Дневник из преисподней

И этот конфликт был неизбежным, ибо вера невозможна без внутренней чистоты. Моя боль не только не очистила мою душу, она породила чувства вины по отношению к матери и безразличия ко всему остальному миру. А еще я ненавидела и даже не знала, кого я ненавижу больше всего – себя или весь остальной мир. Но моя ненависть не имела отношения к вере, хотя именно вера порождает и ненависть в сердцах людей. Неверующие ненавидят верующих, а верующие полагают лишь себя истинными людьми, используя имя Бога для уничтожения всех остальных. Я не могла одновременно верить и ненавидеть – именно это порождало конфликт между светом и тьмой в моей душе. Единственное, чего я не исключила из этой формулы – силу человеческой личности, способной победить тьму внутри себя. Вот только для милорда не нужна была вера, чтобы ненавидеть.

– Мне не чуждо тщеславие, Лиина. Простое удовлетворение от жизни – это слишком мало для меня. Мне нужна победа и награда за нее. Я могу получить все, чего желаю. И вы – приз в нескончаемом противостоянии между мной и моим братом.

Правая ладонь милорда сжалась и нежный цветок был смят ее безжалостной силой. Его останки упали в траву и затерялись в ней.

Я смотрела на милорда и видела гордый профиль, черные волосы, которые шевелил ветер, крепко сжатые загорелые скулы. Он был очень серьезен, смертельно серьезен, и мне стало вдруг холодно, несмотря на теплый свитер и яркое солнце над головой:

– О каком противостоянии вы говорите? – Я отвела от него свой взгляд и устремила его к самому горизонту.

Небольшая река протекала совсем недалеко и огромный лес тянулся зеленой и извилистой лентой по обоим ее берегам.

Милорд долго молчал, а потом сорвал еще один цветок и произнес:

– Долгая война истощила мой мир, но она не окончена. Существует древнее пророчество, что человек из другого мира остановит меня и принесет долгожданный мир. Мой брат верит ему. Я использовал его веру и заключил с ним соглашение, остановившее кровопролитие. Перемирие, которое длится уже тридцать лет.

– Вы полагаете, что я могу быть тем человеком, о котором говорит ваше пророчество? – Я не сдержала своего недоверия.

– Только вы снились мне, Лиина, и я видел другой мир вашими глазами. Странно, что я говорю с вами о выборе. Мой брат тоже говорил мне о выборе, но никто и никогда не говорил со мною о вере. В моих снах вы звали своего Бога и даже сейчас вы думаете о Нем, а мне легче ненавидеть вас, чем своего врага, в ком нет ни вашей веры, ни вашего света. Однако вы лжете себе, Лиина. Зло живет в вашем сердце, прикрываясь красивой сказкой о добре, справедливости и милосердии. Оно живет в людях с начала времен – непобедимое, вечное и бессмертное, потому что живет, пока жив хотя бы один человек.

Наступила тишина, прерываемая только пением птиц и шорохом травы. Не выдержав, я произнесла:

– Даже, если зло живет во мне, оно не определяет мою судьбу.

– Но это упрощает для меня решение одной дилеммы, Лиина… – Милорд мельком взглянул на меня, повертел в руках цветок, а затем снова смял красный бутон сильными пальцами.

Я спросила его:

– Что вы имеете в виду?

– Кого я должен убить первым – вас или моего брата? И вам лучше не знать того, что я сделаю, Лиина, если ваш отказ вынудит меня принять окончательное решение.

Грело солнце и теплый ветер трепал мои волосы, но мне было по-прежнему холодно, словно угрозы милорда готовы были обрушиться на меня прямо сейчас. И все же мое сознание не воспринимало их реальность, ибо смерть имела значение для меня лишь в отношении близких людей. Слишком сильная привязанность породила такую же непомерную, невыносимую и страшную боль от потери. Но я никогда не связывала смерть с собой, с моим внутренним миром, с моим «я» и своей душой. Мне казалось тогда, что я никогда не умру, что смерть и я – понятия несовместимые. И поэтому я не приняла его приглашения и ответила "нет" на его предложение о "дружбе".

Он сказал, что ему жаль. Потом добавил, что меня должны встретить, и молча ушел, не оглядываясь. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся среди небольших холмов, и в какой-то момент мне захотелось остановить его, но мимолетное желание прошло так же быстро, как и возникло, растаяв и исчезнув без следа. Новый мир встречал меня. И мне было абсолютно безразлично, что я приобрела в нем могущественного и очень опасного врага.

Словно отрезав что-то за собой раз и навсегда, я развернулась в противоположную сторону и решительно зашагала в реке, кромка берегов которой виднелась невдалеке. Я шла и наслаждалась жизнью. Природа казалась мне раем, обретенным еще при жизни, солнце ласкало меня, и я замурлыкала мелодию старой и давно забытой песни, чувствуя, как растворяются серые тучи в моей душе, порожденные последними словами милорда. Жизнь казалась прекрасной и удивительной.

Река встретила меня едва уловимой прохладой, сразу же наполнившей желанием искупаться и снять с себя свитер и ботинки, явно не подходившие для столь теплого климата. Песчаное дно, будто созданное для того, чтобы ласкать ступни ног, проглядывало через прозрачную воду, а яркие солнечные блики на поверхности реки вызвали состояние эйфории. Я засмеялась от восторга и окунулась в речную воду. Я купалась так долго, словно в последний раз в своей жизни, а затем в изнеможении рухнула на мягкую и густую траву, радуясь ощущению усталости, возникшей не от боли, а от радости.

Я оделась с наступлением сумерек и вернулась на возвышенность, где говорила с милордом. Мне не пришлось долго ждать и меня действительно встретили, как и обещал милорд. В тот день я познакомилась с Грэмом, но мне так и не довелось узнать его поближе.

Я наблюдала, как он вел в поводу пару красивых коней, поднимаясь на холм по узкой тропинке, скрывающейся средь высокой травы. Когда он приблизился, я увидела его лицо, и оно не понравилось мне с первого взгляда. Грэм был уродлив даже по меркам моего мира, не говоря уж о его собственном, но последующее знакомство привело к тому, что я перестала замечать, каким было его лицо, ибо глаза Грэма светились таким спокойствием и уверенностью в себе, таким внутренним благородством и добротой, что мне и в голову не приходило бояться его. Он поклонился мне, когда подошел, и представился:

– Я Грэм. Я служу Учителю, который ожидает тебя. Ты должна следовать за мной.

Краткость его слов вызвала улыбку. Я протянула ему руку, а затем научила рукопожатию, объяснив, что им приветствуют друзей в моем мире. Ему это понравилось, более того, он расценил мой поступок, как предложение дружбы, и очень серьезно произнес, что для него является честью быть моим другом. Мои же впечатления от окружающего мира были слишком необычными, чтобы осознавать до конца всю реальность происходящего.

Вечер стремительно уходил от нас, уступая место ночной прохладе, и я впервые порадовалась теплому свитеру, от которого пыталась избавиться всего лишь пару часов назад. Сняв с лошадей небольшие седельные сумки, Грэм установил нечто вроде палатки и разжег костер. Где-то по пути он поймал небольшую птицу и с быстротой, которой можно было лишь позавидовать, ощипал ее и запек в горячих углях. Мы с удовольствием поужинали и молчание Грэма ничуть не побеспокоило меня. Я заснула с мыслью, что первый день в новом мире я по-настоящему прожила, а не просуществовала в надежде на его скорое окончание и возможность наконец-то добраться до желанной постели…

Рано утром мы отправились в путь и мне пришлось применить все свое умение, приобретенное в летние каникулы, проведенные на пастбищах, чтобы не упасть. В моем детстве, в компании с такими же сорванцами, как и я, мы карабкались на лошадей и пытались удержаться на них, крепко вцепившись в гриву, а вечно недовольный и пьяный конюх гонял нас хворостиной. И сейчас, пытаясь удержаться в седле, я мысленно благодарила нашего старого и седого конюха за то, что удирая от него верхом на лошадях, я научилась хотя бы не падать с них.

Грэм быстро заметил мою неуверенность и снизил темп. И все же дорога показалась мне бесконечной, несмотря на привалы, которые часто устраивал Грэм. Я хорошо помню вкус хлеба, которым он угощал меня, и сыра, пахнущего молоком и сливками. Мы ели фрукты со вкусом персика и запивали горячим травяным чаем высушенные мясные шарики, набухавшие во рту.

Во время нашего маленького путешествия Грэм почти не говорил, но всегда внимательно слушал мои рассказы о мире, который я оставила. К моему удивлению, он совершенно спокойно воспринял информацию о летающих самолетах и подводных лодках, многоэтажных небоскребах и космических кораблях. Но он искренне расстроился, когда понял, что люди в моем мире воюют уже тысячи лет, и нет никакой надежды, что это когда-нибудь прекратится. Грэм так и остался в моей памяти – расстроенным тем, что далекие звезды согревают одинаковые миры, полные войн и насилия, смерти и разрушения.

Через два дня мы вышли к небольшому поселению, ютившемуся вдоль берегов реки. Рядом с маленькой пристанью на волнах качался настоящий корабль, вызвавший мое восхищение. Я видела такие корабли только в виде макетов или на страницах журналов, но никогда в реальном воплощении. И я не сдержала краткий и пронзительный свист, выразивший в себе возглас моей души: «Ничего себе!», который одобрил даже Грэм, интуитивно уловивший мое восхищение.

Мы отплыли на корабле ближе к вечеру, продав коней и загрузившись продовольствием. Я хорошо выспалась и к утру мои ноги перестали дрожать мелкой и противной дрожью, наконец-то осознав, что прогулки верхом остались позади. Река, по которой мы плыли, была огромна, напоминая мне море. Порой ее берега исчезали, и тогда вода сливалась с горизонтом, поглощая само небо.

Я не страдала морской болезнью и почти все путешествие проводила на воздухе, наслаждаясь покоем и прохладным ветром, а ночью – неведомыми мне созвездиями и луной, светившей точно так же, как и в моем мире. Только она не смотрела на меня своими глазами и не улыбалась мне, а светилась слегка багровым сиянием, заставляя думать о рубиновых горах и алмазных кратерах. Луна этого мира вызывала во мне тревогу. Лунный свет не казался мне прекрасным – он порождал чувство приближающейся опасности, словно сам свет пытался предупредить меня…

И все же воспоминания о том путешествии всегда будили во мне самые лучшие мысли и чувства. Это было началом пути – нового, неизведанного и таинственного. На корабле боль оставила меня, поглощенная новым миром и новыми впечатлениями. Прошлое было почти забыто, настоящее манило к себе и обещало новую жизнь. И я воспринимала перемены, как нечто должное, словно они перечеркнули все мое прошлое и предали его забвению.

На корабле я ощутила покой – прошлое перестало меня волновать, будущее еще не наступило, а происходящее было слишком заманчивым, чтобы тревожить по-настоящему. Даже когда путешествие подошло к концу и мы, наконец, причалили к берегу, эти ощущения не покинули меня.

Жизнь на берегу кипела и я окунулась в нее с удовольствием и радостью. Я таскалась за Грэмом по торговым рядам в поисках нужных ему лошадей и за несколько часов узнала о них больше, чем за всю прошедшую жизнь. Затем Грэм увлек меня кратким рассказом о маленькой лавке с женской одеждой для верховой езды, и мы провели в ней почти два часа, пока Грэм выбирал ее для меня с пристрастием, которого раньше я за ним не замечала.

Закончив с текущими делами, мы сытно поели в уютном заведении под названием «Дарна» и Грэм рассказал мне, что так называют огромное озеро, расположенное недалеко от поселка, где и водится рыба, которую я с удовольствием поглощала. А затем мы снова тронулись в путь на лошадях и на этот раз достигли конечной цели довольно быстро.

Уже в сумерках, совершая небольшой подъем по холмам, Грэм приободрил меня и заставил ускориться. Скрытый за холмами город появился так неожиданно, что я остановила свою лошадь и какое-то мгновение не могла осознать, что вижу не мираж. Город, раскинувшийся в изумрудной долине между холмами, с одной стороны граничил с темным лесом, а с другой его пересекала небольшая серая река, над которой клубился туман, наступающий на город. Туман поглощал его и от этого город казался призрачным, а его огромные белые крепостные стены и неприступные бастионы с флагами на башнях исчезали на глазах, вызывая ощущение нереальности всей картины. Вот почему мои первые мысли были о миражах, исчезающих и вновь повляющихся перед глазами путников, слишком долго идущих к конечной цели своего путешествия.

Но город был реальным! Тысячи жилых домов, чью безопасность хранили каменные стены, тянулись до самого горизонта. Крыши и купола зданий устремлялись навстречу темному небу и тяжелым облакам, надвигающимся из-за холмов. А к огромным открытым воротам направлялись последние повозки запоздалых караванов. Сумерки придавали городу сказочное очарование и одно я почувствовала сразу и поняла почти мгновенно – город нельзя было не любить!

Я посмотрела на Грэма и улыбнулась ему. Он улыбнулся мне в ответ, искренне и с облегчением, словно боялся, что я не смогу оценить всей красоты и всего очарования его родного дома. Грэм улыбался! Улыбка смягчила жесткое выражение уродливого лица и сделала его похожим на громадного, немного лохматого доброго пса, напоминающего мне одного старого знакомого, который частенько заглядывал в наш дом и лакомился кусочками мяса, которые мама оставляла для него. Бездомный пес с огромным чувством собственного достоинства изредка приходил в гости и с абсолютной невозмутимостью делал вид, что не голоден. Но каждый раз, когда мама радостно встречала его, он расплывался в широкой улыбке, вызывая ответную улыбку, и моя мама улыбалась ему точно так же, как улыбалась и мне. И в тот момент я поняла, что Грэм не был уродлив, и мне искренне жаль, что он не стал моим другом, вернее, не успел им стать…

Спустя столько лет я понимаю, что почти не знала его. Он служил своему господину, но не был его слугой в том смысле, в котором служение связывают с безусловным повиновением. Грэм был скорее тенью Учителя, его правой рукой, его преданным другом и телохранителем. А еще он был искренне привязан к правителю своей страны – наследному принцу Сэн Лариэн Дэниэлю, словно к сыну, которого у него никогда не было.

Когда я вспоминаю Грэма и думаю о нем, я испытываю чувство огромной вины и не могу с этим справиться. Грэм погиб, защищая принца Дэниэля. Он исполнил свой долг и его гибель была следствием этого. Но к исполнению долга его призвала я и мне не дано забыть, как он улыбался мне на холмах в последний раз в своей жизни…

Он не скрывал своего восторга от встречи с родным домом и проговорил самую длинную фразу за все эти дни, немного непонятную мне, но, безусловно, красивую и загадочную:

– Это Город Даэрат – столица Эльдарии – страны Света и Ветров, которой правит принц Сэн Лариэн Дэниэль, – друг Короля Орлов и наследник правителя Западных Ночных земель – Маэленда, чьи границы простираются до Синих гор Вечного моря.

После этих слов Грэм начал спускаться с холма и я направила свою лошадь вслед за ним. Мы миновали ворота города, его стражу и очутились на площади, в центре которой тихо шумел фонтан, а чуть дальше от него располагалось великое множество разноцветных шатров, где торговцы зазывали людей, расхваливая свой товар, а люди легко расставались со звонкими монетами. Людей было очень много, что резко контрастировало с моими наблюдениями за время нашего недолгого путешествия. Земли, через которые мы промчались на лошадях, и берега реки, которые появлялись время от времени на горизонте, казались мне пустынными. На обширных землях лесов, полей и холмов, которые мы проезжали или проплывали, не было видно ни домов, ни городов, ни поселений. Окружающая дикая природа казалась мне необыкновенной, а малочисленность населения пугала.

Однако в городе жизнь бурлила и кипела, несмотря на надвигающийся вечер. На огромном городском рынке стоял непрекращающийся гомон и шум, а вокруг него уже зажигались вечерние огни. Когда мы проехали рынок и углубились в узкие переулки города, я почувствовала себя оглохшей и ослепшей, – так резко навалилась на меня тишина, окружавшая дома и улицы, которые мы проезжали.

Грэм остановился возле небольшого дома, напоминающего мне скорее маленькую крепость, чем уютное жилище. Высокие шпили его башен уходили в сумрачное небо, а на фасаде здания красовались выбитые в камне фигуры зверей и мифических драконов. Небольшой сад подступал к самым стенам дома, а деревья норовили заглянуть своими ветками в окна. Серые стены покрывал живой зеленый ковер из лиан и ампельных растений. Они цвели и тонкий аромат их маленьких цветков проникал в мои ноздри. Дом казался старым, но очень могучим и сильным, словно большой дуб, раскинувший свои ветви в готовности защитить каждого от надвигающейся бури. И он принял меня, как старый отец принимает сына, возвратившегося из долгого похода, не принесшего ничего, кроме горечи и разочарования.

Когда я увидела Учителя Рэвана, это ощущение внезапно окрепло и усилилось. Казалось, мудрость столетий затаилась в его глазах и седине. Морщины изрезали его лицо и руки, черные одежды свободно ниспадали до самого пола, не скрывая его высохшего тела, волосы и борода были белыми, словно снег. Он улыбнулся, приветствуя меня, и его улыбка согрела мое неспокойное сердце.

– Какое счастье, что ты пришла! – Воскликнул он дрожащим голосом. – Магистр не нарушил договор! Ты здесь и с тобой ничего не случилось. Пойдем, дитя, я многое хочу рассказать тебе, но сначала тебе нужно поесть!

Вспоминая его слова, я не могу удержаться от доброй улыбки или веселого смеха. Сколько помню себя, Учитель всегда был обеспокоен моим питанием. Он то и дело говорил мне, что я опять не поела, а значит, не будет сил для борьбы, как будто воля и ее сила могли зависеть от тяжести в желудке.

Он проводил меня в гостиную на первом этаже и только при виде накрытого стола до меня дошло, что я ужасно голодна. Мы сели ужинать и весь ужин он рассказывал мне веселые истории из жизни принца Дэниэля, особенно из его детства. После глотка вина или съеденного мною куска сыра и рыбы, он вспоминал подробности очередной шалости маленького принца, и я словно вживую видела перед собой темноволосого мальчика с живыми и смеющимися глазами, в которых пряталась очередная задумка новой проделки. Учителю нравилось смотреть, как я ем и смеюсь, и он сам смеялся вместе со мной над очередной своей шуткой.

По окончании ужина я совершенно перестала замечать его старость и седину, и мне стало казаться, что когда-то очень давно я тоже знала принца Дэниэля и росла вместе с ним. И уже позабытые чувства домашнего уюта и безопасности вновь вернулись ко мне, словно моя беспокойная и мятежная душа наконец-то обрела свое пристанище.

А потом пришла ночь и в камине разожгли огонь. Мы уселись перед ним, чтобы "согреть свои старые кости". Эти слова Учителя заставили меня улыбнуться и представить, что я тоже грею свои кости, как будто в этом мире я провела уже целую вечность и состарилась вместе с ним.

Удобно устроившись у его ног на мохнатой шкуре какого-то зверя, я смотрела на огонь и слушала голос Учителя, который убаюкивал меня, одновременно проникая в сознание, чтобы задержаться там навсегда.

– Когда-то этот мир не знал войн, Лиина. Наша жизнь была долгой, а молодость бесконечной. Люди и орлы жили в согласии, и между народами и правителями не было ненависти. Но все изменилось с приходом Магистра. За короткое время он сумел собрать армию, достаточную для битвы с правителем Элидии. Когда он победил армию короля Ра Да Аэна, десятки городов и поселений Элидии лежали в развалинах. Со временем влияние Магистра только возрастало и покой покинул этот благословенный мир. Он стал основателем нового учения и его назвали Великим… Милорд полагает, что в мире идет непрестанная борьба и власть по праву принадлежит сильнейшим. Его учению неведомы любовь и сострадание. Добро для него лишь самообман и лицемерие. И для него не существует ограничений, потому что сила и власть свободна от любых обязательств! – Учитель на минуту замолчал, словно о чем-то задумался, но вновь продолжил: – Наш мир изменился, дитя мое. Мы были вовлечены в борьбу за саму жизнь, за право выбирать своих правителей, за свой мир, который мы называем Светлым, ибо добрый человек – это светлый человек. Мы называли так принца Дэниэля и мы умирали за него в долгой битве между добром и злом. Магистр жаждал необъятной власти над всеми нами и наше противостояние породило месть самой природы, обрушившейся на нас. Мы увидели гаснущее солнце, желтое, как шафран. Гибельный ветер породил бесконечные дожди. Боль и страх расправили свои крылья, пролетая ураганами над нашими городами. Ненависть тенью кралась по улицам, обнажая ядовитые клыки, и тысячи мечей поражали сердца живых и умирающих. Смерть собирала свою дань… Наша земля безумствовала, Лиина. Нас убивали не только война, но и голод, а принц Дэниэль терял последних преданных ему воинов. Наши дома лежали в руинах. Слезы застывали на мертвых лицах, а живые не могли их оплакать. В опустевших городах хозяйничали дикие звери Ночных земель, пожирая мертвецов, которых мы не успевали хоронить. Дэниэль потерял тогда многих своих друзей и мы отступали, теряя город за городом и крепость за крепостью. Последний оплот – город Даэрат в Лиен-Горской долине мы удерживали почти три года и Магистр отступил. Он увел свою армию на восток и продолжает править Элидией. Прошло почти тридцать лет относительного мира и покоя, но мы до сих пор не можем оправиться от той войны. Городов почти не осталось, наука и ремесла возрождаются заново, население страны уменьшилось в сотни раз, а боль стала забываться только сейчас. Знаешь, Лиина, что самое страшное во всем этом? Мы знали о том, что наступят смутные времена, но ничего не сделали для того, чтобы предупредить их. Мы знали, что Магистр придет и меч его принесет смерть и страдание. Все было предначертано много лет назад, но мы не были готовы! – Его боль отразилась в интонациях голоса, не в силах справиться с волнением его души, но он все равно говорил: – На побережье Вечного моря есть скала. На сером камне начертаны древние слова, предсказывающие события будущего. Никто не знает, кто их автор, а в народе говорят – предначертанное на камне да свершится! Одно из предсказаний говорило нам о долгой войне между Магистром и принцем Дэниэлем. Оно также гласит, что человек из мира, которого нет на картах, неуязвим для тьмы, ибо открыт для разных миров и разных сил в одинаковой мере. Наделенный силой, он победит саму смерть и низвергнет Магистра в бездну, из которой возврата нет…

Мастер замолчал, коснувшись моих волос, и возвращая меня в действительность. Наши глаза встретились, и я увидела в них безмерную грусть и нежность, от которой хотелось плакать. Но его слова показались мне сказкой, рассказанной на ночь не желающему засыпать ребенку, и я не могла отнестись к ним серьезно.

На самом деле, жизнь совершенно не похожа на сказку, и ее развитие не предсказывают в словах, высеченных на скале, а бессмертие или неуязвимость – не более, чем выдумка очередного шарлатана. Начало войны нельзя предопределить, а ее окончание не зависит от воли одного человека. Один человек не способен победить зло, как зло не способно торжествовать над миром, завладев лишь одним человеком. К тому же, мое представление о добре и зле было несколько иным, и я не могла представить себе битву между добром и злом, как не могла представить ангелов и демонов, парящих в небесах, и обнажающих огненные мечи, скрещивая их между собой в нескончаемой борьбе.

Невольно поддавшись внутреннему порыву, и не обратив внимания на то, что наша беседа превращается в спор, я проговорила:

– Простите, Учитель, но мне трудно представить себе непобедимость и вечность зла. И меньше всего на свете моя жизнь может повлиять на противостояние Эльдарии и Магистра, ибо один человек не решает судьбу целого мира. Он может решить что-то для себя, выбрать свой путь, найти свою цель, приобрести последователей, но он не всесилен. Зло действительно существует, но где оно начинается? И где заканчивается? Этот вечер, словно продолжение беседы с милордом. Он говорил со мною о вере. Вы тоже хотите знать о Боге, Учитель? Или хотите знать, что я думаю о добре и зле?

Мастер нахмурил брови и неожиданно спросил:

– Разве Бог и добро для тебя не одно и то же? Вера в добро дает нам силы бороться со злом, пытающимся заявить нам о своей непобедимости. Разве в человеческой душе не живет неистребимая потребность веры в добро и справедливость, в правду и в истину? Стремление к ним безгранично и оно существует, как неотъемлемая часть человека. Если ты веришь в Бога, Лиина, то веришь в истину и добро. Вера – это знание правды и наши сердца владеют им, а наш разум направляет нас по пути истины и справедливости. Гибель невинных людей требует своего возмездия и смерть Магистра – справедливое решение в борьбе между добром и злом. Как ты сама оцениваешь себя в этой борьбе?

Я задумалась над этим, возможно, впервые в своей жизни. Добро и зло были для меня скорее абстрактными понятиями, а разум с трудом мог сформулировать знание моего сердца о том, что Бог существует, что Его любовь безгранична, как сама вселенная. Но возмездие не вписывалось в общую картину того, что я называла добром, хотя моим чувствам и мыслям оно не казалось чуждым.

Жажда мести и желание отплатить за поступки, несущие зло, однажды владели мною. Я знала, что корни зла питали мою сущность так же, как и мера добра наполняла мое сердце любовью к небесам. Но противоречия не терзали меня, потому что возмездие осуждалось мною. Оно осуждалось моим разумом, а не сердцем, и мое воспитание, отношение к людям, само понимание цивилизованного и упорядоченного общества создавали барьер, отсекающий возмездие от понятия справедливости и добра. Но таким ли непреодолимым был этот барьер?

Мастер заставил меня задуматься, потому что был в чем-то прав. Нельзя однозначно утверждать, что возмездие – недостойный способ разрешения определенной ситуации. Не зря словосочетание «справедливое возмездие» употреблялось людьми известными и благородными. Все зависит от того, чем руководствуется человек, определяя данную «справедливость». Кто из людей посмеет осудить человека, отомстившего за смерть близкого ему существа? Не имеет значения ребенок это, жена, родители или близкий друг. И разве осудит сам себя совершивший возмездие? Я могу сказать или подумать: «Бог ему судья», но я никогда не смогу осудить его нравственно. В этом несовершенство большинства людей, ибо мы способны на прощение, но иногда не способны простить.

В то же время мы можем осуждать возмездие и делать это совершенно искренне, ни разу не побывав в шкуре мстителя, и не почувствовав его мотивов и оснований, ибо в данной ситуации наш разум свободен от чувственных оков, а чувства не испытали ни боль от потери, ни ненависти к виновнику наших страданий.

И тогда я подумала об одном, что понятно моему сердцу и моему разуму, что пришло ко мне через опыт жизни, родилось из глубоких и искренних чувств, в немалой степени сформировалось из боли и страдания. Дело не в добре и зле, и не в том, как мы понимаем Бога. Значение имеют лишь наши поступки, определяющие судьбу и затрагивающие судьбы других людей.

Такие поступки пронизаны чувствами, преисполнены желаниями и влекут разнообразные последствия. И множество жизней, словно воды горной реки после весенних дождей, разбиваются о каменные пороги наступивших последствий, и лишь затем продолжают свой путь, чтобы снова и снова умирать на камнях и воскресать там, где покой и тишина нисходят на речные берега. Не скорость течения определяет судьбу, а серые камни, притаившиеся в воде. И совершенно неважно, как их называют люди – верой или знанием, черной или белой полосой, роковым стечением обстоятельств, совпадением, судьбой или Божьей волей. Важно, что не Он разбрасывает камни и не Ему собирать их…

Только от нашего выбора зависит, на каких камнях, где и когда мы разобъемся. Человек ощущает, как его душа управляет телом и руководит поступками, но он с трудом принимает ее руководство, а чаще всего просто отвергает ее устремления. Наша душа – это лодка, несущая нас по горной реке, полной опасностей, а наша вера – это весло, данное нам во спасение. Но мы с завидным упрямством, даже с радостью, падаем за борт, не обращая внимания на отсутствие спасательного жилета, и лишь ударяясь об острые камни, испытывая боль, понимаем, сколь опрометчиво поступили.

Человек с трудом воспринимает то знание, которым владеет его сердце. Только сердце знает, что Бог есть, и мы либо слышим его, либо нет. В любой ситуации разум способен заглушить голос сердца и в любом человеке сердце может превратиться лишь в машину – насос, качающий кровь, не способный довести до мозга известную ему истину. Но способность отрицать Бога принадлежит только разуму. Наш рационализм забывает о способности нашей души знать истину, ибо отрицает интуицию или инстинкт, как отрицает существование того, что мы не можем объяснить. Вот только, заглянув в самый глубокий омут своей души, положа руку на сердце, задайте себе вопрос: «Что оно знает?», и дождитесь ответа – каким бы он ни был.

Мое сердце однажды ответило, но к ответу меня привели боль и смерть. Они освободили сердце от кусков плоти и его обнаженное тело было брошено в пасти голодным псам, чьи оскаленные морды долго снились мне по ночам. Мое сердце ответило и это знание привело не к желанию убивать и разрушать, даже во имя справедливости, а к желанию покоя и одиночества. Милорд был угрозой существования этого мира, но разве он обнажил меч или приставил кинжал к моей груди?

И я ответила Мастеру:

– Мы свободны в своих поступках, мыслях, желаниях, даже в своем выборе зла и добра, в своем согласии со злом или противлением ему. Мы свободны, потому что способны любить и такими нас создал Бог. Но человек сам определяет свое отношение к людям и к жизни, Учитель. Я сама определяю свои действия и поступки, а не пророчество каменной скалы. Действия милорда по отношению ко мне не несут в себе разрушающей силы зла и я не чувствую себя обязанной кого-то убивать только потому, что это предсказано или этого желает весь остальной мир. И это мой выбор, Учитель.

Взгляд Мастера давно уже лишился нежности и грусти, но по-прежнему оставался добрым и понимающим:

– Ты увидишь наш мир иным, Лиина. И ты не сможешь бездействовать, когда рядом начнут умирать друзья. Во время войны, когда погибали дети, которых я лечил; раненые воины, которых я не мог защитить, все изменилось. Мир стал черно-белым, а моим сердцем овладели ярость и гнев. Единственное желание, которое я испытываю сейчас – это желание смерти Магистра. Я хочу увидеть ее прежде, чем умру сам. И, если ты говоришь о выборе, тебе придется его сделать, Лиина, потому что я говорю тебе о сущности зла. Ты полагаешь, что зло не в личности милорда, но даже он не согласен с тобою. Все мы следуем своим желаниям, но не все соблюдаем нравственные законы. Для Магистра не существует законов, кроме его желаний. Это и есть зло…

Мастер замолчал и его молчание показалось мне нескончаемым, словно его мысли ступили на бесконечно долгий путь, не имеющий своего логического завершения. В камине потрескивал огонь и мои глаза без устали ловили всплески пламени, которые постепенно угасали, не получая дополнительной пищи. А желания милорда представлялись мне бесконечной спиралью, уходящей в неизведанную космическую тьму. И я не выдержала, убеждая скорее себя, чем Учителя:

– Человек творит зло не потому, что такова его природа. Нельзя принудить человека к совершению зла. Мы склоняемся к нему в силу своего свободного выбора, мы способны творить зло, потому что свободны, и в этом заключается ответственность человека в мире. Возможно, испытания посланы нам для того, чтобы каждый осознал эту ответственность и совершил свой выбор. Но убийство человека всегда остается убийством, Учитель, каким бы ни было оправдание. Даже, если я оказалась не тем, кого вы ожидали, меня не расстроит ваше разочарование. Я не могу убить милорда, хладнокровно обдумав подробности и детали убийства. И я не могу оправдать свои действия необходимостью или общественным благом. Но я готова сражаться с любым, кто посмеет причинить боль близким мне людям. И если милорд обладает гордостью – чувством собственного превосходства над другими людьми и над самой природой, то, возможно, я обладаю достоинством, которое он не сможет отнять или победить. Возможность выбора в человеке сохраняется до самой смерти, Учитель. Кто знает, может, выбор его не окончателен? – Я замолчала и перевела дух.

Но Учитель лишь покачал головой в ответ в знак полного отрицания:

– Ты его не убьешь, Лиина, и в этом твоя слабость! – В его словах было столько сожаления, словно он уже предвидел мою судьбу.

И тогда я подумала, что, прежде всего, Магистр – человек. И как человек, он уязвим, а как правитель, тоже не горит желанием продолжать войну. Он нашел меня, привел в свой мир, поставил меня перед выбором, но не причинил мне вреда. Следуя за ним в своих снах, я коснулась его души, а он прикоснулся к моей. И я сказала об этом Учителю:

– Даже в моих снах Магистр не переступил ту грань, за которой у меня не остается выбора. Дети, Учитель. Для меня не может быть выбора там, где в опасности жизнь ребенка. Это мое самое уязвимое место. Оно есть в любом человеке, у каждого есть свой предел и та грань, за которую он не сможет переступить. Человек, имеющий власть над жизнью детей, может диктовать мне любые условия, и они будут приняты без раздумий и колебаний, даже если придется убить свою душу и перешагнуть через себя. – Я посмотрела в глаза Учителя и прижалась щекой к его почти невесомой руке.

Я хотела продолжить, но рука Мастера тронула мои волосы, словно я сама была ребенком, нуждающимся в ласке и понимании, и я не сказала ему, что чувствую в сердце и душе милорда какой-то надлом, словно он не решил, как ему поступить. И еще я перестала быть пленницей того страха, что охватил меня при нашей первой встрече. Ощутив странную и непонятную мне связь с Магистром, я испугалась собственных чувств. Меня тянуло к нему, но я не признавалась в этом самой себе и, тем более, не могла признаться Учителю. Я боялась, что милорд прав, и зло присуще мне, как и ему, а вся остальная моя жизнь – лишь попытка удержаться на краю бездны, неумолимо влекущей к себе.

Старый Мастер не знал того, что знал милорд. Я очень устала и хотела покоя, а не борьбы – ни с собой, ни с этим миром, ни с милордом. Магистр мог дать его мне, он мог освободить меня от той ответственности, что не давала ощущения свободы моей темной стороне, прятавшейся так далеко, что я сама сомневалась в ее существовании. Но где-то в глубине души я знала, что мое второе «я» способно утащить меня на дно этой бездны в любой момент. Достаточно лишь обрести немного силы и воли.

Осознав в свое время, что являюсь личностью, я ощутила, как во мне обретает жизнь маленький дракон, способный на все. Он спал все эти годы и я делала все для того, чтобы его положение не изменилось, и никто об этом не догадывался. Магистр разглядел его во мне и слепое отрицание его существования не могло изменить того факта, что дракон способен проснуться и уничтожить все доброе и хорошее во мне. Пусть даже мое упрямство и порождало искреннее нежелание признавать очевидные факты.

Мой разум и сердце убеждали меня, что душа моя чиста и мои поступки должны быть достойными звания человека, рожденного свободным и способного любить. И я всегда поступала правильно или старалась поступать правильно. Но только я знала, как часто мои поступки противоречили моим желаниям. И теперь это знал и милорд…

Звонок колокольчика у входной двери прервал нас и Мастер вздрогнул, словно его неожиданно вырвали из привычной атмосферы тишины и покоя, доставлявших ему удовольствие. Он встал и молча направился к лестнице, все еще находясь под впечатлением нашей беседы. Не зная, что делать, я последовала за ним.

Грэм уже открыл дверь и я увидела силуэт вошедшего человека, чье лицо скрывал полусумрак, похожий на туман. Он легкими тенями падал на него, создавая атмосферу таинственности, столь притягательную и волнующую, что мои щеки заалели от прихлынувшей крови, а кончики пальцев охватила дрожь. Я видела, как человек разделся, небрежно уронив плащ на руки Грэма, и его жест поразил меня, потому что уже был знаком мне, и смущение охватило мой разум, а ноги отказались повиноваться.

Он подошел ко мне и окружавшие его тени шарахнулись прочь, словно испуганные птицы с огромными крыльями, нарушив атмосферу тайны, и открыв мне его лицо. На краткий миг я ощутила испуг, тут же сменившийся удивлением, и это, по всей видимости, отразилось на моем лице, потому что он остановился в нерешительности, словно не знал, что ему делать – обнять меня или осторожно обойти стороной.

Принц Дэниэль был очень похож на Магистра и меня это поразило. Но его глаза, смотревшие на меня немного вопросительно и смущенно, улыбались и искрились яркими точками света, живущего в них. Они были добрыми и живыми, и это совершенно убивало его сходство с падшим ангелом. Прежде, чем разум понял, что я произнесла, мои губы прошептали:

– Вы так похожи на Магистра…

Он улыбнулся в ответ и проговорил:

– Разве Мастер не сообщил вам? И вы совершенно правы. Мы с братом очень похожи. Внешне, по крайней мере.

Его слова смутили меня еще больше и совершенно нелогично я произнесла:

– Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что вы разные. Совсем разные.

Он снова улыбнулся и радостно сообщил:

– Это самый приятный комплимент, который я услышал за последние десять лет!

И мы оба неожиданно для себя одновременно рассмеялись.

Смех – это самое замечательное, что есть у человека! Он рассеивает вражду и неприязнь, смягчает острые углы, радует сердце и веселит душу. Он объединяет и скрепляет первое знакомство, придавая ему легкость и непринужденность в общении.

Мы смеялись и никогда еще мне не было так хорошо от смеха. Даже Учитель не выдержал и улыбнулся, проговорив при этом, что мы совсем еще дети, и насколько несправедливо требовать от нас слишком многого.

Первые минуты нашего знакомства стали решающими во всей последующей жизни в мире принца Дэниэля, потому что самое первое впечатление о нем вдруг согрело мое полумертвое сердце. Его улыбка не оставила равнодушной пустоту внутри меня и я неосознанно потянулась к принцу, ощущая инстинктивное доверие. Как и милорд, Дэниэль излучал неимоверную силу, но она освещала мое израненное сердце, а не пыталась его поглотить.

Тот вечер был одним из самых прекрасных вечеров в моей жизни. У меня появились друзья, которых никогда не было в моем мире; свой дом, в котором я чувствовала себя в безопасности; свои приключения и даже враги. Я совершенно не задумывалась над тем, что ждет впереди, и не пыталась понять всю меру ответственности, возложенную на меня. Я лишь ощутила, как боль, когда-то заморозившая меня, вдруг покинула тело, а тепло от улыбки Дэниэля растопило лед, защищающий мое сердце.

Принц Дэниэль отказался ужинать, но соорудил себе огромный бутерброд и присоединился ко мне и Мастеру в нашем ночном бдении возле камина. Грэм принес чай, пахнущий мятой и апельсином, и мы пили его, глядя на огонь и слушая Дэниэля, делившегося новостями прошедшего дня. В какой-то момент его голос стал уносить меня в страну снов, и заметив это, Дэниэль просто нагнулся и поднял меня на руки, как ребенка, а затем отнес в спальную комнату. И я уснула прежде, чем моя голова достигла подушек.

Вспоминая первый день нашего знакомства, я вновь поддаюсь многим чувствам, объяснить которые очень сложно. Дэниэль легко и быстро завладел моими симпатиями, преданностью, дружеским расположением, словно давно и хорошо меня знал. Но было ли это правильным с учетом того, что различие наших миров означало и абсолютное несоответствие друг другу законов, по которым мы жили, и которыми руководствовались? Даже со временем, все больше и больше понимая его, я не могла избавиться от ощущения, насколько сильно он отличается от меня. Как правитель, он был безусловно предан своему народу. Как друг, он готов был пожертвовать всем ради меня и полагал само собой разумеющимся, что никакие сомнения не изменят этой жертвы. Но такой же жертвы он ожидал от меня в полной уверенности, что и я не испытываю сомнений.

В нем горел огонь, который во мне лишь тлел, но его отношение ко мне было отношением равного, а не старшего по должности или званию. Принц Дэниэль был человеком, рожденным спасать и защищать свою страну и свой народ, и его любовь к людям было более совершенной, чем моя. Он говорил: «Мой народ», а для меня они были простыми людьми. И Дэниэль был таким же безупречным, как и его брат, только его абсолютной противоположностью во всем, что касалось отношения к людям.

Обладая достоинством и благородством, словно он родился вместе с ними, принц Дэниэль вызывал во мне восхищение и желание служить ему, словно он завладел частью моего сердца. Оглядываясь назад, я думаю, что так оно и было. Совершенно не понимая, что означает служить и что означают преданность, верность и честь, я инстинктивно уловила их скрытый смысл и применила его в реальной жизни.

Меня не учили преданности, но я научилась выживать, ибо мой собственный мир, как жестокий зверь, всегда пожирал своих истинных детей, в ком еще сохранялось благородство, определявшее их жизнь. Выживание определило мое мировоззрение и мой характер, и оно же развило мои инстинкты – не самые худшие, а скорее лучшие из них. Инстинкты помогали разбираться в людях и в значении их поступков. И они же привели к одиночеству, потому что в своем мире я не встречала людей, подобных принцу Дэниэлю, и некому было научить меня чувству долга, честности или великодушию. Но инстинкты не ответили мне на вопрос, откуда рождены мои знания о добре и зле, понимание их смысла, и откуда рождена моя преданность принцу Дэниэлю? И почему я не могу отказаться от нее даже перед лицом своей смерти?

Иногда я думаю, что дело здесь не только в манерах или поведении принца Дэниэля, или его отношении ко мне. Дэниэль благороден не потому, что безупречно вежлив. Я тоже могу быть иногда безупречно вежлива, но тем не менее, сталкиваясь с глупостью и невежеством, несправедливостью и откровенной наглостью, мои "тормоза" просто не срабатывают, несмотря на неимоверные усилия, предпринимаемые для сдерживания гнева и подавления его в зародыше.

В отличие от меня Дэниэлю всегда были присущи спокойствие и уверенность, которые никогда не покидали его ни перед лицом опасности, ни в повседневной жизни. Даже при встрече с его братом они были неизменно преданы ему и составляли его неотъемлемую часть, словно он был рожден вместе с уверенностью, спокойствием и знанием, до которых мы доходим лишь по прошествии десятков лет, а то и целой жизни, или не доходим никогда.

Я всегда восхищалась этими свойствами его души, жаждала завладеть его спокойствием, пыталась понять, почему так нуждаюсь в нем. Среди потерь, среди смерти, среди ураганов страстей и эмоций, среди боли и страданий Дэниэль был моей тихой гаванью, моим тайным убежищем, и я всегда возвращалась именно к нему. Он был моим маяком и тихий спокойный свет его сердца проникал в мою душу, согревая ее.

Дэниэль многого требовал от себя самого и нес на себе огромный груз ответственности, но также многого ожидал от других. Его требования были неимоверны и непосильны для меня, но я не могла разочаровать его в ответ. Это напоминало болезнь, захватывающую каждого, кто приближался к Дэниэлю и становился частью его жизни. Если ответственностью и чувством долга можно заразиться, то я заражена, или же рождена вместе с ними так же, как и Дэниэль. Просто он первым разглядел их во мне и дал понять, что с чувством ответственности нужно просто жить, а не выживать, скрывая от всех свое истинное лицо.

Свойственные принцу благородство и человеческая мудрость, спокойствие и чувство долга сделали его в моих глазах правителем, властным надо мною не в силу самой власти, а в силу моей собственной преданности, основанной на огромном уважении и любви. Принц Дэниэль сделал меня частью своего мира и в глубине души я храню ему верность, от которой не могу отказаться, и потому я не могу предать его мир, ставший и моим тоже. Может быть, поэтому я предала себя и Алекса больше нет…

Глава третья

ДЕНЬ ТРЕТИЙ: «Мы встретились сейчас и снова попрощались. Я расставалась с вами, но только не с печалью».

Я совершенно измучена и не могу ничего делать, только писать. Вторые сутки мой желудок наотрез отказывается от еды, и Анжей приносит мне горячий и сладкий чай. Это все, что я могу проглотить. Меня неудержимо тянет к монитору, словно он единственный, кто способен принести облегчение. Самое странное, что мне действительно становится легче, и я снова спрашиваю себя: «Откуда милорд это знал?».

Вчера он целый день не показывался мне на глаза и я была рада этому. Очень плохо спала. К тому же моя душа рвет меня на части, а тело предает, позволяя слабости и апатии овладевать собой. Я видела в окне рассвет, и он показался мне таким же прекрасным, как и тот, что я наблюдала в нашу первую встречу с Алексом…

Иногда я думаю, что окружающие нас люди способны кардинально изменить нашу жизнь одним лишь своим присутствием. Совершенно не желая вносить перемены в судьбы других, они, тем не менее, влияют на нас и определяют наши поступки. Когда они исчезают, уходят или умирают, наш старый мир исчезает вместе с ними. И чем больше их уходит, тем больше меняется наша прежняя жизнь. Не обязательно умирать для того, чтобы проснуться в аду, – достаточно лишь изгнать из своего окружения тех людей, что делали нас счастливыми, или потерять их навсегда…

Сейчас в моей душе такая пустота и необъятное одиночество, что смерть кажется единственным избавлением от боли. Я чувствую себя в аду только потому, что Алекса больше нет и никогда уже не будет. Я даже не испытываю ненависти или иных чувств, словно мои эмоции достигли самой вершины своего могущества, за которой лежат лишь бездонная пропасть и пустота. Достигнув критической массы, они взорвались, переполняя душу и уничтожая самое себя, после чего не осталось даже намека на какое-либо их присутствие. Я ничего не чувствую, ничего не хочу и единственное, что переполняет меня – это желание покончить со всем этим.

Но есть воспоминания, которые никто не может отнять у человека. Никакие испытания, никакая боль не смогут победить, пока мы помним. Я пишу о своих воспоминаниях, и боль отступает, пусть ненадолго, но все же…

Я помню, как новый день нового мира встречал меня. Я открыла глаза и все произошедшее накануне на секунду показалось мне сном, но это ощущение мгновенно прошло. В комнату, где я проснулась, проникал нежный свет белого солнца, и его лучи прыгали по полу, смешиваясь между собой в яркие оттенки всех цветов радуги. Это было изумительно красиво, а затем я поняла, что причиной подобной красоты является обыкновенный витраж, состоящий из сотен осколков разноцветного стекла. Стекло было таким прозрачным, что лучи солнца без труда пробивались сквозь него, рождая на полу безумную пляску разноцветных и прекрасных огней.

Яркий свет тянулся к огромному количеству живых цветов, росших в вазах и цветочных горшках. Цветы оплетали края старинного зеркала, в котором отражалось мое сонное лицо, тянули свои стебли на балкон и там, словно победители, царствовали над каменными стенами и резными рамами окон. Нераскрывшиеся бутоны цветов купались в солнечном свете, приветствуя его и склоняясь перед ним, придавая комнате некую упорядоченную и завершенную форму. Длинные гирлянды живых цветов, словно лианы, оплетали стены, скрывая шероховатость и серость камня.

Окно на балкон было распахнуто, и теплый ветер играл с бархатными шторами темно-синего цвета. Массивный деревянный стол с резными ножками также был украшен огромной вазой с цветами, напоминающими маки. Они были такими же алыми, пушистыми, взъерошенными и растрепанными, и источали сладкий аромат.

Огромный пушистый ковер лежал на полу, и мои ступни утонули в нем, когда я подошла к окну. Открывшийся мне город показался игрушечным на фоне холмов и горных вершин, подпирающих небеса, и я вдруг подумала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но легкий стук в дверь отвлек меня от этой мысли, и я пригласила стучавшего войти.

Грэм переступил порог и протянул мне сверток из серой материи:

– Ваша одежда, принцесса Лиина!

Его официальный тон заставил меня улыбнуться, а затем скептически покачать головой. Мой внешний вид никак не походил на "принцессу", но я решила не смущать Грэма и позволила ему продолжать свою роль. Я развернула сверток, и положила одежду на кровать, а потом с удовольствием поплескалась в теплой воде, еще не успевшей остыть в маленькой медной ванне, которую Грэм наполнил для меня.

В конце концов, я никогда не отрицала благ цивилизации и ценила комфорт и удобство не меньше других, а возможность принять горячую ванну, выпить чашечку чая и забыться сном на пуховом матраце с мягкой подушкой под головой воспринималось мною, как нечто само собой разумеющееся и совершенно привычное, без чего невозможно представить собственную жизнь.

Ничуть не меньше я ценила комфорт в одежде, и надо признаться, что принесенная Грэмом одежда была очень удобной, хотя я не представляла, как он умудрился подобрать что-то подходящее за одну ночь, не снимая при этом мерок. Брюки и куртка, сшитые из добротного и плотного материала, сели точно по фигуре, а синяя рубашка, как я и любила, не носила даже следов кружев и ажурных завитков. И я понравилась самой себе, когда взглянула в зеркало и увидела довольно симпатичное создание, выглядевшее не старше семнадцати лет и больше похожее на озорного мальчишку, чем на "принцессу". Подмигнув своему отражению в зеркале, я вышла из комнаты и позвала Грэма.

Мой голос эхом прокатился по дому, нарушив тишину, и я смутилась оттого, что прерываю покой этого дома. Немного постояв, и решив осмотреться, я направилась к лестнице, полукругом уходившей куда-то наверх, и взбежала по ступеням, наткнувшись в итоге на кладовую, расположенную под самой крышей. Сотни связок с травами и изогнутыми кореньями, сухими плодами каких-то деревьев и растений, находившиеся в кладовой, источали довольно резкий запах. На полках стояли и лежали большие и маленькие мешочки, чем-то наполненные под завязку. На огромном столе расположились серебряные инструменты и куча всякой посуды, о принадлежности которой стоило только гадать. Я обошла комнату, осторожно касаясь некоторых предметов, пока не поняла, что от запаха сушеных трав щекочет в горле и кружится голова. Я расчихалась и попросту сбежала с чердака, с грохотом скатившись по лестнице. На этом мое любопытство исчерпало себя и я покинула дом.

Яркий уличный свет после чердачного сумрака коснулся глаз, и я на мгновение зажмурилась, а когда открыла глаза, чуть не присвистнула от удивления. Казавшийся ночью небольшим и пустынным, сейчас двор поражал размерами и количеством людей, занятых своим делом. Сам дом при свете дня вознесся чуть ли не до небес и расширился, сама не знаю, до каких размеров.

К дому прилегал небольшой сад, на который вчера я не обратила практически никакого внимания. Сейчас в утреннем свете он показался мне чудесным, будто сказочное продолжение моей комнаты – море цветов и плодовых деревьев, росших в каком-то асимметричном беспорядке. И я сбежала в сад от оружающей меня реальной действительности к пению птиц и очаровательной красоте декоративных деревьев.

В саду я услышала голос Дэниэля и направилась на его звук. Я наткнулась на него и Мастера возле небольшого цветочного куста с нежно-желтыми цветами. Они о чем-то говорили и Дэниэль, заметив меня, жестом предложил присоединиться к ним. Мне не хотелось прерывать их беседу, но Учитель сообщил, что они уже закончили разговор, коротко передав мне его содержание: прибывает посланник Короля Орлов с письмом для меня и мне следует выслушать его.

Я искренне обрадовалась перспективе увидеть настоящего человека-орла из небесного племени. Мне почему-то казалось, что умеющие летать люди похожи на ангелов, о которых в моем мире снимают много кинофильмов и пишут фантастические книги. Дэниэль словно прочел мои мысли и поспешно добавил:

– Его зовут Алекс и мы давно знакомы друг с другом. И он всегда хорошо относился к людям. – Дэниэль улыбнулся мне, и я улыбнулась ему в ответ.

День продолжался, одаряя меня теплом и светом. Мы возвращались к дому по тропинке, огибая раскидистые деревья и огромные кусты, и о чем-то говорили. Я помню, что мне нравилось, как принц Дэниэль улыбался и говорил. Тембр его голоса с нотками остроты и власти заставлял меня больше молчать и слушать, но тепло его баритона растекалось по телу и поглощалось моей кожей, как солнечный свет.

Когда мы дошли до дома, Дэниэль остановился и очень серьезно произнес:

– Я хотел сделать вам подарок, Лиина, в знак моего покровительства и будущей дружбы.

Я вопросительно посмотрела на него, автоматически оглядев его руки, одна из которых была прижата к груди у самого сердца. Осторожно, словно боясь напугать, он снял с себя кожаный пояс, на котором носил кинжал, чья рукоять слегка выходила из черного чехла, а затем пристегнул его к моей одежде. Пояс удобно обхватил меня, кинжал лег на бедро, и я вынула его, с любопытством оглядев, и ощутив прохладу лезвия на ладонях. Затем осторожно вложила его в ножны и взглянула на Дэниэля:

– А как же вы, мой принц? И кроме того, я не умею обращаться с оружием, хотя оно и нравится мне.

– Не беспокойтесь, я не останусь безоружным. На рукояти кинжала находятся древние символы – знаки принадлежности к моей семье. Это обеспечит определенную защиту на первых порах, пока вы не научитесь использовать силу своего оружия.

Его подарок вернул меня на грешную землю и заставил осознать, сколь велики перемены, случившиеся со мной, и насколько призрачным стал для меня покинутый мир.

Посланник Короля Орлов должен был появиться после полудня, и мы дружно отправились завтракать, чтобы успеть на прием. Во дворе дома уже суетилась немногочисленная свита принца Дэниэля, состоявшая из пятнадцати человек его личной гвардии, и Грэма, седлавшего лошадей. К окончанию завтрака он вывел лошадей со двора и подвел ко мне черного, как ночь скакуна, поразившего меня своей грацией и красотой. Грэм передал в мои руки поводья и сообщил, что это мой конь и его зовут Ар Ани. Но я никогда не называла его так. Для меня он стал Огоньком – предвестником пугающего бушующего пламени, разрушающего и пожирающего все на своем пути. Огонек был похож на яркий костер – красивый и обжигающий, но очень нужный для того, чтобы согреться и ощутить себя в безопасности. Когда же я попадала в неприятности, он выносил меня на себе, презирая опасность, и сметая на своем пути все преграды. Его, словно пламя, невозможно было остановить, и он восхищал и удивлял меня, вызывал во мне чувство гордости и любви, но без излишней сентиментальности.

Я помню, как погладила его шею, заглядывая в огромные с пушистыми ресницами темно-синие глаза, смотревшие на меня с настороженностью, но без малейшего испуга, и позвала:

– Арни! Огонек! Мой хороший, мой замечательный!

Грэм, заметив мой умоляющий взгляд, порылся в своих карманах, достал какое-то лакомство, твердое на ощупь, темно-серого цвета и протянул мне. Я поднесла кусочек к мягким и теплым губам скакуна, и он, продолжая коситься на меня, осторожно прихватил его прямо с ладони и захрустел, изящно и деликатно опустив изогнутую шею на мое плечо.

Мы подружились сразу и на протяжении всех последующих пятнадцати лет я не переставала восхищаться им. Что за конь! Красивый и застенчивый, словно юная девушка; могучий и храбрый, словно сказочный богатырь; легкий и изящный, словно ласточка в небесах; стремительный и опасный, словно зарождающийся торнадо…

Грэм помог мне взобраться в седло и Дэниэль улыбнулся мне успокаивающе, заметив мое смущение. В конце концов, вскакивать на коня я еще не научилась и потому отчаянно нуждалась в уроках верховой езды.

У ворот города на выезде к нам присоединились еще два всадника из городской охраны, и мы выехали за ворота, а затем поднялись на холмы. Окинув взглядом окружающее меня пространство с высоты зеленых холмов, утопающих в солнечном свете, я еще раз поняла, насколько красивым был окружающий меня мир. Его поля, изумрудные леса, видневшиеся вдалеке, изгибы нежно-голубой реки на самом горизонте, радужные цветы под высоким безоблачным небом напоминали мне мою родину, но казались при этом немного чужими и более совершенными. В тот миг я поняла, что могу полюбить новый мир, и в том, что он не платил мне взаимностью, не было моей вины…

По дороге мы проскакали мимо лесов и полей по направлению к замку Дэниэля, о котором негромко сообщил мне Грэм, и всю оставшуюся часть пути меня сжигали нетерпение, любопытство и ощущение встречи с чем-то неведомым, заманчивым и притягательным. И когда замок открылся передо мной во всем своем великолепии и красоте, я не поверила своим глазам. Огромные башни, переходящие в тонкий шпиль, составляли главный фасад замка. Его архитектура напоминала готический собор средневекового города. Мощные выступы стен, бравшие на себя основную тяжесть свода, заканчивались остроконечными башнями. Небольшие арки, украшенные ажурной резьбой, напоминали серебряные ожерелья среди строгих колонн.

Но замок не казался хрупкой драгоценностью, несмотря на витражи окон, создающих издалека впечатление разноцветных драгоценных камней, сверкающих под лучами солнца. Замок принца Дэниэля был огорожен огромными каменными стенами и дополнительно защищен глубоким рвом, наполненным водой, через который свисал большой разводной деревянный мост. Лишь увидев официальную резиденцию принца, я окончательно поняла, насколько развитой была потерянная этим миром цивилизация, и сколь велики были разрушения, причиненные войной.

Соглашение между Дэниэлем и его братом, казавшееся мне полным бредом и совершенным безумием, внезапно приобрело иные очертания. Я подумала, что достигнутая ими договоренность, затеянная игра – не безумнее решения о начале еще одной войны, после которой, возможно, не останется никого: ни правителей, ни народа, которым можно будет править. И не было ничего реальнее, чем этот замок, одновременно похожий на архитектурный шедевр и неприступную крепость с высокими отвесными стенами и сторожевыми башнями.

Мы въехали в замок и солдаты восторженно приветствовали своего правителя, пока мы подъезжали к самому дворцу, окруженному небольшим садом и искусственным озером. Только сейчас, видя столько юных лиц, я задумалась над словами Учителя о долгой молодости и почти бесконечной жизни. Эти люди не были похожи на людей моего мира и я поняла почему. Лица окружающих меня воинов были лишены возраста. Здесь не было шестнадцатилетних юнцов и сорокалетних мужчин. Им всем словно исполнилось лет тридцать или тридцать пять и это делало их похожими друг на друга. Темные волосы, темные глаза, загорелая кожа, точеные скулы и тонко очерченные брови. Люди этого мира были красивой нацией, и я не могла не признать этого.

В то же время моя внешность резко выделялась на общем фоне. Светлая кожа, темно-русые волосы и зеленые глаза привлекали окружающих людей, но их любопытство не было чрезмерным или навязчивым, и я не ощущала себя лишней или чужой среди всеобщего внимания.

Мы слезли с коней и вошли в замок. Принц Дэниэль торопился, и я почти бежала за ним, практически не обращая внимания на окружающую обстановку – на все эти переплетения коридоров и залов, через которые мы промчались. Много позже этот замок стал родным для меня, как и его обитатели, но, в целом, он показался мне слишком мрачным и темным, отчего зал приемов неожиданно напомнил мне взрывы салютов в ночном небе. Зал был огромным, с высокими окнами, яркий солнечный свет из которых заливал хрустальные колонны, отбрасывающие цветные радужные блики на стены и на одежды людей. При виде принца Дэниэля наступила тишина, лишь изредка нарушаемая легким шепотом, катившимся по рядам.

Не останавливаясь и не обращая внимания на людей, склонившихся перед ним, принц Дэниэль шел по образовавшемуся проходу – широкому живому коридору, к небольшому возвышению в конце зала, которое образовывали черные мраморные плиты в виде окружности, возложенные друг на друга, одна за другой, по мере их уменьшения. Черные и гладкие, словно отполированные человеческими руками, они поглощали яркий свет, освещающий зал.

Не спеша, Дэниэль поднялся на возвышение по ровным ступенькам, словно нес на плечах непомерный груз, не имея права ни склониться под ним, ни сбросить его, и повернулся к людям. Лицо его застыло, а глаза лишились выражения тепла и доброты, и я увидела совершенно иного человека. Являясь правителем целой страны, принц Дэниэль находился в своем замке и одно его слово могло изменить судьбу любого в этом зале, а его взгляд мог обвинить или даровать милость. В этот момент он, как никогда, был похож на своего брата, и у меня не хватило решимости и смелости подняться на все ступеньки и стать рядом с ним. И все же десятки глаз оценили то, что принц положил свою ладонь мне на плечо, приблизив меня к себе, насколько было возможно. Он не представил меня, но его слова прозвучали громко и твердо:

– Вы знаете о пророчестве и верите ему, как верит в него мой народ. Ваша вера и желание мира привели к заключению договора с правителем Элидии, благодаря которому уже тридцать лет не умирают наши отцы и братья. Магистр привел Лиину в наш мир, выполнив свое обещание и условие нашего соглашения. Я также хочу исполнить свое обещание, и Лиина разделит со мною власть над моей страной и моим народом. Отныне принцесса Лиина является членом Совета, ее голос – это мой голос, ее слова – это мои слова. Оскорбление ее чести – это оскорбление мне, моему народу и моей стране. Любой ее приказ – это мой приказ, не подлежащий сомнению и обсуждению. Она наследует трон и власть после моей смерти, и каждый присутствующий здесь принесет клятву верности ей, как принес эту клятву мне. А теперь прошу всех удалиться и оставить нас! – Принц так и не убрал руку с моего плеча, наблюдая, как его подданные, склонив головы, в абсолютном молчании покидают зал.

Только после того, как все удалились, Дэниэль убрал ладонь с моего плеча и маска исчезла с его лица. Он спустился вниз и увлек меня за собой. Из зала мы вышли в полном молчании. Я не могла говорить, мои мысли совершенно не соответствовали важности только что прозвучавшего заявления. Мне казалось, что его поданные вряд ли будут в восторге от непонятно откуда появившейся девчонки, которая сразу же была наделена полномочиями, сравнимыми лишь с полномочиями правителя целой страны. Власть пугала меня, и я не любила ее. Сама мысль о том, что в моих руках, за исключением своей собственной, будет еще чья-то судьба, была для меня мучительна и нестерпима. Я не имела власти над своей жизнью, что уж говорить о чужих жизнях вообще?

Даже сейчас я кажусь себе марионеткой – куклой, с которой играет невидимый и жестокий враг, по своему желанию причиняющий зло, и получающий от этого странное удовольствие, но желания играть самой или быть кукловодом не возникало во мне никогда. Я хорошо понимаю и прекрасно осознаю, что никогда власть не портила людей, обладающих ею. Напротив, лишь испорченные и извращенные люди тянутся к ней, поскольку осознание ими своей силы и власти над другими людьми, их судьбами и даже жизнями, способно дать им то удовлетворение, к которому они стремятся. Назовите это целью или смыслом их жизни – суть человека нелегко изменить, если сам он к этому не готов.

Люди всегда стремились к чему-то. Мы все стремимся к какому-то удовлетворению, ибо в этом наша сущность и наше предназначение. Просто не все понимают это и осознают. Для кого-то жизнь – это замкнутый круг. Жизнь ради самой жизни. Возможно, где-то в глубине души эти люди понимают, что жизнь без смысла и без цели – всего лишь существование, но им не хватает желания или ума, или чего-то большего, чтобы определить свою цель для самого себя, чтобы четко сформулировать, в чем заключается его предназначение и для чего он рожден. И я не имею в виду степень значения этой цели, ибо нет разницы между малым и великим, когда речь заходит о смысле жизни, потому что каждый человек, определивший для себя ее смысл, бесценен для всего мира.

Намного более важным, чем власть, я считаю наше стремление к совершенству. Заложенное в нас небесами, реализованное нами, оно ведет человека к пониманию жизненной цели и смысла. Оно приближает нас к Создателю и делает нас Его подобием. Обладая достоинством, человек возвышается в достойном. Выбирая гордость, человек в мыслях своих и желаниях возносится над людьми, но стремясь к подобному возвышению, он предает небеса.

Совершенство – нечто большее, чем красота тела, ума и души, независимо от того, гордость живет в наших сердцах или гордыня.

Совершенство – это долгая дорога, тяжкий труд и бесконечное развитие, и нет никакого приза в самом конце пути, ибо никто не способен пройти его до конца. Но, ступивший на бесконечную дорогу путник обретет цель своей жизни и найдет ее смысл, в чем бы они ни состояли.

Принц Дэниэль, поделившись со мной своей властью, лишил меня этого пути. Он подарил мне цель, придал смысл моей жизни, и мне не пришлось идти к ней босыми стопами по раскаленным углям. Мне даже показалось, что Дэниэль испытал какое-то облегчение, поделив свою власть между нами. И сейчас я думаю, что именно Дэниэль сделал за меня выбор, который мне предстоял, который мог быть совершенно иным.

Шестым чувством, почти интуитивно он понял, что мы очень похожи в одном – мы оба не способны предать доверие, не способны на предательство, в чем бы оно ни заключалось. И для меня, как и для него, преданность была не просто словом, а образом жизни. Дэниэль сделал очень простой, но гениальный ход в этой игре. Он сделал меня частью своей семьи. Он сам стал для меня семьей, и моя преданность автоматически распространилась и на него.

Покинув зал приемов, принц Дэниэль направился в свой рабочий кабинет, и я последовала за ним, чувствуя определенную растерянность. Героями и правителями не становятся за одно мгновение, ибо подлинное величие заключается не в статусе человека, а в его делах. Даже малое действие, совершенное нами в целях восстановления истины и справедливости, и есть настоящее величие. Истинная цель нашей жизни – не в достижении власти и почета, а в хороших и правильных делах. И совершенно неважно, действуем мы во имя нашего Бога или человеческих законов, но очень важно соблюдать границы божественной воли и человеческой морали. Без понимания огромной ответственности за судьбы других людей нет истинного правителя. И я не могла не понимать, что никогда не смогу стать равной принцу Дэниэлю, ибо не только не была готова к ответственности, которую он возложил на меня, но и боялась ее безумно.

Когда принц Дэниэль остановился возле дверей кабинета, я чуть не налетела на него, но он успел обернуться и придержать меня за плечи. Я снова увидела прежнего Дэниэля, словно он сбросил свою маску правителя. Мне еще предстояло привыкнуть к его способности жить двумя совершенно разными жизнями одновременно, но Дэниэль без маски принца нравился мне намного больше. И в глубине души я не могла не признать, что порою тоже была вынуждена играть отведенную или навязанную мне роль. Игра была способом выживания в окружающем меня мире – достаточно жестоком и способном поглотить мою уязвимую и открытую душу, и даже уничтожить ее без причины. Желающих бросить камень не нужно было искать, они всегда находились сами.

Перемены, происходящие с внешностью принца каждый раз, когда он надевал маску правителя, казались мне совершенно естественными. Но также следовало признать, что я была напугана произошедшими событиями и его решением, и испытывала смешанные чувства, неожиданно осознав всю реальность происходящего. Меня сознательно втягивали в игру двух правителей, подталкивали меня, требовали незамедлительных перемен, а я не успевала за ними.

Только сейчас по прошествии многих лет я понимаю, что принц Дэниэль был прав, определив мое положение ясно и недвусмысленно, предоставив мне независимость и одновременно взвалив на меня груз ответственности. Независимость не раз помогала мне выжить впоследствии, а практически неограниченные полномочия, которыми наделил меня мой друг, спасли не одну жизнь.

Принц Дэниэль не просто стал моей семьей, он противопоставил милорду меня и свой народ, только что ставший и моим тоже. Одно дело – отвечать только за себя, и совсем другое – за тысячи других людей, готовых дать клятву верности и умереть за тебя. Не знаю, откуда он понял, что я хорошо отношусь к людям, несмотря на собственную отстраненность от их проблем. Но так же, как и принц Дэниэль, я была способна увидеть в каждом человеке даже те достоинства, которые были скрыты от него самого. И я искренне верила в то, что люди добрее, чем кажутся, умнее, чем кажутся, и человечнее, чем может показаться с первого взгляда.

Дэниэль также понял, что ответственность является неотъемлемой частью моего характера, несмотря на мое отрицание собственной готовности отвечать за чужие жизни и судьбы. Даже не считая себя надежным другом или партнером, в глубине души я придавала огромное значение собственным обязанностям и взятым на себя обязательствам, и чем больше от меня зависело, тем меньше я поддавалась своим желаниям и инстинктам, руководствуясь исключительно разумом, лишь ему позволяя решать и находить ответы.

Возможно, принц Дэниэль не осознавал этого до конца, но он уловил мою суть, и я видела его глаза, когда он произнес:

– Я почти не ошибаюсь в людях и знаю, что не ошибся в тебе…

И я сказала ему то, чего он ожидал, будучи неуверенной в его знании моего характера:

– Благодарю вас, мой принц…

Дэниэль коснулся губами моего лба и ничего не ответил. Двери его кабинета распахнулись. Он пропустил меня вперед и осторожно прикрыл их за собой. Затем сразу направился к окну и выглянул во двор, выискивая кого-то снаружи. Судя по его поведению, посланник Короля Орлов должен был прибыть с минуты на минуту.

Я же воспользовалась передышкой, чтобы оглядеться.

Покои принца были полной противоположностью моей комнате – ни штор, ни цветов, ни витражей. Деловая атмосфера рабочего кабинета делала комнату холодной, большой и лишенной жизни. Длинный и широкий стол, абсолютно черный, с матовым оттенком, выделялся своей массивностью и редкой, почти экзотической красотой из-за многочисленной резьбы, изображавшей диких зверей, птиц и рыб в их естественной среде обитания.

Вдоль стены стояли огромные мягкие кресла, в одном из которых я буквально утонула. А к противоположной стене был придвинут маленький синий столик, на котором в беспорядке располагались книги, исписанные листы бумаги, письменные принадлежности на бронзовой подставке и красивый черный камень в золотой оправе. Вещи выглядели так, словно они заблудились и не нашли себе места ни на столе, ни в самой комнате. Только ковер на полу был поистине огромным и роскошным, составляя гармоничное сочетание с мебелью и естественным цветом каменных стен. И все же в кабинете принца Дэниэля было холодно и неуютно, и даже огромные стеллажи с книгами не вызывали желания прочесть их.

Дэниэль продолжал смотреть в окно, но мне показалось, что он совершенно перестал обращать внимание на происходящие снаружи события. Я увидела отражение его лица на стекле и поняла, что он не замечает ни меня, ни самого себя, ни внешнего мира. Тогда я впервые подумала о том, что в своих тайных мыслях он уходит слишком далеко от реальности. И впоследствии я не раз сталкивалась с тем, что принц Дэниэль, оставаясь со мною наедине, на самом деле оставался в полном одиночестве. В такие минуты он замыкался в себе, и мысли его уходили куда-то далеко-далеко, прочь от него самого. И я никогда не задавала ему вопросов о том, куда они уходили и где пребывали, а он никогда не говорил мне о них.

Только однажды он дал мне понять, насколько ценит мое общество, и насколько благодарен за мою сдержанность, словно именно я помогала ему погружаться в неведомые и недоступные для меня грезы. Тогда я не знала, что съедало его или что догоняло. И совершенно не понимала, что заставляло закрываться его сердце и душу. Но это не могло обидеть меня. Сердце человека, особенно близкого человека, способно хранить в себе тайны, которые не следует раскрывать, если сам он этого не захочет. Терпение и время способны уменьшить прежнюю боль, но каждый из нас имеет право на тайну, маленькую или большую, и проявляя настойчивость в ее раскрытии, мы можем навредить своему другу и даже лишиться его любви.

Не знаю, сколько прошло времени, ибо я, как и принц Дэниэль, тоже погрузилась в какую-то серую меланхолию, но внезапно за дверью послышались шаги и в комнату вошел Грэм. Он сообщил, что посланник Короля Орлов прибыл, и уловив кивок принца, не медля ни секунды, пригласил его в комнату.

Я вскочила с кресла и мой взгляд метнулся к раскрытым дверям. Дэниэль остался стоять у окна, и когда посланник вошел, я услышала его радостный голос:

– Алекс! Я рад видеть тебя снова!

Алекс улыбнулся в ответ, искренне и широко, глаза его засмеялись, излучая неподдельную радость, и он устремился к Дэниэлю. Они обнялись и посмотрели на меня…

Когда я закрываю глаза, вспоминая тот миг, я вижу яркое солнце, чьи лучи, падая на друзей из раскрытого окна, создают ослепительный ореол света вокруг их голов. Радость на их лицах усиливает этот свет и он становится нестерпимым для моих глаз. Я чувствую их счастье всем своим телом и оно непомерно для моих эмоций. Боже мой! Как я завидую им, как я хочу почувствовать то же самое, ощутить пьянящую радость от встречи со своим другом!

Алекс принес с собою какую-то легкость и свежесть, словно в комнату вместе с ним проник летний дождик. И он улыбнулся мне такой же искренней улыбкой и поклонился, на секунду задержав взгляд на подаренном принцем Дэниэлем кинжале.

Затем он представился и произнес:

– Я рад познакомиться с вами. Позволено ли мне предложить вам свою дружбу и свою защиту?

От его голоса и слов по телу побежали приятные мурашки, и я поразилась тому, как быстро обретаю чувства симпатии и доверия к Алексу. Это смутило меня и даже испугало – слишком много времени я не испытывала столь ярких и сильных эмоций. Мое сердце несколько лет не вспоминало о том, что можно радоваться и смеяться, купаться в солнечном свете, наслаждаться неиссякаемой энергией жизни, знакомясь с новыми людьми, и приобретая новых друзей.

Открывшийся мир ошеломил меня, перевернув устоявшийся и привычный образ жизни, где никто и никогда не предлагал мне защиту или дружбу. Мир Алекса и Дэниэля поглотил меня слишком быстро, не давая опомниться, остановиться, просто задуматься или поразмыслить. Эмоции не просто переполняли, они перехлестывали через край, заставляя меня сдерживать их, ибо такой объем не могли переварить ни мой разум, ни мое сердце. Охватившее меня смущение было следствием моей неуверенности в собственных чувствах, но Алекс посчитал себя причиной моего смущения.

Я не нашла слов, чтобы ответить ему, только кивнула и улыбка Алекса неожиданно изменилась, выразив некое сожаление и даже сочувствие. А затем он подошел ко мне и вместе со сменой его настроения неуловимо изменилась и атмосфера в кабинете, словно нечто, исходящее от Алекса, заполнило окружающее нас пространство, изменяя наше восприятие внешнего мира.

Алекс принес с собою письмо от своего короля. Оно было адресовано мне лично и я вскрыла пакет. В своем послании Король Орлов обращался ко мне так, словно знал меня очень давно:

"Рэ Амми! Позволь называть тебя этим именем. Мой народ называет так наших детей, еще не расправивших крылья.

Мне кажется, я прожил целую вечность. Жизнь орла – это бессмертие по сравнению с человеческой жизнью.

Я видел войны, о которых не помнят люди, и они не пугали меня. Но только не Магистр и не его война. Она не должна повториться. И я готов поверить в пророчество, если моя вера важна для тебя.

Но ни одно пророчество не способно изменить мир без необходимых усилий. Перемены возможны, а к будущему ведут разные дороги.

Я хочу увидеть тебя прежде, чем сегодняшний закат уступит место холодной ночи, потому что я умираю, как этот закат. И смерть, как и ночь, скоро вступит в свои владения.

Ты связана с этим миром, Рэ Амми! Твое появление изменит его, а людям и орлам нужны перемены.

Моя смерть ляжет черными камнями на крылья Алекса, и я не смогу летать в том мире, куда ухожу. Невозможно отправиться к звездам, сожалея о незаконченных делах.

Я хочу завершить их и ты нужна мне!».

Письмо ничего не объясняло – оно лишь просило о встрече, но по какой-то причине я почувствовала, что теряю близкого мне человека. Послание Короля Орлов разбудило во мне нечто, что было сокрыто от меня и таинственно пряталось где-то в самой глубине души. И теперь, словно ключ повернулся в замке, открывая мне дверь. Я шагнула в нее и отчетливо поняла, что снова увижу лишь смерть и боль. Но я не могла отказать королю в столь ничтожной просьбе.

Я показала письмо Дэниэлю и он прочитал его.

– Ты знал об этом и ничего мне не сказал? – В его словах, обращенных к Алексу, послышался явный упрек.

– Он запретил мне. Прости… – Алекс протянул руку, взял письмо и возвратил его мне, обращаясь одновременно к принцу. – Мой отец хотел встретиться с тобою лично. Он будет ждать тебя у Салэнского водопада завтра на рассвете. А я должен проводить Лиину.

– Почему он умирает? – Я бесцеремонно вмешалась в их беседу, инстинктивно ощущая, что Алекс чего-то не договаривает и избегает ответов на самые главные вопросы.

Но вызвать его на откровенность не удалось. Он лишь сказал мне, что у нас мало времени, и мы спешно покинули замок в сопровождении личной охраны принца Дэниэля.

Всю дорогу мне казалось, что мы опаздываем или уже опоздали. Даже расставшись с Дэниэлем, чей путь лежал дальше Элен Гаарских гор, я не переставала беспокоиться. Только к вечеру мы добрались до подножия Элен Гаара и еще пару часов карабкались по узкой тропинке, ведущей к ущелью Снов. В этих местах росли дикие цветы айды, из лепестков которых готовили сонный напиток. Отсюда и название места встречи. Мы добрались до небольшого ровного участка земли среди каменных скал, который облюбовали эти нежные серо-голубые цветы, и я увидела Короля Орлов.

Он показался мне неожиданно молодым. Много моложе, чем я представляла себе. Даже в его приветствии было что-то юное и мальчишеское. Но его глаза были слишком мудры и в них не было радости – только скрытая боль и безмерное понимание. Точно такие же глаза были у старого Учителя. И только они выдавали настоящий возраст Короля Орлов.

– Мой король… – Преклонив колено, Алекс склонил голову, и я повторила его слова и движения, чуть замешкавшись.

Проглотив подкатившийся к горлу комок, я посмотрела прямо в лицо короля, а затем мы встали, повинусь его жесту.

– Ты пришла… – Он улыбнулся мне, но глаза оставались печальными. Казалось, они жили собственной жизнью на его лице. И я окончательно поняла, что Король Орлов умирает.

Он почти ушел из этого мира, и его душа поселилась в глазах, готовая вот-вот вырваться наружу. Но король не отпускал ее, и она смотрела на меня – такая сильная, властная, мудрая, все понимающая и смертельно уставшая.

– Ты очень молода, Рэ Амми!

Я осторожно улыбнулась в ответ и тихо ответила:

– Со временем этот недостаток исчезнет, мой король.

Он кивнул и продолжил:

– Слишком хрупкая и нежная, как цветок айды. Но ты нравишься моему сыну, а я доверяю его суждениям! – Он прикоснулся ко мне, словно хотел убедиться в том, что я не цветок и не сломаюсь от его прикосновения.

Я инстинктивно пожала плечами – мой излюбленный жест абсолютного противоречия при полном отсутствии желания говорить. И как ни странно, он его понял и поддержал меня:

– Ты права. Иногда все решает не тело, а наша душа. Тело может подвести, а душа никогда… Я желал нашей встречи, чтобы передать тебе Годертайн! – Он снял с себя серебряную цепь с медальоном и протянул мне. – Этот медальон носит имя первого короля моего народа – Годертайна. Он сотни лет передавался от отца к сыну и я стану первым, кто нарушит эту традицию. Владеющий Годертайном стоит выше, чем сам король, обладает властью большей, чем все короли моего народа. Потому я хочу передать его тебе – человеку, а не орлу! – Его голос прервался от волнения, а рука вложила медальон в мою ладонь.

– И что мне с ним делать? – Слова недоумения автоматически вырвались из меня, ибо мое настроение ничуть не соответствовало значимости этого момента.

– Никогда не использовать… – Король сжал мои пальцы вокруг Годертайна и убрал свою руку.

Мы посмотрели в глаза друг друга и ко мне наконец пришло понимание:

– Кто-то из орлов желает слишком многого?

– Кто-то из моих сыновей… – И Король Орлов рассказал мне, почему умирает.

Алекс не был единственным сыном. У Короля Орлов был еще один сын – Лан Эли Гэр. И два брата не ладили между собой точно так же, как принц Дэниэль и Магистр. Единственная разница между ними заключалась в желании Лана править и полном его отсутствии у Алекса. Король умирал, потому что Лан ранил его. В кровь попал яд циаты – божественно красивой маленькой птички, похожей на земную колибри. Кинжал был пропитан им и противоядия не существовало.

Король Орлов сожалел. Искренне сожалел о случившемся. И дело было не в прощении или ненависти к своему птенцу. Любовь родителей к своим детям обладает одной особенностью – она безгранична. Король любил обоих своих сыновей и сожалел, что его дети так и не стали друзьями, что его смерть не только не примирит их, а лишь усилит противостояние.

Возможность защитить Алекса исчерпала себя с момента, когда король был отравлен и обречен на смерть. Годертайн в руках Лана лишал орлов выбора, делал его единственным претедентом на трон. При его отсутствии народ орлов сам решил бы свою судьбу, выбрав правителя, которого заслуживал. И умирающий Король Орлов оставлял свой народ следовать выбранной судьбе.

Я надела медальон на шею и застегнула куртку. Тепло моего тела согрело холодный металл и я снова ощутила чувство нереальности происходящего, которое уже посещало меня, но я посмотрела прямо в глаза короля и твердо произнесла:

– Даю слово, что Годертайн не попадет к убийце своего отца. Но я не могу обещать, что не использую дарованную вами власть ради вашего сына Алекса. Он предложил мне свое покровительство и я приняла его. Подобные отношения невозможны без взаимной поддержки. Если Алексу будет угрожать опасность, я использую Годертайн. Не знаю как, но использую!

И тогда король кивнул мне и тихо-тихо прошептал:

– Твои слова – моя последняя воля. Но помни всегда, что я любил их обоих…

Он говорил о себе в прошедшем времени, а мне было больно прямо сейчас. И окружающий мир показался мне тенью, готовой завладеть угасающим сердцем короля. И мое сожаление прорвалось наружу, как и сожаление Короля Орлов. Я не хотела, чтобы он уходил.

Какое-то время мы молчали, словно король ждал еще кого-то или хотел чего-то от нас, но никто не пришел, а Алекс не проронил ни слова. Я уже была готова оставить их, полагая, что мое присутствие не позволяет им искренне выразить свои чувства, но я ошибалась. Королю мешала не я. Он не хотел присутствия Алекса, и он отослал его молчаливым и властным жестом. И когда Алекс скрылся за серыми камнями, король прервал молчание:

– Мой дар – это боль. Ты наследуешь не власть, но проклятие. Еще один дар я оставлю тебе, потому что хочу уйти, не боясь твоей молодости и твоей слабости.

И прежде, чем я обдумала его слова или возразила, тьма обрушилась на меня черной пеленой, а окружающий мир растворился в ней и исчез. Король Орлов завладел моей волей и собственное тело вдруг стало чужим и неподвластным мне.

Вмешательство короля было насилием и я ощущала, как он разрывает на части мое подсознание, вырывая из него мои же воспоминания, и заменяя их собственными. В желании вырваться из темноты я пыталась сопротивляться и инстинктивно боролась с чужой волей, подавляющей во мне все человеческое, и не было во мне страха. И Король Орлов прошептал в темноте: «Это хорошо!».

Его собственный разум, состоящий из огромного опыта прожитой жизни, испытанных эмоций и чувств, каким-то образом поглотил мое сознание и изменил его. Я почувствовала, как стремительно меняюсь, словно за секунду проживаю годы, а за минуту – десятилетия, и чужая жизнь вошла в меня, оставив после себя смутные воспоминания и ощущение глубокой старости. Ничего подобного я никогда не испытывала, но мне не было больно. В поглотившей меня тьме Король Орлов говорил со мною, и я слышала и видела его, хотя глаза мои были закрыты, а уши не слышали ни шороха ветра, ни пения птиц. Я увидела голубые небеса и почувствовала боль отца, потерявшего сына. Я испытала его прощение, ярость и бессилие. А затем он наполнил меня спокойствием и любовью, отдал безграничную силу, обрушившуюся на меня огненной волной необычайно яркого света. Свет ослепил меня и все вокруг поглотила тьма…

Когда я открыла глаза, я увидела тот же взгляд – понимающий и смертельно уставший. А еще он спрашивал: «Что я сделал с тобою, Рэ Амми?».

Король с нежностью коснулся моих волос, подарив едва уловимую ласку, и попрощался:

– Вспоминай обо мне иногда…

И лишь позднее я поняла, что он сделал тогда для меня.

Король Орлов подарил мне последние мгновения своей жизни и это все равно, что отдать любимому человеку всю свою жизнь без остатка. Он не просто сделал меня сильнее, он сделал все для того, чтобы я стала частью его народа. Он изменил меня, уничтожив частичку моего человеческого «я», и перемены затронули не только душу, но и мое тело. Часть моего сознания вообще перестала быть человеческой. Когда Король Орлов вторгся в него, я увидела изнутри свое тело, свое сердце и кровеносные сосуды, по которым бежала алая человеческая кровь. А когда он покинул меня, последнее, что я увидела – это поток черной крови, смешавшейся с алым цветом: черной, как ночное небо, сильной и вечной, как горы, окружающие меня и короля. Перед тем, как сознание поглотила тьма, я поняла, почему небеса покорились орлам, и тогда небеса стали частью меня самой, а душа перестала быть только человеческой.

Я возвращалась к Алексу, когда желание обернуться и вновь увидеть Короля Орлов стало просто невыносимым. Меня охватила какая-то отчаянная радость – последняя радость полета и встречи с небом. И когда я поняла, что она не моя, король уже перестал быть человеком. Его человеческое тело изменилось, а серые тени, отделившиеся от земли, скрыли очертания рук и ног. Тени окутали его легким и невесомым покрывалом, ставшим вдруг одновременно черным и прозрачным, словно ночное небо, поглощенное серебристым светом миллиардов и миллиардов звезд.

Через какое-то мгновение огромные черные крылья разбили серебряное покрывало, разрывая его на части. И огромная птица с гордым профилем, массивным клювом и человеческими глазами посмотрела на меня. Она изогнула свою шею, а в моей голове прозвучали слова прощания и надежды. Король Орлов прощался не только со мной. Он прощался с этим миром, прощался с небом, которое так любил и не хотел покидать. Он не сдерживал себя, опалив меня огнем своей боли и своей страсти. И теперь мне кажется, что именно он научил меня радоваться каждому прожитому дню удивительно желанной и единственной жизни.

Затем он покинул меня. Его крылья взметнулись вверх, почти параллельно друг другу, прямые и массивные, все еще в облаке легкого серебристого тумана, сотканного из миллионов пылинок, переливающихся на солнце. Когда тени исчезли, передо мною возник истинный облик Короля-птицы, навечно оставшийся в моей памяти. Небеса скрыли его от меня и я никогда больше не видела Короля Орлов…

Я не помню, сколько времени я простояла в одиночестве среди камней, но вспоминая тот день, я в сотый раз задаю себе вопрос: "Почему?". Почему прошлое никогда не отпускало меня? Почему оно возвращается и каждый раз наносит еще один удар, способный стать последним?

Я почти сбежала от милорда в свой мир, покончив с прошлым, и забыв про него. Но милорд нашел меня, и я знаю, что в его характере упрямства ничуть не меньше, чем в моем. Магистром тоже движет прошлое, которое не отпускает его, и гордость, от которой он не в силах отказаться. И я думаю, что мы противостоим другу другу из-за чистого упрямства, оскорбленной гордыни, сильной боли и безумной любви. Безумной, потому что любовь заставляет нас причинять друг другу боль и страдание. Безумной, потому что я не могу принять такую любовь. Безумной, потому что именно этого милорд хочет от меня. Он хочет, чтобы я изменилась, и я знаю, что могу измениться во имя его любви. И где-то в глубине своей души я хочу измениться, но именно поэтому я не могу полюбить милорда. И это делает безумцами нас обоих…

Но что, если я ошибаюсь? Что, если не прошлое держит меня, а я цепляюсь за него с упрямством безумца? Цепляюсь за то, что никогда уже не вернется? Несмотря на то, что прошлое принесло мне не только любовь, но и слезы, я все равно настойчиво воскрешаю в своей памяти прошедшие годы. Снова и снова я прокручиваю в своем сознании пережитые мгновения – горькие и счастливые, грустные и радостные, печальные и торжественные. Я вспоминаю их и мне больно оттого, что я не могу вернуться назад и пережить все заново. Не могу вернуться…

Но это значит, что я хочу этого. Хочу снова увидеть принца Дэниэля и старого Учителя, почувствовать саму жизнь и поспорить с судьбой, ведущей в темные воды смерти. Вот только сил для этого уже не осталось…

Но когда-то все было по-другому. И я думаю, что Король Орлов сделал нечто удивительное, потому что его дар позволил мне и Алексу стать частью единого целого, позволил полюбить друг друга.

Невозможно кого-то любить, не завладев при этом его душой. И мы оба слишком легко раскрыли свои души, словно каждый из нас владел ключом от подвала, где они были заперты. И каждый из нас позволил другому достать этот ключ и отпереть замок. Ни сомнений, ни колебаний, ни раздумий – это было так легко и так прекрасно.

Алекс дал мне то, чего никогда не дал бы милорд. Он заставил меня почувствовать себя живой, помог принять происходящие со мной перемены, дал понять, насколько счастливым может стать человек. Алекс объяснил мне, что счастье – это нормальное состояние души, которое не нужно завоевывать. Благодаря ему я поняла, что означает любовь и каким бесценным даром любви наделена моя душа. И я знаю, что только Алекс способен был наделить мою душу светом, который все еще живет во мне, не позволяя отречься от прошлого и собственного выбора.

И я всегда буду это помнить, потому что помню, как выжила после смерти своей мамы. Я выжила потому, что все внутри меня замерзло и превратилось в непроницаемый алмазно-ледяной панцирь, сковавший все чувства и мысли. Мы разделились – я и мой мир. И я существовала отдельно от всего, что меня окружало, не способная чувствовать ни гнева, ни боли, ни радости, ни любви. Само слово жизнь перестало существовать для меня.

А потом появился новый мир и Алекс. И я перестала выживать, осознав, что снова могу жить, а надежда не покинула мое сердце. Я смогла подняться с колен, несмотря на судьбу и брошенный ею вызов. Благодаря Алексу, я смогла дойти до конца, хотя судьба не оставила мне ничего взамен, кроме этой книги и возможности написать ее.

Я помню, как вернулась к Алексу, и очертания его фигуры нарисовались сквозь пелену моих слез. Я почти не плакала после смерти мамы, ибо слезы не приносили мне облегчения, но сейчас я плакала слезами боли и очищения. Король Орлов ушел, а мои слезы избавляли меня от страданий.

Когда мы возвращались, оцепенение, владевшее мною, стало проходить, словно внутри меня понемногу разжималась пружина, когда-то сжавшаяся от страха перед собственными эмоциями. Я перестала бояться своих чувств и того, что другая моя половина, когда-то сгоревшая дотла и заснувшая навсегда, поглотит меня саму. Она словно слилась с моей новой нечеловеческой сущностью, и я уже не могла разделить их. Став единым целым с чем-то, что было сильнее меня, опытнее и мудрее, я повзрослела и осознала, что утратила навсегда наивность своей юности, но не почувствовала никаких сожалений. Мне было горько, но одновременно легко и свободно, как будто открылись окна и двери, и впустили в темную комнату яркий солнечный свет. И сейчас я признаю, что дар Короля Орлов помог мне выжить в этом мире и не сломаться в первые годы. Он позволил мне полюбить этот мир и наделил силой, которая напугала милорда. А еще я не могу сдержать злорадной улыбки, вспоминая об этом. Не только ему удавалось смеяться последним…

Мы вернулись в дом принца Дэниэля и Алекс остался со мною. Пережитые эмоции вызвали болезненную лихорадку, напугавшую не только Алекса, но и Мастера. Я не просто заболела, я впала в какое-то забытье – в долгий сон без сновидений, не приносящий облегчения, а лишь усиливающий состояние слабости. Мастер и Алекс по очереди поили меня горькими отварами из трав, но облегчения не наступало. Я помню, как Алекс рассказывал мне о своем народе, и я засыпала под звуки его голоса, продолжая слышать его даже через пелену своих снов. Мастер тоже рассказывал мне о войне, о победах и поражениях принца Дэниэля. Он рассказывал мне о Магистре, имени которого не знал никто. А еще он рассказывал мне о Ночных землях, где жил и правил отец милорда и принца Дэниэля, и я могла слушать его истории бесконечно долго, несмотря на слабость и мучительную головную боль.

Мне стало легче лишь через пару месяцев, и в один из дней я наконец-то смогла самостоятельно выбраться на свежий воздух и устроиться в саду за домом. Добравшись до деревянной беседки с помощью Дэниэля, я почти рухнула в приготовленное им кресло, ощущая, как мелко и противно дрожат собственные икры ног, и успокаивающе улыбнулась принцу, чьи глаза не сумели скрыть тревоги и озабоченности. Он присел возле меня, и мы долго молчали, слушая птиц, распевающих свои чудесные песни.

Принц явно беспокоился обо мне, но не решался заговорить первым, и тогда заговорила я:

– Король Орлов передал мне очень важную вещь – символ, наделяющий его владельца большой властью. Почему он не отдал его вам, мой принц?

Дэниэль не смотрел на меня, глаза его были обращены к верхушкам деревьев, которые качал невидимый и чуточку ленивый ветерок. Он ответил мне после нескольких минут раздумий, и лишь закончив фразу, посмотрел прямо в глаза:

– Несмотря на официальный статус, мы не были друзьями, хотя и относились друг к другу с большим теплом и уважением, как равные и в чем-то очень похожие. Но каждый из нас отвечал лишь за свой народ и за свой дом. Он не мог отдать Годертайн мне, потому что его народ никогда бы не стал моим. Я не чувствую и не несу ответственности за орлов, Лиина. Я искренне люблю Алекса и нет у меня друга ближе, чем он, но я осторожен в своем союзе с его народом, потому что не верю в долговременные отношения между людьми и орлами. К тому же Годертайн наделяет своего владельца огромной властью, от которой я не смог бы отказаться. Король Орлов это знал…

Дэниэль прикоснулся к моей руке и сжал запястье, а затем продолжил:

– Я не тот человек, кто вправе использовать силу медальона, но я тот, кто был нужен королю в последние часы жизни. – Его слова были тихими, но за ними таилась боль, скрыть которую не смог бы никто.

– Что мне делать с медальоном? Я не могу носить его с собой. И я сомневаюсь, что информацию о его новом владельце возможно утаить от самих орлов. Если я попрошу Мастера спрятать его до той поры, которая, надеюсь, никогда не настанет, он не откажет мне?

– Это будет очень разумно с твоей стороны, а Учитель никогда и никому не отказывал в разумных просьбах, – Дэниэль улыбнулся мне и одобрительно кивнул, а потом оставил меня со словами, что Алекс тоже хочет меня увидеть.

Минуты в саду текли и текли – медленно и лениво. Ветер шуршал листьями. Солнце становилось все ярче. Тепло и тишина разморили меня, и я незаметно для себя погрузилась в сумеречное состояние полусна и полуяви. В этих грезах я видела Алекса, который почему-то был умирающим Королем Орлов, и мне казалось, что это Алекс умирает, преданный своим сыном. Я очнулась от своих грез в тот момент, когда огромная птица поднялась в воздух и растаяла в серебристом тумане, сотканном из миллиардов дождевых капель, падающих мне на голову. Я вскинула руки, защищаясь от дождя, и открыла глаза.

Алекс стоял возле меня, и мои глаза видели его в окружении сумеречного тумана, словно мои грезы неожиданным образом переместились в реальный мир. Глаза видели нечто, что было недоступно мне ранее. Алекс сохранял человеческий облик, но за его спиной серым туманом расползались огромные крылья. Я почувствовала его не совсем человеческую сущность, но это не испугало меня. А через мгновение я внезапно поняла, что Алекс глубоко несчастен, хотя и скрывает это под маской улыбки и тепла своих глаз.

Не выдержав, я протянула свою руку и коснулась его тела, почувствовав плотную ткань одежды.

– Я вижу крылья за твоей спиной, но понимаю, что их сейчас нет. Как ты превращаешься в человека, Алекс? В моем мире это назвали бы невозможным.

Алекс вздрогнул от моего вопроса и окружавший его туман распался на сотни мелких осколков, мгновенно растаявших под солнечными лучами. Крылья исчезли, и передо мною снова стоял человек.

– Ты можешь это видеть? Обычные люди не замечают нашей сущности. Хотя очень непросто принять облик человека, а потом вернуть свои крылья, Лиина. Отнимает много сил и потому орлы почти не прибегают к перевоплощению. – Алекс сел возле моих ног и посмотрел мне прямо в глаза.

Было странно смотреть на него сверху вниз, но необычайно приятно.

– У меня такое ощущение, что я способна читать твои мысли. А ты можешь прочитать мои? – Мне так хотелось побольше узнать, что даже эмоции Алекса перестали волновать, и, похоже, Алекс не возражал против этих вопросов.

– Не всегда, но я должен прикоснуться к тебе, если захочу понять твои мысли или чувства, или ощутить эмоции. Сами же орлы способны общаться между собой на огромных расстояниях. Это в нашей крови, но об этом знают немногие из людей. Те, кто знает, предпочитают молчать, не желая разрушать хрупкое равновесие между людьми и орлами.

Я согласно кивнула, признавая разумность этого, но не сдержалась:

– Есть ли способ защитить свои мысли, если ты или кто-то другой захочет узнать их?

– Конечно! Не думать о том, о чем тебя спрашивают! – Он сказал это с улыбкой, но очень серьезно.

– Хочешь прочитать мои мысли? – Я снова дотронулась до рукава его куртки, получив взамен нежное прикосновение его теплых губ к моей холодной ладони.

Его мимолетная ласка была так приятна, что я на мгновение зажмурила глаза.

– Вопрос в том, хочешь ли ты этого? Я никогда не пытался прочитать мысли людей без их согласия.

Даже абсолютно бесчувственный человек растаял бы от взгляда его темно-голубых глаз. И я кивнула ему:

– Мне кажется, что твой отец перед смертью что-то изменил во мне, но я не могу добраться до этих изменений, словно они прячутся от меня. Я хочу понять, кем я стала, и мне нужна твоя помощь.

Алекс кивнул мне, и не поднимаясь с травы, крепко сжал мою руку и прошептал:

– Будет немного больно, Лиина…

Его прикосновение было иным, не имеющим ничего общего с тем, что я испытала во время встречи с Королем Орлов. Я погрузилась в состояние, похожее на дрему, охватывающую человека во время просмотра телевизора, когда негромкий голос с экрана успокаивает и убаюкивает уставшего телезрителя. Мои веки сомкнулись сами собой, но я все еще слышала звуки реальной жизни, одновременно погружаясь в мир сновидений и фантазий. И в них присутствовал Алекс.

Мы парили в невесомости, где нет ощущения времени и пространства, нет страха и боли, нет желаний и чувств. Есть только покой и голубые волны под бирюзовым небом и золотым солнцем. Мое тело погружалось в прозрачную воду, теплую, как парное молоко, а морские волны несли меня к берегу, где ждал Алекс. Он позвал меня, стоя на берегу, и я потянулась на его зов, но не покинула моря. Зов Алекса стал настойчивее. Он подчинял меня себе, а в ответ на мое сопротивление становился все сильнее. Но я, по-прежнему, не желала ему подчиняться. И тогда вода вокруг меня изменилась. Я перестала ощущать ее своим домом, перестала чувствовать ее тепло и защиту. И я разозлилась на Алекса, потому что он лишил меня дома. И словно в ответ на мое негодование море исчезло, а я очутилась на берегу вместе с Алексом.

Небо над нами почернело, словно кто-то в одно мгновение уничтожил окружающее нас великолепие, а в следующее мгновение нас обоих накрыла холодная тьма, где светили лишь мертвые звезды на мертвом небе. Именно так. Звезды были мертвы и они, словно свечи, гасли одна за другой. Звезды умерли для Алекса, и он скрыл это от меня…

К пришедшей затем боли я оказалась совершенно не готовой. Она скрутила мой желудок, вызывая тошноту, поднялась к самому горлу и неожиданно сжала сердце, затруднив дыхание. Ничего общего с тем небольшим дискомфортом, о котором говорил Алекс. Я умирала под гаснущими звездами, и мое сердце остановилось в собственном сне.

Когда я открыла глаза, Алекс стоял надо мною, все еще сжимая мою руку. Он выглядел удивленным и испуганным одновременно. Не сказав ни слова, даже не предупредив, неожиданно для меня он одним резким движением вынул мой собственный кинжал из ножен и надрезал ладонь, заставив меня отшатнуться скорее от неожиданности, чем от боли.

– Прости! – Он вернул меня и поднес ладонь к своему лицу, словно желал убедиться, что кровь, сбегающая от меня маленькими каплями, настоящая.

– Она не черная! – С непонятной мне интонацией он почти вытолкнул из себя эти слова, а затем достал свой платок и прижал его к ране. – Но она и не красная, как у людей. Твоя кровь, Лиина, изменила свой цвет.

Немного опешив от неожиданности, я инстинктивно выдернула ладонь из руки Алекса, и убрав платок, убедилась в правоте его слов. Моя фантазия о том, что алая и черная кровь текут в моих жилах, дополняя друг друга, вдруг перестала быть только фантазией.

– Мой отец изменил тебя. Это возможно, но я не знал, что он способен на это. Из старых преданий осталась легенда, которая утверждает, что орлы были когда-то людьми. Они изменились из-за необычной болезни, приобрели способность превращаться в птиц. Продолжение этой истории в том, что некоторые орлы способны превратить в себе подобных любого человека. Если легенда правдива, то мой отец попытался сделать именно это. Я ответил на твой вопрос? – Он скорее не вопрос задавал, а констатировал факт.

И я кивнула в ответ, ибо с самого начала подозревала, что изменения коснулись не только моей души, но и тела. Вот только я не знала, хорошо это или плохо, и Алекс тоже ничего не сказал.

Мы молчали какое-то время, а Алекс смотрел на меня, словно обдумывал сделанное им неожиданное открытие. Но когда я улыбнулась ему, он по-мальчишески улыбнулся в ответ, и я вдруг подумала, что в него можно влюбиться только за эту улыбку. В его глазах заплясали черти и совершенно неожиданно для меня, он продекламировал:

– Прекрасная нимфа купалась в воде, но мне не доступна… В ее наготе есть прелесть чарующих звезд в небесах и чудится солнце в ее волосах. Увидев ее, я о бедах забыл, и сердце свое в ее руки вложил. Прекрасная нимфа купалась в воде, но мне не доступна в своей красоте…

Его слова смутили меня, а затем рассмешили. И еще через мгновение до меня дошло, что он рад этим переменам во мне, а я по уши влюбилась в него, не имея ни малейшего понятия о том, хорошо это или плохо, ибо в образе человека Алекс нравился мне гораздо больше, чем в облике призрачной птицы, растворившейся в тумане из дождя и серебристого света. Это произошло так быстро и так легко, что в тот момент мне просто не хватило времени, чтобы проанализировать свои чувства. И только сейчас я достаточно ясно понимаю, отчего моя любовь к нему зародилась столь стремительно и неожиданно для меня.

Алекс нес в себе свет какой-то искренней радости и счастья, несвойственного мне оптимизма и надежды. Одно его присутствие наполняло меня жизнью. Радость рождалась внутри него, моя же приходила извне. Словно луна, я принимала отраженный свет счастья других людей, пока Алекс не остался его единственным источником, в свете которого я могла находиться бесконечно долго. Он поделился этим светом со мной и свет его стал частью меня самой.

Тепло его души привлекло меня, словно мотылька, летящего на огонь, но свет Алекса не опалял и не обжигал. Он приносил мне тихую радость, спокойствие и удовлетворение. Я нуждалась в нем больше, чем Алекс представлял себе. И только Алекс был способен наделить меня небольшой частичкой этого света, одна лишь искра которого согрела и растопила лед в моем сердце. Его любовь удержала меня на краю бездны. Она осветила ее до самого дна и я поняла, что тьма не является моим домом, и мое стремление к ней – не единственное мое желание…

День продолжался, но я помнила про мертвые звезды в моих грезах и вечером, когда солнце, встретившись с горизонтом, прощалось с нами закатом умирающего дня, я спросила Алекса:

– Почему ты здесь, а не со своим народом?

Мой вопрос прозвучал для него так неожиданно, что Алекс чуть не подпрыгнул, внезапно вернувшись из задумчивого состояния в реальную жизнь. Глаза его блеснули каким-то мрачным удовлетворением, но вновь покрылись холодной дымкой задумчивости и отрешенности. Он попытался сделать вид, что не заметил моего вопроса, но я была слишком настойчива, повторив его, и он сдался:

– Мой брат стал королем и не желает больше видеть меня.

Недосказанность в его словах, интонация голоса и ускользающий взгляд сказали мне больше, чем он мог предположить.

– Лан изгнал тебя?

– Почему ты спрашиваешь? – Алекс смотрел на меня и в его серо-голубых глазах царил холод.

– Ты думал о погасших звездах и мертвом небе. Тебе было больно, Алекс, и мне тоже.

Он смотрел на меня, а вечерние тени наползали на его красивое лицо.

– Ты читала мои мысли. Не делай этого больше, Лиина.

– Я постараюсь, но мне кажется, я всегда буду хотеть этого, независимо от твоей воли. – Я была совершенно уверена в своих желаниях.

Солнце скрылось за горизонтом, наступили сумерки – предвестники глубокого вечера. Небо все еще было светлым, но окружающий город стала покрывать темная пелена. С балкона, где мы сидели, было хорошо видно, как зажигаются огоньки в окнах, разгоняя эту пелену. Настроение Алекса становилось все более мрачным, по крайней мере, мне так казалось. Но я должна была спросить:

– Ты уверен, что твоим друзьям ничего не грозит? Не захочет ли Лан… – Я запнулась, не в силах подобрать правильное слово.

Но Алекс понял меня и ответил сразу:

– Не захочет ли изгнать еще кого-нибудь? Нет, Лиина. Ты не должна волноваться. Мой народ выбрал своего короля. К тому же я всегда знал, что во мне больше от человека, чем от орла. Я не ощущаю своего превосходства над людьми или отличия от них. Когда-нибудь я смогу вернуться к своему народу. Что такое несколько лет по сравнению с вечностью, которую живут орлы?

Алекс наклонил голову и слегка улыбнулся, глядя в сторону возвышавшихся гор. Мой добрый, хороший, умный, сильный, красивый и по-своему несчастный друг…

Он что-то говорил мне потом, когда мы неторопливо спускались по лестнице, но мои мысли были слишком далеко. Как и свой отец, Алекс преподал мне урок, даже не желая этого.

Прощение! Эта способность жила в его сердце. Ни чужие законы, ни человеческая мораль, ни требования его брата не влияли на его совесть и не могли сделать Алекса менее значительным. Не было необходимости во лжи или неполной правде. Лишь я, рожденная в мире, где добродетель презираема, а истина губительна для того, кто ее проповедует, продолжаю бояться собственной совести. И мой инстинкт самосохранения не позволяет мне следовать ее воле. Слова и поступки моих друзей даже сейчас кажутся мне неестественными, словно я не могу понять и принять отсутствие в них тайного смысла или двойных стандартов. Мой мир не способен прощать и раскаиваться. И я не способна, потому что я – его дитя. Может быть, именно это увидел Король Орлов – мою зависимость от темных демонов, скрытых в моей душе? И если да, то почему он не отшатнулся от меня?

После стольких прожитых лет я понимаю, что еще при жизни мамы – в самые счастливые времена своей юности, я почти никогда не прислушивалась к своему сердцу, не слышала его, отталкивала и не желала мириться с его нежными и всепрощающими порывами, словно стыдилась своих чувств. Ее смерть лишь усилила противостояние между моими самими темными инстинктами и внезапно образовавшейся пустотой, заполнить которую я не могла.

Но благодаря Алексу и его отцу, я наконец-то задумалась над тем, как жить в мире со своей душой. Алекс смог научить меня не бояться собственных страхов, не позволять им причинять боль другим людям, как бы велика не была моя ненависть. Алекс научил меня тому, что прощение – не слабость. Алекс не просто преподал мне урок, он позволил увидеть искренность его слов и его желаний, искренность этого мира.

Она была во всем и везде. Искренними были друзья. Искренними были враги. Одни – в своей дружбе и преданности, другие – в ненависти и боли. Сам мир дарил ощущение правды и открытости, словно в нем не рождались люди, использующие слабость или отчаяние человека, чтобы завоевать его доверие. Не раз встречавшиеся мне, такие люди входили в мою жизнь под маской друга или приятеля и совершенно легко предавали меня без сожаления и раскаяния, и даже при отсутствии видимых причин и мотивов. Во мне это порождало обиду и недоумение, а в самых худших ситациях – злобу и ненависть. Благодаря таким людям, я не смогла научиться дружить и любить, и перестала нуждаться в себе подобных, предпочитая абсолютное одиночество. Но благодаря Алексу, я поняла, что не могу ненавидеть их, словно увидела их больные души. А благодаря его отцу, я научилась ценить искренних людей, даже если они становились моими врагами.

Всему же остальному меня научили мои родители и я различаю границы того, что дозволено и не дозволено. Я чувствую чужую боль, как свою, и потому не могу сознательно причинить ее другому, даже тому, кто не способен на искреннюю любовь, крепкую дружбу, сочувствие и сопереживание.