Девушка, золотые часы и все остальное (Джон Данн Макдональд) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Джон Макдональд Девушка, золотые часы и… все остальное

Пролог

Дорогой Фред!

Вы не говорили мне, что это будет легко. Но как это будет, вы, в общем-то, тоже не говорили. Найти Кирби Уинтера. Привезти его назад. Денег не жалеть. И вы дали мне в помощь хорошего человека… Хадлстон был хорошим человеком. Сегодня вы бы его не узнали. Он уже ни на что не способен — глядит в пустоту и вздыхает, а иногда вдруг начинает хихикать.

Мы нашли Кирби Уинтера, босс. Мы нашли его два раза. А если хотите, чтобы был третий раз, пошлите лучше кого-нибудь другого. Впрочем, зряшная будет трата денег.

Фред, посоветуйте клиенту это дело бросить. Если Кирби Уинтер действительно утаил пару миллионов долларов из наследства своего дядюшки Омара, никто их у него не отнимает.

Я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете, что Уинтер откупится от меня и Хадлстона. Вот хорошо бы так и было. Я бы сейчас спал как нормальный человек.

Могу только рассказать вам, как все это было. Информация оказалась верной. Мы нашли его в большом номере отеля «Прадо», и он прожил в Мехико под своим настоящим именем две недели. Он не скрывается, во всяком случае, не очень. Кирби Уинтер и дама. Дама — та самая, что была с ним три месяца назад в Бразилии, эта красавица с ангельским лицом — но она сущая дьяволица, можете мне поверить.

Чего я не могу понять, Фред, так это почему вы и клиент считаете Кирби Уинтера таким невинным и беспомощным.

Может, он и был таким раньше, но не теперь. Это очень самоуверенный человек. Что же до стиля и щегольства, то сам Онассис мог бы ему позавидовать. Он и его женщина прекрасно проводят время. Если он и боится, что кто-то приедет и отнимет у него деньги, то нисколько этого не показывает.

Ну так вот, когда мы их нашли, мы разработали план, как увезти их в Штаты.

Почти всеми приготовлениями пришлось заниматься мне, потому что после всех тех событий в Бразилии, в Сан-Паулу, Хадлстон не совсем уверен в себе.

Я нанял самолет, который мог взять пять человек — нас четверых и пилота. Вы верно советовали — девицу лучше было захватить с собой. Дальше — проблема доставки их из отеля в аэропорт. Я решил сделать это быстро и просто: проникнуть к ним, угрожая оружием, сделать инъекции сильного успокаивающего, чтобы они были очень-очень послушными. В таком состоянии их легко было бы довести до машины — и в аэропорт!

Вчера вечером они ушли около девяти, и мы с Хадлстоном решили встретить их. Ну вот, мы вошли — накануне я купил отмычку — и стали ждать. У нас были пистолеты. Я приготовил шприц.

Они явились около полуночи весьма оживленные. Как только они оказались в номере, мы вошли к ним с пистолетами в руках. Ну вот скажите, Фред, при таком раскладе могло случиться что-то непредвиденное? Я ведь осторожный человек. Но ведь случилось! Можете мне поверить — впрочем, иного вам и не остается. Они подскочили от неожиданности и уставились на нас, а потом стали вести себя так, будто это величайшая шутка в мире. Я немного испугался, вспомнив, что в Сан-Паулу было примерно так же. А Хадлстон позеленел. Я сказал, что если они будут сотрудничать, никто не пострадает Этот Кирби Уинтер — а он на вид очень мягкий человек — печально покачал головой и, глядя на меня, сказал, что, в общем-то, после Сан-Паулу мы могли бы все понять и отстать от них. А раз не отстали, значит, они выразили свою точку зрения недостаточно ясно. Хадлстон посоветовал ему заткнуться. Я направился к ним со шприцем, собираясь первым уколоть Кирби. Фред, я был очень осторожен. Вдруг шприц исчез. Я замер, глядя на свою пустую руку. Кирби Уинтер и эта девица улыбались.

Я посмотрел на Хадлстона. Фред, клянусь, за это мгновение он успел снять с себя все до последней нитки, на талии у него был широкий голубой пояс, завязанный бантом, а на груди написано помадой: «Сюрприз!» Помня о Сан-Паулу, я решил, что если события станут развиваться не в ту сторону, я восстановлю равновесие, прострелив Кирби Уинтеру ногу. Как вы знаете, я стреляю хорошо, и я бы в него попал, вероятно, только вот когда я собрался стрелять, в руке у меня вместо пистолета был пульверизатор с духами. Да… я смотрел на Кирби Уинтера, Фред… и вдруг в то же самое мгновение я оказался в лифте, а двери закрывались. Вместе со мной были лифтер, три пожилые туристки и Хадлстон. Двери закрылись, мы поехали вниз. Женщины начали кричать и падать в обморок. Черт знает что было в этом лифте, Фред. На мне, как и на Хадлстоне, остался только пояс. А на груди у меня красовалась надпись: «Прощай, друг!» И мы оба были обриты, Фред, и облиты духами. Перепуганный лифтер довез нас до главного фойе и открыл дверь. Хадлстон был настолько вне себя, что попытался бежать.

В общем, нас арестовали, конечно, но если вы пришлете деньги — я уже отправил вам телеграмму, — нас могут завтра выпустить под залог. Наш адвокат говорит, серьезных обвинений нет, но мелких — целая куча. Он навел справки и узнал, что Кирби Уинтер и его дама выписались сегодня около полудня.

Лично я считаю, что от Хадлстона теперь будет мало толку. А за себя ручаться не могу. Если вы думаете, что от нас откупились, вам придется признать, что прикрытие мы взяли очень странное.

Как я уже говорил, если ваш клиент по-прежнему хочет найти Кирби Уинтера, вы должны будете послать кого-нибудь другого. Я попытался рассмотреть все происшедшее не предвзято. Проще всего было бы сказать, что это гипноз. Но, Фред, я думаю, что это обычная старомодная магия, о который мы читали в детстве. А почему нет? В самом деле?

А этот дядя Уинтера, этот Омар Креппс. Он ведь считался очень загадочным человеком? Нечто вроде волшебника? Может быть, перед смертью он научил Уинтера заклинаниям?

И посмотрите на Сан-Паулу. Уинтер и его девица выиграли в каждом из шести самых больших казино примерно по семьдесят тысяч. Если это не магия, Фред, то что же это? Какое-то изобретение, которое они так используют?

Надеюсь, деньги уже высланы, потому что если нет, нам придется сидеть очень долго. Когда мы выйдем, я подыщу себе другую работу… Я как-то потерял уверенность в себе.

Очень искренне ваш.

Сэм Джиотти.

* * *

Постепенно, ценою большого напряжения, Кирби вновь обрел способность видеть окружающее «в фокусе». Женщина, сидевшая через стол от него, казалась просто силуэтом на фоне окна — окна величиной с теннисный корт, — а дальше был океан, розоватый в закатном или рассветном солнце. Голые загорелые плечи под светлыми волосами излучали теплое персиковое сияние.

Атлантика, подумал он. И время тут же встало на свое место. Если он во Флориде, солнце ему сейчас видно рассветное.

— Вы Шарла, — осторожно проговорил он.

— Конечно, милый Кирби, — отозвалась она, и голос ее звучал на грани смеха, — я твой новый добрый друг Шарла.

Мужчина сидел слева от Кирби, плотный лощеный мужчина, в прекрасно сшитой одежде, хорошо подстриженный, с маникюром.

— Болтушка Шарла, — усмехнулся он.

— Я разве болтушка, Джозеф?

— Ну слушать ты тоже умеешь.

Кирби наводил порядок в голове. Шарла, Джозеф, Атлантический океан, рассвет. Возможно, сейчас утро субботы. Погребальная служба была в пятницу в одиннадцать. Совещание с адвокатами — в два часа пополудни. А пить он начал в три.

Он осторожно повернул голову и оглядел пустой бар. Бармен в белой куртке стоял под призматическими лампами, побледневший от солнечного света, сложив руки на груди и свесив голову.

— Разве такие места открыты на всю ночь? — поинтересовался Кирби.

— Нет, конечно, — ответил Джозеф, — но здесь реагируют на небольшие денежные подарки. Как символ дружбы и расположения. В час официального закрытия, Кирби, вы еще много чего хотели сказать.

Вдруг у него появилось ужасное подозрение.

— А вы… вы не журналисты какие-нибудь или кто-то в этом роде?

Оба расхохотались.

— О нет, мой милый, — успокоила его Шарла.

Ему стало стыдно.

— Дядя Омар… он всегда страшился огласки. Нам приходилось быть очень осторожными. Он платил фирме в Нью-Йорке тридцать тысяч долларов в год, чтобы его имя не появлялось в газетах. Но люди постоянно совали свои дурацкие носы. Подхватывали какой-нибудь крошечный слушок об Омаре Креппсе и раздували огромную историю, а дядя Омар ужасно злился.

Шарла накрыла его руку своею, легонько сжала.

— Но, милый Кирби, теперь это не имеет значения, верно ведь?

— Да, пожалуй.

— Мой брат и я не журналисты, разумеется, но ты бы мог поговорить с журналистами. Пусть мир узнает, как мерзко он с тобою поступил, как отплатил за твои годы бескорыстной преданности.

Это прозвучало так, что Кирби чуть не расплакался. Но честность не дала ему промолчать.

— Ну не такой уж бескорыстной. Когда у дяди пятьдесят миллионов, о них просто невозможно не думать.

— Но вы рассказали нам, как уходили от него много раз, — заметил Джозеф.

— Но я всегда возвращался, — вздохнул Кирби. — Он говорил мне, что я ему необходим. Для чего? У меня и жизни-то своей не было. Сумасшедшие поручения во всех концах света. Одиннадцать лет я так жил, сразу после колледжа поступил к нему на службу.

— Мы тебе сочувствуем, милый, — с надрывом проговорила Шарла. — Столько лет преданности.

— А потом, — мрачно добавил Джозеф, — ни цента.

От яркого рассветного солнца Кирби стало больно глазам. Он зевнул, опуская веки. А когда открыл глаза, Шарла и Джозеф уже стояли. Джозеф подошел к бармену. Шарла тронула Кирби за плечо.

— Идем, милый. Ты очень устал.

Он пошел за ней, ни о чем не спрашивая, в стеклянные двери и по большому незнакомому фойе. Когда они были в десятке футов от лифта, он остановился. Она вопросительно посмотрела на него. Ее лицо было таким идеальным: глаза огромные, серовато-зеленые, чуть приоткрытые губы влажно поблескивали, медовая кожа оттеняла светлые волосы… что он на мгновение забыл, что хотел сказать.

— Дорогой? — мягко проговорила она.

— Я здесь живу, что ли?

— Джозеф подумал, что так будет лучше.

— Где он?

— Мы с ним попрощались, милый.

— Да?

— Идем, дорогой.

В лифте они поднимались молча.

Молча прошли по длинному коридору. Шарла вытащила ключ из украшенной жемчугом сумочки, и они вошли в номер. Она задернула шторы и отвела его с спальню. Постель была разобрана. Кирби увидел приготовленные для него новую пижаму и набор туалетных принадлежностей.

— Джозеф ничего не упускает, — заметила Шарла. — Когда-то у него было несколько отелей, но потом они ему наскучили, и он их продал. Кирби, милый, ты должен принять горячий душ. Потом будешь спать.

Когда он, в новой пижаме, вернулся в спальню, она ждала его. На ней был халат из мягкой золотистой материи. Без высоких каблуков она показалась ему очень маленькой. Халат не скрывал фигуру, которой место было на центральном развороте журнала для мужчин. Сердце у Кирби колотилось так, что каждый удар отдавался в голове, но он все же не потерял чувства ответственности. Перед ним стояла первоклассная женщина, зрелая, благоухающая, дорогая, изощренная, шелковая и незапятнанная. Нельзя же подойти к ней, подволакивая ногу и глупо хихикая. И он, вспомнив увиденный недавно фильм, сделал решительный, мужественный и чрезвычайно изящный шаг в ее сторону.

Но голыми пальцами ноги он угодил в жесткую узкую ножку маленького столика. Потеряв равновесие, начал падать на Шарлу — и схватился за нее, только чтобы удержаться на ногах, а не с какими-то иными целями. Она метнулась в сторону, взвизгнув от страха. Пальцы Кирби впились в золотистую ткань у шеи. Примерно пол-оборота — это напоминало балетное па — ткань держалась, но потом послышался треск, и Кирби, падая в угол, успел увидеть, как Шарла, уже без халата, перелетает через кровать. Упала она на той стороне мягко, с приглушенным звуком.

Кирби сел, стряхнул с себя остатки халата, схватил пальцы ноги обеими руками и застонал.

Голова Шарлы с всклокоченными волосами и широко распахнутыми глазами медленно, осторожно показалась из-за кровати.

— Милый! — прошептала она. — Ты такой порывистый!

Он посмотрел на нее, морщась от боли.

— Заткнись, сделай одолжение. Это со мной происходит всю жизнь, и я вполне могу обойтись без глупых шуток.

— Ты всегда так делаешь?!

— Я всегда что-нибудь делаю. Обычно просто убегаю. Однажды летом я вошел с красивой женщиной в ее номер в отеле. Это был «Хилтон» в Мехико. Через три минуты после того, как я закрыл за собой дверь, началось землетрясение. Посыпалась штукатурка. Через все здание прошла трещина. Нам пришлось выбираться на ощупь. Фойе было усыпано битым стеклом. Так что помолчи, Шарла.

— Брось мне халат, милый.

Он скомкал халат и швырнул ей. Поднявшись, доковылял до кровати и сел. Шарла обошла кровать и уселась рядом с ним. Халат чудом держался на ней.

— Бедный Кирби, — сказала она.

— Вот именно.

Она похлопала его по руке.

— Меня еще никогда не раздевали так быстро.

— Очень смешно, — огрызнулся он.

Она печально посмотрела на него.

— Ты мне нравишься. Вообще же сейчас слишком много мужчин, непохожих на тебя.

— Если бы они все походили на меня, человеческая раса уже вымерла бы.

Она притянула его к себе. Он поцеловал ее, сначала робко, но быстро осмелел.

— Нет, милый. — Она отстранилась. — Мы с Джозефом тебя очень любим. Джозеф велел заботиться о тебе. Теперь прыгай в постель, сними пижамную куртку, ложись лицом вниз, и я сделаю тебе роскошный массаж.

— Но…

— Дорогой, не будь букой, пожалуйста. Я не хочу менять наши отношения так быстро, а ты?

— Ну если ты спрашиваешь меня…

— Т-с-с. Когда-нибудь, может быть, скоро, ты станешь моим любовником. Только веди себя хорошо.

Он вытянулся на кровати, как было сказано.

Кирби вернулся мыслями к прошлой среде, к полуночи. Пятьдесят семь часов назад? Именно тогда известие нашло его в Монтевидео. Старик умер. Омар Креппс. Дядя Омар. Казалось невероятным, что у смерти достало силы взять этого маленького странного человечка, всегда такого неуязвимого.

Засыпая под нежными руками Шарлы, он услышал ее шепот: «Мне очень жаль, милый». Кирби еще успел подумать: «О чем она жалеет?» — и уснул.

* * *

Вырвала Кирби из сна молодая стройная девушка, которую он никогда раньше не видел. Она его растолкала. Все лампы в комнате были включены. Он приподнялся на локтях. Девушка так быстро ходила вокруг кровати, что было трудно держать ее в фокусе. Она кричала на него, но слов он не понимал. У нее были густые золотистые волосы, яростные зеленые глаза, лицо потемнело от гнева. Одета она была в коралловую рубашку и полосатые брюки в обтяжку, в руке сжимала соломенную сумку величиной с барабан.

Ему потребовалось несколько долгих мучительных секунд, чтобы понять — она кричит на него на языке, которого он не знает.

Когда она сделала паузу, переводя дыхание, Кирби проговорил едва слышно на испанском:

— Не понимаю, сеньорита.

Она внимательно посмотрела на него.

— Английский сгодится?

— Для чего сгодится? Выяснить, где моя проклятая тетя и какого черта она выперла меня из первой приличной телепостановки, куда меня взяли на приличную роль? Она не имеет права вызывать меня сюда, будто я ее рабыня. А где этот ползучий Джозеф, а, приятель? И не смей их покрывать, зараза. Я уже размазывала ее секретаришек по стенке. Мне нужны факты — и прямо сейчас!

— Факты?

— Вот именно, приятель.

Она говорила с едва заметным акцентом, в нем звучало нечто ускользающе-знакомое.

— Я думаю, что вы не в той комнате.

— Я знаю, что нахожусь не в той комнате. Все остальные комнаты этого номера пусты. Вот почему я в этой. Не тяни.

— Номер?

Она топнула ногой.

— Номер! Да, номер! Ну ты и бестолковый. Этот огромный роскошный номер на восьмом этаже отеля «Элиза» в Майами-Бич, десять часов этого веселого субботнего вечера в апреле, а номер зарегистрирован на имя Шарлы Марии Маркопуло О’Рурк, моей несвятой тети, и попала я в этот номер за двадцатипятидолларовую взятку, после того как прилетела с Побережья на самолете.

— Шарла! — воскликнул он. И понял, где находится и почему у девушки такой акцент — он был менее выраженным, чем у Шарлы, но столь же знакомый. Спросонок он решил, что находится в Монтевидео. — Дядя Омар умер, — сказал Кирби.

— Не трать на меня свои дурацкие пароли. Я давно утла из волчьей стаи Шарлы. Маленькая Филиатра сменила имя, внешность и привычки, потому что от тетушки ее уже тошнило. Теперь я Бетой Олден, свободная гражданка и хорошая актриса, и она быстренько устроит мне восстановление на работе, иначе я выбью ее хитрые лживые мозги. Ну, где она?

— Вы, наверное, думаете, что я на нее работаю.

— Не заговаривай мне зубы.

— Честное слово, меня зовут Кирби Уинтер. У меня вчера был ужасный день. Я напился как дурак. Шарлу я впервые увидел вчера. Кто такая вы, я не знаю. Где Шарла, тоже не знаю. О чем вы говорите, не имею ни малейшего представления.

Девушка смотрела на него, покусывая губы. Лицо ее постепенно смягчалось. Потом вдруг исказилось в презрительной гримасе.

— Мне ужасно, ужасно жаль, мистер Уинтер. Я могла бы и сама догадаться, что вы не член команды. У вас недостаточно хитрый вид. Вы мускулистый, чистый и серьезный. Поздравьте тетушку с новым любовником. Кстати, не старовата ли она для вас?

Девушка повернулась и быстро вышла, хлопнув дверью.

Теперь уже из-за занавешенных окон пробивался явно дневной свет. Лампы в комнате были выключены.

Кирби поднялся и отыскал ванну. Он чувствовал себя слабым, отдохнувшим и голодным. Сейчас Кирби казалось, что девушка приснилась ему. Как Монтевидео. Как и похороны. Но он был уверен, что Шарла ему не приснилась. В этом он был совершенно уверен. Вспомнив о своем наследстве, печально вздохнул.

Приняв душ, побрившись и почистив зубы, он вернулся в спальню. Кто-то раздвинул шторы. В комнату вливался золотой солнечный свет. На столике рядом с кроватью стоял большой стакан с апельсиновым соком, на красивом листе бумаги с тиснеными инициалами Ш.М.М.О'Р., это Шарла Мария Марко — как там дальше — О’Рурк — написано:

«Кирби, милый, я услышала душ и приняла меры. Посмотри свертки в кресле. Я купила тебе все новое, сама, на глаз. Когда оденешься и поешь, найди меня на балконе-солярии. Не спрашиваю, хорошо ли ты спал. С добрым утром, милый. Твоя Шарла».

Он выглянул из окна — оно выходило на восток. Солнце прошло больше полпути по небу. Дверь в главную часть номера была приоткрыта.

Кирби подошел к креслу, заваленному свертками. Боксерские шорты из белого нейлона. Веревочные сандалии. Серые дакроновые брюки. Спортивная рубашка с короткими рукавами. Все по размеру. Когда он застегивал рубашку, в наружную дверь постучали. Двое официантов, ловкие, улыбающиеся, вежливые, вкатили большую тележку с завтраком.

— Шампанское открыть сейчас, сэр?

— Что?

— Шампанское, сэр.

— О! Конечно! Шампанское. Оставьте так.

Когда Кирби проглотил все до последней крошки, запивая кофе, и потянулся за шампанским, то заметил, что бокала два. Ну что ж, подумал он, мужчина должен понимать тонкие намеки.

Кирби взял бутылку и бокалы и, чувствуя себя неотразимо элегантным, пошел искать Шарлу О’Рурк. Он нашел одну пустую спальню без солнечного балкона. Нашел вторую намного более просторную спальню с окнами на восток. Оттуда был выход на балкон. Улыбаясь и подыскивая изящную вступительную фразу, Кирби вышел на яркое солнце. Шарла лежала на спине в шезлонге из алюминия и белого пластика, закинув руки за голову. Кирби замер, все заготовленные слова вылетели из головы. Он даже чуть не выронил бутылку.

Казалось, Шарла спит. Во всяком случае, дышала она глубоко и ровно. На теле Шарлы были следующие вещи: узенькая полоска, символизировавшая трусики, белые пластиковые колпачки на глазах и голубое полотенце тюрбаном на голове.

Она сняла колпачки с глаз и села. Улыбнулась ему.

— О, ты принес шампанское. Какой ты милый! Что-нибудь не в порядке? О, конечно. Пуританский синдром. — Она потянулась за короткой белой курткой из тонкой материи и не спеша ее надела. Ему вдруг захотелось, чтобы она не застегивала куртку — она и не застегнула.

— Пойдем в комнату, дорогой.

Кирби последовал за ней с бутылкой и бокалом. В голове у него было совершенно пусто.

Он не увидел, что она резко остановилась, сделав три шага в комнату. Но увидел, как повернулась к нему. Его глаза еще не привыкли к полумраку после яркого солнца. Он столкнулся с ней, и в это мгновение уронил бутылку шампанского себе на ногу. Увидев, что Шарла теряет равновесие, попытался схватить ее одной рукой, но просчитался и довольно сильно ударил в плечо. Споткнувшись о скамеечку для ног, Шарла упала на пол и произнесла что-то на языке, которого Кирби не знал. Он почему-то был даже рад, что не знает этого языка.

Она подняла неразбившуюся бутылку и встала.

— Если вы перестанете прыгать на одной ноге, мистер Уинтер, то сможете налить мне бокал шампанского.

— Извините.

— Слава Богу, у тебя не появилось игривое настроение, пока мы не ушли с балкона.

— Шарла, я просто…

— Знаю, милый. — Она раскрутила проволоку и ловко выдернула пробку, потом наполнила оба бокала. — Вместо духов, дорогой, дари мне лечебную мазь, а вместо драгоценных камней — бинты.

— Э…

— Подожди меня в соседней комнате, пожалуйста.

Он сидел и слушал, как она набирает воду в, ванну проклинал службу у дяди Омара, из-за которой.

Он совсем не умеет обращаться с женщинами.

Кирби знал, что женщины находят его довольно привлекательным. И он с большим старанием приучил себя разговаривать так, будто и он привык к победам не меньше любого другого. Но ему постоянно приходилось преодолевать свою робость. С чего начать? В ситуациях, когда вокруг было много одиноких женщин, он с большим искусством вел себя так, что каждая думала, будто он неразрывно связан с одной из них.

А иногда вмешивалась природа. Вот землетрясение, например. Можно было подумать, что его сглазили на всю жизнь.

В комнату вошла Шарла и, прежде чем он успел встать, села на краешек дивана рядом с ним. Босая. На ней были короткие розовые шорты, полосатый бюстгальтер, в волосах розовая лента.

— Еще, милый, — сказала она, протягивая пустой бокал.

Он наполнил оба бокала и поставил бутылку обратно на лед.

— Сердишься на меня? — спросила Шарла.

— А я должен?

— Ну я же тебя подразнила немного. Ты помнишь?

— Да.

— Женщины бывают жестокими, да?

— Наверно.

— Знаешь, я могу подразнить тебя еще.

— Пожалуй, да.

— Но когда-нибудь может оказаться, что я вовсе не дразнюсь. — Она смотрела на него широко раскрытыми невинными глазами. — Бедняжка. Как ты определишь, что я уже не дразнюсь?

Он попытался сменить тему:

— Эта девушка…

— Ах да. Она тебя побеспокоила. Моя племянница. Сейчас она называет себя Бетси Олден. Я была очень зла на нее, Кирби. Я и сейчас злюсь.

— Она устроила большой шум.

— Получается, что я сделала что-то ужасное и непоправимое с ее карьерой. Я не понимала. Мне захотелось, чтобы она приехала сюда ко мне. Я ведь у нее все-таки единственная тетя. Она не приехала. Ей кажется, что играть на сцене — важнее всего. Ну, я вспомнила старого друга и позвонила ему. Он позвонил своему другу. Она стала не нужна. Это так ужасно?

— Только если она не может найти другую работу.

— Она говорит, что у нее будут всяческие осложнения. Обругала меня. Вела себя вульгарно. А когда-то была очень хилым ребенком. Трудно поверить.

— Она ушла?

— О нет! Она будет здесь. Ей ведь теперь придется просить меня, чтобы я восстановила все, что разрушила. Когда она будет достаточно милой со мной, я позвоню тому же другу, и она опять станет нужна для этих идиотских телепередач. Похоже, это именно то, чего хочет бедняжка. Сначала она подумала, что я работаю на тебя. А потом у нее появилась другая мысль, которая тоже неверна.

Улыбка Шарлы стала почему-то очень неприятной.

— Она об этом упоминала. Но это могло быть правдой, так легко, верно, Кирби?

— Наверно.

— Ты сегодня такой мрачный, Кирби. Даже, прости, немного напыщенный.

Он помолчал.

— Ну, мне пора идти.

— О, не раньше, чем придет Джозеф и мы расскажем тебе о своей идее.

— Идее?

— Ну милый… Мы знаем, что у тебя нет определенных планов. Ты сам так сказал.

— Да? Я должен найти что-нибудь…

— Может быть, ты уже нашел, Кирби. У тебя есть некоторые данные, которые пригодились бы нам с Джозефом. Ты производишь хорошее впечатление, милый, выглядишь очень приличным, серьезным и надежным человеком. Многие так выглядят, но это фальшивый фасад. А ты — как раз то, чем кажешься.

— Прошу прощения?

— В наши дни трудно найти хорошего человека, — вот что я хочу сказать. А ты к тому же неплохо ориентируешься во многих странах. У нас есть маленькие проблемки, ты бы мог нам помочь.

— Какие проблемки?

Она пожала плечами.

— Ну вот одна, например. У нас есть одно маленькое симпатичное суденышко. «Принцесса Маркопуло», зарегистрировано в Панаме. Мы думаем, что капитан и агент сговорились и обманывают нас. Прибыль слишком маленькая. Ты мог бы отправиться на судно как мой особый представитель и все выяснить. Да что там, проблемы всегда есть. А платить мы будем хорошо. В два раза больше, чем дядя Омар.

— Ты знаешь, сколько он мне платил?

— Но ты сам нам сказал, милый. И ты скопил целое состояние. Восемь тысяч долларов. Милый Кирби, этого мне хватило бы на месяц. Тебе придется искать работу.

— Наверное, я много всего наболтал.

— Ты упомянул, какое наследство получил от своего любимого покойного дядюшки. Карманные часы и письмо.

— Да и письмо-то я получу только через год, — вздохнул он, разливая по бокалам остатки шампанского.

— В общем, Кирби, закругляйся со своими делами, скоро сюда придет «Глорианна». Мы отправимся в круиз.

— «Глорианна»?

— Моя прогулочная яхта, милый. Построена в Голландии. Красивые каюты, команда из пяти человек. Будь нашим гостем месяц, потом вместе решим твою судьбу. Почему у тебя такой обеспокоенный вид?

— От суеверия, может быть.

В дверь постучали, и вошел Джозеф. С огромным энтузиазмом Шарла рассказала ему, что Кирби пойдет с ними на «Глорианне» и впоследствии примет работу, которую они решили ему предложить. Кирби хотел сказать Джозефу, что еще ничего окончательно не решено, но вдруг услышал, что ему дают указания перевезти вещи из его отеля сюда, в «Элизу».

— Но…

— Чепуха, мой мальчик, — отмахнулся Джозеф. — Здесь есть свободные номера. Я один из совладельцев отеля. Устраивайтесь основательно. Я часто бываю занят, и Шарла скучает. Вы нам сделаете большое одолжение.

— Но, э…

— Прекрасно! — воскликнули оба одновременно, а Шарла крепко его обняла.

Джозеф достал из кармана золотую сигаретницу. Она выскользнула у него из руки. Кирби и он нагнулись тотчас же и стукнулись лбами. Кирби выпрямился, пошатнулся, полуослепленный ударом, от которого искры посыпались из глаз. Он взмахнул рукой, восстанавливая равновесие, и локтем заехал Шарле в подбородок. Зубы у нее лязгнули, глаза остекленели, ее качнуло в сторону.

Со страхом глядя на него, она сделала какой-то странный жест и заговорила на иностранном языке. Это прозвучало как заклинание, и однажды ему послышалось «Омар Креппс».

— Заткнись! — злобно сказал ей Джозеф.

— Мне ужасно жаль, — проговорил несчастный Кирби. — Я почему-то всегда…

— Это вышло случайно, — сказала Шарла. — Ты не ушибся, милый Кирби?

— Пойду-ка я лучше, — проговорил Кирби и ушел.

Когда Кирби открыл заднюю дверь такси, собираясь сесть, какая-то девушка ужом проскользнула мимо него и заняла машину.

— Эй! — возмущенно воскликнул он.

На него хмуро смотрела Бетси Олден.

— Заткнись и садись рядом, умник!

Поколебавшись, он устроился на сиденье и сказал:

— Но что…

— Замолчи, пожалуйста!

С дюжину кварталов они проехали молча. Он смотрел на ее жесткий профиль, думая, что она была бы красивой девушкой, если бы не злилась все время. Такси остановилось на красный свет.

— Здесь, — сказала она, быстро отдала водителю деньги и вышла. Кирби не сразу ее догнал.

— Может быть, вы соблаговолите сказать мне…

— Сюда, кажется. — Бетси схватила его за руку, и они свернули на узкую дорожку к боковому входу в небольшой пляжный отель. В фойе она быстро огляделась, как кошка на охоте, потом направилась к лестнице, ведущей в мезонин. Кирби не отставал. На Бетси была зеленая юбка и белая блузка. Сумочка теперь была поменьше. Волосы не казались такими растрепанными.

— Сядь вон там, — сказала она, показывая на псевдовикторианский диван у стены. Он сел. Она стояла у перил, глядя вниз на фойе, стояла, как ему показалось, очень долго. Наконец, пожав плечами, подошла и села рядом с ним.

— Я тебе скажу одну вещь, Уинтер, и ты ее запомни. Как бы ты ни был осторожен, этого может оказаться недостаточно.

— С вами все в порядке?

— Как ты реагируешь на мою тетю Шарлу? Какой у тебя пульс?

— Мисс Олден, мне кажется, мы друг друга не понимаем.

— Ей сопротивляться бесполезно, Уинтер. От тебя уже дымок идет.

— Она необычная женщина.

— И еще она все делает наверняка. Я ей здесь понадобилась для страховки. На тот случай, если тебе захочется кого-нибудь помоложе, выше ростом и не такую мясистую. Но я ей давно сказала, что в ее игры не играю.

— Мисс Олден. Просто для смеха. О чем мы говорим?

Она нахмурилась.

— Я видела в газетах… Омар Креппс был вашим дядей. Вот о чем мы говорим.

— Я не понимаю.

— Когда мне было пятнадцать лет, она забрала меня из школы и стала таскать за собой по всему свету. Они с Джозефом махинаторы, Уинтер. Канадское золото, африканская нефть, индийский опиум, бразильские девочки — все, что угодно, они покупают и продают. Они не самые крупные и не самые хитрые, однако постепенно становятся все богаче, и им всегда мало. Мне было всего пятнадцать, но я скоро поняла, что в их кругах имя Омар Креппс наводит ужас. Почти сверхъестественный ужас. Слишком много раз Креппс неожиданно появлялся, слизывал сливки с какой-нибудь сделки и убегал с деньгами. Насколько я знаю, они и их друзья неоднократно пытались организовать его убийство, но ничего не получалось.

— Они хотели убить дядю Омара?

— Молчи и слушай. И верь. Этот маленький толстенький старичок умел быть в десяти местах сразу. Однажды он их сильно ободрал, каким-то образом перехватил наличные на пути в швейцарский банк, просто забрал деньги, а они ничего не могли сделать, потому что сами их украли — Джозеф и Шарла и вся их воровская шайка. В то время Шарла носила кольцо с ядом, камень был изумруд, кажется. Она открыла его как-то раз, просто вертела в руках, и вместо яда там оказался бумажный шарик. Она развернула его — записка. Очень короткая: «Спасибо, О. Креппс». Когда она очнулась от обморока, у нее началась истерика космических масштабов, даже пришлось лечь в больницу на неделю. Дело в том, что кольцо снималось с пальца последний раз еще до того, как были взяты деньги!

— Я не могу поверить, что дядя Омар…

— Дай мне закончить. Креппс умер в среду. Они были на Бермудских островах. Ты приехал на рассвете в пятницу, а на рассвете в субботу я увидела тебя в постели Шарлы. Это что, случайно?

— Я думал, что познакомился с ними случайно.

— Эта пара не очень-то подбирает незнакомых людей. Для всего есть причина. Чего они от тебя хотят?

— Они пригласили меня в круиз.

— Расскажи мне все, Уинтер. Все до последнего слова.

Он выдал несколько приглаженную версию.

Она нахмурилась.

— Так твой дядя Омар практически ничего тебе не оставил? Наверно, они просто хотят с твоей помощью выяснить, как он действовал.

— Но я не имел никакого отношения к тому, как он… делал деньги. Я по его указаниям занимался совсем иным.

— Чем же?

— Отдавал деньги.

— Что?!

— А вот то, — беспомощно вздохнул он. — Я ездил выяснять, имеет ли смысл отдать деньги? И удастся ли сохранить это в тайне?

— Много денег?

— Думаю, в среднем получалось миллиона три в год.

— Благотворительным организациям?

— Иногда. А иногда людям, пытающимся начать что-то полезное, или маленьким компаниям, у которых были финансовые затруднения.

— Почему он отдавал деньги?

— Он ни к чему не относился слишком серьезно. Никогда ничего не объяснял. Просто говорил, что это помогает ему оставаться везучим. Веселый, надо сказать, был человечек. Любил рассказывать длинные анекдоты и показывать карточные фокусы…

— Ты часто с ним виделся?

— Примерно раз в год. Он всегда ездил один. Повсюду у него были квартиры и дома, и никогда нельзя было знать, где именно он находится.

— Ты мне не лжешь, — сказала она. Это прозвучало больше заявлением, нежели вопросом.

— Не лгу. Пока он был жив, я никому не мог рассказать, какую выполняю для него работу. Теперь, наверно, это не имеет большого значения. Шумная известность, которую он приобрел в самом начале, — вот что сделало его таким скрытным.

— Какая известность?

— Это было давно. Мои родители погибли, когда мне было семь лет, и я стал жить у дяди Омара и тети Тельмы. Она была его старшей сестрой. Дядя Омар преподавал химию и физику в средней школе. В подвале он устроил мастерскую и все время что-то изобретал. Когда мне было одиннадцать лет, он бросил школу в разгар занятий, поехал в Рено и выиграл сто двадцать шесть тысяч долларов. Об этом писали все газеты. Его называли математическим гением. Репортеры не давали ему спокойно прожить минуту. Тогда он положил деньги в банк — так, чтобы мы могли ими пользоваться, — и исчез. Его не было почти год. Появился он в Рено, проиграл сто тысяч долларов, и никто им уже не интересовался. После этого он отвез нас в Техас, где построил себе дом на островке у побережья. Тетю Тельму он вскоре услал обратно в Питсбург, обеспечив на всю жизнь. А я на некоторое время остался там. У него уже тогда были деловые интересы по всему миру. Он оплатил мою учебу и по ее окончании дал работу. Но он ничего мне не оставил, а какие у него были деловые интересы, мне неизвестно. Да и вообще я не очень хорошо знаю его. Газеты оценивают его состояние в пятьдесят миллионов долларов. Мне он оставил свои часы и письмо, которое я получу через год.

— И ты рассказал все это Шарле?

— Да.

— Объяснил, чем зарабатывал себе на жизнь?

— Естественно.

— И ты жил все эти годы, даже не пытаясь узнать что-либо о дяде?

Он разозлился.

— Возможно, я похож на идиота, но я все же располагаю средними умственными способностями, мисс Олден. Мой дядя покинул свой подвал внезапно… Многие ли школьные учителя становятся международными финансистами?

— Значит, он нашел что-то, что давало ему преимущества.

— Какие-то преимущества по отношению к другим людям, да, и поэтому он отдавал деньги. Чтобы совесть не грызла.

— И поэтому Шарла ужасно интересуется этим письмом.

Она кивнула.

— Но она не может, я не могу получить его целый год.

— Ничего, она умеет ждать.

— А вы-то здесь при чем? Вам что нужно? Тоже письмо?

— Мне нужно только какое-нибудь оружие против Шарлы. Если в этой ситуации я его найду, то заставлю Шарлу компенсировать весь тот ущерб, который она мне нанесла. Именно она, потому что Джозеф ничего не решает.

— Он ваш дядя?

— Вот уж нет. Она называет его братом, но он какой-то очень дальний родственник. Да, кстати о родственниках. Ты единственный живой кровный родственник Омара Креппса. Об этом писали газеты, так что Шарла должна знать. Видимо, в дополнение к тому, что указано в завещании, ты получишь и все его личные бумаги.

— Наверно. Я об этом не думал.

— Можешь поверить, Шарла уже подумала. Не смей ей ничего отдавать.

— За кого вы меня принимаете?

— Не сердись. И называй меня на «ты». Так вот, мы знаем, что Шарла чего-то очень добивается. Нужно узнать, чего именно…

— Пожалуйста, не так быстро.

— Переезжай в «Элизу». — Она записала адрес и номер телефона на клочке бумаги и протянула ему. — Когда узнаешь что-нибудь определенное, найдешь меня здесь. Это небольшая квартирка, мне ее одолжил мой знакомый. Сейчас он в отъезде. Безумно влюблен в меня. Ну, я пошла. И называй меня Бетой, — бросила она через плечо.

* * *

В отеле «Бердлайн» Кирби ждали девять сообщений. Во всех содержалась просьба позвонить мистеру Д. Лерою Уинтермору из фирмы «Уинтермор, Стэбиль, Шэмвэй и Мерц» — эта адвокатская фирма вела дела дяди Омара.

Кирби набрал номер, указанный в последней оставленной ему записке, и обнаружил, что это домашний телефон Уинтермора.

— Мой дорогой мальчик! — сказал Уинтермор. — Я беспокоился о вас. Когда зачитали завещание Омара, у вас был мрачноватый вид.

— Да, я не обезумел от восторга. Я не особенно жаден, но ведь где-то болтаются пятьдесят миллионов.

— Гм. В общем, возникла необходимость сгладить некоторые шероховатости. Вас хотят видеть на совещании в офисе Креппса завтра в десять утра.

— В чем дело?

— Понятия не имею, но у них как будто сложилось впечатление, что у вас с Омаром был какой-то сговор. Что вы скрываете какие-то ценности. Идиотство. Но их беспокоит еще кое-что, этих преданных служащих вашего дяди. С прошлой среды кто-то тщательно обыскал все дома и квартиры Омара.

— Неужели?

— И они намерены как-то связать это с загадочными делами, которые поручал вам Омар.

— Он вам когда-нибудь говорил, в чем заключается моя работа?

— Дорогой мальчик, я не спрашивал.

— Мистер Уинтермор, хотя в завещании указаны только часы и письмо, но я ведь должен получить и все личные бумаги дяди Омара?

— При нормальном течении событий так и было бы.

— Но теперь я их не получу?

— Три месяца назад врачи очень серьезно предупредили Омара в отношении его сердца. Он пришел ко мне в контору и забрал все личные документы, оставив лишь самое необходимое. Я спросил, что он собирается делать со своими бумагами. Он улыбнулся и сказал, что все сожжет. А потом вытащил серебряный доллар у меня из левого уха. У него всегда получались такие фокусы. Насколько мне известно, он все сжег, за исключением одного ящика с документами, который хранится сейчас в главном сейфе «Креппс Энтерпрайзис».

Кирби потащил свои чемоданы вниз, к стойке регистратора, где работал сам хозяин отеля, Хувер Хесс. Это был худой человек с лицом астматика и язвенника.

Он улыбнулся.

— Эй, Кирб, чертовски жаль твоего дядю. Сколько ему было?

— Семьдесят, Хувер.

— Ну теперь твои дела в полном порядке, а?

— Не совсем. Я хочу выписаться. Буду жить в «Элизе».

— О, «Элиза». Возьмешь большой номер, конечно. Почему бы и нет? Раз появились возможности, надо жить красиво.

— Ну я там буду чем-то вроде гостя, Хувер.

— Конечно. Пока не выполнят все формальности и ты не получишь свою кучу денег. Знаешь, Кирб, когда возьмешь эту кучу, становись-ка ты совладельцем моего отеля. Я тебе покажу все книги…

— Мне пока нечего вкладывать.

— Я понимаю. Ты знаешь, что отель дважды заложен. Но с твоим капиталом…

— Я не…

Хувер Хесс отмахнулся от него бледной рукой.

— Ты очень осторожный человек, Кирб. Даже с бабами никогда шума не было. Последняя, которую я здесь видел, она же настоящая леди…

Кирби не сразу понял, что Хесс имеет в виду мисс Фарнхэм, Уилму Фарнхэм. Она была единственным, кроме Кирби, человеком, посвященным в тайную программу дяди Омара, и была беззаветно предана ей. Она вела всю документацию, работая в маленьком офисе очень далеко от главной конторы «Креппс Энтерпрайзис». Иногда они с Кирби устраивали тайные совещания в отеле «Бердлайн».

Кирби расплатился с Хувером и пошел к телефонной кабине в фойе. Он набрал домашний номер мисс Фарнхэм и после восьми гудков повесил трубку.

В отеле «Элиза» его встретили очень радушно. Номер 840 уже готов для мистера Кирби. Номер был примерно в шесть раз больше его комнаты в «Бердлайне», с креслами, столами, мягкой музыкой, солярием с видом на океан, чашами фруктов… Кирби спустился в гриль-бар перекусить. Шел пятый час.

— Дорогой! — сказала Шарла, проскальзывая в кабинку и усаживаясь напротив него. — Где ты был? — Он обратил внимание на ее опасно низкое декольте и легкомысленную шляпку.

— Н-ну, у меня были дела, — пробормотал он.

Она надула губки.

— Я так скучала. Мне тебя ужасно не хватало. Я даже подумала, что не перехватила ли тебя моя эксцентричная племянница.

— Э… нет.

— Это хорошо, милый. Она могла наговорить тебе чепухи. Я должна заранее тебя предупредить. Она… чуть-чуть помешанная. Совсем чуточку, знаешь ли. Может быть, надо было поместить ее в лечебницу — но родная кровь, ты понимаешь.

— О?

— Она обвиняла меня и Джозефа в ужасных вещах, а я не знала, смеяться мне или плакать. Она ведь живет в мире фантазии.

— В самом деле?

— Да, и в эту встречу она показалась мне еще более ненормальной. Возможно, она сделает тебя ключевой фигурой в одной из своих фантазий. И если это произойдет, вероятно, бросится тебе на шею.

— Бросится мне на шею?

— Это будет очередная маленькая драма по сценарию, которые она сама себе пишет. Ну что тебе посоветовать, Кирби… Она довольно привлекательная девушка. Может быть, будет лучше, если ты… не станешь отталкивать ее. Ты будешь нежен с нею, да?

— Н-но…

— Вот и спасибо тебе, милый. Ты уж ублажи ее. Говори то, что ей хочется слышать. А я постараюсь найти для нее другую работу. У меня есть друзья в индустрии развлечений. Правда, Бетси лучше быть на свободе, чем запертой где-нибудь?

— Да, конечно.

— Ну ладно, дорогой, сейчас пойдем. Джозеф ждет нас в номере. Выпьем по коктейлю, потом поедем в потрясающий ресторан.

* * *

К половине одиннадцатого вечера Кирби Уинтер говорил уже не совсем связно, а Джозеф временами двоился у него перед глазами.

— Очень любезно, что вы пригласили меня в круиз, — сказал он. — Но я не хочу чувствовать себя…

— Обязанным? — воскликнул Джозеф. — Чепуха! Мы будем очень рады!

Кирби осторожно повернул голову и спросил:

— Куда она ушла?

— Припудрить нос, возможно.

— Я редко танцую, Джо. Я вовсе не хотел наступать ей на ногу.

— Она вас простила.

— Но я помню этот крик…

— Она необычайно чувствительна к боли. Но и к радости тоже очень чувствительна.

— Потрясающая женщина, — заявил Кирби.

— Кстати, мой мальчик, если вы боитесь вести на «Глорианне» паразитическую жизнь, то у меня в голове есть один проект, за который вы могли бы взяться. Весьма достойный проект, должен сказать.

— Что именно?

— Вы были близки к Омару Креппсу. Фантастический человек, фантастическая карьера. Но мир мало что знает о нем. Он сам об этом позаботился. Я думаю, было бы прекрасным жестом преданности и уважения, дорогой мальчик, если бы вы взялись написать его биографию. Только подумайте, сколько он сделал хорошего, а никто не узнает, если вы не расскажете. Да и вам бы удалось заработать немного денег на такой публикации.

— Интересно, — согласился Кирби.

— Думаю, что для такого проекта вы могли бы собрать все его личные бумаги, документы и записи.

— И привезти их на борт яхты, да?

— Но вы же будете работать на борту, не так ли?

— Загадка Омара Креппса.

— Неплохое название для книги.

— А знаете, я мог бы поклясться, что вы захотите помочь мне разобраться с этими ящиками бумаг.

— Неужели их так много?!

— Да черт возьми.

— Я буду рад помочь, конечно, если я вам нужен.

Кирби чувствовал себя хитрым как лиса.

— Все хранится в отеле «Бердлайн». Ящики макулатуры. Дневники.

— А я и не знал, что все это у вас есть. Вы в прошлый раз не упоминали об этом.

— Забыл, наверно.

— Когда придет «Глорианна», мы все это сможем поднять на борт.

* * *

Проснулся Кирби с ужасной головной болью. Вот и поделом тебе, подумал он в приступе раскаяния. Не надо было столько пить…

Его благие мысли прервал голос Шарлы.

— Ах ты проказник… Солгал мне… Ты ведь виделся с Бетси.

— Но я…

— Я постараюсь простить тебя, милый. Но в будущем…

Оставшись один, он принял холодный душ и думал, думал, думал…

* * *

Конференц-зал был в шестнадцати этажах над улицей, с огромным окном, выходившим на бухту.

За столом сидели восемь человек. Уинтермор — слева от Кирби, а справа расположился бледный малоподвижный человек по имени Хилтон Хиббер, представитель банка, «утрясавшего» завещание Омара Креппса. Остальные пятеро относились к управленческому аппарату «Креппс Энтерпрайзис». От их вида Кирби всегда впадал в депрессию. Он не умел их различать. У них всех были очень похожие фамилии, что-то вроде Грамби, Грумбау и Герман, белоснежные рубашки, золотые часы, запонки и булавки для галстука. У всех — большие мясистые лица, такими обычно показывают губернаторов в телевизионных сериалах.

Средний из них, открывая совещание, сказал:

— Джентльмены, позвольте вкратце перечислить условия завещания мистера Креппса. Все ценности должны быть переданы «Фонду Омара Креппса». «Креппс Энтерпрайзис» нам поручено ликвидировать. Мы, пятеро администраторов «К. Э.», становимся директорами «Фонда Креппса». Мы подумали, мистер Уинтер, что вам следует более активно участвовать в «Фонде». Мы учитываем то обстоятельство, что мистер Креппс не оставил вам денег в завещании. Нам понадобится ответственный секретарь «Фонда», и мы готовы предложить вам двадцать пять тысяч долларов в год.

— Я ничего не просил, — сказал Кирби.

Все пятеро строго посмотрели на него.

— Вы ведь не имеете работы? — спросил средний.

— Сейчас нет.

После довольно долгой паузы заговорил Хилтон Хиббер:

— За последние одиннадцать лет приблизительно двадцать семь миллионов долларов были изъяты из «К. Э.» и переданы фирме «О. К. Дивайсис». Поскольку все налоги были уплачены, налоговое управление этим не интересовалось. Но фирмой «О. К. Дивайсис» единолично владел Омар Креппс. Теперешние книги «О. К. Дивайсис» были переданы мне. Вела их мисс Уилма Фарнхэм, являвшаяся, если не считать мистера Уинтера, единственным служащим «О. К. Дивайсис». Книги показывают, что финансовый капитал составляет четыреста долларов. — Помолчав, он вытер платком лицо, хотя в зале было прохладно. — Больше никаких документов фирмы нет.

— И мы знаем, почему эти документы отсутствуют, — заявил средний из администраторов. — Мисс Фарнхэм утверждает, что действовала в соответствии с указаниями мистера Креппса. Она взяла напрокат грузовик, наняла несколько человек и на следующий день после смерти мистера Креппса увезла все документы в уединенное место и сожгла. Сложила их в кучи, облила керосином и сожгла!

— Весьма прискорбно, — пробормотал мистер Уинтермор.

— А налоговое управление, — продолжал мистер Хиббер, — решит, что это было сделано специально с целью сокрытия ценностей, по которым налог не уплачен. Очевидно, рано или поздно они вызовут мисс Фарнхэм и мистера Уинтера, чтобы извлечь из них информацию об этих ценностях. Вот я и считаю, что если мистер Уинтер будет сотрудничать с нами, это пойдет на пользу всем нам.

Все посмотрели на Кирби Уинтера.

— Позвольте мне сформулировать это так, как я сам понимаю, — сказал он. — Вы можете погореть на налогах. Вы не знаете, чем я занимался последние одиннадцать месяцев, но очень хотите узнать. Если я объясню, что делал и куда исчезли двадцать семь миллионов долларов, то в награду получу необременительную работу на всю жизнь.

— Сформулировано неудачно, конечно, — сказал все тот же администратор. — Но если вы откажетесь от предложения, мы будем вправе подозревать, что часть этих пропавших денег могла быть… переведена на ваш счет.

— Это клеветническое, оскорбительное заявление, — едко проговорил Уинтермор.

Администратор пожал плечами.

— Возможно. Но мы здесь все реалисты.

Кирби откинулся на спинку кресла, изучая напряженные лица.

— Вы просто хотите знать, где все эти деньги, да? — Он увидел шесть энергичных кивков, шесть пар блестящих глаз и улыбнулся. — Их нет.

— Нет! — это был дружный вопль.

— Вот именно. Я их отдал.

Средний администратор стукнул кулаком по столу.

— Сейчас не время для шуток. Мистер Креппс был эксцентричным человеком, но уж не настолько. Где деньги?

— Я их отдал, — сказал Кирби. — Вы меня спросили, я ответил.

— Мой клиент вам ответил, — вставил Унтермор.

Молчание было очень долгое. Нарушил его Уинтермор.

— Как единственный живой родственник, мой клиент имеет право на все личные бумаги и документы, которые оставил мистер Креппс.

У всех пяти администраторов вытянулись лица.

— Он оставил ящик с документами в подземном сейфе, — сказал средний из них. — Мы их… изучили. Похоже, тут какая-то шутка. Ящик содержит фунтов пятьдесят различных текстов о фокусах и магии. Крапленые карты. Фокусы с носовыми платками. Кольца, вдетые друг в друга. Старик был странный человек, знаете ли…

Когда они вернулись в контору Уинтермора, тот вдруг расхохотался. Кирби встревоженно посмотрел на него.

— О, о, о, — задыхался Уинтермор. — Простите меня. Я только теперь поверил. Иного ответа нет. Вы действительно отдали деньги.

— Я же так им и сказал.

— Но они же не могут в это поверить! Сама идея столь чудовищна, что их души бунтуют. Как сейчас смеется Омар, где бы он ни был! А эти пятеро такие серьезные. Я уверен, что мисс Фарнхэм выполняла указание Омара, когда сожгла документы. — Уинтермор высморкался и добавил: — Сейчас принесу ваши часы.

Он вернулся через несколько минут с большими старомодными часами из чистого золота на поношенной цепочке. Часы шли, время показывали верно. На другом конце цепи висел талисманчик в виде маленького золотого телескопа.

— Омар часто говорил о вас, — задумчиво произнес Уинтермор. — Его огорчало, что при малейшей опасности вы забиваетесь в щель. Он боялся, что вы останетесь нюней на всю жизнь. Не обижайтесь, цитата точная.

— И не думаю обижаться. Я опасаюсь того же самого.

— Если бы Омар видел вас сегодня, он бы возрадовался.

— Да?

— Вы вели себя как настоящий мужчина, мои мальчик. А я-то ожидал, что вы станете извиняться перед этими внушительными джентльменами за неудобство, которое вы им причинили, потом во всем чистосердечно признаетесь и примете предложенный ими пост.

— Знаете, я сам удивляюсь, что так не сделал. Но ко мне все пристают с тех пор, как я сюда вернулся.

— А ваша независимость заставила их предположить, что вам дают силу спрятанные миллионы.

— Значит, дядя похвалил бы меня?

— Да. Омар был интересный человек. Он никогда не делал неверных шагов. Я часто размышлял над секретом его успехов, и, пожалуй, единственным рациональным ответом является то, что когда-то, очень давно, он разработал точный математический метод предсказания будущих событий. Возможно, формулы содержатся в письме, которое он вам оставил. Это можно объяснить его сомнениями в отношении вас. Способность предсказывать будущее — большая ответственность.

Кирби, покинув Уинтермора, пошел в ближайшее кафе перекусить. Одно слово звучало у него в голове: нюня. Это было слово из девятнадцатого века, однако он не мог найти в современном языке ни одного другого с такими же оттенками смысла. Нюня — тот самый парень, который извиняется, если вы наступаете ему на ногу.

Кирби думал о том, насколько выражен его собственный нюнизм. Излечим ли он? Можно ли вообще прожить жизнь в постоянной готовности пригибаться и прятаться?

Собственно говоря, на совещании он не вел себя как нюня.

Хотя нужно честно сказать, что его поддерживала мысль о мисс Уилме Фарнхэм и о том, что она сделала. Пусть теперь администраторы попотеют. Он подошел к телефонным кабинкам и позвонил Уилме домой. Она ответила на втором звонке, голос у нее был холодный.

— Кирби Уинтер. Я пытался связаться с вами вчера.

— Да?

— Ну, я думал, нам надо поговорить.

— Вы так считали?

— Что с вами такое?

— Со мной ничего, мистер Уинтер. Контора закрыта. Я ищу другую работу. Мы не имеем друг к другу никакого отношения. Прощайте, мистер Уинтер.

Она положила трубку, но он тут же снова набрал ее номер.

— Ну что еще вы можете мне сказать, мистер Уинтер?

— Послушайте, мисс Фарнхэм, Уилма. Я слышал, вы сожгли все документы.

— Это верно.

— Значит, налоговое управление может вызвать вас лично…

— Мистер Уинтер! Я знала, что вы позвоните мне. Я знала, что вы сразу же забудете слово, данное мистеру Креппсу. А я собираюсь сдержать свое слово. Лучше я сгнию в тюрьме, чем нарушу обещание, которое дала этому великому человеку А вы слизняк, мистер Уинтер. Больше не беспокойте меня, пожалуйста.

Через двадцать минут он уже колотил кулаком в дверь ее квартиры.

— Уйдите! — прокричала она.

Он продолжал колотить. Открылась дверь через холл. На него испуганно смотрела женщина.

Кирби обратил к ней свою улыбку маньяка, и она быстро скрылась.

Наконец Уилма Фарнхэм открыла свою дверь. Она пыталась преградить Кирби дорогу, но он бесцеремонно ее оттолкнул и вошел.

— Как вы смеете!

— Прекрасная реплика, Уилма. Сядьте и слушайте.

Некоторое время он молча рассматривал ее. На Уилме был бесформенный халат неприятного коричневого цвета. Коричневые волосы спадали к плечам. Очки она не надела и сейчас близоруко всматривалась в него.

— Какого черта вы думаете, что у вас монополия на лояльность и честь, Уилма? Кто дал вам право судить кого-либо без доказательств? Как вы вообще можете что-то обо мне знать?

— Н-но вы всегда…

— Молчать! Вы сделали, как вам было сказано. Прекрасно. Поздравляю. Но и я поступил точно так же. Я не сказал им ни слова.

Она смотрела на него с подчеркнутым недоверием.

— Совершенно ничего?

— Более того. Я сказал им нечто такое, во что они никогда не смогут поверить. Я сказал, что просто отдал деньги.

Ее глаза распахнулись во всю ширь.

— Но… но это…

Вдруг она захихикала. Кирби никогда бы не поверил, что Уилма способна издавать столь девичьи звуки. Потом она захохотала. Он рассмеялся вместе с ней.

Когда оба успокоились, Уилма вышла привести в порядок свое лицо. Кирби достал золотые часы, заглянул в телескоп на истертой цепочке, долго рассматривал циферблат, потом сложную вязь монограммы на задней стороне.

— Он всегда носил их с собой, — сказала Уилма, появляясь. — Всегда.

— Я, наверно, тоже буду их носить.

Уилма обошла кресло, в котором сидел Кирби, и он увидел ее футах в восьми от себя. У него перехватило дыхание.

— Купила два года назад, — прошептала Уилма. — надевала один раз.

Она свои коричневые волосы начесала до такого блеска, что они стали отливать красным. Тело ее не дрожало, нет. Оно, казалось, вибрировало в тон неслышной уху небесной музыке. На Уилме было платье. Кирби никогда не смог бы его описать. Черные кружева у шеи… Нет, лучше и не пытаться. В целом это было нечто изящное и воздушное. Но на груди… но на груди… но на груди! Там материя была поплотнее, и во всю ширину скалила огромные зубы глупая наглая жирная морда кролика. Схватившись за живот, сдерживая рыдания восторга и ужаса, Кирби выбежал из квартиры.

— Мерзаааааавееееец! — прокатился ему вслед хриплый вопль горчайшего разочарования.

Какое-то время он быстро шел по улицам, не разбирая дороги, повторяя «Уилма, Уилма».

Потом, остановившись перевести дух, заметил, что находится в нескольких кварталах от отеля «Бердлайн». Вдруг и впервые с того разговора он вспомнил свою ложь о личных бумагах дяди Омара. Тогда он считал себя ужасно хитрым. Теперь-то Кирби понимал, что это была ужасная глупость.

Он пошел в «Бердлайн». Хувер Хесс встретил его, потирая руки и улыбаясь.

— Кирб, приятель, ты уже готов поговорить о делах? Ты нигде не найдешь…

— Не сейчас, Хувер. Я спешу. Меня интересуют вещи, которые тут у тебя хранятся. Я хотел бы…

— Понятно, я же умею ценить красивый жест, но я тебе говорил, что, пока у меня есть место на складе, хранение за мой счет, так?

— Да.

— Ну, я был очень тронут, когда получил эти пятьдесят долларов. Очень мило с твоей стороны.

— Пятьдесят?

Хесс отшатнулся.

— А было больше? Неужели эти вонючие мошенники присвоили часть по пути сюда?

— Э… нет. Больше не было.

— Будь спокоен, Кирб. Они приехали и забрали сундук и большой деревянный ящик сегодня часов в одиннадцать.

— Кто? — спросил Кирби замирающим голосом.

— Люди из «Элизы»! В грузовике из «Элизы»! Да ты что, не помнишь даже, кого послал?

Кирби из телефонной кабины позвонил Бетси — ее домашний номер он запомнил.

— Кирби! Я уже собиралась искать тебя. Тысячу раз звонила в отель. Ты сейчас там?

— Нет. Послушай, я думаю, ты была права, по крайней мере немного.

— Огромное спасибо!

— Не обижайся. При том, как все складывается, разве я могу кому-нибудь доверять?

— О, Кирби, ты показываешь зубы!

— Кажется, я сделал глупость. То есть я думал, что это очень здорово, но я тогда был пьян.

— Приезжай сюда. Я одна. Все и обсудим.

— Но… но… но…

— Быстро сюда, клоун! — Она повесила трубку.

«Я нюня», — мрачно подумал он, отправляясь на поиски такси.

— Посмотри, как я живу, — сказала Бетси, появляясь на пороге. Она была босая, в узких брюках и голубой блузке без рукавов.

Большая часть квартиры представляла собой студию. Кирби увидел кухонный альков и единственную дверь, которая могла вести только в ванную комнату.

— Смотри. Ковры до лодыжек. Скрытое освещение. Камин, перед ним тигровая шкура. Маленькая библиотека — сплошная эротика. Семнадцать зеркал. Я считала. Тридцать одна подушка. Тоже считала. Попробуй догадаться, Кирби, какое хобби у Верни, хозяина квартиры?

— Э… филателия?

Она быстро повернулась к нему, расплываясь в улыбке.

— А у тебя все же есть чувство юмора. Я же думала, ты совсем… Ну ладно, рассказывай все по порядку.

Он рассказал, кое-что опуская.

— Что ты там хранил?

— Да всякие личные вещи. Книги, пластинки, фотографии. Теннисные принадлежности. Охотничьи принадлежности. Даже коньки.

— Коньки — это их потрясет. Ну ладно, теперь мы знаем, что им нужны личные записи твоего дяди. А ты говоришь, что их нет. Ты уверен?

— Вполне.

— Не могла эта Фарнхэм что-нибудь припрятать? Она жутко лояльная.

— Сомневаюсь.

— Шарла и Джозеф будут очень злиться. Но все же для них ты — кратчайший путь к цели. Ты уверен, что не говорил им мой адрес?

— Уверен, — буркнул Кирби.

— Ну ладно, что же получается? Тебе надо вернуться к ним и притвориться хитрым. Как будто ты знаешь, что им нужно. Признайся, что обманул их. Скажи, что согласен выслушать предложение. Может быть, тогда мы лучше поймем, что они ищут — если они сами это знают.

— А может Шарла устроить, чтобы все дома моего дяди… ограбили?

— Почему нет? Это ее обычный стиль.

— Они не смогут добраться до того письма.

— Ну и что, подождут год. А все, что ты получил, — это сувенир.

Он вытащил часы из кармана. Бетси взяла их, стала рассматривать. Потом отдала обратно. Когда Кирби клал часы в карман, Бетси потянулась к нему. Он решил проявить активность. Попробовал обнять Бетси, но, конечно, промахнулся и сунул руку ей под блузку. Грудь была небольшая и упругая. Что-то мелькнуло и обрушилось на его левую щеку. От неожиданной боли глаза наполнились слезами. Когда зрение прояснилось, он увидел, что Бетси посасывает ободранные костяшки пальцев. Кончиком языка он нашел металлическую крошку во рту, вытащил и рассмотрел. Это был кусочек пломбы. Он легонько звякнул, когда Кирби бросил его в пепельницу.

В полной тишине Бетси опять потянулась к нему, взяла сигареты у него из кармана рубашки, вытащила одну из пачки и положила пачку обратно.

— Это квартира на тебя так подействовала?

— Я просто подумал…

— Может быть, общение с Шарлой тебя уже испортило, приятель. Для нее это пустяк, вроде как передать соль за столом. Для меня — нет, Уинтер. Не пустяк.

— А она сказала, все как раз наоборот, — пробормотал несчастный Кирби.

— Долго ты будешь верить ее лжи?

— Теперь уж совсем недолго.

— Я не хотела ударить тебя так сильно, Кирби.

— Ах, бывали дни и похуже.

— Ну ладно, иди. Не говори им, где я живу. Они постараются сделать так, чтобы мы не встречались. Шарла способна устроить любую пакость…

Кирби оказался в «Элизе» без четверти пять, прошел в свою комнату, не остановившись у конторки регистратора. Телефон зазвонил через десять секунд после того, как он закрыл за собой дверь. Телефон не только звонил, но и настойчиво мигал красным светом.

— Ты разве не мог дать мне знать, что задерживаешься, дорогой? — спросила Шарла.

— Мне очень жаль, что так получилось.

— С тобой кто-нибудь есть?

— Нет.

— Как странно.

— Что тут странного?

— Но ведь знаменитости всегда окружены толпами.

— Знаменитости?

— Кирби, милый, ты восхитительно туповат. Беги ко мне скорее. Если очень повезет, мы сумеем добраться до «Глорианны». Она пришла сегодня утром.

— О чем ты говоришь?

— Боже мой, ты действительно не знаешь?

— Нет.

— Ты не останавливался у регистратора?

— Нет.

— Тогда скорее сюда, я все расскажу.

Только Кирби положил трубку, как телефон зазвонил вновь. Напряженный мужской голос произнес:

— Кирби Уинтер?

— Да.

— Слушай, парень. Без лишних слов. Если тебя еще никто не взял на крючок, две с половиной тысячи долларов за то, что двадцать четыре часа ты не даешь интервью никому, кроме меня. Меня зовут Джо Хупер. Запомнишь? А я позабочусь, чтобы тебя охраняли от всех остальных ближайшие сутки. Договорились?

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Не вешай мне лапшу на уши, милок. Бери ноги в руки. К себе ты сумел пробраться, молодец, но об этом стало известно, и туда уже идут.

— Кто идет?

— Ты Кирби Уинтер или нет, черт возьми?

Из холла донесся топот, в дверь заколотили.

— Извините, но, кажется, кто-то пришел…

— Это они, растяпа ты! Ну, договорились?

Кирби вздохнул и повесил трубку. Пошел было к двери, но заколебался. Судя по звукам, толпа в холле была большая. Вдруг послышался резкий стук во внутреннюю дверь и приглушенный голос:

— Кирби? — Он узнал Шарлу. Подойдя к двери, шепотом ответил ей. — Отодвинь засов, милый, — сказала она.

На Шарле был халат, из-под которого выглядывали белые бермудские шорты, и огромные солнечные очки.

— Кто это? — в ужасе спросил Кирби.

— Репортеры, любимый мой. Я это предвидела, поэтому попросила Джозефа снять эту комнату — между нашими номерами. Здесь все комнаты соединяются, так что сторону отеля с видом на океан можно превратить в один гигантский номер. Правда, пришлось переселить из этой комнаты очень милую пару, у которой медовый месяц.

— Что нужно всем этим людям?

— Не стой как нюня, дорогой. С них станется выломать дверь.

Он прошел с ней через спаленку в большой номер. Шарла заперла соединительную дверь и протянула Кирби послеполуденную газету. Почти всю первую страницу занимала его фотография» Заголовок гласил:

ЗАГАДОЧНЫЙ ПЛЕМЯННИК В НАЛОГОВОЙ УЛОВКЕ КРЕППСА.

У Кирби подкосились ноги, и он быстро сел.

В краткой заметке излагались обстоятельства дела и прямо говорилось, что Кирби отказывается сообщить местонахождение 27 миллионов долларов.

— Боже мой, — прошептал Кирби, глядя на Шарлу невидящими глазами.

Она села рядом с ним и сняла темные очки.

— Ты понимаешь, какие все это может иметь последствия, мой самый дорогой? — спросила она.

— Вероятно, очень многие хотят со мной поговорить.

— Эта цифра обладает ужасно притягательной силой. Миллион противных мелких людишек буквально вибрирует, представляя эту кучу денег, спрятанную где-нибудь в романтических уголках света. Они ненавидят тебя за то, что ты ухватил эту кучу. И втайне восхищаются тем, что ты не побоялся это сделать.

— Но все было не так!

— Это имеет какое-нибудь значение, милый?

— Но если я объясню всю нашу операцию в деталях…

— Без документов? К тому же ты действительно отщипывал кое-что для себя, а? Если нет, то ты идиот, конечно. А мисс Фарнхэм не брала себе какие-нибудь пустячки? Почему ты так уверен? Но не о репортерах тебе надо беспокоиться…

— Что ты имеешь в виду?

— Милый Кирби, мир полон животных, которые с удовольствием поджарят тебя и мисс Фарнхэм на угольях ради одного процента от этой суммы. Так что мы нужны тебе больше прежнего.

— А?

— «Глорианна», милый. Не будь таким тупым. Или мы потихоньку увезем тебя, или мир разорвет несчастного Кирби Уинтера на куски, поверь мне. И вообще я не понимаю, почему мы должны тебе помогать после того трюка, который ты нам устроил. Коньки — ну и ну!

— Я просто проверял.

— Джозеф был вне себя от ярости, но я сказала — так ему и надо, недооценил тебя. Но я думаю, ты бы так не осторожничал, если бы Бетси не наговорила о нас ерунды.

— Но… вам же что-то нужно, я полагаю.

— Конечно, милый! Как это освежает — говорить обо всем открыто. Давай без игр, хорошо?

Думая о Бетси, он осторожно выбирал слова:

— Мне все же придется, наверное, принять какие-то меры предосторожности…

Ее глаза сузились, она сделала глубокий вдох и задержала дыхание.

— Значит, ты и в самом деле завладел…

— Чем завладел?

— Не притворяйтесь, мистер Уинтер. Можете сами себе все испортить.

Он пожал плечами.

— Эта вещь там же, где деньги?

— Какая вещь?

Она топнула ногой.

— Не дури! Ты же понимаешь, все могло быть иначе. Я могла тебя усыпить — ты пил все, что я тебе давала. И мы отвезли бы тебя в такое место, где твоих криков никто не услышал бы. Джозеф не выносит таких вещей, а я очень даже выношу! И, пожалуй, получаю удовольствие, мой дорогой.

Она помолчала.

— Торговаться будем в море, Кирби.

— Может, я не захочу.

— Милый мальчик, я ведь не совсем дура. Если б ты не захотел заключить сделку, то не болтался бы сейчас здесь.

Когда Кирби вернулся в свою комнату, в холле было уже тихо.

В семь тридцать он стоял у двери Бетси. Она открыла и быстро впустила его.

— Боже милостивый, — тихо проговорила она. — За тобой никто не следил? Да нет уж, вряд ли за тобой следили…

Он расстегнул куртку и ремень гостиничной униформы и вытащил гостиничную подушку. Из-за щек достал матерчатые валики. Тяжело опустившись в кресло, сказал:

— Ко мне прислали толстого.

— Кто этот толстый?

— Официант. Я звонил из комнаты, где раньше жили молодожены.

— Из чьей комнаты?

— Я никого не бил с тринадцати лет. Он поставил поднос, повернулся — и бах. Я оставил в его руке пятьдесят долларов. Потом прошел сквозь них всех.

— Знаешь, расскажи все по порядку, с самого начала.

— Хорошо. Хорошо. — И он рассказал.

— Значит, она показала наконец зубы, а?

— Боже мой, вот уж где я не хочу быть, так это на той яхте. И знаешь, очень трудно говорить с человеком, понятия не имея, о чем говоришь!

— По-моему, ты очень хорошо справился. Но что же получается? Сейчас она думает, что ты знаешь, за чем она гоняется. А ты и представления об этом не имеешь?

— Совершенно никакого.

— Вот какой расклад я вижу: ей придется или быть чертовски хитрой, чтобы отнять это у тебя, или ужасно грубой, или заплатить тебе полную цену, или стать твоим партнером. Какого рода вещь вырисовывается из такого расклада?

— Ну, это какое-нибудь изобретение, больше мне ничего не приходит в голову.

— Я тоже так думаю. Много лет назад он действительно пытался изобретать всякие штуки. И вдруг разбогател. У него, наверно, появилось что-то такое, что действовало. Думаю, Шарла и Джозеф сами все это просчитали. Они могут и не знать в точности, что это. Но предполагают, что все записи содержатся в его личных бумагах.

— И они уверены, что уж я-то осведомлен полностью.

— Знаешь, сейчас было бы очень кстати, если бы ты смог прибрать эту штуку к рукам, Кирби.

Он закрыл глаза.

— Я уже на пределе. Все в мире думают, что я припрятал двадцать семь миллионов долларов, и все хотят завладеть этими деньгами. Только шесть человек знают, что я их раздал. Ты, я, Уилма, Уинтермор, Шарла и Джозеф. А Шарле я позволил думать, будто оставил кое-что себе. Но им нужно что-то еще, и я не знаю, что именно, и ты не знаешь — они, вероятно, не знают тоже.

— Остается Уилма, так ведь?

Он открыл глаза.

— Она может знать?

— Да, она может располагать этой информацией, сама того не подозревая.

— Нужно к ней поехать.

Подумав, решили, что ехать лучше Бетси, потому что Кирби могли узнать на улице.

* * *

Проверив, заперта ли дверь, и выключив весь свет, Кирби Уинтер заполз на середину гигантской кровати. Подушка источала волнительное благоухание Бетси. Долго не мог уснуть, но потом сон ему привиделся дивный.

Из тьмы ночной неслышно появилась девушка, она нежно целовала его в губы, обнимала, он отвечал ей сначала робко, потом осмелел, как никогда не смог бы наяву… они слились в очень крепком объятии… Кирби затопил поток восхитительных ощущений… тут он и проснулся.

Рядом на подушке лежала голова.

— Ну-у-у… — прошептала девушка. — Ну, Верни, ты хорош. Обалдеть!

— Гм, — ответил Кирби, у которого сердце еще бешено колотилось.

— Суп-риз, суп-риз, а, милый? Хороший суп-риз?

— Гм.

— Сначала ключ никак не хотел открывать. Я уж думала, ты замок сменил. Да я б тебя убила, если бы ты устроил такой фокус Бонни Ли! Потом дверь открылась, и я потихоньку вошла сюда. Если б я нашла в постели две пары ног, Берни — мой мальчик, я бы тебе такое устроила!..

— Э.

— Ты не очень-то разговорчив с девушкой, по которой так скучал.

— Гм.

Она пробежала пальцами по его верхней губе.

— Эй! Да ты сбрил усы! Интересно, как ты сейчас выглядишь, любовничек?

Она спрыгнула с кровати, и через несколько мгновений вспыхнул яркий верхний свет. Кирби закрыл глаза, потом чуть приоткрыл и, прищурившись, взглянул на девушку.

Она стояла на коленях рядом и смотрела на него сверху вниз, загорелая, длинноногая, с огромными карими глазами. Рот сложился в букву О — от удивления. Груди были большие и тоже загорелые, с яркой белой полосой поперек. Белые вьющиеся волосы обрамляли тонкое ангельское лицо.

— Ты кто такой, сукин сын?! — завопил ангел. — Что это за фокусы? Глаза выколю!

— Не нужно!

— Почему? И за кого ты вообще меня принимаешь? Где Верни?

— Не знаю.

— Ты должен быть им, черт возьми!

— Мне об этом ничего не известно.

— Да за то, что ты отколол, мистер, надо взять ржавый нож и…

Он сел, наконец, возмутившись.

— Да будь ты проклята, вот что я тебе скажу! Я крепко спал! Я не знал, кто ты, и сейчас не знаю.

У нее дернулся угол рта.

— Ты мог догадаться, что я девушка.

— Это я заметил!

— Не ори на меня, подлый тип! Ты проснулся, ты быстро проснулся, и мог бы сам сообразить, что если ты в кровати Верни, то, возможно, происходит какая-то ошибка. Но сказал ли ты хоть слово?

Он изумленно уставился на нее.

— Когда? И что я должен был сказать? Боже мой, девушка, это же примерно как потребовать от человека, падающего с крыши дома, чтобы он по пути завязал шнурки и завел часы.

У нее опять дернулся уголок рта, она закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Почему ты плачешь?

— Что ты со мной с-сделал. У меня никогда в жизни не было связи с человеком, которого я не з-знаю. А теперь я как ш-шлюха!..

— Тише ты, как бы тебя ни звали.

— Даже не знает моего имени! — завопила она. — Бонни Ли Бомонт, будь ты проклят!

— Меня зовут… — он заколебался, — э… Кирк Уиннер. И, знаешь, успокойся наконец. Ты думала, что я Верни, зачем же винить себя?

Она молчала несколько мгновений.

— Наверное, надо думать об этом так, как ты говоришь. Ладно. Так как тебя зовут, ты сказал?

— Кирк Уиннер.

— Друг Верни?

— Друг друга.

— Тоже на телевидении?

— Нет.

— Женатый?

— Нет.

Она склонила голову набок.

— А ты неплохо смотришься вообще-то.

— Сколько тебе лет, Бонни Ли?

— Двадцать — почти.

— Боже милостивый, живешь с родителями?

— Ну, ты скажешь! Они у меня фермерствуют в Южной Каролине, а я сбежала в четырнадцать лет на конкурс красоты, сказала, что мне шестнадцать, места не заняла, конечно, но не пропала, была один раз замужем, быстро его бросила, он играл на кларнете и пил, сейчас я в одном заведении в Северном Майами, пою и немного стриптиза, но не до конца, и еще играю на барабанах бонго, у меня есть машина…

Кирби улыбнулся. У него было легко на душе.

* * *

Звонил телефон. Он звонил долго, вырывая Кирби из глубин сна. В комнате было уже довольно светло — солнце пробивалось во все щели. Рядом на подушке лежала изящная головка Бонни Ли.

Кирби чуть покраснел, вспомнив, какими жаркими объятиями кончились их ночные разговоры. Засыпая, Бонни Ли пробормотала, что, кажется, начинает в него влюбляться…

А телефон все звонил. Это, конечно, Бетси Олден, подумал Кирби, потому что любой другой давно бы сдался. Вздохнув, он поднял трубку.

— Да?

— Доброе утро, Кирби, — послышался переливчатый баритон Джозефа.

— Э… как?..

— Вы очень плохо вели себя в последнее время, Кирби. Но все будет прощено, если теперь вы станете с нами сотрудничать. У вас масса неприятностей, знаете ли. Зверское нападение на официанта было большой глупостью, конечно. Но это показывает, что у вас есть некоторые способности, так что вы сможете добраться до «Глорианны» без происшествий. Слушайте внимательно, мой мальчик. Она стоит в Бискэйнской гавани, пирс Е. Пожалуйста, будьте на борту не позже десяти.

— А сейчас сколько?

— Двадцать минут восьмого. Времени вам хватит.

— Но я не…

— Бетси, знаете ли, очень глупый, упрямый, эмоциональный ребенок. Она пыталась хитрить. Сейчас, должен сказать, она уже неспособна говорить связно — так повлиял на нее наш допрос. Хочу поздравить вас с тем, что вы не доверились ей полностью, ибо она сгорала от желания все нам рассказать. В частности, где мы можем найти вас. И мисс Фарнхэм — она тоже скрывается, как и вы, но Бетси быстро ее выследила. Оказывается, брат спрятал ее в доме отсутствующего коллеги, Сансет Уэй, два — десять. А полиции он солгал. Шарла очень хочет поговорить с мисс Фарнхэм, и скоро ее сюда привезут. Но мы не станем задавать ей утомительных вопросов до, скажем, десяти часов.

— Что вы пытаетесь…

— Я побуждаю вас присоединиться к нам, старина. Я рассчитываю на ваше чувство ответственности по отношению к Бетси. И вашу сентиментальность, наверное. Бетси не приспособлена для такого обращения, знаете ли. Так что мы вас ждем, Кирби.

Повесив трубку, он надел шорты и подошел к другой стороне кровати. Присел на корточки и стал смотреть на милое спящее личико Бонни Ли. Ему казалось, что сердце его разорвется от чувств.

Он мягко потряс девушку за плечо.

— Бонни Ли, радость моя. Эй! Бонни Ли!

Глаза ее медленно открылись, и взгляд встретился с его взглядом. Она нахмурилась.

— Посреди ночи, — пробормотала она. — Посреди ночи. Ну, хамство! — И Бонни Ли, повернувшись на другой бок, снова погрузилась в сон.

Вздохнув, Кирби начал расталкивать ее уже не очень нежно.

— Какого черта ты делаешь, Кирк? Господи!

— Пожалуйста, проснись, Бонни Ли.

Прищурившись, она осмотрела комнату и в отчаянии воскликнула:

— Рассвет! Н-ну!

— Я бы не стал тебя будить, но мне нужна твоя помощь.

Она уставилась на него со злобными подозрениями.

— Надеюсь, милок, что дело действительно важное!

— Важное.

Из ванной комнаты Бонни Ли вышла решительным шагом, причесанная и при губной помаде. Она улыбнулась.

— Когда окончательно встаешь, все уже кажется не таким ужасным. Эй, что ты на меня так смотришь?

А он действительно смотрел на нее с каким-то странным выражением. Одежда изменила Бонни Ли. Она казалась теперь выше и стройнее. И, пожалуй, строже…

Она покраснела.

— Ой, ты же меня еще не видел в одежде!

— Ничего. Мы знаем, как это получилось.

— Ты хочешь, чтобы я поскорее ушла, кого-то ждешь?

— Нет.

— А кто этот друг Берни, который твой друг?

— Она актриса.

— О, шикарно!

— Э… Берни любит ее, я думаю.

— Берни любит все, что в юбке. Иди принимай душ.

Когда Кирби вышел из душа в рубашке и брюках Берни — одежду официанта он аккуратно сложил в угол — по комнате гулял жизнерадостный запах кофе.

— На тебе Бернины шмутки, Кирк. Может, ты был официантом в «Элизе»? И что вообще происходит?

— Бонни Ли, я не могу сейчас объяснить…

— Объясняй сейчас, мистер, а то плохо тебе будет.

— В действительности меня зовут Кирби Уинтер… — неуверенно начал он.

— Ты говоришь так, будто это что-то значит.

— Я думал, что значит.

— Кирби Уинтер? Похоже, я это имя где-то слышала. Говоришь ты как образованный. Актер, что ли?

— Я… нечто вроде знаменитости. Со вчерашнего дня.

— Ну я не особо обращаю внимание… — Она вдруг умолкла, глаза ее расширились. — Милок, ты — ОН? Двадцать семь миллионов долларов! Ты украл эти деньги!

— Я не крал. И денег у меня нет.

Она зачарованно покачала головой.

— Ты родственник этого Крупса.

— Креппса. Мой дядя Омар.

Она подошла к кровати и как-то вяло опустилась на нее.

— Ты и какая-то девица, вроде школьной училки на вид, провернули эту операцию, вас все ищут, а ты оказался в одной постели с Бонни Ли Бомонт и ни с кем иным.

— Я не взял ни цента.

Несколько мгновений она молча изучала его.

— Кирк, сладкий мой. То есть Кирби. Уж я-то знаю, что ты не брал. Я людей чувствую — так почему же ты не сдашься и не расскажешь, как все было?

— Не могу. На это есть много причин, сейчас некогда рассказывать тебе, но я просто не могу. Я только надеюсь, что ты согласишься помочь мне, хотя знаешь, кто я такой.

— Хотя и знаю? Не зли меня. Я ж говорила, что начинаю в тебя влюбляться.

Бонни налила кофе в чашки.

— Ты говорила, что у тебя есть машина? — спросит Кирби.

— Да, маленький старенький желтенький «санбим».

— А где Бискэйнская гавань, знаешь?

— Конечно. У меня там знакомый парень держал лодку.

— Я бы хотел, чтобы ты меня туда отвезла, Бонни Ли.

— А потом?

— Просто оставишь меня там.

— Это все? Не очень-то большая услуга.

— Многие знают меня в лицо. Многие меня ищут.

— Ты собираешься убежать на лодке?

— Я… думаю, что да.

— Ладненько. Сейчас посмотрим, что тут у него есть. — Бонни начала рыться в одежде хозяина квартиры. Отыскала «плантаторскую» шляпу с широкими полями и темные очки. — Вот, попробуй.

Шляпа оказалась маловатой, но ее вполне можно было натянуть на лоб.

Бонни кивнула.

— Теперь ты похож на кого угодно. Повесишь камеру на шею и будешь невидимым по всей Флориде.

— А ты не боишься, что это тебя во что-то вовлечет?

— Вовлечет? Кирби, если я кого-то люблю, я делаю, что он просит.

Он снял очки и шляпу и уставился на нее.

— Любишь?

— Ты меня не слушал в постели, да?

— Слушал, но… — Кирби очень смутился.

— Ну вот и не усложняй все, жизнь и так сложная. Ладненько, сейчас будут новости по телевизору.

Они сели на кушетку. В местных новостях Кирби шел первым номером.

«Власти штата, федеральные и местные, объединили усилия в поисках Кирби Уинтера и его сообщницы, Уилмы Фарнхэм. Прошлым вечером Артур Вара, официант номерного обслуживания в одном из отелей Майами-Бич, заявил в полицию на Уинтера за разбойное нападение. По словам полиции, Уинтер, спасаясь от преследования репортеров, вломился в соседний номер, позвонил в номерное обслуживание, а когда пришел Вара, оглушил официанта, надел его униформу и пробрался мимо репортеров к выходу из отеля. Его еще не задержали».

Бонни Ли повернулась к Кирби и вопросительно подняла бровь. Он кивнул с виноватым видом.

«Доктор Роджер Фарнхэм, старший брат Уилмы Фарнхэм, заявил, что мисс Фарнхэм покинула вчера квартиру, где жила одна, взяв кое-что из вещей, и с тех пор он ее не видел. Полиция установила, что мисс Фарнхэм и Уинтер тайно встречались в Майами во время его нечастых возвращений в эти места из различных зарубежных стран.

Всех интересует, что могло случиться с двадцатью семью миллионами долларов, переведенными из «Креппс Энтерпрайзис» в «О. К. Дивайсис» по непосредственному указанию Омара Креппса, международного финансиста, который внезапно умер на прошлой неделе. Есть мнение, что Уинтер и Фарнхэм готовили свою финансовую аферу в течение длительного времени, включая планы уничтожения документов и, как считает полиция, включая планы выезда за границу, — что они и осуществили прошлым вечером.

Фирма «К. Э.» возбудила против Уинтера дело о растрате и назначила десять тысяч долларов вознаграждения за информацию, способствующую поимке одного или обоих беглецов. Налоговое управление также имеет претензии к Уинтеру и Фарнхэм.

Полиция дает следующее описание Уинтера: рост шесть футов полтора дюйма, вес приблизительно сто девяносто фунтов, песочного цвета волосы, темно-голубые глаза, возраст тридцать два года, маленький шрам в виде полумесяца на левой скуле, в обращении вежлив, речь мягкая, в целом производит весьма приятное впечатление».

Бонни Ли выключила телевизор и посмотрела на Кирби, качая головой.

— Ну ты действительно знаменитость. Надо побыстрее доставить тебя на ту лодку.

Он надел шляпу и очки и проверил карманы. Золотые часы нашел рядом с телефоном. Спасибо за все, дядя Омар, подумал он.

— Долго ехать до гавани?

— Минут десять примерно.

Прежде чем они вышли, Кирби поцеловал Бонни Ли. Несколько мгновений они стояли, крепко обнявшись.

— Ладно, пойдем, Кирби, а то я расплачусь.

Маленький «санбим» был весь во вмятинах, грязный и местами проржавевший, но с места снялся весьма резво. Было около девяти часов. Бонни Ли вела машину как будто небрежно, но Кирби вскоре понял, что она искусный водитель.

Показалась гавань с множеством парусных и моторных лодок. Вдруг Бонни утопила педаль акселератора, мотор взревел, и машина пронеслась мимо, а Кирби увидел полицейские машины у обочины и людей в форме на причале. Бонни завернула за ближайший угол и остановила машину.

— Эта дверь закрыта и заперта, — сказала она.

— Что же делать, черт возьми!

— Просто сидеть, пока Бонни Ли все выяснит. Как называется лодка?

— «Глорианна».

Она вытащила газету из-под сиденья и подала ему.

— Закрывайся, красивый мой. А я быстренько.

Ее не было пятнадцать невыносимых минут. Потом она села за руль и повела машину в заданном направлении. Остановилась у торгового центра, чтобы затеряться в массе других машин.

— Я разговорила одного легавого, Кирби, потеряла время. Эта «Глорианна», она ушла двадцать минут назад, а легавые опоздали на десять минут. Как я поняла, они узнали, что твои вещи были вывезены из какого-то дрянного отеля, и с большим трудом проследили их до «Глорианны». Вот они и думают, что ты на лодке и скоро тебя можно будет взять, потому что подключилась береговая охрана и «Глорианне» далеко не уйти. Лодка очень большая, сказал легаш. Ты знаешь, они думают, что те двадцать семь миллионов сейчас на борту, и стоят все потные от волнения. Мне бы не помешало знать, что именно туда погрузили.

— Всякое личное барахло. В переводе на наличные, может, две сотни. Там даже есть пара коньков.

— Коньки! Ну ты даешь!

— Мне теперь совсем некуда идти, Бонни Ли.

— Я очень хочу все услышать с самого начала. Может, вернемся к Берни?

— Нет, туда лучше не нужно.

— Сейчас нам нужно место, чтобы поговорить. А уж где тебя никогда не станут искать, так это на публичном пляже.

* * *

Часов около десяти они сидели уже на цементной скамейке в маленьком открытом павильоне с видом на океан. Хотя было утро вторника в апреле, на берегу расположились сотни людей. Кирби чувствовал себя беспомощным.

— Ну, рассказывай, золотой мой.

И он рассказал. Нудным голосом перечислил факты, без окраски и надежды. От этого пересказа ему стало совсем тошно. Закончив, он тупо посмотрел на нее.

— Может попробовать им все объяснить?

— Да кто тебе поверит? Черт возьми, Кирби, у тебя сразу станут искать следы от иголок на руках.

— А ты веришь?

— Ну я, — девушка, которая тебя любит. Помнишь? Я верю. Но, Богу известно, это трудно. Не любить — это как раз легко. Вот верить трудно. Шарла. Что это вообще за имя?

Она помолчала.

— Если обе те девицы были на лодке, то сейчас их уже взяла береговая охрана. И тогда Шарла и Джозеф не в лучшем положении, чем ты.

— Сомневаюсь.

Он извлек из кармана золотые часы дяди Омара. Рассеянно стал поигрывать ими. Завел, вытащил головку, стал устанавливать по своим наручным часам. У золотых были часовая, минутная и секундная стрелки. Четвёртая стрелка стояла неподвижно на двенадцати часах — серебряная в отличие от остальных, золотых. Интересно, для чего она, подумал Кирби. Он опять вдавил головку и обнаружил, что, нажимая на нее и поворачивая, можно передвинуть серебряную стрелку.

И как только он ее передвинул, мир стал беззвучным, а зрение затуманилось-. Первой мыслью у него было, что это сердечный приступ. Тишина была полнейшая, он даже слышал движение собственной крови в ушах. Кирби не пытался догадаться, что случилось: все затопил тотальный, примитивный ужас.

Он вскочил на ноги, задыхаясь, дрожа, и резко снял солнечные очки.

Вскакивая, почувствовал какое-то странное сопротивление, как будто на него давил ветер, которого он раньше не замечал. А весь мир был неподвижен. Без очков он казался бледным, с неприятным красным оттенком. Такой мир Кирби уже видел однажды через красный светофильтр фотокамеры. Но тогда сохранилось нормальное движение в окружавшей его реальности. А сейчас он находился в розовой пустыне, или в саду дикарских скульптур, или внутри картины Дали, наполненной ужасом вневременной неподвижности.

Довольно высокая волна, во всю длину берега, загнулась и не упала. Чайки из розового камня свисали с невидимых проволок. Он повернулся и посмотрел на девушку. Цвет лица у нее был неприятный, губы казались черными. Она завязла намертво в этой вечности, приподняв руку в жесте, приоткрыв губы, касаясь языком передних зубов.

Кирби зажмурился, опять открыл глаза. Ничего не изменилось. Он посмотрел на золотые часы. Золотая стрелка, отмечавшая секунды, была неподвижна. Тогда он посмотрел на наручные часы. Они тоже стояли. Он очень пристально стал изучать серебряную стрелку на золотых часах и наконец смог заметить ее очень медленное движение: она приближалась к двенадцати. Кирби поднес часы к уху, и ему показалось, что он слышит тончайший звук — легкую, растянутую музыкальную ноту. Он передвигал серебряную стрелку на десять. Сейчас она стояла на без семи двенадцать. Получалось, что он пробыл в красном мире безмолвия три минуты.

Он попробовал сделать два шага и опять ощутил сопротивление своему телу. А ботинки, казалось, весили по двадцать фунтов. Было трудно поднять их, передвинуть вперед по воздуху и опять поставить. У них был непривычный вес и инерция, как будто он шел сквозь клей. А давление на тело, как ему показалось, было вызвано такой же инерцией в одежде. Он наклонился и поднял брошенный кем-то бумажный стаканчик. Стаканчик был тяжелый, как из свинца. Он чувствовал вес и сопротивление только при подъеме, а когда движение прекратилось, вес сразу исчез. Все нормальные сигналы от мышц к мозгу были искажены. Кирби осторожно отпустил стаканчик. Он повис в воздухе на этом же месте. Кирби толкнул его рукой. Оказалось, что можно двигать стаканчик по воздуху, но движение тут же прекращалось, как только Кирби переставал оказывать давление. В этом красном мире тело, пришедшее в движение, не имело тенденции оставаться в движении. Он схватил стаканчик и сжал.

Ему удалось его смять, но это было все равно что сминать тяжелую свинцовую фольгу, а не тонкий картон.

Он опять посмотрел на часы. Без трех двенадцать. Перевел взгляд на пляж, на сотни неподвижных людей. На подъездной дорожке увидел замершую реку машин.

Над городом висел приклеенный к небу реактивный самолет.

Кирби осторожно надавил на головку часов, думая, что нужно вернуть серебряную стрелку на двенадцать, стараясь верить, что тогда мир станет привычным: он знал, что еще три минуты красного молчания может не выдержать.

А когда он вдавил головку на место, серебряная стрелка, подобно стрелке спортивного секундомера, прыжком вернулась на двенадцать. Сразу же ударил грохот реального мира, краснота исчезла. Волна накатила на берег, смятый стаканчик упал, самолет стал перемещаться по небу.

— Может быть, ты… — проговорила Бонни Ли и остановилась; она посмотрела на него, на скамью, опять на него. — Ну, какой ты быстрый! Ого! Ты в лучшей форме, чем я думала.

Он расхохотался. И хохотал до тех пор, пока слезы не побежали по щекам, а в голосе не появились истерические нотки. Она пыталась смеяться вместе с ним, но скоро перестала, глядя на него с некоторой тревогой.

— Кирби! Кирби, черт возьми!

— Я в прекрасной форме, — проговорил он, переводя дыхание. — Я никогда не был в такой форме!

— Ты сходишь со своего хилого ума, милок?

Он ушел при помощи золотых часов в красный мир. Ему нужно было время подумать, время, чтобы справиться с этим дурацким смехом. Но смех оказалось очень легко взять под контроль. Он звучал слишком жутко в тишине. А Бонни Ли опять замерла, глядя сейчас ему прямо в глаза.

Он встряхнулся, как мокрый пес. Посмотрел на часы. Серебряную стрелку он поставил на без четверти двенадцать. Пятнадцать минут, если ему понадобится все это время. Или просто нажать на головку, и мир мигом вернется к норме. Нет. Это искаженная версия реальности, приглашение в безумие. Мир остался прежним.

Он продолжает развиваться по своим законам. А Кирби вышел из него. Все остановилось, кроме вибрации света. А красная окраска мира может означать, что скорость света уменьшилась по отношению к наблюдателю. Еще логичнее — он изменил свое объективное отношение ко времени, так что, возможно, один час красного времени составляет крошечную долю секунды реального времени. Используя эту предпосылку, он рассмотрел феномен бумажного стаканчика. Ощущение веса является в данном случае продуктом натуральной инерций, умноженной на чрезвычайную скорость — ту скорость «реального мира», с которой он его поднял. А когда он его отпустил, стаканчик вернулся к скорости реального мира, которая в красном мире означает объективную неподвижность. Кирби смял стаканчик и остановил невидимое движение вверх. Он начал незаметно падать, а когда мир вернулся к норме, Кирби уголком глаз увидел все его падение до конца. Вдруг он понял, почему дяде Омару так удавались фокусы и всякая любительская магия. И живо себе представил, как дядя разбогател в Рено, играя в кости. Он буквально увидел нервного маленького учителя из средней школы в истрепанной одежде и с нервной улыбкой: пухленький человечек наблюдает, как ложатся кости на зеленый стол, и в то самое мгновение, когда они останавливаются, переходит в красный мир, огибает стол, в полнейшей тишине протягивает руку и поворачивает одну кость на выигрышный для него номер, затем возвращается на свое место и в «реальный» мир.

Теперь уже нетрудно было догадаться, откуда взялись остальные деньги и почему он так много отдал. А еще Кирби понял, что наконец получил свое наследство…

Он коснулся кончиком пальцев щеки девушки.

Щека была на ощупь не теплая и не холодная. У нее как будто вообще не было различимой температуры. И еще она казалась нечеловечески твердой, как если бы ее вылепили из плотного, но чуть эластичного пластика. Он потрогал светлые локоны и ощутил железную проволоку. Когда он согнул волосы в одном месте, они так и остались согнутыми.

Опять он чуть не совершил субъективную ошибку, предположив, что мир изменился. Но с неожиданной благодарностью вспомнил, что дядя Омар заставил его пройти курс логики. Бонни Ли находилась в «реальном» времени. Для ее глаз он двигался слишком быстро, чтобы оставить образ на сетчатке, а его прикосновения к коже и волосам были слишком кратковременны и не оставляли ощущений.

Вдруг он сам дошел до одного из правил, которому дядя Омар, наверное, следовал всю жизнь. Нужно возвращаться в реальный мир в том же самом месте, где ты его покинул. Иначе окружающие свихнутся. Несмотря на предосторожности Омара Креппса, весь мир считал его странным и эксцентричным человеком. Возможно, иногда он допускал небрежность. Теперь он понимал, почему Шарла и Джозеф относились к нему с почти суеверным страхом. В международных финансовых интригах золотые часы давали дяде Омару преимущества, сопоставимые с преимуществами одноглазого в стране слепых.

Вот чего они хотели — и не могли в точности описать! Он похолодел, думая, что будет, если это устройство окажется в руках Шарлы.

Еще десять минут. Он решил подождать, пока истечет время, и посмотреть, будет ли результат прежним, когда серебряная стрелка коснется двенадцати. Он попробовал прогуляться, но инерция ботинок делала этот процесс чрезвычайно трудным и медленным. Он снял ботинки. Один остался висеть в воздухе. Кирби стал давить на него, но быстро сообразил, что можно оставить и так. Теперь передвигаться было легче, но приходилось преодолевать инерцию одежды — Кирби понял, что голым он передвигался бы без затруднений. Его ноги не проваливались в песок так глубоко, как это было бы в обычной ситуации, но все же оставляли до странности ровные неглубокие отпечатки. Он прошел мимо красных статуй к самой воде. Ступил в воду. Она оказывала сопротивление, но нога опустилась в нее. Похоже было на густое желе. Когда он вытащил ногу, остался отпечаток в несколько дюймов глубиной. Капли морской воды висели в воздухе, идеальные сферы, розовые в красном свете этого мира.

Оставалось пять минут.

Он прошел обратно мимо тех же людей. В одном месте заметил, что в ярде от затылка маленькой девочки замер в воздухе какой-то предмет. Оказалось, что это игрушечная лопатка для песка. Чуть подальше стоял в позе метателя толстый мальчик на несколько лет старше этой девочки, лицо его было искажено злобой. Девочка кормила чаек кусочками хлеба.

Кирби взял лопатку и передвинул на несколько футов в сторону. На толстом мальчике были плавки и пузырящаяся безрукавка. Кирби осторожно взял одну из чаек, подошел к мальчику и засунул птицу ему под безрукавку.

Две минуты.

Он поспешил к павильону. Надел ботинки, занял прежнее место и обнаружил, что время еще остается. Повинуясь импульсу, взял сигарету и осторожно просунул ее Бонни Ли между губ. Серебряная стрелка приближалась к двенадцати…

Вспыхнуло яркое утро.

Бонни Ли подскочила от удивления и вытащила сигарету изо рта.

— Какого черта!

— Фокус, которому научил меня дядя, — сказал Кирби.

Он повернулся посмотреть, что же получилось. Игрушечная лопатка, никому не причинив вреда, упала в песок. Толстый мальчишка взбесился, он выл и скакал в разные стороны, пока из-под рубашки у него не вырвалась чайка, оставив несколько кружащихся перьев.

У Бонни Ли напряглось лицо.

— Фокусы — это очень прекрасно, Кирби, но этот мне не понравился. Я прямо вся похолодела.

Он сел рядом с ней на цементную скамейку.

— Извини.

— Честно, Кирби, сначала ты ведешь себя так, будто конец света уже наступил, потом вдруг начинаешь смеяться как псих и устраиваешь какой-то фокус. Я думала, что понимаю тебя, но…

— Неожиданно произошло… нечто важное, Бонни Ли.

— Не понимаю.

— Я хочу провести один… эксперимент. Смотри вот на это место на скамейке между нами. Потом скажешь, что ты увидела и как к этому относишься.

— Знаешь, я уже о тебе беспокоюсь, хороший ты мой.

— Пожалуйста, Бонни Ли.

Он ушел в красный мир, на этот раз повернув серебряную стрелку дальше прежнего — до двенадцати. Здесь и был, следовательно, предел красного мира, один час субъективного времени. Кирби осторожно положил часы. И убрал руку. Ничего не изменилось. Значит, в течение красного интервала действительный контакт не обязателен. Он увидел обломок раковины неподалеку. Поднял его и положил на скамейку прямо перед глазами Бонни Ли. Потом взял часы и нажал большим пальцем на головку. Серебряная стрелка промелькнула по циферблату к двенадцати, и окружающее преобразилось в обычный мир.

Бонни Ли вздрогнула. Она казалось серой под загаром. Осторожно протянув руку, коснулась обломка раковины, передвинула немного в сторону. Вся передернулась. Посмотрев на Кирби, жалобно проговорила:

— Ты прекрати эти фокусы. Пожалуйста.

— А что было?

— Ты видел! Черт возьми, ты это сделал! Вдруг здесь появился кусок раковины. Он ниоткуда не упал, просто появился на этом месте!

— Что ты при этом чувствовала?

— Ну, я просто испугалась. — Она хмуро уставилась на него. — Ага, я поняла, подлый ты тип. Ты меня гипнотизируешь! И мне это не нравится. Так что прекрати, слышишь?

— Я тебя не гипнотизирую, не злись. Сейчас я хочу попробовать еще что-то. Если получится, сначала ты можешь испугаться, но…

— Не нужно больше, Кирби!

— Но ты же говорила, что хочешь помочь мне…

— Да, но…

— Тогда давай попробуем это, и я клянусь, что ничего с тобой не будет, а потом я все объясню.

Она смотрела на него угрюмо, с недоверием, но потом согласно кивнула. Он подошел ближе, часы держал обеими руками, так, чтобы она видела.

— Накрой мои руки своими.

Она сделала это и проговорила:

— Какое отношение имеет эта золотая луковица к…

Мир стал красным, а она неподвижной, как статуя. Может быть, никак нельзя взять другого человека в красный мир, изъять из «реального» времени. Он вернул серебряную стрелку на место.

— …Твоим фокусам? — закончила она.

— Сейчас попробуем касаться часов.

— Ну, если ты так хочешь, — опять она стала статуей в красном мире.

Он вернулся в реальность.

— Теперь сделай пальцы вот так: большой к головке, а когда я надавлю, ты тоже дави и чуть поворачивай в эту сторону…

Он сидел один на скамье, руки его придерживали девушку, которой уже не было. Часов тоже не было.

Итак, вдвоем уйти нельзя.

Кирби сидел потрясенный от сознания того, что он сделал с Бонни Ли. У нее нет ни зрелости, ни жизненного опыта, чтобы справиться с бесшумным ужасом того мира. Ее примитивный ум, хотя и гибкий от природы, разобьется от такого столкновения. Ему пришла страшная мысль. А если она решит, что во всем виноваты часы, и швырнет их в море? Часы остановятся и навсегда оставят ее в красном времени, где никто не увидит и не услышит ее, где вся ее остальная жизнь может пройти примерно за полчаса реального времени…

Пока Кирби не поднялся со скамейки, он не заметил у противоположного ее конца маленькую кучку одежды — лимонного цвета брючки, белые сандалии, белая блузка с желтым узором, желтый жакетик, белая сумочка. Он поднял их и положил на скамью. Не хватало голубовато-зеленого бюстгальтера и таких же трусиков.

Голос Бонни Ли донесся из-за его спины.

— Эй! Эй, любимый! Забавно-то как!

Он резко повернулся и увидел ее в солнечном свете, загорелую и красивую, всю светящуюся от возбуждения. Солнце блестело на золотых часах в ее руке. Она коснулась пальцами головки часов.

— Дай сюда! — завопил он, но Бонни Ли уже исчезла.

Донеслись пронзительные крики, чем-то напомнившие чаек, Кирби посмотрел в ту сторону пляжа, где толпа была самая густая, и ему показалось, что все люди там сразу сошли с ума. Он прищурился от яркого солнца и увидел Бонни Ли, она появлялась на мгновение то тут, то там и вновь исчезала.

Лишь постепенно Кирби начал понимать, что неправильно оценил реакцию Бонни Ли на красный мир. У нее прагматичный ум. Плевала она на любую теорию. Ее могло интересовать только, как это действует, а ключ к действию часов он дал ей сам. И никак нельзя забывать, сказал он себе, что ей нет еще и двадцати лет, а для детских шалостей у нее никогда не хватало времени… вот сейчас она, полная энергии, и забавляется.

Все так же прищурившись, он смотрел на людей, беспорядочно бегавших туда-сюда и вскрикивавших, и думал, не выпустил ли он случайно на них в это приятное утро нечто вроде игривого тигра. Он вспомнил, с каким удовольствием засунул чайку под рубашку толстому мальчишке. Собственный поступок его поразил. Конечно же, Бонни Ли сделает в несколько раз больше, прежде чем что-нибудь ее поразит.

Он видел две фигуры, приближавшиеся к нему бегом, словно наперегонки. Он смотрел на них во все глаза, когда они пробегали мимо. Направлялись они, видимо, к стоянке для машин. Это были две молодые женщины с прекрасными фигурами — и совершенно голые.

Проходивший мимо немолодой турист резко остановился у скамьи и, разинув рот, глядел на бегущих женщин. Потом он повернулся и вопросительно посмотрел на Кирби.

— До этой минуты, сынок, я гордился своим зрением.

— Сэр?

— Не могли бы вы сказать мне, кто это сейчас пробежал?

— Э… две молодые женщины.

Пожилой турист подошел ближе.

— Сынок, а что, по-вашему, на них было надето?

— Похоже, на них вообще ничего не было надето.

Старик внимательно посмотрел на него.

— Если бы я был в вашем возрасте, сынок, я бы уже бежал за ними. А вы даже не заинтересовались. Вы больной?

— Я… думал о другом.

— Позавчера я приехал сюда из Мичигана. Может быть, я что-то не так понимаю. Может быть, здесь это обычное явление?

— Ну я не…

Вдруг Бонни Ли оказалась так близко, что можно было достать ее рукой, а у себя на коленях Кирби увидел кучу бумажных денег. Они стали соскальзывать на скамью и песок. Бонни Ли коротко хохотнула и исчезла.

Старик резко повернулся.

— Сынок, вам хорошо смеяться над… у вас, кажется, что-то выпало.

— А, это?

— Деньги, не так ли?

— Да, — с чувством сказал Кирби. — Несомненно. — Он схватил несколько банкнотов, которые чуть не унес ветер.

— Наверно, я на солнце перегрелся, — заявил старик. — Надо убираться отсюда к чертовой матери. — И он ушел, тяжело ступая.

Еще кое-кто подошел ближе, с любопытством глядя на деньги. Кирби быстро их собрал. Бонни Ли не снисходила до однодолларовых бумажек, и даже пятерок было мало. Пачка получилась такая толстая, что он с трудом засунул ее в карман брюк.

Потом подобрал одежду Бонни Ли и пошел вдоль пляжа, зная, что она всегда сможет его найти.

Пока она в красном мире, он для нее неподвижен.

Вдруг у Кирби оказалась новая трубка во рту, букет роз под мышкой, золотое кольцо с большим брильянтом на мизинце левой руки, а рядом шла Бонни Ли в бюстгальтере и трусиках и хихикала. Он попытался схватить ее, но она ускользнула танцующим шагом, покрутила часы и исчезла.

Позже он узнал, что за пятнадцать минут, на которые она ушла из-под его контроля, Бонни Ли прожила около четырех часов субъективного времени — четыре часа, пока она не устала от игр и забав.

Сначала она, захлебываясь, рассказала, как раздела всех загоравших и какой был переполох.

— А деньги? — сухо спросил Кирби. Этот вопрос очень его беспокоил.

— Деньги?

— Ну да, которые ты свалила мне на колени.

— О! Ну, это когда я прошлась по всем магазинчикам. Из каждой кассы брала понемногу. Но там носить что-нибудь — замучаешься. Приходится толкать или тащить за собой. В универсальном магазине интересный случай был. Пожилая леди споткнулась или еще что-то на самом верху эскалатора — и вот я вижу, она уже почти висит в воздухе, руки вытянуты вперед, лицо перепуганное. Тогда я и обнаружила, что людей тоже можно передвигать. Я подошла к ней сзади и взяла за талию. Поднатужилась — и сначала подумала, что ничего не получится. Но если их тянуть ровно, они двигаются. Ну вот, я ее вернула обратно на площадку. Потом собрала из воздуха ее свертки и сунула ей в руки. Получалось, что она держит их как-то странно, но я не рисковала сгибать ей руки. Вдруг сломается что-нибудь. Потом я подошла к вешалкам, натянула на себя какое-то платье и вернулась к старушке. Переключилась часами на этот мир и стала смотреть. Она подскочила и рассыпала все свои свертки. Выражение лица у нее было черт-те какое, можешь мне поверить. После этого я обнаружила еще кое-что забавное.

— Что ты натворила?

— В спортивном отделе — я еще была в том платье с вешалки — маленький мальчик бросил баскетбольный мяч в продавца. Продавец протянул руки, улыбаясь. Мяч был в воздухе и у меня на пути, так что я толкнула его в сторону продавца и пошла дальше. Через секунду мое время истекло. В магазине я вообще забыла о времени. Вдруг я услышала тупой удар и грохот — кто-то упал. Я оглянулась: продавец катался по полу, держась за живот, а мальчик и его мать смотрели, разинув рты. «Дорогой, ты слишком сильно бросил мячик», — сказала мать мальчику. Они помогли продавцу встать, лицо у него было ужасного цвета. Женщина сказала, ей очень жаль, что ее маленький мальчик столь резко бросил мяч. Продавец прохрипел, что она упускает огромные возможности. Пусть отдаст своего маленького поганца в спортивный клуб, и уже к осени он будет зашибать бешеные деньги. Они стали кричать друг на друга, а мальчик заплакал. Я ушла. А потом еще много интересного было…

— Да, ты не скучала.

— Увидела, огромный мужчина бьет свою маленькую жену по щекам — ну я с ним поиграла! Там поблизости скамейки красили, так я раздела его догола и выкрасила зеленым. Вот смеху-то было!

Но все это он узнал позже. Когда же она одарила его трубкой, кольцом и розами, он не был уверен, что еще когда-либо ее увидит. Он сунул кольцо в карман, трубку и розы выбросил в урну.

Суматоха на пляже привлекла полицию. Когда мимо проходил высокий молодой полицейский, Кирби слишком быстро отвернулся. Полицейский резко остановился, потом направился к нему, внимательно разглядывая.

— Сними очки, приятель, — сказал он.

— Но я только…

В грудь ему уже смотрел револьвер.

— Протяни документы, только очень медленно и осторожно. А то, если я нервничаю, у меня что-нибудь дергается. Рука дергается просто ужасно. Особенно палец на спусковом крючке.

Кирби вложил свой бумажник в руку полицейскому — очень, очень осторожно. Тот раскрыл бумажник, заглянул внутрь — и начал ухмыляться и пританцовывать.

— Ах вы мои милые десять тысяч долларов! Прекрасный подарочек! Скажешь потом, что тебя задержал Танненбаум. Теперь положи руки на затылок. Вот так, хорошо. Харри! Эй, Харри! Посмотри, кого я поймал!

Харри тоже был высокий и загорелый и тоже немного глуповатый на вид. Он рассмотрел документы и сказал:

— Ну, Танни, ты можешь упасть в сточную канаву и вылезти оттуда с золотым слитком. Хочешь, я пойду скажу сержанту?

— Нет, Харри. За одну тысячу ты забудешь о сержанте. За тысячу мы отведем его вдвоем, а сержант пусть занимается этими свихнувшимися пляжниками.

— За две тысячи, Танни.

— Полторы, больше не дам.

— Нам его далеко вести, Танни.

— Ну так пристегни его ко мне наручниками.

— А почему не ко мне?

— Потому, Харри, что за десять тысяч ты ударишь меня кастетом по голове и оставишь валяться на песке. Кстати, что тут вообще происходит?

— Сообщили, что здесь много голых баб, Танни, и я вижу много голых баб. А еще ловят какого-то парня, выкрашенного в зеленый цвет. Но расклад, по-моему, такой, что какая-то банда устроила всю эту заваруху, чтобы спокойно очистить магазины вон там, через дорогу. К черту все это, Танни. У нас есть дело поважнее. — Танненбаум встал рядом с Кирби и протянул левую руку; Кирби, как ему было сказано, — правую. Харри достал наручники и посмотрел на одежду Бонни Ли, лежавшую на песке. — Что это за шмутки?

— Женская одежда, черт возьми. Ну и что? Может быть, он хотел замаскироваться. Ты тянешь время, чтобы успел подойти сержант? Он заберет все десять тысяч, а нам даст по сигарете и день отгула. Скорее!

Харри уже собирался пристегнуть Кирби к Танненбауму, как вдруг оказалось, что наручники прочно сцепили его собственные запястья.

— Какого черта! — возмутился Танненбаум. — Харри, вор проклятый, ты специально тянешь время!

— За что вы его арестуете? — спросила Бонни Ли.

Харри и Танненбаум удивленно повернулись к ней. Танненбаум сказал:

— Не разрешается ходить в нижнем белье ни на одном публичном пляже округа Дейд. Иди надень что-нибудь, детка, не то отведем в участок.

— Сними с меня эту штуку, Танни, — жалобно проговорил Харри. — Ключ у меня в кармане рубашки.

Танненбаум отомкнул один из наручников, который тут же оказался на его запястье.

— Наверно, рука соскользнула, — сказал он с некоторым смущением. — Где ключ?

— Ключ у тебя, Танни.

— Он у меня был.

— Наверно, упал в песок, а?

— Харри, кажется, сюда идет сержант. Детка, — в нижнем белье здесь нельзя, это же не купальник.

— Я никому не мешаю, — сказала Бонни Ли.

— Послушай, Харри. Вот что мы сделаем — прицепим его наручником к моему другому запястью, так и пойдем.

— А не будет это выглядеть смешно, Танни?

— Ничего не поделаешь.

— Машину-то как поведем, Танни?

— Все втроем сядем впереди. Давай сюда запястье, Уинтер. Харри, я отдал тебе свой револьвер?

— Ты мне его не давал. Эй, девушка, ты видела, чтобы он передавал мне свой револьвер?

— Не впутывай ее. Дай мне свой револьвер, Харри.

— Черт, они, наверно, оба упали в песок. Танни, у нас этот арест не очень хорошо получается, ты согласен?

— Если они упали в песок, то где они?

— Мы же двигались, Танни. Может, незаметно забросали их песком.

Пока они рылись в песке, Бонни Ли подобралась к Кирби, вложила часы с цепочкой ему в руку и проговорила:

— Унеси меня отсюда, любимый. Я тебя унести не смогу.

Танненбаум повернулся и завопил:

— Отойди от… — Вдруг он превратился в красную статую. Кирби посмотрел на часы. Стрелка была переведена на двадцать минут назад. Облегченно вздохнув, он обнял Бонни Ли за талию. Она казалась каменной статуей, покрытой слоем жесткой резины. Плавно и сильно напрягая мышцы, он смог приподнять ее от земли. Подняв фута на два, отпустил. Зашел сзади, уперся ладонями в прикрытые нейлоновыми трусиками выпуклости и стал толкать. Получалось, что задачу он выполнит, но сил на это уйдет много.

Он приостановился, обдумывая ситуацию. Природная осторожность не позволяла ему оставить полицейских перед фактом их с Бонни Ли необъяснимого исчезновения. Он сбережет себя в будущем от многих хлопот, если подсунет им кого-нибудь: полицейские смогут тогда убедить друг друга, что просто обознались. Он подошел к лотку с напитками, где столпились красные статуи, и сначала выбрал девушку. Она была ростом с Бонни Ли и тоже светловолосая, а если бы не отсутствие подбородка, смотрелась бы очень даже неплохо. Чем меньше инерции, решил он, тем легче будет с ней справиться. На девушке была юбка-«обертка», и снимать ее было примерно то же самое, что развертывать листовую жесть, закрученную вокруг воротного столба. С блузкой тоже пришлось повозиться. Белье у нее было черное кружевное внизу, белое вверху. Преодолев с девушкой ярдов пятьдесят, он методом проб и ошибок нашел самый легкий путь: расположить ее в воздухе горизонтально земле, стиснуть ноги под мышками и тянуть. Поставил ее Кирби там, где раньше находилась Бонни Ли.

Тащить мужчину было еще тяжелее, и когда Кирби доставил на место свою замену, он дышал с присвистом, а колени подкашивались. Потом он вытащил из кармана Танненбаума свой бумажник, засунул в бумажник незнакомца одну из своих карточек и положил его в карман Танненбаума.

Одежду Бонни Ли он собрал и запихнул ей под мышку. Ее сумочку и туфли и свои ботинки запрятал себе под рубашку. Схватил Бонни Ли за ноги, прижал их правой рукой к своему боку и, наклонившись далеко вперед, потащил к стоянке для машин — туда было ярдов двести. Несколько раз пришлось отдыхать. Потом он придумал, как облегчить работу. Раздвинул ей ноги осторожно в коленях, затем положил согнутые ноги себе на плечи и, придерживая за деревянные лодыжки, потащил Бонни Ли дальше.

Вдруг мир стал ярким. Бонни Ли обрушилась на него сокрушительным весом, скульптурными ягодицами на плечи, отчего Кирби свалился лицом в песок, а Бонни Ли закувыркалась дальше, резко вскрикивая. Кирби сел, выплевывая песок, и оглянулся. Девушка без подбородка стояла и вопила что было мочи, а спаренные наручниками полицейские гнались за подменным мужчиной.

— Поосторожнее, черт возьми! — прокричала ему Бонни Ли.

— Ты не ранена?

— Скажи спасибо, что не ранена, дурак! Какого…

Он перебросил ее в красный безмолвный мир. Поднялся, увидел, что в этот раз дал себе полчаса, опять приспособил ее для транспортировки и поволок в сторону автостоянки. Там нашел будку сторожа, стена скрывала ее от дороги. Выпрямил ноги Бонни Ли и прислонил ее к стене. На лице девушки застыло выражение негодования и гнева. Он попытался вытрясти песок из ее волос, но песчинки так и остались висеть в воздухе вокруг головы. Оглядевшись — не наблюдает ли кто, — он нажал на головку часов.

— …черта ты вытворяешь? — сказала она, быстро восстанавливая равновесие. Потом заметила, что находится уже совсем в другом месте. — О…

— У меня время неожиданно кончилось.

— Надо было проверить, Кирби. А эдак можно и сломать кого-нибудь.

— У тебя все в порядке?

Она осторожно потрогала плечо и бедро.

— Ты мне половину кожи содрал, а больше ничего, заботливый мой. Что теперь будем делать?

— Для начала оденься.

— Ах да. Где легавые?

— Гоняются не за тем парнем.

— Ты подсунул им другого?

— И девушку.

— Пришлось потрудиться, да?

— Да, но мы не должны этим злоупотреблять, Бонни Ли. Если произойдет слишком много необъяснимого, кто-нибудь…

Она застегнула блузку и вытряхнула из волос остатки песка.

— Плохо ты знаешь людей, Кирби. Если они не могут что-то объяснить, то сами придумывают что-нибудь подходящее. Если парень вдруг начинает летать как птица, он точно знает, это от здорового образа жизни и чистых помыслов. — Она открыла сумочку, накрасила губы. — Слушай, дай-ка мне эти часы на минутку.

— Извини. Мы садимся в машину и уезжаем.

— Командовать захотелось, а?

Они сели в маленький «санбим». У выезда со стоянки Бонни Ли остановила машину, озабоченно хмурясь.

— В чем дело, Бонни Ли?

— Я вот что думаю. Не играй с часами, пока мы едем. Машина сразу остановится, а ты будешь продолжать двигаться. Мне придется стирать тебя с ветрового стекла губкой.

— Э… спасибо за совет. Что ты там такое делала, отчего народ с ума посходил?

— Много чего. Потом расскажу.

— Куда мы едем?

— Нам ведь нужно безопасное место, правильно? Я сейчас нарушу свое самое большое правило. Ни один мужчина не должен был переступить порог моего дома…

* * *

У Бонни Ли была квартира с гаражом в старой части города. Она объяснила Кирби, как войти, и высадила за квартал от своего дома. Он выждал десять минут, прогуливаясь по тенистому тротуару, потом прислонился к железной изгороди и, когда никого не было поблизости, перешел в красный мир. С ботинками в руках — так было легче, чем идти в них — он приблизился к дому Бонни Ли по подъездной дорожке. Вошел в открытую дверь гаража, повернул направо, как было ведено, и стал подниматься по лестнице. Дверь вверху лестницы показалась тяжелой, как дверь склепа. Внутри краснота была гуще, но Кирби видел, что при нормальном освещении квартирка выглядела бы очень уютной — с яркими занавесками, соломенной мебелью, разноцветными коврами и подушками.

Бонни Ли сидела в крошечной спальне у зеркала. У нее была спущена блузка с правого плеча. Девушка замерла в тот момент, когда протирала чем-то ссадину, полученную при падении.

Оставалось пять минут.

Кирби взвесил часы на руке. В красном мире это был единственный предмет, не увязший в густом клее инерции Кирби с почтительным страхом думал обо всем том, что представляли эти безобидные на вид часы, обо всех искушениях, которые были связаны с обладанием этим предметом. На его ладони лежала абсолютная власть и сокрушительная развращающая сила. Свобода настолько полная, что она уже переставала быть свободой и становилась рабством у колдовской способности играть с самим временем. Это была невидимость, неуязвимость, богатство — да что там, все детские мечты, сложенные в один пакет и готовые к употреблению.

Возможности, которые давали часы, рождали у Кирби чувство какого-то дикого, безрассудного восторга, но в то же время побуждали не доверять себе. Обязанности, связанные с обладанием таким устройством, были довольно жесткими. Использование его непременно должно было контролироваться какой-то выверенной этической структурой. И прежде всего следовало скрывать это устройство от всего мира.

Он почувствовал новое уважение к Омару Креппсу. Двадцать лет Креппс имел это преимущество и никому не выдавал. Чтобы не привлекать чересчур пристального внимания к своим фантастическим выигрышам, намеренно проигрывал почти такие же суммы. Сделал своим хобби любительскую магию — чтобы скрыть любой возможный промах. Главное свое богатство дядя Омар приобрел на бирже — с такими часами биржевая игра становилась детской игрой…

И, несомненно, очень давно дядя Омар выбрал Кирби наследником этих фантастических возможностей, счел, что он сумеет достойно ими воспользоваться, позаботился, чтобы Кирби получил разностороннее образование, которое способствовало бы разумному применению этого устройства. Курсы, которые он прошел по настоянию дяди и которые казались в то время такими непрактичными, теперь наконец приобретали смысл.

Социология, психология, философия, древняя история, сравнительная религия, этика, логика, антропология, археология, языки, семантика, эстетика… А затем — одиннадцать лет хитростей, уловок, недомолвок, умолчаний и доброй воли в процессе раздачи денег.

Такая основа, подумал Кирби, идеальна для нового обладателя абсолютной власти. Она сводит к минимуму риск использования устройства в насильственных или своекорыстных целях.

Но, в таком случае, почему же дядя Омар не объяснил ему все заранее? Возможно, потому, что был недоволен им, даже назвал нюней в разговоре с Уинтермором. А когда дядю стало беспокоить сердце, он начал готовиться к смерти, придумал завещание. Сначала часы, а годом позже — письмо. Несомненно, письмо имеет отношение к часам. Что если бы он положил часы в ящик стола и забыл о них? Что если бы он, находясь в движущейся машине, поезде или самолете, передвинул серебряную стрелку, не зная, к чему это приведет? Почему дядя Омар так проинструктировал Кирби и Уилму Фарнхэм, что сразу после его смерти они попали в критическое положение? Конечно же, он не мог не предвидеть, что получится именно так.

Все это было похоже на нечто вроде испытания, но какой-либо системы Кирби здесь не находил.

Впервые он со всей тщательностью изучил часы. Дядины инициалы на крышке, гравированные вязью, почти стерлись. Вблизи головки был захват, позволявший открыть крышку.

Поколебавшись, Кирби поддел захват ногтем, и крышка поднялась. Под ней был второй футляр, из гладкого серого металла, но никакой возможности открыть его не представлялось. На внутренней стороне крышки Кирби увидел слова, выгравированные почти так же вычурно, как инициалы, и не без труда перевел с латыни: «Время не ждет никого». Высказывание звучало в духе Омара Креппса. Кирби защелкнул крышку и впервые подумал об источнике энергии. Надо полагать, для искривления пространства-времени требовалось немало энергозатрат. Кирби поднес часы к уху, и опять ему показалось, что он слышит ускользающую музыкальную ноту, в минорном ключе, словно дальний ветер в высоковольтной линии электропередачи.

Интересно, как долго будут работать часы? Наверное, об этом говорится в письме.

Опять оставалось пять минут. Он посмотрел на Бонни Ли с чувством спокойной, устойчивой радости. Столько лет одиночества, а теперь… Он подошел к ней, прикоснулся своими губами к ее неподатливым губам и вернул стрелку на место. По смягчившимся сразу же губам девушки пробежала теплота, и она вскрикнула от неожиданности. Карие глаза сузились.

— Но это подло, — прошептала она. — Я чуть из кожи не выскочила. К такому, наверно, никогда не привыкнешь. — Она зевнула. — Устала я, Кирби. Поспать бы. А ты не подходи к окну, кто-нибудь увидит.

— Мне нужно многое обдумать, Бонни Ли.

Она сбросила сандалии и вытянулась на кровати.

— А я ни о чем не могу думать, пока не посплю. Ты-то разве не устал?

— Устал, пожалуй. — Он сел на краешек кровати и поцеловал девушку долгим страстным поцелуем.

Она хихикнула.

— Какой резвый.

— Бонни Ли?

— Нет, родной мой. Я сейчас ни на что не гожусь. Дай мне поспать, потом посмотрим. И ты усни. Вон кушетка…

— Не хочется тратить время на сон при всех этих…

Она жестом заставила его замолчать, сказав:

— Дай-ка мне часы.

— Но…

— Я хочу кое-что попробовать, глупый! Не буду я хулиганить, у меня на это сил нет. Ты должен мне доверять, иначе у нас ничего не получится.

Он неохотно отдал часы. Бонни Ли сразу прикоснулась рукой к головке. Едва уловимое глазом движение — и вот она уже лежит в совершенно другом положении, часы на постели в нескольких дюймах от ее обмякшей руки, глаза закрыты, дыхание глубокое и ровное. Он заговорил с ней, она не ответила. Встряхнул — недовольно пробормотала что-то сквозь сон. Когда он опять ее встряхнул, она потянулась за часами. В следующий момент она уже лежала иначе и совершенно голая. Только что она была в одежде. И вот уже одежда висит в воздухе рядом с кроватью. Он опять ее разбудил, она заворчала, взяла часы и переключилась на другую половину кровати. Кирби осторожно коснулся ее плеча, и теперь Бонни Ли проснулась совсем легко. Глаза у нее были припухшие от сна. Она зевнула и расслабленно потянулась. Со всеми ее просыпаниями вся процедура заняла две минуты.

* * *

— Целых три часа. Х-х-хорошо. Теперь ты. Только разденься, а то одежда, как цемент, — улыбнулась она ему.

Он устроился поудобнее на кровати и перешел в красный мир. Стрелку перевел на полный оборот, чтобы получился час. Потом еще два раза, просыпаясь, переводил стрелку, и наконец почувствовал себя отдохнувшим. Лениво подумал — какая Бонни Ли сообразительная, сам бы он еще долго не догадался, что часы позволяют спать с «ускорением».

— Это была одна из странностей у дяди Омара. Иногда казалось, что он обходится вообще без сна. Мы думали — как это он?

Бонни Ли — она не оделась, пока он спал — легла с ним рядом, стала поглаживать по плечам, груди. Она была так близко, что он видел только один огромный карий глаз, чувствовал жар ее дыхания.

— Тебя так приятно любить, — вздохнула она. — Может, потому, что ты не очень-то уверен в себе. Что бы ты ни делал, у тебя это кажется важным, Кирби. А я вся размягчаюсь и таю, и сердце колотится, и хочется плакать, и давай сейчас сделаем это медленно и нежно, и ты говори мне что-нибудь, говори мне всякие нежные слова…

Кирби Уинтер и Бонни Ли Бомонт занимались любовью, уходили вздремнуть в красный мир, опять любили… потом вместе приняли душ, забавляясь и дурачась… Он-то и не знал раньше, что любовь может быть такой, что жизнь может быть такой…

Но при всем при том он прекрасно понимал, что перед ним редкое существо, идеально приспособленное для того, чтобы сделать из нюни настоящего мужчину. Он чувствовал, что, будь в ней хоть чуточку фокусничанья, притворства, ложной скромности или расчетливой сдержанности, он быстрым шагом вернулся бы в ряды нюнь.

Новости в два часа дня они выслушали с изумлением и недоверием. Когда обычные пятнадцать минут истекли, начался специальный пятнадцатиминутный выпуск о Кирби Уинтере, авантюристе.

— Дикость не только новости, но и то, что они двухчасовые, — медленно проговорила Бонни Ли. — Я совсем запуталась во времени. Столько раз засыпала. Сейчас должно уже быть завтра. Все, больше не спать, Кирби, а то сам знаешь, что потом будет. Опять любовь, опять сон — и так без конца. — Она вдруг нахмурилась. — Послушай, твой дядя Омар выглядел намного старше своих лет?

— Что?

— В сутках двадцать четыре часа. Ты знаешь, я впихнула в эти сутки еще часов одиннадцать. Получается примерно полтора суток. Ну и вот, если бы у меня каждый день был таким десять лет подряд, мне бы вдруг стало тридцать пять вместо тридцати. Он казался старым?

— Да, пожалуй. Я бы сказал, он выглядел старше своих лет. Но сейчас не это главное. Ты слышала новости?

— Что за дурацкий вопрос? Конечно, слышала. Они там все с ума посходили.

— Меня опознали, а потом я напал на полицейских, обезоружил их, сковал наручниками и затерялся в толпе. Так что теперь я вооружен и опасен.

Она хихикнула.

— Ну что еще могли сказать эти полицейские? Знаешь, я умру от голода. У меня есть бифштексы — поджарить?

Он вспомнил кучу денег, смятение на берегу, трубку, кольцо и розы и спросил, как это все получилось. Она поставила бифштексы на плиту и начала рассказывать, перевернула их, продолжая рассказывать, а закончила уже за едой.

Кирби вытащил из кармана брюк пачку денег и кольцо. Бонни Ли молча наблюдала, пока он считал деньги.

— Шестьдесят шесть сотен и двадцать долларов!

Она пожала плечами.

— Ну, понимаешь, тогда это не казалось мне кражей, хотя, конечно, я деньги украла. Все было как во сне. Но ты слышал, что сказали в новостях. Двадцать тысяч. Черт возьми, они сами воры: преувеличили сумму, чтобы получить страховку!

— А кольцо?

— О, это. У кабинок с душами я увидела толстого противного типа с двумя приятелями, они прижали какого-то парня к стене, и он не знал, как вырваться. Я не люблю, когда трое против одного, поэтому заморозила их, связала одному лодыжки его ремнем, другому — галстуком, а третьего толкнула. Потом стянула у толстого кольцо с пальца и спряталась за кустом. Тот, которого я толкнула, улетел в заросли кактусов, толстый упал на спину, третий на бок, а парень, которого они зажали, быстренько убежал. — Она взяла у Кирби кольцо и поцарапала свой стакан из-под молока. — Алмаз, это точно. Большой, а? — Она быстро взглянула на него и успела заметить промелькнувшую по его лицу гримасу. — Тебе не все во мне нравится, так?

Кирби промолчал.

— Но, родной мой, жизнь у меня была такая, что сначала нужно было выжить, а потом уж становиться леди. Я леди-то стать и не успела, хороший ты мой.

— Бонни Ли…

— Да не смотри ты на меня так! Я справляюсь с жизнью, и никто мне не нужен, ни ты, ни кто-то другой! — Она бросилась на постель лицом вниз и заплакала.

Кирби не знал, что делать, но вскоре Бонни Ли сама успокоилась. Она пошла сполоснуть лицо, вернулась, пристыженно улыбаясь.

— Извини.

Кирби молча улыбнулся в ответ, и они стали обсуждать насущные проблемы. Новости, переданные по телевизору, были тревожными. «Глорианну» перехватили вблизи Диннер Ки, и сейчас ею занималась полиция. На яхте, помимо команды их трех человек, были мистер Джозеф Локордолос, бизнесмен с испанским паспортом, его сестра, миссис Шарла О’Рурк, гражданка Греции, широко известная в международном высшем свете, и ее племянница мисс Бетой Олден, натурализованная гражданка Соединенных Штатов, исполнявшая второстепенные роли в Нью-Йорке и Голливуде. Яхта была зарегистрирована в Панаме. Мистер Локордолос был крайне возмущен необоснованным задержанием. Все документы оказались в порядке. Он объяснил, что они вышли на краткую прогулку — убедиться, что вновь установленный радар действует нормально. Он и его сестра заявили, что во время проживания в отеле «Элиза», совладельцем которого является мистер Локордолос, они познакомились с мистером Кирби Уинтером, племянником Омара Креппса, их давнего, хотя и не близкого знакомого. Они сказали, что мистер Кирби пребывал в депрессии, и, поскольку на лодке места хватало, они предложили ему пойти с ними в Нассау, откуда он мог вернуться самолетом. Мистер Уинтер ответил, что подумает, и они считали, что он к ним не присоединится, пока на борт не доставили его сундук и ящик. Они не смогли связаться с мистером Уинтером и уточнить его намерения, но предположили, что он отправится с ними в Нассау — вероятно, на более длительное время, чем он считал вначале. Мистер Локордолос признал, что, конечно, как только узнали о крупной растрате, они должны были обратиться в полицию.

Вместо того, объяснил он, они изучили содержимое сундука и ящика и не нашли там ничего важного. Он, разумеется, оставил идею о совместном путешествии с мистером Уинтером и лишь ждал его появления, чтобы сразу выгрузить его имущество и умыть руки. Полиция увезла вещи мистера Уинтера и не нашла в них ничего относящегося к ведущемуся следствию.

Во время обыска лодки полиция имела возможность допросить мисс Олден. Она лежала в постели в одной из кают. Мистер Локордолос и миссис О’Рурк объяснили, что у молодой актрисы произошел небольшой нервный срыв от переутомления и они взяли ее на морскую прогулку для отдыха. Мисс Олден слабым голосом все это подтвердила.

Тем временем, поскольку было достоверно известно, что Уинтер еще находится в этом районе, контролировались все выезды из города. Размножено столько фотографий и описаний, что он просто не может долго оставаться на свободе. Вполне возможно, что мисс Фарнхэм уже отправилась на запланированную встречу со своим сообщником, и, когда Уинтера арестуют, он, не исключено, раскроет местопребывание Фарнхэм.

После того как оба окажутся в руках полиции, можно будет отыскать пропавшие миллионы.

Утренний переполох на пляже объяснили без труда. Большая банда тинэйджеров прошлась по всему району, срывая купальники с женщин, хватая деньги из касс магазинов и учиняя прочие непотребства над невинными людьми. Власти округа считают, что они находились под действием какого-то наркотика, и не исключают, что это были студенты из Джексонвилля, Дэйтоны или Лодердейла.

— Я — большая банда тинэйджеров, — с довольным видом заметила Бонни Ли.

— Вспомни, что говорил комментатор. У них есть описание одного из членов банды. Загорелая блондинка в голубом белье.

— Аквамариновом.

— Я ее заменил блондинкой в черно-белом купальнике.

— Бюст хороший?

— Роскошный. Но у нее совсем нет подбородка.

— А, вот это хорошо. Понравилось ее раздевать?

— Я слишком нервничал, не до того было.

— Тогда совсем прекрасно.

— Меня очень беспокоит Уилма.

— Кто? А, это чучело. Я помню, Джозеф говорил по телефону, что ее привезут на яхту. Так что, они ее спрятали где-то на борту?

— Не думаю. Шарла упоминала, что у них команда из пяти человек. В новостях говорилось о команде из трех человек. Логично будет предположить, что двоих отправили за Уилмой и они не успели вернуться. Джозеф мог узнать, что полиция им интересуется, и поспешил исчезнуть.

— Куда же те двое могли ее деть? — спросил он.

Бонни Ли пожала плечами.

— Ну это просто, разве нет? Она была в безопасном месте, пока Бетси не рассказала о нем Джозефу. Они не могут просто гулять по улицам, а члены команды, конечно, живут на борту, так почему бы не отвезти ее обратно, туда, где они нашли Уилму, и не подождать, пока Джозеф свяжется с ними?

— Очень логично. Но ожидание может затянуться, ты сама понимаешь. Если полиция поверила не всему, что он сказал, за ним будут долго наблюдать. Давай поедем к Уилме: Сансет Уэй, два — десять, кажется, Джозеф так сказал. Очевидно, он знал, что Уилму оттуда скоро заберут или уже забрали, поэтому назвал адрес.

— Далековато, но найти можно.

— Только вот соломенная шляпа и очки не очень-то помогают. Того полицейского они не обманули.

— Только потому что ты дернулся. Помнишь? Если б ты спросил у него, что происходит, он бы на тебя и не взглянул второй раз, поверь мне.

* * *

Бонни Ли свернула на выложенную ракушками подъездную дорожку дома с заколоченными окнами. Сейчас на ней была блузка в черную и белую клетку и белая накрахмаленная юбка.

— Знаешь, я не хочу показаться назойливой. Но, может, ты прямо сейчас переключишь часы? Тогда я буду спокойна, что ничего не случится, — предложила она Уинтеру.

Он кивнул, давая себе на всякий случай целый час. Ему казалось странным, что легче привыкнуть к красному свету, чем к полной тишине. Он хлопнул себя по бедру — хотел убедиться, что не потерял слух. Потом снял ботинки и пошел к нужному дому, до которого оставалось ярдов сто пятьдесят. Ставни на окнах были закрыты. Он обогнул дом и увидел черный бампер машины.

Получалось, что Бонни Ли совершенно права. На переднем сиденье машины лежала бейсбольная кепка.

Дом был закупорен со всех сторон. Войти никак не удавалось. Вспомнив рассказ Бонни Ли о том, как ведут себя предметы в красном мире, он взял несколько гладких камней из большой каменной вазы с растениями. Они были величиной со сливу, и поднял он их не без труда. Кирби выпустил девять камней в воздухе, должным образом расположив пять у задней двери, четыре у заднего окна. Сильно толкнул каждый, целясь в запоры и рамы. Камни остановились, как только он перестал их толкать. Потом быстро вернулся к машине, где сидела Бонни Ли с застывшим выражением тревоги на лице.

Переключившись на нормальное время, он услышал грохот, треск, звон стекла.

— Какого черта ты…

— Сейчас вернусь, — успокоил он ее и выключил вместе со всем остальным миром.

Он вернулся к дому и внимательно осмотрел его. Разбитая дверь висела на одной петле. Окно было полностью выбито. Он вошел в кухню и обнаружил, что камни, пробив дверь и окно, врезались в шкафчики с посудой. Ему стало нехорошо при мысли, что здесь могла стоять Уилма.

Людей Кирби обнаружил в гостиной. Двое мускулистых молодых людей замерли за карточной игрой. Очевидно, в нормальном мире в этой комнате было жарко: оба блестели от пота. Тот, что повыше, со светлыми волосами, сидел без рубашки, обернув шею полотенцем. У него была очень сложная выцветшая татуировка на предплечьях и бицепсах.

Второй был пониже ростом и шире в плечах, лицо сильно обветренное. У обоих были длинные бакенбарды и грубые черты лица.

Темноволосый держал в руке занесенную карту. Оба удивленно смотрели в сторону кухни. Уилма Фарнхэм стояла у стены с книжными полками рядом с маленьким камином. Непричесанные волосы делали ее лицо до странности маленьким. Очки сидели криво, блузка выбилась из-под юбки, рот приоткрылся от удивления — она тоже смотрела в сторону кухни. Рюмка в руке накренилась, и большая капля оказалась на полпути к полу.

Кирби приступил к делу. Работа была трудная, но в каком-то смысле приятная. За пятнадцать субъективных минут он сделал с обоими матросами все, что нужно. Оказалось, что их легче обрабатывать, расположив горизонтально в воздухе в футе от ковра, но чертовски много сил ушло на то, чтобы согнуть их, распрямить и устроить в этом положении. Он обмотал их запястья и лодыжки толстой бечевкой, которая в красном мире вела себя как медная проволока. В рот затолкал кляпы из платков и привязал их. Потом обернул обоих простынями и наконец перевязал по всей длине, от плеч до ступней, бельевой веревкой.

Закончив все это, он поспешил к машине. Бонни Ли вздрогнула, когда он возник перед ней.

— Что тебя задержало, а?

— Извини. Послушай, мне опять нужно туда, но теперь и ты можешь войти со мной. Через заднюю дверь. Подведи машину и разверни к выезду.

— Окей.

Он повернул головку часов и пошел назад сквозь мертвую тишину. Уилма за те несколько секунд подошла чуть ближе к мумиям, а из рюмки у нее пролилось еще больше.

Кирби пожалел, что не видел, как оба падали на пол, одновременно и бок о бок. Сначала он хотел появиться прямо перед девушкой, но вовремя одумался, отошел к двери и оказался за ее спиной. Перейдя в нормальное время, он позвал:

— Уилма!

Висевшая жидкость упала ей на ногу. Она резко повернулась и сделала один неуверенный шаг, глядя на него расширившимися глазами.

— Б-с-с-трашный лы-лы-царь пвился, нкнец, — проговорила она заплетающимся языком.

— Вы пьяны!

Она глупо хихикнула.

— Пер-ший… первей-ший раз в жизни, ну. А что делать? Все меня бросили, ну. Одна только… один только брат-тец помог Бесси эта, как ее там… Бесси, спрашивала о вещах, к-которых я не знаю во-обще. Конешш-ш-но, я пьяна! — Она неуверенно повернулась и посмотрела на две мумии на полу. Обе спазматически дергались и мычали. — Ч-то вдруг слчилось с Рене и Раулем? — жалобным голосом спросила Уилма.

Вошла Бонни Ли, она удивленно уставилась на Уилму. А та с третьей попытки усадила очки ровно и спросила:

— Ты кто, крсвица?

— Ого! — восхитилась Бонни Ли. — На фотографии ты была похожа на школьную учительницу. Извини, я не знала!

Уилма произнесла с огромным достоинством:

— Во-още-то я отншусь к мозговому типу.

Бонни Ли вздохнула.

— Я так понимаю, тебе с ней нужно поговорить?

— Если это будет возможно.

— Кто в свертках?

— Рене и Рауль, морские люди.

— Ну, они могут еще полежать. Попробуй приготовить кофе. А я займусь Уилмой.

Кирби нашел только растворимый кофе — ну что ж, как отрезвляющее сгодится, подумал он. Из другого конца дома доносились разнообразные звуки, взвизги Уилмы, гул набираемой в ванну воды.

После водных процедур и кофе Уилма выглядела приглаженной и пристыженной. Разговаривать с ней можно было.

— Бетси привезла вам мою записку?

— Да, Кирби.

— И вы с ней говорили?

— Чуть ли не всю ночь. Она заставляла меня вспоминать всякие вещи о вашем дяде. Ей кажется, что сокрыто нечто совершенно особенное. Но у меня этого нет. Я даже не знаю, что это такое. Ваш дядя был очень необычным человеком. Да ему и не нужно было что-то особенное при его-то уме. Я сделала, как он сказал, и как бы меня ни преследовали, я никогда, никогда…

— Я знаю, что вы очень лояльны, Уилма. Возможно, из лояльности вы и умалчиваете о существовании чего-то, что, как вам известно, где-то существует?..

— Клянусь, что нет, Кирби. Клянусь. Она сказала мне, где вы находитесь. Как вы можете прятаться в квартире такого вульгарного человека?

— Поскольку я с этим человеком не знаком, судить о нем не берусь.

— Там вы и познакомились с этой дешевой девицей? Кто эта девица, Кирби?

— Бонни Ли — моя хорошая зна… извини. Бонни Ли — девушка, которую я люблю.

— О! — ужаснулась Уилма.

Бонни Ли подмигнула Кирби.

— Ты чуть не сплоховал, приятель.

— Уилма, вы следили за выпусками новостей?

— Наверно, я их все слышала, но кое-что помню не очень хорошо. О яхте и ваших вещах на ней, и о том, как вы сбежали от полицейских сегодня утром, забрав их оружие. Это… просто не похоже на вас.

— Когда Бетси ушла отсюда?

— Очень рано утром. Она сказала, что сгоняет блеф. Это звучит как-то не совсем правильно. Сгонять блеф? Да, так юна и сказала. Но это необычное выражение.

— Вероятно, вы уже поняли, что ее блеф не сработал.

— Я не понимаю, что случилось. Прошло, наверно, три часа, когда появились эти матросы. Они позвонили дверным звонком, как полагается, и я подумала, что это вы или Бетси — вдруг она вернулась. Когда я открыла, они вломились сюда. Они казались… приветливыми, но в какой-то неприятной манере. Я попыталась поговорить с ними строго, тогда Рене — это высокий, но тогда я еще не знала его имени — схватил мое запястье и стал медленно выкручивать, так что я наконец оказалась на коленях и лицом в ковер. Боль была ужасная. У меня до сих пор в руке какое-то странное ощущение. Я поняла, что надо вести себя осторожнее. А кто они такие, я не знала. Но я уже сообразила, что они отвезут меня на яхту. А Бетси уже там. Они заставили меня сесть в машину на пол и пригнуться. Было очень неудобно и жарко. Потом у них вдруг что-то случилось плохое. Они стали злиться на меня и друг на друга, спорить о том, что им сейчас делать, и наконец привезли меня обратно. По их словам я догадалась, что яхта ушла. Они не понимали, в чем дело, пока мы не услышали выпуск новостей. Там говорилось, что Бетси больна. Она, конечно, очень впечатлительная девушка, но мне не показалось, что ей грозит нервный срыв.

— Сестрица, — тяжело вздохнула Бонни Ли, — ты меня убиваешь. Я тебе точно говорю. Эти мерзавцы схватили Бетси, утащили на свою яхту и били до тех пор, пока она не сказала, где найти тебя и Кирби, и заставили Кирби пообещать, что он сам туда приедет — помочь Бетси и помешать им сделать с тобой то же самое, что они сделали с ней. Эту вещь, о которой ты ничего не знаешь, эту вещь они очень хотят получить.

Уилма смотрела на Бонни Ли остановившимися глазами.

— Били ее?

— Милашка, ночью за углом от фонаря тебя могут пришить за семь долларов, так в честь чего ты глаза выпучила? Где ты жила все эти годы?

— Это ужасно! — заявила Уилма. — Ваш дядя согласился бы со мной, Кирби. Мы должны выяснить, что им нужно, и позаботиться, чтобы они эту вещь получили, или доказать, что она не существует.

Бонни Ли презрительно рассмеялась.

— Мы знаем, что это за вещь, и они ее не получат.

— А что это? — оживилась Уилма.

— Бонни Ли! — вмешался Кирби.

— Не беспокойся, драгоценный мой. Если бы я и хотела сказать ей, она еще не готова, и я уверена, что готова не будет никогда. Ну, что мы делаем дальше?

— Нужно увезти ее отсюда.

— Но куда? О! Ко мне. Черт возьми. Единственный адрес, которого эти люди еще не знают.

Уилма с новым интересом посмотрела на Кирби.

— Вы… в одиночку справились с этими матросами?

— Осторожно, Уинтер, — предупредила Бонни Ли. Она повернулась к Уилме. — Девочка, тебе не идет пить.

Уилма покраснела.

— Просто… просто мне вдруг все стало безразлично. Жизнь показалась такой сложной и невыносимой…

— Ты очень удивишься, сестрица, когда узнаешь, насколько сложнее жизнь для пьяной женщины. Убирайся отсюда, Кирби, я найду ей что-нибудь надеть.

— У меня есть одежда.

— Я знаю, умничка. И очки. И твоя фотография во всех газетах.

Кирби поднялся и пошел к выходу из спальни. Когда он сделал первый шаг в гостиную, у него взорвалась голова. Он с отвлеченным интересом наблюдал, как пол быстро приближается к его лицу. Так бывает, когда взрываются скалы. Вначале вспышка, потом пыль и грохот валунов. Он слышал как бы издалека крики женщины, падая в черный бархат.

* * *

Кирби возвращался из далеких мест, это было похоже на блуждание по лестнице подвала в темноте, за пределом которой чуть брезжил свет. Он открыл глаза, и свет ожег их, как кислота. Над ухом была равномерная пульсация монотонная боль.

Кто-то взял его за подбородок и грубо тряхнул голову — Кирби удивился, что она не отвалилась.

Он вгляделся в расплывающееся лицо Рене.

— Посмотри, какие я умею вязать узлы, — весело проговорил Рене.

Кирби сидел в кресле. Он глянул вниз. Бельевая веревка связывала его руки чуть повыше локтей, прижимая локти тесно друг к другу, отчего спина неловко горбилась. Кисти рук, чуть онемевшие, не имели пут, но дуга их возможных движений оказывалась очень ограниченной. Вторая веревка связывала его чуть выше коленных суставов. Обе веревки крепились узлами, очень красивыми и прочными — Кирби таких вязать не умел.

— Каждый день чему-нибудь учись, приятель. Никогда не связывай запястья. Никогда не связывай лодыжки. Видишь эти узлы? Ни к одному из них не доберешься — ни пальцами, ни зубами. Нет, ты ничего не знаешь об узлах.

— Как я понимаю, ты высвободился, — убитым тоном проговорил Кирби.

— И распутал Рауля. Да он и так уже был почти свободен. Потом я встал у двери — и бац!

— Да, конечно, — согласился Кирби. — Бац. — Он оглядел пустую комнату. — Где мисс Бомонт? И мисс Фарнхэм?

— Бомонт? Это блондинка, да? Она решила не задерживаться. — Голос у Рене был раздраженный. Его руку украшала самодельная повязка, горло — глубокие длинные царапины. — Когда мы хотели ее схватить, она прямо взбесилась. Укусила меня. Царапалась как тигр. Пнула Рауля, подбила ему глаз и выскочила в заднюю дверь, которую ты разбил к чертям собачьим.

— Вы с Раулем не боитесь, что она вызовет полицию?

— Она? Не вызовет. Она выбежала прямо на босса и его ребят. Ей дали по голове, и она успокоилась.

Кирби подвигал руками и смог разглядеть свои наручные часы. Было без двадцати пять.

— Что же дальше?

Рене пожал плечами.

— Пока просто ждем. Босс думает, как доставить тебя и Уилму на «Глорианну». Может, они отойдут со всеми обычными формальностями, а потом встанут где-нибудь на якорь, и мы подойдем к ним на шлюпке.

— О.

— У босса такая радостная улыбка появилась на лице, когда мы тебя показали. Наверно, ты в этом деле самый большой выигрыш. Все говорят, что ты стоишь двадцать семь миллионов долларов… Тут и потрудиться можно.

— Куда они могли увезти мисс Бомонт?

— Не знаю. Может, за яхтой еще наблюдают. Тогда придется везти ее в другое место, а если у босса есть еще помощники, то и какой-нибудь безопасный дом тоже, наверное, приготовлен. Так как насчет тех двадцати семи миллионов?

— А что?

— Босс эти деньги ищет, да?

— Понятия не имею.

— Если кто-то украл такую кучу денег, то на него каждый имеет право охотиться. Не сумел все скрыть — сам виноват, что стал мишенью.

— Я счастлив получить совет от такого специалиста.

Рене медленно подошел, схватил своими мозолистыми пальцами за нос Кирби и с силой повернул на четверть оборота. Это было унизительно и зверски больно. Слезы потекли по щекам Кирби.

— Говори со мной вежливо, — посоветовал Рене. — Нам долго ждать. Ожидание может быть легким, может быть тяжелым, как хочешь.

Рене вернулся на прежнее место и начал чистить ногти перочинным ножом. Когда прошло несколько минут, Кирби неуверенно проговорил:

— Извини. Джозеф не говорил, когда нас могут забрать отсюда?

— Кто?

— Мистер Локордолос.

— Я его не видел. Видел только босса. Миссис О’Рурк.

— О!

Рене печально покачал головой.

— А эта Уилма пыталась качать права. Очень глупо. Босс сделала ей укол. У нее был такой шприц-тюбик. Тридцать секунд, и Уилма храпела.

Со стороны кухни появился Рауль. Левый глаз у него заплыл. Он ел что-то из консервной банки.

— Что там у тебя еще? — с отвращением спросил Рене.

— Бобы.

— Опять бобы, черт возьми?

— Хорошая пища.

Рауль заговорил с Рене на языке, в котором Кирби вскоре узнал вульгарный французский Северной Африки с примесью испанских, итальянских и арабских слов. Хотя и с трудом, он вскоре понял, что Рауль просит впустить его в спальню — ему пришла охота позабавиться с тощей девкой, которая сейчас спит. К ужасу Кирби, Рене не отреагировал с подобающим негодованием. Напротив, у него был скучающий вид. Он задал вопрос, которого Кирби не понял. Рауль небрежно ответил, что никто ведь не узнает. Да и вообще, что в этом плохого? А время провести помогает.

Кирби уже не осознавал, что Рене сейчас пожмет плечами и одобрительно кивнет, и у него появилось какое-то странное ощущение — будто он «не в фазе» с окружающим. Золотые часы истончили ткань объективной реальности, позволяя думать о послушном мире как о сцене для примитивного фарса, для фокусов, для легких побед добродетели над злом. Но сейчас для Уилмы Фарнхэм все игры кончились, а он, Кирби, не сможет остановить этих животных. Для Кирби Уинтера мир вдруг стал прежним, состоящим из крови, боли и разбитых сердец.

Он уловил смысл следующего замечания Рене — если им придется провести здесь всю ночь, то девкой, конечно, надо воспользоваться, и лучше всего разыграть ее в карты.

Матросы сели за столик. Тасуя карты, Рене посмотрел на Кирби и спросил:

— Как тебе удалось отключить нас и связать?

— Мне помогали, — кратко ответил Кирби.

— Тогда понятно. У тебя был газ или еще что-нибудь?

— Что-то в этом роде.

— Босс очень интересовалась. Она захочет, чтобы ты ей все рассказал. Все, что может пригодиться, ей интересно.

Слушая монотонное шлепанье карт, Кирби думал о том, что часы, наверное, все еще лежат у него в правом кармане брюк. Он еще больше согнул сгорбленную спину, опустил связанные локти к правому бедру и провел по нему левым локтем. Явственно ощущались круглые контуры часов.

— Ты там не умничай, — насторожился вдруг Рене.

— У меня плечо затекло, — пробормотал Кирби.

Это решающая минута в моей жизни, подумал он. Сейчас я должен или стать тем, кем, по мнению дяди Омара, я могу стать, или полностью сдаться.

Интересно, стоит ли еще у дома машина Бонни Ли? По логике, они должны были ее здесь оставить. Машина очень заметная. Для Шарлы Бонни Ли была новым фактором в уравнении. Но он чувствовал, что Шарла с максимальной быстротой и эффективностью приспосабливается ко всем новым факторам. А если машина все еще на прежнем месте, то ключи, конечно, торчат в замке зажигания: Бонни Ли знала, что уезжать, возможно, придется очень быстро.

Рене и Рауль тем временем начали спорить: Рауль посчитал себя обманутым.

— Об этих двадцати семи миллионах… — проговорил Кирби.

Оба уставились на него.

— Да?

— Очень скучно и неудобно просто сидеть здесь. Может, сыграем во что-нибудь втроем? У меня есть деньги.

— У тебя нет денег, — сказал Рене. — Мы их взяли. Поделили между собой. Двенадцать сотен.

«Остальное, — вспомнил Кирби, — спрятано под матрасом у Бонни Ли».

— Я мог бы дать долговую расписку в счет тех двадцати семи миллионов.

Рене презрительно усмехнулся.

— И босс заплатит нам по твоему долговому обязательству, Кирби?

— Она — нет. Я сам заплачу.

— Сам ты ничего не сделаешь.

Наступил особый момент истины. Кирби улыбнулся.

— А вас не удивляет, что я воспринимаю все это так спокойно?

Рене едва заметно поморщился.

— Я думал, ты предложишь мне сделку. Конечно, я бы не согласился, но, может, мне интересно, почему ты этого не делаешь.

— Сдавай, — поторопил его Рауль.

— Заткнись. Уинтер, я не вижу, чем бы ты еще мог играть. Три дня на борту — и ты будешь готов отдать сестру, если босс попросит. Она очистит тебя догола, а потом оставит для забавы или вышвырнет, это уж как ей захочется.

— Самое большое, что сможет получить от меня миссис О’Рурк, это партнерство.

— Вот уж она удивится.

— Не сомневаюсь. Получить доступ к моим счетам можно только с помощью фотографии и отпечатков пальцев.

— Чего-чего? — изумился Рене.

— Счета номерные, конечно, но с них ничего нельзя снять без моего личного присутствия. Шестьсот счетов в девяти странах, все устроено именно таким образом.

Рене задумался.

— Если ты вдруг умрешь, как можно достать деньги?

— Никак нельзя. Если на каком-либо счете не будет движения пять лет, он автоматически закрывается, а вся сумма переводится указанному мною лицу или организации. Так что от меня мертвого твоему боссу никакой пользы, и ничего она из меня не сможет выжать такого, что дало бы ей доступ к счетам.

— Но она этого не знает?

— Пока нет. А когда узнает, то будет обращаться с нами очень нежно, со мной, мисс Фарнхэм и мисс Бомонт. И даже мисс Олден.

— А что если с ними до сих пор обращались не очень нежно?

— Тогда я уменьшу долю участия миссис О’Рурк, это будет вроде наказания за жадность и дурные манеры. Вот видишь, друг мой, все будет хорошо для меня, если миссис О’Рурк умеет мыслить логически.

Рене нахмурился.

— Тогда зачем же ты с ней всю эту свару устроил?

— А зачем с кем-то делиться? Но теперь, коль уж она выиграла этот раунд, я могу дать ей кусок. Хватит всем, по-моему, а?

— Половины от двадцати семи миллионов хватило бы мне до конца жизни, — ухмыльнулся Рене.

— Я не поставлю на карту так много. Но сколько бы я ни поставил, расплатиться смогу, если проиграю — уж это ты должен понимать.

— Она сказала держать его связанным, — вмешался Рауль. — Сдавай.

— Мы можем играть с ним и связанным, Рауль.

— Мне это не нравится, — заявил Рауль.

Рене перешел на язык, которым уже пользовался раньше, и объяснил Раулю, что опасности никакой нет, все будет под контролем. С Кирби игра только на деньги. Записи выигрышей и проигрышей можно вести отдельно, чтобы потом определить, кому первому достанется девчонка. Рауль пожал плечами, показывая, что согласен.

Рене подошел и поднял Кирби вместе с креслом. Это была впечатляющая демонстрация грубой силы. Поставив кресло к столику, он одним движением матросского ножа перерезал веревку, связывавшую руки Кирби. Новой веревкой быстро привязал левую руку Кирби к подлокотнику кресла, потом набросил веревочную петлю ему на шею и закрепил на спинке кресла. При всем том, что приятно было освободиться от прежнего скрюченного положения, Кирби понимал, что выиграл он намного меньше, чем надеялся. Правая рука у него была свободна, но одной рукой он вряд ли успеет вытащить часы из кармана и перевести стрелку. А если и успеет, в красном мире он будет почти столь же беспомощен.

Веревка станет неподатливой, как толстый канат.

— Тебе нужна только одна свободная рука, — сказал Рене. Он положил перед Кирби две сотенные бумажки. — Ты должен мне двести долларов, приятель.

— Дать расписку?

— Я тебя заставлю вспомнить, если понадобится.

— Лучше я напишу. Лист бумаги найдется? Ручка у меня, кажется, есть. — С трудом он засунул руку в боковой карман.

— Стой! — завопил Рене.

Пальцы Кирби коснулись головки часов, нажали и повернули. Мир стал туманно-красным. Матросы замерли, уставившись на него. Он вытащил золотые часы, положил их на столик и попытался развязать узлы на левой руке, но ничего, конечно, не получилось. И если бы ему даже удалось добраться до ножа, вряд ли он смог бы перерезать веревку.

Оставалось приготовиться получше и ждать каких-то новых возможностей. Он положил часы под бедро, головкой наружу. Засунул руку в карман, нащупал через ткань головку часов и нажал.

— Я думал, у меня есть ручка, но ее нет, — проговорил он, медленно вытаскивая руку и подчеркнуто показывая, что она пустая.

— Нам не надо расписки. И не лезь в карманы, — сказал Рене.

— При нем ничего нет, — заметил Рауль.

— У того парня тоже ничего не было, кроме бритвы в полях шляпы, а как он тебя порезал, — проворчал Рене.

— Заткнись и сдавай.

Рауль постоянно проигрывал, но не терял оптимизма.

— Твоему другу очень везет, — сказал Кирби.

— Сдавай.

— И у него очень быстрые руки.

Рауль весь напрягся. Он наклонился к Рене и заговорил на жаргоне так быстро, что Кирби ничего не мог понять.

Он как бы невзначай опустил руку к часам. Каждую секунду он ждал какого-нибудь нового шанса, но его все не было. В конце своей огневой речи-предупреждения Рауль швырнул на стол свой нож, за пределами досягаемости Кирби.

Когда Рене начал громко доказывать свою невиновность, Кирби ушел в красный мир. Он хорошо помнил, что рассказывала Бонни Ли о поведении предметов в движении. Наклонившись как можно дальше вперед — петля сильно резала шею, — он попытался достать нож и не смог. Тогда он взял карту и, протянув, коснулся ножа. Постепенно, миллиметр за миллиметром, он с помощью карты придвигал его к себе. Наконец сумел схватить нож, карту выпустил, и она осталась висеть в воздухе. Он просунул нож лезвием вверх, под веревку, стягивающую его левую руку. Сильно надавил на веревку, но никакого эффекта. Тогда он переложил часы в левую руку — теперь можно было быстро ими манипулировать. Нажал на головку, а когда серебряная стрелка прыжком вернулась на место, опять повернул. В момент реальности он услышал фрагмент слова, произносимого Рене, и почувствовал, что высвободилась левая рука. Сейчас нож был в двух футах над его головой, веревка разрезана, концы ее разошлись. Положив часы на колени, он снял петлю с шеи, морщась от боли. Снова взяв нож, повторил своеобразную процедуру разрезания веревки чуть повыше коленей. Перед тем как нажать большим пальцем на головку часов, посмотрел на Рене и Рауля. У обоих грубые черты лица начали складываться в выражение изумления. Поднявшись, он прошел по комнате, чувствуя знакомую уже инерцию одежды, ботинки почти сразу же снял, слишком тяжело было их тащить. По обе стороны камина стояли тяжелые цветочные горшки с землей и пересохшими остатками давно погибших растений. Ценою больших усилий Кирби поместил их в воздухе примерно в семи дюймах над головой у обоих матросов.

Нельзя, подумал он, вдруг исчезнуть на глазах у двух свидетелей. Он сел обратно в кресло и только тогда вернул стрелку на место. Его ботинки упали на пол. Карта, трепыхнувшись в воздухе, мягко опустилась на стол. Нож глубоко впился в кипарисовую балку на потолке. Горшки разбились о толстые черепа. Рене свалился боком на кушетку. Рауль медленно наклонился вперед и ударился лбом о столик.

Убедившись, что оба дышат, Кирби связал их в точности так же, как был связан сам. Сделал он это в реальном времени, где материалы были не такими упрямыми.

Уилма, в просторном халате, лежала на кровати лицом вниз. Она ритмично похрапывала. После десятиминутных попыток разбудить ее он понял, что это безнадежное занятие. Но убрать ее из этого дома было необходимо. Переодевая девушку, он старался не глазеть на тело больше необходимого. В отличие от Бонни Ли и той девушки на пляже Уилма носила чрезвычайно практичное белье.

Не сумев причесать растрепавшиеся волосы, он отыскал в ящиках шкафа яркий шарф и обмотал им голову Уилмы, завязав под подбородком. Он заметил, что кто-то наступил на ее очки, оправа погнулась, обе линзы раскрошились. Это место было небезопасным, но он никак не мог придумать, куда же им деваться. Во всяком случае понадобятся деньги.

Рене зашевелился, когда Кирби вытаскивал деньги из его карманов. Он открыл глаза, тряхнул головой, поморщился.

— Как тебе это удалось? — едва слышно проговорил он.

— Мне помогали.

Рене закрыл глаза.

— Похоже, тебе всегда помогают, когда нужно.

Остальные деньги и ключи от взятой напрокат машины Кирби нашел в карманах Рауля. Он так и не проснулся.

Кирби взгромоздил Уилму себе на левое плечо, обхватив рукой за ноги. Когда он шел с ней в гостиную, ему послышался какой-то шум. Кирби сунул руку в карман и сделал мир красным, чтобы можно было без опасений проверить ситуацию. Он оставил Уилму висеть в воздухе и вышел из дома. Ничего тревожного не заметил. «Санбим» стоял на подъездной дорожке, ключ торчал в замке зажигания. Он вернулся к Уилме, подставил под нее плечо и переключил часы.

— Миссис О’Рурк все это не понравится, — сказал Рене.

— Мои друзья незаметно подобрались к вам. Что вы могли сделать?

— Она уж придумает что-нибудь, что мы могли сделать и не сделали.

Уилму он устроил на заднем сиденье прокатной машины.

Сам сел за руль, надев очки от солнца и бейсбольную шапочку. Остановился у первого же мотеля. За столом регистратора сидел старик. На первом этаже был свободный номер.

— Вы с супругой, да? — Он посмотрел через плечо Кирби. — Где же она?

— Спит на заднем сиденье. Она очень устала.

Когда Кирби вытащил Уилму из машины, старик уже стоял у него за спиной.

— О, я вижу, она очень устала. Не больная ли?

— Просто у нее крепкий сон.

— Ну, я не хочу никаких осложнений. Мой мотель — приличное заведение. Где ваш багаж, мистер?

— В багажнике, разумеется.

— Вот и покажите мне.

— Позвольте мне сначала внести ее.

— Если багажа нет, вносить никого не придется.

Кирби опустил Уилму на сиденье. Он должен был признать, что ее вид не внушал доверия.

Он подошел к багажнику, отпер его и, начав поднимать крышку левой рукой, правой переключился на красный мир. Футах в сорока мужчина разгружал свою машину. Он поставил несколько чемоданов на асфальт, готовясь занести их внутрь. Кирби подошел и забрал у него два самых маленьких чемодана. Засунув их в багажник своей машины, он принял прежнее положение, вернул стрелку на место и поднял крышку до конца.

— У всех должен быть багаж, — сказал старик.

— Конечно, — кивнул Кирби. Он опять поднял девушку на руки. В этот раз она обняла его за шею.

— Сссспать хочу, — пробормотала она. — Ужжжжасно хочу ссспать.

Старик внес чемоданы. Кирби плюхнул Уилму на ближайшую кровать. Она сразу захрапела.

— Крепкий сон, — заметил старик.

Когда он ушел, Кирби сделал мир красным и беззвучным и отнес чемоданы назад. Хозяин их стоял в позе недоумения, вытянув палец, очевидно пересчитывая вещи. Кирби поставил чемодан на землю за его спиной и вернулся в комнату. Снял с Уилмы туфли и написал ей записку. «Здесь вы в безопасности. Я вернусь, как только смогу. Не покидайте комнату и никому не звоните ни при каких обстоятельствах. Навесьте цепочку на дверь. Я постучу так: пять ударов — пауза — три удара. Кирби».

Ключ от комнаты был при ней, и, уходя, он тщательно запер дверь. Доехал до телефонной кабинки на стоянке машин у торгового центра, набрал указанный там номер полиции и сказал, что, похоже, кто-то пытается вломиться в дом № 210 по бульвару Сансет.

Потом он поехал в сторону Майами. Было без четверти семь. Его преследовало ощущение, что он тратит слишком много времени. Еще он чувствовал вину за то время, которое проводил в реальном мире. Когда мир становился красным, время останавливалось, а значит, если что-то плохое происходило с Бонни Ли, оно тоже останавливалось. Он мог бы держать время в неподвижности, проделав весь путь пешком, но на это могло не хватить сил.

Когда до гавани оставалось уже немного, Кирби остановил машину у обочины и перешел в красный мир. Ботинки сунул под рубашку, снял темные очки и направился к гавани. Кругом стояли розовые молчаливые люди — нечто вроде каменного сада. Мужчина закуривал трубку, пламя казалось отлитым из розоватой латуни. Женщина выдыхала сигаретный дым, он висел неподвижно в воздухе, как полупрозрачный пластиковый плюмаж. «Глорианна» стояла у пирса, она оказалась не такой большой, как он представлял. Футов около восьмидесяти, наверное. Лысый усатый человек замер в процессе укладывания линя. Кирби поднялся по трапу на палубу. Там было чисто — ни пятнышка — и очень уютно. Все люки были задраены, значит, яхта с кондиционированием воздуха. Он попытался войти, но в красном мире он был чем-то эфемерным по отношению к предметам в стазисе. Все равно как мышка, пытающаяся открыть холодильник. Пришлось вернуться к реальности на несколько секунд, чтобы справиться с запором и приотворить дверь.

Шарлу он нашел в центральной каюте. Она стояла в полумраке цвета бургундского, в четверть профиля, со стаканом в левой руке, правая рука замерла в жесте, обращенном к Джозефу. Джозеф прислонился к переборке у койки, руки сложив на груди и скептически глядя на Шарлу. На нем был темный деловой костюм, белая рубашка, галстук.

Кирби подошел и стал рассматривать Шарлу вблизи. Его удивило, что он уже забыл, какое у нее необычайное, идеально вылепленное, чувственное лицо.

Он даже испытал некоторое потрясение. Ему казалось, что Бонни Ли сделала его невосприимчивым к чарам этой женщины.

Но — нет. У него даже ноги подкашивались и перехватывало дыхание. Стремясь освободиться от этого наваждения, он похотливо ухмыльнулся и легонько похлопал ее по груди. Но ухмылка пугливо уползла куда-то под левое ухо, а прекрасная грудь показалась пластмассовой.

Он уже собирался идти на поиски Бонни Ли и Бетой, когда понял, что можно кое-что выиграть, подслушав разговор этой пары. Если они здесь одни, то вряд ли сейчас с девушками происходит что-то плохое. Под койкой было достаточно просторно. Держа часы в руке, он сможет при любом намеке на опасность быстро остановить события.

Нажав на головку часов, он сразу услышал громкую речь на языке, которого не понимал. Вдруг звуки оборвались. Шарла проговорила что-то с вопросительной интонацией, потом сделала несколько шагов и захлопнула дверь. На ее следующие слова, в командном тоне, Джозеф ответил спокойно и даже безразлично.

— Если я сказала, что мы будем говорить на английском, Джозеф, то мы будем говорить на английском. Почему дверь открылась? Хорошо знает английский только Рене, а он на берегу. Я достигла своего положения вовсе не потому, что кому-нибудь доверяла.

— Ты даже себе не доверяешь, — заметил Джозеф.

— Мы обязаны проявлять предельную осторожность, так что не шути. Уж как мы старались с Креппсом, а ничего не получилось. Я должна получить то, что давало ему такую необыкновенную силу, Джозеф.

Койка скрипнула — это Джозеф сел на нее. Выглядывая из-под покрывала, Кирби мог видеть ноги Шарлы, остановившейся поблизости. Джозеф иронически проговорил:

— Чего же ты ожидаешь? Устройства для чтения мыслей? Плаща-невидимки?

— Он читал наши мысли, Джозеф. Он угадывал наши планы. Он был дьяволом? Сейчас то, что было у него, попало к Уинтеру. Но он слабее старика. Мы можем завладеть этой штукой, пока он не научился хорошо ею пользоваться.

— Что бы это ни было. Возможно, он знает, что это такое.

— Я уверена, что знает. Вспомни, я тебе пересказывала разговор с ним.

— Он мог блефовать.

— Но мы должны знать наверное, в любом случае.

Джозеф шумно вздохнул.

— Все равно это очень тонкое дело. Было бы намного проще, если бы эта проклятая девчонка не оказалась такой быстрой и хитрой. Вдруг она сообщит в полицию? Это все усложнит.

Шарла засмеялась и села рядом с Джозефом. Кирби мог бы коснуться ее голой пятки.

— В полицию она не пойдет, это точно. То, как все было сделано, напомнило мне, какой я сама была в молодости. Конечно, идиотов, которых ты нанял, нельзя назвать специалистами, но даже если бы они были компетентны, она могла…

— А как ей это удалось?

— У одного из них было место, которое он считал надежным, — подержать ее некоторое время. Мне это место показалось подходящим. Надо было мне учесть то, как она сбежала от Рене и Рауля, но меня беспокоило ее состояние. Она была без сознания. Когда я поднесла сигарету к ее руке, она никак не отреагировала. Я уже обдумывала, как лучше поступить, если она серьезно ранена. Квартира, которой мы собирались воспользоваться, расположена в доме на берегу. Там канал. Я попросила их вытаскивать ее из машины очень осторожно. Вдруг произошло что-то вроде взрыва, я упала и сильно ударилась, один из твоих идиотов катался по земле и стонал, другому кровь, текшая из расцарапанного лба, застилала глаза. А девушка бежала. Она пробежала сорок футов и нырнула через низкую стенку в канал. Когда я достигла стенки, она была уже почти за изгибом, плыла очень быстро — а мне оставила свою дешевую сумку и синяк на бедре, Нет, Джозеф, такая в полицию не пойдет. Она знает, кто такой Уинтер. У нее стоит запах денег в ноздрях, и вскоре она придумает, как до них добраться. А полиция ей в этом не поможет. Не знаю, давно ли ее знает Уинтер, но можно сказать, что возможности у нее были, а? Она бы нам пригодилась, я думаю. Больше, чем эта бедняжка Бетси. Используя Уинтера как приманку, мы могли бы ее поймать. Я нашла ее адрес в сумочке и послала твоих идиотов подкараулить ее там.

— И привезти ее сюда?

— Конечно, нет! Они должны доставить ее в ту квартиру на берегу и позвонить нам сюда.

Оба помолчали.

— Теперь мы держим Уинтера и эту Фарнхэм, — продолжала Шарла. — А Бетси уже не получит шанса устроить нам неприятности. И даже если мы не поймаем сбежавшую Бомонт, кто ей поверит? Ну а если и поверит, мы будем далеко за пределами досягаемости.

— Мне не нравится это дело с упаковочными ящиками, — заметил Джозеф.

— А как же иначе мы можем доставить их на борт без опасения? Дэниэль подгонит сюда грузовик в одиннадцать часов, а сразу после полуночи мы их здесь спрячем крепко спящих. Если полиция не нашла тайник в корпусе, почему ты думаешь, что таможенники его найдут? Когда покончим со всеми делами, я отдам мисс Фарнхэм команде, пусть узнает, что такое жизнь. Разве что ты сам захочешь с ней позабавиться, а, дорогой?

— Ее фотография меня не вдохновила.

— Да, она прирожденная старая дева.

Кирби не желал слушать дальше и нажал на головку часов. Выбрался из-под койки и вышел из каюты. Использовал несколько секунд реального времени, чтобы попробовать двери других кают. Три каюты были пустыми. Одна оказалась заперта. Тогда он вернулся к оставленной паре и нашарил ключи в одном из карманов аккуратного делового костюма Джозефа.

Вытащил их с огромным трудом, так неподатлива была ткань. Ключей оказалось шесть, они висели на золотом кольце. Подошел второй, который он попробовал. Кирби распахнул дверь. Бетси смотрела на него в полнейшем изумлении. Очевидно, она стояла, выглядывая через толстое стекло закрытого иллюминатора. Волосы у нее растрепались, лицо было бледное и ненакрашенное.

— Но как?..

Он приложил палец к губам, закрыл дверь и начал было запирать ее ключом, но увидел болт и задвинул его в гнездо. Когда он опять посмотрел на девушку, она пыталась улыбнуться ему, а из глаз текли слезы. Бетси шагнула к нему, и он обнял ее, крепко прижал. Она дрожала, от нее пахло чем-то кислым, и он подумал — это запах боли и страха.

Наконец она отвернулась и сделала порывистый шаг в сторону койки, повернулась и тяжело села, опустила голову. Через несколько мгновений выпрямилась, робко улыбаясь.

— Извини. Я чуть не хлопнулась в обморок. Вообще их у меня не бывает. — Ее лицо исказилось. — Все это не прошло без следа. Она… она делала мне так больно.

Он сел рядом.

— Во всем я виноват.

— Нет. Я сама. Слишком много на себя взяла. Думала, что могу ее перехитрить. Думала, что она ничего мне не сделает. А когда меня начали пытать, было поздно. Я всех выдала, ужас какой, стыд какой. Я рассказала, где найти тебя и Уилму. Пожалуйста, прости меня.

— Надо было рассказать сразу, не дожидаясь пыток.

— В следующий раз я бы так и сделала. А у нее такой простой метод. Электричеством. Ток увеличивается, и наконец чувствуешь, как твои же мышцы раздирают тебя на куски. И не остается никаких следов. Она чудовищна, Кирби. Как ты сюда попал? Где они?

— Потише, Бетси. Они дальше по коридору, в центральной каюте. Думаю, теперь все будет в порядке.

— Уилма совершенно ничего не знала. Боже мой, Кирби, она же дура набитая. Она не верит, что существует какая-то особая вещь, за которой они гоняются, разве что она держит это у себя и сама не знает. Где она?

— Сейчас в безопасном месте. Некоторое время она была у них. Двое из команды. Рене и Рауль.

— Рене я помню. Рауль, наверное, кто-то из новых. Рене очень предан Шарле. Мне никогда не нравилось, как он на меня смотрит.

— Они взяли нас обоих в том доме, где скрывалась Уилма, но мы… освободились.

Она очень удивилась.

— Освободились и… ты забрался на борт и в эту каюту? Неплохо, Кирби. Может быть, я тебя недооценивала.

— Джозеф и Шарла еще не знают, что я сбежал. Они собирались доставить нас с Уилмой сегодня на борт в упаковочных ящиках.

— Ты уверен, что не помог им в этом?

— Я так не думаю. Теперь все будет хорошо. Видишь ли… я нашел то, что они ищут.

— Правда?

— И я смогу сделать так, что ты покинешь яхту без всякого риска.

— Что же у тебя есть такое? Гипнотическая машина? Или «луч смерти», которым ты проделаешь дырки в борту?

— Я не знаю, как эта штука работает, но пользоваться ею научился. Сейчас я тебе продемонстрирую… Это… это может тебя напугать, Бетси. Даже сильно напугать. Постарайся не впадать в истерику, хорошо?

— Истерика — это роскошь, которую я себе не могу позволить, Кирби Уинтер.

Он остановил поток рационального времени.

Медленно поднял неподатливое тело Бетси с койки и устроил в кресле. Потом отошел к двери и вернул времени нормальный ход.

Бетси сильно вздрогнула, побледнела, закрыла и вновь открыла глаза.

— Вот это да, — прошептала она. — Я не знала, чего ожидать, но это… — Она нахмурилась. — Я теряла сознание?

— Все совершилось мгновенно. Времени не прошло нисколько.

— Ты переместил меня сюда, а сам перешел туда. Какая дальность действия?

— Ну, скажем, не дальше, чем я мог бы унести кухонную плиту.

— Ты меня отнес каким-то образом?

— С большим трудом.

— Пока время стояло?

— Совершенно верно.

— Ты можешь пронести меня мимо кого-то, и они не заметят?

— Не больше, чем заметила ты.

— Твой уважаемый дядюшка имел большое преимущество. У него были такие возможности, друг мой, по сравнению с которыми двадцать семь миллионов, которые ты отдал, выглядят как конфеты для детишек. Почему он не использовал это, чтобы… стать королем всего мира? Он бы смог. Как человек с винтовкой на заре истории…

— Думаю, он бы скучал в роли короля. Ему было интереснее изображать Деда Мороза.

— Шарла была уверена: что-то нужно искать. — Лицо ее исказилось. — Мы твердо знаем одно, Кирби Уинтер, — такая вещь никогда не должна принадлежать моей тете. Никогда.

Вдруг из коридора донеслись голоса, тяжелые удары.

Над койкой послышался щелчок и шипение, потом из репродуктора внутренней радиосети вырвался усиленный голос Шарлы:

— Мои милые! Какое ужасное везение, что я оставила этот контур открытым! И как я рада, что у нас хватило терпения выслушать вас. Умница Джозеф даже догадался включить запись после первых слов. Можно будет проигрывать и анализировать, если понадобится. Но мы и так достаточно услышали и поняли. Итак, время останавливается. Я вдруг потеряла уважение к Омару Креппсу. Имея такие возможности, он сделал относительно мало. Так вот… удары, которые вы только что слышали, означают, что между вашей дверью и противоположной переборкой вбили бревно. Вряд ли вы сможете выбраться. А у нас будет время подумать.

Кирби весь передернулся и посмотрел на Бетси. Ее глаза были закрыты, она кусала бескровную губу.

— Я не знала, — прошептала она. — Я не знала. Но я должна была сообразить…

Он подошел к ней вплотную и прошептал в ухо:

— Нам просто нужно заставить их открыть дверь.

— Довольно забавно, — говорила тем временем Шарла, — что искать мне нужно было те старые золотые часы, которые ты мне показывал, Кирби. С милым смешным телескопчиком. Я-то думала, будут какие-то сложные формулы. Но так практичнее — переносное, невинное на вид устройство. Что ты сказал, Джозеф? Извините меня на минуту, милые.

— Проклятая ведьма, — отчетливо проговорила Бетси.

Опять послышался голос Шарлы.

— У Джозефа есть хорошая идея. Мы прожжем дыру в вашей стальной двери, милые, маленькую дырку, только чтобы часы прошли, и вы их нам отдадите. А иначе вам будет очень, очень плохо.

— Нет, Шарла, — сказал Кирби. — Скорее я возьму часы за цепочку и разобью о переборку вдребезги.

— Собака на сене? — фыркнула Шарла.

— Вот именно.

— Ты хорошо блефуешь, Кирби.

— Это не блеф, Шарла. Я болен хронической болезнью, которая называется «чувство ответственности». Я очень благородный человек. Лучше уничтожу эту вещь, чем позволю вам пользоваться ею.

— Благородство всегда сбивает меня с толку, — призналась Шарла. — Это, кажется, болезнь подростков? Ты вроде бы уже староват для этих глупостей, Кирби?

— Я отстаю в развитии, миссис О’Рурк. Но вы можете проверить, если мои слова не убедили вас. Проделайте дыру в двери. Я сразу же начну крошить эту штуку.

Ответа не было.

— Она очень обеспокоена, — прошептала Бетси.

— Она и должна беспокоиться, — ответил Кирби. — Я говорил совершенно серьезно. Я не могу отсюда выйти, Окей. Никто не получит часы.

Шарла наконец вновь заговорила:

— Это меня очень рассердит, Кирби. Думаю, обоим вам придется умереть в самых невообразимых мучениях. Потому что, видишь Ли, Бетси придется разделить твою героическую участь. И мисс Фарнхэм тоже. И мисс Бомонт. Немалую ответственность ты на себя берешь, милый Кирби.

Бетси спросила тонком дрожащим голосом:

— А если он отдаст часы, Шарла?

— Свобода, моя дорогая. И солидная сумма денег. Я не стану мелочиться.

Он прошептал Бетси:

— Она не оставит в живых никого, кто мог бы рассказать об этом устройстве. — Бетси мрачно кивнула.

Шарла тихонько засмеялась:

— О, если вы не верите, я могу по крайней мере пообещать вот что: вы умрете быстро и безболезненно, даже и не заметите ничего. У вас будет время подумать, мои милые.

— Шарла? — позвала Бетси. — Шарла!

Ответа не было.

Бетси Олден лежала на койке и глядела в потолок, а Кирби Уинтер ходил туда-сюда по каюте. Она была пятнадцати футов длиной и одиннадцати шириной.

В маленьком алькове скрывался туалет, рядом располагалась аптечка. Иллюминаторы были слишком маленькие, через них не спастись. Кирби нашел вход кондиционера и вентиляционный выход. Дважды он переходил в красный мир стазиса.

Одна идея показалась ему вполне осуществимой.

— Кажется, я что-то нашел, — сказал он Бетси.

— Ничего не получится, — пробормотала она.

— Ты хотя бы выслушай.

— Нам конец, Кирби.

Он сильно ударил ее по щеке.

— Черт возьми, Бетси. Слушай!

Она стала слушать. Ей план показался безумным. Но сама она ничего лучшего придумать не могла. Они насквозь промочили одеяла водой. Уложили их в углу. Все остальные постельные принадлежности и горючие вещи сложили у двери. Когда огонь разгорелся, они залезли под мокрые одеяла и закрыли лица мокрыми полотенцами. Каюта наполнилась дымом.

Вдруг послышался голос Шарлы, он звучал зло:

— Очень хитро, милые, но у вас ничего не получится, знаете ли. Вы держите горящие тряпки у вытяжного отверстия?.

Кирби стал кашлять, создавая впечатление, будто он задыхается до смерти. Мебель начала потрескивать, и он надеялся, что Шарла это слышит. По лицу пробегали волны жара. Он ткнул Бетси локтем. Она, ждавшая его сигнала, испустила вопль столь убедительный, что Кирби испугался на мгновение, не достал ли в действительности ее огонь.

— Помогите! — прокричала она. — Помогите мне! Выпустите меня отсюда! — Потом она опять завопила, вопль перешел в какое-то жуткое бульканье и прерывался.

Кирби услышал суматоху в коридоре. Он знал, что сейчас будет. Они ощупают стальную дверь и убедятся, что она нагрелась. От пропитанных водой одеял уже вздымался пар. Донеслись крики, звуки ударов, дверь распахнулась. Переключая часы, Кирби успел увидеть что-то направленное на него и услышал выстрел. Пламя замерло тусклыми языками. Струйки пара застыли, как змеи. И жар исчез. Одеяла казались пластинами влажного дуба. Он выбрался из-под них. Джозеф стоял вблизи двери, почти уже в языках пламени, направив на него длинноствольный пистолет с маленьким неподвижным язычком пламени, выглядывавшим из дула. Кирби внимательно рассмотрел пропитанный дымом воздух между собой и дулом и нашел пулю, повисшую примерно посередине. Ну вот, мрачно подумал он, у нее скорость тысяча футов в секунду, а ей оставалось лететь семь футов до моего лба, а если бы я промедлил семь тысячных секунды…

Вдруг, немало изумившись, он увидел, что пуля на глазах перемещается. Это был первый предмет в красном мире, движение которого схватывал глаз. Серебряная стрелка показывала, что у него в запасе полчаса. Он нагнулся к пуле и стал отсчитывать секунды. Получилось, что за десять секунд она продвинулась на дюйм. Это и было ключом к соотношению между двумя мирами.

Две минуты на фут. Или две минуты на одну тысячную секунды. Таким образом, один час красного времени равнялся трем сотым секунды реального времени. А теперь пора было заниматься практическими вещами. Он поднял девушку на удобную высоту и протащил ее мимо Джозефа в коридор. Шарла стояла за дверью с лицом очень взволнованным. Она не вызывала у него сейчас ни страха, ни ненависти, ни гнева, а только беспредельное раздражение… Он оставил Бетси в воздухе, вернулся в каюту, взял медленно летящую пулю, вынес в коридор, нацелил в лоб Шарлы и толкнул изо всей силы. Потом вернулся в огонь. Медленно сгибал руку Джозефа, пока дуло не оказалось у него под подбородком, направленное вверх. Сильно надавил на палец Джозефа, лежавший на спусковом крючке. Потащил Бетси вдоль коридора и потом вверх по трапу. Наконец выбрался с ней на палубу.

Когда они продвинулись на некоторое расстояние вдоль дока, Кирби уже пошатывался от усталости. Он не знал, насколько еще его хватит. Нужно было найти безопасное место. Он стащил девушку с дока, в глубокую тень, посадил прямо и прислонил к дереву. Посмотрел на циферблат золотых часов и обнаружил, что осталось несколько минут. Он приложил большой палец к головке часов, понимая, что это и есть спусковой крючок. Они заслуживали смерти. Но… у него было какое-то странное чувство — что он тоже погибнет, если нажмет на него. Кто он такой, чтобы выносить окончательный приговор?

Вдруг его захлестнула волна чистой радости. Бонни Ли свободна. Уилма в безопасности. Бетси в безопасности. Ничто не может его остановить. Он повернулся и побежал как мог быстро. Поднялся на яхту. Пуля уже касалась гладкого лба Шарлы. Он убрал ее, толкнул в сторону пожара. Отвел дуло от подбородка Джозефа. Отступил назад как раз в ту секунду, когда кончилось красное время. Грохнул выстрел, затрещало пламя, лицо Шарлы неузнаваемо исказилось. Он опять переключился на красный мир, стало тихо. От усталости подкашивались ноги. Он нашел каюту, лег на койку, часы поставил на целый час, в нескольких дюймах над грудью поместил тяжелую пепельницу — и крепко уснул.

Проснулся отдохнувший, опять остановил объективное время и пошел посмотреть, что можно сделать с Шарлой и Джозефом.

Стащил Шарлу с яхты.

Когда они оказались вблизи того места, где Кирби оставил Бетси, он сделал передышку, чтобы подойти и взглянуть на нее. Она отошла на три шага от дерева, вид у нее был смятенный.

Он дотащил Шарлу до ближайшего перекрестка, часто останавливаясь в поисках подходящей машины. Такую машину он увидел как раз у перекрестка, она остановилась на красный свет. Это был большой серый грузовик с опознавательными знаками военно-морского флота. На скамьях вдоль бортов сидело около тридцати мужчин. Они не были новобранцами. На их загорелых лицах читалась уверенность и способность справиться с любой неожиданной ситуацией.

Печально, медленно он стянул с Шарлы короткий халат. Когда-то он так хотел раздеть ее, и вот раздевает, но с какими чувствами… С сожалением он смотрел на изящную фигуру. Втащив Шарлу на грузовик, он аккуратно уложил ее на колени пятерым морякам и спустился на землю. Она получит, подумал он, незабываемые впечатления. Кирби бросил прощальный взгляд на эту сцену. Если он хоть что-то понимает в людях: первой реакцией будет зажать Шарле рот — и чья-то загорелая рука сделает это в долю секунды.

На Шарлу ушло двадцать минут. Он вернулся за Джозефом. Тот был более тяжелым и неподатливым. Да и придумать для него ситуацию столь же памятную, как для Шарлы ее пробуждение, оказалось труднее. Он доставил Джозефа к тому же перекрестку и оставил в воздухе около многолюдного коктейль-бара. Изучил бар. За туалетами в задней части нашел маленькое складское помещение. Вернулся в толпу и выбрал трех женщин. Это были женщины зрелого возраста и без обручальных колец, несколько свирепые на вид. По одной он перетащил их к складу, дверь которого была приоткрыта.

Раздев каждую, он запихнул женщин в темный маленький склад. С третьей он немного задержался: у нее была совершенно потрясающая татуировка.

Когда он внес Джозефа, времени оставалось уже совсем мало. Кирби быстро раздел врага и, наподдав плечом, отправил в склад к трем женщинам. Закрыв дверь, он попытался запереть ее торчавшим в замке ключом. Не удалось. Тогда он переключился на нормальное время, повернул ключ и немедленно вернулся в красный мир, чтобы без помех добраться до Бетси. Он еще успел услышать начало вопля за дверью склада.

Вернувшись к Бетси, он встал за пределами ее поля зрения и включился в реальный мир. Она повернулась, увидела его и проговорила, задыхаясь:

— Это… к этому невозможно привыкнуть! Но эта проклятая штука действует!

Он посмотрел в сторону перекрестка. Вместо красного теперь горел зеленый свет. Флотский грузовик медленно двигался в сгущавшихся сумерках. Над гаванью поднимался столб дыма. Слышалось завывание приближающихся сирен.

— Получилось… — сказал он.

— Нас чуть не убили или не поджарили, а ты стоишь и ухмыляешься как идиот. Что с тобой такое?

— Убили, поджарили… нас чуть не застрелили, и вот что!

— Застрелили?

— Эту часть ты пропустила, моя милая Бетси.

Она как-то странно посмотрела на него.

— И ты вытащил меня оттуда v них из-под носа?

— Да.

— И они просто… стояли?

— Как статуи.

Она подвинулась ближе к нему.

— Ты мог их убить?

— Да.

— Но не убил.

Он подумал, что у нее сейчас очень неприятное выражение лица. Они стояли в небольшой парковой зоне, укрытой от фар машин и уличных фонарей на авеню. От оранжевого комбинезона Бетси, испещренного влажными пятнами, пахло дымом.

Волосы ее спутались, лицо было испачкано сажей.

— Если правду сказать, мысль такая мне приходила.

— Ты дурак! Сделай это заново, слышишь? Опять все останови. Вернись на яхту и убей их. Кто сможет что-нибудь доказать? Иди и убей обоих. Они никогда не сдадутся. Они не отстанут, пока их кто-нибудь не убьет.

Он изучающе смотрел на нее. И вспомнил, как чуть не сделал именно то, о чем она просила. И тогда все безвозвратно изменилось бы. Часы, Бонни Ли, все стало бы иным. На всем осталось бы навечно кровавое пятно.

— Бетси, не беспокойся, Шарла и Джозеф сейчас слишком заняты.

— Заняты!

— Тетушка Шарла отправилась в увеселительную поездку. А Джозеф заводит новых друзей.

— Ты ведешь себя так, будто все это какая-то шутка! — в ярости прошипела она.

Кирби слышал, как в доме кричат люди. Подъехали пожарные машины.

Он взял Бетси за руку и повел прочь, стараясь держаться на более темной стороне улицы. Когда они подошли к торговой зоне, где был магазин уцененной одежды, он обеззвучил и обездвижил окружающее и нашел новую одежду для них обоих. Себе выбрал самые легкие сандалии, которые только мог отыскать. Он заметил, что уже автоматически не брал вещи, на которые кто-то смотрел в это время. Так проявлялась впитавшаяся в него этика поведения во время остановок времени. Не пугать невинных без необходимости. С Шарлой и Джозефом он нарушил этот принцип. Невинными людьми были военные моряки, но он не думал, что неожиданный подарок надолго выведет их из равновесия. Что же до коктейль-баров, то там ко всему относятся спокойно.

После того как они переоделись в небольшом парке и умылись у питьевого фонтанчика, Кирби рискнул остановить такси. Вышли они за квартал до отеля «Бердлайн». Бетси вошла первая и сняла комнату, назвав имя, которое они выбрали вместе. Кирби выждал десять минут, потом остановил время и тоже вошел в отель. В книге регистрации он увидел, что Бетси получила комнату 303. Поднялся по лестнице. Дверь была приоткрыта, как они и договаривались. Когда он внезапно материализовался перед глазами у Бетси, она испугалась меньше, чем можно было ожидать. Он закрыл дверь и сказал:

— Ты быстро привыкаешь, Бетси.

— Просто я устала, сил нет реагировать. А каким становится мир, когда ты… делаешь это?

— Совершенно бесшумным. Свет красный. Нигде никакого движения. Как будто живешь в странном сне.

— А в этом чувствуется какое-то зло? Или я задала глупый вопрос?

— Зло в этом может быть. И я не считаю твой вопрос глупым. Наверное, все зависит от того, кто этим пользуется. Я думаю… при этом человек проявляется в полную силу. Потому что часы дают абсолютную свободу. Все фантазии становятся реальностью. И если фантазии у человека извращенные, часы он станет использовать в злых целях. Пожалуй, это как любая другая власть… Ну ладно, сейчас некогда об этом думать. Ты здесь в безопасности, а я должен найти девушку.

— Любую девушку?

— Не совсем.

Он вошел в ванную комнату принять душ, а когда опять оделся, обнаружил, что часов в кармане нет. Он выбежал из ванной комнаты. Бетси сидела съежившись на краю кровати. Испуганным жестом она протянула ему часы.

— У меня смелости не хватает, — прошептала Бетси.

— А что ты собиралась сделать?

— Пожалуйста, не сердись. Я только хотела попробовать. Но не смогла. Может быть… я боюсь собственных фантазий. Они… не очень-то благостные. — Она с вызовом вздернула подбородок. — Я бы их убила.

— Я знаю.

— По многим причинам. А ты их не убил. Получается, что тебе можно пользоваться этой магией, а мне нет.

— Тебе хватило рассудка, чтобы ничего не сделать. Это уже что-то.

Она поднялась, вздохнула и обняла его. Потом подставила губы, и он поцеловал ее без всякой страсти.

— Ты сюда вернешься? — спросила Бетси.

— Не знаю. Я оставлю денег, на тот случай, если не смогу вернуться. В крайнем случае позвоню.

* * *

В двух кварталах от отеля он совершенно случайно нашел маскировочные принадлежности, которые могли сделать его невидимым в вечернем Майами. Было чуть больше девяти часов. Он забрал эти принадлежности у человека, который был пьян и даже не заметил, что его грабят. Кирби нацепил все это на себя и посмотрел на свое отражение в витрине магазина.

Шутовской котелок на голове, ярко-красная пластмассовая трость и огромный значок, на котором было написано печатными буквами: «Эдди Билер-Лаббок, Техас». Явно участник какого-то съезда. Он слегка пошатнулся, негромко икнул и удовлетворенно кивнул.

В такси было включено радио, передавали новости. «…

Занимались поисками Кирби Уинтера и Уилмы Фарнхэм, когда полиция проследила личные вещи Уинтера, доставленные на яхту. Быстрые действия пожарной команды предотвратили серьезный ущерб, который мог быть нанесен прогулочной яхте. Сцена пожара позволяла думать о попытке поджога, но находившиеся на борту три члена команды не смогли пролить свет на происшествие. Мисс Бетси Олден, племянница миссис О’Рурк, и сама миссис О’Рурк исчезли из своих кают, и полиция пока не может их найти. Когда еще продолжалась борьба с огнем, Джозеф Локордолос, владелец «Глорианны», был задержан в ближайшем коктейль-баре, изрядно избитый и исцарапанный женщинами, возмущенными его домогательствами. Он арестован по обвинению в нападении и непристойном поведении и находится в состоянии, близком к истерике.

Не меньшая тайна окутывает двух остальных членов команды «Глорианны», Рене Биша и Рауля Ферона, которых задержали сегодня в доме профессора Уэллерли во Флорида-Истерн. Когда полиция прибыла в дом профессора после анонимного телефонного звонка, она обнаружила дом значительно поврежденным, а в разбитой гостиной — двух моряков, связанных по рукам и ногам. Оба отказались объяснить свое пребывание в доме, и их задержали до выяснения обстоятельств. Улики, собранные на месте происшествия, говорят о том, что, возможно, Уилма Фарнхэм пряталась в доме Уэллерли.

Профессор Уэллерли и его семья находятся сейчас в Европе, а он друг Роджера Фарнхзма, брата мисс Фарнхэм, который отрицает, что ему известно что-либо о местонахождении сестры…

Еще одним фактором, также не получившим объяснения, является присутствие за домом Уэллерли спортивной машины, зарегистрированной на имя Бонни Ли Бомонт, работающей в ночном клубе «Рио». Полиция пока еще не смогла разыскать мисс Бомонт».

Когда Кирби открыл тяжелую дверь клуба «Рио», звуковые волны чуть не вытолкнули его обратно. Музыка была горячая, плотная, липкая. Он подошел к стойке бара и с трудом втиснулся между двумя мясистыми мужчинами. На сцене проделывала различные телодвижения под музыку девица, на которой была только сонная улыбка и тонкая полоска материи.

— А самой лучшей сегодня нет, — заметил один из мясистых мужчин.

— Говорят, какие-то неприятности с полицией, — после паузы сказал другой.

— Как это? — поинтересовался первый.

— Ее машину использовали при ограблении дома, которое скисло, на Бонни Ли вышли по номерам, но ей надо было прийти и сказать, что машину у нее одолжили. А если сбегаешь, тебя обязательно накалывают на гвоздь как сообщника.

Кирби схватил пробегавшего мимо бармена за руку:

— Как я могу найти Бонни Ли?

— Дай объявление в газету, — фыркнул бармен.

Минут через пять, когда Кирби обдумывал, что ему делать дальше, его легонько постучали по плечу. Он повернулся и увидел старого официанта с лицом усталого бульдога. Официант мотнул головой, показывая, что нужно идти за ним. Они вышли в дверь, прошли по коридору, миновали шумную кухню и оказались в тупичке, где было несколько дверей. Официант остановился у одной из них и постучал.

— Да, — откликнулся чистый голос.

— Пути-Тэт, это Рэймонд. Со мной парень, который тебе нужен.

— Ну пусть войдет. И спасибо.

Кирби оказался в маленькой, плотно заставленной комнате, резко и неприятно освещенной. Пути-Тэт сидела на кушетке и ела мясной сандвич. Вместе с ней на кушетке была куча одежды, картонок, журналов, пустых бутылок от колы, книжек в бумажных обложках, грампластинок и другого хлама. Она была одета так же, как девица на сцене, но без сонной улыбки.

— Садись же, — предложила она.

Сесть можно было только на скамеечку у косметического столика. У Пути-Тэт был высокий голос с холодным и жестковатым английским акцентом.

— Вообще-то, любимый, я не ожидала, что у тебя будет такой праздничный вид. Но маленький шрам я вижу как раз на том месте, на которое она и указывала, так что ты, наверное, он. Снимай свою дурацкую шляпу, мистер Уинтер.

— У Бонни Ли все в порядке?

— Как мило ты спросил. Забота, волнение. Насколько я знаю, у нее все в полном порядке.

— Где она?

— Все в свое время, Уинтер. Я тебя еще не знаю. Мы все ужасно любим Бонни Ли. Никакого образования, но прекрасные инстинкты. Только вот инстинкты иногда ее подводят и она связывается с каким-нибудь кретином. Тогда, видишь ли, мы делаем для нее что можем.

— Я хотел бы знать, где…

— Ты уверен, что ей не вредно с тобой общаться, мистер Уинтер? У тебя какие-то темные дела. И ты еще больший беглец от правосудия, чем она. Я не знаю деталей, но, кажется, ты утащил кучу денег? Не пугайся, любимый, я тебя не выдам полиции.

— Я не хотел, чтобы у нее были из-за меня неприятности.

— Выглядишь ты довольно безобидным. У тебя честное лицо. Видишь ли, я только поднималась с постели, когда она позвонила мне, но я сразу поехала за ней на берег. Она выпросила монетку, чтобы позвонить, и была в аптечном магазине, совершенно мокрая, отбивалась от похотливого продавца… Но она даже не стала тратить время на переодевание, думала только о тебе. Мы поехали в спортивный клуб, захватили трех моих друзей. У меня какое-то нездоровое пристрастие к жутко мускулистым мужчинам. Они всегда глупы, как быки, и сексуально не очень интересны, но бывают полезными, если намечается драка. Ну вот, мы поехали к дому этого профессора — Бонни сказала адрес, — но там было полно полиции. Я поставила машину подальше и послала самого умного из моих глупых быков выяснить, в чем дело. Тебя не видно, сказал он, как и той девушки, о которой говорила Бонни Ли. А только два мрачных типа, уголовники на вид, их вели к полицейской машине. Я отвезла своих ребят обратно в клуб. Бонни Ли уже не беспокоилась о тебе. Ее даже что-то забавляло, но она не сказала, что именно. Я повезла ее к ней домой, но она вдруг зашипела, чтобы я проехала мимо, оказывается, на ее улице были поставлены два гнусных типа, те самые, от которых она спасалась, нырнув в канал. Бонни Ли уже хотела вернуться за моими друзьями, чтобы устроить этим трепку, но мне, признаться, поднадоела эта суета, и я повезла ее к себе домой, где она могла хотя бы переодеться.

— А сейчас она там?

— Какой ты нетерпеливый. Она собиралась явиться на работу, пока мы не услышали новости по радио — о том, что с ней хочет поболтать полиция. У нее было вполне нормальное желание сдаться и все объяснить, но чем больше она думала о том, как станет объяснять, тем меньше хотела это делать. И еще она подумала, что если ее задержат для допроса, ты можешь об этом узнать и сделать что-нибудь глупое, например, броситься ее спасать.

— Я очень хочу увидеть Бонни Ли.

— Конечно, хочешь, и я бы тебя сразу послала к себе, если б ты появился раньше. Но уже больше одиннадцати, знаешь ли. А ко мне должен прийти добрый друг к одиннадцати, он будет ждать меня, подремывая, этот абсолютно бронзовый — гигант, гражданский пилот, таких роскошных мышц, как у него, я никогда больше не видела. У бедняжки едва хватает мозгов нажать на все необходимые кнопки и рычаги, чтобы поднять и посадить самолет, и он очаровательно, с ямочками на щеках улыбается, но было бы слишком смутительно, если бы он пришел и застал у меня Бонни Ли… Да он бы просто не знал, как себя вести. Вот мы и договорились, что она уйдет раньше одиннадцати. У нее моя маленькая машина, и она надела кое-что из моей одежды. В полночь она будет на квартире Берни Саббита. Бонни надеется, что ты встретишь ее там, а если нет, она собирается воспользоваться помощью Берни и его друзей в тех ужасных вещах, в которые вы оба впутались. Так что у тебя есть время. А я заметила, как ты смотрел на мой сандвич.

Она накинула халатик и сходила на кухню за сандвичем и кофе.

— Э… — неуверенно начал Кирби. — Э… Бонни Ли выступает здесь точно так же, как ты, Пути-Тэт?

Она пристально взглянула на него и усмехнулась.

— Вообще-то меня зовут мисс О’Шонесси. А еще точнее — Лизбет Перкинс. Что же до твоей Бонни Ли, то она почти не раздевается, она же талантливая, у нее голос, вот и поет. — Полуотвернувшись, но так, чтобы Кирби слышал, она прошептала: — Какие кретины эти мужчины.

* * *

В аллее неподалеку от квартиры Берни Саббита стояло множество машин. Поднимаясь по наружной лестнице, Кирби слышал раскаты смеха и бой стекла. Дверь стояла приоткрытой на несколько дюймов. Он постучал, но, поняв, что никто его не услышит, вошел.

Все лампы, расположенные в хитрых местах, были включены, гремела музыка. За импровизированным баром человек в белой куртке с бешеной скоростью смешивал напитки. На первый взгляд показалось, что в квартире человек пятьдесят, но вскоре Кирби увидел, что зеркала удваивают количество гостей.

Бросалась в глаза группа удивительно одинаковых молодых людей: все темноволосы, чистенькие до блеска, в облегающих темных костюмах, плетеных галстуках, белых рубашках, у каждого улыбка с иронически вздернутой бровью, а в руке широкий бокал со льдом и темным виски. Остальные молодые люди казались столь же молодыми, но выглядели так, будто их подстригали не парикмахеры, а сами друг друга, одежду подбирали в мусорных баках, а мылись полтора раза в год. Девушки были самые разные.

К Кирби подбежала маленькая толстенькая девушка в легкой красной накидке и радостно закричала:

— Я сама догадалась! Ты участник съезда! Тебя зовут… Наверное… Эдди Биллер! Ты услышал, как у нас весело, и зашел! Я, Гретхен Файрторн, буду твоим гидом и ментором!

— Кто из них Берни Саббит, пожалуйста?

— Фу! — обиделась она. — Не мог ты, что ли, просто зайти на шум? А так ты все испортил. Вон Берни, брюки хаки и белая куртка, но не который делает напитки, а дальше, он размазывает блондинку по зеркалу.

Пока Кирби колебался, девушка отняла у него дурацкую шляпу, трость и значок и убежала. Кирби пробрался сквозь танцующую толпу к тому месту, где Берни говорил что-то блондинке на ухо.

Когда Кирби наконец привлек его внимание, Берни, высокий угловатый человек, протянул ему руку и быстро проговорил:

— Рад, что ты смог зайти, приятель. Бар вон там.

И он опять повернулся к блондинке.

— Вы видели Бонни Ли Бомонт?

Берни неохотно отпустил блондинку.

— Бонни Ли! Где она? Ты ее привел, приятель?

— Нет. Я ее ищу.

— Сегодня ее здесь нет, приятель. Вон бар. Возьми себе…

— Она должна прийти сюда в полночь.

Блондинка начала ускользать боковым маневром. Берни схватил ее и спять прижал к зеркалу.

— Приятель, когда-нибудь мы с тобой обо всем поговорим, но сейчас ты мешаешь. Нунан! — подбежал один из тех, что в темных костюмах. — Нунан, убери от меня этого оратора, будь другом.

Нунан мягко повел Кирби прочь.

— Мистер Саббит, судя по всему, сейчас занят. Какие у вас с ним точки пересечения, сэр? Торговая палата? Пресса, радио, телевидение, новые таланты?

— Я должен был встретиться здесь с девушкой.

— Сэр, если речь об этом, то, несомненно, с девушкой вы встретитесь. Их тут много. На любой вкус.

— Я должен встретиться с определенной девушкой! — Кирби с трудом перекрикивал музыку. — Я ее знаю.

— Но не можете вспомнить ее имя?

— Я — знаю ее имя!

Тут, к счастью, появилась Бонни Ли. Вид у нее был усталый. Она мрачным взглядом обвела толпу.

— Ну, от этих мы помощи не получим. Слишком поздно, они уже ни на что не способны. Сейчас поприветствую Верни, и мы уйдем.

Кирби тем временем отправился искать толстую девушку. Ей очень не хотелось расставаться с его шляпой, тростью и значком.

Машина Лизбет стояла у въезда в аллею. Они сели, а как только закрыли двери, Бонни Ли, как-то странно всхлипнув, бросилась к нему в объятия и замерла.

— Даже и не понимаю, почему я по тебе скучала так, — прошептала она много позже. Затем, еще помолчав: — Я знала, что когда ты будешь меня искать, то рано или поздно придешь в «Рио». Понравилась тебе Лизбет?

— Да, я…

— А мне-то как тяжело пришлось с этой твоей Шарлей. Подлая женщина, как змея. С ней еще были эти два мерзавца, но куда им со мной справиться, я с тринадцати лет от парней отбиваюсь. Ни один мужчина еще не брал меня силой — и не возьмет.

— Я хочу сказать тебе…

— Кое-что я сняла с тебя сегодня, этого официанта, которого ты пристукнул.

— Что?

— Сейчас он уже забрал свое заявление в полиции, а если и нет, то у тебя есть вот эта бумага, смотри.

Он прочитал в свете спички: «Человек, который напал на меня и украл мою одежду, был низенький, толстый, лысый, лет шестидесяти. Я сказал, что это мистер Уинтер, — чтобы про меня написали в газетах». Подписано было официантом и двумя свидетелями.

— Как ты это получила?

— Я сидела с Лизбет, и мне стало скучно, поэтому, когда я услышала про пожар, то подумала, что эти двое, наверное, не ждут уже около моего дома — я туда поехала, их и вправду не было. Я переоделась в свою одежду, взяла деньги из-под матраса и поехала в «Элизу». Поговорила с официантом. Он оказался не дурак и быстро понял, что лучше договориться по-хорошему и никуда не лезть, а то кто-нибудь может уронить его в море в час отлива. Так что он взял пять сотен, и мы разошлись мирно, и хотя подпись у него неровная, ничего, сойдет. Это была всего лишь маленькая услуга, прекрасный мой. Если бы я могла побеседовать еще с теми двумя полицейскими, то и там, конечно, все бы уладила.

— Мне тоже почему-то кажется, что ты смогла бы.

— В общем, когда вернулись в тот домик с мускулистыми ребятами Лизбет, я поняла, что ты смог воспользоваться своими золотыми часами и увез с собой Уилму, и перестала о тебе так уж сильно беспокоиться, жаль только, что мою машину ты там оставил, было бы одной заботой меньше. А теперь ты расскажи мне все-все-все…

Они сидели в маленькой машине лицом друг к другу; мягко прижимая девушку к себе, он рассказывал о том, что с ним произошло. Когда он дошел до того места, где описывалось, как он оставил Джозефа и Шарлу, унося Бетси с яхты, ее ногти впились ему в руки. А когда он рассказал, что потом передумал и едва успел вернуться к ним, ее пальцы расслабились.

— Правильно сделал, — прошептала она.

— А большая была бы разница, если бы я не вернулся?

— Для нас, может быть, и нет. Мы бы придумали причины, почему так нужно было сделать. Но это было бы грязное дело.

— Я это чувствую. Но почему?

— Почему грязное дело? Потому что получилось бы — они насекомые, и ты их раздавил. Но люди не насекомые. Даже такие люди. Ну а если бы ты привык с помощью часов убивать людей, я бы уже не смогла пользоваться ими для всяких милых фокусов.

Она легонько отстранилась, надолго умолкла.

— О чем ты думаешь?

— Что нам делать дальше.

— Мы можем убежать. Ты и я. Очень далеко.

— И оставить столько несвязных концов. Полиция никогда не отстанет.

— А что еще остается?

— Твой милый дядюшка запихнул тебя в чертовски сложную ситуацию. И я думаю, что у него, наверно, была какая-то причина. Может быть, письмо…

— Но я не могу получить его еще целый год.

— Мне кажется, он как раз дал тебе возможность добраться до письма раньше.

Вдруг он понял, что она имеет в виду.

— Конечно.

— Я даже думаю, он и хотел, чтобы ты не дожидался письма весь этот год.

Он притянул ее к себе.

— Ты очень умная девушка, Бонни Ли Бомонт.

* * *

Все утро среды молодой мистер Виттс из фирмы «Уинтермор, Стэбил, Шэмуэй и Мерц» обдумывал загадочный анонимный звонок по телефону. Он никак не шел у него из головы. Виттс понимал, что все это чепуха, но знал, что не найдет покоя, пока не убедится, что доверенный ему пакет на месте. В одиннадцать часов, отменив назначенные встречи, он отправился в банк. Подписал карточку, дающую право на вход в подземный сейф, вошел туда со служащим банка, они открыли замки, каждый своим набором ключей, и Виттс отнес покрытый черным лаком ящичек в отдельную кабинку.

Он открыл крышку, увидел пакет, доверенный ему мистером Уинтермором, и почувствовал себя дураком: вот, потратил время, чтобы поехать в банк и поглазеть на пакет, который, как сказал ему какой-то псих, исчез.

Вдруг пакет и в самом деле исчез.

Виттс зажмурился, опять открыл глаза и заглянул в ящичек. Пакета не было. Дрожащей рукой он ощупал пустоту. Бессильно опустился на скамью и закрыл глаза. Переутомился, мрачно подумал он. Человек, который не может доверять своим органам чувств, не должен выполнять доверительные поручения. Сейчас он пойдет к мистеру Уинтермору и признается, что пакет Креппса пропал. А потом попросит отпуск и будет счастлив, если ему не предложат уволиться.

Виттс поднялся на ноги с большим трудом, как дряхлый старик. И увидел, что пакет опять в ящичке. Если бы это была живая кобра, он бы и то не отпрянул так стремительно. Лишь через несколько минут он набрался храбрости, чтобы коснуться его, а потом и вынуть из ящичка. Сначала ему показалось, что пакет со знакомой этикеткой имеет теперь чуть иные размеры и вес и даже будто запечатан заново, но на помощь пришла логика. Никто не мог и пальцем дотронуться до этого пакета. У него просто была легкая галлюцинация из-за переутомления. Не нужно рассказывать об этом мистеру Уинтермору. Все в полном порядке. Он отныне будет больше отдыхать, загорать, делать физические упражнения.

Виттс вернул ящичек на место и пошел назад в контору, осознанно делая более глубокие вдохи, чем обычно.

Почти все бумаги в пакете подробно продокументировали, куда делись двадцать семь миллионов долларов из состояния Креппса.

Бонни Ли заглядывала Кирби через плечо, пока он читал адресованное ему письмо дяди.

«Дорогой племянник. Вполне возможно, что ты так никогда и не поймешь это письмо. Ты посчитаешь его свидетельством старческого слабоумия — если не найдешь Предмет и не воспользуешься им, чтобы прочитать письмо намного раньше назначенного срока.

Я задолго стал принимать изощренные меры предосторожности. Одной из них, разумеется, была моя попытка вылепить твой ум и характер таким образом, чтобы ты мог достойным образом воспользоваться Предметом, — но ни разу я не почувствовал, что ты достиг той точки, когда можно было бы безбоязненно передать его тебе. Ибо это примерно то же самое, что передать ключи от мира… Я решил сделать все как можно более сложным для тебя, так, чтобы сам акт открытия возможностей и пользования ими был бы достаточным испытанием огнем и укрепил те аспекты твоей личности, которые я считал чересчур неопределенными и расплывчатыми.

Остальные меры предосторожности чисто технические и настолько полные, что вряд ли кто иной сможет воспользоваться Предметом после моей смерти. Первое устройство было чрезвычайно неуклюжим, вызывало у пользователя тошноту и действовало не больше трех минут подряд. В течение лет я усовершенствовал и упростил его. Все технические записи уничтожены. Тебе нужно знать только, что устройство навечно запечатано, а источник питания — космическое излучение. Если в течение пятидесятидневного периода устройством не воспользуются ни разу, накопившаяся энергия превысит аккумуляторную емкость и расплавит устройство до такой степени, что конструктивный анализ станет невозможным.

Это одна из технических мер предосторожности. Кроме того, при попытке открыть запечатанный механизм произойдет то же самое. И наконец, ввиду микроскопического изнашивания стержневого элемента устройства прослужит оно, по моей оценке, не менее двадцати пяти лет.

Если ты прождал целый год, чтобы прочитать это письмо, мой мальчик, то ты понятия не имеешь, о чем я говорю.

Если же ты раскрыл свойства Предмета и воспользовался ими, чтобы решить проблемы, которые я перед тобой поставил, ты хорошо понимаешь, почему я осторожничал. С моральной точки зрения, мне следовало бы уничтожить Предмет, когда я понял, что мне осталось недолго жить. Но, вероятно, тщеславие.

Не позволило мне это сделать. Если ты знаешь его возможности, то можешь представить и ужасный груз ответственности, который со всем этим связан.

Я даже не исключаю и того варианта, что это письмо читает кто-то другой и ты его никогда не увидишь. Тогда, возможно, я и в самом деле выпустил демона в мир.

Но если устройство у тебя, если ты знаешь, что оно представляет, и понимаешь мое письмо, я могу не обременять тебя каким-то особым долгом и ответственностью. То, что ты есть, и определит то, что ты сделаешь, а именно с такой целью я и старался тебя вылепить. А если бремя окажется слишком тяжелым, тебе достаточно всего лишь забыть об устройстве на пятьдесят дней».

Вступить в контакт с властями поручили Уилме Фарнхэм. Прическу, косметику и одежду выбирала Бонни Ли Бомонт.

Уилма, хорошо натасканная Кирби и Бонни Ли, заключила с оппозицией сложную сделку. Как только было официально заявлено, что с Кирби Уинтера снимут все уголовные обвинения по предъявлении документов, объясняющих удовлетворительным образом судьбу двадцати семи миллионов, Уилма спокойненько предъявила эти документы.

«КРЕППС ВСЕ ОТДАЛ» — завопили газеты.

Инцидент с маленькой машиной Бонни Ли разрешился без труда. Уилма поклялась, что это она взяла машину — на время, одолжила.

Следующей сдалась Бетси Олден. Она заявила, что сошла с «Глорианны» за час до пожара и некоторое время провела в квартире некоего Бернарда Саббита (м-р Саббит это подтвердил), а затем жила под псевдонимом в одном из отелей (это не запрещается законом), пока не узнала случайно и с опозданием, что полиция желает с нею встретиться.

«Актриса вне подозрений», — гласили заголовки поменьше.

Вскоре интерес к Кирби Уинтеру угас. Осталось лишь нечто вроде смутного негодования — он ведь, как оказалось, все-таки не украл эти миллионы…

Бетси Олден исчезла без шума. Саббит увез ее в Нью-Йорк. С тех пор ее карьера пошла в гору, она постоянно выступает по телевидению.

Уилма Фарнхэм после нескольких уроков у Бонни Ли стала маленькой одалиской с пышной прической, ярко-голубыми контактными линзами и платьями настолько узкими, что, кажется, в них и сесть-то невозможно.

После частичного выздоровления от травматического нервного расстройства Джозефу Локордолосу было позволено вернуться на «Глорианну». От разгневанных женщин он откупился крупными суммами, так что суд ему теперь не грозил. Правда, визу Джозефу отменили, как и пятерым членам команды. Им было ведено не сходить с борта «Глорианны» до окончания ремонта. Джозеф как мог тянул с ремонтом, надеясь, что Шарла появится до того, как ему придется покинуть порт. Он очень о ней беспокоился.

На восьмой день после пожара Шарла со спокойным видом поднялась на борт. Было утро, но уже не раннее.

— Хелло, Джозеф, — сказала она и села. Он вскочил. Смотрел на нее в полном смятении. Шарла похудела фунтов на пятнадцать. Щеки ввалились, глаза казались огромными. Прекрасные волосы были обрезаны довольно коротко. На Шарле была дешевая блузка, дешевая юбка, а в руке вульгарная красная сумочка.

Он подбежал, встал на колени у кресла, обхватил Шарлу руками и начал всхлипывать ей в шею.

— О, моя дорогая бедняжка, что с тобой случилось!

— Как поживаешь, Джозеф? — проговорила она. Казалось, голос ее доносится издалека.

— Как я поживаю?.. Ужасно!.. — Он вскочил на ноги и стал ходить по каюте туда-сюда. — Они были как тигрицы, настоящие тигрицы! — завопил он. — Проклятый Уинтер делал все это с помощью устройства, которым его дядя всегда пользовался против нас, но никогда столь… ошеломляюще! Господи, а расходы-то какие! Я до сих пор спать не могу. Все время просыпаюсь. Перед глазами то и дело появляется эта татуировка. — Он опять встал на колени рядом с ней. — Мы должны получить это устройство, Шарла. Обязательно. Этот мягкотелый дурак должен был убить нас, когда ему представилась такая возможность. Послушай, моя дорогая. Я купил информацию. Отсюда он поехал в Нью-Йорк. С ним Бонни Ли Бомонт, девушка, которая от тебя сбежала. Они собираются в Париж. — Он внимательно посмотрел на Шарлу. Казалось, она в легком трансе. — Дорогая, ты не слушаешь?

Она смотрела в пустоту.

— Ты знаешь, что такое «самовольная отлучка», милый? — спросила Шарла.

— Откуда мне знать, что это значит?

— Отсутствие без официального увольнения. О, там был такой переполох. Тридцать три человека в самовольной отлучке, да еще на служебной машине. — Она повернула голову и улыбнулась Джозефу. — Это был грузовик. Они ехали из Порт Эверглиэйдс в Ки Уэст. Там стоит их эсминец.

Джозеф стукнул себя кулаком по голове.

— О чем ты говоришь? Где ты была?

— Вдруг я оказалась в грузовике, а там полно матросов.

— Как ужасно!

— Эсминец — это самый маленький боевой корабль на море. Обычно он от трехсот до четырехсот футов длиной, водоизмещением от двух до трех тысяч тонн. Эсминцы используются главным образом…

— Шарла!..

Он схватил ее и тряхнул так, что она клацнула зубами, но как только отпустил, Шарла вновь напевно заговорила:

— У них имеются две главные группы двигателей, паровых турбин высокого давления, общей мощностью более шестидесяти тысяч лошадиных сил…

Джозеф наклонился к ней и заглянул в глаза. И вдруг понял, что Шарла счастлива — возможно, счастлива впервые в жизни.

Он все же попытался вернуть ее к прежнему.

— Послушай меня, моя дорогая. Мы уедем завтра. На яхте в Нассау, оттуда самолетом в Париж. Там найдем этого Кирби Уинтера и…

— Нет, милый, — сказала она спокойно и мягко.

— Что?

Она встала, зевнула, потянулась. Он обратил внимание, что, несмотря на худобу, цвет лица у нее прекрасный.

— Я пришла просто взять кое-что из одежды и немного денег.

— А что потом? — проговорил он умоляющим голосом.

Она посмотрела на него как на идиота.

— Я вернусь в Ки Уэст, разумеется.

— Но Шарла!

— Меня ждут, дорогой. Эсминцы вооружены торпедами в палубных установках, многоцелевыми пятидюймовыми орудиями и глубинными бомбами.

Она вышла в соседнюю каюту. Джозефу было слышно, как она напевает. Он не мог вспомнить название песни.

Что-то о якорях. Он остановился в дверях. Шарла начала переодеваться. Но как только она разделась, он не выдержал, вернулся к себе и лег. Услышав, что она уходит, он прокричал:

— Буду ждать тебя в Нассау!

Шаги Шарлы затихли, и Джозеф лежал и мрачно думал, скоро ли она появится. Он надеялся, что не очень скоро, ему нужно время привыкнуть к мысли, что она вся покрыта новенькой татуировкой.

В то мгновение, когда Шарла ловко забиралась в ожидавший ее серый джип, Кирби Уинтер улыбнулся Бонни Ли — они были в самолете, на высоте тридцати пяти тысяч футов над Атлантическим океаном.