ГЛАВА IX. ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

Мы с Терезой стояли на крохотном галечном пляже Обезьяньего озера, окруженные мешками и картонками, количество которых теперь выглядело довольно-таки скудным. Мы смотрели, как «Бобр» скрывается из виду за лесистой грядой над Обезьяньей речкой, вытекавшей из озера у его восточного конца. Когда жужжание самолета затихло, мне пришлось экранироваться, чтобы Тереза не уловила паники, внезапно захлестнувшей меня. Возможность того, что Поль или Магистрат выследят нас, больше меня не пугала. Меня страшило другое – уединенность этого места, ответственность, которую я взвалил на себя, дав согласие спрятаться здесь среди дикой природы с душевно неуравновешенной женщиной, в чьей утробе рос ребенок, предназначенный для какой-то грозной галактической судьбы.

Заставив себя сосредоточиться на том, чем следовало заняться немедленно, я начал перетаскивать наши припасы с открытого пляжа в кусты, где их невозможно было обнаружить с воздуха.

Небо стало густо-синим и только над противоположным концом четырехкилометрового озера еще отсвечивало багрянцем – там, где солнце зашло за оледенелую зубчатую вершину, которая потом станет называться горой Ремилард. Там, над отрогом, сияла единственная видимая планета. По голубовато-опаловой воде озера еще бежала рябь от волн, поднятых гидросамолетом. По ту сторону озера поднимался крутой тысячевосьмисотметровый хребет, соединявший два безымянных пика, которые позже я окрестил горой Матт и горой Джефф. Этот обрывистый противоположный берег в нижней части густо зарос елями и соснами; выше они сменялись карликовыми искривленными деревцами и тундровой растительностью. Граница леса на этой широте проходит примерно в полутора километрах над уровнем моря, однако западный конец озера занимала голая россыпь валунов, обточенных ледниками. Ветвь огромного ледника Файле служила естественной плотиной в этом конце впадины, и там, на воде, в отдалении покачивались миниатюрные айсберги, отломившиеся от ледяной стены.

У нас за спиной весело журчал ручей Мегаподов, бравший начало от еще одного ледника, зловеще нависающего в вышине на горе Джекобсен. Видна была только одна угрюмая вершина этой горы более трех километров высотой. На юге розоватые отблески заката окрашивали снега горы Толчако, которая даже выше Джекобсена. Казалось, мы были замкнуты внутри тверди из скал и льда, совсем одни в тайном оазисе альпийских лесов и лугов, где еще виднелись последние цветы лета, а молочные воды озера накатывались на покрытые лишайниками камни у наших ног.

– Какая красота! – сказала Тереза. Ее сознание улыбалось.

– Что есть, то есть. – Я напрягал свою слабенькую сканирующую способность. – Э… ты различаешь какую-нибудь живность?

Она села на ящик, закрыла глаза и сосредоточилась.

– Птицы, – прошептала она. – Кто-то маленький выше по склону среди деревьев. Может быть, заяц или сурок.

– А большеногов? Медведей?

– Нет… Роги, можно я чуточку посижу тут? Мне хочется обрисовать это место Джеку. Ему очень интересно.

И что-то словно сказало: «Да».

У меня по спине побежали мурашки, но я рискнул спросить телепатически: «Маленький? Джек? Это ты?»

Ответа не последовало. Тереза погрузилась в задумчивость, отрешилась от всего вокруг, и мысли маленького (если я только не вообразил их), несомненно, сомкнулись с ее мыслями.

Я взял мешок с нашими спальниками, моей старенькой круглой палаткой и со всем тем, что я отложил для нашей первой ночевки тут. Начинало темнеть, а пляж был слишком узким и каменистым, чтобы поставить палатку. Я решил подняться по склону и осмотреть поляну с хижиной. С воздуха бревенчатое строение выглядело заметно более обветшалым, чем показалось мне восемь лет назад, когда я в нем прятался. И я решил, не откладывая, убедиться, насколько оно пригодно для жилья.

Я пошел по еле заметной тропке, уводившей от ручья направо через чащу искривленных горных елей и тсуг. Подъем оказался крутым, но коротким, и я через минуту вышел на почти горизонтальную поляну, где стояла хижина.

Построена она была на фундаменте из скрепленных цементом камней, площадью 4,5 на 4,5 метра. К выходящей на восток двери вели бетонные ступеньки. Все четыре стены остались более или менее целыми, хотя во многих местах цемент между бревнами выкрошился. В выходящем на север окошке, сквозь которое когда-то я наблюдал за семьей большеногов, еще сохранялось стекло. Крыша провалилась под тяжестью зимних снегов и по подгнившим половицам рассыпалась кедровая дранка, выдерживающая буквально все.

Не лучше было и внутри: хижина была завалена мшистыми слегами и проржавевшими секциями дымохода. Развалившиеся нары и другая нехитрая мебель, запомнившаяся мне с того раза, были уже почти проглочены зеленой пастью природы, но я углядел угол чугунной печки, кокетливо выглядывающий из-за прутьев низкорослой ивы, прекрасно себя чувствующей среди гниющих половиц.

Я перевел дух и сказал себе, что для паники нет никаких причин. Мне просто надо отремонтировать хижину до первого снегопада, использовав купленные инструменты, а также сведения, которые я сумею извлечь из нашей микробиблиотеки. За всю мою жизнь я своими руками не изготовил ничего, кроме книжного шкафа, но в жилах у меня текла кровь мореплавателей, лесных бродяг и десяти поколений франко-канадских мастеров на все руки. Ну, и Фамильный Призрак на крайний случай. Уж как-нибудь справлюсь!

Я отыскал удобное место для палатки, не теряя времени поставил ее и слегка замаскировал еловыми ветками. Комары и другие кровососы уже принялись за меня, несмотря на все мои старания отогнать их метапсихическими способами. Становилось очевидным, что вскоре даже оперант не сможет выйти на открытый воздух без накомарника или не намазавшись репеллентами. В палатке места еле-еле хватало, чтобы сесть вдвоем, согреть воду для чая в моей портативной микроволновке, а затем забраться в спальники, положенные на надувные матрасы.

Все остальное придется оставить на ночь в кустах, так как времени на сооружение склада не оставалось. Но вся провизия была упакована и не манила аппетитными запахами, а местному зверью понадобятся сутки-другие, чтобы подобраться к нам поближе и выяснить, кто это сюда пожаловал. Я решил, что особенно тревожиться незачем. Все яркое прикрою камуфляжными брезентами на тот маловероятный случай, если над нами пролетит кто-нибудь из штата заповедника.

Оставалось проверить еще одно. Устроив все внутри палатки, я вылез наружу и медленно прошелся по краю поляны – дальнему, если смотреть со стороны ручья Мегаподов – в поисках еще одной не забытой мной тропки. В конце концов я обнаружил ее за упавшим стволом, который и сдвинул в сторону. Тропка уводила в чащу карликовых деревьев и кустарников, за которыми пряталась совсем маленькая полянка, здесь мне улыбнулась судьба (или некий лилмик), и я обнаружил отлично сохранившийся переносной фибергласовый нужничок, какие в конце XX века использовались в лесных лагерях по всей Северной Америке. Правда, он был без крыши, но в остальном в порядке. Мне оставалось только вырыть яму поближе к хижине, установить его там и натянуть сверху пласс, укрыв от осадков и насекомых.

Я насвистывал, возвращаясь к хижине в быстро сгущающихся сумерках, а потом свернул к короткому спуску, чтобы позвать Терезу. Я увидел ее внизу и подумал: «Tonnerre de dieu! [Гром небесный! (фр.) Употребляется как ругательство.] Милая девочка нашла полезное занятие!» Она отошла на несколько шагов к истоку ручья Мегаподов, где темнел прудик прозрачной воды, не загрязненной ледниковыми осадками, и, стоя на коленях, наполняла одну из наших девятилитровых складных канистр.

Но тут Тереза выпрямилась и обернулась к будущей горе Ремилард, черным силуэтом вырисовывавшейся на темно-лиловом западном небе. Поднялся легкий ветерок, принося запахи смолы и далеких снегов. В чистом холодном воздухе планета – вечерняя звезда – блестела необыкновенно ярко.

И Тереза запела, обращаясь к ней.

Я прирос к месту, не веря своим ушам. Голос, считавшийся навсегда пропавшим, вновь возносился к небу со всей магической силой и прелестью, завораживавшими слушателей во всех пределах обитаемой Галактики. Она пела для этой звезды, для своего ребенка. У меня сжималось сердце от красоты этого пения, и вдруг я похолодел от зловещего предчувствия.

Тереза, Тереза, дай мне силы спасти тебя. Спасти вас обоих…

Холодный ветер усилился, и песня оборвалась.

Тереза опасливо оглянулась, и я побежал к ней, проецируя заверения, что все готово к ночлегу.

Загрузка...