Диверсант Петра Великого

Глава 3. Знакомство с царем Петром

Нас, всех слуг и дворню, собрали с самого утра во дворе, у крыльца дома. Почти десяток человек: цыганистого вида хромой конюх, трое молодых горничных в белых передниках и странных чепцах на голове, красноносый, переваливающийся с ноги на ногу повар, пара мордатых детин-сторожей, угрюмо поглядывавший на всех Ганс и двое каких-то бродяг, которых я редко здесь видел. Сам хозяин долго себя не заставил ждать и появился едва ли не сразу, как мы собрались.

– Все слушайт меня внимательно! Очень внимательно! – Чувствовалось, Лефорт был сильно взволнован. – Завтра сюда приехать очень важный человек. Это очень знатный господин, очень. – Он таким взглядом прошелся по нам, будто хотел удостовериться, что мы действительно прониклись особой важностью завтрашнего мероприятия. – Все должно быть очень карашо! Зер гут! – Его указательный палец взлетел вверх, уверенно протыкая воздух. – Ганс! – вдруг заорал он так, что слуга едва не подскочил на месте. – Все здесь вычистить! Чисто-чисто! Увижу даже маленькую соломинку, шкуру спускать! Брусчатку мыть! Щелоком! Тереть песком! Чтобы блестеть! Вы! – Он перевел взгляд на присмиревших горничных. – Ковры чистить…

Значит, как сказано в одном из старых фильмов, «мы на пороге грандиозного шухера». Пожалуй, точнее было не описать то, что началось в доме Лефорта. Все слуги, дворня, словно наскипидаренные, носились по дому: моя, чистя, полируя, крася все подряд. В открытые ворота двора то и дело въезжали телеги, нагруженные мешками, бочонками, какими-то рулонами. Как чумной бегал и сам швейцарец, старавшийся успеть везде и проследить за всем.

– Лексей! – догнал меня его вопль возле конюшни, где я думал в спокойствии и тишине хоть пару минут дух перевести: загонял меня старина Ганс как сивку. – Что сказать господин Монс? Он и фрау Анна приходить?

Я тут же кивнул в ответ.

– Это есть очень карашо, малшик. Зер гут! Завтра быть знаменательный день!

Высоко поднявший вверх палец швейцарец был явно воодушевлен. Его усики едва не торчком стояли. Сам же Лефорт от переполнявшего его возбуждения не мог устоять на месте и мерил крыльцо шагами.

– Знаить, кто приехать к нам в гости завтра? – хитро взглянул он на меня. – Это сам наследник! Царевич Петр! Это стать великий день для всех. И для тебя, Лексей. – Крючковатый палец сразу же уперся в мою грудь. – Ты ведь помнить о наш с тобой разговор. Запомни, это есть наш шанс…

От Лефорта я уходил в довольно расстроенных чувствах. Не скрою, я думал, что до встречи с будущим императором у меня еще есть время. «Блин! Уже завтра! Жук, раньше, что ли, сказать не мог?!» Я ставил на эту встречу слишком много, скажем, даже все! «Черт, что делать? Что делать?»

Двор я пересек словно метеор. Взлетел по лестнице и рыбкой нырнул в сено, зарывшись в него с головой. Сейчас мне срочно нужно было выработать хоть какой-то план…

– Надо успокоиться, успокоиться, – бормотал я, пытаясь расслабиться. – Блин, успокоишься тут! Вот придет он, что я ему скажу? Добрый день, царевич? Бонжур, наследник престола? Или хеллоу? Да этот пацан меня пошле… – запнувшись, я замолчал; у меня мелькнула какая-то мысль. – Пацан, пацан. Это же всего лишь пацан, мальчишка. У меня же уже получилось один раз стать его другом? Получилось. Что, Петр семи пядей во лбу, что ли? Он обыкновенный подросток, который просто обожает приключения и развлечения! Яркое подтверждение этому его игра с потешными войсками. Как там было? Крепости делали из снега, стреляли из пушки пареной репой, на лодке плавали по озеру.

Этот разговор с самим собой удивительным образом успокаивал. Я бормотал все новые и новые доводы, которые казались мне довольно убедительными. Постепенно выстраивалось и некое подобие плана дальнейших действий.

– Неужели я, человек XXI века, не смогу произвести на него впечатление? Если уж меня при Иване Грозном слушали с открытым ртом, то и сейчас, думаю, будет так же. Что, у меня баек осталось мало? Еще какие-нибудь фокусы бы не помешали. С теми же картами, например, могу много чего показать. Еще с веревками парочка фокусов у меня имеется. Хорошо бы, как Нео в «Матрице» ложку согнуть. Подожди-ка, ложку сгибать не обязательно. Достаточно просто сделать вид, что ты ее согнул, – тут мне припомнился гулявший в Сети ролик про нечто похожее, где паренек на камеру делал вид, что гнет чайную ложку силой воли. – И еще бы что-нибудь убойное, чтобы наследник минут пять-шесть с открытым ртом ходил. Что-нибудь эдакое, взрывающееся…

Вот тут я снова замолк, понимая, что нащупал просто убойный аргумент в разговоре с Петром. О его фанатичной любви ко всему стреляющему и взрывающемуся, я прекрасно помнил из курса истории и думал сыграть на этом. Значит, мне нужен фейерверк. Пусть это будет самый простенький, плохонький, но, главное, настоящий огненный дождь. Хорошо бы, конечно, забабахать что-нибудь грандиозное. Чтобы все взрывалось, гремело, шипело и сверкало, а из центра выхожу я… Блин! Бред какой-то в голову лезет! Какой к лешему фейерверк?! Петр уже завтра будет здесь. А с салютом пару дней ковыряться надо при условии, что с ингредиентами проблем не будет. Как я все успею сделать – и сам фейерверк, и место приготовить? Не дай бог кого-нибудь пораню или вообще убью. В спешке ведь можно такого накуролесить, что за голову будешь хвататься.

– Жаль, конечно, что не получается, – я перевернулся на спину и стал разглядывать лучики солнца, пробивающиеся через обветшавшую соломенную крышу. – Было бы красиво… А может, попробовать что-то попроще? Какой-нибудь детский фокус?

Я вновь задумался, усиленно копаясь в своих детских воспоминаниях. Как на грех, в голову лезли какие-то глупости – бросаемые с многоэтажек презервативы с водой, подкладываемые на сиденье одноклассникам кнопки, мазание лица спящих друзей зубной пастой в пионерских лагерях, засыпка соли в сахарницу, склеивание страниц учебника, привязывание к бродячему кошаку жестяной банки и т. д. Все это, конечно, было смешным для мальчишки определенного возраста, но совсем не тянуло на то, что мне было нужно.

– А может, его не смешить надо, а напугать? – в голову вдруг пришла другая идея. – Возьму вон из деревяшек маленькие клыки настругаю и за губы засуну. Потом выскочу из-за угла и зарычу… – после секундной паузы я добавил: – И в Магадан поеду, снег убирать. Блин, какой к черту Магадан?! В Соловки! Не-ет, Петра пугать глупо. Себе дороже. А вот при нем напугать кого-нибудь другого… Кажется, царевич любил жесткие, на грани фола, шутки. Говорят, Петр I любил устраивать шуточные пожары, когда в городе пускался слух о страшном пожаре, звонили колокола, с ведрами носились стрельцы. Или любил в питье некоторым боярам наливать уксус, который заставлял выпивать залпом.

Словом, идея эта мне приглянулась. Тем более я уже знал, над кем хочу подшутить. Этой жертвой должен стать старина Ганс! Да, да, тот самый паршивец, что почему-то сильно меня невзлюбил и постоянно устраивал мне всякие пакости. То наябедничает Лефорту, то мою еду собакам отдаст, то затрещину мимоходом отвесит. «Будет, значит, тебе, Гансик, ответка. Вечерком прямо из темноты, как выскочу на тебя с клыками, торчащими изо рта! В штаны мигом наложишь!»

…Глубоким вечером, когда большая часть замученных слуг без задних ног дрыхла, меня вновь нашел хозяин. Ему явно не спалось и, похоже, нужна была компания. По крайней мере, на последнее намекали пара бронзовых фужеров и запечатанный сургучом кувшинчик в его руках.

– …Это карошая страна, Лексей, – икнув, начал Лефорт. – Вы все здесь… ты тоже совсем не понимать это. Московия очень карошая страна. Только церковь…

«О-о! Да вы, ваше благородие, нарезались». Швейцарца качнуло, но я вовремя поддержал его за руку. «Так скоро дойдет и до классического – ты меня уважаешь?» Конечно, глядя на разоткровенничавшегося Лефорта, я зубоскалил про себя. Было довольно смешно наблюдать, как всегда выдержанный, строгий, словно затянутый в невидимый корсет полковник буквально растекся на своем кресле.

Чувствуя, что откровения швейцарца затягиваются, я еще подбросил дров в здоровенный камин, который бы с жадностью заглотил еще столько же. Когда же смолистые поленья занялись огнем, заполняя теплом и запахом смолы гостиную, мне послышалось кое-что интересное. «Так… А вот с этого поподробнее, господин полковник».

– Сначала я думать, что здесь церковь другая. У вас можно верить по-другому. – Лефорт кивнул на скромно лежавшую на столе Библию, небольшую книгу в простом черном кожаном переплете. – Можно строить свои кирхе. Можно заводить своих просвитер. – Лефорт все чаще и чаще вставлял слова на родном языке. – Но потом я видеть другое…

Я превратился в «одно большое ухо», так как Лефорт начал рассказывать какие-то просто невероятные вещи. Судя по его сбивчивой, часто прерываемой пьяными бормотаниями речи, наша церковь при полной поддержке царевны Софьи жестко боролась с теми, кто пытался сделать что-то новое или изобретал что-то необычное. Запрещалось что-то изменять в старинных обычаях, военных уставах, домашних традициях, одежде, кухне и т. д. Из школьного курса истории и баек на своей работе в антикварном салоне я, конечно, много слышал про патриархальную Русскую церковь, которая веками словно цепной пес защищала все устоявшиеся обычаи и традиции. Слышал и про пресловутые бороды, которые имели знаковый и едва ли не сакральный характер для владельца; и борьбу с табаком, объявляли дьявольским; и про «немецкое» платье, которое осуждалось среди простого люда; и длинные рукава боярских шуб, что Петр I с такой яростью прилюдно отрезал; и т. д.

«Хм, что-то швейцарец прямо бочку катит на нашу Церковь. Насколько я помню, патриарх и сама царевна Софья, конечно, были противниками всяких петровских задумок, но чтобы прямо бороться с изобретателями… Если честно, лабуда какая-то. Как бы в итоге не узнать, что здесь свою инквизицию создали, чтобы с разными изобретателями бороться».

– …Мне говорить, нельзя другой платье для зольдат, нельзя другой эссен, нельзя другой курирен… э-э-э… лечить. Мол, все не по старине от Сатаны… Делать только так, как говорить они. Слушать, что говорят они. Слышишь? Так не должно быть, Лексей. Так нельзя. Они не понимать.

Полковник зачем-то попытался встать, но у него ничего не получилось. Привстав, он снова плюхнулся в кресло.

– Я говорить зольдат… Вашен… мыть хенде. Ты есть мыть руки, зольдат. Ты есть грязный! Швайне! – Лефорт «хлопнул» еще одну кружку. – А ба…туш…ка против. Так нельзя. Нихт рихтиг… Лексей, слышать меня? Они следить за всеми. За каждым смотреть. Не верь бату…шка… Э-э. – Он попытался еще что-то сказать, но не смог и… захрапел.

Я критически окинул тушу этого лося взглядом, прикинув, сколько он может весить, и отказался от идеи тащить его до кровати. «Определенно, не дотащу. На русских харчах откормился, боров. Плащом укрою его и хватит… Эх, задал ты мне загадку, Франц Батькович. Нехорошая это загадка… Чую я, и ответ на нее тоже нехороший».

Выбравшись из дома, я отправился в свое убежище, в котором спокойно можно было обо всем поразмыслить. Место тут было спокойное. Никто, кроме меня, на сеновал не лазил. Ганс считал это выше своего достоинства. Конюху, с его деревяшкой вместо ноги, было не до сеновала. Остальная дворня здесь тоже особо не шастала.

– Что-то я не пойму ни черта… – посреди душистого сена, в голову мне стали приходить очень странные мысли. – Помню же, при Ване я столько всего наворотил, что все должно быть совсем по-другому. Лекарни вон же при мне еще начали в городах ставить. Царские глашатаи по всем площадям, деревням и весям трубили, что в царские лекарни всяких травниц и знахарей набирают. Как говорится, приходи ко мне лечиться… А тут, что за херня такая творится? Церковь с цепи сорвалась и руки мыть запрещает? Сплю, что ли? – Я ущипнул себя, и резкая боль подсказала, что это реальность, а не сон. – Блин! Что тут творится?

По пьяному делу Лефорт ведь еще много чего рассказал, что еще больше запутало меня. Перемешивая русские слова с немецкими, он бормотал о какой-то старинной фузее с колесцовым замком и связанной с ней легенде. Мол, есть где-то в царских закромах огнестрельный огнебой, что привезен был из далекой-далекой страны на Востоке. Денно и нощно, рассказывал Лефорт, вот уже сто лет четверо дюжих монахов с пистолями и саблями, окропленными святой водой, сторожат это оружие. Боятся, что нечистый придет за своей фузеей и заберет ее.

– Постой-ка, уж не одно ли это из моих ружей, которое я сделал для Ивана Грозного во время одного из своих путешествий во времени? Шустро палит, замок с колесиками, все как у меня. – Мелькнувшая догадка мне показалась очень верной. – Вот, значит, как. Разобраться с моим ноу-хау не смогли. Лучше, значит, охаять и спрятать под замок. А зачем тогда эту мистическую мишуру наворотили? Сторожа-монахи со святой водой? Дьявола сюда приплели? Странно… Что-то не нравится мне все это. Дурно пахнет, друзья-товарищи.

Честно говоря, реальность, действительно, пахла не розами и подснежниками. Моя недолгая жизнь в личине последнего казанского хана Ядыгара, который в реальной истории должен был сгинуть на стенах осажденной крепости, как оказалось, внесла некоторые изменения в историю эпохи. Мое эффектное исчезновение из подземной темницы произвело на царя и его сподручников поистине неизгладимое впечатление, что не могло не сказаться на многом… И так не сильно светского склада ума, царь Иван Васильевич окончательно ударился в религию, начав с дикой яростью преследовать любые отклонения от традиционного уклада жизни, объявленного едва ли не главной православной ценностью Отечества. Сильно усилившаяся Церковь получила настолько широкие права, что ее структуры стали нередко заменять собой государственные органы. При многочисленных монастырях из иноков – бывших стрельцов и казаков – создавались особые церковные дружины, которые в городах и крупных селах вообще заменяли собой власть.

Церковь рьяно боролась с любыми отклонениями от патриархального канона, мощным катком давя скоморошьи ватаги, светские развлечения, любознательных розмыслов. В только что созданных лекарских школах молитва и пост стали наиглавнейшим средством и методом лечения, а лекарства заменили собой святая вода и крест. Привезенные из других стран книги сжигались, а сказанное в них объявлялось ересью.

Однако превращению России в теократическое государство, где верховный правитель сочетал в себе и высшую религиозную власть, помешала, как и в реальной истории, – Смута. Ослабленное и внутренними раздорами, и тяжелой войной с Речью Посполитой государство вновь погрузилось в пучину анархии.

История в очередной раз показала себя сложным заржавевшим механизмом, для поворота которого было недостаточно малого усилия. Здесь требовалось мощное комплексное воздействие по всем фронтам.

…Я же уже пригрелся под теплым покрывалом, лежа в своей каморке под лестницей, когда мне с жуткой силой захотелось по-маленькому. Выпитый на ночь ядреный квас настойчиво запросился на волю, и игнорировать это желание было бы очень опрометчиво. С проклятиями я вылез из тепла и, накинув на себя какую-то дерюгу, выбрался на крыльцо. От идеи справить нужду прямо здесь отказался.

– Сегодня с крыльца отливаешь, завтра срать в доме начнешь. Не-ет, друг любезный, давай-ка отойдем подальше, – с бормотаниями я пошел в сторону конюшни, за которой было подходящее место. – Блин, тут уже все заминировано! Чуть не вляпался! Немецкая слобода, мать их, сортир нормальный сделать не хотят! Планы тут по захвату вселенной строят, а гадим у забора.

В этой самой позе писающего мальчика я и замер. Не знаю, что так подстегнуло мою умственную деятельность, – то ли тихая ночь, то ли великолепное звездное небо над головой, – но я вдруг начал фонтанировать интересными идеями.

– Вот чем можно заинтересовать царевича. Не детскими фокусами и быдловатыми развлекухами… Его можно поразить лишь настоящей Идеей, – остекленевшими глазами я смотрел в темень и шептал и шептал: – Мечтой! Целью! Он же фанатик. Целеустремленный до ужаса, верящий до упора в свое дело. Пусть сейчас он еще не такой, но уже скоро им станет. – Улыбка тронула мои губы; я определенно был на верном пути. – И я должен стать тем человеком, кто и заразит его этой мечтой – мечтой о сильной стране, крепко стоящей одной ногой на огромных многопушечных линейных кораблях, а другой – на многотысячных полках прекрасно обученных солдат.

Да, да, теперь я точно знал, что должен рассказать будущему императору. Расскажу ему про великую страну и великого самодержца, который заботится о своих подданных, а те, в свою очередь, его любят и уважают. Упомяну про разумно организованную и работающую экономику страны, основанную на тысячах мануфактур с разнообразными механизмами и довольными работниками. Мягко ткну его в сегодняшние феодальные заводики, больше похожие на рабовладельческие латифундии и производящие совершенные крохи продукции. Не забуду и про крестьян, которым как воздуха не хватает земли; и про мздоимцев, что кровопийцами присосались к государству.

Потом «зайду с козырей», начав рассказывать про армию нового типа. Ведь флот еще может подождать. Строить его долго, а учиться его водить еще дольше. Армия же ждать не будет. Пусть юный Петя послушает и мотает себе на ус, что сегодняшние стрелецкие полки – это вчерашний день. В современных войнах, где на поле боя господствует быстрый маневр и жесточайшая дисциплина, не место старым традициям и обычаям. В красках расскажу про стройные колонны шведских полков, которые перестраиваются с четким изяществом роботов и залповой стрельбой накрывают ряды солдат противника. Поплачусь о древних фузеях, которые едва достреливают до врага; о сотнях орудий разного калибра; об отсутствии полковых кухонь; о косящей солдат дизентерии от плохой воды; о неудобной военной форме и т. д. и т. п.

В конце своей речи перейду к морю, которое с самого детства манило Петра. Благодаря тоннам прочитанных пиратских романов и сотням просмотренных фильмов морской тематики я в красках и запахах опишу наследнику красоту морского заката, страх и ужас бушующего шторма, отчаяние выброшенного на необитаемом острове. Будут в моем рассказе и яростные сражения многопушечных фрегатов и галеонов, везущих из далекой Новой Испании тонны серебра и золота; и визжащие от страха пленные, запертые в тонущих кораблях; и радость моряков, с победой возвращающихся домой. Не забуду рассказать про прославленных пиратов Запада, корабли которых с развевающимся на мачте Веселым Роджером наводили ужас на целые страны. Пусть имена Ф. Дрейка, У. Кидда, Черной Бороды и многих других звучат таинственной музыкой в его ушах и заставляют еще сильнее бредить морем.

В моей речи, естественно, почти не будет подробностей и проблем. Это будет идеал, лубочная картинка, но сейчас юному Петру нужно именно это. Сначала прекрасный миф, а только потом сопутствующие ему пот, грязь и кровь.

…На этой мысли я очнулся. Было зябко. Оказалось, так и продолжаю стоять возле конюшни с приспущенными портами.

– Ну я и дал! Сколько же тут, как статуя, стоял? – чертыхаясь на себя, на Петра и на судьбу, я подтянул порты и быстро завязал завязки. – Аж все хозяйство окоченело… Все, хватит философствовать. Я готов, готов! Я на него столько всего вывалю, что он мне в рот будет заглядывать. Да что там в рот?! Молиться на меня будет, – продолжал бормотать я. – По каждому вопросу советоваться будет. Я же все знаю. Я же ходячая Википедия!

Это были очень смелые и самоуверенные заявления. Ну и что?! Я был воодушевлен. Мне казалось, что прошлое уже не повторится и дальше все пойдет как по маслу. К сожалению, мне это только казалось…