Девятьсот бабушек

ДЕВЯТЬСОТ БАБУШЕК

Керан Свайсгуд был молодым, подающим надежды специалистом по Особым Аспектам. Но, как это часто бывает у Особых, имел он одну раздражающую особенность. А именно, все время задавался вопросом: «С чего же все началось?»

У всех участников экспедиции, за исключением Керана, имена были жесткие и грубые: Вырубала Крэг, Громила Хакл, Шквал Берг, Джордж Костолом, Двигло Мэньон (уж если Двигло сказал «двигай», значит, именно это и делаешь), Задира Трент. Парням полагалось быть крутыми, поэтому они и взяли такие прозвища. Только Керан оставил собственное имя — к неудовольствию командира Вырубалы Крэга.

— Ну что за имя для героя — Керан Свайсгуд! — громыхал Вырубала. — Почему бы тебе не назваться Шторм Шэннон? Звучит сурово. Или Потрошитель Бэрелхауз, или Рубака Слэйгл, или Нэвел Тесак. Ты же едва взглянул на список имен.

— Я остаюсь при своем, — упрямо повторял Керан. И был не прав. Ведь новое имя способно в корне изменить человека. Именно так произошло с Джорджем Костоломом. Хотя волосы на груди у него появились в результате трансплантации, тем не менее в совокупности с новым именем они превратили его из мальчика в мужчину. Возьми Керан настоящее героическое имя вроде Потрошитель Бэрелхауз, глядишь, на смену его нерешительности и вспыльчивости пришли бы образцовая целеустремленность и благородная ярость.

Крупный астероид под названием Проавитус, на котором они находились, буквально звенел от потенциальной прибыли. Крутые парни экспедиции знали свое дело. Они подписывали пространные контракты на туземных бархатистых свитках и на собственных бумажных лентах. Они ошеломляли, соблазняли и даже слегка пугали неискушенный народ Проавитуса. На солидном взаимовыгодном рынке астероида парни чувствовали себя работорговцами. И этот мир, полный диковин, сулил им сказочные барыши.

С момента их прилета прошло три дня.

— Все заняты делом, кроме тебя. — Голос Вырубалы перекатывался, словно отдаленный гром. — Но даже Особым следует отрабатывать свой проезд. Устав обязывает нас включать в команду одного парня твоей специальности, чтобы придавать делу культурный поворот. Но это же не повод для безделья. Каждый раз мы идем в поход, Керан, чтобы зарезать большого жирного борова, и не делаем из этого секрета. Но если вдруг выясняется, что свиной хвостик закручен каким-то необычным с точки зрения культуры образом, тогда это полностью оправдывает твое присутствие. А уж если эта особенность местной культуры приносит нам прибыль, мы вообще прыгаем от счастья. Способен ты, к примеру, выяснить, что-нибудь о живых куклах? Возможно, что они сочетают в себе и культурный аспект, и торговую ценность.

— Мне кажется, они — часть чего-то более важного, — ответил Керан. — Это целый клубок загадок, его так просто не распутать. Думаю, ключ ко всему — утверждение проавитов о том, что они не умирают.

— Да нет, умирают, и причем довольно рано. Те, что шатаются по окрестностям, — молоды. А те, что сидят по домам, — среднего возраста, не старше.

— Тогда где их кладбища?

— Возможно, они кремируют умерших.

— Где колумбарии?

— Выбрасывают пепел или испаряют останки. Может, у них вообще не принято почитать предков.

— Судя по тому, что мы знаем, вся их культура построена на преувеличенном почитании предков.

— Вот и разберись, Керан. Ведь ты же специалист по Особым Аспектам.

Керан отправился поговорить с Нокомой. Они оба выступали в роли переводчиков, каждый со своей стороны. Будучи профессионалами, они понимали друг друга с полуслова. Нокома, предположительно, была женщиной. Насчет половой дифференциации местных жителей существовала некоторая неясность, но члены экспедиции предпочитали думать, что проавиты все же делятся на мужчин и женщин.

— Ничего, если я задам несколько прямых вопросов? — вместо приветствия спросил Керан.

— Конечно, задавай. Иначе как я освою разговорный язык, если не буду разговаривать?

— Нокома, некоторые проавиты утверждают, что они бессмертны. Это правда?

— А почему нет? Если бы они умирали, то их не было бы с нами, чтобы сообщить, что они не умирают. О, я шучу, шучу. Да, мы не умираем. Это глупый чужеземный обычай. Какой смысл его перенимать? На Проавитусе умирают только низшие существа.

— А из вас — никто?

— Нет. А зачем быть исключением?

— Но что происходит с вами, когда вы стареете?

— Постепенно убывают силы, мы становимся не такими активными. Разве у вас не так?

— Да, так. Но куда вы исчезаете, когда становитесь совсем старыми?

— Никуда. Остаемся дома. Путешествия — удел молодых.

— Хорошо, зайду с другого конца, — терпеливо произнес Керан. — Где твои родители, Нокома?

— Где-то странствуют. Они еще не старые.

— А бабушки и дедушки?

— Некоторые еще не вернулись. Те же, что постарше, сидят дома.

— Сформулирую иначе. Сколько у тебя бабушек?

— Думаю, их девятьсот в нашем доме. Знаю, это не так много, но ведь мы еще совсем молодая семья. Зато у некоторых кланов в домах очень много предков.

— И все еще живы?

— А как иначе? Разве неживые предки кому-то нужны? Разве мертвые могут быть предками?

Керан уже почти пританцовывал от возбуждения.

— И я могу их увидеть? — спросил он внезапно севшим голосом.

— Встречаться с самыми старыми из них было бы неразумно, — сказала Нокома. — Чужеземцы реагируют на них неадекватно, поэтому мы их скрываем. Но с некоторыми, конечно же, ты можешь повидаться.

И тут до Керана дошло: возможно, он нашел то, что искал всю жизнь. Он задрожал от восторга предвкушения.

— Нокома, это же ключ к разгадке! — воскликнул он. — Если никто не умер, следовательно, жива вся ваша раса!

— Конечно. Это как задача с яблоками. Если ты их никому не отдаешь, они все по-прежнему у тебя.

— Но если живы самые первые ваши предки, тогда они должны помнить о своем происхождении! Должны знать, с чего все началось! Они знают? А ты знаешь?

— Ну нет. Я еще молода для ритуала.

— А кто знает? Ведь кто-то же знает?

— Ну да. Все старые проавиты знают.

— Насколько старые? Столько поколений до тебя?

— Десять, не больше. Вот будет у меня десять поколений детей, тогда я тоже пройду ритуал.

— Ритуал? Что это такое?

— Один раз в году старые предки приходят к самым старым, будят их и расспрашивают о том, как все началось. И те рассказывают. Они чудесно проводят время! О, как же они смеются! Потом самые старые засыпают до следующего года. И так из поколения в поколение. Это и есть ритуал.

Проавиты не были гуманоидами. Еще меньше они были «обезьяномордыми», хотя именно этот термин прижился в лексиконе разведчиков. Проавиты были прямоходящие, носили длинные одеяния и, предположительно, имели пару скрытых одеждой ног. Хотя, как заметил Вырубала, с такой же вероятностью вместо ног у них могли быть колеса. Их руки — удивительные, струящиеся — как будто состояли из тысячи пальцев. Проавиты умело обращались с различными инструментами, а могли и сами руки использовать как очень сложный инструмент. Джордж Костолом считал, что лица проавитов — на самом деле вовсе не лица, а ритуальные маски, которые проавиты никогда не снимают. А поскольку люди не видят никаких других частей тела проавитов, кроме их удивительных рук, значит, руки и являются их настоящими лицами.

На заявление Керана о том, что он близок к разгадке великой тайны, парни отреагировали потоком грубых шуток.

— Малыш Керан снова завел любимую шарманку, — издевался Вырубала. — Неужели не надоело выяснять, что появилось раньше, — курица или яйцо?

— Очень скоро я получу ответ, — улыбался в ответ Керан. — Мне предоставилась уникальная возможность. Я раскрою тайну происхождения проавитов и тогда пойму, откуда появилось все остальное. Ведь все проавиты до сих пор живы, включая самое первое поколение.

— Это лишний раз доказывает, насколько ты глуп, — проворчал Вырубала. — Говорят, один парень свихнулся, будучи вынужден терпеть такого вот недотепу. Господи, да минует меня чаша сия!

Однако двумя днями позже Вырубала разыскал Керана Свайсгуда именно по этому поводу. На досуге он немного поразмышлял над особенностями проавитов и обнаружил личный интерес.

— Ты, конечно, специалист по Особым Аспектам, Керан. — Вырубала начал издалека. — Только вот аспект ты выбрал неправильно.

— То есть?

— А то и есть, что наплевать, с чего все началось. Важно, что это, быть может, не имеет конца.

— Я хочу докопаться до начала.

— Дурень, ты вообще способен понять хоть что-то? То, чем обладают проавиты, настолько уникально, что мы даже не представляем, появилось ли это у них благодаря науке или же по дурацкой случайности.

— Думаю, все дело в химии.

— Правильно! Местная органическая химия даст сто очков вперед нашей науке. У них тут всякие нексусы, ингибиторы, стимуляторы. Они могут отращивать и сокращать, складывать и удлинять все что угодно и как только пожелают. Я подозреваю, что глупые создания пользуются этими штуками чисто интуитивно. Но главное, они у них есть. Тот, кто ими завладеет, станет королем патентной медицины Вселенной. Ведь проавиты не путешествуют по космосу и не стремятся к внешним контактам. Эти их штуки могут сотворить что угодно, равно как и уничтожить. Я подозреваю, что проавиты умеют уменьшать клетки и способны делать черт знает что еще.

— Нет, они не уменьшают клетки. Ты несешь чепуху, Вырубала.

— Это наша химия — чепуха по сравнению с их трюками. Обладая такой, как у них, фармацевтикой, человек сможет жить вечно. Я хочу сказать, что ты оседлал правильного скакуна, вот только сидишь на нем задом наперед. Проавиты утверждают, что бессмертны, так?

— Они в этом абсолютно уверены. Если бы они умирали, то узнали бы об этом первыми. Так сказала Нокома.

— Что? У туземцев есть чувство юмора?

— Некоторое.

— В любом случае, Керан, ты не осознаешь всей важности открытия.

— Наоборот, я единственный, кто ее понимает. Если проавиты бессмертны, значит, старейшие из них до сих пор живы. А раз они живы, значит, я смогу узнать, как зародился их, а возможно, и любой другой, вид.

Вырубала превратился в разъяренного быка. Его лицо налилось кровью, его глаза страшно вращались. Он раздул ноздри, взрыл копытом землю и издал протяжный рев:

— Да наплевать, как это зародилось, идиот! Главное, что у этого нет конца!

Рев настолько громкий, что холмы вернули эхо:

— Да наплевать… идиот…

Керан Свайсгуд отправился к Нокоме — по ее приглашению, но без нее самой. Он знал, что ее сейчас нет дома. Это было подловато, конечно, но в экспедиции подлость давно стала стандартом де-факто.

Без сопровождающего будет проще разузнать о девятистах бабушках и пресловутых живых куклах. Он выяснит, что происходит со стариками, если они и вправду не умирают, и откуда взялись самые первые проавиты. Вторгаясь в чужой дом, он рассчитывал на врожденную вежливость жителей астероида.

Дом Нокомы вместе с остальными домами располагался в зарослях на вершине большого плоского холма — Акрополя проавитов. Постройки были вылеплены из глины, хотя и с некоторым изяществом. Казалось, они растут прямо из холма и являются его частью.

Керан поднялся по извилистой мощеной тропинке и вошел в дом, на который ему однажды указала Нокома. Он прокрался внутрь и столкнулся лицом к лицу с одной из девятисот бабушек… такой, скрываться от которой не было необходимости.

Маленькая бабушка сидела и ласково улыбалась. Они поговорили — без особых трудностей, хотя и не так легко, как с Нокомой: та понимала его с полуслова. Потом на зов бабушки вышел дедушка, и он тоже улыбался. Рост стариков был немного меньше, чем у проавитов активного возраста. Они излучали благожелательность и безмятежность. Их окружала особая атмосфера с едва уловимым ароматом былого — сонная, располагающая к воспоминаниям, почти печальная.

— Есть тут кто-нибудь старше вас? — спросил Керан.

— Очень-очень много! Никто не знает, сколько, — ответила бабушка и позвала других бабушек и дедушек. Те были еще старше и пониже ростом — они едва ли достигли бы пояса взрослого проавита. Маленькие и сонные, все они улыбались.

Теперь Керан знал, что проавиты не носят масок. Чем старше, тем интереснее и выразительнее были их лица. Только лицо юного проавита могло вызывать сомнения. Маски не способны передавать такую спокойную и светлую улыбчивость старости. Материал со странной структурой был их настоящей кожей.

Старые-престарые, улыбчивые, доброжелательные, слабые и сонные — здесь, должно быть, были собраны десятки поколений этих существ, вплоть до самых старых и самых маленьких.

— А самые старые из вас — насколько они стары? — спросил Керан у первой бабушки.

— Ну раз мы вечны, то и считаем, что все мы одного возраста, — ответила бабушка. — Конечно, это не так, и возраст у нас разный. Но спрашивать об этом бестактно.

— Вы не знаете, что такое лобстер, — сказал Керан, дрожа от нетерпения. — Это существо обитает на Земле. Лобстер безмятежно варится в котле, если только вода нагревается медленно. Он не беспокоится, потому что не понимает, что нагрев воды связан с опасностью. То же самое происходит сейчас со мной. Я скольжу с вами от одного поколения к другому, и моя доверчивость не бьет тревогу. Если я буду узнавать вас шаг за шагом, есть опасность, что я во все поверю. Я уже верю в ваше существование, потому что вижу вас и могу вас потрогать. Что ж, я готов свариться, как лобстер, но не отступлюсь. Есть тут кто-нибудь старше вас?

Первая бабушка жестом приказала следовать за ней. Они спустились по наклонному полу в более старую часть дома, которая располагалась, по-видимому, ниже уровня земли.

Живые куклы! Вот они, рядами на полках и в маленьких креслах в нишах. Несколько сотен, и размером, действительно, не больше кукол.

Многих разбудило вторжение незваных гостей. Другие просыпались, только когда к ним обращались или касались их. Невероятно старые, но с живыми и любознательными глазами, они улыбались и сонно потягивались — не как взрослые, а как очень старые малыши. Керан заговорил с ними, и они, на удивление, хорошо поняли друг друга.

«Лобстер, лобстер, — напомнил себе Керан, — температура воды поднялась до опасной отметки, ее изменение трудно уловить. Свариться тебе живьем из-за твоей доверчивости!».

Теперь-то он знал, что живые куклы существуют и что они — бессмертные предки проавитов.

Маленькие существа начали снова засыпать. Их бодрствование длилось недолго, но и сон, казалось, занимал не больше времени. Керан еще не ушел из комнаты, а несколько живых мумий уже проснулись во второй раз. Освеженные коротким сном, они горели желанием продолжить разговор.

— Вы невероятны! — воскликнул Керан, и все маленькие, и размером поменьше, и совсем маленькие куклы засмеялись и согласно закивали в ответ. Конечно же, они невероятны. Любые создания невероятны, но было ли их когда-нибудь собрано так много в одном месте? Однако Керана съедала жадность. Полной комнаты чудес ему было недостаточно.

— Я хочу заглянуть в самое древнее прошлое! — воскликнул он алчно. — Есть здесь те, кто еще старше?

— Есть и кто старше, и еще старше, и трижды старше, — ответила первая бабушка. — Но с твоей стороны было бы мудрее не искать чрезмерной мудрости. Ты увидел достаточно. Старики спят. Пойдем обратно.

Обратно, наверх? Уйти отсюда? Ни за что! Керан смотрел на уходящие вниз коридоры, ведущие в самое сердце великого холма. Целые миры комнат лежали у его ног. Он двинулся дальше, и никто сейчас не смог бы его остановить — ни куклы, ни существа размером меньше кукол.

Вырубала однажды назвал себя старым пиратом, который наслаждается звоном монет в своем сундуке. Ну а Керана можно было сравнить с юным алхимиком, занятым поиском философского камня. Он спускался все ниже сквозь века и тысячелетия. Та атмосфера, которую он уловил наверху, здесь стала насыщенной, сонной и густой, обрела осязаемый аромат, смешанный из полузабытых воспоминаний, улыбок и легкой печали. Именно так пахнет Время.

— Есть кто-нибудь старше вас? — спросил Керан у маленькой бабушки, держа ее на ладони.

— Настолько старше и меньше, что уместились бы у меня на руке, — ответила бабушка на диалекте, похожем на раннюю упрощенную форму языка проавитов, о которой он знал от Нокомы.

Керан проходил комнату за комнатой, и существа становились все меньше и старше. Сейчас он уже точно был лобстером в кипящей воде — он верил всему, что видел и чувствовал. Бабушка размером с птаху, улыбаясь и клюя носом, сказала: да, есть старики гораздо старше, чем она. И тут же провалилась обратно в сон. Керан вернул ее в нишу в стене, похожей на улей, — там спали тысячи других стариков, целые поколения миниатюрных проавитов.

Конечно, это был уже не дом Нокомы. Керан спустился в сердце холма, гораздо ниже уровня домов, туда, где были собраны предки всех жителей астероида.

— А есть еще кто-нибудь старше вас? — спросил Керан бабушку, которую держал кончиками пальцев.

— Есть еще старше и еще меньше, — ответила она. — Ты почти дошел до конца.

Она заснула, и он вернул ее на место. Чем старше они были, тем больше спали.

Керан добрался до скальных пород в основании холма и теперь шагал по вырубленному в камне проходу. Вдруг он испугался, что следующие бабушки будут совсем крохотными и он не сможет поговорить с ними, чтобы узнать тайну начала всего. Но разве Нокома не сказала, что тайна известна всем старым людям? Конечно, сказала. Но он хотел услышать тайну из первых уст. Как бы то ни было, через минуту он все выяснит…

— Кто из вас самый старый? Я дошел до конца? Здесь начало всего? Просыпайтесь! Просыпайтесь! — закричал он, оказавшись в самой нижней, самой древней комнате.

— Ритуал? — спросил кто-то спросонья: существо меньше, чем мышь, не крупнее пчелы, но старее обоих.

— Такой особый ритуал, — объяснил Керан. — Вы должны рассказать, что было в самом-самом начале.

Что это за звук — тихий, рассеянный, не похожий на шум? Как будто смеется миллион микробов. Это веселились только что проснувшиеся малютки.

— Кто из вас старше всех? — требовательно спросил Керан. Их смех раздражал его. — Кто самый старый, самый ранний?

— Я самая древняя, первоначальная бабушка, — отозвался чей-то веселый голосок. — Все остальные — мои дети. Ты тоже мой потомок?

— Само собой, — сказал Керан, и тихий смех недоверия выпорхнул из множества крошечных ртов.

— Тогда ты, должно быть, самый последний ребенок, потому что не похож на остальных. Если так, то конец истории не менее смешной, чем ее начало.

— И что было в начале? — заискивающе спросил Керан. — Вы первая в роду. Как вы появились на свет?

— О да, да, — засмеялась главная бабушка, и веселье малюток превратилось в настоящий шум.

— Как все началось? — настойчиво повторил Керан. Он дрожал от возбуждения.

— О, это было так смешно, что ты не поверишь, — хихикнула бабушка. — Шутка, курьез!

— Расскажите мне эту шутку. Если ваша раса возникла в результате курьеза, расскажите мне этот космический анекдот.

— Расскажи сам, — прозвенел голос бабушки. — Если ты мой ребенок, то ты — часть этой шутки. О, это было так смешно, что ты не поверишь! Как хорошо проснуться, посмеяться и снова заснуть…

Какая насмешка судьбы! Подойти вплотную к разгадке тайны и получить отказ от хихикающей пчелы!

— Не засыпайте! Расскажите, как все началось! — Керан зажал главную бабушку между большим и указательным пальцами.

— Это противоречит ритуалу! — запротестовала бабушка. — Ритуал требует, чтобы ты сам угадывал, что это было такое. Три дня ты угадываешь, а мы только смеемся и повторяем: «Нет, нет, нет, это было в десять раз невероятнее, отгадывай дальше».

— Не буду я гадать три дня! Говори сейчас же, или я раздавлю тебя! — пригрозил Керан дрожащим голосом.

— Вот смотрю я на тебя и дивлюсь: неужели ты на такое способен? — мирно спросила главная бабушка.

Любой из крутых парней экспедиции раздавил бы бабушку не задумываясь, потом другую, и еще, и еще, пока те не раскрыли бы тайну. Если бы Керан обзавелся грозным именем и крутым характером, он так бы и поступил. Потрошитель Бэрелхауз раздавил бы их без колебаний. А вот Керан Свайсгуд не смог.

— Расскажи мне, — простонал он. — Всю жизнь я пытался выяснить, как все началось. А ты это знаешь!

— Мы все знаем. Ах, как же это смешно было. Такая насмешка природы! Такая нелепая, балаганная, бредовая шутка! Никто не догадается, никто не поверит!

— Расскажи же! Расскажи! — Керан побледнел и был близок к истерике.

— Нет, нет, ты не мой ребенок, — хихикнула главная бабушка. — Что за неуместная шутка — поведать все постороннему? Мы не можем оскорбить чужестранца, рассказав такую смехотворную, такую несусветную чушь. Чужестранец может умереть от смеха. Я не приму такой грех на душу.

— Нет, расскажи! Оскорби меня! Пусть я умру от смеха! — Но Керан чуть не умер от разочарования, которое впивалось в него, словно миллион хихикающих, улюлюкающих пчел:

— О, это было так смешно, каким образом все началось!

И они смеялись, смеялись и смеялись… пока Керан Свайсгуд, рыдая и смеясь сквозь слезы, полз к выходу. На корабль он вернулся все еще хихикая. В следующем рейсе он сменил имя на Вспышку Молнии и девяносто семь дней правил как король Островом Сладкого Моря на М-81.

Но это уже совсем другая история. Не такая веселая.

Перевод с английского Сергея Гонтарева