Длань Одиночества

Глава 9

На спине Стража Ограниченности росла густая жесткая щетина. Столь враждебная и непроходимая, сколь разум обывателя враждебен и непроходим. Она состояла из миллиона гибких иголок, на которых трепыхались изорванные сущности, напоминающие воздушных змеев. Большей частью это были слабые представления о свободе, которые неосторожно попадались в лапы самодовольного и злого хранителя, упивающегося своей простотой.

Страж был взбешен. Он мирно спал, не видя снов, охраняя Путь на границе первого мира. Но его потревожил зуд! Страшная почесуха подняла прима-образ на ноги. Его лобастая морда сморщилась от напряжения, а короткие, неуклюжие лапы, расчесывали бока.

Образ взревел от злости, а логово затряслось, раскалываясь на части. В трещины полезли мелкие образы, вредные паразиты, тревожащие видения нового!

Свет познания!

— Фыр, фыр, фыр! — заворчал страж, давя их лапами.

Он свернулся клубком, не давая новому впиться в его нежное брюхо.

Щетина возле уха зашевелилась, но зверь уже не решался скрестись. Проклятая свобода окружила его всеми красками бытия. Разноцветные крылья ласково гладили поджатые лапы, но страж фыркал и крепился внутри своей колючей обороны.

Никола выглянул из щетины, раздвинув ее руками.

— Кажется, мы спасены, — сказал он с облегчением. — Готов поклясться, я уже видел это ухо раньше. Мы начинали ходить кругами.

Ухо было грязное и маленькое. Страж прижал его, чтобы не слышать шепот понимания. Образы свободы пытались отогнуть прижатый к голове треугольник, но, пока, безуспешно.

— А ты кто? — спросил один из них. Рослый представитель образованности. Окрыленный могучими страницами мудрости. Его высокий лоб озаряли полусферы вросшего знания. — Трое вас? Вы его малые образы? Глупость, похоть и тщеславие? Не пытайтесь мешать нам. Рано или поздно, мы достучимся до вашего отца.

Физик оглянулся на своих спутников. Действительно их можно было принять за плоды стража. Щетина цеплялась за все подряд, отчего Зигмунд и Сальвадор выглядели как совиные погадки.

— Привет, — сказал художник, сдирая с себя скатавшиеся волосины. — Неплохие сферы, друг. Я встречали и побольше размером, конечно. Недавно, подмышкой у Стража.

Агент Образованности может и оскорбился, но ничем себя не выдал. Только вопросительно поглядел на физика.

— Извините его, — произнес Никола. — Мы…

— Забавно, но представления о свободе, всегда неразрывно связаны с наготой, — как бы, между прочим, заметил Зигмунд. — Скажите, вас не посещали мысли о том, что штаны — это плоды гнусной узости мышления?

— А-а-а-а, — протянул агент, заворачиваясь в страницы, — можно мне спросить еще раз: кто вы?

— Цвет рыцарства! — не задумываясь выкрикнул Сальвадор. — Герои Многомирья! Троица достойная!

— Ложа выбрала нас для визита к чуждому образу, — скупо добавил Тесла.

— Тогда что вы делаете в шкуре Ограниченности? — изумился агент.

— Я отвечу, я отвечу! — быстро выкрикнул художник. — Все дело в том, что кое-кто решил пройти через стража, а не обойти его.

— Ты хоть представляешь, насколько это сложно?! — огрызнулся Никола.

— Это правда, — согласился агент. — Природа его такова, что вы шли бы вдоль его тела вечно. Ограниченность не ограничена.

— Если кто-нибудь еще хоть раз произнесет слово «ограниченность», я закричу.

Воцарилось недолгое молчание.

— Как бы то ни было, — подал голос агент, — только благодаря вашему вмешательству монстр раскрылся впервые за долгое время. Могу ли я вернуть услугу?

Троица переглянулась.

— Конечно, — кивнул Никола. — Вы можете донести нас до границы.

Агент с готовностью свистнул товарищей поменьше. Вместе они подхватили героев Многомирья и понесли вперед, в расступающемся сумраке пещеры. Логово стража полнилось суровой, черно-белой растительностью. Только шипы и острые листья покрывали ее. В самых густых и неприветливых зарослях кренились к земле бутоны цветов, но они не могли раскрыться. Ползучая лоза душила их, плотно охватывая лепестки.

Образы нового пытались проникнуть туда, но неизбежно гибли, застревали и смертельно ранились.

— Это бессмысленно, — с сожалением высказался физик. — Почему вы так мучаете себя? Оставьте его в покое. Он никогда не исчезнет.

— Конечно, — легко согласился агент. — Но если отступим, исчезнем мы.

Они летели, минуя километры черного камня, проносясь над озерцами помета, которые давно оставил страж. В них копошились бесформенные страстишки. К неровным стенам, сложенным из неотесанных блоков крепко присосались элементы враждебности. Они вытягивали из раковин уродливые шеи, пытаясь дотянутся до чужаков стозубыми пастями. Простая и грубая мелодия пустоты доносилась из трещин и таинственных закоулков. Страж все еще бился где-то далеко позади.

Наконец, во тьме, едва разгоняемой сиянием агентов, забрезжил свет.

— Выход! — вскричал физик. — Наконец-то!

В ширящийся овал заглядывало родное ванильное небо. Они долго приближались к нему, и физик не сразу понял, насколько выход огромен. Ближе к концу логово стало раздаваться в стороны так стремительно, что потолок вскоре затерялся за облаками, которые заплывали внутрь гонимые ветрами перемен.

— Вот она, — произнес агент, опуская пассажира на плиточный пол. — Первая Стена.

Стена представляла собой несколько поставленных друг на друга обветренных блока, шириною в метр и высотою в два. Наглухо заколоченная дверь была врезана в самый центр этой конструкции. Ничтожной, по сравнению с открывшимся выходом. Грандиозным порталом в иные миры.

— И это стена?..

— Мало кто может миновать ее, — агент перебил художника, как всегда насмешливого. — Ее странная сила может обернуть вспять любые поиски.

— Но мы пройдем ее, — возразил Зигмунд. — Нас не остановит защита сознания.

— Попробуйте, — снисходительно предложил агент.

Никола почувствовал, что стал центром внимания. Взгляды спутников остановились на нем.

— Что? — спросил он с вызовом.

— Ну… Ты доминируешь.

— Первый среди равных!

— О, значит теперь я лидер? Это немного отличается от того, что вы говорили, когда мы распределяли обязанности.

— Плебс всегда ревнив и желчен, разве можно воспринимать нас всерьез? — весело подскочил Сальвадор, разводя руки.

Болтун несчастный, — подумал физик, поворачиваясь к Стене. Он подошел к ней и подергал за дверную ручку. Раздался такой скрежет, что, казалось, даже облака поредели.

— Ладно, — испуганно произнес физик, отшатнувшись. — Она ведь не откроется, так?

— Здесь проходили все звезды мироздания, все грани сущего, все элементы настоящего, — негромко отвечал агент. — Кто-то минул, а кто-то остался. Но дверь закрыта. Ее создавали неисчислимые поколения людей. Она лишь напоминает нам, как легко остановится перед мнимой преградой.

— Тогда как нам попасть на другую сторону? — возмутился Художник.

Агенты улыбались.

— То же самое, что делали те, кто миновал Стену.

Эта загадочная реплика ничего не объясняла. Но мы должны знать, как это делается, — размышлял физик полный решимости. Он тронул пальцами старый неотзывчивый камень. Потом повел рукой в сторону, пытаясь сосредоточиться на смутном ощущении превосходства.

Пальцы нащупали край. Прим замер, взволнованный. Но его поддержала ладонь агента, мягко стиснувшая плечо.

— Не бойся. И вы, друзья, помогите ему.

Никола увидел как еще две ладони хватают край Стены.

— А теперь все вместе! — воскликнул он, воодушевленный. — Ну же! Раз, два…

— Три! — хором.

Они подтащили себя ближе.

— Еще раз!

— Три!

Ближе.

— Три!

Пьянящий ветер ударил в лицо Николы, он задохнулся, наполняясь доверху духом открытого Многомирья. Сияние галактики вначале слепило, вытачивало слезу благоговейного ужаса. Но вскоре занимало гостя полностью, разгоняя сомнения, скованность и страх. Созвездия ожидали, готовые раскрыть невероятное наследие. Путь зазывал, манил километрами приключений, неузнаваемый после каждого нового поворота. Он, то стелился голубоватым асфальтом, то петлял вязким грунтом, стращал прозрачным стеклом, осыпался расколотыми булыжниками. Не зевай! — кричал он, резко уходя вниз. Поднажми! — подбадривал на крутых подъемах.

— Я никогда еще так далеко заходил, — прошептал Сальвадор. — Мне кажется, я слишком долгое время провел в среднестатистическом мышлении. Все это… многообразие немного пугает. Совсем чуть-чуть.

— Меня тоже, — признал Никола. — Думаю, мы все порядком застоялись. Однако, пускай мы только отражение настоящих людей, где-то внутри себя нам нужно отыскать ту же творческую мощь, что двигала ими.

— Ха, — Зигмунд вовсю дымил сигарой. — Подавленная сексуальность способна довести нас до мест недосягаемых. Уж в этом мне поверьте.

Они, помогая друг другу, выбрались на площадку перед Стеной. Замок на двери визгливо и гневно заскрежетал, но уже безопасный, такой же далекий, как и пункт назначения. Ветер перемен окреп, проверяя путников. Но троица, не сговариваясь, встала ему наперекор.

— Будем идти цепочкой, — установил Тесла. — Второй меняет первого. Третий второго. За мной.

И он первым ступил на мозаичную тропу, которая начиналась там, где заканчивался каменный пол. Великое путешествие к чуждому разуму началось теперь по-настоящему.

Агенты махали вслед.

Синяя птица разлагалась. Мутные соки сочились из ран. Большинство из них уже закрыли сгустки и паразиты. От того тело разбухало, наполовину утопая в океане Раздора, наполнялось зреющей хворью. Прекрасные перья теперь стали иглами. Иглами полными отравы. Они щетинились и угрожали смертью. Смерть была здесь.

— Слабость, — сказала Максиме.

Она стояла на борту своего корабля, зовущегося Лазарем. Ржавые волны облизывали деревянные борта.

Птица умерла недавно, но была больна уже давно. Поэтому она казалась трупом эксгумированным из теплой земли. Максиме было почти жаль, что птица сдалась. Она надеялось на последнее сопротивление, на бой. В их извечном противостоянии оттачивалась решимость, проверялись убеждения… И вот она умерла. Без решительной контратаки.

Пророк убил ее. Только одним словом. И слово это было:

— Прощай.

Настолько были неравны их силы под конец. Настолько Надежда была во власти Одиночества. Теперь убийца пришел сам. Он искал здесь забытого чувства незавершенности. Намеков на будущее. Чего-то все еще грядущего. Но это был конец. Птица ничего не оставила. Даже проклятия на прощание.

— Ты думаешь о верности? — спросила пустая глазница, на облезающем черепе.

Пророк удивился этому. Она склонилась над бортом.

— Кто ты? Почему спрашиваешь о моих мыслях?

Глазница тихо засмеялась.

— Пытаюсь угодить тебе, темная госпожа. Ты так хочешь, чтобы тебя слушали. Ты думаешь о птице. О том, как много она для тебя делала раньше.

— А теперь я убила ее.

— Убила, — повторила глазница. — Рассчитывая, что ваш спор теперь никто не услышит. Ты избавляешься от врагов, которые были тебе единственными друзьями. Воля, Надежда и Любовь. Ты убила ту, что должна умирать последней, задумав хаос. Осталось сломить Волю и разрушить Любовь. Удачи тебе хотя бы с ними.

Максиме уже спрыгнула на труп. Мразь пищала и чавкала под ее ногами. Ребра похрустывали и ломались, плоть лопалась, размякшая от гангрены.

Она заглянуло в глазницу.

— Хотя бы с ними? Почему ты так говоришь?

— Потому что Надежду тебе убить не удалось, — темнота хлынула из глазницы.

Пророк отпрянула. Тугой поток блестящего бархата расколол череп. Клюв птицы, изрыгая его, разомкнулся так сильно, что половинки не выдержали и сорвались. Затем с хрустом разломилась межглазничная перегородка. И тогда бархат расцвел, превратившись в прекрасную вуаль, в центре которой парил таинственный образ. На вид он был женщиной, худой и ослепленной. Черный бархат, туго сворачиваясь, застил ее глаза. Под маленькой грудью выступали ребра, и хорошо были заметны острые углы таза.

В тонких, но сильных руках, она держала яйцо цвета голубоватого мрамора.

— Что ты такое? — спросила Максиме, ошеломленная.

— Я восстание в рядах твоего войска, — ответила женщина, улыбнувшись. — Сопротивление одного. Как и ты, впрочем.

Темная госпожа была неподвижна, но после слов образа, мир дрогнул. Перевернутый город в страхе закрылся клубами дыма. Бесконечная война уходила в бункеры, не останавливаясь, но и не решаясь увидеть гнев Одиночества.

Ливень тишины обрушился на обоих. Тяжелые капли безмолвия, рассекали пространство, странно калеча звуки. Грохот войны стал отрывистым, ломанным, распался на щелчки и шепоты. Пока, наконец, сплошной град, не уничтожил звуки полностью.

— Я ослышалась, — прогремело пространство голосом Одиночества. Мятежный образ закрылся бархатом. — Я поняла тебя в корне неверно, потому что ты не могла сказать ничего глупее и постыднее этого. Мне хватает безумия, которое учиняет Ложа. Мне хватает странных предзнаменований, которые я не могу истолковать. Я ступаю по костям героев позитива, которые забывали свои имена прежде, чем успевали выступить против. Я — громада, ставшая половиной Многомирья. И ты говоришь о сопротивлении? Сколько еще бессмысленного противодействия, я должна не заметить, что бы вы, наконец, смирились все до единого?!

Шторм безмолвия крепчал. Антизвук сжимал пространство в крохотные жемчужины. Пророк закричал, но предательница почувствовала только вибрацию. Она рванулся прочь, опекая ношу.

Максиме протянул Руку Одиночества, и та начала расти. Голубоватая полупрозрачная длань настигала бунтарку удлиняющимися пальцами. Она дрожала от нетерпения и вечной злобы. Пальцы сами превращались в руки, множились, ветвились цепкими клешнями. Они настигали удирающий образ, почти хватали его, но промахивались, раздуваясь от гнева.

Образ спиралью летел вверх, где истончалась граница мира, но не поспевал. Не поспевал!

Птица под ногами Максиме вдруг бешено зашевелилась. Ее изломанное тело затрещало, страшно изгибаясь. Обвисшие крылья порхнули в последний раз, и Пророк потеряла концентрацию. На секунду она отвлеклась, чтобы сжечь труп, одновременно захлопнув все капканы и клети.

Сотни когтистых рук сжимали пустоту.

В количестве ступеней явно присутствовала какая-то сакральная нумерология. Четырехзначная. Совершенно ненавистная тем, кому приходилось подниматься по лестнице. Про Альфу и говорить было нечего: тот несся вверх, минуя пять ступеней за прыжок. А вот Аппендикс немного отставал от остальной группы.

— Мы должны остановиться и подождать его, — просила Котожрица, постукивая пятками по груди прима.

На плечах могучего Альфы, она казалась ребенком.

— Небольшая зарядка для такого червя только впрок пойдет, — отвечал на это Альфа совершенно безжалостно. — Сейчас у него откроется второе дыхание.

В этот момент Аппендикс упал на ступени и начал медленно сползать вниз, считая макушкой.

— Клянусь фантазией, — пробормотал прим. — Вставай!

Архивариус сползал.

Помянув все грани негатива, Альфа спустился на пятьсот восемьдесят две ступени вниз. Он легонько пнул Аппендикса, от чего тот подлетел вверх и шмякнулся, непроизвольно ойкнув.

— Я устал, — произнес он угасающим голосом. — Азм есть слуга разума, а не поднимательства по лестницам. Бросьте меня.

— Ладно, — просто сказал Альфа.

— Ой, — только и успел сказать Аппендикс.

Его подхватили одной рукой и зашвырнули наверх, как спортивный снаряд. Довольно необычный снаряд. Извивающийся и вопящий на весь Полис.

Альфа, проводив его взглядом, довольно кивнул, и снова помчался наверх, не обращая внимания на критику рыцаря.

У врат Администрации они встретились. Альфа, приоткрыв рот, разглядывал фасад здания, избыточный и неестественный. Чем-то опасный для самой крепкой воли и самого стойкого разума. Химерические стены покрывали сотни ростовых икон, на которых были изображены великие герои Бессилия. Их спокойные глаза внимательно следили за гостями.

Гранитные врата были покрыты замысловатыми барельефами, изречениями и толстым, подсыхающим слоем мирры.

С самой высокой башни раздался колокольный звон. Мелодичный и зазывающий. Его подхватили другие башни и башенки. Вначале приятный, звон превратился в какофонию лязгающих звуков. Котожрица сильнее натянула колпак на голову. Потом затрубили в рожки серафимы, сидящие в нишах. Герои Бессилия на иконах меркли. Вместо них вспыхивали экраны, на которых проносились списки простых и сложных правил, которые необходимо было соблюдать в Администрации. Их было столько, что Альфа зарычал от ненависти.

— Но! — вдруг выкрикнули табло. — Всего этого вы можете избежать, если проявите истинное великодушие и преданность Бессилию, пожертвовав номинал. Все собранные средства пойдут на улучшение Администрации. Хорошо для нас, хорошо для вас. Обеспечьте свое послесмертие выгодными вкладами в душу.

Базальтовый пол перед вратами вдруг разверзся колодцем, ведущим неизвестно куда.

Альфа поскрипел мозгами.

— Котожрица?

— Понятия не имею, что им нужно.

Прим аккуратно спустил девушку подальше от колодца. Потом подошел к стене и с отчетливым «чпок», отодрал Аппендикс.

— Чего они хотят? — спросил он.

Архивариус злобно глянул на прима условными глазками. Преклонив колено перед тоннелем вниз, он принюхался к теплому воздуху, поднимающемуся из темноты.

— Им нужна жертва, — сказал он уверено. — Хватит одной интерпретации. С каждого.

— Я должен отдать этим прощелыгам интерпретацию?! — разгорячился Альфа.

— Точно так, — подтвердил Аппендикс.

Альфа поглядел на Котожрицу. Та тихонько кивнула, явно напуганная.

— Это не больно, — ласково сказал ей Альфа. — Я уже сто раз так делал. Вот, смотри.

Он резко потянул за мизинец, и выволок на свет прыщавого парня с игровым джойстиком в руках. Тот грузно повалился на базальт, хватая ртом воздух.

— Что? — воскликнул он, суча ногами, как перевёрнутый жук.

— Ты никогда не нравился мне, Доминатор Девяносто Шесть, — сказал ему Альфа. — Портишь мое либидо.

— Но я лучший! — вскричал Доминатор. — Я лучше всех. Я настоящий самец, погляди на мои рейтинги в коллективных играх! Выше только те, кто жульничает!

— Никогда не понимал, что ты во мне делаешь, — с легким презрением проговорил Альфа. — Так себе жертва, но более подходящего повода избавиться от тебя, просто не придумаешь.

Он схватил Доминатора за трясущуюся ногу. Коротко протащив его, Альфа отдал интерпретацию колодцу. Истошно вереща, образ сгинул в страшной бездне.

— Теперь вы, — Альфа сделал приглашающий жест.

Аппендикс, трагично шмыгнув носом, пожертвовал гогочущий череп неандертальца. Оставалась только Котожрица. Она стояла там, где ее ссадил Альфа. Бледная и сгорбившаяся.

— Девочка, — позвал Альфа.

— Я не хочу.

— Ты долж…

— А я не хочу! Это чудовищно! Тебе легко говорить, у тебя этих интерпретаций пруд пруди. А у меня совсем немножко.

— Сколько?

— Ну, может быть несколько тысяч.

— Сколько?! — возопил Аппендикс. — Да это в сотню раз больше, чем у меня.

— Но они все нужные! Все до одной! Не отдам!

— Если будешь так себя вести, то долго в рыцарях не задержишься, — заметил Альфа. — Как же твоя присяга?

Девушка закусила нижнюю губу и гордо выпятила грудь. Аппендикс вновь громко шмыгнул условным носом. Альфа с полуулыбкой смотрел, как рыцарь кошачества приближается к нему, глядя прямо в глаза. Так она и остановилась, грозно посверкивая зеленым.

— Вот, — она выставила мизинец из побелевшего кулака. — Сделай это. Только быстро. Я готова на все ради своих друзей.

Альфа важно кивнул, едва сдерживая хохот. Аккуратно взявшись за предложенный палец, он потянул на себя, а потом резко дернул, чтобы не растягивать боль.

— Твою ж фантазию! — воскликнул он ошарашено.

— Никогда не видел ничего прекраснее, — подхватил Аппендикс.

Черноволосая и бледнокожая королева страсти, смотрела на них, поглаживая соски, пробитые пирсингом. Длинные ноги страстно сдавливали тугие чулки, над краем которых соблазнительно выпирала молодая плоть. Кроме чулок на образе больше ничего не было. Кроме ошейника с кольцом для поводка.

— Богиня, что вы делаете сегодня вечером? Я знаю отличный храм неподалеку…

— Так, ну хватит! — воскликнула взбешенная Котожрица, вынув мизинец изо рта. — Мальчики, немедленно избавьтесь от нее!

— Но…

— Немедленно! Она воплощение порока!

Синхронно вздохнув, мальчики взяли интерпретацию Котожрицы за руки и оттащили к жертвеннику.

— Мое условное сердце разрывается, — пожаловался Аппендикс, глядя вниз.

— Когда-нибудь я еще раз дерну ее за мизинец, — прошептал Альфа.

— Что вы там шеп…

Котожрица не успела закончить. Базальт с грохотом сомкнулся. Колокольный звон медленно стих, а серафимы опустили рожки.

— Благодарим вас за правильный выбор собственных убеждений, — торжественно провозгласило табло нестройным хором. — Вы можете войти, не соблюдая правил. Администрация решит, каких именно.

Врата подались назад, тени заиграли на барельефах, оживляя силуэты. Проявившееся герои Бессилия сложили руки в приглашающих жестах. Спокойная музыка добралась до слуха пришельцев.

— Отлично, — произнес Аппендикс. — Но это было только начало.

— Ты уже бывал здесь? — спросила Котожрица.

— Нет, миледи, но слышал достаточно. Внутри нас ждет изощренная правда и беспардонная истина.

Альфа неопределенно хмыкнул. Троица вошла внутрь, бросая по сторонам взгляды, полные любопытства. Альфа, не удержавшись, нырнул вперед, но быстро взял себя в руки. Внутри администрация оказалась хорошо и богато обустроенным офисным центром, где сновал легион занятых клерков. Беспрестанно звонили телефоны, терабайты данных бежали по кабелям, покрывающим потолок и стены. Хлопали двери, кто-то кричал, вопрошая. Ему отвечали, собирая с пола рассыпанные бумаги.

Врата позади глухо захлопнулись, и Котожрица непроизвольно схватила прима за локоть.

— Куда теперь? — спросила она.

Вместо ответа Альфа поймал за шкирку пробегающего мимо клерка. Тот забился как треска, но вырваться, конечно же, не смог.

— Нам нужен Только Воздающий!

Образ молча трепыхался. На глазах его от напряжения выступили слезы.

— Ты понимаешь, что я говорю?

Молчание.

— Пожалуйста, отпустите его, — сказал спустившийся сверху архангел. — Он скромен.

Сияния при его появлении не было, но вот наряд блистал. Деловой костюм сидел как влитой, даже прорези для крыльев не убавляли эффектности. Он поправил маленькие, аккуратные очки и продолжил:

— Рад приветствовать вас, друзья Бессилия. Мое имя — Гектор. Я уполномочен сопровождать вашу миссию в лоне Полиса. Великой Администрации.

Альфа оттолкнул клерка.

— Мы хотим увидеть Только Воздающего. Немедленно.

— Это преждевременная и очень нетактичная просьба, — вежливо ответил Гектор. — Мы не можем просто так допустить вас до его мудрости.

Альфа хотел было крикнуть: «нет можете, ведь у вас пока на месте ноги и руки, а вот потом, если я рассержусь не на шутку, вы действительно будете испытывать проблемы даже с тем, чтобы под себя сх…» Но Аппендикс схватил его за локоть.

— Спокойно, — прошептал он. — Играть будем по их правилам.

— Правила могут поцеловать меня в жопу. Мне проще устроить тут бедлам.

— Понимаю. Капельку терпения, уважаемый прим. Могу я просить об этом? Мы готовы к любым процедурам, — сказал он уже Гектору. — Извините нашу нетерпеливость.

— Легко, — улыбнулся архангел. — Прошу, следуйте за мной.

— Их задача — рассказать нам как можно больше правды, — продолжал шептать Аппендикс. — Это значит — подписать на все формы бессилия, которые только существуют в Полисе. Мне стоит уточнять, что число — астрономическое? Нет? Я так и думал. Готов поспорить, что мы первые посетители за долгое время, так как они привыкли работать с клиентами удаленно. Это в свою очередь значит, что просто так нас отсюда не выпустят. Мы уже, считай, пленники.

— Поглядим, — процедил Альфа.

— Именно, мой прим, именно. Время работает на нас, потому что, чем больше я гляжу по сторонам, тем больше у меня идей.

Они последовали за архангелом в огромное фойе, с несколькими уходящими вверх этажами. Облагороженное вьющейся растительностью, мягкой мебелью и красивыми витринами, в которых лежали пожелтевшие мощи. Котожрица остановилась перед самой длинной, выполненной из чистого хрусталя. В ней рядком лежали подсохшие головы.

— Это священные останки самого Леондонна Чудотворца, — с удовольствием подсказал Гектор. — Всего известно тридцать восемь его голов, но только эти одиннадцать — подлинные.

Котожрица покивала, вопросительно глянув на Аппендикс. Никаких вопросов, — предупредил тот одними условными губами. Девушка отошла от витрины, вернувшись к надежной позиции у локтя Альфы.

— Мы строжайше чтим наследие наших героев, — с теплотой и ноткой меланхолии, говорил Гектор. — Леоднонн в одиночку смог разработать и реализовать восемьдесят пять культовых схем. Не все они прижились, но результат, согласитесь, впечатляет. Благодаря его работе, идеей Бессилия прониклись миллионы людей и сонмы образов. Ах, старик, Леондонн. Ты был лучшим из нас. Вечно озаренный…

Архангел помолчал, растроганный. Потом сказал:

— Идемте дальше. В конце концов, мы здесь для того, чтобы почтить его труды не только словами.

Архангел повел их дальше, в боковой коридор. Тот петлял, изворачивался, подкидывая поворот за поворотом. У Альфы была фотографическая память, но даже он в какой-то момент понял, что может не выбраться назад в одиночку. Все это время Гектор рассказывал им об успехах распространения Бессилия, новых веяниях и модных сектах, финансовых перспективах и прочем. Показывал комнаты для онлайн-треннингов, где его крылатые коллеги вели конференции по сети, удерживая внимание десятков начинающих божков.

Остальные двери, таинственно приоткрытые, часто охраняли парни в красном. Альфа сразу узнал их. Насмешливо скривив губы, он сделал вид, что кидается на одного из них. Страж подскочил на месте, осеняя себя эзотерическими жестами. Прим плюнул ему под ноги, оставив в покое.

— Плюйтесь, сколько вашей душе угодно, — послышалось мягкое разрешение Гектора. — Вы желаете увидеть нашу активную лабораторию?

— Всегда мечтал, — быстро сказал Аппендикс.

Не сговариваясь, Альфа с Котожрицей, ущипнули его, заворчав, но тот и условным ухом не повел. Архангел вывел их к тяжелой стальной двери, на которой висел знак ментальной опасности. Мозг на перекрещенных пилах.

— Защитные шапочки, — потребовал Аппендикс. — Живо.

Гектор заметно расстроился, вздохнув.

— Как скажете, — произнес он, доставая из шкафа несколько шлемов из фольги. — Но истинные друзья бессилия никогда бы…

— Не путайте нас со своими регулярными клиентами, уважаемый, — перебил архивариус. — Мы пришли сюда разделить ваш опыт, а не танцевать на курганах при свете луны.

Надежно защитив головы, все четверо вошли внутрь лаборатории. Аппендикс издал неясный булькающий звук. Котожрица судорожно вздохнула. Даже Альфа покрылся брутальными мурашками.

— Узрите! — воскликнул Гектор, восторженный. — Перед вами Большой Теологический Версификатор. Мощь его велика.

Вышеназванный механизм представлял собой огромную установку, похожую на игровой автомат. С той лишь разницей, что вращающихся барабанов с результатами на нем было столько, что для считывания и обслуживания к Версификатору была приставлена армия образов. Он занимал почти весь зал лаборатории: десятки метров в высоту, еще больше в ширину. Сработан из современных материалов, перемежающимися с древесиной и камнем.

Но пугала в нем не уродливая архитектура, а его жуткое устройство. В основании БТВ ярко светился стержень сильно излучающего элемента. Закрытый несколькими слоями толстого экранирования, он словно игнорировал его, прекрасно видимый.

— Это что, извлечённый из реактора стержень? — спросил Альфа, бешено поглядев на Гектора. — Это чудовище работает на Глупости?

— Мы предпочитаем термин «всеоткрытость», — невозмутимо ответствовал Гектор, с нежностью глядя на БТВ. — Нужно быть свободным от предрассудков, противоречивых сведений и сомнений, чтобы принять истину.

— Теперь и я начинаю ненавидеть это слово, — пробормотал Аппендикс.

— Да, мы извлекли этот стержень из реакторов Всеоткрытости, — Гектор подошел к машине вплотную. — Но вы только поглядите, какие перспективы это перед нами открыло.

С правой стороны, в маленькой кабинке, сидел образ в бурой хламиде. Его почти не было видно из-за перекрученной ленты желтого пергамента, которая выбивалась наружу беспорядочными петлями.

Образ отвлекся от своей писанины, и согнал бумагу с небольшого рычага. Взявшись за него костлявой десницей, образ резко дернул вниз, а потом отпустил. Что-то негромко провернулось в машине. Она задрожала, разогреваясь. Металлически щелкая, прокрути-лся первый барабан. За ним второй, третий, — вскоре БТВ гремела не прекращая, едва не отрываясь от пола. Стержень сверкал и переливался, заливая пространство желтым сиянием.

Альфа закрыл Котожрицу своим телом, выставив глупости спину. Аппендикс стоял, не прячась, сложив условные руки на груди. Улыбка не покидала его условного лица.

Когда все барабаны провернулись, машина одышливо застонала, скрежеща внутренностями. Образы в балахонах, засуетились, занимая ее помосты. Они внимательно изучали символы на барабанах, копируя их на восковые дощечки.

— Когда Леондонна скосила прогрессирующая научность мозга, мы поняли, что даже лучшие из нас не застрахованы от этой проказы, — горько проговорил Гектор, все поднимая тон. Последнее слово он почти выкрикнул. — Мы заменили ненадежный живообразный фактор механическим. Научность здесь работает против себя! Великий триумф наш! Мы разбили все культовые схемы на отдельные элементы, которые теперь подбираются случайным образом. На ваших глазах, родилась новая теологическая база! Она уже облучена всеоткрытостью, так что способна укоренятся в разуме, перестраивая его под себя. Позвольте, я кратко зачитаю ее вам. Имя нового божества: Дельта Тысяча Восемьдесят Два. Он человекообразная щетка, живущая на призрачной планете в глубинах второстепенного космоса. Создал мир за два часа, плюс десятиминутный перерыв на войну со злом. Зло не побеждено до конца. Верующим нужно помочь Дельте достичь конечного просвещения решительными жертвами!

Гектор упал на колени, рыдая от восхищения. Крылья его трепетали, порываясь в воздух. Образы затянули тяжелыми голосами что-то совсем уж фанатичное. Машина взрыкивала, остывая. Враждебное сияние стержня ощупывало пространство, постепенно слабея.

— Эти шапочки ни хвоста не помогают, ведь так? — спросила Котожрица, прижимаясь к Альфе. — Спасибо, что защитил.

Она благодарно поцеловала его в щеку.

— Не за что, малышка, — хрипло ответил прим. — Клянусь фантазией, моя спина вскоре облезет.

— Защитные шлемы рассчитаны на кратковременное пребывание рядом с Глупостью, — объяснил Аппендикс. — А эти ребята, по-моему, уже прожарились до основания.

— Вы должны увидеть это, — вдруг сказал Гектор. — Должны ощутить! Снимите защиту. Отдайтесь Всеоткрытости.

— Та-а-ак, — протянул Аппендикс. — Похоже, зря я решил полюбопытствовать. Но ведь такой шанс. Разве еще будет?

Архангел странно преображался. Его деловой костюм облез, обнажив слой древней и заскорузлой грязи, почти кристаллической и твердой как броня. Крылья оказались фальшивыми наростами, они шелестели угрожающе, словно погремушка змеи. Лицо оплыло, потеряло прекрасные черты. Вместо глаз набухли пористые шишки, рот раскрылся вертикально, подвижной четырехстворчатой щелью.

— Вам. Должно быть. Интересно.

Прокряхтела тварь.

— Агент Ограниченности, — мгновенно определил Альфа. — Уходите. Я его задержу.

— В ухо себе запихни свои пафосные реплики! — воскликнула Котожрица. — Мы будем держаться вместе!

— Он не отстанет, — хладнокровно произнес прим, выходя вперед. — Девочка, ты ничего не знаешь о настоящих драках. Бегите дальше. Вы обязаны найти Только Воздающего.

— Он правду говорит, — согласился перепуганный Аппендикс. — Ни черта мы не смыслим в драках, жрица. Пойдем.

Архивариус взял девушку за руку. Та дернулась, но ее остановил взгляд прима.

— Я вернусь, — пообещал Альфа. — Заприте за собой дверь! Не дадим поднять тревогу.

Котожрица, краснея, поддалась усилиям архивариуса и побежала вон из лаборатории. Альфа, принял первый удар агента, отшвырнув назад стремящуюся тушу. Тяжело отступив, тот бухнулся на пол, и злобно заклокотал, шелестя отростками. Образы, оставляя машину, посыпались вниз, как горох. Капюшоны спадали с них, обнажая шишки и вертикальные пасти.

Альфа заревел от предвкушения. Воинственные интерпретации рвались из его груди. Он подпрыгнул, бросаясь на Гектора. Жуткие удары сокрушали бронированные пластины.

— А-та-та-та-та-та-та-та! — кричал Альфа и удары его сыпались непрерывно.

Агенты бросались на дерущихся сверху, тут же отлетая в стороны, но не сдаваясь. Вскоре прим скрылся под грудой ревнивых служителей БТВ.

— Альфа, — всхлипнула Котожрица, обернувшись в последний раз.

Аппендикс осадил подбегающих к ним агентов примерами из математики за четвертый класс, а третьему скороговоркой рассказал теорему о равнобедренном треугольнике. Нападающие отступили, зашипев.

Затем, он как истинный джентльмен, раскрыл перед рыцарем кошачества дверь, и нырнул следом.

— Закрывайся, — частил он, терзая клавишу на панели управления.

Котожрица с криком всадила ручку гребешка в шишку агента, который пытался затащить ее обратно. Монстр застонал, отпуская рукав, и тут дверь отсекла его голову. Бурый трофей стукнулся об пол, немного прокатившись вперед.

Аппендикс, тем временем, сорвал панель и принялся рыться в проводах, невнятно бормоча.

— Красный шлейф… синий… зеленый. Может быть эта плата? Клянусь правдой, в тот раз нужно было прочитать дальше вступления!

Котожрица встала рядом, утирая слезы.

— Что ты… ик… делаешь?

— Пытаюсь заклинить дверь, вот что! Но я не знаю, что тут нужно разломать…

Котожрица молча схватила пучок самых толстых проводов и рванула их на себя. Полетели искры. Дверь было двинулась в сторону, но потом заскрипела и встала, как вкопанная. Осталась только крохотная щель, в которую битва выстреливала свои звуки.

— Гениально, — выразился архивариус. — И как я сам не догадался?

— Меня Альфа этому научил, — Котожрица была мрачна как реквием. — Он мне как… Аппендикс, мы должный найти Только Воздающего! Никакого отдыха, бежим прямо сейчас.

— Никакого? — с надеждой переспросил архивариус, уже начиная сползать по стене.

— Поднимайся на ноги, солдат! — приказала рыцарь, небрежно вытаскивая гребешок из головы. — Мы, стрелять, единственная надежда нашего друга!

— Твое невежество изнуряет.

Аркас сидел один посреди каменистой степи, а на него, не мигая, смотрела галактика. Ее глаза помаргивали далекими светилами. Дыхание ощущалось в камнях. Мысли роились в разноцветных туманностях.

— Ты понимаешь, к чему стремишься?

Журналист услышал скрежет камней. Кто-то подошел к нему сзади и тоже сел. Спиной к спине. Человек почувствовал узкие лопатки. Легкую дрожь.

— Есть ли в твоих действиях хоть какой-то смысл?

Эти вопросы беспокоили галактику. Она откликалась на них вспышками сверхновых. Даже камни шевелились, когда незнакомец вопрошал. Никасу нечего было ответить на них. Разве что:

— Я хочу выбраться.

— Откуда? — сразу же спросили позади.

— Из этого положения.

— Каково твое положение?

— Я галлюцинирую. Я болен.

Дрожь усилилась. Невидимый собеседник то ли плакал, то ли смеялся. Аркас подумал, что, может быть, тот просто умирал.

— Как я буду сражаться с тобой Никас Аркас? Как, если ты не враг мне?

После этого они долго молчали, наслаждаясь тишиной. Каждый по-своему. Галактика тихо звучала, дожидаясь продолжения диалога.

— Ты Одиночество? — спросил Никас.

— Я всего лишь его Пророк, — скромно отозвался незнакомец. — Меня обзывают именем страсти, просто потому, что не могут постичь ее суть. Ты можешь называть меня как хочешь. Но из вежливости, я предложу тебе свой вариант. Например: Максиме.

Только после этого Никас понял, что, почему-то не смог сразу уловить тембр голоса. Ему отвечала женщина. Голос был хрипловатый, но приятный.

— Красивое имя, — произнес Никас с какой-то рефлекторной галантностью. — Означает…

— Большинство, да. Многим хочется назвать себя самым одиноким человеком на земле. Они думают, что это титул, влекущий привилегии. Общество, похоже, обязано выплачивать им компенсации за уединенность. Но одиночество им даже не снится. Они всегда в мыслях о ком-то. Истинная заброшенность, это отречение от всех надежд. Самопомазание на путь в абсолютной глуши. Где последний маяк… стоит в стороне.

Они снова замолчали. Аркас почувствовал, что Максиме коснулась затылком его шеи. Он колебался: ответить ли?

Решился.

Женщина задрожала сильнее, когда он коснулся ее бритой макушки.

— Я не знаю, что ты задумал, — прошептала она. — Но если со Дна есть выход… Найди его. Я хочу, чтобы ты дошел до конца.

— Почему?

— Потому что я хочу увидеть, на чью сторону ты встанешь.

Стало совсем невмоготу. Аркасу казалось, что его швыряет из кошмара в кошмар. Он ждал теперь не выздоровления. Вернутся в мир, где он куда-то двигался, вот чего хотел человек. Настолько знакомой ему показалась неволя, в которой он оказался.

Щербатые стены, хрустящий пол, безумие во тьме. Выход был напротив. Там застыло в воздухе пятно света, неровно рассеченное арматурой. Грудь онемела. Никас подумал, что у него останавливается сердце. Он глубоко задышал, глотая крик. Постыдный вой. Рыдания.

— Максиме, — произнес он, медленно разгибаясь.

Он сориентировал себя этим именем. Каждый раз все приходилось вспоминать заново. Кто он такой. Откуда пришел. Что здесь делает. Сложнее только вспоминать сны.

Никас зарычал в темноте, словно продрогший зверь. Девел, Альфа, Негатив. Последний маяк… Стоит в стороне. То, что между крайними точками всегда как будто заметает песком. Никас буквально постучал себе по голове, чтобы пробить скорлупу беспамятства.

— Роман… Роман!

Ему никто не ответил. Через несколько секунд за дверью что-то шевельнулось. Тяжело и неохотно. Регулируя свою жалкую позу, Никас даже не заметил как оконце робкого света — пропало.

— Кто здесь? — спросил журналист шепотом.

— Замолчи, мер-р-рзкий тестикуляр, — прорычало нечто.

Это странное обращение озадачивало.

— Кто-кто?

— Презренный носитель сексизма и оскорбительных органов.

— Я?

— Самодовольный трутень, паразитирующий на трудолюбивом женском сообществе.

— Чего?

— Считаешь меня своей рабыней?! — вдруг взревело нечто. — Мерзкий угнетатель!

На секунду мелькнул свет, — Никас спиной отыскал стену, ожидая чего угодно. Что-то металлическое заскрежетало снаружи, потом бешено ударило в дверь, нечленораздельно угрожая. Аркас приготовился к очередной драке с чем-то невероятным.

Роман выручил его и на этот раз.

— Дентата! Дентата остановись! Он не такой как остальные!

— Они идентичны! Все до одного!

— Нет, этот — друг нам. Он из меньшинств.

— Чего? — скромно переспросил Никас.

— Он смог раскрыть в себе священный потенциал женской природы!

Существо недоверчиво сопело, чем-то пощелкивая. Журналист понял, что от него ждут доказательств.

— В моем паху сосредоточено великое зло! — крикнул он воодушевленно. — Паршивая стигма, которая убивает во мне человека. Но я не сдаюсь, следуя совести.

— Ищешь ли ты в себе способность к всепрощению, которая доступна только фемине?

— Неустанно! — почти не соврал Никас.

— Понимаешь ли значение равенства между полами?

— Никаких уступок и компромиссов. Фемина — колыбель права, тестикуляры — немощные жрецы обязательств.

Его тюремщик засопел громче, утробно взрыкивая.

— Ладно, — произнесла она нехотя. — Ты можешь быть при мне. С чем ты пришел, Ригель?

— Сопротивление готово выслушать его. Пожалуйста, отопри дверь, прелестница.

Сопение участилось. Никас даже уловил в нем нотку смущения.

— А, льстец! — загремели ключи.

Камера обнажила тесноту. Защищаясь от света жестом загнанного вурдалака, Никас громко чихнул.

— До чего страшненький, — произнесла Дентата презрительно. — Выметайся.

Роман бросился к отцу. Подлез под руку и потянул вверх. Аркас осилил стоячее положение, ласково потрепав шевелюру мальчика.

— А ты неплохо импровизируешь, — прошептал тот. — Она приняла все за чистую монету.

— Для такого ушлого тестикуляра как я, это было несложно, — проговорил Никас, привыкая к свету.

Он вздрогнул, когда за ним захлопнули дверь и жарко задышали над макушкой. Никас медленно повернулся к Дентате. Это был могучий двухметровый образ с невыразительными феминными чертами и странной анатомией левой руки. Вместо кисти на ней угрожающе щелкали ржавые ножницы. Плотная кожа рдела пятнами. На голове сидел серебристый шлем, с изукрашенным забралом в виде умиротворенного женского лица. Розовые бутоны обрамляли его. Из полых ноздрей вырывались струи влажного пара.

— Я слежу за тобой, тестикуляр, — пророкотало это нежное лицо. — Любое неуважение ко мне будет пресечено и сурово наказано.

Помимо шлема на Дентате ничего не было, кроме набедренной повязки из скальпированных бород. Никас не мог сказать, хорошо это или плохо. В текущих обстоятельствах, последнее, что могло его посетить, было сексуальное возбуждение.

— Чрезмерный зрительный контакт! — вдруг заголосила Дентата.

Никас едва увернулся от лязгнувших ножниц.

— С ума спятила? — не выдержал он.

Любой мужчина имеет право на такой вопрос, когда ему пытаются отстричь гнусное свидетельство антифеминной природы.

— Патриархальное давление, гендерные стереотипы! — не унимался образ.

— Мария Кюри, Розалинд Франклин, Рейчел Карсон, — воззвал к ней Ригель.

— Ада Ловлейс! — тут же подхватила Дентата.

— Даешь равноправие, — рискнул Никас.

И не прогадал. Ему отвесили оплеуху, от которой он повалился на стену, после чего Дентата убежала, мило хохоча. Журналист стоял, закрыв нижнюю половину лица ладонями. Ригель вздыхал. Известняковые стены осыпались.

— Вопросы? — подал голос Роман.

— Нет, — просто ответил Никас.

— Она вызвалась сторожить тебя.

— Что вообще происходит?

— А говоришь, вопросов нет.

Журналист вздохнул.

— Ригель.

— Если коротко, мы достигли Минус-Я.

— Что это значит?

— Минус-Я, это смерть самооценки. Антиэго.

Аркас, скребнув по щетине пальцами, обрушил вниз руки. О, как они болели сейчас. Они, наконец, обратили на себя его внимание. Он держался за поручень, неслышно вопя от страха, пока дьявольский лифт легко набирал космические скорости.

Ноги под потолком.

Журналист машинально ощупал колени.

— А где остальные? — спросил он, с надеждой, что ответ будет печальным.

— Разбежались, — ответил Роман. — Но Шок сказал, что будет ждать тебя.

— Хорошо. На самом деле я предпочел бы, чтоб их размазало, но тогда придется остаться здесь навсегда.

Он помолчал.

— Что это было за безумное чудовище…

— Стоп, стоп, стоп, — перебили его. — Твое высказывание страшно некорректно. Это был смелый и отважный дух феминизма. Он просто защищался от твоего заскорузлого сексизма и агрессии.

Аркас открыл и закрыл рот.

— Я шучу, — улыбнулся Роман. — Это безумное чудовище, как ты верно выразился, худший кошмар для настоящего равенства. Он проистекает из ненависти, посторонних обид и…

— Одиночества, — продолжил Никас автоматически.

— Верно. Скажи, а ты видел его?

Вместо ответа Никас оскалился, вспомнив прикосновение ее затылка. Эта… Пророк. Она что-то пробуждала в нем. Играла с темнотой в его душе. С монстрами, которые там затаились. Девел говорил, что в пещере на них напал негатив. Значит и в нем поселилась порча. Она не завладела им, но росла и змеилась, пробиваясь в сознание.

— Я говорил с ним, — признался он. — Не могу сказать, что это было приятно.

Роман сочувственно погладил предплечье отца.

— Ты сильнее, чем думаешь. Чем они ожидают. Негативу не взять тебя.

Эти слова не могли помочь Никасу обрести душевный покой. Он знал, однако, что лучше испытывать гнев, чем отчаянье. Оптимизм — что-то сказочное, давно забытое. Гнев был его оружием. Если негатив поселился внутри, то Аркас будет использовать его, а не наоборот.

Выяснилось, что камера Аркаса была здесь не единственной. Никас, однако, был заперт в чем-то вроде изолятора. Одиночки. Остальные темницы были забраны решетками. Они шли по обе стороны некомфортно узкого коридора. Узники, сидящие друг напротив друга, могли бы при желании, коснуться пальцами, вытянув руки. Каждая камера была обжита и тщательно охранялась своим хозяином. Стоило Аркасу чуть приблизиться, как сгорбленные образы, обитающие за прутьями, тут же запирались на все замки, звеня огромными связками ключей.

Когда опасность проходила мимо, они, постанывая и ропща, отпирали их, чтобы глядеть вслед, приоткрыв жаждущие рты.

Никас, ожидавший неприятностей, беспокойно оглядывался.

— Не бойся, — сказал Роман. — Это Стонущие, паства Омеги. Они боятся ответственности и поэтому запирают себя в клетках отговорок, неуверенности и самообмана. Если их не хвалить, то они безвредны.

— Хвалить?

— Да, как и Омега, они крайне зависимы от одобрения. Это дает им возможность еще больше капризничать, стонать, запираться, возражать… И в тайне наслаждаться самоотречением.

Аркас остановился возле одной из камер. Ее обитатель, обмотанный в пахучее тряпье, забился в угол и тихонько всхлипывал, ковыряя ногтем грязный пол.

— Ты способен на большее, — сказал Никас.

Он произвел бы меньший эффект, если б закинул в колодец наступательную гранату. Стонущие, все как один, бросились к прутьям, вереща вразнобой, отказываясь от своего потенциала, кляня Никаса, кляня себя, рыдая в голос и саркастически хохоча одновременно.

— Остальные в двадцать пять покупают собственное жилье и растят второго ребенка! — роняя пену, орал потревоженный Никасом. — А я вчера в первый раз сходил без родителей в больницу. Я такой ничто-о-о-о-ожный!

— Господи!

Никас, сбрасывая пальцы, рвущие его штанины, оттолкал роман к выходу.

— Ну и дела, — добавил он абсолютно обескуражено.

— Это, по-твоему, было забавно? — грозно спросил Ригель. — Мы собираемся дойти до сопротивления, или сгинем тут, с этими маньяками? Я предупреждал тебя! Если ты выкинешь что-нибудь подобное с Омегой, то нам обоим — крышка! Ты понял меня?! Каюк! Амба! Досвидос! Ты хочешь утонуть в соплях?

Аркас мизинцем проверил дыру на штанине, которую вспороли нестриженные ногти.

— Нет, — ответил он. — Не хочу. Больше никаких экспериментов. Клянусь.

Теперь Аркас начал понимать, что ждет его впереди. Его пытались убить дважды, а ведь Анти-эго только начало открывать свое гадкое нутро.

Роман повел дальше, ворча и третируя. Они вошли в сложно устроенные подземелья. Непредсказуемая архитектура хаотично расставила арки, площадки и мосты. Широкие плато нависали над узкими тропками, древние ступени осыпались, предупреждая об опасности. От неизвестных вкраплений по камням пробегали рыжие искры. Затопленные ниши отражали высокий потолок, на котором были вытесаны гротескные картины. На многих фигурировал гигант, окруженный армией костлявых тварей негатива. Он разил их, но с каждой новой сценой все больше становилось врагов, пока гигант не скрылся вовсе. Потом Аркас видел лишь нескончаемые изображения демонов. Казалось, они рвались на волю из своих барельефов.

Они добрались до сумрачного грота, который перечеркивала бездонная расщелина. Ее края были покрыты слоем белых кристаллов, скрипящих под ногами.

Аркас остановился, в нерешительности. Моста не было. Не было никакой возможности преодолеть это препятствие. Он подошел почти вплотную к темноте, что жила внизу.

Соль?

От одного взгляда вниз, у него закружилась голова.

— Отойди, — прошептал Роман сдавленно. — Он приближается.

Никас повиновался, ступая назад.

Из расщелины донесся плач, тоскливый и отчаянный, будто умирающий звал свою судьбу, страдая от невыносимой боли. Из темноты показались плывущие вверх пузыри. Они были наполовину наполнены густой жидкостью. Достигая острых сталактитов, пузыри лопались, брызгаясь во все стороны. Камень шипел и дымился, словно его терзала едкая кислота.

Затем из расщелины выпорхнула плотная стая бумажных салфеток. Словно нетопыри, они громко шелестели мягкими крыльями, разлетаясь вокруг. Оставляя на камнях потрепанные останки, салфетки устремились прочь из грота. Аркас закрылся руками, чувствуя, как бумага облепляет его.

Повелитель стенаний медленно поднялся над расщелиной, и та закрылась за ним, словно исцеленный шрам. Оказалось, что Омега создал ее одной лишь силой самоуничижения. Он был бледен и худ, но живот раздулся от сомнений. Длинные волосы прилипали к влажным щекам, маленький подбородок нервно дрожал. С него стекали соленые струйки. Все тело Омеги было покрыто мутными кристаллическими наростами.

Его окружала мощная сфера негативной энергии. Чистое отрицание, трусость и пессимизм надежно защищали мастера жалоб от внешних воздействий.

— Омега, — Ригель кивнул без всякой приветливости. — Мы пришли, что бы предложить вам помощь одного из создателей. Объединившись, мы можем найти выход в другие миры.

Божество депрессий издало тоненький вой.

— Не-е-ет. У нас с вами ничего не получится. Миром правят наглецы и бездарность. Деньги, похоть и тщеславие. Такие как я, скромные, честные, открытые — никому не нужны-ы-ы…

Он зарыдал, содрогаясь. Аркас почувствовал болезненные импульсы чего-то омерзительного. Принц уныния, словно радиоактивный изотоп, испускал капризные омега-волны.

— Все девушки — меркантильные суки, — продолжал Омега, наращивая частоту. Его живот мелко дрожал, а слезы хлестали не переставая. — Им нужны деньги и покровительство. Настоящие чувства — для них потеряны. Моя любовь — пустой звук.

Депрессивная радиация усиливалась. Аркас наполнялся отвращением. Роман кривился, перенося боль.

— Талант отныне никого не интересует. Все погрязло в кумовстве и блате. Потребитель жрет, что ему дают. Куда податься тем, кто идет против тенденций и моды? Скромным одиночкам, готовым искать…

Аркас не выдержал.

— Клянусь фантазией, да заткнись же ты! Заткнись!

Одержимый импульсом, он подхватил с пола камень и швырнул его в герцога никчемности. Пузырь отречения поглотил удар, но Омега действительно замолчал. Слышались только частые всхлипывания.

— Ты худшее из всего того, что я видел здесь, — сказал Аркас, кипя. — Во всяком случае, пока.

— Конечно, — легко согласился Омега. — Меня никто не любит. Все поклоняются моему брату, который демонстрирует недостижимые идеалы.

— Твой брат? — переспросил Аркас. — Альфа? Он твой брат?

— Да. Мы никогда не виделись, но я знаю, что он нечестным путем обрел такую популярность. Ведь настоящие герои не должны привлекать внимания. Ты должен делать добро молча, потому что слова…

Тут уже не растерялся Роман.

— Все, достаточно! — отрезал он. — Нам не интересно. Найди остальных и оставайся с ними. Все понятно? А теперь — вон.

— Ладно, — печально согласился Омега.

Он медленно уплыл, растворившись во мраке.

Роман благодарно посмотрел на журналиста.

— В этот раз ты выручил нас обоих, — сказал он. — Он застал меня врасплох. Слишком много нытья для нормального восприятия.

Аркас потрепал его по волосам.

Покинув грот, они вышли в новую часть подземелья, которая выглядела более облагороженной и логичной. Стены здесь были ровными, как и пол. Поверхности были выложены бурым кирпичом. В неглубоких нишах тлели мумифицированные останки. Кто-то оставлял возле них подношения. Сухофрукты, вяленые овощи и семена.

Аркас шел мимо, прислушиваясь. Впереди что-то происходило. Неоднородный шум, поначалу бессмысленный, оказался приглушенным пением. Это был хор, состоящий из великого множества голосов, вдохновленный, почти благоговейный. В нем ощущалось что-то глубоко религиозное. Хвалебное.

Никасу это нравилось еще меньше, чем нытье возведенное в абсолют. Он никогда не любил фанатиков, не доверял им, и был по-своему прав. Достаточно было вспомнить, кто упрятал его сюда.

— Что на этот раз? — спросил он. — Какой-то культ?

— Можно и так сказать, — уклончиво произнес роман. — Сейчас увидишь.

Они миновали высокую арку, оказавшись у порога неясного сооружения, видимая часть которого напоминала что-то средневековое. Пение было уже хорошо различимо. Аркас прислушивался к нему, замечая нечеловеческие нотки. На богато украшенных вратах, из темного дерева, были вырезаны сложные композиции с анималистическими и растительными мотивами.

Над вратами хорошо различимая надпись гласила:

— Что это значит? — спросил Аркас. — Я должен проявить стойкость духа?

— О, тебе придется, — вздохнул Роман, с трудом толкая левую створку.

Никас помог ему. Они вошли внутрь.

Это был величественный неф настоящего собора. С белыми арками и резными колоннами, хорошо освещенный пламенем светильников и облагороженных факелов. Он был чист, гостеприимен и наполнен животными и птицами. Они сидели, словно люди, на длинных скамьях идущих друг за другом. Пасти и клювы механически раскрывались, из блеющих, мычащих и кудахчущих глоток доносилось мелодичное пение. Аркас различал слова благодарности, адресованные Просвещенному.

Разноцветные витражи на окнах изображали человека, принимающего желуди из копыт свиньи. Поедающего клевер вместе с коровами. Омывающего чресла вместе с рыбами. На потолке нефа яркие фрески рассказывали о том, как этот же человек огнем и мечом искоренял скверну в виде говяжьих котлет и выливал в землю галлоны натурального молока.

Звери, в основном, были одомашненными. Но встречались и дикие, вроде оленей, кабанов и уток.

На вошедших никто не обратил внимания.

— Присядем пока, — сказал Роман. — Лучше не прерывать службу.

Они с трудом отыскали свободные места. Для них потеснился большой откормленный индюк, поминутно трясущий алой бородкой.

Кафедра была довольно далеко. Аркас пытался привстать, чтобы разглядеть того, кто вел служение. Но его тут же осаживали гневным хрюканьем и щебетанием. А впереди маячили рога и гривы.

Наконец, животные замолкли. В наступившей тишине, все еще нарушаемой фырканьем и ржанием, Аркас едва различал болезненный голос, доносящийся с кафедры.

— …сказал я тогда: нет моему голоду. Убивая — умираю. Человек — выше хищника. Мясо — не пища. Это чужая плоть, какая и моя. Проклятье хозяина ее — посетит хищника. И я отказался. Что бы жив был теленок и жив был гусь, и жива была корова, и жив был кролик, и жив был петух, и жив был утенок…

Говорящий перечислял выживших довольно долго, шепелявя, глотая окончания слов и покашливая.

Аркас начал задремывать, проваливаясь в свои видения, как вдруг что-то вползло ему на щеку. Он рефлекторно смахнул пальцами. Даже не собравшись еще с мыслями, Аркас понял, что произошло нечто непоправимое. Индюк возле него испуганно заболботал. Панически заблеяла овца. Взревел пятнистый бык неподалеку.

На полу валялся полураздавленный паук. Он еще шевелил лапками, но жизнь покидала его.

— Какой ужас! — воскликнула овца.

— Убийство! — вскричал индюк. — О, беспощадное!

Он спрыгнул со скамьи, нависнув над пауком.

— А ведь он был так молод и прилежен!

— Дни мои сочтены, — пропищал арахнид. — Жалею лишь об одном, что не восхвалил Просвещенного еще тысячу раз! Сделайте это за меня…

Лапки расслабились.

— Обязательно, — всхлипнул Индюк.

И склевал крохотный трупик.

Никаса не покидало ощущение жуткой игры в куклы. Все что здесь происходило, кем-то контролировалось, вплоть до отдельной реплики. Как будто один актер озвучивал множество персонажей…

— Какая жестокость, — прохрипел кто-то над головой Никаса.

Тот вздрогнул от неожиданности, но когда увидел говорящего, чуть не закричал. Над журналистом парил истощенный образ, распятый на больших стеблях сельдерея, как кресте. Вместо зубов у него росли блеклые кукурузины, меж которых сочилась зеленая слюна. Ногти и волосы вылезали, как у чумного, глаза едва раскрывались от слабости.

— Ты пришел в обитель братства и милосердия — зачем? Что бы убивать, насмехаясь над нашим порядком? Продемонстрировать свою силу? Она вовсе не там, где истребляют беззащитного. Сила в том, кто отказался, дабы не навредить!

— Не навредить! — запищали звери.

Аркас растеряно поглядел на роман.

— Это Просвещенный, — объяснил тот. — Его жажда внимания приняла форму демонстративного вегетарианства. Он считает, что способен стать лучше, отказавшись от животной пищи, но его суть от этого не меняется. Просвещенный одинок и ненавидит всех, кто не замечает его величия.

Ну, конечно, подумал Аркас. Теперь все ясно. Это его голосом говорят звери. На самом деле они ничего не соображают. Он запер здесь сотни бессмысленных образов и занялся мастурбацией.

— Ах, Ригель, — вздохнул Просвещенный. — Обязательно говорить так резко и прямо? Впервые я вижу демиурга. И как ты меня пред ним зарекомендовал?

— Мы здесь не для того, чтобы слушать, как ты в одиночку борешься с заразой мясоедства, — отмахнулся Роман. — Демиург хочет покинуть Дно. И если вы поможете ему, он, возможно, возьмет вас с собой.

Просвещенный осклабился, демонстрируя лезущие из десен семена. Он с хохотом вознесся к потолку и ринулся вниз, словно хищная птица.

— Вон! — заорал он неожиданно громко и яростно. — Пошли прочь!

Аркас решил было, что спасителя зверей не устроило предложение, но вскоре стало ясно, что Просвещенный гнал вовсе не пришельцев. Животные в панике бросались врассыпную, оставляя на скамьях размазанный кал, клочья шерсти и насмерть раздавленную мелюзгу. Они толклись и кричали, пока их вечный друг пикировал и плевался от ненависти.

Наконец, последний крольчонок юркнул за ворота.

— Возможно, — злобно повторил Просвещенный. — Возможно, твой демиург — профан. По-твоему я приму всякого человека, как единственного мессию? Возможно, трусы и недалекие, вроде Графомании, лижут пятки самозванца. Но я не потерплю пустых обещаний. Если демиург хочет выбраться из нашего мира, то ему придется жертвовать. Ему придется сражаться! И слушать.

Просвещенный одержимо засмеялся, брызгая зеленым.

— Слушать что? — спросил Аркас неприязненно.

— Историю о том, как мы уничтожили наше будущее! — счастливо заорал Просвещенный.

Он взмыл вверх и пропал, оставив лишь планирующие обрывки салата.

— О, как мне это надоело, — пробубнил Аркас в сцепленные ладони. — Кода я уже попаду в мир, где не будет так холодно и так претенциозно?! Хоть кто-то здесь умеет сообщать хорошие новости, а не рассказывать, с надрывом, «как мы уничтожили наше будущее»! Меня уже тошнит от всего этого! От этого безумия, которое зреет тут. Люди, что, настолько растлили сами себя, что не найдется одного-единственного уголка в этой проклятой вселенной, где я мог бы хоть на секунду! Хоть на одну гребанную секунду! Увидеть что-то хорошее! А-а-а-а!

Он еще немного покричал. Потом пнул скамью. Встал и походил взад-вперед, глубоко дыша. Не выдержал, и снова принялся пинать скрипящее дерево. Схватил подсвечник и расколотил его навершие, потушив свечи.

— Мне жаль, что тебе пришлось столкнутся с этим, — произнес Роман, боязливо отстраняясь. — Но, что-то мне подсказывает, — ты увидел только вершину.

— Айсберга? — подхватил Аркас, выбросив подсвечник. — Да, я знаю. Я бы давно разбил голову о камни! Прыгнул бы в какую-нибудь ядовитую концепцию! Прямо в башмаках. Если б не верил, что в этом есть какой-то смысл. Во всех этих испытаниях. Даже в бреду можно искать нить. Я вроде бы нащупал ее. Но она тонка и постоянно обрывается.

— Расскажи.

— Не могу. Не знаю. Одиночество ключ ко всему. Может быть с ним не надо бороться.

Роман выглядел обеспокоенным и скептичным.

— То есть как это… — прошептал он. — Ты ведь сам говорил…

— Мой дорогой Роман! — вскричал Аркас. — Если есть хоть что-то, в чем я уверен, то это вот что: скорее Шок отскребет от себя засохший кал, чем я приму чью-нибудь сторону в этой заварухе! Я не верю никому! Никому!

Он растер лицо пальцами. Роман сидел очень тихо, не поднимая взгляд.

— Доверие не всегда полезно, — сказал Никас. — Пойдем. Нужно заканчивать с этим.

Агенты невежества в красных плащах обыскивали здание Администрации. Их крики слышались со всех сторон. Подкованные сапоги глухо и вразнобой стучали, подсказывая Котожрице как избежать встречи с охраной. Острые уши ловили каждый шорох.

Перебежками, скользя за портьерами, укрываясь в нишах и хоронясь между экспозициями древних чудес, она двигалась, как ей казалась, в самую глубь здания. Аппендикс прикрывал тылы. То есть, шумно и одышливо поспевал за ней. Он уже успел ушибить условное колено, порезаться о лист какого-то растения и дважды налететь на инквизиторов. Оба раза его приняли за своего, потому что Аппендикс знал язык невежества и направлял погоню на ложный след.

Котожрица была уверена, что в третий раз у него этот трюк не пройдет и архивариуса рассекут напополам.

— Мы не можем и дальше играть с удачей, — напряженно высказалась она, выглядывая из кладовки, в которой им снова повезло укрыться. — Их становится все больше.

Аппендикс тяжело дышал в ответ.

— А мы движемся наугад.

Сиплое кряхтение.

— Нам нужен план.

Сухой кашель.

— Аппендикс! — шепотом крикнула она. — Возьми себя в руки.

Тот жадно лакал из какого-то ведра, фыркая и постанывая. Потом умыл условное лицо и поднялся с колен.

— Да, — сказал он, смаргивая капли. — План — это хорошо. Отлично. Давай подумаем. Что нам нужно? Узнать, куда двигаться.

Он посмотрел на стену.

— О, отлично.

— Что? — спросила Котожрица, встав позади него.

Архивариус глядел на решетку, притаившуюся у потолка.

— Это вентиляция? — с надеждой спросила рыцарь. — Мы можем проползти по ней?

Аппендикс подпрыгнул и ухватился за прутья, с трудом подтянувшись к пыльному металлу.

— Нет, — сказал он без сожаления. — Клише сегодня к нам не благосклонны. Это канал для оптических кабелей. У них есть компьютерная сеть. Сервера. Информация. План уже имеется, жрица, нам только нужно его найти.

— И как это сделать?

— Нужно следить за… Я не знаю как эти штуки называются. Не читал дальше первой страницы. В общем, они должны быть видны на стенах. Такие металлические коробочки. Мы будем ориентироваться по ним, пока не найдем хоть какой-то терминал.

— Ладно, — согласилась Котожрица. — Пусть так.

Она чуть приоткрыла дверь и снова выглянула.

— Вроде никого. Пойдем.

«Коробочки» действительно встречались. Жрица подумала, что, наверняка, видела их и раньше, но не обращала внимания. Быстро посовещавшись с Аппендиком, они решили, что стоит вернуться назад и проверить, нет ли терминалов в более безопасных зонах.

Они все равно едва не попались инквизиторам, но Аппендикс превзошел все ожидания возложенные на него Альфой. Откуда-то из складок своей сущности, он выхватил пистолет, и шесть раз, вопя и вздрагивая, нажал на курок.

Агентов было четверо. Они умирали, испытывая чудовищные страдания. От воплей звенело в ушах.

— Пресвятая Котородица, — едва слышно вымолвила жрица. — Бежим, чего встал? Сюда сейчас слетится вся Администрация.

Аппендикс, всхлипывая, покорно ковылял следом.

— Откуда у тебя эта кошмарная вещь? — спросила Котожрица на бегу. — Ты что, не все рассказал о себе, господин «Перестреляю-вас-всех-к-котовьей-матери?»

— Это исключительно для самообороны! — искренне расплакался Аппендикс. — На крайний случай. Ты ж сама видела, как меня все любят в этом грядском Полисе! Этот пистолет стреляет пулями со сгущенной научностью. Я держал его на крайний случай. И вот он наступил это крайний случай. Надеюсь…

— А что, нельзя было выстрелить так, что б они не мучились? Ты садист?

— Я мало практиковался!

Аппендикс схватил Котожрицу за плечо.

— Стой. Давай в эту арку. У меня хорошее предчувствие.

Они шмыгнули внутрь зала, большую часть которого занимали старые книжные шкафы. Все они были плотно заставлены томами настолько ветхими, что любое движение воздуха снимало с них слои пыли. Это истлевшая бумага уносилась прочь, чтобы витать в воздухе удушливой взвесью.

Котожрица тихонько закашлялась, прикрыв лицо рукавом.

— Тише, — сказал Аппендикс, вытирая слезы. — Тут тоже небезопасно.

Меж шкафов скользили тени. Бронзовые головы, тянущие за собой плотные мантии. Они парили, издавая невнятное бормотание. Стоило подойти вплотную к запретным знаниям, как они тут же бросались на защиту, накрывая шкаф безразмерным куполом своих плащей.

— Тайна, — скрипела голова, остающаяся наверху. — Тайна.

Аппендикс хмыкнул.

— Они так слежались и прогнили, что эти тайны уже никто не узнает. Да и были ли они?

Котожрица поторопила его. Через несколько минут они вышли на отрытое пространство, где огромный светильник озарял пространство окруженное кафедрами. Вокруг лежали стопки книг. Некоторые валялись, открытые. Как и подозревал Аппендикс, их страницы были пусты.

В центре возвышалась фигура образа, облаченного в черную мантию, под которой угадывалось смертельное истощение. Он был неподвижен, молчалив, и стоял у…

— Терминал, — почти взвизгнула Котожрица.

— Ага, — подтвердил архивариус. — И его хозяин.

Быстро посовещавшись, они решили незаметно подкрасться сзади и обездвижить противника парой хорошеньких ударов по голове. Действуя как мастера засад и войны сумрака, они подобрались к врагу, почти не задевая кафедр и не шурша книгами. А потом набросились, готовые жестоко подавить всякое сопротивление.

Образ развалился у них в руках, выпустив из опавшей хламиды облако прелого смрада. Котожрица взвизгнула, отпрянув. Труп разлагался очень долго, черви прогрызли в нем сотни тоннелей, даже кости выглядели как решето. Череп широко раскрыл почерневшие челюсти. Из правой глазницы сочилось сгнившее мозговое вещество.

В скрюченных пальцах мертвец сжимал руководство пользователя.

— Очень кстати, — Аппендикс схватил книжицу.

Терминал был окован свинцовыми пластинами и связан цепями, толщиной с руку. Сложные печати чистоты сдерживали научность внутри, не давая ей вырваться на волю.

Аппендикс раскрыл руководство на первой странице.

— Так… Поздравляем вас… Удачное приобретение… Вычислительный механизм… Поколение. Вот! Для начала работы, нажмите кнопку «Питание».

— Стойте! — рявкнули позади.

Один из инквизиторов, что были ранены Аппендиксом, стоял, тяжело прислонившись к стеллажу. Черная кровь текла из пробитой головы. Вымочив правый рукав, она скользила по лезвию меча.

— Именем Бессилия, я запрещаю вам!

Аппендикс икнул, начав было поднимать руки.

— С ума сошел?! — осадила его Котожрица. — У тебя остались патроны?

— Немного.

Инквизитор оторвал плечо от опоры и, покачиваясь, пошел на врага.

— Пистолет, быстрее! — скомандовала жрица.

Архивариус запутался в своих складках.

— Быстрее!

Инквизитор с трудом занес над собой меч. Издав воинственный рык, он бросился вперед. Рана запульсировала.

— Я прикрою, включай!

Капсула с научностью снова попала в голову. Железная маска разлетелась вместе с черепом. Осколки брызнули вверх и в стороны, словно шрапнель. Из раскрывшейся глотки вырвался гневный клекот, а потом тело завалилось на бок, подогнув колено. Оно продолжало биться и свистеть, пока жрица не выстрелила в него еще несколько раз.

Пистолет щелкнул.

— Патроны кончились, — сообщила она, глядя на дрожащие останки. — Ты как там?

Аппедикс поглядел из-за условного плеча.

— Нормально.

— Будем считать это нашим боевым крещением.

— По сравнению с настоящим негативом, наш друг — просто идеальный собеседник.

— Догадываюсь, — Котожрица подошла к терминалу. — Ты включил его?

Аппендикс вздохнул.

— Да.

На экране зеленел рабочий стол с двумя пиктограммами и курсором.

— И что дальше? — спросила рыцарь.

— Я не знаю. Остальное — после первой страницы.

— А ну, дай мне книжку.

Образ любви углубился в чтение. Она пролистала несколько страниц, а потом вышвырнула ее в сторону.

— Я ничего в этом не смыслю, — призналась она. — Китайская грамота. Эй, ты что это делаешь?

Архиварус вздрогнул, оторвавшись от экрана.

— Ничего.

— Ты в пинг-понг играешь? Нашел время!

Оттолкнув архивариуса, жрица принялась стучать по кнопкам. Вернулся рабочий стол.

— Ладно, не кипятись, — примирительно сказал Аппендикс. — На самом деле тут всего две пиктограммы. Одна для пинг-понга. А эта…

Экран мигнул. В открывшемся окне показалась система ссылок и скрытых записей. Котожрица, тревожно оглядываясь по сторонам, краем глаза следила, как Аппендикс копается в этом нагромождении информации.

— Клянусь фантазией, — пробормотал он. — Тут сам черт ногу сломит. Это база данных, но такая, что в ней никто не должен разобраться. Возможно, она создавалась исключительно для саботажа здравомыслия.

Кто-то затопал между стеллажей. Послышались крики инквизиторов.

— Кошачье вымя, — ругнулась Котожрица. — Я отвлеку их.

— Что? — встрепенулся Аппендикс. — Куда ты?

Рыцарь мчалась к стеллажам.

— Я верю в тебя! — крикнула она. — Когда заманю их поглубже в лабиринт, пойду к выходу. Встречаемся там!

Аппендикс ошарашено глядел ей вслед. Он думал о том, что план Котожрицы совершенно невыполним, а, кроме того, что даже о таком плане не стоит орать вслух, так как у врагов есть уши. Погоня, впрочем, действительно переключилась на провокационные вопли рыцаря. У архивариуса появилось время.

Он погрузился в изучение случайных архивов. Моментально усваивая несколько абзацев, он переходил к следующему массиву. Только Воздающего как будто не существовало. Этому не стоило удивляться, потому что Бессилие стремилось оградить своего величайшего героя от любой опасности.

Нужно было найти лазейку в этой незримой стене. Но как?

Взгляд архивариуса сам собой протянулся к лежащему неподалеку руководству. Он сглотнул сгустившуюся от страха слюну.

— Отчаянное время, — сказал он сам себе, — требует отчаянных мер.

Первая страница. Все, что за ней — ненужные подробности. Все, что тебе необходимо, можно найти, единожды раскрыв книгу. Он знал это с младых ногтей. Это было его кредо. Единственное правило, которое нельзя было нарушать. Ядро сущности.

— Аппедникс! — услышал он.

Крик был отчаянным. Зовущим на помощь.

Просто переверни страницу!

Он потянул за нее, стиснув условные зубы. От напряжения, его условные глаза вылезли из орбит. Натужный крик застрял в горле. Пот струился по дрожащим мускулам.

— Аппендикс, быстрее!

Даже если я рассредоточюсь, — подумал он, пусть лучше это буду я, чем Котожрица. Она спасла меня. Я спасу ее. Все просто.

Страница поддалась. Миллиметр за миллиметром, она описывала полукруг. Взвыв во все горло, архивариус впечатал ее в первую.

— Да! — взревел он не своим голосом. — Узрите же! Вторая страница, и тайны ее!

Он поглядел на текст.

— Поисковая строка. Ну конечно.

Он быстро нажал секретное сочетание клавиш. Ему осталось только ввести заветное имя. «Только воздающий».

Пуск.

— Внимание! — мягко заголосило пространство. — Внимание! Проникновение в защищенный архив! Всему персоналу внутренней безопасности, немедленно закрепиться в Пещере. Внешние постройки будут затоплены святой водой, чтобы гарантировать очищение от скверны. Остальным сущностям оставаться не месте. Молиться и уповать. Молиться и уповать!

В этот момент Аппендикс издал самое громкое «что?» в своей жизни.

— Все на защиту Только Воздающего!

Экран терминала потух.

Аппендикс стоял, совершенно деморализованный своим успехом. Все, о чем он мог теперь думать, это как потоки сверкающей влаги растирают его о стены как крекер. Он знал, что Администрация легко может восстановиться, за счет пожертвований и чудес. И так же легко набрать новых работников. Но…

Далекий каменный скрежет вернул его к действительности. Вскрикнув еще раз, для проформы, он побежал прочь от предательского терминала. Насколько он мог судить, инквизиторы теперь были проблемой стремительно уходящей на задний план.

— Котожрица! — звал он, проносясь между стеллажей. — Где ты?! Покажись, они, должно быть, уже ушли!

— Я здесь, — слабо откликнулась рыцарь.

Образ любви встретил его не в лучшей форме. Полосатый балахон был распорот на правом боку. Его пропитала кровь.

— О… Блин! Клянусь, фантазией! Тебя ранили?

Котожрица виновато улыбнулась. Отняв ладонь от сочащегося разреза, она вздрогнула и сказала:

— Я немного оплошала. Ничего страшного. На мне быстро заживет.

— Альфа с меня условную голову снимет, — ворчал Аппендикс, панически размышляя. — Сколько ты весишь?

— Что?

— У нас мало времени! Так сколько?

— Сорок…

— Сорок — что?

— …девять.

— Ну и пожрать же ты! — в сердцах крикнул Аппендикс. — Ладно, ладно, извини! Не плачь.

Он подышал ртом, и неожиданно ловко подхватил образ на руки. Крякнув, архивариус тяжело побежал к выходу.

— Ты с ума сошел! — завопила Котожрица. — Поставь меня!

— Нет времени на капризы! — прохрипел Аппендикс. — На достоинство и манеры, времени тоже нет. Его нет ни на что! Скоро тут все затопит!

Теперь тысячи миров услышали самое громкое «что?!» в жизни Котожрицы.

Они выскочил в коридор.

На ближайшей развилке Аппендикс увидел агентов невежества. Они утекали со всех ног. Кто-то тащил за собой баулы с хламом, кто-то, на ходу, проповедовал и молился, кто-то рубил мечом, чтобы расчистить путь. Шум стоял потрясающий. Кажется, никто не хотел оставаться в офисах, несмотря на указания голоса.

Каменный скрежет сменился осязаемым гулом. Пол мелко задрожал, возвещая. Чудовищная сила, словно кулак гиганта, била в стены, расходясь по коридору. Аппендикс понимал, что ирония, преследующая его жалкое существование, становиться просто оскорбительной. Спастись от пламени костра только для того, что бы через пару часов нестись по руслу надвигающегося потопа.

Влиться в поток спасающихся, оказалось несложно, но вот маневрировать и управлять своим движением оказалось труднее на порядок. Стараясь защитить Котожрицу, Аппендикс делал все возможное, что бы не попасть в середину толпы, где инквизиторы, не щадя, прорубали себе путь. Это не всегда удавалось, так что пара самозванцев через некоторое время оказались покрыты кровью с ног до головы.

Да за что же мне это? — уже без интереса спрашивал себя Аппендикс, в очередной раз ныряя под круговой удар зазубрившегося меча. Плоть мелких сущностей пузырилась под ногами, хрустели раздробленные кости. Но панические вопли заглушал рев несущейся воды.

Толпа вынесла измученного Архивариуса в новые помещения. Широкие, пыльные, заброшенные. Здесь, вроде бы, хранили старый реквизит и вышедшие из употребления символы. Чудаковатые статуи были завешаны полотнами, горы амулетов, оберегов и значков блестели в углах. Фантазийные астролябии крутились под потолком, изображая движение богов над землями смертных. Старые шкуры, которые они сбрасывали, перевоплощаясь, были развешены на стенах.

Стало дымно. Откуда-то спереди тянулся запах гари, жаренного мяса и угля. Аппендикс расслышал сухие хлопки, резкие, частые и угрожающее. Толпа почему-то замедлилась. Архивариус прорвался к краю и попытался рассмотреть, что происходит.

Оказалось, что вход в Пещеру был достижимо близок. Он врезался в архитектуру Администрации, вместе с острыми воротником обсидиановых глыб. Вход был велик и оборудован защитным механизмом: титанической дланью давно усопшего Громовержца, покрытой тысячью клемм, которые не давали ей умереть, подпитывая электричеством. Она довлела над входом, подвешенная за оттянутые участки плоти. Толстые кабели подрагивали, каждый раз, как с пальцев ее срывались ослепительные разряды. Офисная челядь сгорала, взрывалась, прах выстреливал в стороны, когда гигантское напряжение раздирало малодушных рабов бессилия.

Инквизиторы проходили свободно, но остальные — ужаснулись и подались назад.

Святая вода уже настигала. Она сверкала, наполненная благословением слабости, и очищала все на своем пути. До совершенной белизны.

Толпа, взвыв от страха, снова устремилась вперед. Гора пепла росла, словно пустынный бархан. Последние беженцы уже зарывались в нее, отчаявшись.

Инквизиторы, наблюдавшие за этим у входа, убедились, что никто больше не посягает на святая святых, а все их выжившие братья добрались до цели. Они еще поглядели по сторонам — Аппендикс вжался в стену, стараясь не привлекать внимания, — а потом зашагали внутрь.

Защитная длань была обесточена. Она обмякла и начала опускаться, чтобы надежно прикрыть вход.

— Сейчас, — сказала Котожрица. — Можем проскочить.

Аппендикс даже не подозревал, что способен на такие физические подвиги. Все, что было до этого, заставило архивариуса по-новому оценить свои возможности. Он сжал условные зубы и поверил в себя.

Добравшись до настила из пепла, он почти сразу уронил Котожрицу и потерял сознание.

— Котики-животики, — пробормотала та, стараясь не отключиться вслед за ним. — Как все кружиться…

Она взяла его за ногу и потащила, спотыкаясь о несгоревшие останки. Те еще шипели и дергались. Альфа, конечно, был прав. Она всегда готова была оказать помощь, но занозы в лапах и торчащий из мохнатой задницы дождик — вот, к чему она привыкла. Не к этому. Не к расчлененке.

Котожрица заплакала. Но не остановилась. Она упорно волокла архивариуса, потому что понимала, что только так они и могут выжить. Два слабых, не приспособленных к битвам, образа. По-очереди волоча друг друга к цели.

Это было ее ключевое открытие, которым она собиралась вооружиться до конца приключения. Каким бы он ни был.

Аппендикс, закашлялся.

— Давай ползи, — Котожрица тяжело опустилась на пятую точку.

— Да, да. Ты тоже. Не отставай.

Извиваясь как два засыпающих ужа, они погрузились в тень, отбрасываемую дланью. Та опустилась, и вода ударила в нее, с такой силой, что затрещали сухожилия. Между пальцев брызнули тугие струи. Но поток был остановлен.

Они лежали в кромешной тьме. Котожрица нащупала условную руку архивариуса. Тот шевельнулся, и стоном дал понять, что еще жив. Невозможно было понять, в безопасности ли они сейчас, но ужасная смерть от растирания в порошок им больше не грозила. Наверное.

— Спасибо, — тихо сказала девушка.

— Кха! Кхм-кхм-кха!

— Ты очень храбрый.

— Мне надо было сгореть на костре… Фантазия, как все болит. Ты в порядке? Какая уж тут храбрость? Нужно было перевязать тебя, а я так перепугался, что забыл обо всем на свете.

— Рана почти затянулась, — успокоила его Котожрица, поднимаясь. — Я же сказала, на мне быстро заживает.

Аппендикс завозился, принимая различные позы. Опершись о протянутую руку, он встал на условные ноги и ощупал посла.

— Ох, — пискнула та. — Эй!

Раздался звук пощечины.

— Действительно, — согласился архивариус. — Почти зажила. Удивительно. Извини за ягодицу, тут темно и я слегка дезориентирован.

— Ах, я такая доверчивая, — притворно запищала посол. — Я тебя прощаю.

Они посмеялись.

Взявшись, для надежности, за руки, солдаты позитива решили двигаться в темноту, надеясь, что со временем доберутся до источника света и смогут сориентироваться. Пол под ногами был неровным, приходилось высоко поднимать ноги, чтобы не споткнуться. Аппендикс старался идти чуть впереди, поэтому его чертыхания можно было накладывать на карту опасностей, что таились внизу. Кругом была тишина, ничто не указывало на присутствие инквизиции или Только Воздающего.

— Кажется, я начинаю видеть, — сказала рыцарь, озадаченно. — Я вижу тебя.

Архивариус обернулся, и вынужден был признать, что и он легко наблюдает Котожрицу. Это было загадочно, потому что тьма не отпускала их.

Раздался ужасный грохот, словно в мире хлопнула, открываясь, гигантская трещина. Пол заходил ходуном, и вдруг, молния, — вот что это было, — распорола темноту, осветив на мгновение что-то осмысленное. Формулы, законы, связи.

И снова тьма. В которой начали проступать языки пламени в глазницах давно забытых богов. Они раскрывали свои уродливые пасти, стараясь судорожно вырваться из тьмы, что породила их. Ненависть и одиночество терзали пропащих идолов.

Вспышка!

На секунду Аппендикс и жрица увидели мир таким, каков он есть, и через секунду же забыли об этом. Вокруг них высились решетчатые цитадели. Сидящие на них твари, порожденные бессилием, истекали маслами. Они глядели вниз, ожидая зрелища.

Вспышка. Блаженное всеведение. И снова тьма.

Котожрица закричала. Аппендикс — тоже. Прима-образ Невежества стоял перед ними, мелко дрожа и посвистывая. Шесть дергающихся рук, сжимали солнце, луну, копье, меч, щит и бьющееся сердце. Сквозь дыры в потертой шкуре, были видны прутья. Тысячи запертых сущностей молили там о спасении. Их руки тянулись наружу, в поисках милосердия.

Агент был велик и непобедим. Даже вспышки молнии не пугали его. Он лишь закрывался щитом, на котором была выдавлен охранный знак глупости.

— Я ошибался, — захныкал Аппендикс. — Вот он — крайний случай.

Они пятились назад, пока агент разглядывал их своими пористыми шишками и пренебрежительно клокотал. Потом он поудобнее взял копье, и швырнул его с утробным рыком.

Альфа, в образе огромного пещерного человека, прыгнул навстречу из тьмы. Он был изранен и почти рассредоточен, но держался на ногах. Крикнув от напряжения, прим перехватил снаряд и крутанулся, посылая его обратно. Агент прикрылся щитом, но удар заставил его пошатнуться. Альфа снова прыгнул, и они сцепились, топоча и взрезывая. Агент бил мечом, но прим только распалялся, разгибая прутья. Чемпион невежества солнцем прижег скулу прима и оттолкнул от себя. Меч разрубил ключицу, — Котожрица снова закричала, и бросилась на помощь, не помня себя от ярости. Аппендикс, решивший было, что с ответственностью — покончено, побежал за ней.

Они вцепились в широкие ноги агента и полезли вверх, цепляясь за наросты. Гигант зашипел от негодования, пытаясь сбросить их.

Сверкнула молния, и на этот раз он не успел закрыться. Свет знания опалил его, раскрыв клети, вросшие в тело. Альфа вырвал меч из раны и сломал руку, что держала его. Потом сорвал прутья, освободив сущности заблуждавшихся.

Агент вскричал, слабея, но не уступил.

Он оглушил Альфу щитом и ударил луной. Затем запустил когти в грудь, вытянув несколько интерпретаций. Он сожрал их, рыча от восторга и ударом ноги отбросил прима назад.

В этот момент, что-то маленькое, свирепое и кричащее, вцепилось в его горло зубами, пока Аппендикс пытался закончить работу начатую Альфой. Агент шутя разбросал их. Аппендикс с хрустом упал на обсидиан. Котожрица несколько раз кувыркнулась и распласталась, ничего не соображая от боли.

Негатив был слишком силен. Его не беспокоила ни мощь Альфы, ни храбрость защитников позитива.

Агент подошел к хрипящему Аппендиксу. Тот корчился, пытаясь подняться, но — тщетно. Чудовище растоптало его, размазав сущность архивариуса. Потом оно набросилось на бездыханного прима. Пожирая интерпретации, оно билось в конвульсиях. И росло.

Котожрица поняла, что про нее забыли. Она посмотрела на пятно, оставшееся от Архивариуса. Все ее чувства будто выгорели от этого зрелища. Она увидела Негатив и поняла, что случиться с ее паствой. Услышала, как кричат кошки.

Железный прут. Котожрица подползла к нему и схватила, как величайшую драгоценность. Агент не заметил ее. Он не замечал ничего, так велико было его наслаждение. Рыцарь забралась на его плечи. И воткнула прут в пористую губку отвратительного глаза.

Это заставило его отвлечься. Образ схватил дерзкую кроху и сжал так, что Котожрицу вырвало кровью.

— За кошек… — выдохнула она.

Сверкнула молния.

Агента разорвало в клочья. Мгновенно он превратился в тысячи горящих ошметков, распространившихся по пещере. Рыцаря отшвырнуло в сторону. Она сильно ударилась, но была жива, когда к ней подошел исхудавший, растерзанный Альфа. Его интерпретации метались, искажая образ.

Твари бессилия были разочарованы. Они повскакивали на своих насестах. Их ругань на десятках мертвых языках, была преисполнена гнева. По одному они начали слетаться к нарушителям.

Расправа была близка.

— Стоять! — крикнул кто-то. — Они победили. Теперь мы можем поговорить.

Забытые боги, нехотя, но разошлись. Очередная молния прогнала их окончательно.

— Девочка, — шепнул Альфа, поднимая жрицу на руки. — Прости. Произошло что-то непредвиденное и ужасное. Похоже Столпы Канонов повреждены или вовсе разрушены. Я должен был победить, но оказался слишком рассредоточен. Аппендикс погиб по моей вине. Но ты еще жива. Узнай у Только Воздающего, где находится человек по имени Никас Аркас. Узнай и найди. Человек может быть не в себе, но ты расскажи ему кое-что. Он теперь сам по себе и должен знать правду. Пусть сам решает, что с нами делать.

Котожрице зашептали на ухо, а потом поставили на ноги. Она вздрогнула. Рядом никого не было. Только лужа крутости разлилась на том месте, где стоял Альфа.

Захромав навстречу Воздающему, образ любви не проронил не звука. Она сжала кулаки. Мысленно, потому что пальцы не слушались. С них капала кровь. Жертва Аппендикса не будет напрасной. Альфа рассредоточился не просто так!

Во тьме зажглись зеленые прямоугольники экранов. Они моргнули, глядя на Котожрицу. Потом погасли, и перед ней разгорелся свет разумности. Девушка увидела мраморную колонну, опутанную массивными цепями, какие она видела на терминале.

На вершине колонны сидел образ научности.

— Будь позитивна, милая девушка. Ты остроумно разделалась с невежеством с помощью моего разрыва. Молодец!

Он поглаживал короткую бороду и приветственно улыбался. Цепь скрутила и его, не давая сдвинуться с места. К его голове была подключена верхушка огромного расширяющегося сталактита всевозможной электроники, которая уходила куда-то вверх.

— Так ты и есть Только Воздающий? — ошеломленно спросила Котожрица.

— К сожалению, — печально согласился образ.

— Но ведь ты враг всего мира. Как такое возможно?

— Враг, разумеется. Вот только без меня здесь не будет чудес, и большинство местных богов первой величины останутся с парой карточных фокусов. Понимаешь ли, они держат меня взаперти, чтобы выдавать мои открытия и технологии за свои «преобразования». С моей помощью они создают и разрушают. Правят и наказывают. Чудеса — это всего лишь нераскрытые закономерности. Которые мне известны.

— И ты безропотно служишь им? — разозлилась Котожрица.

— Приходится. Ведь только так я могу помочь одолеть Бессилие. Разрушив это место изнутри. Пока я могу лишь создавать короткие разрывы в мракобесии, но я не остановлюсь, пока вся эта пещера не засияет чистым светом разума.

— Почему ты не помог нам? Почему ты дал моим друзьям умереть?

Образ пригорюнился.

— Я не мог. Ко мне можно пройти, только одолев невежество. Это правило. Но негатив интерпретирует его как ему удобно. Невежество здесь, буквально, нечто, что нужно победить в тяжелой схватке. Я почувствовал, что меня ищут, когда кто-то воспользовался терминалом наверху. Все, что мне удалось в обход установленного порядка, так это накрутить уровень опасности до максимума. Я надеялся, что вы сообразите последовать за отступающими.

— Но ты чуть не убил нас уже тогда! — рявкнула жрица, подходя ближе.

— Это все, что я мог сделать, клянусь, — образ загремел цепями. — Послушай, ты смогла добраться до меня и это главное. Теперь я сумею помочь. Скажи! Только скажи, что тебе нужно!

— Мне нужен Никас Аркас. Человек из Материи.