Джинн

Глава III

Видимо, что-то произошло на верхнем этаже. Пока я шел по длинному деревянному коридору, мне показалось, что атмосфера в доме стала иной, чем была минуту назад, — как будто тропический ветер принес в дом воздух жарких стран. Анна ждала меня в дальнем конце коридора, в том же месте, где я ее оставил, но она прижалась к стене и руками прикрывала грудь, как бы защищалась от чего-то или кого-то.

— Анна? — позвал я.

Она взглянула на меня.

— Гарри!

В ее почти безгласном крике я услышал глубокую благодарность и облегчение.

Я протянул руки, и Анна кинулась ко мне. Я ласково обнял ее и погладил по голове. Через несколько секунд она пришла в себя, хотя ее лицо было бледным и перепуганным. Она потеряла где-то свою маленькую шляпку, и ее короткие вьющиеся волосы были растрепаны.

— Ты слышала это? — спросил я.

Она кивнула.

— Мне уже стало казаться, что я схожу с ума. Я подумала, неужели Гарри не слышит? Видно, со мной происходит то же, что и с Максом Грейвсом.

— Все в порядке, это было на самом деле. Я тоже слышал звуки, даже когда был внизу, на кухне. Ты поняла, откуда они исходили?

Она пожала плечами. Ее все еще била нервная дрожь, такая же, как у Маджори, когда та рассказывала о страшной смерти Макса на кухне.

— Ты знаешь, здесь они тоже звучали негромко, я едва слышала. Но в этих звуках было нечто такое, от чего недолго упасть в обморок. Мне показалось, что в коридоре полно бегающих крыс или тараканов. Я ничего не видела, старалась не паниковать и не могла успокоиться: мне чудилось, что мерзкие твари кишат повсюду.

— Анна, — спокойно сказал я. — Кто-нибудь был здесь, наверху? Ты кого-нибудь видела?

Она покачала головой:

— Никого. А здесь нет другой лестницы?

Я взглянул на нее, стараясь увидеть ее лицо.

— А вот это может кое-что объяснить. И ты это знаешь так же хорошо, как и я.

— Но что? Если не кувшин, то кто еще мог издавать эти страшные звуки? Кому это нужно?

— Вот уж понятия не имею. Но тут действительно происходит что-то странное. Может быть, кто-то хочет нас напугать? Я спускался вниз, хотел поискать Маджори, но готов поклясться, здесь был кто-то еще.

— Кто-то еще? — ошарашено спросила она. — Кто?

— Не спрашивай. Я даже не уверен, видел ли я кого-то, или это просто был блик света. Но мне показалось, что это кто-то, похожий на монаха или на человека в длинном халате с капюшоном на голове. Сначала я вроде бы видел его в гостиной, потом в столовой, а потом он исчез.

Анна мягко отстранилась от меня. Она уже пришла в себя, а мои объятия были, как бы это сказать… очень уж интимными.

— Может, это была Маджори? — предположила она. Надо у Маджори спросить, вдруг она тоже видела нечто подобное?

— Я не знаю, где сейчас Маджори. Тогда я спустился вниз и хотел зажечь свет, но выключатель почему-то не работал. Может быть, она выключила предохранитель? А потом я и увидел кого-то, или что-то, или бог знает еще что…

— Слушай, а какой был халат?

— Ну, халат как халат… Только с капюшоном, вот и все. Во всяком случае, так мне показалось.

— Может, это джеллаба?

— Что?

— Арабская мантия. Джеллаба, или не похоже?

— Лучше не спрашивай, Анна. По моим представлениям, халат есть халат. В конце концов, мне все могло показаться. Ты же сама видишь, на что похожи эти старые дома. Думаю, об этом нужно забыть. Лучше давай доберемся побыстрее до треклятого кувшина, а то нам еще не то почудится.

— И все же будем поосмотрительней, Гарри. Возможно, конечно, кто-то захотел напугать нас. А если нет?

Я окинул взглядом длинный темный коридор в том направлении, где находилась опечатанная дверь. Белой полосой выделялся огромный металлический засов. Глядя на дверь, я испытывал чувство опустошения, будто эта дверь ведет в никуда, а коридор за ней обрывается в бездонную пропасть. Мне хотелось открыть ее, но в то же время я знал, что меня может свести с ума это ощущение перехода в бездну.

Я вытащил сигарету и закурил.

— Я не знаю, Анна. Предполагаю, что кто-то пытался напугать нас. Ума не приложу, что это может быть. Конечно, мои слова звучат неубедительно.

— Это мог быть джинн, — потрясающе просто сказала Анна.

— Мы можем узнать это единственным способом. За домом есть сарай, там лежат инструменты и огородные принадлежности. Я собираюсь найти лом.

— Если ты думаешь, что я соглашусь опять остаться одна в этом чертовом месте, то…

Мы молча вышли на лестницу, затем спустились вниз, пересекли кухню, гостиную и выбрались на улицу через черный ход. Дул свежий, приятный ветер, в небе висели яркие ночные звезды. Мы подошли к сараю и открыли его. Внутри было темно, хоть глаз выколи, но, к счастью, я знал, где Макс держал, свой карманный фонарик, — он должен был висеть справа от двери. Анна стояла рядом, время от времени поглядывая на дом и поеживаясь.

— Тебе холодно? — спросил я ее.

— Нет. Еще не отошла от этого ужаса.

Я включил фонарик и осветил угол, где стояли лопаты, тачки и прочие садовые инструменты, в надежде найти лом или что-то в этом роде. В конце концов я решил, что кирка мне тоже сгодится, и взял ее. Прикрыв дверь в сарай, мы с Анной двинулись обратно, бормоча сквозь зубы: «Гип-гоп, гип-гоп, все будет о кей, если мы не будем бояться». Вряд ли от этого мне стало намного спокойнее.

Мы вернулись той же дорогой через черный ход, пересекли кухню и вошли в гостиную. Почти добрались до холла, как неожиданно зажегся свет и у парадной двери мы увидели Маджори и мисс Джонсон в черных плащах и шапочках.

— Маджори! — воскликнул я. — А мы везде тебя ищем!

Казалось, что Маджори не очень рада видеть нас. Она обернулась к мисс Джонсон и сказала, чтобы та закрыла дверь. Затем механически, как робот, вышла на середину гостиной.

— Мы немного прогулялись.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Анна. — Вы выглядите немного уставшей.

Маджори поднесла руку в черной перчатке ко лбу и сказала:

— Да. Я очень устала.

Мисс Джонсон подошла к Маджори и с покорным видом встала позади нее, как нелюбимая дочь, которая постоянно ждет, что мама ее отругает.

— Миссис Грейвс, — прошептала мисс Джонсон. Я принесу вам молоко.

— Спасибо, — сказала Маджори. — А вы не желаете немного молока, Гарри?

Я взглянул на Анну и нахмурился: что-то в облике Маджори было не то, нечто большее, чем простая усталость. Она стояла тихо и отрешенно, ее черные глаза, казалось, что-то разглядывали вдали.

— Я… э-э… да, пожалуй, выпью немного молока. В большой мрачной комнате мой голос звучал неестественно жалко.

Но Маджори, видимо, не слышала, что я сказал. Она подошла к маленькому диванчику и грациозно села на то самое место, где, как мне раньше показалось, сидел человек в капюшоне.

Я покашлял, почесал затылок и неловко выговорил:

— Ну, я думаю, пора начать работу. Это займет немного времени.

Маджори посмотрела на меня.

— Куда ты собрался с этой киркой? — холодно спросила она.

— Э-э-э… наверх.

— Чтобы проникнуть в башню?

— Именно. Ты была права. Дверь действительно опечатана, а я думал, ты нас обманываешь. Теперь только и осталось, как…

— Отнеси кирку на место.

Я опешил. Такой я Маджори еще не ·видел. Она была сурова, холодна и властна.

— Маджори, — я пытался не выдавать своего расстройства. — Если мы хотим проникнуть в башню и добраться до кувшина, нам придется сломать дверь. Иначе никак. На двери огромный железный засов, куча печатей и Бог знает что еще.

— В башню мы не пойдем, сосуд трогать не будем, сказала Маджори. — Он должен быть там, где находится сейчас.

— Маджори, да что ты говоришь? Этот чертов кувшин не давал вам с Максом покоя уже столько лет, а я верю в то, что…

— Неважно, во что ты веришь, — прервала Маджори. я уважаю твою веру, Гарри, но сейчас я смертельно устала и хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Маджори…

Мисс Джонсон прервала меня:

— У миссис Грейвс был тяжелый день, сэр. Я думаю, она права.

— А ваше мнение меня нисколько не интересует, отрезал я. — Этот сосуд… С ним происходят странные вещи, необходимо со всем этим разобраться, и побыстрее. Мне все равно, естественно это или сверхъестественно. Господи, Маджори, ты посмотри, во что превратился Зимний Порт! Вы сняли все картины, Макс погиб, в доме царит настоящий хаос, и все из-за какого-то проклятого горшка!

Мисс Джонсон отпрянула от такого напора.

— Сэр, — лепетала она. — Вы не имеете права…

— Слушать эту белиберду, вот на что я не имею права. Маджори, ты меня расстроила. Мы с Анной потратили целый вечер, изучая бумаги в кабинете Макса, а теперь ты выставляешь нас за дверь. Я знаю, что сегодня неподходящий день, у тебя траур, но ведь ты сама сказала, что чем быстрее мы разделаемся с этим, тем лучше. Дело-то недолгое, пяти минут достаточно, чтобы…

— Я передумала, — спокойно сказала Маджори. — А пока кувшин будет стоять там, где стоял.

Анна покачала головой:

— Извините, миссис Грейвс, но это вы напрасно.

— Я все сказала. Это воля моего мужа.

— Миссис Грейвс, — начала Анна. — Этот сосуд даже не принадлежит вашему мужу, он является собственностью иранского правительства. Подобные вещи бесценны, это историческая реликвия. Она должна быть возвращена законным владельцам.

Маджори подняла голову и уставилась на Анну своими креветочными глазами-бусинками.

— Пока я жива, — сказала она, — ни один человек не притронется к амфоре. Это мое последнее слово.

Анна вздохнула:

— В таком случае мне, вероятно, следует обратиться к законным властям и изъять в судебном порядке этот кувшин, а также и остальные антикварные вещи, которые хранятся в доме.

— Делайте что хотите. Я не пущу вас в башню.

Нависла мрачная и неприятная тишина. Я сказал:

— Ладно, пойдем, Анна. На сегодня хватит. Хочешь, я тебя подвезу?

Анна кивнула.

— Я возьму свою шапочку.

Я обернулся к Маджори и попытался сказать как можно ласковее и мягче:

— Послушай, я, может, заскочу завтра к тебе на обед и попробую твой коронный салат из тунцов? А заодно и, поговорим о деле.

Маджори отвернулась.

— Сейчас поздно, — тихо сказала она. — Бери свою молодую леди и уходи.

— Маджори…

— Уходи, Гарри. от греха подальше.

Я стоял на месте.

— В каком смысле? — резко спросил я. — Что значит «от греха подальше»?

— В прямом смысле, — спокойно ответила она. — Вы потревожили кувшин, начав собирать информацию о нем. Теперь он знает это и хочет, чтобы вы убрались отсюда. С каждой минутой, проведенной здесь, это будет все более и более трудно. Ради всего святого, уходите! Сейчас же!

Я уже было собрался возразить, но в этот момент Анна взяла меня за руку. «Ладно, — подумал я, — утро вечера мудренее».

Я взял кирку с собой и, уходя, прислонил ее к крыльцу. Маджори и мисс Джонсон молча стояли в дверях и смотрели нам вслед. Они даже не улыбнулись и не помахали на прощанье.

Когда мы подъезжали к воротам, Анна повернулась на сиденье, чтобы в последний раз взглянуть на Зимний Порт.

— Посмотри, посмотри хорошенько, пока есть возможность, — горько сказал я. — Эта старая фурия может спалить его.

Анна, похоже, не слышала, что я говорю.

— У нее две компаньонки? — неожиданно спросила она.

— Что?

— Твоя крестная мать — она держит двух компаньонок? Мисс Джонсон и кто-то еще?

Я пожал плечами:

— Понятия не имею.

— Ну, а кто же это тогда? Посмотри в зеркало.

Я послушно взглянул в зеркало заднего вида. Долго смотреть было невозможно, так как дорога была темная и опасная, но даже в эти несколько мгновений я успел разглядеть силуэты Маджори, мисс Джонсон и…

Я нажал на тормоз. «Kугуap» заскрипел и затрясся на гравийной дороге. Разинув рот, я уставился в сторону дома, затем взглянул на Анну.

— Черт его знает, — хрипло сказал я. — Я плохо рассмотрел ее тогда, но похожа на ту персону, в халате с капюшоном.

— Слушай, Гарри, может, вернемся? — взволнованно проговорила Анна. — Я не прощу себе, если что-то случится!

Я барабанил пальцами по рулевому колесу. Парадная дверь Зимнего Порта была уже закрыта, во всем доме не светилось ни одно окно.

— Да ну их всех, — решился я наконец. — Мне уже и так на сегодня хватило. Может, у них какой-то гость и они не хотят, чтобы мы с ним встретились. К тому же, честно говоря, я ужасно проголодался и мне лень возвращаться. Давай лучше поедем куда-нибудь поужинаем и на сытный желудок решим, что делать.

Мы снова покатили в мрак ночи. Я, конечно, чувствовал беспокойство за Маджори, но бывают же случаи, когда привязанность крестника к крестной может быть подорвана раздражением, усталостью и к тому же желанием развлечь приятную девушку.

После котлеты и салата в ресторане мотеля на Тресковом Мысе мы с Анной еще поговорили о джиннах, арабских колдунах и загадочном поведении Маджори мы остановились у Гианнисского аэропорта, чтобы забрать чемодан Анны, и она сменила свой похоронный наряд. Надела простенькое белое вечернее платье с глубоким вырезом, который открывал ее загорелые плечи.

В ресторане было бургундское, куча горячих закусок, приятная музыка, смех, веселье и реальность. После всех событий дня простые человеческие радости были именно тем, в чем мы с Анной нуждались больше всего.

— А если мы посмотрим на все с другой стороны? говорил я с полным ртом. — Только одно то, что у Макса Грейвса был дома кувшин джиннов, еще не говорит о том, что этот горшок виновен в его странном поведении. По-моему, тут все наоборот. Макс спятил и заставил всех думать, что все это — из-за кувшина.

Анна пожала плечами:

— Не знаю. Надо принять во внимание все детали. Не забывай, как Макс надежно и скрупулезно опечатал башню Зимнего Порта, причем древним способом.

— Ну, еще бы! Все эксцентрики так делают. У них страсть к мелким деталям. Вероятно, Макс думал, что он — персидский колдун пятого века до нашей эры.

— А мне хотелось бы больше разузнать о лицах, заметила Анна.

— Каких лицах?

— Да все эти картины, портреты, физиономия араба на трубке, фотографии, вырезанные из журналов. Его собственное лицо, наконец. В этом, мне кажется, есть какой-то смысл.

— Мы можем спросить доктора Джарвиса, — сказал я.

— Он их семейный доктор?

Я кивнул:

— Он наблюдал за здоровьем Макса и Маджори. Я думаю, если с ним умело поговорить, он может нам рассказать, что произошло. Однажды в детстве я заболел корью, и мы с этим доктором подружились. Он очень строгий, но если сказать ему, что я беспокоюсь из-за Маджори…

Анна посыпала котлету черным перцем.

— Стоит попробовать. Ты займись этим, а я поговорю с профессором Кволтом из Нью-Бедфорда.

— Кволт? А кто это?

— Ты должен знать Гордона Кволта. Он лучший американский специалист в области культуры и искусства Среднего Востока.

— Какого черта я должен его знать?

Анна улыбнулась:

— Да не злись ты. Его имя мелькало в газетах, когда мусолили сюжет о разоблачении группы, занимавшейся контрабандой, памятников из Ирана. Кволт — величайший специалист по установлению подлинности ценностей и их владельцев.

Мне надо было как-то выкрутиться из неприятного положения.

— Я с ним согласен. Не выношу людей, разбазаривающих памятники своей страны.

— Ты невозможен, — засмеялась Анна. — Хорошо хоть, я немного узнала тебя перед тем, как доверить прочтение своей судьбы. А то бы я во все поверила, как дура.

— А ты что, собиралась попросить меня погадать?

Почему-то мне подумалось, что Анна собирается меня разыграть. Не знаю почему. Просто особая интуиция, которая необходима ясновидцам.

— Ну, — сказал я, — ты не обращай внимания на то, что я иногда веду себя легкомысленно. Вообще-то я предсказываю судьбу очень точно.

— А мне предскажешь?

— Конечно. Как ты хочешь? Гадание на руке, на кофейной гуще, на чайном листе или кристальный шар? Что угодно, я могу даже посмотреть шишки на твоей голове.

Она засмеялась:

— А в чем ты особенно преуспел?

— Скажу об этом после гадания.

Мы прикончили котлеты и заказали кофе. Духовой оркестр играл замысловатую «самбу», а за соседним столиком какой-то мужчина с огромными усами хохотал во все горло. Позади нас топталась у столика женщина средних лет в бордовых нейлоновых гетрах и кричащего цвета кофточке. За ней семенил ее муж в желто-красном свитере, похожий на персонажа воскресных юморесок.

— А что за тип этот Кволт? — спросил я Анну. — Ты его знаешь лично? Захочет он нам помочь?

— Очень отзывчивый и понимающий человек. Когда я училась в университете, мне доводилось с ним сталкиваться. В многом благодаря Кволту я стала заниматься всем этим. Я всегда интересовалась антиквариатом, но именно Кволт навел меня на мысль заняться работой по возвращению ценностей.

Я закурил.

— А чем он сейчас занимается? Думает, как возвратить Манхэттен индейцам?

— Манхэттен был куплен. А многое из сокровищ Среднего Востока просто-напросто украдено.

Я закашлялся.

— А так ли важно, где они находятся, раз люди могут их смотреть? Какая разница?

Она потягивала кофе.

— Это вопрос национальной гордости. Как тебе понравится, если иранцы украдут у нас статую Свободы и установят ее где-нибудь на берегу Персидского залива?

— Да, не очень. Я прожил в городе много лет и еще ни разу не съездил посмотреть на нее.

— Ну вот, — сказала Анна. — Теперь у тебя есть общее представление о деятельности профессора Кволта. Он верит, что для страны очень важно знать, что ее ценности на месте. По его мнению, это служит преемственности поколений.

Я усмехнулся:

— Ну что же, не будем нарушать преемственность. Еще по рюмочке?

— Я совсем опьянею.

— И прекрасно: зачем вообще пить, если не пьянеть!

После ужина мы решили посидеть в комнате отдыха отеля с вовсе безобидными напитками. Мне показалось, что между нами возникло взаимное влечение, но никто из нас и не подумал в тот же вечер отправиться в постель. Надо было поразмышлять еще о многих странных вещах, происшедших за столь короткое время, да и, кроме того, мы из того сорта людей, которые, прежде чем что-то предпринять, хорошенько все обдумывают. мы кружили в мыслях и словах друг около друга, как две бродячие кошки, которые обнюхиваются, прежде чем потереться носами. Но я определенно чувствовал, что Анна из тех серьезных девушек, которые, если заинтересуются кем-нибудь, со временем захотят более близких отношений. А в тот момент я не был уверен, что готов к этому. Я только недавно покончил с подобной галиматьей, Элисон меня утомила до предела. Я наслаждался покоем и свободой.

— Ты собираешься предсказать мою судьбу сейчас! спросила Анна.

— Конечно. Рассуждать о высших силах — для этого я здесь. Давай начнем с винного тоста.

— Винный тост?

— Это старый израильский способ предсказания. Вот смотри, я беру это блюдечко и наливаю в него чуть-чуть воды. Затем прошу окунуть палец в бокал вина, и пусть капля упадет с кончика твоего пальца в воду. Образуется облачко, и ты посмотришь, какую форму оно примет. Давай попробуем.

Анна сделала все, как положено, капля упала в блюдце с водой. На поверхности образовалась совершенно симметричная фигура, она погрузилась в воду и, казалось, на мгновение застыла, прежде чем напрочь раствориться.

— Ты знаешь, — сказала она, — я готова поклясться…

— В чем?

— Может, это. звучит смешно, но это напомнило мне очертания кувшина.

Я потянулся за очередной сигаретой.

— Вижу, твоя голова забита мыслями об этом кувшине. Ладно, забудем. Сейчас я покажу тебе другой способ — с древними картами. Они, кстати, сделаны давным-давно, в Египте, и, если какие-то восточные горшки важны в твоей жизни, карты это покажут.

Я достал карты, перетасовал их и принялся предсказывать судьбу Анны. Ничего интересного не выходило. Свадьба где-то в далеком будущем. Никаких признаков славы или богатства. Тяжелая утрата, споры с законом. Собираясь перевернуть последнюю карту, которая должна была бы сказать, что ждет Анну в ближайшем будущем, я заколебался.

— В чем дело?

Я нахмурился:

— Э-э… думаю, я что-то напутал.

— Не поняла?

— Я… э-э-э… плохо их перемешал.

Aннa посмотрела на меня серьезно:

— Гарри, я не понимаю, в чем дело? Почему ты остановился?

Не переворачивая карты, я сказал:

— Кажется, я знаю, какой будет следующая карта. Я просто уверен в этом.

Анна натянуто улыбнулась:

— Но ведь ты ясновидец, не так ли?

Я опустил глаза:

— Что-то вроде того. Думаю, у меня есть скромный дар.

— Тогда…

— Тогда ничего. Раньше я никогда не знал, какой будет следующая карта. Я угадывал, но не знал.

— Да ты не переживай. Ты сам говорил, что предсказывать судьбу — это то же, что чинить машины. Чем больше делаешь, тем лучше получается. Наверно, сейчас твоя предыдущая практика и сказалась. Теперь ты — первоклассный механик.

Я положил колоду на дно перевернутого стакана, все еще не открывая верхнюю карту.

— Эта верхняя карта, — сказал я, — бубновая дама, на ней нарисована женщина, выливающая воду из кувшина в стремительный поток. Обычно эта карта означает разочарование или лишение. Между прочим, данная карта часто предсказывает даже большую потерю, чем карта смерти. На той карте изображена смерть, въезжающая в город в черной карете, и все ее приветствуют как неизбежную часть бытия. А бубновая дама, или карта Звезды, означает, что человек лишается сил без каких-либо особых причин, совершенно внезапно и неожиданно.

— Похоже на историю с Максом и его кувшином, прошептала Анна.

— Да, кстати. Именно.

Еще какое-то время Анна безмолвно сидела с бокалом в руке и глядела на колоду. Затем, после недолгого колебания, протянула руку, подняла верхнюю карту и посмотрела на нее.

— Ну, видишь? Это Звезда.

— А вот и нет. — Анна покачала головой. — Ты ошибся. Это не Звезда.

Я не мог этого понять. Своей интуиции я очень доверял и даже засомневался в том, что Анна говорила правду.

— Дай посмотреть, — сказал я, забирая карту.

Это была не Звезда, гораздо хуже. Это была десятка пик.

Картинка изображала мужчину, лежащего мертвым на пустынном морском берегу под темным небом, а его тело было пронзено десятью пиками. Ею голова была повернута затылком к зрителю, хотя и без того ясно, что одна из пик была воткнута прямо в его лицо.

Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, я взял следующую карту и перевернул. Вот это и была Звезда — бубновая дама. Я положил обе карты рядом и долгое время молча смотрел на них. Мне казалось, что карты хотят меня предупредить. Такое случалось со мной и раньше, и сейчас, как и тогда, я почувствовал страх и неопределенность. И вот теперь эти две карты, обозначающие мистическое предзнаменование, говорят, что я ступил на скользкую, опасную дорогу и мой дальнейший путь по ней с каждым следующим шагом приближает мою судьбу к трагической развязке.

— Ты веришь этому? — спросила Анна.

Я пожал плечами:

— Не знаю, что и думать. Вообще-то эти карты предсказывают неприятности, я уже не раз убеждался, что считаться с ними стоит. Короче говоря, карты советуют мне бросить эту затею с кувшином.

— Но ты же не собираешься оставить свою, крестную наедине с этим ужасным горшком, так ведь? Ты не можешь этого сделать.

Я перетасовал карты и спрятал их в карман.

— Анна! Может, она мне и крестная, но я не уверен, что с ней все в порядке. Я не встречался с ней уже долгое время. Как я могу взять на себя ответственность за все, что она делает? Сегодня я видел ее впервые за три года. Да ты и сама, наверно, заметила, какие у нас отношения.

— А тот человек, в халате с капюшоном?

Я поднял руку, подзывая официанта. От всей этой дребедени мне необходимо было выпить еще.

— Анна, — сказал я, — Это мог быть один из друзей Маджори, в банном халате. Может, он просто подошел к двери, чтобы посмотреть — уходим ли мы. Мы очень устали. В конце концов, мы могли просто ошибиться. Но если тебе от этого станет легче, мы завтра туда поедем и все проверим.

Подошел официант — сияющая физиономия, замасленный пиджак со стоячим воротником. Я заказал бурбон и стакан содовой, Анне захотелось кока-колы.

— По-моему, ты так же напуган, как и я, — провокационно заявила Анна, пока мы ждали свои напитки.

Я ничего не ответил. Только улыбнулся загадочно и снисходительно: думай что хочешь. По правде говоря, я и сам не знал, как к этому относиться. Возможно, я и был чем-то слегка напуган. Ясно, что с этим кувшином не все ладно, и меня не грела мысль доставать его из башни. С другой стороны, смешно верить всем этим старым, невразумительным легендам. На данный момент я придерживался той точки зрения, что Макс Грейвс лишился рассудка и поэтому приписал горшку всякие магические свойства. Что же касается странной музыки, то вполне вероятно, что это было всего-навсего завывание ветра в трубе, или треск старых рам, или еще какая-нибудь безобидная ерунда… Короче, сначала надо поговорить с доктором Джарвисом, затем с этим самым профессором Кволтом. Может, тогда мы поближе подойдем к истине. Как любила говорить моя мама — загадок не существует, кто-то всегда знает ответ.

К дому доктора Джарвиса мы прибыли на следующее утро.

Было около половины десятого, и день начинался прекрасно, хотя дул свежий ветер и с запада надвигались густые белые облака. Анна осталась в машине, а я по выложенной кирпичом тропинке подошел к дому и позвонил.

Дом доктора Джарвиса располагался в самой уютной части Гианниса, в окружении элегантных парков и вязовых аллей, к тому же недалеко от дороги. Большой белый дом в лучших традициях колониальных времен.

Негритянка открыла дверь.

— Сэр?

— Я хотел бы поговорить с доктором Джарвисом. Он дома?

— Сейчас он завтракает.

— Передайте, пожалуйста, что я насчет Макса Грейвса. Скажите, что знаю обстоятельства его смерти.

Служанка пришла в замешательство:

— Что вы сказали?

— Я говорю, передайте: я знаю, как умер Макс Грейвс.

Служанка нахмурилась, затем развернулась и направилась по коридору в комнату, видимо столовую. Я услышал короткий разговор, звук отодвигаемого кресла, и вот появился сам доктор Джарвис, вытирая на ходу рот салфеткой. Он был высок, седовлас, слегка сутуловат, на остром, как у акулы, носу, были нацеплены старомодные очки без нижнего ободка.

Он был одет в безупречный серый костюм..

— Доброе утро, — сказал он. — Извините, но вы, боюсь, очень смутили Люцинду. Она несколько взволнована.

— Прошу прощения, я вовсе этого не хотел, — ответил я. — Меня зовут Гарри Эрскайн. я прихожусь Максу крестным сыном.

— О, да-да. Припоминаю вас, вы ведь были на его похоронах. Примите и вы мои соболезнования.

— Благодарю вас. Извините, что пришлось прервать ваш завтрак, доктор Джарвис, но Маджори рассказала мне о том, что произошло в день гибели Макса, и меня, знаете ли, беспокоит сложившаяся ситуация.

— Вот как? Что же вас беспокоит?

Я почесал затылок.

— Точно не могу сказать. Но мне кажется, то, что беспокоило Макса Грейвса в последнее время, теперь не оставило в стороне его очаровательную вдову Маджори.

Доктор Джарвис принял серьезный вид.

— Войдемте в дом, — пригласил он. — Пока я дозавтракаю, вам приготовят кофе.

Я прошел по коридору в глубь дома, и доктор провел меня в столовую. Она была приятного бело-зеленого цвета, стены увешаны картинами — сцены из сельской жизни, морские пейзажи. Сидя за столом, можно было наблюдать картину из окна: огромный ухоженный сад и вдали синяя полоска океана.

Служанка налила мне кофе, пока доктор Джарвис, по хирургически ловко орудуя ножом, приканчивал остатки яичницы с беконом.

— Вы намекнули на то, что Маджори грозит опасность, — сказал доктор. — Что вы имеете в виду?

Я поставил чашку на блюдце.

— В настоящий момент трудно сказать. Я не знаю, насколько хорошо вы знали чету Грейвсов, но надеюсь, вы были достаточно близки.

Доктор Джарвис кивнул:

— Да, в самом деле. мы с женой любили захаживать в Зимний Порт на ужин, вплоть до того времени, как Максу стало нехорошо.

— Нехорошо? Не понимаю. Маджори говорила, что физически с Максом все было в порядке.

— Она не обманула вас, — сказал Джарвис. — Разве что у него было слегка повышено кровяное давление, его беспокоила простата… но это пустяки. Я имел в виду другое. Макс, стал нервным, вспыльчивым и совершенно запустил дела.

— А вы знаете почему? — спросил я. — Макс что-нибудь рассказывал?

Доктор Джарвис съел еще кусок бекона.

— Макс не был откровенным, вы сами знаете. Мне только известно, что он целиком ушел в изучение одной античной арабской вещицы, которую привез с Востока.

— Амфора, — сказал я. — Кувшин, на котором нарисованы лошади и цветы.

Джарвис кивнул:

— Точно.

Он взял маленький серебряный колокольчик и позвонил, чтобы принесли еще кофе.

— А Макс никогда не объяснял вам почему?

— Что почему?

— Почему он днями и ночами трясся над своим кувшином? И вообще, что он с ним делал? Теперь этот горшок заперт в башне Зимнего Порта. Даже не то что заперт — замурован.

— Это я знаю, — отозвался доктор Джарвис.

— И вам не кажется это странным?

Доктор пристально посмотрел на меня.

— Конечно, странно. Макс Грейвс сам по себе был очень странным человеком. Но он всегда знал, что делает. Вы должны понять, что он не любитель.

— Любитель чего?

— Да чего угодно, — вежливо ответил Джарвис. — Он был бизнесменом, дипломатом, коллекционером древнего антиквариата и — джентльменом. Чем бы он ни занимался он никогда не был дилетантом. Как я уже говорил, он всегда знал, что делает.

Я вздохнул:

— Однако же все равно он покончил с собой?

Доктор пожал плечами:

— Разве?

— Вам это известно не хуже, чем мне, — сказал я. Маджори увидела его на кухне с изрезанной физиономией.

Доктор Джарвис скомкал салфетку, задумчиво бросил ее в тарелку и с подозрением взглянул на меня.

— Я не знаю, чем занимаетесь вы, мистер Эрскайн, произнес он торжественным голосом, — но я в своей профессии выучился не делать поспешных выводов.

— То есть вы думаете, что это не самоубийство?

— Это лишь отчасти самоубийство.

Я потянулся за сигаретой.

— Отчасти? Как это понимать и какие еще бывают в таком случае самоубийства?

Доктор Джарвис достал из кармана брюк золотую зажигалку и дал мне прикурить.

— Существует несколько различных видов самоубийств, уверенным тоном начал он, — их почти столько же, сколько и самих самоубийц. Каждый, кто решил покончить с собой, видит в этом единственно возможный для себя выход. Суицид — это результат внутреннего кризиса, а все такие кризисы, сами понимаете, разные. У каждого свои причины, свои особенности, и так далее.

— Я благодарен вам за лекцию по психологии. И какой же вид самоубийства в нашем случае?

Доктор Джарвис снял очки. За ними прятались светлые, водянистые глаза, напомнившие мне студень под соусом.

— Самоубийство Макса Грейвса произошло под влиянием своеобразного гипнотического действия, — спокойно ·сказал доктор. — Он не кончал с собой. Он отдал свою жизнь.

Я встал из-за стола и подошел к окну. На улице было тепло, солнечно и спокойно. А здесь повисло напряжение и холод, и так случалось всегда, когда я рассказывал об этом кувшине. Какое-то время я стоял молча, попыхивая сигаретой, затем спросил:

— Доктор Джарвис, если Макс отдал свою жизнь, то можете вы объяснить, для чего?

Доктор смущенно покашлял.

— Мистер Эрскайн, прежде, чем я вам отвечу, позвольте мне спросить вас. Что, по-вашему, может угрожать миссис Грейвс и как это связано со смертью Макса?

Я посмотрел на далекие всплески волн в темпом море.

— Не знаю. Что-то не в порядке с той амфорой, а что не знаю. Я думаю, Макс приписывал кувшину свойства, которыми тот на самом деле не обладает. Думаю, он убедил себя в том, что сосуд по ночам поет и выкидывает разные трюки. Макс сам виноват в том, что произошло. Но меня сейчас беспокоит Маджори, она, кажется, верит в то же самое. Понимаете, я боюсь повторения истории Макса уже с его супругой. Вернее, вдовой.

Доктор Джарвис поморщился. Он выглядел таким старым и усталым, что я с трудом верил, что это тот самый доктор, который навещал меня в детстве, сидел на моей кровати, рассказывал разные истории и показывал, как складывать самолетики из бумаги.

— Мистер Эрскайн, — решился он наконец. — Я расскажу вам все, что знаю. Я боюсь показаться неэтичным, но я так же был потрясен и подавлен смертью Макса Грейвса, как и вы. Чтобы разобраться в этом деле, понадобится свежий ум.

Я стоял у окна, курил и смотрел на сад.

— Продолжайте, я слушаю.

— Как я уже говорил, Макс ни в чем не был дилетантом. За что бы он ни брался, он всегда верил, что у него получится так же, как у настоящего профессионала. Он не растрачивал себя попусту, и если не мог быть лучшим, просто забрасывал, это дело и никогда к нему не возвращался. Макс Грейвс хотел быть во всем первым.

— Весьма справедливая характеристика.

— Так вот, — продолжал Джарвис. — Макс был одним из истинных знатоков и коллекционеров антиквариата Среднего Востока. Не знаю, известно ли вам, но его основные интересы были прикованы к тому, что имеет отношение к маши и оккультизму. Этот кувшин был его величайшим триумфом. Он купил его в Персии в пятидесятых годах, вывез на морском судне в Соединенные Штаты и все последующие годы посвятил тому, чтобы выяснить, что это за вещь на самом деле и как с ней обращаться. Он был уверен, что этот кувшин — подлинник кувшина Али-Бабы, который считался непревзойденным магом и мудрецом древности. Он часто беседовал со мной на эту тему и в разговорах давал понять, что в кувшине таится настоящий джинн, как в сказке. Макс говорил, что горло лампы запечатано особым способом, чтобы джинн оттуда не выбрался, и если просто, попытаться разбить верхнюю часть, то можно умереть страшной смертью. Джинн очень жесток и могущественен. Чтобы обезопасить себя, единственно возможный путь — это изучить старинные книги по магии, в которых можно разыскать сведения о том, как держать джинна в узде.

Я облокотился на спинку стула.

— И вы этому верите, доктор? Или вам кажется, что у Макса было не в порядке с головой?

Доктор Джарвис улыбнулся:

— Я не знаю, чему верить. Макс рассказывал о кувшине и джинне без тени шутки. Он так и называл его — «кувшин джинна». Джинн — это арабское слово, означает «дух».

— Правильно, — сказал я с умным видом, хотя сам только вчера об этом узнал. — Джинн, дух — одно и то же.

— Дело Макса меня занимает все больше и больше, продолжал доктор Джарвис. — Когда я впервые увидел труп, я подумал прежде всего об убийстве. Но убийца не может проникнуть в кухню или уйти оттуда незамеченным, это невозможно. Все свидетельствует о самоубийстве. Но почему он это сделал — вот что неясно.

— Может, он все же того? — грубо спросил я. — Ведь так бывает? Взял человек и спятил!

— Ну, утверждать категорически не берусь, — сказал доктор. — Как мне кажется, тут есть две возможности.

— Какие?

— Первая: у Макса было помутнение рассудка, и он внушил себе, что джинн из кувшина обладает убийственной силой. Вторая: то же самое, но все это правда. То есть джинн действительно существует и в ту ночь Макс покончил с собой, чтобы спасти свое тело и душу, дабы ими не завладел злой дух.

Я нацедил себе еще кофе.

— По-вашему, других объяснений нет?

Джарвис покачал головой:

— Думаю, нет. С позволения миссис Грейвс я произвел вскрытие — никакой патологии мозга, ни опухоли, ни воспаления, ничего такого, что навело бы на мысль о патологических галлюцинациях или шизофрении.

— Но это еще не доказывает, что у него был здоровый рассудок.

— О, конечно же, нет, — сказал доктор Джарвис. у него вполне могла быть расстроена психика без каких-либо видимых признаков поражения мозга. Но все равно я не склонен думать, что Макс — сумасшедший. Во всем, что не касалось кувшина, он был совершенно нормален, его поведение всегда было адекватным.

Я затушил сигарету.

— Хорошо, а как насчет второй версии? Есть ли какие нибудь свидетельства виновности этого… кувшина?

— Совсем немного, — ответил доктор Джарвис. В основном легенды и сказания. Бывало, Макс давал мне кое-что почитать. Еще он говорил, что открыть кувшин сложно, и если вы откроете, то все равно ничего не увидите. Джинн, говорил Макс, не имеет материального воплощения, когда заточен в кувшине. Поэтому он пытается завладеть чьим-либо лицом.

Я почувствовал в ладонях холод и покалывание.

— Лицом? — шепотом выдавил я.

— Именно. Джинн не покинет свой сосуд до того, как не найдет для себя лицо. Любое. Без лица он — бессилен. Он ничего не может сделать.

— Доктор Джарвис, значит, Макс Грейвс пытался изрезать свое лицо для того, чтобы им не завладел джинн?

— Именно это я и подразумевал, когда говорил, что это лишь отчасти самоубийство. Существует джинн или нет, Макс был уверен, что он спасает всех нас, лишая джинна того, без чего тот бессилен. Своего лица.