Девять королев

Глава двадцать четвертая

В последнюю ночь перед солнцеворотом ветра не было, да и воздух казался не слишком холодным. Растущая луна просвечивала сквозь тонкие прозрачные облака, среди которых подмигивали редкие звезды. Мерцающий обсидиановой гладью океан медленно вздымался, словно вздыхая во сне. На затихших улицах отдаленно слышался плеск прибоя. Свет маяка казался издалека огоньком свечи.

Но к утру небо на западе затянулось дымкой, заходящую луну окаймило бледное сияние, а звезды померкли. Тени размылись, слились с ночной темнотой.

Луна уже скрылась за невидимым островом Сен, когда на улице поднялся вдруг шум, и послышались громкие удары. Мяукнула и метнулась в сторону кошка. Не мертвецы ли вырвались из некрополя, гремя костями на улицах Иса?

— Откройте, помогите, откройте, а-у-у!

Служанка отворила дверь на крик. И увидела смутно белеющую в темноте маленькую фигурку в ночной рубахе.

— Ах! Да это же Одрис! Что ты делаешь здесь в такой час, детка?

— Фенналис, скорее, — выкрикнула девочка. — Маме плохо, тетя Виндилис велела звать тетю Фенналис, скорей! — босые ножки ее приплясывали на холодных камнях.

Королева уже проснулась. Она, в отличие от большинства Сестер, оставляла на ночь служанку, потому что с возрастом стала немного тугоуха и боялась проспать ночной вызов. Если не считать дара Прикосновения, который порой проявлялся у Иннилис, Фенналис была лучшей целительницей в городе и не отказывала в помощи ни бедным, ни богатым.

Она мигом оделась, прихватила сумку с медикаментами.

— Одрис, останешься здесь, — велела она плачущей девочке. — Бладвин, уложи ее в мою постель, напои теплым молоком и посиди рядом. Если начнется припадок — судороги, пена на губах, — заложи ей между зубов полотенце, чтобы не прикусила язык, и не паникуй, — Фенналис подхватила фонарь и поспешила на улицу.

До дома Иннилис было недалеко, но дорога шла круто вверх. Фенналис, задыхаясь, вбежала в распахнутую настежь дверь. Повсюду горели свечи. Из глубины дома показалась Виндилис — совершенно голая, перемазанная кровью. Кровь капала на пол с ее пальцев.

— Наконец-то, — она потянула старшую королеву за собой, пачкая кровью ее одежду. — Услышала удар, крик. Может, она встала на горшок. А может, бредила, упала с кровати… Так и лежала — корчилась, кричала. По животу будто волны пробегали. Я кое-как подняла ее на постель, зажгла свет. Тут хлынули воды. Красноватые. Потом кровь. Я старалась остановить. Никак.

Они вошли в спальню. На полу виднелись кровавые отпечатки ступней и пятна крови. Кровью пропитались простыни, одеяла, матрас. Иннилис полусидела, откинувшись на груду подушек. Искаженное лицо напоминало маску Горгоны. В глазах застыли боль и ужас.

Фенналис бросилась к кровати, поцеловала покрытый испариной лоб и, бормоча: «Как дела, Сестра?», убрала ком материи, которую Виндилис втиснула между бедер женщины.

— Больно, больно, — простонала Иннилис. Виндилис стиснула кулаки, но сдержалась, не бросилась к подруге, чтобы не мешать старшей королеве.

— Хм… Естественно, — заметила Фенналис. — Все будет в порядке. Ничего страшного. Крови всегда кажется больше, чем на самом деле.

— Все-таки слишком много, — невыразительно произнесла Виндилис.

Фенналис кивнула.

— Этого следовало ожидать. Резкий удар и прочее. Да и разрывы после первых родов зажили не слишком хорошо.

Иннилис попыталась схватить ее за рукав.

— Спаси меня. Я не хочу скакать за Дикой Охотой.

— И не надо!

— Тебе это не грозит… — Виндилис склонилась над изголовьем, погладила испуганное личико. — Ведь ты королева. Что бы ни случилось, Белисама примет тебя в своем море. Она — звезда его…

— Чепуха! — прикрикнула Фенналис. — Сейчас все наладим. Виндилис, подбери сопли. Встань там. Помоги ей подняться на колени. Ну, детка, тужься!

— Нет! — вскрикнула Иннилис.

— Да, — сказала Фенналис. — Слушай. Младенца ты уже потеряла. Теперь нужно избавиться от выкидыша.

— О, мое дитя… дитя короля!

Фенналис шлепнула ее по щеке.

— Прекрати. Давай трудись. Виндилис, придерживай ее, пока я достану все, что нужно.

…Наконец Иннилис затихла, беспомощно всхлипывая. Фенналис заставила ее отпить глоток из какой-то склянки и шепнула Виндилис:

— Опиум. По нашим временам такая же редкость, как петушиные яйца, но у меня всегда есть запас для особых случаев. Теперь уже можно, а ей нужен покой.

— Да, — Виндилис не отводила взгляда от того, что лежало на полу. Кровавый комок уже перестал шевелиться. — Теперь уже можно.

— Когда заснет, протрем ее губкой и перенесем на диван в приемной. Успокойся. Думаю, наша Сестра вне опасности, хотя силы к ней вернутся не скоро. К рассвету появятся слуги, — Фенналис сладко зевнула, — и мы наконец завалимся в постели. Я просплю до полудня.

— Нет, — возразила Виндилис. В усталом голосе по-прежнему звенела сталь. — Спать не придется. Разве ты забыла?

Баржа отчаливала каждый день с рассветом или чуть позже, когда отлив открывал морские ворота. На этот раз она не взяла смены для Малдунилис. Следующие три дня все Девятеро должны были провести в Исе, проводя обряды и присутствуя на Совете. По крайней мере, так из года в год повторялось раньше.

Дымка становилась все гуще, после полудня солнце светилось в млечной белизне неба желтоватым пятном, на юге собирались облака. Поднялся ветер. Он крепчал с каждой минутой, на тусклом зеленоватом море появились пенные гребни.

Семеро из Девяти сошлись в храме Белисамы. Они отпустили весталок и младших жриц, оставив только одну, которая перед входом дождалась Дахилис и проводила ее в зал обрядов. Здесь царила холодная полутьма: светильники погасли. В полночь они снова возгорятся, приветствуя возвращение солнца. Но сейчас каменные лики богини сурово глядели на молящих о милости галликен.

Вскоре появилась и Дахилис, одетая, как все Сестры, в белое с голубым. У нее на глазах блестели слезы, голос звучал тонко и жалобно:

— Простите, я опоздала, но… но…

Квинипилис приблизилась к ней и, пристально глядя в лицо, сказала:

— Идем. Пора в зал собраний.

— Нет, я д-должна покаяться…

— Ты это сделаешь — за город и за Сестер.

— Ты не понимаешь! Послушай!

— Тише! Здесь не место новостям. Идем.

Дахилис послушно проследовала за старой королевой. Следом шли остальные.

В зале Совета было светлей. Сестры вошли туда друг за другом и увидели… Послышались восклицания ужаса.

На возвышении в красном одеянии, с Ключом на груди и с Молотом в руке, стоял король. Он вошел через заднюю дверь — хотя едва ли у кого-нибудь при виде его лица хватило бы духу преградить ему путь.

Виндилис опомнилась первой. В ее голосе послышался крик атакующего ястреба:

— Что это, мой король?! Явившийся сюда не по праву — святотатствует! Прочь!

Воин на возвышении выпрямился, словно перед лицом врага. Слова его, может быть, против его воли, прозвучали под каменными сводами громом:

— Я здесь по праву! Я — король Иса. Тот, кто воплощен во мне? — возлюбленный Белисамы!

Дахилис метнулась вперед, преградив разгневанным Сестрам дорогу к возвышению. Они видели, как вздымается ее грудь, как бешено бьется сердце над тяжелым чревом. Она вскинула ладонь.

— Выслушайте меня. Я не хотела — и все же это моя вина, только моя. Когда я услышала о несчастье с Иннилис, то забылась, и у меня вырвалось…

— …Немного, но я почувствовал неладное и вытянул из нее остальное, — закончил Грациллоний. — Она не хотела признаться, но уже проговорилась, что должна явиться сюда, и по причине более важной, чем недоношенный младенец. А я сказал, что пойду с ней, если понадобится, вместе со своими легионерами, но все равно добьюсь правды. Это… — он помолчал, кусая губу, — это сломило ее волю.

— Нет, подожди, подожди, — старая Квинипилис шагнула вперед и прижала Дахилис к пухлой груди. — Ну-ну, милая. Ты не виновата. У тебя не было выхода.

— Она поступила разумно, — заявила Фенналис. — Лучше уступить мужчине и дать ему время остыть, чем рисковать, что святыня будет осквернена подобным вторжением.

— Верно, — проворчал центурион. — Она, хоть и молода, мудрее кое-кого из старших. Ну, а теперь не сесть ли нам, чтобы обсудить все здраво и рассудительно?

— Боюсь, в таких делах рассудок не поможет, — заметила Бодилис, но она же склонила Сестер к тому, чтобы принять его предложение. Ей пришлось сердито шепнуть Малдунилис: «Помалкивай, не то я выставлю тебя за дверь», потому что эта королева никак не могла совладать с охватившим ее страхом. Остальные сами овладели собой, и установилось выжидательное молчание.

— Итак, — Грациллоний, чтобы разрядить обстановку, оперся на длинную рукоять Молота. — Надеюсь, вы понимаете, что я стараюсь исполнять долг короля. Но у меня есть и другие обязанности — римского префекта — и человека. Мне грустно слышать о беде с Иннилис. Если я не поспешил к ней, то только потому, что меня задержало это дело. Признаюсь, я еще не все понимаю. Знаю только, что она должна была провести день и ночь солнцестояния на Сене, но теперь Дахилис придется заменить ее.

— Я все исполню, — подала голос Дахилис.

Грациллоний снова вспыхнул гневом.

— Одна, в таком состоянии? Ты видела небо? Погода портится! Ты можешь застрять там на несколько дней, ни одна лодка не пробьется на остров в бурю. Безумие!

В холодном взгляде Форсквилис сверкнул огонь.

— Нет, римлянин, — сказала она мужчине, с которым этой самой ночью занималась любовью. — Это воля богов. Чтобы узнать ее, я провела ночь в гостях у мертвой; чтобы исполнить ее, мы постились без еды и питья и бичевали себя. Презреть ее так же невозможно для нас, как для тебя — плюнуть на жертву твоему Митре. Даже более того, ибо за грех свой ты отправился бы в ад один, но гнев наших богов падет на весь Ис. Они повелели, чтобы в ночь возвращения солнца Бдение несла сестра, носящая под сердцем плод. Должна была отправиться Иннилис. Теперь Дахилис придется заменить ее.

— Вы затеяли все это у меня за спиной! — Грациллоний взмахнул Молотом. — Зачем, зачем, зачем?

— Чтобы искупить грехи, среди которых твои, о король, числятся не последними, — спокойно, едва ли не с жалостью объяснила Ланарвилис.

— Но… но это… послушайте! — выкрикнул Грациллоний. — Если я заблуждался, я готов искупить… сделать все, что вы сочтете нужным… если в этом не будет ничего недостойного, я согласен!

Никто не ответил ему, только Форсквилис покачала головой. Слезы на глазах Дахилис высохли. Она сидела прямо, строго сложив руки на коленях, весь ее облик выражал решимость.

— Митра защитит тебя! Он справедлив, он выше… — Грациллоний осекся. Во всех взглядах он видел непреклонность.

Две дюжины легионеров… Пусть даже большинство исанцев откажется выступить против него, пусть даже часть флотских останется в стороне… Может быть, им удастся выбраться из города, добраться до Аудиарны. Вывести Дахилис.

Нет. Он знал, это сломает ее. И это будет концом той, еще ненадежной оборонительной сети, которую он сплетал с таким трудом. Ему было поручено спасти Арморику для Рима, а не раздирать ее надвое.

— Простите. Я не желал оскорбить богов Иса, — Грациллоний склонил голову, скрестил руки на рукояти Молота, чтобы стоять все так же прямо — это стало вдруг очень трудной задачей.

Наконец он встряхнулся и расправил плечи.

— Хорошо. Да будет так. Но я не позволю Дахилис рисковать больше, чем необходимо.

— Ты сомневаешься, что богиня позаботится о ней? — вызывающе спросила Виндилис. — То, что произошло сегодня ночью, могло быть проявлением Ее воли.

— Ну так Ее воля исполнится, что бы мы, смертные, ни делали, — буркнул Грациллоний. — Я прошу только, чтобы кто-нибудь из вас — одна или двое — сопровождали Дахилис и оставались рядом с ней на случай… того, что произошло сегодня ночью.

— Никто из нас не смеет, — ответила Квинипилис. — Грациллоний, дорогой мой, ты по-своему добрый человек, и я понимаю, как тебе больно. Но такой жертвы потребовали боги, и мы поклялись Великой Клятвой, что ни одна из нас завтра не ступит на Сен, кроме той, что избрана. И конечно, для всех остальных это запретно во всякое время.

— Ха! — усомнился Грациллоний. — А как же насчет рабочих — мужчин! — которые исправляли повреждения после бури?

— В том была священная нужда, — ответила Ланарвилис. — И они прошли обряд очищения и освящения. А после того весь остров был заново освящен. Не думай, что мы избежим проклятия Белисамы, прочитав в последнюю минуту над кем-нибудь фальшивую молитву.

Никого из них не удивил его ответ. Он давно надвигался, неотвратимо, как морской прилив.

— Я — освящен! — сказал он.

Шепот ужаса пронесся по комнате.

— Я — король. Я — Таранис на земле, — продолжал Грациллоний. — Если не бывало такого, чтобы король ступал на Сен, то ведь и Бдений в солнцестояние не бывало прежде.

— Король в Исе возглавляет праздничные торжества, — возразила Фенналис.

Грациллоний фыркнул.

— Исанцы — не дикари, чтобы верить, будто и в самом деле возрождают солнце. Это просто традиционный праздник. Мне полагалось бы принять в нем участие, но любой жрец — или, скажем, Сорен Картаги, мой Оратор, — отлично может меня заменить. Разве в вашей истории не случалось подобного?

— Случалось, раза два-три, — признала Бодилис. — Король болел, или был занят охраной границ, или…

— Вот видите, — обрадовался Грациллоний и глубоко вздохнул. — Не бойтесь. Я не собираюсь ничего осквернять. Я не стану вторгаться в таинства. Но… случись что — у меня неплохие руки, я вырос на ферме и не раз помогал коровам телиться и как всякий солдат, умею помочь раненому. Моряки, которые доставляют вас на остров, выходят на прибрежную полосу. Неужели вы откажете освященному королю в том, что дозволяется им? — и добавил тихо: — Я буду с ней. Я сказал.

Бодилис шевельнулась, напряженно вглядываясь в пустоту, пока ее разум нащупывал решение.

— Стойте, подождите, — заговорила она. — Сестры, в теле нашего короля живет бог. Кто поручится, что не сама Белисама призывает его?… Я не зря сказала тебе, Грациллоний, в этом деле приходится отказаться от доводов рассудка. Хотя… глубины океана недосягаемы для солнечных лучей, но солнце освещает волны… Слушайте же! Верно, что пришельцам дозволено ступать на прибрежную полосу. Священная земля начинается там, куда не достигает самый высокий прилив. Этот закон введен ради моряков, которых может вынести на остров после крушения, но относится и к прочим. — Ее взгляд встретился со взглядом Грациллония. — Сможем ли мы найти компромисс?

Он загорелся надеждой:

— Думаю, сможем!

Лицо Дахилис словно осветило восходящее солнце.