Нэпман 5. Дизель и танк

Глава 3 Доводка

К вечеру я собрал всю команду в кабинете. На столе разложил фотографии чертежей, полученные от Рябчикова. Качество снимков оказалось превосходным — каждая деталь читалась четко.

— Товарищи, — я обвел взглядом собравшихся, — у нас появились новые данные по системе впрыска топлива.

Варвара склонилась над чертежами, быстро пробегая глазами по размерам и пометкам. Звонарев возбужденно протирал запотевшие очки. Руднев хмурился, разглядывая сечения форсунок.

— Любопытная конструкция, — пробормотал он. — Смотрите, как решен вопрос с распылителем. Двухступенчатая система с предварительным впрыском.

— А подача топлива! — воскликнул Звонарев. — Совершенно оригинальное решение насоса высокого давления.

— Позвольте внести уточнение, — Циркулев поправил пенсне. — Судя по размерам, давление впрыска составляет сто восемьдесят три атмосферы, что на двенадцать и четыре десятых процента выше нашего варианта.

В этот момент в кабинет ворвался Вороножский, размахивая колбой:

— Невероятно! Николаус в полном восторге! Он говорит, что термодинамический цикл превосходный.

— Борис Ильич, — мягко прервал я его. — Давайте сосредоточимся на конкретных технических решениях.

— Да-да, конечно, — закивал он. — Николаус подсказывает, что нужно изменить угол опережения впрыска.

— А ведь он прав, — неожиданно поддержала Варвара. — Смотрите, — она показала на один из чертежей. — Можно сместить момент впрыска на восемь градусов.

— И увеличить давление до двухсот атмосфер, — подхватил Руднев. — Тогда топливо будет распыляться гораздо эффективнее.

— Но выдержат ли форсунки? — усомнился Звонарев.

— Выдержат, — уверенно сказал я. — Если использовать новую сталь, над которой работает металлургический цех. А вот система охлаждения потребует доработки.

Следующие два часа мы детально разбирали каждый узел. Варвара набрасывала эскизы новой системы охлаждения. Руднев с Звонаревым спорили о конструкции топливного насоса. Циркулев педантично записывал все параметры, которые нужно будет контролировать.

— Что ж, — наконец сказал я, глядя на исписанную формулами доску. — План действий ясен. Варвара, вы с Рудневым занимаетесь топливной аппаратурой. Звонарев — система охлаждения. Циркулев…

— Я подготовлю новую программу измерений с точностью до…

— Вот и отлично, — перебил я его. — Борис Ильич, а вы…

Но Вороножский уже что-то увлеченно обсуждал с Николаусом, размахивая колбой.

Когда все разошлись, я еще раз просмотрел чертежи. Да, решения Тринклера были изящны. Но мы сможем сделать лучше. У нас просто нет другого выхода.

За окном догорал зимний день. Где-то в глубине души все еще ворочалась совесть, напоминая о неблаговидном способе получения этих чертежей. Но я заставил себя думать о другом — о предстоящих испытаниях, о конкурсе, о будущем завода.

В конце концов, в нашем жестоком времени не всегда можно действовать в белых перчатках. А цель… цель оправдывает средства.

Я бережно сложил фотографии в папку. Завтра нас ждет большая работа.

Остаток дня прошел в текущих хлопотах. Бойков и Нестеров хотели зайти, поговорить о делах, но у меня не хватило времени. После работы я зашел к Варваре, соблюдая все правила конспирации. Вроде знакомых по дороге не встретил.

За окном падал крупный снег, укрывая ночной город пушистым одеялом. В спальне Варвары было тепло — старая печь хорошо держала жар. Тусклый свет уличного фонаря пробивался сквозь морозные узоры на стекле.

Варвара лежала, положив голову мне на плечо. Ее волосы пахли машинным маслом и какими-то цветами — странное, но удивительно притягательное сочетание.

— Леня, — тихо сказала она, водя пальцем по моей груди. — А откуда на самом деле эти чертежи?

Я чуть напрягся, но постарался ответить как можно более небрежно:

— Я же говорил — нашел старые материалы в технической библиотеке.

Она приподнялась на локте, внимательно глядя мне в глаза:

— Не лги. А почему тогда это фотографии? И такие свежие.

— Варя…

— Просто скажи правду, — она положила ладонь мне на щеку. — Я же чувствую, что ты что-то скрываешь. И это тебя мучает.

Я молчал, глядя в потолок. Как объяснить ей? Как рассказать о нечистых методах, к которым пришлось прибегнуть?

— Я все пойму, — прошептала она. — Только не надо меня обманывать.

В ее голосе была такая искренняя забота, что у меня защемило сердце. Я накрыл ее ладонь своей:

— Прости. Ты права — эти чертежи… они действительно от Тринклера. Но больше я ничего не могу сказать.

Она вздохнула и снова положила голову мне на плечо:

— Я так и думала. Знаешь, иногда мне кажется, что ты готов пойти на все ради нашего проекта.

— Не только ради проекта, — тихо ответил я, целуя ее в губы.

Мы долго лежали молча. За окном все так же падал снег, а я думал о том, что она, возможно, единственный человек, перед которым мне по-настоящему стыдно за свой поступок.

Через два дня испытательный цех наполнился равномерным гулом работающего двигателя. Я смотрел на показания приборов, и впервые за последние недели чувствовал удовлетворение.

— Давление масла стабильное, — докладывал Звонарев, не отрываясь от самописцев. — Температура в норме, вибрация в допустимых пределах.

Варвара стояла у пульта управления, внимательно следя за топливной системой. В рабочем халате, с выбившейся прядью волос, она казалась воплощением сосредоточенности.

— Три часа непрерывной работы, — произнесла она. — И ни одного сбоя в системе впрыска.

— А точнее — три часа семнадцать минут и сорок две секунды, — педантично уточнил Циркулев, делая пометки в блокноте.

Руднев обошел стенд, прислушиваясь к работе двигателя:

— Звук ровный, без посторонних стуков. Хотя… — он нахмурился, — на высоких оборотах все-таки появляется резонанс в районе пятой опоры коленвала.

— Зато мощность выросла на тридцать процентов! — воскликнул Звонарев. — Теперь мы…

Его прервал резкий металлический скрежет. Двигатель закашлял черным дымом и заглох.

— Топливный насос, — мрачно констатировала Варвара, быстро перекрывая подачу топлива. — Не выдержал длительной работы на повышенном давлении.

Мы собрались вокруг разобранного насоса. Картина неутешительная — трещина в корпусе, изношенные плунжерные пары.

— Материал не держит, — Руднев рассматривал излом через лупу. — При двухстах атмосферах нужна совершенно другая сталь.

— И это еще не все, — я развернул чертежи будущего грузовика. — Для автопробега нам нужен двигатель мощнее минимум в полтора раза. Машина будет тяжелее, да и условия испытаний жестче.

— Можно форсировать этот мотор, — предложил Звонарев. — Увеличим степень сжатия…

— И получим разрушение поршней, — покачала головой Варвара. — Уже сейчас температура в камере сгорания на пределе.

— Нужно принципиально новое решение, — сказал я. — Не просто копировать и улучшать существующие конструкции, а создать что-то свое.

— Позвольте поделиться наблюдением, — вмешался Вороножский, до этого молча изучавший свою колбу. — Николаус подсказывает, что нужно изменить геометрию камеры сгорания.

— Погодите! — неожиданно оживилась Варвара. — А ведь в этом что-то есть. Нужно сделать вихревую камеру особой формы.

— И добавить предкамеру! — подхватил Звонарев. — Тогда можно улучшить смесеобразование.

— При условии точного соблюдения всех размеров с допуском не более пяти микрон, — вставил Циркулев.

Следующий час мы провели у доски, покрывая ее формулами и эскизами. Постепенно вырисовывалась совершенно новая конструкция — с оригинальной системой впрыска, вихревой камерой сгорания и усиленным коленвалом.

— Это все прекрасно, — наконец сказал Руднев, — но кто будет изготавливать такие сложные детали? На обычных станках такую точность не получить.

— Значит, создадим специальные станки, — твердо ответил я. — У нас еще есть время.

— Два месяца до начала пробега, — напомнила Варвара. — И нужно не только довести двигатель, но и построить новый грузовик.

— Справимся, — я посмотрел на свою команду. — У нас просто нет другого выхода.

Я раздал поручения и ребята отправились их выполнять. Их не надо подгонять. Сами все делают. Мне бы в двадцать первом веке такой энтузиазм у работников.

Например, Руднев.

Уже третий вечер я заставал его в мастерской. Он сидел за заваленным чертежами столом, то и дело снимая и протирая очки — верный признак крайнего утомления.

— Ничего не выходит, — глухо сказал он, даже не поворачиваясь. — За два месяца новый станок не создать. Это физически невозможно.

Я присел на край верстака, разглядывая разложенные повсюду эскизы и расчеты.

— Алексей Платонович, а что если пойти другим путем?

— Каким же это? — он наконец повернулся, и я увидел красные от недосыпа глаза. — Нам нужна точность в пять микрон. Пять! Вы понимаете, что это значит? Волос человека в десять раз толще!

Он встал и подошел к стоящему в углу станку немецкого производства:

— Вот, лучшее что у нас есть. Станок «Рейнеккер», дореволюционный еще. А точность — двадцать микрон в лучшем случае.

— А если его модернизировать? — осторожно спросил я.

Руднев замер, не донеся очки до глаз. Потом медленно опустился на стул и как-то странно усмехнулся:

— Знаете, Леонид Иванович… Я ведь думал об этом. Все последние ночи думал. Даже наброски делал.

Он выдвинул ящик стола и достал несколько мятых листов, исчерканных формулами:

— Вот, смотрите. Теоретически это возможно. Если усилить станину здесь и здесь… — его палец скользил по чертежу. — Но я все не мог решиться. Слишком рискованно. Если не получится, потеряем и станок, и время.

— Но теперь решились?

— Теперь да, — он энергично поднялся. — Когда вы сами предложили этот вариант… Значит, не я один считаю, что это возможно.

Он начал быстро что-то чертить в блокноте:

— Если здесь поставить дополнительные ребра жесткости… А направляющие сделать из закаленной стали, отшлифовать по особой технологии…

Его карандаш летал по бумаге:

— И систему подач с гидравлическим приводом! Я делал что-то похожее для оптического производства. Точность перемещения — до двух микрон!

— А измерительную систему можно взять у Циркулева, — добавил я. — Он как раз разработал новый оптический микрометр.

Руднев уже не слушал. Он метался между столом и станком, бормоча что-то себе под нос, делая пометки в блокноте.

Внезапно он остановился:

— Но все равно времени мало. Даже если работать круглосуточно…

— А если разделить работу? — предложил я. — Часть деталей можно делать на обычных станках, только самое точное — на модернизированном.

— И финишную доводку вручную, — подхватил он. — У меня есть два мастера, настоящие виртуозы доводки. С закрытыми глазами могут почувствовать микроны.

Он снова склонился над чертежами:

— Значит так… Усиление станины — три дня. Новые направляющие — неделя. Система подач — еще неделя. Установка измерительной системы…

— Сколько всего?

Руднев быстро подсчитал:

— Три недели на модернизацию станка. Еще неделя на отладку. Потом можно начинать делать детали.

— Успеваем?

Он впервые за вечер улыбнулся:

— Придется успеть. Знаете, Леонид Иванович, а ведь может получиться. Главное — правильно организовать работу.

Мы просидели до глубокой ночи, расписывая график работ. Решили разделить всю команду на группы: одни занимаются станиной, другие — направляющими, третьи готовят измерительную систему.

Под утро, когда за окном уже начало светлеть, Руднев вдруг спросил:

— А знаете, что самое интересное? Если все получится, у нас будет уникальный станок. Такого даже в Германии нет.

— Значит, сделаем, — я пожал его руку. — Завтра начинаем?

— Сегодня, — поправил он, глядя на часы. — Уже утро.

Выйдя из мастерской в морозную предрассветную темноту, я подумал, что Руднев прав. Если мы справимся, это будет не просто станок для одной задачи. Это будет шаг в будущее, к новым технологиям. А ради этого стоит рискнуть.

День выдался морозным и ясным. Проект дизеля, конечно, интересный, но текущую работу тоже никто не отменял.

Мы шли с Бойковым вдоль конвейера сборки грузовиков. Павел Николаевич, грузный мужчина лет пятидесяти, то и дело останавливался, вытирая платком вспотевшую лысину.

— Вот, полюбуйтесь, Леонид Иванович, — он широким жестом указал на линию сборки фордовских машин. — Пятнадцать грузовиков в день! А к весне планируем выйти на двадцать, если не тридцать.

Рабочие споро собирали знакомые силуэты «Фордов». Все отлажено, все движения выверены.

— А вот и ваш новый красавец, — Бойков кивнул в сторону второй линии, где собирали наши грузовики. — Должен признать, машина получилась отменная. Особенно по проходимости.

— Но это только начало, Павел Николаевич, — я остановился у недособранного грузовика. — Нам нужна более мощная версия. С дизельным двигателем.

Бойков нахмурился:

— Дизель? Это же совсем другое производство. Новые технологии, оборудование…

— Зато экономия топлива минимум тридцать процентов. И ресурс в полтора раза выше.

— Затраты большие, — директор покачал головой. — А сроки? Конкурс уже весной.

— Справимся, — твердо сказал я. — Только нужна ваша поддержка.

После обхода цехов я направился в заводоуправление, где меня ждал главный инженер Нестеров. Александр Владимирович встретил меня в своем идеально прибранном кабинете — худощавый, подтянутый, в безупречно отглаженном костюме.

— Присаживайтесь, Леонид Иванович, — он указал на стул. — Я изучил ваши расчеты по дизельному двигателю. Впечатляет. Но есть серьезные технические вопросы.

Следующий час мы обсуждали детали проекта. Нестеров педантично записывал все замечания в блокнот.

— В целом проект интересный, — наконец сказал он. — Но нужно тщательно просчитать производственные мощности. И еще… — он замялся. — Товарищ Звяга очень обеспокоен идеологической стороной вопроса.

Как по заказу, в дверь постучали, и на пороге появился сам секретарь партячейки. Прокоп Силантьевич прихрамывал сильнее обычного — видимо, старая рана напоминала о себе в морозную погоду.

— А, вот вы где! — он бросил на стол папку с бумагами. — Опять своевольничаете, товарищ Краснов? Кто разрешил разработку нового двигателя?

— Есть постановление наркомата…

— А партийный контроль? — Звяга стукнул кулаком по столу. — Где обсуждение на партсобрании? Где идеологическая экспертиза проекта?

— Прокоп Силантьевич, — я старался говорить спокойно, — дизельный двигатель — это прежде всего техническая задача…

— Вот! — он торжествующе поднял палец. — Опять недооценка политической составляющей! А между прочим, ваш профессор Вороножский…

— Что с ним?

— Безобразие! Вчера на весь цех кричал, что какой-то «Николаус» подсказал ему решение проблемы с топливным насосом. Это что за немецкие влияния?

Я с трудом сдержал улыбку:

— Борис Ильич просто очень увлечен работой. А результаты…

— Результаты, результаты, — проворчал Звяга. — А политическая сознательность? Впрочем, — он вдруг хитро прищурился, — если вы подготовите подробный доклад для партсобрания… И обоснуете политическую важность проекта для индустриализации…

— Обязательно подготовлю, — я поднялся. — Разрешите идти? У нас испытания нового станка.

Возвращаясь в цех, я думал о том, насколько разные люди руководят заводом. За окнами уже смеркалось. В испытательном цехе горел свет. Руднев со своей командой начинал отладку модернизированного станка.