Вид Вероники шокировал. Сильно помята, ноги трясутся, пальцы рук прижимаются друг к другу, на лице страх и боль.
Я сделал шаг назад, позволяя ей войти и закрыть дверь. Хотелось спросить, что случилось. Но слова застряли в горле. Я мог только тупо таращиться и ждать.
— Вернулась я, — пробормотала она голосом, полным страданий.
— Ну да, — кое-как выдавил я.
— Домой вернулась за вещами, — добавила она. — И вот.
— Так это тебя мать так? — ахнул я, помогая ей снять кожаную куртку.
— Не совсем. Хотя и от нее досталось. Заперла меня в комнате, телефон и сумку отняла. Сказала, что не выпустит.
— Прям совсем? А универ?
— Она хотела от меня клятвы, что больше не сбегу. С ума сойти! Будто я ребенок и обязана жить с ней.
— Но тогда кто это сделал? — Я показал на большущий синяк и разбитую губу. — Отец?
— С ума сошел? — Вероника впилась глазами в маленькое зеркальце, разглядывая свои ранения. — Он, наоборот, вызволил меня из этого сумасшедшего плена. Вернулся в десять вечера, увидел все, офигел и тут же выпустил. Я когда уходила, слышала, как он маму ругал и требовал от нее объяснить, что вообще происходит. Он так и не в курсе про измену.
— Тогда кто и за что мог тебя так… так поколотить?
Она пожала плечами и сразу скукожилась болезненно и мучительно.
— Не знаю. Я вышла из подъезда заплаканная вся. Мама с психу мне и телефон и ноут разбила. Я просто в шоке!
— Ооо! — понимающе и сочувственно воскликнул я.
— Ну вот. Из-за слез итак ничего не видела дальше носа, а тут еще резко мешок на голову закинули. И сразу коленкой в живот. Я чуть не померла — задыхалась.
— Офигеть!
— Потом по лицу долбили.
— Так их сколько было?
Вероника призадумалась.
— Кажется, один, хотя, может, и нет. С мешком на голове трудно считать.
— Еще и шутишь?
— Пошутишь тут. — Глаза подруги и так мокрые снова потекли. — Он меня потом еще прижал к себе и давай мацать. Всю облапал, и за попу, и за грудь хватался, и дышал в меня возбужденно.
В голове моей застучали миллионы стальных молоточков: «Кто⁈ Кто⁈ Кто посмел так сделать⁈ Я должен найти мерзавца! Я должен испепелить его! Стереть в порошок! Скормить червям!».
— А еще он, — слезным голосом продолжала Вероника. — Перед тем как вмазать еще раз в дыхалку, шепнул: «Ну что, трахнуть тебя, шмара?» Только потом отпустил наконец.
— Ты посмотрела, кто он?
— Я мешок-то с головы не сразу снять сумела. А потом, понятное дело, никого не было. Кроме соседей. Они ментов вызвали.
— Кто же этот урод? — воскликнул я, размышляя вслух. — Кто же этот гад⁉
— Он мне еще руку просунул под мешок и рот зажал, чтоб орать не могла, — всхлипнула Вероника. — До сих пор ощущаю этот металлический привкус стальной печатки.
— А что менты? Приехали?
— Угу. Да что толку? Опросили, записали что чего-то и сказали, чтоб домой шла. Я, понятное дело, к тебе.
— И всё???
— Ну… Сказали, если что, можно прийти заяву накатать, но добавили, что вряд ли что-то выйдет: камер нет, зацепок нет, свидетелей нет. Тот, кто ментов вызвал, не видел нападавшего. Только меня, валяющуюся на земле и снимающую с головы мешок.
— Знаешь что! Давай-ка раздевайся и в кровать! — приказал я.
— Миша! Ты чего? — И без того большие глаза Вероники сделались еще шире, заполняя чуть ли не все лицо.
— Да я не это имею в виду, — спохватился я. — Синяки надо посмотреть и заснять. Если что серьезное, то в больничку поедем побои снимать.
— Ой, только не фоткай, ладно? — умоляюще попросила Вероника.
Она все же начала стягивать с себя джинсы и рубашку. Я помог ей, и скоро она лежала на кровати в одних только трусиках. Я критически оценил ущерб. Хоть и не врач, понимал: по-настоящему серьезных травм нет. Мерзавец бил в основном по животу, там виднелись несколько крупных красноватых припухлостей. Профессионально били.
— Так это же Толян! — осенило меня.
— Не сходи с ума. Ты же лучше других знаешь, что он сам сейчас на больничной койке.
— Значит, кто-то из его дружков-боксеров.
Вероника задумалась. А я продолжал свои доводы:
— Он же ненавидит нас и особенно тебя. Типа ты виновата в его сломанной ноге и что теперь бокс и он: ту-ту — разошлись, как два паровоза.
— Мне кажется руки этого гада толстенькие были, — погрузилась в размышления Вероника. — Может тот его дружок, как его?
— Вадик.
— Да. А еще он же тебя с лестницы пытался скинуть.
— Вот-вот! От этого подонка всего можно ждать!
Вероника отказалась ехать в больницу и снимать побои. Мы улеглись спать, и каждый раз, когда я случайно задевал свою подругу, она болезненно вздрагивала. Я злился всё сильнее и сильнее.
Утром она осталась дома. Я же впервые решился на сознательный прогул. И какой прогул — философия! Пропустил урок моей возлюбленной Ольги. Но куда деваться, когда такие страсти? Даже пополнение баланса на 7000 рублей не так сильно волновало меня, как беспредел, устроенный Толяном.
Вместо универа я добрался до центра травматологии и взял халат — полненькая медсестра посмотрела на меня недоуменно и обеспокоенно — и пошел на третий этаж в палату 366.
Нога Толяна снова висела над кроватью. Он лежал мрачный, как Джафар из мультфильма про Аладдина, и непрерывно тыкал в смартфон. Глаза недовольно обратились ко мне, сначала раздраженно, затем удивленно.
— А-а-а! Вернулся, значит? — протянул он надменно и отложил телефон. — Ну что? Принес батончики?
Он почесал пальцем уголок рта, и я сразу заметил печатку. Стальную, самодельную, вероятно, выточенную токарем под заказ Толяна. Какая мерзкая вещь. Наверняка и его дружки носят такие.
— Ты вообще спятил? — прорычал я. — Какие, нафик, батончики?
— Протеиновые.
Этот звереныш даже плечами пожал. Типа: а что такого-то? Будто не пытался он скинуть меня с лестницы. Не обвинял лживо, ну и самое главное, типа, не причем он насчет Вероники. Ага! Так и поверили!
— Мозги у тебя протеиновые! — рявкнул я и стукнул по загипсованной ноге.
— Эээ! — возмутился Толян. И нога, и груз, поддерживающий ее на весу, закачались.
— Больно, да?
— Да не в этом дело! Просто…
— Веронике тоже больно!
— И что⁈
Я стукнул еще раз, теперь сильней.
— Эээ! Да харэ, а!
— Слушай сюда! Если ты хоть раз еще подберешься к ней! Если хоть заденешь ее…
— Да ты чего такой смелый-то?
Я долбанул по загипсованному отростку этого тролля так, что самому страшно стало — не переборщил ли?
— Да ты ваще что ли спятил? Я и так тут по твоей милости еще на неделю встрял!
— По моей? — Я чуть не задохнулся от возмущения. — По моей⁈
Толян смутился. Значит, еще были остатки совести. Не все мозги сотряс на ринге.
— Ну ладно-ладно… За тот косяк сорян… — промямлил он тихо и неохотно.
— Толян! Я тебя предупредил! — Я вложил в голос так много пафоса, как только мог. Не знаю, как Толяну, а мне показалось, что получилось весьма феерично.
Я вышел из палаты нарочно громко шаркая ногами. Это словно делало меня брутальным, нагловатым и опасным. Глупости, конечно… Для Толяна опасным меня делало лишь его беспомощное положение.
Раз уж добрался до центра травматологии, то решил, что не лишним будет заглянуть в офис. Клял себя, что обещался прекратить. Но глупо отказываться — рядом же.
Увидев меня, Директор, как всегда, заулыбался. Я прям ждал, что он скажет, будто знал о моем приходе. Он этого не сказал.
— Чаю, Михаил? — Он показал на газовую плитку и чайник на ней. Пар обильно струился — вероятно, вода в нем только-только закипела.
— Не откажусь, спасибо.
Пока пили чай, обсудили Игру. Я пожаловался на странное решение со сном персонажа. Убедить Директора сделать сон короче или вовсе убрать не удалось.
— Вот в реальной жизни вы сколько спите? — спросил он.
— Но это ведь игра, а не жизнь! — резонно возразил я.
Брови Директора приподнялись, будто мое утверждение потрясло его.
— Вся наша жизнь — игра! — парировал он.
Я вздохнул грустно, но сдался. В конце концов, по моим подсчетам выходило, что сон засчитывался за игру. Так что можно и смириться.
В остальном обсуждение походило на дифирамбы. Я только и делал, что расхваливал последнее обновление. Невероятный прогресс и в графике, и в составляющей РПГ: опыт, уровни и прочие характеристики. В особенности я отметил занятное поведение НПС.
— Да вы погодите, — горделиво похвастался Дмитрий Дмитриевич. — Мы еще только в начале пути.
— Если так, то круто. Значит, у вашей Диабло большое будущее, — сказал я и поставил пустую кружку на столик.
Директор почему-то проследил за моей рукой, а потом воскликнул:
— Михаил! Да у вас же кровь!
— Что? Где?
Он показал на мои руки. Ну да, можно было сказать, что кровь. Не слабо ободрал свои костлявые пальцы о гипс. Из-за злобы я даже не ощутил этого. Только сейчас начала подступать боль.
— Пустяки.
— Вы подождите-подождите, — не унимался он и вскочил.
Я хотел было возразить, опасаясь, что он собирается забинтовать мне ладонь. Но он проигнорировал меня, порылся в своем шкафчике, откуда когда-то извлёк газовую плитку и чайник. В этот раз он показал тюбик ярко-синего цвета.
— А ну-ка давайте вашу рану.
Я скорчил гримасу, но все же протянул руку. Он капнул самую малость и растер по ободранным местам. Беспокоящее жжение мгновенно исчезло. Впрочем, чего удивляться — мазь-то холоднющая, потому и обезболивающий эффект.
— Вот и всё. А это сохраните на всякий случай. — Директор вручил мне синий тюбик.
— Спасибо.
Губы Директора расплылись.
— Да что вы. Пустяк. К тому же, однажды я заберу эту мазь обратно.