. Моему младшему брату тогда Смолин ракету подарил. Такая ракета интересная была. Внутри сидел маленький космонавт и махал ручкой в иллюминатор. И был пульт управления. Смолин говорил, что ракету можно запустить, и она полетит очень высоко. А с космонавтом можно будет общаться, через пульт управления, и давать ему команды. Но родители испугались такой игрушки и пульт спрятали. Братик упросил отдать ему пульт в тот день — вечером он с друзьями хотел запустить ракету в космос под праздничный фейерверк. Под присмотром взрослых конечно.

Голос ее дрогнул. Из глаз потекли слёзы.

— Я болела и не смогла пойти на праздник. Лежала в больнице. А потом была авария, и я потеряла всех.

Она опустила голову. Я взял её за руку, перчатка предательски захрустела.

— Не плачь, Нин. — попросил я. — Давай лучше чаю попьем. Я шоколадок принёс.

“ Пионер — всем ребятам пример!” — вдруг громко пропищал заяц. Пропищал смешно и ободряюще, Нина улыбнулась сквозь слёзы, а я захихикал. Надо же, какая игрушка.

Нина принесла нам чаю. Поставила на стол вазочку с пирожными, я от себя добавил взятых про запас сладостей.

— Погоди, — предупредила она меня, — Я ещё кое-что сейчас принесу.

Она принесла сложенную картонку и, развернув её, положила на стол. Я сунул свой любопытный нос. Что это карта? Нет. Картонка была вся в квадратиках с рисунками и обозначениями.

— Это игра. — сообщила мне Нина. — В детстве, я часто лежала в больнице и другие ребята от скуки рисовали на развернутых листах тетрадки такие. Берёшь двойной лист из середины тетрадки в клеточку. Разлиновываешь его на квадратики. В каждый квадратик вписываешь место или ситуацию, которая с тобой происходит. И играешь, кидая кубики. Цель игры — дойти до конца. Сыграем?

— А чем обозначать себя в игре? — спросил я.

— Выбирай. — Нина протянула мне два напёрстка зелёный и серый.

Я выбрал серый напёрсток. Поставили их рядышком на первой клетке с надписью на английском "START" и кидали кубики по очереди. На втором ходу я выкинул 5 и 2 и, просчитав 7 ходов, остановился на странной клетке.

— Буль — буль карасики. — прочитал я. — Это что значит?

— Утонул. Начинаешь с первой клетки. — засмеялась Нина. — А мне вот везет, в дом кузнеца попала. Теперь у меня броня есть. Только если будет клетка на воде, я тоже буль-буль.

Ну, хорошо. Я вернулся в начало. Следующим ходом собрал две жизни. Еще через ход провалился в яму. Одну жизнь потратил. А следующим сел в тюрьму на 12 ходов. Пришлось выбирать или взятку или жизнь отдать. Денег не было, отдал жизнь. Нина пропустила ход на клетке — дремучий лес. Я потряс кубики и выбросил 4. Попал в банк.

— О, тебе везет. — сказала Нина. — Кидай кубики еще раз, посмотрим, сколько монет прилетит. Прилетело по максимуму. Я собрал 12 монет. Но следующим ходом у меня их бандиты отобрали. А ещё банку должен остался. За три хода денег не найду, банк в тюрьму посадит.

— Это что у тебя в детстве за игры были? — возмутился я, в очередной раз, оказавшись на клетке “злые людоеды”. Где меня съели без соли и без лука.

— Ну так, скучно было просто играть. — ухмыльнулась она. — Вот я игру и усложняла. Посмотрим, как ты в конце будешь выкручиваться — последние несколько клеток смертельны.

Ага, до конца дойти. Тут до середины не понятно как добираться. Пока разобрался в правилах, три кружки чая выпил. Игра была сложной, но в ней были и хитрости. Нужно было копить деньги — откупаться от тюрьмы и чиновников. Деньги можно было прятать в банк. Тогда бандиты оставались с носом. Можно было копить жизни на клетках и скармливать их голодным зверям и людоедам. Но на клетке “Чудо-Юдо болотное, беззаконное” меня это не спасло.

Не хотело "Чудо-Юдо" денег, требовало сказку рассказать или стихотворение. Нина хихикала. Пришлось рассказать сказку. Про колобка. Потом ещё одну, про “Карлсона и Фрёкен Бок”. Только тогда чудище смилостивилось и пропустило меня. По-моему это Нина специально придумала, на ходу. Но, не буду же я её обвинять. Правила есть правила. Она радовалась. И это было для меня главное.

— Дойдёшь до конца игры — поцелую. — сказала мне Нина.

Да ладно? Мои ли уши это слышат? Ух, игра понеслась! Азарт и награда ослепили меня. Я, уже не стесняясь, матерился, оказываясь в очередной раз в пролёте. Пытался шельмовать, подкидывая особым образом кубики, пытаясь добиться нужного числа. Иногда удавалось. Но чаще я с удивлением оказывался в начале игры. В прочем Нина тоже до последней клетки не могла дойти и это утешало. Наконец я добрался до последнего ряда клеток и только сейчас обратил внимание, что на них было написано.

О-ё-ё-й. Нина не шутила. Пройти можно было, выкинув только определённую комбинацию. Причём дважды. Сначала, надо было добросить свой напёрсток до островка безопасности, а только потом, выкинув 12, завершить игру. Я посмотрел на Нину, она победно улыбалась.

— Ну как? Осилишь задачку? Или слабо?

Сама “слабо”, подумал я. Тоже мне, напридумывают непроходимых игр. Мучайся теперь. Не глядя бросил кубики — выпало 6 и 3. Я дошёл до безопасного островка.

— Йе-ху. Твой наперсток добрался до последней черты. Поаплодируем ему. Остался всего один шаг до победы, но зато какой? — крикнула Нина и захлопала в ладоши

Я картинно раскланялся. После нескольких часов увлеченной игры я и не думал победить. Нужно выкинуть 12. Это маловероятно. Скорее всего я окажусь на смертельной клетке и отправлюсь в начало карты, набираться опыта, решил я. Зажал кубики в кулаке так, что заскрипела перчатка и зажмурившись разжал кулак над игровой картой. Кубики упали. Повисло молчание. Я не разжимал глаз и ждал ответа.

— Ты победил. — шепнул мне в ухо её голос и губы коснулись моей щеки. В щеку? Так не честно!

— Только в щёку? Мы, что дети? — слегка обиделся я.

Нина улыбалась и подкидывала в воздух кубики.

— А ты чего хотел? Куда целоваться мы не договаривались, и вообще я девушка приличная. Будешь ещё играть?

В этот момент в тишине читального зала прозвенел телефонный звонок. Нина побежала к телефону. Через минуту вернулась и испуганно посмотрела на меня.

— Тебя просят к телефону. И как можно быстрее.

Запись 25

Я поднял трубку. Нина встала рядом. Она заметно нервничала.

— Алло?

— Ты на часы смотрел? — я узнал голос Семёна.

— А что часы? Как ты узнал, что я здесь? — глупым голосом спросил я.

— Это сейчас не важно. Важно другое. С сегодняшнего дня в Солнечногорске введён комендантский час. И ты уже не успеваешь вернуться на кпп. Патрули будут проверять всех и те, у кого не окажется прописки. В общем, у тебя её всё равно нет.

— Меня арестуют? — испугался я. — Но почему? Я же здесь работаю.

Нина испуганно прижала руку к губам.

— Да им по хрену. Война уже объявлена. Мирон и Кузнецов сцепились. В городе должен быть только один хозяин. И Кузнецов начал первым. Официально вышла бумага: в связи с эпидемией арката, объявляется карантин в старой части города. Вслед за этим, другая, о введении в городе комендантского часа. Теперь всех иногородних, патруль имеет полное право вылавливать. И сажать в камеру до выяснения. Это означает, что тебя уволят с работы, в лучшем случае.

— Так может, я в библиотеке отсижусь, а утром на работу пойду?

— Не вариант. — отрезал Семён — Завтра утром все, кто не окажется на рабочем месте без уважительной причины, будут отстранены от работы и на них заведут уголовные дела. Таков план у руководства. Кузнецов хочет замедлить работу в корпусах. Не хочет, что бы Мирон закончил свои работы. Поэтому в библиотеке ты не останешься.

— И как мне быть?

— Иди сейчас на остановку перед библиотекой. Подъедет траурный трамвай и остановиться. Сядешь в него. Он довезет тебя до остановки, где улица Огневая. Найдёшь Анну Сергеевну и попросишь её провести тебя через подземный ход, в подвале дома, за территорию города. Скажешь, что Семён очень просит, она поймёт. Этим ходом давно не пользовались, но он точно есть. Окажешься между стен. Там держись правой стороны и ищи ржавую железную дверь. Я постараюсь открыть ее. Прошу тебя, поторопись. Нину с собой не бери, это может быть опасно.

Зазвучали короткие гудки. Семён повесил трубку. Я посмотрел на Нину. Она всё слышала и молча кивнула мне. Нужно было идти.

На улице уже стемнело. Повсюду зажигались уличные фонари. Стоять на ярко освещённой остановке было жутко. А если патрульный трамвай поедет, тогда что? Бежать? Прятаться? Нина крепко держала меня за руку. Зазвенел приближающийся трамвай, мы замерли в страхе. Нет, не зелёный. Как Семён и обещал, приближался траурный и на нашей остановке затормозил. С лязгом распахнулись старые двери. Я испуганно глянул в темноту за ними — никого.

— На удачу. — поцеловала меня в щёку. — Иди. Быстрее иди. И пусть всё будет хорошо.

Я забрался в трамвай. Двери захлопнулись. Замазанные краской окна скрыли от меня улицу. Я оказался в темноте и на ощупь нашёл сиденье. Трамвай затрясся и поехал. В темноте я совершенно потерял счет времени, словно оказался в другом, потустороннем мире. В этих трамваях перевозили мертвецов на кладбище. Там похоронная бригада предавала тела усопших земле. Поговаривали о строительстве крематория и полной автоматизации процесса. Трамвай заезжает в крематорий, гроб вынимает робот, и в печь.

А если и меня в печь? Нет, это темнота так действует. Мерещится всякое, мысли дурацкие лезут в голову. Я затряс головой, пытаясь избавится от чертовщины. Но почему же так долго едем? Устал ждать.

Трамвай дернулся и остановился. Двери открылись. Я вышел. Но нужно было ещё дойти до той улицы. Я шел, стараясь держаться в тени. Обходил гаражи с задней стороны, старался держаться подальше от открытых мест. Мимоходом поглядывал на горящий свет в окнах пятиэтажек. Сколько людей там живёт? Дома словно пустые. Во дворах ни души. От этого становилось ещё страшнее. В одной из пятиэтажек свет горел в нескольких окнах.

Другая была освещена практически вся. Значит, люди живут. А где собачники, выгуливающие собак вечером? Где играющие дети? Где люди, возвращающиеся с работы и переговаривающиеся возле подъездов? Почему так пусто? Это так называемый комендантский час?

Когда я услышал шум приближающегося автомобиля, то от страха спрятался в ближайших кустах. До такой жути дошёл. У дома напротив остановился зелёный микроавтобус. Водитель, в темноте было не разобрать его лица, вышел и открыл задние двери. Из кузова начали выпрыгивать люди в серебристых, как у пожарных, защитных костюмах. Они негромко переговаривались. Доставали какое-то снаряжение.

С работы возвращаются, подумал было я, и только хотел расслабиться и вылезти из кустов, как увидел, что за оборудование они разбирают. Они, помогая друг другу, одевали на себя огнемёты. Я увидел, как один из них поджёг свой, видимо испытывая, и прикурил от него. Огнемёты? Но зачем?

Нет, с такими людьми лучше не здороваться. Я подождал, пока они скроются в подъезде дома и на корточках пробрался дальше. Вот и она Огневая улица. Вернее, тупик. Вот и знакомый дом. Я со всех ног кинулся по лестнице, позвонил в дверной звонок. Мне никто не открыл. Может, она спит и не слышит? Я звонил ещё и ещё. Дверь не открывалась. Я запаниковал. Что же делать? Я вышел из подъезда и начал глазами искать окно, где жила Огневая. Вроде нашёл. Окно было освещено. Значит хозяйка дома. Но почему не открывает дверь? Я решил попробовать еще раз достучаться до неё.

— Так, а ты чего тут делаешь, в такое время? — раздался голос.

Я испуганно обернулся. Анна Сергеевна стояла позади меня, нагруженная тяжёлыми сумками. Она судя по всему тоже испугалась и узнав меня, облегченно вздохнула. Я объяснил ей, почему я здесь и попросил помощи.

— Сумки неси, только осторожно, банки там не разбей. — велела она мне.

Я выхватил сумки у неё из рук. Тяжелые. Да как она их несла-то. Мы поднялись к ней в квартиру. Анна Сергеевна устало пыхтела, пытаясь ключом отпереть дверь.

— Вымоталась за день. — объяснила мне она, когда зашли в квартиру. — Весь день таскаю и таскаю. Нельзя их ликвидаторам оставлять. Соседи всё-таки.

— Кто соседи? Это разве не соленья на зиму? — не понял я её.

— Какие соленья, телок ты глупый? — возмутилась Огневая. — Пошли в ванную, покажу.

В ванной комнате она начала доставать банки из сумок и открыв, выливала содержимое в ванную. Желе? Я заглянул в ванную и отшатнулся, меня чуть не вырвало. В ванной плавало нечто. Булькающая розовая жижа, я успел заметить всплывший глаз. И какие-то ошмётки кожи.

Анна Сергеевна увидела мою реакцию и грустно вздохнула.

— А ведь ещё два года назад она была настоящая красавица. Сорок лет. Мужчины дрались за неё. А она верность мужу хранила, сгинувшему в аварии. Отшивала кобелей. Вот скажи мне, за что нам такое наказание? Чем провинились мы перед людьми и богом? По какому такому праву нас жгут огнём?

У меня на голове зашевелились волосы от ужаса.

— У неё Аркат? Это так выглядит четвертая стадия?

— Она самая. Четвёртая. Вчера от скелета отошла. Я её в банки собрала и ношу сюда потихоньку. Мне тоже нелегко, у самой вторая стадия, да и возраст.

Анна Сергеевна, уже не стесняясь, сняла платок скрывающий лицо. Посмотрела на меня. Кожа на лице у неё обвисла. Один глаз сполз и находился почти возле губ. Она поправила его пальцами и подняла на место.

— Поможешь мне? — попросила она. — Я ликвидаторов боюсь. Они на этой неделе как с цепи сорвались. Ходят по домам, где люди остались и жгут всех. Вылавливают тех, кто еще форму не потерял и увозят. И не в санаторий. Кузнецов распорядился — убирать всех по-тихому. Особенно тех, кто пророс уже.

— Конечно, помогу. — согласился я. — А кто пророс?

Огневая не стала мне отвечать, а ушла на кухню, погремела там банками и принесла мне сумку и большой половник. В сумке звенели банки.

— Будешь собирать им. Руками не касайся, плоть очень едкая. Главное, полностью собрать. Тогда человек сохранит себя полностью и когда прорастет, сможет остаться человеком.

Я показал ей перчатки. Огневая кивнула.

— Перчатки — это хорошо. Пошли.

Мы зашли в соседнюю пятиэтажку и поднялись в полумраке на третий этаж. Огневая открыла дверь. Мы зашли в спальню. Анна Сергеевна включила свет. На кровати лежал красный скелет. На полу шевелилась комом бурая куча человеческой массы.

— Вот, Александр, не бойся, помощника привела. — сказала Анна Сергеевна. — Постараемся тебя за один раз вытащить.

Я со страхом глядел, как эта масса, куча, не знаю, как назвать, потянулась в нашу сторону.

— Доставай банки. — приказала Огневая.

Мы стали осторожно заливать это месиво в банки. Я заливал в основном, а Огневая закрывала крышки и укладывала в сумки. Этот Александр не сопротивлялся, а сам, стараясь нам помочь, старался собраться в единое целое, чтобы нам было проще. Но за один раз нам не хватило места. Потащили, что смогли. Без скелета человек весит меньше, но всё равно много. Для пожилой женщины и молодого парня он был тяжёлой ношей.

В квартире Огневой его разливали по кастрюлям и тазикам.

— Иди, собери его сам. — устало попросила меня Анна Сергеевна — Сил моих больше нет. Там за один раз унесёшь уже, думаю.

Я подхватил сумку с освобожденными банками и побежал. Собрал оставшееся половником и руками. Во второй раз он убрался полностью. Держа сумки в обеих руках, я потащил его вниз, по лестнице, стараясь не звякать банками. Не хватало только их разбить. Я уже даже не задумывался, что происходит, когда из темноты на меня кто-то спрыгнул и прижал к полу.

— Что вы делаете… — захрипел я. Незнакомец крепко держал меня за шею. Придвинулся ко мне, и я увидел, что это был Андрей. Он тоже узнал меня.

— Ты? Какого хуя ты здесь делаешь, идиот? — он ослабил хватку, но руку с моей шеи не убрал.

— Выжить пытаюсь. А ты?

— Выжить здесь, на Огневой? Ты хоть знаешь, что это за улица, дебил? Тут людей жрут за милую душу. В городе комендантский час, болван. Это всё. Это пиздец для любого, у кого нет нужных корочек. Ты что думаешь, тут в игрушки играют? — Андрей был растерян и взбешен одновременно.

— Я не знаю, во что тут играют. Убери руку. Я только хочу пробраться назад в общагу.

Андрей убрал руку и достал пистолет. Наставил его на меня.

— Говори, сучёныш. И постарайся не врать. Что ты забыл в этом рассаднике мрази?

Я потёр измятую шею.

— Я узнал, что в городе комендантский час. Чтобы выбраться из города мне посоветовали найти здесь подземный ход. На территорию периметра. Иначе мне каюк. Я не знаю, что у вас тут за игры, но меня тут еще никто не съел. Зато я видел людей с огнеметами, которые ходят по квартирам и жгут людей. Так что кто тут мразь, еще надо разобраться.

— Не людей жгут, а выродков. — прошипел мне Андрей. — Больные Аркатом уже не люди. Они превращаются во всё, что угодно. Некоторые даже могут прикидываться людьми. И обычных людей они едят, потому что им надо питаться. Не все, знаешь ли, согласились отправиться в санаторий под наблюдение. Их приходится отлавливать и зачищать. Другого выхода нет. Они — угроза созданная Мироном. Они мразь, в которых, не осталось ничего от человека.

— Только потому, что они скелет потеряли, не значит…

— Не в скелете дело. — перебил он меня. — Они срастаются с чем угодно, пойми идиот. Они могут срастаться со стенами, с трубами, с техникой. И перерождаются во что-то другое. Нельзя чтобы эта зараза по стране расползлась. И так в стране бардак, а тут ещё Мирон со своей станцией плодит уродов. А есть такие, что выглядят как люди, но когда надо они превращаются в жижу, и обволакивая, съедают людей. Я уже такое видел, поверь мне. Детей едят. Своих же родственников, соседей. Мы для них корм.

Я молчал. Он покрутил пистолет в руках.

— Что же мне с тобой делать?

— Отпусти меня. Я попробую всё таки по-своему проникнуть за стены. — предложил я.

— Да? А как я могу тебе верить после того как увидел тебя здесь?

Я взбесился. После всего, что я увидел сегодня, мне уже было совершенно наплевать, что он со мной сделает.

— Тогда убей меня, если так хочется. — зло сказал я. — Только ты сам говорил, что нужно доверять людям, которые с тобой живут в одной комнате и делят с тобой хлеб. Твои же слова.

Андрей побледнел. Кажется, я ударил его по больному.

— Хорошо. Иди. И сумки свои забери. Считай, что я тебя не видел. Но, если тебя сожрут сегодня… Если сдохнешь, я не буду тебя оплакивать. Запомни это. Понял?

Я подхватил предательски звякнувшие сумки и побежал в дом, где жила Огневая. Она благодарно забрала остатки Александра. Я рассказал ей про ликвидаторов.

— Ничего, помощь уже в пути, им дорого этот рейд обойдётся. — махнула она рукой. — Сейчас надо тебя вывести.

Огневая привела меня в подвал. Я шёл за ней, пробираясь в темноте под скоплениями труб, низко нагибая голову.

— Виктор Аркадьевич! — позвала в темноту Анна Сергеевна. — Посветите нам, пожалуйста, молодого человека, надо за стены вывести. Откройте нам.

Подвал осветился зелёным светом. Я изумленно захлопал глазами. Стены подвала, были покрыты чем-то похожим на кожу и в рубцах. Свет шёл от маленьких зелёных шариков, свисавших повсюду. Шарики шевелились.

Перед моим лицом с хлюпаньем опустилась лиана, сплетённая из мышц. На конце её болтался глаз который уставился на меня.

— Этот, что ли? — раздался голос.

— Он самый. Виктор Аркадьевич, уж не откажите. — попросила Огневая.

Лиана спряталась на потолке.

— Хорошо. Проходите, пожалуйста. Дверь я сейчас открою. Только поосторожнее, там скользко. Кошку ел. — сказал нам невидимый голос.

Это был человек, думал я, оглядывая внутренности подвала, но как разросся. Он оплетал своей плотью водопроводные и канализационные трубы. Соединялся с проводкой, уходил в стены. Разве такое возможно? Хотя какая, в сущности, разница. Что нас делает людьми? Возможность думать? Абстрактное мышление? Я слишком молод и не привык задумываться, мне не хватало опыта решать такие загадки. Я шёл по подвалу в след за Анной Сергеевной и, если честно, восхищался. Восхищался способностью этих людей жить, не смотря на то, что с ними происходило.

— Прошу, а вот и дверь. Отсюда ты попадёшь, куда тебе надо. — сказала мне Огневая.

Запись 26

Я долго блуждал между стен.

Держись правой стороны. Держался, как мог. Между стен особо не походишь. Везде торчали куски арматуры, навален строительный мусор. Мне приходилось карабкаться на него. Изрезал все руки до крови и разодрал одежду. Ох-ох-о. Ну и денёк выдался. Только узкая полоска звёздного неба утешающе висела над головой. Когда начало светлеть, я запаниковал окончательно. И что теперь будет? На работу не успею. С Ниной не увижусь. Матери не помогу. И останутся мои кости гнить тут, между стен. Я продирался дальше, стиснув зубы, чувствуя, как бешено, колотится моё сердце.

Нет! Этого не будет! Слишком много я перенёс и увидел, что бы сдохнуть вот так, ни за грош! Спрыгнув с очередной кучи мусора, я злобно пнул стеклянную бутылку, подвернувшуюся под ноги. Она отлетела к стене и разбилась.

— Эгей! — послышалось впереди.

— Семён, это ты? — крикнул я, и прибавил ходу.

Да, это был он. Ждал меня возле открытой заржавленной двери. В руке Семён держал лом. Кажется, ему пришлось повозиться над ней. Выдохнув, я поздоровался.

— Ну что, герой, натерпелся? — весело спросил он меня.

— Да уж. Иначе и не скажешь. — ответил я и поведал ему о своих приключениях.

Семён слушал, нахмурившись.

— Пойдём. Теперь то уж чего. Зато, на рабочем месте ты окажешься вовремя.

Он пошел меня провожать. Шли мы вдоль стены по периметру, в сторону экспериментального цеха.

— Это всё отвратительно, — говорил Семён, пока мы шли, — Всё складывается хуже некуда.

— Куда уж хуже. Ликвидаторы — как фашисты. Людей жгут заживо. — согласился я.

— Больные сами дали им повод. Не все из них были хорошими людьми. Некоторые только обрадовались новым открывшимся возможностям. Проросшие, действительно бывает, едят людей. Организм растет и требует питания. Кто им пошёл навстречу в этом вопросе? Да особо никто. Людей насильно перевозят в новый район, а проросшие вынуждены питаться крысами и помоями. Родственники бросают их на произвол судьбы и думают, что так будет лучше. Здоровые люди закрывают глаза на больных и готовы сдавать в санаторий, лишь бы не видеть, как меняется родной им человек. И больные озлобляются. Я посмотрел бы на тебя, что бы ты съел, если бы неделю во рту маковой росинки не было. Кузнецову они как кость в горле. От них неизвестно чего ждать. Поэтому, по-тихому их выжигают. А Андрей ими командует, кстати. Этими ликвидаторами. Он у Кузнецова правая рука. Спецназовец бывший.

— И вместо того чтобы помочь этим людям, их жгут?

— Жгут. — грустно подтвердил Семён. — Но они сопротивляются. У них своя группировка есть, которая не даёт ликвидаторам победить окончательно. Они связаны с канализацией, куда устремляются беженцы. Канализации ликвидаторы бояться. Да и Мирон их поддерживает. Проросшие устраивают засады на карателей и в последний год они боролись на равных. Но ты заметил, что ситуация обостряется с каждым днем все сильнее, и тут главное решить на чьей стороне ты будешь?

— А ты, Семён? На чьей ты стороне?

— Я-то? На своей. На своей собственной. — засмеялся он. — На правильной стороне я.

Он ободряюще похлопал меня по плечу:

— Не переживай. И ты на моей стороне будешь.

На работе я был одним из первых. Переоделся, и ждал указаний от Большакова. Он пришёл растерянный и громко матерился. Кажется, началось. Позвал меня с собой. Работников выстроили в ряд и люди в военной форме проводили перекличку. В нашем отделе недосчитались двоих и Петровича. Но по поводу Петровича Большаков с ними пошушукался и они поставили галочку, что присутствует. А с двоими было понятно. В городе их загребли. Странно, а Семёна не было на проверке. Он что, особенный? Хотя, Петровича же отметили.

Большаков ходил по кабинету и пинал всё, что под ногу подвернется. Велел звать Фунтика. Я нашел и позвал. Дальше было странное. Большаков приказал Фунтику работать за отсутствующих и за меня. Фунтик психанул.

— Хватит, Паша. Я и так тружусь как лошадь. Это не мои проблемы, что их забрали. Гы. Ты и так мне должен. Пусть твой новичок отдувается!

— Что, бля?! Я тебе должен? Да я свой долг перед тобой сто раз оплатил, скотина. Ты на работе и отдыхать, и употреблять умудряешься, я на это глаза закрывал. Я тебе наркотиков тонну перетаскал. Любых. На любой вкус. От таблеток до конфеток. Твоя нагрузка в пять раз меньше, чем у этого пацана. И ты, падла, смеешь мне перечить?

— Ты изменился, Паша. — тихо прошипел Фунтик. — Смотри, Паша, только я один знаю, когда время приходит, где — что.

— Потому и посылаю тебя, а не его. Цени момент, Фунтик. — прорычал Большаков.

— Я ценю, Паша. Я каждый день ценю. — у Фунтика потухли глаза, и спрятав нос в воротник, он вышел.

— На клей перешёл, сукин сын. И даже не кашляет. — вслед ему пробормотал Павел Фёдорович.

— А почему он говорит, что вы ему должны? — спросил я.

— Потому что должен. Я всем должен. Какая разница. — ответил Большаков. — Сходишь к Петровичу, спросишь про цифры, он даст тебе бумажку. Бумажку принесешь мне. Понял?

Я пришёл к Петровичу. Постучался. Спросил, что это его на проверке не было?

— Да я тут вроде как живу, и не выхожу даже. — замялся невидимый кладовщик. — Будешь чаю с бутербродами, малой?

— Буду. — кивнул я. Кладовщик выставил мне кружку чая и бутерброды с маслом и колбасой.

Я подул на горячий чай, чтобы остыл побыстрее.

— Петрович. Я хоть и молодой, но далеко не дурак. И кое-чего уже насмотрелся. Сознайся, у тебя ведь аркат? Ты там на складе пророс?

— Откуда ты знаешь про проросших, малой? — глухо спросил из-за двери Петрович.

— От Огневой Анны Сергеевны. У меня вчерашний день был богат на открытия. — я глядел на кружку чая.

— Хера себе, кого ты знаешь? И как она?

— У неё тоже Аркат, вторая стадия. Если хочешь расскажу, что со мной вчера приключилось.

— Рассказывай, малой.

Я рассказал Петровичу всё, что узнал об Аркате, проросших, об Огневой. Петровича она особенно интересовала.

— Эх, Анна… — он вздохнул. — А помню, мы с ней лихо отплясывали на танцах, в клубе “кому за сорок”. Я ведь за ней даже приударять пытался. Дачным участком её подманивал, очень она хотела в даче за городом жить на природе. Да вот не срослось. Авария. Засветка. А потом Аркат этот. Да. Прав ты, малой, давно я тут пророс. Можно сказать, один из первых.

— Но Большаков тебя прикрывает перед начальством. Только долго ли это продлится? — сказал я. — Эти ликвидаторы могут и до тебя добраться.

— Паскуды они, а не люди. — проворчал Петрович. — Но, тут дело такое. Я давно работаю и на мне сводятся некоторые задачи. Сменить меня не так просто, как может показаться на первый взгляд. Я тут в одиночку заменяю десяток рыл и те, кто надо, про это знают. Меня давно бы сожгли, но как видишь, я жив и работаю, бережно храню нужные тайны.

— А Фунтик?

— А что Фунтик? — переспросил Петрович.

— Почему он утверждает, что Большаков ему должен?

Петрович ненадолго замолчал и кажется задумался, потом ответил.

— Большаков считает себя виноватым перед ним. Когда произошла засветка, потребовалось срочно отключить электростанцию, чтобы не было беды еще больше. И отключать побежал Огневой лично. Что-то пошло не так и Большаков отправил Фунтика на верную смерть. Там, не помню точно, что надо было сделать, но был аварийный блок отключения, сделанный Смолиным под ядром электростанции. Так Большаков рассказывал. Короче Фунтик не должен был вернуться. Но он вернулся. Очень сильно изменившимся. Из весельчака и пародиста, умеющего смешно говорить мультяшным голосом, он стал таким, каким ты его сейчас знаешь. Уродом. Поехал он на всю голову. В говно превратился.

— Однако. — пробормотал я.

— Да, на мой взгляд, он всегда был говном. Только раньше он в себе это держал, а после засветки у него всё наружу вылезло. Людей подставлять, собак убивать и мучать, кошек. Он много чего натворил уже. Большаков прикрывал и прикрывает его до сих пор. Но люди сторонятся. Все его сторонятся.

— Бумажку Павел Фёдорович просил, с цифрами. — вспомнил я.

Петрович сунул в проём двери кипу бумаг.

— Всё неси. Там все, что ему требуется. — сказал он.

Запись 27

Я со страхом ждал предстоящего разговора с Андреем. То, что разговаривать придётся, я не сомневался. И как сложится разговор еще не известно. Но, вернувшись со смены в общежитие, я обнаружил только заправленную постель и полное отсутствие его вещей.

— Он в больнице. Товарищи его приходили и забрали вещи. Сказали, что ему после выписки дадут квартиру в новой части города. — сообщил мне Сергей Валерьевич. — Вот, нас и меньше стало. Сначала Юрия потеряли. Теперь с Андреем что-то случилось. Очередная беда.

Я не стал отвечать и лёг на своё место.

Андрей в больнице. Значит, проросшие дали фашистам отпор. Молодцы. Не сдаются. Борются за свою жизнь. Помыться надо сходить, но мне было лень. Размышлял про Андрея. Ещё бы ему не выдали квартиру. Если он ликвидаторами командует. Это может в другой стране, назвали бы его убийцей и душегубом, а в нашей как обычно — честь, слава, почет и квартира от благодарного руководства, мрачно думал я.

И денег, наверное, кучу получает за такую работу. И ещё уверен, что поступает правильно. Нет. Неправильно это. А зачем суды тогда? Кто им дал право так себя вести с людьми, пусть и больными. Что же это, борьба за чистоту расы? Так давайте тогда всех людей сжигать с отклонениями. Инвалидов, пенсионеров, сумасшедших. Всех кто по-другому думает. И куда в итоге придём? К процветанию? Весь этот город неправильный. Так, незаметно для себя я и уснул в расстроенных чувствах, даже не раздеваясь.

В город больше не выпускали. Карантин. Каждый день нас выгоняли на очередную перекличку, словно мы были в тюрьме. Каждую смену теперь я расписывался, во сколько ушёл, в особом журнале, будто бы мне бежать было куда. Большаков ходил мрачный. Сосед по комнате извел меня своим нытьем. То ему плохо, то еще чего. То он решил уволиться, когда подойдёт окончание контракта. То он пятнышко на ноге нашёл, это мол, чёрный пух, умираю, помогите. Раньше хоть Юрец его подкалывал или Андрей на него шикал, он и успокаивался. А тут прямо скажем — стал неудержим!

Я скучал по Нине целую неделю, потом не выдержал и пошел трясти Семёна за грудки. Он же как-то позвонил в библиотеку? Пусть даёт номер. Я тоже хочу позвонить.

Семён бегал по второму этажу резервной станции и что-то искал. По комнате летали бумаги. Крышки с пультов были сняты. Оборудование было разобрано наполовину и представляло из себя мешанину из проводов, блоков, ламп и кнопок. Я поглядел на хаос с интересом. Услужливо поднял брошенный паяльник и положил на ближайший стол.

— Чего ищем?

Семён посмотрел на меня с удивлением, словно не узнавая, потом опомнился.

— А, привет. Сроки горят. Сроки! Всё поменялось, а я оказался не готов. Теперь придётся импровизировать на ходу, а я этого — ой, как не люблю. Вот перепроверяю всю свою работу. Надо чтоб всё сошлось. А ты зачем пришёл? Мне сейчас не до тебя.

— Позвонить Нине хочу. Ты ведь как-то позвонил в библиотеку?

Семён молча выгреб из-под бумаг телефон и набрал на диске номер, послушал трубку и передал её мне.

— На! У тебя пять минут, потом переключение реле на АТС будет. Разговаривай, Ромео, а потом вали отсюда. Я очень занят.

— Алло, алло. Говорите! — я услышал в трубке ее голос, и засветился от радости.

— Это я. Привет.

Запись 28

С Ниной договорились встретиться на день города. В этот день для всех сделано было послабление. День был объявлен официальным выходным. И празднование должно состояться в новой части Солнечногорска, обычно закрытой для иногородних.

Объявления висели повсюду. С 9.00 до 21.00 открыто гуляй по новому Солнечногорску и веселись! Все, кроме дежурной смены. Конечно, дежурным в нашем отделе сразу сделали Фунтика.

Осень наступила, но день обещал быть солнечным. Утром, за час до разрешенного времени, общага шумела — все же шли на праздник, все собирались. Я напялил на себя короткую куртку на молнии из толстой кожи, надел джинсы, ботинки новые. Кепка с коротким козырьком. Шарф на шею, лёгонький. Подбородок, иссеченный бритвой, оглядел перед зеркалом. Побрызгался одеколоном. Проверил наличность. Вроде достаточно. Кто-то из соседей врубил “Сектор Газа” в коридоре со старенького магнитофона — “Эх, гуляй мужик, пропивай что есть…”.

Я заулыбался, вспомнив как её исполнял Юрий. Всё пропью сегодня, Юрец, и ради тебя тоже, пообещал я себе. В трамваи набивались битком. Смеялись, шутили, здоровались, предвкушая веселье. Трамвай въехал в открытые железные ворота и почти сразу остановился. На КПП не проверяли. Охранники провожали нас хмурыми взглядами. Им тоже хотелось веселья.

Новый район Солнечногорска сиял чистотой и свежестью. Улица, где пришлось вылезти, была вся новая. Ее открыли специально ко дню города. Вся мостовая была покрыта брусчаткой. Вдоль проезжей части стояли зелёные насаждения и клумбы в бетонных тумбах. Из громкоговорителей лилась праздничная музыка и поздравления. Магазины ломились от невиданных ранее товаров. Продавцы с тележек торговали сладкой ватой, мороженым и раздавали бесплатно разноцветные воздушные шары. Нина ждала меня у остановки, где мы заранее договорились встретиться и приветственно замахала рукой.

Сегодня она была в перчатках. Мы взялись за руки, и выпросив у продавца пару красных воздушных шаров, пошли медленно-медленно, вслед могучему людскому потоку.

Над городом разливался гимн Солнечногорска.

В предгорьях зелёных Уральских

Построен был сказочный град.

Великою нашей державой

на щит трудолюбья поднят.

Где раньше рабы надрывались -

Счастливые люди живут.

Для новых высоких свершений

Орудия познания куют.

Солнечногорск, жемчужина Урала.

Солнечногорск, тобою я пленен.

Солнечногорск, здесь всё начну с начала.

Ты самый лучший. Город — сказка, город — сон.

Мне стало немного грустно от слов песни. Счастливые люди, надо же! Пойдите это проросшим объясните, что они просто не понимают своего счастья. Или пацанам, загнувшимся от пуха. Кому-то из них написали на надгробии «Умер счастливым»? Хотя сегодня, я думаю, это не важно. Вон сколько людей вокруг улыбается. Дети кругом. Надо же. Я за всё время только второй раз тут увидел детей и услышал детские голоса. Где их всё время прятали? В новой части города? По крайней мере их счастье от праздника и веселье будут сегодня искренними.

Их чистые добрые лица,

Исполненный мудрости взор.

Я верю, что не завершится

Науки их гордый дозор…

Лучше не вслушиваться, подумал я, а то всё праздничное настроение — коту под хвост.

— Я тут тоже впервые. — сказала мне Нина. — Смотри, сколько всего понастроили?

— Вижу. — ответил я. — А это что за огромное здание с куполом? Торговый центр?

Торговый центр на несколько часов поглотил нас полностью. Открыв рот, мы ходили по магазинам, расположенным внутри него, катались на эскалаторах и лифте, сходили и посмотрели фильм в кинотеатре, и поели попкорна. Я подавился.

— Поп-Корм! — икал я возмущенно.

Нина смеялась. Каток на третьем этаже привлёк её внимание. Я, как истинный джентльмен, был готов платить за всё. Потом я любовался, как она катается на коньках по искусственному льду, бережно охраняя её плащ. Какая же она всё-таки красавица. Она и меня звала, но я боялся расквасить себе нос и только отмахивался. Потом мы познакомились с гамбургерами и кока-колой в настоящей американской столовой, на втором этаже торгового центра. Вилок и ложек к такой еде не давали. Интересно, американцы всегда так питаются? Отдыхали мы сидя на лавочке.

— М-да, запад загнивает, но пахнет вкусно. — заметил я, пытаясь отдышаться после гамбургера.

— Очень жирная еда. Мне не очень понравилось. — ответила Нина. — Но я слышала про японский ресторан. Не хочешь туда сходить? Попробовать, что японцы едят?

— А я думал, на аттракционы пойдём?

— Потом и на аттракционы можно. Просто мне кажется, если пойдём в японский ресторан вечером, там будет уже всё занято. А мне так хочется попробовать их еду.

Мы пошли искать японский ресторан. На улице вкусно пахло шашлыком. Стояли палатки, где желающим разливали чай, водку или пиво. Мы вышли на площадь, там на красиво украшенной сцене ансамбль исполнял народные танцы. Вся площадь была полна людьми. Протолкавшись, мы вышли на соседнюю улицу и нашли японский ресторан. Нас встретили приветливые девушки в разноцветных кимоно. У них были подушечки на спинах. Нас усадили за столик и подали меню. Вот здесь, Нине понравилось больше, чем в американской столовой. Прочитали меню.

— Чего брать будем? — испуганно глазел я в меню. — Вот эти рисовые кубики или бяку в тарелке?

Официантки принесли палочки для еды.

— Смотри, как у них тут здорово устроено. Приятная музыка. Циновки. Еда в красивых фарфоровых чашечках и мисочках. Все вежливо кланяются. — зашептала мне Нина. — Вот что значит — культурная нация.

— Ага, а ложек опять не подали. — заметил я. — Мы что, единственная страна в мире где ложками едят?

Нина сама назаказывала еды.

— Красное — это имбирь. — объяснила она мне. — А тёмную жидкость не пьют. Сюда палочками макают кусочки риса с рыбой и едят. Очень вкусно.

— Откуда ты про это знаешь, если ни разу здесь не была? — я подозрительно прищурился.

Странный ресторан. И хлеба черного не дали. Они вообще в курсе, что хлеб — всему голова?

— Книжки умные в библиотеке читала. — она показала мне язык, поддразнивая. — А вот это зеленое не трогай, это горчица.

Поздно сказала. Я закашлялся, горчица обожгла горло.

— Ты осторожнее. — Нину разобрал смех. — Сейчас чай принесут. Запьешь. А может ты саке хочешь? Это водка японская.

— Вот чувствую, что подстава будет, но согласен на саке. — я вытер рот после горчицы.

Так и вышло. С алкоголем тоже обманули. Пить эту тёплую гадость было не интересно.

Запил саке чаем. Хотя бы чай был хороший. Зато Нина была счастлива. Я же покидал японский ресторан, обманутым, и с обчищенными карманами. Денег за всё они хорошо с меня содрали. Мы погуляли еще немного, потом пошли в парк аттракционов.

Парк был огорожен стеной со всех сторон. Оттуда слышалась веселая музыка, зазывные возгласы и объявления. Стены были ярко разрисованы изображениями советских мультяшных персонажей. Я увидел изображения Львёнка и черепахи, Малыша и Карлсона, Волка и Зайца из “Ну погоди”. Кот Леопольд поправлял свой шикарный бант, прямо перед входом в парк, а напротив Буратино со своей командой подманивал детей золотым ключиком. Ворота в парк аттракционов были из кованого железа с рисунками птиц и зверей. А над входом парил маленький настоящий дирижабль, разрисованный в пиратском стиле.

— Карамба! — орали оттуда.

Заплатили за вход и получив билеты, ринулись внутрь, в поисках чудес.

— Смотри доченька, это всё Мирон Иванович устроил! Смотри сколько всего интересного. Будешь на пони кататься? — проходивший мимо нас мужчина поднял свою малолетнюю дочь и посадил себе на плечи.

— Пони! — ребенок оторвался от поедания мороженого и дал родителю приказ.

Ого. Чего тут только не было. Карусели. Настоящие американские горки. Домик ужасов. Дом зеркал. Клоуны, раздающие маски и резиновые игрушечные носы. Аниматоры, в костюмах мультяшных персонажей, развлекающие детей. Мы катались на каруселях, пока не закружилась голова. Снова сидели на скамейке держась за руки. Обменивались впечатлениями. Я устал. Слишком много всего за один день. Хотелось подремать часик, вытянув ноги, но было негде. Энергия моей подруги била через край. Она ни капельки не устала.

— А ещё минут через 20, надо будет идти назад на площадь. — сказала она мне.

— Зачем? — я устал уже.

— Было же объявление. Ты чем слушал? — она уставилась на меня.

— Ну и что. Их тут сотни было. Марья Семёновна, подойдите к стойке администратора, ваш ребёнок наложил в штаны и зовёт маму. — хмыкнул я.

— Ой, дурак. Не то ты слушаешь. — Нина толкнула меня в бок. — Объявление администрации будет по поводу эпидемии арката. Это очень важно. Мы тоже должны пойти и послушать.

Я задумался. В такой чехарде, я действительно прослушал это объявление. А оно звучало не раз. Любопытно. Может быть насчёт проросших объявят. Что их теперь не будут выжигать, как нечисть какую. Я был бы рад такое услышать. А может лекарство нашли от болезни? Тогда мы с Ниной сможем видеться чаще.

И вот все вернулись на площадь. Уже закончились танцы и конкурсы. Представители администрации совещались на сцене. Народ собрался, яблоку негде было упасть. Люди чего-то ждали. Переговаривались. Я обратил внимание на появившихся на краю площади военных. Они медленно, но верно оцепляли собравшихся.

К микрофону вышел молодой человек в дорогом костюме и откашлявшись стал читать объявление.

— Дорогие солнечногорцы, и гости нашего города. В последнее время вы, наверное, не могли не заметить, что в нашем городе был введён карантин вследствии печально известной эпидемии арката. С радостью и гордостью мы можем теперь доложить вам, что медицинский центр, под руководством Мирона Ивановича, достиг определённых успехов в борьбе с эпидемией. С этого дня карантин официально отменён. Количество заболевших аркатом резко пошло на снижение. Статистика положительная. Но это еще не все радостные новости. Сейчас руководитель медицинского центра Алевтина Яковлевна расскажет и продемонстрирует вам наши достижения.

В толпе я увидел Андрея. Он стоял, и прищурившись смотрел на сцену.

Кажется, это всё ему не очень нравится, подумал я.

К микрофону вышла бойкая женщина в зеленом пальто и заговорила.

— Дорогие горожане, спешим сообщить вам, что мы наконец-то смогли замедлить неконтролируемый рост клеток арката на четвертой стадии. Теперь мы можем переливать полужидкие тела больных в искусственные тела и давать им таким образом новую полноценную жизнь. Больные в ходе клинических испытаний отращивают органы, идентичные человеческим. Это настоящий прорыв. Теперь не нужно держать людей с четвертой стадией в санатории, под присмотром. Мы с радостью объявляем о том, что с сегодняшнего дня, мы начнем возвращать больных их семьям. После прохождения курса реабилитации они смогут снова радоваться жизни, спокойно работать и отдыхать. Эти люди больше не инвалиды. Они станут снова полноценными членами общества. Ура!

Народ на площади зашумел. Военные в оцеплении напряглись.

К микрофону выбежал еще один человек — седой, благообразный.

— Пожалуйста не волнуйтесь! — прокричал он в микрофон. — Тут присутствует Козлова Софья, работница с КБО?

— Да! Да! Я здесь! — закричала из толпы женщина.

— Прекрасно. Ваш муж сейчас с нами. Пётр Козлов. Он находился на лечении в санатории. Теперь мы можем вернуть его в семью. Поднимитесь, пожалуйста, на сцену, и вы убедитесь, что мы вам не лжем.

Все на площади пораженно притихли. Софья Козлова поднялась на сцену с двумя детьми, мальчиками. Одному было 10 лет, другому поменьше.

На сцену вывели мужчину лет 40–45. В больничной одежде. Он двигался странно и походил на куклу, но шёл сам. “У него что на голове, парик?” — мелькнуло у меня в голове.

— Петя. Петя, это ты? — жалобно спросила женщина.

Странный человек выставил вперёд руки и попытался поманить их к себе, но только испугал. Затем он приложил левую руку к шее и раздался металлический голос.

— Софа, это я. Я очень соскучился по тебе. Я очень рад видеть тебя и Сашку с Илюшкой. Обнимите меня.

— К сожалению, не у всех пациентов восстанавливаются голосовые связки. — прокомментировал его действия седой мужчина. — Но мы над этим работаем. И уже есть определенные успехи. Первым пациентам пришлось сделать электронные модуляторы голоса. Будем надеяться, что ненадолго. Со временем, обещаем, мы восстановим и оригинальные голоса.

Софья Козлова и её дети с плачем бросились к человеку в больничной одежде и обнимали его со всех сторон.

— Ура!!! — площадь загремела от радостных криков. — Да здравствует наша наука!!! Да здравствует Мирон!!!

Мы с Ниной переглянулись.

— Это какое-то безумие. — прокричала она мне.

Запись 29

Мы с Ниной покидали площадь одни из первых. Голоса людей, требовавших прав для проросших и больных, потонули в гуле провокаторов и хвалебных речах со сцены.

Довершила всё оглушающая поп-музыка. Нина была очень расстроена, тем что увидела.

— Это всё ужасно неправильно. Они не должны были так поступать с больными. Что же теперь от них осталось, одно название?

— Разве это плохо? — спрашивал я. — Их хотя бы теперь будут не в бочках держать, или банках. Они к семьям вернутся.

— Кто вернётся-то? Этого Петра явно вернули не целым. Зачем им электронный голос?

Те, кто прорастают, отращивают себе любые органы под любые цели. Был бы объем и достаточное питание. — возмущенно заявила мне она.

— Я смотрю, ты много про них знаешь. — заметил я.

— Ты тоже, в последнее время, стал много знать. — огрызнулась Нина.

Потом спохватилась и попросила прощения. Да ладно, что я, не понимаю, что ли?

Так и знал, что этот день будет испорчен, прямо предчувствие было. Нужно всё обсудить с Семёном. Мы попрощались возле КПП и я, сев на свой трамвай, укатил в общагу.

Неделька выдалась — полный улёт. После дня города, выяснилось, что бывших больных начали снова принимать на работу. Их брали везде. И в корпуса, и в экспериментальный, и водителями трамваев. Даже в охрану. И в городе они начали работать. Даже, говорят, аниматоры в парке аттракционов — они. Оденут костюм двухметрового пушистого зайчика и за детишками ходят. Это что же делается такое-то? Их уже несколько сотен работает. Я боюсь их. Да, блин, их все бояться. С ними что-то не так. Это все признают. Я пытался разговаривать с такими. Петрович, хоть и проросший, а по сравнению с ними интеллектуал.

Отвечают односложно. Да. Нет. Не знаю. Иди на хуй. Такое ощущение складывается, что мозга им не доложили. С другой стороны, никто не видел, чтобы они работали плохо. Ни одного несчастного случая не было. И самое странное — к ним пух не пристаёт.

Уже шуточки понеслись — зараза к заразе не пристаёт. Чудеса, да и только. Большаков после дня города на рабочем месте и не показывался. Заперся в каморке, где старую мебель свалили и колдырил там несколько дней, вообще оттуда носа не казал. Пугал меня своим поведением до чёртиков. Петрович говорит, что это из-за дочери. Сказали, что скоро детей начнут переливать в искусственные тела и возвращать в семьи. А то учебный год начался — пора деткам в школу, наверстывать упущенное. Это ж каких деток вернут из санатория? Таких же, как взрослых? Я пребывал в раздумьях, пока не случилось самое удивительное, что только могло произойти.

Семён решился на откровенные разговоры и на встречу с Пашей.

В общем, сидел я на телефоне, заявок ждал, когда мне неожиданно Семён позвонил.

— Привет, а Паша поиграть выйдет?

— Издеваешься? Он всю неделю в каморке живет. Заперся там. — ответил я.

— А я и не сомневался. — ответил Семён. — Твоя задача сейчас его оттуда вытащить. Сумеешь?

— Сомневаюсь. — я почесал бровь.

— Не сомневайся. Надо его вытащить из запоя. А что бы он протрезвел, скажешь ему волшебные слова. «Семён Ложкарёв, ждёт его у Петровича, и всё-всё про Пашеньку знает. И про шашни его с Мироном и Кузнецовым. И очень хочет с ним пообщаться, по поводу его доченьки. А доченьку его зовут Юленька».

— Это волшебные слова?

— Ещё какие. Только поосторожнее с ним. Я знаю, у него пистолет есть. Я, если что, уже у Петровича сижу. Действуй. Родина тебя не забудет. — и повесил трубку.

Я посмотрел на телефон обреченно. Не понимаю, то ли Семён шутит, то ли дело серьёзное. А сам он почему не сходит к Большакову? Боится или гордость мешает? Я пришёл в каморку Большакова и постучался. Молчание. Зашёл внутрь и чуть не задохнулся от вони. Он чего даже в туалет не выходил? Большаков лежал на скамейке и мычал в окружении армии бутылок. Бутылки были везде. Пустые, полные, заполненные спиртом и мутной желтой жидкостью. Мухи летали под потолком и ползали по открытым консервам. Пол был заблёван.

Вот оно. Счастливый мир алкоголика, подумал я.

Павла Фёдоровича было очень трудно привести в чувство. Я поливал его водой. Стаскивал за ноги со скамейки. Волочил по полу. Бесполезно. Он, как сказочный богатырь, храпел и посылал меня в далекое пешее путешествие. Я не выдержал — попросил двоих проходящих мимо работников помочь мне, и втроём мы выволокли его в душевую.

Пока он там пускал пузыри и орал, я подобрал ему сухую спецодежду. Минут через 10, он выбрался из душевой, стуча зубами от холода. Я же ему ледяную водичку включил. Уставился на меня и начал ругаться. Как только не называл. Матерные слова, разлетались по комнате вороньей стаей и каркали на меня, даже без участия своего хозяина. Я промолчал, и вручил ему полотенце. Когда он закончил растираться сказал, что Семён Ложкарёв ждёт его у Петровича. Он вытаращился на меня из-под полотенца.

— Чего-чего?

Я повторил. И про слова волшебные добавил.

Большаков медленно сел на скамейку в душевой.

— Семён Ложкарёв умер шесть лет назад. С кем ты разговаривал?

— Уверяю вас, он не умер, Павел Фёдорович, а очень даже жив. — ответил я.

— И чем ты это можешь доказать?

— А как вы думаете, Петрович может пустить к себе постороннего?

— Я уже не знаю, что и думать. Но давай поглядим на этого Ложкарёва.

Он оделся, и мы вернулись в его кабинет. Порывшись в столе, Большаков достал пистолет и спрятал в кармане.

— А вот теперь пошли. — приказал он мне.

Запись 30

В кладовой Петровича было уютно. Он тут хоть и пророс, но как-то незаметно что ли. Слился с ящиками и коробками. Пол и стены не отличишь от настоящих. И не подумаешь, что внутри него находишься. И что в любой момент он тебя может съесть. Но Петрович людей не ест. У него имеется доступ к любым продуктам. Накопил за долгие годы. Он нам накрыл, на радостях, шикарный стол. Правда ел только я один. Семён отказался. Павлу Федоровичу тоже не особенно до еды было. Когда он Семёна увидел, то чуть стрелять в него не начал от страха.

Еле пистолет у него отобрали.

— Как же ты выжил? Как?

— Да не выжил я. Сколько раз тебе можно повторять. Не жизнь это. — устало объяснял Семён. Он же Фёдор Смолин.

— Рассказывай Федя! Не томи! — упрашивал с потолка Петрович.

— Рассказывать особенно нечего. Когда произошла засветка меня превратило в пыль. Я же, как ты, Паша, помнишь, в надстройке сидел. Пытался понять, почему тогда приборы взбесились. А потом засветка разом, и я увидел, как потолок надо мной засиял чёрным.

— Очнулся я, когда Мирон вновь запустил электростанцию. И чувствовал себя облачком. Нет ни рук ни ног. Летал одним комком. Но тут, что называется, повезло. Во время засветки меня сдуло в вентиляцию. И там по коробам, закинуло в отстойник. Где валялся скелет Семёна. Я облачком с ним и слился. Со скелетом. Теперь я скорее Семён, чем Фёдор. Руки у меня уже не те.

— И как такое возможно? — поразился я.

Семён вытянул руку для демонстрации. От руки полетел черный пух. Мы с Большаковым в страхе отскочили.

— Вот так вот. — вздохнул Семён. Пух сам вернулся к нему и слился с телом.

Снова сели за стол. Пытаясь разрядить нервную обстановку, Петрович опустил щупальца с потолка и разлил всем чаю.

— А мою жену так можно восстановить? — вдруг спросил Павел Фёдорович.

— Нельзя. Их же перемешало всех. И каждую метелицу их перемешивает. Но ты правильно думаешь, Паша. Они тоже вокруг станции летают и жить пытаются. Я их крики постоянно слышу. Много их там летает.

Посидели, помолчали немного. Потом Семён кашлянул.

— Я ведь чего пришёл-то, Паш. Видел, что Мирон удумал? Больных Аркатом в манекены заливать? Так скоро и до детей доберутся, а у тебя там дочка.

— Ещё бы я об этом не знаю. Но, быть-то мне как? Я повязан с ними обоими. — Большаков опустил голову.

Я непонимающе посмотрел на Семёна и тот заметил мой взгляд.

— Рассказываю! — он показал мне ладонь. — Большаков и Фунтик вступили в сделку с Мироном и Кузнецовым. Сразу в две сделки. Большаков соорудил возле провала систему контрольных станций, призванных следить за состоянием ядра. Вернее, сферы. Чтобы второй засветки не было. Очень важное и ценное начинание. Браво, Павел. Вы превзошли мои надежды. Я бы до такого не додумался. Но этому всему была предыстория. Когда станцию запускали, то на многих электронных платах нашли странные наплывы. Словно таракана сожгло и в лак заплавило. Маленькие такие шарики. Методом проб и ошибок Мирон определил, что это нифига не тараканы, а аномальное воздействие сферы на оборудование. Сфера очень хотела поделиться. Размножиться, если кому не понятно. И всё выхода искала. Наплывы изучили и ахнули. Да, на таких тараканах мы миллиардерами станем!

Наш Паша возьми и предложи — а давайте систему контрольных станций сделаем. Сфера пойдёт по обманным линиям, которые мы к ней проложим и будет такие наплывы делать постоянно. Как яблонька будет плодоносить. А мы этими плодами пользоваться. Так появились эти самые платы, которые ты, юный ученик, меняешь по станциям.

— Ничего не понимаю. — ответил я.

— Павел Фёдорович, это правда?

— Да. — глухо ответил тот. — Сначала один тип плат в кассету ставили. Потом определили, что при метелице происходит выброс от сферы. И в метелицу стали ставить усиленные 32-е. Из них самые лучшие батарейки получаются. Фунтик нюхом чует, когда созревает очередная плата, но поскольку отдел Мирона производит не все платы, часть мы получаем от Кузнецова. Мирон не знает, что у Кузнецова есть свой запас.

— Батарейки?

— Да. Если сделать танк с электромотором, то такой батарейки ему на 100 лет хватит. И ещё на гаусс — пушку останется. Понимаешь, насколько они ценные? — вздохнул Большаков.

— А ещё мы, кроме батареек, что получаем? — усмехаясь спросил Семён у Большакова.

— Генератор засветки. — послушно ответил тот. — Хочешь — бомбу. А не хочешь — так можно изготовить ручное оружие с ограниченным количеством зарядов.

— И во всём этом участвуешь ты, мой маленький друг. — захлопал в ладоши Семён. — Теперь твоя работа уже не кажется тебе бессмысленной?

— Как-то это всё неправильно. Через жопу что ли. — пробормотал я, переваривая информацию.

— Наконец-то. Ты обрёл мудрость. Хвалю. Без пол-литра, тут и не разобраться. Это Россия, сынок. Но, всё действительно так. Иначе какой бы интерес у иностранных партнёров? Нет, их не ради переработки отходов привлекли. Ради обещаний в возможности эксклюзивной разработки целых направлений в машиностроении, робототехники, судостроении, перечислять можно бесконечно. Самое главное, чего хотят Кузнецов и Мирон? Они оба хотят устранить конкурента. Но Кузнецов жаждет использовать возможности сферы как есть — создав закрытую от посторонних глаз территорию. Ему иностранцы не особенно и нужны, он хочет подняться на оборонных заказах. А вот Мирон жаждет поделиться знаниями со всем миром. Но так, чтобы все подсели. Что бы без его технологий никуда. Поэтому они оба считают, что поступают правильно и стремятся избавится друг от друга. Кузнецов создал группировку Ликвидаторов. Мирон выпустил из санатория своих кукол. Кто из них ударит первым и как нам выжить в таком бардаке? Пора бы нам это обсудить.

Запись 31

Фёдор Смолин, он же Семён Ложкарёв, верховодил советом.

Сегодня он был для нас и богом и чёртом в одном лице. Он знал буквально обо всём, что происходило в городе. Большаков слушал его, открыв рот. А Семён всё предлагал, предлагал, предлагал…

— Юльку твою спасти надо. Иначе для неё скоро всё плохо кончится. — говорил он. — Мирон сейчас готовит армию. Для этого он не стесняется переливать людей частями в манекены. Петрович, что бывает, когда человека больного аркатом, разделяют на несколько частей и все его части прорастают отдельно?

— Дураком человек становится, — прогудел сверху Петрович, — его части начинают жить отдельной жизнью, сознание мутное. Проросшие части могут начать жить на инстинктах. Тогда добра от такого не жди. Такой обрубок может съесть или трахнуть обычного человека.

Я удивленно поднял к потолку голову.

— Да, малой. Слухи ходят, в канализации, под городом, жизнь кипит. — печально сказал Петрович. — Не все там хорошие люди. А некоторые совсем не люди, с моральной точки зрения.

— Мирон преследует сразу несколько целей. — кивнул головой Семён. — При помощи электронного оборудования в манекенах, он способен контролировать проросших. Они выполнят любой его приказ. Родных не пощадят, если потребуется. Но помимо этого, они ещё и полезные работники, в перспективе готовые трудится за еду, круглые сутки. Они не болеют. Им не нужны социальные льготы. Для капитализма наступает золотой век. Рабочие, работающие за деньги, окажутся на обочине. И сейчас только Кузнецов стоит у него на пути. Времени осталось совсем немного. Они оба готовы вцепится друг другу в глотки, но Мирон не торопится. Он сейчас вроде как в обороне. Кузнецов и рад бы на него своих людей послать, захватить электростанцию, но боится Засветки.

— Это как? — спросил я

— Да, знаю. — проворчал Большаков. — Как оказалось, эффект засветки можно вызвать искусственно. Когда случилась авария, мы ещё об этом не знали. От чего сбой произошел. Когда запускали станцию во второй раз, едва успели избежать беды. А не так давно Мирон заставил наших специалистов сделать удаленное управление работой ядра. Это его козырь, на случай если кто-то посмеет вмешаться в работу станции. Красная кнопка стоит у него в кабинете и теоретически уже испытана.

— Из-за его экспериментов с резонатором Краузе, пух и ведёт себя так, — кивнул Семён. — Сфера дает умершим ложную надежду на возрождение. Я устал слышать их крики и мольбы о помощи. Станцию пора снова остановить.

— А почему Мирон в таком случае выживет? Это же смерть всему живому! — продолжал недоумевать я.

— Долго объяснять. Я же не умер при Засветке, хотя находился в электростанции. И метро не пострадало. Мирон сидит под землей. Он в безопасности переживёт такой апокалипсис. — ответил Большаков.

Он в отчаянии схватился за голову.

— Петрович. Плескани спирта. Не могу думать! Дочь спасти, а как? Куда я с ней пойду? Из города нас не выпустят. Давно бы уже сбежал с ней, если бы мог. Она же жидкая. И оставлять её без присмотра нельзя. Прорасти может.

— Эй, Паша. Не раскисай. У меня всё придумано насчёт Юльки. — Семён улыбался.

Он порылся в карманах и поставил на стол, перед нами, предмет — яйцо, в оправе-треножнике. Нажал на оправу и из яйца брызнул пучок синего света. Свет заиграл, и в нём появилось изображение — фигурка девочки с длинными волосами в коротком платье. Семён для убедительности покрутил игрушку на столе, чтобы каждый мог рассмотреть изображение.

— Это экспериментальная модель реалистичной игрушки. — объяснил Семён. — Её заказал Мирон из Японии для совета директоров. Японцы-спонсоры обожают маленьких девочек. Педофилы чёртовы. И отдадут горы золотые за настоящую девочку, перелитую в такую куклу. Представляете? Мирон собирается так поступить с некоторыми детьми, находящимися в санатории. Послушные, реалистичные рабы для сексуальных утех, это вам не манекены из пластмассы. Пока такая игрушка только одна. И она находится в первом корпусе. Я предлагаю, перелить в эту игрушку твою дочь, Паша.

Большаков придвинулся ближе оглядел изображение.

— Но она не похожа на неё.

Семён пожал плечами.

— Ну и что. Юлька возьмёт своё, поселившись в ней. Я уверен, она сможет жить и спокойно развиваться с таким телом. Сколько ей сейчас? Тринадцать?

— Четырнадцать. — подсказал Петрович.

— Ого. Как летит время. — Семён щелкнул пальцем, и изображение девочки пропало.

— Решай, Паша. — сказал он. — Мы перельем твою дочь в эту секс-куклу и тогда вы сможете уехать из Солнечногорска. Кузнецову нужна информация как отключить электростанцию. Я готов ее предоставить, а ты взамен выторгуешь вольную для себя и дочери.

Потом посмотрел на меня и добавил.

— И для наших Ромео и Джульетты. Нечего молодым людям здесь делать, в этом проклятом месте.

Чего? Это он про кого сказал так, про меня с Ниной?

— А для меня? — подал голос с потолка Петрович.

— А для тебя по ситуации. — пожал плечами Семён.

— Хорошенькое дело, — донеслось сверху, — что же мне теперь, в канализацию перебираться жить? Там же каннибалы.

— Хороший кладовщик любой власти пригодится. — ответил ему Ложкарёв. — Может и не придётся.

— Я согласен. — решился Павел Фёдорович. — Но, как мы выкрадем дочь? Санаторий охраняют. Наверняка там будут не только проросшие. Будем пробиваться с боем?

— Зачем “с боем”? Думаю, мы сможем попросить помощи у Огневой. — задумался Семён. — Санаторий активно избавлялся от больных, которые себя плохо вели. Сливали их, как нечистоты, в подземные коммуникации. Некоторые там прижились.

— И речи быть не может. — отрезал Большаков. — Через канализацию мы точно не пройдем. Это самоубийство.

— Да ты дослушай сначала. Огневая дружит с группировкой Изменившихся. Это люди, сумевшие каким-то образом сохранить человеческое обличье на четвертой стадии арката. Я больше подозреваю, что они полиморфны или научились изменять свойства клеток своего тела. Но, это только мои догадки. Я с ними лично не общался. Они защищают проросших в Солнечногорске. Их несколько человек, но у них есть авторитет в канализации. Их слушаются даже отморозки. А может просто боятся. Что для нас тоже не плохо. Им наверняка не по нраву то, что сейчас происходит. Заручимся их поддержкой и проникнем в хранилище тел Санатория. Быстренько выкрадем Юльку и отвезем на закрытую станцию, в моё логово.

— Тогда нужно скорее связаться с Анной Сергеевной. — согласился Павел Фёдорович.

— Так уже. — Семен протянул руку и нажал на оправу яйца-игрушки.

Заиграла знакомая мелодия — “Ах вы сени, мои сени…”.

— Алло. Я вас слушаю. Это ты, Феденька? — я узнал сбивчивый голос Огневой

— Семён. Называйте меня Семеном, Анна Сергеевна. — попросил Ложкарёв.

— Для меня ты всегда останешься Феденькой. — вздохнула невидимая Анна Сергеевна. — Но почему ты звонишь? Что-то случилось?

— Не со мной случилось. Вы ведь помните Пашку Большакова? А его дочь?

— Как я могу их забыть? Я всех помню. И его жену, царствие ей небесное. А что случилось, Федя?

— В общем, нужна ваша помощь. — Семен рассказал ей обо всём, что происходит в городе. И про скорую войну. И про идею как спасти дочь Большакова. Анна Сергеевна горячо поддержала идею.

— Я всё поняла. Я сейчас же найду их, и попрошу помощи. Они мне не откажут. Пашенька, не переживай, Юлю мы вытащим.

— Спасибо, Анна Сергеевна. — поблагодарил Большаков.

— Скажите ей, что Петрович привет передаёт. — попросил сверху кладовщик.

— Они будут нужны нам сегодня, поздним вечером. — предупредил Семён.

— Хорошо — хорошо. Я уже бегу. — отозвалась Огневая.

— А. Тут Петрович вам привет… А, она уже убежала. Не судьба тебе, Петрович, щупальца к ней подкатить. — хмыкнул Семён и покрутил игрушку в руках.

— Да я так. По старой памяти. — смутился Петрович.

— Ну, это ладно. Значит я иду за дочкой. — задумчиво сказал Павел Фёдорович. — А как с куклой быть?

— За ней наш быстрый олень слетает и добудет. — указал на меня Ложкарёв.

— Кто? Я? — мне стало страшно. — В одиночку? Вы как себе это представляете?

— Прекрасно представляю. Во-первых, ты не один пойдёшь, а с другом. Во-вторых, я тебе подсказывать буду. Чего бояться то? Ты же хотел на экскурсию по корпусам. А тут такая возможность выдалась. Да ещё и бесплатно.

— С каким, на хрен, другом?

— С соседом твоим, Андреем. Он тебя и защитит, если что. Он сейчас, кстати, в твоей комнате, снеговичка разобрать пытается. Наверное, микрофон ищет.

Я вытаращил глаза на Семёна. А тот уже опять подкручивал оправу на яйце.

— Алло, Андрей? Как вам не стыдно, Андрей, брать снеговика без разрешения хозяина.

— Кто это? — раздался хриплый голос Андрея.

— Это Семён Ложкарёв. Будем знакомы.

— Семён? Я читал о тебе. Забавный ты тип. Так и знал, что эта игрушка с секретом. Чутьё меня ещё не подводило.

— Читал? — на лице Семёна появилось удивление, а я покраснел от стыда. Андрей добрался до моих записей. А я дурак и не думал их прятать.

— Ладно. Не важно. Ты, наверное, вышел на связь не просто так, перекинуться парой словечек? — спросил Андрей.

— Да. Тут ты прав. Я хочу предложить Кузнецову сделку. И надеюсь на твоё участие.

— Любопытно. И что за сделка?

— Я помогу отключить электростанцию. Таким образом, твои люди смогут взять штурмом корпуса. Мирон окажется в жопе. А Кузнецов — хозяином в городе. Взамен вы выпустите из города четырёх человек и забудете про их существование.

— Складно чешешь, Семён. А если Кузнецов скажет нет? — хмыкнул Андрей

— Тогда вам всем скоро станет не до смеха. Не стоит думать, что Мирон будет сидеть вечно в обороне и ждать от вас удара. Через 48 часов он сам по вам ударит. Сейчас он дожидается пока не закончат с настройкой людей, срощенных с механизмами. Новый вид проросших, прикинь? Вертолеты, танки… Обещал продемонстрировать много интересного. Вас всех сомнут его новейшие изобретения. И про манекены не забудь. Сколько их уже погулять выпустили?

— Хорошо. — медленно проговорил Андрей. — Вот теперь, Семён, я тебя внимательно слушаю.

Запись 32

Колёса поезда стучат по рельсам. Вагон качает, и от этого головная боль и тошнит. А может это от голода подташнивает. Не знаю. Не важно. Большаков опять подходил, просил, чтобы я поел и отвлекся. Не могу есть. Кусок в горло не лезет. Хочется лечь и сдохнуть.

И спать не получается. Хожу из угла в угол по вагону, теперь вот в дневник записать решил.

Большаков всё над дочкой возится. Радуется, как курица-наседка над цыпленком. Дочка его молчит в основном. Мало говорит. Оно и понятно. Натерпелась она тоже порядком. Не дали мы ей прорасти спокойно. Сразу потащили на вокзал. Может чего и не так сделали? Да как теперь поймёшь?

Мы не доктора, не биологи. Сидит его дочка на койке своей, с каменным лицом, и молчит. Всё себя оглядывает. Не верится ей похоже, что у неё руки-ноги есть.

Зато Павел Фёдорович за нас троих разговаривает. И про то, что нам уехать как можно дальше надо. И где теперь жить. Где он паспорта новые сделает. Себе и дочке. И что матери моей готов помочь. Успел, говорит, несколько килограммов драгметаллов из Солнечногорска на большую землю отправить. К проверенным людям. Если бы Юлька не заболела — давно бы уже сбежал с ней, и жил нормально.

Нормально. После Солнечногорска наша жизнь уже не будет нормальной. Моя — точно. Нина осталась в городе. Что там происходит? Чем дело для горожан кончится? Может быть наоборот, всё только начинается? Глобальные перемены. Рассвет Нового мира. Не хотел бы я жить в таком новом мире. Не для всех он. Уж точно не для меня. Надо сосредоточиться и попробовать описать всё, что происходило со мной той ночью.

Итак. C чего же начать?

Я вернулся в общежитие. Соседа в комнате не было. Видимо, решил поработать в две смены. Я сходил в душ. Потом разогрел консервы и поел. От еды меня разморило, и я решив немного полежать на кровати, незаметно для себя уснул.

— Вставай!

Я вскочил, словно меня в бок толкнули. В комнате царил полумрак. Уже темнело. Сколько же времени?

— Так всё проспишь. — я узнал голос Семёна. Он разговаривал со мной через игрушку-снеговика, стоявшего возле окна на тумбочке. В комнате по-прежнему никого не было.

— Да, Семён? — отозвался я, и стал протирать заспанные глаза чтобы прийти в себя.

— Немедленно собирай свои вещи. Только самое необходимое. Снеговика тоже возьми. Кузнецов согласился на мое предложение, и готов выпустить вас из города. Завтра утром, на вокзале, к отходящему поезду прицепят вагон охраны. Это лучшее, что я смог для вас выторговать. Уходить придётся сразу, как мы закончим с дочерью Большакова. Если промедлим, то можем попасть под горячую пулю.

— Ты связался с Ниной?

— Да. Не переживай. Она полностью согласна с нашим планом, и готова уехать. Но, это девушка. Сам должен понимать. Она сказала, что закончит свои дела и присоединится к вам утром на вокзале.

У меня отлегло от сердца. Нина согласна уехать! Немного беспокоило то, что я не смог по этому поводу поговорить с ней лично, но времени сейчас на это действительно не было. Я выбрал из своих вещей, что получше. Сложил их все на кровати. Сверху положил дневник и снеговика. Потом вспомнил, что незадолго до своей смерти Юрий приобрёл у Андрея рюкзак. Хороший, армейский. Я залез в шкаф и нашел его. Прости меня, Юрик, но думаю что ты не обидишься, если я воспользуюсь твоим рюкзаком. Все вещи прекрасно уместились в нём. Напоследок я наполнил фляжку спиртом из большой бутыли, стоявшей возле стола. Туда мы сливали свои нормы спирта в общак. Чего его теперь жалеть? Закинул рюкзак за спину, оглядел напоследок пустую комнату, вздохнул и отправился на работу.

Трамвай привез меня к станции Семёна и грустно позвенев, укатил дальше. Возле станции я заметил УАЗ, припрятанный от посторонних глаз. Ого. Я редко видел, чтобы по периметру ездили автомобили. На втором этаже меня дожидались. На стульях сидели Павел Фёдорович и Андрей. Они склонились над большими сумками и тихо переговариваясь, копались в них. Семён стоял спиной к ним возле окна. Он, услышав шаги, обернулся и улыбнулся мне.

Я подошёл и поздоровался со всеми.

— Вот и отлично. Теперь все здесь. Можно начинать собираться. — объявил Семён.

Павел Фёдорович, толкнул в мою сторону сумку.

— Комплект защиты. Твой размер. Такие носят в третьем корпусе уборщики. Я на всякий случай проверил его, так что можешь надевать спокойно.

— А я рации настроил, что бы вы со мной связь не потеряли. — Семён ткнул пальцем в сумку.

— Связь — это хорошо. Но, где обещанные гранаты? — задумчиво спросил Андрей.

— Какие гранаты? — удивился я.

Большаков извинился и вышел. Я открыл сумку и вытащил свой комбинезон. Он немного отличался от того, которым я раньше пользовался. Плотнее, что ли был? Пока я занимался его изучением, Павел Фёдорович вернулся с ещё одной сумкой. Судя по тому, как он её нёс, очень тяжёлой. Он поставил ее перед Андреем и облегченно выдохнул.

— Вот твой спецзаказ. Гранаты, гранатомет и пушки Гаусса. Всё проверено и испытано.

Андрей с интересом сунул нос в сумку. С удовольствием вытащил оттуда что-то похожее на дробовик с большим барабаном и двумя ручками. Взвесил в руках, осмотрел и нехотя отложил в сторону.

— Слишком тяжёлый. Нужно чего полегче. — объяснил он.

— Ну, у нас в отделе не было возможности использовать легкие материалы. Собирали из чего попроще. Зато надежное. — Павел Фёдорович пожал плечами.

— Ага! А вот и гранатки. У вас они тоже самодельные, как я вижу? — поинтересовался Андрей, выкладывая из сумки металлические снаряды, похожие на городки, из металла, с бронзовым кольцом посередине.

— Они самые. Поворачиваешь кольцо и кидаешь. Через 10 секунд, засветка уничтожит любое живое существо, в радиусе 15 метров. — объяснил Большаков.

— Угу. Эти беру. Пригодятся. Гранатомёт заберу, когда вернемся. — задумчиво кивнул Андрей. Он отложил гранаты в сторону, достал боеприпасы от гранатомета, после чего извлёк на свет совсем невиданное ружьё с кучей медных катушек на стволе. Андрей уважительно присвистнул.

— Павел Фёдорович, снимаю шляпу. Ваш прототип, как я погляжу, куда интереснее образцов которые у Кузнецова.

— Собирал в свободное время. — вздохнул Большаков. — Когда Кузнецовские технари, начали клепать гаусс-пушки, я стащил их документацию, изучил и сделал свои версии. Да, моя весит больше обычного. Но у неё и магазин больше и есть режим автоматической стрельбы. Вам она тоже не подойдёт. Из-за веса. На дне лежит укороченная версия. И три запасных магазина.

Андрей осмотрел укороченный вариант и удовлетворенно кивнул. Он направил пушку на стену и нажал на курок. Щелкнуло, и я увидел аккуратную дырку в стене. Насквозь пробило. Ничего себе, мощь у этой пушечки! Понятно теперь, ради чего Мирон и Кузнецов готовы друг другу вцепиться в глотку.

— Если с оружием вы определились, то вот ещё от меня возьмите. — Семен выставил на стол картонную коробку.

Мы заглянули внутрь. Там лежали маленькие разноцветные пластмассовые кубики. Но, судя по всему, необычные. Снова игрушки?

— Это взломщики. — объяснил Семён. — Вы их возьмёте столько, сколько сможете унести. При помощи них, я смогу открыть вам любые двери в корпусах, отключить видеонаблюдение и обезвредить охрану, если получится. Их вы будете оставлять в тех местах, где я вам скажу. Кроме того, они будут мне помогать контролировать связь с вами.

Андрей взял кубик и взвесил в руке.

— Да ты уникум, Семён. Такое маленькое устройство и так много умеет? Не хочешь начать работать с нами, когда свалим Мирона? Тебе же цены нет!

— Вы его сначала победите, а вот тогда и обсудим, — усмехнулся Семён. — Давайте уже собираться, а то мне Павла Фёдоровича ещё инструктировать. У нас времени в обрез. А нужно успеть очень многое. У нас на всё про всё — восемь часов. Потом мы должны встретиться здесь, и начать операцию по переливанию Юли.

— Как скажете, только ты не объяснил, как мы попадем в третий корпус? Через канализацию?

— Ну зачем же. Вход прямо под станцией, через кабельные тоннели. Правда сначала придётся ползти. — и Семён для убедительности топнул ногой.

Чтобы облачиться в комбинезоны, пришлось снять верхнюю одежду. Я заметил, что когда Андрей снял свою куртку, левая рука у него была забинтована до плеча. Когда он надевал свой, то морщился от боли. Большаков помогал ему.

— Что у тебя с рукой, Андрей? — спросил я.

— А. Это? Измененная потрепала. Девчонка еще совсем, но дралась как ведьма. — ответил он. — Да ты не бойся, ранение мне не мешает. Я если что и одной рукой убивать могу.

— Ну, надеюсь, без убийств сможем обойтись. — успокаивающе сказал Семён.

Мы оделись в защитные костюмы. Проверили как работает внутренняя связь. Большаков осмотрел плотно ли подогнано снаряжение. Мне на спину подвесили небольшой рюкзак с кубиками-взломщиками. В мою задачу входило нести и размещать их по требованию Семёна. Андрей должен был защищать меня. Назад я должен был тащить на себе куклу. Вот такая задача.

Большаков, пока мы будем в корпусах, при помощи изменённых выкрадывал из санатория свою дочь. Семён оставался на станции — контролировать весь процесс. Они проводили нас в подвал, где Семён откинул железный люк в бетонном полу. Андрей включил на шлеме фонарик и посветил в открывшийся вход.

Свет выхватил из темноты железные скобы ступенек, уходивших вниз. Он начал спускаться первым. Я следом за ним.

В кабельном тоннеле было тесновато. Пришлось идти согнувшись.

— Если устанете, можете передохнуть. — услышал я по рации голос Семёна.

— Нам всю дорогу придётся так идти? — Андрей задевал макушкой бетонный потолок.

— Нет. Только пятьсот метров. Дальше вы выйдете в более высокий тоннель. Там через двести метров будет первая дверь. — отозвался Семён.

Эти пятьсот метров показались мне вечностью. Когда на выходе в другой тоннель нас встретила решетка, Андрей просто выломал её, и мы с облегчением смогли встать в полный рост.

Большой тоннель был немного освещен. По стенам через каждые шесть метров нам попадались красные аварийные светильники, подсвечивающие дорогу. На одной из стен увидел человеческий силуэт. Словно его выжгло чем-то на стене. Я с недоверием коснулся его пальцем защищенным перчаткой.

— Силуэт. — сказал я по рации Андрею.

Он подсветил фонариком.

— Странно. Под землёй метелицей накрыть не может. Может тут скопление пуха было и человек без защиты в него провалился?

— Может. — неуверенно согласился я.

— Ладно, нам нельзя тут задерживаться. Пойдём. — сказал Андрей и двинулся вперёд.

Перед первой дверью я как и было велено достал из сумки кубик.

— На коробочку, слева на стене положи. — попросил Семён по рации.

Я выполнил его просьбу.

— Отлично. Сейчас я вас пропущу.

Через минуту, тяжёлая герметичная дверь перед нами с шумом начала отходить в сторону.

— Как же он, мать его, это делает? — восхитился Андрей.

— Мне кажется, он ещё и не такое умеет. — ответил я, шагая следом за ним в открывшийся проход.

Следующую дверь мы встретили минут через десять. Повторили операцию.

Потом столкнулись с разветвлением тоннелей. Они уходили в три разные стороны.

— Вы уже перед третьим корпусом, — сказал Семён, — из этих тоннелей нам нужен левый. Туда и идите.

Мы пошли по левому. Следующая дверь немного отличалась. Тут Семён нам велел немного подождать.

— Положите кубик на серый ящик на стене. — приказал он. — Там уже подвальные помещения третьего корпуса. С той стороны может быть охрана. Мне нужно сначала проверить.

— Да, так и есть. — сказал он после проверки. — Несколько человек с оружием. Это иностранные наемники.

— Я про них наслышан. — ответил Андрей. — Последние несколько месяцев их потихоньку перевозили сюда. Они профессионалы, убивающие за деньги по всему миру.

— Твои предложения? — спросил Семён

— Открой дверь сантиметров на тридцать и сразу закрывай. — велел Андрей. Он достал городошный снаряд когда дверь начала открываться, повернул резко кольцо на нём и бросил внутрь.

— На пол! — крикнул Семён по рации. Я от страха, тут же рухнул на пол тоннеля и зачем-то закрыл руками голову, в ожидании взрыва. Тишина?

— Вы чего, трусы? — я услышал по рации удивлённый голос Андрея. — Тут броня такая — ядерный взрыв выдержит.

Я поднялся. Семён извинился за панику и через минуту снова включил дверь на открытие.

В приоткрывшуюся дверь полетел черный пух. Андрей на всякий случай приготовил гаусс-пушку. Он заглянул внутрь, после чего приглашающе махнул мне рукой и смело шагнул внутрь. Я пошёл следом, на ходу поправляя сумку с кубиками. В помещении, куда мы зашли, чёрный пух летал повсюду. От людей, находившихся здесь ничего не осталось.

— Сейчас, через дверь и прямо по коридору. Дойдете до лифта и поднимитесь на второй этаж. Теперь вы должны притворится уборщиками третьего корпуса. Только так вы сможете пробраться во второй корпус. — сообщил Семён.

— А разве уборщики могут во втором работать? — спросил я.

— Конечно могут. Туда же пух долетает. Только там есть кое-чего пострашнее пуха.

Мы в точности выполнили указания Семёна. На втором этаже он довел нас до подсобки, где мне пришлось взять в руки пылесос.

— Так меньше внимания привлечете. — решил он.

— Ну-ну. А пушка Гаусса в руках у Андрея — не привлечет? — спросил я.

Пушку пришлось замаскировать тканью и изолентой, найденной в той же подсобке. По дороге потратили еще два кубика. Вышли в какой-то белый коридор и преодолев его, оказались перед сборочной линией. Перед нами за стеклом тихо работали автоматические машины. По конвейеру медленно перемещались какие-то детали.

— Вам направо. — подсказал Семён.

Мы вдоль стены пошли направо, посматривая как работает конвейер. Заглядевшись, я у выхода запнулся о коробки. Одна из них развалилась и оттуда посыпались платы. Я поднял одну. Плата была мне знакома и в то же время нет.

— Такие я не ставил на станциях. — сообщил я Семёну.

— Конечно, не ставил. — отозвался он. — Эти ставят внутри электростанции. Там этих плат километровая плантация. Таким образом Мирон пытается увеличивать количество аномалий.

— Я думал, все платы через нас проходят. — сказал я. — А получается только маленькая часть.

— Сначала так и было. А потом Мирон начал жадничать. Захотел стать владычицей морскою. — ответил Семён. — Он заключил контракт с американцами в прошлом году, на поставку партии оружия. Но у американцев условие: 1000 стволов минимальной партии, чтобы заинтересовать инвесторов, готовых вкладывать деньги в такой бизнес.

— Вот он мощности и увеличил. Весь третий корпус по сути и работает, чтобы собирать новые платы и чинить старые. Мирон старается вызывать метелицы почаще и для этого щекочет сферу резонатором Краузе. У сферы случается цикл размножения, она мучительно хочет делиться на части и ищет выхода, и отголоски этого выхода появляются на электронике. Не часто, но появляются. Но Мирону как обычно всё мало.

— Ничего себе. Но ведь это слишком расточительно — использовать батарейки только для гаусс-пушек. — усмехнулся Андрей.

— Не сомневайся. Ручное оружие — это только побочка. Один из контрактов. На деле, их значительно больше. Просто Мирон пытается извлечь прибыль из всего, что попадается ему под руку. Так, я чуть не отвлекся. К вам уборщики приближаются. Пожалуйста, осторожнее. Я сейчас вам включу их частоту, что бы не было проблем.

Через пару минут, мы столкнулись с уборщиками. Их тоже было двое. Один из них старший смены.

— А вы кто такие? Почему я вас не знаю? — задал нам вопрос старший.

— Мы новенькие. Первый день сегодня. — ответил за меня Андрей. Я только кивнул, подтверждая его слова.

— Я всех знаю, кто на смену заступал, а про вас я не слышал. — продолжал наступать на нас уборщик.

— Да ты чего командир, не бузи.

Я заметил, как Андрей начал как-то странно смещаться. Он незаметно пытался занять такое положение, чтобы уборщики были прямо перед ним. Он что их убивать собрался?

— Запросите службу безопасности. Мы же не с неба свалились в конце концов. — потребовал я и сам удивился собственной наглости.

— Молодец. — шепнул голос Семёна.

— У нас тут какие-то гаврики, которых я не знаю, утверждают, что сегодня первый день работают. — передал по рации старший смены.

— Всё правильно, Кириллов. Есть такие. — ответила служба безопасности.

— Откуда они взялись?

— Они остались с предыдущей смены. Их послали работать в подвале, а потом был сбой и их заблокировало в 7 блоке на 1 этаже. Когда дверь починили, их выпустили. Теперь их смена закончилась, и они должны идти на отдых.

— Ничего себе. Не повезло вам, ребята. В первый день так встрять. — старший смены сразу расслабился.

— Да чего уж. На работе всякое может случится. — ответил я.

— Ладно. Идите отдыхать. Только пылесос перед уходом вытряхните во дворе. Там новую штуку привезли для экспериментов. Хотят пух спрессовывать.

— А зачем пух спрессовывать? — спросил удивлённо Андрей.

— Какое ваше собачье дело? Первый день работаете и еще вопросы задаете? Делайте, что вам говорят! — возмутился старший.

— Идите. Вам всё равно во двор нужно. — шепнул Семён.

И мы пошли не рассуждая.

Минут через десять мы оказались во внутреннем дворе.

До стены второго корпуса идти метров тридцать. Территория между корпусами — с бетонным покрытием. Людей почти не было. Но, стояло три машины, похожие на бетономешалки. На наших глазах к ней подошёл уборщик и сунул внутрь пластиковый мешок.

— Пойдём, посмотрим? — предложил мне Андрей.

Мы подошли к такой машине и оглядели её. В кабине сидел манекен. Он даже не повернул к нам головы. Но когда я отцепил от пылесоса мешок и сунул его в приёмное отверстие машины манекен оживился и принялся нажимать в кабине рычаги. Послышался гулкий звук, затем всё стихло.

— Странно. Под давлением что ли прессуют? — удивился Андрей. — Но зачем? При первой же метелице, он в облако над провалом уйдёт?

— Налюбовались? Давайте, идите ко второму корпусу. Скоро с правой стороны будут ворота, но вам туда нельзя. Рядом будет маленькая дверь. Её то я вам и открою. — подал голос Семён.

Запись 32. (продолжение)

Павел Фёдорович снова приходил с предложением покормить меня. В этот раз я не стал отказываться. Сидели вместе, ели перловую кашу из алюминиевых тарелок. Большаков всё чего-то рассказывал, а я думал о своём. Потом неожиданно для себя спросил.

— Павел Фёдорович, а почему меня вообще Кузнецов рекомендовал к вам? Я так понимаю, это была не случайность?

— А, ты вон про что? — Большаков задумался. — Пожалуй, да.

Он забрал у меня тарелку и унёс её в угол вагона, где была оборудована самодельная кухня. Вернулся и сев рядом, начал рассказывать.

— Мы давно хотели сменить Фунтика. И подходы использовали разные. Он, гадёныш, пользовался своим положением. Как ты понимаешь, чуйка на платы, у него была идеальная. Но учить он никого не хотел. С учениками происходили несчастные случаи, они могли неожиданно исчезнуть, и их находили только спустя месяцы, мёртвыми. Фунтик обнаглел настолько, что мужики в отделе подошли ко мне и сказали, что больше с ним никто работать не будет. И только мой авторитет удерживал их от расправы над ним. Мирон не был удовлетворен количеством батареек, поступавших от станций, и уже построил в подземельях электростанции свои фермы. Кузнецов очень хотел прибрать к рукам поступления от станций, полностью. А Фунтик начал пренебрегать своими обязанностями по замене плат. Ты появился как нельзя вовремя. Я направил тебя работать с Фунтиком скрепя сердце, но тебя вела счастливая звезда. Остальное ты уже сам знаешь.

— Хорошо, — ответил я, — теперь всё встало на свои места.

— Отдохни. — посоветовал Павел Фёдорович. — Не мучай себя.

Я пообещал отдохнуть попозже. Он ушёл к дочери, а я вернулся к ручке и дневнику.

Итак.

Мы благополучно дошли до второго корпуса. Перед самим входом стояла вооруженная охрана. Семён связался с ними по рации и напел нужные слова. Охранники отвернулись от нас. Мы их больше не интересовали. Возле маленькой двери, про которую нам говорил Ложкарёв, мы вынуждены были остановиться. Металлическая дверь, стена и бетонное покрытие под нашими ногами было украшено тремя жуткими отпечатками. Людей выжгло и то, что осталось, навеки въелось в бетон и железо.

— Не успели спрятаться и их метелицей накрыло. — сказал мне Андрей.

Осторожно, стараясь не наступать на останки людей, мы открыли дверь и оказались в длинном коридоре.

— Этот коридор идёт внутри стены. — сообщил Семён. — Теперь можете немного сбавить ход. Участок свободный и мало используется. Впереди будет с левой стороны комната резервного контроля, там вы оставите очередной кубик. Тогда я смогу открыть двери и провести вас под внутренним двором в первый корпус.

— Хорошо. — ответил Андрей.

Коридор был тускло освещен. По правой стороне то и дело попадались закрытые двери. Повсюду летал чёрный пух. Казалось, что уборщики тут никогда не убирали. Я уверился в своих мыслях, когда под ногами идущего впереди Андрея что-то громко хрустнуло. Мы посветили и увидели лежавший на полу человеческий скелет. Чёрный пух катался по нему, лип к костям, и тогда на секунду мне показалось, что суставы на пальцах скелета пытаются двигаться. Нет. Не может такого быть. Это просто от нервов разыгралось воображение, успокаивал я себя. Перешагнул через скелет осторожно, стараясь не потревожить. Андрей заметил и хмыкнул.

— Ты слишком трепетно относишься к чувствам мертвецов. Ему уже всё равно, ходишь ты по нему или нет. Душа давно отлетела.

— А ты, Андрей? — спросил я. — Каково это, жечь больных людей? Тебя не мучает совесть?

— Я выжигал проросших, а не людей. — ответил он. — Они, с моей точки зрения, не люди. И проявлять человеческую мораль и жалость к ним, я считаю, глупо.

Он ненадолго замолчал, а потом его неожиданно прорвало.

— Я родился в деревне. С детства отец учил меня колоть свиней, резать баранов. Когда мне исполнилось двенадцать лет, он взял меня на забой быка. А этого быка я самолично выхаживал и откармливал, когда он был еще теленком. Представляешь, как мне было горько и страшно, когда я смотрел в глаза существу, считавшему меня своим другом? Отец специально выбрал меня, чтобы бык не боялся. Я справился. Хоть руки у меня и тряслись, а ночью я не мог спать еще долго. Он приходил ко мне во сне. Всё спрашивал меня безмолвно, за что я его убил? А я плакал и просил у него прощенья. Отец с тех пор гордился мной и считал, что вырастил настоящего мужчину. Я закончил школу. Потом армия. Потом солнечный Афганистан. Там приходилось убивать часто. И ты знаешь, я тогда очень переживал. Я мысленно просил прощения у каждого, чью жизнь я отнял. Я жил с этим грузом, пока в моей жизни не случился один случай. В горах, наша группа накрыла диверсантов, среди них был черноглазый мальчишка лет 11–12. По правилам мы их должны были всех ликвидировать. Но у меня не поднялась рука. Я подумал тогда, что это просто ребёнок, оказавшийся не в том месте и в дурной компании. Диверсанты были наглухо отбитые. Их переправили из Пакистана американские друзья, вооружили деньгами и оружием, и велели умирать за веру. Их всех, кроме пацана, мы по-тихому убрали, а трупы сбросили в ущелье. Этого мальчишку, я попросил отвезти в ближайшее лояльное селение, передав знакомым солдатам, в проезжавшей мимо мотоколонне. Я искренне считал, что сделал доброе дело и спас его жизнь. Но чуть позже выяснилось, что в фургоне грузовика, где он ехал, был ящик с гранатами и тот мальчишка, улучив момент, взорвал себя вместе с дюжиной советских солдат. Четверо из тех, кто с ним ехал, навсегда остались инвалидами. С тех пор, я перестал жалеть врагов. Теперь я точно знаю, что если дать слабину и проявить жалость к врагу, он не даст тебе пощады. Он убьёт всех, кто дорог тебе и будет считать, что поступил правильно. Как бы враг не выглядел, если я точно уверен, что он может, и будет, причинять вред людям — моя рука не дрогнет.

Тут он вздохнул и добавил.

— А что до Арката… Я начал истребление проросших не случайно. Мы не знаем, чего от них ждать — они называют себя людьми, но это не так. Я видел, как всё начиналось, перед тем как было принято решение переселять людей подальше от проросших, в новый квартал. Был такой случай. Семья укрывала своего дедушку — алкоголика, в двухэтажном доме. Дедушка пророс настолько, что занимал уже целый подвал. Он был не очень доволен своей формой, постоянно дебоширил и устраивал скандалы. Нас вызывали утихомиривать его. Под угрозой применения оружия дед успокаивался, но только не в тот раз. В тот раз у семьи была радость — внучка родила, и ребёнка принесли показать дедушке. Мы тогда были на патрулировании неподалёку. Дедушка отрастил щупальца и выхватил ребенка из рук матери. Я попытался его вразумить. Но родственники шикали и одергивали меня, мол, это же дед, ничего он не сделает своей внучке. А дедушка взял и сожрал ребёнка, прямо на наших глазах. Что тогда было! Крики. Слёзы. Мы еле оттеснили взбесившуюся родню от этого монстра. Тогда я искренне спросил отца ребёнка, как же нам быть? И он честно ответил, что сжечь эту паскуду надо!

Этой же ночью, я и отец потерявший ребенка, приехали к дому, где обитало чудовище, с огнеметами. Так появились ликвидаторы. Среди них много родственников тех, кого съели проросшие. Так что, не думай, ликвидаторы работают не ради денег и почестей. Они защищают людей. Они все пережили горе утраты.

Я молчал. Я не знал, что ему ответить.

— Да. А есть ещё те, кто могут принимать человеческое обличие. Изменённые. — вспомнил Андрей. — Так они хуже всех. Они едят и людей, и проросших, и таким образом получают возможность контролировать свои тела. Люди постоянно пропадают в Солнечногорске. Мы находим на кладбище раскопанные могилы. И это не прекратится, пока мы не уничтожим их всех, до последнего.

— Изменённые едят людей? М-да. Я про такое не знал, спасибо, — подал голос молчавший Семён, — Но прошу вас притормозить. Справа нужная нам дверь.

Андрей выбил замок на двери при помощи заряда гаусс-пушки, и мы зашли в небольшую заставленную оборудованием комнату. В темноте горело множество разноцветных огоньков.

— Свет включать не надо. Поставьте кубик на панель слева и подождите. — попросил Семён. Я выполнил его просьбу.

— Ого! — сказал через минуты две Семён. — Это здорово.

— Чего здорово? — не понял Андрей.

— Я осуществил перехват линии связи Мирона. Сейчас вовсю идут переговоры между ним и Кузнецовым. Хотите послушать?

— А у нас есть на это время? — спросил я.

— К сожалению, да. — отозвался Семён. — Прямо сейчас, там где вы должны будете пройти, манекены дорогу перегородили. Мне их надо отвлечь, а быстро не получится. Придётся подождать.

— Тогда включай переговоры, послушаем, что они говорят. — решил Андрей.

Голоса Мирона и Кузнецова больно ударили через динамики по ушам.

— Потише! — простонал я, хватаясь за шлем.

— Сейчас убавлю. — извиняющимся голосом ответил Семён. Голоса стали тише и отчетливей.

— …А я вам говорю, Иван Сергеевич, вы просто трус и боитесь ответственности. Вам мои больные аркатом, собственно, чем не угодили? Тем, что я их контролировать могу, а вы нет? Вы тоже хотите их контролировать?

— Я хочу, чтобы вы перестали пугать горожан своими чудовищными экспериментами, Мирон Иванович. Я вас изначально предупреждал, с вашей идеей выпустить их в город, что приму меры, а вы всё по-прежнему гнёте свою линию.

— Не надо. Не надо бояться экспериментов. Они все идут только на благо города. Вот, вы даже не понимаете, сколько пользы может быть от моих больных. В глобальном смысле. Они принесут этому миру великую пользу.

— Сделав из людей послушных роботов, работающих за еду? В этом их польза?

— И в этом тоже. Но вы слишком узко мыслите. Я открыл решение с утилизацией радиоактивных отходов, при помощи больных аркатом. Это ли не польза? Скоро мы монополизируем мировой рынок. Больные аркатом не боятся радиации. Я уже сейчас работаю над лекарством от рака. Скоро мы сможем победить самые опасные болезни. Человечество защитит себя от опасностей ядерной войны. Да что там, больше не будет смысла в ядерном оружии.

— Раз уж мы заговорили об этом. Ваша сделка с американцами по поводу поставок тысячи моделей № 2. Вы хотите дать им карт-бланш и вооружить по последнему слову техники? Это уже государственная измена!

— Измена кому? Государству? А кто у него во главе — дряхлый и больной президент, боящийся выстрела в спину? Заливающий свои глаза водкой, что бы не видеть, что творится в стране под его руководством? Он прилюдно братался с американским президентом и клялся ему в вечной любви. Кого вы боитесь, Иван Сергеевич, его или американского президента? Американский президент всего лишь “попка-дурак”, который озвучивает интересы капитала. А серьёзные люди, стоящие за ним, уже подсаживаются на нашу продукцию. Я приложил для этого максимум усилий. Что там тысяча гаусс-пушек? Батарейки они где возьмут? Только у нас. Я специально разработал технологию с некачественными батарейками. Долго они ими не попользуются. Им придётся покупать и покупать снова. И они будут платить. И будут всегда должны. А мы с вами дадим дорогу новому миру.

— Они первые нападут на нас…

— Не нападут. В ангаре первого корпуса стоит опытный образец самолёта срощенного с пилотом высшего класса. Этот самолётик, как только пройдёт необходимые тесты, сможет в одиночку пустить на дно весь американский флот. Он может облететь земной шар, и нанести удар в любой точке мира, и ни один радар его не обнаружит. Да. Выглядит он необычно. Но когда-то и простые аэропланы воспринимались необразованным обществом как летающие чудовища. Наступает время перемен, Иван Сергеевич, на лозунгах и призывах потерпеть мы уже далеко не уйдём. Страна в руинах от передела собственности. Убогие и недалёкие пытаются торговать и разоряют её, а слепые и глухие потворствуют им. Кому вы служите, Иван Сергеевич? Неужели России? Вы вступили в сговор с генералами и надеетесь окружить Солнечногорск военными частями и колючей проволокой? Хотите, чтобы он по-прежнему оставался закрытым городом? Неужели вам доставляет радость служить этим разожравшимся от продажи родины хрякам? Они вам чего-то пообещали? Спокойную старость, персональную дачу с садиком? Хорошую пенсию и льготы? Я могу дать вам в тысячу раз больше! Хотите собственный остров? Я дам вам его с легкостью. Миллиарды долларов в собственном банке? Тысячи прекрасных женщин будут вашими, вам достаточно только попросить меня. Да я могу вам бессмертие дать!

При этих словах мы с Андреем удивлённо переглянулись.

— … Не верите? Вы, Иван Сергеевич, почём зря жжете проросших. А ведь они наше спасение и надежда на долгую жизнь. Вы хотя бы знаете, почему я берёг и старался не позволить вам их уничтожать? Органы! Иван Сергеевич! Они идеальные доноры органов. Миллионеры со всего мира уже выстраиваются в очередь в наших клиниках и желают прибрести себе печень, сердце — они не вызывают отторжения. У них стопроцентная приживаемость. Скоро и этот рынок будет принадлежать нам. А вот вы, Иван Сергеевич, мне в этом всячески мешали! Это из-за вас проросших перестали кормить. Вы, владея стратегическим запасом продуктов, срок годности которых, между прочим, закончился, отказались переводить моих бедных больных на дополнительное довольствие. В результате они озлобились, питаясь одними объедками и стали кидаться на людей. А когда вы это увидели, то решили устранить проблему радикально — огнеметами. Это вы, а не я стали для них дьяволом. Они все займут мою сторону. За ними будущее, а не за такими как вы.

— Да? А кто их такими сделал? Может, дух святой? Это вы их такими сделали! Вы заразили людей этой болезнью. — закричал Кузнецов.

— Да. Тут я соглашусь. Был неудачный эксперимент. И для некоторых он закончился плачевно. Но так не бывает, чтобы сразу всё получалось. Вы понимаете? Пока человечество создавало лекарство от оспы, сколько было напрасных жертв? Они умерли во благо науки. Ради будущих поколений, и их жертва была не напрасной. Оспа побеждена по всему миру. Так же и с аркатом. Но эта болезнь — целое открытие. Это колоссальный прорыв для всего человечества и я вам не позволю замять мои успехи.

— Значит, мы не договорились. — мрачным голосом произнес Кузнецов. — Не думайте, что меня можно подкупить вашими сладкими обещаниями. Мир, значит, новый хотите построить? Я уже в курсе про фонд «Живица» организованный вами совместно с иностранными партнерами. И про сотни тысяч ампул, которые вы уже наштамповали и собираетесь продавать по всему миру, под видом прививок от гриппа. Если вас сейчас не остановить, Мирон Иванович, вы уничтожите все человечество.

— Вы ретроград, Иван Сергеевич, как же я жалею, что вы не можете понять замыслов моего гения. Но, пусть будет так. Вместо нас заговорят наши изделия. Посмотрим у кого они лучше.

Связь прервалась.

— Извините ребята, сбой на линии. — сообщил Семён. — Сейчас попробую переподключиться.

В динамике у меня защелкало, и снова появился голос Мирона, но он теперь разговаривал с другим человеком.

— Закончились переговоры. А жаль. Сейчас выключу. — передал Семён.

— Постой, это голос Кислого! Давай немного послушаем о чём они говорят. — попросил вдруг Андрей.

Точно. С Мироном сейчас разговаривал Сергей Валерьевич. Сейчас его обычный грустный голос был полон страха.

— Вы действительно хотите такое сделать, Мирон Иванович? Вы хоть понимаете, как это потом отразится на экологии города? Ущерб будет колоссальным!

— Сергей Валерьевич, я всё прекрасно понимаю. Это вы, кажется, не понимаете поставленную перед вами задачу. Вы мне не тыкайте в глаза ущербом, я перекрою этот ущерб прибылью, многократно. Сейчас главное пустить биомассу в канализацию под городом. Она выдавит оттуда тамошних обитателей и военным будет уже не до мятежа.

— Но погибнет множество ни в чём не повинных людей!

— Ой, ну прекратите. Задача военных — людей спасать и защищать. Вот они и будут заниматься своим непосредственным делом, а не строить козни против моей работы. Вы на чьей стороне вообще, Сергей Валерьевич? Вы от кого деньги за свою работу получаете? И хорошие деньги, между прочим. Я вас ещё ни разу не обидел и не подвёл, и не собираюсь делать этого впредь. Вы что хотите, что бы вояки напали на корпуса и убили вас? Они ведь вас не пощадят. Они тут камня на камне не оставят. А мы с вами не для того столько трудились, чтобы вот так сейчас позволить им тут всё разрушить. Извольте выполнять. Всё, отбой.

Голоса затихли.

— У нас, похоже, крупные неприятности. — сообщил Семён. — Скоро второй корпус произведет слив тестообразной массы, которая поглощает радиацию, в городскую канализацию.

— Тут ты прав. — ответил Андрей. — Сейчас основные наши боевые силы готовятся нанести удар по корпусам, как только ты отключишь электростанцию. Если в Солнечногорске начнётся хаос, то оставшиеся там бойцы не справятся. Что с горожанами будет, даже боюсь себе представить. Есть варианты как нам помешать планам Мирона?

— Есть, — подумав, ответил Семён. — Но для этого вам придётся рискнуть жизнью.

Андрей посмотрел на меня.

— Ты как? Согласен?

Запись 32. (продолжение)

Конечно, я согласился. План был составлен Семёном очень быстро. Мы обсудили его, и приступили к выполнению. Семён попутно корректировал нас.

— У них два варианта слива биомассы, — говорил он. — Первый — из цистерн, которые предназначены для переработки ядерных отходов, а второй из больших емкостей отстойников.

— И какой выбрали? — спросил Андрей.

— Первый надёжнее, но медленный. Нужно подгонять цистерны по одной и под давлением закачивать в канализационные стоки. А им нужно это провернуть побыстрее. Поэтому второй. Но тут свои нюансы. Там в отстойниках, как я выяснил, агрессивная биомасса. Сейчас часть манекенов собирают конструкцию из труб, для ее перекачки из подвальных отстойников.

— Жаль взрывчатки мало. — посетовал Андрей. — Я бы им устроил сладкую жизнь.

— Оставить взрывчатку. Так мы ненужное внимание привлечем. Давайте придерживаться плана.

Ой-ёй. План был рискованный. Я в нем играл роль подсадной утки. Сначала мы заманивали манекены из внутреннего двора корпуса в коридор. Я заманивал, а Андрей расправлялся с ними.

Манекены стаскивали в одну комнату, где Семён при помощи кубиков — взломщиков пытался перепрограммировать их. Андрей старался нанести поменьше повреждений, чтобы манекены могли быстрее регенерировать. Семён плевался.

— Вроде бы всё просто, а по одному прошивать приходится. Так мы до утра провозимся. Нужно ещё. И аккуратнее Андрей, пожалуйста. Им же время надо, чтобы в себя прийти.

— Думаешь мне легко в скафандре их резать? — обиделся Андрей и кивнул мне. — Пошли.

Манекены тащили какой-то ящик. Я кинул в их сторону гайкой. Когда они остановились и посмотрели на меня, приглашающе махнул им рукой и указал на дверь, за которой прятался Андрей. Они отвернулись. И тогда я кинул в ближайшего, куском кирпича. Подействовало. Манекен обиделся и бросив ящик, пошёл в мою сторону. За ним его товарищ. Я отступил за дверь и убежал в конец коридора, но так, чтобы они меня увидели.

Манекены зашли в коридор.

Я ждал. Когда до меня оставалось всего несколько метров, и они миновали определённую дверь, позади них появился Андрей и двумя быстрыми ударами пронзил им шеи повыше ошейников, отвёрткой. Манекены задергались и повалились на спину. Я вздохнул — опять их Семёну тащить. Устали жутко. В защитных костюмах и так было нелегко передвигаться.

Когда притащили в комнату этих двоих Семён сказал нам — достаточно. Он успешно перепрограммировал проросших. Первые уже поднимались.

— Я пошлю их переделывать соединения в подвале, — сказал нам Семён. — Про сообщающиеся сосуды читали в учебниках физики? Я сделаю тоже самое. Когда мои новые друзья закончат, биомассу будут перегонять по кругу — из пустого в порожнее. А вы идете сейчас на пульт управления, где засел ваш сосед, и уговорите его нам помочь. Надо чтобы он отчитался перед Мироном о том, что его задание успешно выполняется.

Сергея Валерьевича мы нашли быстро. Он перепугался, увидев как манекены, охранявшие его, вдруг рухнули на пол и на пороге появились две фигуры в костюмах мусорщиков.

Кинулся к переговорному устройству, но Андрей поднял забрало на шлеме.

— Свои, Кислый. Ты чего, соседей по общежитию не узнаешь?

— Вы? — Сергей Валерьевич узнал нас, и ослаблено прислонился спиной к пульту управления. — Пришли убивать, значит. Понимаю. Да я, впрочем, большего и не заслуживаю.

— Почему сразу убивать? Поговорить. Просим вас, Сергей Валерьевич, не делать того, что приказал вам Мирон. — вмешался я. — Погибнет много невинных людей.

— А вы думаете я не знаю? — вскинулся он, — Но против него не пойдешь! Он не человек! Этого монстра никто не остановит! Вся эта масса, биомасса, как её называют. Она же вся из людей. Эта химера умеет только жрать. И она сожрёт всё, до чего дотянется. Она выйдет из канализации на улицы Солнечногорска и сметет всё на своём пути. Будет экологическая катастрофа, пострашнее Чернобыля, смею вас заверить. И я! Я приложил руку ко всему этому!

— Мы остановим. — серьёзно ответил Андрей. — После того как отключится электростанция, мои товарищи захватят корпуса. Тебе больше не придётся бояться его. Мы остановим его.

— Остановить его? — Сергей Валерьевич попытался засмеяться и сорвался в кашле. — Серьёзно? Как бы я хотел вам верить! Вы же ничего не знаете. В последнее время он приблизил таких, как я, к себе. Мы теперь с ним повязаны. Наши семьи под угрозой уничтожения в случае неповиновения. Он плевать хотел на весь город. Ему весь мир подавай. А то и больше. Его планы не поддаются логике. Он безумен.

В этот момент подал свой голос Семён через динамики громкой связи.

— Манекены уже переделывают вашу работу. Через полчаса всё будет готово. Запуск биомассы в канализацию будет ложным. Вам, Сергей Валерьевич, осталось только имитировать бурную деятельность, здесь, на пульте. Рекомендую вам забаррикадироваться в этом помещении, пока люди Кузнецова не освободят вас.

— Кто это говорит? — в ужасе спросил Сергей Валерьевич.

— Говорит ваша добрая крестная фея. Вы сейчас сообщите Мирону, что всё готово и скоро приступите к сливу. Я вас уверяю, сегодня, Золушка попадет на бал и торжественно примерит хрустальную туфельку. Перестаньте бояться, и верьте нам. Хоть раз в жизни вы должны сделать что-то не для себя, а ради общества в котором живёте. Или вы хотите жить в мире, который пытается сотворить Мирон?

— Это наш координатор, — объяснил Андрей, — он на нашей стороне. Мы уже сделали основную часть диверсии. Осталось дело за тобой. Мирон в панике. Он сейчас готов на всё, чтобы избежать поражения. Но про нас он не знает. И скоро мы выбьем землю у него из-под ног. Давай в нашу банду, Сергей. Пусть лучше нас запомнят людьми, чем…

— Хорошо. — кивнул Сергей Валерьевич. — Только оставьте мне одну гранату. Я вижу у вас они есть. Я закроюсь тут и буду ждать исхода дальнейших событий. И я надеюсь на вашу победу. Не хочу сдаваться живым. Если узнают, что я предал Мирона, меня кинут в одну из цистерн. Не хочу так закончить.

— Сначала звонок Мирону. — велел невидимый Семён.

Сергей Валерьевич, молча кивнув, дрожащими руками взялся за переговорное устройство и нажал на красную кнопку.

— Алло, Мирон Иванович?

— Слушаю вас внимательно, Сергей? Как проходит подготовка?

— Все замечательно, Мирон Иванович. Через полчаса начнется слив, как вы и просили. Но…

— Что-то случилось? Вам нужна моя помощь?

У меня со лба потек пот, в этот момент решалось очень многое. Если Кислый нас сдаст сейчас, то всё! Конец экспедиции! Охранники Мирона набегут очень быстро. Но Сергей Валерьевич совершил хитрый манёвр.

— Просто хочу предупредить вас о том, что биомасса очень густая. Даже под давлением ей потребуется несколько часов чтобы достигнуть города. Я приложу усилия чтобы ускорить процесс, но гарантировать не смогу.

— А, это не страшно. — голос Мирона был довольным. — Уже полночь. Если к утру она заполнит городскую канализацию, то большего от неё и не требуется. Нам сейчас главное — пару дней продержаться. А дальше я выпущу из первого корпуса свои творения, и наведу в Солнечногорске порядок.

— Все хорошего, Мирон Иванович. — Сергей Валерьевич отпустил красную кнопку и облегченно вздохнул.

Уже полночь! А ведь мы даже не дошли до первого корпуса. У меня уже не оставалось сил чтобы идти дальше. А сколько займёт дорога назад? И как мы пойдём назад? По старому пути, незамеченными? Только сейчас до меня дошло, какое нелёгкое выдалось приключение. Но Андрей вёл себя спокойно. Передал гранату Сергею Валерьевичу и объяснил, как пользоваться. Я оставил один кубик на всякий случай в комнате управления. Сергей Валерьевич попрощался с нами.

— Аристов. Запомните, моя фамилия Аристов. — неожиданно крикнул он нам вслед.

Андрей вздрогнул и остановился. Я посмотрел на него.

— Я запомню, Серёга, я обязательно запомню. — пробормотал он, и опустил забрало на шлеме.

Не буду долго описывать, как мы пробирались в первый корпус. Вся эта беготня. Мы удачно избежали встречи с патрулём иностранной охранной фирмы. Скрылись от манекенов, попытавшихся преследовать нас во дворе, среди цистерн с биомассой. Их отвлёк Андрей, выпустивший живую биомассу на волю, открыв кран под одной из цистерн. Масса потянулась в сторону манекенов и им сразу стало не до нас. И вот наконец мы оказались в первом корпусе. Семён торжественно открыл перед нами очередную секретную дверь и велел быть крайне осторожными.

— Где нам искать куклу? — спросил я.

— Хм-м. А вот этого я пока не знаю. — честно признался Семён.

— А она точно там? В этом-то хоть ты уверен? — удивлённо спросил Андрей.

— Обижаете. Там она. Просто, где точно… Вам нужно будет подняться на четвёртый этаж. Там будет отдел лаборатории, занимающийся манекенами. Поиски начнем оттуда. Мне нужны будут данные с их компьютеров. Может быть она и не там. Может быть в хранилище, в подвальных помещениях. Кукла-то особенная. Сначала получим о ней полную информацию.

Поднимались по лестнице на четвертый этаж. Я пыхтел от усталости и отстал от Андрея. И наверно правильно, что отстал. На площадке третьего этажа я увидел лежащего иностранного наемника в защитном костюме, смешно подергивающего ногами. Андрей его уже прикончил и дожидался меня, оглядывая трофейное оружие.

— Видел? — кивнул он мне, — Пришлось убрать. Жаль только, что они на связь должны выходить. Поэтому, его ствол с собой возьмём. Может придётся пробиваться с боем.

— Не паникуйте раньше времени, — ввязался в разговор Семён, — и не забывайте раскладывать кубики там, где я вам укажу. Они нам ещё хорошую службу сослужат.

— Про него ты промолчал. — указал на мертвеца Андрей.

— Потому что я не всесилен. — оправдался Семён. — Я и так пытаюсь делать что могу. Быстрее, идите на четвертый этаж. Не отвлекайтесь на пустые разговоры.

На четвертом этаже я поставил кубик в указанное Семёном место. Двери в лабораторию распахнулись перед нами. Холодно там было. Мы прошли три помещения, где на операционных столах лежали манекены. Возле каждого такого стола стояла стеклянная ёмкость. Большая часть емкостей были пустые, но в некоторых плавала розовая жижа — люди в четвертой стадии. Мне попались на глаза столы, над которыми с потолка свисала хитрая конструкция, состоящая из манипуляторов и трубок, заканчивающихся шприцами.

— Делают забор из емкости, и шприцами заливают в полости манекенов. Но предварительно оборудуют их системой контроля. Манекенам отправляются простые команды. Они по большей части самостоятельны, — объяснил Семён. — Жаль, нельзя перехватить управление над ними. Я бы эту армию на Мирона натравил. Но тот, кто этим занимался, предусмотрел подобную возможность.

— Действительно — жаль. — согласился Андрей. — По количеству живой силы он нас обходит.

— А вы его умением возьмёте. У вас один боец десять проросших стоит.

Пока разговаривали, вышли в большой зал. Семён включил свет. По углам стояли высокие металлические шкафы с компьютерным оборудованием. Шкафы тихо гудели. В центре зала стояли столы с большими плоскими мониторами. Я таких ещё не видел. Экран толщиной с книжку. Уму непостижимо, до чего дошла техника. Столы были завалены бумажной документацией. Мы уселись на стулья возле них и перевели дух.

— Сколько осталось кубиков? — спросил Семён.

Я выгреб их из сумки. Четыре.

— Отлично. Больше и не нужно. Компьютерные стойки видишь? Расставь, где я скажу, и сидите, дожидайтесь, пока мастер работает.

Я выполнил его указания и вернулся к мониторам. Экраны замигали и включились.

— А долго вообще ждать? — спросил Андрей.

— Не знаю. Вон, развлекитесь пока. Я вам камеры видеонаблюдения включил. Посмотрите, чем в первом корпусе занимаются.

Изображение с камер было чёрно-белое, но довольно чёткое. Мы, с Андреем быстро разобрались, как переключаться с камеры на камеру, и выводить изображение во весь экран. На одной из камер мы увидели странный механизм, похожий на сельскохозяйственный комбайн. Со всех сторон от комбайна шевелились щупальца, словно внутри спрятался гигантский осьминог. Вокруг этого существа-механизма ходили люди в белых халатах. Двое, на наших глазах, подтащили к нему большой шланг и стали закачивать какую-то жидкость.

— Вот, ещё одно чудовище Мирона, и явно не для мирных дел он его приготовил. — мрачно прокомментировал Андрей.

Поискали еще. Несколько камер показывали пустые помещения. На одной мы увидели, как прошел патруль иностранных наемников. Потом снова на экране появилось удивительное существо, сидящее в закрытом отсеке. Камера показывала вид сверху. Существо походило на птеродактиля, изображение которого можно увидеть в любой книжке про динозавров. Только на очень большого птеродактиля. С металлическими крыльями и пастью.

— Ого. Звёзды на крыльях видишь? — толкнул меня в бок Андрей. — Это они “МИГ -29” с человеком срастили. А может, и не с одним.

— Ты уверен? — удивлённо спросил я.

— Ещё как. Слышал я историю, что будто бы в своё время Кузнецов предложил Мирону поставить на старенький истребитель генератор засветки. Хотел продемонстрировать достижения российской науки на закрытом испытании. Истребитель привезли. И к нему команду летчиков. А спустя неделю Мирон сказал Кузнецову, что во время испытаний, команда погибла и истребитель пришёл в негодность. Кузнецов, конечно, понял про обман, но решил не обострять раньше времени отношения. А вон он истребитель — жив и целехонек. Да ещё как жив! Вон, как крылья расправил!

— Подозреваю, эта птичка, может запросто навести в небе порядок. — добавил он. — А если их будет, скажем, десять? Не зря Мирон ею хвастался.

Мы увидели много отвратительных чудес. Меховые комки, размером с футбольный мяч, катающиеся в вольерах. Лап у них не было. Они просто перекатывались с места на место. Человекоподобного робота, в которого запустили больного аркатом и они срослись вместе. Это было странное существо с торчащими отовсюду кусками плоти. Оно бесцельно слонялось в закрытой комнате и за ним тянулся шлейф проводов. Увидели большую комнату с человеческими телами, росшими с потолка. Мясники, в противогазах и грязных резиновых фартуках разделывали их, словно свиные туши и выкладывали внутренности в пластиковые контейнеры. Освежеванные тела бросали на движущуюся ленту конвейера.

Бассейны, заполненные светящейся жидкостью, в которой плавали скользкие, похожие на змей, твари. Полигон, где испытывали гусеничные машины. Машины были покрыты костяными наростами и стреляли чёрными шаровыми молниями.

— Генераторы засветки установили. Интересно, а сколько у Мирона таких машин? — пробормотал Андрей.

— Пока немного. — ответил Семён. — Эти тестируются для японцев. Хорошие вездеходики. Плавать умеют. Могут в землю закапываться и из-под земли нападать. Поедая живую силу противника могут спокойно регенерировать и восстанавливать даже серьёзный ущерб. Но, это всё ерунда, по сравнению с Мироновскими планами.

— И какие у него планы? Мы уже час ждем. Не пора бы закругляться? — поинтересовался Андрей.

— Судя по тому, что я узнал, планы грандиозные. И он уже начал их осуществлять. — ответил Семён. — Не беспокойтесь, я нашел куклу для Юльки. Как я и думал, она в подвальном хранилище. И это очень хорошо для нас. Через подвалы я открою прямую дорогу для вас, из первого корпуса прямо к кабельным тоннелям. Так вы сможете безопасно вернуться. Но я не поэтому так долго возился. Я пытался найти информацию о планах Мирона по заражению всей планеты аркатом. И кое — чего нашел. Но слишком мало. У него уже есть базы за пределами страны. Он всего в шаге от начала распространения эпидемии.

— Всё настолько плохо? — спросил я.

— Да тут так просто и не ответишь. — вздохнул Семён, — Андрей, можно тебя попросить?

— Да, конечно.

— Возьми пачку дискет, лежащую на столе, с правой стороны от тебя, и помоги мне скачать на них информацию. Думаю, она очень пригодится Кузнецову в борьбе с Мироном. Как только скачаем всё, что нужно, я уничтожу их разработки до которых смогу дотянутся.

Запись 32. (Окончание)

Я снова отвлекся.

Большаков укладывал дочь спать. Я слушал их разговоры.

— Ничего, Юленька, теперь нам будет жить полегче. Уедем, как можно дальше. Купим домик с садом. Ты снова будешь ходить в школу. Я устроюсь на новую работу. У тебя появятся новые друзья. А в саду, если хочешь, я поставлю тебе качели. Ты ведь помнишь как раньше я качал тебя на качелях?

— Помню, папа, но не надо. Я уже взрослая. Зачем нам эти качели? — ответила его дочь.

— Ну, и что? На качелях в любом возрасте можно качаться. Я сделаю большие качели. — Павел Фёдорович подоткнул ей одеяло, — Ты главное пока поменьше двигайся и отдыхай. Тело должно приспособиться.

— Спасибо, пап. Вы и так уже для меня слишком много сделали. Лучше сами отдыхайте. Я крепкая. Справлюсь. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, доченька.

Большаков осторожно отошёл от её постели и сел возле меня.

— Как вы её смогли притащить? Я же так и не спросил, что вы, бедолаги, там пережили? Трудно было её там отыскать?

— У нас путеводная звезда была. Семён которая. — пожал плечами я. — Нашли мы её быстро. Кукла хранилась в капсуле из стекла. Код подобрать не смогли. Тогда Андрей аккуратно разбил стекло. Хорошо, что кукла была полностью укомплектована. И уже одетая.

— Это да. — Большаков посмотрел в сторону дочери. — А я, признаться, старый дурак, про одежду и не подумал. Как только будет подходящая остановка — побегу на рынок, бельё покупать.

— И обувь. — подсказал я. — Мы же её в резиновые сапоги 44 размера обули на станции.

— И обувь! — схватился за голову Большаков. — Ох, отвык. Отвык я от роли отца. Всё мне бутылка заменила. Всё, теперь сухой закон! Думать теперь только о дочери, и о будущем. Баста!

— Тащить было её конечно тяжело. Андрей привязал её мне на спину, при помощи изоленты и найденных обрывков веревки. А Семён открыл нам прямую дорогу к станции из первого корпуса. Жаль, сразу так нельзя было сделать. Хотя нет. Не жаль. Тогда бы мы про многое не узнали. И Аристов Сергей Валерьевич спустил бы биомассу в городскую канализацию.

— Но как Семён станцию отключил? Вот что мне покоя не даёт. Ведь я же работал на ней. Знаю. Это можно было сделать только вручную. А он сделал аварийную остановку. А это верная смерть для того кто производит аварийное отключение. Так станция устроена.

— Фунтик же выжил. — усмехнулся я.

Большаков поморщился.

— Давай только не про него.

— Как скажешь. Насчёт отключения могу и рассказать. — согласился я. — Мы послали на верную смерть снеговика.

— Кого?

— Игрушку, которую мне подарил Семён. Ах да, ты же её не видел. В общем, он мне её подарил, и я принёс её на станцию в сумке со своими вещами. Но в последний момент, перед отправкой, Семён её у меня спёр и отдал Андрею. Я про это ничего не знал. И сам удивился, когда возле труб вентиляции ведущих из первого корпуса на электростанцию он неожиданно велел Андрею её достать. Мы подсадили снеговика в вентиляционный короб, и Семён велел нам возвращаться. А дальше было всё просто. Мы дошлёпали по подземному пути до кабельных тоннелей и вернулись на Консерву. А там нас уже ждали вы и контейнер, где плескалась ваша дочь.

— Угу. — кивнул Павел Фёдорович. — Я пойду, чайник поставлю. Ты будешь пить чай?

Я согласно кивнул. Он отошёл от меня, и я усевшись на своей койке, прислонился спиной к стенке вагона. Закрыл глаза. Но даже с закрытыми глазами, передо мной снова стояла эта сцена с переливанием дочери Большакова в куклу…

Усталые и измученные мы сбросили ненавистные защитные костюмы на втором этаже Консервы. Но посидеть отдохнуть не удалось. Едва переодевшись, пришлось идти помогать Большакову, перетаскивать тяжеленный контейнер из нержавейки. Он привёз его на станцию на машине. Сам Павел Фёдорович тоже был изрядно потрепан. Видно поездка за дочерью в санаторий далась нелегко. Мы не спрашивали его как все прошло. Не до этого было. Время поджимало. Контейнер пришлось тащить на второй этаж, где Семён уже подготовил нам стол и обследовав куклу, остался доволен.

— Молодцы ребята! — торжественно объявил он. — Справились. С большим делом справились.

— Теперь дело за тобой. — ответил ему Андрей. — Пока не будет отключения электростанции, я не дам добро на пропуск вас на железнодорожный вокзал. Поезд отходит через три часа. Так что — рекомендую поторопиться.

И для убедительности он повертел перед носом у Семёна большой черной трубкой рации. Но на того этот жест не подействовал.

— Вы пока займитесь девочкой. — велел он, — Половники я вам приготовил. Руками не трогать. Она едкая. Куклу я для вас уже раздел. Прошу.

Мы втроём несмело приблизились к кукле. Я, конечно, видел женщин голыми и понимал, что перед нами всего лишь кукла, а не живой человек. Но всё-таки было некое чувство неловкости, словно бы я нарушаю табу и вижу то, что мне не положено видеть.

— На теле куклы вы можете видеть полости. — показал Семён. — Масса куклы специально рассчитана на девочку 12–14 лет. То есть, способна принять необходимую массу тела от подростка зараженного аркатом в четвертой стадии. Скелет из титана и облегченных материалов. Верхний слой из качественного силикона. Внутренний состоит из множества слоев, способных быстро впитать в себя жидкость как губка. Сначала вы зальете полностью брюшную полость. Потом голова, руки и ноги. Старайтесь, чтобы убралось всё. Не торопитесь. Жидкость будет расходиться по телу куклы постепенно и равномерно. Я же займусь отключением электростанции в подвале.

— Как мы узнаем, что ты её отключил? — хрипло спросил Андрей.

— О. Вы в окно увидите.

И Семён ушёл.

— Ну, начнём, помолясь. — вздохнул Павел Фёдорович и открутил крышку на контейнере.

В нос ударил едкий противный запах. Пахло прокисшей квашеной капустой. Меня чуть не вырвало. Кашляя, отступили от контейнера. Пришлось надеть противогазы, висевшие на стене. Контейнер подтащили к столу и разобрали половники. Минут за двадцать мы закончили с туловищем. Павел Фёдорович сбегал в машину и принёс воронки, чтобы было удобнее. Я держал воронку, пока Андрей возился в контейнере половником, и осторожно зачерпывая жижу, переливал ее в полости рук и ног. Всё равно в контейнере оставалось слишком много. Или нам это казалось?

— Ничего, — испуганно утешал сам себя Большаков, — сейчас мы с конечностями закончим. И дочка нам поможет. Давай, Юленька, помогай нам. Привыкай к новому телу. И не важно, что ты теперь брюнетка. Ты же всегда хотела брюнеткой быть. Может быть, цвет волос сменится, когда ты обживешься внутри?

Как бы у него крыша от пережитого не поехала, подумал я тогда. Впрочем, мы все от такого, наверное, уже с ума бы сошли.

Вспышка света осветила окна второго этажа и на несколько секунд ослепила нас. Пол под ногами заходил ходуном. Бухнули лампы дневного света под потолком и разлетевшись на мелкие осколки осыпали нас, словно блёстки. Зашумел в подвале невидимый генератор и по стенам загорелись красные аварийные светильники, залив комнату багровым зловещим светом. Едва проморгавшись, мы бросились к ближайшему окну. И увидели.

Из корпусов, из самого центра провала, бил в тёмно- голубое небо огромный белый луч света.

— Это отключение? — в ужасе крикнул Андрей, обращаясь к Большакову. — Это точно оно?

— Больше смахивает на взрыв. — ответил бледный Павел Фёдорович. — Не понимаю. Он вызвал перегрузку. Погоди. Сейчас если погаснут все огни на корпусах. Значит это оно.

Словно в подтверждение его слов прожекторы, освещавшие высокие стены третьего корпуса, начали гаснуть. Третий корпус потемнел и теперь издали походил на черное лицо старика, сморщившегося словно от боли. Но, видимо это только мне одному так показалось. Андрей заликовал.

— Наконец-то! Теперь мы покажем Мирону, где раки зимуют. Проутюжим эту заразу как следует.

Он отошёл от нас и взялся за рацию.

— Приём. Приём. Это Фартовый. Как слышно?

— Слышу тебя хорошо, Фартовый. Докладывай. Приём.

— Мавр сделал своё дело, мавр может уходить. Приём.

— Принято. Мы уже видим. Весь город обесточен. Приступаем к операции “Надежда”. Передай гражданским, что вагон ждёт их на Железнодорожном вокзале. Если не хотят попасть в заваруху — пусть не мешкают. Поезд долго ждать не будет.

— Принято. Ещё хочу доложить о ценной информации полученной мной….

От громкого выстрела у меня заложило уши. Андрей замер и удивленно схватился за грудь. Его повело, и он неловко упал, выронив из рацию из правой руки.

— Гы. Приветик. — из полумрака выступила до блевоты знакомая фигура. Фунтик. Он переступил через упавшего Андрея и навел на нас пистолет.

— Отдохнуть собрались? Гы. На курорт, всей семейкой? А как же лучший друг семьи, останется здесь совсем один? Гы?

Мы молчали, в оцепенении от произошедшего.

— Я вовремя подслушал ваши переговоры с военными. Какая же ты, Павлуша, всё-таки гадина. Про всех подумал, а про меня забыл. Про меня — забыл? Я же был тебе вернее собаки. — продолжил Фунтик.

— Нет. Не был. Ты сумасшедший, Фунтик, — оборвал его Большаков, — Не знаю, какие демоны в тебя вселились, и не хочу знать. Но после аварии ты перестал быть человеком.

Фунтик ухмыльнулся. В этот момент заговорила рация.

— Фартовый? Приём. Как слышно? Приём?

Фунтик подобрал рацию и голосом Андрея ответил.

— Приём. Говорит Фартовый. Всё хорошо. Тут связь плохая. Свяжусь с вами позже. Приём?

— Понял вас, Фартовый. Отбой.

От того как он использовал чужой голос он стал еще противнее.

— Ну что же вы встали, — махнул он нам пистолетом, — Не стесняйтесь. Продолжайте ваше благородное дело. Гы.

Он заставил нас продолжить переливание Юлии, а сам между тем ходил за нашими спинами и говорил.

— Когда ты меня отправил на смерть, Павлуша, я ведь ещё не знал об этом. Ты даже не удосужился попрощаться со мной. Отправил зелёного юнца на погибель. И я умер там. Слышишь? Умер и возродился вновь. Что мне ваши человеческие отношения и пустая мораль, когда я услышал песнь сферы? Вы все насекомые под пятой великана. Такова великая песнь сферы! Но вам её не дано было услышать. А я слышал её постоянно. Все эти годы. Даже когда станция была отключена, песня рвала меня на части. Гы. Знаешь как это больно, Паша? Когда тебя всё время рвёт на части? Ты ведь ни разу не спросил меня каково так жить? C таким грузом на сердце.

Фунтик остановился. Посмотрел в контейнер на остатки дочери Большакова и хихикнул.

— А знаешь, кому ты обязан появлению своей тухлой дочери, Пашенька? Мне и только мне. Это я дал дорогу новому миру.

— Чего ты несёшь? — огрызнулся Большаков.

Фунтик сменил голос теперь он зазвучал словно голос мультяшного зайца из “Ну, погоди”.

— Песнь сферы мучила меня. И тогда я пришёл к Мирону. Я рассказал ему о песне и он сказал, что верит мне. И что тоже слышит, как она поёт. Он взял у меня кровь на анализ. А потом похвалил и сказал, что я уникален. Но он тоже меня предал! При помощи меня он провёл свои эксперименты и создал аркат. А что получил я? Разрешение употреблять наркотики в неограниченном количестве, что бы приглушить боль? Вот как он со мной поступил! Мне так надоела моя работа, Паша. Я хочу славы и известности. Хочу вгрызаться своими зубами в сладкие тела манекенщиц и попивать ром на жарком пляже. И ты мне в этом поможешь, Паша. Я уеду с тобой отсюда, ибо сфера больше не поёт. Она затихла и я свободен.

— Могли бы и договорится, зачем было убивать Андрея? — сквозь зубы проворчал Большаков.

— Ты, Паша, не отвлекайся. Занимайся дочкой. — махнул пистолетом Фунтик, и снова заговорил своим голосом. — А договариваться я больше ни с кем не хочу. Я уже знаю, какое интересное время наступает. И хочу занять своё место. В ряду зрителей. Гы. Ваши Андрей с Семёном в моих планах лишние. И кстати.

Он задумчиво почесал затылок.

— Семён. Кто это такой? Я ведь убил настоящего Семёна, тогда, перед аварией, и спрятал его тело в камере вентиляции. Мы с ним поссорились из-за одной девчонки. И я убрал конкурента. Но странно, этот ваш Семён в подвале и не Семён вовсе. Перед тем как выстрелить в него я спросил его настоящее имя. Но он только засмеялся в ответ. Так и лежит сейчас в подвале. Смеётся.

Контейнер опустел. Мы закончили переливать Юлю под усмешки Фунтика. Он торжествующе подошёл к столу.

— Ну что же, пора прощаться с проклятым городом. — ухмыляясь, сказал он и навел на меня пистолет. — А ты, мелкий поганец, мне больше не нужен. В другое время я бы помучил тебя перед смертью, но уж извини, тороплюсь. Давай, подставляй мне лобик, и я убью тебя по-быстрому. Бах! — и в рай! Хорошо?

От ярости и безысходности у меня горело лицо. Я медлил. Искал глазами что-нибудь острое, что бы вонзить в поганую харю Фунтика. Но он внимательно следил за моими движениями и держал меня на прицеле. Время замедлилось. Мне показалось, что он нажал на крючок. Мимо моей головы что-то пролетело и Фунтик завыл, закрыв свою голову ладонями. Большаков выплеснул ему в лицо последний половник. Не сговариваясь, мы бросились к нему и повалили на пол, выкручивая пистолет из руки. Он орал на нас разными голосами и сопротивлялся. Павел Федорович насел на него и бил кулаками наотмашь. Но он не терял сознание. Любой другой давно бы потерял, но Фунтик словно не чувствовал. Его голова превратилась в багровую вздувшуюся массу, глаза выпучились, но он по прежнему сопротивлялся.

— В сторону! — крикнул чей-то голос, и я увидел как в живот Фунтика вонзился железный рифлёный прут. Отфыркиваясь, мы поднялись на ноги. И увидели Семёна, насевшего на прут сверху и проткнувшего Фунтика насквозь, словно иголкой жука.

— Вовремя я подоспел. — улыбнулся Семён. — Но эту тварь так просто не убить. Придется вымачивать в кислоте.

— Семён, ты жив? — обрадовался я. — Но Фунтик сказал, что убил тебя.

— Я только притворился. Как он меня убьет, еще такого оружия не придумали. — хмыкнул Семён. — Эй, Фунтик! Семён с того света передаёт тебе привет. Вот оно, долгожданное возмездие. Сколько же я ждал возможности вернуть тебе должок.

— Ты… Не он…Ты не Семён. — хрипел Фунтик. Он дергал руками и ногами, пытаясь освободится, но Семён держал крепко.

— Он проросший? — спросил Павел Фёдорович, разглядывая не желавшего умирать мерзавца.

— Не могу сказать точно. Но, давайте ребята, поторопимся. Тащим его в низ. Я уже приготовил для него ванную.

Мы запихали Фунтика в большую кювету, стоявшую в подвале. Она была с крышкой. Крышку плотно завернули на болты. Фунтик тут же начал колотиться о стенки и кричать нам ругательства. Семён, усмехаясь, показал нам небольшое отверстие в крышке. Туда мы стали заливать кислоту из канистр подставив воронку. А Семён ушёл наверх, сказал, что ему надо проверить как дела у Юли, пока ещё есть время. Фунтик заверещал, словно заяц.

Я думал про себя — неужели Семён и это предусмотрел? Емкость, средство уничтожения, всё было словно приготовлено заранее. А может давно хотел расправится, да не было возможности? Не попадался Фунтик у него на пути? Нет. Странно. Когда крики из кюветы затихли, Большаков пнул ногой по ее металлическому боку, проверяя. Она зазвенела.

— До половины налили. — сказал он, прислушавшись к звуку. — Хорошая кислота.

— Давай для верности, ещё польем. — предложил я. — Для такой скотины лишней канистры кислоты не жалко.

Вылили еще одну канистру, и заткнули дырку пробкой.

— Надеюсь, он там сдох в мучениях. — сказал мне Павел Фёдорович, когда мы вышли из подвала на улицу. Тут мы услышали громкий шум. В рассветном небе над нами пролетело несколько вертолётов.

— Кажется, штурм начался. — крикнул мне Большаков. — Бежим наверх!

Наверху Юлю заканчивал одевать Семён. Она уже начала двигаться и немного помогала ему.

— Всё прекрасно, — сообщил он Павлу, — Кажется, твоя дочь уместилась в кукле. Но психическое её состояние тебе придётся наблюдать. Я рекомендую найти на большой земле хорошего психолога, умеющего держать язык за зубами. И с докторами надо быть впредь осторожнее. А то они могут испугаться от неожиданности.

— Мы закончили с Фунтиком. Спасибо, Семён, я учту. — кивнул Павел Фёдорович. — Мы видели вертолеты.

— Да, я тоже их видел. Пора вам. Пора. Берите дочку и ступайте с богом. Я же тут пока приберусь.

Я проводил взглядом Павла Фёдоровича, бережно взявшего на руки свою дочь и понесшего её к выходу. Схватил свою сумку, потом опомнился.

— А может и ты с нами? — спросил я.

Но Семён только покачал головой.

— Не могу я. Сначала хотел было рассыпаться и стать безвредным пеплом. Как весь чёрный пух, после отключения сферы. Но теперь нет. После того, что я в первом корпусе узнал. Нельзя мне сейчас на пенсию уходить. Мирон далеко распустил свои щупальца и кто-то должен помешать ему.

— Но ведь есть Кузнецов. — сказал было я.

— Кузнецов — не выход. Он такой же мерзавец. Ну, может чуть получше. Если Кузнецову дать в руки такую власть, он тоже наворотит дел. Сейчас, возле них, должен находится человек который сможет сгладить углы и помочь людям выбраться из надвигающейся катастрофы. И потому я не уйду. Останусь в Солнечногорске. Посмотрю к чему всё приведёт.

Он увидел мое грустное лицо и улыбнулся.

— Не печалься. У тебя вся жизнь впереди. Не сомневаясь двигайся вперёд, и всё у тебя будет с Ниной замечательно. Чёрный пух рассыпался безвредным пеплом. Сегодня, множество хороших людей наконец обрели долгожданный покой и больше не плачут от горя, летая над провалом. Разве ради такого не стоило постараться?

— Наверное, стоило, — промямлил я, — Но Семён…

— Ты давай. Шуруй на станцию с Павлом. Вещи свои не забудь. Тебе, кстати, вместо снеговика Андрей подарок подсунул. Сказал, что на свадьбу для молодых.

Он посмотрел на лежавшее тело Андрея.

— Хороший он парень, жаль, что так нелепо погиб. Но, что поделать.

На прощание мы обнялись. Я отнес вещи в машину, но потом Большаков вспомнил, что Юля без обуви, и я поднялся наверх, взять сапоги. Пусть и не по размеру, но хотя бы на первое время. Вернувшись, я увидел странную картину — Семён перетащил тело Андрея на стол, и склонившись над ним, напевал поминальную песню уборщиков.

От зари и до зари смена наша тянется.

Жизнь проходит мимо нас — ты постой, красавица.

Просыпаемся в мечтах и спокойных мыслях,

Отряхнем с сапогов мы чужие жизни.

Все кто новый — встанут в строй

И заменят прежних.

Серебристый скафандр, чистые одежды

Черным пухом станем мы,

Нет у нас надежды.

Он стоял спиной ко мне. Я, стараясь его не беспокоить, взял сапоги и ушёл. Надеюсь, мне не доведется услышать эту песню снова. Проклятый Фунтик забрал жизнь ещё одного моего нечаянного друга. Прости меня, Андрей. Пусть я не разделял твоих взглядов по поводу больных аркатом, но ты был хорошим соседом, мы прошли вместе через корпуса. Ты не раз спасал меня от смерти там. И я не верю, что ты согласился пойти со мной, только потому что так захотел Семён и приказал Кузнецов. Надеюсь, душа твоя упокоится. Всё таки, я считаю тебя своим другом.

С такими мыслями я сел в машину Большакова и мы поехали по ухабам в сторону города.

— Чай готов. Тебе сколько сахару?

Я словно очнулся от полусна и очумело оглядел вагон. Что же это было? Сон? Реальность? Я словно заново пережил тот момент. Всё было таким настоящим… Большаков испуганно смотрел на меня, держа в руках кружки с горячим чаем.

— Наверное, у тебя голова до сих пор болит? — испуганно спросил он меня.

— Не очень. — соврал я, и машинально ощупал затылок. Знатно он меня вырубил. Шишка на голове была приличная.

Мы сидели и пили чай, тихо переговариваясь, чтобы не разбудить Юлю.

— Ты уж прости меня. Но так велела она. Так и сказала, делай что хочешь, но увези его отсюда. — говорил Большаков. — Я уж её уговаривал по всякому, не бросать тебя. Думаешь я не понимаю. Сам молодым был. И глупости порол, по молодости, побольше твоего. И влюблялся. Да что говорить. Вон — дочка моя, результат пылкой любви. Только она в жизни и осталась.

— Да понимаю я всё, но нельзя же так. Она могла лично мне рассказать. Я бы понял. У меня душа болит после такого, понимаете? — вздохнул я.

— Женщины и прямые пути не совместимы. Ты видел её ангелом. Да любая женщина хочет казаться ангелом в глазах любимого мужчины. Любой, самый малюсенький внешний недостаток может свести женщину с ума. А тут не малюсенький.

— Не говорите так. Не надо. — попросил я. — Только не про неё.

— Давай лучше историю расскажу. — предложил Большаков и, не спрашивая моего согласия, начал. — Работала у нас в институте одна молодая женщина…

Я уже не слушал. После чая меня разморило. Я, скрестив руки на груди, уткнулся себе подбородком в грудь и вновь погрузился то ли в дрему, то ли в воспоминания.

На вокзале мы бросили машину и кинулись в комендатуру. Нас дожидались. Военные проводили нас к нужному поезду. Кузнецов не пожалел для нас целый вагон. Вагон предназначался для военных, охраняющих опасные грузы. В нём имелся туалет, небольшая кухня, четыре двухъярусные кровати. И холодильник. Военные даже позаботились и выделили для нас небольшой запас продуктов. Первой ходкой мы перетащили дочь Большакова, которая еще не могла ходить. Уложили её на ближайшую койку. Я нервничал — Нины нигде не было. Самое обидное, что не было связи. У неё хоть заяц был. Семён бы мог с ней связаться через него. Но где теперь Семён? А мой снеговик — тю-тю. Погиб во благо общества. Большаков успокаивал меня, ещё было время. Но, когда вышли на площадь за вещами, увидели что выезды перекрываются грузовиками. Военные торопились. Многие были с оружием. Готовились занимать оборону.

— Что происходит? — дёрнул одного за рукав Павел Фёдорович.

— Колонна манекенов на подходе, и с ними какая-то хрень здоровая, вроде БТР, а вроде и нет. Уже один заслон снесли. Прячьтесь, пока не поздно.

Я в ужасе замер. А вдруг Нина сейчас там, пытается сюда пройти. А на пути эти манекены.

— Я останусь. — сказал я Большакову. — Вдруг, она сейчас придёт. Кто-то должен её встретить. Иди один.

— Не придёт. — вдруг мрачно ответил он мне. — Пошли к вагону. Я покажу тебе от неё письмо.

— Какое письмо? Ты о чём?

— Сам прочитаешь. Пошли!

На вокзале он бросил в вагон свои вещи и пошарив в кармане куртки, достал яйцо — одну из игрушек Семёна. Нажал на кнопку в оправе и протянул мне.

Я услышал голос Нины.

— Привет. Эту запись Семён сделал по моей просьбе, для тебя. А Павел Федорович пообещал отдать, как только вы доберетесь до поезда. Я не знаю, чем кончится ваш поход в корпуса за телом для Юли, но очень надеюсь и верю, что ты вернёшься. Прости меня, но я не поеду с тобой. Я очень бы хотела, но не могу. И что бы ты не думал, дело не в тебе, а во мне. Когда мы только познакомились, я думала, что ты шпион, подосланный ликвидаторами. И отвела тебя к Огневой. Она должна была решить твою судьбу. Если бы она приняла другое решение, тогда я бы убила тебя в тот вечер. Потому что таких вопросов, которые ты задавал, говорить вслух было нельзя. Я была очень рада, что мне не пришлось этого делать. Огневая поверила тебе. Она умеет видеть хороших людей. А потом мы начали дружить. Знаешь, ты первый, кто увидел во мне девушку, а не злобное чудовище. До того как мы познакомились, я боялась общаться с людьми. Стыдилась своих прошлых поступков. Теперь не боюсь. Надеюсь, что ты сможешь понять меня. Уезжай. Пожалуйста. Уезжай один. Я не могу бросить сейчас своих друзей и знакомых. Тут еще осталось много людей, которым нужна помощь, и я должна им помочь. Да, я согласилась ехать с тобой, но только ради того, чтобы ты смог уехать. Пожалуйста. Сделай так, как я тебя прошу. Я люблю тебя.

Голос оборвался. Я стоял и тупо глядел на игрушку в своей руке. Где-то вдалеке послышался сухой треск автоматов. Вокруг бегали люди. Засвистели поезда. Но всё как-то глухо, словно через одеяло. Я стоял, словно отделённый от них ватной стеной и на моей стороне царила пустота.

— Садись в вагон. — попросил Большаков. — Манекены близко. Сейчас начнётся.

— Я остаюсь. — резко ответил я ему. — Да лучше я здесь сдохну, чем куда-то поеду.

— Ты же слышал, что она тебе сказала. Так будет лучше.

На меня накатила злость.

— Почему вы решаете за меня? Почему вы все решаете за меня, как мне лучше? У меня, что, нет своего мнения? Я как пешка в ваших руках, которая безвольно переходит из рук в руки. И ведь никто из вас меня не спрашивал, как для меня будет лучше? Почему-то только ваше мнение существует, а мое мнение неправильное, и оно всегда хуже вашего! Я взрослый человек и сам могу дать оценку своим поступкам. Я остаюсь в городе. Буду военным помогать. Нину найду. Давай сюда мою сумку!

— Хорошо. — ответил, оглядываясь по сторонам, Большаков. — Остаешься, так остаешься. Ты прав. Ты взрослый и самостоятельный. Я не вправе теперь давать тебе указания. Давай что ли, попрощаемся и я сбегаю за сумкой.

Мы обнялись на прощание. Я демонстративно повернулся спиной к тамбуру. И тут в глазах моих потемнело. Очнулся я уже под стук колес движущегося поезда. Затылок болел. Взгляд у Большакова был виноватый. Но, тут дочка его пришла в себя и начала разговаривать. Я сначала ругался не громко. Демонстративно злился. Угрожал, что по шпалам назад в город вернусь. Но потом от тряски наступила апатия. И тошнота.

— … А потом они поженились и жили душа в душу. Ну, до аварии то есть. — донеслось до мен, словно из-под подушки. Я затряс головой, снова уснул. И прослушал историю Павла Фёдоровича. Впрочем, он не обиделся.

— Я же говорил, поспать тебе надо. — сказал он мне.

— Угу, — зевнул я, — мне вот интересно, когда вы узнали, что Нина одна из Изменённых?

Большаков почесал затылок.

— Когда в Санаторий пошли, через канализацию. Да она сама мне созналась. Там, в этой канализации, какие только чудища не живут. Если бы не Изменённые, от меня бы остались рожки да ножки. Но с ними я благополучно добрался до Санатория, и вызволил дочь.

— Расскажите? — попросил я.

— Нет. — подумав, ответил он мне. — Нечего там рассказывать. Нет больше Санатория. Уничтожили мы его. А Изменённые свои ряды пополнили новыми борцами за права больных аркатом. Они увидели, что там творилось. И теперь больше нет там ни одного работника. Кто убежал, а кого и съели. Как-то так, в общем.

Он улегся на свое место, и тут же заснул. Я тоже попробовал. Нет, не идет сон. Зачем-то полез в сумку и натолкнулся на сверток, обернутый газетой. Развернул его. Пачка долларов. У меня их точно не было. Потом вспомнил — подарок от Андрея на свадьбу. Да какая теперь свадьба, Андрей, грустно подумал я. Невеста предложила пожить отдельно. Куда мне теперь эти доллары девать? Матери на лечение? Я вздохнул и запихал сверток обратно в сумку.

— Нина вернётся к тебе. — услышал я в тишине голос Юли.

— Откуда ты знаешь? — удивился я.

— Знаю. Дай ей немного времени. Она сама найдёт тебя. И, не беспокойся. Она может за себя постоять. — ответила она, и отвернувшись снова уснула.

Не знаю почему, но я вдруг ей поверил. На душе сразу стало спокойнее и легче. И голова прошла. Спать, впрочем, всё равно не хотелось. Тогда я, улегшись на живот, достал ручку и дневник, и на последней странице написал:

Солнечногорск, жемчужина Урала…

Бонус от автора. Поминальная песня уборщиков 3-го корпуса

1. Куплет:

От зари и до зари

Смена наша тянется

Жизнь проходит стороной

Ты постой красавица

Мы, в любви и мечтах

Не находим смысла

Кормят нас на убой

Платят нам не кисло

Серебристый скафандр

Чистые одежды

Чёрным пухом станем мы

Нет у нас надежды.

Припев.

Чёрный пух лебяжий пух

По земле все стелется

Чёрный пух, нечистый дух

Налетит метелица

Чёрный пух. лебяжий пух

По земле всё стелется

Чёрный пух. Прости мой друг

Нам уже не встретиться

2 куплет

Старость к нам не придёт

Будет пусто в доме

А надгробием след

Выжженый в бетоне

До последнего дня

Мы тут остаёмся

С чёрным пухом

За жизнь.

До победы бьёмся

Он вгрызается в нас

Тело рвёт на части

Но пока сердца горят

Нет над нами власти