Дитя погоды

Эпилог. Всё хорошо

Шум дождя примешивался к хору поющих в спортивном зале голосов, и я невольно замолк, заметив это. Одноклассники, стоявшие рядом, украдкой бросали на меня взгляды. Я один больше не пел и застыл на месте, уставившись на надпись «Выпускной» над деревянной кафедрой. Старшая школа на острове устроила небольшую церемонию в честь своих десяти выпускников, то есть нас.

«И год пролетел незаметно. Настало нам время прощаться».

Одноклассники, сегодня в последний раз надевшие школьную форму, пели выпускную песню со слезами на глазах. Я крепко сжал губы и старался различить в хоре голосов шум дождя.

Я вышел из школы. В воздухе чувствовалось дыхание весны.

Я направился по дороге вдоль берега моря, держа свидетельство об окончании школы в одной руке и зонтик в другой. Морской ветер, до этого промозглый, теперь вдруг стал чуть теплее и мягче. Лодки, вернувшиеся с послеполуденного рыбного промысла, лениво покачивались на волнах. На обочине дороги росли ярко-жёлтые цветы, а на вишнёвых деревьях раскрывались бутоны лёгкого розового оттенка.

И правда наступила весна.

С лёгким изумлением я оглядывал побережье. Почему весна приходит как ни в чём не бывало? Почему всё ещё существует смена времён года? Почему жизнь идёт своим чередом?

Ведь дождь с тех пор льёт не переставая.

Глядя на рыбаков, сгружавших в порту свой улов, я мысленно поправился: с другой стороны, лица у людей теперь немного другие. Хотя перемена ничтожная, будто в большой бассейн упала капля туши — цвет, вкус, запах воды остались прежними бы, и никто бы ничего не заметил. Только я видел, что их лица и души уже не те, что три года назад.

— Морисима! — окликнули меня сзади.

Я обернулся; по склону ко мне бежали две школьницы из классов помладше. Лица, конечно, знакомые (в конце концов, в нашей школе от силы тридцать учеников), но дружбы с этими девочками я не водил, разве что здоровался при встрече. А зовут их, кажется... Пока я пытался вспомнить имена, школьницы подбежали ко мне и выдали, явно волнуясь:

— Слушай, можно кое о чём тебя спросить?

— Ты правда в Токио уезжаешь? — спросила девочка с хвостиками, а когда я ответил: «Да», другая девочка — с короткой стрижкой — тут же толкнула её локтем и заявила:

— Вот, я же тебе говорила! Так что сегодня или никогда, последний шанс!

Мы стояли под крышей беседки на обочине дороги лицом друг к дружке; в ушах отдавался шум моря и дождя.

— Ну давай же, спроси! Сейчас или никогда! — прошептала школьница с короткой стрижкой, а девочка с хвостиками покраснела до корней волос и уставилась в землю.

Глядя на неё, я вдруг испугался: неужели она собирается признаться мне в любви?

— В общем, я... — Отважившись, девочка взглянула на меня влажными глазами. — Я давно хотела спросить тебя!..

Чёрт! Вот я влип! Не знаю, что делать. Ладонь стала влажной от пота.

— В общем, я хочу узнать...

Чёрт! Как мне ей отказать так, чтобы не обидеть? На помощь, Наставник!

— Правду ли говорят, что тебя даже в Токио полиция ищет?

— Что?

Девочки уставились на меня с живым любопытством, ожидая ответа.

— Это неправда.

— Но... Но слушай, ещё говорят, что ты хоть и выглядишь безобидно, а на самом деле уже не в первый раз нарушаешь закон! И что якобы в Токио у тебя связи с мафией!

Теперь мне было неловко за то, что я себе напридумывал, но в то же время полегчало. Скрывать тут было нечего, поэтому я честно ответил:

— Про мафию враки, но меня в самом деле арестовывали и даже судили.

— Ух ты!

Девочки схватились за руки и радостно загалдели:

— Класс! Ты как герой фильма!

— Спасибо, — усмехнулся я.

Протяжный гудок устремился в дождливое мартовское небо: подали сигнал к отправлению парома. Волны налетали на качающееся судно, разбиваясь об него, и от этого доставалось в первую очередь моему копчику, а чуть позднее тяжёлую вибрацию ощущало всё тело.

Я взял себе билет второго класса, в каюте возле трюма. Плыть до Токио не меньше десяти часов — прибуду в город только ночью. Второй раз в жизни я приеду в столицу на этом пароме. Поднявшись с места, я направился к лестнице, ведущей на палубу.

Два с половиной года назад, тем самым летом, я очнулся на крыше под дождём, и меня сразу же арестовали. Хина спала под тории, полицейские унесли её и отправили куда-то в другое место. О том, что она вскоре проснулась, оказалась совершенно здорова, а ещё ей разрешили снова жить вместе с братом, я узнал уже потом, в полицейском участке, причём именно детектив с «утиным носом» поведал мне это.

Меня поместили в маленькую комнатку в полицейском участке и рассказали, что подозревают по нескольким пунктам. Нарушение статьи номер три закона об оружии (запрет на ношение огнестрельного оружия), нарушение статьи уголовного кодекса девяносто пять о задержании (сопротивление лицу при исполнении). Выстрелив в человека из пистолета, я совершил покушение на убийство, — статьи сто девяносто девять и двести три уголовного кодекса, а бегая по железнодорожному полотну, нарушил тридцать седьмую статью закона о работе железнодорожного транспорта.

Вместе с тем, как ни странно, наказание, назначенное судом по семейным делам, ограничилось условным заключением. Суд признал, что оружие я носил без злого умысла, из-за меня никто не пострадал, и преступного состава в моих поступках не усмотрели.

В итоге меня выпустили из изолятора временного содержания для малолетних, и к тому моменту, как я вернулся на остров, оказалось, что с моего побега в Токио прошло целых три месяца. Лето подходило к концу, в воздухе повеяло осенью. На возвращение непутёвого беглеца родители отреагировали неловко и в то же время довольно тепло. Раньше я не переносил отца и школу, а когда приехал обратно, оказалось, что вполне неплохо с ними уживаюсь. У меня была куча недостатков, но взрослых тоже нельзя назвать идеальными. Всем приходится мириться с собственным несовершенством и как-то жить в обществе, среди таких же несовершенных людей. Я удивительно легко примирился с этим. Так и началась моя учёба в старших классах на острове.

Время выдалось на удивление тихое. Казалось, я шагаю по морскому дну, и жизнь виделась мне далёкой, как берег острова. До меня еле доходил смысл чужих слов, и, похоже, я тоже не умел внятно доносить до людей свои мысли. Я разучился делать то, что раньше делал даже не задумываясь. Теперь я с трудом засыпал, принимал пищу, при ходьбе пытался вспомнить, как переставлять ноги. Иногда доходило до того, что, шагая, выставлял вперёд одновременно правые ногу и руку. Я спотыкался на ровном месте; когда меня спрашивали на уроке, забывал заданный мне вопрос; во время еды застывал, глядя в одну точку и держа палочки в воздухе. Когда люди мне на это указывали, я улыбался и спокойно говорил: «Простите, задумался». Я изо всех сил старался вести нормальную жизнь, чтобы не доставлять окружающим беспокойства. Хотя всё ограничивалось попытками не отлынивать во время уборки класса, внимательно слушать учителя на уроках, не избегать общения с людьми (в общем, вести себя как воспитанный первоклассник), в итоге я стал лучше учиться и обзавёлся друзьями, и теперь даже взрослые гораздо чаще ко мне обращались. Впрочем, для меня это был всего лишь побочный эффект, добивался я совершенно другого. Я искал её ночью за окном, по которому стекали капли дождя, и утром — за океаном серого цвета. Вслушивался в шум дождя и пытался уловить в нём стук далёкого барабана, звучавшего той ночью.

Я жил, стараясь не выделяться, и только и ждал того дня, когда закончу школу. Обязательные собеседования с инспектором по надзору раз в месяц закончились ещё до выпускного, я узнал, что теперь мне нельзя ставить галочку в графе «Отсутствие судимостей» в резюме, и на этом моё наказание завершилось.

Солнце клонилось к горизонту, гудки проплывавших мимо паромов всё чаще раздавались в воздухе. Я вновь поднялся на палубу, сделал вдох, будто пытался проглотить холодный ветер и дождь. На горизонте замигали огни Токио.

— Два с половиной года уже... — пробормотал я, будто взвешивая эти слова. Прошло два с половиной года, и чем дальше в прошлом оставалось то самое лето, тем больше я сомневался в том, что тогда это всё произошло наяву. Открывшееся мне зрелище было чересчур красивым, в реальности такого не встретишь; в то же время оно содержало слишком много деталей — во сне такого не увидишь. Я растерялся и не знал, что думать, однако внезапно представшая перед глазами картина окончательно убедила меня в том, что случившееся мне не приснилось.

Я увидел совсем другой Токио.

Радужный мост затонул, и только верхушки четырёх его пилонов торчали из воды словно башни. Ящики, похожие на фрагменты детского конструктора, разбросанного на поверхности моря, на самом деле были зданиями. Теперь регион Канто выглядел совсем по-другому: из-за непрерывных дождей множество территорий скрылось под водой. Сейчас вода покрывала треть Токио.

Тем не менее этот город оставался центром Японии. Районы на востоке изначально находились ниже уровня моря, их ливневая канализационная система не справлялась с непрерывными осадками, и они медленно уходили под воду на протяжении двух лет. Токийцы переезжали на запад; у рек Аракава и Тонэ, вышедших из берегов, выкопали водоём, чтобы предотвратить затопления в будущем, и до сих пор строили вокруг него дамбу. Горожане по-прежнему жили здесь своей жизнью.

А я наконец вернулся сюда. Произошедшее тем летом стало моей тайной и оставалось ею даже сейчас, когда паром вёз меня в этот город. Теперь, когда мне исполнилось восемнадцать, я собирался переехать сюда насовсем. А ещё — снова увидеться с нею.

Интересно, как живёт здесь Хина?

Город приближался ко мне, и, глядя на него, я отчаянно размышлял, что могу сделать для неё теперь.

Я снял жильё недалеко от университета.

Привезённые с собой две коробки вещей я погрузил на тележку и после долгой тряски в поезде наконец прибыл в свою квартиру. Говорят, что цены на жильё здесь повысились за два года из-за большого наплыва людей, но старенькую квартиру, пожалуй, смогу себе позволить, если буду совмещать учёбу с двумя подработками. Здесь, в центре города Мусасино, почти не чувствовалось последствий затопления.

К тому моменту, как я закончил уборку и поел лапши быстрого приготовления под шум дождя, небо уже потемнело. По интернет-радио передавали прогноз погоды.

«Прогноз погоды на следующую неделю. Дождь каждый день, ожидаемая температура воздуха — около пятнадцати градусов. Дождь будет несильный, поэтому жители Токио успеют насладиться цветением вишни...»

Слушая краем уха голос диктора, я загрузил на смартфоне сайт для поиска работы. В мире куча рабочих мест, но я... Я всё-таки пока не нашёл.

Не нашёл и не разобрался.

Два с половиной года я напряжённо размышлял, куда поступать, и в итоге выбрал сельскохозяйственный факультет в университете. Хотел делать то, что нужно сейчас, когда климат изменился до неузнаваемости. Как только я более-менее определился с целью, даже дышать стало легче. И всё же я так до сих пор и не нашёл ответ. Я хотел знать, почему ищу встречи с ней, хотел разобраться, что могу для неё сделать.

— А... — вдруг вырвалось у меня.

Занятый мыслями о поисках подработки, я вдруг неожиданно кое-что вспомнил. Интересно, работает ли ещё тот самый сайт? Я набрал нужный адрес в строке браузера.

— Ещё работает!

На экране смартфона отобразилась картинка с солнцем и цветная надпись: «Доставка погоды!»

От розовой лягушки в жёлтом дождевике тянулось облачко со словами: «Настоящая (100%!) Солнечная девушка!» Я открыл сайт, посвящённый нашему бизнесу по разгону туч. Ввёл пароль, зашёл на страницу администратора и услышал электронный сигнал. На экране высветилось сообщение: «Есть новый заказ!» Я удивлённо кликнул по нему и увидел просьбу прогнать дождь, которую прислали почти два года назад.

— Ой, ты один будешь? — подозрительно спросила старушка Татибана, уставившись на меня в проёме двери. — А как же Солнечная девочка?

Казалось, она разочарована, и я поспешно ответил:

— А, понимаете, она больше не Солнечная девушка. Я сегодня и пришёл именно для того, чтобы вам это передать.

— Только ради этого? В такую даль?

— Да...

Даже в коридоре был слышен грохот, будто забивали сваи. Река Аракава текла где-то поблизости, и, хотя затопления этого района удалось избежать, рядом строили большую дамбу.

— Ну, заходи тогда. Только у меня тесно.

Квартира Фуми оказалась в два раза больше моей, и всё же была довольно маленькой по сравнению с традиционным японским домом, в котором мне довелось побывать раньше. Внутри располагалась студия — кухня, совмещённая с гостиной на восемь татами, а рядом с ней ещё одна комната. Из окна со скользящей алюминиевой рамой открывался вид на дамбу, и жёлтые подъёмные краны сновали туда-сюда. Стены были украшены фотографиями: старик (наверное, покойный муж), вся семья в сборе, свадебное фото внука. Только запах ароматических палочек у алтаря оставался таким же, как во время того праздника О-Бон.

Фуми поставила передо мной поднос со сладостями.

— Ой, вы что, не стоит!

— Нечего стесняться, ешь, ты же такой молодой, — сказала Фуми, сев за стол напротив меня.

Оказавшись у неё дома, я вдруг обнаружил, что не могу найти нужных слов, но всё же попытался поддержать разговор:

— А вы... Вы переехали? Я просто помню, раньше был дом где-то в Ситамати...

— Этот район уже затопило, — легко ответила Фуми.

— Извините, — не удержался я.

— За что ты извиняешься? — рассмеялась Фуми.

Не смея посмотреть ей в глаза, я потупился и пробормотал:

— Да так...

Разве есть у меня право что-то говорить? Но вдруг ужасно захотелось признаться в том, что это всё я. Я отнял у Токио ясное небо, у людей — пристанище, именно по моей воле у людей сейчас нет солнца. Вот только что изменит моё признание? Я прекрасно понимал, что моя исповедь только обескуражит Фуми.

— А ты знаешь, что... — вдруг мягко сказала Фуми, и я поднял голову; она взяла Choco Pie с подноса и, открывая упаковку, продолжила: — На самом деле та часть Токио изначально находилась под водой. Не так уж и давно — вплоть до эпохи Эдо[35].

— Что...

— Да вот говорили, что на месте Эдо находился морской залив. Само название об этом говорит, правда ведь? То есть город некогда был дверью в залив[36]. А потом люди и погода изменили это место.

Распаковав Choco Pie, она протянула мне бисквит, и почему-то я почувствовал, что получил нечто ценное.

— Так что... Наверное, можно сказать, что всё просто вернулось на круги своя, — заключила Фуми, посмотрев на дамбу за окном, и взгляд у неё был тёплый, будто она вспоминала что-то хорошее.

Я не нашёлся с ответом и просто уставился на её профиль, испещрённый морщинами.

Вернулось на круги своя?

Интересно, а он что на это сказал бы? Надо спросить.

— Чего-чего? Нашёл, чем голову забивать. Ну и ну. Вроде уже студент, а всё ещё пацан малолетний.

Немолодой мужчина передо мною с нарочито занятым видом стучал по клавишам.

— Но ведь... — не удержавшись, возразил я.

Я решил, что уж он-то меня поймёт, и поэтому выложил ему всё как на духу.

Однако он только съязвил:

— И куда катится современная молодёжь? С таким поколением у страны нет будущего.

— Но ведь в тот раз мы...

— Всё это из-за вас, что ли? Вы изменили мир — так, что ли? — изумлённо спросил Суга, после чего наконец оторвался от экрана и взглянул на меня.

Сдвинув на лоб щегольские очки (но наверняка они у него для пожилых), он прищурил и без того узкие глаза.

— Чушь какая. Дурак ты. Сколько можно обольщаться-то. — Суга, одетый в бессменную приталенную рубашку, лениво упрекнул меня: — Ты лучше не фантазиям предавайся, а на факты посмотри. Понимаешь? У молодых полно иллюзий, но я вот что скажу: искать ответы внутри себя бесполезно. Самое важное можно найти только снаружи. Ты не в себя вглядывайся, а на людей посмотри. Думаешь, ты такой особенный?

— Да нет, я ведь вообще не об этом...

Тут пискнул смартфон Суги. Он взял его в руки, издал радостный возглас и ткнул экраном мне прямо в лицо:

— Гляди-ка! У меня недавно было свидание с дочкой.

— Ой! — не удержался я, увидев на экране смазанное селфи Суги с подросшей Мокой, стоявшей чуть позади него.

На том же снимке я заметил Наги и Нацуми. Оба показывали пальцами букву V. Наставник Наги, и без того красивый мальчик, теперь вытянулся и стал похож на настоящего принца. Сейчас он учился в средней школе. Нацуми, и раньше очень привлекательная девушка, озорно улыбалась в камеру, выглядела гораздо взрослее прежнего и казалась необычайно красивой.

— Хотя Нацуми и Наги затесались и испортили мне фото. Они сдружились в последнее время.

Суга хоть и ворчал, но тем не менее выглядел весьма довольным. Он всё ещё жил не вместе с дочерью, но сумел наладить отношения с родителями жены, и, если на работе всё будет хорошо, ему, вероятно, скоро отдадут Моку. Офис компании К&А Planning переехал в жилую квартиру, и теперь это было полноценное информационное агентство со штатом из трёх сотрудников. Возможно, зря я решил, что вид у Суги «нарочито занятой». А между тем он назидательно сказал:

— Ты лучше не накручивай себя, а к девочке сходи. Это же надо, вы с того дня ни разу не виделись. Чем ты вообще занимался?

— Так вы ведь и сами знаете. У меня было условное заключение — не мог же я доставить ей неприятности. Да и как свяжешься? Мобильника у неё нет. К тому же я буду нервничать, и вообще — мне нужен повод для встречи, и я не знаю, что ей сказать.

Тут мелодично звякнул колокольчик. Где-то я слышал этот звук, и, когда с изумлением вспомнил его, передо мной появился чёрно-белый комок. Он прыгнул на стул, забрался на стол Суги, удобно уселся и взглянул на меня.

— До... Дождик? Как ты вырос!

Это оказался Дождик, мой бывший котёнок. Когда я впервые увидел его в тёмном переулке, он был чуть больше смартфона, теперь же раздался во все стороны, словно сумоист. Сейчас, набрав килограммов пятнадцать веса, он смотрел на меня лениво и хмуро — точь-в-точь Суга. Суга постучал по клавишам, затем вновь поднял голову, и теперь они оба — кот и мужчина — глядели на меня с одинаковым выражением на лице, будто отец и сын. Суга махнул на меня рукой, будто пытаясь прогнать помеху.

— Давай уже, иди. Хоть к ней домой нагрянь, только мне не мешай работать.

Перед тем как покинуть офис, я вежливо попрощался, и сотрудники ответили мне, чтобы приходил ещё. Меня тянуло спросить их, не боятся ли они работать под начальством такого непутёвого гендиректора.

— Эй... — Уже на выходе, когда я протянул руку к дверной ручке, Суга окликнул меня, почти фыркнул и посмотрел мне прямо в глаза. — Мальчик, ты того... Не переживай.

— А?

— О мире. Он изначально был ненормальный, — заявил Суга.

Я вышел из офиса Суги и сел на поезд линии Яманотэ на станции Синдзюку. Сейчас линия Яманотэ представляла собой не кольцо, а скорее букву С: железная дорога огибала территории, затопленные водой. Плавучий автобус доставлял пассажиров со станции Сугамо к станции Готанда, находившихся на её концах. Мне почему-то захотелось сделать крюк, поэтому я сошёл на станции Готанда, перешёл через мост Асабаси и пересел на двухпалубный паром. Вторая палуба представляла собой открытую террасу, несколько пассажиров смотрели на воду. Все, как и я, были в дождевиках.

— Что будем на обед?..

— Говорят, открылась новая кофейня...

— Жду не дождусь пикника в выходные…

До меня долетали обрывки их разговоров. Нити дождя, тонкие и лёгкие, словно шёлк, прошивали воздух и падали в морскую воду. Похоже, на востоке маршрут корабля проходил через квартал некогда жилых домов: из воды выступали крыши. Почему-то они напомнили мне отару овец, заснувших на широком пастбище. Крыши, избавленные от своего долгого предназначения, казались даже отдохнувшими.

— Прибытие на станцию Табата. Станция Табата, — спокойно сообщил диктор, а за стеной дождя показался склон, ведущий к дому Хины.

Я снял дождевик, открыл зонтик и зашагал по дороге, ведущей вверх по склону.

Тем летом я ходил по ней много раз. Справа выстроились цветущие вишнёвые деревья, а по левую руку открывался великолепный вид. Раньше там тянулась железная дорога и толпились здания, но теперь передо мной раскинулся залив, переходивший в Тихий океан. Из воды торчали верхушки зданий, эстакада для синкансэнов нависала над ней, словно длинный мост. Заброшенная бетонная громада будто обрела нового хозяина, когда обросла зеленью и полевыми цветами.

— Когда-то здесь было море... — пробормотал я, глядя на этот пейзаж. — И мир всегда был ненормальный...

Я слышал, как стучит по земле дождь, поют птицы, заводится двигатель плавучего автобуса, вдалеке шумят машины и поезда, и даже улавливал шарканье собственных мокрых кроссовок по земле.

Я вынул из кармана кольцо и внимательно его осмотрел. Серебристое колечко с маленькими крылышками. Что сказать ей, когда я ещё раз с ней увижусь?

— Никто не виноват в том, что мир теперь такой, — пробормотал я.

Наверное, так я ей и скажу? Ведь Токио изначально был ниже уровня моря. А мир остаётся таким же ненормальным, каким всегда и был.

Вдруг с поверхности воды сорвалась в воздух птица, я машинально проследил за ней взглядом и замер, а сердце пропустило удар.

Она была там: стояла на возвышении без зонтика, сложив вместе ладони.

Закрыв глаза, она молилась. Молилась о чём-то под проливным дождём, повернувшись к затонувшему кварталу. Мысленно о чём-то просила.

«Нет, неправда», — вдруг осознал я.

Неправда, всё не так. Мир слетел с катушек вовсе не без нашего участия: это мы его изменили. В то лето, под тем самым небом я сделал свой выбор. Я предпочёл Хину ясному небу. Я променял всеобщее счастье на жизнь Хины. Именно тогда мы пожелали жить, несмотря ни на что, — даже если мир изменится до неузнаваемости.

— Хина! — закричал я.

Она посмотрела на меня. Тут подул сильный ветер. Он поднял в воздух лепестки цветов вишни и закружил их, сорвал капюшон с головы Хины, играя её хвостиками. В глазах девушки слёзы, но вот она расплылась в улыбке, и мир вокруг меня заиграл яркими красками.

— Ходака! — крикнула она.

Я бросил зонтик, и мы побежали друг другу навстречу. Её лицо стремительно приближалось ко мне. Хина подпрыгнула и оказалась в моих объятьях. От сильного толчка я еле удержался на ногах и, сжимая девушку, крутанулся на месте, стараясь не упасть вместе с нею.

Мы стоим лицом друг к другу и, смеясь, пытаемся отдышаться. Хина смотрит на меня своими большими глазами. Взгляд её теперь оказался ниже, чем прежде, и, осознав это, я вдруг понимаю, что это я вырос. А ещё я замечаю, что она одета в школьную форму. Мне приходит в голову, что совсем скоро Хине исполнится восемнадцать лет по-настоящему.

Она вдруг обеспокоенно смотрит на меня и касается пальцем моей щеки:

— Ходака, ты чего? С тобой всё хорошо?

— Что?

— Ты плачешь.

Я осознал, что слёзы, как дождь, льются у меня из глаз.

Откуда в тебе столько благородства? Ты ведь и сама плачешь.

И почему от меня так мало толку? Я ведь сам у тебя хотел спросить, всё ли с тобой хорошо.

Я улыбаюсь Хине, беру её за руку и решительно говорю:

— Хина, мы...

Мы будем жить, даже насквозь промокнув под дождём. Будем жить, даже если мир изменится до неузнаваемости.

— С нами всё будет хорошо.

Хина просияла, словно вдруг солнце осветило её, и капли дождя падали на наши сплетённые пальцы, словно поглаживая их.