– Дей-ли! Знаешь, сколько сейчас времени?..
Это она мне… С трудом подавив трусливое желание сигануть через подоконник и скрыться в ближайших кустах, я покорно спрыгнула на пол и опустила очи долу. Надо было по плющу – и сразу в свою комнату… Зря усталости поддалась…
– Знаю, – мой нарочито скромный голос явно не соответствует обстановке, и мама это, разумеется, заметила.
– О, небо, Лекс, как ты одета? Что это за лохмотья?.. И где, скажи на милость, ты бродила всю ночь?..
Благо, света мало, и она только лохмотья и заметила… А где хочу – там и хожу! Никогда прежде не интересовались, чем я занята, а тут проснулись, когда не надо!.. И вообще, мне уже восемнадцать, хватит у юбки держать!.. И так вся жизнь – из окон дома. И дома всё можно, а как за порог – так сразу «куда?» и «чтоб рядом с замком!» Только ночные побеги в лес и спасали, и я эту возможность сохраню!
– Всю ночь? – я в отчаянии обернулась к окну, на багровую полосу рассвета. – О чем ты? Я всего лишь выбралась на утреннюю прогулку… Понимаешь, предутренний лес, он… такой… – и запнулась под сердитым взглядом.
– Ой, не ври мне! – недоверчиво хмыкнула мама. – Какая может быть пробежка в середине ночи, после восхода Красной звезды?
– У меня бессонница…
– Лекс, хватит!.. Где ты была?
Моя обычно изворотливая фантазия озадаченно смолчала. А мама, понимая, что крыть мне нечем, стояла, скрестив руки на груди, и не сводила с меня строгого взора.
– Э-э-э… А ты что здесь делаешь в такую рань и в таком виде?
Мама, купившись на обманку, опустила взгляд на полы длинного халата, туже затягивая пояс, а я проворно проскользнула мимо нее к лестнице. Нет, лучше возвращаться так же, как и уходить, – через окно…
– Не думай, что на этом все закончится! – пригрозила она мне вслед. – Отец обо всем узнает! И советую придумать более правдивые отговорки! Но накажу я тебя в любом случае, и…
Добежав по темному коридору до своей комнаты, я хлопнула дверью, прерывая гневную мамину речь, и устало села у стены, вытянув ноги. Это дождь во всем виноват. Если бы не он, я бы вернулась домой как обычно, за час до рассвета, когда родители еще спят… Ведь всегда мне ночные прогулки сходили с рук! И никого не волновало, где меня носит, лишь бы рядом с домом и подальше от незнакомых личностей. И от малознакомых. А я и не возражала. С лесными обитателями мне проще найти общий язык, чем с людьми.
Ладно, после об этом. А пока…
Я заставила себя встать, раздеться и помыться. Вода, разумеется, давно остыла, света нет, но – надо… Тряпки, бывшие одеждой, спрятать, грязь и кровь с рук и лица – смыть, и лишних вопросов поутру будет меньше. А лучше, чтобы их вообще не возникло. Чем меньше людей знает о существовании легендарных существ-прародителей, тем выше их возможности выживания. Белый волк не раз замечал, что за ним давно охотятся, а сегодня я опять собственноручно зашивала, прочищала и промывала последствия этой охоты. И за наше многолетнее знакомство я ни разу не видела столь странной и страшной раны.
Надев ночнушку и на ощупь добравшись до кровати, я без сил рухнула на одеяло и обняла подушку. Всё, меня нет…
– Лекси, ты спишь? – доносящийся из коридора смутно знакомый голос сопровождается негромким стуком.
– А что еще я могу делать в собственной комнате в такую рань?.. – простонала я в подушку. Кажется, только-только глаза закрыла…
Из коридора донесся смех. Папа.
– Посмотри на часы, дочь, и скажи, что я разбудил тебя рано.
Сев, я растерянно воззрилась на круг солнечных часов. Уже… давно перевалило за полдень?.. У меня же встреча на носу!.. Быстро скатившись с постели, я ворвалась в ванную, на ходу выпрыгивая из ночнушки, умылась и заметалась по комнате в поисках одежды. Так, последние штаны – в крови, а в юбке по лесу далеко не уйдешь, а придется… А рубаха где чистая, хоть одна?.. Я захлопала дверцами шкафов и загремела ящиками. А еще я со вчерашнего вечера ничего не ела, но где-то яблоки оставались…
Отец, с подозрением прислушивавшийся к грохоту, поинтересовался:
– Лекс, ты встала? К тебе можно зайти?
Не найдя ничего чистого, кроме праздничного, я быстро застегнула рубаху и затянула шнуровку зеленого платья, заодно закатав рукава и заправив длинный подол за пояс. Вернусь – займусь одеждой…
– Извини, пап, я… еще не готова!.. – а расчешусь по дороге…
Отец же, подметив в моем голосе нервные нотки, вошел без предупреждения, застав меня на подоконнике.
– Что это значит? – нахмурился он.
– Я убегаю, у меня дела, – и торопливо послала ему воздушный поцелуй, – потом поговорим!
– А ну вернись!.. – начал он, метнувшись к окну, но поздно.
Уцепившись за плющ, я быстро сползла со второго этажа вниз, перебежала через дорогу и скрылась в лесу.
– Маленький сорванец!.. – донесся до меня рассерженный вопль отца. – Эх, Лекс, Лекс…
Да, я такая, и ничего не могу с собой поделать. Сколько себя помню, постоянно где-то бегаю, теряюсь, пропадаю… Да еще и живность разную домой тащу – от полевок и сороконожек до воронов и волчат. И дня не могу просидеть в четырех стенах – без леса мне душно и тоскливо.
Зазевавшись, я едва не споткнулась о древесный корень. Терпеть не могу опаздывать! И время, как назло, бежит на редкость быстро… Я свернула с тропинки, поднырнула под низкими ветвями и поспешила напрямик, через лес. Еще десять шагов – и я выйду к холму… А вот и наш любимый Дуб-прародитель. А вот и он…
Я остановилась, переводя дух. И как сильно он изменился, хотя прошло всего три года!.. Под низкими ветвями сидел, ссутулившись, опершись локтями о колени и лениво жуя сорванную травинку, темноволосый парень. Я помнила его задорным и смеющимся, и откуда только взялись этот отстраненный холодный прищур, эта хмурая складка на переносице?..
Улыбнувшись, я обошла холм с подветренной стороны, взобралась по склону, подкралась к сидящему со спины и закрыла ладонями его глаза.
– Лекс? – он легко развел мои руки, встал и обернулся.
Так, теперь мне еще и голову нужно задирать, чтобы посмотреть в его лицо… И в зеленовато-карих глазах потух прежний шаловливый огонек, и они смотрели прямо и серьезно.
– Что они с тобой сделали?.. – вырвалось у меня.
– Помогли повзрослеть, – и Яртан, мой друг детства и непременный участник всех хулиганских проделок, улыбнулся. – Зато ты ничуть не изменилась… Только похорошела.
– Это все платье! – беззаботно отмахнулась я. – А в остальном… – босые ноги, порванный подол, закатанные рукава, взъерошенные волосы, свежая горящая царапина на щеке…
– …не обращай внимания? – подмигнул он, передразнивая меня. – Как же мне не хватало этих слов…
Мы обнялись. А вот ямочки на его щеках остались неизменными… На радостях я тихо хлюпнула носом. Мы родились по соседству с разницей в один день, но вместе справляли дни рождения, вместе росли, вместе озорничали, вместе получали от родителей на орехи и помогали друг другу переносить наказания… А потом Ярт уехал учиться. А я осталась – издеваться над своими наставниками, не выходя из дома. И мы не виделись три долгих года. Он, как нормальный парень, писал редко, но, как хороший друг, много и обо всем. Но выбраться сумел только сейчас, да и то…
– Сегодня в ночь уезжаю, – тихо сказал Ярт.
– Куда?.. Зачем? – удивилась я. – Ты ведь только что приехал…
– Я ведь предупреждал, – он отвел взгляд, – у меня вообще нет свободного времени… Вот если бы мы учились вместе…
– И ты считаешь, что мы бы учились? – я ухмыльнулась.
– Кто знает, – друг тоже ухмыльнулся, – а вдруг ты взялась бы за ум?.. Но ладно обо мне. Рассказывай!
Я послушно заговорила, перебирая свои немногочисленные приключения, а над нашими головами щебетали птицы, жужжали мошки и догорал закат. И, посмеиваясь над едкими замечаниями Ярта, я невольно отметила одну странность: время словно бы… замерло. Застыло. Не смолкали ни на мгновение птицы. Не тревожил волосы ветер. Не менялся золотисто-красный закатный узор. Возможно ли, что природой нам дано чуть больше времени?.. Но ведь это же… волшебство, которого не существует в моем простом человечьем мире!.. Волшебство есть только в сказках бабушки!
Или…
Мы замолчали. Нам еще многое нужно было обсудить, многое вспомнить, многим поделиться, о многом помолчать… Но молчание стало первым признаком того, что всё хорошее однажды заканчивается. И замершее время, резко набрав ход, в одно мгновение стерло закатные краски кистью мглистого сумрака. На ветвях Дуба-прародителя вспыхнули зеленоватые огоньки. Слишком быстро…
– Уже?..
– Пора, – тихо отозвался он.
– Возвращайся скорее, ладно?
Ярт кивнул, быстро поцеловал меня в щеку и торопливо спустился с холма, растворившись в вечернем сумраке. Я тоскливо посмотрела ему вслед. Он всегда был единственным человеком, не считая родителей и пары наставников, с которым я общалась… А теперь он снова уехал, и у меня остается только лес. И Белый волк. Да, и мне… пора домой. В замок. За нагоняем. Только по лесу немного прогуляюсь за яблочной заначкой…
Домой я вернулась за полночь. Легкой тенью обойдя замок и убедившись, что все его обитатели мирно спят, я вернулась к любимому плющу. Наверняка в коридоре поджидает засада, а скандалить с родителями и портить настроение мне не хотелось. Вот утром, когда пройдет впечатление от долгожданной встречи, можно будет устроить разборки (а в том, что они состоятся, я уверена), а пока – перекусить и спать.
Забравшись по зеленому ковру на второй этаж, я угнездилась на карнизе и… замерла на месте, услышав доносящийся из комнаты тихий разговор.
– Это твоя вина!.. – обвинял разгневанный шепот мамы.
– Почему моя? – негромко сердился в ответ папа. – На нас обоих лежит ответственность за воспитание…
Ну, родители, ну, хитрецы… Догадались, что я, так нелепо попавшись утром, вряд ли снова воспользуюсь «парадным» окном, и решили застать меня в собственной комнате! А мне куда теперь?.. Я заозиралась. Не приведи небо, и тут поймают…
– Вспомни, как ты всегда с ней носился! – продолжала обвинительную речь мама. – «Лекси, Лекси, солнышко, золотце»!
– А ты запрещала наказания и всегда вставала на ее сторону!
– А ты ее разбаловал! – не отступалась от своего мама. – Разве можно ребенку вроде Лекс никогда ни в чем не отказывать?
– Но она и не ребенок уже, кстати.
Заподозрив, что их спор затянется, я приуныла. Похоже, ночевать придется либо в лесу, либо на карнизе, либо в комнате для гостей. Впрочем, не впервой… Встав, я взялась за ветку плюща и…
– Из-за нашего потворства, или по иным причинам… Но она – не нашего мира. Не звездного. И не светлого, – сухо резюмировал папа. – Живет инстинктами, мимолетными желаниями, как велит душа… А жить по велениям духа – это путь темного. Мы живем по разуму, но Лекс этого не принимает.
В смысле? Не поняла…
– Подобное всегда тянулось к подобному, – и отец, словно мои мысли читая, задумчиво произнес: – сила – к силе, мир – к миру, способности – к способностям. Свет – к свету, а тьма – к тьме. Конечно, у нас есть в побочной ветви темные… Но Лекс должна быть светлой, а в ней, против обычая, проявляется тьма…
Тьма?! Да я добрейшей души человек! Да! Всех жалею и спасаю! Мне даже ветку древесную сломанную жалко – кажется, что больно дереву! Нет, ну не без эгоизма и по своим причинам помогаю, конечно, местами и для своей пользы… Но всё же!
– Вероятно, потому что ее дар – отличный от нашего? – устало предположила мама. – Она не внешнюю силу использует, как все волшебники, а свою, внутреннюю. И не человек, и не маг, а что-то между…
Я растерянно цеплялась за плющ. Мой маленький мир опасно пошатнулся, накренившись. Приехали… Вопрос лишь в том – кто? Они или я? Или, может, все вместе и сразу? Да, я понимаю голоса леса, я понимаю речь зверей, но разве ж это магия?.. Чувствовать и ценить жизнь природы может любой… наверно.
– Да, вероятно, – согласился отец. – Жаль, что мать запретила использовать для воспитания волшебство. А как люди… а люди мы с тобой неважные. Не зря человечий народ живет отдельно от нас. И человека хорошего не вырастили, и дар не развили…
От неминуемого падения спас плющ, в который я вцепилась мертвой хваткой. Всё, на сегодня, пожалуй, хватит… Пора мне… Забиться в самый дальний и темный уголок замка, чтобы там, в спокойной тишине, как следует обдумать услышанное. А где у нас находится искомый уголок? Правильно, в подвале, в чулане или на чердаке. Но чердак ближе.
Я глубоко вздохнула, унимая дрожащие руки, подоткнула подол платья и начала карабкаться по плющу наверх – туда, где под лунным светом серебрилась темная гладь окна. Кстати, я ведь никогда не бывала на чердаке, хотя и подвал, и чулан давно знала как свои пять пальцев. Мама говорила, что ключ кто-то давным-давно потерял, но вскрыть чердак даже не пытались, потому как ценностей там никаких нет.
Вот и проверим…
К моему удивлению, окно не запиралось ни изнутри, ни снаружи. Осторожно распахнув скрипучие створки, я скользнула внутрь и с любопытством осмотрелась. И недоуменно нахмурилась.
По маминым словам, на чердаке не прибирались со времен моих прапра-, а то и прапрапрародителей. А на мой придирчивый взгляд, там не убирались от силы день-другой. Но никак не больше. Значит, мама про ключ всё выдумала?
Я внимательно изучила помещение, озаренное ярким сребристым светом Двойной луны. Сводчатый потолок без признаков паутины, ровные ряды книжных шкафов, чистые плиты каменного пола… Пылью и не пахло. Пахло терпкими травами. И кстати вспомнился недавний разговор. Может, меня так старательно отпихивали от секретов чердака, чтобы я пребывала в счастливом неведении об истинной сущности своего семейства?..
Пройдясь вдоль книжного ряда, я мимоходом провела ладонью по книжным полкам. Нет, никакой пыли… Пухлые сшивки книг, потрепанные свитки, робко выглядывающие из пузатых котелков, пучки высушенных трав, украшающие стены, а под травами – деревянные стойки с бутылями, котелками и плетеными коробками…
Не удержавшись, я сунула нос в короб, а там… Фу-у-у, какой ужас, сушеные зеленые гусеницы!.. Я с подозрением изучала чердачное хозяйство и кривилась от отвращения. Нет, как можно хранить такое в собственном доме, где, между прочим, живут любопытные и впечатлительные дети?.. Пойду-ка я лучше… в книги загляну. Они, конечно, не относились к моим любимым предметам, но рядом с ними приятнее, чем с сушеными насекомыми, которых ни за что ни про что лишили жизни…
Как назло, все попадающиеся под руку сшивки были написаны на незнакомых языках, но я не теряла надежды найти читаемую. Дрожащими руками перебирая корешки и просматривая обложки, я со всевозрастающим азартом искала… Что? Наверно, доказательства – либо опровергающие папины слова про семейную магию, либо… И с каждым мгновением в моей душе стрункой звенело, туго натягиваясь, двуликое ожидание. Хоть бы все оказалось неправдой… И предвкушение. Хоть бы… родители не соврали.
И мне повезло. Сняв с верхней полки тяжелую, объемную книгу, я положила ее на пол, оправила юбку и присела на корточки, изучая свою находку. Книга была обтянута красно-коричневой кожей (начитавшись в свое время сказок о черной магии, я от души понадеялась, что не человеческой…), а на ее обложке обнаружился странный знак – пересечение кругов Двойной луны и вписанные в них две же звезды, соприкасающиеся лучами. А под знаком – порадовавшаяся меня надпись на древнем, но знакомом языке – «Охранители рода».
Содержание книги меня сначала удивило, а потом раздосадовало. Удивило то, что страницы книги и чернила мягко светились в темноте и отбрасывали блики, которые оседали на моих руках щекочущими огненными искрами, скользкими каплями росы и вязким серебристым туманом. Оседали – в прямом смысле этого слова, невольно подтверждая слова родителей. Но после того как я полистала книгу, восхищение сменилось досадой. Опять незнакомый язык…
Разочарованно вздохнув, я некстати вспомнила о сорванных уроках по древним языкам. И, пролистывая книгу, невольно улыбнулась приятным воспоминаниям. Наставники изводили меня кошмарными уроками, а я их – собственными недостатками. Вот, к слову, мэтр Корица (звали его иначе, но от него всегда так несло корицей…) любил слушать себя и наслаждаться тем «впечатлением», которое производили на невежд вроде меня его обширные познания. И я за это зацепилась. Перед уроками ночь не спала, придумывая умные вопросы, а утром задавала их мэтру. Тот, сетуя на мою глупость и обзывая «чащей беспросветной», пускался в длинные разъяснения, которые, как правило, прерывались многозначительными покашливаниями следующей жертвы.
Впрочем, перевернув страницу, я с удивлением обнаружила, что Корице удалось кое-чему меня обучить. И, нахмурившись, не без труда разобрала текст следующего содержания:
– Сиим нижайше прошу тень мою – охранителя моего – явиться на зов мой, дабы оберегать меня во дни… лихие да непогожие, и… Чего? А-а-а! И дланью своей… своей… Или плечом? Плечом… своим невидимым укрывать меня, подо… подопечную, от невзгод да лишений, оберегая, озаряя да… сохраняя? Нет… Озаряя да храня?.. Тьфу, проклятый язык!..
– Твой? Да уж, твои знания оставляют желать лучшего, – сварливо изрек скрипучий голос. – Неужто не смогли тебя, человечье существо, обучить необходимому? Впрочем, что с них, с колдунов взять?..
– Ты… кто? – выдохнула я, отползая от книги и прижимаясь спиной к шкафу.
– Что значит «кто»? – возмутился невидимка. – А ты кого звала?
– Не… не знаю, – промямлила я, озираясь по сторонам. – А это что, заклинание было?..
Рядом со мной раздался звук, напоминающий почесывание затылка, потом вздох, и скрипучий голос презрительно фыркнул:
– Разумеется.
– А всё-таки? – я нервно оглядывалась, но видела лишь длинные тени оконных створок, плавающие в пятне лунного света. – Кто ты и где ты?
– У тебя что, плохо не только со зрением? – с язвительным сочувствием замечает голос.
– А у тебя – с пониманием чужой речи? – обиделась я.
– У Корицы сперла, – догадался невидимка. – Нет, я всегда говорил твоим родителям: общение с подобными мэтрами не пойдет тебе на пользу. Ты начнешь либо тупеть, либо умнеть. И мы явно наблюдаем случай первый.
– А ну, покажись, нахал! – разозлилась я, вскакивая на ноги.
– Додумалась! – облегченно вздохнул голос. – А всего-то нужно было приказать…
И рядом со мной возникло нечто – крохотный, с мою ладошку, золотистый вихрь, плавно перешедший в… Изумленно ахнув, я отшатнулась и налетела на шкаф. Тот послушно скрипнул, и что-то тяжелое, прилетев мне по маковке, закрыло обзор, прежде осыпав вонючим порошком.
Я звучно чихнула, ощупывая свою голову (и заодно – угнездившийся на волосах короб), а «тень» обидно и откровенно хохотала.
– Что тут смешного?.. – стащив короб, рявкнула я, и смех моего собеседника сменился икотой.
– А т-ты с-себя с-со с-стороны в-видела? – заикаясь, хихикнул он.
Я угрюмо промолчала, рукавом вытирая лицо и изучая чердачное чудо. А оно было на редкость странным. И, если оглянуться на бабушкины сказки, – волшебным. Существо, щурящее глаза-угольки, оказалось крайне мало ростом (чуть больше моей ладони), но широко в кости, с темно-малиновым цветом кожи и странной одеждой. Длинное, шитое золотом покрывало, завязанное на тонкой талии, складками струилось до кончиков пальцев, а голову украшал золотой же крученый колпак, лихо сдвинутый на правое ухо. И, надо сказать, существо казалось довольным – и своим видом, и произведенным на меня впечатлением.
– Нравлюсь? – сверкнув белозубой улыбкой, мой собеседник гордо вздернул подбородок.
– А что, должен? – огрызнулась я.
Существо поджало губы.
– Подумаешь!.. – буркнуло оно в сторону. – В конце концов, я тебе нужнее, чем ты мне.
И верно… Кто еще расскажет мне больше о тайнах семьи, чем этот… охранитель? Я смотрела на сияющий колпак, на крошечные искорки, пробегающие по покрывалу, и приходила к удивительному выводу. Я верю. Верю. Верю в реальность происходящего. Верю в искренность родительского разговора. Верю… в то волшебство, о котором мне в детстве рассказывала сказки бабушка. Верю – так, словно оно всегда было частью моей жизни, которую я почему-то не замечала. Почему?..
– Как тебя зовут, малыш? – дружелюбно поинтересовалась я.
– Малыш? – хмыкнуло существо, покраснев при этом настолько, насколько было возможно. – Как-как ты меня назвала?
– Ну, если посмотреть правде в глаза, – рассудительно заметила я, – то ты такой… м-маленький… М-да…
И невольно замолчала, поскольку чердачное чудо, резво увеличиваясь, мгновенно переросло меня, примяв потолком колпак.
– Ух ты! – я бесстрашно задрала голову и восхищенно улыбнулась. – Слушай, а ты кто такой, а?
И нисколько не напугали ни внушительные размеры существа, ни огненные искры, снующие по одежде. Наверно, захотел бы навредить – давно бы навредил.
– Охранитель я, – грустно вздохнул он, уменьшившись. – Твой. И не в восторге от тебя, а что делать? Надо – так надо, – и красноречиво шмыгнул носом.
Мне почему-то стало его жалко, и я пропустила мимо ушей его «не восторге».
– Давай познакомимся, что ли?
– Ифрил, – послушно представился мой собеседник, – дух огненной звезды – той, которая с хвостом, знаешь… Имени не имею, поскольку являюсь бестелесным духом. А имя своего последнего воплощения за давностью лет подзабыл, но тебе его искать не советую. Много с тех пор воды утекло… Да и не уверен я, что оно сохранилось в родовых летописях. Не любили меня потомки, и за дело…
И мой охранитель с удрученно-проказливым видом почесал затылок, и его колпак сполз на бок, открыв одно длинное острое ухо, сверкающую красную лысину и… витые полупрозрачные рожки янтарного цвета, мягко светящиеся в темноте.
– Метка звезды! – изрек он гордо, а я тихо ругнулась, помянув небо.
Опять же, если верить бабушкиным сказкам… А сказки ли она рассказывала мне?..
– Трусишка, – язвительно ухмыльнулся ифрил, потирая рожки. И развалился на книге заклинаний, напяливая колпак.
– Это же знак… – я сглотнула. – Знак насильственной смерти?.. Мне бабушка говорила, что…
– И подумаешь!.. – пожал обнаженными плечами мой собеседник. – Ну да, ну знак… Меня никогда не лю… Тс-с-с!..
Я нервно глянула на открытое окно, повернулась к запертой двери и нахмурилась. Вроде, тихо. Вроде… Я так настороженно вслушивалась в тишину ночи, что проворонила скрип ключа, медленно поворачивающегося в замочной скважине.
На пороге чердака размытыми тенями возникли силуэты моих родителей.