Корабль приспускает флаг

Все последующие месяцы, вплоть до июля, я усиленно работал над новым своим литературно-исследовательским трудом «Фантасты XX века». Мои Читатели, впоследствии ознакомившиеся с этой значительной (смею думать — не только по объёму) книгой, едва ли поверили бы, что это монументальное исследование я создал за столь короткий срок.

Всецело поглощённый работой, я за все эти месяцы не разу не смог побывать у Андрея на острове моего имени. Впрочем, я отлично знал, что друг мой жив и здоров. Стоило включить телевизор или развернуть газету — и сразу можно было наткнуться на его имя. Эпоха аквалида уже началась. Во всём мире строились заводы по производству единого материала, и Андрей работал над упрощением и усовершенствованием технологического процесса.

Однажды, совершая прогулку, мы с Надей остановились у памятника творцу Закона Недоступности — Нилсу Индестрому. Памятник высился всё такой же мрачный, но медная доска с формулой Закона была с пьедестала снята, ибо Закон этот был опровергнут Светочевым. В таком виде памятник стоит и поныне.

В школах и институтах вводился курс аквалидоведения. Свёртывалась металлургическая промышленность. Открывались массовые курсы по переквалификации Металлистов, Керамиков, Химиков, Строителей, Деревообделочников и многих других специалистов. К счастью, мне не надо было менять своей профессии.

В конце июня вышла из печати моя «Антология». С прискорбием должен сказать, что она не встретила достойного отклика. Многие журналы сделали вид, что не заметили её, в других же появились небольшие статейки, которые никак нельзя было назвать объективными и доброжелательными. Их авторы с энергией, достойной лучшего применения, обвиняли меня в узости взглядов, в одностороннем подборе материалов, в том, что якобы я обедняю поэзию XX века. Но так или иначе «Антология» вышла в свет, и я был весьма доволен этим крупным событием, оставив на совести Критиков их недостойные нападки на мой капитальный труд.

Накануне того достопамятного и печального дня, о котором пойдёт речь в этой главе, Андрей связался со мной по мыслепередаче и пригласил меня на следующий день к себе, на остров моего имени. Он сообщил, что будут производиться испытания подводного тоннелепрокладчика. Не желая огорчать друга своим отсутствием, я согласился, хоть мне был дорог каждый час.

Встав на следующее утро, я не пожалел, что принял приглашение Андрея. Погода была прекрасная, на небе — ни облачка. Простившись с Надей (она в этот день не могла сопровождать меня) и взяв портфель, где лежал экземпляр «Антологии» с дарственной надписью Нине и Андрею, я вышел из дому и направился к берегу, до которого от моего жилища рукой подать. Здесь, спустившись на бон лодочной станции, я выбрал себе голубую электромоторку и стал отвязывать её от причала.

В этот миг ко мне подошёл дежурный САМСОН[38]. Предостерегающе прогудев, он поднял правую руку, и на металлической её ладони зажёгся красный огонёк. Это был знак запрета. Другой рукой САМСОН указал мне на берег, точнее — на кабинку, где находилась электронная метеокарта. Я поглядел на небо, на горизонт. Нигде не было ни единого облачка. Приходя к выводу, что САМСОН ошибся, я отвязал конец и сел в лодку.

Уважаемый Читатель! Никто никогда не мог обвинить меня в невыполнении каких-либо правил, и ко всем механизмам я всегда относился с должным уважением, памятуя, что они слуги Общества. Но с этим САМСОНом №871 у меня были личные счёты. Ещё в дни моего безмятежного детства этот САМСОН №871 не раз портил мне настроение, запрещая садиться в лодку при малейшем волнении на море. Уже и тогда этот агрегат был стар и бестолков, а даром речи он вообще снабжён не был. Теперь же он стал ещё и подслеповат и часто принимал взрослых за детей. Поэтому я решил пренебречь его сигналами и, включив двигатель, отчалил от берега.

Увидев, что я его не послушался, САМСОН забегал по бону, тревожно гудя и всё время поднимая руку с красным огоньком, а другой тыча в сторону будки с метеокартой. Но я вовсе не желал, чтобы мой свободный день, единственный за несколько месяцев, был испорчен из-за старческой строптивости, а возможно, и личной неприязни ко мне этого САМСОНа №871. Всё дальше и дальше уходил я от него в залив, задав курс электромоторке на остров моего имени.

Море лежало передо мной гладкое, словно лакированное, без единой морщинки и очень пустынное. Ни одного корабля не заметил я ни вблизи, ни у черты горизонта. Я не придал этому значения, целиком занятый своими мыслями. А следовало бы обратить на это внимание!

Когда я подходил к острову, подул лёгкий ветерок с юго-юго-запада. Мне показалось это даже приятным — слишком жарко было до этого. Привязав лодку, я вступил на остров моего имени. Меня удивило, что он безлюден. Остановив проходящего мимо УЛИССа, я спросил, где же все люди.

— Все на испытаниях. Все на испытаниях, — ответил УЛИСС.

Я начал расспрашивать его, где проводятся испытания, но этот малосообразительный детина всё время сыпал какими-то терминами, а толком объяснить ничего не мог. Я отпустил его и поманил к себе пролетавшего мимо ЭРОТа — я знал, что эти потолковее. Действительно, ЭРОТ снизился, сложил крылья и встал передо мной как лист перед травой, как говорили наши прадеды, и довольно толково объяснил, что все люди сейчас находятся на Опытном поле, где скоро начнутся испытания НЕПТУНа[39].

Боясь заплутаться среди всех этих корпусов, башен и иных непонятных сооружений, я попросил ЭРОТа указать мне дорогу, что тот и исполнил. Он полетел впереди меня, и через некоторое время я очутился на большой немощёной площади, которая находилась на отнятом у моря пространстве за зданием Главной Лаборатории. На площади толпилось много народу, а посреди неё возвышалось зеленоватое чудовище метров пятнадцати в длину и метра четыре высотой.

— Это и есть пресловутый НЕПТУН? — спросил я какого-то Человека.

— Да, это НЕПТУН.

Тогда я поблагодарил ЭРОТа за внимание и отпустил его лететь по своим делам, а сам, лавируя среди зрителей, подошёл к НЕПТУНу поближе.

Агрегат напоминал гигантскую ящерицу, только без ног. Сделан он был из аквалида. Всё тело чудища было усеяно маленькими круглыми отверстиями, а внизу, у самого брюха, виднелось нечто, напоминавшее жабры. Туловище оканчивалось гибким плоским хвостом на валиках. Здесь, на хвосте, был расположен небольшой пульт с кнопками, циферблатами приборов и прочей премудростью, а дальше шло несколько рядов сидений — нечто вроде скамеечек, на трёх человек каждая. В целом НЕПТУН произвёл на меня большое впечатление. Конечно, нынешние подводные агрегаты куда больше, но ведь это был первый агрегат такого типа.

Вскоре я увидел Андрея. В сопровождении Учёных и Журналистов он вышел из-за противоположной стороны НЕПТУНа и подошёл к пульту, что-то объясняя своим спутникам. Лица многих из этих Людей были мне хорошо знакомы по книгам, газетам, журналам и телепередачам. Здесь находились все научные светила нашей Планеты, а также несколько знаменитых Космонавтов; причина их интереса к этому подводному чудищу, признаться, была мне тогда не вполне ясна.

При появлении Андрея послышались приветственные возгласы, толпа зрителей зашевелилась, и получилось как-то так, что я очутился в первом ряду. В эту минуту Андрей, оторвав взгляд от пульта, выпрямился и поглядел на зрителей. Тут наши взоры встретились. Выйдя из окружения Учёных светил, Андрей подбежал ко мне, схватил за руку и подвёл к НЕПТУНу. Здесь он представил мне своих коллег и затем отвёл меня к пульту.

— Ты как раз вовремя, — сказал он. — Сейчас побываешь под водой — и не промокнешь. Будем испытывать агрегат. А что у тебя в портфеле?

Я пояснил ему, что в портфеле лежит экземпляр моей «Антологии» с дарственной надписью. Но я хотел вручить книгу сразу им обоим — и Нине и ему. А где Нина?

— Полчаса тому назад уехала на островок номер семь проверить записи приборов.

— А скоро она вернётся?

— Часа через полтора. Я нарочно послал её на этот островок. Она хотела покататься на лодке вокруг нашего острова, а я ей сказал: «Уж если хочешь покататься, то поезжай на островок номер семь, сними показания».

— Там что, важные какие-нибудь приборы?

— Вовсе нет. Просто она очень устала от гостей. Пусть отдохнёт от них, побудет подольше в море. Одолевают нас гости.

— Но разве ей не интересно присутствовать на испытании НЕПТУНа? Или это, быть может, небезопасно?

— Абсолютно безопасно. На испытаниях она уже была. Третьего дня наша научная группа провела негласное испытание. А сейчас будет показательное — для всех.

Меж тем лёгкий ветерок, который я едва ощущал по прибытии на остров моего имени, стал сильнее. С юго-юго-запада надвигалась туча. Какая-то смутная тревога закралась в мою душу. Я вспомнил, как противился САМСОН №871 моей поездке. Он предвидел бурю! Как же я мог не поверить ему!

— Андрей! Бежим к спасательному катеру! Срочно отмени испытания! — крикнул я своему другу.

Андрей побледнел — видимо, моё волнение передалось ему, и он почувствовал, что с Ниной что-то неладно.

— Объявите всем, что испытания НЕПТУНа откладываются, — тихо сказал он Лаборанту.

Мы побежали к пристани. Здесь дежурный САМСОН №223 поднял руку с красным огоньком на ладони и не хотел пустить нас на спасательный катер. Но нам было не до САМСОНа. Мы отчалили, включив двигатель на полную мощность и дав приборам курс на островок номер семь.

— Вот тут обычно стоит наша лодка, вот у этой пристаньки, — сказал Андрей, показывая на маленький причал возле дома. Здесь нет САМСОНа, а то он бы не пустил Нину в залив.

Меж тем ветер крепчал. По заливу шли волны. Стало темно.

— Я сам послал Нину навстречу этой погоде, — сказал вдруг Андрей. — Когда я посоветовал ей поехать на островок номер семь, я сидел за рабочим столом, а за моей спиной была электронная метеокарта. Я даже не обернулся, не посмотрел, какая ожидается погода на ближайшие часы. Небо с утра было такое ясное…

Увы, небо перестало быть ясным. Ветер всё нарастал. По морю шли уже не волны, а валы. Наш катер бросало, он зарывался носом в воду, вода перехлёстывала через фальшборт на палубу. Капли дождя и брызги, летя почти по горизонтали, кололи лицо.

— Я вызову АИСТов[40], — сказал Андрей. — Пусть они летят к островку.

Он вызвал по личному наручному прибору диспетчерскую ВСС[41] и дал координаты. Диспетчер немедленно ответил, что АИСТы вылетают на поиски. Далее он добавил, что немедленно свяжется с береговыми шведскими и финскими ВСС.

— Но почему Нина сама не вызвала АИСТов по личному наручному прибору? — спросил я. — Может быть, она сейчас сидит на этом островке в безопасности и ждёт, когда буря утихомирится?

— Этот прибор у неё вечно валяется на столе, — ответил Андрей. — И на этот раз, очевидно, она его не взяла.

«Час от часу не легче», — подумал я и вдруг заметил, что всё ещё держу в руке портфель с «Антологией». Затем, открыв люк в кокпит, я бросил туда этот мокрый портфель. «Придётся ли вручить Нине эту книгу?» — с тревогой подумал я.

— А где «двойник» Нины по мыслепередаче? — спросил я. — Помнится, эта её подруга жила в Ленинграде.

— Она давно вышла замуж за моряка и сейчас живёт во Владивостоке, — ответил Андрей.

— Одно к одному, одно к одному, — тихо сказал я.

Вскоре мы услышали рокот, шедший с неба, — он был слышен даже сквозь вой штормового ветра. Потом мы увидали пять АИСТов. Они летели со стороны Ленинграда, это были машины знаменитой Второй Балтийской Эскадрильи ВСС. Они летели, то взмывая в тучи, то снижаясь и почти касаясь крыльями валов. АИСТы напоминали своими очертаниями «ястребков» из исторических фильмов. Сходство, конечно, чисто внешнее: это были очень современные и манёвренные воздушные машины. Управление на них было сдвоенное — рядом с ЭОЛом сидел Пилот-Человек. Если Пилот выбывал из строя, ЭОЛ принимал управление. АИСТы иногда гибли, процент опасности у Пилотов ВСС был много выше, чем у Космонавтов. На на место каждого погибшего Пилота сразу же просились тысячи молодых людей. В Пилоты ВСС охотно брали молодых Космонавтов, списанных за чрезмерное пренебрежение опасностью. На АИСТах излишняя смелость никому не грозила гибелью, за исключением самого Пилота, но зато он, идя на риск, мог спасти чью-то жизнь. Личный состав ВСС имел своё знамя и носил одежду, напоминавшую форму военных Лётчиков XX века.

Когда над нами пролетели и скрылись вдали АИСТы, на душе у меня стало спокойнее. Однако теперь нам самим пришлось туго. Шторм всё усиливался, нас швыряло и мотало, вперёд мы продвигались медленно — мы даже ещё не вышли из фарватера. Неожиданно огромный вал подхватил наш катер и ударил его бортом о фарватерный бакен. Ход замедлился. Вскоре мы почувствовали, что судёнышко дало крен на правый борт. Открыв люк, я полез в трюм. Там было много воды.

— Через полчаса мы пойдём ко дну, — сказал я Андрею. — Может быть, вызовем сюда АИСТов?

— Там они нужнее, — ответил Андрей. — Двигатель ведь работает нормально. Как-нибудь продержимся.

Я пошёл в кокпит. Там было по колено воды, и в воде плавал мой портфель. «Пропала моя „Антология“, — подумал я, но, как ни странно, даже не испытал при этой мысли большого огорчения. Открыв стенной шкафчик, я вынул оттуда два спасательных пояса и вынес их на палубу. Один пояс я дал Андрею, а другой положил возле себя.

— Зачем это? — спросил Андрей.

— Случись что, ты пойдёшь ко дну, как утюг, как в старину говорилось, — пошутил я, чтобы поднять настроение своего друга.

Но моя несколько грубоватая шутка не оказала никакого действия. Андрей будто и не слышал её.

— Я вижу что-то впереди, — неожиданно сказал он. — Кажется, это корабль.

Я стал вглядываться сквозь дождь и брызги пены. Затем я разглядел очертания парусного корабля.

— Как будто парусник, — сказал я. — Но что он делает в море в шторм? Все корабли сейчас отстаиваются в гаванях, а парусные тем более.

Мы уже вышли из фарватера и шли открытым морем. Парусник двигался наперерез нам. Чёрный корпус его влажно блестел, острый форштевень мощно рассекал волны. Это был большой трехмачтовый клипер. На гафеле его развевался голландский флаг. Клипер шёл при неполной парусности — да и какой сумасшедший поднял бы все паруса в такой шторм!

Вскоре судно убрало почти все паруса и, замедлив ход, встало с наветренной стороны. Палуба его была безлюдна. Затем на ней показался МАРС[42]. Перегнувшись через фальшборт, он спустил штормтрап и крикнул нам:

— Терпящие бедствие, держите сюда!

Заслонённые от ветра громадой парусника, мы подвели катер к его борту и по штормтрапу вскарабкались на палубу. Я успел захватить свой портфель. Карабкаясь по трапу, я держал его в зубах, чтобы руки были свободны.

— Где КАПИТАН? — обратился к МАРСу Андрей. — Я должен видеть КАПИТАНа![43]]

— КАПИТАН стационарен, — ответил МАРС. — Могу свести к нему. Идёмте.

Шатаясь от качки, мы пошли за механизмом. Он же шагал ровно, будто никакого шторма не было; его тяжёлые ноги с резиновыми присосками на металлических ступнях спокойно ступали по мокрым доскам палубы.

— КАПИТАН здесь, — сказал МАРС, подойдя к рубке и нажав дверную кнопку. — КАПИТАН ждёт вас. Входите.

Мы вошли в помещение, где мерцали приборы, где какие-то чёрные и синие стрелы двигались по жёлтым квадратам, вделанным в стену.

— Встаньте лицом ко мне! — сказал КАПИТАН.

Мы повернулись к большому чёрному щиту с круглым глазом-линзой. Голос шёл от него.

— Вижу вас. Вы — Люди. Докладываю обстановку. Везу груз из Амстердама в Выборг. Попал в шторм. Хочу переждать шторм в море. Боюсь приблизиться к берегу, разбить судно. Увидел вас локационно. Отклонился от курса, чтобы помочь. Есть желания?

— Помогите нам! — сказал Андрей и стал объяснять КАПИТАНу, чего он от него хочет.

Впервые я слышал, что мой друг так почтительно разговаривает с агрегатом. Правда, электронный КАПИТАН был не простой механизм, а агрегат агрегатов.

— Выслушал. Понял всё. Сложные условия, — сказал КАПИТАН. — Ждите решения одну минуту семнадцать секунд.

Наступило молчание. Я вдруг услышал биение моего сердца; до этого я думал, что удары своего сердца слышат только вымышленные герои в плохих романах. А кругом шла таинственная жизнь. Вспыхивали и перемигивались огоньки на приборах, жужжали какие-то аппараты. Металлическая тонкая рука высунулась из стены, завертела чёрный барабан, и из него выпала белая картонная карточка. Карточку сразу же всосало отверстие в той же стене, и над этим отверстием зажглись какие-то цифры и значки… Всё кругом двигалось, но двигалось почти беззвучно, как во сне.

— Принял решение, — послышался голос КАПИТАНа. — Меняю курс, иду по указанному вами. Процент опасности — пятьдесят семь три десятых. Избавьте меня от страха. Отключите реле осторожности.

Внезапно все приборы в капитанской рубке погасли, и только на стене справа от нас засветилось стекло с надписью «Реле опасности. Стекло разбить и повернуть верньер до красной черты».

Андрей подбежал к стеклу, разбил его и выключил у КАПИТАНа эффект страха. Все приборы в рубке снова засветились.

— Идите на бак для визуального наблюдения, — сказал КАПИТАН. — Крепче держитесь за леера.

— А вы найдёте, вы заметите этот островок? — спросил Андрей.

— Я вижу дальше вас, — ответил КАПИТАН. — Всё вижу, всё слышу, всё понимаю.

Сопровождаемые МАРСом, мы с Андреем пошли на бак. Тем временем из отверстий в палубе выдвинулись трубчатые телескопические конструкции, от них ответвились витые змеевидные отростки и потянулись к реям. Клипер оделся парусами, изменил курс и пошёл бейдевинд. Нос его глубоко зарывался в волны, нас обдавало брызгами. Корпус и такелаж вибрировали от напряжения. Андрей смотрел вперёд, не отрывая глаз от моря. С правой руки его на мокрые доски палубы падали капли крови; руку он поранил, разбивая охранительное стекло в рубке.

«Надо бы чем-то продезинфицировать рану», — подумал я и обратился к МАРСу, стоящему возле нас:

— Где у вас тут аптечка? Есть лекарства?

— Груза, о котором вы говорите, на судне нет, — ответил МАРС, и я понял, что вопрос мой был нелеп: на корабле, где нет Людей, не может быть и лекарств. Тогда я вынул из кармана своей промокшей куртки платок и перевязал руку Андрею. Но он, кажется, даже не заметил моей скромной медицинской помощи.

Прошло немного времени, и вдали показались очертания островка номер семь. Он всё приближался. В сущности, это был просто кусок скалы, торчащей из моря. Над ним вились АИСТы — тут были и машины Второй Балтийской Эскадрильи ВСС, и финские АИСТы с голубыми крыльями, и шведские — белые с золотыми геральдическими львами на плоскостях. Но когда мы ближе подошли к островку, над ним уже никого не было — машины улетели на свои базы. Только два АИСТа Второй Балтийской качались на волнах возле берега.

Поперёк островка лежало какое-то сооружение, очевидно, поваленное ветром. Нечто вроде башенки или вышки. Возле этой упавшей вышки кто-то лежал и кто-то другой, стоял на коленях, наклонившись над лежащим. Поодаль, у самой воды, понуро стоял Человек в форме Пилота.

Клипер убрал паруса и бросил якорь. МАРС спустил шлюпку, и мы с Андреем сели в неё и, преодолевая волны, приблизились к островку. Пилот помог нам выбраться на берег.

— Что с ней? — спросил Андрей.

Пилот ничего не ответил, только повёл глазами в ту сторону, где Человек в форме Воздушного Врача стоял на коленях, склонившись над кем-то. Мы побежали туда.

— Она жива? — задыхающимся голосом спросил Андрей. — Почему вы не делаете ей искусственное дыхание?

— Она не утонула. Её задело вот тем выступом вышки. Смотрите. — Врач откинул волосы с виска Нины. Ранка была совсем небольшая, крови почти не было.

— Это произошло мгновенно. Это лёгкая смерть, — утешающе сказал Врач, и, чтобы внести окончательную печальную ясность в то, что случилось, он приложил ЭСКУЛАППП ко лбу лежащей.

— Ноль болевых единиц, — сказал прибор. — Ноль болевых единиц. Причина смертельного исхода, по Харитонову и Бармею, градация пять-бета прим-два дробь три при полной необратимости. Смерть наступила двадцать восемь минут две секунды назад. Смерть наступила двадцать восемь минут три секунды назад. Смерть наступила двадцать восемь минут четыре секунды назад…

— Довольно, — тронул я Врача за плечо. — Всё ясно и так…

Мы с Врачом отошли в сторону, туда, где стоял Пилот, к самой воде. Шторм шёл на убыль, ветер стихал. Корабль терпеливо ждал нас. И вдруг на нём тревожно и жалобно завыла сирена. Потом я увидел, что флаг на грот-мачте тихо пополз вниз — и так остался приспущенным в знак траура.

«Всё вижу, всё слышу, всё понимаю…» — вспомнил я слова КАПИТАНа.


Через два дня я пришёл в Дом Расставаний, в большой зал, стены которого были облицованы мрамором. Похоронный обряд был прост, длинные надгробные речи давно отошли в прошлое. После краткого прощального слова гроб по стеклянному переходу понесли к Белой Башне на подъёмник — и он вознёсся ввысь.

Ближайшие родственники и друзья, в том числе и я, поднялись на открытую вершину Башни, поставили печальный груз в плоскую чашу из тёмного металла и возложили цветы. Затем мы спустились вниз, во двор, мощённый светлым камнем. Откуда-то послышалась тихая грустная музыка, и над Белой Башней взвилось лёгкое облако пепла и спустилось к её подножию, где растут красные и белые ирисы. Всё было кончено.

К родственникам и друзьям подошли было несколько АВГУРов[44], но им велели отойти в сторону. При большом горе эти агрегаты только раздражали Людей.

Когда Андрей молча, с опущенной головой вышел из Дома Расставаний, я нагнал его и спросил, не нужна ли ему в чём-либо моя помощь.

— Нет, — ответил он. — Мне уже ничем не поможешь… Я сам послал её на смерть.

— Не говори так, Андрей! — воскликнул я. — Ты ни в чём не виноват.

— Я сам послал её на смерть, — повторил он. — Это моя вина.

Он ускорил шаг, и я подошёл к Нининой матери, чтобы сказать ей сочувственные слова.

— Этого не случилось бы, если бы она стала вашей женой, — сквозь слёзы сказала Нинина мать. — С вами она прожила бы свой МИДЖ спокойно.

В глубине души я не мог не согласиться с этим утверждением.

Загрузка...